   Отличники от других…
   Вторая четверть

   Влад Бобровский

   Редактор Владимир Дмитриевич Касторный

   © Влад Бобровский, 2023

   ISBN 978-5-0059-1281-7
   Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Влад Бобровский

   ОТЛИЧНИКИ
   …ОТ ДРУГИХ
   Вторая четверть.

В Москве. Путешествие не по плану

   Она прильнула к иллюминатору, неотрывно следя за изменяющимися ежесекундно красками на краю неба, где розоватый круг Солнца медленно скрывался за неровной линией облаков, плотным слоем окутавших страну. Попробовав про себя описать картину, девушка не нашла в великом русском языке достаточно слов, чтобы перечислить все оттенки цветов, увиденные ею за эти несколько минут. Находясь на земле, никогда и нигде невозможно себе представить такой красоты, перед которой радуга оказывается лишь дугой, нарисованной фломастерами из школьного набора.
   Родители, провожая дочь на московский рейс, передали для сына сумку продуктов весом, наверное, не меньше двух пудов. Девушка серьёзно переживала, что физически просто не сможет дотащить свой чемодан и эту «продуктовую корзину» до стоянки такси, если её никто не встретит во Внуково. Самолёт Ту-154 был заполнен пассажирами, к тому же ряды кресел в нём стояли очень близко, и на свое место у иллюминатора Маша с трудом протиснулась. Ей «повезло» лететь вместе с баскетболистками из ростовской команды «Надежда». Оба состава, а также их тренеры направлялись на соревнования в Венгрию, и ночью у них планировалась пересадка в Шереметьево. Это нетрудно было выяснить, послушав несколько минут громкие разговоры рослых девушек, заполнивших почти весь салон. Те философски отнеслись к казусу «Аэрофлота», словно нарочно предложившего им борт повышенной вместимости. С трудом устроившись в своих креслах, как жители страны великанов, возвращающиеся домой из страны лилипутов на их лайнере, они оживлённо болтали на протяжении всего полёта. Перегруженный самолет долго катился по полосе, гася скорость, а потом еще минут двадцать неторопливо рулил по бетонным плитам аэродрома к стоянке. Долго ждали трап. Ёжась от промозглого ветра с каплями осеннего дождя, Маша была счастлива снова оказаться на земле и радовалась возможности свободно выпрямиться после тесноты рейса №1177.
   Едва попав в зал прилёта, девушка очутилась в сильных горячих объятиях брата.
   – Мишка-братишка, как я по тебе соскучилась! – воскликнула она, повиснув у юноши на шее и оглядывая его с ног до головы. – Как ты вырос! Сильный! Качаться продолжаешь? А усы отпустил, чтоб взрослее казаться?
   – Машка! Сама-то, какая красавица стала! – не стесняясь пассажиров, громко восхищался он сестрой, продолжая нести её на руках к залу выдачи багажа. – Прическу стильную сделала! Нечета столичным барышням.
   – Да ладно, Миш. Небось, на ма-асквичек – то насмотрелся, и не такие причёски видел. А может и не только причёски? А? – Съёрничала девушка.
   – А что? Я – студент молодой, незарегистрированный. Вольный казак, можно сказать, – подхватил тон сестры Михаил. – Погулять перед армией имею право.
   – Постой, как «перед армией»? Мы же узнавали. В Бауманском [1 - Московский Высший Технический Университет (МВТУ) им Н.Э.Баумана]… есть военная кафедра…
   – Конечно, есть. Только я не успеваю на следующий курс попасть, где она есть. Не забыла, когда мой «день варенья»? – отвечал Михаил.
   – Конечно, помню, Миш, – улыбнулась она, ласково взглянув в глаза брату, когда тот, наконец, поставил её на пол у движущейся извилистой ленты конвейера с багажом только что прилетевших пассажиров.
   Они продолжали разговаривать, шутить, подтрунивать друг над другом, но какая-то необъяснимая тревога засела в сердце девушки.
   Легко подхватив огромную сумку и чемодан сестры, Михаил уверенно направился к выходу из здания аэропорта, лавируя между частниками и таксистами, буквально выхватывающими за локоть пассажиров из движущегося потока прилетевших, и предлагавшими проезд в любую точку Москвы и области практически даром. Ну, или почти даром, «всего лишь» за двадцать пять рублей до центра, или за пятнадцать – до ближайшей станции метро «Юго-Западная». Мария поспешила за братом, шарахаясь от тянущихся к ней рук «извозчиков».
   – Не отставай, сестрёнка, – оглядываясь через плечо, крикнул Миша, так чтобы было слышно таксистам, – мы на своём транспорте поедем.
   Пробираясь между мокрыми от дождя машинами, брат с сестрой наконец остановились перед «Запорожцем», поблёскивающим округлыми голубыми боками. Рядом с машиной стоял худощавый молодой человек с длинными тёмными волосами, выбивающимися из-под капюшона чёрного болоньевого плаща.
   – Знакомьтесь. Терентий, это Маша. Маша, это Терентий, мой однокурсник и друг. Будущий математик уровня Ландау. Мы с ним в общаге в одной комнате живём. – Произвёл ритуал знакомства Михаил.
   – Очень приятно! – улыбнулся молодой человек девушке.
   – Спасибо! – ответила смущённо Маша. – Не ожидала такой встречи, ребята! Мишка, ну зачем…?
   – Не беспокойся, сестрёнка. Он сам предложил помочь. Очень захотел познакомиться с тобой, – отвечал брат, пытаясь разместить под капотом [2 - В заднемоторном автомобиле ЗАЗ-965 «Запорожец» капот перед лобовым стеклом прикрывал небольшой отсек, в котором помещалось запасное колесо, сумка с инструментами, бензиновый обогреватель салона и бак с запасом топлива. Оставалось немного места для багажа. (Прим. Автора)] «Запорожца» хотя бы сумку с продуктами. – Но я честно предупредил, что у тебя есть уже молодой человек.
   «Миха, перестань!» – попросил Терентий, откинув вперёд правое кресло, чтобы друг вместе с чемоданом смог попасть на заднее сиденье. Затем, помог разместиться девушке, галантно захлопнув широкую дверь. Заняв водительское место, парень повернул ключ зажигания и несколько секунд крутил стартёром мотор, пока тот откуда-то сзади не затарахтел на холостых оборотах, заставив содрогаться всю машину. Затем он, нажав какую-то кнопку, вызвал глухое гудение спереди, и из-под скромного железного щитка приборов на передних пассажиров и запотевшее лобовое стекло начал поступать тёплый воздух, смешанный с запахом бензина. Наконец, миниатюрная машинка тронулась с места, осторожно выбираясь с освещённой уличными фонарями стоянки на дорогу. Маша, немного согревшись, наблюдала сквозь мокрые стёкла ряды сосен, с двух сторон подступившие к тёмной дороге, скудно освещаемой тусклыми фарами. Терентий напряжённо всматривался в темноту, сосредоточенно работая рулём, педалью газа и коротким рычажком переключения передач, чтобы побудить «Запорожец» держаться в потоке транспорта. И, пусть тому явно не хватало мощности, чтобы двигаться хотя бы со скоростью 70 км/час, согревшимся пассажирам и так было комфортно. Особенно Маше, у которой появилась возможность дать уставшим от тесноты самолёта ногам отдых. Михаил с энтузиазмом рассказывал о московской студенческой жизни, институте, своих похождениях и исследованиях столицы. Терентий иногда добавлял свои комментарии, но преимущественно молчал, сосредоточенно ведя автомобильчик. Маша с интересом слушала, то и дело, задавая вопросы. И только когда их экипаж, проехав весь Ленинский проспект, повернул на освещённое желтыми уличными фонарями Садовое кольцо, отвлеклась, наблюдая за проплывающими по сторонам монументальными зданиями с яркими рекламами магазинов, паровозом среди ёлок перед Павелецким вокзалом, широкой площадью Курского вокзала. Слушая комментарии брата о местах, мимо которых они проезжали, сопоставляя их со своими воспоминаниями о прошлогодней поездке, девушка старалась сформировать своё собственное представление о столице. Ей очень хотелось хоть на несколько дней остаться и вместе с ним исследовать различные достопримечательности и укромные уголки Москвы. Свернув направо и проскочив узкий мост над железной дорогой, «Запорожец» устремился по улице между тёмными зданиями каких-то организаций. Миновав станцию метро «Бауманская», проехал несколько кварталов по улице с одноимённым названием, потом налево в переулок и почти сразу, снова налево, на широкую улицу. Справа между деревьями парка, подсвеченный желтыми фонарями, появился комплекс монументальных зданий.
   – Сейчас покажу, где я учусь», – шепнул брат сестре. – Вот, смотри, Маш, это учебные корпуса. Парк тоже нашему институту принадлежит. Когда тепло было, я тут на скамейке лекции переписывал, к зачётам готовился. Фасадом главный корпус выходит на Лефортовскую набережную реки Яузы. Красивый! Только мы сейчас туда не поедем. Общежитие на Госпитальном валу, недалеко. Всего несколько кварталов. Мы с Терентием в нём живём. Удобно. На занятия бегаем по утрам.
   – Впечатляет! В Ростове даже Машиностроительный институт более скромно выглядит, – ответила Мария. – Как ты здесь не заблудился?
   – Да, представь! Всего общежитий шесть в разных районах, преимущественно на востоке Москвы. Некоторым студентам приходится на метро в институт ездить. А это значит – на час раньше вставать. А наше – новое – к Олимпиаде было построено. Так что нам повезло трижды. В каждой комнате как в гостиничном номере есть ванная и туалет. Вдобавок, столовая на третьем этаже, и удаётся выспаться.
   – Иногда… – неожиданно вставил Терентий, остановив машину во дворе между двумя современными шестнадцатиэтажными зданиями, объединёнными общим трёхэтажным модулем. И продолжил, – мы с Михой редко когда раньше полуночи домой попадаем. Неугомонный твой брат. С ним уже всю Москву объездили и пешком исходили. «ЗАЗ» мой не всегда заводиться желает, так мы чаще пешком гуляем после занятий. Или в метро прыгнем и на какой-нибудь дальней станции выскочим, а потом сюда добираемся пешком, или, если очень далеко, наземным транспортом. Лучше всяких походов. После них я, к примеру, спать ложусь без задних ног. А он ещё в зал тренироваться бежит. Фанат! Культурист какой-то.
   – И тебя заставлю, – откликнулся Михаил, – а то худой как щепка, и ешь как канарейка.
   – Ребята, вы классные! С вами – не просто интересно, а страшно интересно. – Резюмировала девушка, решив поддержать студентов.
   – Страшно? И кого из нас больше боишься, сестрёнка?
   – Обоих. Если вместе говорить начинаете, слушать не успеваю.
   Ребята еще несколько минут весело болтали, извлекая из машины багаж. Потом Михаил взял у Маши паспорт и подошёл к дежурной, что-то объясняя ей. Когда подоспели Маша с Терентием, еле волокущим чемодан и сумку, та уже протягивала юноше ключ с номером 411.
   – Порядок, идём, ребята. Нам предоставлен люкс номер одиннадцать, – улыбаясь, громко продекламировал Миша, подхватив одной рукой тяжеленную сумку у друга, а другой – в шутливом реверансе преподнося девушке ключ, словно букетик цветов.
   Номер представлял собой две комнаты с общим коридором и раздельным санузлом, очень чистый, комфортабельный, с холодильником, телевизором и двуспальной кроватью в каждой из комнат.
   – Точно такой же у нас с Терентием. Только кровати отдельно, – озорно подмигнув, пояснил Миша сестре. – Администрация нашего общежития специально несколько комнат на этаже выделила для приезжающих к студентам родственников.
   – Хорошо придумали. Молодцы! А я думала, куда это вы меня приведёте? Вдруг, придётся через окно к вам в комнату лезть втайне от вахтёрши, – хихикнула Маша.
   Терентий в необъяснимом приступе активности откуда-то принёс электрический чайник, чай и сахар. В миг перед девушкой на журнальном столике очутились три чашки с дымящимся чаем, вазочка с вареньем и тарелка с печеньем. Молодой человек, как мог, навёрстывал своё полуторачасовое молчание за время поездки из Внукова, адресуя в основном ей свои рассказы и анекдоты. Миша улыбался в свои усы, потягивая горячий ароматный чай. Незаметно пролетели два часа. Девушка, стараясь тактично строить свои рассказы, чтобы не задеть возможные чувства Мишкиного друга, умудрилась поведать брату обо всём, что с ней происходило за время его отсутствия в Ростове. С жадным вниманием она слушала студенческие истории ребят. Она просто потребовала от Михаила подробного отчёта о посещении военкомата и внимательно изучила серое приписное свидетельство со штампом «Годен к строевой службе». Смутная тревога за брата снова зашевелилась в её сердце. Увидев это, Терентий попробовал успокоить Марию, рассказав свою историю взаимоотношений с военкоматом. Оказывается, после окончания школы в своём родном подмосковном Ногинске он не прошёл медицинскую комиссию из-за недостатка веса. По направлению военкомата ему пришлось лечь в больницу на обследование. Там «подцепил» воспаление лёгких и почти четыре месяца лечился, пропустив свой призыв. Повторная комиссия признала молодого человека временно негодным к службе и с подозрением на туберкулёз направила на лечение уже в московский госпиталь. В столице в те дни, когда его отпускали на выходные и майские праздники он жил у дедушки-инвалида. Ухаживал за стариком до самой его смерти в начале лета. Дед оставил внуку в наследство свою квартиру в Бирюлёво, машину и небольшие сбережения, позволившие Терентию подготовиться на платных подготовительных курсах и поступить в институт на тот же факультет, что и Михаил. Сейчас он чувствует себя здоровым, но должен проходить медкомиссию каждые полгода. Увидев, что Маша устала и начала «клевать носом», брат мягко взял друга за плечи, уводя из комнаты. Помог сестре убрать со стола и помыть посуду.
   – Отдыхай, сестрёнка, – ласково шепнул он девушке. – Завтра в шесть с четвертью утра будь готова.
   – А может, я – на такси? Вам ведь, на занятия нужно, – попыталась протестовать она.
   – Мы с Терентием отпросились, – успокоил он сестру.
   – Спасибо тебе, Мишка, что всё так хорошо организовал, – прошептала ему на ухо девушка. – Ты лучший брат на свете! Так маме с папой и передам.
   Они обнялись как в детстве, и Морозов с нежностью поцеловал сестру в лоб, пожелав спокойной ночи. Закрыв за ним дверь, Маша присела на кровать, не в силах двигаться. Усталость и боль в ноге, появившиеся ещё в самолёте, которые она всё это время старалась игнорировать, вновь заявили о себе с необычной силой. Застонав от спазма, девушка нашла в своей сумке сильнодействующее болеутоляющее лекарство из тех старых, которые изредка пила в прошлом году, учась ходить в больнице, и проглотила сразу две таблетки. Освободившись от одежды и протеза, еле заставила себя залезть в ванну. Горячий душ помог прийти в себя. Добравшись до постели, прежде чем провалиться в сон, девушка мысленно ещё раз поблагодарила брата за всё, что он сумел сделать для неё.
   Утром – «Господи! Какое утро? В шесть ночи также темно, и хочется спать, как и четыре часа назад, когда ребята всё-таки ушли к себе» – Мишка зашёл ровно в шесть-пятнадцать, как и обещал. Спустились этажом ниже, где в студенческой столовой вкусно и плотно позавтракали.
   – Не ожидала, что студентов так хорошо кормят, – заметила Мария, глядя, как брат с аппетитом уплетает вторую порцию котлет с гречневой кашей.
   – Да. Этот момент студенческой жизни мне тоже по кайфу, – откликнулся молодой человек. – Ты наедайся, сестрёнка. Не знаешь, где и когда получится пообедать.
   На лестнице их догнал Терентий, позвякивая ключами от «Запорожца». Судя по его спутанным волосам и открытому «тетрапаку [3 - «Тетрапак» – Упаковка молочных продуктов и напитков из картона. Наименование от названия фирмы, в которой была впервые применена.]» кефира в руке, молодой человек предпочёл завтраку лишних полчаса поспать. Машинка с утра ехала бодро, обгоняя в потоке даже троллейбусы и хлебные фургоны. Без «продуктовой корзины» под капотом баланс мощности маленького моторчика как раз соответствовал паспортной нагрузке. Водитель знал Москву лучше заправского таксиста, объезжая пробки и заторы по дворам, съездам и дублирующим улицам. Маша даже потеряла ориентацию, когда они вдруг выехали на широкое Ленинградское шоссе из какого-то переулка, проехав между давно брошенными, покрытыми слоем грязи, машинами. Терентий снова молчал. Мишка объяснил на ухо сестре, что его друг очень боится нарушить правила движения, пока нас везёт. Девушка улыбнувшись, попробовала вслух вполне заслуженно похвалить мастерство водителя, но добилась только того, что молодой человек еще больше смутился, покраснел и сосредоточенно уставился в лобовое стекло, словно вёл не «Запорожец», а сажал пассажирский самолёт в сложных метеоусловиях.
   Наконец, приехали в «Шереметьево-2». Попрощавшись с ребятами на пограничном контроле, Мария привычно пристроилась в очередь сограждан, желающих вылететь куда-нибудь за границу. Те же круглые стойки с бланками таможенных деклараций, вокруг которых участники очереди сосредоточенно толпились, подсматривая друг у друга, словно списывали контрольную. Заполнив свою декларацию, девушка шагнула к будке с пограничником, протягивая свой паспорт. Тот, глянув на прошлогодние отметки о пересечении границы и свежую израильскую визу, внимательно осмотрел с головы до ног студентку с тростью.
   – Цель поездки? – спросил он строгим голосом, не меняя каменного выражения лица.
   – Лечение. Протезирование, – спохватившись, уточнила она, вдруг испугавшись, что он заподозрит у неё какую-нибудь заразную болезнь, из-за которой её не выпустят из Союза.
   – Где родители? – продолжил допрос пограничник.
   – Я сама еду. Мне скоро семнадцать лет. У меня паспорт. – На всякий случай, Маша давала развёрнутые ответы.
   Пограничник уставился на документ в своих руках, словно увидел его впервые. Внимательно рассмотрел, чуть ли не понюхал свежую израильскую визу. С недоумением сравнил фото на ней с лицом девушки.
   – Протезирование? Что, наши зубные врачи не устраивают? – запоздало осмыслив ответ, спросил он, в глазах Марии уподобившись своему коллеге из прошлогодней поездки.
   – Нет. Я хожу на протезе. Еду, чтобы поменять на новый, – терпеливо пояснила она. – У меня приглашение из клиники.
   Она показала чиновнику письмо Дезамеля и текст перевода, заверенный нотариусом. Тот пробежал глазами оба документа, присмотрелся к печати, затем снова – к девушке, опиравшейся на тросточку.
   – Извини, я не знал. Сочувствую, – совершенно неожиданно сказал он. Затем снял телефонную трубку и сказал несколько слов абоненту на том конце провода.
   Через несколько минут к ним подошли двое мужчин, одетых в одинаковые серые костюмы. Один из них наклонился в окошко и взял у пограничника Машин паспорт, авиабилет и письмо.
   – Морозова Мария Фёдоровна, это ты? – спросил он, махнув перед лицом девушки раскрытым удостоверением КГБ.
   – Что случилось? – встревожившись, спросила Маша у застывшего с каменным лицом и паспортом в руке чиновника.
   – Пройдём с нами, – ответил он тоном, не предполагавшим возражений.
   Другой легко поднял с резиновой ленты её чемодан и, не оглядываясь, пошёл вдоль красной полосы и скопившихся за ней пассажиров, мимо других пограничных будок в сторону дверей в стене, облицованной полированным серым гранитом. Маша в смятении поспешила за ним, сопровождаемая вторым чиновником. Они миновали железную дверь с кодовым замком, ведущую в длинный холодный коридор, и метров через тридцать вошли в одну из многочисленных дверей, оказавшись в небольшом помещении без окон. «Для личных досмотров» – Как гласила табличка на стене. Чемодан оказался на столе, и сотрудник в милицейской форме попросил открыть его. Маша щёлкнула замками, откинув крышку, и отошла к стулу, вопросительно глядя на людей, собравшихся вокруг.
   – Садись, Мария. Тебе должно быть тяжело долго стоять. – Без малейшей озабоченности в голосе проговорил один из чиновников.
   К вещам девушки никто не проявил интереса.
   – Можете объяснить, что всё это значит? – совсем растерявшись, спросила она. – У меня рейс через час.
   – Думаю, не стоит об этом беспокоиться, – продолжил мужчина. – Сожалею, но придётся отложить сегодняшнюю поездку. Сейчас в пункте назначения твоего рейса, мягко говоря, небезопасно. Закрыто воздушное пространство для наших самолётов.
   – Я знаю, что «Аэрофлот» не летает. Но, у меня билет на «El Al». И я еду только в клинику.
   – Дело не в «Аэрофлоте». Израиль, к сожалению, закрыл въезд для всех советских граждан еще в августе.
   – Но почему? Мне же дали визу…, – с отчаянием в голосе спросила она.
   – Вообще не понимаем, как в твоём паспорте оказалась виза, датированная 5 октября. Кроме того, без сопровождения родителей мы не можем взять на себя ответственность выпустить ребёнка в страну, где ему, то есть… тебе может угрожать опасность.
   – Какая опасность? Ведь меня ждут. Мне сделали новый протез, и доктор Дезамель обещал мне его…
   – Сожалею, но, по-видимому, придётся обратиться к советским специалистам. У нас делают хорошие протезы. Хромать почти не будешь. А сейчас подскажи номер телефона своего отца. Мы позвоним ему, чтобы он тебя забрал.
   – Как это,…к советским? Ведь родители кучу денег заплатили за моё лечение! И сам протез тоже стоит очень дорого. Билеты в Москву, в Израиль и обратно… Невозможно! – В смятении бормотала она.
   – Хочешь, чтобы они ещё и на твои похороны раскошелились? – вставил милиционер со злым сарказмом в голосе.
   КГБист положил ему руку на плечо и что-то шепнул на ухо. Лицо сержанта застыло. Он кивнул и отошёл к двери.
   – Что теперь родители скажут? – расстроено спросила Мария, вытирая платком выступившие слёзы.
   Не обращая внимания на эмоции испуганной девушки и не дождавшись ответа на свой вопрос, чиновник снял трубку телефона и набрал междугородный номер. «Пригласите к телефону Фёдора Тимофеевича Морозова», – проговорил он бесцветным голосом в трубку. «Вопрос, касающийся его дочери», – добавил он через некоторое время. Затем, еще через паузу: «Хорошо, я подожду пять минут».
   Все замолчали в напряжённом ожидании. Маша притихла, не смея глубоко вздохнуть. «Так всё хорошо получалось! – думала она. – И с посольством удалось решить вопрос. Ну, почему сейчас, а не раньше, пока ещё можно было отменить поездку, не оплачивать билеты, счёт за лечение? Как и куда мне сейчас ехать?» Вздрогнула, когда чиновник снова заговорил в трубку:
   «Фёдор Тимофеевич? Здравствуйте! Комитет Государственной Безопасности, капитан Быков. Не беспокойтесь, Ваша дочь у нас. Ей ничего не угрожает, пока она не пересекла границу… Что? Договор? Понятно…. Сожалею, что так вышло, но от нас это не зависит. Ребёнок без сопровождения не может…. Послушайте. Наших граждан вообще не впускают в Израиль. Вы хотите из полицейского управления „Бен-Гуриона“ её вытаскивать? … Она, сейчас? В отделении милиции, в аэропорту „Шереметьево“…. В гостинице „Украина“. Конечно…!». И он передал трубку Маше.
   Слушая размеренный голос отца, девушка немного успокоилась, постаравшись кратко рассказать, что произошло в аэропорту. Выслушав, кивнула головой. «Да, пап, я поняла…. Нет, не расстраиваюсь. Стараюсь не расстраиваться… Хорошо… гостиница „Украина“? Спасибо! Буду ждать тебя там. До завтра! Целую…» – негромко проговорила она и передала трубку чиновнику, жестом показав, что с ним ещё хотят говорить.
   Тот выслушал, положил трубку и знаком показал милиционеру закрыть чемодан.
   – Мария, вижу, ты немного успокоилась. Надеемся, не будешь совершать необдуманных действий. Не переживай, мы отвезём тебя в гостиницу.
   Он вернул девушке документы, затем налил в стакан воды из графина и предложил ей. Девушка, только сейчас почувствовав жажду, вызванную сухим кондиционированным воздухом, взяла стакан двумя руками и жадно выпила до дна.
   – Спасибо! – отдышавшись, поблагодарила она.
   Милиционер вышел из кабинета. Чиновник набрал другой номер и отдал короткую команду в трубку, затем взял Машин чемодан и вышел, приглашая последовать за ним.
   На улице шёл дождь, и девушка, кутаясь в воротник пальто, невольно щурилась от капелек воды, задуваемых порывами ветра в лицо. Чёрный «Мерседес» подкатил к тротуару. Чемодан перекочевал в огромный багажник, а чиновник, наклонившись к приоткрытому окну водительской двери, давал инструкции шофёру. Маша села на заднее сиденье. Рядом поместился один из «комитетчиков». Машина плавно тронулась и, быстро набирая скорость, выехала по эстакаде, подрезав маршрутный автобус перед шлагбаумом. Они понеслись по шоссе в сторону города, обгоняя попутный транспорт. На светофорах водитель включал «ревун» и объезжал колонну ожидающих зелёный свет машин по встречной полосе. Проехав мост через Москву-реку, «Мерседес» устремился по широкому Ленинградскому проспекту. Слева промелькнула Триумфальная арка и купол «Музея войны 1812 года», которые девушка сегодня уже видела в утренних сумерках из окна «Запорожца». Маша молчала, пытаясь обдумать сложившуюся ситуацию. Но обрывочные переживания о недавнем шоке внезапной встречи с КГБ и разрушении ближайших планов и надежд вертелись хороводом, не желая выстраиваться в цепочку, сколько-нибудь пригодную для обдумывания. И лишь тревога и бессилие, вызванные неизвестностью были вполне конкретными и занимали все её мысли. Как в дурацкой присказке: «колесо ещё крутится, но хомяк уже сдох…».
   Она очнулась, когда машина остановилась на автостоянке возле облицованного гранитом помпезного входа в одну из московских сталинских высоток – гостиницу «Украина». Девушка задрала голову, пытаясь рассмотреть шпиль здания, скрывающийся в низких облаках, быстро плывших по небу. Холодный ветер, правда без капелек дождя, выстуживал насквозь, не оставляя альтернативы людям, собравшимся перед входом в помещение. Поспешив за сотрудником КГБ, нёсшим её чемодан вверх по лестнице, Маша еле успела забежать внутрь через закрывающуюся массивную деревянную дверь, спрятавшуюся в нише между высокими каменными колоннами, и остановилась, поражённая красотой и вычурностью отделки высокого вестибюля. В центральном зале на полированном полу из разноцветного мрамора отражался потолок с круглым подсвеченным по периметру плафоном и фреской, на которой был изображён «Праздник труда и урожая на хлебосольной Украине». Словно православные христиане, празднующие граждане и гражданки, сталеварки, сноповязальщицы, пионеры и председатели колхозов благоговейно взирали на центральный алтарь с сияющим вместо лика Иисуса Христа серпом и молотом на фоне разноцветных знамён и облаков, плывущих по голубому небу. Бронзовые фигуры атлетов по сторонам мраморной лестницы, бронзовые люстры, свисавшие каскадами с потолка, как будто взятые из вестибюлей Дворца Съездов. На стенах – картины русских художников Поленова, Куприянова, Дейнеки выглядевшие вполне подлинными. У девушки захватило дыхание от всей этой красоты. Мужчина с её чемоданом движением служебного удостоверения перед лицом сотрудницы легко уладил формальности с поселением, и они, поднявшись на лифте на 16-й этаж, прошли по мягкому красному ковру длинного коридора метров сто и, отворив тяжелую дубовую дверь, оказались в номере. Устланная выцветшим ковровым покрытием комната не очень вязалась с предшествующей красотой и пышной торжественной роскошью социалистического реализма. Под высоченным под четыре метра белым потолком висела пара обычных матовых плафонов-шаров, как в больнице. Высокий платяной шкаф с антресолями и потускневшим зеркалом, покрытый когда-то чёрным рояльным лаком, громоздился в узковатом коридорчике, не давая окрашенной белой краской двери ванной комнаты открыться полностью. Проскользнув в номер, сотрудник КГБ поставил чемодан Маши на тумбочку, жалобно заскрипевшую под его тяжестью.
   – Отдыхай, Мария Морозова, – негромко проговорил он. – Отец знает, где ты остановилась и заберет тебя домой. Настоятельно прошу не покидать гостиницу до этого момента. Обед, ужин и завтрак оплачены. Так что можешь в любой момент спуститься в ресторан и покушать. Здесь очень хорошая кухня.
   – Спасибо! Даже не знаю, как Вас зовут. – Ответила девушка, осторожно присаживаясь на широкую деревянную кровать, также видавшую лучшие времена.
   – Александр… дядя Саша. Впрочем, уже не важно. Мне пора. – Заспешил к выходу сотрудник.
   Маша закрыла за ним тяжёлую дверь, повернув старомодный ключ с большой деревянной фишкой от «Русского лото» на верёвке. И только теперь, в наступившей тишине без сил упала на кровать, не стараясь сдержать рыдания.
   Прошло минут тридцать, а может – два часа. Короткий сон пошёл на пользу, вернув девушке силы и ясность мысли. Пока никто не мешал, решила обдумать своё положение:
   «С одной стороны рухнул подготовленный план, на который было потрачено столько сил, времени и денег с единственной целью, дать ей возможность полноценно ходить. С другой стороны, эти люди, вполне возможно, спасли её от войны и смерти. Но что дальше…? Спасибо папе или чиновникам за то, что решили вопрос с гостиницей. Мама не знает, думает, что я уже на пути в клинику. А что теперь делать с протезом? Уже сейчас на нём ходить трудно. Иногда какая-то новая острая боль, как прошлой ночью, резко появляется и медленно проходит. Сколько времени понадобится, чтобы изготовить новый? И где, в Ростове или Москве? И найдутся ли у родителей ещё деньги после этих напрасных затрат? Хоть бы быстрее папа приехал. Или Мишка…. Или Влад, с которым так классно дружить, находя всё новые и новые темы для обсуждения. А как они в дедушкиной библиотеке, и не только…, проводили вечера или гуляли по городу в выходные. Существовала, правда, некоторая вероятность того, что парень за предстоящие две недели может увлечься кем-то, географически более близким. Ну, к примеру, той красавицей с фото на стенке у Грибова. Чувствуется, что эта Оксана – девушка необыкновенная настолько, что не оставила его равнодушным. Да и у Владьки гормоны в самом разгаре. Ничего не поделаешь, бывает, что самые правильные и красивые слова обещаний бессильны против химии притяжения человеческих организмов».
   Так и не решив, как поступит в случае, если друг всё-таки не устоит перед чьими-то чарами, Маша решила позвонить Владу сегодня же вечером. Поддержка пусть даже по телефону важнее, когда друзья далеко.
   До вечера было ещё несколько часов. Хотелось есть. Но ещё больше – согреться. В номере было холодно. Термостат на стене повернула на максимум. Пусть не сразу, но поможет. Крупная дрожь сотрясала тело, пока девушка, собрав в кулак всю свою волю, не разделась и не забралась в ванну под тугие струи по-московски горячего душа. Помогло. Мир преобразился, словно от тепла открылись какие-то поры, через которые стали испаряться суета, тревога и напряжение. Пространство ванной комнаты позволяло сделать гимнастические упражнения после душа. Не одеваясь, Маша с наслаждением воспроизвела несколько движений, вспомнив свои занятия «дзю-до». Восстановив дыхание, завернулась в тёплый гостиничный махровый халат и частыми прыжками выбралась в уже нагревшуюся неведомо, где запрятанным отопителем, комнату и направилась к кровати. Небольшой японский цветной телевизор никак не хотел включаться, пока она не дотянулась до кнопки на корпусе. Перебрала «ожившим» пультом стандартный набор четырёх всесоюзных каналов, который здесь был обогащён парой столичных: Московской и Ленинградской программами. Задержавшись взглядом на новых лицах комментаторов, Мария вспомнила, что голодна. С трудом натянула и закрепила ремнями на ноге надоевший протез, облачилась в добытые из чемодана любимые джинсы, шерстяные носки, тёплый свитер. Подошла к окну, отодвинув плотные шторы,… и замерла в восхищении от открывшегося вида столицы с высоты птичьего полета. Солнце выглянуло из-под свинцовой линии низких туч, осветив сказочным тёплым светом дома на много километров вокруг. На глади воды Москвы-реки невероятно ярко отражались облака. Солнечный зайчик блеснул золотом, отразившись от купола небольшой церкви, спрятавшейся среди серых ветвей деревьев парка на Красной Пресне. Футуристически смотрелись высотка СЭВ [4 - Высотное Здание СЭВ (Совет Экономической Взаимопомощи) построено в форме раскрытой книги.] и ряд многоэтажных «книжек», раскрывшихся вдоль широкого проспекта. Вдали угадывались верхушки красных Кремлёвских башен с уже зажёгшимися рубиновыми звёздами. Откуда-то справа из-за крыш жилых «сталинок» мелькнул лучик, отразившийся от окон голубого поезда метрополитена, проскочившего по горбатому мосту через Москву-реку, и тут же нырнувшего в нору под многоэтажным зданием на Донской набережной. Дождавшись, пока солнце скроется за нижний слой туч, погасив, словно в выключенном телевизоре, чудесный вид, Маша с сожалением закрыла шторы и вышла из номера в поисках ресторана.
   Вечером на улице потеплело, а может благодаря сытному, действительно очень вкусному обеду, девушка почувствовала, что согрелась. Она решила подышать свежим воздухом и пройтись по окрестностям. Первой «находкой» стал огромный книжный магазин, занявший весь первый этаж длинной монументальной жилой многоэтажки. Мария бродила вдоль бесконечных полок с разнообразными книгами, бережно брала их, читала абзац или два и ставила на место. Дойдя до конца зала художественной литературы, вышла на улицу, чтобы зайти в следующий зал за высокой аркой, открывающий мир книг на иностранных языках, учебной и специализированной литературы. Среди изданий по медицине обнаружила толстый цветной атлас – учебник по хирургии на английском языке, изданный в Хельсинки. Цветные картинки и схемы операций на различных органах на вкладках высококачественной глянцевой бумаги сопровождались комментариями и описаниями. Маша листала увесистый том пока не нашла раздел, иллюстрирующий виды ампутаций и способы протезирования конечностей. Отдельная глава, посвященная описанию конструкций протезов, содержала адреса и контакты производителей этих изделий в разных странах Европы. В голове созрел план – самой изучить вопрос, по которому планировалась поездка в Тель-Авив, и найти альтернативное решение по протезированию, которое позволило бы ей в дальнейшем ходить без проблем. Цена фолианта смущала, но информация стоила таких денег именно сейчас. Девушка схватила драгоценную книжку двумя руками, затем в отделе языкознания нашла толстый англо-русский медицинский словарь с переводом и транскрипцией латинских терминов. Обе книжки потянули на шесть килограммов, а их цена в чеке превысила стоимость билета на вчерашний самолет в Москву. Благо, был запас денег, заботами родителей, оказавшийся в распоряжении Марии для предполагавшейся зарубежной поездки.
   Зажглись фонари и окна в жилых домах, когда она вышла на улицу, бережно прижимая к себе яркий белый пакет с красной надписью «Московский Дом книги». Двухсотметровая громада здания гостиницы, приютившей путешественницу, доминировала над остальными окрестностями и не могла оставить девушку равнодушной. Двумя колоннами по четыре башенки, словно пешки королеву, сопровождали самую высокую, похожую на составленную из кубиков пирамиду величественную центральную башню комплекса. Маша, запрокинув голову, старалась посчитать этажи на ней. Шпиль, напоминающий четырёхгранный винтовочный штык, возвышался на белой колоннаде ещё метров на пятьдесят выше самого верхнего 34-го этажа. «Такой дом в Ростове невозможно вообразить. Даже телевышка едва ли сравнится по высоте с ним», – думала она, представив несуразный вид на такое здание, если бы оно разместилось на высоком холме на правом берегу реки Темерник вдоль Профсоюзной улицы её родного города. Несколько кварталов Ленинградского проспекта Маша одолела минут за тридцать. Масштаб Москвы здесь чувствовался особенно. Широкий поток машин, движущихся по четырём полосам в каждом направлении, не позволял пешеходу добраться до далёких домов на противоположной стороне иначе, как по подземному переходу-норе, спустившись в которую, выйдешь снова на поверхность метров через триста. Первые этажи жилых «сталинок» занимали магазины игрушек, спортивных товаров, продуктов, одежды, мебели и Бог знает чего ещё, необходимого человеку для осуществления его мечты о счастье. Иногда ровный шум проспекта вдруг затихал, и вступала какофония милицейских сирен. Транспорт, повинуясь жезлам и свисткам самоотверженно выбегавших откуда-то регулировщиков, практически мгновенно останавливался на всех семи полосах. И в этот момент по среднему ряду на большой скорости проносился караван длинных чёрных лимузинов «ЗиЛ», сопровождаемых «Чайками» и чёрными «Волгами» с мигалками, синими сполохами, освещавшими окрестные деревья, дома и гигантского Генерального Секретаря на плакате на всю стену одного из зданий. Тот, склонившись к столу, дописывал трёхэтажной ручкой: «…экономика должна быть экономной!»
   Остановившись на несколько минут посреди всей этой суеты, Мария дала отдых ноге. «Вроде бы, прошла и немного, всего несколько домов, а усталость, как будто ходила полдня», – подумала она. В гастрономе купила шоколадку, печенье, солёных хлебных палочек, несколько творожных сладких и пару плавленых сырков «Valeo» на ужин, коробку ряженки, надеясь, что сумеет раздобыть чашечку горячего чая в номер, и направилась обратно к гостинице.
   Портье в форменном мундире и фуражке приветливо улыбнулся припозднившейся «студентке». (И как он помнит всех гостей в лицо?) Девушка, «взлетев» на лифте на свой этаж, добралась до кровати в номере и сразу углубилась в чтение драгоценной книжки. Лишь спустя двадцать минут, оценив работу отопления, скинула куртку. Часы показывали четверть десятого, когда Маша нехотя отложила книжку и словарь, вспомнив о необходимости вымыть руки, переодеться, поесть. По телефону ресторана заказала в номер большой кофейник с кофе. Никогда раньше этого не делала и думала, что эта услуга дорого стоит. Но оказалось вполне приемлемо и очень удобно, особенно, когда с облегчением скинула тесный, натирающий ногу протез, тем самым лишив себя нормальной возможности передвигаться по номеру. Так и стояла на пороге ванной комнаты в ожидании портье с заказом. Забавно было наблюдать, как молодой парень в форменном сюртуке гостиницы со значком: «Алексей – стажёр», закативший в дверь металлический столик с блестящим дымящимся кофейником, наполнившим номер волшебным запахом настоящего итальянского «капучино», остановился как вкопанный посреди комнаты, уставившись на искусственную ногу, лежавшую на ковре. Растерянно оглянулся на стоящую на единственной ноге и кутающуюся в халат студентку.
   – Простите… – пробормотал он, боясь опустить взгляд вниз.
   – Ничего, – застенчиво улыбнувшись, ответила она, забавляясь его испугом.
   – Вам больно? – зачем-то спросил он. – Могу я ещё чем-либо помочь?
   – Спасибо! Вам удалось мне помочь, даже не представляете как. Это мой любимый сорт кофе.
   Парень покраснел, не зная, что делать с белоснежной салфеткой, которую он снял с кофейника и сейчас вертел в руках. Ему было не больше девятнадцати лет. Мария захотела приободрить стажёра.
   – Не тушуйтесь вы так, Алексей. Я – не инопланетянка, а просто девушка. Рада с Вами познакомиться! – с улыбкой протянула она парню руку.
   – Извините, – пробормотал юноша, боком проскользнув мимо неё, и выбежал из номера.
   Она с грустью посмотрела ему вслед, защёлкнула замок двери и в наступившей тишине почувствовала, что может, наконец, расслабиться и посвятить время себе самой. Обида и негатив от событий первой половины дня остались в прошлом. А мозг обрабатывал уже полученную информацию с тем, чтобы найти решение так внезапно возникшей проблемы. «Нет, не проблемы, – подумала она. – Просто появилось обстоятельство, требующее моего срочного внимания». Первая чашечка обжигающего ароматного кофе умиротворяющим образом подействовала на сознание, помогая мыслям, суетящимся в голове, занять свои полочки. Мария с наслаждением вытянулась, положив ноги на высокие подушки. Желание поговорить, так досадно проигнорированное стажёром, осталось. Но с родителями делиться раздумьями не стоило. Вдруг они услышат по интонациям, что дочка испугалась или растеряна. Ведь, это неправда. Она сильная. Просто, нужно чуть-чуть времени, чтобы прийти в себя и всё обдумать. Она набрала телефонный номер, прислушиваясь сквозь треск помех к далёким гудкам.
   – Владька, привет!.. Я тоже рада…. Слушай! И не перебивай! – наконец, сказала она в трубку и продолжила без пауз. – Я в Москве. В клинику не лечу. Не спрашивай «почему?», при встрече расскажу. Завтра с папой встречаюсь, и мы вместе придумаем новый способ за каникулы помочь моей ноге. Сейчас в гостинице читаю одну мудрую книжку… да, тоже по теме. Надеюсь, найду выход не позднее завтрашнего утра. Меня Мишка вчера встретил, с другом на «Запорожце», представляешь? Кстати, привет тебе передаёт…
   Она продолжала ещё какое-то время, описав свои приключения за последние сутки, деликатно обойдя события и действующих лиц в аэропорту. Слушая голос Влада, Маша невольно вспомнила, что напрасно сегодня усомнилась в верности друга. Сквозь треск и помехи дальней связи услышала она в свою очередь то, что ей было нужно именно сейчас – поддержку и сочувствие молодого человека. Захотелось его увидеть, прикоснуться к нему прямо сейчас, почувствовать себя в его объятиях здесь в этом номере. Девушка сидела на кровати, сжимая телефонную трубку, уже несколько минут издававшую короткие гудки, и мечтательно улыбалась.

За паспортом. Неожиданные встречи

   Интересная штука – мозг. Говорят, редко у какого человека он задействован больше, чем на двадцать процентов, к тому же, никогда не отдыхает. Проверено на собственном опыте. Как только какая-то ситуация, занимающая мысли в последнее время, разрешается или подходит к логическому завершению, в голове, откуда ни возьмись, возникает толпа новых идей и планов, причем настолько актуальных, что недоумеваешь, как мог раньше о них не подумать. Начались каникулы, и, следовательно, отпала необходимость заботиться об уроках. Маша уехала, к сожалению. Значит, совместные планы наших встреч с ней не получится строить недели две. Зато, (и почему все самые интересные новости я узнаю последним?) родители к моему совершеннолетию подготовили сюрприз – поездку на экскурсию по Украинской ССР на целых пять дней. В группу «счастливчиков» попали шестнадцать учеников из нашей школы и столько же из соседней, которую мы иногда посещали для участия в спортивных соревнования и олимпиадах по физике. Поездка начиналась утром во вторник. Но самое главное, я должен взять с собой паспорт, которого ещё до сих пор не имел. Строго говоря, я уже все сроки пропустил, чтобы получить свою первую, своеобразно воспетую когда-то Владимиром Маяковским «краснокожую паспортину». Поэтому, сегодня же мой путь лежит в отдел милиции. Показанные в агитационных короткометражках про торжественную выдачу главного в жизни советского школьника документа обряды с красными флагами, торжественными линейками, официальными представителями Городского Совета, выдающими организованно радующимся комсомольцам красные книжечки, имели мало общего с действительностью. В этом я убедился, зайдя в паспортный стол и попробовав получить свой документ без церемоний. Первый вывод, который пришёл в голову: мне здесь не рады. Ну, это – пусть. В конце концов, я не вождь на «червонце» и не дальний родственник этих серьёзных тётенек в милицейской форме, приехавший к ним в гости из Жмеринки. Следующий: я пришёл не вовремя. Похоже, все эти чиновницы-паспортистки в тайне надеялись на то, что прошедший передо мной в кабинет посетитель окажется последним в этот тяжёлый для работы день. А тут явился я, достигший-таки совершеннолетия очередной «строитель коммунизма» с характерной для его пубертатного возраста нагловатой улыбочкой. На все мои вопросы консультативного характера они отвечали отработанным жестом рукой, направляя меня из кабинета обратно в коридор к информационным доскам. Тогда я просто вывалил на стол все заготовленные документы, фотографии, справки и присел на свободный стул в ожидании реакции сотрудников на подвалившую работу. Осчастливленная «занимательница» стола, на котором всё это так неожиданно оказалось, с грустным видом начала зачем-то раскладывать документы в стопочки, уделив особое внимание моему свидетельству о рождении, на котором мама когда-то карандашом записала номера телефонов и расписание работы одного из врачей. Я понял, что милиционерша уже начала формулировать причину, по которой не сможет сейчас принять в работу такой «испорченный» документ, выхватил у неё из рук свидетельство, как мог вежливо попросил о возможности воспользоваться резинкой, лежавшей на столе, и стёр все следы противозаконного действия по порче советских документов государственного образца. Не считая испепеляющего взгляда уставшей сотрудницы, я добился продолжения аудиенции, покорно выполнив ещё один приказ, и написал на обороте каждой фотографии свою фамилию, имя и отчество. В обмен на документы я получил картонный, пожелтевший от времени бланк, изготовленный «Гознаком» [5 - Гознак – В СССР Государственная типография, печатавшая бланки официальных документов.] лет за двадцать до дня моего рождения. В нём я настоящей перьевой (!) ручкой, кончик пера которой макал в стеклянную чернильницу – «непроливайку» с чёрной тушью (!), как мог аккуратно начал заполнять свои анкетные данные из серии: фамилия, имя, отчество, дата рождения, место рождения, национальность. Перейдя к развороту этого «манускрипта», столкнулся с вопросами, на которые обычно отвечают: «не был, не участвовал, не привлекался». Отрицательно ответив также на интересующие Анкету подробности о нахождении меня в плену и на оккупированных территориях во время Великой Отечественной войны, с некоторым сожалением поставил «нет» также в графе об участии в партизанских формированиях. Перейдя к разделу о партийной принадлежности, тщательно переписал в документ номер и дату выдачи со своего комсомольского билета. Значительную часть времени заняло описание всех моих родственников по той же схеме с учетом того, что сведения о месте и времени их рождения я черпал из выполненных на ризографе [6 - Ризограф – копировальная машина, использовавшаяся в СССР в проектных институтах и учреждениях для копирования документов и чертежей на специальной бумаге.] копий карточек о прописке, которыми меня предусмотрительно снабдила мама, добыв из домоуправления. На всякий случай я всем поставил «нет» в графах про оккупированные территории, хотя не имел точной информации о том, где и когда кто из них был тридцать пять лет назад. Осилив, наконец, анкету, я поставил дату и аккуратно расписался внизу новой специально для паспорта изобретённой подписью. Внимательно прочитав рукопись, сотрудница паспортного стола пристально посмотрела на меня, потом выписала квитанцию типа тех, что я уже неоднократно вытаскивал из почтового ящика, с датой получения нового документа через день. Итак, если всё «срастётся», я успею получить паспорт за пятнадцать часов до начала путешествия. Это одновременно и успокаивало, и добавляло адреналина.
   Дома я взял тетрадку и составил список вещей, которые нужно взять в поездку. В реестр попали, прежде всего, блокнот, ручка, карандаш, ножик перочинный, фотоаппарат и фотоплёнки (нужно купить штук пять в ЦУМе), книжка Маши, кошелёк с моими сбережениями. Ну, и от мамы приписка: рубашки, свитер, брюки, носки, бельё и проч. полезные и тёплые вещи. Я еще не знал тогда, что бабушкин список съестных припасов окажется хоть и лаконичным, но самым веским, ну в смысле, тяжёлым. Сашка, внимательно изучив мою тетрадку, взяла ручку и учредила в ней графу «Заказы», в которой за номером один, два, три… шесть записала латиницей какие-то замысловатые названия губной помады, туши для ресниц (Guerlain или L ́origan – не помню), а также медовые акварельные краски. Потом она тщательно проинструктировала меня, в каких отделах магазинов это нужно искать. Напоследок, она с заговорщицким видом сунула мне несколько денежных знаков и, посчитав свою миссию выполненной, убежала к подруге. Справедливости ради нужно отметить, что и мама, и бабушка тоже компенсировали «свои» вклады в мой багаж щедрыми инвестициями, которые вместе с моими скромными сбережениями позволяли питаться, ни в чём себе не отказывая, все пять дней хоть в ресторанах, покупать сувениры и кататься время от времени на такси. Ещё раз, насладившись суммой ИТОГО, я без сожаления выделил три рубля на фотоплёнки, оделся и вышел на улицу. Мне хотелось пропитаться этим состоянием первого дня каникул, когда не надо думать о каких-то уроках и прочих заданиях, которые нужно сделать в срок. Я проехал на трамвае к Центральному рынку и пошёл дальше к Ворошиловскому проспекту, по которому не торопясь достиг места, где мы с Машей гуляли ещё несколько дней назад. До встреч с ней я не представлял, что мне может быть интересным вглядываться в лица людей, угадывать их профессию, увлечения, настроение. Играя с ней «в Холмса и Ватсона», я учился акцентировать внимание на мелких признаках, запоминая лица, детали одежды и внешности, свидетельствующие о предпочтениях их владельцев и особенностях их жизнедеятельности. Я заметил, что на улице чаще рассматриваю лица встречных, не боясь при этом встретиться с ними взглядом. Такая тренировка уверенности здо́рово помогала мне в ситуациях, в которых я, не имея опыта, ранее по-детски старался отстраниться в тень, предпочитая издали наблюдать за развитием событий. Вот и сейчас я шёл по длинному коридору подземного перехода, стены которого украшали красивые мозаичные коллажи из истории Донского края, и автоматически выделял из потока встречных лица, о которых мог бы что-либо рассказать. Молодой обладатель шапки густых черных как смоль волос и разреза глаз, как у потомка Темучина [7 - Темучин – живший в XIII веке предводитель монголов, получивший титул Чингисхан.], кутаясь в короткую чёрную куртку, обогнал меня, энергично лавируя между встречными пешеходами. Наверное, опаздывал на лекцию в расположенный неподалеку от западного выхода из перехода РИНХ [8 - РИНХ – Ростовский Институт Народного хозяйства (Ныне Ростовская Государственная Экономическая Академия)]. Курс второй или третий.
   Я вышел на тротуар улицы Фридриха, направляясь к Проспекту, когда моё внимание привлекло лицо девушки. Этот гордо поднятый подбородок, прямые длинные золотистые волосы мне были откуда-то знакомы. Она остановилась перед стеклянной дверью магазина «Оптика», поправляя высокий воротник свитера толстой вязки, выглядывающий из-под наглухо застёгнутого кашемирового пальто, подчёркивающего стройность фигуры его обладательницы. Я, набравшись смелости, подошел вплотную и приоткрыл тугую дверь, пропуская девушку внутрь. Она обернулась. Внимательные серо-голубые глаза взглянули на меня из-за толстых линз очков в роговой оправе холодно сверху вниз. Слабая улыбка тронула плотно сжатые губы.
   – Спасибо! – скорее догадался, чем услышал я её слова. Затем, громче, и с явно твёрдыми согласными, которые должны быть смягчёнными. – Далше, я сама.
   – Пожалуйста! – ответил я, приветливо улыбнувшись. – Меня Влад зовут. А Вас… тебя, если не ошибаюсь, Илона. Ведь так?
   Девушка на мгновение остановилась в дверях и снова внимательно посмотрела мне в лицо. Затем вошла в магазин. Я за ней. В просторном зале женщина с первоклассником в школьной форме были заняты с сотрудницей подбором ему очков. Девушка прошла к витрине и обернулась, наблюдая за мной.
   – Мы с Вами… с тобой знакомы? – спросила она неуверенно, когда я подошёл ближе.
   – Да…, на самом деле – нет! Но Маша о тебе рассказывала так подробно и образно, как только она может.
   Взгляд девушки потеплел при упоминании имени моей подруги.
   – Очен приятно познакомится, Влад! – Тепло улыбнувшись, ответила она с акцентом уроженки Прибалтики. – Это так неожиданно. А Вы… ты, знакомый Мариши?
   – Да, мы с ней дружим. Давно. Уже три месяца. Давай на «ты»? Я ведь, такой же школьник. Вот, послезавтра паспорт получаю, – зачем-то добавил я.
   – Хорошо, – легко согласилась Илона. И для чего-то уточнила, тщательно выдерживая в темпе разговора ритм метронома и дополнительные смысловые паузы в предложениях. – Я тоже получат должна. Толко, мне за паспортом в Вилнюс нужно ехат, по прописке. В понеделник, самолётом.
   – Ты сама полетишь?
   – С мамой.
   – А я на Украину, на экскурсию во вторник еду, – похвастался я.
   – Везёт тебе. Я на экскурсиях с детства не была, – грустно отозвалась девушка, но тут же оживилась, продолжив разговор.
   Вскоре, я почувствовал, как легко наша с ней беседа стала напоминать разговор старых знакомых.
   – Маша говорила, что с тобой приятно общаться. Это правда.
   – К сожалению, о тебе ничего кроме имени я не знаю. Мариша не рассказывала. Впрочем, не имеет значения. Разберусь. Могу, к примеру, отметить, что ты внимательный и интеллигентный парень. Умеешь не наговорить банальностей при знакомстве. Скорее всего, у тебя не так много знакомых девушек, и Маша – счастливое исключение, с которым… с которой получилос подружиться. Есть признаки работы над собой в последнее время. Имею в виду, рассудителност. Не сбиваешься на детские суждения, но мыслишотделными фактами, а не образами. Оно и понятно. Ты же – малчик, юноша. Качаешь руки, возможно, начал заниматься каким-то спортом, но не футболом. Не так давно лечил повреждённый глаз. Очки носишь тоже недавно. Что, знакомая игра? Мы с Маришей пробовали угадыват о других людях. Скажи, у меня получилос? С тобой… о тебе, сейчас?
   – Да. Более чем…, – осторожно ответил я, ошарашенный наблюдательностью и логикой новой знакомой. – Я даже подумал о мистике.
   – Не беспокойся, просто наблюдение и анализ. Ты ведь тоже меня так вычислил. Разве нет?
   Пришлось признаться, что так и было. Я внимательно посмотрел ей в глаза.
   – Да, Маша говорила, насколько ты проницательная, Илона.
   – Спасибо, Влад. Над текстами комплиментов стоит ещё поработать. Но мне всё равно приятно. Я же – девушка.
   И она улыбнулась очаровательной улыбкой, снова преобразившей холодноватое выражение её лица. Пока я соображал, что ответить, она подошла к окошку и подала освободившейся женщине – консультанту квитанцию. Та через минуту принесла ей очки в пакете, исписанном данными из рецепта, протёрла стекла салфеткой и предложила примерить. Илона осторожно сняла свои роговые очки и надела новые, обернулась, ища меня взглядом. Я подошел ближе, отметив элегантную строгость новой оправы, о чём не преминул сообщить шёпотом, наклонившись к уху девушки, согласно кивнувшей в ответ на мой комплимент. Пока она рассматривала проверочную таблицу и, поворачиваясь всем корпусом, смотрела в окно, чтобы убедиться, что линзы подобраны верно, копалась в сумочке в поисках кошелька, я рассматривал новую знакомую, отметив трогательную беззащитность её растерянного взгляда, когда она на минуту сняла очки. Захотелось с ней ещё поговорить, и я стал соображать, что предложить девушке, как ещё я смогу её заинтересовать, прежде чем она снова спрячется под своей маской холодной надменности. Не успел. Едва мы вышли из «Оптики», Илона прервала мои размышления:
   – Каникулы уже началис. Мои дела на сегодня окончены. Если ест у тебя, Влад, свободное время, я не отказалас бы от кофе. Холодно на улице.
   – Конечно! – С готовностью согласился я, мигом подсчитав бюджет и решив, что мне на поездку вполне хватит и двух фотоплёнок. – Предлагаю в «Шоколадницу» – напротив. Или, может «Плевен» в двух кварталах?
   – «Шоколадница» лучше. Мне срочно нужно согрется.
   Мы спустились в подземный переход и вышли на противоположный тротуар улицы Фридриха. Ёжась от пронизывающего ветра, проскочили мимо заполненных гигантскими треугольными пакетами молока, сливок и кефира в витринах гастронома «Маслопром», узкого трёхэтажного здания технической библиотеки и зашли в уже знакомое мне предприятие Общепита, где я уверенно повёл озябшую девушку сразу на второй этаж.
   – А почему – на балкон? – спросила она, с видимым трудом поднимаясь по лестнице и одновременно стараясь оценить интерьер помещения.
   – Во-первых, по закону физики, тёплый воздух поднимается вверх, под потолок. Во-вторых, на балконе есть уютные диваны. А внизу, только жёсткие столовские стулья. Следовательно, наверху у нас есть шанс согреться быстрее.
   – Убедил. Доверюс твоему опыту.– Согласилась она, пока мы располагались на одном из мягких кожаных диванов. – Заказ тоже сам сделаешь? Мне – кофе чёрный без сахара.
   Девушка сняла пальто, аккуратно положила его на спинку дивана и осторожно, словно держала на голове вазу с фруктами, присела на его край.
   – Это корсет? – Спросил я, нивелируя интонацию вопроса ровно настолько, чтобы собеседница не подумала, что я бестактен или равнодушен.– Неудобно, наверное, тебе в нём?
   – Да, – негромко ответила Илона, оставив мне возможность догадываться, на какой из вопросов прозвучал ответ.
   – Мне Маша говорила, что у тебя была травма позвоночника. И сейчас такое лечение для тебя – необходимость, – поспешил разрядить я неловкую паузу.
   – Ну вот, она и об этом успела рассказат. Впрочем, не важно. Это мои личные трудности, – с грустью констатировала она. – Давай лучше о другом поговорим. Я хотела спросит, ты не знаешь, как Маша добралась? Всё в порядке? Я так привыкла, что мы с ней часто общаемся, что уже беспокоюс, если не слышу от неё новостей несколко дней.
   – Да, всё в порядке,… думаю…, хотя она и не звонила. Сам немного волнуюсь.
   – Так позвони её родителям? Или ты с ними не знаком?
   – Нет, почему? Знаком. – Ответил я, удивившись, как эта простая мысль не пришла мне в голову раньше. – Спасибо за идею, Илона! Я обязательно позвоню вечером. В любом случае у Анны Петровны будут новости о дочери.
   – О, Влад. Можно попрошу тебя? Позвони мне, если что узнаешь о Маше. Я сейчас напишу мой телефон. Звони вечером. Пусть поздно. Я не сплю, читаю до часу ночи, двух. Тем более, сейчас каникулы.
   Девушка извлекла из сумки небольшой блокнот, вырвала из него лист и написала карандашом несколько цифр. Прочитав, я сразу же их запомнил, как детское стихотворение, короткое и немного навязчивое.
   – Интересный номер. Даже если ничего не смогу выяснить у родителей Маришки, всё равно позвоню, чтобы убедиться, что ты не шутишь, и это не телефон какой-нибудь спецслужбы.
   Взгляд девушки на мгновение царапнул меня, но снова стал надменным, и даже промелькнувшая было, слабая усмешка не смягчила холодноватое выражение её лица.
   – Спасибо! Я буду ждат.
   В этот момент нам принесли кофе. Какое-то время за столиком воцарилась тишина. Она имела запах – терпковатый аромат свежемолотой «арабики», который я очень любил. Вспомнились наши вечера с Машенькой в уютном кабинете, освещённом мягким зеленоватым светом настольной лампы. Мы зачитывались старинными книжками или, затаив дыхание, слушали чудесные мелодии, льющиеся из полированного чрева такого же старинного, как и книжки, рояля «J.Becker». Вернее, это я затаивал дыхание, а она, казалось, играла моим настроением, исполняя композиции, то романтичные и немного грустные, то мажорные, ритмичные, заставляющие сердце биться чаще, а ноги притопывать в такт. Мне дико захотелось её услышать, увидеть, обнять…
   – Влад! Владик! Ты чего? – услышал я, будто сквозь сон, полный тревоги голос с акцентом.
   Глаза Илоны, увеличенные толстыми стёклами очков, испуганно смотрели на меня.
   – Ничего, – ответил я, жалея, что приходится возвращаться в этот реальный мир с гигантскими расстояниями, отделяющими меня от близкого человека. – Кофе хороший.
   – У тебя были такие глаза, как будто сейчас заплачешь. Это аллергия на кофе?
   – Нет. – Задумчиво улыбнулся я, глядя куда-то за спину девушки. – Не бери в голову. Просто расслабился, пригрелся и… задумался.
   – Думаешь о Маше? Скучаешь по ней, да? Или что-то ещё случилос?
   – Да. – Коротко ответил я, заставив девушку в свою очередь гадать, на какой из её вопросов прозвучал ответ.
   – Со мной тоже так бывает, когда уютно, тихо, тепло, в голову приходят воспоминания о похожих моментах прежней жизни. Что их провоцирует? Может запах, или какие-то физические ощущения, которые испытывает организм, вспомнив, что с ним уже так было когда-то давно.
   Я снова удивился тому, как быстро моя собеседница выбралась из-под маски холодной надменности, согрев меня своим трогательным соучастием. Правда, быстро взяла себя в руки, вернув лицу выражение и взгляд снежной королевы. Я не стал затрагивать в разговоре тему перемен её настроения, опасаясь ненароком обидеть Илону.
   – Расскажи о своей родине, – попросил я вместо этого. – Я никогда не был в Прибалтике, да и вообще за границей.
   – Какая же Литва «заграница»? – искренне рассмеялась собеседница. – Такой же Советский Союз, как и Ростов. Толко, суеты у нас менше. На улицах тихо, особенно ранней осенъю, когда слышно шуршание падающих листъев. Красиво! В этом городе шумно, транспорт, их невозможно услышать. Красиво и шумно! На набережной – очен красиво и очен шумно, особенно когда по мосту проходит поезд.
   – О, любишь гулять по набережной? А где ты живёшь? Ну, здесь, в каком районе Ростова?
   – Селмаш [9 - Сельмаш – район Ростова-на-Дону, от названия завода «Ростсельмаш». (Прим. Авт.)]. А в Вилнюсе – Пашилайчяй. Это северо-западная окраина города. Толко там удалось купить дешёвую квартиру, когда мы продали свой дом в Клайпеде и переехали в столицу. Недалеко от нас в Каролинишкесе [10 - Каролинишкес, Пашилайчяй – районы города Вильнюс.] построили телевышку. Самое высокое сооружение в республике, 325 метров, представляешь! А посередине, ресторан вращается как в Останкинской телебашне в Москве.
   – Ого, больше ста этажей! Это выше ростовской вышки на сто метров, – не смог сдержать я удивлённого возгласа.
   – Она красивая, не такая ажурная квадратная мачта, как ростовская. Круглый бетонный шпиль напоминает Berliner Fernsehturm [11 - Berliner Fernsehturm – Берлинская Телебашня (Нем.)], – пояснила Илона, бегло проговорив немецкое название. – Я на открытках столицы ГДР видела. Правда, нашу ещё не достроили, когда мы уехали. Уже по телевизору с мамой смотрели, как вертолётами поднимали и устанавливали верхний металлический шпиль над рестораном. Когда приеду, хочу подняться наверх, посмотреть оттуда на наш город.
   – Ух, ты-ы! Я бы тоже хотел в высотный вертящийся ресторан попасть.
   – У тебя всё впереди. Если по-настоящему хочешь, обязателно попадёшь. А то, приезжай в Вилнюс. Я с удоволствием покажу нашу столицу. Начну, пожалуй, с площади Гедеминаса в Старом городе. Рядом Кафедралный собор, построен на месте древнего языческого храма, в котором, представляешь, всегда горел жертвенный огонь. А около него высокая белокаменная колоколня с кованой железной крышей, напоминающей шлем рыцаря. Очень красивый костёл Святой Анны. Старый, в готическом стиле с узкими высокими башнями, построен из 33-х видов красного кирпича. Иногда в нём устраивают концерты органной музыки. Говорят, настолко понравился Наполеону, что тот захотел разобрать и перевезти его в Париж. Но не успел. Русские его прогнали. У нас есть на высоком берегу реки башня Гедеминаса. Это част крепости, которая раньше окружала наш город. Говорят, что её ворота ни разу не открывались для прохода врагов и захватчиков. Такими храбрыми были её защитники. Я люблю…, любила редкие прогулки по старинным узким мощёным булыжником улочкам Старого города. Площадь городской ратуши…
   Слушая рассказ девушки, я как будто впервые, увидел её воодушевлённое лицо. Казалось, передо мной другая Илона, увлечённая, полная энтузиазма заразить собеседника любовью к её родине. Не осталось и следа былой холодности и надменности, как если бы она сняла маску. Я слушал и представлял, что вижу описываемые места, слышу тишину, гулкие шаги редких туристов по булыжнику и запах реки, и шорох падающих жёлтых листьев, ковром усыпавших траву старого парка. Что-то необъяснимое, романтическое открылось мне в эту минуту, и я боялся неосторожно отвлечься и стереть это ощущение. Девушка замолчала, внимательно наблюдая за мной. Кажется, она прервала свой рассказ о Тракайском замке и его привидениях.
   – Неинтересно, да? – озабоченно поинтересовалась она.
   – Ты что, Илона? Очень интересно! – поспешил заверить я её. – Я очень люблю рассказы о местах, где ещё не бывал. Просто, ты так красочно в подробностях описываешь свой город, что я представил себя, путешествующим по осеннему Вильнюсу пешком. Нереальное ощущение, как будто кино посмотрел.
   – Из чего я могу сделать вывод, что ты много читаешь и обладаешь хорошим воображением, – отметила она, снова согрев меня улыбкой.
   – А почему ты сказала «редкие прогулки»? – поинтересовался я. – Свой город я давно исходил вдоль и поперёк, но и сейчас с удовольствием гуляю по любимым местам.
   – Да, и слушать умеешь внимательно, – добавила «девушка – Шерлок Холмс» штрих к твоей характеристике. – Всё дело в том, что на период моего знакомства со столицей пришлось интенсивное восстановителное лечение после операции. Для меня и сейчас проблема – долго ходить. А тогда, года два назад я вообще рада была уже тому, что мелкими шажками, держась за перила, могу выходить на улицу из надоевшей палаты болницы. И все мои впечатления, такие яркие и живые сформировались из трёх-четырёх прогулок с отцом и мамой в те редкие погожие дни, когда они приезжали за мной на выходные.
   – Я удивляюсь тебе, Илон! – восхищённо и абсолютно искренне проговорил я, обретя, наконец, дар речи, когда осмыслил и до явственной боли в мышцах представил, что могла чувствовать она тогда. – Ты, должно быть, очень сильная! Я думал, что это качество не характерно девушкам, пока не узнал поближе одну. Я не спал всю ночь после первой встречи с Машей, представлял, что она должна была ощущать и сколько силы воли иметь, чтобы научиться снова ходить и жить после того, что с ней случилось.
   – Да, я знаю это чувство. Со мной так же было, когда я познакомилась с ней или с другими девушками из группы плавания. Вот Маша – есть настоящий герой. А что я? Руки, ноги при мне. Ну, проблемы со спиной, но не парализована же, не в коляске передвигаюс.
   Тут она беспокойно оглянулась и суеверно постучала кулачком по деревянной столешнице. Потом, сняв очки, вытерла ладошками глаза, неуловимым жестом убрав свои длинные золотистые волосы с лица. Взглянув на меня тем же трогательно беспомощным взглядом, как тогда, в «Оптике», спросила:
   – Влад, хотела спросить, вот ты, здоровый молодой парень, дружишь с Машей. Она – инвалид. Не жалеешь?
   Я ответил не сразу. Вопрос был поставлен слишком прямо и требовал очень осторожной формулировки ответа чтобы, во-первых, ненароком не обидеть собеседницу, во-вторых, удержаться от хвастливых и самонадеянных напыщенных фраз и, в-третьих, не задеть наших с Машей отношений легкомысленными словами. Вспомнил взгляд пронзительно-зелёных глаз, проникающий в самую глубину моей души, словно предостерегая от ошибки.
   – Если бы это был кто-то другой, может и пожалел бы. – Сказал я серьёзно. – Но, Машка – отличная девчонка, умная, красивая, добрая, внимательная. Она меня уважает, доверяет мне. Я готов на руках её носить, лишь бы она была счастлива. Но она и сама отлично справляется с любыми трудностями и очень не любит, когда её жалеют и стараются оказать помощь, намекая на инвалидность.
   – Но ведь она отличается от других здоровых девушек даже внешне.
   – Конечно, мы с ней и подружились потому, что она не стремилась быть на кого-то похожей. Она у меня уникальная. И её особенность, если ты об этом, только подчёркивает душевные качества: силу, выдержку, волю. И это тоже меня к ней влечёт.
   – Мне сложно понять. Наверное, потому, что я выросла дома одна и общалась в болнице с такими же, как я детьми, у которых болезнь отнимает возможность нормално двигаться и дружить с другими, обычными малчиками и девочками. Я понимаю, что чувствуют инвалиды. Не толко физически. Помню, мне, как и им очен страшно было выходить на улицу и терпеть взгляды посторонних здоровых людей. Иногда я видела в них сочувствие, а чаще это было мимолётное равнодушие. Люди, как будто обжигаясь, отворачивались, не желая видеть меня в уродливом корсете среди них. Словно боялись, что я заражу их своей инвалидностью. Особенно сверстники, силные, спортивные, уверенные в себе, к которым «клеятся» и обычные, и даже очень красивые девушки. Забавно и грустно было, когда в школе, здесь в Ростове, многие опасались прикоснуться ко мне, упорно смотрели мимо, разговаривая со мной.
   – И что, сейчас тоже так? – смог, наконец, вклиниться я в неторопливую речь собеседницы.
   – По-разному. Болшинство привыкли. Кто-то до сих пор считает, что я – иностранка, – трогательно улыбнулась она. – Но есть и исключения. Они, кажется, не имеют «тормозов», стараяспоказат своё превосходство, доказать, что они самые крутые и лучшие в классе.
   – Да, легче показать, какой ты сильный и бравый на фоне слабых или больных. – Продолжил я мысль Илоны. – Но, это же подло?
   – Верно. Такое слово тоже ест в моём лексиконе. Но я научиласдоволно эффективно защищатся.
   Немой вопрос на моём лице видимо позабавил девушку. Она откинула с лица волосы и в упор посмотрела на меня высокомерно и с таким холодом во взгляде, что я отвёл глаза, содрогнувшись.
   – Скажи, Влад, тебе комфортно было заговорит со мной, когда мы встретилис? Если бы ты не знал меня заочно?
   – Честно? Не очень, – согласился я, поёжившись, хотя в кафе было так же тепло и уютно.
   И тут меня осенило.
   – Я понял. Твоя поза, положение головы, лицо, взгляд – это и есть защита, напускной холод, сквозь который не каждый решится пробиться, чтобы приблизиться к тебе?
   – Верно! – Рассмеялась девушка. – И это работает здесь, в этом городе лучше, чем на моей родине. Там все так ходят. Что тут скажеш – националная особенност.
   – Поразительно! – восхитился я её находчивости.
   – Когда я это поняла, почувствовала себя увереннее среди людей. А самое главное – стала быстрее выздоравливать. Но я себя всё равно чувствую чужой, «алией» из другого параллельного мира. Мой мир здесь же, рядом. В нём немало таких же, как я людей с ограничениями возможностей, моих друзей и знакомых. Мы как бы под защитой своей брони живём. И крайне редко я пускаю в него кого-то из мира здоровых. Только тех, кому могу доверять.
   Мне вдруг стало неуютно. Странное чувство чего-то непонятного, незнакомого, к чему я случайно прикоснулся, хоть и не должен был этого делать ни в коем случае, так как по понятиям девушки был чужаком. И это мне совсем не понравилось. Представительница «другого мира» мне вдруг показалась охлаждённой стальной статуэткой в масштабе 1:1. Справившись с ознобом, я без особой надежды спросил у девушки:
   – И как ты поступишь в своём мире со мной, например?
   – Поскольку ты – друг Маши, а она из моего мира, я верю тебе и поэтому, разговариваю с тобой, как с другом. Но защититься я смогу, если для этого возникнет необходимост.
   Какая-то внутренняя сила исходила от неё. Как мощное электрическое поле, она трезвила и держала в напряжении, удерживая от возвращения в прежнее комфортное состояние, в котором я еще несколько минут назад пребывал.
   – Послушай, Илона, – предпринял я ещё одну попытку вернуть нашу беседу в «мирное русло». – Мне кажется, что я понял тебя, твоё настроение и твою позицию. Я уважаю тебя такой, какая ты есть сейчас. Но можно спросить:
   – Как долго ты собираешься продолжать жить в параллельном мире, лелеять в себе обиду, вызванную твоими физическими особенностями? Ведь, в том числе и из-за неё ты прячешься за бронёй отчуждённости и думаешь, что с твоей стороны стены собрались все люди, которые чаще других нуждаются в помощи. Ты выздоравливаешь и скоро почувствуешь себя полной сил девушкой, способной делать то же, что и все остальные. И тогда ты захочешь стать такой, как те, что за стеной. Чтобы подружиться с представителями «параллельной цивилизации», тебе придётся тоже принять их такими, какие они есть, привыкнуть к их психологии, стилю общения. Не помешает ли твоё ледяное стекло-броня этим контактам с ними?
   – Оно растает, – просто сказала девушка, сняла очки и посмотрела на меня беспомощным взглядом своих больших серо-голубых глаз.
   Её лицо озарила тёплая улыбка, а мне стало снова уютно и легко, как в детстве, когда я чувствовал, что опасность миновала. Я замолчал, надолго задумавшись, а она видимо решила, что мне надоело с ней разговаривать.
   Девушка встала из-за стола и начала осторожно надевать пальто. Я запоздало подскочил, чтобы помочь ей одеться. Затем, рассчитавшись с незаметно материализовавшейся рядом официанткой, крепко взял Илону под локоть, помогая спуститься с лестницы. На первом этаже она обернулась, благодарно кивнула и первой вышла на улицу. Я поспешил за ней, еле успев придержать с силой закрывающуюся дверь. Мне показалось, что температура воздуха вне помещения подскочила градусов на десять, пока мы сидели в «Шоколаднице». Некоторое время мы шли по улице, не замечая людей вокруг, пока девушка неожиданно не остановилась.
   – Спасибо тебе, Влад! Я согрелась и телом, и душевно, – сказала она. – Рада, что тебя встретила. Ты, настоящий, умный, внимательный собеседник. Не теряйся, пожалуйста, и позвони вечером, хорошо?
   – Хорошо, – растерянно пробормотал я, всё ещё не опомнившись от внезапного завершения нашего перерыва на кофе. – Тебе пора, да?
   – Да, домой нужно.
   – Ну, ладно, пока. Мне тоже приятно было с тобой посидеть. Жаль, что время пролетело так быстро.
   Связные предложения почему-то не получались. Я с грустью взглянул в лицо девушки, ещё недавно мне совсем незнакомой. Она ободряюще улыбнулась и, развернувшись, быстро пошла к остановке троллейбуса. Я стоял некоторое время в «броуновском движении» молекул-пешеходов, пока откуда-то из-за спины не услышал голос, показавшийся мучительно знакомым.
   – Влад, здравствуй! – Как ни в чём не бывало, поприветствовала меня одна из молекул радостным голосом Оксаны Чаренцевой. – Это твоя подруга? Ничего, эффектная блондинка, стильно одета. Хороший выбор. Ушла. Жаль, не познакомились. Но я рада встрече с тобой. Значит, на экскурсию вместе едем? Знаешь, удивилась, когда твою фамилию в списках увидела!
   Одетая в облегающие синие джинсы, короткую ярко красную куртку с отороченным мехом капюшоном, коричневый мягкий вязаный шарф, новомодные яркие финские сапожки – «дутыши», одноклассница выглядела сногсшибательно. Она завладела моим вниманием, прекрасно это понимала и всячески усиливала такое влияние своей внешности неуловимыми движениями головы, взглядами, жестами рук, позой. Меня охватило странное чувство какой-то неизбежности дальнейшего развития событий, на которое я не мог повлиять. А внутри начало расти непонятное напряжение. С тоской я вспомнил, что совсем недавно, там на втором этаже «Шоколадницы» в комфорте и тепле спокойно беседовал с симпатичной мне девушкой. А ещё подумал, что сейчас позвоню вот с этого телефона-автомата маме и сообщу, что не хочу никуда ехать, а про Украину лучше почитаю в Энциклопедии. Всё ещё лелея эту ускользающую из сознания спасительную мысль, я повернулся к однокласснице и ответил, стараясь хоть как-то скрыть в словесном потоке рвущийся наружу сарказм:
   – Здоро́во, Оксана! Думал, только на вокзале с тобой встречусь. А ты, тут как тут. Как представил, что все пять дней будем с тобой по неведомым краям разъезжать, решил запасы лекарств пополнить.
   – Ты что, заболел? – встревожилась девушка.
   – Пока нет, – ответил я, пояснив на полном серьёзе, – снотворное нужно, таблетки от укачивания, пилюли от желудка, капли от аллергии на людей, на всякий случай. Около ЦУМа аптека ещё работает. Пошли?
   И я, бесцеремонно схватив за руку, потащил её в противоположную сторону, подальше от остановки троллейбуса, на которую Илона должна была, как я рассчитал, уже выйти из подземного перехода. А если обернётся и увидит меня с «очередной» подругой? Бог знает что подумает, а при случае, ещё и передаст Маше.
   – Смешно, – холодно процедила одноклассница, поняв, наконец, что её разыгрывают. – Ладно, слушай. Я выяснила маршрут нашей поездки. Из Ростова мы едем в Днепропетровск автобусом, целый день, представляешь? Поздно вечером поездом – в Винницу. Спим в поезде. Утром приезжаем, и сразу – экскурсия.
   – Не думал, что по деревням тоже экскурсии организуют, – съёрничал я.
   – Будешь удивлён. Винница – вполне себе большой город. Экскурсия на целый день по монастырям, крепости, старому центру. Посетим мавзолей, где похоронен доктор Пирогов. Впрочем, поехали дальше, – с энтузиазмом продолжила она. – На следующее утро – экскурсия в ставку Гитлера, вернее то, что от неё осталось, а потом тем же автобусом поедем в Житомир.
   – А это где? – почти успокоившись, не удержался я. – Ещё один «вполне себе» город?
   – Ну, что-то типа того. Там даже аэропорт есть.
   – Мы что, дальше самолётом полетим? – спросил, в тайне надеясь на положительный ответ.
   – Не думаю. В программе – поездка на поезде в столицу Украины, город-герой Киев. Приезжаем вечером. Ужин. Снова ночь в гостинице, а с утра экскурсии по городу, в Киево-Печёрскую лавру, музеи, прогулки по Крещатику, набережной Днепра, представляешь? До полуночи. В половине первого поезд в Харьков. Спим, пока едем, а с утра экскурсия по городу и свободное время. Вечером – домой.
   – Круто! – невольно восхитился я такой насыщенной программой.
   Во мне начал разгораться огонёк любопытства, нетерпения в предвкушении новых впечатлений. Но я не знал, как себя вести. Стоит ли продолжать сердиться на одноклассницу только за то, что она искренне хочет со мной общаться? Ведь, я честно рассказал об Оксане Маше и выполнил её просьбу, показав девушку на портрете. Никаких обещаний с ней не общаться перед отъездом Морозова не требовала. Конечно, перспектива провести предстоящие дни с Оксаной практически вдвоём представляла некоторую угрозу моей верности любимой девушке. Обязательно произойдёт серия «случайностей», в результате которых мы будем всегда оказываться на соседних местах в автобусе, в одном купе поезда, и – не дай бог до этого дойдёт – в одном номере гостиницы. В том, что так и будет, я не сомневался, даже если все тридцать «соучастников» поездки будут с нами всё время рядом. Но я подумал, что смогу вовремя остановить слишком интенсивные проявления симпатии Оксаны к моей персоне, как это уже случалось совсем недавно. Не хотелось её снова обижать. Хотелось мирно путешествовать, отдыхать от школы и правил, и не думать ни о чём, кроме новых впечатлений от посещаемых мест и городов.
   – Прости, Оксан! – пробормотал я тихо. – Моя шутка про лекарства была глупостью.
   – А! Не бери в голову. Проехали, – небрежно бросила девушка, даже не взглянув на меня.
   Лишь подобие победной улыбки промелькнуло, как мне показалось, на её выразительном симпатичном лице. Мы шли быстрым шагом, причём она не отставала от меня, продолжая рассказывать. Заскочив в ЦУМ [12 - ЦУМ – Центральный Универсальный Магазин. Крупнейший универмаг в Ростове-на-Дону в описываемый период времени. – (Прим. Авт.)] через узкую боковую дверь, я почувствовал, что вспотел. Оксана крепко держала меня за руку, словно боясь потеряться в толпах покупателей, осаждавших пропитанные тяжелым ароматом из смеси запахов одеколонов, духов, лосьонов прилавки с парфюмерией. Мы пробрались в центральный зал универмага, заставленный черно-белыми телевизорами на ножках, не менее громоздкими проигрывателями грампластинок, среди которых случайными айсбергами возвышались холодильники. Протиснувшись между штабелями громадных коробок с некогда дефицитными и дико дорогими цветными телевизорами «Электрон», мы выбрались к небольшой витрине у южного выхода с батарейками, фонариками, кассетами, портативными магнитофонами «Весна» и «Спутник», и автомагнитолами «Урал». Оксана заняла очередь в кассу, а я стал рассматривать большую рекламную фотографию, на которой женщина в белом теннисном костюме стоит у вишнёвой ВАЗовской «девятки» на фоне гор и держит на вытянутой руке живого сокола. Картинка притягивала взгляд. Но необычность её я понял не сразу. То, на что фотограф стремился обратить внимание зрителя – автомашина новой модели – выглядела диким, инородным пятном, закрывающим часть пейзажа нетронутой природы.
   – Удивительно безвкусная реклама, – услышал я голос Оксаны.
   Она стояла за моей спиной, рассматривая то же, что и я. В руке картонная коробка с дюжиной тонких батареек.
   – Это на всю поездку. Для плеера, – словно оправдываясь, пояснила она.
   – Отлично! – одобрил я, подумав, что вряд ли она успеет разрядить из этого запаса даже треть, ибо невозможно одновременно разговаривать и слушать музыку. – Давай зайдём в отдел «Фото», я плёнки куплю.
   – Хорошо, пошли. Я сама фотографировать не люблю, но с удовольствием посмотрю твои снимки, когда вернёмся.
   Фасад здания ЦУМа вдоль Проспекта как бы пропускал сквозь себя улицу Шаумяна. Ещё совсем недавно через арку здания проезжали машины. Но городские власти отремонтировали тротуар, положив вместо асфальта тротуарную плитку, и загородили выезд металлическим ограждением с узким проходом для пешеходов. Мы вышли на Проспект, чтобы перейти в южный зал универмага. Оксана по инерции поднялась по лестнице и обернулась лишь на верхней ступеньке в поисках меня или кого-то, кто открыл бы ей тугую стеклянную дверь. Я же невольно остановился на тротуаре. У стены в инвалидном кресле сидел молодой парень без ног. Рукава его камуфляжной куртки с гвардейским значком и скромной орденской планкой, были закатаны по локоть, обнажая внушительные мускулы и страшную, похожую на клешню раздвоенную культю левой руки, обтянутую красноватой кожей. Глаза прикрывали непроницаемо тёмные очки. Его губы тронула улыбка, когда, повернув голову, он увидел Оксану, растерянно стоявшую посреди толпы, стремящейся попасть в универмаг. Правой рукой с татуировкой эмблемы ВДВ парень поправил голубой берет, залихватски прикрывавший правое ухо и часть лица со следами ожогов. Девушка смотрела на него во все глаза. Инвалид снова посмотрел на меня.
   – Иди к ней! – вдруг произнёс он. – А то, девушку уведу у тебя.
   Голос его звучал глухо, как бы с присвистом из горла. Я смутился, не зная, что ответить. Почувствовал, что не могу пошевелиться, а внутри разливается мерзкий страх. В памяти всплыли обрывки разговоров о покалеченных солдатах, вернувшихся с войны в Афганистане и воспоминания из детства о встреченном у Центрального рынка инвалиде без ног, что передвигался на деревянной тележке, отталкиваясь от асфальта деревяшками, зажатыми в заскорузлых кулаках. Тот тоже был одет в выбеленную солнцем гимнастёрку времён Великой Отечественной войны, на которой при каждом движении позвякивали две потемневшие от времени медали.
   – Вы… десантник? – наконец произнёс я дрогнувшим голосом.
   – Не дрожи ты так, парень! – подбодрил он меня. – Сейчас уже не страшно. Война далеко. Да, десантник.
   – Из Афгана? – еле изрёк я ещё один вопрос, стараясь неотрывно смотреть ему в стёкла очков, чтобы не видеть израненное тело.
   – Угадал. А ты в школе учишься?
   – Да, в восьмом классе, – ответил я, чувствуя, как проходит шок от первого впечатления.
   – Я тоже учился… в восьмом. А, потом в военное училище поступил…. А как её зовут? – кивнул он в сторону спускающейся к нам Чаренцевой.
   – Оксана, – снова односложно ответил я.
   – Серьёзно? – как будто удивился он. – А тебя?
   – Влад.
   – А я, Толик, – громче, чем нужно представился парень в расчёте на то, что услышит и спустившаяся с лестницы одноклассница.
   Девушка действительно услышала, подошла вплотную, взяв меня за руку, и с опаской поглядывала то на меня, то на десантника.
   – Здравствуйте! – Наконец вымолвила она, пристально рассматривая парня, и я почувствовал, как крепко сжала мне локоть, должно быть, рассмотрев его руку.
   Толик, тем временем, ловко всем телом развернулся в кресле, выудил из сумки, висящей за спинкой, гвоздику на длинной ножке и со всей возможной галантностью вручил растерявшейся Чаренцевой.
   – Это тебе, Оксана! – улыбнулся он ей.
   Улыбка получилась странной, кривой, потому что обожжённая часть лица при этом оставалась неподвижной.
   Она неуверенно взяла цветок, автоматически поднесла его к носу и застенчиво улыбнулась.
   – Спасибо! – Еле слышно поблагодарила всегда такая смелая, одноклассница, краснея от смущения.
   – И вам спасибо, ребята!
   – За что? – удивлённо спросили мы почти хором.
   Десантник вместо ответа долго вглядывался в наши лица.
   – Оксан, слушай, если вы с другом сейчас же не обниметесь, я уведу тебя у него, а потом женюсь, – подзадорил он её сипловатым голосом.
   Фраза мне не понравилась своей фамильярностью, но я не мог сделать замечание старшему человеку, да ещё инвалиду. Стоял, как истукан, не зная, как реагировать. Девушка же, ни с того ни с сего, повернулась и, глядя мне в глаза, обхватила руками за шею и притянула к себе так, что наши лица соприкоснулись. Я автоматически шевельнул головой, поцеловав её в щёку, чтобы избежать поцелуя в губы. Манёвр удался, тем не менее, мозг пронзила досада на своё безволие, а тело охватило какое-то оцепенение, которое никак не удавалось с себя стряхнуть.
   – Вот теперь молодцы, молодёжь! – обрадовался десантник. – Не зря воевал. Значит, жизнь продолжается. Мирного вам неба, ребята!
   – Спасибо! – автоматически пробормотали мы снова хором.
   – И Вам мира. Выздоравливайте! – Добавила Оксана и, словно спохватившись, суетливо вытащила из сумочки кошелёк и спросила. – Может нужно помочь? На продукты…
   На мгновение лицо парня застыло, как маска. Но он быстро взял себя в руки.
   – Оксана, ты явно смелее своего кавалера, – сказал он, серьёзным тоном. – Спасибо! Но у меня всё в порядке.
   – Но ведь, Вы не можете работать, а пенсия…, – попробовала настоять одноклассница.
   – Ошибаешься, – перебил её Анатолий, – я зарабатываю деньги, …на заводе.
   – …?
   – Да, на конвейере собираю электромоторы. Вот этими руками управляю станком-автоматом.
   Тут он поднял культю и продемонстрировал, что может шевелить раздельно обтянутыми кожей лучевой и локтевой костями, как будто двумя пальцами. Комок подступил к горлу, когда я попробовал представить себе, как можно двигать лучевой или локтевой костью руки, даже если они обросли кожей, а Оксана вдруг наклонилась и, осторожно обхватив пальцами культю, легонько пожала её, улыбнувшись инвалиду. Изуродованное лицо Толика застыло, ещё больше напомнив гримасу, но почти сразу снова ожило.
   – Не стоит! – сказал он тихо и опустил голову.
   – Мне сейчас показалось, что я Вас давно знаю. Спасибо, Анатолий, – ответила девушка, – за Ваш подвиг на войне и за мир для всех нас!
   Парень с минуту неподвижно сидел в своём кресле. Когда он снова посмотрел на нас, лицо его было спокойным, и улыбка играла на губах.
   – Пора вам, ребята, – сказал он и добавил: – Смотри, парень, если будешь таким робким, уведу у тебя Оксанку и женюсь. Как пить дать, женюсь.
   Поднимаясь по лестнице, девушка всё время оглядывалась. Перед дверью универмага мы ещё раз посмотрели вниз. Десантник поднял правую руку к берету и резко отвёл вперёд и вверх, салютуя нам. Некоторое время мы с одноклассницей молча пробирались к прилавку с фототоварами. Пока я покупал фотоплёнки и фотокассеты, чтобы дома подготовить всё для быстрой перезарядки фотоаппарата, девушка бродила между рядами пианино, рассеянно нажимая на клавиши и извлекая из инструментов грустные протяжные ноты. Продавщица, направившаяся было к ней, чтобы одёрнуть расшалившуюся школьницу, увидела что-то в её глазах, сменила траекторию, ретировавшись за прилавок. Разговаривать не хотелось. Мы поднялись на второй этаж на антикварном лифте с коваными раздвижными решетками вместо внутренних дверей, прошли через отделы с одеждой и спустились по широкой каменной лестнице, оказавшись снова в северном крыле универмага. Вышли из магазина и молча, побрели обратно по улице Фридриха, а я гадал, как долго Оксана сможет идти рядом, не произнося ни слова. Как ни странно, первым тишину прервал я сам:
   – Оксан. Хочешь, провожу тебя домой? – задал вопрос только чтобы не молчать.
   Девушка с досадой и недоумением посмотрела на меня, должно быть, гадая, какую ещё шутку я придумал. Ответила ещё через квартал.
   – А, ведь он совсем молодой. И тут с ним такое…! Что…? А, да. Спасибо! Ты и так меня провожаешь.
   – Прости, меня интуиция подводит. Не помню, где ты живёшь… – попробовал пошутить я.
   – Пушкинская – Университетский, – бросила, словно адрес таксисту, одноклассница, снова замыкаясь.
   – Почему-то, так и подумал…, – рассеянно пробормотал я. И добавил: – Но, мне кажется, этот парень в чём-то счастливый человек. Он стал героем на настоящей войне, возможно, кого-то спасал от смерти. Ему есть чем гордиться, что вспомнить в жизни.
   – Он… мужественный. Улыбается, а ему больно! Всё время больно, представляешь? Больно и одиноко…! Я почувствовала, когда прикоснулась к его… руке.
   Девушка остановила меня, упёршись двумя руками в плечи, и посмотрела в глаза. Холодок пробежал по спине, когда я увидел слёзы на глазах у всегда весёлой и слегка циничной Оксаны.
   – Он терпел, но не отдёрнул руку потому, что нуждался в этом прикосновении. Все шарахаются от него, как от чудовища. А он ведь, такой же, как мы! Ты представляешь, как это – чувствовать себя изгоем среди своих, за которых он отдал здоровье и готов был отдать жизнь? – продолжала она, уже не стесняясь своих слёз. – Он уже никогда, слышишь – НИКОГДА не станет таким, как люди вокруг! Его никогда по-настоящему не полюбит девушка. Потому что, зачем ей такой муж, который не может не только её обнять, повести на дискотеку, работать, но даже сам за собой убрать. Разве что, из сострадания какая-нибудь бабушка станет за ним ухаживать, вспомнив свою военную юность, когда в госпиталях для инвалидов без рук, ног, глаз, которым не судьба уже никогда выйти оттуда, лечила их, мыла, кормила, читала им книжки вслух. А поцеловала тебя я только, чтобы ему сделать хоть что-то приятное. Не подумай, не клеюсь я к тебе. Стоял, как истукан. Хоть что-то бы сказал, чтобы как-то поддержать парня. И вообще, пошёл ты со своим… «провожу»!
   Она резко развернулась и пошла прочь, резко вытирая лицо рукавом куртки. Я стоял, не пытаясь даже пошевелиться. Казалось, что вокруг образовался вакуум. Все мышцы свело от напряжения. Стоял, смотрел ей в след, автоматически отмечая, что, даже расстроившись, девушка не утратила своей грациозной как у гимнастки осанки и элегантности. Когда яркая курточка уже перестала мелькать между спинами спешащих по делам горожан, я снова начал слышать звуки и понимать, что мешаю другим людям идти. А также, что веду себя не по-мужски. Я побежал вперёд в надежде догнать одноклассницу. Свернув на проспект Соколова, я словно на зачёте по физкультуре преодолел триста метров до следующей улицы и вдруг снова увидел её, поднимающуюся по лестнице к входу расположенного в высоком цоколе кирпичного четырёхэтажного жилого дома «Протезно-ортопедического комбината». Перед дверью она остановилась, неуверенно оглянувшись. Увидев меня, махнула рукой, приглашая подойти. Красивое лицо светилось решимостью, а румянец от недавних слёз только подчёркивал самобытность девушки.
   – Помоги открыть дверь, – попросила она, как ни в чём не бывало, когда я взлетел по лестнице, оказавшись рядом менее чем через секунду. – Идиоты! Хоть бы подумали, как инвалидам сюда заходить!
   Действительно, местами осыпавшаяся кирпичная лестница с проржавевшими перилами оставляла немногим людям с ограниченными возможностями передвижения шанс попасть в учреждение, чтобы получить жизненно важное для них оборудование или протезы. Высокая двустворчатая деревянная дверь, покрытая старой, местами отшелушившейся краской, со скрипом распахнулась, выпуская пожилого гражданина на костылях. Мы с ним с трудом разминулись на узкой площадке, и я придержал перед девушкой готовую захлопнуться створку, снабжённую изнутри мощной пружиной. Зайдя в помещение, мало чем отличающееся от регистратуры обычной больницы, мы с Оксаной почувствовали острый запах медикаментов, кожи и хлорки. Женщина в синем халате возила шваброй по протёртому до дыр линолеуму на полу, едва не задевая тряпкой ноги стоящих и сидящих тут же на медицинских кушетках посетителей. Одноклассница остановилась, внимательно изучая висевшее на стене расписание работы кабинетов врачей-травматологов, хирургов и ортопедов. Я в некотором недоумении тоже стал рассматривать информацию на многочисленных досках и стендах, окружающих одинокое окошко регистратуры, перед которым стояли несколько человек. На всякий случай, тоже стал в очередь за женщиной в длинном плаще и вязаной шапочке. Из её сумочки торчала тетрадь внушительной толщины с пачкой рентгеновских снимков и кучей подклеенных закладок и пожелтевших листочков. Оксана подошла ко мне, когда женщина растерянно забирала свою тетрадку из узкого окошка, одновременно что-то объясняя санитарке про своего мужа, который сидит на улице в инвалидном кресле и не может подняться, чтобы сдать документы лично. Задав несколько вопросов в освободившееся окно, девушка потащила меня за собой в один из кабинетов и, проигнорировав недовольные возгласы сидящих в очереди, буквально влетела внутрь. Сидевшая за столом женщина в медицинском халате даже привстала со стула.
   – Людмила Юрьевна, нам нужны протезы руки и ног для молодого человека, – без предисловий начала девушка.
   Женщина недоумённо оглядела меня. На лице её застыл немой вопрос, а Оксана продолжила:
   – Нет, моему родственнику. Он из Афганистана вернулся, ранен был, потерял кисть руки и ноги ниже колен. Он герой, орден имеет. Ему нужно работать.
   – Конечно, девушка, не волнуйтесь вы так. Я сейчас же дам указание в регистратуру принять ваши документы. Мы поставим вас в льготную очередь для героев и участников боевых действий. Ваш родственник бесплатно получит протезирование конечностей после осмотра и консультации специалистов. На нашем заводе делают высококачественные прочные протезы, позволяющие людям передвигаться и восстановить косметический вид рук. Есть варианты подбора цвета под кожу, но за отдельную плату.
   – Что для этого нужно? – с подозрением в голосе спросила девушка, проигнорировав рекламу.
   – Справка о ранении из воинской части, история болезни с заключениями врачей госпиталя о результатах лечения, результаты анализов на гепатит, заключение ВТЭК о группе инвалидности…
   Людмила Юрьевна с доброжелательной улыбкой продолжила перечислять длинный список документов до тех пор, пока одноклассница не сказала:
   – Стоп! Хорошо, мы соберем документы. Дальше, что? Сколько времени займёт протезирование?
   – О, конечно это зависит от высоты ампутаций, качества проведенных операций, степени заживления, отсутствия контрактур…. В общем, если сможем включить вашего родственника в очередь на обследование на февраль следующего года, то, думаю, на Парад Победы он сможет пойти на своих ногах… ну, в смысле, на протезах.
   – Но это же очень долго! Как ему жить всё это время? – возмущённо спросила Чаренцева.
   – Ну, что вы, милочка. Это совсем недолго. Просто очередь на бесплатное протезирование очень сильно выросла за последнее время. Сами понимаете, сколько ребят возвращается оттуда (она пальцем показала куда-то на потолок за спиной), и скольким из них нужны протезы. А сколько несчастных случаев на производстве? Вы себе даже не представляете.
   – Хорошо, а есть у вас платные услуги?
   – Не поняла вас, извините…?
   – Ну, за деньги сможете изготовить протезы?
   Улыбка и взгляд женщины, наконец, стали осмысленными, и она с сомнением в голосе продолжила:
   – Конечно, наше производство загружено под завязку заказами ветеранов, и наше Правительство гарантирует всем инвалидам и участникам войн бесплатную помощь такого рода…
   – Людмила Юрьевна, сколько это будет стоить? – резко оборвав словоизлияния заведующей, спросила Оксана.
   Женщина обиженно глянула на неё, потом на меня.
   – Ну, хорошо. Ознакомьтесь с нашим каталогом. Там указаны цены на разные модели протезов.
   И она передала нам тонкую брошюру.
   Мы пролистали все восемь страничек тетрадки, ознакомившись с почти чёрными копиями фотографий образцов продукции ПОК [13 - ПОК – протезно-ортопедический комбинат. (прим. Авт.)]. На последних двух листах рядом с нарисованными художником-примитивистом либо дебилом эскизами людей, лишённых частично или полностью конечностей, имелись таблицы. В них около обозначения длины протеза стояли цены. Многие из них значительно превышали месячную зарплату моих родителей.
   – Не слабо! – невольно впечатлился я.
   – Поймите, это ручное производство по индивидуальным заказам. И для человека, которому эти изделия жизненно необходимы, поверьте, цены имеют второстепенное значение.
   – Понятно. Хорошо, когда мы можем привести парня?
   – Ну, оплатите консультацию и приводите, хоть завтра. – Без промедления ответила женщина.
   – А сколько займёт изготовление протезов?
   – После оплаты – дней десять.
   – Спасибо, мы зайдём на неделе. До свидания! – резко завершила разговор Оксана, встала и потащила меня прочь из кабинета.
   Выйдя на улицу, мы с минуту стояли, вдыхая свежий, лишённый хлорки воздух города.
   – Оксан, ты что задумала? – нетерпеливо спросил я.
   – Хочу помочь одному человеку. – Таинственно улыбнувшись, ответила одноклассница.
   – Толику?
   – Ага.
   – Но ведь это дорого! И как ты его уговоришь?
   Вместо ответа, девушка почти бегом потащила меня в сторону улицы Фридриха. Мы дошли быстрым шагом до остановки и заскочили в троллейбус, идущий на вокзал.
   – Он должен быть ещё там, – проговорила запыхавшаяся и румяная от быстрой ходьбы Оксана, сверкая глазами. – Я попробую с ним поговорить, а ты молчи, не вмешивайся.
   Я пожал плечами. Выйдя из троллейбуса на остановке у Дома Книги, мы забежали в подземный переход и выскочили у недавно посещённого северного крыла ЦУМа. Пробежав вдоль фасада до улицы Шаумяна, остановились перед лестницей, где меньше часа назад беседовали с десантником. Оксана разочаровано оглядывалась по сторонам в надежде увидеть удаляющуюся инвалидную коляску. Она даже затянула меня в переулок, всегда отличавшийся своим запустением и зловонными трущобами, но скоро вернулась. Я прошёл быстрым шагом ещё квартал в сторону Центрального рынка, но также не обнаружил Толика. Не очень трезвый гражданин стоял, подпирая стену дома на углу Проспекта и улицы Социалистической, видимо не доверяя своему чувству равновесия.
   – Дядя, – обратился я к нему, – не знаешь, тут инвалид на коляске, без ног, с изувеченными руками. Ну, в форме десантника…. Видел?
   – …Ну…? – сфокусировав на мне взгляд, при этом, опасно покачнувшись, ответил тот.
   – Куда он поехал?
   – Т-туда… – неопределённо обведя город рукой с севера на запад, ответил мужик.
   – Он здесь часто бывает?
   – Е… жжед… днев-но, – с трудом выговорил он непростое слово.
   – Зачем он приезжает?
   – Баб… бб… – начал он, но увидев удивление в моих глазах, быстро закончил, – бабки стр-р-релять.
   – Где он живёт, знаешь?
   – Да. То есть, нн..нет. А, ты чегой-то спрашиваешь всё, аки следователь какой? Ничего т… тебе больш-ше ни-и-ии скажу. Ну, вот ни словечка больше… Ни буковки…, и д… дажжж-жж…
   Я не стал дослушивать окончание тирады пьяного и поспешил к Оксане поделиться полученной информацией. Она с недоверием выслушала её и с ещё большей озабоченностью в голосе заключила:
   – Так! Он попал в беду. Я как почувствовала, когда он про завод сказал. Враньё – это. Не может инвалид с такими увечьями на заводе работать. Гордый, не хотел, чтобы мы, по сути – подростки ещё, прониклись его проблемами. Слушай, Влад. Предлагаю завтра у универмага немного подежурить в это же время. Может, встретим его снова?
   – Ну, хорошо, встретим, а дальше. Оксан, подумай, чем ты или я можем ему помочь? Твоего «трояка» хватит только на водку. А оплатить ему протезы мы не можем. Сами ещё на шее у родителей сидим. Ты видела цены?
   – Видела. Это можно решить. Я свой «видик [14 - «Видик» – жаргонное наименование видеомагнитофона.]» продать могу. Как раз хватит на два протеза ног. Подумай, если Толику дать шанс поверить в себя, в то, что он сможет самостоятельно ходить…. Первый толчок, понимаешь? А дальше он «выплывет», я уверена. Был бы он слабым, не начал строить из себя стахановца. Взял бы деньги, да напился «в стельку».
   – Откуда ты знаешь, что он так не сделал? Тот «колдырь» под стенкой сказал, что Толик побираться сюда ходит, – заметил я.
   – Не говори так о нём! Он герой. И не «побираться»…. Слово-то, какое дебильное! Если ему на лекарства не хватает денег с пенсии или на еду? А вдруг у него семья есть? – кипятилась Оксана.
   – Не думаю, хотя… мать или отец могут быть.
   – Ладно, пустой базар. Я здесь завтра буду. Хочешь, подходи к двум часам. Попробуем вместе решить, как помочь парню. А, не хочешь, я сама справлюсь. И поможет мне Людмила Юрьевна.
   Энтузиазм Чаренцевой захватывал меня всё больше и больше. Глаза её сверкали решительным блеском, и улыбка играла на губах. Оксана меня заводила, увлекала, не давая опомниться и привести какие-то, как мне казалось, логичные аргументы против этой авантюры. Я согласился почти автоматически, засунув подальше свои «разумные» доводы, чтобы она опять не подумала, что я пассивен и робок. Мы снова были с ней на одной волне, и это мне нравилось!
   Расстались мы почти друзьями. Девушка спешила, опаздывала к зубному врачу. А я пошёл домой собирать в кучу расползшиеся мысли. Уже стемнело, и я сел на конечной остановке в холодный троллейбус, только-только поднявший к проводам штанги токоприёмников после перерыва. Остывший салон был почти пустым. Пока транспорт летел по опустевшему проспекту Восстания [15 - Некоторые названия улиц и географических мест автор намеренно изменил.], я задумчиво рисовал человечков на запотевшем стекле. Их получилось много, почти столько же, сколько моих одноклассников. Мысленно я каждого из них назвал соответствующим именем и подумал, что встречаю каждый день столько людей, и все они разные, не похожие друг на друга. Иногда, настолько, что поражаешься, как вообще возможно такое многообразие личностей. А сегодня было такое чувство, как будто, прикоснулся к знаменитости, к кумиру всех мальчишек и девчонок Владимиру Высоцкому, например, или к путешественнику Туру Хейердалу.
   Вечером после программы «Время» я вдруг услышал трель своего антикварного телефона. Сняв трубку, сквозь треск помех с удивлением услышал Машин голос. Немного тревожный, но такой звонкий, близкий и тёплый, что я сразу успокоился, с растущим интересом слушая скороговорку описания сегодняшних её приключений. Через слово, разбирая услышанное, я всё-таки смог понять, что обстоятельства круто поменялись, заставив мою подругу срочно корректировать план своего путешествия. Несмотря на неопределённость и неожиданное препятствие, она сумела не упасть духом и с энтузиазмом начала сама с помощью какого-то иностранного справочника исследовать альтернативные возможности получения нового протеза. «Завтра прилетает папа, и я хочу с ним посоветоваться, как лучше решить вопрос с моей ногой. Он обязательно поможет и что-нибудь придумает», – сказала она голосом, полным уверенности. Я постарался её поддержать, а как только закончил разговор, сразу позвонил Илоне и поделился с ней полученными от Морозовой новостями. В репликах литовской девушки звучал неподдельный интерес. Я еле унял волнение в голосе, когда рассказал, что её подруга не сможет попасть в клинику и получить новый протез, как планировала. Но она что-нибудь обязательно придумает. Поделившись уверенностью, с какой Маша мне говорила, что не всё потеряно, и нельзя сдаваться, я почувствовал, что моя собеседница к концу разговора успокоилась, а её скандинавский холод в голосе куда-то исчез. Она даже пошутила, пожелав мне забавных снов. «А ведь, общение здо́рово лечит душу!» – подумал я, засыпая и приготовившись запоминать забавные сны.

Совершеннолетний гражданин. Начало добрых дел.

