Сборник статей
Сборник трудов участников городской научной конференции «Дух и культура Ленинграда в тылу Советского Союза в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 годов»

ПРЕДИСЛОВИЕ

   Уважаемые читатели, перед вами сборник трудов участников городской научной конференции «Дух и культура Ленинграда в тылу Советского Союза в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 годов». Количество авторов, разноплановость статей, разнопрофильность учреждений и организаций, представители которых приняли участие в работе конференции, говорит об огромном интересе к заявленной теме.
   Юбилейная дата Великой Победы. Чем больше мы отдаляемся от событий тех огненных лет, чем меньше становиться участников и очевидцев той страшной войны, тем чаще слышны псевдонаучные заявления о роли Советского Союза в уничтожении фашизма, о правильности принятых стратегических решений военноначальников, о законности действий простых солдат и офицеров, освобождавших Европу. Да мало ли, в последнее время, можно услышать фальсификаций и клеветнических выпадов в сторону России и людей, прошедших суровые испытания войны.
   Сегодня, как никогда остро, встаёт проблема правдивого, научно-обоснованного, опирающегося на принципы историзма, дискурса о Великой Отечественной войне. Именно с этих позиций говорит об обороне и блокаде Ленинграда профессор, д.и.н., ветеран ВОВ Д.Н. Аль, прошедший весь боевой путь с Ленинградским фронтом. В унисон звучит выступление удивительного человека, знающего о блокадном городе и его защитниках почти всё – президента Международной ассоциации историков блокады и битвы за Ленинград в годы Второй мировой войны, академика Академии военно-исторических наук Колосова Ю.И.
   Огромный интерес вызывает статья об организации академической науки в блокадном Ленинграде, написанная в соавторстве директором Библиотеки Российской академии наук, профессором, д.и.н. Леоновым В.П. и зав. отд. изданий РАН БАН к.ф.н. Баженовой Н.М. Необходимо отметить, что БАН представила на конференцию сразу четыре интереснейших сообщения, связанных с тематикой ВОВ в преломлении современной истории, носящих практическую значимость как для учёных, в первую очередь историков, так и для всех кто интересуется Великой Отечественной войной.
   Поражает своей страшной статистикой работа о медицине в блокадном Ленинграде д.и.н. Дзенискевича А.Р. и профессора, д.м.н. Хорошининой Л.П.
   Насыщена огромным количеством фактического материала статья ведущего научного сотрудника Центрального государственного архива Санкт-Петербурга, проф., д.и.н. Шкаровского М.В., посвящённая Блокадному служению Патриарха Алексия (Симанского).
   Нельзя не отметить работу о культуре и флоте ведущего научного сотрудника Института военной истории МО РФ, проф., д.и.н. Абрамова Е.П., и статью проф. СПбГУПС, д.и.н. Яробкова В.В. о Дороге жизни.
   Несомненно, привлечёт внимание читателей работа научного сотрудника Русского музея, к.и. Бахтиярова Р. А, повествующая о творчестве ленинградских художников рисовавших в блокадном городе и о блокадном городе.
   Сразу несколько авторов пишут о вузах и НИИ Ленинграда, эвакуированных в регионы и союзные республики СССР. Здесь история Ленинградского технологического института, рассказанная зав. каф. истории Отечества, науки и культуры, доц., к.и.н. Гуркиным А.Б., подробное изложение судьбы Ленинградского электротехнического института им. В.И. Ульянова (Ленина) частично перемещённого в Казань, написанная Золотинкиной Л.И., к.т.н., директором Мемориального музея А.С. Попова, руководителем музейного комплекса СПбГЭТУ, и конечно же интереснейшая статья о ленинградцах – деятелей науки и культуры в Казахстане ветерана труда, доц., к.и.н. Исиналиевой М.И., представлявшей на конференции Межрегиональную организацию Санкт-Петербурга и Ленинградской области Всероссийской общественной организации ветеранов (пенсионеров) войны, труда, Вооружённых Сил и правоохранительных органов.
   Отдельно следует сказать о гостях конференции. Статья Важениной О.С., ведущего научного сотрудника Музея-заповедника «Сталинградская битва», г. Волгоград и статья Ионушайте Ю.П., заведующей литературно-драматической частью Кировского областного ордена Трудового красного знамени драматического театра им. С.М. Кирова, г. Киров доказывают, значение духа и влияние культуры Ленинграда на регионы страны.
   Не остались в стороне работы аспирантов и студентов вузов Санкт-Петербурга, Томска, Самары. Вдвойне приятно, что темы войны, героизма русских людей, патриотизма, самоотверженного труда на благо Родины волнуют молодёжь.
   Надо отметить, что участие в мероприятии лучших представителей санкт-петербургской науки, предопределило высокую результативность работы и успех конференции.
   Мы надеемся, что для многих читателей данный сборник откроет новые страницы в истории Великой Отечественной войны, в истории Ленинграда, в биографиях его жителей: кого-то заставит задуматься, кого-то ужаснуться, кто-то увидит для себя новые направления в научных изысканиях, но равнодушным не оставит никого.

Гл. научный редактор сборника,
председатель оргкомитета конференции,
канд. культурологии Е.А. Аброзе

Оборона Ленинграда – феномен Великой Отечественной войны и Второй мировой войны

   Аль Даниил Натанович
   ветеран ВОВ, доктор исторических наук, профессор, заслуженный деятель науки, кавалер орденов и медалей СССР и РФ Санкт-Петербургский государственный университет

   Исторический масштаб, истинное значение того, что можно назвать Второй мировой и Великой Отечественной войны – героической обороны Ленинграда – переоценить невозможно. Начнем с того (как это ни парадоксально звучит для тех, кто над этим не задумывался), что Великая Отечественная война в целом была фактически выиграна Советским Союзом уже в 1941 году. И в самом деле – войну против СССР Гитлер планировал как «блицкриг». Завершить разгром Советского Союза гитлеровские стратеги собирались не позднее октября-ноября 1941 года. Они понимали, что молниеносная война – «блицкриг» – это единственный способ победить в войне против СССР. В другом случае, то есть в случае перехода войны в «перетягивание каната», она будет проиграна. Германия, даже при поддержки своих союзников, не сможет одолеть в затяжной войне неисчислимые людские и производственные ресурсы СССР. Справедливость этого стратегического расчета, как известно, и подтвердилась…
   Начало войны против СССР, казалось бы, делало реальным осуществление «блицкрига». Стратегический план предусматривал: быстрый захват Ленинграда; соединение с финской армией; поворот освободившихся после падения Ленинграда армий на Москву; совместный удар с севера и с запада (Центральная группа войск) по обороне Москвы и захват столицы СССР; не долгое и нетрудное «добивание» лишенных единого управления из центра остаточных сил Красной Армии.
   Для скорейшего осуществления этого плана Гитлер бросил на штурм Ленинграда лучшие части вермахта. На помощь им к Ленинграду с севера подступила финская армия… И вот он – Ленинград – лежит перед немецкими армиями как на ладони. На пути к нему нет ни широких рек, ни высоких гор… Город защищают несколько кадровых дивизий Красной Армии, изрядно потрепанных еще в Прибалтике, ополченцы – рабочие ленинградских заводов («фанатичные ленинградские рабочие» – как называл их начальник Генерального штаба сухопутных войск вермахта генерал Галь дер), студенты и сошедшие на берег моряки Балтийского флота. К тому же Ленинград удалось окружить и полностью отрезать от всякого снабжения и всякой непосредственной помощи с суши и с моря.
   Нетрудно представить себе, какой оказалась бы судьба Москвы, если бы Ленинград пал и к ее окраинам, в дополнение к наступавшим на нее с запада армиям фон Бока, туда, где «У деревни Крюково погибает взвод», подошли почти миллионные полчища «Северной» группы вермахта, высвободившиеся после падения Ленинграда, подкрепленные своими танковыми и воздушными армиями. Но этого, как известно, не произошло. Ленинград выстоял. «Блицкриг» был сорван. Агрессивная война против СССР перешла в то самое – долгое, четырехлетнее «перетягивание каната», которого во что бы то ни стало, хотел избежать Гитлер. Тем самым Германия была обречена на поражение. Великая Отечественная война, соответственно, была по той же причине обречена на победу.
   Что касается героической эпопеи обороны Ленинграда в целом – она стала единственным в своем роде феноменальным фактом не только в истории Второй мировой и Великой Отечественной войны. Ничего даже приближенно подобного неприступной трехлетней обороне огромного осажденного города, к тому же сумевшего разгромить осаждавшие его войска наступлением изнутри блокадного кольца, не знает вся мировая история войн.
   Как и почему все это произошло, вроде бы, хорошо известно, и подвиг Ленинграда по достоинству оценен. Это, однако, не так. Даже совсем не так. К сожалению, история героической обороны Ленинграда подверглась исключительно серьезным искажениям. На реальную историю обороны и блокады великого города поочередно накатились две мутные и – не боюсь этого слова – грязные волны фальсификаций и клеветы.
   Первую волну фальсификации действительной картины обороны Ленинграда подняли Сталин и его подручные. В конце сороковых годов было сфабриковано так называемое Ленинградское дело, позднее справедливо заклейменное как позорное. Руководителям партийных и советских учреждений города, стоявшим в годы войны во главе обороны Ленинграда, были предъявлены совершенно беспочвенные обвинения в заговоре, направленном на перенос в Ленинград столицы СССР, и даже в намерении вообще отделить Ленинград от страны. Репрессии обрушились на партийных и советских работников, а заодно и на многих жителей города, в том числе на участников его обороны.
   Ленинградских руководящих «заговорщиков» обвинили еще в том, что они, с одной стороны, плохо организовали в свое время оборону города, а с другой – и это главное – в том, что они раздули, преувеличили, выпятили подвиг Ленинграда, преуменьшив при этом роль товарища Сталина в Великой Отечественной войне вообще и в организации обороны Ленинграда в частности. А также в том, что они тем самым принизили подвиги Москвы и других городов – тоже героев, в первую очередь – Сталинграда. Надо ли говорить, что и эти обвинения были абсолютно ложными. Ленинградские руководители не были ни героями, ни самоубийцами и прилежно славили Сталина, ничуть не меньше, чем все другие большие и малые номенклатурщики.
   В рамках компании дегероизации подвига Ленинграда было совершено деяние, которое иначе как дичайшим преступлением перед сохранением исторической памяти назвать нельзя. Варварскому разгрому и уничтожению подвергся потрясавший одновременно и страшной, и величественной правдой о годах блокады Музей обороны Ленинграда.
   Уникальные экспонаты были уничтожены. Стоявшие вокруг здания музея в Соляном городке трофейные немецкие танки и орудия, три года подряд обстреливавшие город, пошли в переплавку. Основатель и первый директор Музея обороны – Лев Львович Раков, был приговорен к 25 годам заключения и отправлен во Владимирский централ.
   Второй фальсификаторский накат на историю обороны Ленинграда, предпринятый с целью всячески принизить ее значение и, более того, как можно сильнее ее опорочить, нанесли и продолжают наносить с так называемых демократических позиций (с так называемых, поскольку подлинный демократизм и тенденциозная клевета – две вещи несовместимые).
   Многие современные радикалы умственного труда, ослепленные идеей тотального отрицания всего, что имело место в прежнее, советское время, объективно, сами того, надо полагать, не желая, оказались в отношении ленинградской эпопеи сталинистами. Они завели второе Ленинградское дело, повторно и посмертно «расстреливали» руководителей обороны Ленинграда. Демократические литература и СМИ не только неустанно повторяют измышления сталинских пропагандистов, но и превзошли их в деле дегероизации и опорочения подвига Ленинграда путем создания всевозможных новых легенд и мифов, до которых соколы сталинской пропаганды не могли додуматься. При этом многие современные идеологи и публицисты мало заботятся о том, что, выпуская густые тучи стрел против тоталитарного режима, они слишком часто наносят поражения сотням тысяч героических защитников Ленинграда.
   Перечислим наиболее ходовые мифы, искажающие истинную картину великой обороны Ленинграда. Вот, например, такой. Никаких добровольцев при защите города не было. Преступные руководители насильно гнали в бой стада «совков». Этим последним нечего было защищать, так как Родина-то у них была не та, что надо.
   Подобные построения – оскорбительная ложь в отношении сотен тысяч ленинградцев, которые добровольно, без колебаний готовы были отдать жизнь за свою «большую Родину» – СССР и прежде всего за свою «малую Родину» – за свой горячо любимый город – Ленинград. Тысячи и тысячи ленинградцев, не подлежащих мобилизации, после объявления о начале войны, осаждали военкоматы, требуя зачислить их действующую армию. Шестьдесят тысяч студентов ленинградских вузов вступили в народное ополчение Ленинграда.
   В действительности ленинградцев насильно «гнали» порой, но не в ополчение, а из ополчения. Ученых, высококвалифицированных специалистов и рабочих оборонных предприятий буквально выводили из строя и отправляли на места их работы. Позднее, сплошь и рядом принудительно отправляли в эвакуацию рабочих и инженеров, деятелей культуры и искусства, да и вообще многих жителей города.
   Дегероизаторы подвига Ленинграда постоянно муссируют утверждения о плохой (и даже безобразно плохой) организации обороны Ленинграда. Разумеется, можно привести немало примеров и неорганизованности, неподготовленности к решению ряда важных задач в управлении городом и его обороной. Да и могло ли их не быть? Блокаду Ленинграда и в самом деле никто не предвидел и не планировал. Все, что делалось для обороны города, делалось в исключительно сжатые сроки и при отсутствии какого-либо подобного опыта.
   Многие решения и «наверху», и на местах принимались на ходу, стихийно, зачастую на страх и риск отдельных руководителей, директоров, командиров… И тем не менее в Ленинграде, в этом огромном городе, никогда, ни в какой момент – ни во время бомбежек и обстрелов, ни в дни жестокого голода, и нигде – ни в одном учреждении, ни на одной улице, ни в одном доме – не было паники. Ни малейшей паники.
   С упорством, достойным лучшего применения, во всякого рода тенденциозных статьях, книгах и мемуарах говорится о нехватке винтовок у ополченцев, многие из которых, как утверждают, были вооружены только саперными лопатками с горючей смесью.
   Да, бывало, что не хватало винтовок. Но, говоря об этом, нельзя забывать, что в первые же дни войны было создано 10 дивизий Армии народного ополчения Ленинграда и 16 отдельных пулеметно-артиллерийских батальонов общей численностью 130 тыс. человек, Армия ПВО – 20 тыс. бойцов, 7 истребительных полков численностью в 17 тыс. человек. Тысячи ленинградцев вступали в партизанские отряды для действий в тылу врага. Надо было вооружить также 14 частей морской пехоты…
   Да, на всем Ленинградском фронте было всего 6 тяжелых танков КВ. Еще мало танков Т-34. Мало самолетов. Группа гитлеровских армий «Север», наступавшая на Ленинград, превосходила войска, оборонявшие город, – по пехоте в 2–4 раза, по орудиям в 4 раза, по минометам почти в 6 раз, по самолетам почти в 10 раз. И тем не менее две вооруженные до зубов армии – 16-я и 18-я – это 29 дивизий вермахта, поддерживаемые 4-й танковой группой, 1-м воздушным флотом «Люфтваффе» и финской армией, – были остановлены ленинградцами и не сумели взять Ленинград! А во время жестоких боев под стенами города летчики воздушной армии, защищавшей Ленинград, первыми за годы Второй мировой войны бомбили Берлин.
   Суждениям о будто бы плохой организации обороны Ленинграда есть все основания противопоставить утверждение: организация неприступной обороны и управления блокированным городом является феноменом в мировой истории войн, не знающим себе равных. Вспомним хотя бы главные, порой поражающие воображение и кажущиеся невероятными примеры, подтверждающие сказанное.
   С момента начала наступления немецко-фашистских войск на Ленинград 500 тыс. ленинградцев – пожилые мужчины, женщины, юноши и девушки подросткового возраста – строили на данных и ближних подступах к городу оборонительные сооружения. Всех их надо было собрать, отвезти к месту работ и обратно, вооружить шанцевым инструментом и накормить.
   Вокруг города было создано 500 км. оборонительных рубежей, в боях на которых немецко-фашистское воинство было обескровлено и остановлено. В самом городе было выстроено 4100 дотов и дзотов, 35 км. Баррикад и противотанковых надолб, 22 тыс. огневых точек в домах.
   Была организована и проведена эвакуация 70 заводов и фабрик, научно-исследовательских институтов и почти всех вузов, всех театров, за исключением Театра музыкальной комедии.
   В осажденном городе, в оставшихся заводских цехах было налажено производство техники. В 1941–1944 годах в блокированном Ленинграде было изготовлено и отремонтировано 2000 танков, 1500 самолетов, 225 000 автоматов, 12 000 минометов, около 10 000 000 снарядов.
   В 1941 году из осажденного и голодного города было отправлено в помощь Москве по льду Ладоги и самолетами более 1000 орудий. Надо ли напомнить, что вся эта огромная работа была проделана под постоянными бомбежками и обстрелами в цехах, месяцами не знавших тепла, нормального электроснабжения и водопровода…
   К числу, быть может, наиболее грандиозных мероприятий, осуществленных в годы блокады, необходимо отнести и массовую эвакуацию из осажденного города его жителей, прежде всего детей. Из Ленинграда и пригородов было эвакуировано около одного миллиона семьсот тысяч гражданских лиц, то есть почти в три раза больше людей, чем оставалось в городе (примерно 800 тыс.). Гитлеровский план-директива – чтобы ни один человек, в том числе ни одна женщина, ни один старик, ни один ребенок не мог уйти из осажденного Ленинграда, был, таким образом, начисто перечеркнут. Эвакуация спасла от обстрелов, бомбежек и голода не только тех, кого удалось вывезти на Большую землю, но существенно облегчила участь тех, кто остался в блокаде.
   Не будем, разумеется, скрывать и того, что «меньше стало нас» и за счет 600 тыс. ленинградцев, умерших от голода.
   В Ленинград зимой и летом, по воде и воздуху шел нескончаемый поток грузов. Всего за годы блокады в Ленинград было доставлено более полутора миллионов тонн грузов. Прежде всего, продовольственных.
   В свете всех этих фактов, по меньшей мере, смешно звучат постоянно повторяемые упреки в адрес руководителей обороны Ленинграда: ленинградцы – де голодали, а то и умирали от голода, а начальство в Смольном ело досыта, «обжиралось». Упражнения в создании сенсационных «разоблачений» на эту тему доходят порой до полного абсурда. Так, например, утверждают, что Жданов объедался сдобными булочками. Не могло такого быть. У Жданова был диабет, и никаких сдобных булочек он не поедал.
   А что касается вопроса о том, как в Смольном питались, следует сказать: вероятно, хорошо питались. Но ведь и, слава богу, как говорится. Если бы руководители обороны города поумирали или хотя бы ослабели от голода, они не сумели бы организовать и возглавить ту огромную работу, которая спасла более двух миллионов жизней (считая воинов Ленинградского фронта), и обеспечить разгром фашистов, пытавшихся уничтожить Ленинград и его жителей.
   Феноменальным, поражающим воображение примером организационной работы руководителей города было принятие решения о восстановлении в Ленинграде трамвайного движения. Что решение было принято в январе 1942 года, то есть в самый страшный момент жизни голодного, насквозь промерзшего города, в котором электрического тока недоставало даже на то, чтобы в квартирах ленинградцев засветились лампочки. В момент, когда артиллерийскими обстрелами было разорвано 500 км. Трамвайных проводов и в сотнях мест были перебиты трамвайные рельсы… Был назначен точный срок, когда в городе должно быть восстановлено трамвайное движение, – 15 апреля 1942 года. И тот час же были начаты необходимые работы. Ровно через три месяца, в назначенный день – 15 апреля, по расчищенным ленинградцами ото льда и снега рельсам пяти маршрутов покатились 116 трамвайных вагонов.
   Главным, что составляло и определяло феноменом героической обороны Ленинграда, были, конечно же, люди города, ленинградцы. Словосочетание город-фронт очень точно засвидетельствовало тот факт, что фронтовиками, бойцами передовой линии обороны были не только собственно фронтовики, но и все жители города. И дети, и женщины, и юноши, и старики. Враг обрушил на них 5000 мощных фугасных бомб, 100 000 зажигательных, 150 000 снарядов, убивших и искалечивших тысячи людей на улицах и в квартирах, в цехах заводов, в госпиталях, в трамвайных вагонах… Но ничто не сломило двух ленинградцев.
   Фашистская авиация сбросила на Публичную библиотеку более 200 зажигательных бомб. Для того чтобы воспламенить здание библиотеки и поджечь (хотя бы только поджечь!) хранившиеся в ней книги, достаточно было дать «сработать» одной, двум, трем «зажигалкам».
   Ни одна из 200 упавших на Публичную библиотеку зажигательных бомб не сумела вызвать пожар. Все они были погашены и обезврежены сотрудницами библиотеки и их детьми-подростками, дежурившими на чердаках и на крыше. Более двадцати миллионов книг было спасено их героической работой для русской и мировой культуры…
   В Институте растениеводства на Исаакиевской площади хранилась ценнейшая коллекция – тонны зерен пшеницы, ржи и других хлебных злаков, собранных в свое время во многих странах мира великим русским ученым Николаем Ивановичем Вавиловым. Сотрудники института, как и все ленинградцы, тяжко страдали от голода. Многие болели цингой, дистрофией, умирали. Но ни одна горсть зерна, ни одно зерно из коллекции Вавилова не были съедены сотрудниками института, хотя никто, кроме них самих, коллекцию не охранял….
   В холодные зимние месяцы, в том числе в сорокаградусные морозы 1941 года, ленинградцы отапливали свои промерзшие комнаты печурками – «буржуйками», в пламени которых сжигали мебель, книги, дрова, напиленные ножовками из бревен разобранных деревянных домов городских окраин, разрешенных к сносу. Эти бревна ослабевшим от голода людям приходилось по одному волочить за собой через весь город… И в этих условиях – ни в Летнем, ни в Михайловском, ни в других садах Ленинграда не было срублено ни одного дерева!
   Могут сказать, – и это будет правдой, что в осажденном городе имели место и мародерство (разграбление «выморочных» квартир), и преступность, и людоедство… Да, было и такое. Некоторые лица наживались, скупая за бесценок ценнейшие вещи: рояль за буханку хлеба, золотое кольцо за хлебную «пайку» в 125 грамм. Было, было все это! Но типичным было другое – великое блокадное братство: массовая, буквально всеобщая, всеобъемлющая взаимопомощь, неистребимая ничем любовь к родному городу, готовность подавляющего большинства ленинградцев умереть, но ни за что не сдать город фашистам. А в этом город и фронт были одно целое. Ленинградский фронт и Балтийский флот вместе с Ленинградом жили на скудном блокадном пайке. В первую блокадную зиму бойцы Ленфронта вынуждены были переносить голод в промерзших на сорокаградусном морозе окопах. Не только снаряды, мины, пули, которых враг не жалел, но и голодные обмороки, дистрофия, обморожения настигали многих бойцов и командиров фронта… И все-таки ни одна вражеская часть – ни один полк, ни один батальон, ни одна рота, ни один его солдат не смогли за все три года блокады перешагнуть ту черту, на которой они были остановлены войсками Ленинградского фронта летом и осенью сорок первого года! Не смогли, несмотря на то что никогда не испытывали ни продовольственного, ни снарядного голода.
   Надо ли напомнить, что Ленинград защищали не только ленинградцы. Наш город защищала вся страна. Многие гектары земли на восточном берегу Ладоги были буквально завалены продовольствием, которое присылали в помощь ленинградцам из всех концов СССР. В тыловых городах и в южных республиках с исключительной теплотой принимали эвакуированных ленинградцев. Тысячи ленинградских детей воспитывали, и часто усыновляли, в Сибири, в Казахстане, в Узбекистане…
   В частях Ленинградского фронта сражались сыны всех народов Советского Союза. Так, в частности, 85-я стрелковая дивизия (бывшая 2-я дивизия народного ополчения Московского района), в которой служил автор этих строк, одно время прозывалась – «85-я Казахская стрелковая дивизия», так как ее полки получили большое пополнение из Казахстана.
   И наконец, – Ленинградский фронт был одним из отрядов всего советского фронта. Он постоянно получал помощь Ставки Верховного командования Красной Армии, направлявшей в разное время на помощь Ленинграду силы других фронтов – Волховского и трех Прибалтийских. В обороне Ленинграда были проявлены ни с чем не сравнимые в мировой истории войн стойкость и мужество. История не знает другого примера неприступной обороны огромного города (мегаполиса) в течение трех лет. Не знает прорыва осады и разгрома осаждающего противника изнутри блокады. История не знает примеров такого массового героизма, примеров столь высокого взлета духовной и культурной жизни в осажденном городе, непрерывно подвергавшемся обстрелам и бомбёжкам.
   Чем объяснить феномен героической обороны Ленинграда?
   Для нас, участников обороны города, существует очень простое и ясное объяснение этого феномена: просто не могло быть иначе! Не могло такого быть, чтобы фашисты вошли в наш город – это же само собой разумелось.
   Для историков и для людей новых поколений такое объяснение, надо полагать, может показаться недостаточным. «А почему не могло быть иначе?» – спросят они. Тому много причин. И двухсотлетние традиции непобедимой морской твердыни, громадный научный и промышленный потенциал. Еще не иссякшая к тому времени инерция революционной романтики. Несомненно, присутствовавшей особый ленинградский менталитет – чувство сопричастности каждого ленинградца к великим ценностям искусства, науки, русской и мировой культуры, собранным в его родном городе. Каждый ленинградец привык ощущать себя частицей своего великого города – его брони и гранита, его огня и стали, его исторического и духовного наследия.
   Великая Отечественная война была и остается примером массового проявления бескорыстия, готовности людей прийти на помощь друг другу, поделиться последним куском хлеба, последней щепоткой махорки, последним бинтом.
   На примере Великой Отечественной войны можно с неоспоримой убедительностью утверждать, что самая надежная частная собственность человека – это его человеческая душа, а самое большое его счастье – быть человеком, то есть жить не только для себя, но и для людей, для пользы своего народа.
   Отечественная война 1941–1945 годов – великий урок подлинного, непоказного, чистого патриотизма, неизгаженного шовинизмом, то есть ненавистью к другим народам. Даже всенародная ненависть к немецким оккупантам, вполне ими заслуженная, не переросла в ненависть к немецкому народу.
   Выпустить из рук знамя Победы над фашизмом – допустить использование его в качестве фигового листка, которым некоторые нынешние псевдопатриоты пытаются прикрыть свой фашистский срам, – было бы непростительным предательством миллионов павших на фронтах Отечественной за то, чтобы уничтожить фашистскую гадину. Именно такой был лозунг воинов Великой Отечественной и всех истинных патриотов в годы войны: «Уничтожим фашистскую гадину!». Так не будем же забывать, Победой над кем и над чем мы гордимся.
   Не будем забывать и всенародно признанного определения сути Великой Отечественной. Эта суть была точно сформулирована словами песни, которую запели в первый же день войны: «Идет война народная, священная война». Именно такой она была – народной и священной.

Духовная жизнь блокадного Ленинграда

   Колосов Юрий Иванович
   академик Академии военно-исторических наук, президент Международной ассоциации историков блокады и битвы за Ленинград в годы Второй мировой войны

   Илья Оренбург сказал, что нет на свете города, который отдал бы столько жизней ради Победы, сколько отдал Ленинград. И если мы вошли в Берлин, так это потому, что немцы не вошли в Ленинград.
   К сожалению, в историографии мы принижаем значение битвы за Ленинград и возвышаем значение битвы за Москву, – тенденция, сохранившаяся со времён И. Сталина.
   Впервые об этом на самом высоком уровне заговорил президент Франции Франсуа Миттеран на празднование 50-летия открытия второго фронта. Мне довелось присутствовать на торжествах. Когда президенту задали вопрос, почему на торжественном мероприятии присутствуют представители Ленинграда, он ответил: «Если бы этот город не выстоял, пала бы Москва, с падением Москвы Россия выходила бы из войны. И сапог немецкого солдата до сих пор топтал французскую землю».
   Но речь сегодня не об этом. К сожалению, тема духа и культуры Ленинграда не изучалась достаточно глубоко. Хотя Г. Жуков в своих записках отмечал: «Никто не может провести четкую грань между ролью собственно оружия, военной техники и значением морального духа войск. Однако бесспорно, что при прочих равных условиях крупнейшие битвы и целые войны выигрывают те войска, которые отличаются железной волей к победе, осознанностью цели, стойкостью духа и преданностью знамени, под которым они идут в бой».
   Мне приходиться бывать на многих конференциях, в том числе и международных, и практически везде и всегда на вопрос «Почему Ленинград выстоял?» ответом было «потому что сила духа ленинградцев была намного выше силы духа врага».
   Ленинградские учёные. Их вклад в победу огромен. В частности, не в Америке, а на Ленинградском фронте впервые были применены радиолокационные установки «Редут», нанёсшие огромный урон немецко-фашистской авиации. Здесь следует упомянуть об различных изобретениях, внедрённых на советских танках и установках залпового огня – «Катюшах». Речь идёт не только о технических науках, но и гуманитарных. Начало войны совпало с 800-летием рождения классика персидской поэзии Низами [1 - Низами Гянджеви Абу Мухаммед Ильяс ибн Юсуфодин один из крупнейших поэтов средневекового Востока, привнесший в персидскую эпопею реалистический стиль. Его наследие высоко ценится как национальное в Азербайджане, Таджикистане, Иране и Афганистане. Датой рождения Низами Гянджеви принято считать интервал между 17 и 22 августа 1141 года. Эта дата основывается на автобиографических указаниях в поэме «Хосров и Ширин» (прим. науч. ред.).]. Юбилей не праздновался ни в Баку, ни в Москве, но по настоянию академика Орбели круглая дата отмечалась в Ленинграде. На улицах уже были трупы, но учёные, писатели, журналисты получили предписание от командования Ленинградского фронта явиться в Эрмитаж к определённому времени в распоряжение академика Орбели, и по окончании мероприятия вернуться в часть. О чём это может говорить как не о духовности ленинградцев.
   Давайте не будем забывать, что в нашем городе родилось более 400 песен, которые поют и сегодня. Такого не было у врага. И это отмечают многие учёные.
   Недавно мы отметили 100-летний юбилей величайшей поэтессы нашего города Ольги Фёдоровны Бергольц. Она была символом нашего города. И не где-нибудь, а в Портсмуте, Кале, в других городах, её называли и называют ленинградской мадонной. Можно назвать имена и других поэтов. Огромен их вклад в Победу. Своими стихами они помогали ленинградцам выжить, выстоять и бороться.
   Мне довелось открывать две выставки в Англии и во Франции художников, рисовавших во время блокады. К сожалению, время работы экспозиций было ограничено, а желающих попасть намного больше пропускной способности залов, и люди занимали очередь ночью, чтобы попасть на выставку с утра. Действительно, интерес был огромный. Стиль зарубежных художников и ленинградских отличался в корне. Если европейские художники рисовали развалины, смерть, то ленинградские мастера рисовали жизнь, людей, надежду на хорошее будущее, и это в самые тяжёлые периоды блокады Ленинграда.
   Кинофильмы. В Ленинграде впервые был показан документальный фильм о блокаде в 1942 году [2 - Речь идёт о д/ф «Ленинград в борьбе», 1942, реж. Роман Кармен (прим. науч. ред.).]. Чуть позже он был дополнен, и его посмотрела вся страна. Факт уникален.
   Спортивная жизнь города. Показателен факт футбольного матча в 1943 году [3 - В период 1942–1943 г.г. в осаждённом городе было сыграно несколько матчей, но самые значительные в мае 1942 г. игра ленинградского «Динамо» с командой Краснознаменного Балтийского флота и командой Ленинградского металлического завода (прим. науч. ред.).], радиотрансляция которого осуществлялась через линию фронта. Проводились детские соревнования.
   В период блокады в городе работало 55 средних школ, а 39 сумели сделать выпуски и переводить из класса в класс.
   Город защищало более шестидесяти тысяч детей и подростков и 15 249 из них были награждены боевой медалью «За оборону Ленинграда» и другими орденами и медалями, которые получали солдаты на фронтах.
   После небольшого перерыва в сентябре возобновил работы Дворец пионеров (ныне дворец творчества юных), в котором был воссоздан хореографический ансамбль. Коллектив дал более 3000 концертов в госпиталях и в прифронтовой полосе. Весной 1943 в том же Дворце, состоялась олимпиада художественного и научно-технического творчества учащихся школ Ленинграда. Победители получили грамоты, книги и тёплые американские свитера. Но сейчас, я могу назвать, по меньшей мере, 30 человек, участников той олимпиады, которые стали руководителями НИИ, крупных отраслевых предприятий, признанными мировыми учёными. А заложено всё это было в 43-м.
   Примеров можно приводить ещё много, но и этого достаточно, чтобы ощутить насколько высока духовность ленинградцев – великих людей великого города. А город наш уникальный и эту уникальность надо знать и понимать.

