-------
| bookZ.ru collection
|-------
| Генрих Гейне
|
| Стихотворения
-------
Генрих Гейне
Стихотворения
Перевод, А. Блока, Н. Добролюбова, Л. Мея, М. Кузмина, П. Вейнберга, А. Н. Плещеева, А. Фета, А. Майкова, П. А. Кускова, А. А. Григорьева, В. П. Коломийцева
Из «Книги песен» (1827)
Прими же песнь, что чистым сердцем спета;
Да не пребудет жизнь моя бесследной!
Я знак любви тебе оставил бедный, —
Когда умру, не забывай поэта!
«Я в старом сказочном лесу!..»
Я в старом сказочном лесу!
Как пахнет липовым цветом!
Чарует месяц душу мне
Каким-то странным светом.
Иду иду – и с вышины
Ко мне несется пенье.
То соловей поет любовь,
Поет любви мученье.
Любовь, мучение любви,
В той песне смех и слезы,
И радость печальна, и скорбь светла,
Проснулись забытые грезы.
Иду, иду, – широкий луг
Открылся предо мною,
И замок высится на нем
Огромною стеною.
Закрыты окна, и везде
Могильное молчанье;
Так тихо, будто вселилась смерть
В заброшенное зданье.
И у ворот разлегся Сфинкс,
Смесь вожделенья и гнева,
И тело и лапы как у льва,
Лицом и грудью – дева.
Прекрасный образ! Пламенел
Безумьем взор бесцветный;
Манил извив застывших губ
Улыбкой едва заметной.
Пел соловей – и у меня
К борьбе не стало силы,
И я безвозвратно погиб в тот миг,
Целуя образ милый.
Холодный мрамор стал живым,
Проникся стоном камень, —
Он с жадной алчностью впивал
Моих лобзаний пламень.
Он чуть не выпил душу мне, —
Насытясь до предела,
Меня он обнял, и когти льва
Вонзились в бедное тело.
Блаженная пытка и сладкая боль!
Та боль, как страсть, беспредельна!
Пока в поцелуях блаженствует рот,
Те когти изранят смертельно.
Пел соловей: «Прекрасный Сфинкс!
Любовь! О любовь! За что ты
Мешаешь с пыткой огневой
Всегда твои щедроты?
О, разреши, прекрасный Сфинкс,
Мне тайну загадки этой!
Я думал много тысяч лет
И не нашел ответа».
Песни
«Утром я встаю, гадаю…»
Поутру встаю я с мыслью:
Если б милая пришла!
Ввечеру ложусь с досадой:
Нет, и нынче не была!
5 И в ночи с моей тоскою
Я без сна лежу,
И в мечтах, как полусонный,
Целый день брожу.
1857
«Бродил я под тенью деревьев…»
Бродил я под тенью деревьев,
Один, с неразлучной тоской —
Вдруг старая греза проснулась
И в сердце впилась мне змеей.
– Певицы воздушные! Где вы
Подслушали песню мою?
Заслышу ту песню – и снова
Отраву смертельную пью.
«Гуляла девица и пела
Ту песню не раз и не раз:
У ней мы подслушали песню,
И песня осталась у нас».
– Молчите, лукавые птицы!
Я знаю, что хочется вам
Тоску мою злобно похитить…
Да я-то тоски не отдам!
Дай ручку мне! к сердцу прижми её, друг!
Чу! слышишь ли, что там за стук?
Там злой гробовщик в уголочке сидит
И гроб для меня мастерит.
Стучит без умолку и день он и ночь…
Уснул бы – при стуке не смочь.
Эй, мастер! уж время работу кончать!
Пора мне, усталому, спать!
1856
Расстаёмся мы надолго…
Расстаёмся мы надолго,
Мой родимый городок.
Ясных дней моих могила,
Колыбель моих тревог.
И тебе порог священный,
Где любимых ножек след,
Посылаю свой последний,
Свой прощальный я привет.
O зачем дано мне было —
Встретить гордую её!
Не страдало б – не томилось
Сердце бедное моё.