   Утро! Как ни мечтал поспать подольше на каникулах, наступили эти самые каникулы, и уже третий день просыпаюсь чуть свет, думаю, как успеть сделать всё задуманное. В сегодняшнем случае это поход за моим паспортом. Он обязательно должен стать успешным. К тому же, желательно завершить его пораньше, чтобы осталось время на обещанную вчера встречу с новой одноклассницей (Никак не могу начать называть её просто одноклассницей). Встреча эта может занять совершенно непредсказуемое время, судя по планам, о которых мы с Оксаной договаривались. В паспортный стол я пришёл к девяти, но хвост очереди уже вырос и не помещался в зале. Я потоптался минут пятнадцать на пронизывающем ветру, после чего наконец-то попал внутрь здания. В вестибюле было теплее. Нуждающиеся в паспортах полсотни человек активно вырабатывали углекислый газ, организуя локальный парниковый эффект, про который я как то прочитал в журнале «Наука и жизнь». Немолодая женщина в форме капитана милиции вышла из кабинета и начала читать список фамилий. Вокруг неё образовалось свободное пространство, о существовании которого я сразу догадался, испытав добавочное давление сограждан. Услышав в числе прочих и свою фамилию, начал плавно извиваться, помогая себе руками, чтобы проникнуть сквозь толпу к ставшей такой «притягательной» милиционерше. Дальнейшая вводная, поступившая от неё, оказалась неожиданной для значительной части тех, кого мне удалось миновать, протолкнувшись к ней: покинуть помещение всем, кто не услышал своей фамилии. Они смогут получить документы после обеденного перерыва. Тут только я осознал всю благосклонность судьбы ко мне сегодня. «Капитан Судьба» сэкономила мне массу времени, сократив очередь к вожделенному паспорту до пяти человек. Всего пятнадцать минут спустя я изменил свой социальный статус, положив в карман красную книжечку с гербом СССР. Не было аплодисментов, оркестра, цветов, ликующих сверстников, но в своих собственных глазах я значительно вырос, стал более серьёзным и рассудительным. Наверное, это было заметно со стороны, потому что Оксана как-то странно посмотрела на меня при встрече, и вообще, была сегодня какой-то другой.
   – Сегодня ты какой-то загадочный, Влад, – заметила она, с улыбкой наблюдая, как я пытаюсь говорить с ней более низким, чем обычно голосом.
   – Привет, Оксан! Как ты? План ещё в силе? – спросил я.
   – Да. Помнишь повесть Гайдара?
   – Какую? «Кортик», что ли?
   – Нет. «Кортик» Катаев написал, – улыбнулась она, – а Гайдар – «Тимур и его команда».
   – Да, читал такую, кажется. Инструкция для пионеров по переводу бабушек через улицу…
   – Ну, что-то вроде… – оценила шутку девушка. – Только сейчас это называется волонтёрское движение. Молодые люди во всём мире помогают нуждающимся. В нашем случае, Анатолий таковым является, а мы – молодые, сильные – должны найти способ оказать ему помощь, реальную помощь. Да так, чтобы его не обидеть. Подумай, он же почти наш сверстник. Ну, пусть лет на пять старше. Но это не важно. Главное, чтобы он почувствовал, что вокруг него есть люди, готовые к соучастию, состраданию, а не сомнамбулы, зацикленные на своих проблемах и комплексах.
   – Я тоже так думаю, Оксан, – отозвался я, в очередной раз, воодушевившись её логикой, быстротой мысли и способностью вести за собой. – Этот парень сейчас одинок. И то, что он каждый день приезжает на улицу, видит толпы людей вокруг, помогает ему не чувствовать себя изгоем. Я думал и только ночью понял твой план. Поэтому пришёл сегодня и готов помочь.
   Она кивнула и потащила меня к универмагу. На углу Проспекта и улицы Социалистической она вдруг остановилась.
   – Постой здесь, Влад. Хочу сама сначала ещё раз проверить, как Анатолий среагирует на наше предложение. Подойдёшь минут через пять-семь, хорошо? Ничему не удивляйся, что бы я ни говорила и ни делала. Мне важно проверить саму себя. Смогу ли с ним общаться как с обычным человеком.
   – Хорошо. Давай, Оксан, удачи!
   Я зашел за угол дома, отметив время, и старался не проявлять признаков любопытства и не подглядывать за входом в универмаг, хоть и очень этого хотел. Наконец, минутная стрелка отползла на нужное деление моих часов, и я чуть ли не бегом устремился к лестнице входа. К моему удивлению ни одноклассницы, ни десантника нигде не было. Я пробежал до угла здания, затем вернулся к арке, прошёл через неё к грузовому двору магазина, в который медленно и неуклюже заезжала зелёная «Колхида» [16 - «Колхида» – марка грузового автомобиля, выпускавшегося в городе Кутаиси, Грузинской ССР.] с длинным прицепом. Машина загородила от меня улицу так, что я не мог видеть, что происходит на ней. Когда прицеп, наконец, втянулся в ворота, я кинулся в сторону Газетного переулка в надежде обежать квартал и вернуться, если не найду их, по главной улице обратно. Я заглядывал в арки, подворотни и за заборы в надежде увидеть хотя бы одноклассницу. Беспокойство за неё возрастало, быстро превращаясь в липкий сковывавший мысли страх. Грязно-зелёный УАЗик – «буханка», стоял на углу переулка, небрежно припаркованный у водораздаточной колонки. Я уже прошёл мимо, но обратил внимание, что из открытой широкой боковой двери доносятся громкие голоса, и один из них – голос Чаренцевой – очень воодушевлённо спорил с другим женским голосом. Рядом с дверью в инвалидном кресле сидел десантник. Чёрные очки и голубой бере́т лежали на коленях, и я впервые увидел его лицо в шрамах от затянувшихся ожогов, обезобразивших всю правую сторону. Казалось, он окаменел, даже не среагировав на моё появление. Но глаза сверкали гневом. Определённость ситуации вернула уверенность, и я заглянул в сумрак салона, в котором разместились Оксана, ещё одна молодая черноволосая девушка с невероятными золотыми кольцами в ушах и пожилой цыган в помятом пиджаке и с кучерявой седой бородой. На пальце его сверкал массивный золотой перстень с чёрным бриллиантом. Громко и вежливо поздоровавшись, я вопросительно посмотрел на одноклассницу, готовый оказать ей поддержку. Девушка махнула рукой, приглашая меня стать участником беседы. Молодая цыганка, до этого момента горячо и многословно что-то доказывавшая, резко осеклась и замолчала. Видимо, из-за затемнённых очков и моих сегодняшних попыток говорить более низким голосом, неверно оценила мой возраст. В разговор вступил пожилой обладатель бороды «а-ля Карл Маркс». Несколько обрывочных русских слов, проскочивших в потоке цыганской речи, больше напомнившей мне какое-то витиеватое ругательство, не приблизили меня к сути, зато цыганка зло глянув на меня, недовольно пробурчала что-то, видимо ещё больше рассердившее старика.
   – Ашен, рома! [17 - Замолчи, цыганка! (цыганск.)] – крикнул тот, не сводя с меня внимательных карих глаз. И добавил многозначительно. – Мы договорились.
   – Хорошо. Паспорт? – невозмутимо потребовала Оксана, протянув руку.
   – Лавэ [18 - Деньги (цыганск.)]? – в свою очередь протянул ладонь «Маркс».
   К моему удивлению, одноклассница отсчитала триста пятьдесят рублей и отдала старику, быстро вытащив из его пальцев помятую красную книжечку с гербом СССР. Мельком взглянув на фото, убедилась, что это тот документ, о котором говорили, она кивнула мне, показывая, что пора уходить. Я помог девушке покинуть микроавтобус, и мы, не сговариваясь, быстро покатили растерявшегося окончательно Толика к оживлённой улице Фридриха, стараясь скорее влиться в толпу прохожих. Адреналин ещё давал о себе знать, заставляя нас живее двигаться и соображать из-за опасений преследования цыганским табором, но я уже готов был задавать однокласснице массу вопросов. Словно почувствовав моё нетерпение, она бросила на ходу:
   – Влад, потерпи немного, я всё тебе расскажу. Позже.
   – Хорошо, поспешим. Вряд ли за нами погонятся, но люди очень неприятные.
   – Не дрейфь, они сами чувствовали себя неуютно. Кстати, спасибо тебе! Во время подошёл. Лишние глаза и уши нежелательны для их делишек.
   Внезапно остановившись у входа в подземный переход, Оксана присела перед десантником на корточки.
   – Толик, мы всё уладили. Вот твой паспорт. Поехали домой?
   Бережно взяв обе его руки своими, девушка заглянула инвалиду в глаза. Я впервые увидел её, проявляющей о ком-то такую трогательную заботу. Десантник в замешательстве оглядывался, явно не понимая, что произошло и как себя вести.
   – Спасибо,… Оксана! – растерянно бормотал он.
   Взял паспорт дрожащей рукой и попытался его раскрыть. Не получилось, и документ полетел на грязный асфальт. Я поймал его за одну из обложек, бережно вытер о свою куртку и раскрыл на страничке с фотографией. С неё на меня смотрел внимательными глазами юноша, почти мальчик. Снова острое чувство жалости в который раз за последнее время заставило меня содрогнуться от внезапно пронизавшего всё тело холода несправедливости. Невольно представил его здоровым, улыбающимся, счастливым, потом медленно повернул фотографию к лицу Анатолия. Тот кивнул.
   – Что, похож? Я же говорил, что совсем недавно был таким же, как ты, школьником, – промолвил он, попытавшись улыбнуться.
   – Вы не волнуйтесь, всё будет хорошо. – На всякий случай успокоил я его.
   Нам всем требовалось перевести дыхание. Я автоматически просканировал пространство вокруг и вздохнул с облегчением, не увидев зелёную «буханку». На стоянке такси по улице Фридриха стояло несколько машин. Оксана подошла к первой, что-то объясняя шофёру и показывая на нас с Анатолием. Таксист сначала кивал головой, а потом отрицательно повертел ею, жестикулируя и показывая на багажник. Девушка, не смутившись, «атаковала» следующую жёлтую «Волгу», но и второй водитель отказался нас везти. Тогда она вытащила синюю купюру и подошла к третьей в очереди, местами покрытой ржавчиной машине без переднего бампера, зато с «шашечками». Молодой водитель сразу заинтересовался денежным знаком и, даже не посмотрев в нашу сторону, махнул приглашающим жестом занимать места в его экипаже. Анатолий самостоятельно перебрался на заднее сиденье. Рядом уселась Чаренцева. Я сложил инвалидное кресло вместе с сумкой десантника в багажник и уселся рядом с водителем, хлопнув, наверное, слишком сильно ветхой дверцей. Мы проехали несколько кварталов, повернули на проспект Соколова и остановились у заднего входа в Протезно-ортопедический комбинат. Спасибо водителю! Тот знал, с какой стороны инвалидам на колясках удобнее попадать в учреждение. На правах самого молодого и сильного я развернул у задней дверцы инвалидное кресло, в которое ловко забрался Толик. И, пока помогал Оксане выйти из машины, он заехал в дверь здания так уверенно, как будто бывал здесь раньше. Мы поспешили следом, и девушка, проигнорировав редкие возгласы очереди, решительно вошла в кабинет к заведующей, оставив нас с Анатолием сдерживать выступающих.
   – Здравствуйте, Людмила Юрьевна! – поздоровалась она с хозяйкой кабинета. – Как и обещала, мы приехали с братом.
   И она распахнула дверь, в которую я тут же вкатил кресло с десантником. Женщина встала, уставившись на его руку. Оксана подсела к столу, приглашая заведующую занять своё кресло.
   – Людмила Юрьевна, давайте обсудим с Вами наш заказ, – начала она.– Нужны протезы руки и ног для Анатолия.
   Женщина с сомнением взглянула на неё, затем на меня, видимо оценивая нашу платёжеспособность, потом покрутила диск телефона, добавив пару слов в селектор, и через несколько минут в кабинет зашёл пожилой мужчина в докторской шапочке и халате. Он обошёл кресло, внимательно осмотрев Анатолия со всех сторон.
   – Игорь Вениаминович, нужно посчитать коммерческий заказ на изготовление протезов для этого молодого человека, – придав своему голосу командный тон, произнесла Людмила Юрьевна, рассеянно ткнув пальцем сначала в меня, а затем опустив его на уровень лица Толика.
   Врач удивлённо поднял кустистые брови и уставился на неё, как будто увидел впервые. Женщина несколько раз кивнула, не сводя с него глаз. Пожав плечами, Игорь Вениаминович взялся за рукоятки кресла и покатил не вымолвившего ни слова десантника в кабинет для осмотров. Я напряжённо ждал, теряясь в догадках относительно дальнейших действий Оксаны, в то же время, отметив находчивость одноклассницы в стремительно меняющихся обстоятельствах. Наконец, телефон на столе заведующей ожил, издав тихую трель. Людмила Юрьевна некоторое время слушала, затем положила трубку. Дверь приоткрылась, и в кабинет заглянула медсестра. Дождавшись разрешительного кивка головы заведующей, подошла суетливыми частыми шажками к столу и вручила начальнице желтоватый типографский бланк, заполненный чернильной ручкой.
   – Смотрите, молодые люди, – заговорила хозяйка кабинета, прочитав написанное. – Парные протезы ног от бедра с фиксацией шарнира коленного сустава будут стоить по триста тридцать рублей за штуку. Протез руки с локтевым креплением и косметически выполненной имитацией кисти руки, – сто пятьдесят рублей. Можно сделать его с функцией хвата большим пальцем, управляемой культей как у вашего… брата – так называемой «рукой Крукенберга». Но стоимость вырастет и составит двести девяносто рублей.
   Она на мгновение остановилась, увидев мои округляющиеся глаза, но сразу продолжила:
   – Конечно, я всё понимаю. Деньги не маленькие. Хирург постарался сделать операцию так, чтобы парень мог себя обслуживать и без протезов. И на костылях он сможет ходить со своими руками, если сделать специальный упор. Так что, можете пока руку не протезировать, если дорого.
   – Людмила Юрьевна. Когда нужно внести оплату? – спросила Оксана.
   – Когда сможете, милочка. Ваш… «брат» неплохо справляется и так. Изготовление сможем начать после внесения 50% от стоимости заказа.
   – Хорошо.
   Девушка вынула из своей сумочки пачку пятидесятирублёвых купюр.
   – Где у вас касса? Я внесу пятьсот пятьдесят рублей. Это больше половины. Начинайте изготовление прямо сегодня. И сделайте сразу протез руки с управлением. Остальная часть – когда всё будет готово.
   – Конечно, – уставившись немигающим взором на денежные средства, монотонно пробормотала Людмила Юрьевна. – Я сейчас вызову бухгалтера, и она подготовит все документы.
   Когда Толик вместе с Игорем Вениаминовичем вернулись в кабинет, мы уже закончили оформлять договор. Оксана спрятала квитанцию в сумочку, а Анатолию показала направление на примерку через десять дней. Он ловко взял бумагу руками, крепко зажав отростками культи, словно пальцами и долго читал, как будто не верил своим глазам. Потом аккуратно сложил лист пополам и спрятал в свою сумку. Когда десантник снова посмотрел на нас, мне показалось, что в глазах его стояли слёзы. Он тихо вымолвил единственное слово «Спасибо!» и выехал из кабинета. Я поспешил следом, помогая открывать двери и переехать через высокий порог выхода во двор, где нас ждала машина без переднего бампера. Пока мы занимали свои места, подоспела Оксана.
   – Мальчики, дела сделаны, теперь можно выпить кофе. Толик, у тебя дома есть кофе?
   – Да, – односложно ответил он, уставившись в пол.
   – Тогда поехали к тебе домой. Это ведь удобно будет? Или нет? Там же, на Горького? – как ни в чём не бывало, генерировала вопросы девушка.
   – Улица Горького, дом …8, – пробормотал десантник.
   Таксист осторожно тронул машину, выезжая со двора, повернул направо, и она со скрипом запрыгала по ямам ростовских улиц. Я обернулся к однокласснице в надежде, что она сама начнёт рассказывать. Увидев немой вопрос на моём лице, девушка улыбнулась и приложила указательный пальчик к губам. Потом выразительно посмотрела на изучавшего резиновый коврик на полу машины Анатолия, протянула мне ладошку, которую я не преминул пожать. Получился забавный жест, и я рассмеялся. В очередной раз обнаружил, что не чувствую былой, так до конца и непонятной мне неприязни к Оксане. Более того, я зауважал её за сегодняшний поступок и это наше с ней приключение. Немного смущала реакция Толика, его отстранённость от происходящих событий. Я бы на его месте (Да, не дай Бог оказаться на его месте!) уже рассыпался в благодарностях, а он сидит, молчит, словно ему всё равно. И спросить неудобно при таксисте. Хорошо, подожду.
   Дом, где жил десантник, оказался старым двухэтажным, из тех, что строились в конце 19-го века «новыми русскими» ростовцами [19 - Ростовцами называли жителей Ростова-на-Дону до Революции, и только при Советской власти название сменилось на «ростовчане».]: небогатыми купцами, докторами, владельцами лавок и ателье одежды. Фасад из красного кирпича, с высокой дубовой дверью парадного входа, которую не открывали со времени похорон его первого владельца, имел арку, закрытую ажурными коваными воротами с калиткой, украшенной завитушками, которой последний раз пользовались нынешние жильцы не более часа назад. Наша машина остановилась на мостовой около дома. Чаренцева не взяла сдачу с вручённой таксисту ранее «пятёрки», и тот выскочил на этот раз первым, достал из багажника кресло, помог Анатолию в него пересесть и подал ему сумку, пожелав хорошего дня. Мы с десантником двинулись за девушкой, уверенно распахнувшей калитку, через тёмную, пропахшую мочой арку, во двор. Между булыжниками сочилась вода от подтекающей чугунной колонки, возвышавшейся посередине квадратного двора, как Бахчисарайский фонтан, едва сочащийся посреди площади Ханского дворца. Вдоль внутренней стены дома тянулся небольшой палисадник, огороженный низеньким заборчиком. Видавшая виды лавочка и качели виднелись у входа в одну из квартир. Перед другой дверью в соседнюю квартиру стоял на спущенных колёсах когда-то чёрный, а теперь проржавевший довоенный «Опель-Капитан» с промятой крышей, на которой мирно спали две разноцветные кошки. Рядом с ним – прямоугольник в восемь квадратных метров, засыпанный щебнем со следами мазута, ограниченный парой наполовину закопанных в землю покрышек, видимо играл роль автостоянки для ещё одной машины. Старая высокая раскидистая слива закрывала этот уютный дворик сверху узловатыми голыми ветвями уже, наверное, лет сто. Пожилая женщина развешивала бельё на верёвки, протянутые вдоль третьей стены дома.
   – Толя, здравствуй! Ты – рано сегодня. С работы отпустили? – обрадовалась она, вежливо кивнув нам в знак приветствия.
   – Да, тётя Сима. Сменой с ребятами поменялся. Вот, ребят знакомых в гости позвал, – оживился парень.
   – Хорошо. Сейчас самовар поставлю. Кушать уху будете? Вчера Егор рыбы принёс, наловил в Дону толстолобиков, так я целую кастрюлю наварила.
   – Спасибо, тётя Сима! Не откажемся. Да, ребята? – оглянувшись на нас, согласился повеселевший Анатолий.
   – Спасибо! С удовольствием, – ответили мы с Оксаной почти хором, потому что именно сейчас почувствовали, что проголодались.
   Десантник подъехал к двери, к которой вели две широкие растрескавшиеся доски, положенные прямо поверх старых вытоптанных в середине ступеней из ракушечника. Открыл дверь, просто нажав на ручку, и махнул нам, приглашая следовать за ним. Мы зашли через узкий коридор в скромно обставленную просторную комнату с высоким, украшенным лепным орнаментом потолком. Помимо немногочисленной мебели у окна стоял столярный верстак с тисками, разнообразные инструменты на гвоздях, забитых в широкую доску на стене. П-образная железная конструкция с роликами на горизонтальной балке, через которые были пропущены тросы с ручками, к которым были привязаны пудовые гири, служила хозяину спортивным тренажёром. Толик скрылся за дверью другой комнаты (или кухни), попросив немного подождать. Мы с Оксаной присели на диван.
   – Ну, рассказывай. Я, похоже, многого не знаю, а понял ещё меньше, – с нетерпением начал я.
   – Хорошо, слушай, – просто сказала одноклассница. – Когда я тебя оставила на углу Социалки [20 - Улица Социалистическая в центре Ростова-на-Дону (прим. Авт.)]и пошла искать Толика, то увидела, что около его кресла ошивается та цыганка, что ты видел в автобусе. Сначала подумала, что это его сестра или жена, но он спорил с ней явно не питая родственных чувств. Та вдруг резко покатила кресло под арку, несмотря на его протесты. Люди оборачивались, услыхав её громкий, с матом, уродский «базар». А, если бы ты видел глаза парня, когда его, беспомощного, она буквально волокла за собой, как сумку! Я пошла следом, догнала, когда они почти до УАЗика дошли. Попыталась поговорить, выяснить какие проблемы. Эта с… ка выматерила меня похлеще портового грузчика, добавила, что он ей должен денег. Я не могла ответить ей в том же духе при Толике. Просто пошла с ними, села в автобус к этому Ермолаю. Хорошо, хоть тот по-человечески говорить умел. Оказывается, они ему типа «крыши» были. Сначала паспорт отобрали «в залог», говорили, что «отмажут», если в милицию заберут за попрошайничество. А он для них должен был деньги у жалостливых прохожих стрелять. Ему оставляли немного, рубля три на еду и давали дозу морфия. Цыган сказал, что он от сильной боли мучается, поэтому они и предложили ему «лекарство». Сначала бесплатно, затем назначили цену такую, что парень вынужден был начать на них «работать». Всё по полочкам мне выложил и сказал, что я могу выкупить его паспорт. Выставил счёт. Ну, нужно быстро было решать, я и отдала, сколько сказали. Да, спасибо! Ты – молодец, Влад, быстро нас нашёл. Им не нужен был свидетель. Старик трезво решил, что «синица в руках» лучше, чем непредсказуемый исход, если попробовать нас кинуть…
   Девушка вдруг замолчала. Дверь открылась, и Анатолий из коридора махнул рукой, приглашая к столу на кухне. На круглом столе, накрытом кружевной скатертью, уже стояли тарелки, электрический самовар с фарфоровым чайничком чая на верхушке, большая кастрюля, источающая запах ухи, каравай хлеба, а тётя Сима колдовала над салатом из овощей, не переставая рассказывать о жизни каждого из соседей по двору, включая Анатолия. Простой обед оказался очень вкусным.
   – Тётя Сима, ребята сегодня помогли за протезы договориться, – объявил десантник с улыбкой. – Через неделю поеду на примерку.
   Женщина охнула и перекрестилась, не в силах сдержать радость.
   – Ой! Дай Бог вам здоровья, ребята, – запричитала она. – Как бы Нина раньше узнала, может и не заболела бы рассудком. Хоть бы Толеньке ваша помощь добром обернулась. Настрадался мальчик наш! Пора ему хоть чуть-чуть счастья обрести.
   Она промокнула уголки глаз краем передника и с шумом отхлебнула дымящийся ароматный чай из блюдца, как делали в фильмах уральские промышленники-старообрядцы. Мы с Оксаной переглянулись. Не ожидали, что окажемся в роли главных героев на этом застолье.
   – Что Вы! Просто мы хотели, чтобы была справедливость, и герой получил то, что ему положено, – сказала девушка.
   – Ведь он воевал, чтобы мы жили мирно, – поддержал я Чаренцеву, мельком взглянув на смутившегося Анатолия.
   Пообедав, мы вернулись в комнату, где он решил показать, как работает с инструментами за верстаком. Забравшись на круглый вертящийся стул для пианино, Толик отрегулировал себе высоту, ловко сделав несколько оборотов вокруг своей оси. Приладил деревянный брусок в столярные тиски, зажал двумя руками рубанок и стал аккуратно обтачивать грани. Тонкие локоны ароматной сосновой стружки посыпались на пол. Сменив инструмент на стамеску, Анатолий ловко сделал ровную выточку, уменьшив диаметр изделия в средней части, и через несколько минут заготовка стала напоминать круглую ножку для буфета. Он ловко обернул наждачной бумагой брусок и, помогая себе культей, начал шлифовать поверхность ножки, придавая ей цилиндрическую форму.
   – Вот чем я люблю заниматься, – приговаривал он, ни к кому не обращаясь. – А на улице вынуждено сижу. Деньги нужны. Пенсию от военкомата платят, но на лекарства матери нужно больше.
   – Но, ты же про завод говорил, Толик, – спросила Оксана.
   Десантник улыбнулся, потом хитро посмотрел на девушку.
   – Про завод тоже,… правда. Только меня не приняли даже в специальный цех для инвалидов. Сказали: «…будет протез руки, тогда и приходи. А без него, по технике безопасности работать не положено». Конструкция станка, видите ли, не предусматривает… А я и не представляю, как смогу что-то делать, если надену протез. Это же, как в боксёрских перчатках пришивать пуговицы.
   – Но в нём же предусмотрены захваты? – вспомнил я.
   – Да, конечно, парень. Знаю, что придётся научиться, чтобы на работу взяли. Если будет работа, я стану спокоен. Тогда смогу и маму вылечить и себе на жизнь деньги будут. Глядишь, на свадьбу скоплю. Да, Оксанка? – хитро подмигнул он.
   Я снова удержался, чтобы не среагировать на фамильярность Толика, заметив, что одноклассница смущённо улыбнулась. Встал, осторожно потрогал гладкую поверхность только что изготовленной ножки.
   – Хорошая работа! – похвалил я десантника. – Но, пора мне. Дела есть ещё. Оксан, ты идёшь?
   – Да, Толик, пойдём мы, – промолвила она.
   – Оксан, послушай, не теряйся, пожалуйста. Ну, хоть телефонами давай обменяемся. А то, не по-людски так прощаться.
   Что-то подсказывало мне, что я здесь лишний. Чтобы не мешать, я тихо вышел из комнаты во двор, подошёл к «Опелю» и рассеянно погладил ближайшую кошку. В голове крутились разные мысли, и всё больше вопросов не имело ответов. Большинство из них касались Оксаны. Она становилась для меня всё непонятнее. С этим нужно было что-то делать, выяснить, найти ответы как можно быстрее. Почувствовав, что я нервничаю, кошка недовольно мяукнула, спрыгнула с насиженной крыши и быстро скрылась в слуховом окне чьего-то подвала. Наконец, Оксана вышла из двери, румяная, с трудом скрывая улыбку.
   – Пошли, что ли? – спросила она, застёгивая молнию куртки под подбородок и заматывая шарф поверх воротника.
   – Пошли, – согласился я, направившись быстрым шагом к калитке.
   Она нагнала меня только на улице.
   – Влад, ты чего? – с тревогой в голосе поинтересовалась она, внезапно остановившись прямо перед моим носом. – Обиделся?
   – Нет, – безразлично отозвался я, поискав подходящую траекторию, чтобы обойти одноклассницу.
   – Ну, подожди! Что случилось? – не унималась она, снова заслоняя своей спортивной фигурой тротуар передо мной.
   – Просто много чего произошло за эти несколько часов, мне непонятного. А я не люблю не понимать. Вот ты бы на моём месте не нервничала? – пробурчал я.
   Сказал, а потом подумал, что последний вопрос напрочь сокращает ту дистанцию, которая снова, как мне показалось после вчерашнего разговора с Машей, удачно начала расти между нами. Казалось, девушка не услышала, и мы некоторое время шли молча. Свернули в переулок имени писателя Островского. Одноклассница в своих ярких «дутых» сапожках шла тише, чем, если бы ступала в носках. Тишина становилась гнетущей, и я уже думал, что бы сказать, чтобы разрядить её. Но Оксана первая заговорила настолько тихо, что я сначала подумал, что она разговаривает сама с собой.
   – Когда мне было лет шесть, мы жили в небольшой трёхкомнатной квартире. Мама тогда встречалась с моряком, и когда тот приходил к нам, с ним часто был его сын… – Толик. Он ходил в третий класс, знал много интересных вещей и умел увлекательно и занятно рассказывать. Мы с ним играли во дворе до самого вечера, пока отец его не звал идти домой. Это было лучшее время моего детства. Потом мы с мамой переехали в новый дом, а моряк с Толиком иногда приходили меня проведать и приносили подарки: игрушки, книжки. Я очень любила моменты, когда мне дозволялось поиграть с мальчиком. Даже мечтала, когда вырасту, выйти за него замуж. Мы взрослели, стали видеться всё реже, а однажды Анатолий встретил меня у школы и сказал, что его папа погиб. Я утешала его, гладила по голове, а он молчал, ни слезинки не проронил. Тогда он показался мне настоящим мужчиной. Очень гордилась, когда узнала, что он поступил в Рязанское военное училище, и станет офицером-десантником. Толя иногда писал мне интересные письма. Я зачитывалась ими ночью под одеялом, с фонариком, представляла его героем. А год назад его направили в спецподразделение. Я знала, что там опасно, хоть в адресе значился лишь очередной номер воинской части. Поклялась себе, что дождусь его с войны. Однажды он действительно стал героем, уведя горящий бензовоз подальше от самолёта, на котором его товарищи, живые и мёртвые, должны были возвращаться в Союз. Цистерна взорвалась далеко от взлётной полосы. Его выбросило взрывной волной прямо в ад из горящего керосина. Спас тяжелый бронежилет и шлем. Толя полз от горящей машины, а руки и ноги его горели, представляешь?! Когда его потушили, от них остались лишь обугленные головешки. На том же самолёте его отправили в Москву в ожоговый центр. Сделали серию операций. Ноги не спасли. И руку… – ну ты видел сам. Лицо, голос – всё другое. Сама не узнала парня, пока не увидела его паспорт.
   – Оксанка! – прошептал я, поражённый рассказом, – и Толик – тот самый? Твой друг детства?
   – Да.
   Рассказ Оксаны оборвался также внезапно, как и начался. Я заметил, что мы остановились у скамейки под большой липой, как раз напротив моей любимой прежде детской библиотеки. Девушка стояла передо мной, а в глазах её были слёзы. Мне стало не по себе от страшного рассказа не меньше, чем от вида плачущей одноклассницы.
   – Но, ведь он остался жив, твой друг, – только и нашёлся сказать я девушке в утешение. – Знаешь, мне как-то говорили, что Бог иногда посылает в жизни испытание, но лишь такое, которое человек может выдержать. В этом есть смысл высшей справедливости.
   Она перестала плакать и теперь смотрела на меня большими влажными от слёз глазами.
   – Ты хороший, Владик! – тихо сказала она. – Спасибо тебе… за поддержку!
   Тёплыми ладошками, прикоснувшись к щекам, неуловимым движением сняла с меня очки и, притянув к себе, поцеловала в губы так быстро, что я не успел осознать происходящее. А когда осознал, увидел её глаза и робкую обезоруживающую улыбку, на которую невозможно было обижаться. Вместо этого, (я до сих пор не понимаю, почему) погладил её по мягким золотистым волосам. При этом чувствовал себя как в вате. Ни дуновения ветра, ни звука не доносилось в этот момент. Лишь закатное солнце выглянуло из-за туч, добавив яркости в её образ, и так показавшийся мне таким выразительным и чётким даже без очков. Клубок мыслей и сомнений, вертевшихся в голове, куда-то исчез, уступив место какому-то мороку. Повинуясь инстинкту, я наклонился, неожиданно быстро встретив её мягкие губы со вкусом клубники, почувствовал, как она обвила мою шею сильными руками, предоставив мне возможность ощутить вес её тела, упругую грудь, еле уловимый аромат экзотического парфюма, и мы снова поцеловались. Языком почувствовав острые грани (не замечал, что Оксанка носит брекеты), я не смог удержаться (Прости, Машенька, моё неуёмное любопытство!), и углубился в исследование незнакомой конструкции из тонких проволочек и болтиков там, за ровным рядом жемчужных зубов девушки. Смутившись, она на мгновение сжала зубы, словно пытаясь меня остановить, но потом приоткрыла рот, крепче обнимая руками, чтобы не выпускать как можно дольше. Это было так увлекательно! Все страхи и переживания отошли на задний план, так естественно уступив место нарастающему физическому напряжению не только в мышцах. Мне захотелось ощущать её в своих объятиях… и не шевелиться, чтобы не переступить тот низенький порожек благоразумия, на который я так надеялся, мысленно давая обещания верности Маше.
   «Владик. Ну, пусти!», – услышал я её шёпот, словно сквозь сон. Оксана, попыталась вывернуться из моих, наверное, слишком крепких объятий. Она с трудом дышала. Я нехотя опустил девушку на асфальт, постепенно возвращаясь к действительности.
   – Какой ты… страстный парень! – проговорила она, восстанавливая дыхание, и с интересом рассматривая какую-то точку, расположенную пониже моего живота.
   – Прекрати, Оксан! – смутился я, стремительно краснея и пытаясь запахнуть полы куртки, чтобы снова выглядеть как все нормальные пешеходы.
   – Классно целуешься! – продолжала эпатировать меня Чаренцева.
   – Забудь! – глухо ответил я, отвернувшись, боясь встретиться взглядом с её бездонными глазами.
   Мне вдруг показалось, что Маша где-то рядом. Я взял из рук девушки свои очки, надел и обернулся по сторонам, всматриваясь в лица окружающих немногочисленных горожан. Не обнаружив никого из знакомых, успокоился и, взяв одноклассницу за руку, пошёл в сторону улицы Фридриха. Она вырвалась вперёд, зачерпнула ворох сухих разноцветных листьев и швырнула вверх, наблюдая, как они, кружась, падают мне на голову, плечи, руки. Я почувствовал, что буду выглядеть глупо, не приняв участие в предлагаемой игре. Губы сами растянулись в улыбке, а внутри меня разжались пружинки и какие-то стопоры, освободив чувство радости такой перемене настроения одноклассницы. Я собрал охапку самых красивых сухих листьев с лавочки, подбежал к Оксане и устроил ей осенний листопад, поймав за руки и закружившись с ней в какой-то эйфории. Хотелось видеть только её искрящиеся радостью глаза, улыбку, а не слёзы. Она накинула петлю из длинного конца своего размотавшегося вязаного шарфа мне на шею, двумя руками притянула к себе так, что наши глаза, щеки, губы снова оказались близко-близко. И я уже не мог, да и не желал отвести голову, чтобы избежать контакта. Со стороны, наверное, было забавно наблюдать за кружащейся на шуршащих листьях парочкой, обмотавшей себе головы шарфом, чтобы окружающие не видели, как они целуются.
   – Прикольный ты, Владик! – со смехом сообщила Оксана, когда мы, наконец, перестали играть в сиамских близнецов, распутались и тяжело дыша, отошли друг от друга на дистанцию приличия, приводя себя в порядок.
   – Ага! – смеясь, согласился я. – И ты, Оксанка, забавная!
   – Хочешь ещё? – спросила она, замотавшись в шарфик так, что видно было только хитрые весёлые глаза.
   Румяное лицо девушки казалось ещё более привлекательным, и мне стоило значительных усилий не поддаться соблазну снова её поцеловать. Не дождавшись ответа, она ловко отскочила назад и, оглядываясь, побежала по улице к лестнице, ведущей во двор следующего дома, расположенный на нижней террасе. Я бросился за ней, настиг на нижней ступеньке и обхватил руками, подняв над асфальтом, чтобы она не могла дальше бежать. Мягкие удары её сапожек по моим ногам через несколько секунд прекратились. Оксана, не имея возможности шевелить руками, затихла в нескольких сантиметрах над землёй, глядя на меня. А я не спешил ослабить объятия и, не желая целовать шарфик, с глупой улыбкой смотрел в её смеющиеся глаза. Эмоциональная буря в нас утихала по мере восстановления сердцебиения.
   – Молчи! – проговорил я, с трудом подавляя смех, и осторожно вернул одноклассницу на земную твердь.
   Поскольку, она начала заваливаться на меня, пришлось обеими руками вернуть девушку в вертикальное положение, удерживать в котором оказалось не просто, поскольку она норовила упасть как кукла, роль которой и решила сыграть. Быстро отказавшись от попытки «идти её» рядом, я снова подхватил смеющуюся одноклассницу на руки, намереваясь подняться обратно по крутой железной лестнице. То, что я погорячился, переоценив оставшиеся после наших активных игр силы, понял на девятой ступеньке. А четырнадцатую и заключительную одолел на каком-то седьмом дыхании, с покрасневшим от натуги лицом и пыхтя как паровоз.
   – Молодец, богатырь! – с уважением отметила Оксана, когда я осторожно поставил её на ноги.
   – Всё, больше не хочу играть, – сумел проговорить я, согнувшись и думая только о том, чтобы мне хватило воздуха всей атмосферы Земли, чтобы отдышаться.
   – И приставать не будешь? – не удержалась от колкости одноклассница.
   Я помотал головой, отряхивая капельки пота, заливавшие глаза. Запотевшие очки слетели на землю. Девушка осторожно подала их мне, предоставив свободный конец теперь уже нашего с ней шарфика, чтобы я смог протереть им стёкла.
   Мы медленно пошли к улице Фридриха мимо тёмно-серого здания Управления МВД, украшенного решётками на редких окнах на уровне третьего этажа. Шум машин нарастал по мере приближения к центральной улице города.
   – Я домой поеду, Влад, – сообщила Чаренцева, когда мы подошли к остановке троллейбуса.
   – Оксан, давай провожу, хочешь? – предложил я.
   Её рука в моей ладони вздрогнула, как будто от удара током.
   – Нет! Спасибо! Мне нужно еще кое-что сделать перед поездкой, – сумбурно отнекивалась она.
   Потом, улыбнувшись, добавила: «Влад, иди домой! Помнишь, завтра в семь утра. Не опаздывай, буду ждать у автобуса». Быстро поцеловала меня в щёку и заскочила в подъехавший троллейбус.
   Я не успел опомниться, как остался один на опустевшей остановке. Мысли нехотя сползались обратно в очередь их подумать, так же как недавно кислород из воздуха с трудом попадал в лёгкие, так нуждавшиеся в нём после физической перегрузки. Переполненный тестостероном организм легко справлялся с быстрым шагом, которым я заставлял себя идти в сторону дома, проигнорировав общественный транспорт. Хотелось любым способом избавиться от возникшего мощного влечения к только что уехавшей девушке, лишь слегка отпустившего меня после рекордного подъёма по лестнице. Образ Маши снова материализовался в моём воображении, всё больше занимая мысли и обостряя чувство вины. Но, не было той парализующей тело пустоты, когда осознаёшь, что совершил что-то очень плохое, и нет оправдания этому. Наоборот, внутри меня всё ликовало на химическом уровне. Хотелось бежать вприпрыжку, петь, даже сочинять стихи (как это делать, я себе не представлял, но всё равно хотелось). Те внутренние стопоры и предохранители, что волшебным образом час назад разомкнулись, освобождая мои ощущения для свободной радости, не спешили сковывать их снова, даже, несмотря на прямые запреты, которые я придумал для себя, потому что именно так понимал чувство долга и ответственности за данное подруге обещание верности. Когда я окончательно запутался в том, что такое – хорошо и что такое – плохо, в голове родился отчаянный план: рассказать Маше по телефону всё, что сегодня произошло и попросить совета. Реакцию девушки я предвидел, и что-то подсказывало не спешить, а разобраться самому в этом клубке.
   Когда я добрался до своей остановки, опустился туман, настолько густой, что подойдя к дому почти вплотную, я догадался о его существовании только по смутным желтоватым пятнам окон, в которых уже зажгли свет. Такие туманы в это время года обычно предшествуют резкому похолоданию. Дома, пересмотрев свой запас одежды в чемодане, я заменил пару бесполезных белых рубашек для школы на свитер-водолазку, может быть не очень парадный, зато тёплый. Поступок, которого сам от себя не ожидал, потому что очень не любил носить толстую тёплую одежду даже на пронизывающем ветру. За ужином я слушал родственников, наперебой взявшихся проинструктировать меня, как лучше поступать и вести себя в различных ситуациях, по их мнению, характерных для юношей, путешествующих организованными группами на автобусах по Украине. Особенно старалась бабушка, рассказывая о нескольких годах своей молодости, проведённых в городе Харькове, кстати, в то время только вошедшем в состав Украинской ССР. Было десять вечера, я читал Машину книжку о путешествии по Грузии, когда дилинькнул мой антикварный телефон. Я схватил трубку, не дождавшись окончания мелодичной трели, и услышал далёкий, но такой родной голос подруги. Сумбурный обмен приветствиями, и вот я снова погружаюсь в мир её приключений и переживаний. Страшно захотелось стать их участником, оказаться с ней рядом, прикоснуться к её волосам, вдохнуть её аромат, раствориться друг в друге…, как во время нашей встречи за день до начала каникул. Она звонила из гостиницы. Сыпала названиями научных и медицинских центров столицы, которые они с отцом успели обзвонить и посетить. Правда, реальной помощи Маше в них не смогли оказать. Везде очереди на полгода вперёд.
   – Знаешь, Владька, папа даже доктору Дезамелю звонил, – с воодушевлением рассказывала девушка. – Тот обещал подумать, как уладить возникшую проблему. Если, конечно, это не фигура речи, чтобы не показаться невежливым.
   – А, он обычно быстро придумывает себе «головняк»? Особенно если деньги уже получил, – неуклюже сострил я.
   – В том то и дело, понимаешь. Ждать некогда. С каждым днём, если активно хожу на протезе, боль наступает всё быстрее, – продолжала Маша спокойным голосом. – Правда, сегодня один специалист из московской клиники попытался починить мой старый протез. Но через пару часов прогулки, наступать на ногу я уже не могла. По ходу, разбила культю в кровь. И появилась перспектива завтра сесть в инвалидное кресло или передвигаться на костылях.
   Я содрогнулся от этого фаталистического спокойствия подруги, когда представил, что она при этом чувствует.
   – Не хотелось бы после всего, что произошло со мной… с нами, снова начать передвигаться, – добавила она.
   – Этого не случится, Машенька! – поспешил уверить её я. – Может, всё-таки врач пришлёт тебе готовый протез почтой?
   – Сомневаюсь. На всякий случай, мы нашли временное решение. Завтра едем в Харьков. Папа сумел договориться со своим другом из Украинского НИИ протезирования. Там обещали помочь и успеть за каникулы изготовить мне «умный» протез. Я читала, там специалисты хорошие изделия делать умеют, модульные с регулировками. Как раз то, что мне сейчас необходимо. А, услуги у них стоят дешевле, чем у московских эскулапов.
   – Это ты о них в новой книге прочитала?
   – Да. Представь! Этот институт среди стран СЭВ самый продвинутый. Там настоящие учёные работают! Кибернетические разработки, роботизированные протезы конечностей даже при высоких ампутациях конструируют. Сама видела фото в книжке. Знаешь, Влад, я верю, что всё получится! У меня уже есть с чем сравнивать. Посмотрим, какое изделие лучше: отечественное или еврейское… ой, пардон, израильское.
   – Машка! Я так рад за тебя! Молодец, что добиваешься цели! Ты – такая настоящая! Я горжусь тобой! – немного выспренно поддержал я девушку. – А сколько ты будешь в Харькове? И где? Адрес не скажешь?
   – Неделю, наверное. Хочешь заглянуть на чай? – со скепсисом в голосе поинтересовалась она. – Ну, пиши адресок: город Харьков, улица Клочковская, 339.
   На листочке бумаги я быстро законспектировал координаты Института, а в голове уже начал продумывать сумасбродный план «случайной» встречи с девушкой. Когда, наконец, положил разгорячённую телефонную трубку на рычаг аппарата, почувствовал невероятный подъём! Книжка больше не читалась. Вернее, я механически переворачивал страницы, поймав себя на мысли, что не различаю текст, но заставляю себя перелистывать их. Потом ещё долго ворочался в постели. Слишком много впечатлений, слишком много эмоций, слишком много тестостерона на ночь не способствуют засыпанию. Зато, впереди было шесть часов, чтобы подумать, распутывать свой клубок противоречий и мечтать… (да нет, всерьёз ставить цель, просчитывать разные варианты своих действий для того, чтобы её достичь) о встрече с самой лучшей девушкой.

Путешествие. Новые знакомые

   Предвкушение нового приключения никого не может оставить равнодушным. Так в Природе устроено, что человек подсознательно мобилизует все свои физические, душевные силы и способности перед чем-то неизведанным, чтобы выжить в условиях предстоящих испытаний и возможных опасностей. Это, конечно, не о моём путешествии, но отголоски упомянутого инстинкта мгновенно привели меня в бодрое состояние, едва организм принял вертикальное положение во вторник, в шесть-тридцать утра. Сытный завтрак, напутствия бабушки, которая, казалось, способна вкусно накормить в любое время суток, папы, который специально встал на час раньше перед работой, чтобы проводить нас с чемоданом к автобусу. Мама тоже не спала, чтобы проконтролировать, по погоде ли я оделся, и передать мне свою порцию напутствий. Сашка спросонок, что-то буркнула, чмокнула меня в щёку и скрылась в своей комнате досыпать.
   Пар изо рта был не единственным признаком утреннего морозца, когда я, закутавшись в шарф и вязаную шапочку, заскользил по первому льду, едва выйдя из дома. Мне не очень хотелось встречаться с одноклассниками в таком виде, да ещё в сопровождении папы с чемоданом. И я – не единственный, кто был так настроен. За кустами, вблизи школьного двора стояла вереница из несколько машин, среди которых тонированная чёрная «Волга» выделялась синим маячком на крыше. Родители членов нашей юношеской туристической группы обступили красный «Икарус» с размашистым логотипом «Sovtransavto» на борту и укладывали в его чрево объёмистые сумки и чемоданы. Я коротко попрощался с отцом, оставив его стоять в очереди на сдачу багажа, и поспешил к группе, столпившейся у пассажирской двери. Оксана в вываренных до первозданной голубизны джинсах, высоких ботинках на толстой подошве, «дутой» бело-красной куртке и «нашем» шарфе, в несколько витков окутавшем шею, приветливо помахала мне рукой. Евгений тоже поздоровался, остановив на полуслове свой рассказ, адресованный всем окружающим и никому в частности. Впрочем, две девушки-близняшки из параллельного класса в одинаковых лыжных шапочках смотрели на него с интересом и, похоже, были благодарными слушателями его краткого обзора политических событий в мире. Наш комсорг Юлия благосклонно кивнула мне в знак приветствия. Валера, бывший соседом по парте, крепко пожал мне руку. Других знакомых в толпе школьников я, к своему сожалению, не обнаружил. Высокая женщина в чёрном пальто, сидевшая в салоне автобуса на откидном сиденье экскурсовода, строгим голосом поинтересовалась моей фамилией, и когда я громко назвал себя, сделала отметку в большой тетради, напоминающей классный журнал. Несколько парней повернули головы, что я расценил как приветствие и тоже им кивнул. Была какая-то незавершённость знакомства, потому что я не знал даже имён большинства моих попутчиков. Внимательно понаблюдав за ними и подошедшими после меня ребятами и девушками, понял, что не один я пребываю в подобном неведении. «Новенькие» на вопрос строгой женщины – «экскурсовода», подошли к ней вплотную и отвечали либо очень тихо, либо показывали пальцем свою фамилию в списке. После чего, вливались в коллектив, вернее в ту его часть, где присутствовали их знакомые. Таким образом, то, что мне сначала показалось толпой школьников, оказалось на деле мелкими, по два-три человека группками, просто стоящими близко одна к другой. Я подошёл вплотную к ним, почувствовав, как крепко схватила меня под локоть Оксана.
   – Влад, я здесь вообще никого не знаю. Не оставляй меня одну, пожалуйста! – тихо и трогательно попросила она, наклонившись к самому уху.
   Почувствовав какую-то солидарность со своими мыслями и сомнениями, я не стал выдёргивать руку, позволив девушке протащить меня сквозь эти самые близко толпящиеся мелкие группки к самой двери нашего ковчега, гостеприимно обдавшего теплом натопленного салона. На водительском месте никого не было, и я с интересом рассмотрел сиденье с регулировками высоты, толстый руль, приборы и большой рычаг переключения передач с клавишей-флажком под массивным набалдашником. Огромное лобовое стекло сверху было наполовину прикрыто шторой, а по всему его периметру в щель резинового уплотнителя были вставлены монетки одна к другой, образуя причудливо украшенную рамку, напомнившую мне вчерашний цыганский УАЗ. В его кабине тоже были целые гирлянды из жёлтых трёх– и пятикопеечных монет, начищенных до блеска золота, но никак при этом не способствовавших восприятию микроавтобуса как роскошного. Наконец, весь список в журнале строгой женщины-экскурсовода заполнился «птичками», и она привлекла наше внимание громкими хлопками в ладоши.
   – Так, молодёжь! Внимание! Кто не взял с собой паспорт, поднимите руки.
   Вверх робко поднялась смуглая рука незнакомой девушки, своими мелкими чёрными как смоль кучеряшками, напоминавшей негритянку. Она куталась в пушистый воротник шубы из какого-то натурального зверя.
   – Танита, я готова слушать объяснения. Всем было доведено, что паспорт необходимо иметь при себе в таком путешествии, как наше. – Строго продолжала женщина.
   – Инга Стефановна, я знаю, – ответила «негритянка». – Но мой паспорт в ОВИРе на оформлении визы. Зато, я взяла справку.
   Она достала из недр своей шубы и показала женщине бумагу с синей гербовой печатью. Экскурсовод внимательно пробежала глазами текст и кивнула.
   – Хорошо. – Продолжила она, увеличив громкость. – Напоминаю всем о необходимости иметь документы при себе. Кто должен принимать лекарства по часам, убедитесь, что взяли их с собой, а не оставили в чемоданах. Если что-то нужно взять в салон из багажа, берите сейчас. Багаж можно будет получить, когда мы вечером приедем на место. Ехать до Днепропетровска будем одиннадцать часов. В туалет все сходили? По пути будут остановки, в том числе на обед. Прошу занимать места.
   Едва услышав эти слова, я почувствовал, как неодолимая сила увлекла меня внутрь теплого салона и буквально затянула на предпоследний ряд кресел к правому окну, материализовавшись на соседнем кресле в виде Оксаны. Я не смог сдержать улыбку, мысленно констатировав, что мои предсказания сбываются. Салон «Икаруса» заполнился школьниками. Группа слушателей политического обозрения (слава Богу!) заняла несколько рядов в удалённой от нас середине зала, то есть салона. За нами разместились трое ребят не из нашей школы, продолжая о чём-то громко спорить, обильно сдабривая реплики матерком.
   – А что, в дружественной нам школе литературу не преподают? – громко поинтересовалась Оксана, обернувшись.
   – Привет, красавица! Как тебя зовут, Таня Ларина? – отбил замечание саркастической репликой самый громкий спорщик.
   – Не угадал. Оксана Чаренцева. А ты – Косой, из «Джентльменов удачи», что ли?
   – Чего это я, косой? – смутился парень под зоологический смех своих товарищей.
   Я улыбнулся, отметив про себя, что он и вправду, чем-то похож на суетливого персонажа из моей любимой кинокомедии.
   – Потому что, для Доцента худоват, а для Гаврилы Петровича голос больно громкий. – Продолжала одноклассница вводить в его краску.
   – Приколись, Шереметьев, как Ксюха нашего Ромку «прессует», – включился говорливый парень,
   – Ну да, я так и подумала, а ты, значит, Вася Алибабаевич? – с серьёзным видом обратилась к нему Оксана.
   На этот раз первые двое разразились хохотом. Смеялись громко и заразительно.
   – И чего «ржём», аки кони гнедые? – устав слушать и едва сдерживая улыбку, поинтересовалась девушка. – Давайте, что ли, знакомиться будем. Нам почти неделю вместе путешествовать и всё это время придётся общаться. Так как тебя зовут?
   – Ва-ася, – протянул «говорливый», стремительно краснея, вызвав новый взрыв смеха у тех, кто слушал с самого начала весь этот ритуал знакомства.
   – Ну, я же серьёзно… – рассмеялась Чаренцева. – Так как?
   – Да, Васей его зовут, правда. А я – Сёма, Семён, значит. Прости нас, неразумных за вольные речи, Оксана. Мы будем тише воды, ниже травы и не нарушим более норм и правил великого русского. По крайней мере, в пределах слышимости твоих прелестных ушек. – Выдал самый рассудительный из них.
   Представившись и пожимая ребятам руки, я ещё больше зауважал одноклассницу, так изящно изменившую атмосферу общения от назревающей конфронтации к знакомству на позитиве.
   – Я бы так не смог. Ты молодец, Оксана, – тихо прошептал я ей на ухо, когда автобус тронулся и все отвлеклись, чтобы помахать вереницам родителей, словно в почётном карауле выстроившихся по сторонам.
   Девушка, провожая глазами обогнавшую автобус чёрную «Волгу» с «мигалкой», увозящую её маму, загадочно улыбнулась. Вскоре наш автобус, пробившись сквозь затор на узком, разбитом мосту через железную дорогу, повернул на шоссе, ведущее в Таганрог, и набрал скорость. По сторонам замелькали деревья, холмы, поля, а слева вдали заблестела на солнце водная гладь залива. Я раньше лишь однажды бывал в Таганроге, так понравившемся мне своим уютом и музейным спокойствием. И сейчас снова захотел увидеть его достопримечательности: паровозик-памятник на старом вокзале, театр, дворец Алфераки, музей-лавку Чеховых и сам домик, в котором жил писатель. К сожалению, наш «Икарус» пролетел без остановок весь город по улице имени А.П.Чехова, выскочил на западную окраину и понёсся дальше, мимо строящихся девятиэтажек нового микрорайона «Русское поле», мимо верениц гаражей, миновал низкий мостик через лиман, устремившись к Украинской ССР. Правда, надо отдать должное нашей строгой учительнице-экскурсоводу. Она успела за пятнадцать минут, пока мы осторожно пересекали трамвайные пути и объезжали ямы когда-то заасфальтированных улиц города, рассказать об основании его царём Петром I. Мы также услышали историю расцвета порта Таганрог до губернского города и соединения его со столицей Российской империи одной из первых веток железной дороги, по которой путешествовал и скончался здесь от чахотки уже другой царь Александр III. О писателе Антоне Павловиче Чехове учительница тоже упомянула, рассказав несколько историй из его юности. Я смотрел в окно на мелькающие по сторонам окрестности, стараясь не концентрироваться на профиле Оксаны, задремавшей на середине рассказа о создании писателем повести «Палата №6». Её губы шевелились, что-то рассказывая во сне, а мне живо напоминая о вчерашней нашей прогулке с приключениями и играми, от которых до сих пор внутри всё поднималось. Я постарался думать о Маше, представляя, что это с ней мы едем в путешествие. Получалось, только если я поворачивался влево к противоположному окну автобуса. Наблюдая за то приближающейся, то удаляющейся линией берега моря, я хотел научить себя поверить, что смогу впредь держаться нейтрально и не поддаваться на слишком откровенные знаки внимания новой одноклассницы. Для этого требовалось выработать логичную линию поведения и придерживаться её неукоснительно. В какой-то момент начало получаться, и я почувствовал себя как никогда уверенным, проходя по улице Горького и не обращая внимания на поток встречных девушек, оказывающихся при ближайшем рассмотрении (наверное, я шёл, забыв очки дома) Оксанами Чаренцевыми. Мне понравился такой удобный эффект моего зрения, и я стал смотреть поверх их голов на вторые этажи близлежащих домов, на балконах которых также скопилось немало моих новых одноклассниц. Спрятавшись от них в каком-то подъезде, я зашёл в маленький кабинет без окна с одной единственной кушеткой и запер изнутри дверь с табличкой «Палата №6». В наступившей темноте я ощупью добрался до спального места и сел на эту жесткую мебель, ощутив мягкое прикосновение губ очередной Чаренцевой к моей щеке. Содрогнувшись от ужаса, я открыл глаза и увидел близко её встревоженное лицо.
   – Влад. Ты что-то бормотал во сне, – с беспокойством в голосе проговорила она.
   – Ты тоже, – не растерялся я, нехотя возвращаясь в реальность, отличавшуюся всего одной, но опасно приблизившейся ко мне Оксаной.
   Она извлекла из своей сравнительно небольшой сумки, которую пронесла в салон, пару аппетитных бутербродов с тонко нарезанной ветчиной, и предложила мне один из них. Запах оказался настолько восхитительным после нашего длившегося уже второй час путешествия, что я мысленно простил ей эту коварную выходку и, благодарно кивнув, вгрызся в угощение. Съедобных предметов для ответного жеста вежливости у меня в карманах не нашлось. Чемодан, начинённый бабушкиными консервами и прочими явствами, покоился где-то под нами, но был также недоступен, как мелькающие за окнами деревья и телеграфные столбы. Чтобы не «потерять лицо» перед позаботившейся о моём здоровье девушкой, я с невинным видом кота Матроскина поинтересовался: « А нет ли у тебя случайно ещё одного непра-авильного бутерброда?» Ответом был звонкий смех одноклассницы.
   – Вот теперь вижу, проснулся. Сейчас в Новоазовск заедем и сделаем остановку. «На туалет», – как Инга Стефановна сказала, – продолжая смеяться, проинформировала меня она.
   Действительно, наш «Икарус», проскочив пост ГАИ и наименование городка, выполненное объёмными когда-то синими бетонными буквами на побеленном известью фундаменте, с характерным гулом моторного тормоза-замедлителя снизил скорость и медленно въехал на городскую улицу с одноэтажными чистенькими домиками-мазанками, выкрашенными той же извёсткой, с соломенными крышами и яркими голубыми наличниками на окнах. На крышах некоторых, рядом с красными печными трубами из кирпича громоздились гнёзда из веток, в которых на длинных тонких ногах стояли аисты.
   – Аисты. Причём здесь аисты? И, почему они не улетают на юг? – в недоумении спросил я, провожая взглядом сказочную инсталляцию.
   – Влад, они же искусственные, – прошептала соседка мне на ухо.
   – Сам вижу, не глухой, – скаламбурил я, чтобы не развивать тему о моём зрении на случай, если мой глупый вопрос был услышан третьими лицами.
   Третьи лица, впрочем, были заняты своими разговорами. Автобус тем временем плавно подъехал к большой клумбе посередине трассы, вокруг которой было организовано круговое движение, и остановился, пропуская справа междугородный «ЛАЗ» из Донецка. Обогнув клумбу, мы устремились за ним и, проехав метров восемьсот, перед парой длинных навесов над каменными прилавками, служившими здесь центральным рынком, повернули направо на неширокую, местами заасфальтированную площадь автовокзала. На улице оказалось гораздо прохладнее, чем я предполагал, наблюдая пейзаж за окном из тёплого автобуса. Через пару минут я продрог до костей и еле выстоял очередь из попутчиков в двухместный туалет сельскохозяйственного типа, скрывавшийся за кустами. Заглянув в салон бурчавшего на холостых оборотах «Икаруса», я не увидел свою соседку на нашем месте и сам решил пробежаться по окрестностям. Правда, пятнадцать минут, объявленных водителем до отправления, уже наполовину истекли. Впрочем, мне хватило и пяти, чтобы пройти через открытый рынок до самого здания автостанции, за которым высился 4-х этажный жилой дом из белого кирпича. В киоске «Союзпечати» купил свежий номер газеты «За рубежом» и зачем-то, «Вестнiк Приазовья». В долгой дороге существовала вероятность, что мне захочется почитать. Украинскую же газету за 15 копеек купил скорее для коллекции. У багажных отсеков автобуса столпились ребята и девчонки. Они копались в своих сумках и чемоданах, доступ к которым любезно предоставил водитель в связи с экстренным похолоданием, доставая свитера, шарфы и продукты. Немного подумав, я примкнул к ним и, отыскав свой чемодан, извлёк из него сумку с продуктами от бабушки. «Шерстяной свитер тоже пригодится», – решил я, стараясь не сильно стучать зубами. Танита оказалась рядом со мной, одной рукой умудряясь удерживать бумажный пакет с продуктами и полы своей пушистой короткой шубки, а другой пыталась приподнять свою громадную сумку, чтобы вернуть в багажник. Я помог девушке справиться со второй задачей. Та смущённо улыбнулась, сверкнув белками больших почти чёрных глаз.
   – Спасибо…, – проговорила она, выглядывая из шерсти воротника. – Я, Танита.
   – Влад, – лаконично представился я, с интересом оглядывая необычный профиль мулатки.
   – Очень приятно! Без тебя я бы ни за что не справилась с этим баулом.
   – Мне не трудно, обращайся!
   – Хорошо! Хочешь? – с застенчивой улыбкой, глядя мне прямо в глаза, поинтересовалась она, протягивая ярко-жёлтый банан, который извлекла из своего пакета.
   Сценка слишком напоминала мультфильм про обезьянку с острова Саругасима, и я невольно рассмеялся, краснея, боясь обидеть девушку. С удивлением обнаружил, что она вместо того, чтобы обиженно поджать свои пухлые губки, тоже звонко рассмеялась.
   – Ну, да. Что ещё африканка может предложить белому русскому школьнику при первом знакомстве… – хохоча, проговорила она.
   – Конечно, банан! Что же ещё? – подыграл я ей, давясь от приступов смеха.
   Порывшись в своей продуктовой корзине, извлёк плитку шоколада «Алёнка» и безмятежно улыбаясь, вручил Таните.
   – Спасибо, Влад! Шоколад – моя слабость. Мама говорит, что это из-за него я такая.
   Она забавно обвела выразительным взглядом свои руки и волосы, вызвав у меня очередной приступ смеха.
   – А если серьёзно, ты из какой страны? – оценив шутку, решил я прояснить для себя вопрос.
   Мулатка серьёзно посмотрела на меня, затем развернула передо мной свою гербовую справку, и я с удивлением прочитал: Нгомо Танита Джимовна, 13 / 04 / 196…, место рождения – город Минск, БССР. Позабавившись моим неподдельным удивлением, девушка продемонстрировала свои ослепительно-белые зубы в широкой улыбке.
   – Я замёрзла, пошли в автобус. Потом поболтаем, – предложила она, ловко взбежав по крутым ступенькам в салон.
   Я зашёл следом и еле успел заметить мех неизвестного зверя, стремительно скрывшийся за высокими спинками пятого ряда сидений.
   Моя одноклассница расположилась на нашей «галёрке», разложив на газете сыр, котлеты и бутерброды с колбасой. На моём сиденье возвышался внушительных размеров термос и две кружки с дымящимся чаем. Я примостился рядом с термосом и начал извлекать из своей сумки яйца, хлеб, соль, банку с огурцами, художественно заполняя свободный участок своего сиденья. На лотке с жареными фрагментами курицы Оксана остановила мою руку.
   – Достаточно, Влад. Это даже ещё не обед. Нам долго ехать. Оставь на вечер.
   – Хорошо, – согласился я. – И тебе приятного аппетита!
   По всему автобусу витали ароматы еды. Все сосредоточенно уплетали свои запасы и не заметили, как «Икарус» плавно закачался на ухабах, покидая студёный приазовский город.
   Мне нравилась скорость, с которой мы мчались по степи. Вдоволь наевшись и выпив чаю, мы с Оксаной рассеянно смотрели в окна в надежде увидеть какие-нибудь достопримечательности. Убаюканный монотонным гулом мотора и рассказом моей соседки, тему и суть которого не взялся бы сформулировать, я задремал. Проснулся в очередной раз от внезапно наступившей тишины. Вернее, гул «Икаруса» никуда не пропал, доносившиеся из салона редкие разговоры тоже никуда не делись, не было слышно лишь Оксану, и это было настолько необычно, что заставило меня окончательно проснуться. Девушка по-прежнему сидела рядом, прикрыв глаза. А причиной «тишины» оказался маленький кассетный плеер, от которого к её ушам тянулись тонкие проводки. Что-то психоделическое слабо слышалось из наушников, если я приближал голову к её волосам. Но больше всего мне понравилось этого не делать, а представлять, что я путешествую действительно один. Мне при этом никто не мешает думать и мечтать о том, что я еду (Т-с-с, никто не должен этого узнать!!!) на встречу с Машей. Снова нестерпимо захотелось услышать её голос, поговорить, обменяться весёлыми шутками, почувствовать её аромат, прикосновения рук, в общем, делать всё то, чем ещё совсем недавно мы могли заниматься с ней хоть каждый день. И хоть нас разделяло ещё, Бог знает сколько километров, я готов был подождать. А пока, есть время узнать мою девушку получше. Для этого, я захватил с собой Машину книжку и с удовольствием углубился в чтение.
   ***

   …Папа петлял по узким, мощёным булыжником улочкам старого города, изредка обмениваясь негромкими репликами с мамой. А я во все глаза рассматривала незнакомые дома, людей, вьючных осликов и мотороллеры с маленькими кузовами, загруженные кучами разнообразных фруктов и овощей. Мы с Мишкой договорились: я смотрю в левое окно, а он – в правое. Запоминаем всё интересное, а потом рассказываем друг другу. Тем более что между нами на заднем сиденье расположился дядя батоно Георгий, который умудрялся быть одновременно и папиным другом, и хозяином дома, в котором мы остановились, и нашим экскурсоводом в этой поездке. Эта последняя роль давалась ему, по-моему, не очень хорошо. Во-первых, в отличие от большинства грузин, встреченных нами, он был неразговорчив. Папа рассказывал, что он работал в НИИ химической промышленности Академии Наук Грузинской ССР, знал, из чего состоит любая вещь и любой материал на Земле, и писал очень интересные исследовательские трактаты на родном языке, постоянно обеспечивая работой университетских переводчиков, чтобы его книги могли прочитать и другие учёные в мире. Он готов был рассказывать о народе, обычаях, городах и прочих интересных местах своей Родины, но только если ему задавать вопросы. Во-вторых, он если не помнил какого-то русского слова, не задумываясь, заменял его грузинским, не замечая, что слушатели теряют логику и суть его рассказа, пока кто-нибудь, чаще всего папа, преодолев приступ вежливости, не переспрашивал, что же всё-таки он имел в виду. Порой, мы задавали ему вопрос о каком-то интересном месте и потом долго слушали его неторопливый рассказ-ответ уже после того, как уехали оттуда за десятки километров. Лучшим способом узнать от него о Грузии было – остановиться в каком-нибудь уютном ресторанчике или летнем кафе, которых в Тбилиси имелось несчётное количество, напротив какой-либо из достопримечательностей города. И, позволив официантам загрузить стол национальными блюдами и вином, слушать полные лингвистических загадок истории батоно Георгия, не заботясь о течении времени. А сейчас мы ехали в Ботанический сад, слушая его историю о реке Кура, громко шумящей где-то внизу, за бетонными стенками слева от автодороги. Иногда дядя Георгий называл реку Мтквари, особенно, когда увлечённо рассказывал о химическом составе её воды и примесей, и мы недоумевали, о какой же из рек продолжается рассказ. Примесей было много. Мы с Мишкой сбились со счёта от названий, наблюдая их своими глазами. В черте города река была полноводной и не очень быстрой, но воду в ней нельзя было назвать прозрачной. Я бы и водой эту жёлтую густую жидкость назвать не осмелилась. По словам батоно, эта грязь образуется после того, как хорошая вода (что собственно и означает грузинское слово «мтквари») с ледников турецкого Кирисин-дага и Боржомского ущелья пробив себе русло в долинах, сложенных из туфа, мягких известняков и глинистых почв, набирает в себя все эти образцы, образуя настоящий коктейль – рай для химика.
   До ботанического сада мы не доехали. Припарковали машину на площади у подножья горы Мтацминда вблизи нижней станции фуникулёра. Поднялись пешком до церкви св. Давида (Мамадавити) и Пантеона, в котором в числе самых знаменитых и почитаемых грузинами общественных и политических деятелей, ученых, писателей батоно Георгий указал нам на могилы княгини Нино Чавчавадзе и её мужа – русского дипломата и писателя Александра Грибоедова. (Первая знакомая мне по урокам литературы фамилия.) Выйдя из прохладного Пантеона, расположенного на склоне горы, мы прошли по узкой заасфальтированной тропе к настоящей пещере. Правда, попасть в неё можно было только через лабиринт толстенных бетонных стен и стальную дверь толщиной под два метра, которая закрывалась мощными электромоторами при опасности ядерной бомбардировки. Георгий рассказал нам, что из небольшой пещеры строителями метрополитена пробит тоннель сквозь гору, который был оборудован под бомбоубежище для трехсот тысяч жителей Тбилиси. А лабиринт на входе призван защитить их от ударной волны ядерного взрыва, если бы бомба упала на город, расположенный в долине, как на донышке гигантской тарелки. Мы шли по прохладному тоннелю, больше напоминающему череду спортзалов с железными дверями, ведущими в жилые отсеки и хранилища с запасами продуктов и топлива, пока, миновав очередную толстенную дверь, наконец, не вышли на залитую ярким солнцем площадку, вырубленную в скале на противоположном склоне горы. Вид с этого места после полутора километров унылого бетона нам показался чудесным и загадочным, словно иллюстрация из книжки Артура Конан-Дойля «Затерянный мир». Я побежала к скалистой стене, увитой лианами и начала карабкаться по еле заметной тропинке вверх к небольшому балкончику, на котором рассмотрела яркий красный цветок. Мишка встревожено что-то крикнул и бросился за мной. Но я быстрее заняла высоту и позвала родителей, чтобы они сфотографировали нас с братом среди этой красоты. Кроме того, с этого балкончика можно было рассмотреть сквозь свисающие с высоких деревьев лианы дно ущелья с блистающей на солнце водой горной реки. Это и был Ботанический сад, вернее его начало. Чтобы его осмотреть, мы двинулись через джунгли по залитой солнцем широкой тропинке, плавно спускающейся вдоль стены ущелья. Отовсюду слышались крики птиц и стрёкот цикад. Можно было спуститься к самой реке и сразу. Для нетерпеливых туристов в скале даже были выбиты ступеньки и натянут трос, игравший роль перил, но мы решили получать впечатления не торопясь. День был очень жарким, но здесь я не замечала этого. В пронизанных солнцем джунглях, словно материализовавшихся вдруг из книжек Киплинга, дышалось легко, и откуда-то доносилось дуновение прохладного ветерка. Батоно Георгий как раз приступил к описанию этого феномена Сололакского хребта. По его словам, прохладу даёт река на дне ущелья. Водопад, к которому мы направляемся, охлаждает воздух, который становится тяжелее и «ползёт вниз самотёком» по течению реки, давая растениям и туристам, оказавшимся здесь, живительную прохладу и возможность укрыться от городского смога, суеты и жары. Далее следовало описание химического взаимодействия солнечных лучей с хлорофиллом из зелёной листвы растений, которое должно было объяснить нам, почему именно здесь содержание кислорода в воздухе выше, и дышится легко и свободно. Но я не стала слушать Георгия, а спустилась по узкой тропке к самой реке, скинула босоножки и зашла в обжигающую студёную воду как раз в месте, где русло, сделав небольшой поворот, намыло золотистый песочек и мелкие камешки, образовавшие маленький пляжик. Почти сразу я нашла в прозрачной воде несколько тёмных, почти чёрных осколков какого-то минерала и, схватив свою добычу, поспешила на берег, потому что от холода уже не чувствовала ступней ног, как будто наступала на воздух над землёй. Камушки были очень похожи на стекло, если бы не мутновато-чёрный цвет и странная форма на сколах. Родственники успели отойти довольно далеко, слушая рассказ нашего гида о реликтовых растениях этого уголка природы. Я их догнала и, забыв о вежливости, встряла со своими вопросами, протянув батоно Георгию свои образцы. Он повертел их в руках, посмотрел через один из осколков на солнце и сразу переключился на рассказ о залежах обсидиана или вулканического стекла, которое здесь добывали. «Это очень твёрдый минерал, который в древности жители, населявшие эти места, использовали для изготовления каменных топоров, ножей, наконечников копий и стрел. Также, из него делали статуэтки. Все эти предметы позже были найдены археологами и сейчас выставлены в краеведческом и этнографическом музеях города». Этнографический музей мы планировали посетить завтра, поэтому Георгий приберёг подробный рассказ о химическом составе обсидиана для этой экскурсии.
   Водопад оказался за углом ущелья, и как только мы обошли очередную скалу, следуя направлению реки, оказались как будто в каменной чаше, наполненной водяным туманом и шумом от потока воды, ниспадающего с высоты метров пятнадцать. Озерко было диаметром не более трёх десятков метров. Сквозь толщу чистейшей воды можно было наблюдать разноцветные камни на дне. Я-то уже знала секрет этой воды, но не успела рассказать брату. Мишка скинул футболку, джинсы и с разбегу прыгнул в озерко, и почти сразу же выпрыгнул вверх, как будто под поверхностью воды был натянут батут. (О! Интересно, а можно ли такой аттракцион сделать в домашних условиях?) Шум водопада заглушил звук его восклицания, ну точно, как в фильме «Тарзан». Мы с папой быстро догнали его, попытавшись вытереть полотенцем для рук, которое оказалось в корзине с продуктами для пикника. Эту корзину мама приготовила сегодня утром по совету Георгия, когда мы бродили по рынку среди разгоряченных торговлей грузин, осликов, овощей, кувшинов с вином, шашлыка и разнообразных аппетитных запахов разноцветных национальных специй. Пока большой дрожащий Мишка сох, завернувшись в салфетку (невероятно забавное зрелище), мы расположились в сделанной из деревянных брёвен веранде, одной из десятка, расположенных в разных укромных уголках джунглей в этом живописном месте. Остальные беседки тоже были заняты прочими посетителями Ботанического сада, которые успели добраться сюда раньше нас. Запах шашлыков доносился из верхнего деревянного строения кафе, название которого было написано искусно вырезанными из дерева красивыми, похожими на ветки виноградной лозы буквами, «изобретёнными Месропом Маштоцем – учеником основателя Грегорианской церкви для письменности всех армян и грузин» (цитата из рассказа батоно Георгия). Они помещались на крыше, состоящей из пучков бамбуковых палок. На русский перевод дерева у резчика, видимо, не хватило, а я не разобрала название, которое вскользь произнёс батоно Георгий, когда заказывал подошедшему официанту шашлык. Несколько тарелок с восхитительным на вкус и запах блюдом оказались на нашем столе очень быстро, и мы набросились на угощение с энтузиазмом львов, не евших целую неделю. Это был самый вкусный шашлык, который мне довелось попробовать в жизни! Я отключилась от прослушивания истории о крепости Нарикала, которую мы так до сих пор и не увидели, хоть шли практически под ней через ту длинную «нору». Батоно Георгий, впрочем, не обиделся, когда увидел, что все его слушатели сосредоточенно жуют. Он налил всем по половине бокала красного грузинского вина из глиняного кувшина с замысловатыми изображениями виноградной лозы на пузатых боках, а затем произнёс не самый короткий, но очень мудрый тост, смысл которого, к сожалению, безнадежно потерялся из-за проскочивших нескольких грузинских слов. Папа поддержал друга, добившись от него комментариев, чтобы все поняли, о чём всё же шла речь. Понятно, что мне вина не досталось, зато в моём полном распоряжении был кувшин холодного крюшона из ягод и каких-то специй, немного напоминавший по вкусу «Тархун». Мишка, попробовав «мой» крюшон, быстро освободил свой бокал от вина и стал «помогать» мне запивать мясо с ткемали. Под шум водопада разговор продолжался. Мама задавала вопросы Георгию, а он с удовольствием отвечал, как обычно неторопливо и обстоятельно. Официант несколько раз водружал на наш стол то добавку шашлыка, то порезанные овощи, то грузинские соусы ткемали, сацебели, от которых снова и снова текли слюнки… вопреки чувству сытости.
   Мы буквально «тащились» по каменной лестнице-тропинке, выводящей из живительной прохлады чаши водопада на жаркую верхнюю площадку горы Мтацминда (ещё одно «вкусное» слово, похожее на ириску), на которой поместились несколько достопримечательностей Тбилиси сразу. Это верхняя станция фуникулёра, телевизионная башня, удерживаемая стальными растяжками, словно выраставшими прямо из скалы и ресторанчик с открытой верандой на смотровой площадке, с которой открывался потрясающий вид на весь город, буквально лежащий у наших ног. Своим «ФЭДом [21 - ФЭД – марка советского фотоаппарата.]» за время нашей экскурсии я сделала кучу фотографий, и тут на самом интересном и красивом месте закончилась плёнка…. Последняя из тех, что мы взяли с собой!… Блин! Похоже, все мои эмоции мгновенно оказались на виду. Мама, желая сохранить мирный микроклимат и «усмирить своего тигрёнка» (дословная цитата), потащила меня к белому киоску с сувенирами, в котором купила одну фотоплёнку, и мы заняли очередь в кассы фуникулера. Следуя какой-то национальной примете, билеты на этот «горный трамвай» начинали продавать строго за пятнадцать минут до рейса, который ходил вниз один раз в сорок пять минут. Пока мы стояли среди туристов, желающих успеть попасть в число пассажиров в поднимающийся вагон, я перезарядила фотоаппарат и продолжила фотолетопись нашей грузинской эпопеи. Мужская часть нашей группы подоспела, когда невероятной формы стеклянный вагон вползал в ступенчатый павильон. Немного было похоже на станцию метро, если бы не угол наклона и толстенный стальной трос, на котором висел «трамвай», и который через большое колесо, закреплённое в верхней точке станции, проходил под рельсы и снова возвращался вниз. Батоно Георгий рассказал, что этот второй конец троса прикреплён ко второму вагону, тому, что как раз сейчас въезжает в нижнюю станцию фуникулёра. Словно гирьки на цепочке в часах с кукушкой, эти вагоны ползали туда-сюда, компенсируя большую часть своего веса весом соседа, а электрической лебёдке оставалось лишь задавать направление и слегка помогать поднимать излишне тяжелых пассажиров, если едущих в противоположном направлении было меньше или они неплотно поели. (Вот тут до меня дошёл смысл обильных и вкусных блюд кафе и ресторанчиков на вершине горы). Мы зашли в голубой вагон, похожий на диковинную помесь трамвая с корабликом, выполненную инженером – почитателем таланта Сальвадора Дали. Я раньше никогда не видела таких транспортных средств. Оно ни на что не было похоже. Судя по выражению лица брата, ему тоже такие не встречались. Каждая из четырёх двухстворчатых сдвижных дверей, открываемых просто руками, вела в просторный салон-куб без сидений, зато с широкими окнами во всех стенах. Из верхнего куба через сильно наклонённую стеклянную крышу была видна крыша нижнего куба, за ним – следующего. Вниз смотреть было страшновато. Зато, как только наш… м-м-м, трамвай (пусть, будет такое название этому транспортному гибриду) начал движение с характерным железным перестуком и гулом покинув станцию, по сторонам открылся потрясающий вид на склоны и город внизу. Посмотрев в левое окно я, наконец, увидела телебашню во всей её красе. С верхней площадки из кафе, где мы сидели, она не впечатляла. Сложно переплетенные мощные стальные трубы просто уходили высоко вверх. А сейчас я фотографировала изящную мачту, которую от прыжка с горы вниз удерживает пара штанг, образующих летящую, похожую на птицу конструкцию. Вагон спускался не спеша, предоставляя возможность пассажирам вдоволь насмотреться на потрясающие виды по сторонам. Справа вдоль всего пути шла лестница из бетонных ступеней без перил, видимо для путевых рабочих. Спустившись метров на триста, где-то на середине склона вагончик резко принял вправо и остановился, а я увидела красного близнеца нашего транспортного средства, показавшегося ещё более несуразным и неуклюжим, чем наш (форму вагона, в котором мы ехали, я начала уже забывать). Дверцы нашего и соседнего вагончиков открылись, выпуская некоторых пассажиров на промежуточной станции, с которой можно было вернуться через Пантеон тем же маршрутом, каким мы попали на гору. Повисев минут пять, наш вагончик, снова не торопясь, двинулся вниз к утопающей в зелёных кронах деревьев нижней станции фуникулёра – ансамблю башенок, фризов, стрельчатых окошек с рамками в виде звёзд Давида и замысловатым орнаментом фресок на белоснежной стене. Батоно Георгий между тем, рассказал, что герои Ильфа и Петрова из «12-ти стульев» – Остап Бендер с друзьями прокатились на фуникулёре, а художник-примитивист Нико Пиросмани, талант которого очень уважают в Грузии, изобразил гору Мтацминду с фуникулёром на одной из своих картин. Я видела несколько его полотен на выставке и поняла, почему именно он со своим видением людей и предметов проникся уважением к этому виду транспорта…

   ***
   «Интересно автор пишет! А я никогда не была в Грузии», – услышал я над самым ухом беззаботный голос попутчицы и нехотя закрыл книжку.
   От чтения на ходу глаза устали, и такое возвращение в реальность оказалось для меня своевременным. Но, для порядка я проворчал что-то недовольное, выглядевшее безуспешной попыткой ещё хоть на несколько минут не пускать никого в мой внутренний мир.
   – Владик. Дай своим глазам отдохнуть, – продолжила вторжение Оксана, ласково прикоснувшись к лицу, чтобы снять с меня очки.
   – М-м-м! Ну не на-адо, – попробовал я протестовать, хотя в глубине души был тронут заботой девушки.
   Она быстро спрятала их в свою сумочку, а потом закрыла своими тёплыми ладошками мне глаза.
   – Всё. Теперь спи.
   Это было настолько неожиданно, что я замер, не предпринимая попыток отстранить её руки от своего лица. Так и сидел, притихший, не зная, что делать. Она мягко притянула меня за голову вниз, к себе на колени, и я почувствовал, что лежу на мягком вязаном, том самом «нашем» шарфике, свёрнутом в виде подушки. «Ещё не хватало, чтобы она начала меня гладить по голове, как ребёнка», – успел подумать я, прежде чем ощутил прикосновения её рук к своим волосам. Не хотелось открывать глаза. Не хотелось нарушать эту реальность (а, может быть это был всё-таки сон?) своими глупыми протестами. И копаться в своих чувствах, раскладывая свои поступки на правильные и неправильные полочки, тоже не хотелось. Вскоре подумал, что не прочь выполнить её команду. Оксана осторожно взяла из моих рук книжку, позволив окончательно расслабиться. Мерный гул «Икаруса» куда-то делся, и только мягкое покачивание, как в детстве напоминало о продолжающемся путешествии.

В Москве. Всё будет хорошо

   Утром приехал папа. В одиннадцать часов, когда Маша ещё нежилась в постели, зазвонил телефон, и такой родной басовитый голос пожелал доброго утра. Девушка, мигом проснувшись, выскочила из тёплой кровати и в три прыжка добралась до ванной. И пока Фёдор Тимофеевич покупал в баре гостиницы закуски, чтобы позавтракать с дочерью в номере, и поднимался на лифте, она успела принять душ, высушить волосы феном и одеться, чтобы встретить отца и быть готовой к любым событиям начавшегося дня. Досадовала лишь необходимость ходить с костылём. Протез разваливался и едва держался на ноге.
   – Папка! Как я рада, что ты приехал! – бросилась на шею отцу Маша.
   – Дочурка! Красавица моя! – прогремел тот с радостной улыбкой.
   После переживаний и неизвестности вчерашнего дня он смог успокоиться только сейчас, когда нежно гладил по голове любимую дочку, утонувшую в его крепких объятиях. Поверхность стола быстро заполнилась всякими лакомствами и узенькими стеклянными бутылочками с лимонадом «Fanta», и девушка набросилась на угощение, чувствуя мудрость поговорки о том, что аппетит приходит во время еды. Отец не отставал от дочери, с энтузиазмом поедая бутерброды. Он практически не завтракал, улетая из Ростова ранним рейсом. Вчерашний звонок посреди учебного занятия оказался громом среди ясного неба, заставив Фёдора Тимофеевича срочно поменять расписание своих занятий, согласовать с другими преподавателями и деканом короткий внеплановый отпуск. Пришлось просить ректора о помощи, чтобы организовать по брони Университета билет на самолет в столицу. Всё это время терзали мысли о том, как чувствует себя Машенька. «Должно быть, сильно испугалась такого поворота событий. Ведь, она долго готовилась, надеялась на помощь и успешное протезирование, чтобы снова иметь возможность ходить. Да, выпал из поля зрения этот Ливано-Израильский конфликт, о котором в последние два месяца твердили в „Новостях“. Должен был предвидеть, что эта далёкая локальная война может оказаться опасной для дочери, которую практически одну чуть не отпустил в самое её пекло», – думал он, слушая рассказ Маши, и стараясь дельными советами поддержать её энтузиазм в разрешении внезапно возникшей проблемы. За ночь, проштудировав иностранную медицинскую книжку-справочник, девушка выложила перед отцом стройный план действий:
   – Сегодня мы должны позвонить в Филатовскую больницу. Если там не помогут, то нужно поехать в клинику при мединституте им. Сеченова, чтобы там проконсультировали по поводу нового протеза. А, затем, на Коровинское шоссе в Московское протезно-ортопедическое предприятие. Там самый известный специализированный завод по производству протезов в Союзе. Там же клиника и реабилитационный центр для пациентов, – вещала Мария. – На крайний случай, в Харькове есть «двойник» этого института, может даже более современный, потому что инженеры из Украины проводят исследования и строят экспериментальные управляемые кинематические и кибернетические протезы.
   – Дочка, какая ты у меня умница! – не переставал восхищаться Фёдор Тимофеевич, оценив основательность и серьёзность проделанной ей работы. – Откуда ты всё узнала?
   Девушка быстро перелистала приобретённую вчера книжку и дала отцу список телефонов. В следующий час они обзвонили не меньше двух десятков специалистов московских учреждений, получив в результате предложение, подъехать на консультацию в институт на Коровинское шоссе, сегодня к 15 часам. Госпитали, в том числе и больница им. Филатова отказались её проконсультировать, поскольку травма была давно, и поводов для хирургического вмешательства в настоящее время нет. Тем более, пациентка не прописана в Москве или в Подмосковье. Затем папа позвонил в Тель-Авив профессору Дезамелю, чтобы предупредить его о проблеме, возникшей с приездом Маши. Они говорили довольно долго и эмоционально. За беглым английским отца девушка не всегда успевала уловить смысл сказанного. Позже папа рассказал, о чём они с профессором спорили. Тот утверждал, что в связи с форс-мажорными обстоятельствами все действия и взаиморасчеты, уже произведенные и планируемые по заключённому Договору, приостанавливаются. И что Дезамель не сможет выслать Машин протез в Советский Союз почтой, поскольку не полностью уверен, что без примерки и доработки по состоянию её ноги на сегодняшний день, он ей подойдет. Не может дать гарантию как указано в Договоре и не хочет нести финансовых последствий, если при пользовании протезом, она себе навредит ещё больше. Папа убедил собеседника, что если оплатит гарантированный депозит, покрывающий возможные судебные издержки, а также подпишет переданную по факсу копию соглашения о том, что не имеет претензий к его качеству, то тогда возможно будет отправить посылку почтой. Они спорили, сколько это может занять времени. Ведь почта СССР доставляет посылки из-за рубежа от трёх месяцев, а Мария уже сейчас не может нормально пользоваться старым протезом, чтобы ходить. Договорились, что Дезамель организует отправку посылки в Рим, где она будет храниться до востребования до 30 января. А папа сможет забрать её во время своей командировки на симпозиум в Неаполе после Новогодних праздников. Маша попробовала убедить отца, что не стоит в такой ситуации тратить средства, чтобы фактически дважды оплачивать услуги израильских специалистов, если можно получить похожее изделие у нас в стране за эти же или даже меньшие деньги. Но он всё равно решил, что запасной вариант всё же лучше иметь, когда по основному их плану ещё нет определённости. Так и решили. До назначенного для консультации в «МосПРОПе» времени было ещё шесть часов, и Фёдор Тимофеевич предложил Маше погулять по Москве. Они спустились в ресторан гостиницы, где основательно подкрепились перед обещающим быть насыщенным днём. Допивая кофе, Маша предложила сначала заехать к Мишке в институт.
   – Вдруг, он сможет отпроситься с занятий и с нами провести этот день? – предположила девушка, посмотрев на отца таким взглядом, что он не смог ей отказать.
   Он и сам очень хотел увидеть сына. Соскучился. Тем более, что представился такой случай. Но планировал заехать к нему вечером, чтобы не мешать занятиям Михаила. Только дочке прямо сейчас требовалась психологическая поддержка. И брат мог бы оказать её ей.
   – Хорошо, дочурка! Поедем, найдём нашего студента.
   Когда спустились из ресторана в холл с непрерывно празднующими на потолке урожай крестьянами и рабочими, папа подошёл к стойке, попросив молодого паренька в фирменном сюртуке вызвать такси. Тот продолжал стоять, узнав в одетой в элегантное пальто красивой стройной девушке с лёгким костылём в руке вчерашнюю заказчицу кофе. Она, похоже, была подопечной этого солидного мужчины в кожаном плаще и шляпе, так походившего на неприветливых людей, привёзших её вчера на чёрной иномарке.
   – Молодой человек! Нам такси нужно прямо сейчас! – попробовал стимулировать застывшего работника гостиницы Фёдор Тимофеевич.
   Тот испуганно взглянул на клиента и дрожащими пальцами стал крутить диск телефона. Не поднимая глаз, сказал несколько слов в трубку и, озабоченно глядя себе под ноги, неуклюже выскочил из-за стойки. Спотыкаясь, направился к выходу на улицу первым, придержав тяжелую высотную дверь перед гостями, и указал на жёлтую «Волгу» внизу. Папа протянул служащему чаевые, но парень отпрянул как ошпаренный, глупо улыбаясь, задом стал пятиться к закрывшимся под действием мощной пружины дверям. Пожав плечами, отец спустился к машине, помогая дочке устроиться на заднем сиденье.
   – Странный молодой человек, – поделился старший Морозов с Марией, когда таксист вырулил с автостоянки на набережную, намереваясь попасть на мост в поток транспорта, движущийся в сторону центра.
   – По-моему, я знаю, почему он такой, – усмехнувшись, проговорила Маша.
   Отец обернулся с переднего сиденья и внимательно посмотрел дочери в глаза.
   – Давай рассказывай, что у вас с ним случилось?
   – Ничего особенного. Просто он не привык ещё, что люди могут быть разными, – спокойно сказала девушка.
   – Так это ты его так напугала? – пряча улыбку, спросил отец.
   – И не думала. Наверное, он тебя боится.
   – Почему?
   – Ты производишь впечатление влиятельного чиновника. – После недолгого раздумья сформулировала ответ Маша.
   – Ладно. Не хочешь, не рассказывай. Но я заинтригован, – отозвался папа и отвернулся, уставившись в лобовое стекло.
   Такси, миновав просторный Калининский проспект, теперь с трудом пробиралось в плотном потоке транспорта через широкую площадь, посреди которой здоровенная голова памятника Карлу Марксу рассматривала внушительную колоннаду Большого Театра. Старинная белокаменная церковь с аркой в толстой стене спряталась за старейшей фешенебельной гостиницей Москвы «Метрополь». Памятник основателю и изобретателю первой русской типографии Ивану Фёдорову стоял в тени «Метрополя» здесь же на вымощенном булыжником пригорке. Маша не успевала переключать внимание с одного памятника на другой. В непостижимой логикой последовательности они возникали среди домов различной архитектуры, парков и площадей. Пока ехали к Мишке, она увидела «железного Феликса», вернее бронзового Феликса Дзержинского на возвышении в центре одноимённой площади. С севера площадь окружали в нелепом сочетании монументальное зловеще-серое здание Лубянки и наполненный игрушками, нравящимися как детям, так и взрослым жизнерадостный «Детский Мир» с высокими в три этажа арочными витражами. Бюст поэта Маяковского у лаконичного торца четырёхэтажного дома, украшенного его же стихами. Маша во все глаза смотрела по сторонам, стараясь не пропустить ни одного дома старинной архитектуры разных стилей, каждый из которых был по-своему уникальным. Москва здесь показалась настолько уютной и не похожей на столицу с её размашистыми проспектами и высотками, что девушка захотела выйти из машины и не торопясь пешком пройтись, насладившись притягательной самобытностью. Очень понравился магазин «Чайный дом» – затейливо украшенный терракотовыми, голубыми и жёлтыми орнаментами с драконами в китайском стиле и черепичными козырьками входов в форме пагод. В нём продавались, как и век назад, привезённые из колоний – чай, кофе, какао, шоколад, о чём извещали надписи, стилизованные под китайские иероглифы. Аромат «мокко» и свежемолотой «арабики» можно было почувствовать даже через закрытые окна «Волги». Напротив – торжественное здание Московского Почтамта с тёмно-серыми гранёными колоннами. Чистопрудный бульвар и одна из первых станций метрополитена «Кировская», построенная в 30-х годах, остались справа. Впереди кишело транспортом Садовое кольцо, а вдали высилось здание другой московской «высотки», очень напоминавшее гостиницу, из которой Морозовы недавно вышли. На самом деле, оно тоже было гостиницей «Ленинградская» – почти копией «Украины», но не такой фешенебельной. Ещё один бронзовый революционер Николай Бауман мелькнул между деревьями, когда машина поворачивала на Спартаковскую улицу. Эти места Маша уже помнила из вчерашней поездки на «Запорожце».
   – Вот сейчас, направо. Проедем станцию метро и через несколько кварталов тот самый Госпитальный вал, на котором Мишкино общежитие стоит, – сообщила отцу девушка.
   – Москвичка ты моя, и тут успела побывать? – улыбнулся Фёдор Тимофеевич, ласково посмотрев на дочь. – А вот теперь задача, самого Мишку найти. Нет идей, откуда поиски начать сможем?
   – Давай с общежития. Спросим у дежурной. Она меня помнить должна.
   – Хорошо. Куда ехать?
   – К новому общежитию из двух высоток. Там ещё трёхэтажная столовая между домами, – пояснила Маша, нетерпеливо высматривая знакомое здание, чтобы показать таксисту.
   Яркое солнце осветило башни, укрывшиеся среди деревьев парка. Вчера ночью они казались серыми и скучными, а парк – заброшенным и неуютным.
   В холле оказалась не та дежурная, что была в прошлый раз. Маша подошла к ней, и пока отец изучал объявления на доске информации, узнала, в каком корпусе занятия у 3-й группы механико-математического факультета 1 курса (факультет и группу она запомнила ещё из того, первого разговора с Мишкой по телефону после его отъезда в Москву). Пока шли через парк к комплексу учебных зданий студенческого городка, девушка с интересом оглядывалась по сторонам. Интересно было наблюдать за пробегающими мимо студентами-первокурсниками, которые здоровались с отцом должно быть, думая, что это преподаватель или даже декан. На Машу, молодые люди бросали взгляды восхищённые и сочувственные. И когда она остановилась, окликнув одного из группки студентов, чтобы спросить дорогу к корпусу «Б», почти все с готовностью согласились проводить до искомого здания красивую девушку, вероятно, новую студентку, которая, наверное, опоздала к началу учебного года из-за травмы. Фёдор Тимофеевич нарочно отстал, наблюдая, как дочка бойко болтала с парнями уже через несколько минут знакомства, а те обступили её со всех сторон, наперебой о чём-то спрашивая и стараясь всячески помочь подняться по лестнице или перешагнуть бордюр. Уже у входа Мария обернувшись, прильнула к высокому худощавому молодому человеку с длинными волосами.
   – Папа, познакомься, это Терентий, – громко крикнула она, подзывая отца подойти. – Это о нём я тебе сегодня рассказывала. Он знает, где найти брата.
   – Здравствуйте! – робко произнёс студент, не зная, куда деть руки.
   – Добрый день, Терентий! – прогудел папа, протянув свою ручищу в приветствии, тем самым избавляя его от неуверенности. – Приятно познакомиться!
   – Мне тоже. А как же Маша, не уехала? – встревожено поинтересовался студент, не отводя глаз от девушки.
   – Мы с дочкой к Мише приехали. Поможешь его найти? – не стал вдаваться в объяснения папа.
   – Конечно, – растерянно ответил тот, с сожалением смирившись, что поговорить с Марией не удастся. – Он скоро выйдет. Сейчас будет математика вон в том корпусе.
   Он указал на здание на противоположной стороне аллеи, поделившей парк надвое.
   – Терентий, я рада снова тебя увидеть! – вмешалась Маша, стараясь сгладить категоричность слов отца. – Да, не получилось у меня вчера уехать. Но, это и к лучшему. В Израиле война сейчас. А протез, – она кивнула на ногу, – его в Союзе закажем. Так что, смогу скоро это выбросить.
   И она приподняла костыль, жестом показав парню свои намерения. Тот взял её ладони своими руками, помогая девушке сохранять равновесие.
   – Маша, я мог бы помочь тебе найти нужных врачей в Бурденко. Тебе хирург нужен? Невролог? Протезист? – глядя в глаза Марии, с жаром заговорил Терентий. – Я там многих знаю. Сам лечился несколько месяцев. Главврач меня должен помнить.
   – Спасибо тебе! – улыбнулась она. – Не беспокойся. Мы уже созвонились с клиникой на Коровинском. Сегодня меня там ждут на консультацию.
   – Отлично! Тогда я смогу вас отвезти. Только отпрошусь сейчас у старосты. – Засуетился студент, резко поворачиваясь, готовый бежать.
   – Подожди, мы с папой не хотели помешать вашей учёбе. К тому же в Москве есть такси, – возразила Мария, удерживая его за руки.
   – Но мне было бы приятно тебе… вам помочь…, – растерянно проговорил Терентий, тушуясь.
   – Вы с Мишкой мне очень помогли позавчера и вчера. Без вас я бы не справилась с… Москвой, – сказала девушка, надеясь, не обидев, поддержать паренька.
   – Папа! Сестрёнка! – раздался вдруг откуда-то сзади такой знакомый баритон.
   Михаил вдруг оказался рядом и занял собой всё пространство, оттеснив на второй план вконец расстроенного Терентия.
   – Как вы здесь оказались? Когда? Что случилось, Маша? Почему ты не улетела? Как нога? Почему с костылём? – Засыпал он присутствующих вопросами.
   – Мишка, подожди! – повиснув на шее у брата, смеясь, попросила сестра. – Сейчас попробую ответить, если правильно запомнила вопросы. Слушай! Приехали на такси. Минут пятнадцать назад. За мной прилетел папа, и мы захотели с тобой увидеться. Сегодня ещё план попасть в клинику на консультацию. Не улетела, потому что в Израиль не пускают на границе из-за войны. А нога не помещалась в протез, в итоге, утром он окончательно сломался. Вот я и снова на костылях.
   Ф-фух! По-моему, ничего не пропустила.
   Девушка театральным жестом вытерла несуществующий пот со лба и посмотрела на брата, едва сдерживая улыбку.
   – Машка, пап! Как я по вас соскучился! Вы привезли мне частичку дома, уютную и весёлую!
   – Вот мы, Морозовы, и снова вместе! – громко констатировал папа, когда немного успокоил эмоции. – Теперь, давайте не терять времени. Я расскажу о наших с Машей планах, а ты, Миша, скажешь, сможешь ли с нами сегодня поездить? Миша, растроганно обнимая сестру, прижался к груди отца, легко поместившись вдвоём с ней в широкие его объятия. Фёдор Тимофеевич, не ожидая такого проявления эмоций от сына, немного растерялся. Стоял, продолжая обнимать детей, пока Маша, еле повернув голову, не пожаловалась на то, что ей тесно и трудно дышать. Отпустив их, любуясь одновременно каждым, он обнял обоих за плечи, бормоча что-то ласковое напоминающим раскаты далёкого грома голосом. Терентий тактично ушёл по-английски, ни с кем не попрощавшись, справедливо полагая, что он здесь лишний.
   – Конечно, пап! – откликнулся с готовностью Михаил, не дожидаясь пояснений. – У нас остались две лекции. Потом у ребят спишу. Поехали, по дороге расскажете.
   И он, бережно обняв за плечи двоих самых дорогих ему людей, повлёк их к выходу из студенческого городка.
   Пока они не торопясь, шли к стоянке такси, Фёдор Тимофеевич кратко рассказал сыну о планах, которые они с Машей составили с утра. А она рассказала брату о своих вчерашних приключениях, вызвав у того противоречивые эмоции.
   – Вот я – олух! Не предвидел, к чему твоё путешествие может привести. Ведь на собрании слушал доклад парторга о конфликте в Ливане. И не сложил два и два.
   – Это я виноват, сынок, – подхватил тему папа. – До последнего не понимал, что дочке поездку в пекло войны организую. Как услышал вчера Машенькин голос по телефону, как молнией мозги прошило. Спасибо, наша погранслужба оказалась начеку. Не допустили непоправимого.
   – Мальчики, не спорьте! – миролюбиво проговорила Морозова, стараясь повысить голос, чтобы быть услышанной. – Всё же хорошо. Я здесь с вами, и мне ничего не угрожает. Кстати, дяде Саше из КГБ действительно спасибо, помог мне, быстро всё устроил с гостиницей, и с папой, благодаря его коллегам, смогла вовремя связаться. А протез и в Союзе хорошо сделают. Папа договорился, сейчас едем в клинику. Может там сразу и удастся его заказать.
   – Сестрёнка, молодчина, не унываешь! – быстро отвлёкся от самобичевания брат.
   Папа ничего не сказал, а когда сели в машину, специально поместился сзади, нежно обнимая дочку. Миша, сидя рядом с водителем в пол оборота, неустанно рассказывал истории, не повторив ни разу даже тех, что Мария слышала вчера.
   Шестиэтажное здание Предприятия Московского протезно-ортопедического предприятия – «МосПРОП», уютно спрятавшееся в глубине большого парка, огороженного чугунной оградой, мало напоминало больницу. Скорее, завод из тех, что обозначаются литерами на скромной табличке у входа. В окнах кое-где уже горел свет, но ни в парке, ни на автостоянке у входа не наблюдалось скопления людей, свидетельствующего о популярности этого места. Морозовы прошли по засыпанной опавшими мокрыми листьями аллее к главному входу, оборудованному пандусом для заезда в инвалидных креслах. Вахтёр выдал пропуска, тщательно переписав данные паспортов всех троих посетителей, потом сам вышел из своей кабинки и нажал кнопку, разблокировавшую вертушку турникета, чтобы они смогли пройти внутрь. Попав в освещённое громко гудящими люминесцентными лампами просторное фойе, по решению какого-то пролетарского дизайнера интерьеров обитое планками из потемневшего от времени лакированного дерева, Маша подошла к большой схеме расположения кабинетов предприятия с вставленными золотистыми планочками с фамилиями специалистов. Актуальность информации была сомнительна, потому что на многих планочках поверх выполненных шелкографией надписей были наклеены потрёпанные бумажки, на которых шариковой ручкой были написаны другие фамилии, которые в свою очередь, были заклеены новыми бумажками и так далее. Фёдор Тимофеевич не стал углубляться в изучение схемы, воспользовавшись телефоном-автоматом на стене, чтобы позвонить сотруднику, с которым предварительно договорился о консультации. Через некоторое время, двери одного из лифтов открылись, и молодая девушка в медицинском халате позвала их за собой. На третьем этаже все вышли, и девушка предложила Маше сесть в одно из кресел на колесах, стоявших здесь же в коридоре. Та попробовала протестовать, но санитарка настаивала, сославшись на правила, принятые у них. Миша, что-то шепнув на ухо сестре, быстро покатил кресло следом за медработницей, устремившейся в длинный полутёмный коридор. Наконец, у одной из широких двустворчатых дверей сотрудница остановилась, и, распахнув их, пригласила посетителей в просторное ярко освещённое помещение, которое трудно было назвать кабинетом. Размерами оно скорее напоминало классную комнату в школе. У входа зеркало и шкаф, за которым задрапированная занавеской пряталась кушетка, белый ростомер и медицинские весы с блестящими гирьками на стальных линейках. Вдоль зеркальной стены тянулась резиновая дорожка с поручнями-брусьями, назначение которой Маша очень хорошо помнила, когда заново училась ходить в больнице. Несколько образцов протезов стопы, голени и бедра стояли в стеклянной витрине, поблёскивая металлическими сочленениями. На стеклянной полке лежала искусственная рука телесного цвета с ремешками крепления к плечу. Там же – протез ладони с пальцами, очень правдоподобно имитирующими настоящие. На стене – глянцевый плакат, явно напечатанный за границей, на котором улыбающиеся молодые люди в альпинистском снаряжении и в шортах, чтобы были видны протезы ног, карабкаются на живописную скалу с надписью «No Limits!». Вдоль окон на просторном разноцветном резиновом коврике в художественном беспорядке разбросаны огромные яркие кубики, шары, разнообразные плюшевые представители фауны и книжки с картинками, свидетельствующие о том, что пациентами здесь бывают не только взрослые. Совершенно не по-медицински, к дальней стене примостился огромный чертёжный кульман. Рядом с ним – знакомый по урокам анатомии человеческий скелет на стойке. Ещё одна загадочная конструкция, напоминающая электрический стул с вертикальной спинкой, располагалась рядом со столом врача. От инструмента для экзекуций он отличался полным отсутствием электрических проводов, а также наличием множества металлических линеек и шкал с делениями, соединённых шарнирно. На них, на движущихся, словно в логарифмической линейке, рамках были закреплены кожаные манжеты, напоминающие собачьи ошейники различного диаметра. На «ошейниках» также располагались шкалы с размерами в миллиметрах. Из-за стола вышла пожилая женщина в старомодных круглых очках, и приветливо улыбнувшись, предложила присесть отцу и сыну на потемневшие от времени деревянные стулья с кожаными вставками. Санитарка почтительно оставалась стоять, подкатив кресло Маши к самому столу.
   – Лариса Германовна, – представилась женщина, выслушав имена посетителей.
   Не теряя времени, папа подробно рассказал об истории травмы и лечения дочери, подкрепив свои слова объёмистой тетрадью – историей болезни Морозовой М. Ф., которую предусмотрительно захватил из дома. Начал рассказывать, почему не получилось поехать за новым протезом. Женщина слушала, казалось, в пол-уха, внимательно вчитываясь в заключения врачей в тетради. Затем, набрала длинный междугородный номер и, поприветствовав какого-то Александра Саркисовича, задала ему несколько вопросов в телефонную трубку. Выслушав ответы, Лариса Германовна оставила в покое телефон и вышла из-за стола, подойдя к Маше. Девушка, внутренне напрягшись, посмотрела на врача снизу вверх, когда та, взяв из рук санитарки рукоятки кресла, покатила его за ширму, попросив мужчин выйти в коридор. Осмотр занял минут десять. Затем, она попросила санитарку отвезти Марию на рентген, подробно объяснив, какой именно снимок ей нужен. Рентгеновский снимок Лариса Германовна внимательно изучила, поставив на подсвеченную белым матовым светом доску на стене своего кабинета. Она объяснила Морозовым, что изготовление нового протеза с учётом времени на подгонку, займёт около недели. Но очередь для лиц, не прописанных в Москве и Московской области, за последние месяцы очень выросла, и ожидание может занять до нескольких месяцев. Заметила, что продолжается рост тела и удлинение костей в культе, что может в какой-то момент повлечь необходимость операции, чтобы стабилизировать её состояние для протезирования во взрослом возрасте. Маша, ранее услышав об этом от профессора Дезамеля, сохранила потаённый страх повторной операции. Но тогда это было лишь предположением. А сейчас девушке стоило значительных усилий сохранить спокойствие, услышав от уже другого специалиста подтверждение мрачной перспективы повторения ещё не забытых месяцев мучительной реабилитации. Отец с тревогой заглянул ей в глаза, но дочка отрицательно покачала головой, показав, что не нуждается в поддержке. Маша поняла самое главное, что здесь и сейчас ей не помогут. Незаметно тронула отца за руку, показав, что пора заканчивать. Фёдор Тимофеевич попробовал «закруглить» затянувшуюся консультацию, спросив, возможно ли на этом предприятии отремонтировать сломавшийся протез. Врач, понимающе кивнув, нажала на своём телефоне одну из кнопок прямого вызова. Из динамика послышался шум и далёкий мужской голос.
   – Николай Петрович! Поднимись, пожалуйста, посмотри, что можно сделать с одним изделием? – попросила Лариса Германовна тоном, не терпящим возражений.
   – Бегу, Лариса Германовна, – послышалось из динамика перед серией коротких гудков.
   Не прошло и пяти минут, как невысокий пожилой мужчина появился в кабинете. Удалившись за ширму вместе с доктором и Машей, он через несколько минут вышел, бережно держа в руках растерзанный протез. «Хорошо империалисты делают! Продуманно!», – бормотал он, ни к кому не обращаясь и с интересом рассматривая, как качается в голеностопном суставе пластиковая ступня с кокетливо накрашенными ноготками. Девушка растерянно оглядывалась, ёрзая в кресле. Михаил заметил обеспокоенность сестры, подошёл к ней и откатил кресло к столу, бережно обняв её за плечи, чтобы успокоить.
   – Машенька, не бойся, они только попробуют восстановить гильзу и сразу отдадут тебе протез, – сказал папа, погладив дочь по распущенным волосам.
   – Сегодня? – с надеждой ребёнка спросила она.
   – Конечно. И мы сразу поедем, дочка.
   – Молодая леди, не извольте беспокоиться, – неожиданно включился в разговор Николай Петрович. – Только попробую отреставрировать и сразу верну. Очень качественная вещь! Жаль, кто-то так варварски порезал гильзу, что, боюсь, не получится запаять. (Фёдор Тимофеевич при этих словах беспокойно оглянулся, словно опасаясь, что все догадаются, что это его рук дело). Нет в нашем производстве такой мягкой пластмассы. Можно, конечно, дихлорэтаном попробовать, но если это не модифицированный полистирол, тогда я совсем теряюсь в догадках, из чего такая прелесть сделана. И как работает клапан выпуска воздуха! Должно быть, держался на ноге, как влитой! Да? А, шарнир, ну точно из титана выточен. Прецизионная вещь, двигается плавно, мягко! Не понимаю, как они смогли спрятать силовой каркас и закрыть сустав без единого разъёма и шва. Поверхность – настоящая кожа!
   Его восторженное бормотание было слышно ещё долго, затихая по мере удаления от кабинета начальницы. Старший Морозов тоже вышел, оставив брата с сестрой рассматривать образцы новинок инженерной мысли в протезировании. Маша действительно заинтересовалась блестящими конструкциями из нержавеющей стали, моделирующими коленный и голеностопный суставы, скреплёнными никелированной трубкой. Михаил осторожно достал изделие из витрины и подал сестре. Девушка взяла в руки оказавшийся неожиданно тяжёлым протез, похожий на макет кинематической схемы из тех, на которых дорисовывают векторы сил в учебнике физики. Холод и тяжесть металла никак не способствовали определению этого механизма, как замены живой конечности. Казалось что, надев эту конструкцию на себя, станешь ходить резкими прерывистыми шагами со скрипом, как Железный Дровосек из сказки «Волшебник Изумрудного города».
   – Не думаю, что какому-то человеку понравится носить такую железку? Только от безысходности, – задумчиво проговорила Маша.
   – Да. Многие не могут позволить себе и такой, – отозвался Михаил. – Сидят в своих комнатах или домах инвалидов, и всё что у них есть – деревянные костыли, чтобы до туалета доковылять.
   – Понимаю, но инженеры, изобретающие эти вещи, разве только механику и физику учили? Здесь же никакой эстетики, только грубая имитация костей человеческого скелета. А как этим управлять? У человека есть мышечный корсет, обеспечивающий ему движение. А как на этой…, – тут девушка замялась, подбирая нужное слово, но так и не найдя, продолжила, – … ноге ходить можно. Ну, сложится сустав в коленке, и добро пожаловать, Земля тебе в лоб!
   – Сестрёнка, точно рисуешь! – усмехнулся брат. Взял у неё протез, с интересом осматривая. – Но здесь есть защита от складывания. Смотри, сила от веса тела направлена вдоль этой соединительной трубки, в заднюю часть шарнира. Видишь, где ось качания? Чтобы сустав… шарнир сложился, нужно бедренную часть приподнять вперед, как будто делаешь шаг. А если нога не гнётся, то длину её при шаге придётся компенсировать, отводя в сторону или приподнимая бедро, что очень непривычно и неудобно делать человеку. Это рассчитано, чтобы кинематику шага повторить. Весьма остроумно, я бы сказал.
   – Да, вижу, твоя инженерная мысль работает в том же направлении. То есть, судьба инвалида – сражаться с силой тяжести, используя модифицированные железные копии деревянной ноги Билли Бома?
   – А, альтернатива у него есть? – принял вызов брат, слишком поздно сообразив, что этим вопросом может обидеть сестру.
   – Есть, вот смотри, – как ни в чём не бывало, продолжила Маша. – Читала вчера в одной книжке, что сейчас инженеры на западе думают о функциональности протезов, и факторы внешности человека, ими пользующегося – на втором месте. Мужская логика, не так ли: решить первостепенную задачу наиболее рационально, то есть – просто. Но, люди так никогда и не смогли повторить всех возможностей живого организма так, как его задумала Природа. Лишь отдельные, важные для них функции, под которые потом всё человечество вынуждено адаптировать свою жизнь. Например, чтобы плавно и быстро двигаться – колесо. Согласна. Очень полезная вещь, особенно в часах. Но в Природе – нет его аналогов. Дальше, для полётов – самолет, и не важно, что братьям Райт пришлось усвоить кучу законов физики, аэро– и термодинамики, чтобы заставить свой отдалённо похожий на чучело птицы аппарат подняться в воздух. Воздушный шар, и тот более естественен, как аналог плавательного пузыря рыбы, хоть и в другой среде. Но ни один изобретатель ещё не повторил скорость и юркость рыб, двигающихся в воде. Создали только неуклюжие пароходы, которым порой и на воде держаться удаётся с проблемами.
   – Есть уже разработки, военные в основном, позволяющие судам двигаться быстрее за счёт улучшения свойств поверхности корпуса или, к примеру, изменять свойства среды, обтекающей судно, делая её менее плотной, ну скажем с помощью вспенивания, чтобы легче скользить.
   Тут Михаил осёкся, потом тихо сказал: «Маш, я не должен тебе этого рассказывать. Секретные разработки военных. О них нам преподаватель говорил, но при условии, что мы никому больше не передадим информацию. У нас вообще институт режимный. Подписку при поступлении давали, хранить тайну».
   – Мишка, я никому…. Но это так интересно! Всё же, хочу свою идею рассказать, не секретную, – улыбнулась девушка брату. – Вот, если сделать такой костюм, типа спортивного трико телесного цвета. Если у кого отсутствует рука или нога, в самом костюме выполнена её замена, как бы протез интегрируется в ткань – оболочку. Управление эластичными волокнами (пока не решила как), связанными с неповреждёнными мышцами, сопряжёнными с утерянной конечностью. Повторяется форма и эстетика тела человека, имитация кожи. Прочный каркас взамен костей, инженеры, слава Богу, делать кое-как научились.
   – Да, а возможности движения – за счет встроенных в эту оболочку гидравлически или пусть электромагнитно сокращаемых движителей типа мышц и тросовых ограничителей, заменяющих сухожилия, – подхватил Михаил идею, загоревшимися глазами глядя на сестру. – Представь, парализованный человек в таком активном костюме встаёт, двигается и живёт без посторонней помощи.
   – И даже с серьёзными травмами и ампутациями нескольких конечностей, человек в таком костюме не выпадет из общества, не потребует к себе ухода и помощи других людей для отправления простейших потребностей, а получит физические возможности наравне с любым здоровым человеком. – Продолжила фантазировать Маша с нарастающим энтузиазмом. – Ты представляешь, сколько людей на Земле могут снова обрести радость движения, нормального общения, и счастье, которое наверняка заслужили. Это и наши солдаты, что ранеными возвращаются с войны, и дети, родившиеся или случайно ставшие инвалидами. Я верю, что изобретёт такой костюм женщина – инженер, биоинженер, знающая на отлично биологию и химию, гидравлику, физику, электромагнетизм, да много ещё чего. И, знаешь, Мишка, я очень хочу стать этой женщиной. Это моя мечта! Я хочу научиться этим наукам. Да, мне не очень даётся химия, да и физика так себе. Спасибо Владу и подругам – помогают не выпасть из программы школы. Но, я обязательно во всём разберусь, выучу и догоню.
   Девушка перевела дыхание, сделав небольшую паузу.
   – Маришка, ты – умница! – восхитился брат. – Идея потрясающая! Сама концепция – повторить живой орган! Сложная задача, конечно! Я подумаю, с чего можно начать и что в первую очередь изучить и напишу тебе в письме. Классная идея! И с необычного ракурса её можно решить, как мне кажется.
   Брат обнял сестру, наклонившись, легко извлёк её из кресла и закружил в воображаемом вальсе, любуясь открытой улыбкой, и восхищённый смелым полётом мысли. Они не заметили, как в кабинет вошли врач, техник в сопровождении Фёдора Тимофеевича. Последний от неожиданности замер, не дойдя до стола.
   – Ого, молодёжь развлекается! – невольно улыбаясь, заметила Лариса Германовна.
   – Впервые вижу, чтобы пациентка нашего учреждения так себя вела, как будто забыла о силе тяжести, – вставил Николай Петрович, протягивая раскрасневшейся девушке отремонтированный протез.
   Миша перестал кружить сестру и осторожно опустил на здоровую ногу, придерживая руками за талию на случай, если у неё закружится голова. Девушка осмотрела аккуратно заклеенную гильзу, на которую мастер снаружи прикрепил петли и продел пару кожаных ремешков, чтобы стягивать протез на ноге для надёжности. В два прыжка она добралась до кресла и, лихо, развернув его на месте, юркнула за ширму. Пока техник размышлял, удобно ли будет пойти за ней, если потребуется помощь или совет, Маша уже вышла на середину кабинета, поправляя джинсы, легонько топнула правой ногой, проверяя крепление.
   – Спасибо, Николай Петрович! Вы дали мне возможность снова ходить!
   И она с радостной улыбкой поцеловала растроганного сотрудника в щёку! Потом схватила брата за руки и, весело смеясь, закружилась с ним в танце, напоминающем рок-н-ролл. Фёдор Тимофеевич, с трудом придав своему лицу строгое выражение, попытался урезонить детей от легкомысленного поведения, но те не обращали внимания на замечания отца, глядя друг другу в глаза и продолжая дурачиться.
   Морозовы шли к станции метро «Речной Вокзал» через запущенный парк, шурша влажными после недавнего дождя листьями, под которыми еле угадывались пешеходные аллеи. Маша сама попросила Мишу показать станции московского метро. А сейчас, отдав костыль отцу, уверенной походкой шла, наслаждаясь вновь появившейся возможностью снова шагать без былых неудобств. Час пик ещё не наступил, но в метро было довольно много народу. Вагон лишь на «Белорусской» немного освободился от пассажиров, толпой устремившихся в переход на кольцевую линию. Девушка во все глаза смотрела на проплывающие мимо станции, не похожие друг на друга, как города. Решили выйти в центре и поужинать в каком-нибудь кафе на Арбате. Чтобы попасть к началу одной из самых старых московских улиц, пришлось перейти по длинному подземному переходу пешком на станцию «Библиотека имени Ленина», пройти её всю насквозь и подняться на эскалаторе к кинотеатру «Художественный». «Мы только что прошли самую длинную станцию метро в Москве», – прокомментировал Миша, когда все Морозовы, наконец, вышли из вестибюля на улицу и окунулись в толпу страждущих «лишнего билетика» любителей кино. Оказывается, ограниченным показом шёл сеанс, ни весть как пропущенной в советский кинопрокат, американской драмы с Джеком Николсоном в главной роли, как гласила афиша на стене сравнительно небольшого кинотеатра с круглым железным куполом над кассами.
   – О, если бы я жила в Москве, наверное, тоже не пропускала бы ни одного интересного кинофильма, – воскликнула Маша.
   – Да, здесь часто кинофестивали проводят, и редкие западные фильмы всего в нескольких кинотеатрах показывают, – отозвался юноша. – Мы с Терентием однажды попали на венгерский фильм «Кондор». Тоже фестиваль, ограниченный показ только в кинотеатре «Будапешт». Билеты чудом достались, через студенческий совет по абонементам. Картина – вещь! Эпический фильм о войне 1865 года на территории, ставшей позже Австро-Венгрией. Актёры отличные! Фильм полноценно дублирован, а не субтитры под кадром. Посмотришь, и тянет совершить что-то значительное, чтобы жизнь стала лучше.
   – Да, дети, а ведь верно! Только через такие иногда открывающиеся окошки в «железном занавесе» можно увидеть, как жили и живут люди в других странах, о чём мечтают, думают. Я сам, когда за границей бываю, всегда стараюсь с разными людьми познакомиться, поговорить, увидеть их быт и составить о них своё мнение. – Подхватил тему Фёдор Тимофеевич. – В нашей журналистике редко когда кому-то удаётся по-настоящему объективный и правдивый материал опубликовать. Пропаганда не может существовать без цензуры, и пока, к сожалению, мы встречаемся с ней не только в новостях по телевизору, газетах и журналах, не говоря уже о радио, но и в искусстве, таком как кино и театр.
   – Пап, но ведь, это неправильно. Нельзя людям закрывать глаза, уши и рот, как тем трём обезьянкам. Люди должны между собой общаться, чтобы дружить и сотрудничать. А когда они живут рядом с такими же людьми, стоят спиной к ним и угрюмо молчат, тогда что их соседи подумать могут? Конечно об оружии, спрятанном под плащом до удобного случая, – быстро заговорила Мария, спеша поделиться своей мыслью. – И начинают опасаться их, и сами на всякий случай запасаются оружием. А что в итоге? Целые государства затевают войну с другими государствами только потому, что в какой-то момент кто-то кого-то не понял или, – что очень удобно среди отвернувшихся и молчащих – пришёл к власти злой человек, притворился, что не понял, и построил вероломный план завоевать соседей.
   – Это ты очень точно заметила, дочка! Молодец! – одобрил папа. – В твоём описании нужно ещё учесть вот что. Если люди дружат, по-настоящему дружат, не так просто их рассорить. Человек обычно не предаёт своих, не меняет своё мировоззрение и ценности. Но народ можно постепенно переубедить той самой пропагандой. А самое эффективное – воспитать молодёжь с раннего возраста на «правильно» в кавычках написанных учебниках, в которых история и прочие общественные науки описаны так, чтобы дети поняли, что такое – «хорошо» и что такое – «плохо» с точки зрения верховного пропагандиста. Когда такие дети повзрослеют и научатся держать в руках оружие, тогда тот верховный сможет легко их использовать для завоевания других стран и народов. Недавний пример – фашистская Германия, и правая рука Гитлера – Геббельс, реализовавший эту схему так эффективно, что смог для своего фюрера подготовить многомиллионную армию и восполнять её потери преданными молодыми солдатами долгие семь лет. В учебниках не пишут, но факт в том, что в Берлине весной 1945 года нацисты вооружили детей 12—14 лет из «гитлерюгенда». Очень подлый и вероломный приём – заставить солдат воевать с детьми. Ваш дедушка был там в то время. Он рассказывал, как наши бойцы отказывались стрелять в подростков и погибали от их пуль и фаустпатронов, выпущенных из подвалов и развалин домов даже после объявления о капитуляции Германии и окончания войны.
   – Это было страшно, пап, – заметил Михаил. – Я помню рассказы дедушки Тимы. Но ведь такого больше не будет, правда?
   Отец, улыбнувшись, потрепал сына по голове.
   – Не будет, если каждый из нас станет помнить о том, о чём только что сказала Маша. Думаю, мозг вам засорить уже никто не сможет. Вы много читали, слышали и знаете, что и к чему в мире происходит. Мы с мамой не скрывали от вас правду и старались рассказывать, как пользоваться жизнью, не обманываясь красивыми картинками. Сейчас каждый из вас начинает своё самостоятельное плавание. Совет вам – не теряйте ориентиры, следите за сигналами и маячками, учитесь читать и понимать людей, а не только написанные тексты.
   Некоторое время Морозовы шли в полной тишине. Как случалось и раньше, дети, услышав заключительную фразу отца, не старались продолжить беседу лишь ради того, чтобы быть услышанными. Марии и Михаилу, если и было что сказать в продолжение, то они предпочли запомнить свои мысли и поговорить об этом в следующий раз. А Фёдор Тимофеевич умел, не объясняя причин, своими фразами дать понять детям, что тема сейчас закрыта для обсуждения. В данном случае, они углубились в толпу гуляющих по старому Арбату разнообразных граждан с открытыми ушами, и не было уверенности в том, что эти уши не наняты какой-нибудь спецслужбой. Поэтому, отец предпочел переключить внимание детей на достопримечательности старой Москвы, удивительным образом соседствующей с современным проспектом и теми самыми высотками-книжками, которые они сегодня утром наблюдали из окна такси. Уголок для туристов очень понравился Маше. Особенно квартал неформалов с примостившимися вдоль кирпичного забора в окружении своих поклонников молодыми людьми, играющими на гитарах песни из репертуаров «Алисы», «Машины Времени» и Владимира Высоцкого. Самодельная мемориальная доска певцу и композитору была прислонена к цоколю одного из домов и засыпана живыми цветами. Поблизости от магазина «Охотник», присев на деревянный ящик, пел низким хрипловатым голосом под гитару песни из альбома недавно «засветившейся» среди ленинградских рок-музыкантов группы «Гарин и Гиперболоиды», худощавый молодой человек с длинными чёрными как у корейца, прямыми волосами. Он же незаметно для часто дефилирующих парных нарядов милиционеров предлагал купить магнитофонные кассеты с записями своих рок-концертов. Фотографы на хорошие профессиональные камеры снимали ничего не подозревающих прохожих и тут же вручали им визитки с указанием адреса фотоателье и временем, когда можно будет забрать фотографии. Многочисленные самодеятельные художники вывешивали тут же на заборе свои картины, среди которых преобладали написанные маслом сюжеты о старой Москве, карандашные портреты и дружеские шаржи на прохожих, согласившихся десяток минут попозировать, сидя на низеньком стульчике. Мемориальная табличка на углу двухэтажного старинного дома с длинным балконом на несколько квартир и афиша на штендере, привязанном собачьей цепочкой к чугунному забору, зазывали прохожих на вечер поэзии в музее-квартире А.С.Пушкина.
   – О! А давайте зайдём, попьём воды Лагидзе? – Предложил Мишка, загадочно улыбаясь.
   – Ну да, рассказывай. Откуда здесь это? «Воды Лагидзе» – в Тбилиси, на проспекте Руставели. Я помню, тогда ещё в шестом классе училась, – отозвалась Маша, недоверчиво оглядываясь по сторонам. – Мы все, кажется, с дядей батоно Георгием заходили, и я пробовала эти разноцветные сиропы из колбочек с минералкой. Шоколад со сливками мне тогда больше всех понравился.
   – Вот сейчас и попробуешь снова свой любимый вкус!
   И юноша потащил сестру и отца к невзрачному жёлтому одноэтажному дому с табличкой «ул. Арбат 42», как будто маскирующему другой просторный двухэтажный дом, окна которого на Арбат не выходили. Пройдя через стеклянные двери подъезда странного вида пристройки, они попали в просторный зал, свет в который попадал, в том числе и через застеклённый потолок. У двери – мраморная табличка на русском и грузинском языках оповещала, что в этом здании располагается культурный центр Грузинской ССР «Мзиури». В вестибюле две черноволосые девушки в национальных грузинских костюмах приветствовали всех входящих словами «Могессалмебит! [22 - Добро пожаловать! (грузинск.)]» и «Гамарджобат! [23 - Приветствуем! (грузинск.)]». Они же улыбаясь, предлагали отведать с серебряных подносов фрукты и маленькие сладости, напоминающие ленинградское печенье. На первом этаже уютный зал с репродукциями картин грузинских художников. Широкая лестница из розового мрамора в центре зала вела наверх, где и располагался магазин, повторяющий своим интерьером тот тбилисский, который так хорошо все Морозовы помнили. Вырезанная из камня фамильная печать Митрофана Лагидзе – основателя марки прохладительных напитков, и несколько картин со сценками из его жизни занимали главную стену зала. Вдоль окон располагался широкий мраморный прилавок, с одной стороны которого продавщицы смешивали сиропы из высоких цилиндрических колб, составленные по оригинальной рецептуре изобретателя, и добавляли шипящую минеральную воду, добытую, как было указано на рекламных афишах, из источников в горах Грузии. Противоположную его часть посетители, пожелавшие насладиться вкусом уникального лимонада, использовали как барную стойку, ставя на неё составленные ими самими шипящие разноцветные коктейли, или спокойно ходили с ними по помещению, любуясь картинами Нико Пиросмани и маленькими бронзовыми копиями работ грузинского скульптора-монументалиста Зураба Церетели. Морозовым пришлось выстоять небольшую очередь, чтобы подобраться к прилавку и отведать чуть позабытые после того семейного путешествия, но так понравившиеся натуральные вкусы лимонада. Маша с теплотой смотрела на брата, как будто вернувшего её в недавнее беззаботное детство. Фёдор Тимофеевич тоже улыбался, глядя на счастливые лица своих таких взрослых детей.
   Ресторанчик «Славянский базар» располагался в приземистом и явно очень старом двухэтажном доме с неровными желтоватыми стенами. Зайдя внутрь, Морозовы поднялись по лестнице, сколоченной из грубо обтёсанных брёвен, на второй этаж. С неожиданно высокого потолка свисало на цепях деревянное колесо от телеги со свечками-светильниками по всему ободу. По стенам из беленого известью кирпича были развешаны оглобли и потёртая лошадиная упряжь, потемневшие от времени деревянные шкафы и полки, заполненные незамысловатыми вещами, характерными для деревенского быта российской глубинки. Чего там только не было! Глиняные горшки, пузатые медные самовары, тарелки, кузнечные меха, прялки, деревянные ложки, чарки с полу истёртой резьбой и даже настоящая гармошка. Несколько потемневших от времени и дыма картин в тяжёлых деревянных рамах изображали сценки из жизни охотников и животных. Полумрак в помещении не позволял оценить его размеры, предоставляя гостям заведения возможность оставаться практически невидимыми другими посетителями. Расположившись за большим дубовым столом на покрытых тёмным лаком деревянных скамьях, наши путешественники занялись изучением меню, также стилизованного под берестяные грамоты в обтянутых мешковиной обложках.
   – В этом ресторанчике, одном из немногих в столице можно попробовать дичь, – сообщил детям Фёдор Тимофеевич.
   – Да, мне рассказывал Терентий, – сказал Миша. – Он здесь оленину ел, давно, еще школьником.
   – А мне интересно, какой вкус у дичи? – подала голос Маша, оторвавшись от чтения бересты. – Ну, к примеру, кабана или косули.
   – Принято, дочка, жаркое из косули – отличный выбор, – одобрил папа. – С мочёными яблоками и малосольными огурчиками. Миша, ты что выберешь?
   – Борщ в большой деревенской миске, вырезку из кабанчика и каравай хлеба. Ну, ещё овощи свежие в нарезке, – прочитал выдержки из меню изрядно проголодавшийся студент.
   – А я, можно тоже борщ буду? – поинтересовалась девушка.
   – Конечно, дочка, и салат из свежих овощей. Да? А на десерт предлагаю всем старинный русский напиток – сбитень, – резюмировал Фёдор Тимофеевич, подзывая официантку в отутюженном белоснежном переднике и русском кокошнике.
   Маша с интересом рассматривала большую картину Василия Перова «Охотники на привале» в резной тяжёлой раме. Она занимала центральное место в незамысловатой стилизации этой русской сельской избы, непостижимым образом засунутой волею дизайнера внутрь небольшого городского дома в сердце столицы. Девушка видела эту картину и раньше, но сейчас по-новому взглянула на мастерски выписанные черты героев, так гармонирующие с настроением, навеянным интерьером. Кроме того, картина была совсем не похожа на полотна Н. Пиросмани.
   – Пап, скажи, что решили? Как Маришке помочь?
   – Вот, сейчас мы это и обсудим, – сказал отец семейства, подвигаясь ближе к столу, на котором уже материализовался глиняный кувшин со сбитнем и три кружки, а также тарелка с грудой кусков свежеиспечённого каравая.
   Остальные тоже придвинулись, выбрав по краюхе хлеба. Шутливо чокнувшись кружками, наполненными напитком, Морозовы непринуждённо рассмеялись. Фёдор Тимофеевич достал из «дипломата» большой конверт с рентгеновскими снимками и несколькими листами какой-то формы, заполненными мелким ровным почерком – всё, чем снабдила его на прощание Лариса Германовна. Но тут принесли первое и вторые блюда, аппетитно пахнущие салаты, специи, занявшие всю поверхность стола, и ему пришлось снова спрятать бумаги в портфель. Маша, черпая большой деревянной ложкой борщ, только сейчас почувствовала, как сильно проголодалась. Масса впечатлений сегодняшнего дня ещё питала адреналином её кровь, но тяжесть и ощущение дёргающей боли в уставшей от долгой ходьбы ноге вернулось, напомнив о неравных возможностях по сравнению с другими людьми. Впрочем, уверенность и спокойствие возвращались к девушке по мере опустошения тарелок с явствами. Вкус мяса косули почему-то не впечатлил. Вернее, мясо оказалось вкусным, но жестковатым, несмотря на то, что было хорошо пропарено и имело лёгкий привкус маринада. Зато, к окончанию ужина, Мария снова почувствовала в себе силы преодолеть еще с десяток километров столицы пешком, о чём не преминула сообщить родственникам.
   – Сестрёнка, ты – супер! – оценил Михаил.
   – И что, нога совсем не устала? – заботливо поинтересовался папа.
   – Есть немного. Не пойму пока, но терпеть можно. – Ответила дочка.
   – Тогда займу ещё минут десять вашего внимания, – начал отец. – Мы с врачом довольно долго говорили, пока специалист занимался ремонтом протеза. Лариса Германовна очень сожалела, что не смогла помочь в нашей ситуации. Это связано с финансированием и внутренними правилами этого учреждения, предписывающими каждому из филиалов работать со своим населением по прописке. Но! В городе Харькове есть их филиал. Вернее Научно-исследовательский институт протезирования УССР, о котором ты, дочка, кстати говорила утром. Врачи, инженеры, профессора обмениваются опытом, оборудованием, разработками и открытиями. И, самое главное – там нет ограничений по прописке для пациентов. В Харькове помогают людям со всего союза, и даже из стран СЭВ. Заведующий отделением уже ждёт нас с Машенькой завтра на обследование.
   – Папка, здóрово! Значит, всё получится? – не смогла сдержать эмоций Маша.
   – Да, доченька! Завтра рано утром мы с тобой едем в Харьков скорым поездом с Курского вокзала. И уже в четыре часа дня сможем успеть попасть на прием, пожалуй, к лучшему специалисту по передовым методам протезирования в нашей стране, профессору Корженко. – Радостно объявил отец. – Сейчас мы с тобой Мишу проводим на метро, а сами заедем на вокзал, возьмём билеты и потом в гостиницу отдыхать.
   – Пап, я с вами, – категорически заявил Михаил. – Маришке вдруг нужно будет помочь.
   – Я полна сил, как никогда, Миш. А тебе нужно завтра рано на занятия. Ты и так из-за меня пропустил лекции сегодня. – Заспорила Маша, хоть в душе и не желала расставаться с братом как можно дольше.
   Вскочив со скамейки, девушка повисла у него на шее.
   – Желания женщины противоречивы, но неоспоримы, – смущённо пробормотал молодой человек, глядя в счастливые глаза сестры.
   Выйдя из ресторана, Маша взяла у отца костыли.
   – Что, нога разболелась? Может поправить протез? – спросил папа, заботливо поддерживая девушку, пока она приноравливалась идти дальше.
   – Да, видимо, посидели, подкрепились, как виннипухи, и ей стало тесно, – пошутила Маша, стараясь, чтобы её голос звучал как можно бодрее. – Поправить не получится. Потерплю.
   – Так, героиня, давай сейчас на такси и в гостиницу. Миша проводит, – тоном, не допускающим возражений, произнёс папа. – В номере выпьешь лекарство и полежи. А я сам на вокзал заскочу и прибегу.
   – Хорошо, – тихо согласилась она, чувствуя, что возражать глупо.
   По ощущениям, правая нога просто утонула в расплавленной смоле. Не было и речи на неё опереться. Если бы кто-либо заглянул в этот момент её в глаза, то увидел бы в расширенных от боли зрачках молнии гнева на своё состояние. «Еще час назад так приятно было осознавать себя равной среди своих родных, наслаждаясь движением в мастерски отремонтированном протезе. Что-то было не так. Но не снимешь же здесь посреди Арбата джинсы, чтобы посмотреть, что с ним случилось», – думала она, ковыляя мимо Гастронома №2 к обочине Садового кольца, где Мишка уже договаривался с водителем жёлтой «Волги» с шашечками. Стемнело. Снова стал накрапывать дождик, когда брат и сестра вышли из машины у мрачной громады «каменной королевы с двумя вереницами пешек». Преодолеть два десятка ступеней на костылях оказалось непросто. Михаил придержал тяжёлую дверь, помогая сестре зайти. Портье проводил молодых людей взглядом, полным сочувствия, но не догадался предложить девушке кресло-каталку, видимо забыв о существовании в гостинице такой услуги для соотечественников.
   Маша не хотела расстраивать брата ещё больше, потому что сама не знала причины такой резкой боли в ноге. Поэтому, крепко обняв и поцеловав на прощание Мишку в обе щёки на пороге номера, шутливо вытолкала его, закрыв дверь. Костыли с металлическим стуком полетели в угол. На последних частицах адреналина девушка проглотила две пилюли сильного болеутоляющего лекарства, запив «Фантой», закрытая бутылочка которой осталась после утреннего завтрака и чудом не попала под руку уборщице номеров. Сняв одежду, уже сидя на краю ванны, она стащила джинсы и осторожно расстегнула ремешки протеза. Стянуть его с распухшей культи оказалось ещё той пыткой. Стараясь не вскрикнуть, Маша освободила ногу, со страхом наблюдая, как из ссадин на белую эмаль стекает кровь. Гильза внутри тоже была в крови. Девушка включила воду, бросив протез под струю. Стоя под душем на одной ноге, она с наслаждением почувствовала целительную силу воды. Медленно отступала боль и усталость, гудение мышц ослабевало, сменяясь приятным утомлением, как после продолжительного бега. Вытершись мягким полотенцем, она допрыгала до спасительной кровати. Йод, вата, бинт. Привычными движениями медсестры Мария наложила стерильную плотную повязку на ногу. Теперь шевелиться уже не хотелось, но в голове роились тревожные мысли: сможет ли она завтра ходить и вообще доехать за шестьсот километров до заветной больницы? Там ей помогут, можно не сомневаться. Ведь папа не будет просто так обещать. Но за ночь нужно вылечить ссадины. Как? Сама она сегодня лишь до двери номера способна доползти. А чем лечить раны, кроме йода, она не знала. В аптечке, найденной в чемодане, никаких бальзамов и мазей не оказалось. Была лишь надежда, что всё в итоге будет хорошо. Захотелось, как в детстве в трудные минуты услышать чей-либо голос, чтобы кто-нибудь сказал что-то ободряющее. Маша набрала знакомый междугородный номер. Влад ответил после второго гудка. Как будто ждал её звонка. Тёплая волна воспоминаний окутывала молодых людей, пока они разговаривали, негромко, но каждый успел рассказать друг другу новости о себе. Девушка продиктовала ему координаты клиники на Украине, где она уже завтра окажется. Просто так, на всякий случай, но показалось, что друг всё тщательно записал. Кроме того, он в подробностях рассказал о случайной встрече и разговоре с Илонкой. Соскучилась по ней. Спасибо Владьке, что поговорил с подругой, поддержал. Всё-таки он – настоящий друг.
   Девушка листала медицинскую книжку, когда в дверь постучали, и на пороге появился папа. Маша рассказала ему о внезапно возникшей проблеме. Он достал из ванны ещё влажный протез и внимательно ощупал гильзу внутри. На внутренней поверхности эластичный пластик гильзы лопнул как раз в тех местах, где заботливый мастер закрепил заклёпками пряжки для удерживающих ремешков. Острые края трещины при длительной ходьбе повредили нежную кожу, вызвав кровотечение. Фёдор Тимофеевич, похвалив дочку за профессионально оказанную самой себе медицинскую помощь, выбежал из номера и через двадцать минут принёс медикаменты для компресса и лечения раны.
   – Пап, я завтра не смогу ходить, – пожаловалась девушка, наблюдая, как отец прикладывает к ранам ватные тампоны с бальзамом, тщательно забинтовывая культю.
   – Ничего, дочка, завтра посмотрим. Если не сможешь с повязкой идти на протезе, значит – на костылях. А нужно будет – я тебя донесу. Я купил билеты в «СВ» вагон. Так что, нам в поезде никто мешать не будет.
   – Я уже большая девочка, чтобы меня на руках носить, – улыбнулась Маша, почувствовав, как тепло разливается по ноге.
   – Да и папа у тебя не маленький, – парировал Фёдор Тимофеевич.
   – Конечно, пап! – тихо пробормотала она, сворачиваясь калачиком под толстым уютным одеялом.
   Отец гладил дочку по мягким волосам, волнами разметавшимся по подушке. Они еще о чём-то тихо беседовали, пока сон не овладел девушкой. Отец неслышно встал, убрал следы их медицинской практики и расположился в кресле у торшера с книжкой на английском языке, которую читала дочь.