Духовно-ценностный смысл Петербурга

   Помпеев Юрий Александрович
   доктор культурологии, профессор, член Союза писателей РФ Санкт-Петербургский государственный университет культуры и искусств

   В 1703 г. на окраине России, на низких топких берегах, начал свой земной путь Санкт-Петербург-уникальный дивный град, задуманный одним человеком, построенный по европейскому образцу и не похожий на другие русские города. Закладывался город по благословлению святого старца архиерея воронежского Митрофания, который предрёк царю Петру I в его молодые годы: «Будешь жить в других дворцах, на севере, и воздвигнешь новую столицу – великий город в честь святого Петра. Бог благословляет тебя на это».
   Православная традиция пронизывает всю петербургскую историю. Основание города в день Святой Троицы нашло отражение в названиях ряда городских церквей. Городские стены были освящены в праздник Покрова Богородицы 1 октября 1703 г., что стало продолжением древней русской традиции обращения к покровительству Богородицы как стенохранительницы.
   По предсказанию старца Митрофания, «Казанская икона будет покровом города и всего народа. До тех пор, пока Казанская икона будет в столице и перед нею будут молиться православные, в город не ступит вражья нога».
   Это предсказание сбылось и в тяжелейшие годы ленинградской блокады.
   Объявление Санкт-Петербурга в 1712 году новой столицей России знаменовало временной рубеж между древнерусским средневековьем и наступающим двухвековым, петербургским периодом истории страны. Он воплощен в облике города, в его памятниках и архитектуре. Гранитный город славы и беды, по выражению Анны Ахматовой, сыграл решающую роль в модернизации страны, в преображении России в европейскую и мировую державу.
   В своей преобразовательной деятельности Петр I решается покончить с консервативными традициями многовековой Москвы. Воздвигая новую столицу, царь стремится упразднить московскую систему управления. Его принцип – не медлить с преобразованиями, не производить их по частям, а – сразу и по единообразному плану.
   Северная столица на берегах широкой реки Невы создавалась как эталон европейского города, но с истинно российским размахом. Санкт-Петербург стремительно осваивал, претворял в жизнь глубинные традиции и современный опыт западной культуры, градостроительства. Складывался удивительный феномен Санкт-Петербурга: европейского города со своим неповторимо русским, самобытным обликом, отзывчивым характером, приветливостью и потехами.
   С первых шагов Санкт-Петербург являл идею мирового культурного центра. Облик города складывался постепенно, со сменой эпох, полновесно и безукоризненно воплощая в себе господствующие архитектурные стили. Отличаясь, тем не менее, поразительным и неповторимым художественным единством, строгой гармонией монументальных зданий и величественных парадных ансамблей улиц и площадей, одетых в гранит набережных, повисших над реками и каналами мостов.
   Любой город мира славен прежде всего людьми, оставившими незримый прочный след в душах потомков. Петербургский период – самый плодотворный в деятельности отца русской науки Михаила Васильевича Ломоносова. Он встретился со столицей в возрасте 24-х лет, в первый день нового, 1736 г. Граду святого Петра было тогда тоже немного лет, даже по меркам человеческой жизни, – город был всего на восемь лет старше Ломоносова. Но и за столь короткий промежуток времени, всего за три с небольшим десятилетия, Петербург вырос в один из крупнейших городов Российской империи с 70-тысячным населением, со своим, резко отличным от всех остальных городов России неповторимым обликом. Необычно выглядели здания в центре города – нарядные, украшенные четко ритмующимися пилястрами и лопатками на фасадах.
   Молодой ученый и поэт подметил, что не блещущий разнообразием ландшафт дает возможность строить безукоризненно прямые улицы, а на ровной горизонтальной поверхности выгодно выделяются достаточно высокие дома.
   Михаил Ломоносов:
   «Ровную и низкую земли плоскость природа подостлала как бы нарочно для помещения гор, рукотворенных для доказания исполинского могущества России, ибо хотя здесь нет натуральных возвышений, но здания огромные вместо них восходят».
   Не только здания выглядели необычно. Таких приусадебных садов и парков не было больше нигде в Отечестве. Аллеи, подчиняясь законам геометрии, то вытягивались прямыми лучами, то вписывались в безукоризненные окружности. Деревья и кустарники не росли привольно, как бог на душу положит, а выстроены по ранжиру, – то ровной гладкой стеной, то представляя собой пирамиды, шары, кубы и другие геометрические фигуры.
   Путешествие М.В. Ломоносова и его товарищей закончилось на Стрелке Васильевского острова. Это и был центр города. Его значимость подчеркивалась великолепными дворцами, стоявшими на невских берегах. На это указывал и стройный шпиль Петропавловского собора. А широкий простор Невы не шел ни в какое сравнение не только с покинутой им Москвой-рекой, но и с родной для Ломоносова Северной Двиной.
   Новые научные открытия Ломоносовской научной школы в Петербурге выявят неизвестные ранее строгие закономерности, управляющие жизнью природы, побудят искать пути к упорядочению общества и государства.
   Ломоносов:
   «Россия, распространяясь широко по вселенной, прославясь победами, доказавшими преимущества в храбрости и самым высокомысленным супостатам, поставив свои пределы в безопасности и привлекши к себе внимание окрестных народов, яко важнейший член во всей Европейской системе, требует величеству и могуществу своему пристойного и равномерного великолепия, какового ни откуду приобрести невозможно, как от почтенных художеств».
   Юный Александр Пушкин впервые увидел Петербург в 1811 г. Уже следующим летом юные лицеисты прощались с уходившими в наполеоновский поход воинами.
   А.С. Пушкин:
   «Вы помните: текла за ратью рать, // Со старшими мы братьями прощались // И в сень наук с досадой возвращались, // Завидуя тому, кто умирать // Шел мимо нас».
   Россия прошла через тяжкие испытания Отечественной войны 1812 г. Сотни городов и селений были разорены. Тысячи русских воинов жизнью заплатили за независимость своего Отечества. 30 июля 1814 г. в столицу вернулись русские ратники, освобождавшие Европу. Возле Нарвской заставы установили Триумфальные ворота в классическом стиле – деревянные, но богато украшенные. Венчала триумфальную арку колесница Славы с шестеркой вздыбленных коней.
   Имперская столица строилась и разрасталась. Каменное строительство обгоняло деревянное. Центр города становился всё наряднее, грандиозные петербургские ансамбли обретали свой завершенный вид. Складывался величественный облик Северной Пальмиры.
   Константин Батюшков сообщает нам из 1814 г., с «Прогулки в Академию художеств»:
   «Надобно расстаться с Петербургом на некоторое время, надобно видеть древние столицы, чтобы почувствовать цену Петербурга. Смотрите – какое единство! Как все части отвечают целому! Какая красота зданий, какой вкус и в целом какое разнообразие, происходящее от смешения воды со зданиями. Взгляните на решетку Летнего сада, которая отражается зеленью высоких лип, вязов и дубов! Какая легкость и стройность в ее рисунке! Взгляните теперь на набережную, на сии огромные дворцы, один другого величественнее. На сии домы, один другого красивее! Посмотрите на Васильевский остров, образующий треугольник, украшенный биржею, ростральными колоннами и прекрасными спусками и лестницами к воде. Как величественна и прекрасна эта часть города! Вот произведение, достойное покойного Томона, сего неутомимого иностранца, который посвятил нам свои дарования и столько способствовал к украшению Северной Пальмиры! Хвала и честь великому основателю сего города!».
   В европейские языки вошло понятие белая ночь Петербурга как зеркальный перевод с русского.
   Одно из самых прочувствованных описаний белой ночи принадлежит не литератору, а живописцу – Николаю Ге:
   «Белая ночь есть бездонное, неуловимое созерцание. Это живая ночь бытия – то, чего не знает день. Белая ночь есть мудрость. Мудрость не мысль, мудрость есть обращенное чувство».
   Белые ночи раскрывают замысел Петербурга как города великих свершений, открытого для восприятия достижений мировой культуры и, вместе с тем, несущего творческое излучение России в европейское пространство. Объединяющий свет белой ночи подчеркивает органическую слитность этих равнозначных начал.
   Петербург способен будить не только восторженные, но и сумеречные настроения души.
   За распространение слуха, навеянного первым большим наводнением еще при жизни Петра: «Петербургу быть пусту!», жителей столицы жестоко наказывали. Чувство тревоги, порожденное сумятицей растущего города, обретало форму религиозно-мистических провидений.
   Многие предсказания о конце города, о пути в никуда ложились на него черной тенью. После начала I мировой войны, этой дуэли славянизма и германизма, летом 1914 г., словно оберегая город святого апостола Петра от причастности к грядущим кровавым событиям, история заменила имя его небесного покровителя на земное имя основателя – и Санкт-Петербург был переименован в Петроград.
   Один из представителей петербургской интеллигенции, образец для подражания, Александр Николаевич Бенуа писал в книге «Мои воспоминания»:
   «Николай II думал, что он вполне выражал свое душевное созвучие с народом, когда высказывал чувство неприязни к Петербургу, однако тем самым он отворачивался и от самого Петра Великого, от того, кто был настоящим творцом всего его самодержавного величества. Внешне и символически неприязнь эта выразилась, когда он дал свое согласие на изменение самого имени, которым прозорливый вождь России нарек свое самое удивительное творение. Я даже склонен считать, что все наши беды произошли как бы в наказание за такую измену, за то, что измельчавшие потомки задумали пренебречь “завещанием” Петра, что, ничего не поняв, они сочли, будто есть нечто унизительное и непристойное для русской столицы в данном Петром названии. “Петроград” означало нечто, что во всяком случае было бы не угодно Петру, видевшему в своей столице большее, чем какое-то монументальное поминание своей личности».
   22 февраля 1917 г., в день отъезда на фронт, император Николай II в последний раз проехал вдоль Невы и по Троицкому мосту на автомобиле в Петропавловский собор, чтобы помолиться перед гробницами царствовавших предков династии.
   Арестованного 8 марта 1917 г. Николая II вместе с женой, сыном и четырьмя дочерями отвезли сначала в Царское Село, затем в Тобольск, оттуда – в Екатеринбург. Там по постановлению Уральского областного совета и приказу из Кремля семья последнего российского императора была расстреляна в ночь с 16 на 17 июля 1918 г. В 1998 году останки царя и его семьи были перезахоронены в Петропавловском соборе нашего города.
   С 1914 по 1924 гг. Санкт-Петербург назывался Петроградом. В это роковое для России десятилетие вошли поражение в войне с Германией, свержение самодержавия, большевистский переворот 25 октября 1917 г., трагическая для любого народа гражданская война. И, наконец, в марте 1918 г. город утратил статус столицы.
   На берегах Невы стоял опустевший, заброшенный, одичавший Петроград, будто бы полностью исчерпавший свою короткую жизнь в новой ипостаси.
   Метель, ветер и снег – любимая поэтическая стихия революционного творчества петербуржца Александра Блока. В снежном вихре на Петербургской стороне поэту привидится Христос в белом венчике из роз и за ним идущие державным шагом двенадцать красногвардейцев. Это был тот Христос, которого мысленно призывали в XIX в. Александр Иванов и Николай Гоголь. Поэма «Двенадцать» была закончена Блоком в январе 1918 г. И уже тогда многим было ясно, что двенадцать красногвардейцев не пойдут вослед, а скорее станут конвоировать Христа, который померещился поэту в туманном и роковом Петрограде.
   Ураган, пронесшийся с громадной разрушительной силой над всеми городами и весями бывшей империи в годы революции и гражданской войны, прошел не без ущерба для исторических и художественных памятников столицы. В то же время Александр Бенуа отметил инстинкт пиетета, присущий русскому народу, который и уберег в дни стихийного бушевания художественные сокровища от разгрома и разграбления.
   В статье «Дворцы-музеи» 1923 года А.Н. Бенуа писал:
   «В дни революционных ураганов по Петербургу ходили (а за границей и до сих пор ходят) слухи, будто все дворцы в самой столице и пригородах спалены огнем и опустошены войсками, не сдерживаемыми дисциплиной. Велика же была и радость, когда эти слухи, выдававшиеся за вполне достоверные, оказались небылицей, и мы снова смогли посетить Царское, Павловск, Ораниенбаум и Петергоф и любоваться всеми их красотами, как ни в чем не бывало сознавая, что лучшие и интереснейшие стороны исчезнувшего остались запечатленными и для нас, и для будущих поколений».
   Были и другие суждения. Сразу после Февральской революции писатель Александр Амфитеатров, основатель «Русской воли», в печати и на митингах выдвигал требования убрать бронзовые статуи царей, раз идет борьба с царизмом и его идеологией. К идолам самодержавия Амфитеатров причислял прежде всего Медный всадник и памятник Николаю I на Исаакиевской площади.
   Защищая художественно-историческую ценность дворцов и памятников имперской России, А.Н. Бенуа призывал не обижать себя и не обкрадывать, не губить красоту, доставшуюся в наследство, наоборот, беречь ее и пользоваться ею. В июле 1917 г. в статье «О памятниках» А.Н. Бенуа доказывал вполне, казалось бы, очевидное:
   «Красоты, созданные при монархии, только кажутся рожденными произволом, на самом же деле в них проявились достижения очень сложной, многовековой культуры; они – результат бесконечной цепи традиций, бесконечного “атавизма идеалов”, и именно идеалов, а не просто угодничества. Будем копить искусство, а не тратить. Этот вид бережливости приличествует демократии».
   В 1924 г. город обрел другое имя, и уже как Ленинград вошел в эпоху «социалистического» общества с его идеологией и моралью, постепенно превращаясь в державный город с областной судьбой.
   Июнь 1941 г. Ленинград встретил солнечным, шумным, изумительным. Уже в ночь на 23 июня прозвучала первая сирена: вражеский бомбардировщик № 1 летел по направлению к Ленинграду, был атакован зенитной батареей и сбит. С 19 июля были введены карточки на продукты и промтовары.
   Вскоре поэтесса Ольга Берггольц оказалась в группе самозащиты своего дома на улице Рубинштейна и вспоминала об этом в книге «Дневные звезды»:
   «Уже сгорели Бадаевские склады – продовольственные запасы Ленинграда, и когда они горели, маслянистая плотная туча встала до середины неба и закрыла вечернее солнце, и на город лег тревожный, чуть красноватый сумрак, как во время полного солнечного затмения – первый вестник голодного мора, уже вступившего в наш осажденный город.
   Мы были взволнованы странной листовкой, которую разбросал во время последней бомбежки немец, уже после пожара Бадаевских; она состояла из одной только фразы: “Ждите серебряной ночи”, и, конечно, внизу подлая виньетка и буквы “шт. в з.” – что означало “штык в землю”».
   В начале сентябре 1941 г. немцы пыточным поясом блокировали город с суши полностью, и не перерезанной осталась лишь узкая полоска через Ладогу. Большего фашисты достичь не смогли, остановились. Поняли: легче – голодом уморить, запереть и уморить голодной смертью, с воздуха растолочь, превратить в пылающий костер, в груду развалин эту Северную Пальмиру, в пепел, в сажу, в город-труп. В допетровское болото.
   Немецкий военно-морской штаб издал секретную директиву «О будущности города Петербурга»:
   «Фюрер решил стереть город Петербург с лица земли. После поражения Советской России нет никакого интереса для дальнейшего существования этого большого населенного пункта. Предположено тесно блокировать город и путем обстрела из артиллерии всех калибров и беспрерывной бомбежки с воздуха сравнять его с землей».
   С газетных страниц врезаются в память стихи Анны Ахматовой: «Вражье знамя / Растает, как дым. / Правда за нами, / И мы победим!».
   Ленинград олицетворяет великий искупительный подвиг народа перед судом истории – подвиг в годы Великой Отечественной войны 1941–45 гг. 900 дней и ночей в пыточном кольце врага, потеряв миллион жителей, погибших от голода и холода, бомбежек и артобстрелов, город выстоял, не сдался и вновь потряс мир исполинским духом и мужеством. После блокады Ленинград пережил трудную эпопею восстановления и возрождения исторических памятников.
   Время не смоет облик ленинградцев, юношеский, самоотверженный. Они остались в книгах, в памяти друзей, внуков и правнуков, на музейных стендах. Память о них – правда Истории.
   6 сентября 1991 г., после общегородского референдума, Санкт-Петербургу было возвращено его исконное, настоящее имя. Пройдя свой крестный путь, город заслужил право на воскресение.
   Глядя на красоту, застывшую в камне, на спокойное и неостановимое движение широкой Невы, нельзя не уверовать в великое будущее Санкт-Петербурга, пожелав при расставании вслед за Пушкиным: «Красуйся, град Петров, и стой / Неколебимо, как Россия».

Вклад физиков и химиков ленинградских научных школ в решение проблем советского атомного проекта

   Судариков Андрей Михайлович
   доктор исторических наук, доцент, профессор Ленинградский государственный университет имени А. С. Пушкина

   В ходе Великой Отечественной войны в середине 1942 г. на одно из первых мест отечественной оборонной науки выдвинулась задача создания ядерного оружия и средств его доставки. Предпосылки для решения этой задачи были созданы в довоенные годы, когда физика атомного ядра и космических лучей стала одним из перспективных направлений развития науки. [4 - Архив РАН. Ф.2. On. 1а (38). Д. 127. Л. 9–17.]
   В СССР фундаментальные исследования в физике атомного ядра по некоторым параметрам опережали достижения мировой науки. В 1928 г. яркий представитель ленинградской научной школы, выпускник и сотрудник Ленинградского университета Г.А. Гамов предложил теорию а-распада. В 1932 г. Д.Д. Иваненко разработал новую протонно-нейтронную модель ядра, в 1934 г. И.Е. Тамм – идею обмена ядерных сил. Нельзя также не упомянуть об открытие таких новых явлений, как испускание электронно-позитронных пар возбужденными атомами (ленинградцы А.И. Алиханов, М.И. Козодаев), свечение чистых жидкостей под влиянием заряженных частиц (П. А. Черенков под руководством С.И. Вавилова), изомерия радиоактивных ядер (ленинградцы И.В. и Б.В. Курчатовы, Л.И. Русинов). Все они, безусловно, подтверждали высокий уровень российской физики. [5 - ГА РФ. Ф. 5446. On. 23. Д. 1636. Л. 4–6, 17–19.]
   В 1936 г. Яков Иванович Френкель предложил теорию деления атомного ядра, исходя из капельной модели ядра. В 1939 г. он сформулировал основы теории деления тяжелых ядер, предсказав спонтанное деление. Важно отметить, что Френкель, как и Г.А. Гамов, был тесно связан с ленинградской научной школой: он окончил Петроградский университет (1916), работал в Ленинградском физико-техническом и Ленинградском политехническом институтах.
   Я.Б. Зельдович и Ю.Б. Харитон первыми развили теорию и дали расчет цепной реакции деления урана-235. В 1940 г. Г.Н. Флеров и К.А. Петржак под руководством И.В. Курчатова открыли спонтанное деление ядер урана. Эти и ряд других открытий и исследований выдвинули советскую физику на передовые рубежи мировой науки. [6 - Архив РАН. Ф. 471. On.1 (38–39). Д. 61. Л. 10–19.]
   Главный конструктор атомной бомбы СССР академик Ю.Б. Харитон писал: «Задолго до получения какой-либо информации от разведчиков сотрудниками института Химфизики Я.Б. Зельдовичем и автором этой статьи в 1939 ив 1940 г., был проведен ряд расчетов по разветвленной цепной реакции деления урана в реакторе как регулируемой и управляемой системе. В качестве замедлителя нейтронов авторами предлагалось использовать тяжелую воду и углерод. В те же предвоенные годы Г. Флеровым и Л. Русиновым экспериментально были получены важные результаты по определению ключевого параметра цепной реакции – числа вторичных нейтронов, возникающих при делении ядер урана нейтронами. В ряде фундаментальных достижений этого периода было и открытие Г. Флеровым и К. Петржаком самопроизвольного, без облучения нейтронами деления ядер урана.
   Перечисленные результаты, как и другие важные работы советских физиков, были сразу опубликованы в научных журналах и явились основой для решения атомной проблемы в СССР.
   Кроме того, Я.Б. Зельдовичем и мной были выявлены условия возникновения ядерного взрыва, получены оценки огромной разрушительной мощи. Сообщение на эту тему было сделано нами летом 1939 г. на семинаре в Ленинградском физико-техническом институте. Позднее, в 1941 г., нами с участием И. Гуревича была уточнена критическая масса урана-235 и получено ее правдоподобное, но из-за приближенного знания ядерных констант, конечно, неточное значение. Однако эта часть наших работ не была тогда опубликована из-за введенных к тому времени требований секретности». [7 - Харитон Ю. Ядерное оружие СССР: пришло из Америки или создано самостоятельно? / Ю. Харитон // Известия. – № 236. – С. 8.] Я.Б. Зельдович и Ю.Б. Харитон опровергли бытовавший в то время миф о возможности взрыва в природном уране-238. [8 - Архив Российского научного центра «Курчатовский институт» (далее – Архив РНЦКИ). Ф. 2. On. 1. Д.127. Л. 14–37.]
   Директор Института химической физики АН СССР академик Н.Н. Семенов в числе первых обратил внимание на возможность создания «урановой взрывчатки». Его письмо в правительство до сих пор не найдено, но, по словам Ю.Б. Харитона, Н.Н. Семенов неизменно продвигал решение этой проблемы, как в научном, так и в организационном аспектах и «предопределил наш успех в решении урановой проблемы». [9 - Харитон Ю.Б. Начало / Ю.Б. Харитон // Воспоминания о Н.Н. Семенове. – М.: Наука, 1993. С. 40.]
   Значение «урановой проблемы» и радиоактивности для будущего человечества одним из первых осознал и академик В.И. Вернадский. В письме своему ученику Б.Л. Личкову, Владимир Иванович отметил «большой сдвиг в области радиоактивности», который «очень мало отразился в нашей литературе, хотя в первый раз мы, кажется, не отстали. Во всяком случае, эти новые явления – разлом атомов урана – одновременно открыты и в Радиевом институте». [10 - Архив РАН Ф. 2. On. 1 а (40). Д. 216. Л. 9-10.] В июне 1940 г. В.И. Вернадский получил письмо от сына историка Г.В. Вернадского из Вашингтона с вырезкой статьи из «Нью-Йорк Таймс» от 5 мая 1940 г. «Громадный источник мощи, открытый наукой в энергии атома», где говорилось об исследованиях и практическом использовании атомной энергии урана. В ответном письме от 5 июня 1940 г. Владимир Иванович писал: «Спасибо за присылку выдержки из «New-York Times». Это было первое известие об этом открытии, которое дошло до меня и до Москвы вообще. Я немедленно двинул дело. 25. VI образована в Академии «тройка» под моим председательством (Ферсман и Хлопин)». [11 - Трифонов Д.Н. К истории Комиссии по проблеме урана / Д.Н. Трифонов // Вопросы истории естествознания и техники. – 1996. – № 2. С. 93.]
   Крупнейшие русские ученые академики В.И. Вернадский и В.Г. Хлопин оценили открытия в области физики ядра как решающий шаг к началу освоения атомной энергии. В 1940 г. они обратились к академику-секретарю Отделения геолого-географических наук АН СССР П.И. Степанову со специальной запиской, в которой, в частности, говорилось: «Открытие в 1939 г. явления деления урана под действием нейтронов, сопровождающееся выделением огромных количеств энергии…, впервые вплотную поставило вопрос о возможности использования внутриатомной энергии для нужд человечества… Поэтому мы просили Отделение геолого-географических наук обсудить вопрос о состоянии поисков и разведки урановых месторождений, наметить план развертывания этих работ и войти в Правительство с проектом соответствующих мероприятий». [12 - Архив РАН. Ф. 535. On.1 (39–44). Д. 67. Л. 87.]
   16 июля 1940 г. на заседании Президиума Академии наук комиссии в составе В.И. Вернадского, С.И. Вольфковича, В.Г. Хлопина было поручено к 1 августа разработать план по использованию внутриатомной энергии урана, созданию методов разделения изотопов урана и управлению процессами радиоактивного распада, а также подготовить проект записки в Совет Народных комиссаров СССР. [13 - Архив РАН. Ф.2. On. 6 а. Д.24. Л. 35–36.] В.И. Вернадский ходил на прием к главе советского правительства В.М. Молотову с целью лично проинформировать его о государственной важности работ по урану и развертывании этих исследований в США. 30 июля 1940 г. Президиум АН СССР в соответствии с решением Правительства постановил: «В целях дальнейшего развития в АН работ по изучению урана и возможности использования его внутриатомной энергии образовать при Президиуме АН комиссию по проблеме урана и установить основные задачи комиссии». В комиссию вошли 14 видных ученых-радиологов, минералогов, физиков, химиков, геологов, энергетиков (среди которых восемь представителей научных школ Ленинграда): академики В.Г. Хлопин (председатель), В.И. Вернадский (заместитель председателя), А.Ф. Иоффе (заместитель председателя), члены комиссии С.И. Вавилов, А.П. Виноградов, П.Л. Капица, Г.М. Кржижановский, И.В. Курчатов, П.П. Лазарев, Л.И. Мандельштам, А.Е. Ферсман, А.Н. Фрумкин, Ю.Б. Харитон, Д.И. Щербаков. [14 - Там же. Л. 182–185.]
   Комиссия должна была «определить размеры ассигнований и количество материалов и металлов (урана и цветных металлов), необходимых для этих работ», организовать изучение урановых месторождений, для чего командировать осенью 1940 г. в Среднюю Азию бригаду АН СССР под руководством А.Е. Ферсмана. [15 - Там же. Л. 182–185.] Радиевому институту предлагалось закончить в текущем году «дооборудование действующего циклотрона»; ФИАНу – подготовить к 15 октября 1940 г. программное задание, проект по строительству нового мощного циклотрона в Москве. [16 - Там же. Ф. 530с. On. 1с. Д. 71. Л.87–90.]
   Однако при всех инициативных действиях молодых физиков и авторитетных академиков АН СССР до начала Великой Отечественной войны проблема урана в России не была выведена на государственный уровень. Отчасти это объяснялось тем, что многие крупные ученные считали создание атомного оружия делом отдаленного будущего (ближайших 15–20 лет). Тормозило развитие работ и практическое отсутствие в стране препаратов урана. Сырьевые ресурсы оставались невыясненными. До 1940 г. не было получено ни одной тонны отечественного урана, в то время как, например, только в Канаде производилось в год свыше 400 т урановых соединений. [17 - Архив РАН. Ф. 530с. On. 1с. Д. 71. Л. 18-43]
   За рубежом создание атомной бомбы считалось практически осуществимым проектом уже в начале 1939 г., после публикации результатов исследования Отто Гана и Фрица Штрассмана, описавших распад ядер урана-235 под действием нейтронного облучения. Возможность создания атомного оружия на основе урана-235 была очевидной. Для этого нужно было решить сложную техническую задачу разделения природного урана на изотопы 235 и 238, и накопления урана-235 в количествах, которые могли бы измеряться десятками килограммов. Немецкие ученые уже в апреле 1939 г. информировали свое правительство о потенциальной возможности создания атомной бомбы. [18 - Ирвинг Д. Вирусный флигель. / Д. Ирвинг. – М.: Атомиздат, 1969. – С. 57.] В США Альберт Эйнштейн по настойчивой просьбе коллег-физиков передал 2 августа 1939 г. письмо президенту Рузвельту, объяснявшее возможность создания атомного сверхоружия и предупреждавшее о том, что Германия, возможно, уже ведет работы в этом направлении. Фредерик Жолио-Кюри информировал правительство Франции о реальности атомного оружия в марте 1940 г. В различных газетах США до середины 1940 г. обсуждалась возможная решающая роль атомного оружия для исхода войны. С середины 1940 г. вся информация о работах с ураном была засекречена.
   Начало Великой Отечественной войны сложилось для нашей страны трагически, ученые переключились на решение непосредственных оборонных задач, и исследования в области атомного ядра приостановились. В конце 1941 г. к атомной проблеме возвратились вновь. С инициативой о возобновлении исследований выступил молодой ленинградский физик-ядерщик, выпускник Политехнического института Георгий Николаевич Флеров, который после вступления в ряды народного ополчения был направлен на курсы инженеров в Военно-воздушную академию. [19 - Архив Физико-технического института им. А. Ф. Иоффе Российской академии наук (далее – Архив ФТИ им. А.Ф. Иоффе). Ф.З. On. 1. Д. 131а. Л.2.]
   Знакомясь с университетскими библиотеками Казани и Воронежа, Г.Н. Флеров обнаружил, что в зарубежных изданиях атомная тематика повсюду засекречена. Никаких откликов на собственную публикацию 1940 г. о спонтанном делении урана Флеров не нашел. Это укрепило его убежденность в том, что прекращение исследований по физике ядра становится опасным для страны и способствует передаче инициативы Германии, Англии, США. В середине 1941 г. – мае 1942 г. Флеров пишет два письма председателю ГКО И.В. Сталину, а также уполномоченному ГКО по науке председателю ВКВШ при СНК СССР С.В. Кафтанову и И.В. Курчатову. В письмах молодой физик обосновывал и развивал идею возобновления ядерных исследований. По своему напору и содержанию письма беспрецедентны. Глубокая убежденность автора писем в своей правоте, одержимость и патриотический пафос обрамляли программу того, что необходимо сделать на государственном уровне.
   Ю.Н. Смирнов сопоставил факты из воспоминаний С.В. Кафтанова, его помощника по НТС ГКО профессора С.А. Балезина, Г.Н. Флерова, М.Г. Первухина и сделал вывод, что письма в высокие инстанции достигали цели. Флеров в июле 1942 г. был отозван с Юго-Западного фронта в Москву для беседы с профессором С. А. Балезиным, который просил «сформулировать предложение о том, с чего надо начинать». [20 - Смирнов Ю.Н. Г.Н. Флеров и становление советского атомного проекта / Ю.Н. Смирнов // Вопросы истории естествознания и техники. – 1996. – № 2. С. 110–111.] В связи с тяжелым положением на фронте летом 1942 г. в практическую стадию эта проблема не вступила, но постепенно предложения Флерова начали реализовываться.
   Инициатива Флерова была не единственным проявлением активности ученых в данном направлении. Руководители Академии наук неоднократно обращали внимание советского руководства на возможность создания противником оружия массового поражения, основанного на принципах использования ядерной энергии. Наибольшую активность проявили тогда академики П.Л. Капица и А.Ф. Иоффе. «Именно Капица на антифашистском митинге ученых осенью 1941 г. первым гениально предсказал, что в развернувшейся мировой войне атомная бомба даже небольшого размера, если она осуществима, с легкостью может уничтожить столичный город с несколькими миллионами населения». [21 - Судоплатов П.А. Разные дни тайной войны и дипломатии. 1941 год / П.А. Судоплатов. – М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2001. С. 307; Антифашистский митинг ученых // Вестник АН СССР. – 1941. – № 9-10. С. 9–10.]
   Исторической датой, с которой следует начинать отсчет осуществления советского атомного проекта, является 28 сентября 1942 г. В этот день ГКО отдал распоряжение № 2352 сс «Об организации работ по урану», в котором Академия наук СССР (академик А.Ф. Иоффе) обязывалась «возобновить работы по исследованию осуществимости использования атомной энергии путем расщепления ядра урана и представить Государственному Комитету Обороны к 1 апреля 1943 г. доклад о возможности создания урановой бомбы или уранового топлива». Для этой цели предполагалось «организовать при Академии наук специальную лабораторию атомного ядра», к 1 апреля 1943 г. произвести в лаборатории атомного ядра исследования осуществимости расщепления ядер урана-235. [22 - Архив президента Российской Федерации (Далее – АП РФ) Ф. 22. On. 1. Д. 95. Л. 99.]
   Спустя месяц, в разгар Сталинградской битвы, издается постановление ГКО № 2542 ОС от 27 ноября 1942 г. «О добыче урана», которое содержало ряд мер по организации разведки, исследования урановых месторождений, добычи и переработки урановых руд и получения концентратов и урановых солей. Таким образом, уже в 1942 г. наметились два основных направления советского атомного проекта: организация и проведение научно-исследовательских работ и организация добычи и переработки урановой руды. [23 - Там же. Д. 112. Л. 149–150.]
   Руководителем проекта по линии правительства и ГКО был назначен В.М. Молотов. Вячеслав Михайлович вспоминал о выдвижении Курчатова в 1971 г.: «У нас по этой теме работы велись с 1943 года, мне было поручено за них отвечать, найти такого человека, который бы мог осуществить создание атомной бомбы. Чекисты дали мне список надежных физиков, на которых можно положиться, и я выбирал. Вызвал Капицу к себе, академика. Он сказал, что мы к этому не готовы и атомная бомба – оружие не этой войны, дело будущего. Спрашивали Иоффе – он тоже как-то неясно к этому отнесся. Короче, был у меня самый молодой и никому еще неизвестный Курчатов. Ему не давали ходу. Я его вызвал, поговорили, он произвел на меня хорошее впечатление. Но он сказал, что у него еще много неясностей. Тогда я решил ему дать материалы нашей разведки – разведчики сделали очень важное дело. Курчатов несколько дней сидел в Кремле, у меня, над этими материалами». [24 - Чуев Ф.И. Молотов: Полудержавный властелин./ Ф.И. Чуев. – М.: ОЛМА-ПРЕСС, 1999. С. 108.]
   11 февраля 1943 г. ГКО принял распоряжение № 2872 сс «О дополнительных мероприятиях в организации работ по урану», в котором научным руководителем урановой проблемы был назначен И.В. Курчатов. [25 - АП РФ Ф. 22. On. 1. Д. 134. Л. 90–91.] Заключение Курчатова по тем документам, которые он читал в Кремле в кабинете В.М. Молотова, датировано 7 марта 1943 г. Оценивая материалы разведки, И.В. Курчатов написал, что «вся совокупность сведений материала указывает на техническую возможность решения всей проблемы урана в значительно более короткий срок, чем это думают наши ученые, незнакомые с ходом работ по этой проблеме за границей». [26 - Очерки истории российской внешней разведки: В 6 т. Т. 4. 1941–1945 годы. – М.: Международные отношения, 1999. С. 676.]
   12 апреля 1943 г. в Москве для исследований в области ядерной проблемы была организована Теплотехническая лаборатория № 2 АН СССР во главе с И.В. Курчатовым, которая на самом деле была секретным институтом. (Курчатов был назначен не заведующим, не директором, а именно начальником этой лаборатории, чтобы подчеркнуть особые оборонные цели этого нового академического центра).
   Штат работников поначалу формировался преимущественно из кадров Ленинградского физико-технического института. В Москву были возвращены А.И. Алиханов, А.П. Александров, Л.А. Арцимович, И.К. Кикоин, Б.В. Курчатов, Ю.Я. Померанчук, К.А. Петржак, Г.Н. Флеров. Постепенно в работу лаборатории включались и сотрудники Института химической физики (ИХФ). Он был реэвакуирован из Казани в Москву в 1944 году, и с лета этого года его ведущие ученые пополнили штат курчатовской лаборатории. В том числе были Н.Н. Семенов, Я.Б. Зельдович, Ю.Б. Харитон. Характерно, что из шести основных направлений ее работы пять возглавили выпускники Политехнического института: Л.A. Арцимович, И.В. Курчатов, И.К. Кикоин, Г.Н. Флеров, Ю.Б. Харитон.
   29 сентября 1943 г. 40-летний И.В. Курчатов был избран сразу действительным членом АН СССР (под довольно ощутимым партийно-государственным давлением). [27 - Архив РАН. Ф. 2. On. 4а. Д. 40. Л. 37, 90–92, 126; Ф. 471. On. 1. Д. 18. Л. 51; Ф. 2. On. 1(43). Д. 94. Л. 84.]
   В области атомной проблемы развернулась крупномасштабная организационная и научно-техническая работа. Спустя 40 лет президент АН СССР академик А.П. Александров писал: «Пожалуй, именно 1943 г. явился решающим не только в войне, но и в атомной проблеме. Начались работы по всему фронту огромного плана, в них уже принимали участие крупнейшие руководители разных секторов промышленности – Б.Л. Ванников, М.Г. Первухин, В.А. Малышев, А.П. Завенягин, Е.П. Славский. Сам же Курчатов сформировал не только фронт работ по решению задачи создания атомной бомбы, но и по проектированию ускорителей для исследования по физике ядра, по разведочным работам в области атомной энергетики и первоначальным поискам в области термоядерных реакций». [28 - Александров А.П. Годы с Курчатовым. / А.П. Александров // Неделя. – 1983. —№ 5. С. 6.]
   В конце 1944 г. в Государственном институте редких металлов (Гиредмет) Наркомцветмета под руководством Н.П. Сажина и З.В. Ершовой были получены первые порции чистого металлического урана, а в конце 1945 г. принято решение об организации его заводского производства. [29 - Там же. Ф. 3. On. 47. Д. 26. Л. 164–165.]
   Однако организация исследований в СССР в годы войны была несопоставима по размаху с работами в США. И.В. Курчатов из данных разведки знал о масштабах усилий американских ученых. 29 сентября 1944 г. он писал Л.П. Берии: «В письме М.Г. Первухина и моем на Ваше имя мы сообщили о состоянии работ по проблеме урана и их колоссальном развитии за границей… вокруг этой проблемы создана невиданная по масштабу в истории мировой науки концентрация научных и инженерно-технических сил, уже добившихся ценнейших результатов.
   У нас же, несмотря на большой сдвиг в развитии работ по урану в 1943–1944 году, положение дел осталось совершенно неудовлетворительным…
   Зная Вашу исключительно большую занятость, я все же… решил побеспокоить Вас и просить Вас дать указание о такой организации работ, которая соответствовала бы возможностям и значению нашего Великого государства в мировой культуре». [30 - Архив РНЦКИ. Ф. 2. On 1/с. Д. 31/2. Л. 1.]
   3 декабря 1944 г. последовало постановление ГКО № 7069 сс «О неотложных мерах по обеспечению развертывания работ, проводимых лабораторией № 2 Академии наук СССР». [31 - Российский государственный архив социально-политической истории (Далее – РГАСПИ). Ф. 644. On. 2. Д. 422. Л. 23–37.] Руководителям наркоматов и главков предписывалось «лично принять меры, обеспечивающие поставку НКВД СССР, на который было возложено строительство лаборатории № 2 Академии наук СССР, оборудования, приборов, инструментов, материалов и товаров, о выполнении поставок докладывать ГОКО (т. Берия) два раза в месяц». В планах материально-технического снабжения Госплана лаборатория № 2 выделялась отдельной строкой. На в строящиеся объекты лаборатории направлялся спецконтингент (заключенные). В пункте 10 постановления говорилось: «Возложить на Берия Л.П. наблюдение за развитием работ по урану». [32 - Там же. Л. 2 7.]
   Однако главной проблемой, сдерживающей развитие работ, оставалось отсутствие необходимого количества металлического урана. Источником урана и радия было Тюя-Муюнское месторождение в Фергане. Разработка Табашарского рудника в Таджикистане началась в 1943 г. и он давал всего 4 тонны урана в год. А промышленный реактор требовал около 150 тонн урана. С целью решения проблемы добычи урана 8 декабря 1944 г. ГКО принимает постановление № 7102 сс/ов «О мероприятиях по обеспечению развития добычи и переработки урановых руд», которое устанавливало добычу урана «как важнейшую государственную задачу». Разведка, добыча и переработка урановых руд, разработка технологии металлического урана передавались из ведения наркомцветмета в ведение НКВД. В составе Главного управления лагерей горно-металлургических предприятий НКВД СССР было организовано Управление по урану («Спецуправление НКВД СССР»). В системе НКВД создан и научно-исследовательский институт по урану, получивший первоначальное название «Институт специальных металлов НКВД», который должен был изучать сырьевые ресурсы и разрабатывать методы добычи и переработки урановых руд на уран и его соединения. [33 - РГАСПИ. Ф. 644. On. 2. Д. 423. Л. 169–175.]
   В мае 1945 г. Постановлением ГКО был создан объединенный Комбинат № 6 недалеко от г. Ленинабада по добыче и переработке урановых руд для всего региона Средней Азии. [34 - Там же. Д. 494. Л. 75–86.] К августу 1945 г. в распоряжении его директора полковника НКВД Чикова было уже 2295 заключенных, а к концу 1945 г. Комбинат № 6 переработал около 10 тыс. тонн урановой руды и получил 7 тонн уранового концентрата. В конце 1947 г. комбинат № 6 состоял из 7 урановых обогатительных фабрик, получавших руду из 18 рудников. Было получено 66 тонн уранового концентрата, что составило около 25 тонн металлического урана. В 1948 г. производство урана было увеличено вдвое. Однако и это не обеспечило потребностей промышленного реактора в Челябинске-40 (около г. Кыштым). Большая часть урановой загрузки этого реактора 1948 г. была получена из трофейного германского урана и добытого на рудниках Восточной Германии и Чехословакии. В 1950 г. на Ленинабадском комбинате работало 18 тыс. рабочих (из них 7210 заключенных) и он перерабатывал 600 тыс. тонн урановой руды. Тем не менее, до 1953 г. почти половина урана, загружавшегося в новое поколение реакторов, выплавлялась из концентратов, добытых в Яхимовских урановых рудниках (ЧСР) и на предприятии «Висмут» (ГДР). [35 - Медведев Ж.А. Неизвестный Сталин. / Ж.А. Медведев, Р.А. Медведев. – М.: Права человека, 2001. С.209.]
   Разворачивание научных работ по атомному проекту потребовало широкой подготовки специалистов, соответственно, 21 февраля 1945 г. в постановлении ГКО № 7572 сс/ов «О подготовке специалистов по физике атомного ядра», состоящем из 16 пунктов, намечалась программа подготовки кадров для учреждений, работавших по специальным заданиям ГКО в области атомного ядра. [36 - РГАСПИ. Ф. 644. On. 2. Д. 453. Л. 228–235.] Плановые задания на подготовку специалистов в первую очередь получили Ленинградский физико-технический институт и Радиевый институт. В Ленинградском государственном университете, Ленинградском политехническом институте ввели обучение студентов, отобранных среди отличников, переведенных из других вузов, по специальностям «физика атомного ядра», «химия радиоактивных и редких элементов», «компрессорные машины» и др. Преподаватели, научные сотрудники, инженеры, лаборанты, студенты и аспиранты кафедр физики атомного ядра освобождались от призыва в армию. В месячный срок ЦСУ провело регистрацию и учет специалистов-физиков во всех отраслях хозяйства, после чего И.В. Курчатов отобрал нужных для работы специалистов. [37 - АП РФ. Ф. 93. Д. 72(46). Л. 2–8.]
   В результате проведения Соединенными Штатами успешных боевых испытаний атомной бомбы, когда японские города Хиросима и Нагасаки были подвергнуты бомбардировке урановой и плутониевой бомбами, необходимость интенсификации работ в СССР по атомному проекту стала совершенно очевидной. После совещаний в Кунцево, с руководителями урановой программы, И.В. Сталин подписывает важнейшее постановление, имевшее стратегический характер. Постановлением ГКО № 9897 сс/оп (совершенно секретно, особая папка) «О Специальном комитете при ГКО» был создан орган, на который возлагалось «руководство всеми работами по использованию внутриатомной энергии урана: развитие научно-исследовательских работ в этой отрасли; широкое развертывание базы СССР по добыче урана, месторождений за пределами СССР (в Болгарии, Чехословакии и др. отраслях)». Спецкомитет обязывался «организовать промышленность по переработке урана, производству специального оборудования и материалов, связанных с внутриатомной энергией, а также строительство атомно-энергетических установок и разработку, и производство атомной бомбы». [38 - РГАСПИ. Ф. 644. On. 2. Д. 593. Л. 80–81.]
   Спецкомитет № 1 при ГКО возглавил Л.П. Берия, заместителем его был назначен нарком боеприпасов Б.Л. Ванников. В состав Спецкомитета вошли государственные и партийные деятели и ученые: Н.А. Вознесенский, А.П. Завенягин, П.Л. Капица, И.В. Курчатов, В.А. Махнев, М.Г. Первухин. При Спецкомитете был создан Технический совет для «предварительного рассмотрения научных и технологических вопросов… планов научно-исследовательских работ и отчетов по ним, а также технических проектов сооружений, конструкций и установок по использованию внутриатомной энергии урана». В Технический совет под председательством Б.Л. Ванникова вошли академики А.И. Алиханов, А.Ф. Иоффе, П.Л. Капица, В.Г. Хлопин, члены-корреспонденты АН СССР И.Н. Вознесенский, И.К. Кикоин, профессор Ю.Б. Харитон, которые представляли научные школы Ленинграда. [39 - РГАСПИ. Ф. 644. On. 2. Д. 533. Л. 80–82.]
   Для непосредственного руководства научно-техническими и проектно-конструкторскими организациями и промышленными предприятиями по использованию атомных бомб при Совете народных комиссаров было организовано Первое Главное Управление при СНК СССР (ПГУ), подчиненное Спецкомитету. Начальником ПГУ был назначен заместитель председателя Спецкомитета Б.Л. Ванников (в 1953 г. ПГУ было преобразовано в Министерство среднего машиностроения). При ПГУ был создан и свой научно-технический совет под председательством Б.Л. Ванникова, заместителем которого стал И.В. Курчатов.
   В распоряжение ПГУ были переданы научные, проектные, конструкторские, строительные и промышленные предприятия из других ведомств, включая лабораторию № 2 АН СССР. Под контроль Спецкомитета переходил научно-технический отдел разведки, причем Л.П. Берия пунктом 13 постановления ГКО № 9887 был обязан принять меры по организации закордонной разведки атомных секретов. [40 - РГАСПК Ф. 644. On. 2. Д. 533.. Л. 84.]
   Отставание от США в научно-практических разработках заставило пойти на рискованный шаг. Было принято решение совершенствовать технологию в условиях действующих предприятий. Фактически ядерное оружие было создано на экспериментальном промышленном уровне.
   Ключевую роль в советском атомном проекте сыграли представители ленинградских научных школ физиков и химиков. Причем именно высокий уровень собственных отечественных исследований в ядерной физике, физике горения и взрыва, а так же в радиационной химии обеспечил создание атомного оружия в предельно сжатые сроки. Ускоренному осуществлению атомного проекта, несомненно, способствовали сведения, полученные по линии научно-технической разведки, захваченные в Германии запасы урана и немецкие специалисты.
   Особое место среди научных центров России принадлежало Ленинграду, ученые которого внесли в укрепление безопасности страны неоценимый вклад. Успешная работа над атомным проектом была бы невозможна без деятельности Физико-технического института, без Государственного радиевого института, без многих ученых-физиков петербургской (ленинградской) школы.
   Огромной заслугой ленинградских вузов явилась подготовка кадров для исследовательской работы в ВПК, а также решение ряда научных проблем в области ядерной физики и радиационной химии. Решающий вклад внесен учеными Политехнического и Технологического институтов, Ленинградского государственного университета. Не будет преувеличением сказать, что после снятия блокады Ленинград продолжал играть, присущую ему с первых лет истории, роль крупнейшего центра военно-научного поиска, обеспечивавшего обороноспособность и стратегическую безопасность страны.
   Документы подтверждают, что в научных коллективах под руководством выдающихся ученых ленинградских научных школ, несмотря на режим секретности, возник своеобразный стиль научной работы. Ученые ВПК, как правило, трудились с огромным энтузиазмом, не считаясь с затратами времени и здоровья. Для «ленинградского стиля» научной работы характерно стремление сделать больше, чем непосредственно требуется, работать на перспективу. Научные руководите ли-ленинградцы старались внести в исследования дух коллективного творчества, взаимного уважения и равноправия, насколько это было возможно в непростых условиях работы на режимных предприятиях.