Я молчал, не докучая
Ей признанием своим.
И дышать хотел я только
С нею воздухом одним.
Но меня отсюда гонят
Милой строгие слова.
Разорваться хочет сердце,
И поникла голова.
Потащусь дорогой пыльной
Бедный странник я, пока —
Где-нибудь в могиле тёмной
Не заснёт моя тоска.
Подожди, моряк суровый
Подожди, моряк суровый:
В гавань я иду с тобой,
Лишь с Европой дай проститься
И с подругой дорогой.
Ключ кровавый, брызни, брызни
Из груди и из очей!
Записать мои мученья
Должен кровью я своей.
Вижу, ты теперь боишься
Крови, милая? Постой!
Сколько лет с кровавым сердцем
Я стоял перед тобой?
Ты знакома с ветхой притчей
Про коварную змею,
Ту, что яблоком сгубила
Прародителей в раю?
Этот плод – всех зол причина:
Ева в мир внесла с ним смерть,
Эрис – пламя в Трою, ты же
Вместе с пламенем – и смерть!
Я сначала струсил, позже
Я сначала струсил, позже
Думал – этакий простак! —
«Не снести мне…» Вот и снёс же —
Но не спрашивайте: как?
1860
Романсы
Бедный Петер
//-- I --//
Ганс и Грета в танце идут,
Веселье кругом закипело.
А бедный Петер тоже тут,
И он – белее мела.
Ганс и Грета – с невестой жених,
И в свадебном блещут наряде.
Кусая ногти, Петер притих,
В отрепьях стоит он сзади.
И молвит тихонько про себя,
На пару глядя с тоскою:
«Не будь таким рассудительным я,
Сыграл бы шутку с собою!
//-- II --//
В своей груди я боль держу,
И грудь от боли стонет.
Где ни стою я, где ни сижу,
Она всё с места гонит.
И гонит меня к любимой моей,
Как будто спасенье в Грете,
Но лишь взгляну в глаза я ей —
Места покину эти.
Взойду я на вершину гор
Один, зарю встречая.
И слезы мне туманят взор,
И горько я рыдаю».
//-- III --//
И Петер ослабел вконец,
Он робок, бледен как мертвец,
То ступит шаг, то вновь стоит,
И на него народ глядит.
И хор девичий зашептал:
«Не из могилы ли он встал?» —
«Нет, девушки, он не таков:
Не встал, а лечь в нее готов.
Он потерял заветный клад
И гробу был бы только рад.
Всего спокойней лечь туда
И спать до Страшного суда».
Гренадеры
Во Францию два гренадера
Из русского плена брели,
И оба душой приуныли.
Дойдя до немецкой земли.
Придётся им – слышать – увидеть
В позоре родную страну…
И храброе войско разбито,
И сам император в плену!
Печальные слушая вести,
Один из них вымолвил: «Брат!
Болит моё скорбное сердце,
И старые раны горят!»
Другой отвечает: «Товарищ,
И мне умереть бы пора;
Но дома жена, малолетки:
У них ни кола, ни двора.
Да что мне? Просить христа ради
Пущу и детей и жену…
Иная на сердце забота:
В плену император, в плену!
Исполни завет мой: коль здесь я
Окончу солдатские дни,
Возьми моё тело, товарищ,
Во Францию! Там схорони!
Ты орден на ленточке красной
Положишь на сердце моё,
И шпагой меня опояшешь,
И в руки мне вложишь ружьё.
И смирно, и чутко я буду
Лежать, как на страже, в гробу.
Заслышу я конское ржанье,
И пушечный гром, и трубу.
То он над могилою едет!
Знамёна победно шумят…
Тут выйдет к тебе, император,
Из гроба твой верный солдат!»
1846
Валтасар
Уж час полночный наступал;
Весь Вавилон молчал и спал.
Лишь окна царского дворца
Сияют: пир там без конца
В блестящей зале стол накрыт;
Царь Валтасар за ним сидит.
С царём пирует много слуг;
Не молкнет чаш весёлый стук.
Всё шумно: раб за чашей смел.