Путешествие. Первый день в пути.

   Сквозь дремоту я услышал голос Инги Сте́фановны, усиленный динамиками, спрятавшимися рядом с лампами индивидуального освещения в полке для шляп и сумочек, протянувшейся вдоль всего салона автобуса. Она что-то рассказывала о творчестве Николая Васильевича Гоголя, и степь, по которой мы сейчас проезжали, имела огромное историческое и культурное значение, навеяв на писателя идею создания романа «Вечера на хуторе близ Диканьки». До самóй Диканьки, Миргорода и прочей Полтавщины мы не доехали километров триста пятьдесят. Наш маршрут проходил значительно восточнее, но по случаю максимального приближения к дорогим сердцу каждого почитателя творчества писателя местам, учительница-экскурсовод посчитала уместным устроить гоголевские чтения с комментариями.
   На середине затянувшейся цитаты из «Вечеров…» наш автобус, перепрыгнув очередную складку местности в асфальте, резко снизил скорость, а в окнах замелькали мазаные известью избы с камышовыми крышами. По обочинам потянулись группки коров, которых из стада забирали домой бабушки, придирчиво осматривая вымя, как будто подозревали, что пастух по пути с пастбища успел бурёнок подоить и незаконно употребить их молоко. Мычащие и гогочущие звуки теперь можно было услышать из приоткрытых окон автобуса и «насладиться» непередаваемым ароматом свежих коровьих «лепёшек». Оксана, не пытаясь перекричать голос из динамиков, нашёптывала мне на ухо, что мы только что въехали в село Гуляйполе – родину революционера-анархиста и кавалера ордена Красной Звезды Нестора Ивановича Махно. Из учебника Истории СССР я помнил портрет человека в папахе, с тонкими чертами лица и длинными волосами. И знаменитое его изобретение, упоминаемое в залихватской песне, старательно разучиваемой нами в третьем классе под аккордеон учителя пения Вениамина Демьяновича: «Эх, тача-нка-рос-тов-чан-ка, наша гордость и краса-а-а! Пу-ле-мёт-на-я тачанка, все-е-е четыре колеса-а-а!». Я иногда задумывался, из каких тактических соображений на неё ставили пулемёт, направленный назад? Наступать с таким задом наперёд ориентированным оружием не сподручно. Сматываться после налётов и грабежей от возмездия преследователей – бывших хозяев награбленного имущества, и расстреливать их веерной очередью из «максима» гораздо удобнее.
   – Но, тогда о чём легенды и песни об освободительной миссии такой Армии? – подумал я вслух.
   – Конечно! О романтике революции, которая никогда бы не смогла победить, если бы политики не перевернули всю историю с ног на голову, – начала одноклассница, пытаясь всерьёз отвечать на мой, как мне казалось, не высказанный вслух вопрос.
   – Ксюш, забудь. Сам не знаю, что бормотал спросонок, – попытался я приостановить энтузиазм девушки, углубившейся в исторические дебри 1918 – 1925 годов.
   – А знаешь, сколько раз и за что попадал в тюрьму при царе герой гражданской войны Григорий Котовский? – спросила она, пропустив мимо ушей мою реплику.
   – Сколько раз – не знаю. А за что? Ну, наверное, за свои революционные убеждения, – ляпнул я цитату из краткой биографии под его портретом в том же учебнике.
   – Как бы, не так, – усмехнувшись, продолжала девушка. – По молодости после «бурсы [24 - Бурса – разговорное название училища для детей рабочих в царской России.]» – раза четыре полиция его арестовывала за воровство и мордобой. Потом, в 1905 году за дезертирство из русской армии его отправили на каторгу, откуда тот сбежал, убив охранников. Вернулся в родную Бессарабию (кстати, где-то недалеко отсюда, под Одессой), собрал банду и начал грабить антикваров, купцов и прочих, у кого было чем поживиться. Снова ловили, сажали, он сбегал, знакомился с такими же, как он сам, бандитами и снова грабил. А потом их всех вдруг стали называть революционной Красной Армией, хотя попросту использовали втёмную, чтобы уничтожить силы сопротивления белогвардейцев, пытавшихся сохранить государственность Российской империи.
   – Постой, Оксан. Учебники ведь, тоже не фантасты писали, – возразил я.
   Мне не понравилась категоричность, с какой Чаренцева мгновенно перекрасила образ одного из героев красноармейцев, благодаря которым, по моему представлению состоялась Советская Россия, окрепшая после войны 1945 года и переросшая в Советский Союз. О чём я не преминул сказать ей, может быть немного резко.
   – Влад, включи мозги. Прямой перевод слова «революция» – переворот. Поэтому, её идеальные герои должны быть антиподами патриотов Российской Империи. И идеалы у них тоже противоположные. Герой Революции оказывается преступником, нарушившим закон государства, бывшего ему родиной. И это не хорошо и не плохо. В истории нет абсолютных оценок, хотя и непросто нам сейчас отбросить шелуху идеологии и взглянуть на события того времени и с иной стороны. «Белую гвардию» Булгакова читал?
   – Нет.
   – Ясно. Тогда слушай воззвания Инги… Стéфановны. Впрочем, нет! Приедем домой, дам книжку. «Самиздат», правда, но есть, над чем задуматься, потренировать свою логику. – Таинственно понизив голос до шёпота, завершила разговор Оксана, бросив взгляд на необычную позу нашего комсорга.
   Я тоже отметил, что Юлия как-то странно накренилась в проход, сориентировав правое ухо в нашу сторону. Обернувшись, она обожгла нас строгим колючим взглядом и быстро спряталась в свой ряд. Мы с Оксаной переглянулись, не в состоянии сдерживать приступ смеха.
   Тем временем, наш «Икарус» остановился на площади, служившей этому населённому пункту и центром города, и парком, и автовокзалом одновременно. Мы с удовольствием покинули салон, разминая затёкшие мышцы, и под предводительством Инги Стéфановны проследовали в приземистое длинное кирпичное здание через узкие двустворчатые двери, рядом с которыми на стене красовалась табличка «Їдальня (Столовая) №1». Внутри оказался довольно просторный зал и обстановка, повторяющая убранство множества других советских столовых, которые я видел раньше. Запахи настоящего украинского борща, свежеиспечённого хлеба и чеснока витали над столами, укомплектованными всеми перечисленными источниками этих ароматов. Плюс ещё тарелки с горками порезанного сыра, сала и овощей. Обед оказался просто великолепен! Помимо удовольствия от особенного вкуса простой деревенской еды я почувствовал, как мир вокруг стал ярче и теплее. Наше путешествие перестало казаться затянутым и скучным, о чём я уже начал подумывать, наблюдая за бесконечной степью под тяжелыми осенними тучами, изредка оживляемой ажурными мачтами и проводами линий электропередач.
   Примерно через два часа за окном в сумерках степь неожиданно сменилась рядами многоэтажных домов, и мы остановились на светофоре рядом с тускло освещённым старым троллейбусом, ожидая, пока улицу перейдёт группа пешеходов. На маршрутной табличке мне удалось прочитать: «Залiзничiй вокзал Запорижжя-1 – мкрн. Космiчний». Улица была освещена фонарями, дававшими желтоватый свет. Вдоль проезжей части небольшие деревья, каждое в своей собственной клумбочке, образовывали живую стенку, отгораживающую летом тротуары и жилые дома от шума и выхлопных газов оживлённой городской магистрали. Сейчас сквозь голые ветви живой изгороди просматривались светящиеся витрины магазинов на первых этажах длинных зданий из белого кирпича, а летом, должно быть, этот город казался зелёным и уютным. Космическая улица сузилась, нырнув под каменный железнодорожный мост, и закончилась Т-образным перекрёстком. Наш автобус осторожно повернул направо, устремившись через площадь к автовокзалу, расположенному в старом одноэтажном здании, увенчанном соответствующей светящейся надписью на крыше. Остановившись у одной из платформ, водитель распахнул дверь и объявил время отъезда через 2 часа. Нам было предложено прогуляться по площади и окрестностям главной улицы города. Прогулка разрешалась в составе группы от 4-х до 6 человек, среди которых назначался старший из самых сознательных и ответственных. Инга Стéфановна тщательно переписывала в свой журнал столбиками фамилии выходящих из автобуса, под четырьмя «звеньевыми» (какое-то, давно забытое пионерское понятие, гениально извлечённое преподавательницей из своего польского, судя по её инициалам, опыта для организации безопасности и контроля нашего передвижения). Наши с Оксаной фамилии оказались в разных столбиках, и попытки девушки поменять «выпавшую карту судьбы» натолкнулись на строгое предложение – оставаться в автобусе до самого отъезда. Чаренцева не стала нагнетать напряжённость, мудро решив использовать шанс, чтобы пообщаться и с другими обитателями автобуса, коими оказались две близняшки из дружественной школы, Евгений и наши вольные на язык соседи: Вася и Семён. Женя – отличник, получивший «погоны звеньевого», преисполнился важности момента, достал блокнотик и переписал в него всех участников своего звена. Когда я выходил из автобуса в составе группы, озаглавленной: Нгомо Т. Д., то увидел Евгения и собравшихся вокруг него в кружок попутчиков. Тот громко инструктировал своих «подчинённых» о правилах перехода улиц. Семён с Оксаной стояли на внешнем периметре и о чём-то беседовали, не обращая ни малейшего внимания на воодушевлённую речь своего новоиспечённого «командира».
   Танита остановилась у входа в здание автовокзала, дожидаясь пока вверенная ей группа, подойдёт ближе. В состав команды из нашего класса попали я и Валера Правчук. А также высокая, угловатая, стриженая под мальчика Лена Капустина (как я понял – подруга мулатки), одетая в чёрную бейсболку с логотипом рок-группы «AC/DC», короткую кожаную куртку, в которой, судя по её позе, очень мёрзла, чёрные джинсы, заправленные в ботинки с высокой шнуровкой. Чем-то её образ действительно напоминал внешность солиста рок-группы. Танита, кутаясь в свою шубку, доверительно сообщила нам, что жутко боится ходить по городу, в котором кроме неё нет ни одного чернокожего, и попросила нас с Валерой, имевшим фигуру борца, охранять её, а Лену – смотреть вокруг и заблаговременно предупреждать нас о возможном приближении маньяков и хулиганов. Я поразился, как простенькая шутка подсознательно сплотила нас, практически исключив возможность потеряться в незнакомом городе, или по-украински – мiсте. В нашем распоряжении оказалось около часа, и мы вышли через здание вокзала в надежде увидеть что-то интересное, пока будем идти по самой длинной вулiце Ленiна в Украине. (Валера, на правах имевшего родственников в Днепропетровске почти украинца, время от времени сообщал нам интересные факты о своей родине, не отказывая себе в удовольствии вставить словечки из рiдной мовы). На другой стороне улицы мы влились в толпу работников автозавода, спешивших домой после работы. Они стояли на остановке в ожидании трамвая, с грохотом и перезвоном пересекавшего площадь. Мы, не обнаружив окрест каких-либо достопримечательностей, решили тоже воспользоваться городским транспортом, идущим в центр, договорившись выйти через две остановки, если вдруг потеряем друг друга из виду. Вагон оказался битком набит такими же заводчанами, которые ехали от другой проходной. Кое-как уцепившись за поручни на подножках, мы залезли на ступени вагона, и водитель, не стараясь, во что бы то ни стало, закрыть завывающие электроприводом двери, тронул трамвай, оставляя на остановке не поместившихся автозаводцев. Проехав по мосту через речку, наш транспорт выпустил на остановке нескольких пассажиров, после чего удалось пробраться в салон, позволив дверям закрыться. Перегон был длинным. За время поездки мы успели передать свои «пятачки» за проезд и получить билетики, такие же, как и в ростовских трамваях, только с переводом текста на украинский язык. (Всё-таки, это была «заграница»). Когда водитель объявил остановку «Транспортний майдан», мы с удовольствием вышли на тротуар и оказались в парке. Вернее, трамвай направился на улицу, отходящую под углом от улицы Ленина, и парк образовывал треугольник, в основании которого стояло старинное четырёхэтажное здание гостиницы. Валера поведал нам, что улица Горького, по которой вагон поехал дальше, тянется параллельно улице Ленина до самого Днепрогэса. Здесь заканчивается старый дореволюционный Александровск и начинается новый Запорожье. Город был построен в советский период строителями знаменитой плотины и электростанции, ставшей в соответствии с планом ГОЭЛРО основным источником электричества для новых заводов: металлургического, машиностроительного и прочих. Мы прошли мимо гостиницы и повернули налево, двинувшись вдоль просторной центральной улицы города. Я предложил сориентироваться на местности, купив карту города в газетном киоске «Союзпечати». Оказалось, что мы в одном квартале от центрального универмага и в двенадцати километрах от знаменитой плотины, по которой улица пересекает Днепр и продолжается за ним. Из окна автобуса в потоке транспорта я замечал необычные автомобили. Привычка с детства отсеивать стандартные «Москвичи», «Жигули», «Волги», и прочий массовый советский автопром, выделяя интересные необычные силуэты иномарок и раритетных машин, заставила меня остановиться перед стоящим у обочины гибридом почтово-синего цвета. Представьте себе «Запорожец», у которого отрезана половина кабины, и вместо неё сделано углубление, напоминающее кузов пикапа. Сначала я подумал, что хозяин сам смастерил из своего ЗАЗ-968М грузовичок, чтобы возить картошку с дачи. Но, как-то слишком просторным показался кузов. При сохранении всех пропорций, автомобильчик оказался несколько длиннее стоявшего рядом на стоянке белого собрата, имевшего обычную закрытую кабину. Подойдя ближе, я сделал пару фото необычной техники. Между тем, к «Запорожцу» подошёл молодой человек и, бросив увесистую почтовую сумку в «кузовок» своего пикапа, сел за баранку и бойко вырулил в поток транспорта, мчащегося по вечерней улице, показав не только водительское мастерство, но и намек на то, что под задним капотом машинки собралось больше стандартных тридцати «лошадей». Я кратко рассказал своим попутчикам, что именно заинтересовало меня в этой машине, на что Валера просто заметил, что автозавод «Коммунар» понавыпускал ещё и не такие гибриды. Он рассказал, как видел растянутые пикапы, похожие на этот, но метра на полтора длиннее, на которых между цехами завода перевозят кузовные детали и пачки лобовых стёкол. Они не выезжают в город, так как не соответствуют ГОСТу, поэтому не имеют регистрационных знаков, но по территории завода ездят активно. Оснащаются эти транспортные средства новыми более мощными моторами Мелитопольского завода.
   Между тем, мы подошли к универмагу. Он расположился в цокольном этаже сталинской жилой шестиэтажки, вынесенном от внешней стены основного дома метров на тридцать. Широкие арочные окна торгового центра ярко светились, озаряя в вечерних сумерках не только выставленные товары: одежду, обувь, мебель, но и тротуар, по которому шли толпы прохожих. Многочисленные часы в одной из витрин показывали помимо разнообразия форм, циферблатов и стрелок, неумолимо текущее время, намекая, что нам осталось тридцать минут до отхода автобуса. Наши девушки проскочили к прилавкам с косметикой, заставляя нас расталкивать толпы покупателей, чтобы не потерять их из виду. Ориентиром служил коротко стриженый затылок Лены, каким-то чудом оказавшейся у самой кассы, и спустя минуту, с довольным видом выбирающейся из толпы, держа словно кубок, яркую коробочку с французской тушью для ресниц.
   – Знаете, давно как-то увидела такую в каталоге у «Бурды», и вот сейчас бац, и купила, – словно оправдываясь, поведала нам обычно молчаливая «рокерша».
   – Ребят! Давайте быстрее на трамвай и вернёмся к автобусу, – призвала нас Танита, устремившись к выходу из торгового зала, расположенному у остановки.
   Я, вжившись в роль телохранителя, смирился с тем, что не куплю никакой сувенир в Запорожье, и пошёл раздвигать плечами толпу, обеспечивая вместе с Валерой беспрепятственный выход нашей «звеньевой», перед которой и так все расступались, без стеснения пялясь на необычную внешность девушки.
   – Танита, как ты научилась не смущаться любопытных взглядов каждого встречного, – тихо спросил я её, когда мы уже в трамвае оказались прижатыми друг к другу.
   Она мило улыбнулась и спросила:
   – А, почему я должна их стесняться? Пусть смотрят. Вот, к примеру, ты увидел на улице знаменитого артиста, спешащего тебе навстречу, или красивую девушку. Разве твой взгляд не задержится на этих людях? Человек подсознательно выделяет из толпы кого-то, кто привлекает его внимание, то есть – привлекательных людей.
   – Согласен, ты очень привлекательная девушка! Извини, что задал дурацкий вопрос. – Стушевался я, ругая себя за тупость.
   – Влад, всё нормально. Просто штамп такой есть, и ты на него повёлся. Я не сержусь.
   И темнокожая школьница одарила меня своей очаровательной улыбкой.
   Очень хотелось продолжить беседу с ней. Почему-то привлекала её по-детски незамысловатая манера разговора, и в то же время, чувствовался тонкий ум и доброжелательность. Но, из-за глупого вопроса не получалось придумать тему, чтобы продолжить беседу. Пока я находился в ступоре, наш трамвай плавно остановился у автовокзала, и мы ринулись проверять, не ушёл ли наш автобус. Вернее, ринулась длинноногая Лена, подзабыв, что мы – группа. Остальные, верные обещанию охранять «звеньевую», организованно подошли к нашему мерно урчащему «Икарусу», заполучив одними из первых одобрительную «птичку» в журнале Инги Стéфановны. Салон автобуса медленно заполнялся прибывающими после прогулки школьниками, вызывая у нашей преподавательницы-экскурсовода недвусмысленные эмоции в виде назидательных рассказов, смысл которых сводился к необходимости развивать в каждом из нас чувство времени и дисциплину. Наконец, разгорячённая Оксана заняла своё место, протиснувшись мимо Евгения и Семёна, оживлённо споривших друг с другом в проходе. Видно, разногласия у них начались не сейчас, потому что на обоих парнях одежда хранила пыльные следы недавнего грубого вмешательства.
   – Как прошла прогулка? – спросил я у соседки, продолжая следить за резкими движениями рук спорщиков.
   – Прекрасно! Я словно на пару лет назад перенеслась. Помнишь, рассказывала тебе о кавалерах из другой школы. Считай, что наблюдаешь видеозапись тех событий. Причина, правда, не совсем во мне.
   – А в чём? Что случилось с нашим Евгением?
   – Думаю, он защищал свой авторитет, который Семён поставил под сомнение.
   – Да, я слышал, как он вас строил перед прогулкой.
   – Громко сказано. Просто, Женя слишком вошёл в роль старшего, а опыта руководить – ещё нет. Вот, Сёма ему и показал, что быть и называться – не одно и то же.
   Я всё ещё наблюдал, как раскрасневшийся Женя что-то доказывал сёстрам-близняшкам, наклонившись через проход, когда наш автобус, зашипев закрывающейся дверью, тронулся и осторожно стал пробираться к выезду на главную улицу города. Свет в салоне погас – так водитель позаботился о том, чтобы нам было лучше видно ночной город. Динамики под потолком голосом Инги Стéфановны начали рассказ о казаках, поселившихся по каменистым берегам Днепра и основавших давным-давно на острове Хортица поселение, надежно защищённое со всех сторон опасными порогами, водоворотами, омутами и мощным течением полноводной реки. Собственно, поэтому и стали называться те казаки за-порожскими. Судя по знаменитой картине Репина, чувствовали они себя настолько безопасно, что письменно издевались над турецким султаном Мехмедом IV, так и не сумевшим со своими янычарами подобраться через их кордоны к Российской империи с юга, намереваясь захватить и пограбить плодородные земли Малороссии.
   Тем временем, наш автобус плавно повернул и, миновав огромный, подсвеченный прожекторами, известный по многим картинам и открыткам памятник В. И. Ленину на площади, не торопясь въехал на эстакаду. Салон мерно вспыхивал, освещаемый через окна ярко-жёлтыми фонарями, красивой изогнутой цепочкой протянувшимися вдоль стены плотины «Днепрогэса». Я «прилип» к левому окну, разглядывая шлюзы, в нижнем из которых громоздился небольшой танкер с круглыми блестящими резервуарами с топливом. Дальше, в отблесках фонарей можно было разглядеть белые от пены буруны падающих потоков воды, разбивающихся об огромные валуны подозрительно правильной кубической формы и каменные быки, беспорядочно насыпанные далеко внизу у основания плотины. Ниже по течению, где разбившиеся, казалось на молекулы, водяные потоки снова собирались в полноводную могучую реку, виднелся тёмной массой загадочный остров Хортица. Оксана, взглянув через правое окно на подсвеченное изнутри здание машинного зала и содержимое верхнего шлюза, продолжала увлечённо рассматривать длинную бетонную стену, закрывшую практически сразу обзор на широкую тёмную гладь водохранилища. Гулкий перестук колес нашего автобуса на стыках плит эстакады усиленным плотиной эхом наполнял салон, заглушая мерный голос Инги Стéфановны, перечислявшей в этот момент исторические вехи создания в 1927– 1932 годах этого грандиозного сооружения методом всесоюзной стройки. Пока мы доехали до правого берега Днепра, повторив плавный зигзаг Днепрогэса, я из её рассказа успел узнать, что руководил стройкой русский инженер Александр Винтер, а технического консультанта Хью Купера пригласили из США. По инициативе Винтера, заботящегося о своих рабочих, на правом берегу реки построили целый городок для строителей плотины, с бараками, общежитиями, столовыми, больницами, школами и детскими садами, который стал сейчас Правобережным микрорайоном Запорожья. А увиденные внизу исполинские «кубики» – есть не что иное, как остатки той самой бетонной стены плотины, взорванной по приказу командования СССР в августе 1941 года для сдерживания наступления немецкой армии. В 1944-м году плотину начали восстанавливать, запустив один из уцелевших от бомбёжек энергоблоков в 1947 году, а с 1951 года электростанция снова вышла на проектную мощность.
   Огни ярко освещённого «пионера ГОЭЛРО» остались позади, уступив тьме, изредка и безуспешно рассеиваемой тусклыми уличными фонарями одноэтажной окраины города. Из динамиков продолжала поступать информация о здоровенном семисотлетнем дубе, оставшемся в темноте, где-то справа. Том самом дубе, который воспел Александр Сергеевич Пушкин в заученном нами на всю жизнь стихотворении про учёного кота, цепь и загадочное Лукоморье.
   – Влад, слушай, через час – полтора мы будем в Днепропетровске. Там ужин в каком-то, не помню название, ресторане. После ужина садимся в поезд и едем в Винницу. – Озвучила мне Оксана наши ближайшие перспективы. – Для нашей группы забронирован целый вагон. Предлагаю вместе занять купе, ну и подумать, кого к нам позвать.
   – Евгения или Юлию? – поинтересовался я с сарказмом, подумав о том, что всё идёт так, как я и предполагал – по её плану.
   – Нет, правильные комсомольцы в больших количествах мне противопоказаны. А наши неразлучники Семён и Вася – те ещё болтуны.
   – Думаю, не получится. Наша Инга не допустит девчонок с парнями в одном купе.
   – А я так не думаю, – возразила Чаренцева. – Это же просто поезд. Ты когда на море едешь, можешь попутчиков выбирать?
   – Нет. Кто попадётся, с тем и еду.
   – Мне кажется, что наша полька не опустится до такого ханжества, чтобы делить купе на «для девочек» и «для мальчиков».
   – Поживём – увидим, – многозначительно изрёк я, поглядывая в тёмное окно, мокрое от начавшегося дождя.
   Наш автобус выехал на абсолютно прямое широкое шоссе, которое, судя по карте Запорожской области, нарисованной на обратной стороне плана города, протянулось до самого Днепропетровска. На карте действительно оно изображалось прямой линией, но водитель «Икаруса» видимо, об этом не знал и выписывал пируэты, сопровождаемые резкими торможениями с последующей встряской всего салона и новым ускорением автобуса. Средняя скорость при этом, вряд ли превышала 30 км/час, так что наш перспективный ужин откладывался как минимум на пару часов. Нечего и думать, чтобы читать в таких условиях при тусклой лампочке индивидуальной подсветки. Я получил из рук одноклассницы кружку с тепловатым кофе из термоса. Это было действительно настоящим «мужским» поступком с её стороны, потому что мне уже давно и неосознанно хотелось именно кофе. Оксана, обхватив ладонями свою кружку с остатками бодрящего напитка, задумчиво наблюдала за каплями, стекающими снаружи стекла по замысловатым траекториям. Наступило какое-то оцепенение в салоне нашего автобуса, и даже Инга Стéфановна отключила своё вещание, дав слушателям, наконец, время чтобы осмыслить сказанное ей за день. Почему-то, аромат кофе снова навеял на меня воспоминания о наших с Машей встречах. Права была Илона, когда говорила, что память человека на запахи – самая сильная. Или это инстинкт, что идёт от животных? Сколько ещё инстинктов может таиться в человеке? Интересно: в каждом из нас свои особенные инстинкты дремлют? Или есть какой-то универсальный набор, как например, набор хромосом, из которого человек, как из оружейной комнаты подсознательно берет лишь то, что ему нужно в настоящий момент? А как быть с привычными действиями современных людей? К чему отнести приобретённые привычки: говорить, писать пером на бумаге, водить автомобиль или самолёт, идти по канату, не прикасаться к электрическому проводу или просто переходить улицу с оживлённым движением? Природа настолько мудра, что наделила человека способностями к обучению. И не только человека, но и обезьян, собак, крыс, что своими опытами доказал Иван Петрович Павлов. Так может, тогда инстинктов не существует вообще? А любое живое существо, рождённое, чтобы выжить на Земле, учится с первых дней это делать в тех условиях, в которые попало волею судьбы?
   – Мне нравится ход твоих мыслей, Влад! – неожиданно, как сквозь туман, у моего уха прозвучал голос Оксаны. – Все хотят жить, раз однажды родились. Это основной инстинкт сидит в каждом из нас – землян. Поэтому мы, я имею в виду не только людей, но и кошек, слонов, крыс, ну и далее по списку пассажиров Ноева ковчега, вынуждены учиться выживать, то есть правильно пользоваться нашей планетой. Спасибо, что Бог хоть взял на себя таинство рождения и не заставляет нас учиться, как правильно рождаться, развивать из яйцеклетки себе мозг, сердце, лёгкие, руки, глаза. А то бы мы наворотили себе супер-уши, гипер-носы, кучу глаз, неправильно выучив уроки… Создателя.
   Я вздрогнул от неожиданности, услышав её смех, и понял, что сквозь дрёму размышляю вслух. Должно быть, она подумала, что разговариваю с ней, и решила поддержать беседу.
   – Ты что-то сказала? – на всякий случай переспросил я девушку.
   – Ну, да. Последнее длинное предложение было шуткой. Повторить?
   – Не-е. Про гипер-носы я понял. Извини, задумался. А что ещё я наговорил? – с опаской решил уточнить я.
   – Оценила. Это тоже хорошая шутка. – Она внимательно посмотрела на меня, пытаясь понять, насколько я уже вышел из транса. – Завидую тебе. Другие для кайфа травку курят, а ты просто посидел пять минут тихо, и уже ушёл в астрал. Научи?
   – Позже. Кстати, Оксан, может, знаешь, вот мы в Запорожье Днепрогэс переехали, а чего в Виннице делать будем? Насколько знаю, там всесоюзных комсомольских строек не было.
   – Ты, правда, не читал программу нашей экскурсии?
   – Нет. А где её давали?
   – В ГорОНО. Ладно, слушай. В Виннице жил, работал и умер русский врач, хирург Николай Иванович Пирогов. Он лечил наших солдат во время крымской и русско-турецкой войн, и когда воевали за Шипку. Изобрёл и массово применял уникальные в то время методы хирургических операций, чтобы спасать жизни раненных на войне солдат. Наркоз при проведении операций – тоже его нововведение. Ранее, пациентов перед операцией либо самогоном поили до беспамятства, либо, как древние египтяне, дубиной по голове глушили, и пока без сознания человек, его режут и зашивают. Оперировал Пирогов сам и научил своему мастерству многих докторов. Его учебниками по анатомии, хирургии и сейчас пользуются для обучения врачей в мединститутах. А ещё, он изучал старение человеческого организма, изобрел технологию бальзамирования умерших и описывал помощникам свои ощущения, когда умирал сам. Потом его благодарные ученики применили её на нём самом. В Виннице есть мавзолей, где стоит стеклянный саркофаг с его забальзамированным телом. Туда мы поедем на экскурсию. А вторая достопримечательность – бункер и командный пункт Гитлера в лесу под Винницей. Туда тоже поедем на автобусе.
   – Круто! – ответил я, почувствовав, как что-то съёжилось внутри от слов «мавзолей» и «забальзамированное тело».
   – И, всё? – удивилась Оксана моей лаконичной реакции на её развёрнутый рассказ.
   Я, молча, кивнул, посмотрев на растерянное лицо девушки.
   – Ну, хорошо. Аппетит приходит во время еды, – философски заметила она, отворачиваясь к окну. Но тут же снова повернулась, азартно заглянув мне в глаза. – Скажи, Влад, а что ты вообще ждёшь от этой поездки?
   – Оторваться от родственников, сменить обстановку, – не раздумывая, честно признался я. – Ну и впечатлений новых и неожиданных. А теперь, тебя послушал, и буду всю ночь предвкушать, когда же мы с первобытным любопытством начнём, наконец, разглядывать столетний труп.
   – Любишь сюрпризы, как в детстве? Поняла. Ты тащишься от перспективы раскрыть мешок, случайно забытый Дедом Морозом под ёлкой, – съёрничала она, – и перебирать его содержимое, думая о сказочном персонаже, пославшем тебе всё это.
   – Каждый человек в душе остаётся ребёнком. – Серьёзно ответил я, не дав подруге перевести тему в насмешку. – Взрослеть – это не значит, во что бы то ни стало начать рассуждать и мыслить исключительно рационально. Думаешь, кино, телевидение или цирковое искусство смогли процветать, если бы не нарастающий поток зрителей, в тайне мечтающих о чуде?
   – Наверное, нет. Человеку нужна отдушина, чтобы не свихнуться и не превратиться в тупой автомат, последовательно выполняющий набор простых действий, – легко согласилась девушка.
   – Душа требует иррационального, в противовес холодной логике, диктуемой мозгом человека, – неожиданно вклинился Семён в наш, наверное, ставший достаточно громким разговор, чтобы расценить его, как публичное обсуждение. И увидев, что мы уставились на него, продолжил: – Если вспомнить дела давно минувших дней, то человеку наскучила рациональная необходимость регулярно убивать мамонтов, спасать своё племя от голода, холода, и он придумал для себя игры. Шахматы, например, были известны в Индии уже за 1600 лет до нашей эры, а шашки во всём их разнообразии в разных странах были изобретены и того раньше. Шашки, карты, кубики с точками – это всё генераторы случайных последовательностей. Игрок, пытаясь предсказать исход игры, то есть выиграть, снова и снова запускает генератор, то есть бросает кубик, раздаёт карты и испытывает чувство азарта. Когда человек смотрит увлекательный фильм, наблюдает за движениями фокусника или эквилибриста в цирке, тоже испытывает сходное чувство. Этим похожи искусство и игра, одним словом – развлечения для души. Кстати, религия и инквизиция поощряли и то и другое как доказательство существование у человека души, то есть, божественного начала.
   – Свежая мысль, – поддержала Оксана. – А завывания атеистов о том, что Бога нет, потому что нет доказательств его существования, есть ложь и подтасовывание общеизвестных фактов.
   – Потрясающе! Молодцы! Ваша математическая логика завела вас в тупик. Этим пользуются западные философы и идеологи, стараясь посеять у советских граждан сомнения в верности курса Партии, исключившей из жизни религию и Бога, как мешающие комсомольцам понятия. – Неожиданно близко раздался голос нашего комсорга.
   Я и не заметил, как Юлия материализовалась между нами, стоя в проходе и держась за спинки кресел. Весь вид и тон её говорил о решимости защищать свои идеалы здесь и сейчас. Явственно звучали стальные, словно рельсы узкоколейки, нотки возмущения.
   – О! Юпитер, ты гневаешься – значит, ты неправ! – констатировал Сёма, с улыбкой разглядывая комсорга.
   – Раз вы так легко перенимаете влияние Запада, ваша комсомольская организация работает из рук вон плохо! – не растерявшись, продолжила девушка.
   – Дорогая! Из жизни нельзя исключить очевидное, – ничуть не смутившись, отвечал Семён. – Можешь зажмуриваться сколько угодно, завидев купола Православных храмов, но они от этого никуда не денутся.
   – Замолчи! Комсомолец, называется… – презрительно процедила Юлия.
   – Прощаю, ибо не ведаешь, о чём говоришь, – парировал молодой человек, явно забавляясь словесной дуэлью. – Я не комсомолец, слава Богу!
   – Как это? – не поняла собеседница.
   – Просто. Подумал в четырнадцать лет, зачем забивать голову «Моральным кодексом строителя…», когда в Библии о тех же ценностях и стандартах поведения гораздо интереснее написано? И не стал заявление писать.
   – Значит, и Библию почитываешь? – с убийственным холодом продолжила она.
   – Со всем вниманием и пиететом к старинному изданию. Но ты бы сказала: «зачитал до дыр», – улыбнулся он. – Мой тебе совет, красавица: Будь проще, и к тебе потянутся люди.
   Не зная, что ответить, Юлия бросила на молодого человека пристальный взгляд, который должен был испепелить еретика на месте, резко развернулась и, хватаясь за кресла, скрылась в полумраке раскачивающегося салона «Икаруса».
   Мы не смогли удержаться от смеха, провожая несостоявшуюся собеседницу и, как мушкетёры, одновременно с Оксаной хлопнули по крепкой ладони Семёна. Продолжая увлечённо спорить и обсуждать оказавшиеся важными для нас темы, даже не заметили, как автобус миновал длинный мост через Днепр, широкий освещённый проспект, несколько светофоров и поворотов и остановился у перрона автовокзала.
   – Итак, ребята! Добро пожаловать в Днепропетровск! – объяснила нашу остановку Инга Стéфановна, включив громкость динамиков на максимум, чтобы разбудить спящих экскурсантов. – Сейчас мы организованно выходим, ничего не забываем и забираем свои вещи из багажника. Говорим водителю «Спасибо!» и «До свидания!». Через пятнадцать минут жду вас у выхода к железнодорожному вокзалу.
   – А, почему бы нам не продолжить путешествие в одном купе? – поинтересовалась Оксана, выразив, наверное, не только своё мнение, судя по тому, как Семён энергично закивал головой и заулыбался.
   – Принято, – ответили мы с ним хором.
   Пока пассажиры с передних кресел шумно толкались в проходе, мы терпеливо наблюдали за ними, втайне стараясь угадать, кто же окажется четвёртым в нашем маленьком коллективе, я решительно не знал, кому мог бы предложить занять вакантную полку нашего купе. Чувствовал, что для гендерного равновесия это должна быть девушка. Но из реестра толпящихся впереди лиц женского пола, все мои предпочтения сводились к Таните, поскольку других я либо не знал, либо не хотел иметь рядом в качестве собеседниц. Судя по выражению лица Оксаны, она была охвачена теми же раздумьями, а может, просто надеялась, что решение примут мужчины, то есть мы с Семёном. На перроне у автобуса в ожидании чемоданов мы запоздало оценили скромный уют нашего ковчега с логотипом «Совтрансавто». Любое слово, сказанное вслух, сопровождалось облачком пара, а все участки кожи, не поместившиеся под свитерами и куртками, моментально замерзали. Особенно доставалось ушам и щекам. Из попутчиков мало кто мог предположить, что в середине осени может внезапно наступить зима, и взял с собой шапку. Быстро опустошив багажный отсек, мы наперегонки устремились к спасительному зданию ресторана «Встреча» (украинцы как могли, замаскировали банальность названия всех привокзальных кафе в СССР, написав неоновыми красными буквами замысловатое «Зустрiч»). Тёплый просторный вестибюль имел гардеробную комнату как в театрах, с номерками, выдаваемыми взамен одежды. Как ни странно, без курток, полушубков, сумок и чемоданов, мы быстрее пришли в себя и согрелись в натопленном помещении. Повинуясь приглашающему жесту Инги Стéфановны, все пошли в обеденный зал, где уже были накрыты столы с угощениями. Мы втроём заняли уютный столик у окна. Семён галантно отодвинул стул, помогая Оксане устроиться на самом удобном месте. Не дожидаясь специального приглашения, экипаж нашего купе накинулся на еду. Другие последовали нашему примеру, наполняя зал монотонным звоном столовых приборов и тарелок. Оглянувшись, я заметил Лену, растерянно остановившуюся в проходе в поисках свободного места. Не зная, стоит ли посоветоваться с сотрапезниками о том, уместно ли пригласить девушку, я махнул ей рукой, приглашая за наш столик.
   – Приятного аппетита, ребята! – поприветствовала нас она.
   – Спасибо, Лен, тебе тоже, – отозвались мы с Семёном одновременно.
   Оксана, оторвавшись от своего жаркόго, хотела что-то сказать, подняв взгляд на бритый затылок рокерши, но лишь пожала плечами, изобразив вежливую улыбку.
   Мы стояли на тёмном перроне, сгруппировавшись вокруг Инги Стéфановны. Вернее, группки по четыре человека каждая, стояли так близко друг к другу, что создавалось впечатление, будто в нашей компании гораздо теплее, в отличие от прочего пространства, где царил промозглый туман, а мокрый асфальт местами был покрыт грязным затоптанным снегом. Часто в наши негромкие беседы прорывался невнятный голос из вокзальных громкоговорителей, повествующий об опаздывающих, прибывающих и отъезжающих поездах, призывах об осторожности при переходе железнодорожных путей в неустановленном месте и необходимости не забывать свои вещи.
   – И почему на всех железнодорожных станциях на работу дикторами берут только шепелявящих и косноязычных тётенек? – не обращаясь ни к кому конкретно, спросил Семён.
   Он незаметно притопывал, втянув голову в свитер и спрятав руки в карманах джинсов. Свою куртку-«аляску» он разместил на узких плечах Лены, поверх её короткой кожаной косоворотки. Девушка то и дело бросала благодарные взгляды на своего спасителя, сидя на чемодане в центре нашей группы, но в беседе участия не принимала.
   – Чтобы давать работу другим тётенькам, сидящим в окошках справочных бюро и разъясняющим непонятливым гражданам то же самое, но за десять копеек, – с серьёзным видом сказала Оксана.
   – Да, а что делать иностранцам, которые, что за десять копеек, что бесплатно не понимают русского языка? – подхватил я, почему-то посмотрев в сторону Таниты, с головой укутавшейся в мех своего неведомого науке животного.
   Вид у мулатки, стоявшей, казалось, спиной ко всем, был такой несчастный, она так страдала от холода, что я, желая хоть немного отвлечь девчонку, добавил громче: «Танита, а из какого зверя твоя шуба?». Белки её глаз на мгновение вспыхнули в темноте перрона.
   – Мексиканский тушкан, разве не видно? – прозвучал голос, как будто она говорила сквозь подушку. – Но я бы предпочла, чтобы это плешивое животное при жизни называлось хотя бы овцой.
   – Держись, Нитка, скоро будем спасены! Видишь, наш поезд подают? – Воскликнул Сёма, крепко обняв девушку и энергично взбудоражив.
   Непонятным осталось: желал ли он согреть её или согреться хоть чуть-чуть сам. Все оглянулись и пододвинулись ближе к краю платформы, наблюдая за четырьмя тусклыми красными огоньками заднего вагона, медленно подползающего поезда. В начавшейся суете отчётливо прозвучало громкое предостережение Инги Стéфановны не заходить ни в какие другие вагоны за исключением восьмого. Медленно прополз мимо девятый вагон с белой табличкой «Днепропетровск – Тирасполь». За ним – десятый, сообщением «Днепропетровск – Львов», одиннадцатый без опознавательной таблички, который остановился прямо возле нас. На перроне началось броуновское движение пассажиров, пытавшихся разобраться в хитрой логике составителей поезда. Многие побежали к локомотиву, справедливо полагая найти там первые номера вагонов. Но грязно-синий тепловоз, громыхнув сцепкой, быстренько оторвался от состава и, окутав дизельным выхлопом первых добежавших, стал удаляться, оставив их в недоумении у вагона номер… четыре. Проводники в красных беретах открывали двери, откидывая запорные площадки, и протирали желтовато-грязные поручни лестниц, пытаясь одновременно отвечать на вопросы растерявшихся граждан. Черноволосая форменная проводница ближайшего к нам вагона в ответ на вопрос Инги Стéфановны о расположении вагона номер восемь, с невозмутимым видом скрылась в едва освещённом тамбуре, а через пару минут заменила табличку в окне своего купе на искомую нами цифру. В следующую минуту, снова материализовалась в двери, неожиданно обратившись к нам на чистейшем украинском суржике: « И шо такого? Ну, забыла номэр заменить! Цей вагон тильки шо прыщеплен був. С Брэсту йихалы. Щось нэма хвылины, передохнуть було. Сидайте, диты! Сидайте! Убралась, натопила, як у хати. Согриетэсь, зараз! Спать будэте, що немовлята.» Напряжение наше куда-то исчезло от незатейливого приветствия проводницы. Пряча улыбки, мы стали заходить в жарко натопленный вагон, пахнущий неповторимым запахом угля, дёгтя, тормозных букс и отделочных материалов, из которых состоит аромат железной дороги, который я с детства так любил. Пропустив вперёд продрогших девушек, мы с Семёном занесли их сумки и чемоданы в четвёртое купе, из двери которого Оксана энергично махала нам рукой. Она уже успела снять куртку и стояла в своём красно-белом лыжном комбинезоне, соблазнительно облегающем стройную спортивную фигуру. Сёма остановился передо мной как вкопанный, создав некоторое столпотворение в узком коридоре вагона. Я хлопнул его по плечу, возвращая в реальность и заталкивая в дверь купе, прямо на еле успевшую запрыгнуть с ногами на нижнюю полку девушку.
   – Сударыня, не могли бы вы оказываться столь неотразимой не так внезапно! – попросил он.
   – Заходите скорей, мальчики! – не обратив внимания на комплимент, сказала Чаренцева.
   Мы по очереди засунули свои чемоданы в верхний багажный отсек и присели на уголки нижних спальных мест в ожидании, пока девушки разберутся с содержимым своих сумок. Движение в коридоре постепенно прекратилось, и когда все заняли свои места, оказалось, что посторонних пассажиров в вагоне нет. Инга Стéфановна во всеуслышание подтвердила этот факт, стоя в коридоре напротив соседнего купе. Озвученная громким голосом инструкция состояла из нескольких пунктов: a) не выходить на остановках из вагона; б) можно посетить вагон-ресторан, но не засиживаться там позже десяти вечера; в) завтра прибываем в Винницу в 11—30 утра; г) после одиннадцати вечера не шуметь, громко не разговаривать и не мешать, желающим выспаться; д) и вообще, рекомендация – хорошо отдохнуть – касается всех, потому что завтра предстоит очень насыщенный экскурсиями день. На этом, инструктаж закончился, и наша преподавательница-экскурсовод удалилась в свое купе. Сёма кивнул мне, приглашая выйти, чтобы дать девчонкам переодеться.
   Спасаясь от жары «як у хати», мы вышли в прохладный тамбур вагона. Состав с громким лязгом тронулся и стал набирать ход. За окном всё быстрее поехали огни вокзальных фонарей, светящиеся окна зданий, машины на привокзальной площади и прочие атрибуты большого ночного города. Я прислонился лбом к холодному стеклу, по привычке стараясь запомнить обновляющиеся незнакомые пейзажи.
   – А твоя Оксанка – ничего! Яркая девчонка. Давно с ней знаком? – спросил Семён, закуривая «Кэмел» из ни весть, откуда появившейся пачки.
   – Пару месяцев, – ответил я, отказавшись от предложенной сигареты. – Она из другой школы пришла.
   – Жаль, в наш класс одни пацаны приходят, – посетовал он.
   – На всех девушек не хватает?
   – Согласно общей статистике. Как у всех. – Неопределённо ответил Сёма.
   – У всех, негритянки в классе не учатся, – возразил я. – Цени, что есть.
   – Нитка прикольная, – согласился он. – Что, понравилась?
   – Я никогда раньше не общался с мулаткой. Ждал чего-то,… не знаю, характерного для африканцев. Услышал же правильную русскую речь, острый ум, жажду познания, увидел умные внимательные глаза – всё как у наших девушек, – начал объяснять я скорее себе, чем собеседнику.
   – Она и есть – наша. Родилась и выросла среди русских, папу своего, если и видела в младенчестве, вряд ли помнит. Зато всегда у нас на дискотеке её кассеты с самой современной музыкой крутим. И одевается стильно. А танцует как! Ты такого никогда не видел. Акробатикой занимается, в институт физкультуры поступать хочет.
   – Так ты с ней дружишь?
   – Да, так. В кино вместе иногда ходим.
   Стук колёс вдруг превратился в грохот, когда дверь открылась, и мимо нас в вагон прошли лейтенант и трое солдат в шинелях с перекрещенными пушечками на погонах. На левых рукавах у всех военных виднелись красные повязки с надписью «Комендатура». Навстречу, неуклюже протиснувшись в узкую подпружиненную дверь, вышел Евгений в сопровождении нашего комсорга. Они деловито проследовали друг за другом в соседний вагон, окинув нас подозрительным взглядом.
   – Ты, Слав, не стесняйся. Если надо с Оксанкой вдвоём…, скажи. Мы с Леной можем в ресторан, пока не очень поздно, сходить, – тронув меня за рукав, сказал Семён.
   – Не. Спасибо! Чаю попью сейчас и спать, – ответил я.
   – Как знаешь. Я бы с такой девчонкой пообщался… за жизнь, – хмыкнул парень.
   – Хочешь, общайся, – буркнул я, обдумывая внезапно созревший в голове план.
   – Не понял. Так Ксюха – не твоя девушка?
   – Нет, Сём, она свободна. Девушка, с которой я дружу, сейчас далеко отсюда, думаю в Москве.
   – Братан, правда!? – повеселел молодой человек. – Спасибо тебе! Так я приглашу её в ресторан? – на всякий случай уточнил он ещё раз.
   – Да, наверно ей будет приятно. Только учти, она не простая, как может показаться сначала.
   – Понял! Значит, мороженое с лимонадом замéним на трюфеля' с «Мадам Клико», – отшутился Семён, снисходительно улыбнувшись.
   Я уже хотел деликатно постучать, как дверь купе плавно отъехала, и Оксана, выходя, столкнулась со мной нос к носу. Инстинктивно отшатнувшись, я заметил, как у Семёна загорелись глаза. Было от чего. Стройность девушки подчеркивал малиновый с отливом и тройными лампасами тёплый спортивный костюм «Adidas», идеально облегающий её фигуру. Волосы, свободно рассыпавшиеся по плечам, источали едва уловимый аромат дорогого парфюма, предназначенный привлекать внимание тех, кто еще не обратил его на обладательницу этой красоты.
   – О, мальчики! А я за вами…, – начала она, задержав взгляд на растерявшемся молодом человеке за моей спиной. – Давайте, переодевайтесь, нам сейчас чай принесут.
   Неуклюже протиснувшись между грудью Оксаны и жёсткой дверью, я с нарочитой старательностью достал свой чемодан и, наклонившись под верхнюю полку, углубился в его недра, почти физически запрещая себе смотреть вслед однокласснице. Семён не спешил последовать моему примеру, завязав беседу с девушкой в проходе, почти за пределами слышимости моих ушей. Лены в купе не было, и я, воспользовавшись моментом, уединился, закрыл дверь, чтобы облачиться в футболку и спортивные штаны. Через три минуты, стукнув для порядка в тонкую стенку купе, зашёл Семён с физиономией счастливого орангутанга, а за ним наша проводница, державшая в каждой руке по четыре стакана дымящегося чая в подстаканниках.
   – Бачьтэ, чайку вам зробила. Грийтэсь, дитки! Змэрзли, поди ж. Вугилля подкину щэ, буде теплийше нiчью. Як шо трэба, стучите.
   С этими словами, заставившими нас снова улыбаться, она начала заполнять стаканами свободный от косметичек, пакетов и бутылок с лимонадом уголок столика. Обретя опору, они немедленно зазвенели ложками, и на мгновение мне показалось, что наша проводница – вовсе никакая не проводница, а пышногрудая баварская фройляйн, каким-то чудом сбежавшая с Мюнхенского «Октоберфеста» вместе с веерами кружек пива.
   Поезд мчался на запад, укачивая нас мерным перестуком колёс. За окном в чёрной ночи со звоном промелькнули фонари железнодорожного переезда. Чай действительно был замечательным. Даже Лена, вернувшаяся, когда он ещё дымился, отведав его, перестала кашлять и наконец, заснула. Я лежал на верхней полке и вглядывался в окно, чувствуя, как сон незаметно окутывает мои мысли в то время, как два спальных места в нашем купе по-прежнему оставались пустыми…

Путешествие. Второй день на Украине.

   Когда я снова взглянул в заиндевевшее окно, подумал, что это очередной сон. Сквозь причудливые узоры инея на стекле, открывался чудесный вид: в розовой дымке тумана, заботливо укутавшего холмы, поросшие лесом, вставало солнце. Яркий свет от верхнего его сегмента, ничем не сдерживаемый, заливал наше купе, поглощая немногочисленные тени, оставшиеся от тёмной украинской ночи. Я зажмурился, но свет сквозь веки розовой пеленой распространялся по сетчатке, словно желая сказать: «Хватит спать! Смотри, какая красота!» Красота наступала каждую секунду, едва солнечный луч преломлялся в мириадах ледяных кристалликов, ярко выделив в тумане среди серебристо-зелёной травы застывшие за ночь озерки и лужи. Я понял, что так ярко и чётко я сейчас всё это вижу отдохнувшим здоровым правым глазом. Зажмурив его, убедился: картинка, видимая левым, была по-прежнему размытая, как если бы смотрел через мокрое матовое стекло. Верный данному Маше обещанию ежедневно тренировать «ленивый» глаз, я с некоторым сожалением притупил восприятие красок природы атропином и надел ставшие уже привычными очки. Переполнявший меня восторг требовал выхода, и соседи сквозь сон, наверное, услышали мои возгласы, но не придали им должного значения, закутавшись в свои одеяла и продолжая спать. В купе было прохладно. Видимо, наша гостеприимная проводница, устав заботиться о нас ночь напролёт, тоже заснула под утро, и котёл стал остывать. Как мог, тихо прикрыв дверь, я проследовал по пустому раскачивающемуся из стороны в сторону коридору в туалет, где окончательно проснулся от забортного потока морозного воздуха, проникавшего в заботливо оставленную кем-то щель неплотно прикрытого окна. Почему-то подумал на владельца «Кэмела», смятую пачку которого заметил в мусорном ведре. Умывшись и почистив зубы, почувствовал себя снова бодрым, полным сил и готовым к новым открытиям. В пустом (?) купе проводницы на столике я скомплектовал себе из пары кубиков сахара и пакетика заварки набор для изготовления чая, который залил добытым из «Титана» кипятком. Сколько ни готовил напиток дома, ни разу даже отдалённо не получался такой вкус, как у «вагонного» чая. Наверное, здесь подмешивают в воду какой-то загадочный ингредиент железной дороги, чтобы пассажиры, однажды попробовав, хотели снова и снова поехать куда-нибудь поездом, чтобы ещё раз насладиться вкусом обжигающего напитка из гранёного стакана в жестяном ажурном подстаканнике. Моё одиночество в покачивающемся коридоре вскоре нарушила Танита. Одетая в лосины и спортивную курточку невероятной расцветки (что-то вроде разноцветных лучей солнца, отражающихся от разводов масляного пятна на поверхности лужи) она осторожно выскользнула из предпоследнего купе и, не замечая меня, стала потягиваться, грациозно повторяя движения пантеры из мультика про Маугли. Движения рук и тела становились всё более стремительными и хаотичными, словно она пожелала превратиться прямо здесь в вагоне в обезьянку. При этом я не услышал ни звука, несмотря на то, что девушка стала перемещаться вправо и влево, постепенно расширяя диапазон своего обитания в мою сторону. Я заворожено смотрел, как она плавно и быстро приближается ко мне. Причём, двигались только её полусогнутые ноги. Тело и руки, сомкнутые изящными пальцами над головой, оставались неподвижными, а взгляд устремлён прямо перед собой, словно мулатка хотела быстро сравнить, какой из пейзажей в длинной веренице окон вагона ей больше понравится. Мелькнула ассоциация со стремительно передвигающимся боком крабом, так диссонирующая с симпатичным образом новой знакомой. Остановившись в метре от меня, она, наконец, снова стала темнокожей девушкой, трогательно улыбнулась и громко прошептала:
   – Доброе утро! Я тут не сильно шумела?
   – Не сильно, – откликнулся я, всё ещё находясь под впечатлением трёх животных, которых только что видел. – Особенно тихой показалась обезьяна, словно за стеклом в зоопарке.
   Я осёкся, поняв двусмысленность своих слов. Как и вчера, подумал, что незаслуженно обидел Таниту и тревожно посмотрел ей в огромные смеющиеся глаза.
   – Значит, получилось! – ответила она, как ни в чём не бывало, снова продемонстрировав оба ряда своих ослепительно белых ровных зубов и отсутствие каких-либо комплексов из-за своей внешности. – Это элементы национальной гимнастики одного из племён Танзании. Смысл, как ты, верно, заметил, в том, чтобы изобразить движения различных животных в природе, повторить их плавность и динамику. Ты не представляешь, как быстро все мышцы приходят в тонус после сна! Такая лёгкость во всем теле! Хочешь попробовать? Вот, к примеру, смог бы слона изобразить?
   – Запросто, – откликнулся я, приготовившись, как следует протопать вдоль пустого коридора.
   Поискав место, куда бы можно было пристроить свой стакан с чаем, я, наконец, предложил его девушке. – Хочешь? Горячий ещё.
   – Спасибо! – с готовностью взяв обеими руками подстаканник, она сделала осторожный глоток и замерла.
   – Тань..! Танита! Ты здесь? – забеспокоился я, осторожно тронув её за руку, когда спустя несколько минут, она продолжала стоять, не шелохнувшись и не меняя выражение лица.
   – …а? Да-да, я снова здесь! – словно очнувшись, сказала девушка. – Просто, это такое наслаждение, выпить глоток горячего чая, проснувшись. Словно во сне, улетаешь в другую страну, и не хочется шевелиться, чтобы случайно не оборвать интересный образ.
   Увидев мою недоумевающую физиономию, она заразительно рассмеялась, заставив меня тоже захохотать.
   – Тише, спит ещё народ! Кстати, будешь идти слоном, помни, что это одно из самых бесшумно передвигающихся животных. Топать не нужно. Он почти параллельно земле переносит ступню, чтобы сделать шаг и мягко ставит её, плавно расширяя пятно контакта, чтобы перенести свой вес.
   Я, заинтересовавшись объяснением девушки, попробовал сделать шаг слоном.
   – Да, ещё, – заметила она, отпивая чай. – Слоны – не прямоходящие животные и не имеют ничего общего с приматами.
   Немного помедлив, я опустился на четвереньки и, тщательно соблюдая только что услышанные инструкции, побрёл в направлении туалета, с удивлением обнаружив, что чувствую себя более устойчиво в движущемся поезде. Вспомнив ещё один индийский фильм «Слоны – мои друзья», я попробовал повторить плавные покачивания хоботов и обширных задов слоних и тут же услышал звонкий смех моей «наставницы». В конце коридора я снова стал прямоходящим приматом и на обратном пути попробовал изобразить кондора, плавно размахивая руками. Оказавшись рядом с девушкой, я бесцеремонно завладел своим стаканом и допил остатки чая, с неудовольствием отметив, что с трудом восстанавливаю дыхание, после своего «путешествия по воображаемым джунглям». Мулатка захлопала в ладоши, оценив мою смелость, в то время как я мысленно благодарил Небо за то, что во время моих упражнений никто из знакомых случайно не вышел из купе и не усомнился в моей психической полноценности. Мы с Танитой продолжали беседовать в пустом коридоре, вглядываясь в мелькающие мимо холмы, покрытые лесами, озерки, подёрнутые туманом наступающего утра. Она рассказывала о своих увлечениях и между делом могла задать неожиданный и немножко наивный вопрос, отвечая на который я невольно открывался ей сам, что было, в общем-то справедливо. Я смастерил ещё чаю и угостил собеседницу горячим напитком, едва заметив, что она озябла в своём расписном трико. Время летело незаметно, и постепенно наши попутчики просыпались, о чём красноречиво свидетельствовала очередь в туалет, выросшая до середины вагона. Инга Стéфановна с непривычно распущенными волосами упорядочила цепочку ожидающих по принципу «девочки – направо, мальчики– налево», от чего коридор не стал свободнее. Нашей беседе стали мешать суета и случайные слушатели. Я с сожалением проводил Таниту в её купе.
   Поезд медленно подошёл к перрону вокзала, когда Солнце выглянуло из-за туч, высветив лаконичное, без помпезных изысков жёлтое двухэтажное здание, озаглавленное неоновой вывеской «Вiнниця» на крыше. Высыпав на платформу, мы привычно собрались в кружок, предоставив толпе пассажиров «обтекать» нас на пути к своим вагонам. Наша экскурсовод-вожатая громко объясняла, куда мы сейчас организованной группой проследуем, чтобы достичь своего автобуса. Выйдя из здания вокзала, в центральной своей части высокого с балкончиками с резными балюстрадами и розой ветров, выложенной разноцветной мозаикой на каменном полу в центре зала, мы попали на широкую, покрытую грязным снегом привокзальную площадь, заполненную машинами, автобусами, троллейбусами и «Рафиками» маршрутных такси. Наш автобус притаился у старых двухэтажных домиков справа от привокзальной площади среди близнецов Львовского автобусного завода, отличающихся только оттенками полос на бортах. Причём, таблички «Экскурсия» стояли за лобовым стеклом каждого из них. Снова наши сумки и чемоданы поселились в багажном отсеке, а мы заняли места в тёплом, слегка ароматизированном бензином салоне. Оксана на этот раз выбрала первый ряд кресел сразу за кабиной водителя. Нам с фотоаппаратом открывались увлекательные виды через лобовое стекло и боковые окна. Девушка обняла меня двумя руками, доверчиво положив голову на плечо, пока вся наша делегация загружалась в автобус. Водитель, одетый в кожаную куртку и кепку, был похож на комиссара из фильма «Место встречи изменить нельзя», если бы не длинные казацкие усы, спускающиеся по углам рта и ниже, обрамляя бритый подбородок. Он внимательно оглядывал входящих, словно пересчитывал про себя и старался запомнить в лицо, чтобы не потерять случайно во время экскурсии. Чуть дольше задержал он взгляд на высокой фигуре Инги Стéфановны, замыкавшей процессию сегодняшних пассажиров. Повернув рукоятку на длинной хромированной трубе, протянувшейся от щитка приборов к передней створке двери, он побудил всю её закрыться с переливчатым скрипом, характерным исключительно для автобусов этой марки. Размашистым движением наш казак-комиссар качнул метровый рычаг коробки передач назад, вызвав таинственный гул и громкий треск входящих в зацепление шестерен откуда-то из-под пола салона, а затем плавное поступательное движение всего нашего экипажа вперёд. Проверив тормозную систему перед неожиданно близко промелькнувшим поперёк нашего курса голубым боком троллейбуса, водитель наклонился вперед и движениями борца «сумо», разминающегося перед схваткой, стал проворачивать вправо рулевое колесо того же диаметра, что и длина только что убранного назад, наверное чтобы не мешал, рычага КПП. Потом такими же телодвижениями он вернул рулю первоначальную ориентацию, и наш автобус устремился по широкому, обсаженному деревьями проспекту мимо двух-, трёх– и пятиэтажных жилых домов. Орудуя палкой рычага, словно кормчий, стоящий на палубе челна Стеньки Разина, водитель придал автобусу желаемую скорость движения, и, отерев пот со лба, снял кепку, обнажив на бритом черепе настоящий «оселедец» – небольшой хвостик длинных волос, перехваченный простой (из тех, что вырезали раньше из камер велосипедов) резинкой. Мы с Оксаной весело переглянулись. Нам показалось, что комиссар гораздо моложе персонажа Владимира Высоцкого, с которым я его изначально чуть не спутал.
   Инга Стéфановна, в четвёртый раз пересчитав нас всех по головам, заняла откидное кресло экскурсовода и, включив микрофон, повела рассказ о старинном католическом монастыре, построенном в 16 веке на правом берегу реки Южный Буг, через который мы как раз начали проезжать по широкому каменному мосту, втиснувшись между самосвалом КрАЗ и голубыми вагонами трамвая неведомой мне до сих пор марки. Невысокий длинный трамвайчик резво двигался по рельсам с необычно узкой (не шире, чем у детской железной дороги в Ростовском парке) колеёй. Слева открылся живописный вид на поросший лесом небольшой остров, разделивший русло реки на два протока. Вдоль пологого берега, застроенного одноэтажными домиками с частными подворьями, теснились рыбацкие лодки и катера, пришвартованные к пристани на зиму. Течение реки, немногим более быстрое, чем в Дону, можно было определить по опавшим листьям, мусору и уткам, лениво плавающим на тёмно-зелёной воде. «…Еще в начале века в черте поселения Винница русло реки, заваленное гниющими стволами деревьев, принесенных из лесов, через которые протекает река Буг, терялось в топях болот. Первый деревянный мост, наведенный от Винницких хуторов на правый берег сносился каждую весну ледоходом», – вещал между тем голос учительницы. Мы с Оксаной и впереди сидящие близнецы имели возможность слышать рассказ, не искажаемый хрипловатым усилителем. Я уже несколько раз вставал в проход, чтобы сделать снимки куполов храма, в который наш проспект, казалось, вот-вот упрётся, пока не получил замечание от водителя, скорее звучавшее, как просьба крепче держаться. Инга Стéфановна что-то рассказывала об истории строительства Покровского Собора, который и оказался этим самым храмом, когда мы повернули на автостоянку и осторожно заняли место среди других туристических автобусов, среди которых раскрашенные незнакомыми логотипами «Икарус» и «Мерседес» имели польские номерные знаки. Наша первая остановка как, оказалось, имела целью не только посещение достопримечательностей исторического центра города, но и деревянного ресторана, стилизованного под казачий курень. Завтрак был весьма кстати, тем более, что в его составе оказались очень вкусными уха, вареники с картошкой и салом, прочие салаты с зеленью, огурцами и овечьим сыром-брынзой. Во всяком случае, после него нам показалось, что на улице значительно потеплело. Мы бродили по ландшафтному парку среди остатков стен древней крепости, называемых странным словом «Муры», иезуитского монастыря XVII века, старинных зданий, построенных польскими князьями, череда титулов и фамилий которых объединялась в один термин: Кориатовичи. За пределами музейной зоны старинные двухэтажные домики винничан также несли свою историю из дореволюционных времен, благополучно миновав разруху Великой Отечественной войны. Во время нашей прогулки я заметил, что Оксана избегает приближаться к Семёну, стремясь держаться в толпе через несколько одноклассников от него. Улучшив момент, когда мы блуждали по коридорам краеведческого музея, я затащил его за большой фрагмент скелета мамонта, найденного археологами в каком-то году, где-то неподалёку, и в ходе негромкого разговора спросил:
   – Сём, слушай. Как у тебя с Оксанкой?
   – Да, так, – нехотя ответил он. – Поужинали в ресторане, поболтали под «шампусик».
   – И что? Не понравилась? Чего сторонитесь друг друга? – нетерпеливо задал я мучавший меня вопрос.
   – Понравилась. Очень понравилась! Но, …по ходу, мы с ней… имеем разные точки зрения на окружающую действительность.
   – Поясни, – попросил я, не врубившись в пространную фразу товарища.
   – Ну, есть у неё парень, понял? – нервно ответил он. – И вопрос верности для неё на первом месте.
   – Не понял. – Констатировал я своё состояние после длительной паузы, на протяжении которой в голове моей промелькнули все подробности общения, начиная со дня знакомства с новой одноклассницей.
   – Не льсти себе, – невесело улыбнулся он. – Я попробовал спросить, и думаю, что твоя кандидатура здесь тоже не причём.
   – О! – ответил я, выразив этой буквой весь букет своих чувств и размышлений. – А…?
   – Нет ответа, – поспешил ответить Семён на невысказанный вопрос, мягко положив руку мне на плечо.
   Я некоторое время тупо изучал структуру фрагмента черепа доисторического слона, обдумывая сказанное, потому что эта информация с одной стороны однозначно проясняла мои отношения с Машей, а с другой – обнуляла понимание в определении взаимоотношений с Чаренцевой. Посмотрев в глаза другу, я понял – он не шутит. Мне вдруг очень захотелось закурить. Кроме того, показалось, что в зале неожиданно кто-то выкачал весь воздух, наполнив его тяжёлым влажным, полным незнакомых запахов смрадом мезозойской эры, родом из которой был этот украинский мамонт. Семён как будто почувствовал моё настроение, уверенно увлекая меня к выходу из зала с археологическими находками и дальше прочь из антикварного здания музея на свежий воздух. С удивлением я почувствовал, что одного «кэмела» мне оказалось недостаточно для прояснения мыслей. Далеко не сразу я стал разбирать смысл того, что мне рассказывал собеседник. Оказывается, и спасибо ему большое, Семён уже некоторое время в подробностях рассказывал свою историю из жизни, желая просто, по-дружески меня поддержать.
   Позже, гуляя с нашей группой по парку вблизи старинной водонапорной башни, я заметил, что сам невольно стараюсь выбирать позиции для фотосъёмки подальше от дислокации Оксаны. По дальнему радиусу я обходил площадь, фотографируя странное треугольное в плане здание из красного кирпича, построенное более чем сто лет назад по проекту винницкого архитектора Г. Артынова. Пока я это делал, старинные часы на вершине башни, огромными циферблатами смотревшие на три из четырёх сторон света, издали дважды глубокий колокольный перезвон. Замкнув круг, я вдруг насторожился, не увидев своих попутчиков. Успокоился лишь, когда заметил знакомые шапочки близняшек, почти скрывшихся за узкой деревянной дверью единственного входа в это необычное строение. По крутой узкой деревянной лестнице, как в подъездах старых бараков, мы поднялись на смотровую площадку, служившую до недавнего времени пожарной каланчой. Оттуда весь город был виден как на ладони. Солнце, смилостивившись над туристами, осветило великолепную панораму всей Винницы, предоставив нам возможность сделать красивые фото, в том числе друг друга на фоне уникальных пейзажей. Я увлечённо искал, словно на макете, проспекты и парки, Покровский Собор, Муры, группу жёлтых зданий краеведческого музея, мост, по которому мы недавно проехали, и ещё два других моста за поворотами реки, а вдали за извилистым руслом – здание вокзала и новые жилые микрорайоны. Дома в старом центре Винницы в большинстве своём были не выше двух этажей, а план города я бы не взялся воспроизвести, даже глядя на карту. Улицы расходились и пересекались, образуя какие-то уютные трёх– и пятисторонние перекрёстки, повторяя очертания холмов, на которых собственно и расположился город. То здесь, то там встречались колокольни и башни христианских и католических храмов, а также стен монастырей разной степени разрушенности. Оксана, незаметно подойдя сзади, крепко обняла меня, словно прячась от пронизывающего ветра.
   – Как красиво! Да, Влад? – восторженно спросила она, наклонившись к самому моему уху, и тут же включилась в игру под названием «Посчитай все церкви в городе». – …шестнадцать. А вон та, вдали у реки, семнадцатая.
   – Да, здóрово! – согласился я, категорически не понимая, почему не могу прямо сейчас освободиться из её рук и отойти на приличествующее незнакомым людям расстояние. А вместо этого готов поддержать девчонку в её игре, – Да, а там, среди деревьев в парке, четырёхгранная красная башня с крестом. Смотри, – восемнадцатая.
   – Это в усадьбе Пирогова. Мы сейчас туда поедем, – громко объявила девушка.
   Затем сняла «Зоркий-4» с моей шеи, и, глянув на меня в видоискатель, настроила резкость. Потом сделала то, что я никак от неё не ожидал: отдала фотоаппарат Юлии и подбежала ко мне, обхватив обеими руками и положив голову мне на плечо, попросила нас сфотографировать. Комсорг слегка опешила от такой просьбы недавних жёстких оппонентов, но со всей аккуратностью подошла к выполнению этого комсомольского поручения, и даже, как заправский фотограф, предупредила, когда будет снимать. Я не успел сменить выражение на лице, изобразив «Che-e-e-s» одними губами, что как позже выяснилось, при печати фотокарточек, оказалось вполне уместно. Из-за козырька циферблатов курантов не было видно, но мы все явственно почувствовали себя верхом на громадном колоколе, когда они снова вздумали обозначить своим звоном истечение очередных пятнадцати минут.
   Продрогшие, мы протискивались в узкий проход на лестницу, только сейчас заметив, что на каждом из четырёх этажей есть лестничные площадки с коридорами, ведущими к закрытым дверям ещё недавно заселённых жильцами квартир. Я представил себе, каково было жильцам под этими курантами, и какими могут быть по планировке квартиры в таком авангардистском доме. В голову пришёл лишь один вариант: высокие, тёмные и узкие, словно лабиринты, квартиры в доме на Профсоюзной улице Ростова. Тот почерневший от времени шестиэтажный кирпичный дом замысловатыми очертаниями напоминал мои детские постройки из кубиков, когда я ещё не имел представления о силе тяжести и, тем более – об архитектуре. Я в какой-то газете прочитал, что тот дом, построенный по проекту архитектора – немца в конце 30-х годов, сверху напоминал свастику. Фашистские лётчики, несмотря на приказ уничтожить все высокие постройки города перед его оккупацией, не решались сбрасывать бомбы на свой государственный символ, чем собственно и объясняется его сохранность до настоящего времени.
   Согревшись в автобусе, петлявшем по узким улочкам старой Винницы, мы снова слушали рассказы Инги об истории католических костёлов, монастырей и христианских храмов и даже синагоги, объединявших людей разных вероисповеданий в этом старинном многонациональном городе. После полудня небо заволокло тучами, и начался мелкий дождик как раз в тот момент, когда мы подъехали к усадьбе Н.И.Пирогова, и нужно было выходить из автобуса. Собственно, мне из всех достопримечательностей комплекса больше всего впечатлила аптека, в помещении которой хирург принимал и лечил своих пациентов. Правда, ужаснул набор инструментов, которым работал врач, проводя, к примеру, ампутацию ноги. Эмоции на лицах восковых персонажей – участников этого процесса, воспроизведённой в одном из помещений, выглядели настолько реалистично, что у меня по спине побежали мурашки, а Танита, несколько секунд неотрывно рассматривавшая инсталляцию, вдруг отвернулась и спрятала лицо на груди у Семёна, жалобно попросив увести её отсюда. В зале бережно в аутентичных стеклянных шкафах сохранились лекарства, а на участке огорода за задним двором торчали таблички с названиями лекарственных растений, которые лично выращивал Николай Иванович для приготовления снадобий для своих пациентов. На стенах помимо старинных грамот и высочайших дозволений, выданных Пирогову на занятия врачебной деятельностью, висело множество выцветших фотографий и даггеротипов, запечатлевших доктора за работой в палатках полевых госпиталей. На столах лежали его рукописные медицинские труды с нарисованными простым карандашом схемами разрезов и швов, расчётами дозировки эфира для наркоза и прочих лекарственных препаратов. Экскурсовод между тем рассказывала, что «настоящая операционная Пирогова находилась в глубине поместья. Здание операционной было разрушено во время бомбардировки в годы Великой Отечественной войны. Тогда же прямым попаданием бомбы в мавзолей был поврежден саркофаг с телом великого врача, находившийся на нижнем уровне под землёй. Система поддержания температуры и влажности некоторое время не работала, и появились признаки разложения…». Неудивительно, что после такой информации не каждый из нас решился спуститься по узкой гранитной лестнице мавзолея в тёмный пантеон, чтобы увидеть в стеклянном, напоминающем призму саркофаге тело великого хирурга. А возвратившиеся оттуда на свежий воздух экскурсанты с белыми, как мел лицами, не сразу смогли отдышаться, как будто вынырнули из глубины после долгого плавания без акваланга. Возвращались мы к автобусу в смятённых чувствах. Разговаривать не хотелось. Каждый думал о своём. Я же вернулся мыслями к Маше, решив, что возможно именно сейчас, где-то в больнице ей снова приходится испытывать страдания, преодолевая последствия травмы. Как тогда, несколько месяцев назад при первой встрече с ней, я представил себя в её ситуации, на мгновение остро ощутив боль. Её боль…. Если бы смог найти в парке междугородный телефон-автомат, я в тот момент обязательно бы ей позвонил.
   Автобус, покружив по узким улочкам с, казалось бы, застывшим духом 19-го века, осторожно вырулил и остановился на стоянке у широкой красивой площади Гагарина с современными зданиями. От четырёхэтажного Винницкого универмага треугольными террасами она спускалась к центральному входу в парк им. Горького, обозначенный ажурной белой бетонной аркой. Отсюда начиналась улица и сквер им. Пирогова, а рядом – больница его же имени. Вездесущие трамвайные рельсы сходились в острой части треугольника площади как раз перед аркой парка.
   – Летом здесь должно быть очень красиво! – шепнул я Оксане, вертящей головой во все стороны, словно сова.
   – Да, и сейчас тоже! – отозвалась девушка, стараясь запомнить окружившие нас виды. – У нас будет время исследовать окрестности. Смотри, вот «Октябрьская», в которой мы остановимся.
   Словно подслушав информацию, Инга Стéфановна громко объявила, что наша экскурсионная программа на сегодня закончилась. «Сейчас мы пройдём в гостиницу «Октябрьская» (или по-украински – готель «Жовтнéвый») справа от универмага. Заселяемся. Через час обедаем в столовой на первом этаже и отдыхаем, а кто хочет, может самостоятельно пройтись по парку и близлежащим магазинам, – вещала она. – Вечером ужин. А завтра насыщенный интересными экскурсиями день и переезд в город Житомир. Не забываем вещи в автобусе и готовим паспорта для заселения». Мы с Оксаной тут же покинули автобус, чтобы первыми получить сумки у нашего водителя, который уже открывал багажные отсеки специальным ключом, больше напоминающим фомку. В вестибюле гостиницы ещё минуту назад пустовавшем, стоял гул от нас, спорящих, кто и с кем хотел бы поселиться. Заполнить необходимые анкеты без комментариев у нас тоже не получалось, поэтому то тут, то там раздавались взрывы смеха, заставлявшие солидного метрдотеля в форменном сюртуке и фуражке, коситься на нас, то и дело поправляя… ну конечно, настоящие казацкие усы « а ля Тарас Бульба». Инга Стéфановна, разложившая веером наши новенькие паспорта перед администратором, что-то негромко ей объясняла, а потом призвала нас сдать анкеты и получить ключи, каждый от своего номера. Таким образом, была начисто исчерпана тема дискуссий о том, кто и с кем будет жить. Я в первый раз за всю поездку облегчённо вдохнул воздух полной грудью, потому что мои опасения «случайно» поселиться с Оксаной не оправдались. Краем глаза, отметив еле заметную ухмылку одноклассницы, я проследовал мимо неё, пожалуй, с чрезмерно целеустремлённым видом к стойке оформления и вручил свою анкету, одним из первых получив блестящий ключ на брелке с номером 404. Во время торжественного вручения ключей наша преподавательница составляла краткий телефонный справочник, проставляя напротив каждой из фамилий в списке в своей тетради-журнале номер брелка, служащий одновременно и концовкой номера телефона гостиничной АТС. Разбиение на кружки по интересам или группки по географическому признаку расположения в салоне автобуса всё равно произошло за полтора дня нашего путешествия. Мы старались обменяться номерами телефонов с теми, с кем хотели продолжать общаться. Я записал в блокнотик номера Оксаны, Семёна, его друга Василия, Таниты, Лены и Валеры. Потом ко мне подошёл Евгений с предложением обменяться телефонами. Позже я заметил, что подобное предложение от него получил каждый, впрочем, за исключением одного – Сёмы. Тот был в свою очередь занят сбором информации от девушек нашей группы, и как я заметил, ни одна не отказала ему в номерке и улыбке.
   Наконец, формальности были завершены, и я преисполнился ни с чем несравнимым ощущением самостоятельного взрослого человека, вольного делать всё, что заблагорассудится (в пределах разумного, конечно) до самого завтрашнего утра, когда наступит следующая серия нашей организованной поездки. Это ощущение вместе с тишиной, покоем и уверенностью, что никто не вправе нарушить моё вполне законное уединение, наступило с поворотом ключа изнутри двери моего номера. Я вдруг почувствовал лёгкую эйфорию освобождения от постоянного внимания окружающих и необходимости соблюдать правила, любые правила: культурного общения и обязательного проявления внимания к собеседнику, приветливого и грамотного обращения, аккуратности и культуры поведения, дорожного движения, наконец! Впрочем, тут же меня ждало разочарование, практически – ущемление только что обретённой свободы, выразившееся в рамке, нагло прибитой к внутренней поверхности двери, где под стеклом находились … «ПРАВИЛА поведения проживающих в номере», изданные на основании постановления Совета Министров СССР от… такой-то даты. Для пущей важности, заверены они были выцветшей печатью и подписью директора гостиницы тов. Синицыной Ю. Ю. Прочитав их, я с некоторой досадой допустил, что не буду курить в номере, пользоваться открытым огнем, приносить и включать электрические нагревательные приборы, зато стану выключать все прочие бытовые электроприборы, когда выхожу из номера, ну и обязательно звонить по телефону «01» – в случае пожара, «02» – в милицию, «03» – в скорую помощь, «04» – если почувствую запах газа (откуда в этом номере возьмётся газ, я не понял, но согласился с министрами, раз они на своём Совете это постановили). Повалявшись несколько минут на широкой мягкой кровати (мне бы такую домой) и, насладившись тишиной, я исследовал блестевшую чистотой ванную комнату. В ней оказалось всё необходимое, включая хороший напор горячей и холодной воды и электрический фен на стенке, чтобы заставить человека не покидать её, не воспользовавшись всем этим. И, оставив на стерильной плитке пола горку одежды, увенчанную наручными часами и очками, я незамедлительно погрузился в приятную водную тишину с ароматами шампуня и мыла, забыв на целых пятьдесят минут об окружающей действительности.
   В столовой на первом этаже, в которую меня привёл не только инструктаж Инги Стéфановны, а и голод, я выбрал свободный столик из многих, ещё не занятых членами нашей группы, которым вероятно не хватило времени прийти в себя от шокирующего непритязательных туристов европейского комфорта готеля «Жовтнéвый». Впрочем, Оксана с сияющими волосами, свободно рассыпавшимися по плечам, одетая в весьма соблазнительно выглядевший гибрид спортивного костюма и пижамы, спрятавшаяся со своим столиком за раскидистым фикусом, окликнула меня, приглашая составить компанию. Наполнив поднос разнообразными блюдами, я присоединился к девушке, внимательно рассматривая содержимое тарелок и стараясь не отвлекаться на внешность одноклассницы.
   – Неплохой отельчик, не находишь? – шокировала меня всегда излучающая снобизм Чаренцева, которая побывала в гостиницах не только Москвы, Крыма, но и Болгарии, Кубы и Бог знает каких ещё стран.
   – Ты меня опередила, Ксюш. Только хотел сказать, что это наиболее вероятное после «Шератона» место, которое выбрал бы Джеймс Бонд для своих похождений, если бы интересы Британской короны и Ми-6 занесли его в Винницу, – выдал я.
   – Видел, у них показывают передачи польского телевидения? – продолжила она свою шоковую терапию, пропустив мою замысловатую шутку мимо ушей.
   – Нет. Правда? – искренне удивился я, вспомнив, что даже не прикоснулся к телевизору, целиком погрузившись в удовольствия для тела. – Обязательно посмотрю вечером.
   Всё, что связано с заграницей, мне всегда было интересно. С детства я зачитывался газетой «За рубежом», журналами: «Новое Время» и «Вокруг света», по информации из разных статей, сюжетов и очерков формируя своё представление о том, как живут люди там за «железным занавесом». Открытая мною по совету новой одноклассницы радиостанция «Голос Америки» лишь изредка что-то значимое в эту картинку добавляла, обсуждая с разными плохо говорящими по-русски персонажами в основном события, либо происходившие в Советском Союзе, либо те, к которым политика СССР имеет непосредственное отношение. Подогретые журналистами скандальные факты не так меня интересовали. Но настоящий заграничный телеканал с их программами, фильмами, новостями – это то, что я с удовольствием посмотрел бы. Мыслями об этом я поделился с девушкой, решив обязательно увидеть этот местный феномен «голубого экрана».
   – А как же экскурсия по местным магазинам и паркам? – поинтересовалась она.
   – Давай сходим, если хочешь, после обеда, – сказал я зачем-то, хоть и не планировал делить ни с кем своё, выстраданное в полуторасуточной поездке бок о бок с собеседницей, одиночество. Потом добавил, явно по инерции соблюдая ненавистное правило вежливости: – А потом наберём в магазине чего-нибудь вкусного и завалимся ко мне в номер посмотреть польский боевичок.
   Я когда осознал, что сказал, почувствовал испарину и холодный липкий пот на спине. Но слово вылетело, блин! И судя по ответу, было услышано и понято однозначно.
   – О, отличный план! Я согласна. Только давай будем смотреть не боевик, а что-нибудь музыкальное.
   – Идёт, – рассеянно согласился я, думая, к чему может привести этот телепросмотр. Ведь мне же хотелось в тишине почитать, наконец, Машину книжку!
   Вечерние сумерки укрыли Винницу, спрятав от нашего внимания близлежащие окрестности. Мы вышли из гостиницы, направившись к входу в парк. Оксана в своём лыжном комбинезоне и шапочке выделялась ярким нарядным мазком на серой унылой картине дождливого города. Я почему-то отчётливо вспомнил фотографию в ателье фотохудожника Грибова.
   – Ксюш, слушай, в одном ростовском фотоателье я обратил внимание на твою фотографию. Очень красивую. Расскажи, как ты на ней оказалась? – решил безотлагательно выяснить я давно мучавший вопрос.
   Девушка взглянула на меня смеющимися глазами из просвета между вязаной шапкой и шарфом.
   – Нет никакой интриги. Всё просто. Дядя Артём Грибов – мамин знакомый. Мы ему заказывали семейные фотографии. Меня он фотографировал на заграничный паспорт. А однажды встретил на улице и ради шутки сделал несколько фото. Так появилась та фотография. А вообще, он большой мастер, можно сказать – художник. Видел его выставку в Зале на набережной?
   – Нет, не видел. Возможно, не обращал внимания, – ответил я, вспомнив, что в одном из отделов заметил какие-то фотографии, когда мы с сестрой посещали Выставочный зал.
   – Приедем, обязательно сходи. Можешь свою подругу с собой взять. Думаю, вам обоим понравится. Кстати, как у тебя с ней? – проговорила одноклассница голосом, в котором я не заметил и тени сарказма.
   Меня поразил искренний тон, с которым девушка это сказала. Я даже остановился от неожиданности. Она, пройдя по инерции несколько метров, заметила моё отсутствие рядом, и вернулась.
   – Что-то случилось? – поинтересовалась она, с тревогой посмотрев на меня.
   – Нет, просто…
   – Что «просто», Влад?
   – Просто… Мне непонятны наши с тобой отношения, Оксан, – решился я, наконец, сформулировать мучавшую меня с первого сентября проблему. – Ты продолжаешь, как мне кажется, быть неравнодушной ко мне, вдруг спокойно говоришь о моей девушке, проявляешь заботу…
   – …хотя, как в классических любовных романах, я должна бы вести себя как стерва, отбивая всеми способами тебя у неё. Ты это хочешь сказать? – энергично продолжила она.
   – Ну…, что-то вроде того, – тихо согласился я, мысленно ругая себя за попытки соблюдать те самые правила деликатности, вселявшие неуверенность, мешающие мне точно формулировать свои мысли.
   – Хочешь правду, Влад. Только не обижайся, пожалуйста, – быстро заговорила девушка. – Я очень ценю дружбу с тобой. Но ты мыслишь шаблонами. Вроде так принято, значит так всё и должно происходить в жизни. Тебе не хватает опыта общения. Ты боишься просто открыться, дружить и быть другом, и сам себя загоняешь в проблему, которую называешь понятием «верность», ведь так?
   – Наверное, – нехотя согласился, поразившись точности определений Чаренцевой.
   – Послушай, есть на свете очень много способов и видов дружбы между девушкой и парнем. Друзья по переписке, друзья по школе, по работе, друзья по интересам, друзья по несчастью, наконец. И дружба для интимных отношений – лишь один из множества вариантов, призванных избавить двух людей от одиночества и связанных с ним психологических последствий, заметь, по взаимному согласию. Ты же, порой ведёшь себя со мной так, будто я намерена при любом удобном случае затащить тебя в постель. Извини за прямоту. Мне что, оправдываться нужно? Расписку тебе дать в том, что не претендую на твою любовь? Чёрт побери! К чему этот финт с Семёном? Ты разве не понимаешь, что обижаешь меня этой своей попыткой меня ему «уступить»?
   Я молчал и всё больше «врастал» в мокрый асфальт, чувствуя, что не имею ответов ни на один из в общем-то справедливых упрёков одноклассницы.
   – Я как могла, посвятила тебя в свою жизнь, рассказала, от чего мне сейчас одиноко среди людей. Думала, что нашла друга, который думает, а не примеряет, как большинство моих прежних знакомых, услышанное под свои шаблоны и понятия гендерных отношений, вычитанные ими в дешёвых романах. Ты, безусловно, умный парень, Влад! Мне хочется с тобой обсуждать самые разные темы. Но, хоть убей, не понимаю, почему ты относишься к нашей дружбе так двухмерно, словно мы с тобой всего лишь самец и самка.
   На мгновение я почувствовал, что попал под серию хлёстких, словно пощёчины ударов, хотя девушка передо мной не шевелилась. Лишь отворачивалась, щурясь от порывов ветра, словно не могла чётко рассмотреть меня. Я сделал несколько глубоких вдохов и ответил, стараясь не затягивать неуместную, как мне показалось, паузу:
   – Оксанка, я – дурак, согласен! Можешь меня ударить. Но с детства я не видел других примеров, не читал других книжек, в отличие от тебя. Я просто не знаю, как себя по-другому вести. Но обидеть тебя не хотел, видит Бог, – неуклюже стал оправдываться я.
   – Помолчи. Это я понимаю! Потому с тобой и разговариваю. Ты сам затронул эту тему и теперь послушай, даже если покажется, что на тебя выливается ушат дерьма. Твоя рефлексия будет только мешать понять, прежде всего, себя самого. Я хочу расставить все точки над «i», и должна сказать: я – тоже другая. Тебе кстати, рассказывала, откуда это берёт начало. И я устала быть другой среди массы однотипно думающих сверстников. Я хочу что-то изменить в этой жизни. Я не понимаю, чего окружающие ждут, когда что-то рядом с ними происходит не так, несправедливо. Когда человеку плохо, а вокруг него идёт толпа без лиц, и в башке любого из проходящих мимо теплится одна мысль: «Чур, не я! Может, следующий за мной ему поможет?» От этого становится нечем дышать, хочется выть волком, понимаешь? Кто знает, насколько может быть человеку плохо? Мужественные люди не выдают наружу своё горе. Помнишь песню из «Земли Санникова»? «Есть только миг между прошлым и будущим. Именно он называется – жизнь». Так вот, для меня жить – это делать сегодня, сейчас всё, что можешь! Завтра может быть поздно. А вчера – напрасно прожитый на Земле день, если о нём нечего вспомнить! Я чувствую в себе силы, но не знаю, сколько ещё их потребуется. Неизвестность кажется страшной. Иногда мне нужна помощь, поддержка сильного, здорового сообразительного парня, которому я могу доверять. Думала, ты, …с тобой смогу… быть более уверенной, что ли? Чтобы не обрасти мхом обыденности, не терпеть рядом и в записной книжке, постоянно меняющийся реестр ухажёров и «друзей-подружек до гроба». Я видела, у тебя загорелись глаза однажды, когда мы с тобой решили помочь Толику. Показалось, что ты не из вежливости со мной пошёл. Ведь, правда, было здóрово увидеть какой-то смысл, результат того, что мы с тобой делали? И сможем сделать, я уверена, больше! Гораздо больше, если веришь мне, Влад! Ответь, Влад,… Вла-адик!, ты хочешь помогать мне,… нам? Хочешь попробовать жить по-другому, без оглядки на то, что принято и что не принято делать согласно правилам?
   Ошеломлённый эмоциональной речью Чаренцевой, я не сразу понял, что она ждёт ответа на свой вопрос. Замешкавшись, я не смог сформулировать отклик, прозвучавший убедительно. Обняв девушку, я наклонился к самому её уху, вдохнув аромат шампуня, и прошептал:
   – Я готов помогать тебе, Оксанка! Готов дружить с тобой. Просто, иногда подсказывай мне правила игры. Иначе я со своими тараканами и вправду запутываюсь. Не знаю, что думать, как поступать. Ты правильно заметила, это новый опыт для меня. Мне может быть, сложно понять какие-то моменты, и я буду задавать, возможно, глупые вопросы. Но ты на них не обижайся, ладно? Лучше вот так поговорить друг с другом, честно выяснить всё, что непонятно, и дальше жить без затаённых обид и сомнений.
   Я взял обеими руками её лицо, стараясь согреть её своим дыханием, затем снял запотевшие очки, сунул их в карман куртки.
   – Нет. Ты не такой… Ботаник. Чёрт! И почему меня заводят «ботаники»?! – пробормотала она глухо, поскольку шерстяной шарфик закрывал губы девушки. – Согласна. Задавай свои вопросы.
   – Не здесь же, и не сейчас. Ты замёрзла, да и мне неуютно. Пошли хоть в Универмаг, согреемся, – предложил я.
   – Хорошо, пошли, – согласилась Оксана, резким движением высвободившись из моих рук.
   Оказавшись в переполненном зале с толпами покупателей, выстроившихся в хитроумно переплетённых очередях за всевозможными товарами, мы почувствовали тепло. Но желания поучаствовать в конкурентной борьбе за обладание дефицитом не возникало. Максимум, на что нас хватило – приобрести в гастрономе на первом этаже «продуктовый набор к празднику Октябрьской революции»: бутылку шампанского, торт «Киевский», коробку конфет и пару килограммов мандаринов. Последние, кстати оказались «дефицитом», и нам всё же пришлось постоять в очереди страждущих заполучить эти пахнущие далёкими тропиками цитрусы. Протянув через головы толпы чек, я выхватил из рук продавщицы пакет из грубой бумаги с нашим «набором». На улице ветер, словно поливальная машина, щедро бросал в лицо непрерывный поток мелких холодных капелек дождя. Мгновенно промокнув до нитки, мы едва добежали до спасительного тепла «Жовтнéвого» готеля» и, стуча зубами, договорились встретиться у меня в номере, скажем через час.
   Я, всё ещё дрожа от ярких впечатлений прогулки по промозглой Виннице, бросил пакет из крафт-бумаги на стол, разделся и залез под горячий душ, очень надеясь, что не заболею. Где-то в чемодане лежала заветная коробочка с лекарствами, выданная мамой с соответствующими инструкциями на крайний случай, но мне не хотелось прибегать к их помощи. Каким-то необъяснимым усилием организма я добился того, чтобы перестать содрогаться, и заставил себя представить, как тепло льющейся воды проникает внутрь. Помогло. Даже тёплый спортивный костюм показался слишком жарким, когда я вытерся белоснежным махровым полотенцем и облачился в него, решив, что найду в чемодане чистое бельё позже. Включив телевизор, я пощёлкал кнопками пульта, пытаясь найти обещанный польский канал, когда робкий стук в дверь возвестил, что час уже прошёл. Оксана в спортивных штанах с лампасами, кутаясь в толстый вязаный свитер – «водолазку», осторожно вошла в номер, скептически хмыкнув от вида кучи одежды и белья на полу ещё хранящей тепло ванной комнаты. Уверенными движениями домохозяйки она извлекла из промокшего пакета сетку с мандаринами, картонную коробку с тортом, еще не утратившим своей формы, и, словно фокусник – кролика из коробки, достала бутылку… виски «Teacher’s». Мне стало смешно от того, как она с округлившимися глазами показывает мне находку. Я надел очки, желая самостоятельно удостовериться в свершившемся факте пересортицы товара в советском гастрономе. Девушка, придя в себя, спросила:
   – Ну что, Влад, соблюдаем правила? Пойдёшь менять на шампанское?
   Я посмотрел за окно, где порывы ветра с дождём не оставляли попыток проникнуть внутрь комнаты, и медленно покачал головой, тщетно пытаясь не улыбаться.
   – В такую погоду? Ни за что! Кстати, ты пьёшь виски?
   – Никогда не пила. Но не умирать же от жажды и простуды.
   – Согласен. Я тоже никогда не пил. Как ты говоришь? Живём сейчас, чтобы завтра было что вспомнить?
   – Не дословно, но – согласна. Смысл не потерялся, – с иронией ответила она.
   Сходив к двери, я щелкнул ключом в замке, обезопасив наш пикник от неожиданных визитов посторонних. Почему-то сразу почувствовал себя неуверенно. В голове пронеслись мысли о том, что уединиться с одноклассницей – было не очень хорошей мыслью, и вся эта ситуация чревата не лучшими последствиями для наших отношений с Машей, поскольку химическое притяжение молодых организмов, как я уже знал по своему опыту, может оказаться очень сильным, практически непреодолимым. Оксана внимательно посмотрела мне в глаза, словно искала что-то и никак не могла найти.
   – Что-то случилось? – суетливо поинтересовался я, откручивая крышку бутылки, и пытаясь замаскировать какими угодно движениями свою неуверенность.
   Она отрицательно качнула головой и занялась разделкой тортика моим перочинным ножиком, явно не дотягивающим размерами до поварского. Наполнив разделенными на дольки мандаринами и разнокалиберными дольками «Киевского» стеклянный гостиничный поднос, с которого предварительно были удалены на стол графин для воды и пара гранёных стаканов – неотъемлемая часть интерьера любого гостиничного номера в СССР, мы, наконец, устроились в креслах у журнального стола. Пока она пультом переключала каналы в поисках музыкальной передачи, я, вспомнив, что так поступают английские джентльмены, плеснул по чуть-чуть виски в стаканы, один из которых протянул однокласснице.
   – Крепкое. Думала, эта штука похожа на мартини, – забавно сморщив носик, заметила она, пригубив напиток.
   Я, снисходительно улыбнувшись, сделал большой глоток и тут же сосредоточился на том, чтобы вернуть лицу первоначальный вид и найти дополнительный воздух, чтобы продолжить дышать.
   – Я слышала, американцы пьют виски с «содовой», – внимательно следя за моими дыхательными упражнениями, поделилась своими знаниями Чаренцева.
   Потом протянула мне дольку мандарина. Я с благодарностью съел закуску и, схватив ещё горсть мандаринов с подноса, стал запихивать их в рот, пытаясь при этом сохранить бравый вид. Когда первый шок от заморского «учительского» [25 - Название виски «Teacher’s» с английского можно перевести, как – Учительский.] напитка прошёл, я извлёк из холодильника бутылку «Ессентуков» и смешал нам по порции коктейля под названием «виски с содовой». Этот напиток пошёл легче, несмотря на откровенный вкус хлорида натрия, перебивший классические для этого типа алкогольных напитков ароматы дубовых бочек и солода. Мы болтали о чём-то малозначительном, что я даже не припомню, о чём. Время от времени следя за музыкантами польской группы Северина Краевского на экране, я репетировал технику движений бармена, причём уделял гораздо больше внимания дегустации своей порции продукта, чем собеседница. Она в свою очередь отдавала должное торту «Киевский», которого в нашем городе не достать. Мне его вкус тоже понравился, но не хватало горячего кофе или чая.
   – Влад, какие ты вопросы хотел мне задать? – напомнила Оксана цитату из нашей беседы на улице, устав наблюдать за моими молчаливыми терзаниями.
   Я, к своему удивлению, затруднился с формулировкой и не только из-за страха озвучить запретную тему секса, о которой только и думал несколько последних часов.
   – Хотел спросить…, как ты относишься… к нарушениям правил? – наконец выдавил я.
   – Ты же видел… сегодня. Чего спрашивать? – прозвучал голос девушки, несколько изменённый эхом от слегка исказившегося пространства комнаты.
   Мучавший меня вопрос, наконец, обрёл формулировку, испугавшую своей откровенностью настолько, что мне не хватило смелости задать его вслух.
   – А чего ты ждала от нашей встречи здесь, … у меня… в номере? Когда мы,…ты и я,… вдвоём, – запинаясь, начал я издалека.
   Она не ответила, и лишь снова как-то странно взглянула на меня. Я, чувствуя в себе нарастающую решительность, попробовал ускорить этот процесс, изменив пропорцию своего коктейля, и добавил чистого виски ей и себе. Она выпила залпом, словно лекарство. Я – тоже…
   В моей памяти не осталось деталей продолжения этого вечера с одноклассницей. Помню лишь, как она ушла. Попытавшись запереть за ней дверь, я упал на четвереньки и оказался в ванной, сориентированный лицом к унитазу… Организм не принял новую для него разновидность отравы.
   Утром болела и кружилась голова так, что мне трудно было добраться от кровати до ванной комнаты, не прибегая к дополнительным опорам в виде стен, стола и стульев. Я оценил целительную способность душа, если вращать в разные стороны краны, добиваясь то слишком горячей, то ледяной воды. Две таблетки аспирина из содержимого аптечки, запитые остатками «содовой», сняли головную боль, и к завтраку я смог спуститься лишь слегка покачиваясь, словно на палубе корабля в четырёхбальный шторм. Пока поглощал третий стакан кефира, услышал за спиной заботливый голос одноклассницы: «Доброе утро, Влад! Голова болит? Ты очки не снимай. Не так будут заметны глаза». Я подумал, что воспоминания о вчерашнем дне могут быть яркими, но совсем не обязательно – приятными, и преисполнился благодарностью к девушке за её странную заботу обо мне.