«С энтузиазмом будем работать на оборону Отечества» (ученые вузов Ленинграда – фронту в годы Великой Отечественной войны)

   Кольцов Игорь Анатольевич
   доктор исторических наук, профессор, почётный работник высшего профессионального образования РФ, заведующий кафедрой отечественной истории, Санкт-Петербургский институт внешнеэкономических связей, экономики и права

   В первые же дни войны, как и десятки тысяч ленинградцев, труженики высшей школы вступили в ряды Красной Армии, народного ополчения, а оставшиеся в стенах вузов ученые направили все свои знания, научную деятельность на решение первоочередных задач оборонного характера. 2 июля 1941 г. старейший ученый города на Неве академик М. А. Павлов в статье «С энтузиазмом будем работать на оборону Отечества» опубликованной в «Ленинградской правде» писал: «Все мы горим желанием стать в ряды активных работников военной промышленности, полностью до конца отдать свои знания и опыт для того, чтобы фашистская язва была уничтожена» [41 - Ленинградская правда. 1941. 2 июля.].
   В июле 1941 г. при Городском комитете партии была создана Комиссия по реализации оборонных предложений, в состав которой вошли видные ученые города А. Ф. Иоффе, Б. Г. Галеркин, М. А. Шателен, Я. Б. Зельдович, А. А. Петров и другие. Возглавлял Комиссию академик Н. Н. Семенов. Только в первые месяцы войны она одобрила 847 оборонных изобретений. Активное участие ученые принимали и в работе специальной технической комиссии, созданной в июне 1941 г. Она оказывала большую помощь заводам и фабрикам города в организации выпуска оборонной продукции, в совершенствовании техники производства.
   Научные исследования ученые вузов Ленинграда не прекращали в годы войны ни на один день, даже в неимоверно тяжелых условиях блокады. Но если их тематика в 1941–1942 гг. носила преимущественно оборонный характер, то с 1943 г. в ней появляется новое направление, целью которого является оказание помощи в восстановлении городского хозяйства. Однако, на протяжении всей войны важнейшим требованием, предъявляемым к научно-исследовательской работе, проводимой в высшей школе, являлась ее согласованность с деятельностью учреждений АН СССР и отраслевых научно-исследовательских институтов.
   Тематика научных исследований ученых Ленинграда, в том числе и вузовских в короткие сроки перестроилась на военный лад. Прежде всего, это относится к деятельности научного коллектива крупнейшего вуза страны – Ленинградского университета.
   В составленный в первые недели войны план научных исследований ЛГУ было включено 204 темы оборонного характера. Возглавляемые профессорами вуза С. Э. Фришем, И. И. Шаравским и Д. И. Дейнека плодотворно на нужды фронта и тыла стали работать лаборатории университета. Академик А. А. Ухтомский, начиная с июля 1941 г. со своими сотрудниками разрабатывал в Физиологическом научно-исследовательском институте университета проблему травматического шока, имевшую большое значение для спасения жизни раненых. Профессор университета академик В. А. Фок и его сотрудники занимались составлением таблиц стрельбы и проводили много других работ оборонного характера. Ученых не раз благодарили артиллеристы [42 - Материалы к биобиблиографии ученых СССР. В. А. Фок. М., 1956. С. 7.]. На химическом факультете под руководством академика А. А. Байкова работала специальная комиссия, помогавшая заводам в производстве оружия и боеприпасов. 1 октября 1941 г. университет организовал мастерскую, в которой над изготовлением требовавшихся фронту материалов трудилось около 100 профессоров, преподавателей и студентов. Ученые географического факультета вели исследования в области картографии и метеорологии, на геолого-почвенном факультете разрабатывались способы укрепления грунтовых оснований и другие темы, имевшие оборонное значение. Много сил и энергии ученые исторического факультета отдавали пропагандистской и лекционной работе, а брошюры профессора В. В. Мавродина «Ледовое побоище», Б. М. Кочакова, Ш. М. Левина, А. В. Предтеченского «Великое народное ополчение», вышедшие в августе 1941 г. массовым тиражом звали защитников Отечества не только на борьбу с врагом, но и внушали им уверенность в неизбежности разгрома фашизма.
   21 ноября 1941 г. на состоявшемся заседании Ученого совета ЛГУ была принята резолюция, в которой подчеркивалась необходимость самого тесного сочетания учебно-производственной и оборонной работы, максимального использования знаний, сил и опыта всего коллектива для подготовки необходимых стране специалистов и для решения актуальных оборонных задач.
   Показателем героического труда ученых ЛГУ было и то, что в тяжелейших условиях блокады не прекращались защиты докторских и кандидатских диссертаций. Только в период с 30 октября по 26 декабря 1941 г. было защищено 4 докторские и 12 кандидатских диссертаций. Приведем только один конкретный пример. В феврале 1942 г. ученый-фронтовик Я. X. Иоселев защитил кандидатскую диссертацию по теме: «Гидрометеорологическое обеспечение наземных войск Ленинградского фронта в период октября-декабря 1941 г.». Практические рекомендации диссертанта нашли широкое применение в ходе планирования дальнейших боевых действий [43 - Ленинградский университет. 1819–1944. / Под редакцией В. В. Мавродина. М., 1945. С. 162.].
   После прорыва блокады научная работа в ЛГУ значительно активизировалась. В ней появилось новое направление: оказание помощи в восстановлении народного хозяйства. В качестве примера приведем следующий: научный коллектив географического факультета по заданию Леноблпроекта составил Атлас-справочник строительных материалов Ленинградской области, а сотрудники геолого-почвенного факультета приняли участие в изыскании месторождений строительных материалов, необходимых для восстановительных работ в освобожденных районах.
   В связи с расширением деятельности Ленинградской группы в 1943 г. при уполномоченном ЛГУ было учреждено научное совещание рассматривающее вопросы научно-исследовательской и учебной работы. О значительном росте научно-исследовательской работы после возвращения эвакуированных подразделений в Ленинград красноречиво следующий факт: только в первом полугодии 1945 г. на 130 кафедрах было выполнено 696 тем. Все они имели важное народнохозяйственное значение. Как отмечалось, на состоявшемся в 1945 г. смотре работы вузов Ленинграда, Университет, занимая ведущее положение среди высших учебных заведений города, ведет чрезвычайно обширные и важные исследования.
   Главным событием в жизни ЛГУ в 1944/45 учебном году стала юбилейная научная сессия, проходившая с 20 ноября по 8 декабря 1944 года. Это был своего рода коллективный отчет ученых и свидетельство возрождения Ленинграда как крупного научного центра. Всего на пленарных и секционных заседаниях было заслушано 216 докладов и сообщений, многие из которых представляли большой научный интерес и вносили вклад в развитие науки. Работа сессии получила положительную оценку научной общественности страны: отмечалась ее плодотворность, высокий уровень научных направлений, которые начали разрабатываться в условиях блокады.
   В 1945 г. состоялось присуждение премий ЛГУ за выдающиеся научные труды. Первыми лауреатами университетских премий стали профессор Ю. В. Линник (за работу «О наименьшем простом числе и арифметической прогрессии») и профессор С. В. Калесник – автор фундаментального труда «Основы землеведения».
   В первые же недели войны в лабораториях Политехнического института под руководством члена-корреспондента Академии наук СССР М. А. Шателена было организовано производство селеновых выпрямителей для военных целей. Заметим, что сразу же после начала войны в вузе был образован Комитет по оборонным работам. Продолжая научно-исследовательские работы оборонного характера, Политехнический институт в середине 1942 г. наладил производство электролитического кислорода, применявшегося в госпиталях для лечения больных и раненых, а несколько позже приступили к изготовлению сплава калий-натрий и металлического кальция нужного для военных целей.
   Сразу после окончания войны в 1945 г. были изданы «Труды ЛПИ им. М. И. Калинина, № 1 1942 г., которые насчитывают 231 страницу текста. В редакционной статье говориться, что «Настоящий сборник составлен из работ, выполненных в условиях блокады в дни героической обороны Ленинграда» [44 - Труды Ленинградского политехнического института им. М. И. Калинина, № 1. Л., 1945. С. 4.]. Всего в книгу вошло 16 исследований, подготовленных учеными вуза. Среди авторов профессора вуза Ю. В. Баймаков, М. Д. Каменский, В. П. Ильинский, Г. Н. Никольский и др. Знакомство со статьями, вошедшими в том «Трудов» Политехнического института свидетельствуют, как о большом объеме научной работы, проводившейся учеными вуза в период блокады, так и в практической направленности и значимости выполненных исследований. В 1944 г. вышел труд заведующего кафедрой электрометаллургии цветных металлов ЛПИ профессора Ю. В. Баймакова «Электролиз в металлургии», написанный в блокадном Ленинграде, который был сразу же утвержден в качестве учебного пособия для втузов. Уверенный в скорой победе ученый думал уже о мирном строительстве, о восстановлении народного хозяйства. В предисловии к книге (оно написано в декабре 1943 г.) он писал: «Мирное строительство, а также восстановление хозяйства и промышленности нашей Родины по окончании войны поставят перед металлургами грандиозные задачи по производству легких, щелочно-земельных и других металлов. Для выполнения этих задач необходимо готовить кадры инженеров с широкими техническим и теоретическим кругозором, владеющих методом теоретического и технического анализа производства.» [45 - Баймаков Ю. В. Электролиз в металлургии. Т. 2.М., 1944. С. 3.] Примечательно, что в 1944 г. Ю. В. Баймаков защитил докторскую диссертацию на тему «Расход электроэнергии при получении легких металлов».
   Крупнейший специалист в области теоретической механики и баллистики профессор Военно-механического института Б.Н. Окунев в период блокады завершил многолетнюю работу над I томом капитального труда «Основы баллистики», который был издан в Ленинграде в 1943 г. В период блокады ученый подготовил исследование «Определение баллистических характеристик пороха и давления формирования», изданное в 1943 г. в Москве. Как писал на одной из страниц этой книги Б. Н. Окунев: «настоящий труд, написанный в Ленинграде зимой 1941/42 гг., автор посвящает Ленинграду и ленинградцам» [46 - Окунев Б. Н. Определение баллистических характеристик порога и давления форсирования. М.-Л., 1943. С. 3.]. Оба исследования предназначались по определению автора, для строевого и инженерно-технического начальствующего состава Красной Армии и Военно-Морского флота; для инженерно-технических и научных работников оборонной промышленности, для профессорско-преподавательского состава и сотрудников высших технических учебных заведений [47 - Окунев Б. Н. Изменение элементов траектории артиллерийского снаряда. М.-Л., С. 3.]. Завершенные зимой 1941/42 гг. и опубликованные в 1943 г. исследования Б. Н. Окунева свидетельствуют о том, что творческая деятельность ученого, подчиненная требованиям военного времени, была в высшей степени плодотворной.
   Важной проблемой блокированного города стало обеспечение питанием ленинградцев, поскольку от ее решения зависела жизнь многих сотен тысяч людей. И поэтому впервые же недели блокады творческая мысль ученых обратилась к решению задач, связанных со снабжением населения продовольствием. От довоенного времени в порту скопилось немало целлюлозы, которая была заготовлена для бумажных фабрик. Группа ученых и инженеров во главе с профессором Лесотехнической академии В. И. Шарковым поставила перед собой цель превратить целлюлозу в пищевой продукт. И благодаря исследованиям ученых в конце ноября 1941 г., целлюлоза уже стала добавляться как примесь к хлебу. В ноябре 1942 г. Президиум Верховного Совета СССР наградил В. И. Шаркова орденом Трудового Красного Знамени «за образцовое выполнение заданий правительства по снабжению продуктами питания Красной Армии и ВМФ».
   Осенью 1944 г. было опубликовано Сообщение Чрезвычайной Государственной Комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников «О разрушениях памятников искусства и архитектуры в городах Петродворец, Пушкин и Павловск». В нем отмечалось, что в состав специальной комиссии, задачей которой являлось определение ущерба и пути восстановления памятников искусства и архитектуры, были включены профессора вузов Ленинграда академик А. А. Байков, А. И. Гегелло, В. А. Мануйлов, Н. В. Доброклонский, М. В. Фармаковский, кандидат архитектуры В. И. Пилявский [48 - Комсомольская правда. 1944. 3 сентября.].
   Родина высоко оценила подвиг ученых высшей школы Ленинграда. В феврале 1944 г. Президиум Верховного Совета СССР принял указ о награждении Ленинградского университета «за выдающиеся заслуги в деле развития русской науки и культуры, за большие успехи в подготовке высококвалифицированных кадров для страны» орденом Ленина. Орденом Ленина были награждены профессора ЛГУ А. А. Вознесенский, Д. И. Дейнека, академики Б. Д. Греков, Е. В. Тарле. Всего правительственных наград были удостоены 42 человека [49 - Ленинградская правда. 1944. 22 февраля.].
   В ноябре 1945 г. другой крупнейший вуз города – Ленинградский инженерно-строительный институт «за выдающиеся успехи в области подготовки инженерных кадров для строительства» Указом Президиума Верховного Совета СССР был награжден орденом Трудового Красного Знамени. Одновременно 3 6 сотрудников института получили ордена и медали. Среди награжденных орденами Ленина были профессора В. Ф. Иванов, Г. В. Никитин, И. Г. Попов, В. Н. Соколовский [50 - Ленинградский ордена Трудового Красного Знамени Инженерно-строительный институт. 1832–1982. Л., 1982. С. 65.].
   Правительственными наградами за успешное выполнение ответственных оборонных заданий и личное мужество были отмечены ученые и других вузов города. Так, орденом Трудового Красного Знамени наградили профессора Лесотехнической академии В. И. Шаркова, профессора Химико-технологического института им. Ленсовета М. С. Максименко, профессора Горного института А. Н. Кузнецова, профессора Политехнического института В. М. Андреева; орденами «Знак почета» – доцентов Химико-технологического института В. С. Козлова и А. И. Феклистова. Общее число, только по одному лишь институту Инженеров железнодорожного транспорта, удостоенных в годы войны орденами и медалями Советского Союза составило 842 человека [51 - Ленинградский Институт инженеров железнодорожного транспорта. 1809–1959. М., 1960. С. 284.].
   Проведенные мероприятия позволили уже осенью 1943 г. начать учебные занятия в ряде вузов Ленинграда. Если в 1943/44 учебном году в Ленинграде функционировало 13 вузов, в 1944/45 учебном году – 31 вуз, то уже в 1945/46, первом послевоенном учебном году, их количество составило 50, то есть 85 % довоенного уровня, однако со значительно меньшим числом профессорско-преподавательского состава и студентов [52 - Центральный государственный архив Санкт-Петербурга. Ф. 4265. On. 1. Д. 5187. Л. 32, 35; Народное хозяйство Ленинграда: Стат. сб. М., 1957. С. 126; Очерки истории Ленинграда: в 5 томах. Т. 5. Л., 1967. С. 557.]. В 1950 г. число научных учреждений Ленинграда вместе с вузами достигло 187 (в 1940 г. их было 146), а количество научно-педагогических работников по сравнению с 1940 г. увеличилось вдвое. Эти данные позволяют утверждать, что к этому времени научный потенциал вузов был не только восстановлен, но по некоторым показателям превзошел довоенный. В последующие годы идет процесс его дальнейшего развития [53 - Ленинград и Ленинградская область в цифрах. Стат. сб. Л., 1961. С. 157.].
   Существенное значение в деле восстановления и развития научного потенциала вузов как в годы войны, так и в первый послевоенный период имело Постановление СНК СССР «О научно-исследовательской работе в высших учебных заведениях», принятое в феврале 1944 г. и проведенная реорганизация Комитета по делам высшей школы в Министерство высшего образования СССР. Принимаются решения, касающиеся работы отдельных высших учебных заведений. В марте 1946 г. вышло постановление «О мероприятиях по укреплению Ленинградского государственного университета». Оно имело большое значение не только для развертывания учебной работы, но и для восстановления научного потенциала крупнейшего вуза страны [54 - Центральный государственный архив Санкт-Петербурга. Ф. 7240. On. 14. Д. 1026. Л. 4; Вестник высшей школы. 1946. № 3–4. С. 1; № 5–6. С. 48.]. Так, благодаря принятым мерам, профессор ЛГУ академик В. А. Фок смог продолжить исследования по теории распространения радиоволн, к которым приступил еще в блокадном Ленинграде. В 1946 г. ученому за решение этих проблем была присуждена Государственная премия [55 - Вестник высшей школы. 1946. № 2. С. 11–12.]. Количество подобных примеров можно значительно увеличить.
   В 2010 г. вышла в свет коллективная монография «Поклонимся Великим тем годам: 65 лет Победы». [56 - Поклонимся Великим тем годам: 65 лет Победы / под ред. И. Ю. Лапиной, В. Ю. Жукова. СПб., СПбГАСУ, 2010.] В III разделе издания «Наука в годы войны» нашел отражение героический труд ученых Ленинграда, в том числе вузовских. В 10 главе «Высшая аттестационная комиссия в годы Великой Отечественной войны» (автор доктор исторических наук, профессор Е. П. Алексеев) отмечается: «Ни бомбы, ни снаряды не могли остановить процесс познания. Защита диссертаций не прекращалась во время войны во всех вузах, имевших право присуждать ученые степени кандидата и доктора наук. На ученом совете Ленинградского университета в 1941 г. было защищено 49 диссертаций, в том числе 7 докторских и 42 кандидатских. Некоторые из диссертаций имели практическое значение для Ленинградского фронта». [57 - Там же. С. 222–223.]

Организация академической науки в блокадном Ленинграде

   Леонов Валерий Павлович,
   доктор педагогических наук, профессор, директор Библиотеки Российской академии наук
   Баженова Наталья Михайловна
   кандидат филологических наук, заведующая отделом изданий Российской академии наук, Библиотека Российской академии наук

   Одной из суровых доминант XX в. стала Великая Отечественная война 1941–1945 гг., которая не только продолжает оказывать воздействие на общество, но и, пожалуй, усиливает его. Постепенный, но неотвратимый уход «поколения Победы» заставляет ученых все внимательнее относиться к событиям военного времени, искать новые пути изучения военного опыта. Повышенное внимание к событиям военного времени, как и к истории вообще, наблюдается и со стороны правительства, что обусловлено заботой о недопущении фальсификации истории. [58 - Указ Президента Российской Федерации Д. А. Медведева «О Комиссии при Президенте Российской Федерации по противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб интересам России» // Российская газета. 2009. № 89 (4913). 20 мая. Среда. С. 9.]
   БАН несколько последних лет активно разрабатывает военную тематику. 65-летию Победы она посвятила серию библиографических указателей академических изданий военного времени, материал которых актуализируется также в рамках фундаментальной академической программы «Научное наследие Российской академии наук». В 2008 г. БАН провела международные библиографические чтения, посвященные памяти одного из инициаторов и основных исполнителей уникальной библиографической деятельности военной поры – ученого секретаря БАН Константина Илларионовича Шафрановского (1901–1973).
   В одном ряду с этими работами БАН стоит исследовательский проект «Материалы Комиссии АН СССР по делам ленинградских учреждений как источник по истории организации науки в блокадном Ленинграде». В рамках проекта подготовлены к изданию ранее не публиковавшиеся материалы об организации академической науки в блокадном Ленинграде. Цель такого издания – введение в широкий научный оборот архивных документов, касающихся деятельности регионального отделения Президиума АН СССР и уточнения представления об организации науки в блокадном Ленинграде.
   Материалы, подготовленные к печати в ходе проекта (исследовательской работы в Санкт-Петербургском филиале Архива РАН), касаются важнейшей составляющей ленинградской академической науки – организационной деятельности регионального академического органа управления, действовавшего с конца августа 1941 г. по начало февраля 1942 г.
   Этот орган за время своей деятельности сменил несколько наименований и несколько составов.
   Первый состав (конец августа – первая половина октября 1941 г. [59 - Протоколы Комиссии Президиума АН СССР по ленинградским учреждениям: 25 августа 1941 г. – 29 декабря 1941 г. // ПФА РАН. Ф. 2. On. 18. № 1. Л. 1-25.]) – академик-секретарь Отделения биологических наук Л.A. Орбели – председатель Комиссии, академик-секретарь Отделения литературы и языка П.П. Мещанинов, академик-секретарь Отделения геолого-географических наук П.П. Степанов.
   Второй состав – академики С.А. Жебелев (председатель), И.Ю. Крачковский, профессор M.Л. Артамонов, профессор А.Н. Кириченко, начальник ЛАХУ М.Е. Федосеев, доцент Б.В. Павлов (в составе были замены) – начал действовать 4 ноября [60 - Там же. Л. 27.] и 24 декабря 1941 г. (со смертью академика С.А. Жебелева) фактически завершил свою деятельность [61 - Там же. Л. 46.].
   С 29 декабря 1941 г. [62 - Там же.] Комиссия начала работать в третьем составе. Председателем стал академик И.Ю. Крачковский, членами (в разное время) были: член-корреспондент М.М. Карнаухов, профессор А.Н. Кириченко, профессор С.И. Ковалев, профессор С.М. Доброгаев, кандидат исторических наук М. А. Тиханова, кандидат исторических наук С.Н. Бибиков, М.Е. Федосеев, кандидат биологических наук Б.В. Павлов, кандидат исторических наук А.И. Болтунова.
   Второй и третий составы имели замены, число членов колебалось от 4 до 6. Блокада сильно повлияла на состав и степень самостоятельности Комиссии по делам ленинградских учреждений. Комиссия была существенно расширена за счет введения членов значительно более низкого по сравнению с первым составом номенклатурного ранга (доктора и кандидаты наук). Решения по введению в свой состав новых членов она стала принимать самостоятельно [63 - Первое такое пополнение состоялось 5 ноября 1941 г., когда в связи с выбытием проф. А.Г. Гинецинского, проф. М.Л. Артамонова и проф. А.А. Данилова Комиссия ввела в свой состав д.б.н. проф. А.Н. Кириченко и к.б.н. Б.В. Павлова, который стал секретарем Комиссии. – Там же. Л. 28.], причем, при обсуждении новых кандидатур учитывались их желание и возможность работать в Комиссии, а не только научное направление деятельности. [64 - Так, согласие работать особо оговорено при включении в состав членов Комиссии чл. – кор. АН СССР М. М. Карнаухова и проф. С.М. Доброгаева. – Там же. № 2. Л. 13.] Проблематика, отраженная в документах Комиссии, чрезвычайно широка. Комиссия не только занималась регламентацией деятельности научных учреждений Ленинграда. На ней лежали подготовка к эвакуации отдельных лиц и учреждений в целом, организация длительных командировок для научных кадров (в глубокий тыл и за границу), обеспечение денежного довольствия отдельных лиц и учреждений, изменение штатного расписания учреждений, организация питания и лечения, обеспечение продовольственными карточками, обеспечение сохранности имущества погибших и эвакуированных научных сотрудников. Все это позволяет рассматривать сохранившиеся архивные материалы Комиссии как важнейший источник по управлению обеспечением жизни сотрудников академических учреждений Ленинграда в целом и бытовой истории каждого человека в отдельности. Жизнь каждого легче, разумеется, понять в общем контексте событий, происходивших в академической системе Ленинграда. В этом смысле архивные документы по организации жизни и деятельности ленинградских учреждений дают ключ к пониманию смысла этой организационной деятельности, позволяя увидеть:
   – как общие решения входят в жизнь отдельной личности, изменяя и приспосабливая ее к условиям академической организации;
   – как развиваются отношения между потребностями организации и потребностями личности (совпадение или конфликт интересов);
   – какие пути избирает организация для управления этими отношениями.
   Особое значение материалы этого периода имеют для уточнения событий эвакуации. Для академических учреждений Ленинграда это эвакуация шрифтов Типографии АН СССР, подготовка к эвакуации Архива и Библиотеки АН СССР, включение в эвакуационный академический эшелон отдельных ученых, эвакуация руководящих работников ленинградских академических учреждений и замена уехавших руководителей высшего звена, утверждение кандидатур на должности вместо уехавших в эвакуацию, выбывших по болезни или умерших руководителей учреждений. Документы показывают эвакуационные события в динамике, поскольку война вызвала к жизни различные концептуальные модели сохранения академических учреждений (в том числе и БАН), которым соответствовал определенный период развития военных действий вокруг Ленинграда. Отражен в документах и животрепещущий кадровый вопрос, поскольку начало блокады вызвало к жизни резкое сокращение кадров в академических учреждениях и утверждение новых штатных расписаний. Документы фиксируют реальную ситуацию с финансированием ленинградских учреждений, по ним можно увидеть и размеры заработной платы сотрудников и руководящих лиц академических учреждений.
   Острота сложившегося положения видна буквально в первом же протоколе (от 25 августа 1941 г.) заседаний Комиссии по делам ленинградских учреждений, в котором отражено тяжелое положение детей академических сотрудников, эвакуированных с детской организацией Ленинградского дома ученых в с. Борок [65 - Находится в Ярославской области.] (отсутствие четкой организации эвакуации и регулярного финансирования, неудовлетворительные условия питания и проживания) [66 - Там же. Л. 1–1 об.].
   Болезненно и долго решалась проблема эвакуации. В переписке по вопросам эвакуации учреждений АН СССР и по организации охраны ценностей в Ленинграде имеется письменное обращение [67 - ПФА РАН. Ф. 2. On. 18. № 4. Л. 1–1 об.] ленинградского академического руководства к главнокомандующему войсками Северо-Западного направления маршалу Советского Союза К. Е. Ворошилову и заместителю председателя Комитета обороны г. Ленинграда члену Военного совета Северо-Западного направления А. А. Жданову, где дается целостная картина, которая сложилась к началу блокады с эвакуацией ленинградских академических учреждений. Обращение освещает длительную историю обсуждения с разными инстанциями вопроса об эвакуации ленинградских академических учреждений и объясняет ситуацию, которая привела к тому, что практически все они (за исключением трех) остались в блокированном городе.
   Отправка наиболее известных ученых вместо эвакуации в длительные командировки фактически являлась разновидностью эвакуации. Массовый характер направление в длительные командировки приняло с 27 августа по 13 сентября 1941 г. В этот период были оформлены командировки в Иран, в Таджикский филиал АН СССР, в Казань, в Ижевский медицинский институт, в Педагогический институт Новосибирска для заведования кафедрой.
   Однако не все академические ученые стремились покинуть осажденный город – управляющему органу приходилось сталкиваться и с нежеланием сотрудников уезжать в эвакуацию. Так, в частности, 6 сентября 1941 г. на Ученом совете Пулковской обсерватории научные сотрудники высказались за то, чтобы оставить в Пулково службу времени. Основная причина отказа уехать в эвакуацию: только в Пулково (или, на крайний случай, в Ленинграде) оборудование и научные работники отдела могут давать ценную астрономическую информацию в общегосударственных и конкретных оборонных целях. Вопрос о том, что сотрудники Пулково по-прежнему остаются на своем месте и не эвакуируются, обсуждался еще раз на Комиссии по делам ленинградских учреждений 20 февраля 1942 г.
   Этот факт важен тем, что из мемуарных материалов, опубликованных в наше время, известно, какой ценой дался сотрудникам Пулковской обсерватории этот отказ – ради своего дела – от эвакуации. Так, Софья Александровна Павлова [68 - Старший вычислитель Обсерватории, дочь старшего астронома и ученого секретаря Главной астрономической обсерватории доктора физико-математических наук А. А. Кондратьева. См.: Письма-дневник из блокады / публ. В. Ю. Жукова и Н. Л. Марковой // Труды Государственного музея истории Санкт-Петербурга. Вып. 5: Материалы к истории блокады Ленинграда. СПб., 2000. С. 175.] – супруга профессора Николая Никифоровича Павлова [69 - Доктор физико-математических наук, профессор. Из семьи астронома-геодезиста, профессора, генерал-майора Н. Д. Павлова. – Там же. С. 185.] – писала в своем дневнике [70 - Там же. С. 175–191.]:
   «Конец марта 1942 г.
   Директор нашей Обсерватории [71 - Александр Николаевич Дейч, доктор физико-математических наук, профессор. – Там же. С. 188.] вызвал меня к себе и сказал, что он узнал у главврача „Астории“ (где лежал тогда Коля [72 - Сам А. Н. Дейч лег в стационар «Астории» немного ранее Н. Н. Павлова. – Там же. С. 189.]), о безнадежном положении Николая Никифоровича и что мой долг забирать детей [73 - С. А. Павлова имела в то время двоих детей – сына Олега (1929 г. р.) и дочь Надю, которую С. А. Павлова еще кормила грудью. – Там же. С. 180–181.] и ехать в Ташкент вместе с учреждением, которое эвакуируется через два-три дня. На мою просьбу отложить отъезд хотя бы на несколько дней он ответил, что ничего сделать не может, так как еще только вчера он получил обвинение от моего большого друга К. И., что я не имею права задерживать эвакуацию из-за трупа Павлова.
   Не колеблясь ни минуты, сказала, что никуда без Николая Никифоровича не поеду.
   Ушла оглушенная, знала только одно: бороться до конца, до последних сил.
   Знала также и то, что Коля борется вместе со мною. Что даже в самый тяжелый период болезни разум его оставался ясен, и желание жить и выздороветь было беспредельно, а это было почти все.
   Дома ждали меня два маленьких беспомощных любимых существа, за жизнь которых я отвечала.
   Через два дня, 18 февраля [74 - В примечаниях к тексту уточнено: 19 февраля. – Там же. С. 189.], они уехали. Они – это была маленькая горсточка людей, остальные же все умерли.
   Умер профессор Циммерман, умер профессор Ренц со словами „мяса“, старший астроном Берг, старший астроном Елистратов с женой, заведующий механической мастерской Мессер, помощник зав. библиотекой Сапожников, вдова профессора Костинского, вычислительница Войткевич и почти весь младший технический персонал» [75 - Там же. С. 183.].
   В материалах Комиссии по делам ленинградских учреждениях имеются сведения об эвакуационной концепции БАН СССР, о том, как она воспринималась другими академическими учреждениями Ленинграда. Сохранился подробный эвакуационный план от 8 сентября 1941 г., предварительно (6.09.1941) обсужденный в Комиссии Президиума АН СССР по делам ленинградских учреждений [76 - ПФА РАН. Ф. 2. On. 18. № 1. Л. 10.]. План получил одобрение Комиссии: на документе от 8.09.1941 г. стоит положительная резолюция ее членов – академиков Л.А. Орбели, П.И. Степанова, Н.Н. Мещанинова. В плане содержится подробное описание состава и численности эвакуируемых библиотечных фондов, а также аргументация в пользу сделанного отбора.
   Предложенная БАН СССР эвакуационная концепция встретила активное сопротивление руководства части академических институтов, которые восприняли ее план как ущемление своих прав на получение информации и потребовали от Комиссии по делам ленинградских учреждений его пересмотра. В частности, ЛОИИ не только возражал против эвакуации алфавитного каталога, а также иностранного и справочного фонда, но, напротив, требовал принять меры к всемерному развертыванию в условиях войны и обороны Ленинграда спецфонда, справочного и газетного отделов БАН СССР. [77 - Там же.]
   В результате вопрос об эвакуационных планах БАН СССР должен был повторно обсуждаться на Президиуме (о чем свидетельствует резолюция на обращении ЛОИИ). В протоколах заседаний Президиума, тем не менее, повторное обсуждение этого вопроса не зафиксировано: очевидно, конфликт оказался исчерпанным после наступления полной блокады города, когда все ленинградские учреждения – в том числе и Библиотека – остались на месте.
   Приведенные архивные документы интересны не только отражением в них различных взглядов Библиотеки и академических институтов как ее пользователей на сохранность библиотечных фондов, но и тем, что дают возможность проанализировать и представить эвакуационную модель Библиотеки первого военного периода в динамике. Анализ документов дает основания для предположений относительно существования еще одного плана сохранения фондов Библиотеки, которого пока обнаружить не удалось. Возможно, дата его создания относится к моменту подготовки общей эвакуации академических учреждений в г. Томск. Этот план, скорее всего, базировался на вынужденном отказе от эвакуации и предполагал укрепленное хранение в цокольной части здания ранее упакованных материалов и консервацию в зашитых стеллажах той части фонда, которая эвакуации не подлежала.
   Таким образом, война вызвала к жизни две концептуальные модели сохранения фонда Библиотеки – эвакуационную модель и модель сохранения фонда на месте. Каждой модели соответствовал определенный период развития военных действий вокруг Ленинграда. Обе модели являлись составной частью общего плана руководства АН СССР по спасению ленинградских академических учреждений. Блокада города внесла свои коррективы в эти модели и заставила руководство БАН СССР применить план сохранения фонда на месте. Его исполнение нашло отражение в документах Комиссии по делам ленинградских учреждений. Решения по всем видам хранения [78 - Там же. № 1. Л. 2.] и использования [79 - Там же. № 2. Л. 32 об.] (так, например, первое упоминание о разрешении Библиотеке распаковать и расставить по полкам часть необходимых изданий относится к 6 апреля 1942 г.; тогда же право распаковать некоторые издания было предоставлено и академическим институтам [80 - Там же. № 2. Л. 32 об.]) изданий, а также комплектования [81 - Там же. № 1. Л. 43.] Библиотеки в военных условиях принимались централизованно на уровне регионального академического руководства. На этом же уровне принимались решения о сохранении фондов библиотек-филиалов (решение от 29 января 1941 г. относительно библиотеки Института химической физики, переданной во ФТИ [82 - Там же. Л. 46.]).
   Управляющий академический орган Ленинграда постоянно искал способы по возможности улучшить положение сотрудников академических учреждений. Так, 18 октября 1941 г. Ленинградскому отделению Президиума АН СССР пришлось отстаивать возможность горячего питания для ученых в академической столовой, поскольку Ленинградский городской совет (Ленсовет) принял постановление о передаче столовой ЛДУ в систему «Ленглавресторана». Ленинградскому отделению Президиума пришлось возражать – в постановлении говорится: «просить Исполком Лен. Гор. Совета сохранить столовую в ведении Ленинградского Дома Ученых в связи с ходатайством Совета Дома и Президиума Ленинградских Учреждений Академии Наук СССР об улучшении материально-бытового положения ученых». Столовая была сохранена.
   По документам Комиссии по делам ленинградских учреждений видно, как академическая администрация боролась за увеличение продовольственного пайка ученым, сколько составлялось обращений в различные инстанции города, чтобы выхлопотать академикам и членам-корреспондентам спецпайки, а докторов наук и директоров академических учреждений приравнять хотя бы к представителям рабочего класса и получить для них карточки категории Р (рабочей)! Процесс двигался очень медленно, но все же в середине февраля 1942 г. такое разрешение было получено.
   Приходилось также улаживать острые финансовые конфликты, возникавшие при распределении академических средств, предназначенных для оплаты деятельности Типографии и Ленинградского отделения Издательства АН СССР: Московское отделение «Академкниги» отказывалось платить за отпечатанные в Ленинграде тиражи и, чтобы решить дело, приходилось обращаться непосредственно в Президиум АН СССР.
   Этот состав Комиссии по делам ленинградских учреждений особое внимание уделял обеспечению сохранности имущества и библиотек умерших или эвакуированных ученых, активизации научной деятельности ленинградских ученых, созданием планомерной работы научных коллективов учреждений.
   Протоколы Комиссии показывают, как руководил орган управления академическими институтами процессом научной деятельности ленинградских ученых. Огромную роль, например, сыграло в жизни всего блокадного Ленинграда заседание Комиссии по делам ленинградских учреждений от 5 января 1942 г., на котором был обсужден и получил всемерную поддержку доклад сотрудника ФТИ профессора Владимира Сергеевича Садикова «Новый метод комплексного использования дрожжей как промышленное задание в условиях военного времени». Внедрение этого открытия в производство спасло не одну сотню жизней ленинградцев, хотя сам автор открытия блокаду не пережил.
   Материалы Комиссии по делам ленинградских учреждений позволяют также изучить предысторию известного эпизода из истории БАН блокадной поры, связанного с транспортировкой через линию фронта в Москву значительного количества ценных изданий для выставок, посвященных знаменательным академическим датам. Такие выставки были посвящены 450-летию открытия Америки, 300-летию со дня рождения Исаака Ньютона и 400-летию со дня кончины Николая Коперника. Известно, что осенью 1942 г. в Москву книги сопровождали сотрудники БАН СССР К.И. Шафрановский и Э.П. Файдель, – этот факт отражен как в их личных документах [83 - Архив БАН. Ф. 158/1. On. 2. Ед. хр. 4. Л. 79, 90.], так и в истории Библиотеки [84 - Леонов В.П. О вкладе Библиотеки Российской академии наук в победу в Великой Отечественной войне/В.П. Леонов, Н.В. Колпакова, НМ. Баженова // Лингвистика в годы войны: люди, судьбы, свершения: материалы Всероссийской конференции, посвященной 60-летию Победы в Великой Отечественной войне. СПб., 2005. С. 143–156.].
   Зафиксирован в документах момент, когда впервые родилась идея о возможности в условиях войны празднования знаменательной научной даты, которая важна была даже не сама по себе, а как свидетельство жизненности научных связей, скрепляющих научные сообщества двух союзных государств – СССР и США. Идея о том, чтобы научным событием отметить 450-летие открытия Америки высказал 3 апреля 1942 г. член Комиссии по делам ленинградских учреждений доцент Сергей Николаевич Бибиков. Комиссия по делам академических учреждений Ленинграда идею поддержала. Первоначально предполагалось организовать юбилейную конференцию силами сотрудников ленинградских учреждений – Института истории материальной культуры, Института археологии и этнографии, Ленинградского отделения Института истории, Географического общества, Ленинградского отделения Архива АН СССР, а к Президиуму АН СССР обратиться лишь за финансовой помощью.
   Однако уже 6 апреля 1942 г. Комиссия обсуждает план организации торжественной юбилейной сессии Ленинградской группы Президиума АН СССР, для участия в которой предполагает значительно расширить состав организаций-участников и привлечь сотрудников Ленинградского отделения Института истории, Института истории материальной культуры, Института археологии и этнографии, Эрмитажа, Географического общества, Ленинградского отделения Архива АН СССР и Библиотеки АН СССР. Для исполнения этого плана Комиссия решает просить перечисленные учреждения выделить своих представителей, подготовить ряд научных докладов, организовать выставку и подготовить печатный сборник.
   10 апреля 1942 г. идея обрела еще более широкие масштабы: было решено посвятить знаменательной дате специальную сессию Объединенного ученого совета. Как известно, Президиум АН СССР не только поддержал это обращение, но и поднял ранг предложенного блокадным Ленинградом мероприятия на самый высокий академический уровень – была проведена специальная сессия Президиума АН СССР, открывшая серию торжественных заседаний Президиума АН СССР, посвященных другим датам и имевших в годы войны большое политическое значение.
   Особое значение для оживления научной деятельности институтов Ленинграда играет создание Комиссией Объединенных ученых советов по гуманитарным и естественным наукам.
   Как видим, проблематика документов Комиссии по делам ленинградских учреждений, подготовленных БАН к печати, чрезвычайно широка. Это позволяет рассматривать планируемую публикацию как важнейший источник по истории управления обеспечением жизни сотрудников академических учреждений Ленинграда в целом и каждого человека в отдельности.
   Исследовательский проект БАН дает ключ к пониманию значимости этой организационной деятельности, позволяя увидеть, как общие решения входят в жизнь отдельной личности, изменяя и приспосабливая ее к условиям академической организации; как развиваются отношения между потребностями организации и потребностями личности (совпадение или конфликт интересов); какие пути избирает организация для управления этими отношениями.
   Исследованные архивные материалы позволяют сделать вывод о значимости документов Комиссии по делам ленинградских учреждений для изучения проблемы обеспечения управления и взаимосвязи всех академических учреждений города. Публикация такого ценного источника по отечественной истории XX в. не только актуальна, но и необходима. Она будет способствовать комплексному раскрытию истории блокады через отношения «человек – научное учреждение – город – фронт – страна». Такой ракурс позволит представить малоизученные аспекты истории блокады: организацию эвакуации научных институтов, ученых и служащих; создание бытовых условий академическим служащим и членам их семей; организацию аппарата управления ленинградскими академическими учреждениями; роль аппарата в обеспечении устойчивого существования академических учреждений в кризисной ситуации.

