-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|  Александр Сергеевич Пушкин
|
|  Езерский
 -------

   Александр Сергеевич Пушкин
   Езерский


 //--  --// 

     Над омраченным Петроградом
     Осенний ветер тучи гнал,
     Дышало небо влажным хладом,
     Нева шумела. Бился вал
     О пристань набережной стройной,
     Как челобитчик беспокойный
     Об дверь судейской. Дождь в окно
     Стучал печально. Уж темно
     Всё становилось. В это время
     Иван Езерский, мой сосед,
     Вошел в свой тесный кабинет…
     Однако ж род его, и племя,
     И чин, и службу, и года
     Вам знать нехудо, господа.

 //--  --// 

     Начнем ab ovo: [1 - с самого начала] мой Езерский
     Происходил от тех вождей,
     Чей дух воинственный и зверской
     Был древле ужасом морей.
     Одульф, его начальник рода,
     Вельми бе грозен воевода,
     Гласит Софийский хронограф,
     При Ольге сын его Варлаф
     Приял крещенье в Цареграде
     С рукою греческой княжны;
     От них два сына рождены:
     Якуб и Дорофей. В засаде
     Убит Якуб; а Дорофей
     Родил двенадцать сыновей.

 //--  --// 

     Ондрей, по прозвищу Езерский,
     Родил Ивана да Илью.
     Он в лавре схимился Печерской.
     Отсель фамилию свою
     Ведут Езерские. При Калке
     Один из них был схвачен в свалке,
     А там раздавлен, как комар,
     Задами тяжкими татар;
     За то со славой, хоть с уроном,
     Другой Езерский, Елизар,
     Упился кровию татар
     Между Непрядвою и Доном,
     Ударя с тыла в кучу их
     С дружиной суздальцев своих.

 //--  --// 

     В века старинной нашей славы,
     Как и в худые времена,
     Крамол и смуты в дни кровавы,
     Блестят Езерских имена.
     Они и в войске и в совете,
     На воеводстве и в ответе
     Служили князям и царям.
     Из них Езерский Варлаам
     Гордыней славился боярской:
     За спор то с тем он, то с другим
     С большим бесчестьем выводим
     Бывал из-за трапезы царской,
     Но снова шел под страшный гнев,
     И умер, Сицких пересев.

 //--  --// 

     Когда ж от Думы величавой
     Приял Романов свой венец,
     Когда под мирною державой
     Русь отдохнула наконец,
     А наши вороги смирились,
     Тогда Езерские явились
     В великой силе при дворе.
     При императоре Петре…..
     Но извините: статься может,
     Читатель, я вам досадил:
     Наш век вас [верно] просветил,
     Вас спесь дворянская не гложет,
     И нужды нет вам никакой
     До вашей книги родовой…

 //--  --// 

     Кто б ни был ваш родоначальник,
     Мстислав Удалый, иль Ермак,
     Или Митюшка целовальник,
     Вам всё равно – конечно так,
     Вы презираете отцами,
     Их древней славою, правами
     Великодушно и умно,
     Вы отреклись от них давно,
     Прямого просвещенья ради,
     Гордясь, как общей пользы друг,
     Ценою собственных заслуг,
     Звездой двоюродного дяди,
     Иль приглашением на бал
     Туда, где дед ваш не бывал.

 //--  --// 

     Я сам – хоть в книжках и словесно
     Собратья надо мной трунят —
     Я мещанин, как вам известно,
     И в этом смысле демократ.
     Но каюсь: новый Ходаковский, [2 - известный любитель древностей]


     Люблю от бабушки московской
     Я слушать толки о родне,
     Об отдаленной старине.
     Могучих предков правнук бедный,
     Люблю встречать их имена
     В двух-трех строках Карамзина.
     От этой слабости безвредной,
     Как ни старался, – видит бог, —
     Отвыкнуть я никак не мог.