Москва-Харьков. Новые интересы.

   Москва долго не заканчивалась, демонстрируя пассажирам в косых струях дождя бесконечные ряды кооперативных гаражей с проржавевшими остовами легковых автомобилей на крышах, вереницы вагонов на запасных путях, упирающихся в закрытые железные ворота полуразвалившихся зданий депо, построенных ещё в годы индустриализации, скопившиеся перед светофорами автомобили и автобусы, заполненные спешащими на работу москвичами. В утренних сумерках светящиеся окна пятиэтажек спальных районов, зачастую не имевшие штор, открывали нескромным взглядам короткие (пока их проезжает поезд) сценки из частной жизни жителей столицы. Вагон глухо постукивал колёсами, преодолевая стрелки, переезжая с пути на путь, пока поезд не выбрался из-под широкого моста Московской кольцевой автодороги, словно кот из-под гигантской шляпы, накрывшей столицу. Девушка, забравшись с ногами в угол мягкого дивана купе спального вагона, обхватила руками колени и смотрела в окно. Разговаривать не хотелось, и навязчивая мысль о возможно предстоящей операции мешала думать о чём-либо ещё. Бородач в костюме-«тройке» огромной ручищей осторожно убрал с лица дочери прядь влажных после столичного дождя волос.
   – Машенька, может, хочешь поспать? – заботливо пророкотал он. – Ещё рано, а ехать нам десять часов.
   Она мотнула головой, не отрывая взгляд от проносящихся за окном полустанков, деревянных дачных домиков, прятавшихся за высокими соснами.
   Дорога успокаивала её с детства, помогала мыслям собраться. К вечеру этого нарождающегося дня так удачно начавшееся позавчера путешествие, наконец, обретёт смысл. Маша, безгранично верившая отцу, не очень переживала за это. Зародившиеся во вчерашних беседах с Михаилом идеи создания новых средств реабилитации для людей целиком захватили её. Девушка открыла блокнот и стала делать наброски. Из-под её карандаша появлялись не только элементы конструкций искусственных конечностей, но и образы знакомых, в той или иной мере, нуждавшихся в таких устройствах. Она отрывистыми линиями нарисовала эскизы протезов для Джошуа, Сары, Юлии и Анны, Томаса. Джакомо она изобразила в полный рост. Портрет получился даже более красивым, чем тот молодой человек, которого она увидела в первый раз в реабилитационном центре, и более выразительным, чем на фото из недавно полученного от него письма. Неосознанно добавляла своим наброскам черты, какие хотела бы видеть в симпатичном ей образе. Слабая улыбка, отразившаяся на лице дочери, оценивающе взглянувшей на получившийся портрет, не ускользнула от внимания отца. Волна тёплых чувств переполнила его. Деликатно, стараясь не смотреть на рисунок, он прихватил из кармана пальто свою трубку и вышел из купе, тихо прикрыв за собой дверь. «Как они там, мои друзья? – вслух подумала Мария, оставшись в одиночестве. – Удалось ли Джакомо попасть в клинику? Какой он теперь? А Томас? Сара? Они также должны сейчас быть на приёме у Дезамеля. Питер – этот „техасец“ из Голландии, друг Джошуа – скрывал за своей развязной манерой поведения обычную юношескую неуверенность при общении с девушкой. Возможно, с первой девушкой, согласившейся с ним общаться тогда, когда он, практически отчаявшись обрести подругу из-за своей инвалидности, решился на ампутацию изуродованных полиомиелитом ног, чтобы поверить в свои силы и, научившись ходить на протезах, почувствовать себя полноценным мужчиной». Девушка сделала набросок Питера с подчёркнуто мускулистой фигурой супермена из комиксов. Улыбнулась своему наивному желанию помочь друзьям. Потом перевернула страничку и на чистом листе блокнота начала писать письмо Питеру. Когда поезд остановился в Туле, Маша заканчивала письмо Джошуа. При подъезде к станции Орёл блокнот пополнился письмами Саре и Томасу, а пока стояли в Белгороде, Маша дописала письмо Джакомо. Фёдор Тимофеевич по её просьбе сбегал в почтовое отделение вокзала и купил международные конверты с марками. Девушка не знала точно, приехали ли её друзья в Израиль в этом году, поэтому все письма адресовала в клинику «Реут», до востребования. Так с большей вероятностью они попадут в руки получателей, когда те в ней окажутся. Получить ответы от них она не надеялась, но всё же указала в поле «Обратный адрес», свой домашний в Ростове. Благодаря такому нехитрому способу общения, взбудоражившему воспоминания, девушка отвлеклась от грустных мыслей и получила заряд положительных эмоций. Отец, радуясь разительной перемене в настроении дочери, смог, наконец, с ней нормально поговорить и обсудить важные моменты, касающиеся её предстоящего пребывания в харьковской клинике.
   Выйдя из помпезного, с колоннадой и массивной бронзовой люстрой в центральном зале, здания вокзала города Харьков на просторную привокзальную площадь, Морозовы зашли первым делом в здание почтамта, чтобы отправить письма Машиным друзьям. Времени, оставшегося до назначенного профессором часа приёма в клинике Научного центра, оставалось мало, и, едва успев перекусить беляшами и кофе из бумажных стаканчиков в закусочной, отец и дочь взяли такси на стоянке у метро. Автомобиль ехал неширокими улицами и переулками мимо трёх– и четырёхэтажных домов, напоминавших девушке улицы родного города. Но за речкой, машина выбралась из старого центра Харькова и помчалась по широкому проспекту. Маше очень захотелось, как и пару дней назад в столице, поближе познакомиться с городом, в котором раньше не была, побродить по его улицам, магазинам, полюбоваться парками и архитектурными ансамблями, чем она так любила заниматься в семейных путешествиях в прежние годы. Но, ни времени, ни возможности ходить, как прежде, у девушки сейчас не было. От этого ощущение собственной беспомощности становилось навязчивым и заглушало способность думать о чём-либо кроме предстоящей неизвестности в незнакомой больнице. Даже боль в травмированной ноге, которую девушка научилась терпеть, стала какой-то изматывающей и обострялась при каждом колебании мчащегося автомобиля.
   Профессор Павел Михайлович Корженко, невысокий (по сравнению с Фёдором Тимофеевичем), плотного телосложения, лысый весёлый человек в белом халате, радушно встретил Морозовых на входе в НИИ Протезирования и протезостроения и сразу повёл в свой кабинет на втором этаже. Маша быстро как могла, поднималась на костылях по лестнице, но всё равно скоро отстала от устремившегося вперёд, словно ракета к цели, профессора, крепко державшего за руку папу. Доковыляв до распахнутой двери кабинета, девушка осторожно присела на стул у входа. Павел Михайлович уже углубился в изучение документов, высыпанных из отцовского «дипломата» прямо на широкий массивный дубовый стол. Морозов старший возвышался рядом, переминаясь с ноги на ногу, словно ждал, когда хозяин кабинета соизволит проявить вежливость и предложит ему присесть.
   – Добре. Так-так. Дывись, Федорку, дiйсно цiкаво. – То и дело приговаривал Корженко, быстро пробегая глазами бумаги.
   – Что, Павло́? Что-то серьёзное? – встревожено спросил папа.
   – О це як же ж? Дуже серьёзно. Помогать такой гарной дивчине, це не траншеи рыть, – улыбнулся профессор, наконец подняв лукавый взгляд на Марию. Затем продолжил на чистом русском языке, мягко налегая на звук «Г», – Гад ты этакий, Федя! Такую красавицу скрывал от лучшего друга! Не стыдно тебе? Ну-ка, Машенька, подойди поближе, не бойся.
   Девушка, тяжело опираясь на костыли, подошла и села на потёртый кожаный диван, сбоку от стола. Павел Михайлович, забыв о бумагах, выскочил из-за стола и, схватив стул, присел прямо перед ней.
   – Ну, здравствуй, красавица! – ласково, точь-в-точь как Морозко из старого фильма, произнёс он, внимательно осматривая девушку.
   – Здравствуйте! – смущаясь и краснея, ответила она.
   – Устала с дороги? – продолжил он, входя в роль доброго Деда Мороза.
   – Нет, что Вы! Доехали с комфортом. Спасибо папе. Просто на костылях быстро не получается, как на протезе, – ответила Маша, с трудом удержавшись, чтобы не повторить монолог Алёнушки из фильма.
   Улыбка тронула губы профессора, понявшего всю гротескность своих вопросов. Он обернулся к отцу, одобрительно кивнув, встал.
   – Вот, как мы поступим, товарищи, – быстро заговорил он. – Сейчас мы дадим нашей принцессе отдохнуть, для чего определим её в палату, чтобы дать возможность привести себя в порядок. Машенька, не бойся – это только так называется «палата», а обстановка как в гостинице. У нас много приезжих пациентов с удовольствием останавливаются в больничном комплексе. А, что? Удобно, не нужно ездить через весь город на процедуры с утра. К тому же, кормят отлично. Если нужно, организуем диету?
   – Ой, спасибо! Диету не надо, – успела вставить девушка, сдерживая волнение.
   – Хорошо. Тогда столовая к твоим услугам в любое время. Перед ужином – возьмём пару анализов и сделаем рентген. Думаю, если ничего дополнительно не выявится, дня за четыре твою ногу приведем в порядок, и спокойненько с новым протезом поедешь домой. А после ужина мы с папой тебя забираем и едем на экскурсию по вечернему городу, а заодно и проинспектируем какой-нибудь ресторанчик. Как план, друзья? Да, забыл сказать. Ты, Федорка, никуда сегодня не едешь. На работу свою успеешь. Завтра, если нужно, подброшу утром в аэропорт. Рейс в 11—30. А сегодня – вы, Морозовы, – мои гости. Попрошу слушаться и не противоречить. Как же я вас давно не видел! – неожиданно сменив информационно-деловой темп своей речи, эмоционально закончил хозяин кабинета.
   Звонок по селектору, и через три минуты в дверях появилась высокая девушка в идеально выглаженной белоснежной форме (именно форме, а не в халате) медсестры. Вкатив кресло на колесах, она взяла у профессора бланк (когда он успел его заполнить?), помогла Маше усесться, и, прихватив её костыли и не дожидаясь дополнительных указаний, быстро покатила новую пациентку из кабинета. На лифте поднялись на третий этаж и проследовали по идеально ровному, покрытому полированной гранитной плиткой полу галереи в другое здание, контуры которого виднелись сквозь тюлевые занавески, закрывавшие огромные во всю стену окна. Миновав просторный холл с диванами, пальмами в кадках и большим телевизором, попали в коридор с множеством пронумерованных дверей. Красная ковровая дорожка добавляла сходства с отелем. Открыв одну из них, медсестра вкатила кресло в просторный номер со стандартной гостиничной мебелью и положила ключ на полированный стол у телевизора.
   – Мария Морозова!? – полу утвердительно констатировала она. – Меня зовут Зоя Викторовна. Я – дежурная сестра сегодня. Телефон для связи со мной записан в блокноте на первой странице, – она кивнула на книжечку в кожаном переплёте у телефонного аппарата с кнопками. – Завтра утром будет другая медсестра, но ты не бойся. Обращайся по любым вопросам. Твой чемодан уже в шкафу. Туалетные принадлежности в ванной. Отдыхай. Ужин в семь часов на первом этаже. В пять придёт лаборантка взять кровь на анализ и отвезёт тебя на рентген. Если нужны какие-то лекарства или медицинские товары – аптека у входа в первый корпус.
   – Спасибо, Зоя Викторовна, – проговорила Маша, постаравшись произнести свою реплику в таком же лаконично-деловом стиле общения, принятом в этом учреждении.
   Медсестра, едва заметно кивнув, улыбнулась и вышла, закрыв за собой дверь.
   Оставшись одна, девушка прилегла на кровать, с удивлением почувствовав, несмотря на усталость и массу вопросов, остающихся без ответов, вместо тревоги необъяснимое спокойствие. Профессор Корженко, ничего по существу не сказав, смог поселить у Маши уверенность в том, что всё будет хорошо. И это не фигура речи для утешения отчаявшихся. Родившиеся из её жизненного опыта знание и вера в опыт специалистов позволили не думать тупо о том, помогут или не помогут ей лично врачи, а заняться более важными делами. Такими, например, как получение знаний, которые окажутся нужными для реализации идеи, той, что они вчера успели вкратце обсудить с Мишкой. Всё ещё, не веря в счастливое совпадение и не сформулировав толком свою догадку, Мария набрала номер телефона дежурной медсестры, в тайне боясь услышать отказ.
   – Здравствуйте ещё раз, Зоя Викторовна! – проговорила девушка деловым тоном, дождавшись чётко выверенного ответа из трубки. – Подскажите, пожалуйста, могу ли я записаться в библиотеку Института?… Да. Учусь в Медицинском. Хотела бы собрать материал для курсовой работы.
   – ….
   – Верно, специальность – ортопедия. Ваш институт как раз по моей теме, – улыбнулась Морозова, обрадовавшись, что сотрудница поверила в её сочинённую на ходу легенду. – Очень хорошо! А как записаться? И где библиотека находится?… На техническом этаже корпуса «В»? Понятно… Это – не проблема, что не проеду. Я могу на костылях. А можно номер телефона?
   И девушка, еле справляясь с волнением, написала в блокноте короткий трехзначный телефон библиотеки. Следующий звонок. И Маша, бросив взгляд на свои золотые часики, подаренные мамой перед поездкой в Израиль, быстро разделась и забралась в душ.
   Не прошло и двадцати минут, как энергичная девушка в очках, разобравшись по схеме в холле в системе этажей и коридоров комплекса, привычно опираясь на костыли, поднималась по неширокой лестнице на четвёртый этаж пристройки к корпусу, куда не доходил лифт. Пожилая женщина – библиотекарь, казалось, не удивилась просьбе студентки, волею случая оказавшейся пациенткой их лечебного учреждения. Заботливо предложив посетительнице присесть, она тщательно переписала из паспорта данные, заведя формуляр новой клиентке. Пришлось сказать, что студенческий билет впопыхах забыла захватить из Ростова, сославшись на быстрые сборы. Но фамилия Корженко сыграла магическую роль, открыв доступ к институтским архивам и специализированной литературе, за исключением патентного отдела, куда требовался уровень допуска руководителя проекта. Спустя ещё десять минут, Мария погрузилась в стихию книг, рукописей, методических пособий и научных работ, напечатанных институтской типографией. Здесь был настоящий кладезь знаний! Систематизированные в строгом соответствии с классификатором книги можно было выбирать по названиям, авторам и краткому содержанию из каталожных карточек в длинных деревянных ящичках, которыми щедро снабжала девушку Людмила Тихоновна. (Имя библиотекаря девушка прочитала на бэйдже форменного пиджачка, висевшего на спинке стула.) Она суетилась, стараясь помочь студентке-инвалиду и, как показалось Маше, не потому, что она знакома с профессором. Просто, из-за своей доброты, свойственной пожилым людям, жалела молодых, не накопивших ещё достаточных знаний для непростой жизни. Выбрав несколько изданий, девушка подробно переписала данные в новенькую, купленную в киоске «Союзпечати» на входе, 96-листовую тетрадь и вскоре, осторожно спускалась по лестнице, держа под мышкой увесистую стопку книг и методичек. «Скоро пять вечера, и нужно было торопиться в номер сдавать анализы. Всё-таки, новый протез для меня – основная цель, и нужно аккуратно относиться ко всем медицинским предписаниям», – думала Мария, ковыляя по длинному коридору переходной галереи в гостиничный корпус. Она не сразу заметила молодого человека в куртке и шапке. Он тоже был увлечён чтением табличек на дверях и, обгоняя, случайно задел девушку большим туристическим рюкзаком. Уронив костыль и стараясь сохранить равновесие, она отшатнулась к стене. Книжки рассыпались по полу.
   – Извините! – густо краснея, пробормотал парень, уставившись на ногу студентки.
   Поставил свой рюкзак, неуклюже опустился на колени, собирая литературу и боясь поднять глаза.
   «Как в кино «Большая перемена», – с улыбкой подумала Маша, наблюдая за растерянной физиономией паренька. Наконец, он закончил ползать по полу, и тяжело поднявшись, подал ей стопку книг.
   – Ещё раз извините! Я не хотел, – почти прошептал он, тушуясь.
   – Спасибо! Не страшно. А как тебя зовут? – решив поддержать растерявшегося юношу, спросила девушка, стараясь не вспоминать неудачный опыт недавнего общения с таким же молодым парнем в Москве.
   – Егором зовут, – боясь поднять глаза на девушку, шепнул он.
   – Очень приятно. А я – Маша! Да не смущайся ты так, Егор. Ничего страшного не произошло, – подбодрила она юношу.
   Он, наконец, закончил изучать рисунок паркета на полу и неуверенно посмотрел в лицо собеседнице. Робкая улыбка тронула губы. Потом взгляд опустился на костыль, лежавший неподалёку. Кинувшись его поднимать, юноша издал что-то вроде тяжёлого вздоха. От её внимания не укрылась гримаса боли, на мгновение отразившаяся на лице собеседника, но быстро преобразившаяся снова в застенчивую улыбку.
   – Вот, пожалуйста, возьмите. Хотите, я вас провожу, помогу донести книги? – спросил Егор неуверенно.
   – А это идея! – подумав секунду, согласилась Маша. – Пошли. Если тебе не трудно.
   Молодой человек словно ожил, быстро взяв у неё литературу и подхватив рюкзак, галантно посторонился, пропуская девушку вперёд. Она обратила внимание на то, что идти парню удавалось с большим трудом. Его левая нога была значительно короче правой. Наступать он мог на неё, только если сильно выворачивал ступню, как бы приподнимаясь на цыпочки. Такая ходьба, наверное, причиняла ему сильную боль. Пока шли, он не проронил ни слова, стиснув зубы. Положив книги на стол в номере, парень направился было к выходу.
   – Подожди, Егор! – попросила Мария, присев на крышку стола. – Или спешишь?
   – Не очень, – ответил он с былой неуверенностью в голосе. – Я шёл заселяться. Мой номер за две двери до Вашего.
   – Хорошо! Значит, будем соседями. Я тоже сегодня приехала. И, давай на «ты».
   – Давай, – произнёс он безразлично.
   – В школе учишься?
   – Закончил летом. А ты студентка?
   – А что, похожа? – сверкнув улыбкой, ответила Маша. – Нет ещё. Но очень хочу в институт поступить.
   – Ты? – он скептически осмотрел одноногую собеседницу. – Может здесь в столицах это и возможно. Не знаю, за какие деньги. Но у нас в городе, и даже в Челябинске меня с такой ногой, даже в техникум не приняли.
   – А что с твоей ногой?
   – Мать говорила – травма при родах. Хромаю с детства. А в четырнадцать, когда на медкомиссию в военкомат пришёл, сказали что нога «сохнет». Предлагали операцию, но тогда пришлось отказаться.
   – Почему? Ведь, раз предлагали – была возможность вылечить ногу?
   – Да, была…, наверное. Но я подумал о своих родных. Отец в тот год умер. Мать на вторую работу устроилась, чтобы нас с сестрёнкой поднимать. Ей помогать хотел, а не в койке в гипсе пять месяцев проваляться.
   – А сейчас? Может не поздно ещё…? – не сумев скрыть тревогу в голосе, спросила Мария.
   – Сейчас? – парень из-под упавшей на глаза пряди волос взглянул ей в лицо. – За три года вырос, и к хромоте добавилась разница в длине ног. Ходить получалось всё труднее. Врачи предложили реконструкцию тазобедренного сустава. И попробовать удлинить ногу. Знаешь такой аппарат, изобретён нашим врачом-хирургом, Илизаровым?
   – Читала в «Науке и жизни». Выглядит очень сложно. Похоже на орудие пыток, по-моему
   – Верно. Смысл его в том, что при лечении переломов, особенно ног, стальные спицы вставляются в отверстия, просверленные в раздробленных костях и вокруг ноги, собираются силовым каркасом, удерживая фрагменты, чтобы срастались. Он позволяет даже наступать на ногу почти сразу после операции.
   – Интересно! Круто, если тебе это поможет!
   – Да! И самое главное, он изобрёл методику, как при помощи такого аппарата удлинять конечности, представляешь? – увлечённо начал объяснять парень. – Точно знают врачи, а я примерно разобрался, как это работает. Ставят такой аппарат на ногу и снаружи винтами постепенно увеличивают расстояние между секциями. Спицы, продетые сквозь кость и закрепленные на разных уровнях, стремятся, как бы растянуть её. Хирург делает надрезы на поверхности кости, и она постепенно удлиняется! Понимаешь?
   – Но ведь, это должно быть больно? – с тревогой спросила Маша. – И сколько таких надрезов нужно? Как часто делать?
   – Возможно. Лечение может быть долгим. Может месяца три – четыре, не знаю. Говорят, если быстрее подкручивать винты, кость быстрее растёт. Только больнее будет.
   – А ты сам, Егор, как же? – прошептала Маша.
   – Маша, я научился терпеть. Наверное, как и ты с твоей травмой. Сколько себя помню, хожу с болью, стою, сижу. Если хочу идти быстро – становится очень больно. Знаешь, что самое страшное в моей жизни?
   – Нет.
   – Ложиться спать с мыслью, что завтра снова будет такая же боль, и никуда от неё не деться. Одно избавление – медленно убивать себя наркотой в таблетках или ампулах.
   – Господи, Егор! Мне страшно, как ты жил! – содрогнулась девушка, оглядывая молодого человека испуганными глазами. – А сейчас?
   Парень грустно улыбнулся, неуверенно прикоснувшись к волосам девушки, словно хотел погладить по голове, но не решился и убрал руку.
   – Прости! – смутился он. – Ты напомнила Анжелику, мою сестрёнку. Она также переживает и часто задаёт мне вопросы. А я её так поглажу по голове, расскажу какую-нибудь историю, успокою.
   Лицо молодого человека неожиданно осветилось мечтательной улыбкой. Но, увидев полные страха и сострадания глаза девушки, он поспешил продолжить:
   – А сейчас, узнав про этот аппарат, что может мне здесь помочь, я поверил, что выдержу любую боль ради того, чтобы стать здоровым, чтобы не хромать и снова ходить, как все люди. Мечта есть: почувствовать себя полноценным человеком! Вылечусь, освою какую-либо профессию, чтобы семье помогать. И проверить, насколько могу быть сильным. Понимаешь?
   – Да, я понимаю. Ты мужественный человек, Егор! Это очень смелое решение! – с уважением произнесла девушка. – Я бы так, наверное, не смогла.
   – Не дай Бог тебе принимать такие решения, Маша! Тебе и так в жизни досталось немало отчаяния и страданий, – вскользь показав на её ногу, продолжил он. – А ты – красивая девушка! Сильная и уверенная! Я бы подружился с тобой.
   – Спасибо! – ответила она, спрятав смущённую улыбку. – Я тоже…
   Тут в дверь постучали. Медсестра в такой же накрахмаленной белоснежной форме, что и Зоя Викторовна, вкатила в номер металлическую тележку с медикаментами и инструментами.
   – Морозова Мария Фёдоровна? – полу утвердительно, совсем как её коллега два часа назад, провозгласила сотрудница, взглянув на пациентку.
   – Да, это я, – ответила девушка.
   Егор засуетился, подхватил рюкзак, намереваясь выйти в приоткрытую дверь.
   – Маш, давай вечером после ужина встретимся? Ты не будешь занята? – крикнул он уже из коридора.
   – Давай. Приходи в десять, хорошо? – отозвалась она.
   – Договорились, приду!
   Дверь закрылась, и Мария, с трудом скрывая улыбку, смиренно предоставила себя для анализов. Внутри неё всё ликовало от случайной встречи с человеком, с которым захотелось дальше общаться! Она даже забыла о планах провести вечер с папой. Думала, что поработает с взятыми для изучения книгами завтра, посвятив вечер Егору. «Он действительно герой и достоин лучшего, чем его „наградила“ судьба», – размышляла девушка, равнодушно наблюдая, как кровь из её вены по трубочке стекает в стеклянную колбу. Ей очень захотелось ему помочь. Только не знала как.
   Поужинав в столовой, Морозова поднялась в свой номер, припарковав кресло на колесах в нише коридорчика. Старый протез достала из чемодана, но надеть не решалась, вспомнив, что вчера произошло с ногой из-за него. Рана ещё болела и немного кровоточила, когда в рентгеновском кабинете медсестра ей меняла повязку. Зашёл попрощаться папа с большой сумкой фруктов, шоколадных конфет и других лакомств. Оставил дочке советские рубли, забрав запасы не понадобившихся для Израиля долларов из нескольких потайных кармашков в куртке и пальто девушки. После ужина с профессором Корженко он всё-таки решил уехать в Ростов ночным поездом, чтобы утром успеть на работу. Маша показала отцу добытые в библиотеке книжки и рассказала об их с Мишкой мечте.
   – Хорошее дело задумали, дочка, – ласково гремел Фёдор Тимофеевич, обнимая её. – Людям помогать – что может быть полезнее? Хорошо бы, чтобы не бросили свою идею, довели до результата. Тогда каждый из вас сможет в жизни с большей уверенностью справляться с трудностями, достигать новых целей. Время есть – учись, Машенька. Мы с мамой тебя любим и за тобой приедем сразу, как только Павел Михайлович мне позвонит и скажет, что тебе можно ехать домой. Наверное, дней через восемь.
   – Ого! Так долго?
   – Ну что делать, дочка? Производство опытное. Нужно отладить изделие вручную, чтобы тебе было удобно ходить, и оно долго служило. Профессор посмотрел снимки. Операция на ноге тебе сейчас не потребуется. Протез будет… не совсем таким красивым, как твой старый. Я сам не всё понял, но сама увидишь. Ты сможешь, как раньше ходить. Впрочем, инженеры тебе точнее всё объяснят.
   – Я к началу занятий не успею, – обеспокоилась девушка. – Предупредите, пожалуйста, в школе Рубена Ашотовича, что опоздаю, ладно?
   – Конечно, дочка. Тебя школа будет ждать с нетерпением, – улыбнулся папа. – А ты легко даже, обгонишь своих одноклассников, тем более, с твоим энтузиазмом и упорством.
   – Ну да, буду стараться. Маме скажи, чтобы не беспокоилась за меня. А, впрочем, я ей позвоню, завтра сама, – кивнула девушка на телефон на столике. – Хорошей тебе дороги, папка!
   Едва за отцом закрылась дверь, Мария переоделась в удобный джинсовый комбинезон и забралась на кровать, предвкушая интересное свидание с новыми книжками. Какое-то время листала издания и делала первые заметки в новой тетради, призванной стать «Сборником новых проектов и идей». Робкий стук в дверь напомнил девушке о назначенном «свидании». Удивилась, как быстро пролетело время, и как будто сам собой заполнился разными пометками и цитатами «Сборник…». Юноша вошёл, сильно хромая, едва Маша повернула флажок замка на двери. В руках у него была шестиструнная гитара, а на лице – загадочная улыбка. Пристроив больную ногу на стуле, а инструмент на колене, парень напомнил ей американского певца Дина Рида, концерты которого нередко показывали по телевизору. Довершил образ энергичными аккордами и исполненными сильным голосом куплетами на отличном английском языке из зажигательной песенки 70-х годов «Let’s twist again». Это было настолько неожиданно, что Маша не смогла сдержать эмоции и захлопала в ладоши, чем очень порадовала гостя, искренне старавшегося поднять новой знакомой настроение.
   – Егор, здорово! Гитара! А можешь ещё? – глядя восторженными глазами на парня, попросила девушка.
   Вместо ответа, тряхнув буйной шевелюрой в такт аккордам, он исполнил «Rock around the clock» настолько «заведя» Марию, что она, забыв, что стоит на одной ноге без протеза, непроизвольно попробовала танцевать свой любимый рок-н-ролл, вспомнив, как это однажды случилось в гостях у Юлии месяц назад. Юноша во все глаза смотрел на грациозные движения девушки, продолжая играть, только бы она не останавливала свой танец. Оба безуспешно пытались погасить улыбки на разгорячённых лицах, когда парень всё-таки закончил петь песню, повторив набор куплетов раза по три.
   – Тише, Егор! А вдруг спит уже кто-то? – со смехом сказала Маша, отдышавшись и присев на кровать.
   – Ты очень красивая, Маша! И отлично танцуешь! Я любовался тобой, поэтому, песня получилась такой длинной. Извини, – с широкой улыбкой, но очень серьёзным тоном произнёс Егор.
   – Спасибо! Такая музыка меня «заводит». Знаешь, когда мне было двенадцать, я занималась в студии акробатического рок-н-ролла под эти самые песни. Ты мне подарил воспоминания… очень приятные!
   Девушка, порывшись в сумке, так и не разобранной после отъезда отца, вручила, словно приз музыканту, апельсин.
   – О! Я выиграл! Спасибо уважаемому жюри! – шутливо поклонился он.
   Сев на стул и отложив ещё звенящую гитару, молодой человек очистил оранжевый плод и протянул сочную дольку Маше. Она, смеясь, наклонилась к его руке и аккуратно взяла угощение одними губами.
   – Неожиданно! – удивился парень. Затем дал ей ещё одну дольку, видимо, желая убедиться, что это не было случайностью.
   – По-видимому, ты любишь неожиданности, раз продолжил кормить цитрусовыми одноногую танцовщицу, – пошутила девушка.
   – Хромой менестрель просто спел серенаду танцовщице, а она станцевала для него так, что дала бы фору мастерам балета на льду. И что тут неожиданного? – подтрунивал Егор, и снова взяв гитару, спел пару куплетов из «Yesterday». Маша тихонько стала подпевать, вспомнив слова любимой песни группы «The Beatles». Когда музыка закончилась, оба сидели, прислушиваясь к наступившей тишине. Каждый ждал, что заговорит первым его собеседник.
   – Это потрясающе, Егор! – не выдержала Маша. – Так мастерски играешь, красиво поёшь, да ещё по-английски! Я бы тоже хотела… на гитаре!
   – Спасибо! У меня в детстве много свободного времени было, поскольку футбольные матчи и прочие подвижные игры сверстников во дворе проходили без меня, – спокойно заговорил парень. – Вот и выучился чему смог. А у тебя голос мелодичный! Любишь петь?
   – Иногда пою, когда никто не слышит. На рояле училась играть. Но гитара – это мечта! Хотела бы играть кантри, как Эммилу Харрис!
   – О! Отлично! Хочешь подпеть? – поинтересовался гость, тихо перебирая струны, но так, что получался ритм и мелодия одной из популярных песен американской певицы.
   – Не-а, я слов не знаю, – смущённо рассмеялась Мария. – Просто нравятся мелодии. А ты? Расскажи, откуда ноты берёшь, слова разучиваешь?
   – Иногда по радио что-то услышу. Или на пластинке. Понравилось, подбираю музыку сам. А, слова? Тоже слушаю. Один раз, второй…. Потом, складывается мозаика из обрывков песни в единую композицию. А ты сюда надолго приехала? – неожиданно сменил тему Егор.
   – Не знаю, дней на восемь, наверное. Мне протез должны сделать. Старый сломался, да и я из него выросла.
   И Маша рассказала историю о том, как стала «клиенткой» Харьковского Института протезирования и ортопедии. Парень слушал и задавал вопросы с таким интересом, как будто хотел запомнить все подробности её жизни. Но, когда настала очередь Марии задавать вопросы, молодой человек, словно замкнулся, не торопясь рассказывать о себе. Он в нескольких фразах поведал о своей семье и своём детстве. О школьных годах тоже скудно. И если бы Маша не спрашивала, искренне стараясь узнать о жизни Егора подробнее, сам он не стал бы вдаваться в детали, ограничившись общими фразами в стиле диалога: «Как дела? – Нормально». Чем дольше молодые люди беседовали друг с другом, тем заметнее между ними проявлялась симпатия, будто по кирпичику устраняющая стенку отчуждённости, которой обычно отгораживаются люди, привыкшие из-за своей болезни и связанной с ней неуверенности не пускать в свою жизнь посторонних. Маша много работала над собой, стараясь научиться открытости в общении с людьми. Она оценила абсолютно неожиданный приём Егора при помощи гитары и песен сократить дистанцию и время, которое обычно тратят на разговоры ни о чём, чтобы познакомиться, соблюдая условности «правил вежливости».
   – Знаешь, Маша, уже завтра мне предстоит операция, а потом придётся забыть про подвижность, не знаю, наверное, на полгода или больше. Но всё равно, этот вечер буду вспоминать долго, может быть всю жизнь, – неожиданно сменив тему, серьёзно сказал молодой человек.
   Сознание Марии пронзил холод, как только она осознала, что парень ей сказал. Опустив глаза, чтобы он не увидел в них испуг, она тихо, но ясно ответила:
   – И я буду помнить это наше первое знакомство, Егор. Ты очень сильный и мужественный парень! Не понимаю девчонок, которые раньше в тебе этих черт не увидели. Я верю, что операция тебе поможет стать здоровым. Теперь в мире есть ещё один человек, который думает и переживает о тебе. Ты сможешь жить, строить планы на будущее. И кто знает, оно ведь может оказаться лучше той жизни, которая у тебя была до сих пор. Главное – верить и идти к поставленной цели. Ты сможешь, выдержишь всё, я верю! Знаю, ты всё обдумал раньше, и я сейчас, может быть, напрасно это говорю…, повторяюсь?
   – Нет, Маш, не напрасно. Ты не представляешь, как важно для меня слышать твои слова и чувствовать твою поддержку. Говорят, мужчину закаляют испытания. Я постараюсь выдержать… ради будущего. Заглянешь ко мне после операции?
   – Конечно, Егорка! Я буду с нетерпением ждать, когда к тебе пустят врачи. Успеем ещё пообщаться до моего отъезда, – улыбнулась девушка, обнимая парня.
   Новое знакомство побудило множество мыслей, каруселью захвативших сознание девушки, как только она осталась одна. Всю ночь думала о Егоре, отгоняя то свои тяжёлые воспоминания, то такую навязчивую жалость к нему, и старалась думать об удачном исходе его операции. Только под утро забывшись, Маша увидела во сне нового знакомого, здорового, с гитарой, крепко держащего её за руку, и они вместе бегут босиком по зелёной мягкой траве вперёд, туда, где так красиво и по-домашнему уютно светит солнце!

Путешествие. Третий день. Книга Маши.

   Наш автобус стоял у входа в гостиницу, гостеприимно раскрыв дверь и люки багажных отсеков. Комиссар в кожанке, притворяющийся водителем и одновременно запорожским казаком, терпеливо ждал, пока все экскурсанты загрузят в разверзнутые чрева свои чемоданы и рассядутся по выбранным местам. Меня всё ещё «штормило», и мятная жевательная резинка, любезно предложенная запасливой одноклассницей, оказалась весьма кстати, особенно когда мы пробирались мимо Инги Стéфановны, пририсовавшей в своей неизменной тетради около наших фамилий к существующим стаям новых галочек. Забравшись с Оксаной на «галёрку», я упёрся лбом в холодное стекло автобуса в надежде, что меня не будут доставать разговорами хотя бы первые несколько часов. Яркое солнце осветило просыпающуюся Винницу, словно стремясь оставить у туристов самые добрые и яркие воспоминания об этом старинном и самобытном городе. Можно было сделать множество ярких и запоминающихся фотографий, пока мы, не торопясь, пробирались по узким улочкам к мосту через укрытый туманом Южный Буг. Я увидел ту самую церковь, на золочёные купола которой вчера со смотровой площадки башни с курантами показывала рукой Оксана. Вернее, из тумана сначала возник золотой луч света, а когда мы уже почти переехали мост, стали проявляться смутные контуры храма, всё чётче и чётче, словно на фотографии, лежащей в ванночке с проявителем. Но как только я расчехлил фотоаппарат, чтобы запечатлеть эту красоту, мимо окон сплошной стеной понеслись деревья, скрывшие церковь. Мне ничего не оставалось делать, как снова приступить к охлаждению лба стеклом, механически отсчитывая блочные пятиэтажки, окаймлявшие в случайном порядке Киевскую улицу до самого дорожного знака с перечёркнутым словом «Вiнниця».
   Охладить голову до нормальной температуры я не успел, потому что километров через семь, въехав в деревню Стрижавка, наш автобус свернул с шоссе и остановился на круглой заасфальтированной площадке в глубине сосновой рощицы. Рядом стоял «Икарус» со значком «Дети!» и одесскими номерами, возле которого нервно похаживал и курил водитель. Без кожаного картуза, «оселедца» и усов, он производил впечатление иностранца. Выйдя из автобуса на освещённую солнцем площадку мы дослушали таинственный рассказ Инги Стéфановны про сакральный смысл этого места и мотивы, двигавшие германским фюрером, выбравшим именно этот участок леса над разломом тектонических плит для строительства своей ставки. Он провел здесь в общей сложности четыре месяца в надежде почерпнуть силу самой Земли. Чистый лесной воздух, лучи солнца, пронизывающие светлый лес, тишина и заросшие ярко-зеленым мхом кочки противоречили озвученной гипотезе и никак не настраивали нас на мрачно-торжественный лад, соответствующий такому случаю. От автобуса мы ушли довольно далеко, наверное, на километр, прежде чем на окрестных лужайках стали попадаться бесформенные куски бетона и гранита от полуметра до четырёх в поперечнике, наполовину вросшие в землю, местами покрытые лишайником. Из некоторых торчали толстые проржавевшие стальные прутья арматуры. Углубляясь в лес, мы с удивлением обнаруживали, что встречающиеся глыбы оказывались всё больших размеров, и на некоторых сохранились ржавые стальные люки, скобы, куски разорванных труб и прочие следы инженерных коммуникаций. Между холмами кое-где виднелись проржавевшие остовы механизмов, лебёдок и даже автомобилей, марку и тип которых определить было уже невозможно. Мы догадались об истинных масштабах былого сооружения, подойдя к подножию заросшего кустарником и травой холма, у основания которого виднелась бетонная стена с несколькими металлическими дверями и лестницей, уходящей куда-то глубоко вниз. Перед входами громоздились бетонные кубы взрывозащиты, толщиной под три метра. Тут и там стали попадаться дети, с энтузиазмом вылезающие из самых неожиданных мест и закоулков этих развалин, и с весёлыми криками играющие «в войну». Мы тоже разбрелись, чтобы потрогать старые стены, сфотографироваться и пропитаться атмосферой военных сороковых годов. Очень хотелось проникнуть туда, за ржавые стальные двери в тёмные катакомбы и поискать артефакты. Но они все были намертво заварены. На вершине холма обнаружились несколько вентиляционных выходов, надёжно забранных стальной решёткой из арматуры. В целом, сооружение действительно производило впечатление грандиозного и мощного укрепления. По словам пожилой женщины-экскурсовода, сопровождавшей наши похождения интересными подробностями, основные помещения командного пункта и линии связи находились глубоко под землёй, на пятом-седьмом уровнях в толще твёрдого гранита. Из бетона выполнены были только наружные входы и надземные укреплённые сооружения. Известно, что строительство ставки было закончено за восемь месяцев, к июню 1942 года. А весь комплекс использовался гитлеровцами по назначению лишь около двух лет в качестве оперативного штаба и центра управления войсками на восточном фронте. При наступлении Советской армии «Вервольф» был взят, и тут же организована работа по исследованию помещений и скрывающихся в них тайн. В марте 1944-го Гитлер лично поставил задачу немецкому командованию уничтожить укреплённый объект, и массированной контратакой «ставка» была отбита фашистами у Красной Армии на целых… два дня! Но, лишь затем, чтобы саперы заложили сотни килограммов взрывчатки и разрушили авиабомбами все наземные сооружения, надёжно засыпав входы в подземные помещения. Все последующие исследования остатков укрепления производились по личному приказу Сталина и были засекречены, а сами открытые входы законсервированы, и из нижних помещений даже откачан воздух. Самый глубокий 7-й уровень был затоплен водой.
   Экскурсовод продолжала снабжать нас сведениями, когда-то составлявшими государственную тайну Третьего Рейха, нисколько не смущаясь того, что в зоне слышимости её рассказа количество слушателей сократилось до быстро конспектирующего что-то в блокнотик Евгения и двух верных ему близняшек в одинаковых вязаных шапочках. Правда, Инга Стéфановна старалась урезонить рассредоточившихся по развалинам экскурсантов, но в конце концов, сама спустилась по старой металлической лестнице в ров перед бетонной стеной, чтобы рассмотреть поближе толстенную, изъеденную ржавчиной стальную дверь, напоминающую вход в банковское хранилище. Я забрался на покрытый зелёной травой холм, лёг перед узкой амбразурой пулемётного гнезда, выступающего прямо из травы, в надежде разглядеть артефакты или хоть что-либо внутри. Но солнце светило в глаза, не позволяя им привыкнуть к узкой полоске темноты. Зато, я почувствовал тяжелый запах, которым повеяло из подземелья. Мысли о скелетах немецких солдат, замурованных когда-то бомбардировками своей же авиации, заставили меня спешно ретироваться к своим. «Свои» к этому времени собрались на поляне вокруг прямоугольного бетонного бассейна с проржавевшими остатками водопроводных труб и крючьями, к которым была приварена железная лестница. Экскурсовод рассказывала историю о том, что здесь была самая охраняемая точка комплекса. Сам фюрер здесь плавал, когда приезжал летом. Пользоваться бассейном в его отсутствие дозволялось только генералам. Бродя по остаткам асфальтированных ещё немцами пешеходных дорожек, рассматривая стенды с военными фотографиями, я хотел почувствовать атмосферу тех лет и событий. Представить тысячи несчастных местных жителей и военнопленных, что построили в невероятно тяжелых условиях в недрах твёрдых скальных породах в кратчайшие сроки такое укрепление, а потом были расстреляны нацистами и засыпаны землей при помощи бульдозеров во рву неподалеку, только лишь для сохранения секретности объекта, оказалось не так просто. И страшно, хоть я и читал о примерах подобной масштабной жестокости фараонов к строителям пирамид.
   – Знаешь, Влад, мне сложно представить, что здесь когда-то творились такие ужасы. – Неожиданно услышал я за спиной голос Оксаны. – Мы живем на свете каких-то шестнадцать лет, и для нас то, что происходило, чуть ли не три наших жизни назад – это страшно давно, почти как в Египте во времена строительства пирамиды при фараоне Хеопсе. Настолько необычно увидеть, прикоснуться к вещам, которые были созданы тогда.
   – Ну да. Словно попадаешь в исторический фильм, – отозвался я, когда пришёл в себя от неожиданности осознания того, что одноклассница непонятно как, прочитала мои мысли. – И понимаешь, что история повторяется с каждым витком все более масштабно, жестоко и цинично. Только, в отличие от египтян, здесь погибли русские люди. Может быть, твой или мой прадед или дедушка.
   – …или кого-то из наших одноклассников…, друзей. Согласна, эта история обжигает близостью событий. В то же время, эта близость помогает нам лучше помнить их, как помним своих родных, благодаря которым мы появились на свет.
   – …и самим постараться разобраться в причинах хотя бы тех, что произошли одно – два поколения назад, – проговорил я медленно. – Представь. Ты – Магеллан, ведёшь корабль в открытом море и впереди в тумане видишь проблеск маяка. Ты сразу думаешь, какие действия предпринять, чтобы сменить курс, избежать столкновения с мелью. Согласись, совсем не те абстрактные размышления, когда в тишине кабинета перед путешествием ты изучала карту и запомнила, что в этой конкретной её точке этот маяк и эта мель обозначены.
   – Ну, да. Суть я поняла. И в том и в другом случае, маяк – сигнал опасности. Но меня «трогает» только та опасность, которая вот здесь, рядом, а не та, далёкая, о которой кто-то что-то знает и тебе когда-то рассказал. Верно?
   – Да. Именно. И хоть мы ещё мало пожили и с трудом осознаём даже такие короткие временные промежутки, как полвека, но то, что нам рассказали на сегодняшней экскурсии о нацистах – должно насторожить. Мы должны понять и сделать выводы, чтобы не допустить в нашей жизни повторения таких ужасов, что пережили наши деды! Как бы напыщенно это не звучало.
   – Правильно, Влад! – отозвалась одноклассница.
   Я помог ей спуститься с холма, и мы, не торопясь, пошли по местами сохранившейся немецкой асфальтированной тропинке через сосновую рощу к автобусу.
   Прогулка и лесной воздух благоприятно подействовали на мою голову, практически устранив последствия вчерашнего вечера. А чашечка горячего кофе из термоса, предложенная Оксаной, когда мы, выехав с проселка, помчались по трассе в направлении Житомира, придала мне бодрости и энтузиазма. Мы продолжили обсуждение темы, поднятой на развалинах укрепления у деревни Стрижавка. Наверное, громко, потому что к нам вскоре присоединился Семён, внеся свои бескомпромиссные ремарки действиям нацистов на территории Советского Союза. Наша дискуссия прервалась лишь, когда наш автобус проезжал через небольшой старинный городок Бердичев, и Инга Стефановна стала рассказывать о его достопримечательностях. Мы медленно проехали мимо Свято-Никольского собора, колокольня которого возвышалась над преимущественно одноэтажными постройками. А рассказ шёл уже о польском костёле Святой Варвары, в котором французский писатель Оноре де Бальзак за полгода до своей смерти венчался с графиней Эвелиной Ганской. Детали самого здания костёла рассмотреть было сложно сквозь строительные леса и высокий деревянный забор. Его лишь недавно начали реставрировать, закрыв находившийся там спортивный зал. Мы ехали по узким улицам, застроенным одно и двухэтажными домиками, возраст которых определялся веками. Эклектика архитектурных стилей и различная степень разрушения отдельных строений, замаскированная более новой кладкой или деревянными фрагментами, невольно привлекала внимание, словно картинка из учебника истории, материализовавшаяся за окном нашей сорокаместной «машины времени». Складывалось впечатление, что должность главного архитектора в Бердичеве была упразднена, либо её совмещал сам градоначальник, минимизировав своё вмешательство в таинственные для него премудрости гармонии построек. Проехав по мостовой еще пару кварталов, наш автобус остановился на небольшой мощёной булыжником площади у разрушенной стены «Монастыря Босых кармелитов». Крепостная стена с маленькими окошками-бойницами местами поднималась на высоту метров двенадцать, и в районе центрального входа неплохо сохранилась. Но в остальных местах проломы в ней до самой земли, беспорядочные кучи камня лишали постройку смысла как оборонительного укрепления, окружающего компактную территорию на высоком берегу неширокой речки с забавным названием Гнилопять. С внутренней стороны стены высилась центральная башня католического храма с четырьмя колоннами по фасаду, чудом сохранившимся барельефом Пресвятой Девы Марии, проржавевшим насквозь куполом без крестов и несколько полуразрушенных башенок, местами сохранивших первоначальный замысел архитектора – изящный стиль барокко с четырёх– и восьмигранными железными куполами, напоминающими тюрбаны. Над воротами главного входа на стене часовни, повторяющей очертаниями геральдические формы, можно было различить остатки герба монастыря. Сооружение излучало таинственность и влекло немедленно его посетить, изучить и облазить все его закоулки и, возможно даже, подземелья. Я покинул автобус, подав руку Оксане при выходе, чего сам от себя не ожидал, и словно «папарацци» с фотоаппаратом наготове, бросился вместе с другими экскурсантами в открытые ворота развалин. Инга Стéфановна тщетно попыталась остановить нас перед входом, для чего громко воззвала к нашему сознанию, но поняв тщетность своих попыток, на ходу изменила адрес встречи на «за крепостной стеной у входа в костёл» и поспешила следом. Закруглённая стена разрушенной башни, сводчатые тёмные входы у самой земли всколыхнули детские воспоминания о фильме «Старая крепость», снятом по книге Валентина Катаева. На стене у центрального входа в костел, к которому вела видавшая виды каменная лестница, двумя маршами плавно закругляясь вокруг площадки с несколькими скамейками, виднелась табличка «Профессионально-техническое училище №3. Город Бердичев». Сводчатые окна застеклены, а массивная деревянная дверь закрыта на замок. Забравшись на выступ стены, я сквозь запылённые стёкла попытался рассмотреть смутно угадывающиеся ряды сидений, балкончики и длинные железные люстры, спускающиеся со сводчатых потолков декоративными элементами внутреннего убранства храма – училища. Оксанка с Семёном убежали за угол строения, и я последовал за ними, по пути послушав громкие восклицания комсорга Юлии, спорившей с Василием по поводу целесообразности реставрации костёла и передачи его верующим католикам. Вход в подземелье под кирпичным сводом, сложенным в крепостной стене неподалёку от главных ворот невозможно было не заметить. Но мой энтузиазм исследователя катакомб быстро упёрся в наглухо запертую ржавую железную кованую дверь, лишь ещё больше распалив воображение. Без особой надежды на чудо, я поковырял в замочной скважине перочинным ножиком и неохотно вылез из-под низкой арки, знаком показав Василию, спешившему по моим следам за сокровищами, что здесь нам ничего «не светит». Слоняясь по живописным закоулкам развалин то ли училища, то ли замка, я подумал о Маше. Представил, что это мы с ней сейчас исследуем таинственные строения, делясь друг с другом открытиями и находками, беседуем с ней, шутим, смеёмся, помогаем друг другу забираться по разрушенным лестницам. Во мне проснулось настолько сильное желание прикоснуться к девушке, обнять, поцеловать её, погладить по шелковистым волосам, пахнущим неведомым ароматом, что я не смог идти дальше. Присел на вырванный когда-то взрывом кусок стены с заделанным в нём чугунным кольцом для причаливания лошадей, чтобы отключиться на какое-то время и запомнить эти ощущения, навеянные должно быть, доброй аурой этого монастыря Босых Кармелитов (и почему босых?).
   Спустя час, наша группа собралась у лестницы, и Инга Стéфановна с верхней площадки стала рассказывать об истории этого места. Я рассеянно слушал, наблюдая за Евгением, конспектирующим легенду об основателе монастыря польском графе Януше Тышкевиче, чудесным образом спасшемся из татарского плена в начале 17 века. В 1627 году граф подарил зáмок католическому ордену, выделив также средства на постройку монастыря и обустройство костёла. Кармелиты «освоили» выделенные средства: обустроили подземный костёл, кельи и хозяйственные помещения, укрепили крепостную стену и вырыли катакомбы с сетью подземных ходов под всем городом. Гарнизон крепости, вооружённый пушками, охранял монастырские земли от набегов татар, турок и прочих разбойников.
   Рассказ Инги Стéфановны показался увлекательным, и я через какое-то время стал старательно вслушиваться в её слова, покинув своё место на окраине площадки и приблизившись к рассказчице.
   В 1642 году на торжественном открытии монастыря Януш Тышкевич подарил монахам – кармелитам семейную реликвию: чудотворную икону Пресвятой Девы Марии. Монастырь был разрушен во времена восстания украинского народа против польского господства в 1648 году, а кармелиты смогли убежать и спасти икону от уничтожения. И лишь в начале 18 века после подавления восстания, они вернулись, чтобы начать восстанавливать крепость-монастырь. В 1754 году возвели красивейший надземный костёл, своим изяществом и обилием украшений в стиле «барокко» восхищающий и сегодня. Через два года в нём проходит пышная церемония коронации иконы Пресвятой Девы Марии. А с 1758 года в монастыре обустраивают типографию и печатают книги на разных языках, продавая их по всей Европе. Монастырь начал зарабатывать деньги и на них открывать и содержать школы для бедных детей в Бердичеве и окрестных сёлах. Но Польское государство на рубеже 19-го века прекращает своё существование, и царским указом российского императора кармелитские школы упраздняются, а прибыльная типография перевозится в Житомир. К 1866 году все помещения монастыря у монахов были конфискованы. В них разместились пожарные, полиция, гарнизон и продовольственные склады. После революции в 1918 году монастырь вернули кармелитам, но в 1926 году Советская власть национализировала комплекс построек, объявив его Историко-культурным заповедником и организовав в помещениях исторический музей. Верующим оставили лишь костёл, в котором священники какое-то время проводили богослужения. Во время Великой Отечественной войны монастырь был частично разрушен в очередной раз, и лишь совсем недавно начались работы по восстановлению его исторического облика.
   Слушая нашего руководителя, я поймал себя на мысли, что вся эта история про польских монахов, несмотря на витиеватость сюжета, впечатлила меня немногим больше, чем «Сказка о царе Салтане». Я не проникся историческим духом далёкого 17-го века и лишь приблизительно смог бы описать по памяти жителей упомянутых национальностей и конфессий. Даже представив, как все эти действующие лица, включая Папу Римского, освятившего ту самую Чудотворную икону Пресвятой Девы Марии, ходили по земле, по которой я только что обошёл данные развалины, я не почувствовал той тесной связи с недавним прошлым, которой проникся в Стрижавке, увидев пожелтевшие фотографии жертв фашистов. Мы снова разговорились с Оксаной, когда наш автобус нёсся по неширокому пустому шоссе в Житомир. Итогом нашей дискуссии можно назвать Закон памяти поколений, сформулированный нами примерно так: «Воспоминания человека тем ярче и твёрже, чем большее количество разнообразных напоминалок и фактов его окружает. Чем отдалённее события во времени, и меньше предметов и описаний, свидетельствующих о них доступны изучению, тем большее количество информации замещается в памяти человека придуманными деталями, опровергнуть или скорректировать которые невозможно в силу давности событий и отсутствия свидетелей». Человек с бόльшим недоверием воспринимает сконструированные им самим исторические образы, подсознательно относя такого рода воспоминания к менее полезным и востребованным в его настоящей жизни. Чтобы наглядно проиллюстрировать собеседникам этот процесс, я взял шестицветную шариковую ручку и нарисовал в блокноте синюю пирамиду, положенную на бок. Координата по горизонтали – лента времени. Основание пирамиды – сегодняшний день. Срез пирамиды в каждый момент времени отражает объем знаний, которые человек держит в памяти. Высота пирамиды и периметры в местах секущих плоскостей для каждого человека индивидуальны. Оксана сказала, что долговременную память можно развивать, замещая недостаток логического или ассоциативного запоминания механическим повторением, и нарисовала чёрным цветом для этого случая длинную и изящную, похожую на гранёную рюмку, пирамидку.
   – Объём знаний, полученный зубрёжкой, окажется гораздо меньшим того, который человек может запомнить, логически вникнув в их суть, – пояснила она.
   Сёма предположил, что в сложных науках глубокие знания могут строиться на механическом запоминании простых законов и теорем, понимание которых в начале изучения человеку недоступно, и учит он их лишь из-за веры в авторитет своих наставников и великих учёных, открывших и сформулировавших их. Он нарисовал узкую длинную коричневую пирамиду внутри толстой зелёной, обозначив штрихами зону понимания между объёмом поверхностных и глубинных знаний, вместе составляющих эрудицию человека. Наша околонаучная дискуссия продолжалась бы и дольше и не принесла каких-то новых открытий лишь потому, что закончилась дорога, и мы въехали в Житомир.
   Городок оказался более патриархальным и одноэтажным чем тот, из которого мы уехали утром, и немного походил на Таганрог. Здесь встречались троллейбусы, а на одной из улиц даже – трамвай, такой же узкоколейный, как в Виннице, но с чешскими вагонами-«аквариумами» типа тех, что ездят по Ростову. Инга Стéфановна рассказала, что город Житомир был основан более 1000 лет назад на берегах реки Тетерев. (Забавлялись что ли местные жители, называя свои реки разными неадекватными словами?) С начала 20-го века провинциальный городок превращается в областной центр с каменными двухэтажными домами, транспортом, предприятиями лёгкой и химической промышленности и даже собственной электростанцией, работающей на угле. Кроме всего прочего, 30 декабря 1906 года в этом городе родился знаменитый конструктор космических ракет Сергей Павлович Королев. Жил и работал он здесь же. В ходе нашей экскурсии предусматривалось за оставшуюся часть дня подробно познакомиться с Житомиром, обойдя его пешком, а также хорошо выспаться перед поездкой в столицу Украинской ССР в большой современной гостинице с одноимённым названием. Благодаря компактности города, мы как-то очень быстро подъехали по улице Ленина к расположенному на площади Победы длинному восьмиэтажному зданию, облицованному светлой известняковой плиткой. Широкая площадь, напоминающая Т-образный перекресток, вокруг которого изредка встречались четырёхэтажные жилые дома, перемежавшиеся с газонами и кустами, казалась больше своих истинных размеров. Танк Т-34 на гранитном постаменте, пушкой нацеленный на запад, возвышался в середине площади. (Наверное, в этом есть какой-то сакральный смысл, ибо по моим наблюдениям, все танки Т-34, времён Великой Отечественной войны, расставленные на таких постаментах по городам Советского Союза, сориентированы пушками в одну и ту же сторону.) Вдали – красивый храм с непривычными пирамидальными куполами и колокольней возвышался среди стандартно кубических послевоенных построек города, словно декорация из другого мира.
   Инга Стéфановна профессионально быстро провела рутинную процедуру заселения каждого из нас в отдельный номер с тем же стандартным набором гостиничных удобств, включая графин со стаканами и табличку с «Правилами…» на дверях. Учительница попросила нас не задерживаться с поселением и обедом, поскольку предстояла интереснейшая пешеходная экскурсия с посещением множества достопримечательностей городка.
   Вечером усталые, но довольные мы за ужином в ресторане делились впечатлениями от похода. Оксана – о Преображенском соборе, костёлах, и Свято-Анастасиевском монастыре, в которые мы зашли по дороге на плотину, связанных с историей польского государства и поляков, живших здесь прежде. Должно быть, Инга Стéфановна хотела, чтобы мы побольше узнали об её предках, поэтому добавляла всем нашим экскурсиям некоторый шарм шляхты. Я рассказывал, какие именно экспонаты мне запомнились в музее Космонавтики им. С. П. Королёва. Кстати, в скафандр одного из первых космонавтов, выставленный в витрине, я бы ни за что не поместился, и не только из-за роста. Заходить в него нужно было сзади в позе, которую обычный человек смог бы принять только в условиях невесомости. Сёма настаивал, что лучшие здесь, это природные памятники – каньон со скалистыми гранитными берегами и так называемая «голова Чацкого» – скала на берегу Тетерева, очень похожая на профиль человеческой головы. Я рекламировал затон в парке, созданный при помощи двадцатиметровой плотины, перекрывшей русло реки как раз перед впадением в неё той самой Гнилопяти, которая протекала через Бердичев ещё днём, когда мы его посещали. Подвесной пешеходный мост в хутор Бровер на правом берегу речки запомнился отменными видами на гранитные скалы высокого левого берега и толстенными стальными канатами, заделанными в бетонные зацепы, на много метров уходящие вглубь берегов. Мост и вправду ощутимо качался из стороны в сторону, вызывая неоднозначные ощущения у проходящих по нему людей. Мы заходили и на крытый рынок «Житный», (слово «жито», от которого происходит название и рынка, и города, означает «пшеница») погружаясь в мир запахов различных съедобных продуктов и специй. Изобилие съестных припасов на живописных прилавках рынка поражало и вызывало повышенное слюноотделение по сравнению с обычно скромным ассортиментом блюд, заключённых в холодильниках и витринах большинства советских гастрономов. Кроме того, в местном универмаге мне удалось выполнить заказ сестры, выбрав по её бумажке косметику нужной торговой марки и медовые акварельные краски двадцати четырёх цветов в единой пластмассовой палитре. Добавил к подаркам пачку открыток с цветными видами города и той самой головы Чацкого, но летом на фоне буйной зелени лесного берега. Но самую драгоценную для себя находку в Житомире – четыре пластмассовые модельки в масштабе 1:43 очень точно повторяющих оригиналы классических европейских автомобилей производства Донецкой фабрики, я приобрёл для своей коллекции. В Ростове о таких игрушках я не слышал, а об изделиях итальянских и английских производителей «Burago» или «Corgi Toys» и мечтать не мог. Этот восторг, к моему удивлению, разделила Танита. Она тоже пополнила свою коллекцию машинок продукцией «Донецькой фабрики играшек», как значилось на невзрачных жёлтых картонных коробочках.
   Мы с ней продолжили обсуждать тему коллекционирования моделей автомобилей, уединившись на мягких диванах в полутёмном холле третьего этажа с видом на ночной Житомир. Тогда, любуясь огнями города с высоты полета ласточки, я снова почувствовал себя комфортно и свободно как, по моему мнению, и должен чувствовать себя взрослый (совершеннолетний) молодой человек в уютной обстановке, собеседницей которого вдруг оказалась симпатичная ему умная интересная девушка. Танита обладала помимо прочих, еще одним очень необычным качеством. Она могла настолько завладеть вниманием своего визави (а может, конкретно моим), что он (то есть, я) забывал обо всём окружающем мире, скоротечности времени, своих ощущениях, стараясь держаться с ней на одной волне, на острие темы, на взводе. (Что вовсе не означает – в нервном возбуждении, а скорее – как при просмотре остросюжетного увлекательного фильма, в котором так и хочется поучаствовать самому). Её чуть гортанный голос, насыщенный интонациями, подчёркивающими смысл итак очень грамотно построенных фраз, завораживал не меньше, чем содержание того, о чём она рассказывала. История была похожа на наполненную приключениями легенду, в то же время насыщенную подробностями, не позволяющими заподозрить рассказчицу в излишне разгулявшейся фантазии. Зато моя фантазия помогала погружаться в её реальность настолько, что я буквально ощущал себя участником событий, происходивших с ней в детстве, живо представляя обстановку, и окружение. Мы проболтали до полуночи и, если бы не Инга Стéфановна, вышедшая из своего номера на сон грядущий покурить на улице, могли бы разговаривать до утра.
   Уединившись в своём номере, я какое-то время смотрел в окно на ночной Житомир, обдумывая услышанное. Ну, кто может остаться спокойным, прикоснувшись к тайнам африканской магии? Ведь даже фамилия Таниты, Нгомо – означает у народов западного побережья «чёрного континента» – колдунья. Чувствуя полмиллиона мурашек на коже, я забрался под одеяло, надеясь, что Машина книжка мне поможет успокоиться.
   * * *

   Утром, как обычно для этого города, я проснулась под истошные крики «Малако! Кепири! Аражани! Мацони!» Эта разносчица молочной продукции была досадно пунктуальна и явно занималась оперным пением в молодости. Через пять минут после того, как на улице наступила тишина, из угла комнаты послышался громкий бой потемневших от времени курантов, гулкое тиканье которых на весь дом и так не давало мне нормально уснуть первые дни. Исправно ударив по ушам семь раз, часы успокоились, но спать уже не хотелось. На улице, несмотря на близость к центру города, петухи соревновались между собой в громкости и витиеватости своих рулад. Я тихонько встала, на цыпочках подошла к древнему клавесину на резных деревянных ножках, стоявшему рядом с кроватью, на которой Мишка пытался наслаждаться остатками сна, и сыграла на безбожно расстроенном инструменте что-то очень бравурное, навеянное хором петухов. Правда, пришлось на середине аккорда быстро выбежать во двор, чтобы брат не попал в меня обувью, которую наугад запустил, ориентируясь на звук моих шагов.
   Батоно Георгий, плескавшийся в ледяной воде, добытой ведром из настоящего колодца с воротком, улыбнулся, завидев меня.
   – Дила мшви́добиса, гогона Машико!
   – Доброе утро, дядя Георгий! – ответила я, догадавшись, что ничего другого люди по утрам при встрече друг другу обычно не говорят.
   Побродив по двору, заросшему всевозможными фруктовыми деревьями, я нашла среди огромных листьев одного из них похожий на маленькую зелёную грушу плод инжира. На вкус и цвет он напоминал незрелую жердёлу. Ну, не глотать же всякую терпкую гадость, пусть и с таким заморским названием. Когда Георгий скрылся в доме, я спустила в узкое окошко крышки колодца ведро на веревке, и начала осторожно вертеть вороток, разматывая снасть. Далёкий гулкий всплеск оповестил о том, что ведро, наконец, достигло воды. Подергав за разлохмаченную веревку, как рыбаки подсекают рыбу, я начала крутить потяжелевший вороток в обратную сторону. Вскоре ведро высунулось из окошка, и мне пришлось перехватить его одной рукой, бросив начавший было снова раскручиваться вороток. Полведра чистейшей холодной сладковатой воды стали моей добычей. Бодрящая влага пригодилась и попить, и умыться, и даже побрызгать на Мишку, сонно прислонившегося к косяку двери.
   «Городок Гори – Сталинис самшобло, в котором мы сегодня побываем, находится накхевари гза Мцхета – древней столице Грузинского царства», – вещал нам за завтраком батоно. Папа пояснил, выслушав полугрузинскую речь товарища, что по дороге в древнюю столицу мы сможем посетить родину И. С. Сталина и единственный оставшийся в Советском Союзе музей истории его жизни. Я бы с большим удовольствием полазила по горам или искупалась в горном озере, но брат с мамой с энтузиазмом восприняли новость. Из их разговоров я поняла, что только в этом городке можно увидеть ещё и последний сохранившийся в Союзе памятник вождю всех времён и народов. Все остальные его памятники в ходе борьбы с культом личности в конце пятидесятых годов были взорваны, разрушены или переплавлены в другие полезные металлические вещи. Загрузив в «Волгу» объёмистую двуручную продуктовую корзину (я до этой поездки не представляла, что бывают корзины диаметром метр), мы расположились в оставшемся свободным пространстве салона и осторожно двинулись по булыжной улице по направлению к выезду из города. Пока мы с Мишкой наперегонки уплетали чурчхелу (непростая задача, особенно когда для каждого это была уже пятая чурчхела подряд), дядя батоно Георгий рассказывал разные истории. Мы давно уже проехали длинное, по архитектуре напоминающее неудачную копию Смольного дворца в Ленинграде, трёхэтажное здание бывшей духовной семинарии по улице Пушкинской. Но рассказ о проделках отличника четвёртого класса церковно-приходской школы городка Гори Сосо Джугашвили, приехавшего поступать в эту самую семинарию, и радикально преобразившегося в её стенах сначала в боевика-экстремиста Кобу Джугашвили, а потом и в вождя всех времён и народов товарища Сталина, и не думал завершаться. Километров через десять после выезда из Тбилиси, повествование батоно переросло в жаркий спор с папой, имевшим неосторожность вставить свой комментарий в оценку «культа личности». Мы с братом и мамой быстро перестали понимать поток грузинских терминов, которыми Георгий, как я считаю, нечестно пересыпал свои аргументы, только подстёгивая эмоциональность дискуссии. Папа, не имея практики в грузинском языке, мужественно пытался отстоять на русском свою позицию простыми логическими выводами, чем ещё больше распалял нашего экскурсовода. В конце концов, он резко остановил машину у придорожного кафе, в сердцах хлопнул дверцей и буквально вытащил своего однокурсника наружу. Они долго кричали друг на друга, энергично меряя шагами маленькую автостоянку, в то время как мама потащила нас с Мишкой в закусочную, пообещав купить мороженое. Но я думаю, больше для того, чтобы мы не слышали всё чаще прорывавшиеся из уст папы «непарламентские выражения», которые он никогда не употреблял дома при нас. Пока мы уплетали эскимо, запивая «тархуном», маленькое кафе заполнилось дядей батоно Георгием, сразу скрывшимся на кухне, откуда слышалась его грузинская речь. Папа подсел к нашему столику и с тревогой наблюдал за официантами. Те начали появляться из двери кухни с подносами, заставленными блюдами с фруктами, салатами и кувшинами с вином. Из колонок под крышей полились звуки грузинских песен, под которые вышел, наконец, сияющий Георгий и произнёс длинную речь, из которой я поняла, что между ним и папой, а так же между нашими семьями и вообще между русским и грузинским народом теперь воцарился мир. Изобилие явств, в непомерном количестве появившихся на столе, оказалось очень кстати для нас с Мишкой, избавив от необходимости жевать надоевшую чурчхелу.
   – Друзья! Нам ехать ещё долго. Советую подкрепиться. – Подбодрил нас Георгий.
   Мы набросились на еду, не дожидаясь, пока начнутся долгие замысловатые грузинские тосты, без которых не обходится ни один приём пищи в этой стране. К моему удивлению, за столом взрослые хранили тишину, которая продолжалась и в машине всю дорогу до самой Гори. Папа, правда, пытался что-то нам показывать, но кроме фраз: «дети, посмотрите на ту красивую скалу!», или «гляньте, какое живописное ущелье внизу справа!», более детального описания достопримечательностей мы не получали и по привычке накапливали вопросы. Но батоно Георгий хранил многозначительное молчание. И мама, чтобы как-то удовлетворить наше с Мишкой любопытство, решила сама взять на себя роль экскурсовода. Она стала рассказывать о Мцхете – древней столице грузинского царства, которую мы проехали сразу, едва покинули кафе с неожиданным угощением. Я видела, как папин друг ёрзал на сиденье от желания нам поведать историю об этом месте, но пересилив себя, не проронил ни звука, даже когда мы, высунувшись наполовину из окон машины, во все глаза разглядывали развалины крепости Бебрисцихе на вершине горы или таращились на удивительный вид, открывшийся вдруг слева. Ну кто сможет отвести восторженный взгляд от залитой солнцем напоминающей перевёрнутую букву «Y» долины среди гор, где река Арагви встречается с изогнувшейся, словно змея, Курой и разбавляет её мутные воды чистейшей бирюзовой водой с гор Кавказа! Недалеко от крепости через реку в её узком месте виднелся неширокий каменный мост, похожий издали на арку. Мама рассказала, что его построили римляне во время своего военного похода в Закавказье в 62 году нашей эры. И с тех пор девятнадцать столетий этот мост связывает берега бурной реки, являясь частью Военно-Грузинской дороги. По ней в Тбилиси путешествовали А.С.Пушкин и граф Л. Н. Толстой. Отёсанные камни, добытые римскими легионерами из близлежащих скал, тогда вообще редко использовались для строительства мостов и были плотно подогнаны друг к другу и скреплены свинцом для прочности. Мишка что-то сумничал насчёт вредного воздействия этого металла на здоровье человека, на что мама поведала, что в те времена этот легкоплавкий металл широко использовался строителями для заливки щелей между камнями в стенах, поскольку цементный раствор ещё не изобрели.
   В Гори мы въехали, когда солнце уже стояло в зените. По какой-то странной случайности, асфальтированное покрытие кончилось как раз при въезде в населённый пункт, и мы поехали по улице, задыхаясь от жары и поднятой нашими же колёсами пыли. Изредка в этой пыли встречались куры и огромные индюки с замысловатыми выростами под клювами. Местные жители куда-то попрятались, забрав с собой коров, коз и прочую сельскохозяйственную живность, от чего городок казался пустым. Дядя батоно Георгий, наконец, перестал дуться и, как ни в чём не бывало, продолжил увлекательный рассказ о детстве товарища Сталина, то и дело, показывая нам какие-то ни чем не примечательные дома, мимо которых мы ехали. Он называл должности и даже фамилии людей, живших в них в конце девятнадцатого века, и так или иначе повлиявших на жизнь маленького Иосифа. Мне даже показалось, что батоно намеренно показывал папе, на каких перекрёстках куда поворачивать, чтобы, поблуждав по городку, увидеть как можно больше домов таких замечательных людей. В конце одной из улиц мы остановились на светофоре – первом светофоре, встретившемся с тех пор, как покинули Тбилиси. Повернув направо, вскоре выехали на широкую площадь перед монументальным зданием с колоннами из белоснежного камня. Оно утопало в зелени деревьев заботливо ухоженного парка. На небольшой автостоянке среди множества легковых машин и экскурсионных автобусов еле нашлось место для нашего автомобиля. Папа аккуратно припарковал «Волгу» в скудной тени узкого как шпиль башни кипариса, и мы с наслаждением покинули жаркий салон, разминая затёкшие ноги. Батоно Георгий тут же устремился по ступеням к колоннам перед входом в здание, оказавшееся государственным мемориальным музеем И.С.Сталина. Мы последовали за ним в приятную прохладу зала, в котором располагались несколько огромных картин, написанных маслом и внушительная очередь в кассы. На одной из картин были изображены товарищ С. Киров в длинном кожаном плаще, оживлённо беседующий с Вождём народов в окружении ликующих ленинградцев с кумачовыми транспарантами в руках и ещё нескольких узнаваемых членов тогдашнего Политбюро. На другой – товарищ Сталин со своей трубкой в одной руке и радующейся белокурой девочкой-октябрёнком в другой, идут по Красной площади в окружении трудящихся москвичей. Пока родители стояли за билетами в оказавшийся в этот жаркий день таким популярным прохладный музей, брат потащил меня к автоматам с газированной водой. Осушив по стаканчику газировки с сиропом, мы принялись исследовать схему музейного комплекса, представлявшего собой длинное похожее на вокзал, здание с несколькими просторными, судя по фотографиям, залами. Рядом – парк и ещё один павильон поменьше, внутри которого находится тот самый домик, где жила семья Джугашвили, родился и провёл свои первые годы их сын Иосиф. В глубине парка имелся ещё один экспонат – стоящий на рельсах бронированный железнодорожный вагон, в котором Сталин ездил в Ялту и в Тегеран на конференции с союзниками СССР во время войны, а также на свои многочисленные дачи отдыхать уже в мирное время. Не сговариваясь, мы на приличной скорости направились прямо к этому вагону, мечтая опередить соперника, первым вскарабкавшись на площадку перед дверью в тамбур по кованной железной лестнице, под которой стояла сбитая из досок деревянная двухступенчатая подставка. Я обратила внимание брата на необычно толстые стекла двери и окон вагона. А он остановился внизу, читая мне вслух описание экспоната с таблички, укрепленной на чугунной ножке перед входом. Там что-то было про завод, на котором изготовили этот вагон с бронированными стенками и стеклами. Дверь была заперта, но несколько фотографий большого купе – рабочего кабинета Вождя я успела рассмотреть. Стол большой, с толстыми резными ножками, покрыт зелёным сукном. Стул тоже очень простой. На столе – замысловатой формы чернильница, настольная лампа с зелёным абажуром. Несколько стульев с прямыми деревянными спинками для посетителей. Занавеска на одной из стенок купе, должно быть, скрывает карту. И всё! Обычный полевой штаб. Я подумала, что для человека, работающего на посту главы государства можно было бы и добавить предметов роскоши и знаков власти: не скипетр и державу, конечно, но хотя бы кресла помягче и люстру позамысловатее, стеллаж с книгами какими-нибудь, картины известных художников, в конце концов. Сказала Мишке. «Для туристов роскошь, чтоб запомнить было что?» – ответил вопросом брат. А потом ржать начал. – «Сталину не нужно было выделяться какой-то особенной роскошью. Во-первых, у него ВСЁ было. А чего не было – доставали для него и чем быстрее, тем безопаснее для их здоровья. Во-вторых, его и так все уважали или боялись. Но в любом случае, хорошо знали его характер и безграничные возможности МГБ.

Путешествие. Тайная встреча

   Видавшая виды каменная лестница, ведущая к стеклянным дверям в длинный четырёхэтажный корпус института протезирования, расположившегося в глубине парка, буквально заваленного стручками акации, внезапно оказалась для меня барьером. В уме я в сотый раз репетировал как, пробившись через строгих санитарок, найду свою девушку в одной из больничных палат, вручу цветы, обниму и какие слова скажу ей при встрече. И вот сейчас, в двух шагах от желанной цели меня вдруг охватила необъяснимая робость как тогда, когда в первый раз после лагеря собирался в гости к Маше.
   Ещё час назад я не мог дождаться, пока поезд невозможно медленно втянется на перрон города Харькова. Мигом, пробежав через просторное, напоминающее мечеть с куполами и двумя башнями-минаретами здание вокзала, я спустился по длинному эскалатору в метро и, разобравшись в довольно простой схеме линий, вошел в голубой вагон подкатившего поезда. Вчера с большим трудом удалось уговорить Семёна сопроводить мой чемодан, а Ингу Стéфановну – разрешить мне покинуть состав нашей экскурсионной группы и отбыть из Киева сразу после посещения Киево-Печёрской лавры. Я без сожаления отказался от обзорной экскурсии по столице и обеда в ресторане с видом на Днепр, вечерней прогулки по магазинам Крещатика и ночёвки в гостинице «Пiвденна», чтобы успеть на Московский вокзал к двухчасовому поезду. Таким образом, я выиграл для нашей встречи с Машей целые сутки, потому что лишь завтра к восьми часам вечера должен был воссоединиться с группой, чтобы успеть на поезд Харьков – Ростов.
   Отбросив сомнения, я зашёл в вестибюль, меньше всего напоминавший больницу. Сотрудницы в идеально выглаженной белоснежной форме младшего медперсонала (язык не поворачивался назвать их санитарками) деловито сновали с папками, какими-то алюминиевыми чемоданчиками и тележками, напоминавшими сервировочные столики, по освещённому лампами дневного света коридору с множеством дверей. У столика с табличкой «Information desk», обрамлённого парой больших пальм в кадках, сидела ещё одна белоснежно-выглаженная сотрудница и что-то печатала на клавиатуре, подсоединённой проводом к серому коробу монитора компьютера. «Именно так должен выглядеть институт, где я хотел бы работать», – подумал я, слушая её чёткие исчерпывающие ответы на свои вопросы.
   Маша, одетая в джинсовый комбинезон, сидела в кресле-каталке в своём номере за столом, заваленным книгами и брошюрами, и что-то писала в тетради. Оглянувшись на звук открываемой двери, она на мгновение застыла от удивления. Её зелёные глаза за стеклами очков в тонкой золотой оправе тут же заискрились радостью.
   – Владька? Ты?! Как ты меня нашёл?
   Я подбежал к любимой, забыв все заготовленные вступительные фразы, обнял её, целуя, гладил шелковистые волосы, взял за руки, не веря, что снова могу это сделать. Стал на колени, чтобы наши глаза оказались на одном уровне.
   – Машенька моя! Мы снова вместе. Я так долго ехал к тебе! Через столько городов и приключений!
   – Встань. Ну что ты? – смутилась она, приподнимаясь с кресла. – Я так рада тебя снова увидеть!
   Я взял девушку на руки и перенёс на диван, посадив себе на колени. Обнял так крепко, что ей стало трудно дышать.
   – Влад, задушишь, и я так и не послушаю рассказ о твоих приключениях, – рассмеялась она, сильно оттолкнув мои руки.
   – Прости, я очень соскучился и не могу удержаться, девочка моя! Ты такая…!
   – Какая? – хитро прищурившись, спросила она, тщетно пытаясь скрыть радость.
   – Свежая, привлекательная, весёлая, обаятельная, – стал перечислять я, растерянно думая, что ни одно из определений не подходит для точного описания того, что именно сейчас тянет меня в ней.
   – А ещё какая, – нетерпеливо поёрзав у меня на руках, поинтересовалась она.
   – Ну-у…, энергичная, красивая, ласковая, – добавил я, когда она обняла меня за шею, целуя мягкими чувственными губами.
   – Ещё скажи, – прошептала она запальчиво.
   – Сексуальная, – наконец нашёл я точное слово, когда смог оторваться от долгого поцелуя, почувствовав прилив неудержимой энергии внизу живота и крови к щекам.
   – Верный ответ, – кивнула она, поднявшись во весь рост и уперев кулачки в бока, а забинтованную культю поставив на диван между моих ног. Ироничная улыбка играла на её губах. – А ты подготовился к свиданию с девушкой?
   Я достал из кармана и демонстративно распечатал пачку «Контекса», которую носил с собой на всякий случай после разговора на нашем первом свидании. Глазами вопросительно показал на дверь ванной комнаты и, получив в ответ такой же красноречивый жест зелёных глаз, вскочил, скрывшись за дверью. Она застала меня врасплох, достав из большого пушистого полотенца, в которое я завернулся, едва вылез из ванны. Прикосновение её тонких пальцев я вдруг почувствовал в самых неожиданных местах своего тела. Развернулся, окунувшись в аромат её волос, и увидел любимые глаза близко-близко. Затем, начал расстегивать длинную молнию её комбинезона, одновременно освобождая от него плечи, руки, грудь девушки. То обстоятельство, что кроме этого предмета одежды на ней не было ничего, позволило мне сразу начать увлекательное путешествие по её телу, опускаясь всё ниже по мере продвижения застёжки. Поглощённый этим занятием, я не сразу заметил, как её ловкие руки лишили меня полотенца, и только почувствовав ласковые прикосновения нежных пальцев к плечам, понял, что собственно уже ничего не мешает нам ощущать друг друга. Она повела меня в комнату, усадила на диван и села лицом к лицу, голыми коленями опершись на подушку, обвила голову руками, прижав лицом к своей груди. С этого момента, опьянённый ароматом её кожи, я перестал ощущать время. Только вспышки образов и фонтан ощущений от её ласковых прикосновений и моих «находок» в ничем не ограниченном путешествии по её телу. Я чувствовал, что Маше нравится, и это меня заводило всё больше. Повинуясь приливу неудержимой энергии, я легко поднялся во весь рост, почувствовав, как крепко она обхватила сильными ногами мою талию. Энергия переливалась волнами от меня в неё, и обратно по какому-то непостижимому закону её сохранения. Я легко удерживал партнёршу, качая на ладонях, в ритме лишь нам двоим слышной музыки. Растворясь друг в друге, мы улетали, ощущая её каждой клеточкой организмов, и под заключительные аккорды, и долго ещё после лежали в жарких объятиях, прислушиваясь к стуку наших сердец и желаний. Шепча что-то ей на ушко, я слушал ласковый шёпот в ответ и вдыхал волшебный аромат её волос. Рефреном стучалась в моих висках мысль о том, что эту девушку я не отдам никому и не променяю ни на какие соблазны в жизни.
   Наверное, судьба была благосклонной к нам. А может, правила внутреннего распорядка Харьковского НИИ Протезирования и протезостроения в корне отличались от строгих гостиничных Правил, ревностно заботящихся не столько о противопожарной безопасности, сколько о нравственности гостей. На всякий случай, Маша предупредила меня, что на вопросы о моём пребывании здесь, я должен отвечать, что брат, и приехал помочь сестре на время реабилитации.
   Когда мы сидели за столом, уплетая апельсины и печенье с чаем, она продемонстрировала мне тренажёр для обучения ходьбе с новым протезом. Я сначала ужаснулся, увидев, насколько изделие, созданное отечественными инженерами не похоже на прежний аккуратный протез подруги, но виду не подал, гадая, как не обидеть её неудачной репликой или мимикой. Маша, как назло, не отрываясь, наблюдала за моей реакцией, пока я пытался понять, что это такое. Короткая толстая, круглая палка с резиновым подпятником, как у костыля, на которой закреплена хитросплетённая из стальных полос корзина – стакан с резиновым надувным мешком внутри, в который вставляется и плотно удерживается давлением воздуха травмированная часть ноги. Две стальные пластины потолще с обеих сторон колена снабжены шарнирами, на которых качается металлическая скоба с высоким полукруглым ложем, обитым мягкой кожей. Нога от бедра до колена плотно прилегает к ложу и закрепляется в нём, словно крышкой, широкой пластмассовой накладкой на петлях, замыкающейся двумя замками. Конструкция, инсталлированная на стройную ногу девушки, после наполнения пневматического стакана воздухом, выглядела несколько неуклюже. Видимо, мои эмоции подруга всё-таки заметила, и весело рассмеялась.
   – Что, выглядит ужасно, да? Не бойся, Владик, это всего лишь тренажёр. Я должна привыкнуть на нём ходить. Дело в том, что отличием нового протеза является то, что стабильность шага обеспечивается не положением культи в жёсткой гильзе, как было в старом, а фиксацией бедренной части ноги специальными креплениями и стальными шарнирами, разгружающими коленный сустав, исключая нагрузку на травмированную голень. Пойдем, пройдёмся сейчас по парку, и я покажу, чему уже научилась.
   – Хорошо. Пошли, погуляем перед сном.
   Проверив, надёжно ли закреплены замки, Маша осторожно встала на ноги. Сделав неуверенный шаг, покачнулась и взмахнула руками, словно ища опору. Я подскочил, удерживая девушку за талию, и подал ей костыли. Она взяла один в правую руку и сделала несколько осторожных шагов по комнате, опираясь о пол одновременно костылём и протезом.
   – Знаешь, совсем не похоже на ходьбу в обычном смысле. Чтобы сделать шаг, нужно менять положение бедра. Но ниже колена нога – словно в упругой невесомости! И никакой боли. Даже снимать не хочется.
   Мы вышли из номера, когда за окном уже совсем стемнело.
   – Маш, а почему сейчас нужно переучиваться ходить на таком сложном протезе? У тебя что-то с ногой не так? – задал я мучавший меня вопрос, когда мы шли под непривычные звуки методичного скрипа и гулких ударов протеза по полу длинного коридора гостиничного крыла к лифту.
   – Кость в ноге будет расти ещё несколько лет, – ответила Маша каким-то отстранённым голосом. – Мне ещё профессор Дезамель объяснял, что ближе к моему совершеннолетию может потребоваться операция по укорочению части кости, отвечающей за её рост. Иначе, она просто разорвёт кожу зарубцевавшейся раны культи. Тогда я очень испугалась, что снова потребуется длительный период реабилитации. Да и сейчас боюсь, честно говоря. Для меня это всё равно, что снова вернуться в тот страшный февраль. А, новый протез сделан так, что голень просто «висит» в мягком чехле, не испытывая ударов от шагов. А все нагрузки передаются через шарниры на здоровую бедренную часть ноги. Так что, я смогу даже бегать, не испытывая прежнего дискомфорта и рисков травмировать ногу. И даже после новой операции, смогу быстрее начать снова ходить, потому что на рану в таком протезе не будет никакой нагрузки. Молодцы всё-таки здешние инженеры! Я с нетерпением жду примерки завтра.
   – Классно, Маш! Я ни минуты не сомневался, что у тебя всё получится. Помнишь, по телефону тебе говорил?
   – Да, спасибо тебе, Владька! Ты меня от хандры спас и уверенность укрепил, когда я чуть ли не в отчаянии была. Всё! Планы рухнули, накрылись все мои тренировки и нормальная жизнь, и снова костыли и это инвалидное кресло-каталка.
   Мы вышли в тишину парка, окружающего комплекс зданий института. Желтоватый свет уличных фонарей обозначал местонахождение асфальтированных дорожек, в темноте ночи едва различимых под слоем листьев и хрустящих стручков акации. Мы медленно шли, шурша ими, и я рассказывал Маше о местах, в которых побывал за последние несколько дней. Девушка, ловко помогая себе костылём, сначала осторожно делала шаги, словно привыкая к непривычной механике. Вскоре, движения её стали увереннее, и в какой-то момент она отдала мне свой костыль. Гуляя, мы встречали других пациентов, кого на костылях, а кого и в инвалидных креслах. Некоторые просто сидели на лавочках, наслаждаясь теплом последних осенних дней. На окраине парка у чугунного забора, за которым по улице Клочковской изредка проносились машины, мы встретили нескольких школьников, обступивших бледную худенькую их ровесницу, сидевшую в инвалидном кресле. Они шумно наперебой что-то ей рассказывали, сопровождая свои истории взрывами хохота. Девушка робко улыбалась и что-то в ответ щебетала, оборачиваясь к своим друзьям и жестикулируя. Неудачным движением она скинула плед, прикрывавший колени, открыв на мгновение ноги, не достававшие до подножек кресла. Обе ступни у неё отсутствовали. Один их парней с чубом, как у донского казака Мелехова из кинофильма «Тихий Дон», тут же поднял клетчатое одеяло и заботливо укутал ноги девушки, что-то сказав, наклоняясь к самому её уху. Та грустно улыбнулась, смутившись. Мы с Машей прошли мимо по дорожке, вызвав паузу в их беседе. Обернувшись, я перехватил сочувственные взгляды некоторых подростков, провожавшие мою спутницу.
   – Это Даша, – заметила Мария. – Мы занимаемся вместе в тренажёрном зале. Она из Харькова. Молодцы её друзья, приезжают к ней каждый день.
   – Я заметил, ребята дружные, любят и уважают свою одноклассницу.
   – Да, ты прав. Есть за что. Девушка сильная и стойкая. Её история – ужасная случайность, чем-то напоминает мою. Представляешь, зимой с ней произошло несчастье. Шла ночью домой по своей улице и провалилась в открытый люк, в котором прорвало трубу теплотрассы. Ограждения ремонтники не выставили, на улице темнота, фонари разбиты. Никого вокруг. Успела схватиться за края люка, повисла, а ноги в кипятке. Видимо, от боли и шока на адреналине кое-как подтянулась и выбралась на дорогу. Ночь, минус двадцать. Выползла на проезжую часть и потеряла сознание. Сколько пролежала – не помнит. Потом рассказывали ей: таксист ехал в парк, подобрал, привёз в больницу. Дежурный врач понял, что ожоги далеко не поверхностные, и чтобы отмирание тканей не пошло выше, той же ночью ампутировал ей обе ступни. Хорошо, сердце выдержало у девчонки. Так, на Новый год Дашка и стала инвалидом. Потом, уже в областной больнице консилиум врачей подтвердил, что решение того врача оказалось единственно верным и спасло ей жизнь. С тех пор она в инвалидном кресле.
   – Ужас! – вслух содрогнулся я, представив состояние школьницы после таких испытаний. – Как же она пережила это?
   – Тяжело. Хоть и говорят, что психика подростков легче выдерживает такие потрясения, я думаю, это чудо, что она сохранила рассудок. Помню себя в её ситуации. Впрочем, ты читал.
   – Да, я помню, Маш, что ты жила, боролась и себя не жалела, чтобы выздороветь ради родных.
   – У неё тоже стимул появился. Сын того самого дежурного врача, Артём, Дашин ровесник, приходил к отцу на работу, помогал ухаживать за больными и увлёкся ею. В той компании, что мы встретили – вихрастый такой. Ни на шаг от неё не отходит. Перевёлся в её школу. Каждый день через весь город утром и вечером ездит, чтобы девушку на занятия и из школы домой провожать. Помогает ей из класса в класс перемещаться. Ведь, в наших-то школах лестниц полно, и любая для неё – непреодолимое препятствие. Гуляет с ней, домашние задания помогает делать.
   – Вот это, действительно, дружба! – невольно воскликнул я, оценив преданность парня.
   – Что, Влад, ты сам разве не смог бы так? – как обычно, неожиданно остановившись, спросила Маша.
   – Смог бы, – ответил я уверенно. – Для тебя, Машенька…!
   – Да, я знаю. Броситься на защиту девушки в драке сможешь. Но это импульс, адреналин. А, у них – другое. Осмысленно, целенаправленно пожертвовать своими интересами, временем, комфортом ради партнёра, посвятить любимому человеку свою жизнь бескорыстно, не ожидая, что тот сможет что-то тебе дать взамен. Об этом мой вопрос.
   Я задумался. В наступившей паузе вдруг отчётливо послышалось тиканье моих наручных часов. Сколько раз я пытался сам себе честно (какой смысл врать самому себе?) ответить на вопрос, который только что прозвучал из уст подруги? Наверное, со дня нашей первой встречи. И с каждым днём, узнавая Машу, отбрасывал одно за другим сомнения, связывающие меня с прежним детским и беззаботным привычным образом жизни. Вернее, я замещал в своём сознании старые заезженные убеждения свежими, увлекающими актуальностью и новизной, словно перезаписывал магнитофонную кассету. И, как на старой магнитофонной ленте, если включить её, к примеру, на Hi-Fi аппаратуре, сквозь захватывающее звучание новой музыки, слышатся отзвуки старой, но привычно узнаваемой, так и в моей голове отголоски сомнений вперемежку с новыми «взрослыми» мыслями, мешают расставить точки над «i». Мне вдруг захотелось поделиться с девушкой, рассказать всё это, и я увлёк её присесть на скамейку. Стараясь говорить спокойно, не давая эмоциям выйти наружу, я рассказал Маше об этих своих «кассетах» в голове, своих переживаниях и сомнениях по поводу встреч и знакомства с другими девушками в её отсутствие. Собеседница слушала, внимательно вглядываясь в темноте в моё лицо. Я заставлял себя смотреть ей в глаза, честно описывая свои чувства, хоть подчас очень хотелось отвернуться, спрятаться от стыда за мысли и поступки, которые, как мне казалось, разрушают нашу дружбу с ней. Когда она искренне рассмеялась, услышав про нашу с Оксаной дегустацию виски, напряжение моё немного спало. Но всё равно, я со страхом ждал её слов, словно вердикта, осуждающего моё поведение и мою неверность. Однако, девушка просто заговорила, как только я закончил свой рассказ.
   – Знаешь, Влад, в чём я стопроцентно готова поддержать твою знакомую?
   Я тщетно искал признаки сарказма, презрения в интонациях её голоса.
   – Нет. В чём?
   – Она права, утверждая, что ты сам учишься рулить своей жизнью. Естественно, совершаешь ошибки, потому что ни один человек, даже семи пядей во лбу, не знает заранее, как правильно поступать в тех или иных ситуациях. Не ошибается лишь тот, кто ничего не делает. Из твоего рассказа некоторые вещи не могу принять, но уважаю твои решения. Потому что ты имеешь право поступать так, как считаешь нужным. Мы с тобой, решив дружить, уважая друг друга, договорились лишь об одном – предупредить партнёра заранее, если по каким-то причинам не сможем или не пожелаем больше этого делать. Никакими иными обещаниями мы себя не связывали. И то, что ты мне честно рассказал о себе, своих мыслях и переживаниях, я считаю порядочным. Так и должен поступать мужчина. Моё уважение к тебе только укрепилось.
   Я молчал, не зная как реагировать на только что полученную от любимой девушки в ответ на мою исповедь индульгенцию. Почему то захотелось быстрее завершить эту тему. Но, собеседница стала живо интересоваться подробностями:
   – Скажи, Влад, а мог бы ты описать мне Оксану, что именно тебя привлекло в ней? Может, черты лица, мимика, жесты, или фигура, манера одеваться? А, может быть, у вас появились общие темы для разговора или интересы? Она тебе о чём-то увлекательном рассказывает?
   – Не знаю… Лицо, как лицо. Просто симпатичное. Обычная стрижка, мне, кстати, не нравится. Фигура спортивная. Она гимнастикой занимается. Но ты, Маш, гораздо стройнее, и в твоих движениях больше изящества, как мне кажется.
   – Не отвлекайся, Влад. Продолжай, – нетерпеливо сказала подруга. – Для понимания важны любые мелочи. Значит, ты говоришь, что движения её резкие, решительные? Как у спортсменок на соревнованиях?
   – Ну, да, пожалуй.
   – А я? Ты замечал, что я порой могу быстро и решительно двигаться.
   – Конечно, Маш, ты часто так двигаешься, но у тебя это получается более изящно, женственно, что ли?
   – А ноги? Её ноги стройные или мускулистые как у бегунов или лыжниц?
   – Мускулистые. Да, как у бегунов на соревнованиях, что показывают по телевизору. Зато, у тебя ноги стройные, как у пловчихи. Мне нравятся именно такие, – показал я на Машины колени.
   – Не отвлекайся, говорю. Давай ближе к сути.
   – Хорошо. Хочу сказать, что иногда Оксана такая стремительная. Кажется, что опаздывает или опасается, что не успеет. Она и меня увлекала своим темпераментом, когда мы гуляли и помогали Толику.
   – Тебе это нравилось? – спросила подруга, не отрывая от меня глаз, словно от моего ответа зависела чья-то жизнь.
   – Да, пожалуй. Хотелось иногда поддаться её порыву, чтобы достичь чего-то. Тут важна цель и азарт от процесса её достижения.
   – Поняла. Это интересно. А что за цель?
   – В случае с Толиком – помочь человеку в беде. А, в поездке – доказать нашему комсоргу и другим приверженцам «Морального кодекса…», что догмы и девизы – не лучшие аргументы в споре. На экскурсиях…
   – Ладно, про экскурсии понятно. А что она о себе рассказывала? Что тебе было интересно?
   – Да, рассказывала о своих впечатлениях от поездки в лагерь на Кубу. Просто она увлекательно и как-то не так, как в журнальных статьях, умеет описывать. А, может моя фантазия выделяет что-то интересное, подсознательно связывая факты с рассказчицей.
   – Как любишь журнал «Вокруг света» за множество интересных статей? – с иронией спросила Маша?
   Я заметил в её глазах озорные искорки, как тогда, в нашу первую встречу на море. Такие зелёные огонёчки, которые достаточно один раз увидеть, чтобы потом стремиться ради них на край света.
   – Верно, Машенька! В самую точку! – рассмеялся я, почувствовав, как внутри словно, открылась ещё одна дверца, выпуская скопившееся напряжение. – А тебя я люблю по-другому, как женщину и считаю, что это чувство должен оберегать от любых попыток его предать.
   – Мне, конечно, приятно это слышать, но ты, правда, думаешь, что дружбу с другой девушкой я могу расценить, как предательство наших с тобой отношений?
   Лицо собеседницы в сумраке я почти не различал, но в голосе слышались только добрые тёплые нотки. Чувствуя, что краснею, согласно кивнул головой, боясь поднять взгляд и опасаясь ответной усмешки. Вместо этого, она двумя руками бережно сняла с меня очки, совсем как Оксана, вызвав во мне новую волну теплоты, и в следующее мгновение я увидел близко-близко её глаза, обрамлённые пушистыми ресницами, а губами ощутил мягкие тёплые губы, не позволившие мне на несколько долгих минут вообще что-нибудь произнести.
   Холод наступающей ночи брал своё. С сожалением мы освободились от объятий друг друга и покинули скамейку, направившись обратно в корпус больничной гостиницы. Маша шла на протезе уверенно, и взяла у меня костыль скорее, чтобы занять руку. Я любовался девушкой, про себя удивляясь, как она умудряется производить впечатление одновременно спортивной и женственной, так, что каждое движение, каждый её шаг вызывали у меня необъяснимое желание. Удивляясь, как раньше этого не замечал, я наблюдал за подругой, постепенно понимая, что она в чём-то неуловимо изменилась. Захотелось снова услышать её голос, и я задал вопрос, сидевший у меня в голове после кофе с Илоной.
   – Скажи, Маш, вот я знаком с тобой всего три месяца, но столько уже историй узнал о жизни инвалидов, сколько за всю свою прежнюю жизнь мне не приходилось.
   – От меня узнал? – поинтересовалась девушка.
   – Мне кажется, встретившись с тобой, прикоснувшись однажды к судьбе таких людей, я стал причастен к какому-то очень важному аспекту жизни, – продолжил я, боясь упустить мысль и забыв ответить на уточняющий вопрос. – Без таких людей, живущих, как оказалось рядом, но которых я раньше не замечал, жизнь получается, невозможна. Инвалидов много вокруг, и каждый из них по-своему уникален и важен для общества, для нас всех. И мы окружающие важны для этих людей не только как опора и поддержка. Мы такие же, как они. Они вправе использовать все возможности в жизни и получать все удовольствия и радости от неё, как и мы. Все должны жить, работать, учиться вместе.
   – Да, согласна. Это логично и по-человечески. Но, вот ты даже сейчас разделил людей на «мы» и «они». Да, в нашем обществе не всё так просто и однозначно. Особенные люди, отличающиеся от других (не люблю слово «инвалид») по разным причинам в чём-то не похожи на других людей. А наше государство приветствует единообразие, одинаковое поведение и стандартный набор возможностей, «спроектированных» так, что доступны они только людям, не страдающим хроническими болезнями, с полным набором конечностей, адекватной психикой и коэффициентом интеллектуального развития IQ не ниже восьмидесяти пяти.
   – Что за IQ? – среагировал я на непонятное слово.
   – Коэффициент интеллекта. Американцы придумали для статистической оценки умственных способностей граждан. Им так легче понять, что происходит с грамотностью населения, и что нужно изменить в образовательных программах.
   – Интересно. В Союзе такого нет, – заметил я. – Ещё вопрос: Мне кажется, или так на самом деле так есть, что «особенные люди» сами стремятся отделиться и обособить сообщество таких же, как они от остальных?
   – Почему ты спрашиваешь?
   – Потому что, когда я беседовал с твоей подружкой Илоной, она так и сказала, что чувствует себя защищённой от хамства или равнодушия здоровых людей, спрятавшись за такой стеночкой отстранённости, искусственного холода в общении, не подпускает к себе тех, которым недостаточно доверяет. Кстати, цитата почти дословная.
   Машино лицо посветлело при упоминании имени подруги.
   – С Илонкой случай особый. Она – внешне такая же, как окружающие, и лишь при близком знакомстве можно заметить проявления её недуга. Сверстники ждут от неё результатов, как от физически полноценного человека, не осознают и удивляются тому, что ей даже простая прогулка даётся через силу. К тому же, она – иностранка, как бы кто к этому не относился. Быть иностранцем в нашей стране зачастую так же зазорно, как и инвалидом, к сожалению. Им же, ну сверстникам я имею в виду, представляется лишний повод удостовериться в своей высокой самооценке, полезности этому обществу на фоне неё.
   – Я кажется, понял. Проблема не столько в каждом из людей, сколько в обществе. Выделился из кристаллической решётки одинаковых атомов, и чтобы кристалл общественного порядка не разрушился, оно старается обработать тебя в прежний вид, давит на тебя, чтобы вернуть в свою ячейку, сохранить структуру, либо вытесняет тебя оттуда. Вот, к примеру, за стандартами внешнего вида, поведения и мышления комсомольцев чутко следят комсорги и разные номенклатурные работники. Чуть шаг в сторону, оделся ярко, волосы покрасил, в церковь зашёл, и ты уже вроде и не ты, а диссидент какой то.
   – Ты, прямо как мой папа, рассуждаешь, – улыбнулась Маша. – Я так же думаю. Просто в нашем государстве сейчас действительно опасно выделяться. Чревато неприятностями по жизни. Я хотела бы, чтобы было не так, поменять отношение людей друг к другу, но сталкиваюсь подчас с обратным. Менять пробуют меня, причём так бесцеремонно, по-хамски, что хочется отстраниться, отгородиться от этих людей. Я иногда завидую Илонке, способной поставить ледяную завесу отчуждённости перед любым человеком. А у меня не получается. Я переживаю за людей, подсознательно проецирую на себя их страдания, нужды, чаяния, стараюсь им помочь. И сама очень расстраиваюсь, когда не знаю – как, или чувствую, что не хватает мне навыков сделать что-то полезное для них.
   – Машка, ты – лучшая! – не удержался я, обняв девушку. – Я бы так хотел хоть на ступень стать выше и приблизиться к тебе! Но не чувствую, что научился своевременно реагировать и правильно оценивать всё, что происходит вокруг.
   – Да нет, Влад, – мягко убрав мою руку, задумчиво проговорила она. – Бороться за справедливость не каждому дано. Но у тебя получается самое главное. Ты умеешь и хочешь понять человека, отличить добро от зла, справедливость от несправедливости. И ты не способен по большому счёту обмануть. Что касается твоего вопроса: я много думала…, мы с Мишкой обсуждали и пришли к выводу, что людям с физическими ограничениями важно иметь возможность стать равными с остальными здоровыми людьми. Социальное равенство, отсутствие разграничений для здоровых и для инвалидов очень важно и тем и другим. Но важно и технически быть способными делать те же действия, которые легко выполняют остальные здоровые люди. У меня есть мечта – конструировать такие протезы, чтобы людям, нуждающимся в них, было одинаково удобно и приятно ими пользоваться. Мне кажется, что добавив элементы стиля, продуманного дизайна, можно сделать эти неуклюжие устройства (она вскользь указала на свою ногу) привлекательными эстетически и совершенными технически. Чтобы они как минимум позволяли человеку не чувствовать себя ущербными и беспомощными. А в идеале – были красивыми как модная одежда и функциональными аксессуарами, открывающими человеку даже больше возможностей, чем у обычных людей.
   – Классная идея, Маш! – отозвался я, чувствуя, что с этого момента задумка подруги и мне не даст покоя.
   Снова внутри меня возник тот самый зуд нетерпения от вихря мыслей, захвативших моё воображение, как и несколько дней назад, когда общались с Оксаной. Усталость, накопившуюся за день, как рукой сняло.
   – Вот для чего мне нужно срочно «подтянуть» знания по физике, химии, математике. Ну, биологию и анатомию я осилю сама. Поможешь мне? – неожиданно спросила подруга.
   – Конечно! С удовольствием! – откликнулся я с готовностью хоть сейчас начать объяснять девушке законы Менделеева – Клапейрона.
   – Нет-нет, не сейчас, – улыбнулась она, расслышав мой неприкрытый порыв. – Когда я вернусь домой.
   – А когда ты в Ростов? – поинтересовался я.
   – Думаю, дня через три – четыре. А пока здесь в библиотеке в свободное время собираю информацию о протезостроении. Ты, кстати, застал меня за этим занятием, когда так внезапно ввалился в мой номер. Знаешь, здесь столько наработок! А какие люди работают! Мне библиотекарь рассказывала о специалистах института. Сама видела чертежи механических протезов руки, которые разработал и начертил профессор – руководитель конструкторского бюро этого института. Фамилия у него украинская – кажется, Качан или Капустенко. Он – талантливый инженер, изобретатель, на себе испытывал опытные образцы. Представляешь, с войны он пришёл без кистей обеих рук, и сразу работать сюда. Сам сконструировал для себя протезы с захватами для карандашей и чертёжных принадлежностей. Добился, чтобы их изготовили и позволили ему испытывать и дорабатывать конструкцию, а потом пустили в серию. Никто в мире раньше не делал биомеханических протезов, а харьковские инженеры сделали.
   – Как это – «биомеханические»? – спросил я.
   – Это, когда после ампутации человек утрачивает важные функции конечности. Ну, к примеру: ногу выше колена, или кисть руки. Он не может привычным напряжением мышц управлять, к примеру, коленным шарниром, чтобы согнуть протез для шага или чтобы присесть или встать со стула. А в этом устройстве приемник биологических импульсов от мышц оставшейся части культи передаёт их в трансформатор, который уже электрические сигналы подает на реле, управляющие работой маленьких моторов и соленоидов, что через систему тяг и рычагов изменяют положение частей протеза в искусственном суставе, позволяя вернуть человеку возможность двигаться и пользоваться предметами. Словом жить полноценно, понял?
   – Да, понятно. Это очень интересно. Я и не представлял раньше, что конструировать эти вещи, эти устройства может быть так увлекательно. Здесь столько возможностей для изобретений!
   – Вот, и я заинтересовалась этой темой. Нашла цель, к которой буду стремиться в жизни – помогать таким людям как Илонка, Юлька или ваш этот десантник…
   – Толик?
   – …да, Анатолий. Все имеют право на полноценную жизнь! А ещё, знаешь, о чём подумала?
   – О чём?
   – Что люди, лишённые или потерявшие часть своего тела или важные жизненные функции, вновь обретя потерянные возможности, меняют своё отношение к жизни, начинают её больше ценить и ответственно относятся к своему здоровью. Среди таких людей почти не встретишь наркоманов, алкоголиков и самоубийц.
   – Откуда ты знаешь?
   – Это статистика тоже из тех книг и методичек, что я здесь прочитала. Такие люди чаще становятся бо́льшими оптимистами, чем остальные, стремятся сделать что-то доброе, хорошее, чтобы всем вокруг жить стало лучше. Они достойны лучшей жизни, Влад.
   – И помогать им – значит помогать всем нам! – подхватил я мысль подруги. – Должно быть, это круто – осознавать, что сделал что-то нужное, полезное для кого-то ещё!