Блокадное служение Патриарха Алексия (Симанского)

   Шкаровский Михаил Витальевич
   доктор исторических наук, профессор, ведущий научный сотрудник Центральный государственный архив Санкт-Петербурга

   Самые яркие страницы жизни и церковного служения Патриарха Московского и всея Руси Алексия I (в миру Сергея Владимировича Симанского) были связаны с его деятельностью в блокадном Ленинграде. Родился будущий Патриарх 27 октября 1877 г. в Москве в дворянской семье чиновника. В 1896 г. он окончил лицей, в 1899 г. – юридический факультет Московского университета и в 1904 г. – Московскую Духовную Академию со степенью кандидата богословия. 9 февраля 1902 г. С.В. Симанский был пострижен в монашество с именем Алексий, 17 марта 1902 г. рукоположен во иеродиакона, а 21 декабря 1903 г. – во иеромонаха. В августе 1904 г. он был назначен инспектором Псковской Духовной семинарии, 18 сентября 1906 г. возведен в сан архимандрита с назначением ректором Тульской Духовной семинарии и 6 октября 1911 г. переведен ректором Новгородской семинарией с назначением настоятелем Антониевского монастыря. 28 апреля 1913 г. о. Алексий был хиротонисан во епископа Тихвинского, викария Новгородской епархии, в январе 1920 г. арестован ЧК, вскоре освобожден под поручительство, но 1 ноября 1920 г. приговорен Новгородским губревтрибуналом к 5 годам лагерей и затем на основании первомайской амнистии освобожден от наказания. 12 февраля 1921 г. епископ Алексий снова был приговорен по делу Новгородского Епархиального совета к 3 годам заключения условно. 21 февраля 1921 г. его назначили епископом Ямбургским, 1-м викарием Петроградской епархии. С 31 мая по 24 июня 1922 г. он управлял епархией, а в августе – октябре 1922 г. возглавлял Петроградскую автокефалию. 21 октября 1922 г. Владыка был опять арестован и приговорен к 3 годам ссылки в Казахстан. Он отбывал срок в г. Каркалинске и был освобожден в марте 1926 г. В июне – августе 1926 г. епископ временно управлял Ленинградской епархией, 2 сентября 1926 г. он был назначен управляющим Новгородской епархией с титулом архиепископа Тихвинского, а в конце 1926 г. – архиеп. Хутынского. С 18 мая 1927 г. архиеп. Алексий-член Временного Патриаршего Священного Синода. 18 мая 1932 г. он был возведен в сан митрополита с титулом Старорусский, с 11 августа 1933 г. служил митр. Новгородским, с 5 октября 1933 г. – митр. Ленинградским.
   К началу Великой Отечественной войны отношения между государством и религиозными организациями в СССР были далеки от нормальных. Особенно жестокие антицерковные гонения осуществлялись в 1930-е гг., правда, к 1940-м гг. сталинское окружение, в основном под влиянием внешнеполитических обстоятельств, уже отказалось от запланированного полного уничтожения Православной Церкви в стране. Однако ее положение оставалось трагичным – множество запретов опутывало со всех сторон, сотни священников томились в тюрьмах и лагерях. Так, в одной из крупнейших епархий страны-Ленинградской к лету 1941 г. уцелел лишь 21 православный храм, отсутствовали монастыри, духовные учебные заведения и т. п. На всей территории Российской Федерации (не учитывая Прибалтику, Украину, Белоруссию и Молдавию) к этому времени имелось лишь два правящих архиерея: возглавлявший Московскую Патриархию Патриарший Местоблюститель Сергий (Страгородский) и митрополит Ленинградский Алексий.
   Начавшаяся 22 июня 1941 г. война коренным образом изменила весь привычный уклад жизни в стране. Не могло не измениться и положение Церкви, отношение к ней советского государства. Уже первые слова обращения И. Сталина к народу 3 июля 1941 г.: «Дорогие соотечественники! Братья и сестры!» были подсказаны не марксистско-ленинской идеологией, а скорее церковной проповедью. Реальная действительность заставляла Сталина, руководство ВКП(б) начать пересмотр своей религиозной политики, перейти к диалогу во имя единства верующих и атеистов в борьбе с общим врагом России.
   Впрочем, первоначально изменения были небольшие. Архиереям Русской Церкви, в том числе митрополиту Алексию не препятствовали распространять свои патриотические воззвания, хотя это и являлось нарушением закона. Полностью прекратилась антирелигиозная пропаганда, была свернута деятельность «Союза воинствующих безбожников», правда, формально до 1949 г. он не был распущен. К октябрю 1941 г. были закрыты практически все антирелигиозные периодические издания. Флагман же советского атеизма журнал «Под знаменем марксизма» начал печатать статьи о выдающихся русских исторических деятелях, великом русском народе, героизме советских солдат и т. п., а в 1944 г. и совсем прекратил свое существование.
   В первые месяцы войны еще нередко проводились репрессии священнослужителей. Когда после начала войны Ленинград «очищался от неблагонадежных элементов», в соответствии с прежней практикой были запланированы репрессии против духовенства. В подготовленной 25 августа 1941 г. Ленинградским Управлением НКВД «Сводке на изъятие контрреволюционного элемента из гор. Ленинграда» намечалось арестовать 27 и выслать еще 38 «церковников, сектантов, католиков и клерикалов», что составляло примерно 3 % от общего числа запланированных «к изъятию» 2248 человек. [85 - Ломагин Н.А. Неизвестная блокада. В 2 кн. – СПб.; М., 2002. Кн. 2. С. 29; Дело РСХД в Эстонии // Вестник русского христианского движения. 1995. № 171. С. 289–297.]
   Уже через несколько дней начались репрессии. Возникло даже коллективное «церковное дело». 27–28 августа было арестовано несколько членов клира Никольской Большеохтинской церкви и священник Николай Ильяшенко. Однако осудить их не удалось, 4 сентября о. Николай был эвакуирован в тюрьму г. Новосибирска, а 15 июля 1942 г. освобожден, дело прекратили за недоказанностью обвинения. Также 28 августа оказался в заключении настоятель Никольской церкви в пос. Саблино Ленинградской области прот. Николай Близнецкий. Его эвакуировали в Новосибирскую область, где он и умер в тюремной больнице г. Мариинска 10 февраля 1942 г. [86 - Центральный государственный архив Санкт-Петербурга (ЦГА СПб), ф. 7384, on. 33, д. 153, л. 116; Справки Управления Федеральной службы безопасности Российской Федерации по Санкт-Петербургу и Ленинградской области № 10/16-10918 от 18 января 1994 г. и № 10/14-1779 н/с от 10 мая 1995 г.] В первые месяцы войны был арестован и священник Спасо-Парголовской церкви о. Симеон. Он умер в ленинградской тюрьме к 1943 г. По свидетельству прихожан тело священника неизвестные люди привезли и положили на дороге у храма, заявив верующим: «Это ваш. Сами и хороните». Пастыря похоронили без гроба близ церкви на Шуваловском кладбище. Наконец, в начале 1942 г. был арестован из-за своего немецкого происхождения заштатный протоиерей Лев Мулл ер, работавший бухгалтером в Никольском соборе. Он был осужден как «немецкий шпион» и скончался в заключении 30 июня 1942 г. [87 - ЦГА СПб, ф. 7384, on. 33, д. 73, л. 28, 31.]
   Летом 1942 г. оказалась разгромлена тайная т. н. иосифлянская община архим. Клавдия (Савинского), а всего, согласно справке начальника Ленинградского Управления НКВД, к 1 октября 1942 г. в городе было ликвидировано семь церковно-сектантских контрреволюционных групп. В дальнейшем репрессии в блокадном Ленинграде проводились уже только в отношении членов тайных иосифлянских общин. С середины 1942 г. и в целом в стране аресты клириков Московской Патриархии почти прекратились. Более того, из лагерей освободили десятки священнослужителей, в том числе к сентябрю 1943 г. 6 архиепископов и 5 епископов. Постепенно начали возрождаться епископские кафедры. Появились первые, пока еще редчайшие случаи восстановления закрытых храмов. Религиозные центры СССР признали де-факто, им снова разрешили устанавливать связи с заграничными церковными организациями.
   Осень 1941 г. была очень тяжелым временем для страны. Фронт приблизился к Москве. 12 октября митр. Сергий написал завещание, первый пункт которого гласил: «В случае моей смерти или невозможности исполнять должность Патриаршего Местоблюстителя эта должность во всем объеме присвоенных ей патриарших прав и обязанностей переходит к Преосвященному митрополиту Ленинградскому Алексию Симанскому». [88 - Одинцов М. Крестный путь патриарха Сергия // Наука и религия. 1998. № 8. С. 10.] В 1941–1944 гг. Владыка Алексий проживал в Николо-Богоявленском соборе, разделяя со своей паствой все тяготы блокады.
   В начале 1942 г. было разрешено в пропагандистских целях возобновить издательскую деятельность Русской Церкви. 10 марта Л.П. Берия написал Сталину о том, что немцы пытаются использовать Церковь на оккупированной территории в своих целях, и НКВД считает целесообразным силами Московской Патриархии подготовить книгу-альбом, разоблачающую действия фашистов. Вскоре Политбюро приняло секретное решение о подготовке и публикации этого издания. Предисловие к книге «Правда о религии в России» (а не в СССР!) написал Патриарший Местоблюститель, заметное место в ней занимали обращения и статьи митр. Алексия, имелись и фотографии богослужений в кафедральном Никольском соборе. Подготовлена книга была в чрезвычайно короткие сроки и уже летом вышла из печати. Интересно, что ее напечатали в типографии практически переставшего существовать «Союза воинствующих безбожников», и часть тиража по оплошности имела гриф антирелигиозного издательства. Книга эта была издана тиражом 50 тыс. экземпляров, одновременно на нескольких языках и распространялась в США, Великобритании, Швеции, на Ближнем Востоке и за линией фронта. [89 - Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф. 6991, on. 1, д. 6, л. 18; Fletcher W. A Stady in Survival. New-York, 1965. P. 111–112.] В 1943 г. была подготовлена и напечатана еще одна пропагандистская книга «Русская Православная Церковь и Великая Отечественная война», посвященная патриотической деятельности Московской Патриархии. В издание вошли и послания Владыки Алексия и его телеграмма Сталину.
   В Ленинграде изменения в отношении городских властей к Церкви стали происходить уже в начальный период войны. Помимо церковных взносов в фонд обороны одной из сфер сотрудничества стала маскировка храмов, которые могли стать ориентирами и целями при воздушных налетах на город. Первая пробная маскировка была проведена 6 августа 1941 г. в Никольском соборе: сделали покрытие золоченого креста одного из куполов с помощью ткани и покраску нижней части купола. Работы по маскировке собора были сложными и продолжались в 1942 г., в том числе и в зимнее время. Наконец, 25 сентября 1942 г. был подписан акт о выполнении в полном объеме маскировочных спецработ, причем приходской совет оплатил их стоимость, составившую только в августе-сентябре 20600 руб. Подобные работы проводились и в отношении других храмов города, не только действующих, но и закрытых.
   В подвальных помещениях ряда храмов (например, в Спасо-Преображенском соборе) были устроены бомбоубежища. Под Казанским собором в период блокады находился детский сад и одно время – отдел штаба Ленинградского фронта. Многие храмы использовались для хранения культурных ценностей. Так, Сампсониевский собор был занят филиалом Эрмитажа, Крестовоздвиженскую церковь занимало фильмохранилище, Афонское подворье и Новодевичий монастырь – архивы, Владимирскую церковь – филиал Публичной библиотеки и т. д. Особенно много музейных коллекций было размещено в Исаакиевском соборе в надежде на то, что германские войска, считая его гигантское здание ориентиром, не будут специально пытаться уничтожить храм. Этот расчет оказался правильным, за весь период блокады в собор не было прямого попадания бомб или снарядов, и бесценные коллекции уцелели.
   Целый ряд церковных зданий выполнял функции, связанные с патриотическим воспитанием жителей города и бойцов Ленинградского фронта. Особенно большую роль при этом играла Александро-Невская Лавра. С началом Великой Отечественной войны комплекс зданий Лавры сразу стал использоваться для военных целей. Первоначально в конце лета – осенью 1941 г. на территории монастыря был устроен укрепленный район с 9 опорными боевыми точками. [90 - ЦГА СПб, ф. 4, on. 6, д. 18, л. 2, 8.] По воспоминаниям одной из бывших блокадниц, огневая точка была устроена даже в помещении ее квартиры в угловом здании Лавры, выходившем на набережную Невы. В Федоровском корпусе вблизи Троицкого собора разместилось бомбоубежище, а большая часть самого собора оказалась занята под воинский склад, причем одно время в нем хранили и боеприпасы.
   В конце 1941 г. в части лаврских зданий разместился приемно-распределительный госпиталь № 1. Сюда в обязательном порядке поступали все больные и раненые военнослужащие, прежде чем попасть в какое-либо другое лечебное учреждение. В приемно-распределительном госпитале врачи оказывали первую медицинскую помощь, осуществляли диагностику и сортировку раненых и больных и направляли их затем в соответствующие лечебные учреждения. В функции врачей и медсестер также входило выявление «самострелов» и симулянтов, имелся в госпитале и штат политработников, которые изучали письма бойцов родным. [91 - Ломагин Н.А. Указ. соч. Кн. 1. С. 213.] Присутствие на территории Лавры большого количества военнослужащих стало одной из причин устройства в храмах монастыря мест патриотического воспитания защитников города.
   Обращение в ходе войны к русским патриотическим, в том числе православным церковным традициям играло чрезвычайно важную роль в обороне Ленинграда. Достаточно упомянуть тот факт, что с городом на Неве была тесно связана жизнь, деятельность или история захоронений знаменитых русских полководцев – А. Суворова, М. Кутузова, Ф. Ушакова, святого князя Александра Невского, в честь которых учредили ордена в советских вооруженных силах (так орден Александра Невского был учрежден 29 июля 1942 г. по личному указанию Сталина). В Благовещенской церкви Лавры находилась могила генералиссимуса А.В. Суворова, и в 1942 г. было произведено ее художественное оформление. По эскизам художников Н.М. Суетина и А.В. Васильева в ноябре были выполнены два живописных панно, знамена и транспаранты. Сюда, к могиле непобедимого полководца приходили воины, отправлявшиеся на защиту родного города.
   Также осенью 1942 г. художницами А.А. Лепорской и А.А. Ранчевской было произведено декоративное оформление притвора в Троицком соборе, где до 1922 г. находилась рака с мощами св. кн. Александра Невского. В воспоминаниях одного из блокадников говорилось: «Весной 43-го по городу расклеили афиши, извещающие о том, что открыт доступ к местам захоронения великих русских полководцев – Александра Невского, Суворова, Кутузова, Петра I. Я, конечно, сразу помчался в Александро-Невскую Лавру. Вхожу в Троицкий собор и гляжу: на карнизе, рядом со статуями, растут молоденькие березки! В соборе я, прежде всего, устремился к месту, где стояли мощи Александра Невского. Там был поставлен грубо побеленный фанерный ящик с надписью, утверждающей, что на этом месте были поставлены Петром I мощи Александра Невского. Зашел я в Благовещенскую церковь, на могилу А.В. Суворова: на ней, кроме плиты с автоэпитафией, поставлено склоненное красное знамя; такое же было на месте мощей Александра Невского». Имя князя стало особенно популярно после выхода на экраны художественного фильма «Александр Невский» и воспринималось в качестве символа борьбы с германской агрессией на русские земли. Поэтому в 1944 г. в Троицком соборе была устроена выставка, посвященная св. кн. Александру Невскому, которую посетило большое количество военнослужащих Ленинградского фронта и жителей города. [92 - Иеродиакон Викентий (Кузьмин). Свято-Троицкий собор Александро-Невской Лавры. – Л., 1985. Рукопись. С. 59.]
   На германских картах комплекс монастырских зданий был обозначен в качестве военного объекта и подвергался усиленным артиллерийским обстрелам и бомбардировкам. Сильно пострадал от обстрелов Митрополичий корпус и здания Лавры, выходившие фасадами на Неву. [93 - ЦГА СПб, ф. 8557, on. 9, д. 11, л. 10.] Значительный ущерб был нанесен и Троицкому собору В акте 1944 г. отмечалось, что «общее состояние собора явно неблагополучно. Перекрытия разрушаются протечками в крыше, фасадная штукатурка во многих местах отстала, обнажив кирпичную кладку, архитектурные детали и лепка разрушаются. Состояние иконостаса из белого мрамора, ротонды престола и балюстрады амвона-удовлетворительное. В настоящее время в соборе устроена выставка, посвященная Александру Невскому». [94 - Добрынин М. Историческая справка по Троицкому собору Александро-Невской Лавры. – Л., 1959. Рукопись. С. 83.]
   Значительную роль в патриотическом воспитании играли также Петропавловский и Казанский соборы. На площади перед последним у памятников полководцам Отечественной войны 1812 г. Кутузову и Барклаю де Толли давали клятву уходившие на защиту Ленинграда воины. Для этой цели памятники в виде исключения не были закрыты мешками с песком. Одновременно воины посещали и расположенную в соборе могилу фельдмаршала М.И. Кутузова. В архивах имеются фотографии, запечатлевшие эту церемонию. Уже в первые месяцы войны антицерковная экспозиция занимавшего храм Музея истории религии была закрыта, и к осени 1941 г. устроена выставка «Героическое прошлое русского народа». Живописные полотна, рассказывавшие о военной истории России, и плакаты, призывавшие к борьбе с захватчиками, были размещены сначала напротив собора, а в октябре – на его колоннаде. С 1942 г. в Казанском соборе была развернута выставка «Отечественная война 1812 г.», которую активно посещали делегации с фронта.
   Существенным шагом городских властей навстречу верующим стало выделение православным приходам минимально необходимого количества вина и муки для причащения богомольцев, так как в блокированном городе эти продукты было невозможно купить. Согласно опубликованному литературному варианту, это решение в Ленсовете приняли после того, как в начале 1942 г. митрополит Алексий внес в фонд обороны пожертвованные верующими три с половиной миллиона рублей и золотые украшения с драгоценными камнями на большую сумму: «На следующий день Владыке позвонили из Смольного и просили передать благодарность прихожанам от городского комитета обороны. Поинтересовались, не надо ли чего? Владыка ответил, что кончилось красное вино для богослужения, и с дровами тоже плохо. Сказали, что все будет доставлено. Предложили прикрепить его к столовой Смольного, но он отказался, сказав: «Как все, так и я». Тогда после короткого молчания голос в трубке ответил: «Мы будем вам помогать с продуктами и дровами». Владыка поблагодарил».
   Весьма вероятно, что подобный разговор был, но только в конце осени 1941 г. (церковные пожертвования к тому времени уже составили значительную сумму). Сохранившиеся же архивные документы свидетельствуют, что первое заявление о выделении муки и вина поступило курировавшей церковные дела в Ленсовете старшему инспектору административного отдела А.В. Татаринцевой от общины Никольского собора 1 ноября 1941 г.
   Для принятия решения об оказании помощи приходам городскому руководству понадобилось почти два месяца. И все-таки в самый разгар страшной голодной зимы с 29 декабря 1941 г. по 3 января 1942 г. семи православным общинам города были впервые выделены в общей сложности 85 кг муки и 100 бутылок (75 литров) вина. Продукты были выданы не бесплатно, прихожане оплачивали их по государственным расценкам. Так община церкви св. Иова заплатила за 10 кг муки и 7,5 литров вина 296 рублей. [95 - Там же, л. 120, д. 80, л. 1.]
   Начиная с февраля 1942 г. выдача продуктов для богослужений стала ежемесячной. Размер ее на протяжении двух лет почти не менялся. В марте-мае 1942 г. семь общин получали по 135 кг муки и 85 литров вина ежемесячно, во второй половине 1942 г. – восемь общин (в их число вошел приход закрытой несколько месяцев из-за хранения в ней трупов Серафимовской церкви) – по 145 кг и 82–94 литра. Помимо предоставления продуктов для богослужений городские власти сделали и ряд других уступок верующим. Общинам Никольского и Спасо-Преображенского соборов был предоставлен воск для изготовления свечей. Известный ученый-музыковед Н.Д. Успенский, ставший в феврале 1942 г. регентом в Никольском соборе и создавший новый хор, сумел добиться выдачи певчим не только хлебных, но и других продуктовых карточек. На Охте для отопления собора в начале 1942 г. выделили деревянный дом.
   Своеобразное признание значительной роли религиозного фактора в обороне города со стороны властей произошло весной-летом 1942 г. Когда принималось решение оставить в городе лишь тех, кто необходим для удовлетворения потребностей фронта и «насущных нужд населения», приходское духовенство получило возможность продолжить свое служение. Были эвакуированы лишь два штатных священника – 27 марта Сергий Бычков и 24 июля Илия Попов. Заштатных священнослужителей также было эвакуировано немного, всего лишь два-три человека. Впрочем, ив действующую армию священнослужители Ленинграда призывались чрезвычайно редко, лишь в конце июня 1941 г. – диакон Иоанн Долгинский и протоиерей Николай Алексеев, а в марте 1943 г. – диакон Михаил Воронин. [96 - Там же, д. 62, л. 131, д. 209, л. 173.]
   Явной уступкой Церкви было последовавшее в апреле 1942 г. разрешение в ряде крупных городов совершать Пасхальный крестный ход вокруг храмов с зажженными свечами. Произошло фактическое снятие некоторых ограничений на внебогослужебную деятельность, проведение массовых религиозных церемоний. О них даже стали сообщать в средствах массовой информации. Так, по указанию городского руководства фотографы В.Г. Куликов и А.А. Шабанов снимали во время богослужения внутренний и внешний вид соборов и церквей Ленинграда на Пасху 1942 г. и Рождество 1943 г. [97 - Там же, д. 76, л. 153.]
   Однако отношения Церкви и государства в первый год войны подлинным диалогом еще не стали. В это время нередки были рецидивы прежней политики, грубых административных, насильственных акций, прежде всего по отношению к приходам. Так, например, 29 января 1942 г. председатель двадцатки Серафимовской церкви К.И. Андреев писал в административный отдел Ленсовета, что здание храма с 22 января оказалось самовольно «взято райсоветом Приморского района под склад-распределитель для приема покойников, доставляемых из города и постепенного их захоронения. По распоряжению председателя тов. Белоусова без меня и члена двадцатки церковь была вскрыта, причем все имущество, утварь и проч. свалено к алтарю. Доступа в здание для меня нет». Деньги и продукты, хранившиеся в церкви, оказались расхищены, часовня внутри разломана, запас дров сожжен. Церковь вернули верующим только в апреле 1942 г. [98 - Там же, д. 213, л. 107.]
   Зимой 1941/42 гг. разобрали на дрова часовню сгоревшей в марте 1941 г. и официально действовавшей до того времени церкви на Красненьком кладбище. У протодиакона Льва Егоровского служащие одной из воинских частей, несмотря на протесты, разобрали на дрова принадлежавшую ему хозяйственную постройку и т. п. Сохранялся запрет на посещение церкви военнослужащими и некоторыми другим категориями граждан. Так, в сообщении шефа германской полиции безопасности и СД о положении в Ленинграде от 16 октября 1942 г. говорилось: «В пределах допущенных Советами уступок были открыты для посещения 4 православные церкви [на самом деле ни один новый храм открыт не был]. Красноармейцам, однако, ходить в церкви строго запрещено». [99 - Ломагин Н.А. Указ. соч. Кн. 2. С. 212.] Кроме того, сохранялась довоенная практика максимально тяжелого налогообложения священнослужителей, преследовавшая ранее цель заставить их отказаться от сана.
   5 января 1943 г. Патриарший Местоблюститель предпринял важный шаг на пути к фактической легализации Церкви, использовав сборы на оборону страны. Он послал И. Сталину телеграмму, прося его разрешения на открытие Патриархией банковского счета, куда вносились бы все деньги, пожертвованные на нужды войны в храмах СССР. 5 февраля председатель СНК дал свое письменное согласие и от лица Красной армии поблагодарил Церковь за ее труды. Получив разрешение открыть банковский счет, Патриархия приобрела урезанный статус юридического лица. [100 - Поспеловский Д.В. Русская Православная Церковь в XX веке. – М., 1995. С. 187.]
   14 января 1943 г. и митр. Алексий направил телеграмму И. Сталину: «Православная Русская Церковь вместе со всеми народами великого Советского Союза горит одним желанием – всемерно помогать наступающей Красной Армии… Руководимая мною Ленинградская епархия, находящаяся в условиях блокады, до сего времени внесла в фонд обороны страны 3 182 143 рубля наличными деньгами, а также пожертвования ценными вещами. Руководствуясь призывом Патриаршего Местоблюстителя Митрополита Московского Сергия, епархия вносит на постройку колонны танков имени Димитрия Донского еще 500 000 рублей. Сбор средств продолжается с непоколебимой верой в близкую победу нашего правого дела над кровавым безумием фашизма. Усердно молим Бога о помощи Вам в Вашем великом историческом призвании – отстоять честь, свободу и славу родной страны».
   На эту телеграмму был получен ответ: «Прошу передать православному русскому духовенству и верующим Ленинградской епархии мой привет и благодарность Красной Армии за их заботу о Красной Армии. И. Сталин». Обе телеграммы были опубликованы в газетах. О средствах, собранных для армии Ленинградской епархией, Владыка в мае 1943 г. вновь известил телеграммой Сталина, и 17 мая Верховным главнокомандующим была отправлена ответная телеграмма, опубликованная в газете «Правда»: «Прошу передать православному духовенству и верующим Ленинградской епархии, собравшим, кроме внесенных ранее 3682 143 рублей, дополнительно 1769 200 рублей на строительство танковой колонны им. Димитрия Донского мой искренний привет и благодарность Красной Армии». [101 - ЦГА СПб, ф. 9324, on. 1, д. 4, л. 10, 14, 15.] Сталин послал и персональную благодарственную телеграмму протодиакону Л. Егоровскому, внесшему в фонд обороны наибольшие из ленинградских священнослужителей пожертвования.
   В начале 1943 г. И. Сталин и его ближайшее окружение пришли к окончательному решению о необходимости приступить к нормализации государственно-церковных отношений. На него повлияла целая группа внутренних и внешнеполитических факторов. Одной из причин была активная патриотическая деятельность подавляющего большинства духовенства и мирян. За полтора года войны, несмотря на отсутствие необходимого аппарата управления, печатного органа и юридического статуса, Церковь показала свою силу в борьбе против фашизма, сумела во многом расширить и упрочить влияние в стране.
   Следует упомянуть, что зимой 1942/43 г. на студии Ленкинохроники был снят документальный фильм «Сбор ленинградскими верующими средств на танковую колонну имени Димитрия Донского и эскадрилью имени Александра Невского». Его автор известный фронтовой кинодокументалист Н.А. Сотников в 1976 г. вспоминал: «.. это был приказ, боевое задание и, как мне намекнули, задание правительственное. Фильм предназначался для показа за рубежом, цели имел пропагандистские, должен был способствовать открытию второго фронта… С самого начала фильму были созданы максимально привилегированные условия – и не только по военным, блокадным меркам. Он должен был в производственном отношении идти «по зеленой улице». Высокие полномочия давались на период работы над фильмом и мне. Во всяком случае, я таких ни ранее, ни далее никогда не имел. Любая моя просьба по этому фильму воспринималась как приказ. А консультантом мне было рекомендовано пригласить самого митрополита Ленинградского и Новгородского Алексия». [102 - Сотников Н.А. Три встречи с Патриархом // Родина. 1999. № 10. С. 72.] Владыка принял съемочную бригаду утром в Никольском соборе, и в тот же день около полудня состоялась съемка сбора пожертвований в этом храме. По свидетельству Н. Сотникова его удивило, сколько верующих пришли внести свою лепту в оборону родного города и страны.
   Неизбежность значительного изменения курса государственной религиозной политики стала ощущаться многими связанными с Церковью людьми уже вскоре после победы в Сталинградской битве. [103 - ГАРФ, ф. 6991, on. 2, д. 2, л. 49, 51–52.] В Ленинграде городское руководство также с большей охотой шло навстречу просьбам верующих. Важной вехой во взаимоотношениях государства и Церкви в блокированном городе стало 1 мая 1943 г. В этот день была введена новая «Инструкция об отнесении населения к группам снабжения при выдаче продовольственных и промтоварных карточек». Служители культа были приравнены в ней к советским служащим, а ведь в 1918–1937 гг. они вообще относились к так называемым «лишенцам».
   В конце августа 1943 г. власти разрешили возвращение митр. Сергия из эвакуации, о чем он уже неоднократно просил сам. И 29 августа Патриарший Местоблюститель послал из Ульяновска телеграмму митр. Алексию, предлагая ему приехать в Москву по возможности на срок со 2 по 15 сентября, но во всяком случае не позднее 5 сентября. [104 - ЦГА СПб, ф. 7384, on. 33, д. 76, л. 177.] Владыке пришлось срочно вылететь из Ленинграда в столицу, где его уже ждал митр. Сергий. Важнейшей вехой новой религиозной политики стало 4 сентября 1943 г. Днем на даче у Сталина прошло совещание с участием Г. Маленкова, Л. Берии, представителей НКГБ, на котором был обсужден новый курс государственной религиозной политики. Вечером же состоялся официальный прием в Кремле И. Сталиным и В. Молотовым митрополитов Сергия (Страгородского), Алексия (Симанского) и Николая (Ярушевича). В архивном деле сохранилась запись беседы в ходе этой «исторической» встречи, сделанная присутствовавшим на ней полковником госбезопасности Г. Карповым.
   Согласно этой записи иерархам было сказано, что со стороны правительства нет возражений против желания Церкви избрать на Соборе епископов Патриарха и создать постоянный Синод. Далее митр. Сергий поднял, а Владыка Алексий развил вопрос о подготовке кадров духовенства, оба просили Сталина, чтобы им было разрешено организовать Богословские курсы при некоторых епархиях. Относительно открытия новых храмов митр. Алексий также поддержал в разговоре Патриаршего Местоблюстителя, отметив неравномерность распределения церквей в Советском Союзе и, высказав пожелание в первую очередь открывать их в областях и краях, где совсем нет храмов или где их очень мало. В ответ было дано разрешение на открытие Духовных Академий и училищ, дополнительных приходов в епархиях, выпуск ежемесячного церковного журнала. «Затем митрополит Алексий поднял вопрос перед т. Сталиным об освобождении некоторых архиереев, находящихся в ссылке, лагерях, тюрьмах и т. д. Товарищ Сталин сказал им: «Представьте такой список, его рассмотрим». В заключение беседы Ленинградский Владыка остановился на вопросах, имеющих отношение к «церковной кассе». Также митрополиты Алексий, Сергий и Николай считают необходимым, чтобы было изменено Положение о церковном управлении, а именно, чтобы священнослужителям было дано право быть членами исполнительного органа церкви. Товарищ Сталин сказал, что против этого возражений нет». Председатель Совнаркома заверил, что Церковь может рассчитывать на помощь правительства. [105 - ГАРФ, ф. 6991, on. 1, д. 1, л. 1–10.]
   Сообщение о приеме в Кремле на следующий день – 5 сентября – было опубликовано в газете «Известия». Вскоре после завершения встречи митр. Сергий передал властям список на 26 священнослужителей, находившихся в заключении. Однако почти все из них к тому времени уже были расстреляны или погибли в лагерях ОГПУ-НКВД. В конечном итоге освобождена была очень небольшая часть томившихся в тюрьмах и лагерях священнослужителей.
   Здесь, как и во многом другом, надежды Патриархии не оправдались. Целый ряд обещаний выполнен не был. Для осуществления контролирующей роли по постановлению СНК от 14 сентября был создан специальный орган – Совет по делам Русской православной церкви при правительстве СССР во главе с полковником госбезопасности Г.Г. Карповым. Последний с 1940 г. возглавлял 3-й отдел 5-го управления, осуществлявший различные антицерковные акции. [106 - Васильева О., Кнышевский П. «Тайная вечеря» // Ленинградская панорама. 1991. № 7. С. 27.] Решение ключевых проблем государственной религиозной политики Сталин оставил за собой. Менее важными вопросами в правительстве занимались В. Молотов, а с 1946 г. К. Ворошилов, в ЦК ВКП(б) – поочередно Г. Маленков и А. Жданов. [107 - РГАСПИ, ф. 5, on. 16, д. 669, л. 4–5.] Согласно Положению о Совете по делам Русской православной церкви, он должен был иметь своих уполномоченных при облисполкомах. 21 февраля 1944 г. решением Леноблисполкома уполномоченным по Ленинградской области был назначен полковник госбезопасности А.И. Кушнарев.
   Глубокие изменения в жизни Русской Церкви начались сразу же после встречи в Кремле. Уже 8 сентября в Москве состоялся Собор епископов, на котором 19 иерархов единогласно избрали Патриархом Московским и всея Руси митр. Сергия. Собор также обратился к христианам всего мира с призывом объединиться для окончательной победы над фашизмом. Митр. Алексий принял самое активное участие в предсоборной деятельности и выступил на Соборе с докладом «Долг христианина перед Церковью и Родиной в эпоху Отечественной войны». 12 сентября 1943 г. произошла интронизация Патриарха, а через неделю в здании бывшего германского посольства, переданном Церкви, он приветствовал прибывшую из Великобритании делегацию Англиканской Церкви во главе с архиепископом Йоркским Кириллом Гарбеттом.
   Подавляющая часть населения Ленинграда положительно отнеслась к сближению правительства с Русской Церковью. Но при этом многие объясняли этот факт давлением, которое оказывали на СССР союзники. Интеллигенция оценила политический смысл маневра Сталина как шаг, направленный на консолидацию общества в ходе войны, а также выбивающий один из козырей нацистской пропаганды. Молодежь же оказалась в основном дезориентирована, поскольку выросла в антирелигиозном государстве. В середине сентября 1943 г. Ленинградское Управление НКГБ переслало в Москву специальную сводку «характерных высказываний населения Ленинграда в связи с приемом товарищем Сталиным митрополитов Алексия, Сергия и Николая». [108 - Ломагин Н.А. Указ. соч. Кн. 2. С. 403–404..] Духовенство северной столицы восприняло прием Сталиным митрополитов с большой надеждой, как изменение стратегического курса «всерьез и надолго». Это видно из другой секретной сводки Ленинградского управления НКГБ, содержащей высказывания священнослужителей». [109 - Там же. С. 45.]
   С осени 1943 г. представителей ленинградского духовенства стали привлекать к участию в общегородской общественной работе. Так прот. П. Тарасов участвовал в деятельности городской специальной комиссии, а прот. Н. Ломакин – в городской и областной Комиссиях по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков (в дальнейшем он выступил в качестве свидетеля обвинения на Нюрнбергском процессе). Митр. Алексий вел переговоры о подготовке и издании книги о патриотической работе в Ленинградской епархии в годы войны (в итоге книга не вышла). А 11 октября 1943 г. впервые за все годы советской власти 12 ленинградским священнослужителям, в том числе митрополит, были вручены правительственные награды – медали «За оборону Ленинграда». [110 - Ленинградская правда. 1943. 17 октября.]
   В дальнейшем Владыка Алексий несколько раз был награжден орденом Трудового Красного Знамени, другими многочисленными знаками отличия, но самой дорогой для себя наградой считал медаль «За оборону Ленинграда». Позднее этой медалью наградили еще несколько клириков, но отнюдь не всех. Всего же правительственные награды получили 24 ленинградских священнослужителя, в том числе 12 – две медали: «За оборону Ленинграда» и «За доблестный труд в Великой Отечественной войне». Награждены были и несколько десятков церковнослужителей. Происходили и другие перемены. Военнослужащие Ленинградского фронта, в том числе офицеры, стали посещать богослужения в храмах города (известно, что на некоторых богослужениях в Никольском кафедральном соборе присутствовало командование фронта во главе с маршалом Говоровым) и даже порой прислуживать в церкви. 14 декабря 1943 г. Совет по дела Русской православной церкви разрешил Ленинградскому митрополиту иметь технический аппарат, и 15 апреля 1944 г. в здании Никольского собора открылась епархиальная канцелярия. [111 - ЦГА СПб, ф. 9324, on. 1, д. 9, л. 1, д. 13, л. 1, ф. 7384, on. 33, д. 81, л. 15–16.]
   Религиозный фактор сыграл существенную роль в обороне города. Действовавшие во время блокады 10 православных храмов активно способствовали мобилизации материальных средств и духовных сил ленинградцев. Проявления патриотической деятельности Русской Церкви были очень многообразны: морально-нравственное влияние (через послания, обращения, проповеди); сбор денежных средств, драгоценностей, медикаментов, одежды, продуктов в фонд обороны; служба церковнослужителей в рядах действующей армии и участие в партизанском движении; помощь раненым бойцам шефством над госпиталями и созданием санитарных пунктов; участие в сооружении оборонительных укреплений, организации противовоздушной обороны и т. д. Личным примером духовенство Патриархии призывало народ к мобилизации всех сил в помощь обороне и укреплению тыла. Это не могли не учитывать ленинградские власти, их церковная политика начала меняться еще до кардинального изменения общегосударственного курса. В то же время, «потепление политического климата» затронуло не все религиозные движения. Оппозиционные советской действительности церковные группы продолжали выявляться и репрессироваться органами госбезопасности. В целом же к моменту освобождения Ленинграда от вражеской блокады взаимоотношения властей и православных общин города существенным образом изменились, начинался качественно новый этап церковной жизни и деятельности.
   В январе 1944 г. митрополит Алексий был назначен членом Ленинградской областной комиссии по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков, а 15 мая 1944 г., после смерти Патриарха Сергия, стал Патриаршим Местоблюстителем. 2 февраля 1945 г., на Поместном Соборе он был избран Патриархом. В 1946 г. Патриарх Алексий был награжден медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне» и в 1946, 1952, 1962, 1967 гг. – орденами Трудового Красного Знамени. В 1949 г. ученые советы Ленинградской и Московской Духовных Академий удостоили его звания почетного доктора богословия. До конца дней Перво святитель хранил память о блокаде, в частности, держал в письменном столе влетевший в его комнату осколок немецкого снаряда. 7 апреля 1970 г. Патриарх Алексий скончался в с. Лукино вблизи ст. Переделкино Московской области и был погребен в крипте Успенского собора Троице-Сергиевой Лавры.