 //--  --// 

     Мне жаль, что сих родов боярских
     Бледнеет блеск и никнет дух.
     Мне жаль, что нет князей Пожарских,
     Что о других пропал и слух,
     [Что их поносит шут Фиглярин],
     Что русской ветреный боярин
     Теряет грамоты царей
     Как старый сбор календарей,
     Что исторические звуки
     Нам стали чужды – хоть с проста
     Из бар мы лезем в tiers-étât, [3 - третье сословие]


     Хоть нищи будут наши внуки,
     И что спасибо нам за то
     Не скажет, кажется, никто.

 //--  --// 

     Мне жаль, что мы, руке наемной
     Дозволя грабить свой доход,
     С трудом ярем заботы темной
     Влачим в столице круглый год,
     Что не живем семьею дружной
     В довольстве, в тишине досужной,
     Старея близ могил родных
     В своих поместьях родовых,
     Где в нашем тереме забытом
     Растет пустынная трава;
     Что геральдического льва
     Демократическим копытом
     У нас лягает и осел:
     Дух века вот куда зашел!

 //-- <Х.> --// 

     Вот почему, архивы роя,
     Я разобрал в досужный час
     Всю родословную героя,
     О ком затеял свой рассказ
     И здесь потомству заповедал.
     Езерский сам же твердо ведал
     Что дед его, великой муж,
     Имел пятнадцать тысяч душ.
     Из них отцу его досталась
     Осьмая часть – и та сполна
     Была сперва заложена,
     Потом в ломбарде продавалась…
     А сам он жалованьем жил
     И регистратором служил.

 //-- <ХI.> --// 

     Допросом музу беспокоя,
     С усмешкой скажет критик мой:
     "Куда завидного героя
     Избрали вы! Кто ваш герой?"
     – А что? Коллежской регистратор.
     Какой вы строгой литератор!
     Его пою – зачем же нет?
     Он мой приятель и сосед.
     Державин двух своих соседов
     И смерть Мещ<ерского> воспел;
     Певец Фелицы быть умел
     Певцом их свадеб, их обедов
     И похорон, сменивших пир,
     Хоть этим не смущался мир.

 //--  --// 

     Заметят мне, что есть же разность
     Между Державиным и мной,
     Что красота и безобразность
     Разделены чертой одной,
     Что к<нязь> Мещерской был сенатор,
     А не коллежской регистратор —
     Что лучше, ежели поэт
     Возьмет возвышенный предмет,
     Что нет, к тому же, перевода
     Прямым героям; что они
     Совсем не чудо в наши дни;
     Иль я не этого прихода?
     Иль разве меж моих друзей
     Двух, трех великих нет людей?

 //-- <ХIII.> --// 

     Зачем крутится ветр в овраге,
     Подъемлет лист и пыль несет,
     Когда корабль в недвижной влаге
     Его дыханья жадно ждет?
     Зачем от гор и мимо башен
     Летит орел, тяжел и страшен,
     На черный пень? Спроси его.
     Зачем Арапа своего
     Младая любит Дездемона,
     Как месяц любит ночи мглу?
     Затем, что ветру и орлу
     И сердцу девы нет закона.
     Гордись: таков и ты поэт,
     И для тебя условий нет.

 //--  --// 

     Исполнен мыслями златыми,
     Непонимаемый никем,


     Перед распутьями земными
     Проходишь ты, уныл и нем.
     С толпой не делишь ты ни гнева,
     Ни нужд, ни хохота, ни рева,
     Ни удивленья, ни труда.
     Глупец кричит: куда? куда?
     Дорога здесь. Но ты не слышишь,
     Идешь, куда тебя влекут
     Мечты златые; тайный труд
     Тебе награда; им ты дышишь,
     А плод его бросаешь ты
     Толпе, рабыне суеты.

 //--  --// 

     Скажите: экой вздор, иль bravo,


     Иль не скажите ничего —
     Я в том стою – имел я право
     Избрать соседа моего
     В герои повести смиренной,
     Хоть человек он не военный,
     Не [второклассный] Д.<он> Жуан,
     Не демон – даже не цыган,
     А просто гражданин столичный,
     Каких встречаем всюду тьму,
     Ни по лицу, ни по уму
     От нашей братьи не отличный,
     [Довольно смирный и простой,]
     [А впрочем, малый деловой]