Путешествие. Ещё полдня «тайной встречи».

   Я с детства не любил больницы. Но с появлением Маши в моей жизни стали меняться взгляды и отношение к разным вещам и явлениям. Опыт посещения лечебных учреждений вместе с ней показал, что наряду с рутинными медицинскими процедурами в них могут происходить самые неожиданные и увлекательные события. Вчера утром я и представить себе не мог, что отправившись навестить подругу в медицинском центре, получу возможность не только пообщаться с девушкой, но и прожить с ней целых двадцать астрономических часов, близко прочувствовав её чаяния, переживания, заботы и проблемы, успехи и радости. Это краткое погружение в жизнь любимого человека оказалось очень полезным и важным для нас обоих. Самое главное, что мы с Машей определили для себя, что нам нравится быть вместе долгое время, а не только во время совместных обедов и прогулок. При этом у нас не заканчиваются темы для бесед, шуток и обсуждений, хватает фантазии для изобретения игр и разных дел, которые хочется делать вместе. Мы не испытываем стеснения или неудобства рядом друг с другом ни в какой ситуации: в домашней ли обстановке (в нашем случае – в номере) или в моменты близости, на занятиях ли спортом, в столовой, выполняя какие-то рутинные необходимые действия или дурачась как подростки. Как мне кажется, такая практика тренировки немножко пожить вместе до принятия решения о совместной жизни молодыми людьми должна приветствоваться и поддерживаться не только этическими нормами, но и системой образования, и законами без ханжеских условностей и ограничений. Как ни цинично может показаться, но ведь, не запрещается же никому, и не стесняется человек сам примерять понравившуюся одежду или обувь перед тем, как принять решение о том, чтобы купить и образно говоря, жить с этими вещами в непосредственной близости к телу.
   Ночь у нас оказалась бессонной. На протяжении неё мы говорили и говорили, вместе читали взятые Машей в библиотеке книжки и записывали в тетрадки множество интересных и важных фактов и данных. Девушка даже перерисовала карандашом несколько эскизов новых разработок инженеров института вместе с формулами, хоть мы оба и не понимали на тот момент методик расчета прочности и схем приложения усилий, поскольку не имели представления о сопромате и теоретической механике – дисциплинах, изучаемых в технических ВУЗах. Попутно я объяснял, как мог, употребляемые в описаниях технические термины, а подруга посвящала меня в тайные понятия биологии, психологии и анатомии, когда дело касалось живых людей, и нам предстояло синтезировать из кучи полученных беспорядочных знаний некое понимание способов технической помощи живому организму. Когда под утро мозги наши были под завязку заполнены, а партия книжек подробно законспектирована, чувства снова возобладали, и мы, поддавшись неведомым химическим законам притяжения, наслаждались всё новыми ощущениями близости, прислушиваясь к биению сердец и гармонии желаний.
   Утром подруга еле разбудила меня к завтраку. Облачившись в спортивный костюм, она не надела протез и попросила сегодня покатать её в инвалидном кресле. Я понял это так, чтобы у окружающих не возникало лишних вопросов о моём присутствии в лечебном учреждении. В уютном гостиничном номере я и забыл, что всё-таки нахожусь в больнице. В столовой, напоминающей кольцевой конвейер из-за круглой стойки раздачи в центре, мы вкусно позавтракали под мой рассказ о достопримечательностях украинской столицы, увиденных из окна автобуса во время вчерашней экскурсии по Киеву. Полчаса до назначенных Маше процедур мы скоротали за беседой, катаясь с ней по тихим, причудливо укутанным утренним туманом мокрым аллеям парка, совсем не походившим на вчерашние, местами залитые желтым светом фонарей, но большей частью таинственно скрытые вечерними сумерками.
   Девушка пробыла в кабинете долго, наверное, час. Я успел даже поспать в уютном кресле в холле перед телевизором, пока она, вернувшись, не похлопала ладошкой по мне, добиваясь внимания.
   – Владька! Доброе утро! Просыпайся, соня! – громко произнесла она у самого уха.
   Эффективно. Разом отбивает всякое желание досмотреть сон внезапное осознание того, что самая красивая девушка на свете сидит на расстоянии вытянутой руки и… теребит меня за ухо.
   – Сама этого захотела, – пробормотал я, стараясь с закрытыми глазами нащупать руками и обнять нарушительницу моего сна.
   Она попалась, так как не успела увернуться или отъехать от меня.
   – Поехали лучше в спортзал, позанимаемся, – предложила Маша, отталкивая мою голову.
   – Погнали, – согласился я, ожидая, когда меня ознакомят с маршрутом поездки.
   – Прямо до галереи и перемещаемся в корпус «Д», – весело подхватила подруга.
   Под недоуменными взглядами редких встречных я покатил кресло, быстро набрав скорость бегуна на средние дистанции, благо длина коридора позволяла. На лице Маши я увидел неподдельный восторг, чувствуя, что и моему лицу в данный момент непросто вернуть серьёзное выражение. Чуть было, не пролетев, словно с трамплина, несколько ступеней лестницы, ведущей на переходную галерею, я успел в последнюю секунду направить кресло на колею эстакады, едва не покатился кубарем вслед за ним, оступившись. Неожиданно транспортное средство, повинуясь уверенному движению рук девушки, затормозило, позволив мне сохранить равновесие.
   – Успели, слава Богу! Повезло! – лаконично сказала Маша, отпуская тормоз и бросив на меня через плечо уничтожающий взгляд.
   Мы теперь уже медленно, почти торжественно преодолели оставшуюся дистанцию до тренировочного зала. После затянувшегося молчания Морозова отчётливо сказала:
   – Владислав! Запомни одну аксиому. Если ты уважаешь человека, будь всегда в поле его зрения. Никогда не кати инвалидное кресло с девушкой за ручки сзади. Я сама только что почувствовала, как это унизительно – осознавать себя беспомощной! Мне было бы приятно, если бы ты взял меня за руку и не спеша шёл рядом, как бы ведя меня.
   Я остановился, обдумывая фразу подруги. Стало неудобно и стыдно, когда я, наконец, понял, о чём она говорит.
   – Машенька, прости меня, пожалуйста! Я не подумал о том, что ты можешь чувствовать при этом. Совсем увлёкся своим самомнением.
   – Хорошо! Проехали, – сухо отозвалась девушка.
   Переступив порог Института впервые, я обратил внимание на то, что пациенты здесь встречаются значительно реже, чем сотрудники. И даже вчерашняя прогулка с Машей по парку больничного комплекса не изменила моего мнения о популярности учреждения. Но в просторном светлом спортзале, занимавшем весь первый этаж корпуса «Д» было не протолкнуться от занимающихся людей. У входа в помещение, в специальной нише были припаркованы в сложенном виде как минимум тридцать кресел-каталок. На тренажерах, велоэргометрах, беговых электрических дорожках и на гимнастических скамьях люди на первый взгляд беспорядочно двигались, словно в большом муравейнике. В дальнем конце зала, огороженном от остального помещения верёвочной сеткой, несколько мужчин и женщин играли в волейбол, ловко двигаясь по деревянному полу на необычных ярко раскрашенных колясках с тонкими ажурными колесами, вращающимися в плоскостях, сильно отклонённых от вертикали. Вместе с необычной приподнятой посадкой это обеспечивало седоку лучшую манёвренность и устойчивость в крутых поворотах, требуемых для динамичной игры. И снова острое чувство жалости пронзило мозг, когда я заметил, что у двоих игроков вообще не было ног, а другие помогали разгону своих колясок, отталкиваясь от паркетного пола единственной ногой. При этом все они энергичными движениями рук разгоняли свои транспортные средства, чтобы успеть подкатиться к летящему мячу и отбить его точным ударом партнёру. Маша оставила свою каталку у входа и, взяв пару лёгких костылей из горки на стеллаже, устремилась в самую гущу этого движения к брусьям с медленно движущейся бесконечной резиновой лентой, по которой невысокая худенькая девушка в «борцовке» и в шортах неуверенно ступала ногами в одинаковых протезах телесного цвета, обутых в кеды. По побелевшим от напряжения костяшкам тонких пальцев, судорожно сжимающих палки брусьев, я понял, что ей тяжело и вероятно, больно удерживать вес тела на движущейся ленте. Сквозь упавшую на лицо прядь волос она неотрывно смотрела в глаза вихрастому молодому пареньку в спортивном костюме «Adidas», стоящему перед ней и бережно придерживающему её за талию. Он внимательно следил за тем, как она переставляет ноги и одновременно что-то говорил, ободряюще улыбаясь. Когда девушка подняла голову и откинула с лица мокрые от пота волосы, здороваясь с подошедшей подругой, я узнал в ней Дашу. А парень – ну конечно, тот самый её друг, о котором вчера рассказывала Маришка – едва заметив, что его девушка отвлеклась, выключил движение резиновой ленты и оглянулся.
   – Машенька, привет! – нежным, словно серебряный колокольчик голоском откликнулась Даша на приветствие. – Мы с Артёмкой сегодня учимся бегать.
   – Артём, – энергично представился парень, протягивая мне руку.
   – Владислав. Очень приятно! – констатировал я, отвечая на сильное мужское рукопожатие.
   – Как я рада вас вместе видеть! Вы такие трогательные, ребята! – воскликнула Маша, обнимая смутившуюся девушку. – Познакомьтесь. Это Владик. Мы с ним хорошие друзья. Настолько, что порой мне кажется, что знаю его всю сознательную жизнь.
   – Очень приятно! – шепнула Даша, на мгновение, подняв на меня большие пронзительные глаза, и тут же перевела взгляд на своего друга.
   – Ой! Это мы вáс вчера в парке видели?! – предположил Артём без тени сомнения в голосе.
   – Да, мы гуляли. Владик вчера ко мне приехал из Ростова, – отозвалась Мариша, глянув на меня с ободряющей улыбкой. – А сегодня вечером уезжает. Вот, пока время есть, притащила его позаниматься.
   – Классно! Присоединяйтесь к нам! – обрадовался парень, энергично оглянувшись в поисках подходящих тренажёров по соседству. Потом, нежно приобняв Дашу за плечи, поинтересовался, – ты не против, Дашуль?
   – Ну, конечно, ребята, давайте с нами! – отозвалась девушка, прижавшись щекой к руке молодого человека.
   Она всё ещё опиралась локтями на брусья, стараясь снять нагрузку с ног, обутых в высокие сапожки протезов. Такой же, может немного более похожий на живую ногу, я впервые увидел у Маши, когда познакомился с ней на горячих камнях пляжа Кабардинки. Подруга тронула меня за плечо, выведя из воспоминаний, настолько ярких, как будто это происходило вчера.
   – Владька, подожди меня здесь, я сейчас вернусь, – шепнула она, пощекотав волосами мне ухо.
   И я обернулся на частый стук костылей удаляющейся девушки, быстро растворившейся в муравейнике занимающихся в зале.
   – Владик, помогите мне слезть отсюда, пожалуйста! – неожиданно услышал я Дашин голосок. Доверчиво глядя мне в глаза, она с трогательной беззащитностью продолжила. – У меня уже сил нет стоять в этих протезах, а Артём не разрешает даже присесть передохнуть.
   Оглянувшись и не увидев её друга рядом, я взял девушку за локти и, приподняв, осторожно вывел с дорожки и помог сесть на длинную низкую деревянную скамейку. Она склонилась, массируя ноги. Тут же за спиной раздался строгий и в то же время наполненный нежной заботой голос Артёма:
   – А что это моя девочка сидит? Ещё шесть минут тренировки! Закрепляй ремешки и марш на дорожку!
   Он мягко отодвинул меня в сторону и помог хныкающей подруге подняться на ноги, отвел её, легко водворив на тренажёр, и включил ленту на малую скорость.
   – Давай теперь сама, моя умница! Покажи Владиславу, как уже можешь ходить.
   Девушка шмыгнула носом и, опустив голову, принялась переставлять ноги, чуть не на каждом шагу спотыкаясь. На бесконечной резиновой ленте я заметил несколько мокрых точек от капелек пота. А может быть, это были капельки её слёз? Не знаю. Мне стало как-то не по себе. Особенно, когда Артём буквально за плечи усадил меня на лавочку и сел рядом, то и дело, посматривая в сторону беговой дорожки.
   – Не вмешивайся, не зная во что, Владислав! Считай, что это наше личное с Дашей дело! – твёрдо проговорил он так, чтобы только я услышал его слова.
   – Я не вмешивался, просто помог девушке, увидев, что ей тяжело стоять. А вдруг она ноги растёрла в кровь? Ты, здоровый парень, знаешь, что такое растереть до крови, едва зажившие раны после ампутации? – холодно парировал я, еле подавив нотки агрессии в голосе.
   Некоторое время мы сидели рядом, не проронив ни слова. Затянувшуюся тяжёлую паузу Артём нарушил первым. Не отводя взгляда от подруги, он миролюбиво продолжил:
   – Ты не подумай, Владислав, что я – такой монстр. Конечно, мне жалко Дашку до слёз. Я готов сделать для неё всё что угодно! – заговорил он негромко, словно оправдываясь, и неотрывно глядя на свою избранницу, готовый в любую секунду броситься ей на помощь. – Но она слабенькая. А из такой беды выбраться – нужна сила воли. Если жалеть себя – ничего не получится. Поэтому, приходится, чуть ли не заставлять её продолжать тренировку, как прописал врач, когда вижу, что ей тяжело самой справиться. Однажды сказал сгоряча, что брошу её, если не научится ходить на протезах. Она тогда так испугалась, плакала целый день, буквально не отпуская меня. Жалею об этом теперь. Но сказать ей, что неудачно пошутил – не могу. Чувствую, этот страх удерживает её в трудную минуту от того, чтобы сдаться, бросить тренироваться, отдохнуть раньше времени. Она говорила, что если бы не я, давно бы оставила попытки снова научиться ходить. Передвигалась бы всю жизнь в инвалидном кресле, как в те месяцы сразу после травмы. Её бабушка, что с детства присматривала за Дашкой, тоже в инвалидном кресле после войны проездила. Вроде бы и ничего, не больно. Но смириться, чтобы тебя по жизни катали другие люди – нет! Не по мне это. И не для неё. Нам с красуней свободная жизнь нужна, здоровая, без ограничений и комплексов!
   – Да, я тебя понимаю. Маша тоже рассказывала, как ей тяжело было учиться ходить на протезе, – проговорил я, успокаиваясь. Почувствовал, как сильно вдруг испугался за ребят, показавшихся такими любящими и внимательными друг к другу. – Для неё потерять ногу в четырнадцать лет страшным шоком стало, так что не будь она такой настойчивой и целеустремлённой, сломалась бы, а то и с психикой проблемы получила.
   – Не дай бог! Я боюсь этого больше всего. Когда Дашулю, красуню мою, в больнице в первый раз увидел, она просто лежала неподвижно, как кукла. Ни словечка от неё добиться не мог, хоть и использовал весь свой набор приёмов знакомства с девушками. Все способы перепробовал, чтобы с ней контакт наладить. Чуть сам руки не опустил. Думал даже, что отправят её после лечения в психдиспансер. Отца уговорил, чтобы разрешил её выхаживать. Каждый день, если не в школе, у неё в палате проводил. Через месяц, наверное, услышал её голосок, такой нежный мелодичный! Влюбился ещё больше. Понял, что не смогу больше жить без неё. Поклялся, что пока буду жив, она будет счастлива. Сейчас для меня лучшая награда – её улыбка!
   Неожиданно Артём вскочил, бросившись к еле держащейся на ногах девушке, легко подхватил её на руки, снял с дорожки и усадил в стоящее у окна кресло на колесах. Сел перед ней, тревожно заглядывая в глаза уставшей подруге, принялся помогать снимать протезы и бережно массировать ей ноги с каким-то кремом. Напряжённое лицо девушки стало смягчаться, и даже улыбка тронула губы в ответ на что-то, со смехом сказанное молодым человеком. Даже мне – постороннему наблюдателю – было видно, насколько они созданы друг для друга. Любуясь ребятами, я не заметил, как подошла Маша, присела рядом и, не говоря ни слова, тоже стала смотреть на них. Обернулся, почувствовав её руку у себя на плече. Не сразу дошло до меня, что девушка вернулась без костылей, поэтому ей удалось подойти так незаметно. Всё внимание я переключил на выглядывающий из-под штанины спортивного костюма металлический фрагмент нового протеза, так органично продолжавшего её правую ногу, что у меня закралось чувство, что всё, что я знал о Маше прежде – мистификация, и она никакой не инвалид, а совершенно здоровая девушка по счастливому стечению обстоятельств, ставшая моей подругой.
   – Это – то, о чём я думаю? – спросил я, дотронувшись до металлической щиколотки.
   – Зависит от того, о чём ты сейчас думаешь, – рассмеялась девушка, вольно процитировав «Алису в стране Чудес».
   – Тебе уже сделали новый протез, о котором ты вчера мне рассказывала, и теперь мы можем ехать домой?
   – И да, и нет. В смысле – на первый вопрос – ответ «да», а на второй – «ещё нет», – продолжала загадочно улыбаться подруга. – Десять минут назад сам профессор Корженко приладил мне эту новую штуковину. Он сказал, что это самая передовая разработка его института сделана из лёгких и очень прочных титановых деталей. Кинематически, то есть безо всяких электромоторчиков, позволяет управлять движениями ступни и смягчает удары от шагов и прыжков. Так что, когда научусь им управлять, смогу даже бегать и прыгать на протезе! Можно менять жёсткость эластичной капсулы для голени, просто подкачивая её насосом, как автомобильную камеру. Тогда контакт с живой ногой становится плотнее, и появляется возможность для безопасного увеличения нагрузок как при занятиях спортом. И, самое важное, представляешь, можно купаться с этим волшебным устройством, не боясь, что внутри что-нибудь заржавеет. Таких возможностей мой прежний израильский протез не предоставлял. В нём всё было заточено под имитацию человеческого тела, чтобы сделать как можно более незаметным отличие искусственной ноги от живой. А с этой титановой ногой я почувствовала, что могу всё! Как сверхчеловек! Смотри!
   Распалившись, Машка вскочила со скамейки, чуть ли не прыжком забралась на беговую дорожку и выкрутила реостат скорости, заставив резиновую ленту стремительно заскользить с низким гудением. На глазах у опешивших Даши и Артёма она побежала, стараясь высоко поднимать колени и чётко ступая искусственной ступнёй с пятки на носок. Я встал, не в силах отвести взгляд от любимой. Когда моя бегунья, наконец, финишировала, спрыгнув с останавливающейся ленты, Даша из своего кресла протянула к ней руки с радостной улыбкой. Маришка стала перед ней на колени, трогательно обнимая хрупкую девушку. «Ты скоро-скоро будешь также бегать, Дашенька! У тебя всё получится, поверь! Вы с Артёмкой будете вместе, будете счастливы непременно!» – приговаривала она. Я посмотрел на растерявшегося парня.
   – Это лучший день! Лучший пример для Дашеньки! Спасибо, Маша, за твой урок! – сказал он, тушуясь. Стремительно подошёл, остановился перед ней в нерешительности и несмело поцеловал её в щёку. Потом, обращаясь ко мне, – Прости, Влад. Твоя девушка – лучшая! С таким примером мы с Дашуней горы свернём!
   – Вы такие классные, ребята! Как здорово, что мы с вами познакомились! – вставила Даша своим мелодичным голоском. – Давайте встретимся как-нибудь, после того, как выйдем из этого заведения? А пока, обменяемся адресами, телефонами, будем переписываться?
   – Отличная идея! – подхватил я, обрадовавшись возможности продолжать дружить с этими милыми ребятами.
   – Договорились! – резюмировала Маша! – Завтра в одиннадцать встречаемся здесь с блокнотиками и обмениваемся контактами. Правда, Влад будет уже в Ростове.
   – Ой, Владислав! Жалко. Можно тебя обнять на прощание? – попросила Даша.
   Я подошёл к креслу и опустился перед ней на колено, бережно взяв девушку за хрупкие плечи. Она обняла меня за шею, неожиданно сильно прижав к себе.
   – Береги Машу! Хочу, чтобы у вас всё получилось! – шепнула она.
   – Верь Артёму. Он очень любит тебя и хочет, чтобы ты была счастлива, – тихо сказал я в ответ, позаботившись, чтобы мои слова услышала лишь она.
   Девушка на мгновение взглянула мне в глаза и опустила взгляд, согласно кивнув головой.
   Ребята ушли, а мы с подругой решили ещё позаниматься. Я видел, как девушка соскучилась по движению после дней в инвалидном кресле. Бег словно раздразнил её, и когда она заняла тренажёр типа тех, на которых тренируются гребцы-байдарочники, с ходу взяла высокий темп, добавив нагрузку на рычаги. Я лёг на скамью и принялся поднимать штангу с парой «блинов» на каждом конце, стараясь не сбить дыхание. А как только освободились два силовых тренажёра один напротив другого, наша с Машей тренировка продолжилась на совершенно новом уровне. Если раньше обычно «меня хватало» на один-два подхода по пять-десять упражнений, и потом становилось скучно. То сейчас, глядя в лучащиеся радостью глаза девушки, грациозно выполняющей те же движения, что и сам, да ещё в такт, словно отражение в зеркале, мне хотелось работать также красиво, плавно и при этом приветливо улыбаться, как непринуждённо и легко это получалось у неё. Усталость сменялась азартом, а силы сами появлялись, казалось бы, передаваясь прямо из глаз в глаза, заставляя организм работать как часы, не замечая усталости. И не важно: сидим мы с ней за рычагами «бабочек» или размашистыми движениями тянем ручки тросов с внушительными гирляндами угловатых грузов, звонко клацающих за кожаной спинкой, или толкаем ногами плиты с блестящими кольцами стальных «блинов». (Тяжелое, даже для меня с непривычки, упражнение, а Маришка – то, вынуждена одной ногой работать!). Главное – вместе! Глаза в глаза! Вот что «заводит»! И нельзя сдаться, передохнуть, показав тем самым девушке свою усталость. В отличие от подруги, одетой в спортивный костюм, я занимался в футболке и джинсах, в которых приехал. Через час, прошедший стремительно, как мгновение, я с удовольствием чувствовал каждую свою мышцу, налитую силой и гудящую словно струна. То обстоятельство, что одежда пропиталась по́том насквозь, меня мало заботило. Я не отводил глаз от девушки, такой румяной, сильной и удивительно красивой! И едва успевал за ней, когда она припустила на своём новом протезе по коридорам, добравшись до номера со значительным запасом, пока я замешкался на лестнице.
   Душ мы принимали, поместившись в кабинку вдвоем. Вернее, Маша сначала меня туда «засунула», а через несколько минут и сама «добавилась». Это оказалось настолько же приятно, насколько необычно и даже экстремально. Трудность заключалась в том, чтобы удерживая вертикально мокрую девушку, стоящую на одной ноге, намылить её мочалкой с ароматной пеной. Она же при этом, умудрялась делать то же самое со мной, рискуя поскользнуться. Чтобы не упасть, мы обнялись, поливая друг друга тугими струями из душа, стараясь при этом удержаться от соблазна продолжения ночных забав. Уроки «любжи» во время наших первых встреч нам здорово в этом помогли.
   Прощание с Машей получилось совсем не грустным. Мы шутили, смеялись, уплетая в столовой обед, оказавшийся таким вкусным после полноценного спорта! Мне, кстати, понравились маленькие бутербродики из чёрного хлеба с ломтиками сала, вкраплениями чеснока и кружочками малосольных огурцов. Ими я заедал суп с пампушками. Договорились, что она позвонит мне, как вернётся в Ростов.
   Очень хотелось пройтись по центру Харькова, взглянуть на самую большую площадь в Европе, но моя группа попутчиков, вполне вероятно, была уже на подъезде к вокзалу. Поэтому, я сократил своё знакомство с городом, выйдя на поверхность земли в районе площади имени Розы Люксембург, где на обочине широкой мощёной булыжником улицы Свердлова обнаружил Центральный универмаг. Узнаваемая архитектура монументального здания, сильно напоминала Ростовский ЦУМ. Я просто не мог пройти мимо, исследовав все три высоких просторных этажа торгового центра и наполнив подарками для домашних большой яркий цветной полиэтиленовый пакет с рекламным изображением фасада магазина. Оставил себе ровно столько времени, чтобы добежать несколько кварталов по выше означенной покрытой булыжником улице до просторов Привокзальной площади, где туристический «Икарус» уже стоял с поднятыми створками багажных отсеков в окружении группы моих попутчиков. Зоркая Оксана издали махнула рукой, возмущённо показав указательным пальцем другой руки на своё запястье с воображаемыми наручными часами. Насколько позволяло моё зрение, я заметил, что потом этот палец переместился к виску и несколько раз повернулся сначала по часовой стрелке, затем – против… Но, этим всё и ограничилось, и я, смешавшись с одноклассниками, протиснулся к багажнику за своим чемоданом. С облегчением заметил, что большинство ребят и девушек деловито складывали точно такие же яркие полиэтиленовые пакеты с видом Харьковского универмага в свои сумки, и молча, занялся тем же, едва только извлёк свой багаж из чрева автобуса. Инга Стéфановна пересчитала по головам своих подопечных ростовчан, задержав неодобрительный взгляд на моей счастливой физиономии, затем возглавила исход в направлении куполов и минаретов Южного железнодорожного вокзала. Сумрак кое-где освещённой площади сменился уютным светом, исходившим от циклопических бронзовых люстр, свисавших из-под уходившего к звёздам сводчатого потолка. Я успел рассмотреть несколько фресок на стенах, запечатлевших виды Харькова времён индустриализации, пока мы пробирались через сложносочинённую планировку колонн, лестниц и рядов кресел зала ожидания к выходу на перрон.
   Поезд в морозной дымке в призрачном сиянии вокзальных светильников, восьмой вагон, натопленный «як у хатi», доброжелательная проводница с веером стаканов дымящегося чая – в общем, дежа-вю какое-то. Я несвязно отвечал на вопросы Оксаны и Семёна, пытаясь поддерживать беседу. Сказывались наши с Машей тренировки и бессонная ночь. Наконец, бросив корчить из себя велеречивого барона Мюнхгаузена, я забрался на верхнюю полку, уставившись в окно, за которым в темноте всё быстрее мелькали скудно освещённые уличными фонарями и фарами машин окраины огромного города. В моей недолгой борьбе со сном последний вышел победителем, мягким росчерком завершив череду впечатлений об этом путешествии.

Дома. Впечатления, мысли, беседы. Книга Маши.

   Утром на перроне вокзала Ростова-на-Дону участники нашей туристической группы тепло попрощались друг с другом, как старые друзья. Наши записные книжки пополнились новыми адресами и телефонами. И я был абсолютно уверен, что за оставшиеся два дня каникул найду время, чтобы встретиться где-нибудь в городе с кем-то из новых знакомых. Своё повествование заинтригованным родственникам о моих «заграничных» приключениях я решил подкрепить фотодокументами, для чего отложил его на другой день, а вечером засел в свою импровизированную фотолабораторию печатать фотографии. Правда, подарки, заказы и сувениры членам семьи пришлось раздать сразу, чтобы подогреть их интерес. Фоток оказалось много. И не все они подлежали показу третьим лицам. Поэтому, я оставил некоторые сохнуть на столе в кладовке, щедро покрыв остальными полы доброй половины большой комнаты. Наутро свернувшиеся в трубочку листки «бромпортрета [26 - «Бромпортрет» – марка чёрно-белой фотобумаги в СССР.]» я разглаживал утюгом на газете, чтобы превратить в удобосмотримые фотографии. А потом пошёл с Юркой – соседом в кино. Скоротав в закрашенном тёмно-белой краской старом троллейбусе, переоборудованном под пневматический тир, полчаса до сеанса, мы с ним в очередной раз проспорили друг другу по мороженому, отстрелявшись из «воздушек» «в молоко». Острота зрения моего глаза, который я упорно тренировал ради Маши уже третий месяц, даже в очках не позволяла мне ставить рекорды меткости. А Юрка был слишком… «живчиком» и не мог даже на секунду сосредоточиться, чтобы затаить дыхание, прицелиться и плавно нажать на спусковой крючок, не дёрнув его от радости, что, наконец, совместил мушку с кружочком цели. Потом, в ожидании третьего звонка на сеанс, мы вознаградили друг друга проспоренными лакомствами, и я бонусом развлекал его рассказом о своей поездке. Пришлось «скомкать» концовку, когда увидел избыточный интерес в его глазах во время описания нашей с Машей встречи.
   Рассеянно наблюдая за Юркой, увлечённо следящим за приключениями на экране некоего Зорро, – бандита, зачем-то скрывающего лицо под чёрной маской не только во время грабежей, но и раздавая награбленное у богачей бедным простым людям на пыльных улицах мексиканских деревень, я вспомнил наши дискуссии с Оксаной и Семёном. Впечатлений от них сохранилось в памяти больше, чем от всей, наполненной яркими незабываемыми видами степи, автобусной поездки по так себе заасфальтированным дорогам южной Украины. Посреди сеанса мне вдруг стало необходимо снова узнавать мнения сверстников или в споре отстаивать свою точку зрения, убеждать собеседников или соглашаться с их аргументами, строить гипотезы или развенчивать стереотипы. Я словно почувствовал очередной виток взросления, обретая новое ощущение уверенности в себе, как в самостоятельном серьёзном человеке с паспортом в кармане. Мне срочно требовалась доза общения. Причём, сосед не подходил в данный момент для этой цели. Это я понял, попробовав шёпотом обсудить с ним поступки героев на примере фильма. Он что-то прошипел в ответ и отвернулся к экрану, закрыв кулаками уши. Я, поёрзав в кресле, решил не терять времени и как можно незаметнее покинул Юрку и кинозал, то и дело сотрясаемый выстрелами «винчестеров» и не менее громким топотом копыт.
   Под начинающимся дождём я добежал до дома и, закрывшись в комнате, попробовал набрать тот номер, что запомнился мне как стишок из «Букваря». Устав слушать длинные гудки, с сожалением положил трубку и вспомнил, что «хозяйка номера» говорила, что уедет на родину до конца каникул. Подумав, достал свой блокнотик со свежими записями координат новых друзей по путешествию. К сожалению, у Таниты не оказалось городского телефона, а у Семёна трубку никто не взял. С остальными авторами записей в блокноте общаться сейчас не хотелось. Мне ничего не оставалось делать, как завалиться с книжкой на кровать и слушать шум дождя. Понятно, что сон сморил меня, едва голова коснулась подушки. Сказалась усталость предыдущих дней. Надо сказать, что я почему-то стеснялся спать днём и делал это крайне редко. В предыдущий раз это случилось летом в лагере в «тихий час». Но сейчас трёхчасовой сон совершил чудо, практически обновив меня физически и прояснив все мысли. И пусть за окном сгустились сумерки, и от каникул остался какой-то жалкий один завтрашний день. Зато в голове все впечатления и воспоминания о путешествии и нашей с Машей встречи стали ясными и чёткими. Вечером я собрал всю семью за круглым столом и постарался в красках рассказать об украинском вояже, подкрепив свою историю фотографиями. Понравилось всем, особенно бабушке, которая внимательно изучала фото из Харькова, словно возвращаясь в город своей юности.
   Эта наша замечательная семейная «посиделка» затянулась до позднего вечера. Для порядка я ещё раз набрал телефонный номер-стишок, стараясь медленно возвращать диск пальцем, чтобы серебряный перезвон было меньше слышно. К моему удивлению, после нескольких гудков мужской голос быстро проговорил: «Labas naktis! Butas Mitauskas. Kas kalba?» [27 - Доброй ночи! Квартира Митаускас. Кто это? (литовск.)] Растерявшись, я не зная, что говорить, чуть не повесил трубку. После паузы, из неё послышалось: «Chuliganai, tikriausiai…» [28 - Хулиганы, наверное… (литовск.)], и пошли короткие гудки. Я подумал, что меня по всей вероятности приняли за хулигана. «Ну, раз уж так, то буду хулиганить дальше», – решил я и снова набрал тот же номер. Множество длинных гудков настойчиво намекали не беспокоить людей в столь поздний час. Мне стоило немалых усилий удерживать потяжелевшую трубку возле уха. Наконец, знакомый голос шёпотом ответил:
   – Алло?
   – Илона? – неуверенным шёпотом сказал я.
   – Владислав, ты что ли? – удивилась девушка, невольно переходя на обычную громкость.
   – Да. Привет! Рад, что тебя застал! Я Машу видел! – На всякий случай, сразу выложил свои козыри, опасаясь, что собеседница также положит трубку.
   – Ух, ты! Здорово! Расскажеш? – в голосе девушки слышался прежний энтузиазм, сменивший детскую сонность. – Подожди, я сейчас…
   Несколько минут я слышал в трубке приглушённое шуршание и какой-то скрип, потом шаги, стук. Наконец, снова её голос:
   – Здόрово, что позвонил! Это на тебя папа накричал?
   – Ну, да. Он, наверное, подумал, что хулиганы звонят. А я испугался, что ошибся номером и беспокою незнакомых людей из посольства, – пошутил я.
   – Папа очен устал после рэйса. Спешил встретить нас в аэропорту. Завтра ему далшеехат в Полшу. Прости его. – Голос девушки показался расстроенным.
   – Ничего, Илона. Всё в порядке. Это вы меня извините. Не хотел никого беспокоить. Просто очень хотелось поделиться.
   – Давай, делис! Я очен готова слушат, – голос в трубке стал тихим и мягким, несмотря на твёрдые согласные.
   Я начал свой рассказ с момента поездки к Маше в Харькове, вскользь перечислив несколько достопримечательностей городов, в которых побывал перед этим. Илону, как ни странно, не меньше чем новости о Маше интересовало, как я смог нарушить правила и покинуть туристическую группу на целые сутки. Пришлось описать в подробностях, как я поймал в столовой киевской гостиницы Ингу Стéфановну и, с тревогой глядя куда-то мимо неё, рассказал придуманную легенду, чтобы упросить её отпустить меня «проведать „двоюродную сестру“, которая проездом в Харькове случайно оказалась в травматологии. Ближайшие родственники к ней смогут приехать лишь через два дня, и мне нужно хотя бы вечер и ночь провести с ней, чтобы помочь адаптироваться со сломанной ногой к больничному режиму». Друзьям-попутчикам я тоже рассказал похожую историю, впрочем, избегая подробностей, чтобы не «спалиться».
   – Вот это, ты даёшь, Владислав! Но так же нéлзя! Как ты мог?
   Натуральное возмущение в голосе Илоны я воспринял как шутку и поддразнил её, добавив драматизма в описание того, как легализовал себя на ночь в институте протезирования… в качестве брата Маши, приехавшего помочь сестре-инвалиду научиться ходить на протезе.
   – Невозможно! Ты столко людей apgaudinèjo [29 - Обманул (литовск.)]!
   Голос в трубке осёкся. Наверное, его обладательница поняла, что говорит уже далеко не шёпотом. – Впрочем, знаеш. Я думаю, это глупост, но она во благо. Ведь, другого решения у тебя на тот момент не было? Ты добился своей цели. Ты видел Машу, даже провёл с ней ночь. Круто! Не буду спрашиват, что всю ноч вы с ней…
   – Илона! Что ты…?!
   – …обсужда-али?
   – О! – обрадовался я. – Ну, конечно! Хорошо, слушай:
   И я рассказал о наших с подругой приключениях и беседах в вечернем парке под фонарем, тренировке в тренажёрном зале и о новых знакомых, Даше и Артёме. Илона слушала, не перебивая. А как только я завершил свой рассказ, с трудом срастив логику бесед и событий, чтобы избежать описания некоторых подробностей, из динамика трубки послышались вопросы. Ответы на них заняли ещё какое-то время, вызывая всё новые комментарии и темы для обмена мнениями. В паузу, может не совсем к месту, я поделился с девушкой своими мыслями, принесёнными из кинотеатра. Пусть, она не подержала сейчас обсуждение со мной вопросов взросления подростков, но из нескольких реплик я понял, что не одинок в своих рассуждениях. Я поздно заметил, что часовая стрелка будильника уверенно устремилась в следующие сутки, но никак не мог придумать, как сказать собеседнице, чтобы она тоже посмотрела на часы и первая закончила разговор. Я был благодарен литовской девушке за её бескорыстное внимание и время, что она мне уделила, хотя, наверное, сама очень устала после сегодняшнего перелёта. Она ни слова не сказала о своей поездке, но пообещала, что при следующей встрече сама будет рассказывать о своих приключениях. «Спокойной ночи» напоследок прозвучали вполне в тему, позволяя каждому из нас уделить время отдыху.
   Вечер получился по-настоящему добрым и запоминающимся, думаю, всем его участникам. И я бы повторил всё на бис, даже, несмотря на то, что завтра, то есть уже сегодня начался заключительный день моих каникул. Я твёрдо решил серьёзно взяться за учёбу, сделать домашние задания, некоторые из которых даже не вспомнил, куда записал. И с понедельника учить и запоминать все, что услышу на уроках. Ведь у меня теперь была цель, даже две: Стать полноправным техническим консультантом проекта, придуманного Машей и начать готовиться к поступлению в институт. Попытка дочитать несколько оставшихся страниц Машиной книжки только ускорила провал в сон.
   * * *

   Сегодня утром начался тот самый день, когда даже самое удивительное путешествие подходит к концу. Солнце палило нещадно. Пока мы с Мишкой, прячась в роскошной тени запущенного сада, освобождали дерево от поспевших плодов инжира, дядя батоно Георгий при помощи супруги – тёти Валико заканчивал наполнять полутораметровую плетёную корзину разнообразными плодами и угощениями, выращенными и произведёнными на территории Грузинской ССР. Я давно сбилась, пытаясь посчитать количество наименований продуктов, которым предстояло долгое путешествие в багажнике машины к нам домой. Мама попробовала протестовать, справедливо оценив недостаточность объема нашего холодильника, даже, если приплюсовать к нему несколько полок дедушкиного «Минска» и вероятность того, что большая часть вложенного в корзину испортится в такую жару даже раньше, чем мы проедем Сухуми.
   – А, что тут много, женщина? – Отвечал батоно Георгий. – В долгой дороге мало ли, что может случиться, бензин кончится, например…, и вы останетесь одни на пустынной дороге, голодные, замёрзшие, уставшие. Вот тогда продукты и пригодятся, хотя бы детей накормить, самим покушать, вина выпить, вспомнить Тбилиси, тётушку Валико поблагодарить за то, что позаботилась о здоровье вашей дарагой дружной семьи!
   Стало немного страшно от перспективы попасть в описанную ситуацию, потому что съесть такое количество еды даже с участием вместительного Мишки мне казалось почти таким же невероятным, как и гипотеза о внезапном холоде среди лета, озвученная Георгием. Поэтому, когда папа скомандовал занимать места, мы с некоторой опаской разместились на заднем сиденье «Волги», наполненной тяжёлыми пряными ароматами восточного базара.
   Жара слегка спала, пока мы мчались по Имеретинской долине. Бесконечная зелень виноградников, раскинувшихся по обе стороны дороги, ряды фруктовых деревьев обещали некоторую прохладу и так и манили остановиться, выйти из машины и погулять в тени садов. Мы с Мишкой любовались особо уютными с виду местами, живописными речками, скалами и горами вдали. Иногда вдали угадывались характерные контуры построенных из туфа и светлого известняка грузинских храмов, а на подъезде к городу Кутаиси на склоне горы мы увидели очертания древнего монастыря Мтаварангелоци, что в переводе с грузинского (надо же, папа такое диковинное слово запомнил) означает Гелатский монастырь Богородицы. В центре города папа сделал первую остановку. Выбрав из обширного запаса ещё тёплый лаваш диаметром с колесо нашей машины, кастрюльку с сациви, несколько ярко алых помидоров, огурцы, пучок зелёного лука и пару литровых бутылей лимонада «Кахури», мы расположили всё это на газете, уединившись в глубине парка с видом на городской фонтан с причудливыми бронзовыми фигурками каких-то персонажей. «Волге» тоже повезло. Ей досталась тень от раскидистого тиса на мостовой у площади Руставели. Перекусив, мы немного погуляли по окрестностям старого Кутаиси, полюбовались старинными каменными одно и двухэтажными домами, в архитектуре многих из которых угадывались причудливо запрятанные в орнаменты наличников и карнизов витиеватые, похожие на виноградную лозу, буквы алфавита Месропа Маштоца. Пройдясь по набережной широкой и шумной речки Риони, наполнявшей воздух живительной прохладой и съев по стаканчику пломбира, мы вернулись в остывшую машину и двинулись дальше. Папа не спеша ехал по проспекту Автостроителей, не стараясь обгонять неторопливые троллейбусы и грузовики. Ближе к выезду из города Мишка показал мне корпуса Кутаисского автозавода. Бронзовый народный комиссар тяжёлого машиностроения Советского Союза Серго Орджоникидзе с высокого гранитного постамента придирчиво изучал образцы продукции: новенькие разноцветные грузовики КАЗ и полуприцепы, расставленные по площади, словно на выставке. На голубом фасаде Заводоуправления – плакаты на кумаче с традиционными текстами: КПСС – наше знамя! И Пятилетку за четыре года! – были выполнены на грузинском языке и снабжены русским переводом. Панельные девятиэтажки, утопающие в зелени, магазины, парк, конечная остановка троллейбуса и длинный забор, огораживающий завод, остались позади, и мы помчались дальше по Цхалтубскому шоссе на запад к Чёрному морю. Дорога проходила через городки и деревни, где было на что посмотреть. Иногда встречались прямо посреди шоссе задумчивые коровы или овцы. Несмотря на усилия мальчишек-пастухов, что-то кричавших им по-грузински, животные, видимо, их не понимали, продолжая свой неторопливый путь по асфальту, чем весьма раздражали папу. Он понимал, что можно им гудеть хоть до скончания аккумулятора, но эффекта будет не больше, чем сигналить дубу, чтобы он убрался с дороги, и продолжал медленно ехать за ними, покорно ожидая, что тяжёлым млекопитающим, наконец, захочется поесть травы, и они свернут на обочину. Патриархальный городок Сенаки остался позади, и мы свернули направо, надеясь пообедать в Зугдиди.
   В этом городке находится дворец грузинского князя Дадиани, и мама во что бы то ни стало, хотела нам его показать. В глубине парка, напоминающего заброшенный ботанический сад, мы обнаружили красивый двухэтажный домик с башенками, напоминающими масштабные копии минаретиков, стрельчатыми окнами и зубчатой стенкой, навевающей мысли о расположенном на крыше макете средневековой крепости. Мило смотрелись балкончики на втором этаже и каменные веранды на первом. Метрах в пятидесяти от дворца прямо на зелёном газоне расположился небольшой грузинский храм с восьмигранной башенкой и смотрящими на четыре стороны пристройками-притворами с треугольными крышами-пирамидками. Создавалось обманчивое впечатление, что русский архитектор Васильев, построивший очень похожий на этот дворец в Ялте, забыл сменить чертежи и возвёл для своих грузинских заказчиков клон того стильного храма. Но экскурсовод развеял нашу версию, сказав, что церковь была здесь возведена ещё в XVI веке. В дворце-музее оказалось много интересных экспонатов от коллекции древних монет различных местных царств, кинжалов, сабель, картин, древних книг из библиотек Дадиани и Наполеона, и жутковатая посмертная бронзовая маска французского императора, ни весть как завезённая кем-то из потомков маршала наполеоновской армии Мюрата в Грузию. На свежем воздухе у нас разыгрался аппетит. Родители поняли это по нашим с Мишкой участившимся просьбам купить хотя бы мороженое. Папа не стал искать экзотическую кафешку, а просто остановился у гостиницы «Зугдиди», в ресторане которой на первом этаже мы, наконец, дорвались до хачапури и вкусных сванских лепёшек. О наполителе этих своеобразно пахнущих трубочек из лаваша мне поведал брат, сказав, что это мясо если не барана, то каких-нибудь козлят. Хорошо, что он это сказал, когда я уже съела свою лепёшку. И обратного пути не было, кроме как констатировать, что в своей жизни я отведала мясо козла.
   Путь до Сухуми занял ещё немногим больше часа. После Очамчиры дорога приблизилась к морю, и мы с удовольствием наблюдали Солнце, готовящееся спрятаться за край водной глади. В сумерках при неярком свете уличных фонарей мы покружили по тесным улочкам Сухуми, щедро обсаженным пальмами с волосатыми неровными стволами и дважды, как мне показалось, проехав улицу, ведущую к морскому порту. В конце концов, папа свернул в какой-то переулок и вскоре остановился у округлого четырёхэтажного здания гостиницы «Абхазия», в которой дядя батоно Георгий по телефону предусмотрительно забронировал для нас семейный номер из резерва Академии Наук. Из окна уютного двухкомнатного номера я увидела лунную дорожку и красивую набережную вдоль берега моря, упирающуюся в тот самый порт, у причалов которого светящимися квадратиками кают обозначился большой четырёхпалубный круизный корабль. Казалось, никакая сила меня уже не вытащит из гостиницы вечером. Но Мишка настолько рвался пройтись по набережной, подышать морским воздухом, что я подчинилась его энтузиазму и потащилась на улицу. Ведь, не могла же я допустить, чтобы он увидел больше достопримечательностей, чем я. Круизный лайнер, до которого мы с ним всё-таки добрели, тоже назывался «Абхазия», имел четыре палубы, дюжину спасательных шлюпок по обеим сторонам верхней палубы и стильно наклонённую вперёд трубу. Света фонарей на набережной не хватало, чтобы полностью его рассмотреть. Множество людей гуляли по набережной, наслаждаясь прохладным ветерком после зноя уходящего дня. Дети громко и увлечённо играли в догонялки, ловко обегая прохожих и собачек. Люди сидели на пляже и даже плескались в прибрежных волнах. «Должно быть, здорово жить в этом городе, вот так гулять вдоль моря, купаться, слушать крики чаек, и для этого не нужно далеко ехать!» – думала я, с сожалением возвращаясь в гостиницу.

В школе. В гостях у одноклассницы

   Я быстро влился снова в ритм школьных занятий, находя в них для себя много интересного. На уроке литературы сочинение по произведениям А. П. Чехова я написал быстрее всех в классе, получив устное одобрение от учительницы. Просто всплывали мысли и воспоминания об услышанном из динамиков «Икаруса» рассказе Инги Стéфановны, а я еле успевал двигать ручкой, документируя их. На следующий день оценка «4/3» за мои листки со стенограммой, испещрённой красными пометками ошибок, несколько разочаровала. Но на что я рассчитывал? Слишком стремительна была скорость мысли, за которой не могли успеть возможности моторики пальцев, вроде бы неплохо развитые на уроках географии с Диной Петровной. Зато, произведение Оксаны удостоилось всенародного зачитывания перед классом, хотя фактически повторяло содержание моего, но с более аккуратными формулировками и записанное менее эпатажным почерком. Спеша на следующий урок химии, автор обнародованного литературного шедевра, нисколько не выглядевшая спускающейся с вершины литературной славы, рассказала мне об Анатолии, с которым вчера вечером разговаривала по телефону. Она предложила после занятий вместе заехать к нему домой, проведать. Я с готовностью согласился, поскольку не был занят, а Маша должна была вернуться к празднику 7 ноября, то есть послезавтра.
   В кабинете химии мы с Чаренцевой разместились за одним из столов, на котором уже были приготовлены спиртовка, реторта на металлическом держателе, пробирки с жидкостями и какими-то порошками. Когда шум, издаваемый заполнившими кабинет одноклассниками, стих, строгая и немолодая учительница, замещающая нашу привычную улыбчивую Наталью Сергеевну, удалившуюся от дел в школе в декретный отпуск, начала объяснять новую тему о катализаторах химических реакций. Подробно остановившись на формуле Аррениуса, Софья Львовна добилась от каждого из нас понимания, задав всем по короткому вопросу о том, что будет происходить в ретортах на наших столах. Закрепить эти знания нам предстояло в ходе предстоящей лабораторной работы, влияя на скорость окисления некоторых металлов различными способами: нагревая их, перемешивая или, к примеру, добавляя разные реактивы-катализаторы. Я догадывался, вернее, прочитал в учебнике, пролистав несколько страниц вперёд, что все эти действия способствуют ускорению движения атомов в веществах. А скорость эта определяет количество атомов, вступивших в контакт с такими же возбуждёнными частицами соседнего вещества. Второй темой было ускорение химических реакций нагреванием веществ. Химик Вант-Гофф вывел правило, согласно которому скорость химического взаимодействия веществ возрастает в три-четыре раза при нагревании их на каждые 10 градусов. Софья Львовна привела в качестве примера, скорость соединения водорода и кислорода: при +18 градусах Цельсия – 230 миллиардов лет, при 418 градусах – 81 день, при 618 градусах -7 секунд. А если поджечь водород, реакция вообще пойдёт взрывообразно, впрочем, с тем же результатом. Класс наполнился низким, словно у трансформатора, гулом негромких разговоров, в подтверждение того, что информация не прошла мимо наших ушей. Ближе к концу урока был дан старт собственно лабораторной работе. Следуя инструкции в тонкой методичке, я занялся розжигом спиртовки и смешиванием веществ, предоставив Оксане записывать полученные результаты. Она с подозрением относилась к разной магии, уравнивая в своём понимании значения слов «химия» и «алхимия». Скептически понюхав получившуюся у меня сернокислую медь едкого голубого цвета, Чаренцева, забавно сморщив носик, переключилась на обсуждение с соседкой по столу чего-то, имеющего отдалённое отношение к сегодняшним темам. Мне же трудно было остановиться, открыв в себе дар, превращать одни вещества в другие. Поэтому оставшиеся четверть часа до конца урока я увлечённо вырабатывал разные сульфаты и сульфиды с помощью мензурки с серной кислотой и порошков металлов. Оксана изредка бросала на меня равнодушные взгляды, а я недоумевал, как может быть неинтересно, делать то, что никогда в жизни прежде не делал. Оглянувшись на одноклассников, возящихся с дымящимися ретортами, я с удивлением обнаружил ещё несколько равнодушных взглядов, явно не разделявших, начавшей было зарождаться во мне страсти к химии.
   С погодой нам повезло. Конец осени, а тепло, как летом. После занятий Оксана, привычно снабдив меня своей сумкой, решила, что я вполне способен унести еще и её ветровку, и налегке шагала рядом, продолжая посвящать меня в свои проекты.
   – Я думала о способе увлечь одноклассников, а лучше даже – и наших сверстников со всей школы заниматься в свободное от учёбы и прочих дел время полезными и нужными делами, как волонтёры…
   – Что ты имеешь в виду? – поинтересовался я, хотя уже догадывался, к чему ведёт одноклассница.
   – Что такое, волонтёрское движение? Вспомни, мы же в поездке уже обсуждали это.
   – Нет, я имел в виду, как ты сможешь привлечь ребят к этому делу? Это же не просто собрать всех вместе и с трибуны рассказать им о том, что нужно делать.
   – Да, непросто, я знаю. Думаю, для начала, можно напечатать на машинке листовки такие, в которых объяснить ребятам и девушкам смысл того, что нужно делать. Поставить цель, что ли. Сама ещё не знаю точно.
   – Хорошо, предположим. Но, чтобы что-то начать, необходимо точно знать, что это нужно хотя бы кому-то. Понять, кто может быть исполнителем, организовать его действия. Поручи, к примеру, Жене починить дверь или табуретку. Он на неделю засядет в библиотеке, углубится в книжки, пособия, самоучители, соберет информацию, напишет сам себе инструкцию и лишь затем, начнёт что-то делать, протоколируя свои «успехи».
   – Да, ты прав, – усмехнулась Оксана. – Нужно знать, с кем работаешь. Но, если не брать клинические случаи, с остальными можно же договориться…?
   – Думаю, можно. Я знаю, Валерка, к примеру, с удовольствием что-нибудь смастерит или починит для кого-то просто так. И я бы не прочь разобраться и починить какой-нибудь механизм, будильник может или сепаратор, – начал фантазировать я.
   – Чего, правда, и часы можешь…? – спросила девушка, остановившись.
   – Могу. Я как-то будильник из конструктора собрал. Настоящий. Потом бабушке старые часы смазал, настроил, чтобы точно шли. Мне просто интересно разбираться в них.
   – Отлично. Буду знать, что ты «спец» по часам. А если завтра «ходики» принесу, сможешь посмотреть?
   – Давай. Почему, нет? Это такие – с гирьками и кукушкой?
   – Ага, с гирьками и кукушкой. От бабушки остались, остановились давно. Наверное, ещё довоенные. Выбросить жалко. – В голосе девушки промелькнула грусть.
   – Конечно, неси. Разберусь. Может, и починить получится.
   – А, велосипед – можешь? – смущённо продолжила Оксана, с такой надеждой взглянув на меня, что я невольно улыбнулся.
   – И велосипед тащи.
   Она засмеялась.
   – Нет. Он совсем не ездит. Может, глянешь сегодня? После Толика…
   Предложение оказалось неожиданным настолько, что я не сразу ответил. Быстро прикинув, насколько в данном приглашении важен велосипед, я на всякий случай сказал, что для ремонта нужны инструменты.
   – О, это не проблема. У нас в гараже всё есть, – похвасталась собеседница. – Даже «Жигули». Только не работают, как и «велик». Маме некогда кого-то просить починить. Да и зачем? Личный шофёр с «Волгой» по первому звонку в любую точку города за ней приедет…
   – Да, шофёр – это удобно. Ну, хорошо. Давай, гляну, – решился я, отметив, как элегантно девушка от своего волонтёрского плана переключилась на тему приглашения меня к себе в гости.
   Она не смогла сдержать победную улыбку, запоздало отвернувшись, якобы понюхать стручок акации, запоздавший к осени упасть с ветки.
   Анатолия дома мы не застали. На всякий случай, спросив у соседки – тёти Симы, не ездил ли он за протезами, мы из её ответа едва поняли, что ничего он не получал и с работы ещё не приехал. Я видел напряжённое лицо девушки, да и сам немного беспокоился за десантника. По Проспекту мы доехали на трамвае до ЦУМа, тщательно обойдя все его окрестности. Вдруг Толик снова здесь? Но, никого…. Мы даже прошли по грязному переулку до Газетного, крепко держась за руки и, в тайне друг от друга опасаясь встретить зелёную «буханку». Пронесло. Микроавтобуса нигде не было. Не было и цыган. И несмотря на то, что мы не нашли Анатолия, скользкий липковатый страх прошёл.
   – Ну, может, в следующий раз увидим его? – с надеждой предположила Оксана, почему-то, тушуясь.
   – Хорошо, – легко согласился я и, желая подбодрить девушку, продолжил, – поехали чинить твой велосипед.
   Чаренцевы жили на четвёртом этаже нового девятиэтажного дома в так называемом «элитном» квартале на Пушкинской улице. На первом этаже длинного здания разместилось множество магазинов: одежды, промтоваров, книг и даже музыкальных инструментов.
   – Условие: сначала я тебя накормлю, а потом – всё остальное, – выдала Оксана, заметив мою неуверенность, когда мы зашли в блистающий нержавеющей сталью и зеркалами просторный лифт.
   – А может, сразу посмотрю твой велосипед? Я не голодный, – попробовал возразить я, гадая, что может означать «всё остальное» и сколько оно может занять времени.
   – Но ведь, я не планировала тебя отравить, пока технику не исправишь, – пошутила она, состроив такую трогательную гримаску, что у меня весь дух противоречия куда-то делся. – К тому же, пельмени из пачки даже я не смогла бы испортить.
   В просторной квартире я слегка растерялся, засмотревшись на…, да на всё, что в ней было, потому что никогда такой роскоши не видел. Девушка, как ребёнка, впервые попавшего в зоопарк, потащила меня на кухню (зал в нашей квартире был немногим меньше этой столовой) и усадила на мягкий диванчик, бумерангом огибающий овальный стол на двух толстых ногах. Предоставив мне разбираться с пультом от небольшого (по меркам этой кухни) цветного телевизора, висящего над входом, одноклассница стала колдовать над хромированными рукоятками и регуляторами газовой плиты, встроенной прямо в единый длинный рабочий стол с множеством дверок. Причём, пельмени, как и обещала, она извлекла прямо из высокого кухонного шкафа, за створками которого прятался просторный холодильник. Попутно она активировала кофе-машину, размерами и обилием регулировок смахивавшую на оборудование для небольшого ресторана. С приглушённым гудением кофемолки, по помещению распространился соблазнительный аромат свежемолотого «мокко».
   Я изо всех сил старался вслух не выражать свой восторг от увиденного, поэтому больше молчал. Ко мне вернулся дар речи только, когда, уплетая вкусные «Столичные» пельмени с какой-то приятно пахнущей приправой, мы разговорились о завтрашней контрольной работе по алгебре. Я притащил учебник из своей сумки, оставленной в коридоре, и зачитал однокласснице цитаты с правилами, которые, как мне казалось, легко запоминаются. Чаренцева с недоумённым видом скептика смотрела на меня, словно я читал манускрипт на древне арамейском языке. Потом сказала, что до завтра не способна эту чушь постичь и надеется только на то, что случайно что-нибудь спишет. К тому же, вечером ещё на гимнастику ехать нужно.
   – А где ты тренируешься? – поинтересовался я.
   – В ДЮСШ [30 - ДЮСШ – Детско-Юношеская спортивная школа (прим. Авт.)], возле рынка.
   – О, хорошая школа! Сестра моя раньше в ней занималась. Могу проводить, если хочешь. Мне всё равно домой мимо ехать.
   – Это к семи вечера. Ты планируешь три часа с велосипедом провозиться?
   – Думаю, нет, если всё как ты говорила, в гараже есть. Кстати, а гараж далеко?
   – Тут рядом. С балкона видно, – ответила она.
   – Ну, тогда может, пойдём, покажешь транспорт? Чего время терять?
   Девушка с готовностью кивнула и быстро сложила посуду со стола в ящик, нажав пару кнопок.
   – А может, помыть нужно было? – не удержался я, видя такую «небрежность».
   – Машина сама помоет, – бросила она, накидывая куртку уже в коридоре.
   Я прислушался к приглушённому шуму воды, заметив мигающую лампочку на хромированной панели, как я уже догадался, посудомоечной машины, тоже замаскированной под кухонную мебель.
   В коридоре Оксана показала мне большую коробку, в которой бережно переложенные газетами лежали настоящие, потемневшие от времени, старинные «ходики» с гирьками и полированной дверцей для кукушки. Мне сразу же захотелось ими заняться, и я с плохо скрываемой радостью в глазах согласился взять их домой починить.
   Пока девушка возилась с замком гаража, я с интересом осматривал двор, показавшийся чересчур аккуратным и уютным, будто напоказ. Табличка на аккуратно очищенном от опавших листьев, постриженном зелёном газончике «Выгул собак запрещён» навевала мысли о Кодексе законов. Рядом с табличкой на травке красовалась малоприятная кучка, оставленная какой-то неграмотной Жучкой. Железные двери с протяжным скрипом распахнулись, явив в полумраке ВАЗовскую «тройку» редкого морковного цвета. Автомобиль занимал лишь часть просторного помещения, рассчитанного на две машины. Оксана привычным движением включила свет и, ловко пробравшись по доскам, перекрывавшим смотровую яму, позвала меня к слесарному верстаку, над которым на металлическом щите тускло поблёскивали новенькие инструменты, каждый на своём крючочке. Велосипед цвета недавно увиденной кучки, с необычно сориентированными назад и вниз рукоятками руля и длинным, повторяющим изгиб руля хромированным рычажком тормоза под правой ручкой, плавными обводами низкой рамы, словно из другой эпохи, случайно оказался здесь, в СССР 80-х. Золотые с завитушками латинские буквы образовывали слово «Wanderer» [31 - Wanderer – Странник (нем.)], украшая подъём верхней трубы, плавно вливающейся в рулевую втулку, на которой красовалась приклёпанная латунная эмблема геральдической формы с тонким рисунком и оставшейся кое-где разноцветной эмалью. Ведущую шестерню и цепь по всей длине сверху прикрывал брызговик, напоминавший стилизованное крыло орла с имперского герба Германии. Сиденье из вытертой и потрескавшейся по краям толстой кожи, очень широкое, как на военных мотоциклах, опиралось на пару витых конических пружин. Сзади на хромированных колечках болталась кожаная сумочка для инструментов с замысловатой застёжкой. Педали с выкрошившимися когда-то резиновыми накладками, всё равно выглядели надёжными и хоть сейчас приглашали в путь странника, решившегося оседлать этот антикварный велосипед. Правда, пыл путешественника быстро пропал от вида спущенных и потрескавшихся от времени шин со стёртым протектором. Я почувствовал, как внутри меня растёт интерес, переходящий в зуд, как и тогда, пару месяцев назад, когда во дворе Машиного дома мы с ней исследовали «Виллис» её дедушки.
   – Ого! Откуда такая редкость?! – не смог сдержаться я.
   – Это из деревни, из старого дома бабушки. На чердаке внуки её нашли, в сене. Я с ними часто играла, рассказывала им о жизни в городе. Ну, они и подарили его мне, как единственной девочке в банде. А я уговорила маму привезти подарок сюда. Думала, кататься буду, но велик неисправен. Колеса крутятся, а педали – нет. Может, получится починить? – без всякой надежды в голосе констатировала Оксана.
   – Знаешь, сколько ему должно быть лет? – пропустив историю мимо ушей, спросил я.
   – Старый он, я знаю. Может годов пятидесятых. Наверное, и запчастей таких сейчас не найдёшь. И камер такого размера нет. Думаешь, лучше не возиться?
   – Нет. Ты что? Этот велик, с войны ещё. Чудом так хорошо сохранился. Я в «Технике молодёжи» читал, на таких немецкие солдаты – фельдъегеря ездили, почту по фронту развозили. Его нельзя выбрасывать. Очень редкая техника! Повезло. Должно быть, в сухом месте хранился, не поржавел совсем, – предположил я с плохо скрытым восторгом.
   Недолго думая, я перевернул велосипед и поставил его на пол, на руль и сиденье. Провернув за педали цепь взад и вперёд, я убедился, что механизм свободного хода во втулке работает с большой пробуксовкой, и лишь при быстром вращении привода начинает раскручивать колесо.
   – Хорошо бы снять колесо и посмотреть механизм. Вдруг, там смазка от времени застыла, или части приржавели друг к другу. И цепь надо смазать.
   – Давай, если получится, – согласилась она без особого энтузиазма. – Хотя по мне, лучше бы новый купить, а этот на металлолом снести.
   – Нет, Оксанка, пожалуйста! Не надо в металлолом эту машину! – взмолился я, назвав так велосипед потому, что проникся уникальностью агрегата и даже как-то привязался к нему.
   – А тебе так хочется покопаться в ржавых железках?
   Девушка усмехнулась, взглянув на мои грязные руки.
   – У меня был велосипед, «Уралец» назывался. Правда, давно. Так я его настраивал, чтобы всё как часы работало. Втулку такую раз двадцать разбирал и собирал, пока не понял, как кулачки зажимаются. Теперь регулировать свободный ход могу на любом велике. Принцип работы то у них одинаковый.
   – А ездить на нём успевал? – с ноткой сарказма поинтересовалась девушка.
   – Конечно. Знаешь, как мы с ребятами гонялись? Мой велосипед хоть и тяжёлый, но самый быстрый был. У всех «Спартаки» и «Школьники» с полувтулкой, которая и нагрузку толком не держит при разгоне…. До сих пор дух захватывает, когда вспоминаю эти заезды на вертолётном поле.
   – … и тут Остапа понесло… – проговорила Оксана скучающим голосом.
   – Что, не интересно, да? – разочарованно спросил я.
   Она промолчала, но взгляд красноречиво указывал на то, что я угадал.
   Оснащение гаража оказалось на высоте. На удивление легко поддались воронёные гайки из «крупповской» стали. Положив колесо на верстак, я аккуратно зажал в тиски ось и отвернул контргайку, с трудом выстучав из втулки цилиндрический, похожий на шурф из скважины, ржавый сгусток металлических деталей в твёрдой как асфальт смазке.
   – Найдётся ведро и немного бензина, чтобы это могло откиснуть? – повернувшись к хозяйке раритета, спросил я, держа находку двумя пальцами за ось, словно дохлую крысу.
   – Видел бы ты себя сейчас, – откликнулась она, расплываясь в неконтролируемой улыбке. – Эдакий трубочист-сантехник, счастливый, что добрался, наконец, до засора. Да, сейчас дам ведро, а бензин вон в той канистре есть.
   Оставив добытый «шурф» растворяться, я мимоходом заглянул в зеркало заднего вида автомобиля и понял причину веселья одноклассницы. Вид мой напоминал могиканина-очкарика в боевой раскраске из фильма с участием Гойко Митича. [32 - Гойко Митич – исполнитель главной роли в серии фильмов, снятых на киностудии «ДЕФА» ГДР по мотивам романов Фенимора Купера о североамериканских индейцах.] Пока я трясся от смеха, Оксана при помощи полотенца, смоченного бензином, пыталась придать первоначальный цвет хотя бы моему лицу. В гараже стало жарко, видимо благодаря какому-то нагревательному устройству. Стараясь ничего не запачкать руками, вымазанными в мазуте, я с её помощью снял свитер и рубашку, оставшись в футболке. Потом, я сидел на корточках, сосредоточившись на вымывании из пустой колёсной втулки остатков смазки, а одноклассница поила меня компотом из трёхлитровой банки, открытой тут же плоскогубцами. Вдоль дальней стены гаража на деревянных полках было сосредоточено ещё полсотни таких же банок с самым разнообразным содержимым. На каждой была наклеена бумажка, на которой ученическим почерком была написана дата консервирования и, собственно, состав содержимого.
   – Наверное, здесь можно перезимовать, питаясь лишь этими запасами, – предположил я, благодарно кивнув девушке и автоматически вытирая губы той самой бензиновой тряпкой, которую только что использовал для протирки очищенной втулки.
   – Ну как бензинчик? Не горчит? – участливо спросила Оксана, безуспешно пытаясь выглядеть серьёзной.
   – Спасибо, очень вкусно! И вправду освежает, – ответил я, имея в виду компот, и не сразу сообразив, к чему употреблялось слово «бензинчик».
   Пока я, выскочив на улицу, отплёвывался от вонючей едкой жидкости, молясь, чтобы в бензине не оказалось тетраэтилсвинца, испугавшаяся девушка, наспех закрывала двери гаража, а потом бегом потащила меня в квартиру, в ванную комнату, заставив промыть рот большим количеством воды. Потом, сняв с меня безнадёжно грязную футболку, наклонила над ванной и стала смывать мылом и мочалкой «наряд Чингачгука», добившись в несколько приёмов первозданного цвета, присущего «бледнолицым». Ароматным шампунем заботливо вымыла мне волосы, и лишь после этого выпрямила меня, вытирая большим махровым полотенцем. Я стоял в полной эйфории, наслаждаясь прикосновениями ткани и девичьих рук к чистому телу и напрочь забыв, что нужно по сложившейся традиции сопротивляться и отказываться от помощи Чаренцевой. На её улыбающемся лице читалось не меньшее удовольствие, о чём одноклассница прекрасно догадывалась, стараясь продлить минуты такой случайно возникшей между нами близости.
   – Спасибо, Оксана! Ты спасла меня от смерти, – неуклюже пошутил я и осторожно поцеловал разрумянившуюся девушку в щёку.
   В ответ, почувствовал, что не могу больше произнести ни слова, поскольку мой рот оказался закрыт её мягкими, с ароматным вкусом помады, губами. Снова пересчитывая языком стразы её брекетов, я ощутил, как внутри поднимается тёплая волна, тонизируя все мышцы, побуждая моё естество откликаться на её ласку помимо моей воли.
   Телефон зазвонил громко и внезапно, словно трамвай, тихо подъехавший сзади в тот момент, когда я, уже потеряв надежду на остатки своих моральных устоев, ощутил округлые формы под тесной тканью её джинсов. Оксана вздрогнула всем телом и, вывернувшись из моих объятий, с явным разочарованием на лице ушла отвечать на звонок. Я восстановил дыхание и, воспользовавшись паузой, быстро надел рубашку и свитер, с отвращением проигнорировав покрытую масляными пятнами футболку. Нашарив на зеркальной полке очки, попробовал привести в порядок влажные взъерошенные волосы при помощи фена и пятерни. Расчески разных форм и частоты усиков торчали из вазы в изобилии, но мне почему-то неудобно было ими воспользоваться. Я вышел из ванной, когда хозяйка квартиры возникла в дверях гостиной.
   – Ну что, Владик, будем собираться? – полувопросительно объявила она, едва улыбнувшись при виде моей причёски. – Проводишь меня?
   – Конечно, мы же договорились, – ответил я, пожалуй, слишком быстро, избегая смотреть девушке в глаза.
   Она же решительно подошла ко мне вплотную, рукой притянула мою голову за шею и запечатлела долгий поцелуй, взбудоражив снова все мои чувства.
   – Всё! Поехали, – проговорила она каким-то низким голосом, оторвавшись, наконец, от моих губ. – Велосипед, как-нибудь в другой раз починишь.
   Мы вышли из подъезда и направились к улице Фридриха на остановку троллейбуса.
   – Влад, скажи, а какой должна быть девушка, чтобы ты смог в неё безоглядно влюбиться? – неожиданно обернувшись на ходу, спросила Оксана. – Как она должна себя вести? Чем может «зацепить» твои чувства?
   Я по инерции ещё некоторое время шёл за ней, подсознательно любуясь лёгкой спортивной походкой и стройной фигуркой спутницы. Но шок от заданного вопроса уже начал создавать водоворот мыслей, ускоряющий своё вращение по мере того, как минуты, почти физически превратившись в чётко отмеренные наборы гулких шагов наших ног, начали обратный отсчёт к нулевой точке, обозначающей невежливость и абсурдность моего молчания. Очень сложно сформулировать в двух словах ответ, над которым я и сам мучился уже несколько месяцев с тех самых пор, как встретил Машу. Ведь, и в правду, до неё никакая девушка не могла «зацепить» моих чувств. Что же всё-таки такого в ней оказалось, что вывело меня из перманентного безразличия к противоположному полу, заставило забыть о детских табу и сблизиться с ней? Начав вспоминать первые краткие импульсы впечатлений о наших встречах, я попробовал на ходу слить их в связный текст, приготовившись озвучить его наброски Чаренцевой. В этот момент она резко остановилась и, затащив меня в короткий переулок, примыкающий к Кировскому проспекту, буквально прижала к старой кладке из осыпавшегося ракушечника стены одного из ростовских домиков-трущоб.
   – Ну…? – с нетерпением «подбодрила» меня она.
   – Думаю, девушка эта будет искренне интересоваться мной, моими мыслями, привычками, увлечениями, окружением, – торопливо начал я, не очень заботясь о синтаксических связках. – Она без навешивания «ярлычков» сможет понимать меня, избегая расставлять те факты, которые она узнает обо мне на её личные полки. Наверное, зацепить меня сможет какой-либо случай, сюжет, в котором я смогу показать, что способен позаботиться о ней, может даже защитить её и – самое главное – простить и понять её слабости или недостатки. Эта девушка не должна быть или казаться идеальной. Но её старания в этом направлении, если она это делает ради нас обоих, безусловно, будут для меня очень важны. Мы с ней сможем слушать и слышать друг друга. Для нас изначально не будет запретных тем, табуированных слов, действий. В то же время, мы будем понимать и показывать, что уважаем мнение и желания друг друга, и если нужно, договоримся о каких-то условных знаках, помогая привыкнуть к партнёру.
   – Интересно…, – проговорила в ответ моя собеседница.
   И медленно пошла по улице, оставив меня в недоумении. Я поспешил за ней, размышляя, как продолжить разговор, потому что в уме сформулировал продолжение ответа на её вопрос.
   – А мне ведь тоже необходимо заботиться о ком то, – как ни в чём не бывало, негромко продолжила она. – Только парадокс получается: забота и помощь подразумевает, что нуждается в них человек слабый, а доверять я могу сильному, уверенному в себе парню, который будет рядом, и на которого готова положиться.
   – Но, я не имел в виду, что забота и помощь обозначают неравенство партнёров. Скорее, это относится к стремлению сблизиться, понять друг друга. Впрочем, ты права. Нет двух одинаковых людей. В чём-то один сильнее и опытнее, а в чём-то другой…. Есть люди с сильным характером, категоричные, а есть дипломатичные, мягкие.
   – Поняла. Такие партнёры могут уравновешивать друг друга, гася вспышки непонимания, например заботой друг о друге.
   – Да, как шестерёнки в механизме. Если каждый зубчик попадает в свою впадинку, то механизм будет работать слаженно, без сбоев. А, натолкнётся зубчик на другой зубчик, и заклинит. Механизм застопорится.
   – Интересный пример, точный! – согласилась девушка, заторопившись, когда мы дошли до остановки. – Предлагаю продолжить дискуссию, например, завтра в школе. Вот мой троллейбус. Спасибо тебе, Влад! Я с удовольствием сегодня провела с тобой время. Ну, и будет здорово, если починишь бабушкины «ходики».
   Оксана торопливо чмокнула меня в щёку и зашла в транспорт, помахав мне рукой из глубины сумрачного салона. Я приподнял коробку с часами в знак приветствия и держал навесу, пока троллейбус не укатил.

Другой день. На именинах.

   «Какой замечательный день! Сегодня никому не удастся испортить мне настроение!» – думал я, спеша в школу. Ещё бы. Машенька приехала в Ростов, и мы договорились с ней сразу после школы встретиться. Где? Ну, конечно же, в «Шоколаднице»! Она ещё много о чём мне рассказывала вчера вечером по телефону. А я, словно губка влагу, впитывал новости от любимой девушки, время от времени задавая вопросы в полголоса, стараясь не мешать домашним. Сто раз похвалил себя за то, что в своё время придумал поставить тумблер на телефонную линию, чтобы отключать параллельный телефон и не допустить прослушивание третьими лицами моих телефонных разговоров. Тумблер был моим секретным изобретением и прятался в тайном месте, раскрытие которого родственниками вызвало бы у них справедливую обиду, поскольку ущемляло их права на конфиденциальность, сохраняя мои привилегии на «прослушку». Впрочем, этими преимуществами я обычно не пользовался, считая их нечестными, пожалуй, кроме пары случаев, когда нужно было «насолить» сестре. Далеко за полночь я, шёпотом попрощавшись с подругой, наконец, вернул тумблер в исходное положение, восстановив телефонную связь во всей квартире.
   Сверившись с расписанием занятий на первом этаже школы, я привычно взбежал на третий, настраиваясь на солдатскую манеру общения с «ПМ». За этой короткой аббревиатурой скрывался не только всем известный Пистолет Макарова, но и Преподаватель Математики, а также Пётр Макарович, что, в сущности, означало одно и то же: неизбежную контрольную по итогам домашнего задания и объяснение новой темы, сдобренное анекдотами из его прежней армейской жизни. Бросив «Привет!» девчонкам, стоявшим перед дверью, я зашёл в кабинет, стены которого были оборудованы портретами Ландау, Пифагора, Эйлера, Гаусса, Декарта, Ферма, Чебышева. Свободные от математиков участки стены были украшены инсталляциями, составленными из разной величины измерительных приборов: гигантских транспортиров, угольников, рейсшин и циркулей, больше похожих на щипцы для белья, применявшиеся нашими бабушками при стирке. Евгений, сосредоточенно чертивший что-то на доске, деловито кивнул мне из-за створки. Дав Валерке списать по быстрому задачку из домашнего задания, я обменялся с ним парой слов об игре «Локомотива» с «Крылышками» и занял своё место, сосредоточившись на расположении книг и тетрадей в ящике стола так, чтобы при необходимости можно было незаметно подсмотреть формулы.
   – Привет, Владик! – услышал я голос Оксанки и поднял над столом руку в приветствии, продолжая возиться под столешницей.
   Стройные ноги в облегающих джинсах расположились в поле моего зрения, и девушка нетерпеливо постучала по моей спине, извещая о том, что учитель уже зашёл в класс и оправданно ждёт нашего внимания. Пришлось вылезти из-под стола наверх и во внезапно наступившей абсолютной тишине принять вертикальное положение, приличествующее ученику, приветствующему своего «сэнсэя». Ничего удивительного в том, что я услышал свою фамилию и текст солдатского анекдота «…про тех, кто в бронетранспортёре…», исходящие из уст всегда улыбающегося Петра Макаровича. Лёгкий шумок, прокатившийся по притихшему классу, подбодрил преподавателя, укрепив его уверенность в собственном чувстве юмора. Что уже хорошо: добродушный ПМ не будет вредничать, проверяя наши контрольные работы. Он уже начал расписывать на доске задания, расчертив её мелом на три зоны – варианта, когда я обратил внимание на соседку. Девушка одной рукой достала тетрадь, книжку, ручку из сумки, затем попыталась убрать её в стол. Контуры правой руки едва угадывалась под наглухо застёгнутой олимпийкой.
   – Оксанка, что случилось? – тревожным шёпотом поинтересовался я.
   – Случайность, – коротко шепнула соседка, показав подбородком на учителя.
   – Больно? – спросил я, мигом проникшись заботой и какой-то непонятной жалостью к девушке.
   Она отрицательно мотнула головой, с преувеличенным вниманием рассматривая быстро генерируемые мелком ПМ формулы. Я успел заметить молнии в её глазах, когда девушка попыталась одной рукой вырвать из тетради двойной лист для контрольной работы. Я осторожно приготовил для неё листочек и положил, наклонив в противоположную сторону, как бы для левши. Оксана попробовала взять ручку в левую руку, чтобы списать условие. А мне стало не по себе от наблюдения за неудачными попытками склонившейся над столом одноклассницы выводить цифры. Волосы падали ей на глаза, вынуждая то и дело поправлять чёлку. Резко откинувшись на стуле, Чаренцева стала исподлобья мрачно наблюдать за Макаровичем, ожесточённо грызя ручку. Наверное, прожгла бы в его спине дыру, если бы тот не повернулся, видимо почувствовав нарастающую агрессию. Внимательно посмотрев на неё, он подошёл к нашему столу, наклонился, нависая, надо мной и сказал: «Проверю оба варианта. Если у кого-то из вас двоих найду ошибки – Владислав получит двойку. Чаренцевой разрешаю не писать…, а решить примеры в уме». В ответ на мой возмущённый взгляд, добавил: «Парень должен уметь не только обниматься и целоваться с девушкой, но и научиться делать невозможное для неё. Правда, Оксан?» И с полуулыбкой доброго монстра бережно погладил её по голове. Я видел, как однокласснице стоило немалых усилий не отшатнуться, чтобы избежать этой «милой» фамильярности.
   Пока все переписывали в свои листочки задания, я с удвоенной скоростью решал задачи варианта Оксаны, быстро конспектируя ответы. А потом взялся за свой. Надо отдать должное: девушка тихо подсказывала метод решения, порой даже диктуя, что мне писать. Левой рукой придерживала свой листочек, чтобы мне удобнее было заносить в него ответы. Преподаватель дал лишних пять минут, забрав наши контрольные после всех остальных. Я конспектировал новую тему, а когда прозвенел звонок, задержался вместе с одноклассницей, чтобы переписать то же самое в её тетрадь. В кабинет английского языка мы с ней зашли, когда все уже расселись по местам. Так что мои галантные жесты по открыванию двери перед девушкой и отодвиганию стула, чтобы ей удобнее было занять место за столом, наверное, были обсуждены даже самыми ленивыми одноклассниками. Но мимолётная смущённая улыбка, изредка осенявшая её мрачное лицо, придавала мне уверенности, позволяя не зацикливаться на насмешливых взглядах сторонних наблюдателей. Улучшив минуту, пока преподавательница выбирала из обширной фонотеки кассеты с записями английских диалогов, я шёпотом попробовал расспросить Оксану о том, что с ней произошло. «Отстань!», с неожиданным раздражением брошенное Чаренцевой, я попытался объяснить её плохим самочувствием. Терпеливо помогая в мелочах, я постарался подальше запрятать рефлексивно возникшую обиду и думать об изучаемой теме. Правда, мысли часто сбивались на переживания за девушку, которую случай заставил испытать боль и лишил возможности полноценного движения, слава Богу, хоть не навсегда. С удивлением я обнаружил, что сейчас мой любимый английский вовсе не так важен. И даже радость от предстоящей встречи с Машей после такой долгой разлуки оказалась омрачена несчастьем, происшедшим с всегда весёлой и здоровой Оксанкой. Парадокс в том, что я стал даже немного опасаться перенаправления своих симпатий, справедливо подозревая, что это первый признак раздвоения сознания, которое профессор Воланд [33 - Герой книги Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита».] определял длинным словом «ши-и-зо-о-френ-и-ия».
   Из размышлений меня вывел звонок с урока. Собрав в сумку вещи Чаренцевой, а потом и свои, я повесил багаж знаний обоих себе на плечо, осторожно сопровождая девушку, заботясь о том, чтобы её случайно никто не толкнул. Мы осторожно спустились по лестнице, казалось, используемой толпами учеников младших классов только лишь для того чтобы подниматься по ней нам навстречу. При этом, они прыгали через две ступеньки, размахивая своими сумками в опасной близости от травмированного плеча одноклассницы.
   Кабинет истории находился на первом этаже. Историю обычно вела завуч Раиса Пантелеевна. А завуч в школе – это олицетворение дисциплины и порядка. Она осанкой и вправду напоминала стража порядка, не уступая громкостью голоса нашей географичке Дине Петровне. Её уважали и боялись практически все учащиеся, рано или поздно побывавшие в кабинете для проведения воспитательных бесед. Проходя по коридорам школы, она создавала вокруг себя зону локального спокойствия, перемирия и тишины. Неудивительно, что и сам кабинет истории, и его окрестности обладали свойством некоего алтаря, святилища дисциплины и порядка, в зоне которых табу было наложено на любые быстрые и резкие движения, крики и даже разговоры громче шёпота, не говоря уже о весёлых играх в догонялки, прятки или «в слона». Поэтому, достигнув места проведения нашего следующего урока, мы с Оксаной почувствовали, что нам вдруг заложило уши. Пятиклассники ровными шеренгами выстроились вдоль стен, а мимо них в полном молчании третьеклашки следовали в колонну по два, старательно избегая выхода на встречную сторону коридора, по которой другой класс организованным порядком и с минимальным шумом старался быстрее миновать сакральную зону. Соблюдалось здесь и незыблемое правило проветривания помещения, заключавшееся в том, что в классе может находиться лишь один дежурный, который открывает окна и дверь, а все ждут начала урока снаружи.
   Чаренцева, присев на подоконник, явно наслаждалась минутой покоя.
   – Оксан, у тебя перелом? – осмелился я ещё раз нарушить её мнимое уединение. – Болит рука?
   – Нет, – снизошла до ответа девушка. Потом, подумав, сказала: – На второй вопрос, всё-таки – «да». Помоги достать в кармане лекарство. Мама, не подумав, сунула его как пришлось.
   Левой рукой она неуклюже попыталась залезть в правый карман своих джинсов, и меня снова пронзила мысль о её беспомощности. Я помог ей, очистив от упаковки одну таблетку, протянул ей. Она благодарно кивнула и попросила помочь открыть для неё кран стоящего здесь же в коридоре фонтанчика с питьевой водой.
   – Неудобно тебе? – попробовал посочувствовать я, когда девушка напилась и снова заняла место у подоконника.
   – Скорее, бесит! – с чувством отозвалась она. – Никогда не думала, что так непривычно и утомительно делать простейшие действия одной рукой. Представь, даже в туалете джинсы снять и надеть – проблема.
   Я представил: и вправду – проблема.
   – А что врач говорит? – продолжил я, воодушевившись возможностью продолжения общения.
   – Врач говорит – вывих плеча. Но подозревает вероятность трещины в кости. На гимнастике, сорвалась с верхней перекладины брусьев и ударилась о нижнюю. Точно не помню, какой именно частью тела, но услышала, как что-то хрустнуло… Боль дикая!
   – Может, перекладина треснула, – предположил я.
   – Смешно. А больно-то мне, – не поддержав шутку, ответила она. – Тренер испугался не меньше моего. Помчал меня в больницу на своём «Москвиче». А там сразу рентген, укол, и руку к телу – в гипсовый лубок. Полный покой, говорят, нужен. Ночью анестезия отходить стала, до утра заснуть так и не получилось. Даже пальцами пошевелить больно, и вздохнуть полной грудью не получается. Это и бесит.
   – Ох, нелегко тебе досталась та тренировка! Понимаю, почему ты сегодня такая, – заключил я.
   – Извини, что прикрикнула на уроке. В руке стрельнуло так, что искры из глаз посыпались, – попыталась оправдаться она.
   Было неожиданно услышать извинения от одноклассницы, всегда уверенной в себе и мало заботившейся о реакции окружающих на её слова. Я осторожно тронул Оксану за плечо, почувствовав под кофтой твёрдую оболочку фиксирующей повязки. Её беспомощность и вынужденная ограниченность движений девушки генерировали у меня острое чувство жалости к ней.
   – Ты скоро поправишься, Ксюш, – попробовал утешить её я.
   Она с усмешкой взглянула на меня.
   – Только соплей здесь не надо, Влад. Смертельные случаи от вывиха плеча науке ещё неизвестны. Пошли учить историю.
   Она дождалась, пока пронзительное металлическое дребезжание звонка на урок не стихнет, обернулась на входе в класс и шепнула так, чтобы только я мог услышать:
   – Спасибо! Наверное, сейчас без твоей помощи мне было бы непросто.
   После уроков, проводив Чаренцеву к чёрной «Волге» с «мигалкой», я брёл домой, стараясь сосредоточиться на предстоящих событиях текущего дня. Но мысли всё равно, то и дело возвращались к однокласснице. Её нынешняя беспомощность казалась слабостью, и резко контрастировала с обычной уверенностью всегда полной сил и энтузиазма Оксанки. Моё желание пожалеть её подчас становилось почти непреодолимым. Останавливало лишь осознание того, что ей не нужна жалость, и скорее всего я со своим сочувствием попаду в её очередную ловушку-манипуляцию. Я ощущал на уровне подсознания, что теперешнее её состояние уравнивает нас с ней и даже даёт мне некоторое превосходство в общении с девушкой. Значит, в обычных условиях мне так не казалось? И это не она своей манерой держаться, а я из-за своей пожизненной неуверенности поставил с самого начала знакомства себя на ступень ниже её. Может в этом причина моего неприятия нормальных отношений с ней? Но чего мне в этом случае не хватает, чтобы заставить своё сознание принять равенство нас, как ровесников и друзей, а не прятаться за надуманные предлоги, маскируя их под уважаемые всеми понятия чести, верности и прочие высокие моральные ценности? В этот момент я испытал мерзкое чувство презрения к себе, к своим слабостям, неумению развить характер так, чтобы я сам видел стержень, ясную линию поведения для себя. Тот курс, по которому я должен вести свой кораблик по жизни, для меня пока оставался вариативным, сильно зависящим от обстоятельств. И принятие сугубо от меня зависящих решений затягивалось всепрощением своих ошибок и погружалось в болото с розовыми мечтами. Что тогда говорить о таких высоких и серьёзных понятиях, как любовь, дружба, о которых я мечтал под влиянием правильных речей красивых героев из фильмов, если даже сейчас, перед свиданием с самой лучшей девушкой, я думаю о другой? Где-то в глубине сознания зрела идея, как мне следует выйти из этой ситуации. Но мысль была настолько крамольная, настолько переворачивающая не только моё мироощущение, но и личную жизнь на непредсказуемый по продолжительности период, что я даже подумать её боялся. И бесило меня именно это ключевое понятие, от которого я до сих пор не в состоянии избавиться – «неуверенность в себе». Круг замыкался, и лишь где-то в глубине сознания теплилась надежда, что что-то ещё должно произойти, чтобы моё движение по кругу хоть чуть-чуть, но смогло превратиться в восходящую спираль.
   Дома, переодевшись в совершенно новые свитер и джинсы болгарской фирмы «RILA», я почувствовал себя несколько солиднее, чем просто советский школьник. Прочие штаны, носящие это англоязычное собирательное название и замысловатые лейблы из настоящей кожи, расположенные над правыми ягодицами, нужно было покупать у неясных личностей в тени под «Берёзками» за инвалютные чеки, либо нереальное количество рублей, которые предлагалось отдать «менялам» за те же чеки. Эта же «RILA», завезённая в СССР вполне легально дядей – капитаном дальнего плавания в качестве подарка на день рождения, была для меня чем-то вроде талисмана – напоминания о другой жизни там «за бугром». Там, где кроме прочего есть пластинки музыкальных групп с известными названиями, качественные «вертушки» виниловых дисков «Grundig» и двухкассетные магнитофоны «JVC» с блестящими верньерами и мощными стерео колонками, цветные телевизоры «Sony» и «Panasonic» вполне разумных размеров и веса, и даже видеомагнитофоны, цены на которые в наших комиссионках обозначаются четырёхзначными числами. На наших сходняках с пацанами и девчонками, дискотеках и посиделках в кафе и на природе, предметом обсуждения часто оказывались эти плоды далёкой цивилизации, каким-то таинственным образом, появлявшиеся в «комках» (как кратко комиссионные магазины назывались в устной речи). И чтобы хоть как-то сгладить цивилизационный шок от прогресса, ломящегося с этими товарами через «железный занавес» в СССР, просто необходимы были такие дискуссии, многим из нас заменяющие личный опыт знакомства с мировым искусством и этой техникой. Мы обменивались записями современной музыки, и я иногда покупал для своей фонотеки блоки японских аудиокассет «TDK», записи на которые отличались качеством звука и отсутствием шипения и посторонних шумов, характерных для отечественных кассет МК-60.
   В предвкушении встречи с Машей я «заготовил» несколько тем, к примеру, о новом альбоме «Флойдов» – «Стена», состоящем аж из трёх пластинок общим звучанием четыре с половиной часа. Но встреча наша как всегда оказалась полной экспромтов и не поддающейся какому-либо планированию. В «Шоколаднице» было привычно тепло, и играла негромкая музыка. Я оглядел посетителей первого этажа и, не обнаружив Машу, поднялся по лестнице на второй. Угловой диванчик, хорошо знакомый по нашей недавней встрече с Илоной, был занят… Илоной, рядом с которой сидели Маша, и ещё две девушки, которых я не знал. Их оживлённая беседа время от времени прерывалась взрывами смеха. Столик уже был сервирован чашками с дымящимся кофе, тарелками с пирожными, копчёной колбасой, нарезанным сыром, хлебом и вазой с фруктами. В графине, стоящем на приставной тумбочке, красовался букет из ярких пеонов. Слегка растерявшись, я подошёл ближе, пряча за спиной букетик маленьких чайных розочек и обдумывая свои возможные действия и слова хозяйке этих цветов и, судя по всему, «виновнице торжества».
   – Девочки, познакомьтесь, это Владик! – объявила Маша, вставая и протягивая через стол ко мне руки в приглашающем жесте.
   Выйти ей было затруднительно – мешали колени сидящих с обеих сторон подруг. Я подошёл к столу вплотную, взяв своими обе руки девушки, показавшиеся почему-то холодными. При этом мой букет естественно оказался у неё. Весёлая улыбка на Машином лице согревала и манила.
   – Спасибо! – она понюхала розочки, затем представила своих подруг, – Юля, Илона, Аня.
   – А Ромка сейчас подойдёт, – добавила Аня, сидевшая ближе к краю стола.
   Её сумочка лежала на свободном, по-видимому, Ромкином месте дивана, так что мне ничего не оставалось, как сесть напротив. Между мной и Машей оказалась Юля. Её лицо с высокими скулами обрамлённое лаконичным каре чёрных волос можно было бы назвать строгим, если бы не ироничная улыбка, игравшая на тонких губах. Тёмные внимательные глаза беззастенчиво изучали меня. Она мне показалась старшей среди всех, наверное, из-за того, что говорила низким хрипловатым голосом. Левой рукой девушка поставила передо мной чашку и ловко наполнила её дымящимся кофе из высокого блестящего кофейника, придержав его негнущимися пальцами правой руки в кожаной перчатке. Подвинула ближе сахарницу и тарелку с пирожными.
   – Не стесняйся, Владислав! – негромко подбодрила она меня. – Здесь все свои.
   – Спасибо! – ответил я, сквозь дымок поверх чашки рассматривая Машиных подруг.
   Аня, сидевшая напротив меня, оказалась самой шумной. Громко смеясь и рассказывая какую-то историю, она оживлённо жестикулировала единственной рукой, чуть не смахнув со стола чашку, которую Юлия успела поймать с завидной реакцией теннисистки. Бросив виноватый взгляд на подругу, та на минуту притихла, смущённо оглядываясь, но потом с ещё большим энтузиазмом и энергией продолжила свой рассказ. Высокий кучерявый темноволосый парень в короткой кожаной куртке подкрался сзади и ладонями закрыл девушке глаза, не давая ей повернуть голову. Безуспешно одной рукой пытаясь отбиться, Аня быстро сдалась, о чём громко известила всех, включая улыбающегося молодого человека, и резко встала, в следующее мгновение, буквально утонув в его объятиях. Девушка, обернувшись, трогательно смотрела ему в лицо, и глаза обоих лучились счастьем. У меня внутри росло щемящее чувство одновременно и жалости к Ане, (хоть она и ни разу не дала повода подумать о ней, как об инвалиде) и неуёмной радости за обоих ребят. Я с улыбкой посмотрел на Машу. Она тоже следила за ними и улыбалась. Создавалось впечатление, что Аня – центр этого праздника. Даже сдержанная Илона, и та растопила свою дежурную маску снежной королевы в неуверенной улыбке.
   – Владислав, – представился я, улучшив минуту, и протянул Роману руку через стол.
   – Очень приятно! Я – Роман.
   Молодой человек крепко пожал мою ладонь. Чувствовалась его спортивная подготовка. «Должно быть, тяжёлая атлетика или бокс», – мелькнула мысль.
   – Юля, а можно Вас попросить поменяться со мной местами, – решил использовать я всеобщую паузу, в надежде добраться, наконец, до своей подруги. Мне тоже неудержимо захотелось её обнять, прижать к себе, радоваться вместе с ней встрече, как эти ребята.
   – Конечно! – с энтузиазмом откликнулась она, поправляя куртку на плече и поднимаясь. – Сердца любящих людей должны биться ближе друг к другу.
   Мы с Машей крепко обнялись, на минуту забыв об окружающих. Как мне хотелось сейчас же оказаться вместе с ней вдали от посторонних глаз, чтобы никто не мешал нам наслаждаться друг другом. Я попробовал в двух словах прошептать ей на ушко это своё желание, зарывшись в её волосы, чтобы никто не заметил. «Попозже», – еле услышал я её шепот в ответ, и мы, всё ещё обнимаясь, уселись рядом на мягком кожаном диване.
   – Маш. Теперь ты ухаживай за своим кавалером, – сказала Юля, ставя перед нами кофейник. – А то он ещё робеет. Не освоился в нашей компании.
   – Спасибо! Давайте лучше я, – осторожно взяв у неё из руки тяжёлый блестящий сосуд и разливая ещё горячий напиток в каждую из чашек на столе, чтобы всем хватило кофе.
   – Если ещё раз кто-то намекнёт мне на возраст, пускай не обижается! – сказала Юля, ни к кому не обращаясь, но я сразу понял, что этот камушек адресован в мой огород.
   Едва открыв рот, чтобы пробормотать извинения, я почувствовал, что Маша закрыла мне губы ладошкой.
   – Молчи! – прошептала она прямо мне в ухо. – Юльке сегодня восемнадцать исполнилось. Немного стесняется среди нас самой взрослой себя чувствовать. Твоё «Вы» её очень коробит.
   Я жестом показал, что всё понял, и выдал вслух немножко наивный экспромт-«поздравлялку» в стиле Винни-Пуха, заодно извинившись, что без подарка. По улыбкам именинницы и её подруги Ани догадался, что на меня больше не сердятся. Неожиданно мне стало легко, а губы сами растянулись в улыбке. Илона, глядя на меня, тоже улыбнулась, чего я от неё меньше всего ожидал, и продекламировала поздравление в форме четверостишья, забавно сместив ударение в словах и лишив мягкости согласные.
   – А теперь – сюрприз для нашей именинницы! – продекламировала Аня, театрально взмахнув рукой над столом.
   В этот момент материализовавшаяся, по традиции из ниоткуда, официантка водрузила в центр стола блюдо с большим красивым бисквитным тортом с целой лужайкой разноцветных кремовых цветов и шоколадной надписью «С Днём рождения, Юля!». Моя соседка опешила, оглядывая присутствующих.
   – Девчонки, мальчишки, вы что?! Такую красоту придумали! Даже жалко есть. Настоящий именинный… – растерянно бормотала она, чисто по-женски прикрывая рот рукой. – Спасибо вам большое!
   Оживлённые разговоры и звяканье ложек, исходящие от нашего стола, стали значительно лучше слышны немногочисленным посетителям «Шоколадницы». Насытившись большим сектором тортика с щедрым выводком кремовых грибочков со шляпками из печенья, я терпеливо ждал, когда Маша подаст знак нашим дальнейшим действиям. Но знак подала сама именинница. Заметив, что все уже поели, Юля громко постучала ложечкой по пустому графину из-под сока, привлекая всеобщее внимание.
   – Девчонки и мальчишки, предлагаю продолжить праздник у меня дома! Музыку послушаем, потанцуем, пообщаемся, – с энтузиазмом предложила она. – А ещё познакомлю вас с моими первыми попытками написать репортаж для студенческой газеты.
   – Ура! Праздник продолжается! – воскликнула Аня, переглянувшись с Ромкой, который, казалось, будет согласен со всем, чего захочет его девушка.
   – С удоволствием, Юлка! – подняв руку, произнесла Илона. – Очен люблю слушат музыку с хорошими друзьями.
   – Отлично! – радостно отозвалась Юлия.
   Я посмотрел на Машу, ожидая её реакции. Та поймала взгляд именинницы.
   – Поняла, Маш! Вы с Владом давно не виделись. Я вас надолго не задержу. Ну, хоть на часок-два останьтесь! К тому же, в моей квартире есть уголки, где можно уединиться, при желании, – попросила именинница, задорно подмигнув нам.
   – Принято, Юлька, – отозвалась Морозова, глазами ища моей поддержки.
   Я почувствовал, что краснею, и энергично закивал головой, соглашаясь.
   – Спасибо! Я – как она, – неуклюже пояснил я свои движения головой.
   Мне и в правду хотелось сегодня во всём соглашаться с подругой. Я видел, как ей хочется ещё пообщаться с друзьями, которых давно не видела. А вдвоём мы с ней ещё успеем побыть.
   Весёлой гурьбой, вывалившись из кафе, мы двинулись в сторону Проспекта. Трамвай одиннадцатого маршрута был полон людей, спешащих по своим делам. Я помнил, какие негативные воспоминания у Маши вызывает этот вид транспорта, и старался оградить её от излишнего давления пассажиров и случайного неловкого движения при слишком резкой раскачке вагона, который вёл себя так, словно забыл, что едет по параллельным рельсам. Едва освободилось место, я настоял, чтобы она села, а сам нависал над ней, изображая некое воплощение защиты. Краем глаза наблюдал, что Роман с Аней проделывает то же самое. Он обнял и бережно прижимал девушку к себе, образовав вокруг неё своим тренированным телом капсулу безопасности. Невысокая Аня заглядывала ему в глаза, запрокинув голову и трогательно поправляя другу здоровой рукой непокорный чуб. Она что-то говорила ему, явно сожалея, что не может в тесноте трамвая подкрепить свои слова привычными жестами. Я заметил, что и другие пассажиры с добрыми улыбками наблюдали за парой. Юлию с Илоной я увидел лишь, когда вагон, освободившись от значительной части пассажиров в конце проспекта Октября, начал резво подниматься по дамбе через небольшое водохранилище, гордо именуемое Ростовским морем. Девушки, как ни в чём не бывало, помахали нам рукой, и возобновили оживлённую беседу. А когда ближе к нам освободилась пара мест, присоединились к нашей компании. Немолодая женщина-водитель что-то сказала в микрофон, когда мы покидали электрический ковчег на конечной остановке, а может просто объявила, что вагон идёт в парк. Нужная нам девятиэтажка была затеряна среди холмов из вынутого из котлованов грунта, заборов, кранов и строящихся домов. Мы пробирались в сумраке вечера по тропинке между строительными ограждениями, пока наконец не вышли к просторному заасфальтированному двору с качелями, песочницей и даже щитом с баскетбольной корзиной. Редкие молодые деревца обозначали расположение двенадцати новеньких покрашенных скамеек, расположенных у подъездов дома. Мы с Машей, чуть отстав от группы, наблюдали, с каким вниманием Роман оберегал Аню от малейших неудобств: поддерживал её при переходе луж по скользким доскам, помогал забираться на ступени и открывал перед ней тугие двери подъезда, ни разу не позволив без умолку болтающей и оживлённо жестикулирующей девушке почувствовать себя неловко. В новом, пахнущем лаком лифте, в своих куртках и пальто мы едва поместились, зато согрелись и почувствовали сплочённость нашей маленькой компании.
   – Вот здесь я и живу, – объявила Юлия, жестом приглашая всех в небольшую чистую однокомнатную квартиру с лаконичным набором мебели и уютными шторами на окнах.
   – Здорово! Это твоя квартира? – воскликнула Илона, оглядываясь вокруг.
   – Ну, да. Ты здесь ещё не была, а вот Маша с Аней уже всё знают. Девчонки, располагайте своих ребят, не стесняйтесь, а мы пойдём, поколдуем на кухне. Да, Илонка?
   – Конечно, Юлка! – откликнулась девушка, благодарно взглянув на меня, когда я помог ей в узком коридоре освободиться от пальто.
   Ромка, сняв куртку с Ани, повёл её в ванную комнату, чтобы помочь вымыть руки. Затем они без церемоний заняли глубокое мягкое кресло, с видимым удовольствием разместившись в нём вдвоём. Вернее Аня уютно завернулась в Ромкины руки, устроившись у него на коленях. В нашем с Машей распоряжении оказался целый диван, усевшись на который, девушка с наслаждением вытянула ноги на подушках. Я сел рядом, изобразив собой нечто вроде ортопедической спинки. Маша улыбалась. После суетливого дня мы, наконец, смогли почувствовать себя вдвоём, наслаждаясь минутами тишины и покоя. «Соседи» нам совсем не мешали, тихо воркуя в своём коконе безопасности и не обращая внимания на то, что происходит за его пределами.
   – Как ты доехала, Машенька? – тихо спросил я, почувствовав немного забытый аромат её парфюма.
   – Хорошо! Папа отлично вёл машину, а я, когда всё ему рассказала о своих приключениях, перебралась на заднее сиденье и спала половину дороги.
   – Он за тобой на машине приезжал?
   – Да, как и обещал.
   – Это же, сколько он за рулём провёл? Часов двадцать, наверное?
   – Наверное. Он у меня, как дальнобойщик может долго ехать. Мы лишь дважды остановки делали перекусить в Ворошиловграде и в Донецке.
   – А как твоя нога? Ты сегодня столько ходила. И вчера целый день. Тяжело?
   – Я сама удивляюсь. Тяжести, боли не чувствую. Гудят мышцы, но это обычное дело. Перед тем, как меня выписать, доктор Корженко полдня меня гонял на тренажёрах и беговой дорожке, пока не убедился, что я не хромаю, и ногу ничто не натирает.
   – Я так рад, что твоя поездка оказалась полезной, Машка! – прошептал я, поглаживая её ногу через джинсовую ткань.
   – Да, мне все эти дни не хватало твоих рук и твоего массажа, – улыбнулась девушка, потягиваясь, как кошка.
   Из кухни пахнуло пряными ароматами и кофе. На минутку заглянула Юлия, проверить, чего это мы притихли, когда в комнате имеются хорошая коллекция пластинок, акустическая система, телевизор и прочие блага цивилизации. Но увидев нас, притаившихся по углам, смущённо улыбнулась и скрылась за дверью. Правда вскоре мы окончательно взбодрились, поскольку источники ароматов кофе, мандаринов, шоколадных конфет и бутербродов с копчёной колбасой и сыром стараниями Илоны и Юлии заполнили весь столик в комнате. Хозяйка квартиры несколькими прикосновениями к чёрной, таинственно засветившейся зелёными цифрами, панели «Эстонии-001» [34 - Выпускавшийся в СССР проигрыватель грампластинок класса Hi-Fi.] наполнила наше общество качественно зазвучавшей музыкой. Я редко попадал к кому-нибудь в гости, ещё реже это совпадало с чьим-либо днём рождения. К тому же, у меня получалось быть «душой компании» не лучше, чем у скрипача играть на барабане. Но этот вечер и наша нынешняя компания мне нравились именно тем, что можно было оставаться самим собой, и никто не был против этого, не требовал рассказывать анекдоты, как на вечеринках одноклассников, или играть в какие-нибудь коллективные игры, надоевшие ещё со времен пионерских лагерей. Мне даже самому захотелось рассказать о своем недавнем путешествии по Украине, и меня слушали, вполне искренне интересуясь подробностями и деталями. Правда, я намеренно смешал факты и последовательность описания городов в поездке, чтобы Маше не было скучно выслушивать одно и то же несколько раз. Илона, дождавшись своей очереди, неторопливо рассказала о своём путешествии на родину, а потом похвасталась новым паспортом с дополнительными страничками, на которых все данные о его владелице были продублированы на литовском языке. Я даже повертел диковинный документ в руках, рассматривая поближе. Маша подробно расспрашивала Юлию об учёбе в Университете и сама немного рассказала о своих впечатлениях от увиденного в институте, где учится её брат. А потом именинница громко, но с некоторым смущением прочитала свою первую статью, опубликованную в университетской газете. Коротенькое эссе о родном городе. Но я бы никогда не смог так красиво и так лаконично выразить свои впечатления, свою любовь к Ростову – лучше которого места я не знаю! Незаметно к нашей беседе добавился ритм, и Pink Floyd привлёк всеобщее внимание концертным качеством композиции «The Wall». Танцевать под эту музыку невозможно, но никто из нашей компании не был против, чтобы дослушать первую часть альбома до конца. Аня, разобравшись с пластинками на полке, извлекла из яркого глянцевого конверта диск «Arabesque» и, со всей возможной осторожностью установив его на проигрыватель, открыла танцевальный сезон, вытянув Ромку на средину комнаты и начав вместе с ним зажигательный фокстрот. Невольные улыбки появились у нас на лицах, пока мы наблюдали за грациозными движениями девушки, с лихвой управлявшейся одной рукой со всеми требуемыми для этого танца движениями, во многом благодаря ловкости своего партнёра. К сожалению, Маша не согласилась выйти танцевать, тихо объяснив мне на ухо, что не очень ещё владеет новым протезом и должна проявлять осторожность, избегая резких движений. Зато, она буквально вытолкнула меня в середину нашей импровизированной сцены прямо в руки Юлии, динамично вовлекшей меня в зажигательный танец. С задорной улыбкой, именинница успевала ловко поправлять мои неуклюжие движения, плохо скопированные из кинофильма «Танцор диско». А я, взявшись с ней за руки, самоотверженно прыгал, размахивая ногами в опасной близости от вжавшегося в угол журнального столика с угощениями. Вряд ли в тот момент я контролировал выражение своего лица, но в середине композиции «The Zoo» почувствовал усталость в мышцах… щёк и губ, всё это время растянутых в улыбке. Машка веселилась по-своему. Взяв на себя роль диск-жокея, она шустро меняла дорожки и грампластинки, жонглируя нашим ритмом и настроением, совсем как тогда, в кабинете дедушки, когда мы были только с ней вдвоём. В её взглядах, которые я иногда ловил на себе, не почувствовал ни капельки укоризны или ревности от того, что увлечённо танцую с другими девчонками. Мне даже показалось, что она намеренно «вдруг» поставила танго в исполнении Эдит Пиаф, чтобы посмотреть, насколько я сумею сблизиться с Юлией в особенные моменты этого танца. Я же, чувствуя в своих объятиях гибкое сильное тело танцующей девушки, заботился о том, чтобы не наступить своими ботинками на её изящные туфельки и в то же время не потерять равновесие. Впрочем, о последнем заботилась сама виновница торжества, легко удерживая меня в соответствующих моменту положениях, от чего я в какой-то момент почувствовал себя второклассником на уроке ритмики. Когда умолк голос французской певицы, я задержал руки партнёрши в своих. Искреннее удовольствие на её разгорячённом лице стало наградой за мои старания быть галантным. Я вдруг понял, что жёсткая перчатка протеза её правой кисти ничего не чувствует, и осторожно сжал ей запястье левой рукой, поймав в ответ благодарный взгляд именинницы.
   Проголодавшиеся, мы управились с остатками закусок и, следуя неопровержимой логике Винни Пуха, засобирались домой. Илона задержалась помочь Юлии убрать посуду и разгром в её квартире, а мы с Романом, Аня и Маша, от всей души поблагодарив виновницу торжества за отличный праздник, сгрудились в тесной кабинке лифта, чтобы через несколько минут расстаться. Я готов был провожать Машу хоть пешком, горя желанием побыть с ней наедине подольше, но моя уставшая девушка попросилась срочно домой. На заднем сиденье в полумраке салона тёплой «Волги», несущейся по ночному городу, мы целовались, не обращая внимания на взгляды таксиста в зеркале заднего вида. А может, нам просто так показалось? И никому в мире нет дела до нас, как нет дела до отдельного муравья человеку, рассматривающему муравейник. Наше уединение прервал всё тот же водитель. Наверное, из добрых побуждений он хотел первым сообщить, что мы уже приехали. Я нехотя вылез в студёный вечер около дома подруги, помог девушке выйти и тут же обнял её, укрывая от непогоды.
   – Владик, мне очень уютно с тобой, но пора домой. – Услышал я голос Маши. – Извини, что не получилось побыть вдвоём.
   – Что ты, Машенька! Мне очень понравился этот вечер. И твои друзья – очень классные! Праздник настоящий и необычный! Было здорово!
   – Спасибо тебе! Мне тоже всё очень понравилось, особенно танцы. И… ехать с тобой в машине.
   Зря она это сказала. Смогла попасть домой на целых пять минут позже. Потому что именно столько времени мы снова не могли оторваться друг от друга, шепча слова прощания и снова встречаясь губами и обнимаясь. Когда громкий лай и явные попытки Джека разрушить забор, чтобы поприветствовать хозяйку стало невозможно игнорировать, Маша, резко оттолкнув меня, повернулась спиной, завозившись с замком калитки.
   – Созвонимся завтра, Влад! – крикнула она, протискиваясь в узкую щель между псом и дверью так, чтобы тот не смог выбежать на улицу. – Пока!
   – Пока! – ответил я с сожалением. – Привет родителям!
   Дома разговаривать с близкими не хотелось. Много о чём нужно было подумать. Наступила ночь, но сна не было ни в одном глазу. Так что времени на размышления у меня было достаточно.

