-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|  Болеслав Прус
|
|  Затруднения редактора
 -------

   Болеслав Прус
   ЗАТРУДНЕНИЯ РЕДАКТОРА


     Что стерлось на скрижалях прошлого,
     Пусть воскреснет в песне или шутке.



   – Да натопи ты хоть раз как следует эту чертову печку, разрази тебя гром! – крикнул довольно солидный мужчина в собачьей, под медвежью, шубе. – Ну, что ты торчишь здесь, разиня?
   – Жду корректуру.
   – Осел, как же я буду тебе править корректуру, если у меня пальцы окоченели?.. Натопи печку, тогда сделаю.
   – Да печка же дымит.
   – Чтоб вас всех тут продымило, растяпы! – продолжает ругаться мужчина, по-извозчичьи хлопая себя озябшими руками по бокам. – Разогрей мне хотя бы чернила, а то и они замерзли!
   Парень отправляется с замерзшими чернилами в более теплые места, мужчина в шубе, отогрев руки, принимается тереть уши ярко-клерикального цвета, а тем временем в дверях этого храма остроумия появляется метранпаж.
   – Пан редактор, – говорит он, – на заглавном рисунке стерся нос.
   – А что я могу сделать? Не отдам же я свой нос. Идите к художнику.
   – Художник тоже не отдает, у него у самого его нет; да и поздно уже.
   – Я замечаю, что вы день ото дня становитесь все остроумнее, пан, как вас…
   – Все мы здесь острим понемногу, пан редактор. Вместо рисунка придется дать текст.
   – А где я возьму вам текст, если сотрудники не прислали рукописей?
   – Но вы же собирались дать… этот… скелет… или как его там…
   – Ага!.. «Скелет и дева», фантазия! Дам, но пусть кто-нибудь пишет под мою диктовку; есть у вас подходящий человек?
   – Найдется. Здесь наверху живет один, он писцом у адвоката, так я приведу его к вам.
   – Хорошо. Ну, а тебе что? – спрашивает редактор вошедшего в эту минуту мальчика. – Принес рукопись?
   – Какое там, пан редактор! Пан Охватович страшно болен и прислал вам только записку.
   – Давай ее сюда!.. – Читает: – «Весь мир мне опротивел… голова тяжелая… умираю без надежд и сожаления… Пришлите мне несколько рублей. Охватович.
   Постскриптум. Велите вашему мальчишке купить мне по дороге несколько лимонов».
   – Ах, чтоб ты скис! – кричит редактор, снова принимаясь отогревать руки. – Чтоб тебя!.. Видел ты пана Охватовича?
   – Видел. У него голова обмотана платком.
   – А что с ним?
   – Не знаю, пан редактор. Прислуга сказала, что вчера его привезли в первом часу ночи и из саней на руках внесли в комнату. Кажется, он был на именинах.
   – Ах! – вздыхает редактор, падая в кресло и закрывая лицо руками.
   В это время входит метранпаж в сопровождении лысого человека средних лет, физиономия которого отличается спокойствием, граничащим с полнейшим равнодушием ко всему окружающему миру.
   – Вот, пан редактор, пан Дульский пришел писать.
   – Хорошо, садитесь и пишите, – отвечает редактор, не отнимая рук от лица.
   – Добрый день! – говорит Дульский все с тем же безразличным видом.
   – Туда! – указывает метранпаж; затем усаживает равнодушного писца задом к спине редактора, подвигает к нему перо и чернила и подкладывает какую-то газету под бумагу.
   – А сколько вам нужно полос «Скелета и девы»? – спрашивает редактор, обращаясь к метранпажу.
   – Две с половиной.
   – Какой сегодня холод, – замечает пан Дульский.
   – Давайте писать, – говорит редактор, – даже не взглянув на своего ближнего, взявшего на себя роль каллиграфической машины.
   – Я уже лет десять не припомню такой зимы, – уверяет Дульский.
   – Заглавие «Скелет и дева», – диктует редактор. Перо Дульского начинает скрипеть.
   «Беспредельная степь (многоточие), ужасная (многоточие), пустынная степь (многоточие). Вместо зеленой травы белеет снег. Вместо щебета птиц – зловещее карканье ворон и завывание ветра. (Абзац.)
   На лице девы, подобном мраморному изваянию, застыло выражение ужаса: все ближе и ближе вслед за ее гордым скакуном мчится стая волков, зловеще высунувших кровавые языки и яростно щелкающих белыми, как фарфор, зубами…»
   Вдруг редактор умолкает, словно холод описываемой степи заморозил и каскад его слов. В приоткрывшихся дверях показывается острая бородка, крючковатый нос и коротко остриженная голова.
   – А-ааа… пан Йосек! Что скажете?
   – Нижайший поклон, пан редактор. Я пришел за теми семью рублями… ну, вы знаете…
   – Теперь у меня нет. Пан Дульский, пишите дальше!