Флот и духовная культура в битве за Ленинград и в послевоенные годы

   Абрамов Евгений Петрович
   доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник, Институт военной истории МО РФ

   Вся история Российского флота неразрывно связана с культурой Отечества. Эта связь носит всесторонний и взаимный характер. С одной стороны, культура России оказывала влияние на деятельность флота, а с другой – культурные ценности флота обогащают отечественную культуру. Военно-морское дело страны, деятельность военных моряков по защите государственных интересов России всегда в мирное и военное время были постоянным объектом внимания отечественной культуры, ее лучших представителей. В свою очередь, флот своим творчеством внес заметный вклад в духовную культуру общества.
   В развитии морской темы в художественной прозе прослеживаются две линии. Первая, ограничиваясь преимущественно описанием морского пейзажа, восходит к «Письмам русского путешественника» Карамзина, а для второй характерно детальное изображение быта и психологии русских моряков и их подвигов по защите Отечества.
   Образы моряков явились центральными в творчестве К. Станюковича, А. Новикова-Прибоя, А. Грина, В. Вишневского, Л. Соболева, Б. Лавренева и др.
   Одним из наиболее крупных маринистов, чье творчество подняло маринистику как вид литературы на высокий идейно-художественный уровень и завоевало признание мастеров искусства слова, был А.С. Новиков-Прибой. Рассматривая жизнь флота не в изолированном виде, а в связи с основными закономерностями развития своей эпохи, Новиков-Прибой следовал за Станюковичем, развивая его традиции. Основным делом жизни и патриотическим подвигом писателя стало создание эпопеи «Цусима». Своим творчеством Новиков-Прибой не только воспитывал у читателей любовь к морю, верность героическим традициям русского флота, но и боролся за создание в нашей стране большой литературы о флоте и моряках.
   Главную тему творчества Новикова-Прибоя продолжил в романе «Порт-Артур» А. Степанов, в многочисленных образах и впечатляющих эпизодах убедительно показав доблесть и мужество русских солдат, матросов и офицеров.
   Героической эпопеей, прославившей мужество защитников Севастополя, стал колоссальный по объему роман «Севастопольская страда» С.Н. Сергеева-Ценского, знаменовавший важный поворот в судьбе писателя-мариниста.
   В годы Великой Отечественной войны Ленинград, стойко отражая натиск немецко-фашистских войск, жил богатой и чрезвычайно своеобразной культурной жизнью, которая не замирала полностью даже в самые суровые месяцы блокадной зимы 1941–1942 гг. [112 - Очерки истории Ленинграда: Период Великой Отечественной войны Советского Союза 1941–1945 гг. В.Б. Азаров [и др.] Л.: Наука, 1967. Т.5. С.502.] Война вызвала в развитии литературы не только изменение тем, устремлений и помыслов. Годы Великой Отечественной войны стали в советской литературе временем творческого подъема, рожденного в суровой борьбе за свободу и независимость Родины. Перед писателями встала задача отразить в художественных образах величие морального духа советских людей и их героического подвига. Уже в июле 1941 г. большинство писателей Ленинграда находилось в армии и на флоте в качестве журналистов, политработников, бойцов и командиров. [113 - Очерки истории Ленинграда: Период Великой Отечественной войны Советского Союза 1941–1945 гг. В.Б. Азаров [и др.] Л.: Наука, 1967. Т.5. С.651.]
   В редакциях флотских газет работали Н. Чуковский, Л. Успенский, М. Дудин, Ю. Инге, А. Штейн и др. «В те дни, – как писал Н. Тихонов – перо действительно было приравнено к штыку. Боевое слово писателей и поэтов раздавалось и среди валунов Ханко, и в болотистых лесах Ладоги, и в окопах Карельского перешейка, и на огневых рубежах Пулкова, и на берегу Финского залива, на кораблях и фортах, в холодных залах города, на заводах и в госпиталях». [114 - Тихонов Н. В Дни ленинградской осады // Своим оружием. М., 1961. С.47.] В первые дни войны флотские писатели и поэты участвовали в сражениях на дальних подступах к Ленинграду. С 22 июня 1941 г. находился в рядах Краснознаменного Балтийского флота участник Первой мировой и Гражданской войн Всеволод Вишневский. Находясь на переднем крае борьбы с врагом, писательская организация несла потери. 28 августа 1941 г. при переходе кораблей из Таллинна в Кронштадт погиб Юрий Инге. Друзья поэта писали: «Никто не видел Инге мертвым. Мы видели и знаем Инге только живым, и будем помнить его только таким». [115 - Инге Ю. Вахтенный журнал. М., 1944. С.9.]»Лирика моря» – так назвал книгу своих стихов замечательный поэт, флагман отечественной маринистской поэзии, штурман подводной лодки Л-2 старший лейтенант А. Лебедев, отдавший жизнь за Родину. Перед выходом в море он писал матери – «Вглядываюсь в город, особо прекрасный в своей трагической красоте, сейчас в милую осеннюю пору особенно чувствуешь, как хороша жизнь, как кратковременна она, как бессмысленно уничтожение на войне всего лучшего, что вырастило и сделало человечество. И вместе с тем выход только один: драться, драться и драться..». [116 - Ивановский альманах. Иваново, 1951. Кн. 14. С. 176.]
   Командующий Балтийским флотом адмирал В.Ф. Трибуц в своих воспоминаниях писал: «Произведения Алексея Лебедева меня волновали, и я подумал, нельзя ли как-нибудь поберечь поэта? И все же я понял, что оскорблю молодого лейтенанта, если не подпишу приказа об его назначении штурманом подводного «Л-2». [117 - Трибуц В.Ф. Подводники Балтики атакуют. Л., 1963. С. 135.] 14 ноября 1941 г. с честью выполнив свой воинский долг, старший лейтенант А. Лебедев навсегда ушел в глубины Балтийского моря. Но нам остались его нестареющие от беспощадного времени стихи. В период блокады Ленинграда писатели осажденного города ежедневно выступали по ленинградскому радио. «Я думаю, – вспоминала Ольга Бергольц, что никогда больше не будут люди слушать стихи так, как слушали стихи ленинградских поэтов в ту зиму голодные, опухшие, еле живые ленинградцы. Мы знаем это потому, что они находили в себе силы даже писать об этом в радиокомитет, даже приходить сюда за тем или иным заполнившим им стихотворением: это были самые различные люди – студенты, домохозяйки, военные». [118 - Берголц О. Говорит Ленинград + М., 1964. С. 19–20.]
   В творческой жизни Ленинграда особое место занял как бы заново родившийся жанр радиоречи, «…по радио, как писал А. Фадеев, – на весь блокадный город зазвенел окрепший, мужественный, правдивый, полный лирической силы и неотразимый, как свинец» [119 - Фадеев А. Ленинград в дни блокады. М., 1944. С. 39.] голос Ольги Бергольц. 16 мая этого года поэтессе исполнилось 100 лет. Вспомним проникновенные строки ее стихотворения «За оборону Ленинграда»:

     Она еще идет, еще – осада,
     И Родина моя вручила мне,
     Как новое оружие в войне
     Медаль «За оборону Ленинграда». [120 - Бергольц О. За оборону Ленинграда // Звезда. 1949. 3. С. 79.]

   Таким же оружием были стихи О. Бергольц. На доверительной ноте, поднимавшейся до самого высокого пафоса, звучал голос Всеволода Вишневского. Его слушали Путиловцы, ижорцы, весь передний край, Большая земля. Его слово было так властно и убежденно, что даже вой очередной волны немецких бомбардировщиков не мог его оборвать.
   Следует отметить дневниковые записи Всеволода Вишневского, составившие в последствии два тома его «Дневников военных лет». Перенося вместе с защитниками Ленинграда все тяготы и лишения блокады, писатель наряду с оперативной литературной работой изо дня в день вел точные записи, порой поднимавшиеся до высоких обобщений. В день, когда на московском направлении было отражено десять атак немецких войск, Вишневский записал в своем дневнике: «+ Россия любимая, все к ногам твоим! Иду с душой, очищенной от всего, – я весь только во времени, в истории, в воинственной поэзии + Писать надо точно, бесстрашно, широко». [121 - Вишневский В. Собрание сочинений. М., 1956. Т. 3. С. 204.]
   Строгой документальностью отмечен также получивший широкую известность дневник участника похода гвардейской лодки «Л-3» из блокадного Ленинграда к берегам фашистской Германии «Две тысячи миль под водой» A. И. Зонина. К ним примыкает и документальная повесть Г. Мирошничнко «Гвардии полковник Преображенский» – об известном летчике командире 1-ого гвардейского минно-торпедного полка Балтийского флота, а также «Летчики Ханко» Николая Чуковского, очерки «Непобедимый Гангут» B. Рудного, «163 дня на Ханко» А. Коровина и ряд других произведений, в которых граница между очерком и дневником весьма условна. [122 - Очерки истории Ленинграда. Т. 5. С. 665.]
   Дневниковые записи дали многим писателям возможность в дальнейшем создать ряд значительных очерков и крупных произведений, насыщенных правдой о героическом пережитом и увиденном. П. Капица, служивший в первую блокадную зиму в Кронштадте редактором одной из многотиражных газет Балтийского флота, весной 1942 г. опубликовал очерк «Мужество». Позднее этот материал послужил основой одной из центральных глав повести Капицы о Великой Отечественной войне – «В дни разлуки». Командир морского охотника, прославленный балтийский моряк Валентин Панцырный стал прообразом героя повести – младшего лейтенанта Шиляева.
   Вышедшие в 1941 г. в боевой «Библиотеке краснофлотца» два небольших сборника Николая Чуковского «Морские летчики» и «Комиссар боевой эскадрильи» и изданная в 1943 г. повесть «Девять братьев» стали основополагающими для создания одного из лучших произведений о героических защитниках Ленинграда «Балтийское небо», опубликованном уже в послевоенные годы. Характерно, что и в этом романе ряд его героев имел свои прототипы так, черты характера и детали биографии одного из любимых героев Чуковского – бесстрашного летчика-поэта Кабанкова во многом схожем с биографией известного морского летчика Героя Советского Союза И.А. Каберова. [123 - Там же. С. 666.]На «Малой земле» Ораниенбаумского плацдарма находился писатель Лев Успенский, непосредственно связанный с боевой деятельностью сражавшихся здесь частей и соединений морской пехоты, береговой артиллерии и бронепоезда «Балтиец». В 1942 г. вышла его книга «Рассказы о невозможном», в 1943 г. повесть «Скобарь». Накопленные в годы войны наблюдения помогли впоследствии Успенскому в соавторстве с Г. Караевым создать роман «60-я параллель». [124 - Там же.]
   На материале героики авиации Балтийского флота написаны повести А. Кучерова «Служили два товарища» и «Трое». Немалый интерес представляют фронтовые очерки писателя, публиковавшиеся на протяжении всей войны в газете Военно-воздушных сил Балтийского флота «Летчик Балтики». На переднем крае обороны, в частях и соединениях морской пехоты собирал материал для своих повестей и рассказов историограф Балтийского флота, автор романов об адмиралах Нахимове и Макарове писатель-маринист капитан 3 ранга А.И. Зонин. Участник Гражданской войны, награжденный орденом Красного Знамени он, в своих фронтовых рассказах показывал не только людские судьбы. Герои его произведений не только моряки, но также корабли и целые соединения. В своих рассказах о морской пехоте писатель показал ее героизм, самоотверженность и следование выкованным в огне боев традициям. К лучшим произведениям А. Зонина фронтовой поры относятся также посвященные балтийцам рассказы «Силовое напряжение» и «Жизнь продолжается». [125 - Там же.] В последнем, посвященном жизни и гибели А. Лебедева, есть слова, которые могут служить эпиграфом ко всему творчеству писателя: «Кто скажет, что заставляет нас любить море? Мы дышим воздухом, напоенным солено-влажной пылью, и вдруг познаем свободу, черпаем силу в силе, обретаем гордость в гордости моря. И тогда мы не можем уйти от моря принадлежим ему, чтобы против него бороться, чтобы в нем побеждать». [126 - Зонин А. Морское притяжение. М., 1957. С. 291.]
   Ленинград начал жизнь города – фронта, оказавшегося в кольце блокады. В этих неимоверно тяжелых условиях в огромном городе ни на один день не прекращалась интересная, необычная по своим формам и содержанию творческая деятельность, развивавшаяся применительно к фронтовым условиям.
   Большая группа художников, в т. ч. председатель Ленинградского отделения Союза художников В.А. Серов, приступила к созданию плакатов. Очень скоро выработался своеобразный тип ленинградского военного плаката. Он был броским, лаконичным по композиции, хорошим по цветовому решению и ясно выражал свою основную идею. [127 - Очерки истории Ленинграда. Т. 5. С. 608.] Такими были плакаты В.Серова «Защитим город Ленина» (1941 г.) и др. В 1942 г. к двадцатипятилетию Октября художественным панно и портретами Героев Советского Союза были оформлены все районы Ленинграда. Эту огромную работу выполнили 10 специально созданных бригад. [128 - Архив Б.Н. Загурского. Отчет М.З. Тарновской. Итоги работы по оформлению города агитплакатами, панно и портретами к 25-й годовщине Великой Октябрьской революции. Л. 1-8]
   1 октября 1942 г. в Москве открылась выставка, художников осажденного Ленинграда. На ней были представлены и произведения посвященные флоту, в т. н. работы В.Б. Пинчука «Балтиец» и др. Успех выставки был столь велик, что все представленные на ней работы, по решению Совета Народных Комиссаров РСФСР, были приобретены в фонд Русского музея. Кроме того, на новые заказы ленинградским художникам было выделено 400 тысяч рублей. [129 - Очерки истории Ленинграда. Т. 5. С. 608.]
   В 1943 г. вышло много хороших плакатов в т. ч. о важнейших событиях на Ленинградском фронте. Так прорыву блокады посвящены плакаты В.А. Серова «Блокада Ленинграда прорвана», С. Боима «Краснофлотцы, уничтожайте вражеские корабли и транспорты!», В.В. Пинчука «Вперед на Запад!» и др. Несмотря на то, что фронт приблизился к самому Ленинграду, в городе продолжалась интересная концертная жизнь.
   Крупнейшим событием музыкальной жизни блокированного Ленинграда явилось исполнении симфоническим оркестром под управлением К.И. Элиасберга Седьмой симфонии Д.Д. Шостаковича, получившей название «Ленинградской». Основной темой в творчестве ленинградцев в годы Великой Отечественной войны была патриотическая тема. К XXVI годовщине Октября, на конкурс строевых песен и маршей для духового оркестр, объявленный союзом композиторов и управлением по делам искусств, было представлено 190 сочинений. [130 - Там же. С. 616.]
   Особенно плодотворно в песенном жанре работала группа композиторов Балтийского флота под руководством Л.М. Груца, в которую входили Б.Г. Гольц, Н.П. Будашкин, Н.Г. Минх, И.С. Жак и В.Л. Витлин. Большинство из них были призваны на флот. Они живо откликались на все события жизнедеятельности флота. Так, когда было получено указание политуправления отметить выход кораблей в море для выполнения боевых задач, Б.Г. Гольц сочинил ставшую вскоре известной песню «Готовьтесь балтийцы в поход».
   Группа композиторов Балтийского флота оставила о себе славную память. За время войны она выпустила 12 сборников песен, основу которых составили боевые песни патриотического содержания, в т. ч. «Клятва наркому» Д.Д. Шостаковича, «Месть балтийцев», «Песня гнева» и «Песня 3-го гвардейского полка» Б.Г. Гольца. [131 - Там же. С. 617.]
   Плодотворно работали ленинградские композиторы в эвакуации. В те годы были написаны оборонные песни В.П. Соловьева-Седого, Г.В. Свиридова, кантаты «Александр Невский» Г.Н. Попов, «Балтика» М.А. Юдина. [132 - Там же. С. 639.] Песни, созданные в Ленинграде, перелетали линию фронта. Огромную популярность сразу же завоевала песня В. Соловьева-Седого и A. Чуркина «Вечер на рейде». Ее выразительная мелодия, сочетавшая в себе традиционную мирскую романтическую грусть с мужеством и силой духа, полюбилась не только морякам, для которых, прежде всего, предназначалась, но и широкому кругу советских людей. [133 - Там же. С. 679.]
   В блокадные зимние месяцы пульс театральной жизни бился только в одном оставшемся в городе театре – Музыкальной комедии. 7 ноября 1942 г. здесь состоялась премьера героической музыкальной комедии В.В. Вишневского, B. Б. Азарова и А.А. Крона «Раскинулось море широко» (композиторы Л.М. Круц, Н.Г. Минх, В.Л. Витлин). Этот спектакль был посвящен мужеству и самоотверженности балтийских моряков. Он более 150 раз был показан на сцене Театра музыкальной комедии и долго держался в репертуаре в послевоенные годы. [134 - Очерки истории Ленинграда. Т. 5. С. 624.] Весной 1942 г. в Ленинграде не действовал ни один драматический театр, кроме театра Балтийского флота. Руководитель и главный режиссер театра А.В. Пергамент особое внимание уделял созданию нового репертуара, отвечавшего запросам зрителей прифронтового блокадного города. 5 июля 1942 г. в Малом зале Дома культуры промкооперации состоялась премьера пьесы М. Тевелева «Навстречу эскадре». Театр Балтийского флота вывозил свои спектакли на форты Кронштадта, где в боевых условиях особой ясностью подтверждалась жизненность его пьес. Он был, прежде всего, военным театром и в основном обслуживал корабли флота, а в Кронштадте и Ленинграде работал лишь периодически. [135 - Там же.]
   В годы войны ленинградские драматурги создали немало известных пьес. При этом большинство из них было посвящено героическим морякам Балтийского флота («Звезды на рейде» М. Тавелева, «У стен Ленинграда» В. Вишневского, «Бастион на Балтике» А. Штейна, «Офицер флота» А. Крона). Значительное место в блокадной драматургии заняла пьеса В. Вишневского «У стен Ленинграда». В ней, как им в произведении «Мы из Кронштадта», известный флотский писатель и драматург воспел преемственность боевых традиций советских моряков. В самые тяжелые для Ленинграда осенние дни 1941 г. устойчивость обороны Ленинграда в значительной степени поддерживалась мужеством и стойкостью восьми отдельных бригад морской пехоты, для формирования которых Балтийский флот только в сентябре 1941 г. направил 44 700 чел. Всего же в составе одного Ленинградского фронта сражалось 87 635 моряков. Действие пьесы охватывает всего три дня. Но каждый из них по своему драматическому напряжению сравним с иным годом. Во время отражения одной из атак противника морские пехотинцы с гранатами в руках бросаются под немецкие танки. Как символ несокрушимой стойкости и доблести над неприступным для врага рубежом гордо развивается пробитая пулями тельняшка. Пьеса заканчивается песней бригады морской пехоты. Картины массового героизма моряков защитников города, изображение судеб отдельных участников его обороны на фоне гигантской битвы за Ленинград – отличительная черта Вишневского – драматурга. [136 - Там же. С. 676]
   Одним из первых замечательных драматических произведений, посвященных защитникам Ленинграда, стала пьеса А. Крона «Офицер флота». Писатель с самого начала войны находился на действующем флоте, редактировал газету балтийских подводников. До создания пьесы он написал цикл рассказов о моряках («Я держу мой флаг», «Минута молчания» и др.). Уже в этих, отмеченных глубоким знанием материала произведениях, автор постарался решить морально-этические проблемы, связанные с раскрытием в защитнике Родины его лучших черт. В пьесе «Офицер флота» Крон в реалистических, емких, образах показал формирование характера советского морского офицера. В произведении убедительно показана связь гражданского населения города с армией и флотом. У главного героя пьесы есть свой прототип. Адмирал В.Ф. Трибуц в своих воспоминаниях, рассказывая о боевых подах отважного подводника Героя Советского Союза Е.Я. Осипова, писал: «Несомненно, облик Осипова нашел какое-то отражение в известной пьесе «Офицер флота», автор которой драматург А.А. Крон находился тогда на флоте и особенно близко соприкасался с подводниками, деля с ними все их трудности и заботы». [137 - Трибуц В.Ф. Указ. соч. С. 81.]
   Киностудия «Ленфильм» с первых дней войны также приступила к перестройке работы. В 1944 г. в Ленинграде был выпущен фильм «Морской батальон» о моряках Балтики, сражавшихся за Ленинград (сценарий А.П.Штейна, режиссеры А.И. Минкин и А.М. Файнциммер). В сентябре 1942 г. в городе работал 21 кинотеатр. Особенно большим успехом у ленинградских зрителей пользовались фильмы о героических событиях гражданской войны и о подвигах советских людей в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками в т. ч. «Черноморцы», «Депутат Балтики», «Мы из Кронштадта».
   В диалектике взаимосвязи российской духовной культуры и флота особо следует отметить живопись, которая, будучи одной из высокоразвитых форм человеческого труда и видом изобразительного искусства, способным оценить духовное содержание целой эпохи, всегда служила действенным средством общественного воспитания. Наибольшего подъема этот жанр достиг после Великой Отечественной войны. Многие мастера живописи и графики не один год провели на военных кораблях. Героические действия флота при обороне Ленинграда вдохновляли художников на создание произведений, прославляющих доблесть и отвагу моряков. В картинах этого периода ярко, открыто и сконцентрировано выявляется любовь советских моряков к своей Отчизне, их самоотверженность, готовность отдать жизнь за Родину. Военно-Морскому Флоту посвятили свое творчество художники Ф.С. Богородский, А.А. Мыльников, Ю.М. Непринцев, Г.Г. Нисский, И.Ф. Титов и др.
   Есть произведение, выходящее из привычных рамок послевоенной живописи. В 1946 г. выпускник монументальной мастерской Института им. И.Е.Репина А.А. Мыльников представил на защиту диплома картину «Клятва балтийцев». Руководитель мастерской И.Э. Грабарь тогда сказал: «Я испытал редкое в моей жизни педагогическое волнение. Я должен сказать, что в своем цветовом окончательном решении он (Мыльников – Е.А.) сам себя превзошел… В монументальной живописи все дело в ритме и силуэте. Это бесподобный пример и ритма и силуэта». [138 - Андрей Мыльников. Альбом. Л., 1977. С. 17.]
   Молодой художник без прикрас передал образ победителей – морских пехотинцев, скорбящих по павшим боевым товарищам. Картина должна была стать основой мозаики для Мавзолея моряков. К сожалению, эта идея не нашла своего воплощения. Стремление разобраться не только в воинском подвиге как таковом, но и во всем богатстве его идейно-нравственных истоков приводит многих мастеров созданной в 1952 г. при Центральном Военно-морском музее студии художников-маринистов художники В.А. Печатин, А.Е. Еремин и др. создали немало традиционных и вполне профессиональных полотен о войне.
   Существенный шаг в углублении психологически емких образов моряков – героев Великой Отечественной войны, в развитии темы высокого воинского подвига сделан в картине М.С. Присекина «Балтийские атланты». Героическим пафосом проникнута известная картина Г.Г. Нисского «Балтийцы». Это гимн несгибаемому мужеству и отваге моряков Балтийского флота, сражавшихся в составе Ленинградского фронта. Благодарное Отечество многие подвиги своих моряков запечатлело в памятниках.
   Известный скульптор М.К. Аникушин создал запоминающиеся образы моряков в композициях монумента «Героическим защитникам Ленинграда в годы Великой Отечественной войны» (1975). Немало памятников и обелисков морякам, защищавшим Ленинград входит в Зеленый пояс Славы. К 300-летию морской пехоты России установлен обелиск «Неизвестному матросу» участнику Петергофского десанта 5 октября 1941 г. в Нижнем парке Нового Петергофа. В 70-е гг. появилось немало произведений маринистики, относящихся к области документальной или документально-художественной прозы. Это «Накануне» и «Главным курсом» Н. Кузнецова, «Невыдуманные рассказы» И. Исакова «Балтийцы вступают в бой» В. Трибуца, и целый ряд произведений других флотских военачальников периода Великой Отечественной войны.
   Таким образом, отечественная духовная культура во всех ее жанрах прославила героические подвиги российских моряков, сделала их достоянием общества и истории. На них многие поколения россиян учатся выполнять свой гражданский и воинский долг. В истории флота приобщение моряков к богатству духовных ценностей стало доброй традицией. Наше сложное время еще более настоятельно требует воспитания образованного и культурного морского офицера. Именно культура способствует формированию высокой нравственности, любви к Российскому флоту и гордости за принадлежность к нему.

Вклад «Дороги жизни» и «Дороги Победы» в битву за Ленинград (1941–1944 гг.)