События в стране. Неизвестность

   В школе с утра было непривычно тихо. То есть, шум с визгом и криками, обычно издаваемый октябрятами с первого этажа, никуда не исчез. Но, поднимаясь по лестнице к кабинету, в котором первым уроком должна быть физика, я подумал, что на высоте третьего этажа у меня заложило уши. У дверей уже собрались одноклассники, ожидая дежурного с ключом. Оксана одна сидела на подоконнике, наблюдая за чем-то, происходящим за окном. Я громко поздоровался со всеми, с удивлением отметив, что одноклассница даже не повернула головы.
   – Ксюш, привет! – сказал я громче, подойдя к соседке по парте почти вплотную.
   Она, молча, кивнула, не отрываясь от созерцания школьного двора. Я присел рядом, поправил очки, безуспешно стараясь рассмотреть в дали то, что так её заинтересовало.
   – Что там, Оксан? – спросил я, теряя терпение.
   Движение головой из стороны в сторону. Задумчивый взгляд сфокусировался, наконец, на моём лице. Движение губ, как будто она вспоминает какое-то слово, прежде чем его произнести. Внутри меня включился сигнал тревоги, невербально переданный девушкой прямо мне в мозг. Ощущение заложенных ушей не покидало меня.
   В это время учительница пригласила всех в класс. Едва мы заняли свои места, Оксана зашептала мне в ухо:
   – Влад. Маме ночью секретной телефонограммой сообщили о…
   Тут в дверь зашла завуч, мгновенно наполнив аудиторию атмосферой порядка. Все притихли, обратив взоры на её взволнованное лицо.
   – Ребята! Внимание! – напряжённым голосом проговорила она. – В нашей стране произошло трагическое событие. После тяжёлой и продолжительной болезни ушёл из жизни Генеральный Секретарь, Председатель Президиума ЦК КПСС…
   Холодок нехорошего предчувствия внутри меня превратился в ледяной поток, явственно ощущавшийся каждой клеточкой спины. Сознание отказывалось верить в реальность слов, проникающих, словно сквозь вату, казалось заполнившую уши.
   – … смерть наступила от сердечного приступа…. Всё прогрессивное человечество скорбит о невосполнимой утрате, постигшей Советский народ…
   Всё, что для нас было привычным и незыблемым: съезды КПСС, пятилетки за четыре года, газировка в автоматах, БАМ, СЭВ, очереди за молоком в гастрономах, милиционеры, космонавты на станции «Союз», освоение целины, «Семнадцать мгновений весны», газопровод «Уренгой-Помары-Ужгород», дружеские визиты Менгисту Хайле Мариама в заснеженную Москву – в миг оказалось призрачным и уходящим, словно закончился фильм, и на экране пошли титры. Я почувствовал озноб неуверенности, сотрясающий сознание одним вопросом: «Что же теперь будет?» Глянув на Оксану, я понял, что она примерно в том же состоянии, что и я, только чуть дольше, потому что имела эту информацию раньше от матери и не знала, как рассказать о ней. Вдруг захотелось её как-то защитить, успокоить – настолько она казалась потерянной и испуганной. Я осторожно обнял её, боясь причинить боль неподвижной руке под олимпийкой, и она к моему удивлению не отстранилась, сделав движение, будто хочет положить голову мне на плечо, как это часто делала во время нашего недавнего путешествия. Оглянувшись на одноклассников, я увидел много задумчивых взглядов, устремлённых в сторону доски. Никто не проронил ни слова. Тем временем, завуч объявила дрогнувшим голосом, что занятий сегодня не будет, и нам следует расходиться по домам. В ближайшие дни она посоветовала воздержаться от выхода в город семьёй или в одиночку, в крайнем случае, можно в магазин ближайший сходить за продуктами. Что-то ещё говорила о том, чтобы следить за младшими братьями, сестрами, не разрешать им без необходимости выходить из дома, а тем более – со двора.
   Мы осторожно покидали классную комнату, стараясь громко не разговаривать, словно и вправду шли с похорон. Я помог Оксане надеть куртку, шапку и перчатку на здоровую руку, и замотал всю её шарфом. На улице дул сильный морозный ветер. Он гнал пыль и сухие листья, закручивая на асфальте разновеликие копии смерчей и ураганчиков. Девушка после нескольких неудачных попыток повесить сумку себе на плечо, расстроено отдала её мне. Поскольку в неурочное время чёрная «Волга» с «мигалкой» отсутствовала или была на не менее важном государственном задании, я предложил однокласснице проводить её на площадь, откуда легче поймать такси. Между «девятиэтажками» ветер набирал силу, пригибая ветви деревьев так, что невозможно было разговаривать. Я старался защитить девушку от ветра, обняв её свободной рукой, слегка подталкивая вперед, чтобы помочь быстрее преодолеть неуютный участок маршрута. Проспект Восстания, обычно заполненный транспортом, оказался на удивление пустынным. Редкие машины с шумом проносились мимо. Припавший на правую сторону бело-красный «ЛиАЗ» медленно отходил от остановки, одновременно пытаясь закрыть переднюю дверь, в которой висели пассажиры, норовившие протиснуться внутрь. Я поднял руку в надежде, что остановится такси. Девушка большими глазами мультяшного енота доверчиво смотрела на меня из своей норки между слоями шарфа и вязаной шапочки. Наконец, притормозила «Волга» с шашечками, и я открыл заднюю дверь, помогая однокласснице забраться внутрь.
   – Влад, может, проводишь меня до дома? – с неожиданной робостью спросила она.
   Я застыл, держась за ручку двери и не зная, что решить. Честно говоря, хотелось домой в тепло уютной квартиры. Но тут же я живо представил, как бы сам управлялся с одной рукой в перчатке, когда ни в карман, ни в кошелек толком не залезешь даже, чтобы денег достать, расплатиться с водителем. Откуда-то из глубин подсознания материализовалось естественное желание защитить девушку и не только от ветра. И я согласился, молча юркнув рядом с ней на кожаный диван.
   – Поехали, – бросил я водителю, изрядно продрогшему в ожидании, когда же, наконец, закроют дверь его машины.
   Такси резво устремилось по проспекту, раскачиваясь из стороны в сторону, когда таксист объезжал многочисленные выбоины в асфальте. Он включил на полную мощность отопитель, быстро согрев салон и своих продрогших пассажиров. Я бережно приобнял задремавшую одноклассницу, стараясь удерживать её от смещений при кренах и резких «противоямных» манёврах нашего экипажа. На площади «имени 5-го Донского кавалерийского….» в общем – трамваи и троллейбусы стояли во всех направлениях. Таксист ловко протиснул «Волгу» между двумя застывшими вагонами и переулками вырулил на улицу Фридриха прямо в пробку. Обычно центральная улица города не испытывала затруднений с движением, потому что по указу городского Совета, по ней запрещено было ездить частным и грузовым автомобилям. Оставшимся автобусам, троллейбусам и машинам такси, а также редким чёрным «Волгам» с номерами …РОС и …РОМ пространства для движения, как правило, хватало. Но сегодня что-то было не так. Мы медленно продвигались к перекрёстку с Проспектом, ЦУМом и Домом книги по углам, ставшему для нас с Оксаной популярным местом для встреч. На самом пересечении регулировщик в бронежилете и с укороченным автоматом на груди полосатым жезлом преграждал проезд прямо и указывал всем транспортным средствам, включая троллейбусы, свернуть налево к Цирку, либо направо к Центральному рынку. В принципе, ГАИшник со своим автоматиком был лишним, потому что дальше, напротив парка поперёк улицы стоял зелёный бронетранспортёр с лаконичным пулемётом в маленькой башенке. Мимо восьмиколёсного бронированного монстра даже самый отчаянный Джеймс Бонд мог бы проскочить только на кроссовом мотоцикле.
   – С ночи здесь стоит…, – прокомментировал таксист, поворачивая руль влево. – Никого не пускают к Горисполкому.
   Тяжело перевалившись через трамвайные рельсы, наша машина направилась вниз мимо Дома Офицеров, перед которым стояли два военных «Урала» с тентоваными кузовами, в полумраке которых можно было разглядеть солдат в касках, с полной боевой выкладкой и автоматами Калашникова.
   – Ой, что это было? Танк? – сонно спросила девушка, оглядываясь.
   – Нет, БТР, – поправил я, стараясь угадать тип ещё нескольких единиц боевой техники, спрятавшихся за ёлками, окружающими бюст усатого военачальника у Штаба Округа. – Ты же говорила «сейчас начнётся»… Вот и началось.
   – Что началось? – в голосе Оксаны прозвучали тревожные нотки.
   – Ничего. Смотри в окно, – сказал я, не зная, как объяснять ей происходящее в присутствии водителя.
   Я и сам не понимал, зачем в городе вдруг появилась военная техника. В голове рождались разные версии, но их логичность пока была под вопросом. Слишком мало информации. А неизвестность порождает тревогу.
   Напротив жёлтого здания Цирка с четвёркой недружелюбного вида лошадей на фронтоне наша «Волга» повернула направо, устремившись по булыжнику улицы Горького с кое-где выступающими среди камней шпалами трамвайных путей. Водитель отчаялся объезжать неровности дороги и просто нажал на газ, разогнав автомобиль, который на скорости перестал раскачиваться из стороны в сторону, словно карета. Изначально беспорядочная дробь колёс, бьющих по камням, в моём воображении слилась в ритм, напомнивший «Полёт на Венеру» в исполнении группы «Boney M», который я стал невольно отстукивать пальцами по жесткому кокону под курткой одноклассницы. Оксана окончательно проснулась и молча, наблюдала за чередой проносящихся мимо одно– и двухэтажных домиков различной степени разрушенности. Свернув в какой-то переулок, водитель, попетлял по дворам и вдруг остановился на небольшой площадке с несколькими гаражами, ворота одного из которых были до сих пор закрыты наспех на один висячий замок. Девушка после нескольких безуспешных попыток достать одной рукой в перчатке из сумки кошелек, чтобы расплатиться, раздражённо бросила её мне на колени и выскочила из машины, сильно хлопнув левой дверцей. Я слегка растерялся, не зная, правильно ли будет копаться в вещах одноклассницы без спроса. В конце концов, достал из своего кошелька «трояк» и протянул таксисту. Водитель, отсчитывая сдачу, с пониманием посмотрел на меня и одобрительно улыбнулся. А я мысленно похвалил себя за предусмотрительность, потому что, гуляя и общаясь с девушками, всегда нужно быть готовым ко всяким неожиданностям.
   В квартире я едва успел освободить Оксану от шарфа, куртки и сапожек, как она побежала в комнату, откуда сразу послышался частый натужный звук диска телефона, когда его после каждой набранной цифры номера, стараются побыстрее вернуть в исходное положение. Я нашел место нашим курткам в шкафу прихожей и решил приготовить горячий чай, пока хозяйка разговаривает по телефону, как я понял, со своей мамой. Увлечённый сервировкой стола, поиском посуды и сладостей к чаю в нескончаемых шкафчиках, я не заметил, как она зашла.
   – Я не опоздала?
   – Нет, конечно! Ты – как раз к чаю, – поспешил заверить я девушку, устраняя последние несоответствия в симметрии блюдец и ложечек на столе.
   Я налил дымящийся ароматный напиток, отметив тонкий запах мяты наряду с терпкими нотками индийского листового чая, исходящий из объёмистого заварочного чайника.
   – Чай – моя слабость, – неожиданно озвучила она мои мысли.
   – Моя – тоже. Особенно нравится его пить в поезде или на свежем воздухе из термоса.
   Она кивнула. На некоторое время за столом воцарилось молчание.
   – Влад, слушай, – неожиданно начала она. – Сегодня и ещё несколько дней в городе может быть неспокойно. Мама сказала, что есть секретное распоряжение, устанавливающее комендантский час для детей и школьников. Некоторые районы в городе лучше сейчас не посещать. Это окрестности Обкома КПСС, Горсовета, штаба Округа и проходные крупных заводов. Носи всегда с собой паспорт и будь осторожен, постарайся до девяти домой приходить. Так может продолжаться неделю или дольше, пока не решится вопрос с новым Генеральным Секретарём.
   Я кивнул и вспомнил, как в шестом классе, когда все милиционеры города и области ловили психа-людоеда, тоже объявили комендантский час в городе. Тогда милиция на УАЗиках патрулировала улицы и реально после девяти вечера задерживала даже моих одноклассников. Они потом рассказывали, что сидели в отделении, пока их не забирали родители. Страшных историй тогда я наслушался от взрослых про зверства этого маньяка.
   – Бронетранспортёры и войска в городе, наверное, тоже пробудут столько же времени? – предположил я.
   – Скорее всего, да. Кстати, есть смысл предупреждать, что не нужно фотографировать военных? И вообще, лучше в эти дни фотоаппарат с собой в город не брать.
   – Понял. Как-то «кисло всё». Ощущение такое, что наш основательный и непоколебимый Советский образ жизни вдруг дал трещину. А что за ней – никто не знает.
   – Знают, наверное, – предположила Оксана, задумчиво размешивая ложечкой варенье. – Но только те, кто приближён к руководству страной. Мне самой страшновато становится. Поменяют руководство города, наберут новых госслужащих. Помнишь, как у Высоцкого: «Новая метла по-своему метёт. И тысячи матросов получили расчёт…»? Запросто может случиться так, что в одночасье, к примеру, у нас с мамой многое в жизни изменится.
   – А мне кажется, что в этой ситуации самое разумное – делать, что должен, и будь что будет. – Выдал я откуда-то вычитанную формулу.
   – Марк Аврелий или Лев Толстой? – усмехнулась девушка.
   – Не знаю, – стушевался я.
   – Ну ладно. По крайней мере, в этой фразе нет прямых противоречий. Но, при этом, любая информация может оказаться полезной.
   Одноклассница нажала кнопку на пульте, включив телевизор. На экране бегущая строка на фоне тёмной заставки и торжественной музыки симфонического оркестра предупреждала, что в 12 часов будет транслироваться экстренное сообщение ТАСС.
   – Хочешь, давай дождёмся полудня – вместе посмотрим новости, – предложила Оксана.
   Я посмотрел на часы. Оставалось еще двадцать минут. Среди моих планов на сегодня был пункт позвонить Маше, а может и съездить к ней, поскольку всё равно оказался в центре. Но, вспомнив скопление неподвижного общественного транспорта практически на всех городских улицах и промозглый ветер за окном, решил с визитом не торопиться.
   – Можно.
   – Хорошо. В шахматы играешь?
   – Давно не играл. А ты…? – растерялся я.
   – Давай партию?
   И, не дожидаясь ответа, девушка повела меня в свою комнату, где предложила занять удобное кресло рядом с журнальным столиком, полированная столешница которого была инкрустирована серебряными и бронзовыми пластинами, образовывавшими шахматную доску. На хромированной окантовке изысканным шрифтом выгравированы латинские буквы и цифры. Оксана, уютно устроившись в таком же кресле с другой стороны столика, попросила достать с верхней полки секретера коробку, которая оказалась неожиданно тяжёлой. Шахматные фигуры были отлиты из тех же металлов, что и квадратики стола. Мельчайшие детали лиц и средневековых доспехов королей, королев, всадников на вставших на дыбы конях, крепостных башенок и офицеров, солдат-пешек делали весь набор уникальным произведением искусства.
   – Ух, ты, какие красивые! – не смог сдержать я восторга, внимательно рассматривая каждую фигурку и бережно устанавливая её на соответствующее поле доски.
   – Мне тоже нравится! Эти шахматы отец Толика маме привёз из-за границы. Я маленькая тогда была совсем, очень любила играть с этими куколками. А Толик меня учил правильно ими ходить и вообще, серьёзные шахматные партии разыгрывать.
   Некоторое время мы, молча, передвигали фигурки, каждый погрузившись в свои мысли. Когда моя защита на левом фланге была прорвана бронзовой кавалерией, прикрываемой грозной крепостью и поддержкой офицера из того же металла, Оксана как бы между прочим проговорила:
   – Завтра, кстати, будут готовы протез руки для Толика, и его нужно оплатить. Я хотела бы попасть в ПОК с утра. Можешь заехать за мной?
   – А школа? – замялся я. Не думал ещё, как сложится завтрашний день.
   – Не будет занятий, Влад. Ну, пожалуйста! Мне с одной рукой сейчас вообще не судьба куда-то ездить. Беспомощность бесит!
   Слух резанули нотки отчаяния, крайне редко слышимые от одноклассницы.
   – Ну, хорошо. Во сколько приехать?
   – Я знала, что ты мне поможешь! – искренне обрадовалась она, здоровой рукой взъерошив мне волосы. – Давай часов в девять?
   – Договорились. Буду в девять, – согласился я, прикидывая, успею ли в случае коллизий с транспортом добраться пешком, если выйду из дому как обычно в школу.
   Мы еще немного посидели, причём хозяйке дома понадобилось меньше четырёх ходов, чтобы загнать моего серебряного короля в безвыходное положение, на шахматном языке именуемое «мат». Затем мы прослушали торжественно печальное коммюнике от ТАСС. Оксана выключила телевизор, когда началось перечисление бесконечно длинного списка фамилий и должностей официальных лиц со всех уголков мира, уже успевших прислать телеграммы с соболезнованиями. В наступившей тишине мой вопрос прозвучал, наверное, нелепо. Но мне важно было его задать, чтобы убедиться, насколько мои догадки относительно намерений одноклассницы верны.
   – Оксан, скажи, твоё стремление помогать Толику – это же не просто волонтёрство? Ваша дружба с детства… Стремление помочь старинному товарищу – это понятно. Но мне показалось, что здесь есть что-то большее.
   Лицо девушки, словно окаменело. Она посмотрела на меня глазами, полными грусти, и вместе с тем, какой-то странной уверенности. Голос её, обычно и так низкий, зазвучал ещё на пару октав ниже, словно кто-то нажимал клавиши в самой левой части клавиатуры рояля.
   – Толик имеет право на счастье. А я могу ему этот шанс дать. А мои чувства, извини, Влад, тебя не касаются. Прости, если дала тебе повод подумать иначе.
   Девушка резко встала. На фоне скудного света осеннего дня, льющегося из окна, её силуэт на мгновение мне показался похожим на монумент. Внутри меня тоже всё сжалось и застыло.
   – Прости! – еле выдавил я из себя. – Мне пора, наверное.
   Она не пошевелилась. Я растерянно побрёл в коридор, натянул куртку, и, перекинув сумку через плечо, вышел на лестничную площадку. Выходя со двора, обернулся, но в тёмном окне ничего рассмотреть не удалось.
   Ветер с шумом трепал ветви деревьев, поднимал пыль и мусор с тротуара, проникал под одежду, в лицо, не давая возможности проигнорировать это природное явление. Впрочем, живя в Ростове, я привык к такой погоде. Мне казалось, что в такие моменты сила Природы вливается в меня, помогает привести в порядок мысли. При этом, смутное чувство от того, что у меня не получается вести себя в отношениях с девушками, как я считаю правильным, другими словами рулить своей жизнью, не давало покоя. «Что-то постоянно происходит помимо моей воли, уводит меня в сторону от цели… – думал я, бродя по пустынным переулкам старой части города. – А какой, собственно, цели? Вот сейчас, например, куда я иду? Что мне хотелось бы сделать, чего достичь сегодня, …завтра?» Из будки телефона-автомата я набрал знакомый номер. Но, даже слушая протяжные гудки, не мог придумать, что сказать, если поднимут трубку. Говорить, правда, ничего так и не потребовалось.
   Очнулся я, обнаружив, что стою возле знакомых кованых ворот дома в Рабочем городке. Далёкий звонок и радостный лай Джека из-за забора должны были известить хозяев, если бы те были дома. Но, похоже, и здесь мне не повезло. Калитка оставалась запертой. Я нацарапал Маше записку на листке, вырванном из тетрадки по физике, и опустил её в прорезь почтового ящика с перекрещенными дудочками – символом почтовой службы. И лишь после этого почувствовал, что дико замёрз. Промелькнула мысль, что нужно было ещё согреться парой чашек чая у Оксаны, прежде чем задавать девчонке дурацкие вопросы. Я ещё несколько минут потоптался у калитки, стараясь справиться с ознобом. Наверное, Бог всё-таки обратил на меня внимание, потому что иначе как высшими силами невозможно объяснить появление белой «Волги» – «универсала» в непосредственной близости от моего промёрзшего носа. Я чуть не вслух возблагодарил Всевышнего за то, что он также позаботился о том, чтобы в машине оказалась Маша, которая выскочив на холод, обхватила меня, крепко прижав к своей тёплой пушистой шубке. После этого мне не обязательно было, стуча зубами, что-либо говорить в объяснение своего появления в этой точке города, потому что девушка и так всё что могла сказать родителям, сказала этим самым трогательным приветствием.
   – Машка! Как я рад, что с тобой всё в порядке! – взволнованно пробормотал я ей в мягкие, пахнущие шампунем волосы.
   Сквозь завывание ветра и мех её шубы я ещё что-то соврал в ответ на риторический вопрос «Не замёрз ли я?», произнесённый участливым басом Фёдора Тимофеевича.
   – Ну что со мной будет, Владик? – спросила подруга, оглядывая меня с разных сторон.
   Тепло их дома я почувствовал, едва добрался до диванчика на кухне. Сквозь запотевшие стёкла очков я практически ничего не различал вокруг. По звукам определил, что на кухне находятся двое: Анна Петровна и, собственно, Маша. В качестве скорой помощи я получил двуручную чашку-супницу с литром горячего ароматного чая с травами и маленькими глотками пил животворящий напиток, крепко удерживая ёмкость в замёрзших ладонях. Несколько минут спустя ко мне вернулось былое мироощущение, румянец, ясность зрения и плохо контролируемая улыбка от радости, что так счастливо закончились невзгоды, едва не стоившие мне простуды. Машка подсела рядом, пряча недоумевающую улыбку, ласково взъерошила мне волосы, от чего в голове образовалась лёгкая эйфория. Я автоматически обнял её, рискуя пролить остатки чая нам на колени, но она вывернулась, помогла избавиться от чашки и потащила меня по лестнице в свою комнату.
   – Владька! Как классно, что пришёл! – воскликнула она, голосом, совершенно не похожим на тот суховатый, которым она прощалась со мной в нашу предыдущую встречу.
   Она забралась с ногами на кровать после того, как убедилась, что я удобно расположился рядом.
   – Ну вот. Теперь можно и поболтать, – добавила она с полуулыбкой, продолжая внимательно разглядывать меня.
   – Машенька! Я так беспокоился за тебя!
   – Почему? – удивилась она.
   – Ну, из-за того, что сегодня случилось, – слегка растерявшись, пояснил я. – Нас сегодня с уроков отпустили. Сказали, чтобы в город не выходили. Опасно. Могут комендантский час объявить.
   – Да, печально! – согласилась девушка. – Нас тоже с уроков отпустили. Я сразу с папой созвонилась. К нему приехала на такси. В городе – что творится с транспортом! Люди штурмуют те немногие троллейбусы, трамваи, что смогли проехать через заторы. Мы заехали за мамой, но она сегодня дежурит в больнице. Смогла приехать только пообедать. А потом папа отвезет её обратно в больницу.
   – А ты?
   – Я дома. Здесь нет опасностей, если только Джек не голоден. Хочешь, давай вместе что-нибудь придумаем.
   – Давай, если не помешаю, – промямлил я, проклиная себя за мнимую деликатность, мешающую ясно выражать свои желания.
   – Не помешаешь, – сказала Маша, мельком бросив на меня укоризненный взгляд.
   На минуту повисла тишина.
   – Знаешь, мы как-то холодно расстались в прошлый раз. – Неожиданно проговорила она. – Это всё из-за меня. Я – девушка, и всякие мысли вызывают у меня разные чувства.
   – Не бери в голову. – Сказал я, чувствуя, как тёплая волна окутывает меня, лишая смысла сомнения, ещё совсем недавно казавшиеся важными. – А что тебя заботит, Маш? Хочешь поделиться?
   – Наверное, – сказала она, задумчиво глядя в окно. И, не дожидаясь, что я что-либо ещё добавлю, продолжила. – Я кое-что тебе не рассказала при встрече, Владик. Почему? Не придавала значения, наверное. В общем, познакомилась я в этом институте с одним парнем. Зовут его Егор. Он такой позитивный! На гитаре умеет петь, как Элвис или Дин Рид. Егор из небольшого городка под Челябинском. У него из-за какой-то врождённой патологии одна нога в детстве перестала расти. Очень страдал от боли при ходьбе. Да и ходьбой это не назовёшь. Представь, что нужно присесть на здоровой ноге сантиметров на двадцать, чтобы пальцами второй ноги едва опереться на землю. И так всё детство и юность. Представляю, хоть он и не говорил, как трудно было ему в школе со сверстниками общий язык найти. И вот, из военкомата его вместо армии направили в Харьковский институт, где взялись помочь удлинить ногу по методу профессора Илизарова. Это хирургическая операция. Сверлят кость в нескольких местах, затем вставляют спицы и соединяют распорками снаружи ноги. Там, где спицы выходят сквозь кожу, раны постоянно обрабатывают, чтобы меньше кровоточили, и не случилось заражения. Такие конструкции используют при сложных переломах. Я читала, что с установленной такой системой можно почти сразу начинать ходить. А в случае с Егором, чтобы кость начала расти, её нужно надпиливать в особых местах, и наружные распорки постепенно удлинять. Надпилы расширяются и зарастают костной тканью.
   – Жуткая технология. Но это же всё делается под наркозом? – не удержавшись, вставил я, явственно представив себе все детали такой операции.
   – В том то и дело, что – нет. – Ответила Маша. – Кость растет медленно. Чтобы удлинить её на десяток сантиметров нужно столько же операций и два-три месяца в больнице. Под местной анестезией. Но боль всё равно чувствуешь. Постоянно, поскольку каждый день доктор, подтягивая гайки, удлиняет распорки, и кольца на спицах отодвигаются друг от друга.
   – Похоже на какую-то средневековую пытку.
   – Да, похоже. Перед отъездом я заходила к нему проведать. Систему ему только установили. Он – мужественный, только-только после наркоза, улыбался, пока я была с ним. Даже что-то весёлое рассказывал. Но я-то видела, как он страдает. Знаешь, боль можно терпеть, заставить себя не думать о ней, даже улыбаться при этом, но сузить расширенные зрачки усилием воли невозможно. Я обещала приехать проведать, как только он на ноги встанет. А у самой все мышцы сводит, как подумаю, что он чувствует.
   – Его родственники проведывают?
   – Не знаю. Я так поняла, что живут они небогато. Ехать далеко.
   Маша, наконец, отвернулась от окна и посмотрела на меня. В глазах её я увидел слёзы.
   – Машенька, не плачь! – попробовал утешить я девушку. Осторожно рукой отодвинул волосы с её лица и вытер сбегавшую по щеке слезинку. – Да, тяжело парню. Но он должен выдержать и эти испытания! Врачи не дадут ему мучиться. Есть же лекарства какие-то, чтобы уменьшить ощущение боли.
   Она часто закивала головой, спрятав лицо в ладонях. Несколько минут я растерянно гладил её по волосам, не зная, что ещё сказать.
   – Я так остро переживаю чужую боль, наверное, потому что сама испытала её в жизни, – всхлипнув, продолжила подруга, не поднимая головы. – И всё равно не понимаю, почему страдают мои друзья, хорошие добрые люди? Это же несправедливо! В жизни должно быть больше добра!
   – Ты абсолютно права. А ещё, предназначение каждого из нас – сделать эту жизнь лучше, безопаснее, уютнее, помогать тем, кто нуждается в нашей помощи. Как именно? Чтобы это понять, мы должны учиться. Будем иметь запас знаний – сможем оказывать реальную помощь. Но, интуитивно ты уже помогаешь друзьям своим вниманием, участием, сочувствием. То, что Егор познакомился с тобой до операции – очень важно для него. Представь, какой эмоциональный заряд он получил, пообщавшись с тобой после, думаю, весьма долгого вынужденного одиночества из-за своего физического недостатка.
   – Да, он словно светился изнутри, когда я его проведывала. – Со слабой улыбкой промолвила девушка. – Он сказал, что теперь всё вытерпит, потому что знает, что его будет ждать ещё один друг.
   Я промолчал, представив, что могла чувствовать Маша после всех этих переживаний, когда вернулась домой к родным и старым друзьям (в числе которых я мнил и себя). Не хотелось сознавать, что где-то в глубине души меня «зацепило» то, как тепло подруга рассказывала о своём новом знакомом. Я знал из фильмов, что это чувство называется ревностью, но решил, что не имею права выказывать его ей. Нет у меня ещё статуса в отношениях с Машей, который позволил бы таким образом влиять на её чувства.
   – Я подумала, знаешь что? – неожиданно привлекла моё внимание девушка. – Безусловно, смерть Генерального секретаря – это трагедия, горе для многих людей. В стране многое из того, что привычно для нас, может вскоре измениться. Кажется, ещё так недавно дедушка Тима рассказывал нам с Мишкой о том, что было, когда умер Сталин. Одни люди плакали прямо на улице или на рабочих местах, не стесняясь своих слёз. Другие, избегая быть подслушанными КГБ, у себя на кухнях, закрыв подушками телефон и под шум воды из крана, несмело обсуждали с близкими друзьями, как теперь изменится жизнь, верили, что она станет лучше, справедливее с приходом нового руководителя государства.
   – Нам в школе завуч посоветовала вообще сидеть дома. Все притихшие в классе были. Да и мне страшновато стало, – поделился я утренними впечатлениями.
   – Ты не один такой, – улыбнулась девушка. – Неизвестность людей всегда пугает. Так уж устроен человек. Но есть у нас лекарство от такого страха, оружие, можно сказать. Ты о нём уже упоминал.
   – …знание? – не сразу сориентировался я с ответом.
   – Верно! И наша задача сейчас – получать эти самые разнообразные знания, научиться их использовать, чтобы анализировать и объяснять всё то, что происходит в нашей жизни, вокруг нас и вдали от нас.
   – Читать газеты, смотреть телевизор, слушать радио…
   – И, прежде всего, тщательно усваивать школьную программу. – Подхватила Маша с воодушевлением. – Что-то мне подсказывает, что больше всего в жизни нам с тобой пригодятся именно академические знания, полученные в школе и в институте. Газеты и телевизор полезны, конечно, чтобы расширить кругозор, определиться со своей линией поведения в обществе. Но политика и идеология в отличие от законов Природы – вещи не постоянные. Ставлю свой велосипед против той твоей синей машинки, что уже через пару недель мы будем читать в газетах о заменах чиновников в Правительстве и новых правилах и законах, касающихся непосредственно нашей жизни.
   – Откуда ты знаешь, Маш? – усомнился я, сбитый с толку уверенным тоном подруги.
   – Опыт. – Многозначительно подняв указательный пальчик, ответила она. – Не мой, конечно. Мы с папой и Мишкой часто обсуждали такие темы. И приходили к выводам, которыми я сейчас с тобой делюсь. Хочешь – верь, хочешь – проверяй, а я всё чаще нахожу им подтверждение.
   – Я верю тебе, Маш, – искренне сказал я, почувствовав, что именно это сейчас для меня наиболее важно.
   – Ну, тогда, займёмся делом? Кто обещал мне помочь разобраться с физикой?
   Девушка решительно встала и, легонько спихнув меня с кровати, усадила на вертящуюся табуретку у стола. Сама, достав учебник и тетради, удобно расположилась рядом на стуле.
   Спустя полчаса деликатный стук в дверь прервал наше погружение в изучение незыблемых законов Природы.
   – Дети, можно вам немножко помешать? – шёпотом спросила Анна Петровна, заглянув в наш с Машей научный мирок.
   – О, мам, ты ещё не уехала? – отозвалась девушка. – Заходи.
   – Владислав, хотела узнать, как твой глаз? Тренируешь? Не забываешь?
   Я заверил, что добросовестно ежедневно продолжаю тренировку с включением в работу слабого глаза.
   – Закапываю в правый атропин каждый день, даже во время своей поездки на каникулах, – подтвердил я, не припомнив ни одного дня, когда бы забыл о данном Маше обещании.
   – Хорошо, тогда попрошу тебя снять очки и прочитать абзац из этого учебника, – сказала Анна Петровна, внимательно глядя, как я отчаянно щурясь, пытаюсь сфокусировать тут же расплывшиеся строчки.
   Она быстро проверила мои глаза, заставив несколько раз посмотреть в окно, и затем на близко расположенный кактус на подоконнике.
   Когда возвращала мне очки, показалось, что она чем-то обеспокоена.
   – Владислав, было бы очень хорошо, если бы ты согласился проехать сейчас со мной в больницу сделать кое-какие исследования на приборах, – предложила она. – Маша, конечно, тоже может поехать.
   – А что, у меня что-то не в порядке? – насторожился я.
   – Думаю, всё в порядке, как и должно, быть. Но нужно понять, надо ли продолжать начатое лечение, или следует что-то в нём изменить.
   Я растерянно оглянулся на подругу.
   – Хорошо, мам, мы с Владькой поедем. Это очень полезное дело. Ты – не против? – тут же отозвалась она, снова посмотрев на меня своими большими зелёными глазами так, что я не решился возразить, даже если бы имел такое желание.
   Сидя на заднем сидении раскачивающейся «Волги», я отгонял от себя тревожные мысли о том, что вдруг что-то пошло не так с этим лечением. И лишь присутствие Маши рядом успокаивало и помогало не поддаться странной панике, родившейся когда-то в детстве, и до сих пор охватывающей меня перед визитом к врачу. Девушка, заметив это, задорно взъерошила мне волосы пальцами, стараясь ободрить, и я поверил, что всё будет в конце концов хорошо.
   Несмотря на очевидную занятость, в мединституте Анна Петровна смогла уделить мне минут пятнадцать. Правда, сегодня непосредственно исследованиями меня на разных электронно-оптических аппаратах занимался молодой доктор-аспирант. Высокий кучерявый парень с восточными глазами и нашивкой Ассур Фаттах на кармане белоснежного халата долго светил ярким фонариком офтальмоскопа мне в глаза, тщательно рассматривая глазное дно и сетчатку, пока я окончательно не перестал различать предметы вокруг, как будто долго смотрел на Солнце или сварку. Слышал лишь непрерывный поток мягко произносимых арабских и латинских слов. (Позже, Маша сказала, что он записывал свои наблюдения на диктофон.) Я потерял надежду что-нибудь понять и сосредоточился на прикосновениях подруги, ласково, но крепко держащей мою ладонь. О том, что врач обращается ко мне, я понял по её настойчивым пожатиям. Громкость, скорость и тон речи доктора не изменились, но теперь я поймал себя на мысли, что понимаю, о чём он говорит. Он предложил перейти в другой кабинет, где установлен какой-то дефектоскоп, подключённый к компьютеру, чтобы сделать на нём измерения. Правильного названия прибора я не запомнил и подозреваю, что он специально произнёс его на арабском языке. Пришлось воспользоваться услугами Маши в качестве поводыря, потому что я каждым глазом видел мир, словно сквозь светящуюся человеческую почку, яркость свечения которой усиливалась с каждым морганием, затмевая смутные силуэты дверей и коридоров, едва проявляющиеся, если долго не зажмуриваться. Меня усадили за стол и упёрли лбом в кожаный обод чем-то, напоминающий бленду перископа. На двух экранчиках появились цветные размытые изображения разных мультяшных существ. Сюрпризом для меня было, что при некоторых усилиях, как будто присматриваюсь к очень далекому или близкому предмету, я могу на какую-то долю секунды увидеть изображения чёткими. Правда, эти усилия оказались настолько непривычными для глаз, что я не смог ни разу удержать их в резкости более секунды, хоть доктор и просил меня об этом, чтобы зафиксировать какие-то параметры. Щёлкая клавишами с противоположной стороны стола, он вызывал в прицеле перископа цифры и буквы, всё уменьшающиеся в размерах, пока я не переставал их различать, потом следил за движущимися красными точками на фоне, напоминающем контрастную шахматную доску. Хоть я и не мог видеть подругу из-за непрозрачной окантовки окуляров, но чувствовал, что она сидит рядом, с интересом наблюдая за процессом. Итогом исследований стала распечатка на голубой, перфорированной по краям миллиметровую бумаге, которую Ассур Фаттах принёс из другой комнаты.
   Анна Петровна вышла с нами в вестибюль, провожая.
   – Владислав, мы с доктором Фаттахом проведем консилиум и напишем рекомендации по твоему дальнейшему лечению. Я тогда через Машу передам тебе их. А, в общем, состояние твоего глаза стало лучше. Осложнений нет, так что беспокоиться не о чем. Очки тебе я закажу другие, а эти использовать можно будет для тренировок дома. Спасибо, что согласился приехать сегодня!
   – Не за что, – ответил я, с удовольствием отмечая, что начинаю различать лица окружающих людей и… что сделал приятное маме подруги.
   – Хорошо, мам, – вставила девушка, поглядывая на меня с улыбкой. – Ну, мы пошли?
   – Давайте, дети, но только сразу – домой. В ближайшие несколько дней не нужно по городу без дела ходить. – Напутствовала нас Анна Петровна.
   Дома у Маши мы ещё несколько часов грызли гранит науки физики, пока она не взмолилась о пощаде.
   – Я уже отключаюсь, Влад. Это всё очень занимательно, и я много чего сегодня поняла, благодаря тебе!
   – Это не я, а учебник, – поспешил поправить я её.
   – Нет. Учебник я читала не один раз, а понять смогла только сейчас, когда ты своими примерами всё доступно объяснил, – сказала она. – Хочешь кофе?
   – С удовольствием, – кивнул я, вставая из-за стола.
   Мы спустились на кухню, и пока подруга колдовала с кофемолкой и туркой, наполняя помещение бодрящими запахами, я позвонил домой и предупредил бабушку, что задержался у Маши и скоро поеду домой, если транспорт будет ходить. Кофе в исполнении хозяйки оказался замечательным! Изобилие бутербродов с колбасой и с сыром, печенье оказались очень кстати, заменив обед. Девушка пощёлкала каналы телевизора, но симфонический оркестр продолжал играть что-то грустно-торжественное, а бегущая строка предлагала экстренный выпуск «Новостей» в 18—00.
   Уютный дедушкин кабинет, свет зелёной лампы на дубовом столе, множество книг на стеллажах создавали для нас какую-то особую атмосферу комфорта, единения наших душ. Старый рояль, повинуясь ловким Машиным пальцам, звучал серенадой Шуберта, а я тихонько стоял рядом и буквально вбирал в себя музыку, боясь пропустить хоть нотку, чтобы не нарушить гармонию и оттянуть окончание этого мгновения.
   Дома после ужина, во время которого между папой и мамой разразилась жаркая дискуссия, суть которой сводилась к попыткам ответа на вопрос, родившийся сегодня с утра не только в моей голове, я закрылся в своей комнате и вытащил из-под кровати газету «Правда». На обширном развороте официального периодического издания Центрального Комитета КПСС расположились части часов с кукушкой, которые я планировал завтра завезти однокласснице. Существовала одна проблема: часы в настоящий момент занимали почти всю площадь газеты. Экспозиция аккуратно отмытых и смазанных шестерёнок, винтиков, гаечек, причудливой формы бронзовых боковин механизма с витиеватой гравировкой «William Gabous», металлической кукушки, раскрашенной под щегла и прикреплённой к вершине подвижного металлического параллелограмма, была окантована полутораметровой цепочкой с двумя чугунными гирьками на концах. Деревянный домик кукушки, тщательно очищенный от следов жизнедеятельности многих поколений мух и тараканов, мне предстояло успеть начинить всеми этими запчастями сегодня, не забыв ни одной. Разбирая механизм, я изучил его незамысловатое устройство, обеспечивавшее точную работу в течение десятилетий. Воссоздать изначально задуманный Вильямом Габю прибор отсчёта точного времени мне мешала гайка со стёртой резьбой диаметром 1,5 мм. Открутившись, она ослабила крепление бронзовых половинок корпуса, в которых вращались тонкие оси шестеренок. Пластинки разошлись, и одно из зубчатых колёсиков выпало из своего гнезда, заклинив механизм. Кто-то смекалистый пробовал «заставить» часы идти, во что бы то ни стало, пробуя тянуть одну из гирек вниз, чем согнул бронзовую ось-иголочку пострадавшей шестерни. Мне удалось пинцетом вернуть оси первоначальную форму, не сломав (иначе бы точно всё это антикварное сокровище отправилось в утиль). Но где взять уникальную гаечку?
   С детства я любил разбираться в различных устройствах и механизмах, попадавшихся мне в руки. Иногда эти «разборки» оказывались фатальными для механизмов, и целые залежи разнокалиберных деталей часов, курвиметров, пишущих и даже швейных машинок хранились в моей фотолаборатории в больших и маленьких консервных баночках, обувных коробках и ярко расписанных, словно открытки, жестянках из-под конфет и печенья. Среди моих непознанных ещё «сокровищ» в углу кладовки ютился шестикилограммовый разбитый радиоприемник «Philips», который кто-то выбросил, наводя порядок в своем гараже. То, что прибор пережил войну, я понял по маркированным реостатам и конденсаторам, на которых рядом с логотипами немецкой фирмы я с удивлением обнаруживал имперских орлов, увенчанных маленькими свастиками. Но даже на этом уникальном аппарате нужного размера гаечки не применялись. Расстроенный, что так и не смогу обрадовать одноклассницу отремонтированными ходиками, я в отчаянии открутил корпус моего телефонного аппарата, и обнаружил, что индукционная катушка, заведовавшая движением металлического бойка между двумя чашами колокольчиков, воспроизводящими такой красивый серебряный звон, крепится к увесистому основанию четырьмя никелированными гайками нужного мне калибра. Стоит ли говорить, с какой радостью я упростил конструкцию телефона-донора и собрал Оксане её часы. Чтобы проверить точность хода, я повесил тикающий домик на гвоздь в стене, временно сняв с него картину с Запорожскими казаками, пишущими письмо турецкому султану, и поднял одну из гирек на всю длину цепочки. Едва мне удалось задремать с чувством выполненного долга под непривычно размеренное тиканье смазанного механизма, внезапный кашляющий звук со стены пробудил меня из забытья. Я немного подрегулировал резонатор, чтобы слова «ку-ку» звучали хоть немного более разборчиво, и снова заснул. Глубокой ночью вставать не хотелось, поэтому я просто сквозь сон считал громкие возгласы механической птички, каждый раз, с удовольствием сознавая, что можно поспать ещё часа четыре, … три, …два,… ну ещё часик. Блин! Нет! Часы с кукушкой – это всё-таки не самое любимое моё устройство, даже если они отстают от московского времени всего на пять минут за ночь.

Маша. Школа и спорт

   Рубен Ашотович вошёл в класс своей энергичной походкой и от середины доски точным броском метнул классный журнал на середину учительского стола.
   – Доброе утро, ребята и девчата! – Поприветствовал он учеников. – Сегодня пишем самостоятельную работу по итогам…
   Многозначительная пауза заставила всех обратить внимание на преподавателя. В классе наступила необычная для урока математики тишина.
   – … ваших домашних заданий, выполненных на каникулах. Поднимите руки, у кого не получилось решить какие-нибудь задачи?
   Петя Селезнёв, испуганно покрутив рыжей шевелюрой, закрыл Маше часть доски поднятой рукой. Морозова тоже протянула руку к потолку, сделав движение ладонью, как если бы вкручивала лампочку.
   – Так, хорошо! Ещё кто честный у нас? Ага, Кудрявцев. Спасибо! Почему-то я не удивлён. Селина Настя. Не было времени, да? – продолжал преподаватель. – Всё? У остальных всё получилось? Тогда вот вам вариант задач, в точности повторяющий домашнюю работу. А для поднявших руки – вариант с задачками как в контрольной, что была перед каникулами. Вы их все знаете, так что решить не составит труда.
   По классу разнёсся тихий шёпот, переходящий в шелест тетрадей. Армина шёпотом спросила соседку:
   – Вай, Маша, пачэму не сказала, что в задачке не получилось? До урока, быстро бы сделали её с тобой.
   – Тс-с-с! – приложила к губам пальчик Мария. – Я их даже не открывала. Занята была….
   – Понимаю! А математика…?
   – Рубен Ашотович, надеюсь, простит.
   Справившись с заданием, Маша задумалась. Сегодня после школы предстояла ещё тренировка в бассейне. Она продолжала заниматься в группе Елены Борисовны, стараясь успевать сделать все прочие дела, чтобы не пропускать плавание. Девчонки, становясь настоящей командой, сдружились и находили разные поводы и места, чтобы встречаться и общаться не только во время тренировок. Но больше всего мысли занимала таинственная почтовая квитанция, вынутая утром из ящика. Она предлагала на почтамте получить какую-то бандероль в отделе международных отправлений. В квитанции не значился ни отправитель, ни место, откуда получена посылка. Только непонятный росчерк, означающий что угодно от веса до росписи сотрудника. Фантазия разыгрывалась, предлагая множество вариантов, как содержимого, так и корреспондентов. Письма, а тем более, почтовые бандероли и посылки в Советском Союзе вызывали почти детское ощущение чуда, когда их вложение открывалось, читалось или просматривалось. А после, появлялось приятное послевкусие переживаний открываемой тобой первым тайны почтового ящика, пакета или конверта. Маша, в очередной раз внимательно рассмотрев, бережно сложила квитанцию и убрала в кошелёк.
   Дребезжание звонка с урока мгновенно потонуло в гвалте и топоте школьников. Математик с улыбкой наблюдал, как его подопечные, слово застоявшиеся кони на старте скачек, спешили покинуть опостылевшее помещение и выскочить на просторы школьных коридоров, чтобы пролетев их наперегонки, успеть в числе первых завладеть мячом в спортзале и хоть немного до начала физкультуры поиграть в волейбол. Маша с Арминой благоразумно пропустили охваченных стадным инстинктом одноклассников, и последними вышли из класса, сдав свои листочки с контрольными заданиями Рубену Ашотовичу.
   – Маша, слушай! Сегодня зачёт по физкультуре Алевтина будет принимать. Эстафета, прыжки и канат. А оценки в четверть пойдут. Я волнуюсь немножко, – проговорила армянка, оборачиваясь и жалобно заглядывая в глаза подруге. – А ты?
   – Не думала об этом. Наверное, тоже… – задумчиво ответила Мария.
   – А как ты будешь прыжки сдавать? Твой протез не сломается? – Продолжала беспокоиться соседка по парте.
   – Думаю, нет. Надо попробовать, – ровным голосом проговорила девушка, стараясь обойти сбавившую скорость Армину.
   – Попробовать сломать, да? – уточнила та.
   – Нет, прыгать. – Наконец сосредоточив внимание на подруге, ответила Морозова. – Я ещё ни разу не прыгала после травмы, понимаешь?
   – Так может и не надо? У тебя же освобождение от физ-ры.
   – Не знаю! Разумно, конечно, воспользоваться освобождением, из опасений повредить ноге или сломать недешёвый протез. Но, знаешь что? Тогда я так и не узнаю, могу ли делать то, что для остальных, таких как ты, например, привычно и просто! Не смогу быть уверенной в себе.
   Армина суетливо сняла очки и принялась их протирать, бросая недоумённые взгляды на подругу. Видно было, как она старается понять услышанную фразу.
   – Тогда я стану на финише и буду тебя страховать, чтобы ты не упала, – наконец проговорила она с серьёзным лицом.
   – Спасибо тебе, защитница моя! – с ласковой улыбкой ответила Маша, едва удержавшись, чтобы не погладить её по чёрным волосам, словно маленькую девочку.
   Армянка с довольным видом открыла перед ней тяжёлую дверь спортзала, и они, взявшись за руки, прошли мимо шумно резвящихся с баскетбольным мячом мальчишек в раздевалку.
   Прохаживаясь перед выстроившимися в шеренгу девушками, Алевтина Павловна громко инструктировала их по безопасному выполнению предстоящих упражнений. Остановившись перед Машей, она задумчиво посмотрела на тускло поблёскивающую трубку, выглядывающую из-под правой штанины её спортивного костюма.
   – Морозова, ты уверена? Тебе не обязательно участвовать в зачёте.
   – Уверена, Алевтина Павловна. Я хочу попробовать выполнить упражнения. Мне это важно. – Ответила Маша тоном, не допускавшим возражений.
   – Твой протез… должно быть, дорогой. Он может сломаться во время прыжка. А если ногу повредишь?
   – Я должна! – повторила девушка в наступившей тишине.
   – Хорошо. Девочки, все на старт! – С первого номера по – одной… марш!
   Василиса Степанова – первая из выстроившихся по росту девушек – сразу ускорилась, добежала до каната и, подпрыгнув, стала быстро взбираться по нему, коснулась потолка, легко соскользнула вниз и, разогнавшись, сходу перепрыгнула перекладину «ножницами», остановилась на краю устланной мягкими матами площадки, грациозно подняв руки, как гимнастка, закончившая выступление.
   – Отлично, Степанова! – похвалила преподаватель. – Девочки! Делаем, как Василиса!
   Длинноногая Настя добежала до каната быстро, но повиснув, попыталась зажать переплетёнными ногами его нижний конец, ища опору, чтобы подняться выше. Подъём занял значительное время и отнял у неё много сил, так что, едва дотянувшись рукой до потолка, она стремительно съехала вниз и побежала к перекладине, практически перешагнув её, остановилась, согнувшись, и зажала растёртые ладони между ногами.
   – Хорошо, Селина. Сдала! – отметила Алевтина.
   Маша внимательно наблюдала за девушками, стараясь представить своё «выступление». Оглянувшись, она уловила момент, когда никто на неё не смотрел, отщёлкнула фиксатор рукоятки насоса, спрятанной в трубе протеза, и несколькими быстрыми движениями рычажка подкачала воздух, ощутив вместе с плотным охватом ноги уверенность от того, что может чувствовать и контролировать малейшее отклонение своей искусственной части. Она шла четвёртой. В наступившей тишине, гулко топая кроссовкой на протезе, подбежала к канату, подпрыгнула и, зажимая толстую верёвку между ногами, стала быстро перехватывать её руками, подтягивая тело частыми толчками. Упражнение из силовой подготовки дзю-до вспомнилось само собой. Звонко хлопнув ладошкой по потолку, она так же часто перехватывая канат, спустилась, и едва коснувшись ногами пола, устремилась к барьеру. Она не рассчитала шаги и, рановато оттолкнувшись здоровой ногой от пола, прыгнула вперед и вверх, едва не зацепив перекладину. Неудачно приземлившись на протез, девушка, согнув ноги в коленях, с ходу сделала кувырок, гася скорость и боль от резкого толчка в травмированной ноге. В следующий момент она вскочила во весь рост уже на полу за пределами застеленной матами площадки. Несуществующая пятка нестерпимо ныла, но лицо светилось победной улыбкой.
   – Молодец, Маша! – крикнула с хвоста колонны Армина, захлопав в ладоши.
   С дальнего конца зала, где занимались мальчишки, послышался шум и возгласы.
   – In Masha robot…, – на весь зал пропел дребезжащим голосом Кудрявцев, пародируя модную электронную композицию группы Kraftwerk.
   – Хорошо, Морозова! Сдала! – отозвалась физрук, с улыбкой ставя галочку в журнал.
   Прихрамывая, девушка отошла подальше, давая возможность очередной однокласснице завершить свой полёт над перекладиной. Присев на гимнастическую скамейку, она нажала клапан, снизив давление воздуха в гильзе, и принялась массировать бедро, стараясь проникнуть пальцами под крепление и унять саднящую боль. В шуме зала не сразу поняла, что за спиной кто-то стоит. Скосив глаза, она заметила неловко переминающегося с ноги на ногу Петю Селезнёва, то и дело утиравшего капельки пота, струящегося из-под шапки густых рыжих волос. Она подняла голову и взглянула в лицо пареньку, тут же опустившему взгляд в пол.
   – Хотел сказать,… ты – молодец, Маша! – тихо пробормотал он, меняя цвет лица, словно сказочный персонаж из мультфильма «Тайна третьей планеты».
   – Спасибо, Петь! Мне приятно, – ответила девушка с приветливой улыбкой. – А ты уже сдал зачёт?
   Мальчишки в противоположной части зала выполняли похожее упражнение, но вместо каната подтягивались на турнике. Их физрук выкрикивал отрывистые команды, стимулируя ребят правильно выполнять движения. Гогот и возгласы стихли. Внимание каждого из них было приковано к покачивающемуся на перекладине Генке – крупному парню, обычно использовавшему свой вес и габариты, чтобы внушать авторитет всем остальным. Сейчас эти параметры ему явно мешали выполнить несколько подтягиваний. С грохотом отлетевшая несколько минут назад в угол зала планка барьера также свидетельствовала об излишнем «взлётном» весе висящего. Петя посмотрел туда, и на лице его отразилась искренняя улыбка.
   – Вон, Голованов висит, – заметил он, едва сдерживаясь, чтобы не расхохотаться. Потом понял, что собеседница ждёт ответ на её вопрос, продолжил. – А? Не-ет. Я ещё через пять человек прыгаю.
   – Подтянешься больше него? – поинтересовалась девушка с намерением подзадорить парня.
   – Должен…, – неопределённо заключил Петя, не отрывая глаз от блестящей трубки искусственной ноги одноклассницы. – Это… у тебя… протез? А можно потрогать?
   Маша озорно положила ногу на ногу, покачав протезом перед парнем. Он неуверенно коснулся холодного металла, зачарованно погладил рукой каркас и, подхватив под пятку, попробовал снять белоснежный кроссовок, но Маша тут же отдёрнула ногу.
   – Э-э, нет, Петь, мы так не договаривались, – остановила она одноклассника, заметив непонятное выражение на его лице.
   Тот снова стушевался, уставившись в пол. Краснея, он боком стал отодвигаться от скамейки в направлении своей группы.
   – Ну, я пошёл! – буркнул он уже издали и бегом направился к взиравшему на него в упор Виктору Сергеевичу.
   – Скор-рее, Селезнёв! – крикнул физрук, с негодованием налегая на звук «р». – Тебя все ждут!
   Маша проследила за его худощавой фигурой, торопливо занявшей позицию. Он почти сходу побежал преодолевать барьер. Легко перемахнув планку, подошёл к перекладине и начал делать упражнение, легко подтянувшись полтора десятка раз. Спрыгнув на пол, он отошёл в сторону и, снова встретившись с девушкой взглядом, расплылся в добродушной улыбке. Морозова изобразила аплодисменты. Это оказалось так приятно – оказать поддержку пусть малозначимую тому, кто в ней нуждается. Улыбка, пара одобрительных слов, кажется, ничего не стоят, но от этого так легко становится на душе! Словно жизнь новую начал. Главное – не стесняться делать добро. Маша помнила об этом ещё со времени своей поездки в Реут. Поискав глазами Армину, она обнаружила её сосредоточенно спускающуюся по канату. Без очков. Они слетели, упав на мягкий мат. Едва она успела коснуться пола, как Маша, растолкав девчонок, подняла очки, показав, что они в безопасности, и армянка, махнув рукой, побежала преодолевать перекладину.
   – Эй, инвалидка! Поаккуратней хромать можешь? – послышался недовольный голос Наташи, поднявшейся с мата и с негодованием уставившейся на Морозову. – Люди же вокруг!
   – Извини, если задела, – спокойно ответила девушка, мельком оглядев с ног до головы одноклассницу. – Не ушиблась, Наташ? Может, врача?
   – Себе зови! – огрызнулась та, крутясь, словно болонка, чтобы снять со своего фирменного спортивного костюма с тремя щёгольскими лампасами невидимые соринки.
   Маша, убедившись, что одноклассница в полном порядке, переключила своё внимание на Арминку, летящей походкой приближавшейся к Алевтине Павловне после прыжка. Едва физрук потянулась к журналу, чтобы сделать отметку Кароян о сданном зачёте, алюминиевая перекладина с громким звенящим стуком упала со стоек на пол. Девушка с испуганным лицом остановилась, как вкопанная, не дойдя пары шагов до преподавателя, а из группы одноклассниц донеслись гул и смешки.
   – Зацепила! – раздался радостный вопль Оли, которая несколько минут назад не смогла взять высоту и до сего момента, мрачная, стояла в сторонке.
   – Неправда! Я перепрыгнула! – вступила в спор Армина.
   – А факты говорят об обратном! – громко констатировала Наташа, решив после перенесённого унизительного падения отвязаться на растерянной девушке. – Неудивительно. Слепая. Перекладину не увидела. Прыжок не рассчитала. Всё объяснимо, – продолжила она, отгибая пальцы.
   – Ты, сама слепая! Не видела, разве? Я даже не коснулась планки…! Скажи, Маш! – негодовала черноволосая девушка.
   Она взяла у Морозовой свои очки и, торопливо надев их, вглядывалась в лица других учениц, ища поддержки. Те отворачивались от расстроенной одноклассницы, словно и не было её здесь.
   – Прости, Арминка, я не видела твой прыжок, – честно призналась Маша.
   – Вот видите, Алевтина Павловна, никто не видел, как она прыгала, а планка упала. Чудеса, да? – вмешалась всегда молчаливая Вика – невысокая замкнутая девочка, которая практически не имела подруг в классе, но очень хотела изменить этот «расклад».
   Физрук отложила журнал и, подняв обе руки вверх в успокаивающем жесте, уверенно проговорила:
   – Тише, девочки! Сейчас разберёмся. Я видела прыжок. Кароян планки не коснулась!
   Она направилась к барьеру и внимательно осмотрела упоры. Остальные подтянулись, окружив учителя.
   – А планку привидение сбросило? – негодовала Наташа с непонятной ненавистью.
   – Смотрите. Здесь упор качается, – заметила физрук, покачав рукой струбцину на стойке. – Наверно, планка держалась на краю, вибрировала и, в конце концов, упала.
   – Нечестно! Вы ей подсуживаете! – настаивала Оля. – Тогда и у меня тоже, «в конце концов – упала…»
   – Честно! Я не сбивала планку! – стараясь перекричать гул в зале, крикнула Армина.
   – А ты, Оля, ногой барьер сбила. Это все видели. – Решила внести ясность Маша. – А сейчас из зависти чушь городишь. Думаешь, обмануть получится?
   – Ты, Морозова, чего доказать хочешь? Армянка задела штангу, раз та упала. А когда упала – это не важно! – прошипела Наташа, подойдя совсем близко к Маше, словно желая закрыть от неё собой подругу.
   Её взгляд упал на правый кроссовок и титановую трубку, тускло блеснувшую из-под задравшейся штанины девушки.
   – О, ходулька! А я уж думала, что ты вылечилась за лето. В босоножках и в юбочке первого сентября, словно на своих двоих по лестнице бегала. – Продолжала одноклассница.
   Мария, смутившись, посмотрела на свой протез. Только сейчас поняла, что сегодня впервые одноклассники увидели её ногу без маскировки. Прежний протез, несмотря на все неудобства, действительно создавал видимость вполне живой ноги и под колготками был почти не заметен. Одеваясь в определённом стиле, она подсознательно старалась, чтобы окружающим не был заметен её дефект. Опасалась, что снова её начнут жалеть, как в те первые страшные дни, когда поняла, что навсегда осталась без ноги. И тростью в школе не пользовалась по этой же причине. Но новый протез, привезённый из Харькова, был настолько удобен, надёжен, давал такую уверенность при движении, какой девушка не чувствовала, пожалуй со дня своей травмы. Маша подчас не хотела его снимать и дома, стараясь подольше растянуть ощущение полноценной ноги, дававшее ни с чем несравнимую радость движения. Украинские инженеры отменно справились с задачей обеспечить функциональность изделия, но эстетика внешнего вида искусственных конечностей, о которой они так жарко спорили с Мишей, и которой девушка придавала такое большое значение, как решающему фактору социализации инвалида в обществе, была отодвинута ими на последний план. «Наверное, технологии в Израиле всё-таки значительно более продвинуты, чем в СССР. Не умеют наши повторить естественный цвет, форму, фактуру кожи тела», – подумала Маша, сделав непроизвольное движение, чтобы опустить штанину, закрыв свой протез, как показалось только что, так раздражавший всех.
   – Не лечится моя травма, Наташ. Как бы мне ни хотелось, чтобы всё сложилось по-другому. – Негромко, ответила Маша. – Ты, правда, круче выглядишь на своих ногах. Костюм модный… Фигура спортивная. Парням нравишься…. В жизни все пути открыты!
   При этих словах Наталья стала переминаться с ноги на ногу, опустила взгляд в пол, не зная, куда деть руки.
   – Всё, Маш! Замолчи! Я поняла, – нервно проговорила она. – Извини, сгоряча болтанула не то….Что мне сделать, чтобы ты простила меня?
   – Ничего. Впрочем, можешь! – Маша пристально посмотрела в глаза собеседнице, прочитав в них необъяснимый испуг. Затем проговорила так тихо, чтобы слышала только Наталья, – Завязывайте Арминку гнобить! Дайте девчонке закончить школу. А то, ведь не посмотрю, что одноклассницы…!
   – Ладно! – ответила та нехотя. – Пусть живёт. Ты …, если…
   – Девушки! Внимание! – перекрикивая гул возбуждённых голосов, воскликнула преподаватель. – В спорте есть правило: переигрывать, если есть сомнения в результатах. Готова принять прыжок снова у Кароян и у Оли Квасовой. Девушки отправляются на старт. У перекладины наблюдают Настя Селина и… Виктория Дробот.
   Гвалт быстро стих, и девушки, одобрительно кивая, разошлись по назначенным местам. Маша, взяв рукой предплечье Армины, что-то быстро проговорила ей, от чего напряжённое лицо девушки расплылось в улыбке. Первой на старт вышла Ольга, пристально глядя на перекладину и слегка переминаясь с ноги на ногу, словно считая, на каком шаге начинать прыжок. Начав разбег в полной тишине, она в три шага набрала приличную скорость, приближаясь к барьеру, и тут дверь раздевалки с грохотом ударилась о стену, выпуская Генку, как не в чём ни бывало, вытиравшему полотенцем мокрое после умывания лицо. Экзотический вид одноклассника привлёк внимание всех. Оли – тоже. Она повернула голову на звук и… через секунду уже бежала по матам, держа перед собой обеими руками длинную алюминиевую планку под зоологический гогот со стороны мужской популяции спортивного зала.
   После уроков Мария спешила. Выйдя из ворот школы, она, даже не заботясь о деликатности, прервала восторженные впечатления Армины, в деталях рассказывавшей о своей удачной пересдаче зачётного прыжка, и бегом устремилась домой.
   В бассейне было людно. Из мужской раздевалки и душевых выходили коротко постриженные молодые люди спортивного телосложения в одинаковых синих плавках. Они же заполнили зал бассейна, выстроившись в шеренгу вдоль его длинной стороны. Елена Борисовна, без труда перекрикивая громкий гул от мужских голосов и отрывистые команды их тренера, делала перекличку, терпеливо дожидаясь отклика каждой из девушек. Они отвлекались, то и дело, посматривая на стройных мускулистых юношей, бросающих ответные любопытные взгляды на пловчих-инвалидов. Их командир – лысоватый мужчина в рубашке с погонами лейтенанта, очевидно, тоже испытывал трудности, призывая своих подчинённых к порядку. Ребята по мере продвижения импровизированной шеренги-очереди, подходили к старту на первых четырёх дорожках, спускались в воду и, повинуясь короткой команде сержантов с секундомерами, сидящих на высоких судейских стульях, плыли дистанцию с шумом и брызгами, долетавшими даже до девушек.
   – Солдатики из РАУ [35 - РАУ – Ракетно-артиллерийское училище в Ростове-на-Дону. (Прим. Авт.)] спортподготовку сдают, – прокомментировала Юлия, так чтобы было слышно только соседкам.
   – А что? Крепкие парни, все как на подбор! Я бы не отказалась от свидания с вон тем, например, голубоглазеньким, – смеясь, громко сказала Оля, указывая костылём на паренька в конце шеренги.
   До этого, беззастенчиво разглядывавший группу девушек солдатик, заметив жест в его сторону, смутившись, отвернулся.
   – Бойся своих желаний, Оль! – отозвалась Таня. – Они имеют обыкновение сбываться.
   – Так, подруги! Хватит болтать! Давайте в воду, на разогрев, пять бассейнов! – Скомандовала Елена Борисовна.
   Девушки потянулись к лестнице. Хелена и Маша привычно спрыгнули в воду прямо с парапета, стараясь не задерживать остальных. Юля с Аней последовали их примеру и, заняв четыре дорожки, легко устремились выполнять упражнение наперегонки.
   – Bardzo ciepła wόda! [36 - Очень тёплая вода! (Польск.)] – восторженно крикнула Хелена, легко обгоняя подруг. – Pływałem szybko! [37 - Поплыли быстро! (Польск.)]
   – Давай, Маша, догоним эту негодницу! – шутливо позвала Юля, устремляясь вперёд.
   – Не отстаём! – откликнулась Морозова, призывно махнув Ане рукой.
   Девушки ровно, как на соревнованиях достигли края бассейна, нырнув, развернулись, чтобы плыть обратно. Через половину дистанции навстречу стали попадаться подруги, стартовавшие позже. Некоторые прижимались к верёвке с поплавками, стараясь не мешать скоростному заплыву. Маша нырнула вниз, пропустив над собой плывущую навстречу Лену. На четвёртом круге, достигнув старта практически одновременно, девушки, выбрались из воды и стали кружком у парапета, выжимая волосы и стараясь отдышаться. Илона на судейской табуретке одобрительно щёлкала секундомером, проставляя результаты в тетрадку Елены Борисовны.
   – Удивително ровно время! – проговорила она. – Вы сговорилис наверно. Юлиа, это не твоё время. Хэлена, ты что скажеш?
   – Илонка, ставь как есть, – тихо попросила Юля, дождавшись, когда другие не смогут её услышать. – Нам Анку вытягивать нужно. Скоро отборочный тур. Она должна участвовать и выйти в финал, понимаешь?
   – Понима-аю, – задумчиво ответила Митаускайте.
   – Только не заложи Борисовне, договорились? – тронула Юля подругу за предплечье.
   – До-го-вори-лис! – протянула девушка, поёжившись в своём корсете – Но это нечестно!
   – Нечестно будет, если девчонка из команды вылетит. Она же старается. – Добавила Юля. – Ну, не получается у неё ни кроль, ни брасс с одной рукой.
   – Да поняла я. Не скажу…, – отозвалась Илона. – Но придумать что-то нужно. Елена Борисова и так заметит очевидное. Может ей приспособить что-то на культю? Она же ей может двигать. Прикрепить протез такой с веслом от локтя. Может тогда быстрее получится?
   – Илонка, ты гений! – восхитилась Мария. – Мы придумаем Анютке спортивный протез! У меня есть идея. Девочки, давайте обсудим после занятий?
   Выйдя из здания бассейна, девушки направились в студенческую столовую на улице Мечникова в надежде посидеть за стаканчиком кофе с молоком. В это время поток посетителей студентов из РИСХМ [38 - Ростовский институт Сельскохозяйственного Машиностроения.] превращался в скромный ручеёк, подпитывавшийся лишь за счёт «вечерников». Девушки без труда нашли свободный столик, запаслись горячим кофе с молоком и тарелкой овсяного печенья. Аня растерянно вглядывалась в лица подруг. Обычно она избегала оказываться в центре внимания, да ещё обсуждать с подругами свой недостаток, на который она с раннего детства научилась не обращать внимания.
   – Девочки! Может, не надо ничего придумывать? – взмолилась она. – Я и так плавать умею. А протез…. Никогда не могла к ним привыкнуть. Тяжело. Руку натирает, потом плечо болит. Боюсь, зря потратите время, а я не смогу им пользоваться.
   Заметив испуг во взгляде девушки, Маша решила немного отвлечь её и в красках рассказала о недавних собственных находках в Харьковском Институте Протезирования и протезостроения. На страничке из школьной тетради она сделала несколько быстрых набросков протеза для Аниной руки, как она себе его представляла. Илона долго рассматривала рисунки, потом добавила несколько ремарок, обозначив схему кинематики плечевого сустава так, чтобы девушка имела возможность двигать рукой без ограничений амплитуды, что важно для плавания. В качестве иллюстраций своих доводов, она в деталях нарисовала кости скелета человека, составляющие плечевой сустав, мышцы, сухожилия. Получилась иллюстрация, как из атласа по анатомии.
   – Как здорово в нашем маленьком проекте получить экспертное мнение будущего врача! – искренне восхитилась Мария глубокими знаниями подруги.
   – Знаешь, Маша, – размеренно проговорила Илона, сосредоточенно добавляя мельчайшие штрихи к рисункам, – будет лучше, если мы не станем тратит время на эмоции, а сосредоточимся на проекте непосредственно. Нам ещё очен много сделат надо дел, чтобы помоч Анне. Например, кто-то уже знает, из чего это изготовит, чтобы прочно и не тяжело было действоват таким протезом?
   Девушки включились в обсуждение деталей. Импровизированное производственное совещание рисковало затянуться, и Маша, пообещав подругам непременно найти решение на досуге, поспешила на Почтамт, пока не закрылся отдел выдачи посылок.
   «Мария Морозова» – аккуратно вывела девушка на желтоватом бланке своё имя и коротким росчерком расписалась на уведомлении. Дородная сотрудница почтамта в поношенном синем халате неторопливо сличила паспортные данные в бланке с предъявленным документом. Потом долго всматривалась в фотографию и, наконец, подняла усталый взгляд на посетительницу. Маша еле заметно улыбнулась и скосила глаза на очередь скопившихся за ней людей. Поняв намёк, работница плавно переместилась в соседнее помещение и вскоре вернулась с большим толстым конвертом, испещрённым разноцветными штампами и обклеенным яркими марками. Взяв увесистый пакет в руки, девушка прочитала обратный адрес, аккуратно выведенный крупным ученическим почерком: 36—4, Via Tiziano Vecellio, Torino, Italia. Сомнения в имени отправителя тут же рассеялись, а сердце отчего-то учащённо забилось.

Добрые дела

   Нельзя сказать, что утро для меня было добрым, несмотря на то, что так утверждал папа, заглянув проверить, не проспал ли я школу. Нет, не проспал. За час до подъема я точно знал, что ровно через час нужно вставать. Поэтому: зарядка, умыться, позавтракать… очки и закапать атропин в глаз. Нет, кажется, вчера Анна Петровна сказала, что закапывать лекарство не нужно. Но окружающая среда через правое стекло очков всё время «плыла», едва останавливаясь при содействии левого глаза. Я понимал, что нужны очки с другими линзами, которые мне обещала заказать мама Маши. Но что сегодня делать? Вернуть всё как было парой капель атропина? Или попробовать сегодня жить без очков, к которым за несколько месяцев привык? Чётких инструкций об этом вчера мне никто не дал. А вдруг самовольным решением я испорчу результаты лечения? Я набрал номер в надежде, что Маша поможет ответить на этот вопрос. Но на том конце трубку никто не взял. Был ещё номер рабочего телефона на визитке Анны Петровны, сбережённой с нашей первой встречи в Кабардинке. Мужской голос сообщил, что я попал в Отделение клинической офтальмологии мединститута. Я попросил пригласить к телефону Морозову Анну Петровну. Ответили, что она на консилиуме, освободится через час-полтора… Тупик. Решение я всё-таки принял, сняв очки. Ну, могли же они, в конце концов, случайно разбиться?
   Стрелка уже подбиралась к девяти, когда я с громоздким свёртком под мышкой позвонил в знакомую дверь квартиры на Пушкинской улице. Оксана встретила меня с приветливой улыбкой.
   – Заходи, Влад! Привет! Ты сегодня без очков?
   – Ага! Разбились.
   – Так надо новые заказать! Ты хоть видишь без них что-то?
   – Почти. Да. Уже заказаны. – Смешал я последовательность ответов, как нередко делал и раньше. – На, вот, твои «ходики».
   – Да, ладно! Неужели работают? – изумилась девушка, попытавшись взять свёрток одной рукой.
   – Мне всю ночь спать не давали, – скрывая распирающую меня гордость, пробурчал я, распаковывая свёрток сам, опасаясь уронить драгоценный раритет.
   Оксана, вся светящаяся от возбуждения, сдёрнула со стены в зале картину с каким-то скучным акварельным яблоком у пустого стакана, указав гвоздь, на который я тут же водрузил деревянный домик. Осторожно распутал цепочку и снова взвёл успевшую опуститься за ночь примерно на треть гирьку. Раздалось мерное ясное тиканье, как только я качнул маятник (дома чуть подкрутил регулировочное колёсико на нём, памятуя о пяти минутах отставания за ночь). Восторженная девушка энергично притянула меня здоровой рукой за шею, целуя. Я понял, что она меня простила за вчерашние глупости, прижал её к себе, чувствуя под толстым свитером жесткий гипсовый кокон и автоматически, в который раз пересчитав языком кристаллики её брекетов.
   – Как здорово, Владик! – наконец произнесла она, отдышавшись. – Мама обрадуется, что бабушкины часы снова идут! Пошли, я тебя кофе угощу.
   Ловко управляясь одной рукой, она запустила кофе-машину, подставив две маленькие чашечки под трубки для «каппучино». Некоторое время мы молчали, наслаждаясь ароматным напитком.
   – Ну что, готов? Нам сегодня нужно заехать на Горького, забрать Толика и успеть в ПОК до одиннадцати часов. Я у Людмилы Юрьевны узнавала. Желательно, чтобы главный специалист присутствовал при примерке протезов. – Деловито сообщила девушка краткое содержание нашего плана на день.
   – Хорошо, Оксан, поехали, – с готовностью согласился я, вставая.
   Мы вышли из подъезда и дворами и закоулками пробрались на улицу Горького.
   – Как ты находишь здесь дорогу? – поинтересовался я, старательно обходя кучи мусора, которым были завалены тротуары перед полуразрушенными саманными и деревянными хатами, источавшими запах запустения и немытых человеческих тел.
   – Да, вечерами здесь неуютно. Я обычно по Пушкинской домой хожу.
   – Развалюхам этим, должно быть, лет сто пятьдесят, – предположил я, заглядывая в грязное окно одного из них, где изо всех сил пыталась светить тусклая лампочка под низким потолком.
   – Я читала в книжке по истории Ростова, что в этих окрестностях в девятнадцатом веке проживали рабочие и торговцы с Сенной улицы, которая сейчас носит имя Максима Горького. Здесь была окраина Ростова и рынок. Торговали лошадьми, сбруей, сёдлами и сеном, зерном, в общем, что они там едят. А на улице Сенной что-то типа района борделей было на любой вкус и карман. Полиция устраивала здесь облавы, поскольку и ростовские воры тоже не гнушались сюда заглядывать. Город разрастался, и вскоре улица с сомнительной славой оказалась почти в его центре. Власти города переименовали её в 1885 году в улицу имени Тургенева, но почитатели таланта великого писателя возмутились, посчитав кощунственным ставить это имя на публичных домах. И через десять лет улице вернули прежнее название. Позже, в 1913 году, к трёхсотлетию императорского Дома Романовых её назвали Романовская. И снова – неудачно, по той же причине. Перед самой февральской революцией улица опять стала называться Сенной. И только, когда Советская власть расправилась с проституцией, и публичные дома были закрыты, в 1936 году умер писатель Алексей Максимович Горький, его имя увековечили в названии этой улицы.
   – Интересный рассказ, Оксан! Я бы тоже почитал твою книжку.
   – Не моя она, к сожалению, – ответила одноклассница. – Это из тех книг, что цензурой запрещены были. Стали разбирать спецхранилище в городской библиотеке, интересную «находку» дали почитать маме. А она – мне.
   Беседуя, мы незаметно прошли несколько кварталов.
   – Рука мёрзнет. Давай на трамвае подъедем, – попросила Оксана, когда мы подошли к остановке на Чехова.
   – Давай, – с готовностью согласился я, недоумевая, почему мы до сих пор не едем к Толику в тёплом удобном такси.
   Анатолий ждал нас. Я удивился тому, что парень в инвалидном кресле может выглядеть так элегантно. В классическом костюме, отутюженных стрелочками брюках, аккуратно подвёрнутых ниже колен, белоснежной рубашке, за расстёгнутым воротом которой виднелась тельняшка, как дань недавнему героическому прошлому, десантник походил на молодого английского джентльмена. Мужественное, слегка небритое лицо парня озаряла открытая улыбка. Здороваясь, Анатолий протянул мне руку, и я осторожно пожал сильную ладонь со шрамами. Я понял, что он готовился к приходу Оксаны. Девушка, не меньше моего удивилась разительным переменам в образе своего друга.
   – Толик, ты неотразим! – воскликнула она, едва увидев парня. – Такой видный молодой человек!
   Я увидел, как приветливая улыбка сошла с лица десантника, едва он рассмотрел свою знакомую.
   – Саночка, что случилось? – встревожился он, энергично подкатив своё кресло ближе, осматривая и трогая неподвижную руку девушки под повязкой.
   Странное уменьшительно-ласкательное прозвище, прозвучавшее из его уст, как-то не клеилось ко всегда уверенной в себе Чаренцевой. На лице одноклассницы промелькнула тень, но в следующий момент она снова улыбнулась, позволив ему обнять себя. Толик бережно взял её ладошку своей ручищей, оглядывая девушку со всех сторон.
   – Вывихнула руку на тренировке. Не обращай внимания, Толь! – с показной беззаботностью поспешила сменить тему Оксана.
   – Точно – не опасно? Перелома нет? – продолжал тревожиться десантник.
   – Я же говорю, ничего страшного! – повторила она. – Если готов, поехали. Я схожу, такси найду, а вы с Владом выходите на улицу.
   – Постой. Не нужно такси. Нам сегодня Макар Серафимович помочь согласился.
   Девушка с удивлённым видом выглянула на улицу, но Анатолий, протиснувшись в дверь, первым выехал на своём кресле во двор, где возле видавшего виды зелёного джипа ГАЗ-69 уже ждал, переминаясь с ноги на ногу, пожилой грузный мужчина в шофёрской кожанке, армейских шароварах и кирзовых сапогах. Ворота на улицу были распахнуты. Открыв заднюю дверцу своей машины, дядя Макар помог Толику перебраться на сиденье, потом сложил его кресло и деловито затолкал его в тесное багажное отделение. Захлопнув заднюю дверку с закреплённым на ней запасным колесом, он ловко закрепил полог тента застёжками вдоль борта. Мы заняли места, Оксана – с Толиком, я – рядом с водителем. Шофёр, не проронив ни слова, завёл мотор и рывком тронул ГАЗик с места, привычно протиснув его через узкую арку, и лихо притормозил на улице. Пока он закрывал ворота, Анатолий шёпотом поведал нам, что Макар Серафимович после контузии на войне, не может говорить, но всё слышит, и вообще – очень добрый человек. Я впервые ехал на таком автомобиле, и, несмотря на очевидный профессионализм водителя, очень аккуратно и плавно управлявшего своим «козликом», быстро понял, почему в народе эту машину называют именно так. Я крепко держался за холодную железную скобу на щитке приборов, но всё равно совершал вертикальные колебания, касаясь макушкой брезентовой крыши при каждом попадании колеса в ямку либо переезде через трамвайные рельсы. Скорость джипа, судя по круглому спидометру, не превышала при этом 60 км/час. Обернувшись, я пожалел, что не могу никак помочь однокласснице удерживаться на месте. Оксана побелевшими от напряжения пальцами держалась за поручень на спинке водительского сиденья, но всё равно энергично подпрыгивала в такт жестким движениям кузова. Анатолий, приобняв её, старался удержать девушку, чтобы она не ударилась головой или забинтованной рукой о жёсткую дугу кабины. Стоит ли говорить, как мы обрадовались, когда машина, перепрыгнув бордюр, громко заскрипела тормозами и остановилась у заднего подъезда Протезно-Ортопедического комбината.
   – Спасибо, Макар Серафимович! Ваш «газик» – такой надёжный. Сразу виден профессионализм хозяина! – громко поблагодарил водителя Анатолий.
   Едва довольный дядя Макар отстегнул тент от заднего борта, я извлёк и разложил перед правой дверцей кресло, придерживая, пока парень в него перебирался.
   – Спасибо! – глухо буркнул он, не поднимая головы.
   «Должно быть, стесняется, что не всё может делать самостоятельно», – решил я.
   Наша маленькая процессия проследовала через коридор в кабинет Людмилы Юрьевны. На этот раз, немногочисленные пациенты почтительно расступались, сбитые с толку официозным «прикидом» и парой боевых медалей на лацкане пиджака молодого «афганца». Игорь Вениаминович стоял за спиной заведующей, что-то показывая ей в ворохе документов, которыми был завален весь стол. Оба они едва подняли взгляды, когда мы зашли, заставив громко заскрипеть старый паркет. Но, как только заведующая увидела в руках Оксаны квитанцию из кассы об окончательной оплате заказа, на лице её мгновенно отобразилось узнавание, и фейерверк ценных указаний привёл в движение главного технического специалиста, который тут же оказался за спиной Анатолия и покатил его кресло обратно в коридор. Мы прошли следом. В таинственный Технический отдел, расположившийся в высоком цокольном этаже учреждения, вела обычная лестница с перилами и грузовой лифт с забранными «рабицей» стенками шахты. Обежав по лестнице неторопливо спускающихся в лифте Толика и Игоря Вениаминовича, мы с Оксаной встретили их у выхода в длинное подземелье, освещённое люминесцентными лампами. Здесь был гардероб и несколько низеньких лавочек, совсем, как в подвале нашей школы. На стенах – какие-то расписания и несколько плакатов с достижениями трудящихся под мудрым руководством КПСС в очередную пятилетку. Пока десантник переодевался в спортивные шорты и футболку, Игорь Вениаминович скрылся за одной из дверей, и через несколько минут вернулся с парой протезов ног с креплениями на бёдра. Я тут же начал подсознательно сравнивать эти изделия с тем, который недавно видел на Маше. Получалось – тот, который ей сделали в Харькове, очень походил внешне на эти. Я помог подержать один, оказавшийся весьма увесистым, пока техник помогал десантнику освоить непривычный процесс надевания изделия. Было заметно, как Толик, сидя в своём кресле, внутренне напрягся и сжал зубы, когда культя левой ноги погрузилась в гильзу. Всё время, пока сотрудник подробно показывал ему, как кожаными ремнями зафиксировать на бедре крепление, Оксана, присев, крепко держала своего друга за локоть, что-то нашёптывая на ухо. Когда обе ноги оказались одетыми в новенькие, пахнущие кожей и клеем протезы, Игорь Вениаминович покатил кресло с десантником дальше.
   Просторное помещение тренировочного зала находилось за дальней дверью коридора. Больше всего внутреннее убранство напоминало спортзал с размеченными белыми полосами зонами на крашеном дощатом полу. Две длинные дорожки-подиумы, ограниченные с обеих сторон перекладинами-поручнями, шведская стенка с рукоятками для подтягиваний, несколько тренажёров, на которых пациенты тренировали различные группы мышц рук и ног. Чугунные противовесы звонко хлопали в такт ритмичным движениям занимающихся людей. Был даже теннисный стол, за которым мальчик лет десяти ракеткой, зажатой в искусственной ладони, увлечённо отбивал шарик, посылаемый его партнёршей – молодой медсестрой в коротком медицинском халате. Игорь Вениаминович помог десантнику выбраться из кресла, которое он подвёз вплотную к дорожке-подиуму. Мы с ним вдвоём помогли парню забраться на маленькое возвышение, и он тут же опёрся о поручни локтями, как гимнаст, собравшийся выжать стойку на руках, рискуя соскользнуть пластмассовой ладонью с круглой перекладины. Ступни протезов, обутых в кеды, повисли в нескольких сантиметрах от поверхности дорожки. Я заметил, как до дрожи напряглись мышцы его рук. Оксана заворожено смотрела, как её друг силится оттянуть момент, когда придётся сделать свой первый после ранения самый трудный шаг.
   – Толик, сделай это! – невольно воскликнула она дрогнувшим голосом.
   Парень обернулся, взглянув на девушку, и слегка согнув руки в локтях, стал обеими ногами на дорожку. Невозможно было увидеть отражения боли на лишённой возможности мимики обожжённой части лица. Лишь расширившиеся зрачки десантника выдавали то, что он сейчас чувствует.
   – Оксана, пожалуйста, принеси мне воды! – прорычал он сквозь сжатые зубы.
   Чаренцева стушевалась, не зная как реагировать на просьбу, прозвучавшую жёстко, словно приказ. Гневно сверкнув глазами, она развернулась и, не проронив ни слова, выскочила из зала. Я смотрел, как Анатолий с тихим стоном медленно перенёс тяжесть тела на правую ногу, сделав левой маленький шаг вперед. Его бицепсы вздулись под футболкой, мгновенно пропитавшейся по́том. Перед следующим шагом он долго не мог отдышаться, наконец, передвинул правую ногу на длину ступни и стал на неё, сдержав стон. Я шагнул за ним, готовый поддержать парня. Игорь Вениаминович что-то говорил ему, но я не понимал слов. Боль этого мужественного человека на секунду стала моей. Яркой вспышкой обожгло воспоминание о недавнем знакомстве с Дашей в тренировочном зале Харьковского института-клиники. Я автоматически посмотрел на доски дорожки-подиума, и, не увидев на них мокрых капель, поднял взгляд на лицо парня. Он улыбался! Вернее, смеялись его глаза на напряжённом, словно высеченном из камня лице. Его губы шевелились. Показалось, что он снова говорит мне: «Не дрожи, парень! Теперь не страшно! Война далеко».
   – Теперь всё получится, парень! Будем жить! – оказывается, проговорил он мне, делая следующий шаг.
   Потом ещё один. И ещё… Победная улыбка озарила левую сторону его лица. С гордо поднятой головой десантник дошёл до конца дорожки-подиума и рывком развернулся, перехватив руками перекладины, направился в обратном направлении. Оксана, запыхавшись, вбежала в зал с запотевшей бутылкой «Нарзана» в руке, но поражённая его одухотворённым лицом, застыла в шаге от брусьев.
   – Оксанка, теперь всё будет хорошо! – воскликнул Толик, заметив опешившую девушку.
   Остановившись, протянул руку и ловко зажал протезом бутылку, прислонил горлышко к торчащей гайке крепления стойки. Затем коротким ударом ребром ладони правой руки сбил крышку и жадно пил шипящую минералку, стекающую по уголкам рта на футболку.
   Девушка ласково убрала взмокшие волосы с его высокого лба и, едва он опустил бутылку, неуловимым движением руки повернула голову парня, быстро поцеловав его в губы. Десантник застыл, ошеломлённо глядя на Чаренцеву. Потом прошептал: «Не надо так, Оксана!» Я отвёл взгляд, заметив, что и Игорь Вениаминович тоже сделал вид, что внимательно рассматривает крепление шведской стенки в противоположной части зала.
   Обратно мы ехали, оживлённо разговаривая на повышенной громкости. Нет, не потому, что старались друг друга перекричать, просто мотор работал громко. Наоборот, радовались, что у Анатолия получилось стать на ноги и сделать, пусть несколько десятков шагов, но самому, без посторонней помощи. Переодевшись в свой щегольской костюм, он ни за что не захотел снимать протезы, неторопливо прокатившись в них на своём кресле через всё учреждение до машины, сам нажал и потянул никелированный серп ручки, открыв заднюю дверцу, забрался в УАЗик и, довольный, тщательно разгладил невидимые складки брюк на коленях. Я понял: парень наслаждался каждым новым движением, прикосновением, ставшим доступными ему с новыми протезами после многих месяцев боли и вынужденной неподвижности, прошедших с момента того страшного взрыва на военном аэродроме в Афганистане.
   Анатолию предстояли многие дни, может быть месяцы изнурительных тренировок, прежде чем он снова сможет стоять на ногах и ходить, как другие люди. Но в этот день, когда он смог сделать свой первый самый трудный шаг, я испытал какое-то новое чувство собственной причастности, как будто сам помог ему в этом, а не Чаренцева, благодаря энтузиазму и деньгам которой, этот день стал таким. Провожая Оксану домой, я видел, как изменилось её настроение. Летящая походка, гордо поднятая голова, мечтательная улыбка на лице, наполненные искренней радостью за своего друга детства реплики и воспоминания – какие ещё нужны признаки, чтобы распознать, что девушка счастлива? Мы тепло попрощались на пороге её квартиры, договорившись и дальше помогать Анатолию. Но что-то неуловимое произошло между нами. Исчезла та немного навязчивая и пленительная мягкость, с помощью которой одноклассница, как мне казалось, хотела привязать меня к себе.
   Дома я долго не мог уснуть. Вспомнился разговор с Семёном в краеведческом музее Винницы, ставший тогда для меня полной неожиданностью. В какой-то момент показалось, что всё понемногу становится на свои места. Или в полудрёме я разложил всё факты по полочкам так, чтобы прояснить для себя окончательно, что значат для меня отношения с Оксаной и исключить любое влияние их на нашу с Машей дружбу. С каким-то непонятным облегчением от проведённого анализа своих умозаключений и мыслями о Маше я, наконец, заснул.

Школа. Практика. Завод

   Несмотря на все юношеские переживания и эмоции, учёба занимала всё большее место и время в нашей жизни. Я чувствовал, что прямо сейчас формируется основа, фундамент будущей взрослости. Вместе со своими друзьями я стал более серьёзно относиться к выполнению школьных заданий, стремился сам разобраться в каждой изучаемой теме и практически перестал прибегать к списыванию и шпаргалкам, как средствам получить высокую, но формальную оценку своих знаний. Мой выбор давно был однозначным – после школы учиться дальше. И перспектива поступать в институт не казалась такой уж призрачной и далёкой. Склоняясь к получению специальности инженера, я проштудировал свежий «Справочник для поступающих в ВУЗы». Среди названий специальностей, я искал такую формулировку, которая подразумевала бы конструирование автомобилей. Ростовский Институт Сельскохозяйственного Машиностроения готовил кадры для завода Ростсельмаш и обучал будущих создателей сельхозтехники. Но комбайны с их утилитарным дизайном, застывшим на рубеже сороковых годов, не были в сфере моих интересов. В Ростовском Государственном Университете физико-математический факультет предполагал скорее научную, академическую деятельность после его окончания. В тот момент я не знал, что выпускников «физмата» охотно брали на работу в конструкторские бюро, связанные с производством различного рода военной техники. В моём городе с таким дипломом можно было бы работать на Ростовском вертолетном заводе или Заводе приборов точного машиностроения (что в переводе с военного языка означало – системы наведения для боевой техники различного назначения). Но меня манил яркий и разнообразный мир автомобилей. Ближе к теме были Харьковский Автодорожный институт (ХАДИ), Московский (МАДИ), Ленинградский Институт Автомобильного транспорта и Московский Автомеханический институт. Да, ещё Московское Высшее техническое училище им. Н. Баумана. Но там уже учился Михаил Морозов. В моём дальнейшем выборе из этой серии наименований я после некоторых колебаний вычеркнул названия, содержащие слово «дороги», хоть город, подаривший мне недавно замечательную встречу с любимой девушкой, чем-то неуловимо манил. Затем, сравнил по карте расстояния между Москвой и Ростовом и между Ленинградом и Ростовом. Представив себя студентом, спешившим после сессии домой на короткие каникулы, я бы с меньшей охотой согласился почти двое суток из них провести в поезде из Северной столицы и столько же времени ещё ехать обратно. Между оставшимися двумя высшими учебными заведениями (надо же, как гротескно звучит слово «заведение» в сочетании с серьёзными понятиями: образование, обучение, академические знания) мне предстояло сделать непростой выбор. Очень хотел учиться и там и там, или хотя бы либо там, либо там. Завидовал Мишке, хоть и не понимал его выбора и тайного смысла «физико-математического» факультета. Прочитав описания обоих ВУЗов и интересующих меня факультетов, я отметил одинаковый набор вступительных экзаменов и примерно равный проходной балл (с учётом аттестата о среднем образовании). Оба ВУЗа предоставляли иногородним студентам благоустроенные общежития. А «Бауманка» – ещё и военную кафедру, обучение на которой давало отсрочку от службы в Армии до окончания обучения и получения диплома. Я прекрасно осознавал, что цена ошибки на вступительных экзаменах – уже не просто оценка в дневнике. Не поступить в ВУЗ сразу после школы может оказаться крайне неблагоприятной перспективой для меня на ниве получения высшего образования. С учетом двух лет службы в Советской Армии следующая попытка могла бы состояться года через четыре, за которые большая часть знаний, полученных в школе, неизбежно была бы забыта. Выбрав профильные предметы, по которым нужно было сдавать экзамены, я не без участия родителей пошёл на вечерние курсы по подготовке к поступлению в ВУЗ. Такие занятия проводил для всех желающих Ростовский инженерно-строительный институт, видимо с целью, привлечь «сообразительных парней» из школ в будущие строители. Платно, конечно. И занимали эти курсы значительную часть дня после занятий в школе три раза в неделю. Зато, они стали для меня первым экзаменом самостоятельности, первым осознанным выбором между сиюминутным «хочу» и «надо» для достижения действительно важной цели в жизни.
   На эти занятия я ездил с большим энтузиазмом ещё и потому, что это было новым для меня погружением в атмосферу другой, студенческой жизни с настоящими институтскими преподавателями, которые читали лекции и требовали от нас ответов на зачётах, как с реальных студентов. В то же время, никто не принуждал нас сидеть на этих лекциях, в отличие от школьных уроков, обязательных для посещения с первого класса. Как я там узнал, студентов также никто не заставляет слушать лекции и сдавать зачеты. Всё просто: хочешь учиться – учись, не хочешь учиться – гуляй. Этакая система пьянящей свободы после десятка лет школьного «принуждения». В нашей группе из пятидесяти желающих попробовать стать студентами и собравшихся на первые лекции, к концу второй недели обучения сидели едва ли человек двадцать. Я честно записывал всё, что говорили преподаватели, не жалея 96-листовых тетрадей. Когда стрелка часов приближалась к девяти вечера – начинал «клевать носом», но заставлял себя дослушать и дописать тему, чтобы позже в ней разобраться, потому что мозги к этому часу «перегревались» и отказывались нормально думать. Сам того не ожидая, я выработал в себе сопротивляемость таким понятиям, как «лень» и «больше не могу» – главным врагам студентов. И позже, когда уже учился в ВУЗе, с непониманием расставался с однокурсниками, которые не смогли противостоять учебной нагрузке в первый год, и были отчислены за неуспеваемость.
   Со мной на эти курсы поступил Валерка, умудряясь ещё заниматься своей вольной борьбой по четвергам и субботам. В эти дни я его «прикрывал» на лекциях, на которые он просто физически не успевал после спорта доехать из другого конца города. На перерыве мы с ним оставались на «галёрке» аудитории, и он переписывал из моей тетради пропущенные темы.
   Однажды в школе на контрольной работе по математике я применил способ решения задания, почерпнутый из той тетрадки. «ПМ» со своей характерной улыбкой разобрал моё нетривиальное решение как альтернативу правильному. Он сказал, что «юноша, взявший в восьмом классе в руки учебник под редакцией М. И. Сканави – забегает вперёд, подменяя классическую алгебру высшей математикой. Но если не жалко свой мозг, пожалуйста, засоряйте его тем, что может и не пригодиться в вашей жизни». Я не был согласен с такой формулировкой и на перемене с жаром доказывал ребятам, что знания не могут быть лишними и рано или поздно пригодятся в какой-либо ситуации. Ну, например, при поступлении и учёбе в ВУЗе. Оксана не разделила мой энтузиазм, но лишь потому, что не очень доверяла знаниям по математике, поскольку не понимала, как можно применить их в журналистике или психологии. Эти специальности её интересовали больше в качестве направления обучения после школы. Очевидные успехи Чаренцевой в литературе уже стали «притчей во языцех» у всей школы. А сочинения её участвовали в городском конкурсе и даже заняли одно из призовых мест. Где-то в глубине души я даже гордился успехами одноклассницы. Она же никак не изменила своего отношения в общении с нами. Слава на неё не оказывала никакого воздействия, в отличие от нашего комсорга-зазнайки Юлии, крайне ревностно реагировавшей на достижения новой одноклассницы. Я иногда задумывался, смог бы также спокойно вести себя, если бы имел какие-то очевидные успехи, преимущества перед другими? И не всегда в моём мозгу рождался утвердительный ответ.
   Иногда наш класс, как и другие старшие классы, привлекали вместо уроков по труду для работы по благоустройству только что построенного Межшкольного Учебно-производственного комбината. Новое здание с большими окнами было построено на месте старой овощебазы, на задворках трамвайного депо. Примерно год назад мы с классом ходили туда очищать заброшенные подвалы овощехранилища от мусора, гнилой картошки вперемежку с трупиками крыс. Зато, сейчас мы заходили в чистые просторные помещения, пахнущие краской, в которые уже завезли и устанавливали сложные токарные, сверлильные и фрезерные станки, такие же, как на настоящем заводе. Учебные классы, каждый по своему профилю, оборудовали наглядными пособиями по электротехнике, обработке металлов, деревообработке, автоделу, швейному и обувному производству. Стоит ли говорить, как нам – мальчишкам было интересно изучать образцы и принципы работы техники, чувствуя себя причастными к настоящей промышленности нашей огромной страны. Мы с нетерпением ждали, когда же, наконец, начнём ходить в этот новый МУПК вместо уроков труда. В нашей школе даже расписание вывесили очередности обучения классов, только… без указания дат. Но, какие-то загадочные обстоятельства то и дело мешали началу нашей трудовой деятельности. Мы – пацаны, чуть ли не к директору ходили узнавать, когда же займёмся настоящим делом?
   Настоящее дело не заставило себя ждать. Вскоре наш преподаватель труда сообщил, что школе удалось заключить договор с заводом «Электроинструмент», в соответствии с которым до конца учебного года желающие смогут вместо уроков один день в неделю работать на настоящем конвейере наравне с взрослыми рабочими. А деньги за работу будут использованы для завершения оборудования УПК. Тогда в следующем году появится возможность всем в нём заниматься.
   Я оценил степень доверия руководства школы и завода к нам – школьникам, как к уже взрослым, сознательным и ответственным людям. Это же практически то, о чём мы фантазировали недавно с Оксаной, но в гораздо бόльших масштабах, и самое главное – совершенно реально. Для меня и одноклассников это открывало массу возможностей: обучиться одной или нескольким специальностям под руководством опытных профессионалов, почувствовать, что такое работать на заводе, как взрослые граждане. И может быть, самое главное – осознавать, что делаешь что-то важное для других. И это – не только электродрели, но и возможность всем нам, а так же младшим школьникам заниматься в новом, отлично оборудованном современном учебно-техническом центре и получить настоящие рабочие специальности, подтвержденные настоящими сертификатами вместе с аттестатом. Понятное дело, что от такого предложения только круглый дурак отказался бы. Потому, когда Евгений задал преподавателю вопрос о том, можно ли почитать Договор и сколько же денег будет зарабатывать каждый из одноклассников, и нельзя ли часть их получать наличными, на него с удивлением посмотрели практически все, пытаясь найти внешние признаки его умственного повреждения.
   – Ну, ты гнилой, Женька! Сядь, не позорься! – крикнул с места Валера.
   – Как ты, комсомолец, отличник, можешь думать о деньгах, словно частник какой-то? – негодовала комсорг Юлия. – Где твоя сознательность?!
   Шум в классе ещё долго не утихал. Даже преподаватель принял в ней участие, сказав, что каждый имеет право знать ответы на любые возникающие вопросы. Он сказал, что каждый согласившийся работать, в соответствии с КЗоТ сможет ознакомиться с временным трудовым соглашением, чтобы подписать его. Также придётся прослушать курс по технике безопасности. Но это никого не испугало. Наоборот, всё, что было связано с новым проектом, вызывало теперь у каждого из нас прилив энтузиазма. Оказалось, что рабочих вакансий учеников слесарей-сборщиков на всех не хватает, поэтому, среди желающих будут проведены учебные занятия, на которых специалисты завода выберут лучших, кто успешно справится с заданиями и сможет работать на протяжении смены на рабочих местах. Примерно за месяц до Нового года мы начали ездить на завод на эти тестовые занятия. Сначала всем классом, потому что, каждый из получивших паспорт захотел попробовать себя в деле.
   Оксанка очень переживала, что ей не разрешат работать из-за недавней травмы. Едва врачи разрешили снять гипсовый лубок, она стала тренировать руку. Но пока ещё вынуждена была носить перевязь, оберегая плечо. На собеседовании с представителем «Электроинструмента» девушка сказала, что она – левша, а через неделю, когда придёт время, выходить на работу, и вовсе сможет полноценно действовать обеими руками. Мне же предложили пройти дополнительную проверку у окулиста в кабинете предрейсового осмотра водителей завода. Пометка врача напротив моей фамилии в целом повторяла смысл прежних отметок в медицинской карточке из Военкомата. Смысл её сводился к ограниченной годности меня к работе, требующей остроты зрения, что означало, возможность работы для меня только в специализированном цехе сборки проводов и выключателей, в котором работали слепые и слабовидящие работники. Другими словами, моя мечта поработать на настоящем конвейере обрушилась практически сразу. Я усиленно думал, как скрыть от одноклассников такой удар по моим амбициям. Мы собрались после собеседования и инструктажа по технике безопасности в скверике перед проходной завода. На импровизированных стендах, огораживающих несколько скамеек, были размещены плакаты, напоминающие сотрудникам, что не следует опаздывать на работу, находиться на рабочем месте нетрезвым, а выходя с завода, выносить через проходную украденные изделия и материалы. Видимо, в связи с последним предупреждением, за всеми выходящими внимательно следил гипсовый Вождь мирового пролетариата, на всякий случай, выполненный скульптором в масштабе, внушающем уважение человеку нормального роста и телосложения. Все с нетерпением ждали руководителя. Ощутимый мороз на улице пробирал под одеждой, заставляя нас выбирать, стучать ли зубами, стоя на месте, либо активно двигаться в условиях ограниченного полем зрения Ленина пространства. Большинство из нас склонялись ко второму, из-за чего весь скверик вскоре стал напоминать окрестности муравейника.
   Преподаватель, наконец, появился, выдав каждому из нас индивидуальный пропуск, в котором значился номер цеха и время входа и выхода через проходную. К пропуску прилагался табель – расписание рабочих дней до Новогодних праздников. Для каждого из нас всё это было в новинку, и некоторые тут же начали спорить друг с другом, кому досталась более важная и интересная работа. Я многозначительно хранил молчание относительно своего участка, но понимал, что долго скрывать место моей деятельности не получится. Провожая Оксану, я поделился с ней своей проблемой. Она долго смотрела на меня с непонятным выражением на лице, потом вытащила свой пропуск, на котором значился специализированный цех №5. Картонный жетон наискосок пересекала красная полоса.
   – Знаешь, что это за цех? – пробормотала она, едва скрывая скептическую ухмылку.
   – Нет. – Ответил я. – А почему – красная полоса? На моём такой нет.
   – Это цех, где работают инвалиды.
   – Оп-паньки! Вот это номер! Как тебе это удалось? – воскликнул я, едва сдерживаясь, скорее от облегчения, чем сочувствия девушке. – Так ты у нас, значит – с ограниченными возможностями?
   – Молчи! – сказала глухо одноклассница, пошевелив правой рукой в бандаже. – Ситуация тупая. Как я ни старалась убедить их, что вполне могу уже двумя руками управляться, они – ни в какую. Но, есть идея!
   – Какая?
   – Думаю…, Толик здесь же работает.
   Загадочная улыбка блуждала на лице девушки.
   – О! Действительно, он говорил, что освоив протезы, начнёт работать. Кстати, ты его давно видела?
   – Да! Вот и думаю, может, удастся встретить его на заводе, пообщаться.
   – Отличная идея, Оксан! – постарался поддержать я собеседницу.
   – Знаю. Только не говори никому ни про цех, ни про Толика. Это – моя тайна. – В голосе девушки явственно прозвучал металл.
   – Хорошо, хорошо, Ксюш! Не беспокойся. Но и про меня прошу тоже не распространяться. Хорошо!
   – Не понимаю, ты чего стесняешься? Сам говорил – «любой человек имеет право быть таким, каков он есть». Ну, ладно, как скажешь.
   Наконец, настал мой первый в жизни рабочий день. В моём табеле на четверг значилось время начала работы – 7.00. И ничего, что на смену пришлось встать в шесть утра. Я знал секрет, как проснуться без будильника и чувствовать себя бодрым в любой час суток. Для этого, засыпая, я представлял, как выглядит физически граница времени, до которой можно спать. Для тренировки можно задать себе для сна короткий промежуток времени, к примеру, один час. Потом ещё час. По истечении следующего часа вы гарантированно проснётесь по привычке. Поэтому, чтобы сон был глубже и качественней, лучше сразу представлять разрешённый для отдыха период часов на пять или шесть. Наскоро позавтракав заготовленными с вечера сосисками, я оделся и тихо вышел в морозный сумрак ещё не проснувшегося города. На удивление много пассажиров оказалось в трамвае. У проходной уже топтался Валерка, не решаясь стать в очередь хмурых разновозрастных мужчин и женщин, спешащих поскорей пройти проходную, пока красные цифры на большом табло электронных часов над входом отмеряли последние минуты до начала смены. Я подхватил друга под руку, поставив перед собой. Пока мы двигались в неторопливом потоке настоящих работников, несколько опаздывавших заводчан, в силу возраста вроде бы обязанных вести себя интеллигентно и степенно, подбежали сзади и вклинились в очередь, нагло растолкав коллег перед самым входом в проходную. Кто-то сделал им замечание, другие глухо ворчали, уступая, а я понял, что и вполне солидные люди иногда не прочь попроказничать, словно подростки. Мы попали на территорию завода, когда до семи часов осталось минуты три. Очень хотелось не опоздать в первый день, поэтому, пожелав удачи однокласснику, я побежал к железной двери в стене моего цеха, надеясь в кабинете застать мастера, который должен показать мне моё место работы.
   Я шёл по коридору, уставленному металлическими ящиками, заполненными различными деталями и заготовками. От них исходили незнакомые запахи металла, изоляции и нагретого машинного масла. За ещё одной железной дверью находился цех. Петрович – так все называли мастера – давал какие-то указания женщине, настраивавшей большой сверлильный станок. Электрический вилочный погрузчик ловко втиснул в узкий проём металлический поддон с пирамидой алюминиевых заготовок, и пятился задом, громко сигналя, едва я замешкался, пытаясь отскочить с его пути.
   – Здравствуйте! Я Владислав, – громко представился я, стараясь перекричать шум станков. – Я из школы, пришел работать на практику.
   Мастер на меня не отреагировал, продолжая интенсивно тыкать пальцами в кнопки станка, одновременно что-то крича женщине на ухо. Деликатно простояв сзади почти вплотную к его спине, я дождался, что он, резко повернувшись, едва не сбил меня с ног. Судя по набору слов, сказанных им в мой адрес, фокус ему не понравился, либо Петрович сам сильно испугался, чуть меня не травмировав. Я громко повторил заготовленную тираду про практику, но заинтриговать его опять не смог. Зато понял, что идти туда, куда он сказал сгоряча, уже не нужно. А лучше подождать его в сторонке, чтобы какая-нибудь б… дь на электрокаре меня не сшибла. Выбрав место между железными ящиками, наполненными обмотками для статоров электромоторов, я стал наблюдать за токарем, который брал из ящика завернутую в промасленную бумагу заготовку ротора, зажимал её в шпиндель и, включив станок, быстро делал резцом проточку, на которую насаживал маленький шариковый подшипник. Новенькие блестящие подшипники он доставал из серых коробочек, на которых был напечатан товарный знак ростовского завода – ГПЗ-10. Собранные валы роторов рабочий укладывал в специальную рамку с упорами и ячейками, вмещающую двадцать четыре детали. Наполовину заполненная рамками с роторами тележка стояла рядом. Заготовки для них токарю подносил другой рабочий, забирая их из-под пресса, на котором накатывались шлицы и насаживались наборы фигурных пластин, служащих основой для электрической обмотки. Я вспомнил разноцветный рисунок, изображающий схему работы электромотора постоянного тока в учебнике физики. Присмотревшись к высокому глухо стучащему прессу вдали, я догадался, что эти самые фигурные пластины вырубаются из листа металла именно там. Слоем таких пластин был покрыт почти весь пол в цехе.
   Первое впечатление от необычности увиденного проходило, сменяясь пониманием необходимости всего происходящего здесь, чтобы получилась готовая электрическая дрель или шлифовальная машина. Я пытался представить, на каком же участке этого процесса производства я смогу быть полезным, но не ожидал, что мастер так быстро вспомнит обо мне и приведёт в небольшое помещение на полуэтаже, обозначенное табличкой «ЦСЭ». Несколько мужчин сидели вдоль длинного металлического стола, каждый напротив приспособления, в которое он вкладывал деталь или провод и нажимал кнопку или рычаг, побуждая автомат припаять провод к выключателю или конденсатору. Далее такая спайка обрастала следующими деталями, резистором или щёточным узлом для электромотора, ещё какими-то проводами. Сидящий в конце стола сборщик ловко засовывал получившееся переплетение проводов и деталей в ярко синий пластмассовый корпус, две половинки которого образовывали ручку дрели, напоминающую рукоятку пистолета. Далее, пистолетная ручка с торчащим из неё проводом с электрической вилкой занимала одну из ячеек в деревянном поддоне, типа тех, на которых с хлебозавода в магазины перевозят ароматный хлеб в фургонах. Заполненный поддон под своим весом опускался в неком подобии шахты лифта на основной этаж цеха, где контролер раскладывал эти заготовки на конвейерную ленту. Я не мог проследить за дальнейшим процессом, но знал, что на заключительном участке упаковщицы аккуратно укладывали в картонные коробки собранные и готовые к продаже электроинструменты. Где-то среди них работали и наши девчонки.
   Мне досталось место у окна с видом на цех и ворох шнуров, уже собранных с вилками и выключателями, которые я должен был проверять, вставив вилку в розетку на специальном приборе и нажать кнопку включателя. Если стрелка отклонится – значит, изделие можно передавать следующему сборщику, если нет – тогда, бросить его в специальный ящик для брака. Инструктаж Петровича звучал не так конкретно, зато был расцвечен замечательными фразеологическими оборотами с изобилием непечатных терминов. Он проверил мой навык «вставлятеля вилок в розетку», как я сам окрестил свою первую рабочую специальность, и удалился вниз, оставив меня в покое. Рабочие вокруг меня были сосредоточены на своих операциях, и я начал свою работу со всей аккуратностью и ответственностью, проверяя, как отклоняется стрелка. Вскоре я заметил, что ворох непроверенных шнуров пополняется усилиями невысокого шустрого дядечки в сильных очках. Он приносил их откуда-то из другого помещения несколько чаще, чем я ожидал, и мне никак не удавалось опустошить стол, чтобы дать себе минутку отдыха. Надо сказать, что в корзине для брака, едва насчитывалось пять-шесть жгутов, среди которых, как я позже осознал, парочка оказалась случайно, когда я поначалу запутался, куда бросать исправные изделия. Освоившись, я попробовал делать операцию быстрее. Мужичок, немного понаблюдав за тем, что я делаю, остановил мою руку, резко выдернувшую очередной провод из кучи.
   – Молодец, парень! – сказал он одобрительно. – У тебя неплохо получается. Похвально, что хочешь сделать ещё быстрее. Но, не суетись. Подумай, что другие люди тоже вложили свой труд и старания в изготовление этих проводов. Относись к их работе с уважением, аккуратно бери и проверь их продукцию. Бережно отложи, если – годная. А встретишь брак, на него не теряй времени, выбрасывай скорее. Понял?
   И отправился за новой партией изделий.
   – Понял. Спасибо Вам! – Обернулся я, проникшись уважением к удаляющемуся коллеге.
   Много раз впоследствии я вспоминал слова мужичка, когда бережно трогал или брал разные детали, предметы или механизмы, невольно думая о людях, которые их создали. И рука уже не поднималась повредить или неаккуратно отбросить изделие.
   Смену я отработал, не замечая гудения мышц рук и ряби в глазах от колебаний стрелки амперметра. В столовой встретил Валерку, который, опрокидывая в себя четвёртый стакан компота, рассказал, как работал в цехе горячей изоляции. Выходя с завода, мы казались сами себе взрослыми и значительными. Даже походка как-то незаметно стала солиднее, что ли. Дома я был деловит и немногословен, рассказывая родственникам о своей работе на заводе. Зато, вечером по телефону во всех подробностях поведал Маше о своём первом рабочем опыте. Старался подробно ответить на все её вопросы. На удивление, она стремилась понять особенности производства изделий и даже попросила в следующий раз узнать для неё подробности технологии изготовления некоторых деталей. Я почему-то предположил, что это будет занесено в нашу «тетрадку открытий», которую мы с ней начали вести в номере-палате больницы-гостиницы Харьковского института протезирования. И тут же догадался, что моя информация может быть использована в проекте абсолютно реальной помощи человеку – её подруге Анне, открытой и жизнерадостной девушке. Идея Маши самим сделать протез для неё, чтобы дать возможность девушке на равных выступать на соревнованиях по плаванию, захватила меня, взбудоражив мысли. Загвоздка в технологии изготовления в кустарных условиях гильзы для культи геометрически неправильной формы, с которой столкнулись девчонки, имела решение. Я вспомнил свои занятия в кружке моделирования в шестом классе, где мы изготавливали корпуса моделей катеров, выклеивая их по шаблону стеклотканью с эпоксидной смолой. Получались лёгкие и прочные оболочки, в точности копирующие форму болванки. Я подробно, с технической точностью рассказал подруге об этом опыте, немножко опасаясь, что мой рассказ покажется ей скучным. К своему удивлению, почувствовал, насколько заинтересовалась моя собеседница. Мария несколько раз просила подробно остановиться на различных деталях процесса. Паузы мне подсказывали, что она записывает то, что я рассказываю. От этого моё ощущение собственной полезности, и так развившееся за сегодняшний день, взлетело на новый уровень. Сна у меня – ни в одном глазу, мозг гудит в поисках улучшений едва созревшего проекта. А мне снова так сильно захотелось оказаться рядом с Машей, почувствовать кожей её энергию, прорывающуюся через динамик телефонной трубки, аромат её волос, увидеть огонёк в глазах, что я ухватился за любой предлог, который мог бы ускорить нашу встречу.
   Договорились назавтра после школы встретиться у Центрального рынка, поискать в магазинах материалы для изготовления нашей конструкции, а потом в гараже её дома вместе попробовать воспроизвести что-либо экспериментальное, согласно этой технологии. Ну, какой здоровый парень после всех таких ярких событий сможет спокойно заснуть?