   – Как это нет? Я должен сегодня же заплатить хозяину.
   – Не мешай! «Из глаз и ноздрей ретивого скакуна сыплются искры; он несется как вихрь, но вдруг волчица подскакивает к нему и вырывает у него хвост. Кровь хлещет потоками…»
   – Ну, что же будет, пан редактор?
   – Теперь ты ничего не получишь; не мешай!
   – Так я подожду.
   – Не жди, говорят тебе!
   – Но я же не могу… Сегодня я должен получить мои семь рублей.
   Мрачный редактор вдруг принимает величественный вид.
   – Йосек, – говорит он, – через час ты получишь полтинник, а теперь убирайся отсюда, не то…
   Йосек исчезает.
   – Погоди же, постой! Постой! Принеси-ка мне еще коробку папирос.
   – Дайте денег.
   – У меня нет мелких; купи на свои и оставь папиросы в типографии.
   – С какой это стати? Я и денег не получил, да еще должен покупать вам папиросы?
   – Можешь за это выпить рюмку водки.
   – Тоже за свой счет?
   – Разумеется. Пока что…
   – Ну и ну!..
   – Пан Дульский, пишите дальше, – говорит редактор, поглядывая через плечо на сидящую за ним машину. – «Эта ничтожная добыча лишь на мгновение задержала стаю бегущих волков, быстро догоняющих свою жертву…»
   – Пан редактор! – кричит, вбегая с озабоченным видом, какой-то господин в старой бурке и измятой шляпе. – Пан редактор, ради бога, дайте мне пятнадцать рублей!
   – Пятнадцать рублей? – с изумлением спрашивает редактор, притопывая ногами и крепко растирая руки. – А статью вы принесли?
   – Боже мой! Оставьте меня в покое с этой статьей по крайней мере сегодня. Вы же знаете, моя жена…
   – Ааа… поздравляю!
   – Ну, вот видите сами, можно ли в такую минуту думать о статье?
   – Милостивый государь, подобная причина могла бы с полным основанием послужить оправданием для вашей жены, – сурово возразил редактор, – но никак не для вас.
   – Ах, пан редактор, не терзайте меня! Мне до зарезу нужны пятнадцать рублей, а вы…
   – Через час мы сможем предложить вам пять рублей, а теперь… Пан Дульский, пишите дальше.
   – О, чтоб вас!.. – буркнул автор и хлопнул дверью.
   Перо скрипело, редактор диктовал:
   – «В это мгновение самый крупный волк подскочил к несущемуся вскачь коню и сорвал у него копыто с левой ноги; однако благородное животное, чувствуя, какой драгоценный груз оно несет, продолжало мчаться вперед, не касаясь снега ногами… Поток крови, хлынувший из хвоста, замерз…»
   Но тут редактор струхнул, увидев в открытых дверях некое важное лицо в шубе с енотовым воротником.
   – А… уважаемый пан Гольдфиш!.. Что привело вас ко мне так рано?
   – Добрый день! Вы, вероятно, шутите, – ведь еще вчера вы должны были отдать мне эти сто двадцать рублей.
   – Прошу вас, пан Гольдфиш, садитесь, пожалуйста! Надеюсь, сынок ваш получил хороший табель?
   – Ничего… Но, видите ли, у меня нет времени, а вы всегда как-то умеете заговорить мне зубы.
   – Так, пан Гольдфиш, если у вас нет времени сейчас, мы сможем уладить наши счеты через несколько дней.
   – Через несколько дней?.. Разве уж через суд, – с оскорбленным видом ответил Гольдфиш, собираясь уходить.
   – Минуточку, пан Гольдфиш!.. Вы знаете «Венецианского купца» Шекспира?
   – А почему бы мне не знать? Я всего Шекспира чуть не наизусть знаю.
   – Вы помните, что в этой трагедии фигурирует ростовщик Шейлок?
   – Ну да… Шей… Помню, помню…
   – Так вот представьте себе, что вчера по городской почте мы получили рисунок, а на нем… Как вы думаете, кто изображен? Вы!.. Вы изображены там с ножом в руке и надписью: «Авраам Гольдфиш, Шейлок из Поцеёва, дающий в долг из двухсот процентов».
   – Но кто написал такую глупость?
   – Не знаю. Однако… рисунок этот мы используем.
   – Как? Вы поместите его в газете?
   – Конечно. Раз вы хотите нанести нам ущерб, у нас тем самым нет основания щадить вас.
   – Ну вот что, пан редактор. Я с теми ста двадцатью рублями подожду еще недельку, две… пусть даже три… но только вы этого не делайте.
   – Гм!.. Видите ли, пан Гольдфиш, это очень трудно… У нас нет литературного материала.
   – Нет? А когда я вам предлагал, вы не брали?
   – Но ваши стихи чрезвычайно слабы.
   – Те были слабы… Зато уж это стихотворение, которое я написал сейчас, чрезвычайно сильное. Я вам прочту, оно называется «О дружбе».
   Редактор соглашается послушать. Пан Гольдфиш садится, достает из кармана рукопись и читает:

     Нам друг наш верный всех милее
     Богатств безмерных. Он умеет
     Обиды горечь
     Прощать нам вскоре
     А вдруг случись тебе нужда,
     Тебя он выручит всегда,
     Он деньги в долг дает
     И от беды спасет
     А если у тебя волнения,
     Заботы или огорчения,
     У друга утешения ищи
     И в сердце верное стучи.

   – Ну, что вы на это скажете, пан редактор?
   – Великолепные стихи!
   – Так пойдут они в этом номере?
   – В этом! Пошли бы, но… я еще не уверен, выйдет ли этот номер.
   – Как? Почему вы не уверены?
   – У нас не хватает денег. Несколько дней (из-за праздников) не поступали деньги за подписку.
   Пан Гольдфиш задумался.
   – Ну, а если бы они пошли, то за моей подписью?
   – Разумеется! Я приказал бы даже один номер отпечатать для вас красными буквами на веленевой бумаге.
   Пан Гольдфиш опять задумался.
   – А сколько нужно?
   – Рублей пятьдесят.
   – Но они будут напечатаны за моей подписью и красными буквами?
   – А то как же…
   – Если так… Я вам одолжу эти пятьдесят рублей, только… Зайдите ко мне через час.
   С этими словами пан Гольдфиш встал, глубоко вздохнул и, с чувством попрощавшись с редактором, ушел. Однако через несколько секунд он снова вернулся, приоткрыл дверь и сказал:
   – За моей подписью, не забудьте!..
   Только теперь на суровом лице редактора расцвела улыбка, которую, однако, тотчас же пришлось согнать, так как вошел метранпаж.
   – Пан редактор! Я пришел за фантазией о скелете, дайте хоть кусок.
   – Вы говорите о «Скелете и деве»? Я могу дать вам сейчас небольшой кусок, но через час будет остальное. Пан Дульский, дайте рукопись.
   Но пан Дульский даже не поднял головы, усердно продолжая писать.
   – Пан Дульский! – закричал метранпаж. – Дайте рукопись!
   Пан Дульский все писал.
   Столь очевидное пренебрежение к людям вышестоящим возмутило редактора, который с гневом встал и вырвал у Дульского бумагу. Однако эта вспышка нисколько не оскорбила апатичного писца. Он спокойно стряхнул перо и, повернув голову к редактору, сказал:
   – Четкий почерк!..
   Редактор взглянул на бумагу, поднес ее к свету, протер глаза, и лицо его покрылось багровыми пятнами.
   – Что это такое?.. «Актуариус гражданского суда… уведомляет, что по требованию Янкеля Карабина, купца из губернского города… проживающего, а законное проживание у Франтишка Патыковского, защитника суда…» Что это значит?.. Этот человек, вместо того чтобы писать под мою диктовку, переписал объявление о публичных торгах…
   – Из этого листа, – сказал Дульский, – вышло бы четыре канцелярских.
   – Вы что, с ума сошли? – спрашивает редактор.
   – Не менее двух злотых, – отвечает ему новоиспеченный литератор.
   – Но… пан метранпаж, этот человек глух!..
   – Что вы наделали? – орет на ухо Дульскому взбешенный метранпаж.
   – Что? А… я переписал объявление из газеты, как вы мне приказали.
   – Но я дал вам эту газету, только чтобы подложить под бумагу, – кричит рассвирепевший метранпаж.
   – Ах, чтоб вас всех тут… – заключает редактор.