Строптивый царь повеселел.
В лице румянец запылал:
С вином он бешенство впивал.
Слепым безумством увлечён,
Поносит дерзко Бога он.
Нахально-дик его язык,
И рабских хвал неистов клик.
Сверкая взором, пьяный царь
Рабов ограбить шлёт алтарь.
И вот несут, склоня главы,
Всю утварь храма Еговы.
И царь коснеющей рукой,
Наполнив, взял сосуд святой.
Его он разом осушил —
И с пеной у рта возгласил:
«Я плюю, Бог, на твой алтарь!
Я Вавилона сильный царь!»
Ещё не смолк безумный крик,
Как трепет в грудь царя проник.
Угас мгновенно буйный смех —
И страшный холод обнял всех.
И вдруг, о ужас! на стене
Рука явилася в огне —
И пишет. Буквы под перстом
Переливаются огнём.
Недвижим царь и взором дик;
Дрожат колени; бледен лик.
Рабов сковал могильный страх,
И слово замерло в устах.
И ни единый маг не смог
Истолковать небесных строк.
В ту ночь, как теплилась заря,
Рабы зарезали царя.
Разговор в дубраве
«Слышишь, к нам несутся звуки
Контрабаса, флейты, скрипки!
Это пляшут поселянки
На лугу, под тенью липки».
«Контрабасы, флейты, скрипки!
Уж не спятил ли с ума ты?
Это хрюканью свиному
Вторят с визгом поросята».
«Слышишь, как трубит охотник
В медный рог свой в чаще тёмной?
Слышишь, как ягнят сзывает
Пастушок волынкой скромной?»
«Я не слышу ни волынки,
Ни охотничьего рога, —
Вижу только свинопаса,
Что идёт своей дорогой».
«Слышишь пенье? Сладко в душу
Льётся песня неземная;
Веют белыми крылами
Херувимы, ей внимая…»
«Бредишь ты! Какое пенье
И какие херувимы?
То гусей своих мальчишки,
Распевая, гонят мимо».
«Колокольный звон протяжный
Раздаётся в отдаленьи;
В бедный храм свой поселяне
Идут, полны умиленья».
«Ошибаешься, мой милый:
И степенны и суровы,
С колокольчиками идут
В стойло тёмное коровы».
«Посмотри: между ветвями
Платье белое мелькает;
То идёт моя подруга,
Счастьем взор её блистает!»
«Вот потеха! Иль не знаешь
Ты лесничихи-старушки?
Целый день с клюкою бродит
У лесной она опушки».
Все вопросы фантазёра
Осмеял ты ядовито…
Одного ты не разрушишь,
Что глубоко в сердце скрыто…
1872
Сонета
(Моей матери, Б. Гейне, урождённой фон Гельдерн)
С толпой безумною не стану
С толпой безумною не стану
Я пляску дикую плясать
И золочёному болвану,
Поддавшись гнусному обману,
Не стану ладан воскурять.
Я не поверю рукожатьям
Мне яму роющих друзей;
Я не отдам себя объятьям
Надменных наглостью своей
Прелестниц… Шумной вереницей
Пусть за победной колесницей
Своих богов бежит народ!
Мне чуждо идолослуженье;
Толпа в слепом своём стремленье
Меня с собой не увлечёт!
Я знаю, рухнет дуб могучий,
А над послушным камышом
Безвредно пронесутся тучи
И прогудит сердитый гром…
Но лучше пасть, как дуб в ненастье,
Чем камышом остаться жить,
Чтобы потом считать за счастье —
Для франта тросточкой служить.
Лирическое интермеццо
В волшебно-светлый месяц май
В волшебно-светлый месяц май
Все почки распускались,
И в нежном сердце у меня
Мечты любви рождались.
В волшебно-светлый месяц май,
Когда все птицы пели,
Я ей сказал, что я её
Люблю на самом деле.
Из слёз моих много, малютка
Из слёз моих много, малютка,
Родилось душистых цветов;
А вздохи мои превратились
В немолкнущий хор соловьёв.