Военкомат. «Добрые дела» продолжаются.

   Суббота. В школе – словно наступил выходной день. Тишина в коридорах. У нас два урока, и оба – лабораторная работа в кабинете физики. Моя соседка по парте сегодня работает на заводе. По ходу, ещё шесть одноклассников воспользовались этой причиной, чтобы пропустить физику. Плюс – парочка заболевших. Даже учительница физики отпросилась, наверное, у директора, оставив за себя студентку-лаборантку с поручением собрать после нас тетрадки с выполненными заданиями. В итоге – в моём полном распоряжении оказался стол с различными предметами, электрические провода с клеммами и чёрный кубик щелочной аккумуляторной батареи. Из всего этого предлагалось собрать электрическую цепь, замерить её напряжение, силу тока, сопротивление в различных точках, подтвердив экспериментально законы Ома. Подобные технические задания обычно вызывают у меня подъём энтузиазма. Но сегодня я думал о другом. Вернее – о другой… Я тщательно записал в таблицы показания вольт-, ом– и амперметров на требуемых участках цепи, но безнадёжно запутался в формулах, получив неправдоподобные результаты, характерные скорее для локомотивов, чем для простенькой комбинации реостата, лампочки, выключателя и наполовину севшей батарейки напряжением 4,5 вольта. Думать об ошибках некогда. С бодрым видом, сунув аспирантке на стол тетрадку с расчётами электрической мощности электровоза, я демонстративно вышел из класса с сумкой, не дождавшись ни звонка с урока, ни звука протеста от робкой лаборантки Люсеньки Физиковны, как её ласково звали все в нашем классе. На самом деле её имя звучало куда более гротескно – Люйсан Фазылловна, и не всем с первого раза удавалось произнести его без обидных ошибок.
   Я заскочил домой, чтобы переодеться и наполнить сумку инструментами и предметами, которые, на мой взгляд, должны пригодиться для нашей предполагаемой на сегодня задачи. Избежав по причине отсутствия дома бабушки второго завтрака, я устремился на улицу к новым открытиям. Чтобы не слоняться по городу, убивая так удачно сэкономленный час, я устремился по усыпанным опавшими стручками акации аллеям Пионерского парка вниз к трамваю 7-го маршрута. Где-то на полпути в старом жёлтом двухэтажном доме с аркой посередине располагалась медкомиссия военкомата. Предписание её посетить пришло на удивление быстро, едва я успел оценить преимущества первых дней владения новым паспортом. Прочитав строгие формулировки о нарушении Закона о призыве на действительную военную службу, отпечатанные типографским способом на желтоватой картонке, извлечённой из почтового ящика, я захотел как можно быстрее решить этот вопрос. Не дожидаясь указанного предельного срока и появления у подъезда строгих военных в зелёном «ПАЗике», я завернул под арку, разминувшись с покрытым слоем пыли санитарным микроавтобусом УАЗ, стоящим на аккуратных чурбачках. «Должно быть, чтобы не угнали», – догадался я, поскольку другой логики снимать с исправной машины колеса в этом довольно криминальном районе города не видел. Узкая ржавая лестница привела на второй этаж к белой деревянной двери с почти закрашенной табличкой «Медицинская комиссия Военного Комиссариата… района г. Ростова-на-Дону». В узком коридоре, открывшемся взору входящего, ряд высоких белых дверей с номерами вели к докторам различной специализации. Помещение оказалось наполнено запахами, скорее характерными для склада или архива, чем для медицинского учреждения. За первой дверью молодой капитан в белом халате сидел за столом, заваленным стопками потрёпанных папок. «Наверное, полдня будет мое дело искать», – подумал я, протягивая ему свой паспорт. Тот на удивление проворно сверил мою фамилию с записями в потрёпанной амбарной книге, начатой, судя по её виду, задолго до моего появления на свет. Обратившись к стеллажу за спиной, выудил из него тонкую картонную папку с написанными каллиграфическим почерком моими фамилией, именем и отчеством.
   – Раздеться до трусов! – отрывисто скомандовал он, указывая на деревянную доску с гвоздями на противоположной стене кабинета.
   Я повиновался, аккуратно повесив куртку и сумку на так любезно предоставленный гвоздик. Там же разместил штаны, свитер и рубашку. Капитан вручил мне желтоватый двойной листик формата, недотягивающего до А-4, в котором содержались графы с номерами кабинетов, названиями профессий врачей и свободные строки наподобие анкеты, в которых предполагалось, что те будут что-нибудь писать обо мне. В коридоре мне показалось не совсем уютно без оставленных у капитана-вахтёра ботинок, куртки, джинсов и свитера. От старых окон дуло, а толстая чугунная труба, игравшая когда-то роль батареи отопления, леденила руки. Я поспешил постучать в следующую дверь. «Войдите», – услышал приглушённый голос. В дали кабинета, похожего габаритами на коридор, за чудом поместившимся поперёк письменным столом сидела строгая женщина в белом халате, накинутом поверх зелёной военной рубашки с погонами. Она скептически осмотрела меня поверх очков, затем велела стать на весы, платформа которых была такой же холодной, как и труба в коридоре. Линейка с противовесами даже не качнулась, и хозяйка кабинета снова недовольно взглянула на моё далеко не упитанное тело. Потом пошли вопросы о самочувствии, питании, детских болезнях, названий которых я не помнил, но, стараясь не очень громко стучать зубами, перечислил те, что знал. Переминаясь с ноги на ногу на весах, чтобы хоть немного согреть ступни, я всё-таки дождался момента, когда врач, протиснувшись между столом и стенкой, приблизилась ко мне, откинула никелированную «собачку» и подвинула большую гирьку влево на пару десятков килограммов, после чего линейка вскочила, упершись в ограничитель. Повозив маленький противовес вдоль планки, она добилась-таки, чтобы мы с гирькой достигли равновесия. Вернувшись к столу, она записала цифры в «анкету», добавив несколько неразборчивых символов, похожих на буквы иврита. При помощи ростомера с более тёплым деревянным основанием и закрашенной белой краской шкалой, женщина каким-то образом вычислила мой рост, опустив на макушку твёрдую деревянную планку. Данные тут же попали в анкету. Объём грудной клетки она оценила по длине портновского сантиметра, обмотав меня им. Вручив мне заполненный лист, она благосклонно кивнула, разрешив идти к психиатру, расположившемуся в соседнем кабинете-коридоре. Тот, усадив меня на стул, задал пару нейтральных вопросов, типа «Как жизнь?», зачем-то показал мне несколько расплывшихся чернильных пятен в тонкой замусоленной книжке, после чего спросил «О чём я думаю?» Я честно признался, что мечтаю поскорее одеться, поскольку изрядно замёрз. Он записал мои «показания» в какую-то тетрадку, стукнул резиновым молоточком мне по коленке и отпустил с миром в кабинет хирурга.
   Им оказался мускулистый мужчина средних лет, чем-то напомнивший мне Машиного отца. Мы поговорили о моих травмах, переломах и сотрясениях мозга. Потом он прислонил меня спиной к стене, попросив прижаться к ней как можно большим количеством точек тела. Я насчитал таких пять. Он попробовал подвинуть мне ноги так, чтобы пятки тоже коснулись стены. То же сделал с локтями и ладонями. Я в ответ заметил ему, что так стоять долго не смогу, поскольку спина сразу начинает протестовать. Проверив мой позвоночник, хирург сказал, что искривления нет, но мою сутулость ещё можно исправить, если выполнять каждый день такие упражнения. К своим заметкам в анкете он добавил «плоскостопие слабой степени». Кабинет окулиста, оказавшийся следующим на моём пути, имел мало отличий от других кабинетов окулистов, посещённых мною ранее. Я наизусть знал проверочную таблицу Сивцева, хотя слабым глазом различал лишь несколько букв из верхних строк. Этот военный окулист тоже откуда-то знал, что я её знаю. С хитроватой улыбкой он надел на меня проверочные очки с окклюдором перед правым глазом и… на другой таблице начал показывать разнокалиберные буквы Ш, развёрнутые ножками в разные стороны. Меняя линзы перед левым глазом, он выяснил, что острота зрения не дотягивает до 40%. Довольный своей хитростью, врач посмотрел через офтальмоскоп мне в глазное дно и написал в анкете самый, пожалуй, многословный диагноз, на фоне которого моя сутулость и плоскостопие слабой степени выглядели как-то лаконично. Вернувшись в кабинет капитана, я обменял заполненную разными почерками анкету на свою одежду и… серую картонную книжечку формата комсомольского билета – «Свидетельство Допризывника». Пролистав все четыре её страницы, я кроме своей фотографии, фамилии, имени и отчества, даты рождения, скреплённых круглой печатью обнаружил на третьей странице надпись: «Ограниченно годен к строевой службе», также скреплённую круглым штампом. Лишь много позже я осознал свой новый статус и присущую ему ответственность, а пока спускался по лестнице с единственным желанием не опоздать на встречу с Машей.
   Лишь на улице я пришёл в себя и более или менее согрелся. Времени оставалось не так много, но я решил пройти несколько кварталов до вокзала пешком, чтобы закрепить результат. Трамвай здесь ходил редко. Мощёная булыжником улица имела ощутимый уклон, от чего то и дело хотелось перейти на бег. Одно– и двухэтажные домики, построенные для рабочих паровозоремонтного завода ещё в начале века, казалось, дышали годами военного коммунизма. Запах угля, которым они отапливались до сих пор, вязкой дымкой стелился в сыром воздухе, смешиваясь с «ароматами» нечистот, просто выливаемых жильцами в канаву между рельсами. Водораздаточную колонку на углу Рыбного спуска окружали несколько человек с вёдрами, навевая мысли о том, что в этих домиках до сих пор отсутствует не только центральное отопление и канализация… Помпезное здание Лендворца с портиками и колоннадой высилось перед площадью и проходной Лензавода (который теперь был электровозоремонтным). А весь этот район Ростова, который я только что преодолел пешком, именовался Ленгородком. Белокаменный вождь на площади перед колоннами, правой рукой указывал дорогу в светлое будущее, пролегавшую через пролом в заборе и лестницу на переходной мост, ведущий на вокзал. Туда я и направился, вдохнув полной грудью романтический аромат железной дороги. Минуты ушли на преодоление Привокзальной площади и лавирование в толпе, тянущейся к остановке трамваев. Вагоны просто стояли друг за другом, ожидая своей очереди подобрать порцию пассажиров, непрерывный поток которых через Главный вокзал генерировала Северо-Кавказская железная дорога.
   В магазине «1000 мелочей», где мы с подругой договорились встретиться, как всегда было полно народу. Я любил и раньше заходить сюда во время своих странствий по городу. Приобретал здесь длинные алюминиевые профили, чтобы сделать полки или, скажем, стеклянную витрину для своих моделей автомобилей. Покупал органическое стекло, из которого клеил домик для хомяка. А когда увлекся чеканкой, покупал жестяные листы, на которых при помощи молотка и чеканов с наконечниками разнообразных форм ваял свои «шедевры». Правда, родственникам нравился только результат, а процесс они терпеть не могли из-за монотонного металлического перестука по вечерам. А когда «ПМ» дал задание на дом изготовить геометрические фигуры для кабинета математики, я приобрёл тяжёлую латунную болванку диаметром с батон варёной колбасы и две недели по вечерам напильником вытачивал из неё шестигранную призму. Когда я принёс таинственно поблескивавшую трёхкилограммовую геометрическую фигуру в класс, учитель, с усмешкой подбрасывая этот «артефакт» на широкой ладони, рассказал какой-то витиеватый анекдот про… целеустремлённых солдат. Разыгравшаяся фантазия рисовала яркие картинки изделий, которые я мог бы сделать из всего этого разнообразия заготовок.
   Подругу я заметил в отделе «Сделай сам», где она рассматривала разные полуфабрикаты. Одетая в элегантное пальто, высокие сапожки, девушка привлекала не только мой восторженный взгляд. Я не рискнул подойти сзади и закрыть ладонями ей глаза со словами «Угадай, кто?» Так мог бы поступить только не знающий Машу и крайне неосмотрительный человек. Мне бы было жалко его, не ожидающего отработанной до автоматизма реакции подруги на захват сзади. Она обернулась ко мне, не подозревая, как тонизирует меня и настраивает на подвиги своей очаровательной улыбкой.
   – Привет, Владик! Я только пришла, – откликнулась она, забавно отстранившись от поцелуя в щёчку, и кивнула на прилавки с разными металлическими предметами. – Не успела разобраться со всеми этими штуками.
   – Отлично! Сейчас разберёмся. Какие планы?
   – Всё сумбурно. Сегодня в три часа собираемся у меня дома. Юля, Анка, Илона…, – начала энергично перечислять Маша.
   – А во сколько у тебя плавание? – успел вставить я.
   – Его не будет. Елена Борисовна уехала до конца недели. Так что у нас достаточно времени, чтобы модифицировать Анюту.
   – Отлично! – воскликнул я, внутренне собираясь, чтобы соответствовать Машиному темпераменту. – Ты уже решила, что здесь будем покупать?
   Она оглянулась вокруг и потащила меня к подоконнику большого панорамного окна в нише между колоннами, где было чуть меньше народу.
   – Смотри, Влад, что я набросала, – сказала девушка, выудив из сумки свернутый вдвое листок тетради со списком покупок. – Нам нужен гипс, килограмма три, я думаю. Марлю и бинты купим в аптеке. Здесь нужно взять лакоткань, эпоксидку и отвердитель, о которых ты вчера говорил. Ещё нужен какой-то легкоплавкий материал, вроде парафина. Но он должен быть твёрже, когда застынет. Также нужна наждачная бумага, крупный напильник…
   – Насколько твёрже? – перебил я, ухватившись хоть за что-то из тщательно продуманного подругой списка, в чем бы я мог помочь советом.
   – Ну, не знаю. Наверно, чтобы удержать форму, пока мы проклеиваем по ней оболочку протеза. – После продолжительной паузы ответила девушка, растерянно посмотрев на меня.
   – Тогда, лучше подойдёт сургуч. Его чуть труднее расплавить, но он не потеряет форму, пока смола затвердеет. Эпоксидка может нагреться от действия отвердителя, а парафин «поплывёт», – объяснил я.
   – Хорошо! Сургуч так сургуч! Пошли за покупками, – увлекла меня подруга обратно в толпу.
   С солидным свёртком мы шагали по Газетному переулку, и я отвечал на вопросы, которыми Маша, казалось, хотела меня засыпать. Поймал себя на мысли, что задача, которую подруга взялась решать, для меня показалась более интересной, чем то, что мы с Оксаной сделали для Толика. В его случае технически всё было просто: заплатить сразу много денег, и специализированное предприятие выполнит свою работу, чтобы парень смог нормально двигаться и работать. Возможность их сравнительно легко достать появилась у новой одноклассницы случайно. Она, по-моему, сама даже не поняла истинной ценности той суммы, которую из-за казуса с ценообразованием на импортную технику в нашей стране, едва приоткрывшей «железный занавес», стало возможным получить при перепродаже простенького с виду устройства, которое без качественного цветного телевизора не имеет вообще никакого смысла. Толик, напротив, по-взрослому оценил «подарок» подруги детства, и теперь, насколько я понял из короткой беседы с ним, часть заработанных на заводе денег откладывал, чтобы вернуть ей.
   План Маши увлёк меня тем, что его реализация зависела больше от знаний и труда, что предстоит вложить, чтобы помочь её подруге продолжить заниматься любимым видом спорта. Конечно, и стоимость этого проекта в разы меньше, чем протезы для Толика. Возможно, если обратиться в Протезный комбинат, то там смогли бы предложить какую-то готовую профессионально сделанную и надёжную конструкцию, чтобы Аня смогла пользоваться ею во время плавания. Но, интереснее было помочь Маше применить знания, почерпнутые из архивов Харьковского института и её хирургического атласа на английском языке, к созданию реальной вещи, действительно необходимой девушке.
   Дома подруга почти насильно накормила меня борщом, потому что я слишком рьяно рвался уже начать мастерить. Потом мы переместились в просторный гараж в полуподвальном цоколе дома, где могла бы поместиться не только «Волга», и предполагалась наша импровизированная лаборатория.
   Пока мы раскладывали на верстаке покупки, Джек, бесцеремонно проникавший между нами и интересовавшийся нашими намерениями, насторожился и тут же бросился к калитке, призывно оглядываясь на хозяйку. Коротко гавкнув, сел, всем своим видом показывая, что готов защищать её территорию от вторжения кого бы то ни было. Маша подошла к калитке и впустила во двор оживлённо спорящих подруг. Правда, по моим наблюдениям, из всей компании шумела одна Аня. Казалось, она была всюду, и её звонкий голос наполнил двор, как энергичная музыкальная заставка дополняет динамичные кадры фильма.
   – Привет, девчонки! – крикнул я, выйдя из тени гаража.
   – Владик, ты уже здесь! Привет! – обрадовалась Аня.
   – Привет, Владислав! – сдержанно улыбнувшись, поздоровалась Юлия.
   – Здравствуй… те! – сказала Илона, почему-то, смутившись.
   Я стоял, ожидая, что Маша сама распорядится порядком наших дальнейших действий.
   – Девчонки! По вам можно часы сверять! Пошли чай пить. – «Включила хозяйку» чуть растерявшаяся девушка.
   – А, может сразу – к делу? – предложила Юлия.
   – Можно чаю? Я замёрзла, – жалобно попросила Аня. – Успеете меня ещё помучить.
   – Я тоже, пожалуй, за чай. – Вставила Илона.
   – Принято большинством голосов, – резюмировала Маша и направилась к двери дома, жестом пригласив за собой девушек.
   Джек мигом оказался впереди всех, видимо решив, что это именно его позвала хозяйка. Маша, привычно отфильтровав дверью людей от собак с грязными лапами, провела для них краткую экскурсию по дому. Девчонки, очевидно бывшие здесь впервые, громко делились впечатлениями. Горячий чай с вареньем и пирожками подогрел наш энтузиазм.
   Собравшись в гараже, мы занялись, наконец, работой. Илона с Аней уединились за ширмой, куда я притащил тазик, в котором перед этим приготовил гипсовую кашицу. Маша не позволила мне следить за гипсованием руки, и мы с Юлей готовили электрическую плитку и миску, к которой я проволокой прикрепил деревянную ручку. В детстве, я в похожей посуде плавил на костре куски свинца, добытые из оболочки куска старого кабеля связи, который нашел в котловане одной стройки. Заливая тяжёлую дымящуюся, блестящую словно ртуть, жидкость в глиняные формы, я «производил» маленькие пушки и ядра для чайного клиппера [39 - Клиппер – самое быстроходное парусное судно для перевозки чая из колоний в Великобританию. Имел на борту несколько пушек для защиты от пиратов.] «Катти-Сарк», склеенного по чертежам из журнала «Моделист-конструктор». Юлия сосредоточенно разрезала шпагат, стягивающий небольшой свёрток серой грубой бумаги, и из него выкладывала в нагревшуюся миску куски сургуча, ловко действуя одной левой рукой. От моей помощи отказалась, на мой взгляд, слишком резко, что впрочем, не помешало нам продолжить беседовать на другие темы. Я слушал её короткие истории из университетской жизни, невольно сравнивая со своими впечатлениями от посещений Инженерно-Строительного института. Тут же и делился ими в свою очередь с собеседницей.
   Из-за ширмы, поёживаясь, выглянула Аня, прикрывая рукой гипсовую повязку.
   – Уже почти всё. Меня скоро освободят! – заговорщицки прошептала она, скорчив забавную гримаску.
   – О, подруга, тебе удалось невредимой выбраться из лап этих эскулапов? – ровным тоном поинтересовалась Юлия, не отрываясь от миски, уже источавшей особенный аромат почтового отделения.
   Я мысленно отметил невольную тавтологию фразы будущей журналистки.
   – Было несколько непривычно, но совсем не больно. Илона, как настоящая медсестра, всё делала уверенно… – Начала Аня, готовая во всех подробностях описывать всё, что с ней только что происходило.
   – Я всё слышу. Дифирамбы не заказывала! – перебила литовская девушка с холодцой в голосе. – Не можешь болше молчат, говори о себе! Эт-то не интересно – про меня.
   – А Маша – настоящая… ну, как говорят, «собаку съела» на этих протезах, – не растерявшись, сменила главного героя своего рассказа девушка, нервно поглаживая непривычный гипс. – Всё так подробно пояснила. Какие будут ощущения, чего не надо бояться. На что обратить внимание. Если бы мне в детстве такой врач попался, я давно бы смогла к протезу привыкнуть, и сейчас без проблем пользовалась им. А то, как надену эту пластмассовую руку…, – ну, вы видели, на дне рождения, – через час она, кажется, сто килограммов весит, под мышкой трёт… Выбросить её хочется!
   – А ты раньше что, никогда не носила протез? – встрял я, прервав итальянский темп Аниного рассказа.
   – Когда в школу пошла – родители заказали мне протез, думали – счастлива буду. А мне больно было его носить – видимо, не так что-то врачи подогнали с креплениями. Ремни натирали плечи, и рука за день распухала так, что еле снять получалось. Меня заставляли его надевать в школу. Говорили – привыкну. В классе дразнили всё равно. Не такая, как все, уродка, неполноценная и всё такое…. Домой приходила со слезами, срывала ремни, прятала эту «руку» под диван и только тогда чувствовала: какой это кайф – быть собой. Просила папу, умоляла маму разрешить ходить в школу без протеза. А они твёрдо говорили, что без него нельзя. Позже, мама рассказала, что в обычную школу меня приняли лишь при условии, что не будет всем заметно, что я – инвалид. Завуч и родители других детей на моих косо смотрели. Некоторые недовольно ворчали, что с их здоровыми чадами в одном классе ненормальная девочка сидит. Как будто я – психически больная, или заразить кого-то могу.
   На минуту девушка смолкла. На лицо её, по-детски выразительное, набежала тень. Но она скоро взяла себя в руки, отогнав неприятные воспоминания. А подруги у меня были и тогда, и в новой школе, куда меня перевели после третьего класса….
   Во дворе отрывисто гавкнул Джек, и Маша, выглянув из-за ширмы, прислушалась к электронному звуку колокола, раздавшемуся в доме.
   – Пришёл кто-то, – с удивлением пробормотала она, глянув на часы. – Родителям ещё рано. Может, почтальон?
   – Открывай скорее, Маш, – как ребёнок, запрыгав от нетерпения, взмолилась Аня.
   На минуту в гараже повисла тишина. Все посмотрели на неё.
   – Кому открывать? Мы ведь не ждём никого. – Переспросила Илона.
   – Неужто, сдала нашу «малину» Ромке? – с иронией спросила Юлия, подозрительно глядя на подругу.
   – Ну и что? Мы с ним всё равно сегодня встречаемся! – нетерпеливо ответила девушка, не в силах сдержать радость в голосе.
   – Я открою, Маш? – вскочил я, бросившись к двери гаража.
   …и почувствовал, что не могу её открыть. Я крутанул флажок «английского» замка, но всё равно было ощущение, что кто-то запер нас снаружи. Неуверенным голосом я сообщил о своих предположениях подруге.
   «Джек, домой!» – громко крикнула она, обращаясь к двери.
   Только теперь получилось её отворить, и я устремился к калитке, стараясь не замечать холодного пота от скорого осознания того, насколько погорячился взять на себя роль швейцара. Оказалось, пёс вопреки команде хозяйки не отправился домой, а шёл в двух шагах, пристально глядя мне в спину и не особо стараясь, чтобы я не заметил слежки. Здороваясь с Романом, я пытался не думать о глухо зарычавшем у меня за спиной сорокакилограммовом хищнике, а с вымученной улыбкой схватив парня за руку, увлёк за собой в гараж. Мелкую дрожь удалось унять лишь, когда захлопнул дверь изнутри. Рома, казалось, не осознавал, какой опасности едва избежал, и кинулся к Ане, тревожно оглядывая её руку. На глазах у парня девушка, словно матрёшку, сняла гипсовый кокон и, раскинув руки, испачканные белым, бросилась в его объятия.
   Юля ловко подхватила изделие, чтобы не разбить едва застывшую форму. Пока молодые люди, совершенно не стесняясь нашего общества, целовались и обнимались, я помог ей установить гипсовую чашу на подставку из наспех согнутой проволоки и осторожно наполнил её доверху тягучей дымящейся массой из миски. Маша с Илоной, похожие на сотрудниц мельницы, подошли к верстаку, наблюдая, как застывает ароматная смола.
   – Ну, ребят! Модель меня у вас уже есть. Если оригинал вам не очень нужен, может, я уже пойду? – неуверенно спросила Аня, выбравшись из объятий друга и ловко поправляя волосы правой рукой.
   – Пожалуй, да. Мы тут ещё кое-что поколдуем, и в следующий раз – на примерку, без возражений! – сказала Морозова.
   – Давай, подруга! Счастливо вам отдохнуть! – отозвалась Юля, приблизившись, чтобы обнять девушку.
   – Пока, Ань! – коснувшись руки девушки, шепнула Илона.
   Я осознал, что по умолчанию, почётная должность дворецкого в этом доме за мной уже закреплена. Джек лежал на ступенях дома, глазами, полными вселенской печали провожая гостей. У калитки я осторожно пожал руку Анне, и еле высвободил свою из Ромкиной широкой стальной ладони.
   Работа наша продолжалась ещё часа два. Застывшая модель Аниной руки, извлечённая из гипсовой матрицы, была тщательно отшлифована и отполирована мелкой наждачной бумагой. Я осторожно вкрутил в торец твердеющей детали большой шуруп с крюком, типа тех, что вкручивают в стену, чтобы легко извлечь после затвердевания эпоксидной оболочки. Мы густо покрыли модель вазелином. Следующий слой резинового клея подсох, образовав тонкую латексную оболочку. Я в резиновых перчатках пропитывал эпоксидной смолой листы лакоткани и слой за слоем, плотно окутывал ими наше изделие, тщательно выравнивая складки на закруглениях. Маша в таких же перчатках старательно приглаживала неровности, где нужно добавляя смолу. Полученную в итоге гильзу округлой формы мы оставили сохнуть на 24 часа, указанные в инструкции на банке, не снимая с сургучной матрицы.
   Под динамичную музыку из портативного «кассетника» «Sony», который Маша принесла из дома, мы быстро убрали в гараже последствия нашего кустарного производства. Хозяйка дома (не знаю, когда успела), преодолев слабые протесты гостей, накормила нас сырниками со сгущённым молоком и вареньем. Запивая угощение горячим чаем на травах, мы разбрелись по укромным уголкам гаража и испытывали почти наслаждение. Юлю с Илоной провожали на трамвай, когда на улице уже совсем стемнело.
   – Хорошее дело мы сегодня начали, нужное. Правда, Маш? – тихо сказал я, глядя вслед удаляющемуся вагону.
   – Наверное. Знаешь, я и сейчас не уверена, что оно действительно полезно. Странно, что Анка согласилась на нашу самоделку. Не знаю, получится ли то, что задумали. Как будет работать протез в воде?
   – Больше уверенности! – подбодрил я. – Всё получится. Твои знания, помощь подруг, наш энтузиазм и желание помочь человеку – очень крутой коктейль получается. С этим можно довести идею до реального образца. Я читал в «Технике молодёжи», что Генри Форд много раз испытывал неудачи, пытаясь реализовать свои изобретения, и в итоге добился грандиозного успеха!
   – А если наш протез не будет работать? Это же вода, не воздух. Плотность в разы выше. Вспомни, как тяжело грести рукой, когда плывёшь.
   Я и сам нечётко представлял, какие нагрузки должно выдерживать изделие. Тем более, не имел представления о том, можно ли вообще их рассчитать. И из какого материала сделать плавник. Подумал вслух:
   – Если взять уже известные вещи, скажем – ласты для пловцов, можно одну обрезать так, чтобы не цеплялась за тело при движении руки, а площадь лопасти не превышала площадь ладони. Тогда усилие, требуемое для гребка, не будет превышать усилие второй руки, и движения справа и слева будут более равномерными.
   – Точно, Влад! Красивое решение! Мы вырежем плавники разных форм и сделаем крепления на гильзе съёмными. Ведь у Анки сейчас мышцы этой руки не тренированы. Она практически ею не пользуется. Ну, может, для жестикуляции только, – улыбнулась Маша и оживлённо продолжила: – Она сможет сначала с маленьким плавником тренироваться, а для зачётных заплывов наденет побόльше.
   – Вот тогда рекорд ей обеспечен! – откликнулся я. – Сделаем из неё русалку. Нет, человека – амфибию.
   – Если она захочет, – сказала Маша, открывая дверь в дом.
   Внутри оказалось уютно и тепло, благодаря «умному» котлу, который автоматически поднимал температуру, когда на улице становилось холоднее. Мы быстро пришли в себя после промозглой сырости вечера, сняв верхнюю одежду.
   Некоторое время ушло на удаление остатков гипсовой пыли и прочих веществ с себя и одежды. Сначала подруга плескалась в ванной комнате, пока я дополнительно согревался чаем. Потом я занялся самоочисткой, приведя в непотребный вид джинсы и свитер. Зато, горячий душ привёл меня в умиротворённое состояние. Девушка предложила мне переодеться в Мишкин спортивный костюм, пахнущий индийским стиральным порошком, а сама облачилась в яркие леггинсы цвета стали и свободную футболку. Стиль «техно» подчёркивали металлические детали протеза. Белоснежные теннисные туфли завершали её гардероб, подчёркивая спортивное настроение хозяйки. Я несколько дольше, чем позволяли приличия, не мог отвести от неё взгляд, за что получил очаровательную улыбку и шутливый жест указательным пальчиком, которым Маша хотела прикрыть мою нижнюю челюсть. Устроившись в кресле за столом в библиотеке, девушка взяла бумагу и карандаши, приготовившись делать наброски.
   – Если мы используем ласту, нужно придумать надёжное крепление к гильзе. Помнишь, как она крепится на ноге? – Спросила она с плохо скрываемым нетерпением.
   – Конечно. Как тапочек с задником. А, бывает – ремешком вокруг пятки.
   – Они бывают разных размеров, значит нужно в «Динамо» [40 - «Динамо» – в описываемое время, крупнейший магазин спортивных товаров города Ростова-на-Дону.] идти с нашей гильзой.
   – Само собой.
   – Но! У Ани на руке отсутствует локтевой сустав. Такое крепление не годится.
   – Ну, да. – Озадаченно проговорил я, наблюдая за быстрыми штрихами на бумаге, где, словно в рисованном мультфильме возникают один за другим очень правдоподобные эскизы руки и протеза. – В воде соскользнёт с руки вместе с гильзой…
   – Правильно мыслишь! Вместе с гильзой… – задумчиво проговорила девушка, будто вспоминая о чём-то.
   На листке снова быстрые короткие штрихи превращались в набросок симпатичной девочки со спины, обернувшейся, чтобы взглянуть на художницу. Изящный протез-плавник теперь держался системой тонких ремешков, охватывающих грудь и правое плечо, и я ждал, что подруга сейчас пририсует кобуру для скрытого ношения пистолета под мышкой. Так эта картинка напомнила мне суперагентку из боевика.
   – Здорово у тебя получается, Маш! – невольно восхитился я. – Ты столько всего умеешь! У меня никогда не получилось бы так точно изобразить человека.
   – Это не сложно. Хочешь, научу? – спросила она, озорно взглянув на меня из-под пряди ещё влажных волос.
   И, не дожидаясь ответа, начала рисовать набросок, состоящий из отдельных коротких палочек.
   – Смотри. В рисунке главное – выдержать пропорции. Возьмём условно рост человека: 180 сантиметров за 100 процентов. Расстояние от макушки до кончиков пальцев опущенных рук составляет 62 процента роста. Оставшееся, считай, от середины бедра до пола – 38 процентов. От макушки до пупка – центра жизни, по учению китайцев, наоборот – 38 процентов роста, и 62 процента – от талии до земли. Рука делится локтевым суставом тоже не пополам: плечевая кость – 38% и 62% предплечье с ладонью. В свою очередь, длина предплечья составит – 62%, плюс ладонь – 38%. Высота головы тоже в пропорции: от макушки до линии бровей – 38 процентов и 62 процента от бровей до подбородка. Линия рта от подбородка находится на 62% от общего расстояния от подбородка до нижней линии носа. Ты заметил: коэффициент всех этих величин одинаков – 1,618. В Природе красивое тело взрослого здорового человека имеет пропорции, подчинённые Закону Золотого сечения. «Соотношение двух величин, равное отношению их суммы к большей из этих величин, и есть тот самый коэффициент». – Такая формулировка в учебнике.
   Палочки складывались в очертания рук, ног и туловища. Потом, совсем коротенькими штришками девушка обозначила гранёную голову с упрямо выдвинутой нижней челюстью. На рисунке до сих пор не появилось ещё ни одной изогнутой линии.
   – В третьем классе на уроке рисования нам учитель говорил что-то об этом. Только… я всё пропустил… – виновато пробормотал я.
   – Что, девочек за косички дёргал? – усмехнулась подруга.
   – Не помню.
   – Тогда, слушай дальше. На языке математики звучит непонятно, правда? Фибоначчи описал этот закон рядом чисел 0,1,1,2,3,5,8,13,21,34,55,89… и так далее. Каждое последующее число больше предыдущего в 1,618 раза и равно сумме предыдущих двух чисел, и, чем больше эти числа, тем более точно соблюдается примерная пропорция между ними: 62% и 38%. В геометрии это выглядит более красиво и наглядно.
   Я непонимающе уставился на подругу. На чистом листе её карандаш уже рисовал плоскую систему координат, на оси «Y» которой появился единичный отрезок. Ось «Х» обзавелась в два раза более длинным отрезком. Следующее значение минус 3 по оси «Y», затем – минус 5 по оси «X», 8 по оси «Y» вверх, 13 по оси «X» вправо, 21 по «Y» вниз…. Соединив концы отрезков дугами, Маша продемонстрировала мне получившуюся улитку.
   – Это спираль Архимеда. Её можно увидеть в форме речных и морских ракушек, аммонитов, паутины, цветов розы, соцветий подсолнухов и капусты брокколи и даже рогов горных баранов. Ананасы, еловые шишки и даже птичьи яйца тоже имеют пропорции Золотого сечения.
   Великий Леонардо да Винчи, нарисовав человека в сетке координат, обнаружил, что пропорции его тела также соответствуют этому соотношению – 62 и 38 процентов. Человек в силу особенностей своего зрения выделяет из массы похожих образов, наиболее соответствующие этим пропорциям, определяя их, как более совершенные и красивые. То же и с лицами. Мы подсознательно считаем красивым лицо, более соответствующее пропорциям Золотого сечения.
   – Машка! Это удивительно! Ты, словно открыла мне тайну! – пробормотал я, поражённый. – Откуда ты это всё знаешь?
   – Это Мишка мне открыл. Ему всегда нравилось меня удивлять. Вот и рассказывал занимательные истории из того, что очень хорошо знал. Кое-что из математики и запомнилось.
   Девушка достала с полки толстую книгу в суперобложке и привычно пролистав, нашла яркие иллюстрации знаменитого рисунка Леонардо человека в круге и цветные схемы мужского и женского тела, а также тела ребёнка, в которых помимо размерных выносок и стрелок отчётливо просматривались кости скелета и черепа. Комментарии на английском языке и текст ниже, должно быть поясняли то, о чём подруга мне только что рассказала.
   – Видишь? Руководство для хирургов. Студенты изучают в мединститутах, художественных, технологических и прикладных физико-математических факультетах. Я зарисовала кое-что из справочников, с которыми работают конструкторы протезов в Харькове. В их расчётах тоже используется принцип Золотого сечения.
   Я внимал каждому слову, сказанному подругой, будто боясь пропустить хоть крупицу только что обретённого уникального знания. Маша тем временем решила, что мне не мешает закрепить полученные знания практической работой, вручила карандаш и листок бумаги, попросив нарисовать лицо человека. В точном соответствии с услышанным я набросал координатные оси, проградуировав их в сантиметрах, и несколько тонких горизонтальных линий, обозначив макушку и уровни бровей, носа, губ, подбородка будущего гоминида. Размах ушей ограничил парой вертикальных отрезков по оси «Х», между которыми попытался обозначить короткими еле заметными штрихами скулы, глаза и лоб. С шириной шеи у затылка я переборщил, и чтобы скрыть отдалённое сходство с некоторыми американскими киноактёрами, обычно играющими в боевиках суперменов, и устранить неточности эллипса черепа я снабдил портрет буйной шевелюрой, скрывающей к тому же раскосые неодинаковые глаза, которые я не знал, как рисовать правильно. Итогом стал мрачноватый тип с бешеным взглядом из-под густых бровей, прикрытых прядями волос. Встретиться с таким вечером на улице мне бы не хотелось. Но Маша искренне обрадовалась моему первому успеху в рисовании, назвав, правда, получившееся существо фотороботом. Без смеха она разговаривать уже не могла, причём так заразительно хохотала, что и я тоже начал сотрясаться и перестал контролировать ширину улыбки. Очки чуть не упали, и я оставил их на столе. Было ясно, что пора заканчивать заниматься рисованием. Нам требовалось движение, разрядка. Так уж мы – подростки – устроены. Я в шутку попытался перетащить подругу с кресла на кровать, но встретил её прямой выразительный взгляд, указавший на часы, который стал недвусмысленным намёком на то, что скоро придут родители, и стоит соблюдать целомудренность в наших играх. Мы спустились в спортзал. Волейбольный мячик послужил отличным способом разминки. Потом мы по очереди лежали на гимнастической скамье, выжимая штангу. Набегавшись, уселись на стопку мягких матов, стараясь отдышаться.
   – Маш, а можешь показать мне несколько приёмов из «дзю-до»? – преодолев сомнения, спросил я, хоть и был практически уверен, что она откажется. – Или сейчас нельзя?
   Улыбка озарила разрумянившееся лицо девушки
   – А почему – нет? Вставай! – задорно скомандовала она.
   Легко, словно листки бумаги, взяла из стопки и разложила несколько толстых матов, замостив ими десяток квадратных метров пола. Потом сняла протез, обувь и энергичным кувырком через плечо переместилась на середину импровизированного татами. Маша стала в боевую стойку, согнув в колене левую ногу, чтобы стать на настил культей прямой правой ноги. Казалось, моя красавица вот-вот поднимется на последнюю ступень воображаемой лестницы.
   – Давай, иди сюда! – крикнула она, умудряясь переминаться с ноги на ногу, как это делают борцы перед схваткой.
   – Машка, зачем…? – крикнул я, потеряв вдруг дыхание.
   – С протезом нельзя. Можно случайно травмировать друг друга. Ну, давай, нападай на меня!
   Я не заставил себя ждать, подбежал к ней и остановился в нерешительности, потому что не знал, как обычно поступают, когда хотят напасть на девушку.
   – Ну чего же ты? – нетерпеливо спросила Маша, не меняя грациозной позы в стойке.
   – Я не знаю, как нападать на тебя, – честно признался я после продолжительной паузы, не переставая откровенно любоваться партнёршей и осознав, насколько глупо прозвучала эта фраза.
   – Ну, к примеру, схвати меня за шею сзади.
   – Не могу. Ты – девушка, пробормотал я растерянно.
   – Послушай. «Дзю-до» – это искусство защиты. Если нé от кого защищаться, приём не получится. Давай, схвати меня за руку!
   Я наклонился, чтобы осторожно обхватить ладонью локоть девушки, и вдруг почувствовал, что падаю…. Вижу её румяное лицо, но при этом, удобно лежу на мягком мате, а партнёрша сидит сверху, крепко прижав мои руки к полу.
   – Это называется «масутэми-вадза» – приём, приводящий к падению атакующего на спину. – Прокомментировала Маша, скривив губы, чтобы сдуть упавшую на глаза прядь волос.
   – Здорово! – искренне похвалил я. – А можно ещё раз? Я не очень понял, как ты меня свалила.
   – Запросто! Вставай! – воскликнула она, ловко вскакивая на ноги.
   Я поднялся и стал перед подругой, внимательно следя за движениями девушки. И всё равно не осознал, как она неуловимым движением оказалась передо мной на коленях, а я, потеряв сцепление с полом, на мгновение взмыл вверх и… снова улёгся на спину без возможности пошевелить руками. «Моро-тэ-гари» – услышал я новую фразу на японском языке.
   – Что это? – поинтересовался я, справившись с головокружением.
   – Приём такой, – пояснила Морозова. – Двигаешься к партнёру одним движением, опускаешься на колени для лучшего упора, хватаешь обе его ноги и тянешь рывком на себя. Сам видишь – эффективно. Хочешь самостоятельно?
   – Давай!
   Подруга ловко вскочила, заняв позицию. Я, вздохнув, наконец, полной грудью, сгруппировался, и тоже поднялся на ноги. Встав перед девушкой в стойку, как мне казалось, соответствующую случаю, я повалился перед ней на колени. Без очков неверно рассчитал дистанцию из-за того, что голова её оказалась значительно ниже, чем обычно для её роста. Не в силах погасить инерцию, я продолжил падать носом вперёд, но поймал Машу за ноги под коленями и дёрнул вверх. Результат снова ускользнул от моего внимания. Успел заметить лишь, как она села, успев опереться на руки. Сам при этом, под влиянием какой-то неведомой силы пролетел над ней на расстоянии вытянутой руки и приземлился на плечи, чудом успев наклонить голову. Перекатившись, сел спиной к партнёрше, повторив её позу.
   – Томоэ-нагэ! – услышал я у самого уха.
   – Бросок через голову, – догадался я.
   – Молодец, Влад! Так и японский выучишь.
   Девушка села напротив. Её разгорячённое лицо светилось, словно солнышко, распаляя меня ещё больше. Взявшись за руки, мы притянулись друг к другу, как магниты. Забравшись мне на бёдра, обняла ногами так крепко, что стало трудно дышать. В объятиях мы целовались, забыв о времени и вообще, обо всём на свете. Шептали друг другу слова, много ласковых слов, смысл которых доступен лишь двоим жителям Земли. Я чувствовал, что целомудренность этого вечера повисла на волоске….
   Гонг звонка в дверь и лай Джека вернули нас к действительности. По ироничной улыбке Анны Петровны, стоявшей на пороге, я понял, что вид растрёпанных и вспотевших чад, вывалившихся в обнимку из спортзала, был интерпретирован неоднозначно, хоть и весьма близко к истине.
   И снова большую часть пути домой я преодолел быстрым шагом. Кое-где – бегом. Нужно было погасить тестостероновый шторм, бушевавший внутри. Но мозг не выключишь, даже если он задействован всего на десять процентов. Бурные воспоминания долго не давали заснуть, лишь под утро, сменившись причудливыми фантазиями, которые англичане называют erotic dreams.

Как провести новогоднюю вечеринку.

   Приподнятое настроение и шум в классе после уроков генерировался нашим комсоргом. Инициативу вести классный час Дина Петровна, «скромно» усевшись за последний стол, полностью передала Юлии. Мы должны были обсудить участие в долгожданном новогоднем празднике – дискотеке, которую директор школы разрешил провести в актовом зале перед самыми каникулами. Никого не смущала предстоящая серия зачётов и контрольных за четверть. Всех захватил азарт подготовки к предстоящему событию. Для себя я решил, что приглашу Машу. Существовало, правда, препятствие этому плану – запрет на участие в вечеринке кого бы то ни было кроме учащихся нашей школы, озвученный классным руководителем со всей возможной категоричностью. В прошлом году на похожем мероприятии произошла драка между нашими старшеклассниками и бывшими «нашими», приглашёнными из ПТУ. Были милиционеры, заполнившие жёлто-синий РАФик самыми активными и разогретыми пивом фигурантами. Среди задержанных оказались и два старших школьника, защищавшие одноклассниц от распоясавшихся «бывших». Для нас – пацанов – они стали героями после освобождения из милиции. «Уважуха» до самого выпускного. Но один из них так и не получил золотую медаль, хоть и шёл на неё последние три года. Зато его свадьбу с защищённой тогда девушкой сыграли почти сразу после получения аттестатов. Сейчас он в армии служит. Как-то письмо от него пришло директору школы с благодарностью за «урок справедливости».
   Юля, расхаживая у доски, с жаром перечисляла, что нельзя приносить и что запрещено делать на празднике так долго, что у всех возникло справедливое желание узнать, что же можно будет делать на празднике? Мы с Оксаной в недоумении переглянулись, почти одновременно услышав друг от друга шёпотом этот вопрос. В паузах, когда комсорг набирала воздух для очередной тирады, по классу прокатился вопросительный шелест.
   – Так! Тихо, все! Дайте договорить! – раздалось на весь класс с заднего ряда.
   – А дискотека всё-таки будет? – оглянувшись, громко спросил Женька, воспользовавшись неожиданной паузой.
   – Будет, как только закончится торжественная часть и маскарад у ёлки, – ответила Юля после паузы, которой Дина Петровна не пожелала воспользоваться для комментариев. – На танцы отводится два часа, до девяти вечера.
   – У-у-у! – разочарованно загудел класс.
   – А можно в спортзале дискотеку провести, пока младшие у ёлки плясать будут? – поинтересовалась Оксана. – Какой нам интерес к сказке про Деда Мороза?
   – Нельзя. В спортзале – негде. Там стулья будут, трибуна из актового зала стоять. И музыка будет мешать праздник проводить.
   – Может ёлку для младших пораньше устроить? – подал идею Игорь.
   – Послушайте! Для вас пригласили артистов из ТЮЗа [41 - ТЮЗ – Театр Юного Зрителя.], чтобы интересно было, Новый год запомнился…, – начала терять терпение комсорг. – Руководство школы лучше знает, как мероприятия проводить! И сейчас менять утверждённый план под вас никто не будет.
   – А что мы тогда здесь обсуждаем? – поинтересовался Игорь. – Если за нас всё решили, зачем сидеть, время терять?
   – Правильно! – подал голос Валерка. – Попляшем часок и по домам. Вопрос один есть: можно нам сразу на дискотеку прийти? Не все же любят театр.
   – Нет. Всё должно быть организованно. Собираемся в актовом зале в 17 часов. Поздравления руководства школы и представителя РайОНО [42 - РайОНО – Районный Отдел Народного Образования.], затем, торжественная часть у ёлки. Перерыв. Праздничный буфет. Выступления Деда Мороза, Снегурочки, вручение подарков лучшим ученикам…. А потом, после перерыва мы убираем стулья в спортзал, освобождаем место для танцев…
   – А если не успею к пяти часам. У меня подкурсы в институте до 18-ти. – спросил я, аргументировав прозвучавший ранее вопрос Валеры.
   – После 17—00 в школу пускать никого не будут. На вахте – члены родительского комитета и завуч, – холодно констатировала ведущая собрание.
   – А, как же…
   – Договаривайтесь на своих курсах. Пусть вас раньше отпускают.– Ответила она с плохо скрываемым нетерпением.
   – Значит, «проблемы индейцев шерифа не волнуют»? – процитировал я фрагмент известного анекдота в максимально литературном его варианте.
   – Не смешно, Владислав! Под каждого подстроиться невозможно. Тебе не нравится программа праздника? Можешь не приходить. Никто не заставляет! – вконец теряя самообладание, воскликнула она.
   По классу прокатился шум осуждения, быстро переросший в негромкие дебаты. Хорошо, что в них решили поучаствовать все, плохо – что одновременно… Дина Петровна, молча следившая до этого момента, как собрание плавно переходит в неуправляемый митинг, возвысила свой голос с целью вернуть его в мирное русло. Но, поскольку многие поспешили воспользоваться возможностью прямо сейчас громко высказать своё мнение и даже поспорить, шум в классе долго не стихал.
   – Наверное, я тоже не приду, – подал голос Валерка. – Мне готовиться надо. Контрольная…
   – Я тоже, – поддержала нашу зарождающуюся оппозицию Оксана.
   – Ну, подожди, Валер! – включилась Нина Бондаренко. – Это же общий праздник. Давай попробуем решить вопрос с вашим проходом.
   – Не. Я – пас. Да и как, раз руководство уже всё за нас решило?
   – Ну, например, соберётесь опаздывающие все вместе часов в шесть, а Дина Петровна вас встретит на проходной и проведёт в зал. – Неуверенно промолвила Нина.
   Я немного удивился такому пассажу старосты, хоть и подозревал, что Валерка пользуется успехом у одной из самых высоких и эффектных девушек нашего класса.
   – Так! Тишина в классе! – Заглушила все дискуссии классная руководительница. – Вопрос обсудим с завучем, потом примем решение. Юля, спасибо! Садись на место. Следующая тема – Мероприятия на зимних каникулах…
   Выйдя из школы после собрания, мы, не сговариваясь, собрались под старым раскидистым тополем, зачастую служившим нам защитой от дождя и посторонних глаз, и обступили Нину, упорно хранившую молчание, пока четверо одноклассников во главе с Юлей не скрылась в сумерках за зданием школы.
   – Ребят! У меня – идея! – с едва скрываемым нетерпением начала староста, заботясь, чтобы её голос был услышан только участниками едва образовавшейся группы единомышленников. – Я живу в доме. У нас большой двор и веранда. Родители не приедут до января. Предлагаю устроить новогоднюю вечеринку у меня дома. Свет, Люд, вы были у меня, знаете. Места много, хоть наперегонки бегай. Соглашайтесь, парни, девочки, а?
   – А, как же школьный праздник? – неуверенно спросил Олег.
   – Слушай, ну какой там праздник, Олежек? – продолжила староста с какими-то босяцкими интонациями в голосе, удивительным образом преобразившись за порогом школы в нормальную девчонку, которой не чужды шалости и страсти. – Уже всё же решили. Освободим актовый зал комсомольским работникам.
   – Вот это – дело, Нин! Не ожидал от тебя… – воскликнул Валера, как-то по-особенному взглянув на девушку, что заставило её стушеваться.
   – О, ребята, я согласна! По сколько скидываемся? – отозвалась Оксана, вглядываясь в лица одноклассников, словно не веря в происходящее.
   – Нин, а у тебя что, правда – можно? – недоверчиво спросила Лариса.
   – Конечно, я же сказала – дом, веранда, гараж, огород в полном нашем распоряжении до следующего года.
   – Хорошо, люди! Давайте посчитаем, сколько это будет стоить? – встрял Женя, до этого момента скрывавшийся от всех в тени дерева.
   – О, Женька, ты с нами? Я думала, ты Юлю домой провожаешь. – Не удержалась от колкости Оксана.
   – Да, а что?
   – Ничего. Кстати, вот ты и посчитаешь, чего и сколько нам нужно для вечеринки. Посчитаем деньги, а потом соберешь с каждого по списку, – добавил я, вспомнив нашу беседу с Оксанкой о способностях каждого в нашем коллективе.
   – Да, и Нине нужно помочь запастись продуктами…
   – Ребята, девчата, спасибо! Значит, согласны? – ликовала староста.
   – Конечно, согласны! – с разных сторон донеслись полные энтузиазма голоса.
   – Отлично! Давайте только сейчас подумаем, и каждый из вас скажет, чего ждёт от вечеринки. Вот ты, Валер, как хотел бы этот праздник провести? – Продолжила Нина деловым голосом, никак не вязавшимся с ласковым взглядом, адресованным смутившемуся парню.
   – Да, я… это…, ну потанцевал бы, поесть не отказался что-нибудь праздничное. Поболтать можно, поиграть во что-либо… Нин, да не переживай ты, всё получится. Это же НАШ праздник! Что захотим, то и будем делать. Взрослые нам – не указ. Свобода! – сформулировал он, наконец, свои желания и потребности.
   – Отлично! – вмешалась Оксана в их беседу. – Записываю: праздничный стол-фуршет с порционными закусками и напитками, музыка, настольные игры. Кстати, Нин, придётся повозиться на кухне.
   – Конечно. Кухня с холодильником в полном нашем распоряжении.
   – Я пластинок могу принести с хорошей музыкой. Есть на чём крутить?
   – Есть, только катушечный «Ростов» к колонкам подключён.
   – Не беда, возьму из дома кабель, «вертушку», и к твоему «магу» подключим. Тащи, Оксан, свои пластинки, – с энтузиазмом разрешил проблему Валера.
   – А у меня домино есть, – вставил Борька, решив внести «свои пять копеек» в общее дело.
   – Ой, удивил, – скривилась Лена. – Ещё в карты предложи с нами сыграть.
   – Ну, почему, может, кто преферанс любит, так я с удовольствием составлю партию, – отозвался Николай, редко когда произносивший больше четырёх слов подряд.
   – О, круто! Пиши меня в партнёры, – сказал Петя, оживившись.
   – А меня научишь? – спросила Света.
   – Запросто! Четвертого для партии найдёшь?
   – Скорее, четвёртую, – отозвалась Оксана под уважительные взгляды будущих компаньонов. – Кстати, могу принести «Монополию».
   – Настоящую? Ух, ты!
   – Ну, да. – Заверила одноклассница.
   Многие оживились, услышав название стремительно набирающей популярность настольной игры. В продаже её найти было не просто. Мы, собираясь с друзьями, увлечённо играли коряво нарисованными акциями и банкнотами. Но в «Монополию» с напечатанными с максимальным реализмом «ценными бумагами» и «деньгами» мало кому доводилось сыграть.
   – А я шахматы принесу и шахматные часы, – вдруг сказал Женька.
   С разных сторон на него уставились недоумевающие взгляды, и наступила тишина.
   – Алё, Ботвинник! Ты ж не в парк собираешься на лавочке с пенсионерами посидеть? – Задиристо хохотнул Борька.
   – А что? Кто-нибудь играл в шахматы на время? – продолжил тот с энтузиазмом. – Тридцать секунд на ход… Слабо?
   – Это разве интересно? – скривив губы, фыркнула Вера.
   – Почему, нет? Я бы попробовала, – поддержала начавшего краснеть в темноте парня Оксана. – Тащи часы, сыграем партию!
   – Что ж, спорт так спорт. Тогда, за мной – футбольный мяч, – выдал задира. – Нин, есть во дворе место?
   – А ты сам как думаешь? Я же не дочь владельца ранчо.
   В голосе девушки чувствовалась усталость.
   – Ребята, давайте не впадать в крайности. Поздно уже. Если есть что по делу сказать, завтра обсудим, продумаем, чем каждый из нас сможет помочь в подготовке праздника. – Завершила собрание Оксана, перехватив инициативу с молчаливого согласия старосты.
   Гул «несогласных» быстро стих, уступив место прощальным фразам и рукопожатиям.
   Я снова в который раз поразился способностью одноклассницы соответствовать своими действиями тому, что она говорит и думает. Не каждый даже в более зрелом возрасте способен не только отвечать за свои слова, но и брать ответственность за дела и поступки, так или иначе касающиеся других. Чаренцева же легко сориентировалась и смогла вот так просто стать у руля процесса, в котором планировала задействовать всех собравшихся. Что ещё более интересно: никто не был против её лидерства. В этом был какой-то парадокс. Каждый в нашем возрасте стремился самоутвердиться, порой, преувеличивая свои способности, чтобы завоевать уважение окружающих, выделиться из общей массы. Но мало кто при этом был готов стать во главе какого-либо дела, проекта или группы людей, чтобы руководить ими, побудить к достижению цели, каких-то результатов. Ну, староста или Юля могли при случае и на собрании выступить, и поговорить, наставляя на путь истинный товарищей, совершивших проступки. Но заставить того же Валерку сказать что-то классу или выполнить какую-то работу на субботнике силами ему подчинённых ребят – пустой номер. Я и сам без энтузиазма воспринимал предложения учителей что-нибудь организовать или привлечь кого-то из одноклассников что-либо сделать. То есть, в теории я знал, что и как надо говорить и как поступать, но мешал какой-то порог необходимости выйти из зоны комфорта, из привычного окружения одинаково думающих сверстников, где в случае неудачи легко затеряться, и не стать нечаянным объектом всеобщего внимания, насмешек, глупых комментариев и претензий. Я понимал, что и эти насмешки, и претензии – те же попытки выделиться, словив одобрительный хохот окружающих, тех, кто сам не в состоянии преодолеть свою застенчивость и предпочитает наблюдать за происходящим из толпы, заботясь, чтобы случайно не оказаться в первых её рядах.
   Из раздумий меня вывела та же Оксана, потянув за локоть к выходу со школьного двора.
   – Проводишь меня, Влад? – спросила она, судя по тревожному выражению лица, уже не в первый раз.
   – Конечно, Ксюш! Пойдём. – Отозвался я, с удивлением отметив, что уже все разошлись.
   – Вообще не думала, что в нашем классе такое возможно, и мы сами можем устроить для себя вечеринку! – как ни в чём не бывало, сказала одноклассница. – Представь, сколько училась в других школах, никто и никогда не предлагал провести какой-то праздник у него дома.
   – А ты сама? – спросил я, чтобы поддержать беседу.
   – Ну, со мной – понятно. Мама сразу наложит табу на такую инициативу. И все мои друзья и полагающие себя таковыми об этом знают. Да я тебе рассказывала, помнишь?
   – Конечно.
   – Но всегда мечтала попасть на что-нибудь неорганизованное, типа вечеринки с боем подушками в темноте, лабиринтов с ловушками или вылазкой в чужой сад за яблоками.
   Я с удивлением посмотрел на девушку.
   – Да, нет, – рассмеялась она. – Это в детстве у меня такие идеи были. Сейчас выросла. Интересы изменились. Но всё равно, хочется выйти из круга. Затеять что-то, чтобы вспоминать потом, лет через десять – двадцать. Может это последняя вечеринка в таком составе. В девятый класс не все собираются. Кто-то в ПТУ пойдёт… Кое-кто – работать…. На тот же «Электроинструмент», например.
   – Да, Нинка молодец, отличную идею воплощает! И правда, хочется чего-нибудь этакого…, – согласился я, удивившись своему странно мечтательному голосу.
   – А как бы ты хотел этот вечер провести? Что бы ты хотел, чтобы в памяти осталось? – спросила собеседница, побуждая меня продолжить фантазировать.
   – Представь большой двор, похожий на парк, кое-где подсвеченный фонарями, в свете которых искрится только что выпавший снег. – Начал я, отпуская свои мысли в полёт. – Музыка звучит, где громче, где тише. Не только диско, рок, или кантри. Но и вальс, блюз, джаз. И мы по разным уголкам разбрелись и танцуем или просто беседуем, усевшись на скамеечку с бокалом «шипучки» или мандарином, не мешая другим. Кто хочет, подходит к «шведскому столу» перекусить, а кто-то уединился с книгой в гостиной у камина. Другие играют в снежки или запускают ракеты, бенгальские огни. Можно поискать какие-то сюрпризы, следуя легенде-путеводителю, забираясь на чердак или в подвал, чтобы в итоге угадать слово-ключ.
   – Только не надо трупов и расследований, как у Агаты Кристи, – пошутила Оксана. – А вообще, нормально! Мне бы тоже кое-что захотелось из этого.
   Мы шли тёмными переулками, невольно заглядывая в окна домов, где горел свет, и шла жизнь, лишь изредка прикрытая шторами.
   – Как думаешь, эти люди счастливы? – неожиданно спросила девушка.
   Я оглянулся, но лицо её в тени деревьев невозможно было рассмотреть.
   – Думаю, многие в том или ином роде – да. – Отозвался я в темноту. – Просто слишком разное понимание счастья у тех или иных людей. Не каждый может внятно сам себе ответить: что есть для него это понятие. Одно можно сказать наверняка: все они стремятся к счастью. Каждый к такому, каким его себе представляет.
   – А ты пробовал для себя определить, что это? – загадочно улыбнувшись, спросила Оксана, выйдя, наконец, из тени.
   – Нет, а ты?
   – Я первая спросила. Ты отвечай!
   В голосе девушки прозвучали капризные нотки. Я задумался, не желая выдавать экспромт, за содержание которого потом придётся краснеть. Спутница молчала, неслышно в своих «дутышах» ступая рядом, и напряжённая тишина словно подталкивала меня говорить.
   – Не хочу пустых слов, Оксан. Не готов сейчас ответить на твой вопрос, – произнёс я, преодолев рефлекторное желание сказать хоть что-нибудь умное в тему. – Не задумывался над этим, наверное, потому, что считаю авторов множества разных книжек, написанных об этом, более авторитетными и опытными, чем я.
   – А я читала, что у человека под действием определенных факторов вырабатывается гормон счастья. – Продолжила собеседница, как будто ждала своей очереди, и мой ответ не имел для продолжения беседы особого значения. – Это может быть секс, лекарства, избавляющие от боли, алкоголь и даже наркотики – не важно. Главное – человек испытывает ощущения, которые обусловлены химическими процессами в его мозгу. Эти ощущения настолько глубоко впечатываются в сознание, что он начинает искать возможности испытать их снова и снова…
   – …и так появляются маньяки, наркоманы и алкоголики, – закончил я мысль. Но это не про счастье, Оксан! Это удовольствия. Хотя мозг человека реагирует на выработку эндорфинов – того самого гормона, о котором ты говоришь – одинаково как при ощущении счастья.
   – Но, смотри. Есть ведь социальный статус, психология, окружение, жизненный опыт, религия, сдерживающие первичные рефлексы людей. Они не дают человеку стать химически зависимым от поступления в мозг этих гормонов, сохраняя общий фон его поведения и настроения, приемлемый для общества таких же, как он людей. Они выступают в качестве «заместителей» тех сиюминутных удовольствий, определяя для человека критерии гармоничной счастливой жизни в этом обществе. Об этом наша КПСС пишет лозунги и статьи, об этом снимаются фильмы, пишутся книги, авторов которых ты возвёл в авторитеты, отказавшись от своей точки зрения. А я-то спросила именно о твоём отношении к понятию счастья.
   – Хорошо, отбросим авторитетов, – легко согласился я. – Это интересно! Например, если человек попадает в другое общество с другими принципами взаимоотношений? Скажем, к примеру, хиппи в Америке.
   – Тогда, если он принимает и вливается в такую культуру, вероятно у него со временем меняется система ценностей, отменяются одни табу и появляются другие. Человек начинает получать этот гормон способами, принятыми в новом обществе: курит марихуану или занимается любовью с разными партнёршами, как в твоём примере, забывая, что это осуждалось в прежнем его мире. Вспомни, как часто мы встречаемся с клише героев книг и фильмов типа: он обрёл счастье, она нашла своё счастье
   – Думаю, единого понятия счастья не существует. Ты сама только что это подтвердила…
   – Ты прав, Влад, что для каждого человека это очень личное, интимное определение. Но то, что ты сказал про авторов книжек – просто попытка уйти от ответа, страх сформулировать его даже самому себе.
   – Почему страх? Просто…
   – Ну, это как признаться себе, что заводит тебя в сексе… ну, что-то запретное, например.
   – Вероятно, это и есть твой вопрос, Оксан? – спросил я, с неудовольствием отметив, как стремительно раздражаюсь.
   – Может и так. Ты же походил вокруг да около, пофилософствовал, но так и не сказал ничего конкретного, – ответила она, как ни в чём не бывало.
   – Ты – тоже… – глухо ответил я, повернувшись к девушке, в надежде увидеть на её лице признаки иронии.
   Но одноклассница снова скрылась в густой тени деревьев, подчеркиваемой контрастным светом уличного фонаря, который мы только что миновали. Я вдруг почувствовал, что этот разговор вместо ясности только добавил недосказанности в наши с ней отношения. Расстроившись, что так и не смог направить его в желаемое русло, я замолчал, размышляя над ним. Вдруг Чаренцева повернулась ко мне, обеими руками мягко упёршись в плечи, заставила остановиться. Одним неуловимым движением сняла с меня очки, обвила за шею, прижавшись всем телом так, что мне стало трудно дышать. Раскрытые губы её оказались так близко, что я уловил земляничный запах губной помады и застыл, не решаясь пошевелиться, боясь осознать, что будет дальше. В тот же миг почувствовал, как внутри меня поднимается неконтролируемая сила, с которой и прежде едва удавалось справляться, призвав на помощь всё благоразумие и силу воли. В подсознании возникло странное ощущение, что с ней пытается справиться что-то помимо меня. В темноте я попытался рассмотреть лицо одноклассницы, чтобы увязать свои ощущения с реальностью. Смутно увидел в её глазах странные отблески, непохожие на отражения фонарей уличного освещения. В памяти возникло недавнее воспоминание от нашей предшествующей встречи и моя формулировка о химии притяжения человеческих организмов.
   – Добро пожаловать в новое сообщество, Влад, со взрослыми понятиями о счастье! – проговорила она своим низким голосом.
   Я вздохнул и на мгновение прикрыл глаза, едва найдя в себе силы, чтобы отстраниться от девушки. Забрал у неё очки и шагнул в сторону, стараясь в темноте обойти спутницу. Автоматически сделав несколько шагов на негнущихся от напряжения ногах, я почувствовал, что теряю сцепление с дорогой, и в следующую секунду уже сидел посреди покрытой тонким льдом неглубокой лужи. Чаренцева оказалась тут как тут. Присев передо мной, внимательно смотрела голову, лицо, шею. Потянула за руку, помогая встать.
   – Владик, голова кружится? – услышал я её взволнованный голос.
   Помотав головой, я сосредоточенно осмотрел руки, заметив на правой ладони кровь, сочившуюся из ссадины. Взял из рук девушки свои очки, с выпавшим стеклом и поломанной дужкой.
   – Лучше бы продолжили…, – с досадой пробормотал я, попытавшись, чтобы мой голос звучал бодро.
   – Трезвый вывод. Погоди, дай свою руку, надо кровь остановить, – отозвалась спутница.
   Оксана решительно занялась обработкой моей ладони, щедро полив рану своими духами с каким-то экзотически-романтическим запахом.
   – Приятный аромат! – одобрил я, поморщившись от саднящей боли.
   – Спасибо! – отозвалась она, заканчивая заматывать мне руку своим носовым платком. – Готово! Теперь укол от столбняка тебе нужно сделать. Поехали в травмпункт.
   – Спасибо, Ксюш. Укол мне три месяца назад делали. Помнишь, когда с заклеенным глазом ходил?
   – Точно! Прививка не то пять, не то десять лет действует. Тогда тебе повезло. Рука быстро заживёт.
   – Не очень. Вот, практически упал в твоих глазах…, – попытался неуклюже сострить я.
   – На моих глазах… – с раздражением поправила девушка. – Влад! Учи русский язык. Если бы ты упал в моих глазах, уже бы получил оплеуху и вытирал мою слюну со своей физиономии. А так, с кем не бывает. Не заморачивайся, короче.
   – Всё равно, спасибо за заботу!
   – Пожалуйста!
   Оставшийся путь до стоянки такси мы прошли в полной тишине. Я подошёл к одинокой машине с шашечками и призывно мерцающим зелёным огоньком, и решительно открыл заднюю дверь.
   – Спокойной ночи, Оксан!
   – Пока, Влад! – отозвалась она озабоченно. – Голова точно не болит? Сам до дома дойдёшь?
   – Дойду. Не болит, – отозвался я. – Ты будь осторожна!
   – После травмы я стала крайне осторожной. Даже опасаюсь себя самой.
   Встав на цыпочки, Оксана быстро поцеловала меня и нырнула во мрак салона. Мне показалось, что сквозь стекло я рассмотрел победную улыбку на её симпатичном лице.
   Домой идти не хотелось. Я медленно брёл через тёмный парк, с трудом избавляясь от чувства унижения, которое испытал, так неловко упав перед девушкой. Подсознательно понимал всю абсурдность своих переживаний. Наверное, мальчишеское чувство превосходства, моё уязвлённое самолюбие диктовало эту реакцию. Да ещё эта наша беседа о счастье с непонятным финалом, оставившая больше вопросов, чем ответов. В однокласснице постоянно была какая-то загадка, которая никак не поддавалась моему пониманию. Это не давало объективно оценить наши с ней отношения. Я не понимал и не мог чётко описать свою роль в них, снова и снова проигрывая эпизоды общения с Чаренцевой. Спасительным сигналом всплыли из недр памяти слова Семёна, сказанные им у громадного неважно пахнущего скелета мамонта. Как и тогда, в Виннице, они принесли мне облегчение, отодвинули на задний план сомнения, и я снова смог думать о нас с Машей.
   План провести вечеринку с классом отдельно от остальных мне очень понравился свое нетривиальностью. Всегда хотелось выйти за рамки обыденного, узнать что-то новое, делать открытия и просто взглянуть на обычные явления с иной стороны. Идея пригласить Машеньку на вечеринку, хоть и стала более осуществимой из-за отсутствия ограничений администрации школы в частном доме среди своих знакомых, вместе с тем требовала тщательно взвесить все «за» и «против», чтобы не навредить, прежде всего, нашим с ней отношениям. Как отнесутся одноклассники к моей подруге из другой школы – меня не очень волновало, также как и восприятие ими её особенности. Всё это, как я уже знал точно, можно было объяснить просто словами, чтобы всем стало понятно. Беспокоило другое: в праве ли я выставлять всеобщему вниманию нашу с ней дружбу, показывать практически посторонним людям (не могу многих своих одноклассников назвать друзьями) наши с ней интересы, увлечения, позволить им обсуждать что-то, касающееся только нас двоих, её внешность, привычки. Ведь мы и знакомы то с ней меньше полугода, чего далеко не достаточно, чтобы хорошо узнать человека. К тому же, я до сих пор не определил свой статус во взаимоотношениях с ней. Договорённость о дружбе без обязательств – так бы я определил его на текущий момент – не очень вяжется даже с фразой: «Знакомьтесь, это Маша – моя девушка», которую, скорее всего, придётся произносить, чтобы познакомить ребят с ней. И самое главное, я не знал, как моя подруга отнесётся к предложению провести новогоднюю вечеринку в кругу незнакомых ей парней и девушек, пусть даже знающих меня. Я бы и сам отнёсся к такой перспективе скептически. К тому же, терпеть не могу сверстников, стремящихся при каждом удобном случае похвастаться новым другом или подругой перед своей компанией, слушать и говорить в угоду им пошлости, порой забывая, что матом невозможно выразить свои чувства к человеку и даже просто обозначить к нему уважение. Наверное, поэтому при общении со сверстниками-одноклассниками, я предпочитаю держаться особняком, соблюдать дистанцию, позволяющую при необходимости встать и уйти, не вдаваясь в объяснения. Благодаря такой позиции и список друзей – подруг занимает в моём блокноте всего несколько строк. Оставшиеся за пределами этого списка редко упускают случай позубоскалить, обсудить меня за моей же спиной, да так, чтобы я узнал или услышал их мнение. Взвешивая доводы «за» и «против», я всё больше склонялся к отказу от кажущейся такой заманчивой идеи с Машей в пользу не слишком радужной перспективы провести вечеринку в кругу одноклассников, большинство из которых – не из моего блокнота.
   Дома попробовал собрать развалившиеся очки, но даже после высыхания клея БФ-2 линза еле держалась в надломанной оправе. Досада на случайность снова захлестнула меня. Объяснять Анне Петровне свой неудачный полёт в надежде, что она снова бесплатно поможет, мне хотелось ещё меньше, чем рассказывать об этом Маше. Мои сбережения в качестве компенсации стоимости новых очков невозможно было принимать всерьёз. Они радикально истощились после поездки на Украину, и возобновлялись крайне медленно из-за внедрения компанией «Тетрапак» своей технологии упаковки молочных продуктов вместо классических стеклянных бутылок, которые я раньше сдавал в пунктах приёма стеклотары с выгодой для себя (так мы с мамой договорились). Пересыхающий ручеек моих «доходов» формировали оставшиеся в обороте банки из-под сметаны и бутылки из-под минералки с наклейками «Ессентуки» и «Боржоми», что папа себе иногда покупал. Ещё пробная контрольная работа по математике на подготовительных курсах через два дня мне не давала покоя. Беспорядочные записи своих конспектов я штудировал много раз, учебник под редакцией И. Сканави был изрядно потрёпан и безжалостно исчёркан карандашными пометками. Но у меня всё равно были сомнения в том, что я всё понял и сумею применить эти знания при решении настоящих задач для студентов.
   Вот с таким сумбуром в голове я и лёг спать. Ведь, утро вечера мудренее.

Маша. Спорт. Подруги. Вести.

   Мария Морозова привычно толкнула тяжёлую стеклянную дверь бассейна, и влажный воздух, неведомо как оказавшийся в фойе, быстро согрел лицо и руки, озябшие на морозе, пока она бежала от троллейбуса через улицу. В раздевалке девушка поприветствовала всех участниц паралимпийской команды и подошла к Юле, помогавшей Ане переодеваться в купальник. Сняв сумку с плеча, она осторожно вынула из неё продолговатый свёрток.
   – Ты – вовремя, Маш! – откликнулись обе девушки, почти одновременно.
   Юля осторожно развернула газету и достала протез с плавником вместо ладони. Систему широких ремней для крепления Мария вытащила из сумки и тщательно прикрепила к скобам, скрытым под кромкой гильзы. Аня неуверенно подставила культю, позволив надеть и надёжно зафиксировать изобретение на теле эластичными петлями, напоминающими крепление кобуры для пистолета под мышкой. Помахав сначала правой, а потом левой руками, девушка с удовлетворением отметила свободу движений и отсутствие дискомфорта.
   – Вроде, удобно! Спасибо, девчонки! – воскликнула она, попытавшись искусственной ластой хлопнуть по плечу подошедшую Илону.
   – Эй, девушка, не та-ак агрессивно! – шутливо отмахнулась та, не скрывая довольной улыбки при виде повеселевшей подруги. – Пошли лучше, покажешь, как с этим плават.
   – Пошли! – отозвалась Аня, пытаясь оглядеть новую часть себя со всех сторон.
   – Маш, спасибо, что успели завершить доработку до тренировки! – шепнула Юля, пока они поднимались в помещение бассейна. – Владу привет передавай и нашу благодарность.
   – Хорошо, передам, – откликнулась девушка, не пытаясь скрыть довольной улыбки. – Но, подожди ещё. Самое главное впереди – испытание в воде.
   – Думаю, всё получится. Хоть, сама и волнуюсь за Анку. А вдруг у неё сил не хватит.
   – Всё, давай увереннее, Юля! Нельзя показывать ей, что мы сомневаемся, – тихо ответила Мария так, чтобы Аня с Илоной, идущие впереди, их не услышали.
   Девушки вошли в зал, где уже собрались вдоль бортика бассейна остальные члены команды.
   – Аnnikа, cześć! Co to jest na twoyey ręki? – воскликнула Хелена, с интересом рассматривая плавник. – Proteza pływacka? [43 - Анка, привет! Что это на твоей руке? … Протез для плавания? (польск.)]
   – Верно. Ане будет удобнее плавать с ним. – Ответила за Аню Юля так, чтобы все слышали. – И она сможет плыть быстрее, чтобы в командном зачёте время у всех оказалось лучше.
   – Здόрово, Аня! – искренне обрадовалась Лена, тронув растерявшуюся девушку. – Попробуй, у тебя точно получится. Тебе будет легче плыть!
   – Боюсь немножко…, – робко ответила она.
   – Ты уже пробовала плавать с этим? – поинтересовалась Елена Борисовна, внимательно оглядывая Анину руку и крепления самодельного протеза.
   – Нет ещё. Вот хочу сейчас попробовать, – ответила девушка, оглядываясь на подруг.
   – Хорошо. Давай немного разогрейся на крайней дорожке. Юля, ты с ней на страховке. Будь готова помочь, у Ани могут внезапно случиться судороги от непривычной нагрузки. – Вернув голосу деловитый командный тон, продолжила тренер. – Илона, ты на старт, фиксируешь время остальных. Всем – в воду!
   И, увеличив громкость ещё на десяток децибел, скомандовала: «Разогрев две дорожки, затем старт по двое на максимальной скорости! Через полчаса принимаю зачёт!»
   Юля плыла, не отставая от Ани более чем на три метра. Та тщательно обеими руками совершала круговые движения, воспроизводя гребки пловца кролем. Было заметно, как трудно девушке работать левой рукой, много лет не знавшей физических нагрузок. Достигнув края бассейна, та ухватилась здоровой рукой за поручень, без сил повиснув на нём.
   – Всё! Не могу больше…! Дай отдышаться, – прошептала она подруге, готовой помочь ей выбраться на сушу.
   Казалось, крики, визг и всплески воды, белым шумом висевшие над бассейном, на мгновение стихли. Все устремили взгляды на запыхавшуюся девушку.
   – Ты молодец, Аня! У тебя получается! – нарушив тишину, радостно воскликнула Юля, стараясь попасть в поле зрения подруги, от усталости то и дело опускавшей голову.
   С разных концов бассейна послышались крики других участниц команды, старавшихся поддержать совсем стушевавшуюся девушку. Та обернулась, и на её раскрасневшемся лице появилась робкая улыбка. Аня отпустила поручень, развернулась и размеренно поплыла обратно, всё интенсивнее работая руками, так что к концу дорожки Юля, отставшая было на старте, еле догнала её. Отдых в конце дорожки у Ани занял теперь значительно меньше времени. Она восстановила дыхание и даже умудрилась здоровой рукой поправить ремни протеза под мышкой, отпустив поручень и на секунду с головой погрузившись в воду. Остальные девушки уже плыли на время, и Илона с секундомерами в обеих руках и изрядно намокшей тетрадью под мышкой, бегала от дорожки к дорожке, стараясь успеть записать результаты соревнующихся. Аня едва подплыла к парапету, как та уже ждала её, готовая начать отсчёт времени контрольного заплыва. Дав подруге восстановить дыхание, Митаускайте дождалась от Анны поднятой вверх правой руки – знака готовности, и нажала кнопку секундомера, как только девушка энергично оттолкнулась ногами от стенки. Юля теперь плыла рядом по параллельной дорожке. Все снова затаили дыхание, ожидая, что покажет контрольный результат заплыва «улучшенной» подруги. Тишина в зале бассейна нарушалась лишь равномерными всплесками плывущих. Даже Елена Борисовна, казалось, затаила дыхание, неотрывно следя за пловчихами. К концу дистанции эмоции зрительниц возобладали, и со всех сторон послышались восклицания, призванные подбодрить Аню. Та энергичнее заработала руками, словно на «втором дыхании» преодолев оставшиеся метры за несколько секунд, повисла, ухватившись рукой за перекладину лестницы, судорожно дыша. Юля тут же подставила плечо, помогая подруге вылезти из воды. Разгорячённая Аня всё ещё не могла прийти в себя. Левая рука с плавником висела плетью. Правой она безуспешно пыталась расстегнуть ремни, чтобы снять протез. Маша быстро выбралась из воды и короткими прыжками приблизилась к подруге, чтобы помочь ей освободиться от искусственной конечности. Лишь ласта с ремнями упала на скамейку, девушка принялась растирать культю.
   – Это рекорд, Анна! – воскликнула Илона, недоверчиво рассматривая циферблат секундомера. – Смотрите, Елена Борисовна!
   – Да, молодец, девочка! Проплыла в полную силу. – Одобрительно промолвила тренер. – Отличный результат!
   Остальные девушки громко захлопали в ладоши. Каждая захотела прикоснуться к рекордсменке, поздравить её. Лицо Ани озарилось победной улыбкой, и она кинулась обнимать подруг в благодарности за поддержку.
   Домой Маша пришла в приподнятом настроении. Улыбка радости за успешный результат подруги, теперь уже без сомнений остающейся в команде, не сходила с её лица. Уборка, приготовление ужина до прихода родителей, уроки – всё у неё спорилось, получалось, словно само собой. Её настроение передалось даже Джеку, который радостно хлопая ушами, неотступно следовал за хозяйкой, время от времени получая свою порцию ласки. Услышав трель телефона, девушка выключила пылесос и взяла трубку. Но даже грустный голос Влада, поведавший историю о том, как пострадали его новые очки, не смог согнать улыбку с её лица.
   – И это – самое страшное, что с тобой случилось? – поинтересовалась она, едва сдерживаясь, чтобы не расхохотаться в ответ.
   – Ну, да. Они же сложные, дорогие. А сейчас надо новые заказывать. Я тут могу рублей пять оплатить, но, боюсь, этого может не хватить на новую оправу и линзы…. Хотел Анне Петровне позвонить, попросить рецепт, но она на каком-то консилиуме уже несколько часов.
   – Слушай, Влад, не бери в голову. Тебе не идёт оправдываться, – ответила она. – В жизни и не такие случайности бывают. Лучше послушай, расскажу, как Аня сегодня рекорд с нашим плавником поставила.
   И Маша рассказала другу в подробностях о событиях так удачно сложившегося дня.
   – …а очки мы тебе новые сделаем. Сегодня маме расскажу. Ты у неё вроде темы и материала для диссертации, так что не волнуйся за деньги. Всё для тебя сделают в лучшем виде ради науки. – Закончила она, услышав, наконец, нотки облегчения в репликах собеседника, живо заинтересовавшегося Аниными успехами.
   Едва Мария закончила уборку спортзала и выключила завывавший пылесос, чтобы подняться вместе с ним на второй этаж, как телефон ожил снова.
   – E questa signora Morozova? [44 - Это сеньора Морозова? (Ит.)] – с удивлением услышала она сквозь треск помех далёкий напряжённый голос телефонистки, словно доносившийся из космоса.
   – Yes! My name is Mariah Morozova [45 - Да, меня зовут Мария Морозова. (Англ.)]. – Растерянно подтвердила она в трубку.
   – OK. English. Good! – Произнесла с облегчением трубка. – Señor from Turin wishes to speak to you. Would you like to answer? [46 - Английский? Хорошо! … – Сеньор из Турина хочет с Вами поговорить. Вы желаете ответить? (Англ.)]
   В мгновение куда-то исчезла усталость. Маша, словно встрепенувшись, быстро ответила:
   – Yes! Yes! I’m ready… [47 - Да! Да! Я готова! (Англ.)]
   В следующую секунду помехи волшебным образом исчезли, и отдалённо знакомый баритон увлёк её слух, завладев вниманием. Девушка, забыв обо всём, сначала напряжённо слушала, стараясь не пропустить ни одного слова, чтобы правильно перевести и понять, что говорит собеседник. Боялась отвлечься, чтобы без ошибок составить английское предложение для ответа ему. Но после нескольких ясных, казалось бы, проникающих в сознание без всякого перевода английских слов, начала расслабляться, с удивлением отмечая, что ей удаётся без труда понимать своего итальянского друга, написавшего ей совсем недавно такое тёплое эмоциональное письмо. Он говорил, намеренно составляя простые, но с понятным смыслом фразы, чтобы его русская собеседница без труда смогла уловить его мысли. Маша радостно приветствовала друга, едва услышала паузу в его наполненном итальянской импрессией потоке слов. Вдруг столько сразу захотелось ему сказать…. Почему-то сложившийся в её представлении его образ никак не сочетался с воспоминанием о худощавом пареньке в инвалидной коляске и черных очках, закрывавших страшные шрамы, стягивавшие его лицо, из-за которых он не мог внятно произносить слова. С тех пор, как они расстались полтора года назад в Реуте, Джакомо отшлифовал своё произношение так, что, наверное, мог бы работать диктором на телевидении. Она поделилась с ним, и парень подтвердил, что стал другим человеком после пластической операции. Он с трогательной нерешительностью, так задевшей сердце собеседницы, поведал, что очень хочет увидеться с Машей, передать подарок и посылку от доктора Дезамеля. Девушка от неожиданности присела на ступеньку лестницы, только сейчас осознав, что всё это время держала тяжелый пылесос на весу. Да, ей тоже очень захотелось увидеться с другом. «Но разве это возможно?» – со страхом думала она, хоть рассудок и подсказывал, что ничего невозможного в таком событии нет. Ведь люди имеют право встречаться и общаться, несмотря на государственные границы и разные законы и правила…
   – Is it real, Jacomo? – Недоверчиво спросила она, чувствуя, как участился ритм её сердца. – How do you plan to get to the USSR? [48 - Это реально, Джакомо? … Как ты планируешь попасть в СССР? (Англ.)]
   – Si, ragazza carina! I am planning to come to Union as tourist by bus with group of Christian—pilgrims after Christmas. – Быстро ответил собеседник, едва не сбившись на итальянский. – I’ll be passing through your city ninth of January. It would be excellent to meet you in that day! [49 - Да, милая девушка (Ит.) Я планирую приехать в Союз туристом на автобусе с группой христиан-паломников после Рождества. … Я буду проездом в твоём городе девятого января. Было бы превосходно встретиться с тобой в этот день! (Англ.)]
   – Oh, Jacomo… – растерялась Маша, не зная, что ответить.
   Трубка молчала. Лишь тонкий, едва слышимый писк несущей частоты подсказывал, что связь не прервалась. Тишина начинала давить, подсказывая девушке необходимость что-то сказать.
   – Sorry, are you here? – Наконец, послышался встревоженный голос итальянца. – I don’t mean to scare you. [50 - Прости, ты ещё здесь? … Я не хотел тебя напугать. (Англ.)]
   – I wasn’t scared, Jacomo. It would be great to meet with you…, – тихо проговорила она, – …to see you. [51 - Я не испугалась, Джакомо. Было бы здорово, встретиться с тобой… увидеть тебя. (Англ.)]
   – Dio grazie! lei è d’accordo! – послышалось из трубки вместе с какими-то звуками, напоминающими хлопки и топот одновременно. – Dear Masha, fine! Your photo in the last letter… You are wonderful! I’ll finally admire you alive! [52 - Боже, спасибо! Она согласна! (Ит.) … Маша, дорогая, превосходно! На фото в твоём последнем письме… Ты такая красивая! Я наконец смогу полюбоваться тобой вживую. (Англ)]
   Маша сидела на ступеньке, сжимая трубку, давно уже издававшую короткие гудки. Хоровод мыслей быстро превращался в вихрь, унося её, то в неведомую Италию, то в жаркий Тель-Авив, то на каменистый пляж Чёрного моря, где её, кружащуюся от восторга, на фоне скал сфотографировал Влад. Именно эту фотографию она отправила в разноцветном международном конверте вместе с письмом, написанным в поезде по дороге в Харьков. В памяти замелькали лица друзей. Девушке снова очень захотелось их увидеть, поговорить с каждым, узнать, как сложилась их жизнь. Какими они стали, когда встретились в Реуте месяц назад? «Вот сеньор Петричелли мне об этом и поведает», – вслух подумала она, улыбаясь.
   Вечером за ужином дочь, как обычно, рассказывала родителям в подробностях обо всех своих впечатлениях и событиях, происшедших за день. Делясь с ними своими мыслями, девушка зачастую находила в советах старших ответы на свои вопросы, порой неожиданные, красивые решения проблем, с которыми у неё ещё не доставало опыта и знаний справиться самой. Так уж было принято в семье Морозовых, что младшие с детства делились со старшими, безусловно признавая их авторитет, не стеснялись спросить совета и никогда ничего не утаивали в себе. Маша помнила, как часто, папа, хмурый и озабоченный после работы или во время стройки дома, удалялся в кабинет к дедушке Тиме. Они закрывались там и беседовали, иногда долго, но чаще папа выходил минут через десять уже с одухотворённым лицом, приподнятым настроением и щедро делился с домашними улыбкой и добрыми шутками, всем своим видом показывая, что не бывает в жизни неразрешимых проблем. Эмоциональный Мишка поступал также и сестрёнку научил, где искать ответы на сложные вопросы, когда она в силу переходного возраста и бунтарского настроя, особенно после травмы, попыталась замкнуться в себе, едва не погрузившись в депрессию. Мудрая мама и сейчас посоветовала дочери на время побыть свободной, не вспоминать о каких-либо обязательствах и обещаниях, и встретиться с итальянским другом, поговорить, вспомнить общих товарищей, прислушаться к себе, своим эмоциям и реакциям, возникающим во время беседы.
   – Помни, главное – ты сама! Если почувствуешь, что не можешь полностью доверять ему, что он пытается тобой управлять, сворачивай беседу, вспомни о неотложных делах, под любым предлогом прощайся и уезжай от него. Никаких обещаний! Хоть по себе знаю, как трудно бывает так поступать. Но если этот человек искренен с тобой, не требует взамен чего-то, почему бы не продолжить дружить и общаться с ним? Он ведь старше тебя всего года на три?
   – Да, мам. Он уже не школьник, и меня это немного смущает. У него другие интересы, круг общения. А вдруг, психологические проблемы, возникшие после травмы…?
   – Насчет последнего, согласна. Так бывает. У меня больные попадаются такие, что обвиняют в своих недугах весь мир и только ищут, на ком бы отыграться за свои страдания, кому отомстить. Такие случаи можно сравнительно легко выявить, употребив в разговоре сарказм, побудив человека посмеяться над собой.
   – Согласен с мамой, – включился в беседу папа. – Эгоистичный человек, «нарцисс» никогда не станет этого делать даже в шутку. Но во всех остальных аспектах он – нормальный. С ним можно общаться и договариваться. У меня немало студентов таких. Опасаться стоит признаков шизофрении. Это раздвоение личности, при которой человек в разное время, порой бессознательно демонстрирует различные психологические профили. Он непредсказуем, в зависимости от обстоятельств и клинических предпосылок. Не осознает своей болезни и может быть опасным. Не хочу тебя пугать, Машенька, но дам один совет. Подготовься к беседе сама. Прочитай в энциклопедии об Италии, о его родном городе. Задай человеку несколько вопросов. Пусть подробнее расскажет о себе. Внимательно слушай, что он говорит. Если что-то тебе покажется нелогичным, хуже – если несколько фактов будут противоречить тому, что ты о них знаешь, стоит задуматься, почему человек хочет тебя ввести в заблуждение.
   – Феденька, прости, а когда ты выкрасил джип Тимофея Егоровича белой гуашью и приехал на нём забирать меня с новорожденным Мишкой из роддома, не этим ли милым фразеологизмом можно описать всю ту лапшу про белый лимузин, что мне тогда навешал на уши? – Хитро подмигнув дочке, с сарказмом проговорила мама. – У меня до сих пор дрожь пробирает от воспоминания об этом сюрпризе, больше походившем на плохо помытый санитарный автомобиль для перевозки трупов.
   – Это во имя любви, Анютка! – Громко ответил папа, целуя жену в щёчку. – К тому же, я сразу попросил прощения.
   – Да, когда уже некуда было деться, – проворчала мама, нежно обняв мужа. – Убью, если куда-нибудь денешь «Виллис»!
   Маша не смогла сдержать доброй улыбки, услышав эту историю, и обстановка за столом мгновенно разрядилась.
   Было уже далеко за полночь, когда Фёдор Тимофеевич приоткрыл дверь, и, переступив через валявшиеся на полу костыли, тихо подошёл к большому столу. Он долго с улыбкой смотрел на дочку, свернувшуюся калачиком в старом кожаном кресле в кабинете, уютно освещённом зеленоватым светом настольной лампы. Верный Джек, копируя позу хозяйки, мирно спал на полу, положив морду на 11-й том Большой Советской Энциклопедии. Отец взял дочь на руки и осторожно, стараясь не разбудить, понёс по лестнице в спальню, бережно уложил и укрыл одеялом, прислушиваясь к ровному дыханию Машеньки. Потом тихо вышел на улицу, снял брезент со старого джипа и стал бережно вытирать его от пыли, украдкой поглаживая рукой гранёный кузов, словно живое существо.