   Яробков Викторин Валентинович
   доктор исторических наук, профессор Санкт-Петербургский государственный университет путей сообщения

   Одной из ярчайших страниц в истории Великой Отечественной войны является битва за Ленинград, длившаяся с 10-го июля 1941 года по 9-е августа 1944 года.
   8 сентября 1941 года немецко-фашистские войска вышли на ближние подступы к Ленинграду и прорвались через город Мгу на Шлиссельбург, перерезав основные коммуникации, связывавшие город со страной. Попытки вражеских войск взять город штурмом и завершить его полное окружение потерпели неудачу. Гитлеровское руководство, бессильное сломить в боях сопротивление защитников Ленинграда, сделало ставку на блокаду, на голод, на варварские обстрелы и бомбардировки. 29 месяцев войны из 47 Ленинград находился в положении, при котором фактически не существовало грани между фронтом и тылом, когда город и фронт составляли единое целое, где каждый воин был ленинградцем и каждый ленинградец – воином.
   В кольце оказалось 2 миллиона 887 тысяч человек, в том числе 400 тысяч детей.
   Трудно представить судьбу жителей города, воинов Ленинградского фронта и Балтийского флота, если бы не было Ладожской коммуникации, прочно связавшей Ленинград со страной. Она действовала с 12 сентября 1941 года по 30 марта 1943 года. Без ладожской коммуникации не могло быть и речи о спасении Ленинграда.
   Никогда еще в истории войн судьба осажденного города и действия защищавших его войск не зависели в такой степени от состояния фронтовых коммуникаций, от героизма, умения и изобретательности транспортников, от темпов восстановления и строительства путей, мостов и других сооружений, как это было во время обороны Ленинграда. Когда мы вспоминаем о Дороге Жизни, спасшей блокадный Ленинград, то в сознании или даже подсознании всплывают песенные строки: «Зимой машины мчались вереницей, и лед на Ладоге трещал…». И ассоциативно встают в памяти картины ледяной дороги: бесконечные караваны «полуторок», вой падающих бомб, грохот зениток. И нечеловеческий, тяжкий труд и подвиг всех, кто был на этой Дороге Жизни, – им можно только поклониться с великой и вечной благодарностью.
   Много лет прошло с тех пор, но и сейчас еще можно встретиться с заблуждением, что Дорога Жизни проходила только по льду, что только по ледовой трассе Ленинград обязан своим спасением от голода. Это неверно. Дорога Жизни – это единая коммуникация, включавшая в себя водную, ледовую, воздушные трассы через Ладожское озеро, а также железнодорожные и шоссейные дороги, связывающие Ленинград с Ладогой, а Ладогу – со всей страной. Она проходила и по воде, и по льду, и по воздуху, и по суше.
   За весь период блокады Ленинграда через Ладогу было перевезено в обоих направлениях 1 848 645 человек и 2 335 051 тонна грузов. Из этого количества на ледовую трассу приходиться 736 145 человек и 645 965 тонн грузов, а на водную трассу – 1 112 500 человек и 1 689 086 тонн грузов.
   Первыми доставку грузов в блокированный Ленинград начали суда Северо-Западного речного пароходства и корабли Ладожской военной флотилии. 12 сентября 1941 года, спустя четыре дня после того, как замкнулось с суши кольцо блокады Ленинграда, к еще необорудованному берегу Осиновца прибыл первый конвой судов ЛВФ и Северо-Западного речного пароходства, доставивший с Большой земли 800 тонн зерна и муки в мешках. Груз доставил пароход «Орел» (капитан И.Д. Ерофеев), буксировавший две баржи. С этого дня началась первая осенняя военная навигация на Ладоге. Всего же с 12 сентября по конец ноября 1941 года ЛВФ переправила по Дороге Жизни 38 446 человек и свыше 60 тонн грузов (в том числе 45 тысяч тонн продовольствия).
   День прибытия первого каравана с грузом для блокадного Ленинграда – 12 сентября 1941 года – отечественной исторической наукой считается датой начала действия ладожской Дороги Жизни, а 22 ноября 1941 года – началом автомобильных перевозок по ледовой Дороге Жизни. Именно в этот день автоколонна в составе 60 автомашин под командованием командира 389-го батальона В.А. Порчунова отправились с западного берега на восточный, и доставила к вечеру следующего дня 70 тонн ржаной муки на Западный берег.
   Ледовая дорога 1941–1942 годов просуществовала 152 дня. За этот период в Ленинград было доставлено 354 000 тонн грузов, в том числе 268 400 тонн продовольствия. Это дало возможность не только трижды увеличить нормы выдачи хлебного пайка ленинградцам, но и создать надежные резервы.
   Особенно интенсивно заработала ледовая дорога по льду Ладожского озера, когда было значительно увеличена пропускная способность железнодорожной линии Ленинград – Ладожское озеро и открыто сквозное движение поездов от Тихвина до восточного берега Ладожского озера. С вводом в строй этой линии перегрузка грузов из железнодорожных составов на автотранспорт была рассредоточена на станциях Лаврово, Кобона и Коса, от которых началась ледовая трасса. После постройки железнодорожной линии Войбокало – Коса и с переводом баз в район Лаврово – Кобона протяженность Военно-автомобильной дороги (ледовой Дороги Жизни) удалось сократить до 30–33 км. и ускорить доставку грузов на западный берег озера. Теперь в среднем в сутки доставлялось в феврале 3000, в марте – 3800, в апреле – более 4000 тонн грузов (до 1 января 1942 года за 40 дней работы ледовой трассы на западный берег ладожского озера было доставлено 16499 тон грузов, примерно по 400 тонн в сутки).
   12 января 1943 года началось наступление советских войск под Ленинградом. За 7 дней ожесточенных боев войска Ленинградского и Волховского фронтов уничтожили группировку противника, оборонявшуюся на выступе севернее Мги, и освободили от врага восьмикилометровую полосу земли вдоль южного побережья Ладожского озера.
   Государственный комитет Обороны, Военный Совет Ленинградского фронта 19 января 1943 принял решение о строительстве новой железнодорожной линии Шлиссельбург – Поляны вдоль южного побережья Ладожского озера с мостовым переходом через Неву. Строительство этой линии предусматривалось выполнить силами железнодорожных войск, спецформирований и местного населения в 20-дневный срок, с окончанием строительства 8 февраля 1943 года.
   Несмотря на огромные трудности, связанные со строительством этой дороги, сквозное движение поездов по вновь построенной ветке и низководному мосту было открыто с 7 февраля 1943 года. Первый поезд с продовольствием привела бригада паровоза ЭУ-708-64 во главе со старшим машинистом П.П. Пироженко (в 1979 году этот паровоз поставлен на вечную стоянку на станции «Волховстрой»). В тот же день на Большую землю был отправлен первый грузовой поезд с паровозом Эм-721-83 под управлением П.А. Федорова (этот паровоз установлен на станции «Петрокрепость»). После 17-месячного перерыва город Ленинград вновь был соединен со страной стальными путями.
   Каждый рейс по Шлиссельбургской трассе – «Дороге Победы» был равен подвигу: артобстрелы и бомбардировки более 1200 раз разрушали железнодорожный путь и линии связи. Свыше двухсот железнодорожников разных профессий отдали здесь свою жизнь за свободу Отчизны.
   Большую работу проделали железнодорожники, воины железнодорожных войск и работники спецформирований НКПС по увеличению пропускной способности линии Шлиссельбург – Поляны. Так, если в феврале 1943 года через станцию Шлиссельбург прошло только 76 поездов (3761 вагон), то уже в декабре 1943 года – 456 (17691 вагон). Всего же за время существования дороги – с 6 февраля 1943 года по 27 января 1944 года – по ней проследовало 4729 поездов и перевезено около 4,5 миллионов тонн различных грузов. В среднем каждые сутки Ленинграду доставлялось по 15–20 тысяч тонн различных грузов (Военно-автомобильная дорога при парке в 3500 автомашин перевозила лишь около 4000 тонн на расстояние 30 км) Возможности снабжения города возросли почти в 5 раз.
   Благодаря этому только на Ораниенбаумский «пятачок», откуда вторая ударная армия нанесла первый удар по врагу, были скрытно доставлены 53 тысячи военнослужащих, 214 танков и бронемашин, 700 орудий и минометов, 5800 тонн боеприпасов, 14000 тонн других грузов, 23330 автомашин и тракторов, 400 лошадей.
   К началу операции войска трех фронтов, участвующих в проведении Ленинградско – Новгородской операции, превосходили немецкие войска: по пехоте – в 1,7 раза, по орудиям и минометам – в 3,7 раза, танкам и СУ в 4,1 раза и боевым самолетам – в 3,7 раза.
   Это позволило нашим войскам нанести гитлеровцам такой сокрушительный удар, после которого остатки разбитых соединений и частей врага за коротких срок откатились далеко на запад.
   Вечером 27 января 1944 года в Ленинграде звучал салют – блокада была полностью снята!
   При обеспечение действия единственной связующей коммуникации через Ладожское озеро проявили мужество и героизм моряки и дорожники, автомобилисты и железнодорожники, связисты и медики, авиаторы и зенитчики, рабочие батальоны и многие другие части. Более 10 тысяч из них были награждены орденами и медалями, а 12-ти присвоено звание Героев Социалистического Труда.
   Мы склоняем головы перед светлой памятью тех, кто отдал свою жизнь в боях за Ленинград, тех, кто не дожил до Дня Победы в осажденном Ленинграде, и тех, кто перенес все тяготы суровой поры, ушел от нас, достойно прожив жизнь.

   Список используемой литературы:
   1. Величие битвы за Ленинград. 1941–1945. Материалы юбилейной научной военно-практической конференции: 60 лет полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады. – СПб., 2004.
   2. Великая победа советских войск под Ленинградом. – М.: Воениздат, 1965.
   3. Железнодорожные войска России. Кн. 3. На фронтах Великой Отечественной войны: 1941–1945 / H.Л. Волковский, А.Г. Дьячкин, Н.А. Зензинов, Е.Б. Сизов, А.Ф. Столяров, В.В. Яробков; под ред. Г.И. Когатько. – М.: «Стеха», 2002.
   4. Зензинов Н.А. Генерал – директор тяги. – М.: «Диалог» – МГУ, 1998.
   5. История железнодорожного транспорта России и Советского Союза. Т. 2: 1917–1945 гг. – СПб., 1997.
   6. Ковалев И.В. Транспорт в решающих операциях Великой Отечественной войны. – М.: Воениздат, 1969.
   7. Ковальчук В.М. Магистрали мужества. Коммуникации блокированного Ленинграда 1941–1943 гг. – СПб., 2001.
   8. Куманев Г.А. Война и железнодорожный транспорт СССР 1941–1944 гг. – М., 1988.
   9. Октябрьская – фронтовая. Воспоминания железнодорожников о работе Октябрьской магистрали в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. – Д., 1970.
   10. Чивилев М.Г., Ефимов А.С., Матросов П.А., Синельников И.Ф. Магистрали бесстрашных: Очерки боевого пути железнодорожных войск и службы военных сообщений Ленинградского фронта. – Л., 1971.
   11. Яробков В.В. Дорога жизни – дорога к победе: вчера, сегодня, навсегда. – СПб.: ООО «Изд-во ПОЛИГОН», 2005.

Медицина в блокированном Ленинграде. Последствия алиментарной дистрофии

   Дзенискевич Андрей Ростиславовичу
   доктор исторических наук
   Хорошинина Лидия Павловна
   доктор медицинских наук, профессор кафедры геронтологии и гериатрии Санкт-Петербургской Медицинской академии последипломного образования

   Блокада Ленинграда (1941–1944 гг.) явила миру уникальный по жестокости социальный, если позволительно будет так выразиться, эксперимент, когда гражданское население почти 3-х миллионного города было обречено фашистами на голодную смерть, смерть от эпидемий, холода, артиллерийских обстрелов…
   Блокада Ленинграда катастрофически повлияла на демографические показатели, так, например, в 1939 году в Ленинграде проживало 3 млн 015 тысяч горожан, в 1940 году – 3 млн 050 тысяч, в 1941 году – 2 млн 707 тысяч, в 1942 году – 1 млн 380 тысяч, в 1943 году – 579 тысяч, в 1944 году – 715 тысяч жителей. Значения роста/убыли населения Ленинграда в пересчете на 1000 населения составило: в 1939 году – 10,3, в 1940 году – 4,4, в 1941 году – (-18,1), в 1942 году – (-380,5), в 1943 году – (-24, 7), в 1944 году -13,3 [Дзенискевич А.Р., 1995]. Только в феврале 1942 года смерть от алиментарной дистрофии была зарегистрирована у 61323 тысяч горожан, а месяцем раньше того же, 1942 года, была зарегистрировано максимально большое количество смертей от алиментарной дистрофии детей в возрасте до 1 года жизни – оно составило 2701 жизнь.
   В 1942 году в Ленинграде родился 13431 ребенок, причем около 50 % роды были преждевременными. Через год в живых осталось 6594 ребенка, т. е. практически каждый второй младенец умер в течение 1942–1943 гг.
   Перед началом Великой Отечественной Войны в Ленинграде общественное здравоохранение имело достаточную материально-техническую базу и располагало 77 больницами, 22 НИИ медицинского и биологического профиля, сетью районных и заводских поликлиник, санаториев и профилакториев, медпунктами при учебных заведениях. Профилактическая направленность работы органов здравоохранения заключалась в организации и проведении массовых и регулярных медицинских осмотров, проведении массовых прививок от инфекционных заболеваний, доступностью лечения в санаториях и профилакториях. Медицинская служба предоставлялась населению бесплатно и была эффективной, поскольку к началу Великой Отечественной Войны в городе было зарегистрировано снижение показателей заболеваемости по туберкулезу, инфекционным и венерическим заболеваниям.
   Известно, что в начале войны партийными и советскими органами власти были подготовлены мобилизационные планы работы медицинских служб в Ленинграде, однако, никто не мог предполагать, что Ленинград осажден фашистскими и финскими войсками, поэтому при создании мобилизационных планов были допущены организационные просчеты, такие например, как:
   • профилирование медицинских учреждений для работы с ранеными, при которых развертывание или усиление гражданских больниц не предусматривалось.
   • несоответствие количества и контингента гражданских больных количеству и специализации медицинских работников.
   • массовая мобилизация медицинского персонала в армию и военные госпитали, когда бронирования врачей для работы в гражданских больницах не предусматривалось.
   По мнению А.Р. Дзенискевича влияние блокады Ленинграда на состояние здоровья населения (А.Р. Дзенискевич) можно разделить на несколько медико-социальных периодов:
   1. Непосредственное влияние голода и других экстремальных условий жизни в блокированном Ленинграде (сентябрь 1941 – февраль 1944 гг.)
   2. Переходный период от условий осады к мирной жизни населения (условно: сентябрь 1944 г. – начало 50-х годов)
   3. Отдаленные медицинские последствия осады города для здоровья людей, переживших блокаду, их внуков (начало 50-х годов до настоящего времени).
   Основные направления деятельности лечебных учреждений Ленинграда в сентябре 1941 – феврале 1944 гг. было определено предупреждением развития эпидемий в осажденном городе, лечением больных с алиментарной дистрофией, изучением и распространением знаний об особенности клинического течения и лечения алиментарной дистрофии (публикация научных трудов, введение должностей главных специалистов, безвозмездные консультации больных).
   Со второй половины 1944 г. по начало 50-х. гг. деятельность лечебных учреждений Ленинграда протекала в условиях улучшения социальных условий жизни населения и изменения характера заболеваемости: резкого снижения частоты алиментарной дистрофии, возникновения тяжелых клинических форм туберкулеза, медленного снижения числа больных с гипертонической болезнью, язвенными поражениями желудка, уменьшения частоты кожно-венерических заболеваний, возникновения малярии. В связи с изменившимися условиями работы лечебных учреждений изменились и их Основные направления деятельности, такие как:
   • лечение раненых и долечивание пациентов с незаживающими ранами
   • дальнейшее изучение и обобщение полученных данных об алиментарно-зависимых состояниях, возникавших у людей, переживших блокаду Ленинграда
   • организация медицинской помощи инвалидам войны и труда
   • организация медицинской помощи в восстановлении детородной функции у женщин-блокадниц
   • медицинское наблюдение за состоянием здоровья детей, живших в осажденном городе
   • поиск возможностей преодоления физического отставания ленинградских детей, переживших алиментарную дистрофию.
   • Изучение отдаленных медико-социальных последствий блокады Ленинграда, началось с 50-х годов XX века, когда произошло свертывание планов НИИ по данной тематике и велся лишь статистический учет бывших жителей блокированного Ленинграда. Исследовательская работа по теме отдаленных последствий блокады Ленинграда возобновилась лишь в 90-ые годы XX века и проводилась отдельными энтузиастами-учеными из России и зарубежных стран.
   Особенности соматических заболеваний у пожилых людей, переживших в детстве блокаду Ленинграда изучаются Л.П. Хорошининой (1997–2009 гг.). Автором определены как медико-социальные особенности развития детей после блокады Ленинграда, так и состояние здоровья пожилых людей, переживших в детстве блокаду Ленинграда. Достоверно часто малолетние жители блокированного Ленинграда воспитывались в неполных семьях (30,3 % их отцов погибли на фронтах Великой Отечественной войны), в детстве они отставали в физическом развитии от своих сверстников на 2–3 года, часто и длительно болели, часто были второгодниками в школе, но впоследствии чаще получали высшее и среднее специальное образование и были успешными в своей профессии. Отличительными особенностями состояния здоровья пожилых людей, переживших в детстве блокаду Ленинграда были: частые дисметаболические заболевания (сахарный диабет, ожирение, желчнокаменная болезнь), раннее возникновение хронических заболеваний (32,5 ±1,2 года против 38,5 ±1,8 лет в группе сравнения), установление инвалидности в более раннем возрасте (51,4 ± 1,5 лет против 56,3 ± 2,0 года в группе сравнения), частое развитие тяжелой артериальной гипертензии и раннее ее начало (в 41,4 года против 44,4 года в группе сравнения), частое развитие терминальной стадии почечной недостаточности (3,5 % против 0,8 % в группе сравнения)
   У мужчин, переживших блокаду Ленинграда до 11 лет включительно достоверно чаще отмечалось тяжелое течение атеросклеротического поражения аорты, коронарных и мозговых сосудов, в 2 раза чаще выявлялись перенесенные в прошлом острые инфаркты миокарда, более чем в 2 раза чаще диагностировались острые нарушения мозгового кровообращения, в 3,7 раза чаще выявлялись постинсультные кисты, по сравнению со сверстниками, у мужчин основной группы (вне зависимости от возраста, на который пришлось голодание) в 5 раз чаще возникала желчнокаменная болезнь.
   По сравнению со сверстниками, у женщин, переживших блокаду до 11 лет включительно, достоверно чаще отмечалось тяжелое течение атеросклероза аорты, в 5 раз чаще диагностировались острые нарушения мозгового кровообращения, в 4 раза чаще выявлялись постинсультные кисты, в 5 раз чаще возникало выраженное ожирение, в 2 раза чаще регистрировалась тяжелая артериальная гипертензия. По сравнению со сверстниками, у женщин основной группы вне зависимости от возраста, на который пришлось голодание, в 3 раза чаще выявлялся инсулиннезависимый сахарный диабет, в 4 раза чаще возникал хронический атрофический пангастрит. Свое здоровье как хорошее оценивали лишь 9,3 % пожилых людей, переживших в детстве блокаду Ленинграда (против 32,1 % в группе сравнения и 80,0 % пожилых жителей Швейцарии). Таким образом, экстремальные условия жизни детей и подростков в блокированном Ленинграде не только изменили состояние их здоровья во время осады города, но и во многом определили качество жизни и последующий уровень здоровья уже у взрослых людей.
   Итак:
   1. Глубокое изучение медико-социальных последствий блокады Ленинграда имеет большое практическое и теоретическое значение
   2. Эта проблема исследована далеко не полном объеме и весьма неравномерно
   3. Наиболее полно изучены непосредственные последствия голода, в меньшей степени – особенности переходного периода
   4. Наименее изучены отдаленные последствия блокады Ленинграда. Работа в этом направлении может и должна быть продолжена

Деятельность Красного Креста в блокадном Ленинграде

   Кичигина Татьяна Павловна
   заместитель председателя Санкт-Петербургского отделения Российского Красного Креста

   В полутора вековой истории Российского Красного Креста особое место занимает период Великой Отечественной войны 1941–1945 годов, и, в частности, героизм его членов в блокадном Ленинграде.
   Большой вклад был сделан Обществом Красного Креста в подготовку медицинских кадров. Тысячи ленинградских патриоток за период блокады приобрели медико-санитарные знания на курсах медсестер и сандружинниц Красного Креста. Лечебные учреждения города и фронт получили от Красного Креста 9901 медсестру и 20 869 сандружинниц.
   Одной из таких девушек была ленинградка Агния Ивановна Хаблова, председатель первичной организации Красного Креста завода «Электросила», ныне проживающая в Московском районе города Санкт-Петербурга. Агния Хаблова ушла на фронт санитарным инструктором. Она прошла нелегкий огненный путь с Востока на Запад, дважды была ранена, лежала в госпитале и вновь возвращалась к тем, кто творил ратные подвиги.
   Многие бывшие фронтовики оставили в своем сердце чувство большой и глубокой благодарности к «сестричке Агнии» за то, что она спасла их, переносила раненых в укрытие, перевязывала раны, давала лекарства, делала все зависящее от нее, для того, чтобы облегчить страдания людей. Делилась она с раненными и своей кровью. Агния Ивановна награждена высшей наградой Международного Движения Красного Креста и Полумесяца – медалью «Флоренц Найтенгейл».
   Более 5000 активистов Красного Креста шефствовали над госпиталями Ленинграда в годы войны.
   В первые дни на сборные пункты явилось 1800 санитарных дружинниц. Ежедневно в Ленинграде работало до 3 тысяч санитарных дружинниц, находящихся на казарменном положении. Организации Ленинградского общества Красного Креста приняли самое деятельное участие в эвакуации населения города в тыл страны. Сандружинницы оформляли документы эвакуированных, ухаживали за престарелыми и детьми, выполняли на эвакопунктах текущие поручения.
   Санитарные посты Красного Креста, были оборудованы койками и самым необходимым для оказания первой помощи. Сюда доставляли раненых, обмороженных, ослабевших от голода и болезни. Здесь им оказывали необходимую медицинскую помощь. Многие больные, раненые и истощенные люди оставались здесь до выздоровления; их обеспечивали уходом и питанием. Сандружинниками было обслужено 12735 больных дистрофией. На базе санпостов Красного Креста зимой 1941-42 гг. было создано 213 обогревательных пунктов, в которые прямо с улицы члены санитарных постов и дружин на санках доставлялись потерявших способность двигаться в 30 градусный мороз ленинградцев.
   Под особой заботой Красного Креста находились дети. Более 10 тысяч безнадзорных детей было обнаружено и передано дружинницами Красного Креста в детские учреждения города.
   Замечательный почин по спасению детей, оставшихся без родителей, проявила санитарная дружинница Вера Щекина-Иванова и ее подруги. Они ходили из квартиры в квартиру, разыскивали замерзающих и голодающих детей, относили их в обогревательные комнаты, стационары, мыли их, кормили, устраивали в детские дома или больницы… На личном счету Веры Щекиной 29 детей, спасенных от смерти. Многие из них носят ее фамилию. Вера Иванова-Щекина награждена высшей наградой Международного Красного Креста и Красного Полумесяца «Флоренц Найтенгейл».
   Многообразной и сердечной была забота Красного Креста о людях, чьи близкие с оружием в руках защищали страну. Тысячи членов Ленинградской организации Общества Красного Креста ежедневно, в свободное от работы время, обследовали семьи военнослужащих и инвалидов, добивались оказания им помощи, ремонтировали квартиры, обеспечивали дровами.

   Весной 1942 г., когда после первой блокадной зимы город оказался перед угрозой вспышки эпидемий сандружинницы Красно Креста наводили и поддерживали в городе должный санитарно-гигиенический порядок. Был организован обход жилого фонда Ленинграда и в 1942 г. дружинницы обследовали 282 тыс. кв. метров, в 1943 г. – 141 тыс. кв. м., в 1944 г. – 68 тыс. кв. метров. В 20 тыс. квартир был наведен санитарный порядок.
   Члены Красного Креста проделали значительную работу по иммунизации населения Ленинграда. Силами 2000 дружинниц весной 1942 г. против желудочно-кишечных инфекций было привито около 400 тыс. человек, т. е. почти всё население города.
   В блокадном городе решалась также одна из самых трудных задач – обеспеченье донорской кровью фронта и лечебных учреждений города. Привлечение ленинградцев в ряды доноров крови стало наиглавнейшей задачей общества Красного Креста. Активисты организации сами были донорами и являлись пропагандистами донорства, а также оказывали помощь в обслуживании доноров.
   В первые дни войны, благодаря их усилиям, ежедневно в Институт переливания крови приходило до 2-х тысяч человек. В 1941 г. донорами стали 35856 ленинградцев, в 1942 г. – 56960.
   Ленинградцы отказывались от денежного вознаграждения за данную кровь и передавали его в фонд обороны страны. Более миллиона рублей было внесено в фонд обороны страны – на постройку самолета «Ленинградский донор».

СЕКЦИЯ:
РОЛЬ ЛЕНИНГРАДСКИХ ЭВАКУИРОВАННЫХ ПРЕДПРИЯТИЙ В ФОРМИРОВАНИИ ПРОМЫШЛЕННО-ЭКОНОМИЧЕСКИХ РЕГИОНОВ СОВЕТСКОГО СОЮЗА

Роль ленинградских эвакуированных предприятий в промышленности регионов

   Дементьев Борис Петрович
   доктор исторических наук, профессор, Пермский государственный университет

   За время войны и блокады из Ленинграда в организованном порядке выехало около 1.5 млн. человек. История не знает подобных примеров эвакуации населения из осажденного города. К началу 1943 г. в Ленинграде проживало всего 637 тыс. граждан. Одновременно с эвакуацией ленинградцев из города вывозилось промышленное оборудование. Вглубь страны было вывезено свыше 70 тыс. единиц наиболее ценного оборудования. В Ленинграде оставлялось лишь ограниченное число действующих фабрик и заводов, обеспеченных рабочей силой, электроэнергией, топливом и сырьем. Остальные переводились на консервацию или направлялись в тыл, где они продолжали свою производственную деятельность. Из 333 ленинградских предприятий союзного и республиканского подчинения за годы блокады было эвакуировано полностью 133, а также примерно три четверти всего промышленного оборудования Ленинграда.
   Челябинск. На базе Челябинского тракторного завода силами эвакуированных специалистов и на оборудовании Харьковского дизельного и Ленинградского Кировского заводов возникло могучее производство тяжелых танков и дизель-моторов, благодаря которому в годы войны Челябинск называли Танкоградом. За годы войны завод дал фронту 18 тыс. танков и самоходных артиллерийских установок, 48,5 тыс. танковых моторов.
   Новосибирск. В Новосибирск были эвакуированы многие предприятия из прифронтовой зоны страны. Город принял и 128 тысяч коренных жителей блокадного Ленинграда, а также 50 ленинградских предприятий и учреждений. Новосибирский завод «Сибмашстрой» в годы Великой Отечественной войны стал одним из основных поставщиков истребительной авиации. В 1944 году из Новосибирска на фронт уходило по 17 истребителей в сутки.
   Первоуральск. В 1941 г. на базе эвакуированного оборудования ленинградского завода «Электрик» создано предприятие электросварочных машин и аппаратов.
   Томск. Одним из первых в Томск был эвакуирован знаменитый ленинградский завод «Электросила». Уже в начале августа 1941 года сюда прибыли первые два эшелона с людьми и оборудованием. Через три месяца в Томске был построен первый корпус завода, а к концу ноября завод начал работу. Так в Томске было создано одно из самых успешных сегодня промышленных предприятий – «Сибэлектромотор». В годы войны завод выпускал электродвигатели оборонного значения и танковые стартеры.
   Ленинградский «Радист», эвакуированные в Томск в первый год войны, стали основой Томскому заводу измерительной аппаратуры (ТЗИА), который начал промышленное производство с выпуска металлодетекторов для поиска мин. За годы войны ТЗИА выпустил более 50 тысяч миноискателей.
   Казань. Еще в августе 1941 года эвакуированному ленинградскому авиазаводу № 3 87 суждено было слиться с казанским заводом № 169. Тогда же из города Нарвы на Казанский льнокомбинат эвакуировалась Кренгольмская мануфактура.
   Уфа. Эвакуированные ленинградские заводы № 234, № 451 и № 45 (авиамоторы) Народного комиссариата авиационной промышленности СССР вошли в состав Уфимского моторостроительного завода. Завод выпускал моторы для боевых самолетов ЯК-3, ЯК-9, Пе-2. Для этого завода эвакуированный в Уфу Ленинградский научно – исследовательский институт керамики разработал графитные тигли.
   Ленинградские завод № 628 «Красная Заря» и № 697 завод телефонной аппаратуры дальнего действия Народного комиссариата электропромышленности СССР стали основой Уфимского завода телефонной аппаратуры. Ленинградский завод № 688 стал У фимским заводом резиново-технических изделий. В город Стерлитамак было эвакуировано оборудование цементного завода Наркомата строительства СССР из г. Волхов Ленинградской области. Парфюмерный завод «Ленаромат» влился в Уфимский синтетический завод. Вместе с оборудованием эвакуировались высококвалифицированные научные работники, инженеры и рабочие.
   Ирбит. Ленинградский фарфоровый им. Ломоносова и другие заводы стали основой для Ирбитского стекольного завода – единственного в годы войны завода, выпускавшего стекла для автомобильной, авиационной и тракторной промышленности.
   Первоуральск. В 1941 г. на базе эвакуированного оборудования ленинградского завода «Электрик» создано предприятие электросварочных машин и аппаратов.
   Пермь. Среди эвакуированных предприятий в Пермь был телефонный завод, вывезенный в августе 1941 г. из Ленинграда. Пермский телефонный завод основан на базе эвакуированного в Пермь Ленинградского электромеханического завода в августе 1941 года. Коллектив, большинство которого составляли женщины, зачастую дети, уже через месяц после основания завода изготовил и отправил на фронт первую партию телефонных аппаратов УНФ-32. Только в ноябре 1942 года были изготовлены полевые телефонные аппараты для обеспечения пяти дивизий. Всего за первые два года войны Пермский завод отправил в войска действующей армии 230 тыс. полевых военных аппаратов. В Пермской области были размещены: судостроительный завод, бумажная фабрика Гознака, бумажная фабрика имени Горького и другие предприятия.
   Ленинградские предприятия внесли неоценимый вклад в становлении многих ведущих тыловых организаций в годы Великой Отечественной войны. Высококвалифицированные рабочие и специалисты передавали свой опыт и создавали производственные школы, которые и после войны сыграли значительную роль в развитии различных регионов страны.

Государственный институт прикладной химии (ГИПХ) во время Великой Отечественной войны

   Карташов Юрий Иванович,
   кандидат технических наук, доцент, первый заместитель генерального директора по науке ФГУП «Российский научный центр «Прикладная химия» (ГИПХ), Санкт-Петербург
   Мануйлова Валентина Ивановна
   кандидат химических наук, доцент, учёный секретарь ФГУП «Российский научный центр «Прикладная химия» (ГИПХ), Санкт-Петербург

   Первая мировая война наглядно показала значение химической промышленности для развития промышленного потенциала и повышения обороноспособности страны. Военная наука выдвинула ряд новых вопросов химии и химической технологии, требовавших научного освещения и опытно-заводской проверки, в то время как довоенная Россия по существу не имела развитой химической промышленности, как и химических производств военного назначения. Поэтому в 1916 г. по инициативе членов Военно-химического комитета при Русском физико-химическом обществе был основан Опытный завод в качестве промежуточного звена между лабораторной стадией и постановкой массового производства химических продуктов. Первоначально имелись в виду интересы и нужды военного времени, а затем все яснее и определеннее выдвигалась на первый план более широкая цель – поднятие экономического состояния России путем рационального использования ее природных ресурсов.
   К концу 1917 г. Опытный завод, осуществив ряд производств, имевших чисто практическое значение для обороны страны, приобрел вес и в научно-исследовательском смысле, подготовив инженеров и химиков для различных областей химической промышленности. Все это вместе явилось основой для создания организации, единственной по своей значимости в России. По решению совета Военно-химического комитета сам Военно-химический комитет в 1919 г. был преобразован в Российский институт прикладной химии (РИПХ), ему же был передан Опытный завод. (В 1925 РИПХ переименован в Государственный институт прикладной химии (ГИПХ), в 1982 на его базе создано научно-производственное объединение «Государственный институт прикладной химии», а в 1992 Указом Президента России НПО ГИПХ преобразовано в Российский научный центр «Прикладная химия»).
   В 1919 году к работе института были привлечены химические и химико-технологические лаборатории Академии наук, Университета, Технологического, Политехнического, Горного институтов, Артиллерийской, Инженерной и Военно-медицинской академии, Центральная лаборатория Военного ведомства, научно-техническая лаборатория Морского ведомства.
   Учредителями института были выдающиеся русские ученые академики Н. С. Курнаков, В. Н. Ипатьев, профессора А. Е. Фаворский, В. Е. Тищенко, Л. А. Чугаев, П. П. Федотьев, А. Е. Порай-Кошиц, А. А. Яковкин.
   Директором института стал академик И. С. Курнаков. В первые годы деятельности усилия института были направлены на обеспечение страны основными химическими продуктами для развития народного хозяйства и оборонных отраслей промышленности, освобождение от импорта.
   С первых же дней войны институт и входящий в его состав опытный завод переключились на обслуживание нужд Ленинградского фронта и Краснознаменного Балтийского флота. Первым заданием было изготовление различных горючих смесей для ручного противотанкового оружия. В институте круглосуточно велось фракционирование горючих на лабораторной установке, пока не были переработаны все запасы. В июле 1941 г. был организован цех запалов для противотанковых бутылок с горючим. В считанные дни была отработана новая технология их изготовления и создана установка, на которой в июле – сентябре выпускались запалы для Ленинградского фронта.
   Многие сотрудники были призваны в армию или вступили в ряды народного ополчения, некоторые были откомандированы на восток страны для обеспечения пуска и освоения эвакуированных и вновь построенных заводов и цехов, действующих по разработкам института. Но сам ГИПХ не был эвакуирован, он остался в Ленинграде как научный центр противохимической обороны города, для производства средств противохимической защиты, оружия и боеприпасов.
   В начале войны сотрудники ГИПХ производили массовое снаряжение авиабомб, патроны к спасательным авиажилетам, разработали и наладили выпуск поджигательных и сигнальных патронов для партизан и разведчиков. Разрабатывались методы получения некоторых медицинских солей и порошкообразного железа для феррогематогена, самовоспламеняющихся жидкостей, индикаторных, сигнальных и осветительных средств, дезинфицирующих материалов, заменителей алюминия и т. д. Сотрудники института организовали на других предприятиях города снаряжение противотанкового оружия, производство химических поглотителей для противогазов, индикаторных средств, фармацевтических препаратов: глюкозы, наркозного эфира, хлористого натрия, хлористого кальция и другой продукции, необходимой для армии и госпиталей.
   Сотрудники ГИПХ на химических предприятиях выполняли задания по организации производств, удовлетворяющих потребности военного времени. Группой Г. С. Клебанова в кратчайшее время было организовано в районе г. Перми бромное производство, куда были эвакуированы рабочие и специалисты с крымских бромных заводов. На одном из заводов г. Дзержинска по проекту ГИПХ (проект Л.A. Маковецкого) под руководством бывшего главного инженера института В.П. Внукова был пущен цех цианистых соединений. В районе г. Березники при помощи инженеров Е.И. Лукьяновой и А.А. Чижика освоен и выведен на проектную мощность цех бариевых солей и активной окиси магния для цветных и осветительных ракет (разработка старшего научного сотрудника А.И. Заславского, проект Л.А. Маковецкого и И.Г. Болдырева).
   В начале июля 1941 г. в Воскресенск был командирован профессор А.Ф. Алабышев для организации производства металлических натрия и калия и их производных. Для обеспечения нужд оборонной промышленности С.А. Зарецким и В.П. Жуковой в Березниках было организовано производство электролитической двуокиси марганца и окиси меди, необходимых для изготовления гопкалита и гальванических элементов.
   Приближение фронта и блокада Ленинграда поставили перед институтом новые задачи. В связи с трудностями нормального снабжения войск Ленинградского фронта институт организовал бесперебойное производство взрывчатых веществ из имеющегося сырья. Широко развернулись работы по изучению и анализу трофейных боеприпасов и техники, по выпуску диверсионных поджигательных патронов, дымовых шашек и сигнально-осветительных средств. Одновременно проводились работы по обеспечению нужд города. Особое внимание было уделено средствам огнезащиты Ленинграда, борьбе с одной из самых страшных стихий войны – огню. Жилые дома города, как старые, так и новые, исторические здания, музеи и дворцы, цехи промышленных предприятий имели деревянные чердаки и перекрытия и с военной точки зрения представляли собой собрание горючего материала, который просто обязан был превратиться в гигантский костёр. Сотрудниками ГИПХ были разработаны составы, обеспечивающие огнестойкость, для защиты зданий и сооружений от зажигательных бомб, генеральные схемы тушения возможных пожаров, выпущено большое количество противопожарного инвентаря. Ленинград избежал тяжёлой участи многих европейских городов, переживших войну. И в этом существенная роль принадлежит «первейшему химическому институту» – ГИПХ.
   В институте организовали лабораторию МПВО городского значения, просуществовавшую всю блокаду. В ней отработаны и проверены экспресс-методы индикации всех боевых отравляющих веществ в пищевых продуктах, воде и воздухе. Кроме того, проводилась работа по обучению и повышению квалификации персонала районных и объектовых лабораторий МПВО.
   Сотрудники ГИПХ принимали непосредственное участие в обороне города. Они работали на строительстве оборонных рубежей на разных участках Ленинградского фронта. Была также создана специальная бригада минеров.
   Тяжелая обстановка блокады, отсутствие электроэнергии, воды и топлива привели в конце 1941 г. к необходимости свертывания ряда работ института и выпуска продукции на опытном заводе. Однако и в это время в институте проводились исследования по синтезу взрывчатых веществ, по пиротехническим боеприпасам, работа в области химической защиты, а на опытном заводе организовывались новые производства, особенно необходимые фронту и населению Ленинграда, рассчитанные только на применение ручного труда. Несмотря на исключительные трудности, опытный завод института перевыполнил производственный план 1941 г. В 1942 году работы ГИПХ в условиях блокады были направлены на наиболее полное и рациональное использование имеющегося в Ленинграде сырья и разработку процессов с учетом необходимости максимальной экономии материальных и энергетических ресурсов. Опытный завод выпускал исключительно продукцию, освоенную во время войны. Организация новых производств осуществлялась с использованием имеющихся помещений и оборудования и обеспечивала потребности Ленинградского фронта, Балтийского флота, населения города. В институте работали три лаборатории.
   Лаборатория противохимической защиты разрабатывала новые методы индикации и анализа отравляющих веществ, средства индивидуальной и коллективной химзащиты, новые виды дегазаторов, новые осушители для гопкалитовых патронов, экспресс-методы анализа отравляющих веществ.
   Специальная лаборатория осуществляла работы в области пиротехники, взрывчатых средств, подрывных приспособлений. В этой лаборатории были разработаны и переданы в производство новые сигнальные средства, основанные на применении цветных дымов, различные сигнально-осветительные шашки, конструкции новых типов подрывных приспособлений, замедлители к ним, маскирующие дымы, горючие составы для зажигательных приспособлений, заменители алюминия и магния в зажигательных и пиротехнических боеприпасах.
   Лаборатория органического синтеза проводила синтезы лекарственных препаратов и разрабатывала методы получения из местного сырья сложных органических соединений, необходимых для обеспечения работы цехов опытного завода по производству препаратов для приборов химической разведки, красителей для сигнальных дымов и других веществ.
   Основные направления работы института и завода сохранились и в 1943 г. Некоторое улучшение в обеспечении Ленинграда электроэнергией, водой и топливом позволило работать еще продуктивнее. Работы института расширились, выпуск продукции опытного завода систематически возрастал и по ряду направлений полностью обеспечил потребности Ленинградского фронта и Балтийского флота.
   Снятие блокады привело к изменению тематики работ института, коллектив постепенно переключился на исследования, направленные на дальнейшее развитие химической промышленности. На заводе параллельно с выпуском военной продукции началось восстановление довоенных химических производств, необходимых народному хозяйству.
   Самоотверженным трудом в тяжелые дни войны коллектив ГИПХ внес свой вклад во всенародную победу над фашизмом. За 3,5 военных года им было выпущено оборонной продукции более чем на 40 млн. руб.
   За высокие достижения на трудовом фронте во время войны и блокады ГИПХ был награждён орденом Трудового Красного Знамени, Высокими правительственными наградами был отмечен большой коллектив сотрудников института.
   В послевоенный период перед сотрудниками ГИПХ был поставлен и успешно решён ряд задач первостепенной важности преимущественно оборонного характера. Для этого потребовалось создание по существу нового типа научной организации, включающей исследовательский и проектный институты, опытный завод; в результате ГИПХ превратился в крупнейшее в стране научно-производственное объединение химического профиля с рядом филиалов и уникальной технической базой.
   В заключение следует отметить, что основной задачей ГИПХ (Российского научного центра «Прикладная химия») с первых лет его существования по настоящее время было и остаётся обеспечение и реализация новых доктрин обороны страны, обеспечение химическими ресурсами новой техники для обороны государства, максимальное использование технических и промышленных ресурсов химической и оборонной промышленности для удовлетворения нужд народного хозяйства и потребителей.