Уж только б меня полюбила —
Тебе и цветы я отдам,
И песнями станут баюкать
Тебя соловьи по ночам.
1856
Лилеею, розой, голубкой, денницей
Лилеею, розой, голубкой, денницей
Когда-то и я восторгался сторицей.
Теперь я забыл их, пленяся одною
Младою, родною, живою душою.
Она всей любви и желаний царица,
Мне роза, лилея, голубка, денница.
1857
Когда гляжу тебе в глаза
Когда гляжу тебе в глаза,
Стихает на сердце гроза;
Когда в уста тебя целую,
Душою верю в жизнь иную.
Когда склонюсь на грудь твою,
Не на земле я, а в раю…
Скажи «люблю» – и сам не знаю,
О чём я горько зарыдаю.
Давно задумчивый твой образ
Давно задумчивый твой образ,
Как сон, носился предо мной,
Всё с той же кроткою улыбкой,
Но – бледный, бледный и больной —
Одни уста ещё алеют,
Но прикоснётся смерть и к ним
И всё небесное угасит
В очах лобзаньем ледяным.
1866
«Ланитой к ланите моей прикоснись…»
Ланитой к ланите моей прикоснись —
Тогда наши слёзы сольются,
И сердцем теснее мне к сердцу прижмись —
Огнём они общим зажгутся.
И если в тот пламень прольются рекой
Те общие слёзы мученья,
Я, крепко тебя охвативши рукой,
Умру от тоски наслажденья.
Стоят от века звёзды
Стоят от века звёзды
Недвижно над землёй
И смотрят друг на друга
С любовью и тоской.
Их языка (богат он
И как хорош!) не мог
Постигнуть ни единый
Учёный филолог.
Но я его изгибы
Все изучил вполне…
Ведь глазки милой были
Грамматикою мне.
Дитя, мои песни далёко
Дитя, мои песни далёко
На крыльях тебя унесут,
К долинам Ганесова тока:
Я знаю там лучший приют.
Там, светом луны обливаясь,
В саду всё, зардевшись, цветёт,
И лотоса цвет, преклоняясь,
Сестрицу заветную ждёт.
Смеясь, незабудкины глазки
На дальние звёзды глядят,
И розы душистые сказки
Друг другу в ушко говорят.
Припрянув, внимания полны,
Там смирно газели стоят, —
А там, в отдалении, волны
Священного тока шумят.
И там мы под пальмой младою,
Любви и покоя полны,
Склонившись, уснём – и с тобою
Увидим блаженные сны.
Опустясь головкой сонной
Опустясь головкой сонной
Под огнём дневных лучей,
Тихо лотос благовонный
Ждёт мерцающих ночей.
И лишь только выплывает
В небо кроткая луна,
Он головку поднимает,
Пробуждаясь ото сна.
На листах душистых блещет
Чистых слёз его роса,
И любовью он трепещет,
Грустно глядя в небеса.
«В голубые волны Рейна…»
В голубые волны Рейна,
Полн церквей и колокольн,
Со святым своим собором
Наш святой глядится Кёльн.
В том соборе есть икона,
Вся на фоне золотом.
Долго шёл я в степи жизни
Освещён её лучом.
Вкруг неё цветы живые
И народ теснится к ней…
…
…
Не любишь ты, не любишь ты
Не любишь ты, не любишь ты,
Но мне совсем не больно.
Глядеть на милые черты —
С меня уже довольно.
Что ты мне враг, что ты мне враг,
Лепечешь ты невинно,
Но я прощу и боль и мрак
За поцелуй единый.
Наконец, скажи, малютка…
Наконец, скажи, малютка,
Ты не призрачная ль тень,
Что в душе поэта чуткой
Вдруг родится в знойный день?
Только где же? Чудо-губки,
Глазки дивные… о, нет,
Всей красы моей голубки —
Не создаст вовек поэт.
Василисков страшных, грифов,
Змей, вампиров всех сортов,
Страшных чудищ мира мифов
Создавать поэт готов.
Но тебя, твой лучезарный
Взор, где страсть, где блещет свет,
Взор и скромный, и коварный
Не создаст вовек поэт.