Соревнования. Болельщик

   Урок географии, завершавший учебную четверть, был вторым за сегодняшний день. Школьное руководство мудро решило не напрягать подопечных учебным процессом за считанные дни до Новогодних праздников и зимних каникул. К тому же солнце за окном ярко светило, создавая непередаваемый уют в классе и обманчивое впечатление по-летнему тёплой погоды, так и манящей скорей выйти на улицу. Дина Петровна как раз приступила к самому интригующему и долгожданному для всех школьников моменту – раздаче дневников с четвертными и полугодовыми оценками. Этих результатов с нетерпением ждал и отличник, и самый развязный хулиган-двоечник. Ведь это была итоговая оценка собственных достижений, результат усилий, затраченных на ежедневные походы в школу, уроки, нервное напряжение перед контрольными работами, субботники, дисциплинарные беседы с завучем в её зловещем кабинете, вызовы родителей в школу. Даже уверенные в своих знаниях «хорошисты», к которым относил себя и я, затаив дыхание, открывали предпоследнюю страничку дневника и вчитывались в оцифрованные собственные достижения за четыре месяца своей школьной жизни.
   Мои цифры успехов в целом соответствовали моему внутреннему самосознанию, но по некоторым предметам, включая и алгебру с геометрией, литературу и физкультуру отставали от желаемого уровня подготовки для моих честолюбивых замыслов стать в недалёком будущем студентом столичного технического ВУЗа. Особенно обидным сюрпризом оказалась тройка по литературе, глядя на которую я вспомнил о своей безграмотной «стенограмме» про путешествие на каникулах, очевидно ставшей причиной такой полугодовой оценки. Подтверждалась моя теория о цепочках взаимосвязей ведущих от, казалось бы, мало значащего события к неожиданному и не всегда желательному результату. Гадая, каким образом заработать в предстоящем полугодии достаточно «пятёрок», чтобы заложить основу для хорошего аттестата, я спешил домой, чтобы избавившись от сумки с тетрадями, успеть на встречу с Машей, обещавшей мне сегодня что-то неожиданное. Сюрприз, в общем. По традиции я проводил Оксанку на остановку транспорта на площади у кинотеатра. Уже несколько недель я не видел вблизи школы тонированную чёрную «Волгу» с проблесковым маячком. Настроение у девушки всё это время тоже было «не очень». Поэтому, спрашивать о ней одноклассницу не решался. Разговор у нас с ней вообще не клеился. Из-за широкой двери маршрутного «РАФика» она невесело махнула мне рукой, и микроавтобус с рёвом умчался в сторону центра.
   Из дома я позвонил Маше, и мы договорились встретиться в не совсем обычном для наших прогулок месте. Час мне потребовался, чтобы добраться с пересадками до парка недалеко от старого автовокзала. Я почти бегом преодолел рельсы узкоколейной детской железной дорогой, по которым красный игрушечного вида тепловоз только что утащил от станции пару ярко-зелёных вагончиков, заполненных детьми и взрослыми. Эта железная дорога после недавней реконструкции стала чем-то вроде обучающей базы для юных машинистов из кружка, который был организован Министерством Путей Сообщения при РИИЖТ [53 - РИИЖТ – Ростовский Институт Инженеров Железнодорожного Транспорта.]. С моей страстью к путешествиям по железной дороге, желание получить в этом ВУЗе профессию машиниста поездов дальнего следования было мечтой с детства. И с этой мечтой – одной из первых настоящих в моей жизни – пришлось с огромным сожалением расстаться. Однажды в третьем классе я вышел из кабинета окулиста, прокручивая в голове один и тот же подслушанный разговор врача с моей мамой: «…раньше нужно было заниматься, заклеивать, тренировать глаз, очки носить. Армия, конечно, будет для него под большим вопросом. О работе лётчиком, машинистом, крановщиком, водителем тоже мечтать не стоит. И справку формы 286 для поступления в институт ему непросто будет получить…». В тот день мама была очень грустной. Мне больше всего было жалко её. Тогда я и начал понимать, что оказывается не все ошибки в жизни можно исправить, и вдруг отчётливо осознал смысл выражения «подрезать крылья своей мечте».
   Шагая через парк, я едва угадывал направление аллей, прятавшихся под толстым слоем пожухлых листьев, пёстрым ковром укрывших землю. Наконец, за деревьями показалось здание бассейна «Коралл». Еще раз, перепрыгнув через рельсы, я вышел на небольшую автостоянку, на которой теснились несколько машин, «РАФик» и сине-белый «Икарус». Возле автобуса собрались девушки, на вид – мои ровесницы, одетые в разноцветные спортивные костюмы, яркие куртки и вязаные шапочки. Некоторые из них опирались на лёгкие костыли. Окружив двух своих подруг, сидящих в инвалидных креслах, они громко что-то обсуждали, шутили и смеялись. Горка ярких сумок громоздилась на мокром асфальте у открытого багажного отсека автобуса. Я посторонился, пропуская заехавший на площадку ярко оранжевый «Запорожец» с инвалидным значком в треугольнике на заднем стекле. Девушка, сидевшая за рулём, виртуозно втиснула свою машинку между собравшимися школьниками и длинным боком автобуса, выбралась из неё и достала из салона пару деревянных костылей. Опираясь на них одной рукой, другой она откинула водительское сиденье и достала с заднего ряда сложенное инвалидное кресло. Я внимательно следил за тем, как она ловко выудила оттуда же пару велосипедных колес, присоединила их к креслу, закрепив барашковыми гайками на осях. Понятно было, что ей не впервой выполнять эту задачу, стоя на единственной ноге и умудряясь при этом сохранять равновесие. Готовое к использованию кресло она подкатила к правой дверце, откуда уже выбиралась худенькая черноволосая девушка, руками по очереди переместив свои неподвижные ноги через порог машины на асфальт. Она выпрямилась во весь рост, тяжело опершись обеими руками о рамку двери, так что машина накренилась. Владелица «Запорожца» тут же подставила кресло, помогая спутнице опуститься в него. Удобно устроившись в нём, девушка привычно обхватила ладонями в перчатках блестящие кольца, прикреплённые к ободьям колес, и сильными рывками покатила своё транспортное средство к входу в здание.
   «Оля, Таня, Подождите!» – услышал я, и, обернувшись, увидел, как из остановившегося такси выбрались Юля со своей подругой. Аня снова громко окликнула девушек и побежала через стоянку в надежде догнать их прежде, чем те поднимутся по ступеням и скроются за стеклянными дверями бассейна. Юля, было, поспешила за ними, но, заметив меня, сменила курс и подошла ближе.
   – Владик, здравствуй! Ты уже пришёл за нас болеть? – спросила она.
   – Болеть? – удивился я. – Мы с Машей договорились здесь встретиться. Но она ничего не рассказала…
   – Понятно. – Рассмеялась девушка. – У нас сегодня впервые настоящие соревнования с командой паралимпийцев из Волгограда. Вон у автобуса группа, видишь?
   – О-о! – Воскликнул я, на всякий случай, обернувшись, чтобы убедиться, что именно этот «Икарус», занявший половину автостоянки и группу, окружившую школьниц в инвалидных креслах, рядом с ним она имеет ввиду. – Значит, я попал на настоящие соревнования! Машка не…
   – А ты не догадался, – с иронией перебила меня собеседница. – Пошли. Наверное, она уже внутри.
   Мы направились к стеклянным дверям, за которыми оказался просторный светлый вестибюль с колоннами. Вдоль стеклянной стены выстроились удобные диваны, уютно чередующиеся с раскидистыми пальмами и фикусами в кадках. Большинство диванов были заняты посетителями. Кто переобувался в сменную спортивную обувь, кто облачался в верхнюю одежду или копался в содержимом своих сумок. Нереальное ощущение театральной декорации к спектаклю о приключениях в Африке дополнялось влажным тёплым воздухом и чириканьем пары воробьёв, неизвестно как оказавшихся среди веток. Несколько диссонировали с атмосферой «чёрного континента» стоящие у стены три кресла с прозрачными колпаками-фенами, как в парикмахерских. К ним стояла очередь из посетительниц, обладавших самыми длинными и влажными волосами, которые они пытались расчёсывать. Гардеробщица суетилась, стараясь успеть принять верхнюю одежду и взамен выдать номерки всем так неожиданно нахлынувшим посетителям. Мы тоже стали в длинную очередь за номерками. Девушки из «Запорожца» вместе с Аней уже получили, видимо вне очереди, заветные пластмассовые кружочки и о чём-то совещались у киоска с принадлежностями для плавания. Я тщетно вглядывался в заросли фикусов в надежде увидеть среди них Машу.
   – Не переживай, Влад, найдётся твоя девушка, – услышал я за спиной низкий Юлин голос. – Вся наша группа сегодня выступает.
   – Хорошо! – откликнулся я, не переставая барражировать взглядом окрестности.
   Мерный шум в гулком пространстве вестибюля, словно в театре перед спектаклем, предвещал что-то интересное. Юля присоединилась к подругам, а я, получив номерок, отправился исследовать здание бассейна. Широкие мраморные лестницы с двух сторон вестибюля вели на второй этаж. Перед западной лестницей символический заборчик с турникетом из блестящих труб охранялся вахтёршей, проверявшей у посетителей пропуска. По восточной лестнице спускались люди, видимо уже после водных процедур, судя по «мокрому эффекту» их причёсок. Прочитав на доске объявлений все двадцать восемь пунктов «Правил пользования бассейном «Коралл», я пожалел, что оказался совершенно не готов к этому. Конечно, можно было в киоске купить и плавки, и мыло с полотенцем, и резиновые тапочки с шапочкой для плавания, и даже расчёску. Но я не планировал потратить на эти предметы значительную часть своего бюджета, который к тому же оставил дома, за исключением дежурных «трояка» и рубля с мелочью.
   Слава Богу, что Машу всё-таки увидел у стойки небольшого уютного кафетерия, спрятавшегося в уголке просторного коридора с гладким мраморным полом. Она о чём-то увлечённо спорила с Илоной, не обращая внимания на весь окружающий мир и меня, смущённо топтавшегося в пределах их прямой видимости уже, наверное, минут пять.
   – Привет, девчонки! – решился я обозначить своё присутствие.
   – О, Владик, привет! – радостно воскликнула Маша, подскочила ко мне, звонко чмокнула в щёку и потянула за руку, приглашая за столик.
   – Здравствуй, Владислав! – подала голос Илонка.
   Улыбка чуть тронула её губы, что, наверное, должно было означать, что она тоже рада меня здесь увидеть.
   – Маш, ну расскажи, что тут к чему, – попросил я.
   – Что, растерялся? – улыбнулась подруга и рассказала о предстоящем мероприятии: первом в регионе соревновании по плаванию между командами девушек паралимпийских спортивных клубов Ростова и Волгограда. Оказывается, я не заметил большой кумачовый транспарант с соответствующим приветствием участникам у входа в здание бассейна.
   – Классно! Я смогу болеть за вас на настоящих соревнованиях!
   – Конечно! – подтвердила девушка. – Будешь с трибуны за нами наблюдать.
   – А ваших соперниц вы знаете?
   – Нет, сегодня впервые с ними встречаемся, – ответила Илона. – Следи за объявлениями. Называть должны имена каждой из участниц.
   В зале с бассейном трибуны представляли собой сложную конструкцию из труб с тремя ярусами лёгких пластиковых сидений, прикрученных к ним болтами. Они располагались вдоль одной стены с большими панорамными окнами, не доходившими примерно четырёх метров до пола, и были почти на треть заполнены зрителями, когда я пробрался на своё место. Тёплый влажный воздух, словно лежащий на водной глади бассейна, довершал атмосферу тропиков, созданную буйной африканской растительностью первого этажа. Яркие разноцветные поплавки, нанизанные на двадцатипятиметровые канаты, обозначали границы шести дорожек. На старте в начале каждой дорожки были установлены тумбы, с которых прыгали пловцы после сигнала старта. По громкоговорителю зачитывали информацию о спортивном клубе и участницах команды гостей. Когда перешли к ростовчанкам, я невольно стал прислушиваться к гулкому голосу, и почти сразу услышал фамилию Морозова. Почему-то, Митаускайте Илону не назвали в числе спортсменок, зато она была объявлена судьёй-секундометристом на старте. Я раньше никогда не присутствовал на настоящих, не школьных, спортивных соревнованиях. Тот факт, что меня пятилетним ребёнком мама брала с собой на городские соревнования по художественной гимнастике, болеть за Сашку, получившую тогда значок КМС [54 - КМС – кандидат в мастера спорта.], не оставил в моей памяти какого-либо эмоционального следа.
   Вскоре трибуны заполнились зрителями, и мерный гул разговоров болельщиков стих, когда вдоль длинной стороны бассейна выстроились участницы соревнований. Все девушки сборной Ростова-на-Дону были одеты в одинаковые закрытые купальники цвета морской волны и синие купальные шапочки. Купальники на гостьях из Волгограда были двухцветными, фисташково-соломенными, а шапочки – зелёными. Некоторые девушки в каждой из шеренг сидели в креслах с колёсами. Машу я увидел сразу. Она что-то говорила, нагнувшись к той самой девушке, пассажирке «Запорожца». В первом заплыве принимали участие по одной спортсменке из каждой команды. Я с патриотизмом следил за участницей в синей шапочке, которая со скоростью дельфина проплывала дистанцию за дистанцией, несмотря на высокую ампутацию бедра. Её соперница старалась не отставать, хотя и была на голову ниже ростовчанки, и также не имела правой ноги ниже колена. Илона, привстав от напряжения, бросала быстрые взгляды то на плывущую подругу, то на её соперницу, то на секундомеры в обеих руках. От холодно-сдержанного выражения её лица не сталось и следа. Женщина-тренер ростовской команды нервно ходила по краю бассейна, то и дело, сверяясь со своим секундомером. Её коллега из города на Волге сидел на первом ряду трибуны, не упуская из виду свои наручные часы, но ещё зачем-то поглядывая на большие настенные часы над бассейном. Ближе к финишу отдельные громкие возгласы зрителей слились в гул, интенсивность которого нарастала к последним метрам дистанции. «Оля! Оля! Да-вай!» – громче всех кричали болельщики из сектора трибуны, расположенного в непосредственной близости от моих ушей. «Светик, рассветик! Да-вай, побеждай!» – слаженным хором звучала речёвка из соседней зоны зрителей. Впервые в жизни я поддался азарту болельщика. Затаив дыхание, следил за синей шапочкой, то и дело скрывавшейся за бурунами воды. Девушки финишировали почти одновременно. Зелёная шапочка каким-то чудом на полметра вырвалась вперёд и коснулась финиша вытянутой рукой. Через долю секунды ростовчанка тоже коснулась тумбы. Погрузившись с головой в воду, она снова вынырнула, почти выпрыгнув из бассейна, ну точно, как резвящийся дельфин. Оля (ведь так её приветствовали болельщики) сорвала с головы шапочку и очки для плавания и рукой убрала с лица светлые мокрые волосы, залепившие глаза. И тут я узнал в ней ловкую владелицу оранжевого «Запорожца». Она, улыбаясь, помахала нашей трибуне. И я помахал в ответ, не сдерживая радости.
   Маша выступала третьей в паре с высокой стройной девушкой, у которой не было обеих ступней ног. На стартовой тумбочке она стояла на коленях, высоко держа голову, и приветливо улыбалась, обводя взглядом трибуны. Машенька же стояла в полный рост, ловко удерживая равновесие на одной ноге. Перед самым стартом натянула очки для плавания, и как настоящая пловчиха, грациозно нагнулась, коснувшись пальцами носка ноги. Я видел, как обе девушки одновременно вошли в воду. Наблюдая за прыжком подруги, моментально распрямившейся, словно пружина и без брызг головой вошедшей в воду, я пропустил момент, как её соперница из такой, казалось бы, неудобной позы на старте оказалась в воде на одной дистанции с ней. Вспенивая ногами воду, обе спортсменки быстро ускорились, причём Маша, верная своему стилю «кроль», не сразу взяла высокий темп, а заскользила, используя инерцию стартового прыжка. Опередив соперницу на целый корпус, она интенсивнее заработала руками, помогая себе поворотами тела и головы из стороны в сторону. Девушка из Волгограда не отставала, используя своё преимущество в росте и длине рук. Кувырком развернувшись у противоположного края бассейна, обе участницы устремились назад, не желая уступать друг другу ни дециметра. От криков в зале у меня заложило уши, а за десяток метров до финиша я поймал себя на том, что изо всех сил кричу имя Маши! Я почувствовал физически, как хочу, чтобы она победила, и вложил в громкое «Маша! Да-вай!» всю энергию, которой готов был с ней сейчас поделиться. Илонка металась вдоль финишной черты, энергично размахивая рукой с секундомером в такт движениям подруги. Она тоже что-то кричала, но я не слышал, что. Конечно же, моя ростовчаночка не могла нас подвести и достигла финиша первой. По мне, так зал ревел от восторга. Соседняя трибуна скандировала «Ка-тю-ша!», поддерживая соперницу из Волгограда, и слаженный хор девчонок-болельщиц залихватски пел «…вы-хо-ди-ила на берег Катю-ша. На высо-кий берег на крутой!». Я привстал, размахивая руками, в надежде, что Машка меня заметит.
   Завершал соревнования командный заплыв вольным стилем на время. Первыми выступили гостьи из Волгограда. Громкоговоритель объявил командное время, за которое последняя участница достигла финиша. «Жёстко!» – подумал я, быстро вычислив в уме среднюю скорость пловчих. Я на самом деле не знал, много это или мало. Но когда поплыли спортсменки из ростовского клуба, я внимательно наблюдал за секундной стрелкой больших часов на стене бассейна, замечая про себя, кто как плывёт. У Ани я заметил на руке наш самодельный протез-плавник. Девушка изо всех сил старалась грести им, не отставая от основной группы. Рядом плыла Юлия, методично выбрасывая из воды руку, лишенную кисти. Маша плыла через одну дорожку и часто оборачивалась, чтобы убедиться, что у подруг всё получается. Девушка-«дельфин», как я окрестил ловкую владелицу «Запорожца» за первый заплыв, лидировала в середине группы, то и дело скрываясь в бурунах воды, от чего вся группа плывущих быстро стала напоминать острый угол. Впрочем, на дальней дорожке девушка в синей шапочке энергичным брассом старалась вырваться вперёд, и ей неплохо удавалось опережать соседок. На финише Илоне помогали оба тренера с секундомерами, стараясь успеть зафиксировать точное время каждой из спортсменок. Аня, завершая заплыв, тяжело дышала и из последних сил подгребала правой рукой, и едва двигая ослабевшей левой с плавником. Рядом финишировала белокурая девочка, коснувшись финиша на три секунды раньше соседки и крича что-то восторженное на незнакомом, отдалённо похожем на украинский, языке. Юля с Машей, убедившись, что подруга успешно коснулась финиша, ловко выбрались на берег и бросились помогать девушке на дальней дорожке. Та на руках подтянулась, вытянув из воды свои безжизненные ноги по блестящим ступеням лестницы, и с помощью Маши забралась в инвалидное кресло, которое Юля уже подкатила к самой воде. Я старался рассмотреть её лицо, узнав в этой сильной красивой девушке пассажирку «Запорожца».
   Командное соревнование завершилось победой участниц из Волгограда. Ростовчанок они опередили на шесть секунд. Эмоции в зале бассейна, если выразить их в децибелах, в отдельные моменты превышали уровень шума, издаваемого реактивным самолетом на взлёте. Радость и восторг на лицах и участниц, и зрителей, казалось, осветили просторное помещение, конкурируя с солнечными лучами, внезапно проникшими из-за туч в огромные панорамные окна над трибунами. На фоне песни по Катюшу громкоговоритель торжественным голосом перечислял фамилии и имена участниц соревнований, короткие истории образования каждой из паралимпийских команд обоих городов, этапы их движения к успеху. Медали за личное первенство вручали на импровизированном пьедестале. Маша, успевшая подсушить волосы полотенцем, заботливо помогла Кате забраться на вторую ступень. Та о чём-то спрашивала соперницу, а когда судья подошёл, чтобы вручить девушкам медали, встала с колен на свои короткие культи, крепко держа Машу за руку и гордо улыбаясь. Видимо, с непривычки девушка из Волгограда, не удержав равновесие, покачнулась, неожиданно сильно потянув за руку победительницу, в свою очередь, едва устоявшую на одной ноге. Морозова заботливо наклонилась к Катерине, что-то спросив, а затем сама опустилась на одно колено, предлагая той последовать её примеру. Волгоградка, снова стала на колени – в единственную позу, в которой без своих протезов могла уверенно стоять. С прямой спиной и гордо поднятой головой она всё равно производила впечатление крепко стоящей на своих ногах. Лица спортсменок оказались на одном уровне. Маша с Катериной переглянулись, улыбаясь друг другу, пока судья надевал медали на ленточках им на шеи. А когда из громкоговорителя зазвучала песня «Ростов-город, Ростов-Дон!» в честь победительницы, я почувствовал, как к горлу подступил комок, а на глаза навернулись слёзы. И не только у меня. Девушки – красивые, стройные, жизнерадостные, гордились своей победой в настоящих спортивных соревнованиях, победой над собой, над трудностями жизни и своими физическими… особенностями. (Ну, никак не поворачивается у меня язык назвать что-то в их телах недостатками). У меня захватило дух от этой картинки, достойной быть запечатлённой в бронзе в знак того, что для человека нет ничего невозможного, нет барьеров и ограничений. И пусть я не захватил с собой фотоаппарат, уже никогда не смогу забыть это. Впрочем, кто-то фотоаппарат всё-таки не забыл. С нескольких мест на трибунах то и дело сверкали вспышки и во время заплывов, и пока шло награждение.
   Я догнал Машу на первом этаже, заметив её среди лимонных деревьев в окружении подруг. Нисколько не стесняясь (сам от себя такого не ожидал), крепко обнял и поцеловал светящуюся от радости подругу, поздравляя с наградой.
   На улице к нам подбежал Ромка примерно с теми же намерениями по отношению к Ане. Пока они обнимались, Маша объяснила мне на ухо, что сейчас у обеих команд участниц запланирован совместный праздничный ужин в ресторане. «А завтра можно будет встретиться и погулять, отметить где-нибудь вдвоём», – добавила она, заметив тень на моём лице.
   Конечно, этот грандиозный план на воскресенье придал мне больше энтузиазма, но где-то в глубине засела мысль о том, что хорошо бы делить радостные моменты в жизни вместе с близким любимым человеком, сполна радуясь за него. В приподнятом настроении я пришёл домой, еле удержавшись от посвящения родственников в подробности события, свидетелем которого я недавно был. Впрочем, Сашка всё же смогла узнать детали чемпионата по плаванию среди девушек-инвалидов. Я не мог устоять перед её дипломатическими чарами – так построенными вопросами, что просто невозможно было отказать ей в подробном, с деталями и эмоциями рассказе. Да я и не стремился, иначе меня бы разорвало от впечатлений, переживаемых в одиночку.

Кое-что об офтальмологии. Новогодняя вечеринка.

   По телевизору шли «Новости» о том, как люди в разных странах готовятся к Рождеству. Толпясь на причудливо разукрашенных гирляндами и наряженными ёлками ярмарках, они запасались подарками, продуктами, шапочками Санта-Клауса, чтобы успеть поздравить своих близких и друзей, съесть рождественского гуся (или индейку, в зависимости от национальных предпочтений), покататься на санках, потанцевать с бенгальскими огнями в руках, запустить праздничные фейерверки. Атмосфера ожидания праздника, чуда какого-то, словно привет из недавнего детства, охватывают каждого человека, позволяя ему отвлечься от повседневности, забыть о насущных проблемах, поверить в мечту и стать чуточку добрее. Думая обо всём этом, я спешил на встречу с подругой сквозь пушистый снег, который, не переставая, шёл уже несколько часов, преобразив знакомые черты города во что-то загадочное. Сугробы и снежные шапки на крышах домов и деревьях создавали сказочные декорации к какому-то знакомому увлекательному фильму. Только никак не удавалось вспомнить – к какому.
   Машка, кутаясь в полушубок, провела меня по узкой тропинке, расчищенной в глубоком снегу, в дом. Небольшой ровный участок с отчётливыми следами больших лап перед воротами, окружённый высокими кучами снега, свидетельствовал о том, что Фёдор Тимофеевич с утра проделал большую работу по добыванию из-под снега «Волги», а Джек продолжает незримо нести службу по охране вверенного ему участка планеты, населённого людьми. Только в тёплом доме, освободившись от мокрой куртки, ботинок и запотевших очков, я смог крепко обняться с девушкой.
   – А что в доме больше никого нет? – поинтересовался я, с трудом оторвавшись от её соблазнительных губ.
   Она помотала головой, не желая меня отпускать. Наконец, неуловимым движением подруга высвободилась из моих объятий и отступила на шаг, пряча лукавую улыбку. Какая-то свежая энергия исходила от неё, и я чувствовал, что не могу выйти из этого силового поля, даже если бы сейчас этого захотел. Но мне не хотелось никуда выходить, и, глядя на улыбающуюся девушку, я желал продолжать этот контакт. Прочитав мои намерения (по глазам, наверное), она попыталась убежать, но я догнал её в спортзале, в прыжке растянувшись перед ней на мягких матах, так что дзюдоистке моей ничего не оставалось, как сделать кувырок вперёд, чтобы не упасть через так неожиданно возникшую у неё под ногами преграду.
   – О! «Харай-Госи» лишь чуть-чуть не доведённый. Ещё подсечка ногой должна быть, – прокомментировала Маша, смеясь и подавая мне руку.
   Я охотно воспользовался помощью и, встав на ноги, снова заключил девушку в объятия.
   – Так не честно! Это запрещённый в дзюдо приём! – запротестовала она, ловко вывернувшись из моих рук.
   – Да? А я думал – можно, – изображая растерявшегося ученика, подыграл я.
   – Можно, только это другая игра. Не дзюдо. Понял?
   – А-а, любжа? – догадался я, еле удерживаясь, чтобы не расхохотаться.
   Она кивнула и, взяв меня за руку, потащила на второй этаж к себе в комнату.
   – Что, прямо сейчас? – не смог удержаться я, снова попытавшись обнять девушку.
   – Не сразу. Сначала мы кое о чём с тобой договоримся, – с серьёзным видом ответила Маша.
   Заинтригованный фразой подруги, я присел в кресло, потеснив большого плюшевого медведя-панду.
   – Скажи, Влад, ты доверяешь мне? – спросила девушка, заглянув мне в глаза.
   – Конечно, Машенька! – с жаром заверил я, потянувшись к ней, чтобы поцеловать.
   – Хорошо! – чуть отстранившись от меня, одобрила она. – А сможешь сделать в точности то, о чём я тебя попрошу?
   – Конечно, Машенька! – повторил я с той же интонацией.
   – А сейчас, пожалуйста, послушай меня внимательно, Владик. Мы вместе затеяли очень хорошее большое дело – начали лечить твой глаз, чтобы зрение не стало причиной каких-то препон в твоей молодости и взрослой жизни. Ты же хочешь иметь хорошее зрение и не думать о возможных ограничениях?
   Я кивнул, сосредоточившись на взволнованном голосе девушки. Эта тема действительно беспокоила меня с тех пор, как детская наивность сменилась юношеской жаждой знаний и первыми осознанными попытками найти своё место в жизни. Но, из всех источников информации о моём дефекте зрения, которые я слышал от врачей или смог найти в энциклопедии и журналах из библиотеки, следовали неутешительные выводы, смысл которых сводился к тому, что лечить его в моём возрасте уже поздно. Как говорится: «Бесперспективняк метаться». Надежда во мне всё же теплилась, и я вдруг почувствовал, как она встрепенулась от слов подруги.
   – Два месяца ты активно тренировал глаз, заставляя его работать каждый день. По идее, ты уже должен был ощутить какой-то результат, продолжала она.
   – Наверное, так и есть, – ответил я, вспоминая, по каким признакам можно было понять, что глаз стал лучше видеть. Может, потому что перестал болеть к концу дня, как и голова, которая раскалывалась в первые две недели лечения атропином?
   – Нам с тобой нужно сейчас поехать к маме на работу, чтобы там врачи определили эффективность этого этапа лечения. – Серьёзным тоном проговорила подруга, словно угадав мои сомнения. – Ты готов это сделать? Ради меня?
   – Конечно, Машенька! – снова повторил я.
   – Я не знаю, что скажут врачи. Возможно, лечение придётся продолжить. Готов, Владик? – продолжила она с тревогой.
   Я кивнул, подумав, что фраза «Конечно, Машенька!» будет звучать уже тавтологией. А у самого где-то в подсознании закопошились тревожные мысли о том, что бы это могло значить в моём случае.
   – Кстати, и новые очки получишь. – Заключила девушка, заметно успокоившись.
   Через несколько минут мы уже ехали в полупустом трамвае, отчаянно рыскающем из стороны в сторону, словно пытавшемся отыскать свои две рельсы в глубоком снегу. Пересев на улице Фридриха на троллейбус, мы продолжили обсуждение красот заснеженного города и, шёпотом, чернокожего студента, которому непривычные для африканского глаза пейзажи за окнами, на удивление, были «до фонаря». Он увлечённо читал томик «Анны Карениной», не обращая внимания на тряску и пассажиров, протискивающихся к выходу.
   Мы вышли у переулка Крепостного и направились вслед за поклонником творчества Льва Николаевича Толстого через парк к одному из строящихся зданий новых корпусов Ростовского Медицинского института. Маша уверенно находила дорогу между строительным забором, девятиэтажным общежитием и проломом в старинной чугунной ограде, окаймляющей старый парк с множеством одно– и трёхэтажных зданий тёмно-красного кирпича, когда-то называвшихся Городской больницей Красного Креста, или в просторечье – «Николаевской». Из её рассказа я узнал, что первые бараки для лечения раненных в русско-турецкой войне солдат были построены в 1877 году, а более современные 3-этажные лечебные корпуса – в последние годы 19-го века. Их узкие сводчатые окна и высокие узкие крыши наводили на мысль о средневековом католическом монастыре. Мои мысли, навеянные живым воображением, дорисовавшим детали к событиям тех лет, с каждым шагом становились всё более мрачными. В тему была и почерневшая от времени часовня с крестом, должно быть, служившая для отпевания так и не выздоровевших пациентов. Маша отметила, что эти старые постройки считались одной из лучших больниц в России в 1916 году, поэтому, здесь разместили эвакуированный из Польской столицы Варшавский императорский университет со всеми преподавателями, студентами, оборудованием и учебными пособиями, медикаментами и библиотекой.
   Побродив по мрачноватым сводчатым коридорам в одном из корпусов, мы, наконец, отыскали кабинет Анны Петровны. Я практически не ориентировался среди одинаковых узких высоченных дверей, извилистых коридоров, пропахших хлоркой и формалином, и тускло освещённых гудящими лампами дневного света под потолком, хоть был здесь уже не раз. Машина мама встретила нас с радушной улыбкой и сразу угостила горячим крепким чаем, что было очень кстати после прогулки по морозу.
   – Владислав! Спасибо, что согласился прийти! – начала она, как-то по-особому пристально разглядывая мои глаза. – Маша, наверное, уже рассказала, что мы с доктором Ассуром Фаттахом хотели бы провести осмотр и провести диагностику твоего зрения, чтобы убедиться в правильности и эффективности лечения. Длительное время ты тренировал левый глаз, выключая ведущий из процесса зрения при помощи раствора атропина. Мы опасаемся привыкания мышц аккомодации правого глаза к перманентно расслабленному состоянию. Это может стать причиной стойкого снижения остроты зрения в нём. Лучше этого избежать, пока ты не достиг возраста 17—18 лет, когда заканчивает формироваться аппарат зрения, а привычка видеть, рассматривать и правильно фокусировать зрение, закрепляется необратимо. По результатам, спланируем новый этап лечения, назначим тебе некоторые процедуры и новые очки.
   Я с понимающим видом кивал, внутренне напрягшись от совершённой формы некоторых глаголов, красноречиво указывающих на то, что в этом процессе всё за меня уже решили. Вспомнились слова подруги о «подопытном кролике», которому остаётся не особо большой выбор.
   Все контрольно-диагностические процедуры проводились со мной под руководством доктора Фаттаха и молодой девушки-медсестры, ловко выполнявшей все вспомогательные процедуры. Она была по-восточному красива, крайне сосредоточена и немногословна. Пытаясь рассмотреть её лицо глазом, не закрытым повязкой, я почувствовал, что мою физиономию с силой ориентируют в том направлении, где в поле моего зрения оказалась Маша. По её сердитому выражению глаз я понял, что мне следует быть более осмотрительным, выбирая угол поворота головы и то, на чём следует сфокусировать взгляд, а на чём – не стоит этого делать.
   Прослушав получасовое монотонное повествование сирийского доктора своему диктофону, я почувствовал, что он знает что-то не то, на что рассчитывал изначально. Предчувствие меня не обмануло. После обследования, за очередной чашкой чая в своём кабинете Анна Петровна уже куда более строгим голосом озвучила результат, более похожий на приговор.
   – Владислав, послушай меня, – начала она тоном, от которого у меня всё внутри опустилось и начало мелко вибрировать. – Наше лечение оказалось эффективным. Твой слабый глаз стал видеть четвёртую-пятую строки без оптической коррекции и шестую – с оптической коррекцией очками. То есть, прогресс налицо. Ты и сам это поймёшь, после некоторых процедур, о которых я сейчас расскажу. Но есть ещё нюансы. Твой ведущий глаз стал хуже реагировать на световые раздражители. Сейчас мы не можем точно определить его реальную остроту зрения, так как должно пройти ещё несколько дней, пока мышцы аккомодации окончательно не придут в норму после действия лекарства. Другими словами, сейчас нужно прекратить ежедневные инстилляции атропина и пользоваться иными способами пенализации, чтобы не упустить достигнутый эффект на вылечиваемом глазу. Я хочу предложить тебе в течение ближайших пяти-семи дней зимних каникул в режиме дневного стационара в нашей больнице следующие тренировки: прямую окклюзию слабого глаза по шесть часов ежедневно и тренировку его по расписанию на специальных приборах: макулотестере и амблиокоре. Также, можно добавить засветы сетчатки по методу профессора Аветисова. Владислав, это важно! Интенсивные тренировки могут повлиять на световосприятие и аккомодационные способности слабого глаза, мешая нормально видеть. Поэтому, мы будем закрывать его непрозрачным окклюдером и повязкой на всё время между тренировками. Ты же будешь смотреть ведущим глазом, разрабатывая его подзабытые функции и продолжая при этом использовать очки для постоянного ношения. Сегодня, думаю, через пару часов они будут готовы. Также, тебе изготовят ещё одни очки, которыми ты сможешь пользоваться в повседневной жизни, когда мы снова начнём тренировку слабого глаза, выключая из процесса зрения ведущий. А сейчас, мы с тобой пройдём в лечебный корпус, где сможем попробовать провести тренировки на макулотестере и других аппаратах. Это детское отделение, где лежат дети, в том числе, твои ровесники. Им проводятся похожие процедуры. Заодно и познакомишься.
   Я прослушал эту лекцию, не произнеся ни звука. Лишь угрюмо кивал, не зная, как реагировать на слова мамы Маши. По её словам, это предложение, от которого нельзя отказываться, чтобы не навредить своему зрению. Но тогда, придётся навредить своим детским предубеждениям, психике, отчаянно сопротивляющейся любым способам госпитализации, которую я считал неприемлемой для себя. Внутри всё сжималось от вдруг возникшей перспективы провести каникулы в больнице. Понурив голову, я поплёлся вслед за Машей и её мамой по полумраку узких душных коридоров, каких-то дверей и едва освещённых переходов. Навстречу нам попадались врачи, медсёстры в халатах, ведущие больных в больничных пижамах. Некоторых везли на каталках, оборудованных сложными штативами для капельниц или держателей для загипсованных конечностей. Миновали двустворчатые двери с надписью «Анатомическй театр», из которых выходила группа молодых студентов в белых халатах. На бледных лицах некоторых из них угадывались следы испуга или отвращения. Мне захотелось быстрее покинуть этот коридор, и я догнал подругу, взяв её за руку. Маша обернулась и крепче сжала мою ладонь, желая подбодрить.
   Детское отделение факультета офтальмологии располагалось в отдельном одноэтажном строении. Архитектура 19-го века наложила отпечаток на интерьеры и этого здания. Своды арок на скруглённых потолках на четырёхметровой высоте странно обрывались в стенах, лишённых белых лепных украшений, вместо которых роль потолочных плинтусов играли белые люминесцентные светильники. От чего-то, двери в палаты, где лежали больные, были различной высоты. В некоторые из них вели ступени, помогающие преодолеть перед входом толстые чугунные трубы отопления, идущие вдоль пола всего коридора. Я бы затруднился назвать цвета, которыми были слой за слоем поверх обсыпавшейся штукатурки и грунта покрашены полы, двери и панели стен до высоты двух метров. Всё что выше, было недавно побелено, включая матовые шары потолочных светильников, кое-где висящие на длинных стержнях.
   – Это здание много раз перестраивалось за свой век, – негромко рассказывала Анна Петровна. – Большие залы старой больницы были разделены на меньшие помещения после войны. Ремонт здесь не проводился уже давно. Мы планируем к следующему году завершить оборудование нового корпуса, который вы видели в парке по дороге сюда, и перевести в него в числе первых наше детское отделение. Это же строение будет, скорее всего, снесено.
   Я кивнул, всецело соглашаясь с таким гуманным планом спасения детей. Маша с тревогой поглядывала на меня, но молчала, должно быть, сама угнетённая окружавшими нас интерьерами.
   Мы вошли в одну из дверей бесконечного коридора, в комнату метров двадцати, напоминавшую лабораторию рядом с кабинетом физики в нашей школе. Вдоль стен стояли столы, на которых стояли разные приборы, некоторые из которых напоминали мне микроскопы. Другие были похожи на какие-то неописуемые устройства, скорее, имевшие отношение к астрономии, чем к оптике. Лампа на ножке с круглым алюминиевым отражателем и какой-то пластиной-светофильтром, ярко горела, а перед ней сидела девочка лет десяти, внимательно глядя на свет одним глазом. Второй глаз её был закрыт повязкой. За одним из «микроскопов» сидел школьник лет четырнадцати, внимательно глядя в окуляр. Рядом с ним на столе лежали его очки с заклеенным лейкопластырем стеклом. Еще несколько детей занимались на других приборах, назначения которых я понять не мог. Одна девочка, сидевшая на стуле в конце комнаты, смотрела на проверочную таблицу через линзы подборочных очков, закрывая один глаз ручным окклюдером. Женщина-врач в белом халате, стоявшая у экрана рядом со входом, водила указкой по таблице, дожидаясь, пока девочка назовёт нужную букву. Меня усадили перед освободившимся ещё тёплым макулотестером, и Анна Петровна аккуратно освободила мой глаз от повязки. Маша тоже не растерялась и по указанию матери ловко наложила непроницаемую повязку на другой глаз, которым я только что видел всё описанное выше.
   – Будешь следить за крестиком, что вращается в объективе прибора, – сказала Анна Петровна.
   С этими словами она нажала клавишу выключателя, и «микроскоп» засветился, а внутри зажужжал электромоторчик. Я прильнул к окуляру, стараясь рассмотреть на ярком розовом экране маленький белый вращающийся крестик.
   – Попробуй посмотреть вправо – влево. Видишь, крестик движется по экрану в поле твоего зрения. Нужно удерживать его в центре экрана, стараясь, чтобы он не «уехал» из перекрестья тонких линий.
   Я сфокусировал взгляд и увидел, словно в бинокле тончайшие линии, сходившиеся в центре. Но белый крестик при этом куда-то исчез. Сказал об этом Анне Петровне. Она посоветовала постараться, чтобы снова увидеть крестик, но так, чтобы он не выскакивал из перекрестья. Я присмотрелся. Увидел. Но тонкие волоски «прицела» расплылись и исчезли, от чего я не смог вернуть «цель» на место. Напрягая глаз, я смог на мгновение увидеть и прицел и крестик и быстро поместил его в точку, которую запомнил, как центр. Фон экрана на мгновение стал салатным, и прибор коротко «пискнул», одобрив мой первый успех. Затем, всё снова стало розовым, а я почувствовал, как устал мой глаз от необычного напряжения. Я попробовал расслабить и снова напрячь мышцы, заведующие аккомодацией, чтобы увидеть волоски и загнать в перекрестье эту маленькую белую мельничку.
   – Странные ощущения, Маш. Я словно заново учусь видеть, как по слогам читать текст, – прокомментировал я присевшей рядом подруге, не отрываясь от своего занятия. – А сколько нужно смотреть?
   – Нужно не просто смотреть, а стараться увидеть вращающийся крестик в «прицеле» – услышал я из-за спины голос старшей Морозовой. – Тогда тренировка будет эффективной, когда у тебя будет получаться совмещать эти два объекта силой твоих мышц, ответственных за аккомодацию. На приборе же можно заниматься непрерывно не больше двадцати минут. Потом он перегревается, и надо, чтобы он остывал.
   Я поднял руку в знак того, что понял, потому что кивнуть не получалось, когда бровь упиралась в резиновый амбушюр объектива.
   – Влад, пока сидишь, занимаешься, мы с мамой отойдём минут на десять, хорошо? – услышал я голос подруги, и снова поднял руку, соглашаясь.
   Сквозь мерное гудение прибора я услышал, как рядом зажужжал такой же макулотестер. Оторвавшись от окуляра, я посмотрел налево и увидел, что моей соседкой оказалась девочка, которая только что сидела напротив проверочной таблицы. И я узнал её. Оказалось, что это Лена, моя соседка со второго этажа. Семиклассница из 35-й школы. Она часто гуляла у дома, но никогда я не видел её с подругами или друзьями. Она всегда ходила в очках с заклеенным левым стеклом. Без этих очков я её ни разу не видел, поэтому не сразу и узнал. И уж никак не ожидал увидеть её здесь.
   – Привет, Лен! – поздоровался я.
   Она вздрогнула, оторвавшись от своего окуляра, и посмотрела на меня, узнавая. Робкая улыбка промелькнула на её лице, стремительно красневшем от смущения. Рукой она быстро прикрыла свою повязку, потом убрала руку и кивнула. Я успел заметить, что её открытый глаз несколько косит к носу.
   – Привет! – шепнула она, не зная, что дальше ей делать.
   – Ты здесь занимаешься? Я не знал. – Ответил я. – Видишь, я тоже сюда попал.
   – Ты тоже лечишь глаз? – решила всё же заговорить она.
   – Да. Мне нужно хорошо видеть. У меня амблиопия. – Раскрыл я свои карты. – Может в будущем помешать выбранной специальности. Вот и решил позаниматься, пока не достиг возраста, когда будет совсем поздно что-то исправлять.
   Она кивнула, и мягкая улыбка чуть оживила её простоватое лицо.
   – Я давно лечу косоглазие. – Ответила она. – Лет шесть. Сколько ты меня видишь, каждый день в этих ужасных очках.
   – Так ты здесь лежишь? Или приходишь тренироваться на аппаратах? – решил уточнить я.
   – С субботы здесь. На все каникулы, представляешь? – в голосе соседки сквозило отчаяние.
   – А чем ещё здесь можно заниматься кроме процедур? Свободного времени ведь много.
   – Ну, есть комната с большим телевизором. Там со всеми надо договариваться, какую передачу смотреть. Есть комната с настольными играми. Шашки, шахматы там, домино. Есть даже эта…, как её? Грузинская… «шеши-беши», знаешь?
   – Нарды, что ли?
   – Ну, да, нарды. Точно. А ещё медсёстры заставляют мозаику складывать. Рисунки из разноцветных бусинок с ножками.
   – Да. Была у меня такая в детстве. – Подтвердил я, вспомнив историю появления этого набора в моих игрушках.
   – Это «фишка» всех офтальмологов. Как будто, ничего ярче и интереснее ребёнку, вынужденному тренировать зрение, в жизни не снилось. Мне тоже её всучили, едва заметили у меня дефект и назначили лечение для глаза.
   – А спортзал, тренажёры здесь есть?
   – Смеёшься, что ли. Физические нагрузки здесь запрещены. А вдруг у кого зрительный нерв порвётся? – девчонка растянула губы в ироничной улыбке.
   – Гулять то хоть можно? – спросил я, тщетно пытаясь замаскировать нотки безнадёжности в голосе.
   – Можно. Как в тюрьме, по два часа в день. Только в здешнем парке самый дальний терренкур – по периметру метров триста до морга и обратно.
   – Жесть! – согласился я с ней. – Ну, а как здесь лечат?
   – Лечат нормально, но условия ужасные. Ночью холодно, кормят только, чтобы не чувствовать голода. А ещё по ночам здесь бегают здоровенные крысы! – Лена скривила лицо от отвращения. – И этот запах…!
   Я покачал головой, сочувствуя девочке.
   – А ты не могла договориться на дневной стационар? Мне предложили.
   – Нет. Мне папа не разрешает. Говорит, дома некому следить, чтобы я заклейку с глаза не снимала. А здесь врачи, медсёстры. Требуют режим соблюдать. А мне кажется, все эти тренировки не помогают. Острота зрения не повышается, сколько бы я не ходила с заклеенным глазом.
   – А много ребят с тобой лечатся?
   – Много. Всё отделение заполнено.
   – И у всех такие же проблемы, как у нас с тобой? – задал я вопрос, который мне самому понравился тем, что чем-то сближал меня с девчонкой. Вспомнились слова Илоны обо «всех остальных…», и сейчас я увидел, что собеседница как-то по-особенному тепло взглянула на меня.
   – Нет. У многих травмы. У одного мальчика вообще глаз ракетницей выжгло, когда он фейерверк запускал. Жалко его, красивый… Мой ровесник. – Голос Лены дрогнул.
   Я и сам внутренне содрогнулся, представив увечье подростка, и замолчал, снова уткнувшись в окуляр прибора, всё это время прилежно гревшегося и крутившего «мельничку». Заметил, что соседка также вернулась к упражнению.
   – Ну, что? Для первого раза достаточно, – услышал я голос Анны Петровны и звук приближающихся шагов Маши.
   Кто-то из них щёлкнул выключателем, и я оторвался от потухшего окуляра, так и не сумев за эти несколько минут загнать крестик в «прицел».
   – Получилось хоть раз ещё? – спросила мама Маши.
   Я отрицательно покачал головой, думая только об ужасах госпитализации, рассказанных их живой свидетельницей. Пока медсестра мне накладывала повязку на глаз, я сам снял бинт с правого, и скосил глаза на Лену, старательно прильнувшую к макулотестеру.
   На обратном пути к кабинету, я не проронил ни слова, не особенно стараясь казаться бодрым и жизнерадостным. Анна Петровна хоть и заметила моё настроение, ничего не спросила, и снова оставила нас с Машей одних, удалившись за какими-то документами и моими новыми очками.
   – Владик, чего нос повесил? – спросила девушка, стараясь поймать мой потупленный взор.
   – Маш! Здесь такие ужасы творятся! Пациенты мёрзнут по ночам, голодные и одолеваемые большими зубастыми крысами. А прогулки разрешают только до морга и обратно. – Вывалил я свою интерпретацию только что услышанного интервью.
   – Владик, расслабься. Тебе ничего не угрожает. – Бодрым голосом начала подруга, осматривая моё лицо. – Я договорилась с мамой, а та – с заведующей техническим отделом, чтобы нужные для тренировок приборы разрешили взять на время домой. И тогда тебе не надо будет сюда каждый день ездить. Пока каникулы, сможешь приходить ко мне каждый день, и мы будем с тобой делать то же самое по расписанию, предложенному врачами. Будем вместе дома твоё зрение лечить. Согласен?
   Сказать, что я воспрял духом, услышав эти спасительные слова, значит – ничего не сказать. Внутри у меня мгновенно возникла буря эмоций, радости чудесного освобождения от неминуемого наказания. А на глаза навернулись предательские слёзы, которые я уж точно не хотел демонстрировать подруге. Я резко вскочил, обнял её, осторожно приподняв, и закружил в каком-то сумасшедшем танце, уткнувшись лицом в её восхитительно пахнущие волосы.
   – Конечно, Машка! Я согласен! Согласен! – шептал я, целуя ей ухо. – Неужели, правда, твоя мама договорилась? Здорово! В твоём доме! Мы вдвоём! Все каникулы! Маш, ты прелесть!
   – Да, я – прелесть. Привыкай. – улыбнулась девушка, но продолжила серьёзным тоном: – Только условие: ежедневно в десять – ты у меня. Все десять дней. И строго выполняешь все предписания мамы. Хорошо?
   – Конечно! Девочка моя! Делай со мной, что хочешь! Я на всё готов! – произнёс я, запоздало осознав, какой карт-бланш я даю своей любимой.
   – Тогда ничего не говори и не сопротивляйся. Просто доверься мне, и всё. Закрой глаза!
   Я замер, зажмурившись, и почувствовал, как Маша осторожно сняла повязку, наложенную медсестрой, и аккуратно закрыла мой левый глаз чем-то мягким, закрепив повязку лейкопластырем.
   – Всё. Можно смотреть, – ласково предложила она, и я ощутил, что могу свободно открывать и закрывать глаз под окклюдером, словно под колпачком.
   Едва почувствовал осторожное прикосновение её пальчиков к заклейке. Необычное ощущение, неожиданная ласка, словно сняли во мне какие-то внутренние тормоза. Увидев смутно её улыбку, я тут же завладел её губами, крепко обняв подругу.
   – Ух, ты, какой… пылкий! – едва отдышавшись, удивилась она. – Условие – не снимать заклейку, пока ты со мной. Неважно, дома или на улице. Будем тренировать твой глаз.
   – Ладно. – Кивнул я, не зная, что ещё сказать. – А что нужно делать?
   – То же, что и обычно, когда мы с тобой встречаемся. Мы же будем с тобой гулять? В кино поведёшь меня? Или в музей? – задорно подмигнула подруга.
   – Ну, хорошо…, наверное…, конечно поведу, – глухо проговорил я, чувствуя, как меня бросило в жар при мысли, что на меня будут смотреть люди. Вспомнились слова Таниты о замечательных людях.
   – Вот, молодец! – обрадовалась Маша.
   – Теперь хорошие новости, – провозгласила Морозова, насладившись моей кислой миной. Она вынула из рук вошедшей в кабинет и ничего не подозревающей Анны Петровны два футляра и вручила их мне. – Вот твои новые очки. Две пары, потому что теперь для тренировки нужны другие линзы. Те, что были раньше, тебе уже не подходят.
   Я открыл один из них, аккуратно достав очки современной, даже стильной формы с немного затемнёнными стёклами. Осторожно надел и осмотрелся. Все предметы вокруг приобрели какую-то чёткость и глубину. Надев другие, я тут же зажмурился, потому что линза перед правым глазом оказалась настолько сильной, что ничего вокруг невозможно было различить. Снова надев затемнённые очки, я понял, что они для постоянного ношения, причём стёкла подобраны так, чтобы, не напрягаясь, видеть вдаль. В них я без труда смог чётко увидеть пейзаж за окном и прочитать несколько строк на плакате на стене, когда отошёл в дальний угол комнаты. Маша подала мне небольшое зеркало.
   – Смотри, Влад, заклейку почти не видно. А на улице стёкла ещё потемнеют. Так что можешь не стесняться людей.
   Действительно, лейкопластырь телесного цвета не бросался в глаза за стеклом.
   – Я согласен! – успокоившись, заявил я.– Спасибо Вам, Анна Петровна. Маша рассказала, что Вам удалось договориться, чтобы взять приборы домой, где заниматься будет гораздо комфортнее.
   – Да, Владислав. Верно! Главное в любом лечении – вера пациента в его успех. А хорошее настроение увеличивает шансы этого успеха в разы. Важен фактор приятной неожиданности, «вау эффект», как говорят американцы. Это когда организм обнаруживает, что может делать какое-то действие, на которое раньше не подозревал, что способен. И ему это так нравится, что начинает интенсивно вырабатываться полезная для этой функции привычка. Так и с твоим зрением. Твой левый глаз не привык с детства различать и рассматривать детально предметы, потому что за него это делал правый глаз. Он выполнял всю зрительную работу за двоих, а левый разленился настолько, что мышцы, отвечающие за аккомодацию, ослабли так, что не способны в достаточной мере обеспечить кривизну хрусталика, чтобы сфокусировать чёткую картинку на сетчатке. И даже клетки сетчатки, ответственные за принятие световых импульсов, не воспринимают их, как следует, подавая в мозг картинку, не соответствующую реальности. Сейчас мы с тобой пробуем с помощью очков, аппаратов и выключения сильного глаза из процесса зрения показать мозгу, что он может получать правильную картинку окружающего мира и в этих условиях. Как только процесс активизации нужных мышц станет для твоего мозга привычным, понравится твоему организму, как новое упражнение спортсмену, успешный результат нашего лечения будет достигнут. Понял?
   – Понял, Анна Петровна. – Кивнул я, убеждённый в том, что действительно уловил суть этой небольшой научно-популярной лекции, вероятно, взятой из её диссертации.
   – Ну и хорошо! Я рада, Владислав, что у тебя улучшилось настроение. Надеюсь, дочка поможет тебе делать всё правильно. Да, Машенька?
   – Да, мам, я постараюсь всё сделать по твоим советам, чтобы у Владьки всё получилось.
   Она прижалась ко мне, трогательно улыбнувшись, и осторожно коснулась пальчиками заклейки, добившись того, что внутри меня всё стало подниматься на неконтролируемую высоту.
   – Ну, хорошо, дети! Сейчас вы с нашим водителем поедете домой, и он поможет установить и настроить приборы дома.
   Мы забрались внутрь РАФика медицинской помощи через широченную боковую дверь и удобно разместились на мягких сиденьях для медперсонала рядом со складными носилками, закреплёнными посередине салона. Драгоценные приборы стояли на полочке для чемоданчиков врачей, пристёгнутые тканевым ремнём, которым обычно привязывали больных к носилкам, чтобы не выпали на поворотах. Пока микроавтобус трясся на подмёрзших сугробах, выбираясь с территории больницы на улицы города, мы уставились в широкое лобовое стекло, наблюдая заснеженный город, так как в матовые боковые окна салона ничего нельзя было увидеть. Мне пришлось крепко схватиться за поручень, одновременно рукой придерживая Машу, когда наша скорая помощь увеличила скорость, начав рыскать по скользкому накату возле остановок и перекрёстков. В конце концов, водитель включил «мигалку» и сирену, чтобы не терять время, стоя в пробках из транспорта, скопившегося на центральных улицах. Дело пошло быстрее и, как я понял, безопаснее, потому что все водители теперь заранее тормозили и старались освободить нам полосу, заботясь о безопасном и беспрепятственном проезде спецмашины, в соответствии с Правилами дорожного движения. В считанные минуты мы проскочили центральные улицы и свернули в переулок, чтобы сократить путь к Машиному дому. Водитель мастерски преодолел несколько, казалось бы, непреодолимых сугробов и остановил «скорую помощь» невдалеке от знакомых ворот, чтобы не занимать единственную колею, очищенную от снега жителями, чтобы сохранить проезд по улице.
   Через десяток минут водитель уехал, а на столе в библиотеке остались три белых громоздких прибора, подключённых через толстый кабель удлинителя к розетке, придав на время этому помещению вид кабинета для исследований филиала офтальмологической больницы персонально для одного пациента. Маша дополнила картину, водрузив на стол пластмассовый ящичек с красным крестом, наполненный перевязочными материалами, дезинфицирующими средствами и яркой иностранной коробочкой с заклейками для глаз телесного цвета.
   – Вот теперь всё готово, Владька! – сказала она каким-то тёплым уютным голосом. – Научим твой глаз видеть, как надо.
   Оказавшись дома и освободившись от тёплой одежды, мы, наконец, ощутили тишину и покой после этого суетного утра. Я уж точно ликовал после пережитых реальных и мнимых страхов мрачной перспективы дневного стационара. Маша бросила взгляд на часы и предложила сразу начать тренировку, чтобы была возможность выдержать хотя бы четыре часа между ними, успев до вечера потренироваться ещё раз. Я очень старался в течение десяти минут поймать в прицел белый крестик, но из-за розовой пелены почти ничего не видел вокруг. Сказал об этом подруге. Но она, загадочно посмотрев на меня, посоветовала не обращать на это внимания.
   – Легко сказать. Между прочим, мне ещё домой ехать и как-то на улице ориентироваться! – еле скрывая панику в голосе, возразил я.
   – Потерпи, Влад, скоро закончим. – Отозвалась она, включив прожектор, и предложила неотрывно смотреть на чёрную точку на светящейся матовой лампочке.
   Это оказалось непросто. Глаз быстро начал слезиться, и чёрная точка стала казаться самым ярким источником света, проникающего куда-то внутрь головы. Я даже не понял, когда она выключила светильник. Яркое пятно закрывало всё поле моего зрения, лишая возможности что-то различать, и не выключалось даже, когда я крепко зажмуривался. Я не видел, а лишь почувствовал ласковые прикосновения пальчиков девушки к моему лицу, когда она осторожно закрыла мой истерзанный глаз чем-то мягким. И даже после этого, яркое пятно никак не исчезало из моего мозга. Машу я смог снова увидеть неожиданно ярко и во всех подробностях на фоне окружающего мира, когда она сняла повязку с закрытого всё это время здорового глаза. Ни с чем несравнимое ощущение, как если бы однажды слепой вдруг снова начал видеть.
   – Машенька! Ты такая… удивительная! У тебя такие волосы, глаза, губы, … грудь! – восторженно перечислял я, внимательно рассматривая девушку со всех сторон, словно увидел впервые.
   Затем обнял её и закружил, целуя во все вновь увиденные места.
   Показалось, что ей понравилась эта игра. Не сложно понять желание девушки по отзывчивой ласке, которой я не мог, да и не хотел сопротивляться. Мы продолжали кружиться, обнявшись, даже когда случайно обнаружили, что приняли горизонтальное положение на так удачно оказавшейся рядом большой мягкой кровати. И когда, тяжело дыша, оба помогали друг другу освободиться от стесняющей одежды и протеза. И когда наслаждались прикосновениями, ощущая каждое движение друг друга. И когда нарастало непреодолимое желание единения. И когда счастливые мы снова искали наслаждение в ласках и объятиях, шепча друг другу, только нам двоим понятные слова.
   В этот день Маша постаралась сделать наше общение таким насыщенным впечатлениями, что я несколько опешил, не узнавая свою любимую. Она придумывала всё новые и новые занятия. Мы танцевали под музыку из колонок в спортзале, она играла на рояле для меня мелодии, трогательно красивые, а я бродил вдоль стеллажей дедушкиной библиотеки, беря с полок старинные и уникальные книги, читал отрывки из них, стараясь прочувствовать дух того времени, когда сам ещё не родился на свет. Мы вместе рассматривали дедушкины военные фотографии, а затем подруга накормила меня вкусными блинами, которые я помогал ей готовить. Во дворе мы играли в снежки, уворачиваясь от вездесущего Джека, а затем устроили настоящий тир, стараясь попасть в висящий на стене сарая старый таз. По началу, мне непросто было изображать из себя снайпера. Сбившийся «прицел» из-за того, что информацию об окружающем пространстве я получал, используя лишь один глаз, сыграл со мной странную шутку. Мало того, что я ни разу не попал, ни в Машу, ни даже в огромный тазик, я ещё и обидно спотыкался на ступенях, и даже пару раз чуть не врезался в дерево, убегая от «ответного огня» подруги, усугублённого беспорядочно возникающим в самых неожиданных местах псом.
   Тем, кто всегда смотрит на мир обоими глазами, эти нюансы, наверное, непонятны. Меня же сейчас это обстоятельство касалось непосредственно и создавало серьёзные неудобства. Но так уж устроен человек, что привыкает ко всему, используя при жизненной необходимости «аварийные» способы существования. Недаром же Природа предусмотрела для нашего вида парные конечности и органы, а также способность быстро скорректировать навыки и привычки при лишении возможности пользоваться каким либо из них. Так и сейчас, вспомнились навыки, выработанные осенью после той драки, и я стал интенсивнее переводить взгляд на разные предметы, окружающие меня, от чего оценивать расстояния до них и верно рассчитывать свои движения – уже не было проблемой. Наигравшись, мы вместе расчистили от напáдавшего за день снега въезд и площадку для машины, чтобы папа после работы не тратил на это силы. Под вечер прошлись по укутанным белым покровом улицам до Машиной школы, любуясь искрящимся в свете выглянувшего из-под туч закатного солнца снегом.
   Вторая тренировка прошла не очень успешно. Яркое пятно, прочно засевшее в мозгу, вместе с необычной болью в глазу сильно мешало увидеть «мельничку», не говоря уже о волосках «прицела» макулотестера. Прибор был неумолим, так и не показав позеленевший экран, а чёрная точка снова оказалась единственным ярким лучом света на поверхности чёрной лампы, хоть я и продолжал внимательно вглядываться в течение всего положенного времени, игнорируя пощипывание в глазу от слёз. Даже Маша забеспокоилась, увидев, как ярко выделились мелкие кровеносные сосуды на склере моего переутомлённого органа зрения, закапала какими-то каплями и аккуратно заклеила его. Всё равно мне больно было открывать его даже при слабом свете.
   Пригласить Морозову на новогоднюю вечеринку нашего класса я решился только под вечер, когда уже собирался уходить. Подсознательно хотел, чтобы она отказалась, потому что я так и не представлял себе, как смогу продолжить общение с одноклассниками в её присутствии. Но посчитал несправедливым держать от Маши в тайне какие-либо события, которые происходят в моей жизни.
   – А что, это будет удобно? Вы же только своим классом собираетесь? – уточнила подруга.
   – Конечно, удобно! Это же не школьная вечеринка. «Каждый может делать всё, что хочет», – так сказала наша староста Нина. Мы собираемся у неё в доме. – Войдя в роль «пацана – хозяина положения», я запоздало осознал, что уже захлопнул за собой дверь, ведущую назад к сомнениям, и теперь продолжил с показной уверенностью развивать ситуацию. – Предполагаю, что будет музыка, танцы, игры и угощения. Соглашайся, Маш!
   – Интересно! У нас в классе такого никто не придумал. Новогодний вечер в актовом зале школы, как обычно. Наверное, здόрово будет. Ну, хорошо, если познакомишь меня со своими друзьями и проводишь, как всё закончится, – ответила девушка, посмотрев на меня с какой-то хитрецой. Немного подумав, настороженно спросила: – Но вы ведь, наверно уже сбросились деньгами, продукты купили….
   – А, не проблема, Маш. По дороге заскочим в магазин, купим попить чего-нибудь и фруктов или конфет. Думаю, никто не обидится, – продолжал хорохориться я.
   – Ладно. Сейчас папе позвоню, узнаю, вдруг сможет нас подвезти.
   Девушка юркнула в библиотеку, откуда послышалось попискивание нажимаемых клавиш телефона. Казалось, она ничуточки не устала, а наоборот, готова к новым приключениям. Вот за эту неутомимость и решительность я уважал Машу. Мне самому не всегда удавалось быстро принимать решения, а сейчас она помогла мне в этом. Хоть, я и не был до сих пор уверен, что это решение правильное. Через несколько минут девушка вернулась, вся сияющая и довольная. Неудержавшись, я заключил подругу в объятия, стараясь выразить свою благодарность за этот удивительный день.
   – Владик, пусти. У нас совсем немного времени. Папа приедет через минут сорок, а мне нужно ещё одеться и собраться. Тебе ведь тоже нужно переодеться? – озабоченно спросила она.
   – Ну, да. Планировал домой заскочить.
   – Давай, так: ты сейчас едешь домой, переодеваешься, собираешься, а мы с папой подскочим за тобой на машине, и что-нибудь по дороге закупим. Согласен? Успеваем? – спешным росчерком наметила она очередной и как всегда последовательный и логичный план.
   – Конечно! Молодец, Машенька! – согласился я, чувствуя необходимость поспешить, чтобы выдержать задаваемый ею темп.
   Домой я летел на пике энтузиазма, почти не касаясь земли. Хотелось петь, и, думаю, я это делал громко, потому что пассажиры в громыхающем полупустом трамвае подозрительно посматривали на меня. Ну и пусть! Дома мне удалось проскочить, минуя этап встречи с родственниками, быстро умыться, переодеться и удалиться по-английски, избежав вербальных контактов с ними. Я юркнул в сумерках в салон «Волги», прижавшись к Машиному пальто, и поздоровался с Фёдором Тимофеевичем. Девушка повернула голову назад, показав, что сумка с продуктами уже в багажнике, и мы двинулись в поисках нужного адреса. Время от времени я говорил, куда сворачивать, так как запомнил когда-то этот путь, однажды проделанный пешком.
   Притормозили у приоткрытой калитки, за которой слышалась музыка, смех и громкие голоса одноклассников. На улице стоял Валерка в одном свитере, пряча сигаретку во внушительном кулаке.
   – О, Влад, здорόво! – поприветствовал он, увидев, что я вылезаю из «Волги». – Мы тебя уже ждём. Заходи скорей!
   – Привет! – энергично кивнул я, обегая машину, чтобы открыть левую дверцу и помочь выйти Маше. – Я – с девушкой.
   Удивлённый друг, должно быть, решил, что попал в какую-нибудь чопорную Англию, наблюдая, как из тёмного салона длинного белого автомобиля, ярко освещённого уличным фонарём, элегантно выставила в снег ножку в лаковом сапожке и, опираясь на мою руку, выбралась вся Маша. Она одарила застывшего одноклассника очаровательной улыбкой. Я растерялся, потому что уже привык, что все последние наши встречи она всё время ходила на протезе и в моих глазах практически не отличалась от любой другой здоровой девчонки. Сейчас она в своём длинном элегантном пальто и с осанкой королевы стояла на одной ноге, шепнув мне, чтобы подал из багажника костыли и захватил с собой баул. Я выполнил распоряжение и потащил к калитке большую спортивную сумку на молнии, вес которой не позволял усомниться том, что она не забыла ни одной мелочи. Валерка, не отрывая взгляд от моей подруги, чуть не наизнанку распахнул калитку и почтительно посторонился, чтобы девушке на костылях ничего не мешало пройти во двор. Он перехватил у меня нелёгкую ношу, словно это был портфель с парой учебников, и, войдя во двор сразу за мной, шепнул лишь одно слово: «Круто»!
   За высоким железным забором оказался уютно освещённый двор, засыпанный снегом. Высокая ель, украшенная гирляндами разноцветных лампочек и поблёскивающими в полумраке шарами, должна была играть роль новогодней. Двухэтажный просторный дом с крутыми скатами черепичной крыши производил впечатление какого-то скандинавского шале. Под крышей отдельно стоящей просторной деревянной веранды, освещаемые вспышками цветомузыки, танцевали под «Boney-M» несколько нарядно одетых девчонок, среди которых я с трудом разглядел и Оксану. Одетая в длинное тёмно-синее вечернее платье с таинственно переливающимся колье на груди и накинутую на плечи короткую пушистую шубку она выглядела лаконично и неотразимо. Роль диск-жокея за импровизированным пультом с усилителем, роль которого играл большой катушечный магнитофон «Ростов-104 стерео» с движками эквалайзера и проигрывателем грампластинок выполнял Николай в чёрном костюме, белоснежной рубашке со стоячим воротничком, «бабочке» и зеркальных очках-«капельках». Приподняв от пластинки рычаг звукоснимателя, он наклонился к стоящему на столе микрофону и в неожиданно наступившей тишине низким проникновенным голосом произнёс: «Приветствуем на борту нашей „диско-баржи“ новых пассажиров: Владислава и его очаровательную спутницу. Влад, как зовут девушку?»
   Я поднял руку в знак того, что услышал вопрос и, пробравшись мимо застывших в разных точках веранды и двора одноклассников, взял у него пронзительно запищавший в руке микрофон. Чувствуя холодный пот, стекающий по спине, проговорил, стараясь подражать голосу ди-джея: «Привет старожилам диско-баржи! Мою подругу зовут Маша, и мы приехали веселиться!». С этими словами я оттеснил Колю, водрузил иглу звукоснимателя на пластинку и выкрутил регулятор громкости вправо, заставив колонки загреметь динамичными аккордами «Казачка». Глянул с высоты сцены на обитателей веранды. Они автоматически продолжали двигаться в танце, а их лица синхронно были сориентированы к входу на танцпол, где моя спутница, преодолев пару ступеней, остановилась, словно на подиуме, и, взяв в руку оба костыля, ловко и грациозно изобразила шутливый реверанс. Я не понимал, как это можно сделать, стоя на одной ноге. А Маша, используя возникшую всеобщую паузу, поднялась к нам с Колей, присела на вращающийся табурет ди-джея, с которого тот вскочил, и, остановив пластинку, уверенно взяла микрофон.
   – Добрый вечер, парни, добрый вечер, девушки! Благодаря приглашению Влада, я получила счастливую возможность побывать на вашей замечательной вечеринке. Здόрово, что вы собрались вне школьных границ, и… классное название танцевальной площадки «Диско-баржа»! (Тут Света и Петя изобразили аплодисменты, сопровождаемые мастерским свистом в Борькином исполнении.) Я сама очень люблю танцевать и, несмотря на это, (она кивнула на ногу) стараюсь не терять навыков.
   При этих словах аплодисменты усилились, потому что Лена с Ниной тоже принялись хлопать в ладоши. А Валерка громко крикнул: «Круто, Маша!»
   – А, давайте сразу познакомимся. Вот, парень, который назвал моё имя. Как тебя зовут?
   – Валера, – стушевался здоровяк, тщетно пытаясь не краснеть.
   – Очень приятно! А девушка в нарядном брючном костюме рядом? – продолжала Маша, с мастерством ведущей телепрограммы вовлекая в беседу следующую участницу.
   – Я – Нина, – робко призналась староста, почему-то отведя взгляд в сторону.
   – А можно узнать имя исполнителя такого звучного художественного свиста?
   – Борис, – лаконично отозвался парень. – А можно спросить?
   – Очень приятно, Борис! Да, конечно!
   – А что с ногой? Как ты будешь танцевать на костылях? Или как в нижнем брейке – на спине? – хохотнул он.
   – Всё зависит от того, что ты хочешь увидеть, Борис. – Не растерялась подруга. – Брейк не пробовала. Раньше танцевала рок-н-ролл. А нога…. Бывает так, что в жизни приходится обходиться тем, что есть. Но, не будем о грустном. Давайте, лучше потанцуем? – обратилась ко всем Маша.
   Под одобрительный гул присутствующих она быстро просмотрела виниловые диски в ярких конвертах, сложенные стопкой на столике рядом с проигрывателем, выбрала одну пластинку и аккуратно установила на диск проигрывателя, сняв так и не доигравших своих песен «Boney-M». Выбрав дорожку, девушка плавно увеличила громкость, и из колонок полились ритм, и пронзительные слова красивой песни, побудив присутствующих одного за другим снова начать танец. Некоторые девчонки даже пытались подпевать. А когда зазвучали заключительные аккорды, подруга, убавив громкость, завладела вниманием всех и негромко промолвила в микрофон: «Красивая мелодия, правда? Ким Уайлд – английская исполнительница – поёт о девушке – невесте американского лётчика, служившего на авиабазе в Тайланде. Он получил приказ выполнить боевое задание в Камбодже. Она не дождалась его возвращения домой. Осталась у неё одна любовь…».
   Меня поразило, что в наступившей тишине все, даже Борька, обратили взоры к моей подруге, ожидая продолжения рассказа. Но Маша умело поменяла пластинку, наполнив веранду ритмичной композицией C.C.Catch, а когда танцующие разогрелись, решила увеличить темп музыки, поставив зажигательных «Arabesque» со своеобразной обработкой музыкального сопровождения из фильма «Танцор диско». Затем, практически без остановки – Адриано Челентано с задорной песенкой «Stivali e Colbacco», звучавшей в недавно прошедшей в кинотеатрах кинокомедии «Блеф». Одноклассники бросали восторженные взгляды на сцену, где загадочно улыбающаяся подруга, плавно приглушила музыку и сказала запыхавшимся танцорам:
   – Вот это сильно, друзья! Разогрев выдержали все – молодцы! С вами классно и весело! И… отличная коллекция дисков! Давайте немного передохнём. Хотите «Пепси»?
   – Да-а! – Донеслось с разных сторон.
   Я с полуслова понял подругу и принялся оперативно вытаскивать из сумки тонкие холодные бутылочки с сине-красными этикетками, вручая их в протянутые руки.
   – Круто, Маша! – восхищённо глядя на мою девушку, крикнул Валерка, не утруждая себя поиском иных смысловых конструкций для обозначения своих эмоций. – Спа-си-бо!
   – Колян! Слезай со сцены! – Громко призвал Борька. И добавил: – Маш, забудь, что я болтал. Будь сегодня нашей ди-джейкой!
   – Ди-джейкой? Хорошее слово! Спасибо, Борис! С удовольствием, – рассмеялась Мария в микрофон и с милой улыбкой приняла из рук говорившего только что открытую им при помощи зубов бутылочку с «Пепси-Колой». Сделав глоток из горлышка, добавила: – Но без Колиной помощи с этой аппаратурой я не справлюсь. Давайте, мы вместе будем стараться для вас!
   – Во-оу! «Мáши́на Диско»! Ништяк! – разгорячился, Борька продолжая обогащать неологизмами русский язык.
   Его реплика вызвала неожиданную поддержку в виде восклицаний и выкриков у собравшихся на «барже». Почему-то у меня появилась уверенность, что знаю, кому принадлежит авторство так понравившегося моей подруге и всем остальным названия этой веранды.
   Я обнаружил, что с некоторой досадой наблюдаю за всеобщим вниманием к моей девушке. Но увидел в Машиных глазах блеск удовольствия. Все мои страхи и переживания о неизвестной реакции одноклассников на мою подругу, с пугающей интенсивностью нараставшие накануне, рассеялись. К моему удивлению, она оказалась принятой ребятами. И даже Оксана перебросилась с ней несколькими фразами, получив свою порцию газировки. В приподнятом настроении, с бутылочками «Пепси-Колы» одноклассники снова стали танцевать, едва заслышав звуки «Монтаны» в исполнении Arabesque. Маша поставила эту песню и попросила Николая продолжить музыкальный вечер в её отсутствие. Потом поручила мне взять изрядно полегчавшую сумку и отнести её в дом. Сама поспешила за мной, ловко минуя танцующих, стараясь не зацепить их костылями. Оказавшись в просторной прихожей, мы услышали тишину. Едва закрылась дверь на улицу, она проникла в уши, словно вата, мешая слышать. Я вспомнил это чувство, как на стрельбище после автоматной очереди, мы с глупыми улыбками таращились друг на друга, не понимая, что случилось. Я по шевелящимся губам Маши понял, что она что-то говорит, но звон в ушах мешал что-либо понять. Как-то странно посмотрев на меня, она усмехнулась, забрала у меня из рук сумку и скрылась в ванной комнате. Я рассеянно рассматривал детали интерьера дома, невольно сравнивая его с жилищем подруги. Показалось, что здесь холодновато и не хватает чего-то, создающего уют. Свет мы не включали, но в зале с окнами от пола, выходящими во двор, и так было вполне видно всё в отблесках светомузыки с веранды. В полумраке я прошёл мимо дивана, стоящего посреди комнаты, и осторожно опустился в мягкое кресло напротив большого тёмного экрана телевизора на ножках. Звуки дискотеки в виде низкочастотных ударов, напоминающих расшалившееся сердце, едва проникали через двойное остекление больших окон. Я наслаждался тишиной и уютом. Но через секунду, или мне так показалось, открыл глаза и с беспокойством подумал, что Маша уж очень задерживается. Вернулся в прихожую, стараясь ступать неслышно, чтобы случайным звуком не нарушить тишину. Дверь в ванную комнату была приоткрыта, но подруги там не было. С неосознанной тревогой я пошёл её искать, запутавшись в многочисленных дверях этого дома, становившегося для меня всё более загадочным. Туалет. Кладовка. Коридорчик с лестницей, ведущей на второй этаж. Чулан. Ещё коридор, ведущий, судя по запаху, в гараж….
   Девушку я обнаружил в просторной кухне, едва освещённой отражённым от снега светом луны, ненадолго появлявшейся в просветах между быстро плывущими по небу облаками. Она стояла у длинного высокого стола, напоминающего стойку в баре, заставленного различными угощениями и бутылками. На полу брошена сумка, из которой торчали рукоятки костылей. Маша с аппетитом уплетала бутерброд с сухой колбасой. В запотевшем бокале пузырился лимонад. Пальто она уже успела где-то забыть, оставшись в нарядной блузке с переливающимися блёстками и брюках, скрывающих протез. Лаковые сапожки на невысоких каблучках таинственно поблёскивали. Стройная, красивая моя девушка излучала свежесть и позитив, словно и не было трудного, насыщенного событиями дня и вечера танцев несколько минут назад.
   – Ну что? Выспался, Соня? Присоединяйся. Тут столько вкусного! – полушёпотом позвала она, протянув мне только что изготовленный собственноручно бутерброд с ароматными копчёными шпротами.
   Я взял угощение и бокал из рук добродушно улыбающейся подруги, отпил глоток холодной газировки. Маленьких рыбок на ломтике бородинского хлеба было явно недостаточно для удовлетворения внезапно разыгравшегося у меня аппетита. Однако я успел с набитым ртом сказать «спасибо» Маше, и построил себе ещё один бутерброд из толстого ломтя свежего каравая и пары шайб варёной докторской колбасы.
   – Разве так можно было? Мы же в гостях. – Поинтересовался я, уплетая за обе щёки своё изделие.
   – Гостям – можно, – скрывая улыбку, ответила девушка. – Не заморачивайся. Всё равно, все скоро проголодаются, замёрзнут и будут здесь всё это поедать.
   И в правду, через несколько минут в прихожей послышался шум, и в кухню вошла хозяйка. Едва включив свет, она невольно ойкнула от неожиданности.
   – Чего в темноте? – Спросила Нина, не сразу сумев вернуть своему голосу обычную твёрдость. Потом перевела растерянный взгляд на Машины сапожки и с минуту молчала. – Красивые…, – Наконец пробормотала она и неуверенно подошла к холодильнику, открыла и стала изучать его содержимое, не решаясь обернуться.
   Мы с Машей переглянулись, пожав одновременно плечами. Получилось забавно, и мы прыснули со смеху. Услышав это, староста обратила к нам покрасневшее лицо.
   – Не смейтесь надо мной, пожалуйста! – Вдруг попросила она. Потом как-то по-женски обхватила свои пылающие щёки ладонями и пробормотала в смятении: – Я никогда не встречала, не общалась близко…, и не знаю, как себя вести с… ну понимаете?. Простите!
   Заметив, что её всю трясёт, Морозова сделала шаг навстречу, взяла обе ладони девушки своими руками, и заглянула ей в лицо, стараясь встретиться с ней глазами. Но та всё время отводила взгляд в сторону.
   – Нина, не бойся! Посмотри на меня. – Попросила Маша ласковым голосом. – Я такая же девушка, как все. Я – не инвалид. Стараюсь справляться со всем тем, что обычно делают здоровые люди. Смотри, это мой протез. – С этими словами она приподняла штанину, показывая тускло блеснувший титановый стержень, соединённый с шарниром металлической стопы, обутой в модную обувь. – Мне с ним удобнее ходить, чем на костылях. И не так заметно, что отсутствует часть ноги, правда?
   Нина кивнула и украдкой вытерла выступившие слёзы.
   – Не плачь! Можем просто дружить, общаться. Со мной не нужно подбирать слова, меня не так просто обидеть. Не нужно жалеть и относиться ко мне, как к больной. – Продолжала подруга полушёпотом успокаивать не на шутку расстроившуюся старосту. – Не переживай. Влад тоже не сразу, но смог принять меня такой, и теперь мы с ним лучшие друзья!
   При этих словах у меня внутри что-то стало просыпаться. Наверное, гордость. Нина прислонилась к высокому шкафу и каким-то по-детски растерянным взглядом обвела Машу с ног до головы. Потом посмотрела в окно и еле слышно сказала:
   – Наверное, это очень больно, когда теряешь ногу? Ещё страшнее осознавать, что это не сон, и её больше никогда не будет. Я лишь на минуту представила себя на твоём месте, Маш, и у меня ноги подкосились, а внутри всё оцепенело. Мысли полезли в голову всякие. Простите, это не нарочно. Я тобой восхищаюсь просто за волю быть самой собой. Не знаю как, но у тебя, получается, быть просто девчонкой, как любая из нас…. А я – дура, всегда представляла мир таким простым пузырём розового цвета, мягким и безопасным, в том смысле, что в нём нет места опасности и боли…. И нет места людям, которым больно и может быть плохо. – Девушка снова несмело посмотрела в глаза Морозовой. – Прости меня, Маш.
   – Ниночка, не переживай ты так. Всё в порядке. Люди по-разному реагируют, когда видят меня. Я привыкла. И знаешь…, спасибо тебе за этот замечательный праздник, что организовала для всех! Я раньше никогда не была на таком. Все ребята и девушки вашего класса такие отзывчивые и доброжелательные! Дискотека, стол, погода… Красота!
   – Да, Нин, спасибо! Угощения придумали класс! Закачаешься! – вставил я, проглотив остатки бутерброда.
   – На здоровье, ребята! – Чуть успокоившись, ответила одноклассница, – Кушайте. Тут много всего. В холодильнике ещё компот есть и лимонад. Сейчас все подойдут. Проголодались, должно быть, на воздухе.
   В прихожей послышался стук открывшейся двери и топот многочисленных ног. В кухню ввалился запыхавшийся Женька и сразу накинулся на угощения. За ним Борька, на ходу скинув куртку, помыл руки в раковине кухонной мойки и занял место у стола справа от моей подруги.
   – Приятного аппетита! – громко сказал он, посмотрев на Машу. – О! Протез? Круто! Железная девчонка! Ни у кого такой нет. Жаль, «профессор» с тобой уже «мутит». Но, если что, не сомневайся, я бы с тобой куда угодно пошёл.
   Он весело подмигнул мне и занялся наполнением своей тарелки. Я не стал рефлексировать по поводу его тирады, но на всякий случай, пододвинулся ближе к Маше, готовый в случае чего не дать её в обиду.
   – Спасибо, Борис! – лаконично ответила девушка.
   Она демонстративно передвинула свой стакан влево, предлагая мне наполнить его лимонадом. Я с удовольствием выполнил задание, чувствуя на себе взгляды присутствующих.
   Вечер продолжался. Каждый мог найти себе занятие по настроению. Какое-то время я ходил за подругой по пятам, воображая, что охраняю её от скрытых угроз и приставаний, пока она буквально не вытолкала меня на улицу играть с одноклассниками в снежки. Мы бегали по двору друг за другом, скрываясь за сугробами и деревьями, метали хорошо лепившиеся снежные шарики, соревнуясь в меткости. В азарте я забежал за сарай и неожиданно наткнулся на Оксану. Она громким шепотом позвала меня укрыться за низкой дощатой дверью, закрыв изнутри её на задвижку. В полосах лунного света, попадавшего внутрь хлипкого сооружения через широкие щели между досками, я едва различал контуры одноклассницы, больше ориентируясь на её голос.
   – Классный вечер, правда? – прошептала она, после того, как скрип шагов преследователей по снегу, слышавшийся снаружи стих.
   – Ага, – шёпотом согласился я, отдышавшись.
   – Чего не рассказывал про свою подругу? – Резко сменила тему и тон одноклассница. – Не знала, что она – инвалид.
   – Она – не инвалид! – упрямо возразил я. – Просто, ей однажды не повезло.
   – Прости, Влад. Неудачное слово в русском языке. Не инвалид, конечно. Она спортом занимается? – примирительно проговорила Оксана.
   – Да. Дзюдо, плаванием. А как ты поняла?
   – Осанка у неё как у гимнастки, ловкость, координация. Ты не заметил? – горячо шептала Чаренцева, как будто я с ней спорил. – Давно она потеряла ногу?
   – Да, уже года два назад.
   – Умница! Не каждая здоровая девушка смогла бы так держаться. Она старше тебя?
   – Ну да, – нехотя констатировал я неопровержимый факт. – А что, заметно?
   – Заметно, – подтвердила собеседница. – Знаешь, Влад, если у вас это серьёзно, ты должен как-то обозначиться рядом с ней, не скрывать от всех, что вы дружите. Чего стесняешься?
   – Не стесняюсь я. Привёл же Машу сюда, – пробурчал я глухо, и продолжил, резко повышая тон, – и да, Оксан, это у нас серьёзно!
   – Ну, тише, тише, не ори. Поняла. Просто, взгляд со стороны: Маша больше готова к жизни, чем ты.
   – Почему? – спросил я, впрочем, нисколько не обидевшись.
   – Взять хотя бы то, как легко она нашла контакт сразу со всеми. В то время, когда все присутствующие в шестнадцать глаз смотрели на её ногу, она показала, что умеет делать что-то лучше каждого из нас. И ничуть не стесняется своего недостатка. Я бы так не смогла, наверное.
   – Да, она не такая как все! – с гордостью подтвердил я, про себя согласившись с тем, что мне ещё далеко до её уровня. – В первый раз её увидел, удивился, что быть обычной девчонкой травма ей совсем не мешает. За это стал уважать, потом узнал и другие её качества.
   – Знаешь, я подумала, что она очень смелая девушка. Говоришь, дзюдо занимается?
   – Раньше занималась. – Поправил я. – Сейчас только плаванием с такими же девчонками, имеющими ограничения по здоровью. – Я не стал вдаваться в подробности наших с ней тренировок в спортзале, где я играл роль спарринг-партнёра для отработки техники её приёмов борьбы.
   – Конечно, борьба развивает силу духа. Вот, к примеру, вопрос: почему Маша сразу появилась перед всеми нами на костылях, в роли, явно нехарактерной для неё, побуждающей других людей, увидев её, сочувствовать и сострадать? Ведь, не знала же никого из нас и вполне могла нарваться помимо этого, на грубые, глупые насмешки или даже отчуждение. Обычно так реагирует здоровая молодёжь, не обременённая чувством такта и избытком ума, на всё необычное.
   – Да, это очень смелый поступок! Я даже не сразу сообразил, что весь день, пока мы с ней общались, она не снимала протез. Нисколько не жаловалась, наоборот, говорила, что с ним легче и удобнее ходить. Ну, и ты сама видела, кто не знает, не заметит, что с ногой что-то не так!
   – И я так думаю. Твоя девушка уверена и в себе и, думаю, не сомневалась, что в случае чего, ты сумеешь не дать её обидеть.
   Молодец, что пригласил Машу к нам. Это поступок!
   Оксана замолчала, предоставив мне решать самому, продолжать ли этот разговор, или нет. Я же проникся каким-то новым чувством взаимопонимания не только к своей девушке, но и к однокласснице, вот прямо сейчас по полочкам разложившей весь сумбур мыслей, роящихся в моей голове. Возникло ощущение, что теперь я что-то новое понял в этой жизни, от чего стал как-то увереннее чувствовать себя. Словом, поднялся ещё на одну ступеньку по лестнице взросления.
   Ближе к десяти вечера мы снова собрались на веранде, где Николай включил пластинку с концертом группы «Secret Service». Под звуки «A Flash in the Night» мы с Машей танцевали, стараясь не отставать от других одноклассников, гулко топающих по деревянному полу. А под занавес вечера исполнили с ней нечто похожее на танго под новую песню ABBA «The day, before You came». Позже подруга мне рассказала про неё, а тогда я впервые слышал эту мелодию и не знал, как под неё танцевать, по большей части выполняя движения по подсказкам девушки. Получилось очень чувственно и смело, как мне позже рассказал кое-кто из одноклассников.
   Фёдор Тимофеевич на самом деле совершал поступок, героизм которого стал доходить до меня гораздо позже. Он ждал в машине всё это время, пока мы с его дочерью веселились и культурно отдыхали на вечеринке. Когда мы с Машей вышли со двора, уютный салон тёплой «Волги» оказался спасением от ледяных дождевых капель, срывавшихся с неба и сделавших некоторые участки дороги скользкими, как стекло. Через окно машины, в которую юркнула Оксана, я при вспыхнувшем свете в салоне ВАЗовской «тройки» морковного цвета, успел разглядеть эффектную с ярким макияжем женщину за рулём. Я помахал одноклассникам, оставшимся помочь Нине прибрать дом после нашего сабантуя. Пока мы выбирались тёмными переулками на улицу Портовую, папе Маши пришлось применить всё своё водительское мастерство, чтобы не засадить машину в грязь или скользкий кювет. На расчищенном и посыпанном песком асфальте, при свете уличных фонарей мы поехали быстрее. Даже, пожалуй, слишком быстро, потому что, когда остановились у моего дома, я ещё совсем не хотел прощаться с подругой, подарившей мне такой чудесный день вместе с ней. Обещал на следующий день в десять явиться как штык для продолжения тренировок, за что получил возможность ещё раз почувствовать клубничный вкус её губ и свежий запах её волос…, и взгляд её зелёных пронзительных глаз, казалось, проникающие в самую глубину моего естества.

Зимние каникулы

   Начались зимние каникулы! Чувство свободы от повседневных уроков не омрачалось даже предстоящими в начале января зачётами в рамках тренировочной сессии на подготовительных курсах в институте. Каждая из наших ежедневных встреч с Машей приносила помимо пользы моему зрению, огромный заряд информации и энергии нам обоим. Я не знаю, как девушка придумывала столько увлекательных игр и занятий на территории своего дома. Сам старался увлечь её рассказами на прогулках по городу. Мы и вправду посетили с ней Краеведческий музей, где она в гулкой тишине безлюдных залов читала мне на ухо описания экспонатов, написанные мелким текстом, который я не мог прочесть в «прогулочных» очках. Гигантский, хорошо сохранившийся скелет мамонта в центральном зале музея, оказывается, был найден в недрах Донских степей, под Азовом. «А значит, слоноводство в наших краях не вдруг стало темой для политических анекдотов, а имеет древние традиции». Услышав этот мой комментарий, Машка не смогла сдержать звонкий смех, не очень уместно прозвучавший в музейной тиши. На втором этаже она долго не могла оттащить меня от коллекции огнестрельного оружия. Я рассматривал пистолеты, револьверы и винтовки, пулемёты-автоматы так долго, что спутница за это время успела осмотреть другие залы музея, а когда вернулась, застала меня за изучением лишь середины экспозиции.
   Другой день мы посвятили художественной галерее и фотовыставке на набережной Дона, о которой мне как-то рассказывала Оксана. Рассматривать работы художников и фотографии мастеров своего дела оказалось увлекательным занятием и стало отличной тренировкой для моего зрения. Ведь мне так интересно было увидеть подробности на фото, запечатлевших мгновения времени. Мы с Машей обсуждали экспонаты, и я с интересом слушал её профессиональные комментарии по поводу особенностей съёмки той или иной фотографии. Раньше я не представлял себе, как много нюансов содержится в искусстве фотографа. А девушка просто и доступно объясняла, что и как влияет на те, или иные эффекты, наглядно застывшие в рамках, своими словами описывая законы физики, которую она вроде как плохо понимает.
   В одно из воскресений подруга продемонстрировала мне свой новый протез. Фёдор Тимофеевич вернулся из короткой зарубежной командировки, забрав посылку «до востребования» на почте в Италии. Тот самый, который девушке так и не удалось получить из-за сорвавшейся осенью поездки в израильскую клинику. Освобождённый от хрустящей пенопластовой упаковки он с жутковатой реалистичностью напоминал настоящую человеческую ногу. Причём цвет покрытия и фактура кожи вплоть до мелких складочек оказались настолько точно воспроизведены, что Маша сама удивилась, когда надела его и посмотрела в зеркало на свои ноги. Крепления на бедре были закрыты эластичным чехлом-оболочкой, плотно охватывающим ногу выше колена и делающим практически незаметной границу с живой кожей. Надев спортивные шорты, она поразилась сходству своих ног. С восторгом девушка несколько раз пробежалась по дому, испытывая «подарок» доктора Дезамеля. Шарнир стопы исправно повторял естественные движения ноги при шаге и даже в приседании.
   – Я забыла, как это – уверенно стоять на своих ногах, как все люди! – с восторгом повторяла она, взбегая по лестнице на второй этаж. – Так устойчиво я не чувствовала себя давно. Помнишь, как училась ходить на протезе в Харькове?
   – Да, конечно помню, Маш, – отозвался я, наслаждаясь трогательным восторгом девушки.
   – А на этом стою и хожу, как на своих ногах. Мягко и устойчиво. Могу побежать или подпрыгнуть. Здорово!
   Она снова пробежалась по залу, заскочила на гимнастическую скамью и спрыгнула, слегка покачнувшись, восстанавливая равновесие.
   – Нет, всё-таки чувствуется, когда прыгаешь, – прокомментировала она, чуть сморщив лицо от боли. – А когда ходишь, абсолютно легко.
   Мы с ней пробежали несколько кругов по периметру зала, причём подруга высоко поднимала ноги, стараясь прочувствовать пластику нового протеза. Я тоже повторял за ней упражнение для футболистов, но быстро устал с непривычки.
   На следующее утро мы с ней специально пошли гулять по городу пешком, чтобы провести ходовые испытания её новой ноги. Благо, гололёда на тротуарах уже не было, и лишь мороз минус семь бодрил, пощипывая кожу на руках и румяных щеках. На Театральной площади через щели в заборе мы наблюдали, как строители заканчивают возведение монумента богине Победы. На вершине высоченной стелы, забранная в деревянные леса, угадывалась статуя Ники. Судя по эскизам проекта, металлическая женщина шагает на Юг, расправив руки, как крылья. Говорили, что фигура будет покрыта слоем золота, и тогда этот монумент станет самым заметным и красивым архитектурным сооружением в городе. Будет нашей новой достопримечательностью. Находившись пешком в тот день, Маша с трудом дошла до дома. Нога под протезом ныла от непривычной нагрузки, а нежная кожа культи оказалась растёрта чуть ли не до крови. Девушка одной рукой растирала бальзам на повреждённой коже, а другой листала инструкцию на иврите и английском языке, которую мы вчера из упаковки так и не достали. Как оказалось – зря. Переводя вслух текст, Маша с удивлением узнала, что при использовании этого протеза нужно обязательно применять антисептические материалы для дезинфекции гильзы внутри и надевать чехол из специального скользящего материала – «силикона». Шерстяной же носок, который обычно она надевала под протез, как следовало из этой инструкции, применять было категорически запрещено, во избежание механической ирритации кожи. Сам перечитал: «…to avoid a mechanical irritation skin of stump». К сожалению, добрый доктор, видимо, забыл положить такие чудесные чехлы вместе с протезом, или посчитал, что в СССР, само собой разумеется, их можно купить в любой галантерее, ну, или в крайнем случае, в аптеке.
   – Ладно, попрошу папу привезти мне запас таких силиконов, когда он в следующий раз окажется за границей, – с лёгкостью решила Маша, аккуратно укладывая новый протез обратно в коробку.
   – Постой, Маш! Мы же с тобой уже делали нечто похожее для Ани, твоей подруги. – Вспомнил я наши недавние эксперименты в гараже.
   Девушка остановилась и долго смотрела на меня. Потом бросилась в свою комнату и вернулась с тетрадкой, той самой, в которой мы с ней ночь напролёт записывали идеи, вычитанные из стопки книг в Харьковском институте протезирования.
   – Точно, Владька! Каучук или резиновый клей! Это может заменить силикон. – Маша быстро пролистала несколько страниц, открыв цитату, выписанную моим же почерком. (Наверное, поэтому я и запомнил.) – Да, вот здесь, именно резиновый клей используется для изготовления мягких оболочек гильз протезов. Тут и ссылка на запатентованное рацпредложение есть!
   – Так, давай завтра, и сделаем тебе такой чехол. Чего откладывать? – завёлся я новой идеей. – Кстати, как Аня после того рекордного заплыва? Пользуется ещё плавником?
   – Идея хорошая! Посмотрим, завтра, наверное, не получится. Нужно, чтобы ранка поджила на ноге. А Анка – молодец! Героем держалась. На каникулах её не видела. Тренировок же нет. Может, уехала куда-нибудь.
   Вечером и весь следующий день Маша проходила на костылях. Я старался, чем мог, помогать ей по дому, изредка ловя одобрительные взгляды и ласковые прикосновения любимой девушки. Ничто в её движениях не указывало, что ей тяжело или непривычно даются какие-либо действия. Зачастую я любовался доведёнными до автоматизма ловкими движениями подруги, казалось, чувствующей себя в любой точке дома «в своей тарелке».
   Один день мы посвятили изготовлению мягкого каучукового чехла для нового протеза Маши. Хотелось, чтобы наше изделие было удобным и не сильно отличалось от заводского. Поэтому мы тщательно изучили наши записи и соблюдали все тонкости технологии, включая добавление чёрного сажевого наполнителя в состав резинового клея, двухлитровую банку которого купили на развалах стихийного хозяйственного рынка в переулке Семашко. Благодаря терпению и усидчивости Маши, у нас теперь была полноразмерная гладкая сургучная модель её ноги, по которой можно было хоть каждый день отливать каучуковые чехлы, не занимая время хозяйки «оригинала». Испытав через несколько дней наше изобретение, девушка была в восторге, особенно радуясь, что ноге оно нисколько не повредило. Наоборот, чувство единения с искусственной конечностью оказалось настолько сильным, что однажды подруга только под утро обнаружила, что забыла снять на ночь протез. Так и заснула с ним, свернувшись калачиком под одеялом после насыщенного событиями дня.
   Однажды, набравшись храбрости, я всё же задал Маше вопрос о том, почему всё-таки она появилась на вечеринке нашего класса в первый момент без протеза? Девушка внимательно посмотрела на меня, чуть улыбнувшись, и сказала:
   – Ну, если тебя не устраивает версия о том, что я растёрла ногу, вот как сейчас…, – она приподняла колено, показав пальцем на культю. И продолжила после некоторой паузы. – Влад, ты, когда меня пригласил на ту вечеринку…, я поняла, что хочешь показать друзьям, похвастаться перед ними своей девушкой. Ведь, так?
   Она вдруг пронзительно посмотрела мне в глаза, не давая соврать. Я, молча, кивнул, чувствуя, как внутри всё внезапно оборвалось.
   – Так вот я не захотела быть экспонатом. Я не знала, что ты им обо мне рассказал. Поэтому явилась перед твоей кампанией такой, какая есть, без маскировки. Хотела посмотреть, как отреагируют. И они оказались лучше, внимательнее, умнее, чем я ожидала. Меня не стали жалеть, надо мной никто не посмеялся, меня приняли равной. И я постаралась оправдать их ожидания. У тебя хорошие друзья, Влад!
   Я снова кивнул, начиная раздражаться от собственной тупости, потому что не понимал, куда она клонит. По мне, так эта ситуация один в один повторяла ту с Оксаной в Виннице, когда мне было по-настоящему стыдно за свои слова и поступки.
   – Прости меня, Маш, – пробубнил я, опустив голову. – Я не хотел тебя обидеть, и не умею, не научился ещё отношениям с девушкой. Не знаю, как вести себя, чтобы защитить тебя в любой ситуации.
   Чувствуя, что активно меняю цвет лица, я ничего не мог с этим поделать, и ещё ниже склонил голову. Маша вдруг замолчала, и я ощутил её ласковое прикосновение. Тёплая ладошка сжала мою руку.
   – С чего ты взял, что я обиделась, Владик. Расслабься. Я и сама ещё зачастую не умею учитывать всё, чтобы в разных ситуациях не причинить кому-то нечаянно боль, обидеть ненароком человека, которого люблю и уважаю. Это мудрость, которая приходит позже, с жизненным опытом.
   * * *
   За день до конца каникул мы с Машей поехали на работу к Анне Петровне, чтобы врач Ассур Фаттах мог лично проверить мои успехи в тренировках. Сириец внимательно разглядывал что-то в глубине моего глаза, пока подруга крепко держала меня за руку, видимо опасаясь, что я удеру. Мне же никуда не хотелось убегать от её ласковых прикосновений, несмотря даже на набор неприятных процедур после инстилляции атропина, когда даже неяркий свет лампы становился нестерпимым, не говоря уже о луче офтальмоскопа, засветившем изображение на моей сетчатке словно фотоплёнку. Выйдя на улицу, я мало что видел, отчаянно щурясь от дневного света, пока стёкла-«хамелеоны» в очках не потемнели настолько, чтобы можно было безболезненно открывать глаза и различать пусть расплывчатые очертания бордюров, автомобилей, деревьев и стен домов. Спасибо Маше, что не отпускала мою руку, красочно комментируя предстоящие препятствия заранее. Мы шли вдоль улицы Фридриха, наслаждаясь морозным воздухом и таинственными пейзажами засыпанного подтаявшим снегом неухоженного парка с разрушающейся от времени ротондой, запрятавшейся в мокрых кустах боярышника. Миновав давно требующее ремонта здание детской спортивной школы и несколько ветхих, наполовину ушедших под землю двухэтажных домов, мы подошли к стеклянной высотке гостиницы «Интурист». Обычно я с любопытством наблюдал из окна троллейбуса, как на просторной стоянке, возвышающейся над уровнем улицы, словно подиум, яркие иностранные автомобили и причудливо разукрашенные латиницей просторные автобусы смиренно ожидают своих интуристов. Бывало, я пробовал подойти ближе, чтобы рассмотреть и сфотографировать интересующие меня экземпляры зарубежной автомобильной техники. Но милиционер в парадной форме, всегда дежурящий у отеля, тут же направлялся ко мне, всем своим встревоженным видом намекая, что моё любопытство в этом конкретно ему вверенном районе политически неуместно и даже вредно.
   Сейчас стоянка пустовала, если не считать пары блестящих чёрных «Волг» и большого двухэтажного автобуса Scania с витиеватой надписью «Da-Vinci Tours», который занял парковочные места сразу шести легковых автомобилей. Миниатюрный номерной знак Италии затерялся на просторах крышки моторного отсека.
   – Пойдём, посмотрим? – неожиданно предложила Маша, потянув меня по ступеням к гостинице.
   Мы миновали вход в вестибюль и зашли в стеклянный павильон кафе, соединённый с основным зданием.
   – Я здесь никогда не был, – с тревогой шепнул я подруге.
   – Ну и что? Я – тоже, – отозвалась она, уверенно таща меня к барной стойке. Потом она сделала то, чего я от неё никак не ожидал. Девушка мило улыбнулась официантке и, достав из сумочки помятую пятидолларовую банкноту, на чистом английском попросила приготовить две чашки кофе «американо». Женщина кивнула в ответ, изобразила любезную улыбку и запустила кофемашину, начавшую, судя по звуку, выполнять заказ с процедуры помола ароматных зёрен.
   Я не мог ничего с собой поделать, буквально пялясь в витрины, заполненные невероятным разнообразием бутылок с винами, коньяками, ромом, виски…, пачками сигарет со всех концов света и прочими ярко раскрашенными артефактами существования другого капиталистического мира за «железным занавесом». Если бы не мои затемнённые очки, тётка за прилавком быстро «спалила» бы меня за не характерный для иностранных посетителей бегающий взгляд. А так я удостоился лишь мимолётного «please», когда передо мной материализовалась крошечная керамическая чашечка с ароматным дымящимся кофе.
   Мы присели за свободный столик под раскидистой пальмой в кадке, откуда было видно весь зал и автобус на улице в придачу. Теперь Маша стала крутить головой, внимательно осматривая посетителей за другими столиками, а я смиренно ждал объяснений и, когда вожделенный напиток станет хоть немного менее обжигающим. Второе наступило быстрее. Кофе оказался крепче того, что я пробовал в шоколаднице, и напоминал сорт, которым меня угощала Оксана у себя дома. Прислушавшись к, казалось бы, равномерному гулу в зале кафе, я начал различать отдельные голоса посетителей за соседним столиком, узнавая в плавном потоке речи английские слова и фразы и стараясь уловить в целом смысл беседы. Через столик от нас седой мужчина в очках с тонкой оправой что-то громко разъяснял импозантно одетой женщине и двум белобрысым одинаковым пацанам лет семи на рубленом отрывисто звучащем языке, напоминающем немецкий. Я раньше слышал, как звучит немецкий язык в исполнении сестры, зубрившей вслух тексты из учебника, но этот интурист говорил с выражением, ставя неожиданные ударения на отдельные тщательно произносимые слова, изобилующие шипящими и звуками «Ц» перед гласными «А» и «Е». Хотел поделиться своим наблюдением с Машей, но она вдруг резко встала, оставив чашечку с нетронутым кофе на столике, и пошла через зал к группе шумных черноволосых туристов. Из быстрого потока слов, которые они громко на весь зал успевали произносить в единицу времени, я с трудом мог различить некоторые созвучия, которые слышал в песнях Адриано Челентано. Смысла их не понимал, так что просто сопровождал взглядом подругу, которая подошла к столику, из-за которого выскочил молодой радостно заулыбавшийся человек в солнцезащитных очках и стал азартно жестикулировать левой рукой, пододвигая Маше стул и всем свои видом показывая, как он счастлив её увидеть. Забыв о кофе, я начал ревностно следить за развивающимися событиями, готовый в любую минуту броситься ей на помощь. Итальянец тем временем, наклонился, чтобы поцеловать Машу в щёку, а затем начал суетливо перемещаться вокруг неё, заботясь о том, чтобы перед ней появился бокал, наполненный красным вином, тарелка с чем-то, издали напоминающим салат, блестящие столовые приборы и салфетка на коленях. Я с неудовольствием отметил, что подруга нисколько не сопротивляется такому вниманию, а наоборот, любезно заглядывает ему в лицо и что-то говорит. Её собеседник явно практиковался в скорости произнесения потока слов в минуту и легко её опережал, а она то и дело жестом останавливала поток его речи. Что-то спрашивала, получая в ответ новые звучные тирады. Иногда молодой человек останавливался, секунду думал, забавно касаясь указательным пальцем лба, а затем снова обрушивал на неё поток слов. Я заметил, что правая ладонь его, обтянутая чёрной кожаной перчаткой, безвольно лежала на коленях, а когда он вставал, мог лишь немного приподнимать негнущийся протез без помощи другой руки. Мой кофе давно остыл, а я продолжал напряжённо наблюдать за происходящим и вздрогнул от неожиданности, увидев, что Маша манит меня рукой. На нетвёрдых ногах я подошёл к их столику, лихорадочно конструируя из скудного набора пришедших на память подходящих английских слов приветственную фразу.
   – Good afternoon! – кивнул я, выдавив вежливую улыбку.
   – Buon pomeriggio, giovanotto! – приветливо улыбнулся итальянец и радостно протянул мне руку. – Mi chiamo Giacomo. [55 - Добрый день, молодой человек!…Меня зовут Джакомо. (ит.)]
   – I am Vlad. Very Pleasure! [56 - Я Влад. Очень приятно. (иск. Анг.)] – пробормотал я, неуклюже пожимая правой рукой его левую ладонь, оказавшуюся неожиданно сильной и жилистой.
   – Влад, познакомься, Джакомо – мой хороший товарищ из итальянского города Турин. Мы с ним были в клинике в Израиле, и теперь он меня нашёл, – запоздало включилась Маша, скоростью произношения русских слов тщетно стараясь потягаться с профессиональным итальянцем.
   – Очень приятно, – отозвался я, ещё раз вежливо улыбнувшись. – And? How are you can to find out my girlfriend? [57 - – И как Вы смогли найти мою подругу? (англ.)] – Сходу озадачил вопросом приветливого иностранца, внимательно посмотрев в его стильные непроницаемые очки.
   – Oh! Thank You! Good English! – мигом отреагировал он, видимо посчитав мой вопрос комплиментом. И продолжил, жизнерадостно улыбаясь. – We wrote letters with Mariah, like pen pals. I sent her estimated time of my arrival, and she was so kind, to find me in your wonderful city. [58 - – О! Спасибо! Хороший английский!…Мы с Машей писали письма друг другу, как друзья по переписке. Я послал ей ожидаемое время моего прибытия, а она была столь любезна, что смогла найти меня в вашем замечательном городе.]
   Я вопросительно посмотрел на подругу, хотя до меня и так дошел общий смысл его незатейливого ответа.
   – Да, Владик, я знала, что Джакомо будет сегодня здесь. Прости, что не сказала сразу, – вмешалась Маша, не удосужившись добавить своему голосу извиняющиеся нотки.
   – Ладно. Я понял. – Подбодрил я снисходительной улыбкой девушку, хоть пока ещё ничего не понял, включая и ответ собеседника.
   – You’re happy boy! To meet so beautiful girl! … It is so… perfectly! – Продолжил итальянец, забавно почесав пальцем наморщенный лоб. – She’s so strong and confident!… I couldn’t decide to write her for a long time. It was so pleasant and unexpected for me to receive a response from her. [59 - Ты – счастливый парень! Познакомиться с такой замечательной девушкой!…Это так превосходно!… Она такая сильная и уверенная в себе! Я долго не мог решиться написать ей письмо. Это было так приятно и неожиданно для меня получить от неё ответ. (англ.)]
   – O.K. Jackomo! It’s enough to compliment me, please. [60 - Окей, Джакомо. Хватит засыпать меня комплиментами. (англ.)] – попыталась остановить поток его слов Маша, и, повернувшись ко мне, с усмешкой добавила, – он сказал, что рад за тебя, за то, что ты сумел подружиться со мной.
   Я не знал, как отвечать, и вежливо кивнул. Сев на предложенный стул, я наполнил чистый бокал ледяной минеральной водой, вежливо отказавшись попробовать вино. Я отчаялся понимать дальнейший смысл беседы Маши с Джакомо, которые продолжали общаться на беглом английском, подчас прерываемом паузами, если в какой-то фразе собеседника проскакивало звучное итальянское слово или выражение. Видел по счастливому лицу подруги, что ей приятно, и не хотел вмешиваться в их разговор. Видел я также и то, с каким вниманием и заботой Джакомо ухаживал за Машей, стараясь наполнять её бокал и советуя попробовать те или иные закуски, в изобилии стоявшие на столе. Его рассказ то и дело прерывался повторением отдельных слов ясно и медленно, чтобы девушка поняла его беглую речь. Какое-то неприятное предчувствие царапало меня изнутри, наверное, ревность, хоть я и запрещал себе думать об этом.
   Когда одетая в яркий полушубок женщина-экскурсовод громко на весь зал разразилась длинной тирадой на итальянском языке, мы встали вслед за Джакомо, и тот кинулся к выходу и через минуту вернулся, держа в руке небольшой свёрток, перехваченный кокетливой бело-зелёно-красной ленточкой с бантиком. Каким-то образом он умудрялся удерживать ещё и горлышко длинной узкой бутылки из зелёного стекла, запечатанной сургучом.
   – Mariah! Mia bella ragazza! Take it small present, please, to remember our date! [61 - Мария! Красавица моя! Прими, пожалуйста, этот подарок на память о нашем знакомстве. (англ.-ит.)]
   С этими словами он опустился на одно колено и вручил свёрток Маше.
   Растерянно улыбаясь, девушка взяла подарок и помогла итальянцу встать на ноги. Он тут же повернулся ко мне и протянул бутылку, показывая на этикетку цвета упаковочной бумаги, на которой красивым каллиграфическим почерком было выведено «Veritatisvitae-1968».
   – It is present for you, Vlad! – Произнёс он. – The Wine from grapes harvested in the valley of Tuscany at 1968 year, by hands of my grandpa. He named it by that Latin. (Он указал пальцем на пожелтевшую этикетку.) It would be great if you open this wine at your wedding with Mariah. [62 - Это подарок тебе, Влад. Это вино из винограда, собранного в 1968 году в долине Тосканы руками моего деда. Он дал ему имя – вот это латинское слово. Будет здорово, если откроете это вино на вашей с Марией свадьбе. (англ.)]
   Тут моя подруга смутилась и, как показалось, перевела мне не все слова итальянца. Я искренне поблагодарил его за такое внимание к нам и пожелал счастливого пути и грандиозных впечатлений о России.
   – Good luck to you, friends, and may Jesus bless you! [63 - Счастья вам, друзья, и да благословит вас Иисус! (англ.)] – крикнул он нам уже со ступеней автобуса и перекрестил нас здоровой рукой.
   Мы стояли и махали вслед громоздкому автобусу, еле вывернувшему со стоянки на улицу Фридриха. Высокой крышей он задел крону дерева, и на дорогу посыпались сухие листья, ветки и кусочки коры.
   Некоторое время мы с Машей шли молча. Она с задумчивой улыбкой смотрела вдаль, забыв предупреждать меня о препятствиях. А я думал о чувствах, какие она могла испытывать к этому красивому парню, с которым, как и с ней, однажды в жизни случилась беда. Я хорошо помнил из книги, как Маша тепло описывала первое знакомство с Джакомо. Несмотря на расстояние и политические препятствия, они продолжили общаться, и молодой человек даже нашёл возможность проникнуть за «железный занавес» и встретиться с девушкой, что вообще можно считать фантастикой. Думал и о том, что не имею права никак вмешиваться в их дружбу, потому что уважаю и люблю мою Машеньку и не хочу её обижать своей глупой ревностью. Но всё равно, в тайне надеялся, что она мне всё расскажет, когда найдёт нужным.
   Дома у Маши после обеда и ставшей неотъемлемой частью моих визитов к ней тренировки на аппаратах, мы сидели в гараже на потёртых сиденьях «Виллиса», по случаю зимней непогоды, запрятанного в помещение, и разговаривали. Джек тоже решил, что он – не менее ценное животное, чем старая машина, и присоединился к нам, свернувшись у двери.
   – Владик, хотела тебе сказать спасибо! – вдруг сказала подруга.
   – За что, Машенька?
   – Встреча с Джакомо сегодня…. Я её ждала и в то же время боялась. Не знала, как с ним себя вести. Не думаю, что он приехал сюда из Италии для того, чтобы посмотреть с Горельефа [64 - – Горельеф в Ростове-на-Дону – это расположенный на возвышающемся над городом холме памятник рабочим паровозоремонтного депо, участвовавшим в первой организованной социалистами забастовке, известной как Стачка 1902 года и жестоко подавленной полицией царской России.] на панораму Ростова и замёрзший Дон.
   – Да, понимаю, он приезжал к тебе. Кстати он сегодня уже уехал к себе домой? – не смог сдержать я вопрос, мучавший меня.
   Девушка быстро взглянула на меня, как показалось, с укором.
   – Нет, они ещё поедут по «Золотому кольцу», в Суздаль, Владимир, Новгород и всё такое. Но суть не в этом. Он действительно ко мне приезжал. Готовился, подарки привёз…. По идее, я должна быть ему благодарна.
   – Да – поступок, достойный мужчины. – Констатировал я, не очень понимая, к чему это Маша ведёт разговор.
   – Вот! Верно, ты сейчас нашёл ключевое слово – «мужчина». Но я ещё не готова воспринимать себя взрослой женщиной. Я не хочу из-за него взращивать в себе чувство долга. Жизнь – это не роман Александра Дюма, понимаешь? И, самое главное, я думаю, ещё не пришло время выбора. Не обижайся, Влад. Это касается и наших с тобой отношений.
   – Машенька, я ведь…, – растерянно пробормотал я, попытавшись принять участие в её монологе, и вдруг почувствовав, как внутри у меня всё сжимается в точку, образуя пустоту.
   – Помолчи, пожалуйста! Мне не просто сейчас говорить. Джакомо упоминал о свадьбе, желал нам счастья. Я об этом не хотела говорить, не хотела переводить, посчитала вторжением в мою личную жизнь. Но ты, наверное, и сам всё понял. Так вот, забудь, Влад! Нам нужна пауза…. – Увидев, должно быть, как округляются мои глаза, поправилась, – ну, хорошо… Мне нужна пауза. Нет уверенности, что я случайно не зайду дальше черты, из-за которой не будет пути назад. Боюсь ненароком дать надежду, и потом не оправдать её. Такое для меня абсолютно невозможно! Понимаешь?
   Я кивнул, с тревогой вглядываясь в лицо подруги.
   – Завтра приезжает Мишка на каникулы, – чуть успокоившись, проговорила она. – Я с ним хочу поговорить, провести время. – Маша едва заметно улыбнулась, но продолжила напряжённым чуть звенящим голосом. – А потом, …потом мне нужно будет самόй заняться своими делами.
   Подруга надолго замолчала, сосредоточенно рассматривая крепление сиденья у себя под ногами. Я обошёл машину, присел на проём дверцы, оказавшись вплотную к девушке, обнял её и прижал к себе, осторожно поглаживая по голове. Она не отстранилась, но я почувствовал напряжение во всех её мышцах, словно она с трудом терпела мои прикосновения. Потом резко выпрямилась и пристально посмотрела мне в глаза:
   – Влад, пообещай мне сделать в точности так, как я попрошу. Сможешь? – Голос подруги снова зазвучал с напряжением.
   – Да, Маш, я постараюсь…, сделаю, – растерянно проговорил я, уже отчаявшись что-либо понимать.
   Девушка удовлетворённо кивнула и продолжила:
   – С завтрашнего дня нам с тобой не надо встречаться. Так нужно.
   – Хорошо, – согласно кивнул я, обжёгшись словом «не надо» и сосредоточившись на холодной пустоте внутри себя.
   – Не звони пока. «Пока» – это значит, что я позвоню сама, когда будет можно.
   Я нехотя кивнул, проглотив, словно каплю воды, это самое «пока», как призрачную надежду умирающего от жажды странника в пустыне.
   – И ещё, обещай мне, Влад, если почувствуешь…, вдруг решишь, что наша с тобой дружба мешает твоим отношениям с другой девушкой, с Оксаной, например,…. – она сделала длинную паузу, настолько, что следующее предложение я воспринял, как совсем отдельную мысль. – Я всё пойму, если просто скажешь по телефону, договорились?
   – Договорились, Машенька! Только я всё равно ничего не понял. Да, и никаких Оксан между нами нет.
   Она протестующе выставила ладони, словно стараясь оградиться от чего-то, исходящего от меня. Может быть глупости?
   – Я же просила, Влад! – снова пауза. – Я не утверждаю, но и скрывать свои мысли не хочу. Считай это проверкой.
   – Проверкой меня?
   – Ну, пойми, пожалуйста – так надо. Я чувствую, что спешу, обгоняю сама себя. Мне нужно вернуться в определённую точку и ещё раз всё взвесить, обдумать, прийти к возможности выбора. Понимаешь?
   – Нет, – честно признался я, стараясь не дать обиде захлестнуть меня, помешать ясности мыслей. – Но, всё равно, спасибо тебе за всё, что с нами произошло! Я буду ждать твоего звонка каждый вечер, Машенька! А вино оставь у себя. Спрячь куда-нибудь. Вдруг представится случай найти ему применение, как пожелал твой друг.
   Я поцеловал девушку и встал, намереваясь идти.
   – Не обижайся, Владик, так будет лучше! – снова повторила она примирительно.
   Она выбралась из «Виллиса», чтобы проводить меня до калитки.
   Мы постояли с ней несколько минут, затем она легонько толкнула меня, лишь для того, чтобы напомнить мне, что мужчина должен быть решительнее женщины. Я наклонился к её уху, ещё раз вдохнув неповторимый аромат её шелковистых волос, и решительно пошёл прочь, насвистывая припев из задорной песенки молодого солдата: «Не плачь, девчонка…!»

   Литературно-художественное издание.

   Книга «Отличники… от других» написана от лица главного героя. Читателю не стоит искать в ней элементы, характерные для романа или повести. Скорее, это дневник, набор глав, описывающих события и впечатления, так или иначе повлиявшие на сознание взрослеющего молодого человека, формирование его характера, взглядов на окружающую действительность. Его ровесники, каждый по своему, отличаются друг от друга. Делая свои первые шаги в юность, они учатся преодолевать обстоятельства, возникающие в жизни, решать проблемы, кажущиеся неразрешимыми, стремятся к общению и пониманию своих сверстников, с которыми их сводит судьба.

   Влад Бобровский. «Отличники… от других. 2-я четверть»
   ISBN 978-5-4483-8306-9
   Сайт книги: https://ridero.ru/books/otlichniki/
   Перепечатка или иное использование материалов данного издания или любых его фрагментов без разрешения автора запрещается!
   Автор будет рад любым отзывам и комментариям читателей и с удовольствием ответит на любые вопросы.
   Контакты автора:
   E-mail: vkaut2007@yandex.ru
   https://vk.com/id419592609

Отличники от других… Вторая четверть Влад Бобровский