   Список используемой литературы:
   1. Жаворонков Н.М. Страницы героического труда химиков в годы Великой Отечественной войны. – М.: Наука, 1989. – С. 241–244.
   2. Георгиевский С.С., Мануйлова В.И. История организации и развития науки в Российском научном центре «Прикладная химия» для нужд оборонного комплекса // Наука и военная техника. СПб научный центр РАН. – СПб, 2001. – С. 28–35.
   3. Морачевский А.Г., Шпак B.C. Участие химиков Санкт-Петербурга в развитии науки и промышленности в России // ЖПХ. 2003. Т. 76., 5. – С. 705–714.

Эвакуация Кировского завода в Челябинск

   Нестеров Андрей Иванович
   кандидат философских наук, доцент, Санкт-Петербургский Государственный Университет Сервиса и Экономики (Институт Социологии и Управления Социальными Процессами)

   В изучении истории Великой Отечественной войны всегда высоко оценивали роль танковой промышленности для достижения Победы. Но из-за недоступности важных источников освещение работы советской военной промышленности, в том числе и танковой, было затруднено. Поэтому, как правило, учёные ограничивались лишь краткой оценкой результатов работы этой отрасли оборонной промышленности. И только после того, как был открыт доступ к новым архивным документам, возможности для изучения данной проблемы возросли. Знаменитый Челябинский Танкоград, который позволил СССР получить перевес над фашисткой Германией по производству танков, был основан именно на базе Кировского завода. 29 июня 1941 года из г. Ленинграда начинается эвакуация Кировского завода. В Челябинск выехали рабочие кадры, специалисты и большая часть производственных мощностей подъёмно-транспортного завода (имени С.М. Кирова) для налаживания на новом месте производства танковых моторов.
   Во втором полугодии 1941 года выпуск танков на Кировском заводе существенно возрос. К производству многих узлов и агрегатов подключились такие крупные ленинградские предприятия, как Ижорский и Металлический заводы, завод «Русский дизель» и другие. Из-за отсутствия дизелей В-2 танки КВ-1, так же как и Т-34, некоторое время выпускались с бензиновыми двигателями. Однако в условиях блокады продолжать выпуск танков было невозможно. Поэтому с июля по декабрь в несколько этапов проводилась эвакуация Кировского завода из Ленинграда в Челябинск. 6 октября Челябинский тракторный был переименован в Кировский завод Наркомтанкопрома – ЧКЗ, ставший единственным завод ом-изготовителем тяжелых танков вплоть до конца Великой Отечественной войны.
   Положение Ленинграда было очень тяжёлым, оставлять единственное танковое производство в окружённом городе было опасно. Наиболее мудрым решением в данной ситуации было решение эвакуации ряда промышленных мощностей с запада на восток. Танкосборочные цеха Кировского завода переехали в Челябинск на тракторный завод. Большая часть оборудования Ленинградского Кировского моторного завода была отправлена в Челябинск, где соединилось с прибывшим оборудованием других заводов. Танковая промышленность включает в себя много других заводов, помогающих функционировать сборочным заводам. Кроме того, другие отрасли военно-промышленного комплекса, также как артиллерийские заводы, поставляют различные компоненты, необходимые для сборки этих машин. Без них не было бы и танков. Эвакуация промышленных предприятий с запада на восток вынудила пересмотреть все планы дальнейшей мобилизации промышленности. С одной стороны, она дезорганизовала работу существующих военных предприятий, с другой – появилась возможность большей концентрации производственных мощностей, создания крупных высокоэффективных предприятий, таких, как знаменитый огромный завод Танкоград.
   Необходимо было в кратчайшие сроки наладить рост производства танков. Большое значение для роста производства танков имели изменения, вносимые в ходе войны в их конструкцию. Общее руководство этими работами осуществлял главный конструктор НКТП, заместитель наркома Ж.Я. Котин, а главным центром по упрощению конструкции стало КБ завода № 183, которое возглавлял А.А. Морозов. К концу января 1942 года было отменено использование на танке Т-34 5641 детали 1265 наименований. Благодаря предложениям конструкторов удалось отказаться от 206 изделий, получаемых ранее с других предприятий, что повысило независимость завода от поставщиков и от работы транспорта. Для скорейшей ликвидации нехватки многих видов материалов, прежде всего качественных сортов стали, была проведена большая работа по поиску их заменителей. В то же время почти не совершенствовались боевые качества танков. Это отражает, с одной стороны, уверенность в высоких качествах слоев продукции, с другой – кризисную ситуацию в снабжении, организации и управлении производством. При этом упрощение конструкции и технологического процесса привело к снижению надежности наших танков. В итоге уже летом 1942 года низкая техническая надежность советских танков заставила руководство страны и НКТП принимать экстренные меры.
   Среди самых сложных проблем первого периода войны наиболее остро стояло обеспечение предприятий рабочей силой. В ходе эвакуации потери здесь были даже выше, чем потери оборудования. Очень многие работники Кировского завода отказались по разным причинам покидать родной Ленинград. Часть рабочих была убита в результате бомбардировок города. Наконец, многие рабочие и служащие вступили в народное ополчение. В результате при организации производства на новом месте в Челябинске предприятие столкнулось с катастрофической нехваткой профессиональной рабочей силы. Основная масса пришедших на завод в 1941 году работников относилась к категории неквалифицированной рабочей силы. Самым массовым источником пополнения рабочей силы оказались стройтрудколонны. Это были формирования Наркомата обороны, состоявшие из военнообязанных, признанных непригодными к использованию в других частях, в том числе и по национальному признаку. Всего завод получил 9 200 человек из пяти стройтрудколонн, работавших до этого на территории завода. Еще 7 400 человек НКО передал заводу из числа ограниченно годных к военной службе. 8 719 человек были приняты на завод в порядке свободного приема. В основном это были подростки, женщины и пенсионеры. 1 903 человека поступили на завод из системы трудовых резервов. Поэтому было решено обучать новичков в процессе производства. Опытные рабочие брали их на обучение. Конечно, такой способ не мог дать быстрого эффекта. Из-за того, что многие новые работники не имели необходимой квалификации, страдало качество.
   Немалую работу пришлось провести, чтобы создать относительно приемлемые условия жизни для рабочих. Самой острой проблемой было обеспечение эвакуированных жильем. К 1 января 1942 года были построены землянки (55.5 тыс. кв. м.) и бараки (32.4 тыс. кв. м.), что позволило расселить примерно 20 тысяч человек. Положение с жильем на заводе несколько улучшилось летом, когда так называемым хозяйственным способом было возведено значительное количество жилья. Одновременно были приведены в надлежащее состояние бараки: стены оштукатурили, а двухъярусные нары заменили на кровати. Правительство выделило для завода 15 тысяч комплектов постельного белья.
   В 1942 году удалось достичь существенного прогресса в снижении трудоемкости производства танков, хотя выравнивания затрат труда и материалов по всем заводам, ориентируясь на лучшие показатели, еще достичь не удалось. Применение новых методов организации производства позволило в корне изменить всю его структуру. Теперь оно строилось по принципу крупносерийного. Была налажена конвейерная сборка танков, расширена сфера применения литья как более производительного при изготовлении деталей. При этом вместо литья в формы, изготовленные вручную, как это часто практиковалось до войны, более активно использовалась машинная формовка. Применялись и другие прогрессивные технологии, что позволило значительно увеличить объемы производства танков. В течение 1942 года значительно снизилась трудоёмкость изготовления танка.
   Очень многое здесь зависело от инициативы и организаторских способностей руководителей предприятий, которым приходилось выполнять задания Центра в очень тяжелых условиях: связи с поставщиками были нарушены, не хватало рабочей силы и сырья, прежде всего угля и мазута, подводил транспорт, лимиты снабжения электроэнергией были недостаточными. Военный период стал суровым испытанием для директорского состава и одновременно давал возможность проявить себя с лучшей стороны. Наиболее интересным в этом отношении был пример И.М. Зальцмана. До войны он возглавлял в Ленинграде Кировский завод, где показал себя способным организатором производства во время освоения танка КВ. После начала эвакуации Кировского завода в Челябинск И.М. Зальцман возглавил знаменитый Танкоград. Чтобы быстрее ввести в эксплуатацию станки, он принимает решение устанавливать их в недостроенных цехах, даже не заливая основания бетоном, благодаря чему уже в 1941 году Танкоград произвел 844 танка КВ. Серийный выпуск тяжёлых танков начался в конце октября 1941 года. И.М. Зальцман признан И.В. Сталиным специалистом по налаживанию производства танков с присвоением ему звания героя социалистического труда. С 14 июля 1942 года по 28 июня 1943 года – Народный комиссар танковой промышленности СССР. Затем освобожден от этой должности и вновь назначен директором Кировского завода в Челябинске (до 1949 года). В том же 1943 году под его руководством в течение 52 дней завод освоил выпуск новых танков ИС-2. Зальцман И.М. проявил себя выдающимся организатором танковой промышленности во время Великой Отечественной войны. Руководил Кировским заводом при прорыве вражеских войск к окраинам Ленинграда в начале блокады, а затем провел эвакуацию завода в Челябинск, и в кратчайшие сроки развернул производство танков на неприспособленных площадях, при острейшем дефиците работников, специалистов, оборудования и сырья.
   Всего в годы войны завод выпустил 18 тысяч танков и САУ, 45 000 танковых двигателей, освоил производство 13 типов танков и САУ, 6 типов танковых двигателей. Несмотря на то, что общий промышленный потенциал СССР был в 1941–1942 годах значительно ниже, чем у Германии, в распоряжении которой была промышленность всех завоеванных ею европейских стран, в 1942 году выпуск вооружения и военной техники в Советском Союзе значительно превысил аналогичные показатели в Германии. В СССР в 1942 году было произведено 24 504 танка и САУ, а в Германии – только 6 189. Между тем в Германии было выплавлено 28.7 млн. т. стали (31.1 млн. т. с учетом оккупированных стран), а в СССР – только 8.1 млн. т. Электроэнергии было произведено в Германии 43.4 млрд кВч., а в СССР – 29.1 млрд кВч. Те мероприятия, которые были проведены в первый период войны, предопределили последующую успешную работу советской военной промышленности. В СССР было произведено танков и САУ: в 1943 году 24 006 (в Германии 10.7 тыс.), в 1944 году – 28 983 (в Германии 18.3 тыс.), в первом полугодии 1945 году – 15 422 (в Германии только 4.4 тыс.). Это тем более удивительно, что почти до самого конца войны общие объёмы производства основных видов промышленной продукции в Германии были выше, чем в СССР.
   На примере работы советской танковой промышленности можно видеть, как этот успех достигался. Прежде всего, он стал возможен благодаря максимальному сосредоточению всех ресурсов страны для достижения главной цели – разгрома врага. Успех обеспечила и возможность добиться рационального использования этих ресурсов в процессе производства. Немалое значение имела также работа наших конструкторов. Нельзя забывать и о том, что рабочие и служащие НКТП на всех уровнях самоотверженно выполняли свой долг в любых условиях, работая по 10 и более часов в сутки. Большое значение имело и то, что руководство страны рассматривало танковую промышленность как одну из приоритетных отраслей и оказывало ей всю возможную в тех условиях помощь. Несмотря на все трудности, НКТП в целом продемонстрировал способность оперативно, эффективно и грамотно решать стоявшие перед ним задачи.
   Челябинский Кировский Завод стал основным производственным предприятием военно-промышленного комплекса в этом регионе в послевоенные годы и вплоть до конца 1980-х годов на нём продолжалось массовое производство бронетехники.
   5 января 1946 года собран первый трактор «Сталинец-80». В 1956 году создан трактор «Сталинец-100».
   20 июня 1958 года завод был переименован в Челябинский Тракторный Завод.
   В настоящее время Челябинский Тракторный Завод – УРАЛТРАК (ЧТЗ) – промышленное объединение по производству и продаже широкой гаммы колесной и гусеничной дорожно-строительной техники (бульдозеров, трубоукладчиков, фронтальных погрузчиков, мини-тракторов), запасных частей и прочей высокотехнологичной машиностроительной продукции.
   В отдельных сегментах российского рынка, таких, как бульдозеры и трубоукладчики самых востребованных классов, Челябинский Тракторный Завод стабильно удерживает лидирующие позиции. Сотни машин ежегодно поставляется на экспорт. Помимо стран СНГ, только в 2007 году техника с маркой ЧТЗ поставлялась в 16 стран дальнего зарубежья.
   Особую гордость Челябинский Тракторный Завод испытывает и за государственные награды: предприятие награждено орденом Ленина (1971), орденом Трудового Красного Знамени (1983), орденом Кутузова 1-й степени (1945), орденом Красной Звезды (1944), Вьетнамским Орденом Дружбы (2003), Орденом Святого благоверного князя Дмитрия Донского (2008). Орденом Ленина награждены опытный завод ЧТЗ (1944) и конструкторское бюро ЧТЗ по дизелям (1945). 12 тракторостроителей удостоены звания Героя Социалистического труда.

   Список использованной литературы:
   1. Гриф секретности снят: Потери Вооруженных сил СССР в войнах, боевых действиях и военных конфликтах. Статистическое исследование. М., 1993.
   2. Ермолов А.Ю. Эвакуация в 1941 г. на примере предприятий Наркомата танковой промышленности. // Россия и реформы. Вып. 5. М., 2002.
   3. Зальцман И.М. Срочное задание. // Т-34. Путь к Победе. Киев, 1989.
   4. Сидоров А.Л. Экономическое положение России в годы Первой мировой войны. М., 1973.
   5. Пройдет десяток лет, и этих встреч не восстановишь уже в памяти. // Источник. 1997. № 5.
   6. РГАЭ, ф. 8752, on. 1, д. 82, л. 167–169; оп. 4, д. 2, л. 21.
   7. РГАЭ, ф. 8752, оп. 4, д. 728, л. 158–164; История Второй мировой войны. Т. 12. М., 1978.

Ленинградский технологический институт в годы эвакуации в Казани

   Гуркин Александр Борисович,
   кандидат исторических наук, доцент, заведующий кафедрой истории Отечества, науки и культуры Санкт-Петербургский государственный технологический институт (ТУ)
   Щербинина Ольга Викторовна
   директор музея истории СПбГТИ(ТУ) Санкт-Петербургский государственный технологический институт (ТУ)

   Вот уже 65 лет отделяет нас от того времени, когда знамя Победы взметнулось над рейхстагом, возвестив всему миру о поражении фашистской Германии и об окончании Великой Отечественной войны. Эта война стала тяжелейшим испытанием для нашего народа. Победа досталась нелегко и потребовала колоссального напряжения всех сил страны. Война была поистине всенародной: в ней участвовало буквально все население страны. Одни воевали с оружием в руках на фронте в составе действующей армии или в партизанских отрядах, другие ковали это оружие в тылу страны. Многие не вернулись с полей сражений или умерли от голода, холода, перенапряжения у станков на рабочем месте. Вечная память живым и мертвым – всем, кто победил врага.
   Среди тех, кто приближал Победу, были и преподаватели, сотрудники, студенты Ленинградского Технологического института. Они воевали на фронте, в партизанских отрядах, трудились для нужд фронта в блокадном Ленинграде и в эвакуации в Казани. Именно деятельности института в период нахождения в Казани и посвящена данная статья.
   Технологический институт является старейшим технологическим вузом страны. Он был основан в 1828 году, именным Указом Императора Николая I, в котором было сказано: «Желая споспешествовать распространению и прочному устройству мануфактурной промышленности в Империи нашей, признали Мы за благо учредить в Санкт-Петербурге Практический Технологический институт». [139 - Санкт-Петербургский государственный технологический институт (Технический университет). 1828–2003. СПб.: Изд-во СПбГТИ(ТУ), 2003. С.4.]
   Историю Технологического института можно назвать своеобразной летописью развития русской технической мысли и становления отечественной промышленности. Можно привести длинный список имен выдающихся ученых, преподававших в институте и внесших значительный вклад в развитие мировой науки и техники. Среди них – создатель периодической системы химических элементов Д.И. Менделеев; основатель термохимии академик Г.И. Гесс; автор всемирно известного справочника по органической химии академик Ф.Ф. Бельштейн; основоположник теории автоматического регулирования, видный конструктор-механик академик И.А. Вышнеградский и многие, многие другие. [140 - Санкт-Петербургский государственный технологический институт (Технический университет). 1828–1998. СПб.: Изд-во СПбГТИ(ТУ), 1998. С. 9, 11.]
   К началу Великой Отечественной войны Ленинградский химико-технологический институт им. Ленсовета (такое название носил тогда институт) являлся признанным крупнейшим учебно-научным центром страны. В институте было три факультета: технологический, инженерный химико-технологический и механический. Ежегодная численность выпускников института в предвоенные годы достигала 650 человек. [141 - Там же. С.22.]
   Развивающаяся химическая промышленность требовала новых специалистов и новых научных разработок, что не могло не отразиться на деятельности Технологического института. В тридцатые годы вузом были достигнуты впечатляющие успехи – укреплялась его материально-техническая база, открывались новые кафедры, улучшилась подготовка выпускников, расширялась тематика научных исследований. Только за 1935–1940 годы на ученом Совете института были защищены 137 докторских и кандидатских диссертаций. [142 - Там же.] В сороковых годах предполагалось ускорение и расширение работы по всем направлениям деятельности института. Но этим планам не суждено было сбыться из-за начавшейся войны. Весть о ней, несмотря на воскресный день, собрала в институт многих студентов, профессоров, преподавателей, рабочих и служащих. Уже вечером 22 июня в общежитии № 4, расположенном в Яковлевском переулке, прошел митинг студентов и преподавателей. На нем с сообщением о вероломном нападении фашистской Германии выступил профессор В.Ф. Журавлев. На следующий день в актовом зале института состоялся общеинститутский митинг, который открыл директор института Г.А. Маляров. Было много выступавших, в том числе академик А.Е. Порай-Кошиц, член-корреспондент АН СССР Н.Н. Качалов. [143 - Целиковский П.Д. Технологи и сотрудники института в боях и труде. 1941–1945. СПб.: 1977. С.6.] Участники митинга приняли обращение ко всем ученым Технологического института и Ленинграда о переключении научных исследований на оборонную тематику. В институте был создан комитет содействия оборонным научно-исследовательским, проектным работам, рационализаторским и изобретательским предложениям. [144 - 150 лет Ленинградского технологического института имени Ленсовета. Л.: Изд-во «Химия». С. 159.]
   Начальный период войны сложился крайне неудачно для Советского Союза. Несмотря на героизм воинов Красной Армии, ей приходилось отступать, неся огромные потери. Враг неуклонно приближался к Ленинграду. Поэтому уже в первые недели войны по решению правительства из города на Неве была начата эвакуация высших учебных заведений. Это касалось и Технологического института, который должен был эвакуироваться в Казань. 20 июля 1941 года туда был направлен первый эшелон, выехало 49 высококвалифицированных специалистов выпускающих кафедр и 322 студента старших курсов. Отправке подлежало самое ценное оборудование, материалы, научные труды. [145 - Там же. С. 167.] Эвакуация осуществлялась с расчетом, чтобы обе части института – и та, что оставалась в Ленинграде, и та, что направлялась в Казань, смогли бы самостоятельно решать учебные, научные и производственные задачи.
   В Ленинграде в условиях блокады проводить занятия становилось невозможно, и они были временно прекращены, поэтому, после того, как начала действовать Дорога жизни, правительством было принято решение об эвакуации всех преподавателей и студентов старших курсов Технологического института в Казань. Вторая эвакуация была проведена в марте 1942 года. Исполнявший обязанности директора Л.И. Веллер отмечал, что «только повинуясь приказу, как бойцы на фронте, прекратили занятия студенты и преподаватели технологического института, одного из немногих учебных заведений, оставшихся в Ленинграде». [146 - ЛТИ имени Ленсовета в годы Великой Отечественной войны. Методические указания для студентов-лекторов, докладчиков и политинформаторов. – Л., 1985. С. 14.]
   В Казани тепло и радушно встретили своих коллег. По единодушному мнению эвакуированных, казанцы проявили максимум внимательности, организованности и порядка. Когда в город прибыл первый эшелон из Ленинграда к вокзалу были поданы трамваи (пассажирские и грузовые) и грузовые машины. Быстро были разгружены вагоны с оборудованием, реактивами и различными материалами, а также личными вещами эвакуированных. [147 - Казанский химико-технологический институт им. С.М. Кирова. 1919–1969. – Казань, 1969. С. 45.] Казанцы старались по возможности лучше разместить прибывших ленинградцев, но их возможности в условиях военного времени были весьма ограничены. По воспоминаниям старшего научного сотрудника Института Высокомолекулярных соединений АН СССР, к.т. н Ольги Ивановны Охрименко, находившейся в годы войны в эвакуации в Казани, по приезду туда «Большинство семей профессоров и доцентов разместились в лабораториях и научных кабинетах Казанского химико-технологического института (на проспекте К. Маркса, дом 68). Несколько семей, в том числе и нас, направили в студенческое общежитие на Подлужную улицу, которое представляло собой очень старый деревянный дом без каких-либо обычных бытовых удобств, с печным отоплением». [148 - Жизнеописание Охрименко И.С. – Фонды Музея истории ТИ. Д-2835/1. С. 49–70.]
   Прибывшие ленинградские технологи активно включились в работу Казанского химико-технологического института. Это положительно сказалось на деятельности объединенного коллектива. Директором объединенного института с апреля 1942 года был назначен профессор ЛХТИ А.Е. Переверзев, его заместителем профессор Л.И. Багал. Был открыт новый факультет – технологический, и развернута учебная и научная работа на 16 специальных кафедрах, которые возглавили учёные прибывшие из Ленинграда. [149 - Целиковский П.Д. Указ. соч. С. 69.] Временное объединение двух родственных институтов превратило Казанский химико-технологический институт в крупнейший втуз Советского Союза с большим количеством кафедр и специальностей и профессорско-преподавательскими кадрами, способными решать самые трудные задачи военного времени. К началу 1942/43 учебного года в составе объединенного института насчитывалось 2 академика, один член-корреспондент Академии наук СССР, 30 профессоров, 48 доцентов, 20 старших преподавателей и 22 ассистента. [150 - Казанский химико-технологический институт им. С.М. Кирова. 1919–1969. Указ. соч. С. 46.]
   Объединенный институт стал не просто крупнейшим и ведущим в стране – он превратился по сути, в уникальное учебно-научное заведение, поскольку после Академии наук он был единственной организацией, которая вела систематическую научно-исследовательскую работу в области химии в интересах наркоматов обороны, боеприпасов, Военно-Морского Флота, химической промышленности и других.
   Важнейшими направлениями научно-исследовательской работы стали: разработка новых технологических процессов в области заменителей сырья и полуфабрикатов; новых типов боеприпасов; расширение сырьевой базы страны.
   Опыт ЛХТИ в научно-исследовательской работе оказал положительное влияние на развитие научной работы в КХТИ. До приезда ленинградцев сотрудники Казанского института вели одиннадцать тем научных исследований на общую сумму около 30 тысяч рублей. С приездом ученых ЛХТИ договора были заключены по 133 темам на сумму 2,22 млн. рублей, а в 1943 г. – по 139 темам на сумму свыше 3 млн. рублей. [151 - Багал Л.И. Большая многогранная работа. «За химизацию». 1945, 20 июня.]
   Под руководством академика А.Е. Порай-Кошица развернулись работы в области химии и технологии органических красителей и промежуточных продуктов. Кафедра пластмасс под руководством члена-корреспондента АН СССР С.Н. Ушакова разрабатывала проблемы синтеза и производства новых пластических масс. Большая работа была развернута сотрудниками кафедры процессов и аппаратов и ее заведующим профессором К.Ф. Павловым по перестройке многих предприятий Татарской АССР на более современную технику и технологию.
   Ученик и последователь С.П. Вуколова, крупный специалист по химии и технологии органических соединений азота профессор Л.И. Багал разработал технологию получения тринитробензола – взрывчатого вещества большей мощности чем тротил. В эти годы энтузиаст науки человек необыкновенной работоспособности В.Ф. Журавлев много сделал для развития химии вяжущих веществ. Особое значение для науки о цементе имеет его крупный труд «Приложение периодического закона Д.И. Менделеева к классификации химических соединений по их вяжущим свойствам». Его открытие дало возможность эффективно изыскивать новые вяжущие вещества, открыло дорогу минеральному сырью в промышленность строительных материалов, улучшению их качества введением органических добавок.
   Важнейшей задачей для объединенного института по-прежнему была подготовка высококвалифицированных специалистов. В условиях сурового военного времени наладить нормальный учебный процесс было чрезвычайно трудно, особенно в первую военную зиму. Однако, несмотря на все трудности и эту задачу удалось успешно решить. Первый «военный» учебный год был завершен по сокращенному плану, но уже в следующем 1942/43 учебном году восстанавливается нормальный 5-летний срок обучения. Всего за годы пребывания в Казани было выпущено 749 специалистов, а также были защищены 3 докторские и 12 кандидатских диссертаций. [152 - Там же.]
   Помимо научной и учебной работы коллектив института делал все необходимое, чтобы оказать прямую помощь фронту. В институте были созданы производственные мастерские для производства необходимого фронту снаряжения. В условиях военного времени организация производства даже в сравнительно небольших масштабах наталкивалась на большие трудности, связанные с отсутствием прессового оборудования, остродефицитного сырья, транспорта, но, несмотря на все трудности, к октябрю 1941 года удалось наладить выпуск первой продукции. Уже в первый военный год валовая продукция мастерских составила сотни тысяч рублей, а в дальнейшем ее выпуск неуклонно возрастал. Фронт получил десятки тысяч единиц боевого снаряжения и боеприпасов. Руководителями мастерских работали преподаватели и научные сотрудники, рабочими – преимущественно студенты, как правило, успешно сочетавшие учебу с самоотверженной производственной работой. В 1942 году из 530 рабочих было 470 студентов, а в 1943 году из 570–480. [153 - Технолог. 1992. № 8. 22 апреля.]
   Следует также отметить, что коллектив научных работников института разработал технологию производства ряда важных изделий не только для фронта, но и для тыла. Всего выпускалось 12 наименований предметов народного потребления, в том числе, сахарин, кремни для зажигалок, аккумуляторы, наждачная и светокопировальная бумага, различные реактивы специального назначения, абразивные материалы. [154 - Казанский химико-технологический институт им. С.М. Кирова. 1919–1969. Указ. соч. С. 46.]
   Все успехи коллектива института были достигнуты только благодаря самоотверженному труду, который превратился в повседневную норму военного быта. Многое из того, что было необходимо для функционирования института, студентам и преподавателям приходилось буквально добывать. Студенты сами снабжали институт и мастерские топливом, заготавливая до 10 тысяч кубометров дров в год. В институте было организовано подсобное хозяйство на площади 70 гектаров, обеспечивавшее коллектив картофелем и овощами. [155 - Там же. С. 49.] Вот как описывает в своих воспоминаниях это суровое время И.С. Охрименко: «Зимой 1941–42 г.г. после возвращения с работы на постройке оборонительных рубежей вокруг Казани, мне приходилось без отрыва от преподавательской и производственной (спецпроизводство № 1) работы выполнять отдельные задания хозяйственного порядка. Например, съездить (вернее, сходить) в отдаленный сельский район за нарядом на картофель и обеспечить доставку его в институт; съездить с бригадой студентов на лесосплавные работы и тем самым «заработать» для института необходимое топливо и пр. Благодаря этому к осени 1942 г. я приобрел еще одну своеобразную специальность «заготовителя». Сколько исхожено километров дорог в стужу, грязь и непогоду! Я уже не говорю о ночлеге, питании и прочем, просто они были очень далеки от «удовлетворительно». Моими наиболее частыми партнерами по этим походам были доцент Н.З. Гольшко и профессор Л. Я. Кремнев». [156 - Жизнеописание Охрименко И.С. – Фонды Музея истории ТИ. Д-2835/1. С. 49–70.]
   Несмотря на все трудности военного быта, коллектив института первым среди вузов Казани включился в патриотическое движение по сбору средств на танковую колонну «Советский ученый» и «Советский студент», собрав наличными 64765 рублей и облигаций Государственных займов на 121 195 рублей. В институте было около 150 доноров. [157 - Казанский химико-технологический институт им. С.М. Кирова. 1919–1969. С.50.]
   Деятельность института в годы Великой Отечественной войны была высоко оценена Родиной. В 1944 году Указом Президиума Верховного Совета СССР группа сотрудников института была награждена орденами и медалями: ордена Ленина был удостоен директор института А. Е. Переверзев, ордена Трудового Красного Знамени – академик А. Е. Порай-Кошиц и профессор Л. И. Багал. Ряд профессоров был удостоен ордена «Знак Почета», а Указом Президиума Верховного Совета ТАССР академик А. Е. Порай-Кошиц, член-корреспондент АН СССР С. Н. Данилов, профессора Л. И. Багал. В. Ф Журавлев, Г. X. Камай, В. Я. Курбатов, Б. Л. Кондрацкий, А. Е. Переверзев были удостоены званий заслуженного деятеля науки и техники ТАССР. [158 - Там же. С.55.]
   4 мая 1944 года из Казани в Ленинград из эвакуации возвратился первый эшелон преподавателей и студентов. В августе в Ленинград прибыл второй эшелон, а в феврале 1945 года – последний. [159 - Целиковский П.Д. Указ. соч. С. 82.]
   Вспоминая годы, проведенные в Казани, и выражая чувства всех ленинградцев, профессор Л. И. Багал пишет: «Работа в КХТИ в 1941–1944 годы является наиболее яркими днями нашей жизни и труда во славу нашего замечательного советского народа…». [160 - Казанский химико-технологический институт им. С.М. Кирова. 1919–1969. С.56.]

Ленинград и ленинградцы в годы Великой Отечественной войны на страницах биографических справочников

   Бекжанова Наиле Вильевна,
   кандидат педагогических наук, научный сотрудник Справочно-библиографического отдела БАН,
   Жабрева Анна Эрнестовна,
   кандидат педагогических наук, научный сотрудник Справочно-библиографического отдела БАН
   Сидоренко Наиле Афрасябовна
   зав. Справочно-библиографическим отделом БАН (Библиотека Российской академии наук)