«Как из пены вод рождённая…»
Как из пены вод рождённая,
Друг мой прелести полна:
Ведь, другому обручённая,
Ты пред ним сиять должна.
Сердце, ты, многострадальное,
На измену не ропщи
И безумие печальное
Ты оправдывать ищи.
«Я не ропщу, – пусть сердце и в огне…»
Я не ропщу, – пусть сердце и в огне:
Навек погибшая, роптать – не мне!
Как ни сияй в алмазах для очей,
А ни луча во мгле души твоей.
Я это знал: ведь ты же снилась мне!
Я видел ночь души твоей на дне,
И видел змей в груди твоей больной,
И видел, как несчастна ты, друг мой.
«Да, ты страдалица, и не сержуся я…»
Да, ты страдалица, и не сержуся я…
Нам суждено страдать, прекрасная моя!
Пока не разобьёт нам смерть души больной,
Мы все должны страдать, мой милый друг, с тобой.
Я видел у тебя презренье на устах,
И видел я, как гнев сверкал в твоих глазах,
И гордо как вздымалась грудь твоя, —
Но всё страдаешь ты, страдаешь так как я.
И боль незримая дрожит в твоих устах,
И скрытая слеза туманит свет в глазах,
И раны тайные скрывает грудь твоя —
Нам суждено страдать, прекрасная моя!
«Слышны звуки флейт и скрипок…»
Слышны звуки флейт и скрипок,
Труб звучанье раздаётся,
Там подруга дорогая
В танце свадебном несётся.
От литавров и кларнетов
Громкий свист и дребезжанье —
А меж ними слышны стоны,
Добрых ангелов рыданья.
«Когда бы цветы то узнали…»
Когда бы цветы то узнали,
Как ранено сердце моё,
Со мной они плакать бы стали,
Шепча утешенье своё.
Узнай соловьи, как мне трудно.
Каким я недугом томим, —
О, как утешали бы чудно
Они меня пеньем своим!
Узнай моё злое несчастье
И звёзды в небесной дали,
Они со слезами участья
Ко мне бы радушно сошли.
Узнать моё горе им трудно,
И знает его лишь одна:
Ведь сердце мне так безрассудно
Сама ж и разбила она!
Отчего так бледны розы?
Отчего так бледны розы?
О, скажи мне, отчего?
Отчего в траве фиалки
Не лепечут ничего?
Отчего поют все птички,
Болью сердце шевеля?
Отчего, полна цветами,
Трупом пахнет вся земля?
Отчего роса на солнце
Так печальна и мрачна?
Отчего, скажи, природа
Как могила убрана?
Отчего я сам так болен,
Что конца не вижу дня? —
Для чего, скажи мне, друг мой,
Ты покинула меня?
«Обо мне с тобою много…»
Обо мне с тобою много,
Толковали, знаю я,
Но однако не сказали
Чем больна душа моя!
Все они меня бранили,
Называли хитрым, злым;
Головой качали важно,
И поверила ты им.
Только худшего – ты верно
Не узнаешь от людей.
Что всего глупей и хуже
Я таю в груди своей.
«Пышно липа цвела, заливался в кустах соловей…»
Пышно липа цвела, заливался в кустах соловей,
Солнце смехом приветным смеялось,
Ты, целуя меня, обнимала рукою своей,
Полной грудью ко мне прижималась.
Но опали листы, глухо ворон в лесу прокричал,
Солнце мёртвенным взором смотрело,
И друг другу «прости» без волнения каждый сказал,
И превежливо мне ты присела.
«Когда-то друг друга любили мы страстно…»
Когда-то друг друга любили мы страстно…
Любили хоть страстно, а жили согласно.
Женой её звал я, она меня мужем;
День целый, бывало, играем, не тужим.
И боже спаси, чтоб затеяли ссору!
Нет, всё б целоваться – во всякую пору!
Играть наконец мы задумали в прятки,
И в чаще лесной разошлись без оглядки.
Да так-то сумели запрятаться оба,
Что, верно, друг друга не сыщем до гроба.
«Ты мне долго верной оставалась»
Ты мне долго верной оставалась,
На меня совсем ты издержалась,
Пролила ты много утешенья
На мои невзгоды и мученья.
Ты меня поила и кормила,
И в займы мне денег одолжила,
И белья мне подарила много,
И достала паспорт на дорогу.
Друг мой! пусть тебя на долги годы
Бог хранит от зноя, непогоды,
Пусть тебе не будет воздаянья
За твои ко мне благодеянья.
«И розы на щёчках у милой моей»
И розы на щёчках у милой моей,
И глазки её незабудки,
И белые лилии, ручки малютки,
Цветут всё свежей и пышней…
Одно лишь сердечко засохло у ней!
«Когда ты в суровой могиле…»
Когда ты в суровой могиле,
В могиле уснёшь навсегда,
Сойду я, моя дорогая,
Сойду я за тобою туда.
К безмолвной, холодной и бледной
Я, пылко целуя, прижмусь,
Дрожа, и ликуя, и плача,
Я сам в мертвеца обращусь.
Встают мертвецы, кличет полночь,
И пляшет воздушный их рой,
Мы оба – недвижны в могиле,
Лежу я, обнявшись с тобой.
И мёртвых день судный сзывает
К блаженству, к мученьям злым;
А мы, ни о чём не горюя,
С тобою обнявшись лежим.
«На севере кедр одинокий»
На севере кедр одинокий
Стоит на пригорке крутом;
Он дремлет, сурово покрытый
И снежным и льдяным ковром.
Во сне ему видится пальма,
В далёкой, восточной стране,
В безмолвной, глубокой печали,
Одна на горячей скале…
«Как пришлось с тобой расстаться»
Как пришлось с тобой расстаться,
Разучился я смеяться…
Был в насмешках я жесток,
А смеяться всё не мог.
Как с тобою разлучился
Я и плакать разучился…
Много сердцу горьких бед,
А слезы всё нет как нет.
«Из великих страданий слагаю»
Из великих страданий слагаю
Невеликие песенки я;
Расправляю звучащие крылья
И летят они к сердцу ея.
И нашли они к милой дорогу,
Но оттуда вернулись ко мне
И, тоскуя, сказать не хотели,
Что увидели в сердце оне.
«Никак я забыть не умею»
Никак я забыть не умею,
Ревнивой тоскою томим,
Что ты была прежде моею —
Душою и телом своим.
То тело – уста и ланиты —
Поныне мне жизни милей;
А душу свою схорони ты;
Довольно с меня и моей.
Я ей поделюся с тобою,
И в знойный свидания час
Пусть выйдет с единой душою
Единое тело из нас.
«Филистеры, в праздных платьях»
Филистеры, в праздных платьях,
Гуляют в долинах, в лесу,
И прыгают, точно козлята,
И славят природы красу.
И смотрят, прищурив глазёнки,
Как пышно природа цветёт,
И слушают, вытянув уши,
Как птица на ветке поёт.
В моём же покое все окна
Задёрнуты чёрным сукном,
Ночные мои привиденья
Меня посещают и днём.
Былая любовь, появляясь,
Из царства умерших встаёт,
Садится со мною, и плачет,
И сердце томительно жмёт.
«Порою картины былого»
Порою картины былого
Встают из забытых могил
И кажут мне, как я когда-то
Вблизи тебя, милая, жил.
По улицам днем я скитался,
Затерянный в грезах больных.
Бывало, все встречные смотрят:
Так был я печален и тих.
Не так было жутко мне ночью:
Все пусто и тихо кругом;
Не сплю только я с своей тенью,
И бродим мы с нею вдвоем.
Как мостом иду я – далеко
Мой шаг раздается звеня;
Из облака выглянет месяц
И грустно глядит на меня.
Вот дом твой. К нему подхожу я,
Смотрю на окно в вышине,
Окно твоей спальни девичьей —
И сердце рыдает во мне.
Я знаю, ты часто с постели
Вставала – взглянуть из окна,
Как, словно статую, сияньем
Меня обливает луна.
«Красавицу юноша любит»
Красавицу юноша любит,
Но ей полюбился другой;
Другой этот любит другую
И назвал своею женой.
За первого встречного замуж
Красавица с горя идёт,
А бедного юноши сердце
Тоска до могилы гнетёт.
Старинная сказка! Но вечно
Останется новой она,
И лучше б на свет не родился
Тот, с кем она сбыться должна!
«Чуть только я песню услышу»
Чуть только я песню услышу,
Что пела когда-то она, —
И грудь моя хочет разбиться,
Стесненья и боли полна.
И мчит меня мрачное горе
Высоко, к лесным вышинам.
Мое бесконечное горе
В слезах разрешается там.
«Только до слуха коснётся»
Только до слуха коснётся
Песня, что милая пела,
Песня заноет, забьётся,
Вырваться хочет из тела.
К лесу тоска меня гонит;
Спрятался б в чащах дремучих…
Хочется слёз мне горючих:
В них моё горе потонет!
«Мне снилось царское дитя»
Мне снилось царское дитя
С больными, бледными щеками…
Под липой мы сидели с ней,
Полны любви, сплетясь руками.
– Не нужен мне отцовский трон,
Его держава золотая;
Я не хочу его венца —
Тебя хочу я, дорогая!
– Нет, – мне ответила она, —
Тому не быть: в гробу лежу я,
И только по ночам к тебе,
Любя так сильно, прихожу я.
«Мой друг, мы с тобою сидели»
Мой друг, мы с тобою сидели
Доверчиво в лёгком челне.
Тиха была ночь, и хотели
Мы морю отдаться вполне.
И остров видений прекрасный
Дрожал, озарённый луной.
Звучал там напев сладкогласный,
Туман колыхался ночной,
Там слышались нежные звуки,
Туман колыхался, как хор, —
А мы, преисполнены муки,
Неслись на безбрежный простор.
«Тебя любил я и люблю теперь!»
Тебя любил я и люблю теперь!
И если б мир весь рухнул, верь,
Моей любви неугасимый пламень
Пробился бы и сквозь развалин камень.
«Летним утром в cад я вышел»
Летним утром в cад я вышел —
Солнце, мошки, блеск и шум;
Всё пестреет и лепечет,
Я лишь бледен и угрюм.
И цветы, склонив головки,
Тихо шепчут вслед за мной:
«Не вини сестрицу нашу,
Ты, убитый и больной».
«Любовь моя – страшная сказка»
Любовь моя – страшная сказка,
Со всем, что есть дикого в ней,
С таинственным блеском и бредом,
Создание жарких ночей.
Вот – «рыцарь и дева гуляли
В волшебном саду меж цветов…
Кругом соловьи грохотали,
И месяц светил сквозь дерев…
Нема была дева, как мрамор…
К ногам её рыцарь приник…
И вдруг великан к ним подходит,
Исчезла красавица вмиг…
Упал окровавленный рыцарь…
Исчез великан…» а потом…
Потом… Вот когда похоронят
Меня – то и сказка с концом!..
«Они меня много терзали»
Они меня много терзали,
И бледный я стал, и худой;
Одни своей глупой любовью,
Другие своею враждой.
И хлеб мой они отравили,
И яду смешали с водой.
Одни своей глупой любовью
Другие своею враждой.
Но та, кто всех больше терзала
И мучила сердце моё…
Меня никогда не любила;
Вражды не вселил я в неё!
«Лето жаркое алеет»
Лето жаркое алеет
На лице твоём;
Но зима морозом веет
В сердце молодом.
Переменится всё это —
Посмотри сама:
Скоро в сердце будет лето,
На лице зима.
«Как расстаются двое»
Как расстаются двое,
Друг другу руки жмут,
И нет конца прощанью:
Вздыхают, слёзы льют.
Без вздохов и без плача
Пошли мы в розный путь…
А вот и слёзы льются,
И вздохи давят грудь.
«Собравшись за столиком чайным»
Собравшись за столиком чайным
Они о любви говорили;
Мужчины изящны, а дамы
Так нежны, чувствительны были. —
– Любить платонически должно!
Советник сказал своё мненье.
Советница только плечами
Пожала, с улыбкой презренья.
– Любить слишком пылко не надо,
Заметил пастор. Не здорово!
– Ну вот! поспешила девица
Вклеить в разговор своё слово.
Графиня промолвила томно:
Любовью я страсть называю!
Потом господину барону
Вздохнув, подала она чаю.
Твоё лишь, за столиком чайным,
Местечко не занято было…
А как бы ты им рассказала
Мой друг – про любовь свою, мило!
«Полны мои песни»
Полны мои песни
И желчи и зла…
Не ты ли отравы
Мне в жизнь налила?
Полны мои песни
И желчи и зла…
Не ты ли мне сердце
Змеёй обвила?
«Пригрезился снова мне сон былой…»
Пригрезился снова мне сон былой…
Майская ночь – в небе звёзды зажглися…
Сидели мы снова под липой густой
И в верности вечной клялися.
То были клятвы и клятвы вновь,
То слёзы, то смех, то лобзание было…
Чтобы лучше я клятвы запомнил, ты в кровь
Мне руку взяла – укусила.
О, милочка, с ясной лазурью очей,
О, друг мой и злой и прелестный!
Целоваться, конечно, в порядке вещей,
Но кусаться совсем неуместно.
«Я тихо еду лесом»
Я тихо еду лесом,
Коляска везёт меня
Весёлой долиной, волшебно
Цветущей в блеске дня.
Сижу, любуюсь и грежу,
Мечту о милой таю.
Вдруг вижу – три тени кивают
И смотрят в коляску мою.
И скачут, и строят гримасы,
С насмешкой робкой глядят,
Свиваются в дымку тумана,
Хохочут и в чащу летят.
«Во сне неутешно я плакал»
Во сне неутешно я плакал:
Мне снилося – ты умерла.
Проснулся; а всё по ланитам
Слеза за слезою текла.
Во сне неутешно я плакал:
Мне снилось – забыт я тобой.
Проснулся; но долго катились
Горючие слёзы рекой.
Во сне неутешно я плакал:
Мне снилось – мы вместе опять.
Проснулся; а слёзы всё льются —
И я не могу их унять.
«Во сне я ночь каждую вижу»
Во сне я ночь каждую вижу:
Приветливо мне ты киваешь, —
И громко, и горько рыдая,
Я милые ножки целую.
Глядишь на меня ты уныло,
Качаешь прекрасной головкой.
Из глаз твоих крадутся тихо
Жемчужные слёзные капли.
Ты шепчешь мне тихое слово,
Даришь кипарисную ветку…
Проснусь я, – и нет моей ветки,
И слово твоё позабыл я.
«Ветер воет меж деревьев»
Ветер воет меж деревьев,
Мрак ночной вокруг меня;
Серой мантией окутан,
Я гоню в лесу коня.
Впереди меня порхают
Вереницы лёгких снов
И несут меня на крыльях
Под давно желанный кров.
Лают псы; встречают слуги
У крыльца с огнём меня;
Я по лестнице взбегаю,
Шумно шпорами звеня.
Освещён покой знакомый, —
Как уютен он и тих, —
И она, моя царица,
Уж в объятиях моих.
Ветер воет меж деревьев,
Шепчут вкруг меня листы:
«Сны твои, ездок безумный,
Так же глупы, как и ты».
«Падает звёздочка с неба»
Падает звёздочка с неба,
С яркой своей высоты…
Долго ли, звёздочка счастья,
В небе мне теплилась ты?
С яблони цвет облетает,
Падает лист за листом;
Буйно их ветер осенний
По полю носит кругом.
Лебедь запел свою песню…
Тихо прудом он плывёт.
Песня всё глуше и глуше…
С песней и сам он умрёт.
Грустно, темно!.. Ни листочка
Нет уж на ветках нагих…
Вот и звезда золотая
Гаснет… и лебедь затих.