   65 лет прошло с тех пор, как победоносно завершилась Великая Отечественная война многонационального советского народа против нацистской Германии. Это была страшная война, невиданная ранее по своему размаху, ожесточенности сражений, по историческим последствиям для судеб мира. Чем дальше в глубину истории уходят события четырех кровавых лет, тем более величественным предстает перед нами ратный подвиг народа, проявившего чудеса мужества, самоотверженность и массовый героизм. Путь к Победе пролег через 1418 дней непрерывного боевого подвига, через тягчайшие испытания и невероятные жертвы. Этот путь прошли миллионы советских воинов, одни навсегда остались на полях сражений, другие получили тяжелые ранения и увечья, третьи выстояли, выжили и добили врага, но каждый из них внес свою лепту в достижение великой Победы.
   Значение неповторимого личного вклада каждого человека в Победу, который, в конечном счете, сложился в Победу целой армии, целого народа, целого государства, трудно переоценить. Вот почему уже во время войны, и особенно после нее было написано так много книг, статей, рассказов, воспоминаний о героях Великой Отечественной войны и об их ратных делах.
   Обилие разнородного опубликованного материала создает большие проблемы при поиске биографических данных об участниках войны. Поэтому в условиях крупной научной библиотеки важную роль выполняют биографические справочники и словари – специально подготовленные издания, в которых собрана сжатая информация об определенных людях, в нашем случае, об участниках Великой Отечественной войны. Той же задаче служат и многочисленные сборники биографий фронтовиков, в которых материал представляется в более пространной, описательной форме.
   В Библиотеке Российской академии наук проводится работа по сбору русских биографических и биобиблиографических словарей и справочников, а также сборников биографий русских деятелей, изданных за последние 50 лет. Значительную долю собранного массива (-1400 назв.) составляют книги, посвященные участникам Великой Отечественной войны.
   Характеризуя в целом эту группу биографических справочников, можно сказать, что они издавались на протяжении всего послевоенного времени, в разных городах СССР (после 1991 г. – в Российской Федерации). Состав персоналий в каждом издании определяется замыслом его автора или составителя, поэтому подходы к объединению героев в одну книгу могут быть разными: люди из одного региона, награжденные одной наградой, военные одной специальности, участники одного сражения и др. Очевидно, что в деле подготовки подобных изданий большое значение имеет человеческий фактор, т. е. активность конкретных людей. Инициативу часто проявляли энтузиасты-краеведы, участники войны – очевидцы описываемых событий, журналисты. Выход в свет такого рода книг в наше время поддерживается региональными советами ветеранов, органами местной администрации, обществами по распространению военно-исторических знаний.
   Издания военной коллективной биографии предоставляют разные типы биографического сообщения. Оно может быть различным по составу (очерк или краткая справка + описание воинского подвига), объему (от 2–3-х строк до развернутых многостраничных очерков), форме и стилю.
   Завершая общую характеристику этой группы книг, отметим, что ей присущ широкий диапазон особой военно-патриотической окраски заглавий от теплой и задушевной («наши земляки», «за родную землю», «незабвенные наши фронтовики», «маленькие солдаты Отечественной») до торжественно-эпической («шагнувшие в бессмертие», «и позвала сынов Отчизна», «не ради славы»); от трагической и скорбной («сердцем на амбразуру», «стоять насмерть», «до последнего патрона», «колокольный звон», «пред вами головы склоняем») до просветленной («время не властно», «всегда среди живых», «мы помним твой подвиг, солдат»).
   Оборона Ленинграда вошла в историю Великой Отечественной войны как непревзойденный пример военной и гражданской доблести и стойкости. 900 дней не стихали яростные бои под Ленинградом, но ни постоянные атаки, ни голод и лишения, вызванные блокадой, не смогли сломить волю и веру в Победу жителей осажденного города и его защитников. На страницах изданий коллективной биографии мы найдем немало сведений о ленинградских героях, но есть и книги, целиком посвященные нашему городу. Их можно условно разделить на ряд групп.
   Первую группу составляют издания, посвященные участникам битвы за Ленинград. Это книги, авторы которых стремились максимально полно представить героических защитников города. Подполковник запаса Абрам Вениаминович Буров своей книгой «Твои герои, Ленинград, 1941–1944 гг.» (1-е изд. Л., 1965; 2-е изд. Л., 1970) создал своеобразный памятник 419-ти Героям Советского Союза, воинам разных национальностей и разных регионов, которых в суровые военные годы породнил Ленинград.
   Некоторые из этих книг рассказывают о представителях отдельных родов войск – летчиках, моряках, связистах, снайперах, военных разведчиках [161 - Напр.: За чистое небо. Л., 1978; Соколы: очерки. Л., 1971; Чекисты Балтики. Л., 1984.]. С первого до последнего дня обороны Ленинграда его охраняли бесстрашные летчики, многим из которых было не более двадцати – двадцати пяти лет. В памяти жителей города навсегда останутся героические подвиги воздушных бойцов П.А. Покрышева, А.А. Карпова, А.Т. Севастьянова, П.А. Пилютова, Н.И. Свитенко и многих других Героях Советского Союза, которым посвящена книга «Герои ленинградского неба» (Л., 1984). Ее авторами стали ветераны военной авиации и журналисты.
   В годы Великой Отечественной войны отличились и моряки Краснознаменного Балтийского флота. В условиях блокады они защищали город, вели активные боевые действия на морских сообщениях противника.
   О героических подвигах 22-х балтийских моряков – Героев Советского Союза, проявивших величайшую силу духа и беспредельную преданность Родине, повествует сборник «Герои седой Балтики» (Л., 1965).
   На Ленинградском фронте уже в первые месяцы войны зародилось снайперское движение. Его инициаторами были воины-комсомольцы, и первым из них Феодосий Смолячков, уничтоживший 125 гитлеровцев. Их почину последовали десятки и сотни воинов во всех частях, среди них были и женщины – отважные меткие стрелки, в том числе удостоенные высоких правительственных наград. Восьми таким героиням посвящена небольшая книга Дмитрия Георгиевича Кривича «Женщины-снайперы Ленинграда» (Л., 1966).
   Некоторые издания посвящены представителям разных народов СССР или уроженцам различных регионов, волею трагических судеб ставших защитниками нашего города [162 - Напр.: Рахмат А. Они защищали Ленинград: док. рассказы. Ташкент, 1984 (об уроженцах Узбекистана); Авидзба Ш.Х. Они защищали Ленинград: уроженцы Абхазии – участники обороны города Ленина: очерки. Сухуми, 1981.]. Важно, что издавались эти книги в тех регионах, о выходцах из которых в них идет речь.
   Автор одной такой книги кандидат исторических наук Ризван Эйюб оглы Зейналов – сам участник битвы за Ленинград – так говорит в предисловии: «Где бы ни сражались с врагом воины-азербайджанцы, Ленинград оставался их собственной судьбой, их главной заботой» [163 - Зейналов Р.Э. Сыны Азербайджана в боях за Ленинград. Баку, 1985. С. 6.]. Рассказывая об участии воинов-азербайджанцев в обороне Ленинграда, он цитирует открытое письмо трудящихся Азербайджана в адрес жителей нашего города: «Товарищи ленинградцы! Весь азербайджанский народ с Вами! Нас тесно связывают узы крепкой и нерушимой традиционной дружбы… Самолеты, охраняющие пути к Ленинграду, танки Красной Армии, корабли Балтики всегда будут обеспечены высококачественным бензином и маслами» [164 - Там же. С. 14.]. В своей небольшой книге Зейналов описал подвиги 21 уроженца республики, совершенные во время обороны Ленинграда. Это и молодой летчик-истребитель Гусейн-бала Алиев, снайпер Ильяс Исмайлов, командир минометного взвода А.М. Корнев, пехотинец Иван Павлович Сарафанов, гвардии генерал-майор авиации, летчик-истребитель Владимир Федорович Абрамов и другие.
   Полковник запаса Александр Иванович Тюшев посвятил свою книгу горьковчанам, принимавшим участие в боях за Ленинград. Он говорит: «На защите города Ленина были тысячи горьковчан. Они сражались на ленинградской земле, в водах Балтики и Ладоги, в небе северо-запада нашей Родины и в тылу врага на временно захваченной им новгородской, псковской и ленинградской земле. И каждый из них, независимо от звания, должности, рода войск и полученных наград, достоин чести и почета, как герой войны, отстоявший близкий сердцу каждого советского человека город русской славы» [165 - Тюшев А.И. Горьковчане в боях за Ленинград (1941–1944 гг.). Горький, 1972. С. 5.]. В своей книге он описал подвиги командармов (генералов Василия Алексеевича Трубачева, Владимира Николаевича Иванова), командиров полков (подполковника Андрея Семеновича Семенова, полковника Юрия Николаевича Ельникова), батальонов и дивизионов, рот и батарей, политработников, моряков Балтики.
   23 февраля 1943 г. совершил свой бессмертный подвиг гвардии рядовой Александр Матросов. Это имя стало символом высочайшего мужества и самопожертвования. В битве за Ленинград уже до зимы 1943 г. было совершено 12 подобных актов героизма. Всего же в сражениях за наш город подвиг Александра Матросова повторили 40 воинов, о которых рассказано в книге историка Владимира Александровича Солдатова «Матросовы в битве за Ленинград» (Л., 1966).
   Звание Героя Советского Союза – высшая степень отличия в СССР, связанное с совершением геройского подвига, было установлено 16 апреля 1934 г. Отличительный знак-медаль «Золотая Звезда» и порядок награждения были установлены в 1939 г. Согласно Указу от 1 августа 1939 г., Герой Советского Союза, совершивший вторично геройский подвиг, награждается второй медалью «Золотая Звезда», а на его родине устанавливается бронзовый бюст. В Петербурге, в парке Победы на Московском проспекте, есть аллея Героев. Именно там помещены бронзовые бюсты шести дважды Героев Советского Союза – уроженцев Ленинграда: С.И. Богданова, В.М. Голубева, В.Н. Осипова, В.П. Ракова, Е.П. Федорова, Н.В. Челнокова. Этим замечательным людям – летчикам и танкистам – посвящены книги под названием «Аллея Героев» ленинградских авторов Г.Г. Чернуха (Л., 1961), Ф. Самойлова и В. Локшина (Л., 1974).
   Дань уважения и памяти защитникам нашего города отдавали в разные годы и продолжают отдавать коллективы отдельных организаций и учреждений Ленинграда. Ими подготавливаются и выпускаются в свет книги, посвященные членам своих коллективов – ветеранам Великой Отечественной войны [166 - Напр.: Генин Л.Е. Они учились в ЛИВТе. Л., 1967; Я помню…: сб. СПб., 1995 (о ветеранах Ленинградской фабрики Гознака).]. В деле увековечения памяти участников войны отдельного высшего учебного заведения первое место принадлежит С.-Петербургскому государственному университету. В 1990-х годах вышли 3 сборника «Они сражались за Родину: универсанты в годы войны и в послевоенные годы», подготовленные к печати историками В.Ф. Барабановым и А.Ф. Бережным. В своих очерках, основанных на документальных материалах, авторы собрали сведения о 262 профессорах, ассистентах, студентах и сотрудниках ЛГУ. В предисловии к 3-му выпуску А.Ф. Бережной писал: «Углубленное знакомство с биографиями универсантов убедило меня в том, что в университете нет заурядных людей. Мне очень хотелось бы, чтобы это знал и имел в виду каждый из нас в повседневном общении друг с другом» [167 - Бережной А. Ф. Они сражались за Родину: универсанты в годы войны и в послевоен. годы: док. очерки. СПБ., 1997. Вып. 3. С. 6.].
   Параллельно готовилась к выходу в свет «Книга Памяти Ленинградского – Санкт-Петербургского университета» (2 вып. СПб., 1995–2000). Она объединила на своих страницах более 800 универсантов (академиков, профессоров, доцентов, ассистентов, лаборантов, студентов), которые жизнью заплатили за Победу в Великой Отечественной войне; среди них – убитые на поле боя, погибшие в блокадном городе, скончавшиеся во время эвакуации, вернувшиеся в Ленинград, но не дожившие до Победы. Книга памяти Ленинградского университета – результат многолетних разысканий, начатых ветеранами войны в 1950-х годах и продолженных профессиональными историками. Эта книга – мартиролог одного из ведущих в стране центров подготовки научных кадров – показывает, в частности, какой ущерб Великая Отечественная война нанесла науке и образованию нашего государства.
   Везде, где шли военные действия, остались могилы студентов и преподавателей Ленинградского Политехнического института (ныне Санкт-Петербургский государственный технический университет). Книга памяти этого вуза [168 - Книга Памяти: к 100-летию со дня основания [СПбГТУ]. СПб., 2000.], составленная к 55-й годовщине Победы в Великой Отечественной войне, включает 1097 фамилий политехников, погибших на фронтах и умерших в годы блокады Ленинграда.
   Несколько книг посвящены представителям мирных профессий: ленинградским писателям, композиторам, художникам, принимавшим участие в Великой Отечественной войне и отдавшим жизнь за освобождение Родины.
   Без промедления «вошла» в войну литература. Она нравственно готова была к такому повороту событий. За плечами писателей, призывавших дать отпор захватчикам, стояла вся многовековая российская литература. Около 150 писателей – примерно половина состава Ленинградского отделения Союза писателей СССР – ушло в армию и на флот, около 40 – в народное ополчение. Вероятно, это единственный случай в истории, когда из писателей было сформировано целое воинское подразделение – писательский взвод. 27 писателей Ленинграда пали на фронтах войны, 46 погибло от голода и холода в блокадном городе, во время эвакуации. Книга «Ленинградские писатели-фронтовики» (Л., 1985) призвана представить жизнь и творчество того или иного писателя – участника, ветерана Великой Отечественной войны.
   С первых дней войны встали в ряды защитников Родины ленинградские художники. Многие записались в народное ополчение. Те, кто не ушли на фронт, выполняли множество гражданских обязанностей: участвовали в трудовых работах, в строительстве оборонительных рубежей, очищали город от грязи, шли на лесозаготовки, дежурили в командах МПВО. Огромная работа была проведена художниками по маскировке стратегически важных объектов (аэродромов, памятников архитектуры). Да и само искусство стало оружием борьбы с врагом. Первоочередной задачей была работа над плакатом, лубком, лозунгом, открыткой, но уже в первую, страшную блокадную зиму была открыта выставка ленинградских художников, которую посетили многие горожане. О суровой жизни и творчестве художников блокадного Ленинграда рассказывает книга «Художники города-фронта» (Л., 1973).
   Целая группа изданий посвящена жителям блокадного Ленинграда. Эти книги также достаточно разнообразны. Некоторые из них носят обобщающий характер и учитывают сведения о жизни сотен наших земляков в осажденном городе (Мелуа А.И. Блокада Ленинграда: энцикл. М.; СПб., 1999). Другие рассказывают об отдельных группах блокадников (Молодые защитники Ленинграда: очерки. Л., 1958). Интересны также и воспоминания бывших блокадников (с биографическими справками о них), поселившихся после Великой Отечественной войны в других регионах и образовавших там свои местные общества жителей блокадного Ленинграда (Блокадники. Волгоград, 1996; Несломленные духом ленинградцы. Самара, 1999).
   Один из современных авторов Аркадий Иванович Мелуа предостерегает нас от утраты исторической памяти и с беспокойством пишет в предисловии к своей энциклопедии «Блокада Ленинграда»: «Существует ли опасность с годами потерять острое чувство сопереживания с героями блокады? Да, такая опасность существует. Она проистекает из невинных, на первый взгляд, решений: невнимания к местам гибели и массовых захоронений блокадников и защитников, терпимости к проявляемому в отношении мемориалов вандализму, вычеркивания из учебных программ патриотических военных тем и их авторов, снижения присутствия темы блокады в новых произведениях литературы и культуры в целом, искусственного выпячивания отдельных малозначительных в общей истории блокады, но острых фактов. С течением времени все меньше и меньше остается непосредственных участников событий блокады, постепенно исчезнут задачи социальной поддержки этих людей. И тогда еще сильнее и конкретнее должны быть задачи поддержки памяти об этих людях, об их роли в нашей истории» [169 - Мелуа А.И. Блокада Ленинграда: энцикл. М.; СПб., 1999. С. 15.].
   1990-е годы отмечены появлением новой разновидности биографических справочников об участниках войны – книг памяти, некоторые примеры которых были названы выше. Если в предыдущий период основными персонажами изданий коллективной биографии, посвященных Великой Отечественной войне, становились Герои Советского Союза, кавалеры ордена Славы и другие воины, особо отличившиеся в боях и удостоенные высоких государственных наград, то к концу века ситуация резко меняется – подобное содержание продолжают сохранять лишь часть изданий. В связи со сменой общественных приоритетов была выдвинута идея сохранения в памяти потомков имен всех защитников Родины, ценою жизни отстоявших ее свободу и независимость. 17 января 1989 г. в преддверии 50-летия начала Великой Отечественной войны было принято Постановление ЦК КПСС «О
   Всесоюзной Книге Памяти», в котором была поставлена задача подготовить республиканские (республик в составе Российской Федерации), краевые, областные, автономных образований, городов Москвы и Санкт-Петербурга поименные книги памяти. Этим было положено начало огромной работе по увековечению памяти каждого участника этой страшной войны вне зависимости от того, совершил ли он подвиг, был ли удостоен высоких наград.
   К 2000 г. вышло в свет порядка 200 книг памяти, объединяющих более 700 томов, и охвативших практически все территории Российской Федерации. В них занесены порядка 10 млн. человек: убитых в боях, умерших от ранений и болезней в годы войны и послевоенное время, числящихся без вести пропавшими. Работа над составлением книг памяти продолжается до настоящего времени.
   Всем книгам памяти в целом присуще типовое содержание – основу их составляют персональные биографические справки разной степени полноты. Чаще всего приводятся ФИО, дата и место рождения, национальность, когда и каким военкоматом был призван, в каких частях служил, дата смерти (если известна) и место захоронения, награды (если имелись). В редких случаях справки снабжены портретами или ссылками на архивные дела, послужившие основой для составления данной справки.
   Наш регион представлен тремя фундаментальными многотомными книгами памяти. В двух из них – «Книга Памяти: Рос. Федерация: Ленинград» [170 - Книга Памяти: Рос. Федерация: Ленинград, 1941–1945. СПб., 1994–1997. Т. 1–18.] и «Книга Памяти: Рос. Федерация: Ленинградская область» [171 - Книга Памяти: Рос. Федерация: Ленингр. обл. СПб., 1995–2005. Т. 1–38.] – собраны сведения об участниках войны, уроженцах Ленинграда и Ленинградской области. В книге памяти Ленинграда, построенной по районам города и по алфавиту персон, помещены около 300 000 кратких биографических справок о воинах, уроженцах Ленинграда, погибших на фронтах Великой Отечественной войны, в плену, умерших от ран и болезней, пропавших без вести. В книге памяти Ленинградской области, построенной в хронологическом порядке и далее в алфавите персон, нашли отражение данные об уроженцах области, а в книгу памяти, посвященную осажденному Ленинграду [172 - Блокада, 1941–1944: Ленинград: Кн. Памяти. СПб., 1998–2004. Т. 1–15.], включены краткие биографические справки об умерших в годы блокады мирных жителях Ленинграда.
   Таким образом, в распоряжении ветеранов войны, исследователей, краеведов, энтузиастов отечественной истории имеются письменные памятники, запечатлевшие биографии и военные подвиги особо отличившихся участников войны-ленинградцев и уроженцев других регионов, защищавших наш город. С другой стороны, созданы и создаются письменные памятники, в которых наряду с выдающимися героями увековечены также имена рядовых участников боевых действий за Ленинград и гражданских лиц – жертв вражеской блокады Ленинграда. В их числе пропавшие без вести и погибшие в плену участники Великой Отечественной войны.
   Фронтовые биографии ветеранов, в краткой или развернутой форме опубликованные на страницах изданий коллективной биографии, позволяют воссоздать те страшные и героические годы, увидеть не только ужас и трагизм войны, но и величие солдата-защитника, проявившего наивысшие гражданские и патриотические чувства. А обращение к этим книгам дает возможность проследить изменения в понимании обществом значения для Победы каждой фронтовой судьбы, каждой жертвы войны.

Вклад ученых Ленинградского электротехнического института им. В.И. Ульянова (Ленина) в подготовку специалистов и решение научно-технических задач в обеспечение Победы в Великой Отечественной войне

   Золотинкина Лариса Игоревна
   кандидат технических наук, старший научный сотрудник, почетный радист России, член ICOM, директор Мемориального музея А.С. Попова, руководитель музейного комплекса СПбГЭТУ «ЛЭТИ»

   Санкт-Петербургский государственный электротехнический университет «ЛЭТИ», основанный как техническое училище почтово-телеграфного ведомства в 1886 г., с самых первых лет готовил специалистов в области проводной связи – телеграфных техников, с 1899 г. начал подготовку инженеров по всем направлениям науки и техники, связанным с применением электричества. В 1901 г. кафедру физики в ЭТИ занял изобретатель радио профессор Александр Степанович Попов. Им были заложены основы подготовки подготовка гражданских инженеров в области беспроводной телеграфии.
   Выпускники первой в России кафедры радиотехники (основана в 1917 г., руководитель – проф. И.Г. Фрейман) были ведущими специалистами по разработке, внедрению и эксплуатации первых отечественных ламповых систем радиосвязи «Блокада -1» и «Блокада-2» для ВМФ, принятых на вооружение уже к началу Великой Отечественной войны.
   22 июня 1941 г. началась Великая отечественная война. Резолюция многолюдного митинга, состоявшегося в один из первых дней войны в Ленинградском электротехническом институте – ЛЭТИ, была предельно краткой: «Враг будет разбит!» В те дни партком и комитет ВЛКСМ работали круглые сутки и напоминали боевой штаб: непрерывно звонил телефон – принимались и отдавались распоряжения; сюда прибегали посыльные и связные; здесь составлялись списки студентов, годных к тяжелому физическому труду; формировались команды самозащиты; назначались дежурные по общежитиям и учебному корпусу. Уже в первые военные месяцы из каждых десяти комсомольцев – студентов ЛЭТИ девять ушли на фронт.
   Учебный корпус ЛЭТИ не только считался, но и продолжал быть учебным. Дипломный проект был временно отменен, но экзамены проходили согласно расписанию. Сдавшие их поступали в распоряжение райкома комсомола или военкомата, девушки уходили в госпитали и на заводы. Вместо обычных многочисленных экзаменов по учебным дисциплинам наступила пора сдачи экзаменов на стойкость, железную выдержку, на верность и преданность Родине!
   Линия фронта подошла вплотную к городу. 8 сентября началась блокада. Занятия в институте продолжались, но сводчатые коридоры заполняли в перерывах студентки, после занятий они дежурили на крышах, обезвреживали «зажигалки». Многие стали бойцами 1-го комсомольского пожарного полка, учились на курсах радистов и медсестер, или изготавливали во вновь созданных мастерских института снаряды и ручные гранаты. В сентябре комитет комсомола направил группу студенток на курсы радистов-операторов, которые затем воевали в составе партизанских соединений.
   Несмотря на такие тяжелые условия, студенты ежедневно собирались в аудиториях и слушали лекции. Каждое утро кого-либо недосчитывались – сказывались голод и истощение. Надвигалась суровая – темная, холодная и голодная – военная зима 1941–1942 годов, все туже стягивалось кольцо блокады; дистрофия, ставшая повальной болезнью ленинградцев, выводила их из строя, но город продолжал жить и бороться, не сдавался врагу.
   Институт опустел еще сильнее: в подразделения Ленинградской МПВО ушли большинство студенток младших курсов, часть студентов-юношей и девушек вступили в городской комсомольский полк по охране порядка; люди умирали лишений, голода, погибали при обстрелах и бомбежках.
   Наполовину опустевшие помещения первого и второго институтских корпусов в конце зимы 1941 года стали «осваиваться» моряками Краснознаменного Балтийского флота; который перебазировал' сюда Политическое управление КБФ (ПУБАДТ) и ряд других служб. Здания корпусов моряки существенно укрепили на случай бомбежек. Во дворе стена второго корпуса от земли до второго этажа была завалена песком и выложена горкой из бутовых плит. В комнатах и коридорах первого этажа этого корпуса, расположенных по обе стороны от входа с ул. проф. Попова, были установлены крепежные балки, а над ними по полу коридора второго этажа уложены мешки с песком, покрытые швеллерными конструкциями и дощатым настилом. Кроме того, в подвальных помещениях были возведены дополнительные толстые, в 4 кирпича, стены. Аналогичным образом укреплялись некоторые помещения первого корпуса, находящиеся слева от входа в институт с Аптекарского проспекта. В этих помещениях моряки разместили свою технику. Там же проф. Г.А. Кьяндский подготовил к работе станцию радиоперехвата, организовал дежурство на ней.
   Специальное помещение было оборудовано также в здании бывшего храма Преображения, которое с 1930 г. занимала лаборатория С.Я. Соколова. За ним в сторону Большой Невки был размещен врытый в землю большой стальной бункер для штаба ПВО ВМФ (командующий – адмирал В.Ф. Трибуц). В музее истории СПбГЭТУ «ЛЭТИ» представлена минидиарама бункера командующего Краснознаменным Балтийским флотом адмирала В.Ф. Трибуца. (Макет изготовлен под рук. арх. К.Г. Манукяна)
   На третьем этаже правого крыла второго корпуса размещалась оперативная группа писателей ПУБАЛТа во главе со Всеволожским и Вишневским: В. Азаров, Л. Успенский, И. Амурский, Н. Чуковский, А. Крон – все они были офицерами Балтфлота.
   В этих стенах созданы многие публицистические, прозаические и стихотворные произведения для фронта, появилась известная пьеса «Раскинулось море широко», написаны многие страницы других пьес В. Вишневского и А. Крона, романов «Балтийское небо» Н. Чуковского и «60-я параллель» Л. Успенского. ЛЭТИ, ставший настоящим военным объектом, был, очевидно, занесен на стрельбовую карту немецкой тяжелой артиллерии, обстреливавшей наш город!
   В декабре 1941 г. в институте был открыт стационар. В небольшой аудитории для групповых занятий рядом со столовой стояли два ряда койки. На них поступившие лежали целый день. Каждое утро в комнату входил заведующий стационаром доцент В.В. Пасынков (впоследствии-профессор) и бодрым хорошо поставленным голосом преподавателя-артиста справлялся о самочувствии. Кормили три раза в сутки. Голод уровнял всех. В аудитории-палате находились все вместе и студенты, и сотрудники, преподаватели, муж чины и женщины. Пребывание в стационаре длилось дней 10. Стационар спас многим жизнь. Общепринятое выражение Alma Mater (буквально мать-кормилица) как никогда отвечало своему прямому смыслу. Самых инициативных девушек выбрали в столовую комиссию (добыть желатин и дрожжевой суп в то время считалось подвигом), установили душ. Главное было – дойти до стационара, который размещался на 3-м этаже 1-го корпуса института. Многим сотрудникам стационар помог дожить до эвакуации.
   Несмотря ни на что в ЛЭТИ продолжались занятия – 250 студентов в условиях блокадного города ежедневно приходили на лекции в родной институт. В этих блокадных условиях большой победой явился выпуск из стен ЛЭТИ в феврале 1942 г. примерно 30 студенток в качестве инженеров-электриков. Их сразу же зачислили в штаты предприятий города. В этих условиях большой победой явился выпуск из стен ЛЭТИ в феврале 1942 г. 30 студенток по специальности инженеров-электриков. Их сразу же зачислили в штаты предприятий города.
   Преподаватели и выпускники ЛЭТИ принимали участие в разработке и прокладке кабелей связи и энергетических кабелей по дну Ладожского озера.
   13 марта 1942 года институт был эвакуирован из города и по знаменитой Ладожской ледовой дороге выехал на Большую Землю. Основная часть преподавателей и студентов была эвакуирована в Ташкент, где были возобновлены занятия. Ленинград, Челябинск, Горький, Ташкент – в размещавшихся там филиалах ЛЭТИ продолжались научные исследования и работы в интересах обороны страны. По постановлению правительства научные лаборатории проф. В.П. Вологдина и проф. С.Я. Соколова, решавшие важнейшие научно – оборонные задачи, были эвакуированы в глубокий тыл. Группа профессора В. П. Вологдина, была эвакуирована в Челябинск… Лаборатория, возглавляемая профессором С. Я. Соколовым, была эвакуирована в Нижний Новгород (г. Горький). Группа проф. Н.П. Богородицкого в годы эвакуации работала в Красноярске.
   В Ленинграде оставалась и продолжала работать небольшая группа преподавателей и сотрудников, сплотившая вокруг себя студентов, не взятых по состоянию здоровья в армию. Они боролись за сохранность уникальной Смуровской лаборатории, в стенах которой до войны решались многие задачи реализации плана ГОЭЛРО, спасали библиотеку и, другие научные ценности… Еще в 30-е годы в институте были образованы первые в СССР кафедры, открывшие новые направления подготовки специалистов, в основном в области приборостроения, связанные в значительной мере с укреплением обороноспособности страны, институт стал ведомственным институтом министерства судостроительной промышленности. В апреле 1942 г. при ЛЭТИ было создано Бюро научно-исследовательских работ Наркомата судостроительной промышленности под руководством проф. С. А. Ринкевича. Сотрудники бюро А.А. Алексеев, И.М. Жданов, И.М. Маликов, Г.В. Одинцов, В.В. Пасынков, С.Н. Пчелинская, П.И. Сайдов, А.В. Фатеев, Сотрудники бюро выполняли срочные задания командующего Балтийским флотом по усилению зенитной защиты кораблей, проводили научные исследования, создавали новые материалы и приборы, которые могли быть использованы для Ленинградских предприятий, воинских частей, госпиталей в условиях блокадного города.
   Деятельность Спецбюро протекала до снятия блокады Ленинграда и восстановления нормальной деятельности научно-исследовательского сектора ЛЭТИ.
   Профессор П.И. Сайдов (газета «Электрик» № 4/1523/ от 27 января 1969 г.) вспоминает о выполнении одного из срочных заданий командующего Балтфлотом адмирала Трибуца. Эсминцы «Строгий» и “Стройный” были продвинуты вверх по Неве до Ивановских порогов, где своим огнем помогали нашей пехоте отражать сильный натиск фашистов в этом районе. Эти эсминцы подвергались весьма ожесточенным налетам немецких самолетов. Поэтому командование приняло решение усилить зенитную артиллерию эсминцев дополнительными орудиями. Орудия взялся поставить завод «Большевик», а приборы управления были взяты из лаборатории профессора Игоря Михайловича Маликова МПУАЗО «Сом». Их быстро смонтировали на дополнительных зенитных орудиях эсминцев. За эту работу Спецбюро ЛЭТИ была объявлена благодарность адмиралом Трибуцем и выдана премия продуктами питания.
   Производился пересчет координат английских и канадских систем управления стрельбой на наши системы. Непрерывно производилась переподготовка и обучение офицеров зенитных частей фронта и Ленфронта.
   П.И. Сайдовым в 1943 г. в Физико-техническом институте была успешно защищена диссертация на соискание ученое степени кандидата технических наук.
   По воспоминаниям сотрудника другой секции Спецбюро ст. преподавателя И.А. Копейкиной велись работы по взрыву мин на расстояниях безопасных для корабля, многократно проводились испытания минных взрывателей, сопряженные с большой опасностью для самих испытателей. Изыскивались и разрабатывались наиболее простые методы ремонта и восстановления электрооборудования кораблей. Было еще много и других работ непосредственно связанных с Электромортрестом. Самостоятельной задачей был подбор электродвигателей к станкам на работавших а период блокады заводах с целью экономии электроэнергии. При эвакуации заводов в 1941 и 1942 гг. много оборудования было вывезено в восточные районы страны, однако частично предприятия работали и в Ленинграде на нужды Ленфронта. Лимиты электроэнергии были крайне жесткими, т. к. основное питание города осуществлялось по кабелю, проложенному по дну Ладожского озера. Поэтому было необходимо поднять так называемый косинус фи электродвигателей, т. е. подобрать электромоторы по мощности соответствующие нагрузкам на валах станков. Станки в ряде случаев остались на одних предприятиях, а бездействующие электродвигатели можно было найти в других местах. Эти работы были выполнены для завода «Линотип», для фабрики им. Микояна, где изготовлялись пищевые концентраты для бойцов фронта и госпиталей и для других предприятии. Секцией была изготовлена передвижная электростанция дня госпиталя, доставлена и пущена в действие на переднем крае оборонительных рубежей города-фронта. Все время велась подготовка электромонтеров по силовому оборудованию, т. к. в блокированном городе была крайняя нехватка квалифицированной рабсилы. Руководящими работниками в этой секции были Г.В. Одинцов, А.В. Фатеев, К.В. Булгаков.
   В третьей секции велись работы по ремонту, переделке шкал и пределов измерения электроизмерительных приборов для электрооборудования кораблей и промышленных предприятий. Преподаватель С.Н. Пчелинская неоднократно выезжала для производства измерений для нахождения мест повреждения кабелей. Профессор А.А. Алексеев давал консультации действующим заводам Ленинграда по электросварке, выезжал на Ладожское озеро для организации работ по сварке металлических конструкции причалов и барок, обслуживавших «Дорогу жизни».
   Большой исследовательской работой было отыскание в условиях блокированного города заменителей ряда электроизоляционных материалов, которой занимались В.В. Пасынков и Р.К. Манакова. Такие материалы были нужны для распределительных щитков на кораблях, в танках, в прожекторно-звукоулавливающих системах и для оболочек антимагнитных противопехотных мин. Оболочки противопехотных мин в виде валунов, размеров камня в булыжной мостовой, изготовлялись из бумажной массы в мастерских Ленфильма, производивших в мирное время различную бутафорию.
   Для того чтобы взрывчатка в таких корпусах не отсыревала, их надо было пропитать каким-то изоляционным составом, который и следовало отыскать в городе. В дальнейшем мина окрашивалась зеленой краской и на ней ставились красные точки» чтобы она полностью имитировала кочку с брусникой. Такую мину нельзя было обнаружить и миноискателем т. к. она не имела металлической оболочки. При нажатии сверху механический взрыватель приводил мину в действие. Созданный на основе имевшихся в городе химических реактивов удалось подобрать создать изоляционный пропитывающего состав, обеспечивавшего влагозащиту мин. Этим же составом пропитывалась и авиационная фанера, использовавшаяся для распределительных щитков взамен гетенакса и текстолита, причем влагостойкость их не только не уступала, но даже превышала таковую для последних. По влагостойкости изоляционных материалов и их заменителям в условиях блокады г. Ленинграда В.В. Пасынковым в Ученом Совете Палаты мер и весов им. Д. И. Менделеева 26-го июля 1943 г. была защищена диссертация на соискание ученой степени кандидата технических наук. Велись также испытания изоляции проводников и шнуров, использовавшихся для военных целей, определялось сопротивление изоляции и пробивное напряжение. Для усиления изоляции в ряде случаев приходилось прибегать к пропитке и компаундировке. Для этих целей использовалось оборудование лаборатории электроизоляционных материалов ЛЭТИ. Особой задачей для защитников города и трудового населения было создание местного освещения. Имевшиеся у командиров ручные фонарики с динамомашинами отказывали в полевых условиях в работе из-за набухания и деформации текстолитовых шестеренок. Лабораторией изоляционных материалов ЛЭТИ было показано, что этого можно избежать путем проварки шестеренок в трансформаторном масле. Кроме того, было изготовлено значительное число нагрудных фонариков с питанием от щелочных аккумуляторов, которые при использовании легко было зарядить вновь.
   Сотрудники и этой секции принимали активное участие в обучении электриков для завода «Электроприбор» и курсов связистов для Ленфронта, которыми руководил профессор И.М. Жданов. Эти курсы выпустили около 200 связистов. Наличие в Спецбюро ЛЭТИ специалистов различного профиля позволило возобновить учебные занятия на пяти курсах ЛЭТИ еще до снятия блокады, а именно с 1 октября 1943 г. Проходили они в подвале институтского здания и велись без отрыва от производства по вечерам, 4 раза в неделю по четыре часа. Несмотря на обстрелы, не было ни одного случая срыва учебных занятий.
   Первое время после эвакуации института – с марта 1942 г. по сентябрь 1943 г. – учебных занятий в блокадных условиях не проводилось и оставшаяся группа работала по удовлетворению текущих нужд Ленинградского фронта. С осени же 1943 г. возобновились вечерние занятия на I, II и III курсах. В аудитории пошли студенты, проработавшие блокаду на заводах города, несшие службу на вышках МПВО и в местных госпиталях. Занятия проводились без отрыва от производства.
   И в эвакуации шла напряженная учебная и научная работа. План эвакуации предусматривал временное размещение института в Ессентуках. 120 прибывших преподавателей и студентов городские власти разместили в школе и на частных квартирах, создали им необходимые условия для восстановления здоровья. Занятия предполагалось возобновить с осени, а до тех пор комсомольцы решили участвовать в полевых работах: Они стали механиками, трактористами, комбайнерами в совхозе «Ленинская искра» Буденовского района, вошли в полеводческие бригады.
   Гиглеровцы прорвали нашу оборону у Ростова и приближались к «Минводской» группе курортов. 4 августа институт получил приказ о срочной эвакуации.
   Коллектив проявил оперативность и четкость, люди уходили по безводной Кизлярской степи от наступавших гитлеровских подразделений. Здоровые помогали больным, делились последними запасами еды и воды. В Моздоке, а затем в г. Махачкалу все группы встретились. После Махачкалы начался долгий путь через Каспий, Туркмению и завершился в Ташкенте, где 25 октября 1942 года ЛЭТИ возобновил занятия на базе Среднеазиатского индустриального института. Коллектив старался по мере сил помогать в развитии хозяйства республики – «хлопкового эшелона» фронта. Большая группа студентов успешно работала монтажниками, землекопами, заготовителями кирпича на строительстве местной гидростанции, вторая группа трудилась на строительстве Саларской ГЭС. Ученые института помогали становлению науки и образования в Средней Азии. Работа комсомольской организации ЛЭТИ была отмечена благодарностью ЦК ВКП (б) Узбекистана.
   Основными из них были:
   1. Экспертиза проектов по переводу на генераторный газ дизелей, работы по вопросам перевода двигателей внутреннего сгорания на газообразное топливо из отходов местного сельскохозяйственного сырья и работа по газификации насосных станций, работающих на жидком топливе.
   Большая работа кафедры электрических машин по технической консультации и разработке проектных записок по вопросам строительства в Ташкенте Электромашинного и трансформаторного комбината, а также завода для производства агрегатов мелких колхозных гидроэлектростанций, представляющих актуальное значение для Узбекистана, где ведется поливное хозяйство.
   Разработка кафедрой электрических измерений, под руководством профессора Е.А. Свирского, проекта организации электроизмерительного отдела для Энергетического Института Узбекской Академии Наук.
   Преподавателями Института написаны конспекты для студентов по дисциплинам, по которым в Ташкенте совершенно отсутствовали пособия.
   В 1943 году был проведен выпуск специалистов, защитивших дипломные проекты по электровакуумной технике и электрическим машинам.
   В мае 1944 года в Ташкенте была проведена первая научно-техническая конференция профессорско-преподавательского состава Института.
   Многие сотрудники и студенты ЛЭТИ отличились в боях за Родину.
   В центральных газетах и журналах того времени мы видели фотографии, сделанные на передовой линии нашим студентом, добровольцем лыжником, военным корреспондентом В. Тарасевичем. В прорыве блокады Ленинграда 18 января 1943 г. участвовали воспитанники института и его преподаватели. Вскоре после снятия блокады города (январь 1944 г.), из Ташкента в Ленинград приехали старшекурсники для защиты дипломных проектов. Весною 1944 года в Ленинграде открылось и дневное отделение ЛЭТИ, принявшее выпускников школ военных лет. А еще год спустя, в марте 1945 года, на Аптекарский остров прибыл коллектив из Ташкента. Возвращение института в родной город совпало с возвращением к учебе многих демобилизованных воинов. Коллектив, накопивший богатый жизненный опыт в суровых военных испытаниях, приступил к восстановлению своей учебно-лабораторной базы.
   Значение средств радиосвязи в проведении тактических и оперативных операций было отмечено принятым 2 мая 1945 г. в честь 50-летия со дня изобретения радио А.С. Поповым постановлением Совета народных комиссаров СССР, подписанным И.В. Сталиным, об учреждении 7 мая нового государственного праздника – Дня радио.
   Память о событиях военных лет отражена в многочисленных альбомах фотографий и документах тех лет, постоянно собираемых и бережно сохраняемых в Музее истории университета.
   Сотрудниками Музея истории по инициативе проф. В.Б. Смолова подготовлена «Книга памяти», посвященная выпускникам и преподавателям ЛЭТИ – участникам Великой отечественной войны, в которую включено уже более 1050 биографий.
   Около административно-учебного корпуса ЭТУ в 1987 году был установлен памятник более 1200 ЛЭТИйцам, погибшим в годы войны (скульптор А.Г. Дема, архитектор В.А. Гребеньков).

Операция «Берлин» 1941 года и её историческое значение

   Наливкин Леонид Александрович
   кандидат исторических наук, научный сотрудник Государственный мемориальный музей обороны и блокады Ленинграда

   Шел первый месяц Ленинградской битвы. Войска группы армий «Север» при поддержке Первого воздушного флота Люфтваффе рвались к Ленинграду, надеясь вскоре сходу взять его. И вот на Берлин падают зажигательные и фугасные бомбы.… Как оказалось на сей раз – это были «подарки» не из Лондона, ожидаемые, а из далекого Ленинграда. Именно ленинградские летчики, вошедшие в Особую группу 1-го минно-торпедного авиационного полка ВВС Краснознаменного Балтийского флота, первыми бомбили столицу фашистского рейха в ночь на 8 августа 1941 года.
   Отправной точкой нам послужит более или менее известный факт: 27 июля 1941 года 1-му минно-торпедному авиационному полку 8-й авиабригады ВВС КБФ был отдан приказ Верховного Главнокомандующего И.В. Сталина – произвести, в ответ на начавшиеся (с 22 июля) бомбардировки Москвы, бомбовый удар по городу Берлину и его военно-промышленным объектам. Но ведь этот приказ должен был иметь свою предысторию, – иными словами, кому-то принадлежал приоритет в идее ответного бомбового удара по Берлину? (Кстати, заметим: что вопрос о нанесении ответного удара по столице третьего рейха был поднят, согласно архивным сведениям, глав-штурманом 1-го МТАП капитаном П.И. Хохловым уже 23 июля 1941 года [173 - Центральный военно-морской архив. Ф. 988. Оп. 027952. Д.1. Л. 44.]).
   Согласно опубликованным сведениям, приказ Сталина о бомбовом ударе по Берлину был отдан подразделению армейской авиации (М.В. Водопьянова) в ночь с 8-го на 9 августа 1941 года, а первый налет на столицу третьего рейха армейские летчики совершили только в ночь с 10-го на 11 августа. В то же время, морская авиация осуществила первую бомбардировку Берлина в ночь на 8 августа. Уже сопоставление этих двух фактов косвенно свидетельствует о «флотском» приоритете идеи бомбардировок. Этот вопрос, очевидно, навсегда останется открытым, поскольку на сегодня мы располагаем мемуарами (причем неопубликованными) одного армейского летчика – участника Берлинской операции 1941 года (А.И. Штепенко), но и они отражают более поздние бомбардировки Берлина – в 1942 году.
   Итак, возвратимся к исходной точке – приказу И.В.Сталина 1-му минноторпедному авиаполку произвести бомбовый удар по Берлину и его военно-промышленным объектам. Немаловажно заметить, что первоначальной задачей ставился одиночный удар [174 - Центральный военно-морской архив. Ф. 988. On. 027952. Д.1. Л. 44.], поскольку минимально допустимые условия последующих налетов на Берлин прогнозировать было чрезвычайно трудно.
   В Особую группу – из четырех звеньев – были тщательно отобраны лучшие экипажи полка. Сложность здесь заключалась в том, что не все летчики полка могли летать на большой высоте, да еще в ночное время. В состав группы – во главе с командиром 1-го МТАП полковником Е.Н. Преображенским и флаг-штурманом капитаном П.И. Хохловым – вошли все командиры и штурманы эскадрилий полка, командиры и штурманы звеньев и несколько опытных рядовых экипажей. Как правило, в арсенале каждого члена группы было от 1500 до 3000 часов налета на боевых самолетах [175 - Боевая деятельность авиации ВМФ в Великой Отечественной войне Советского Союза 1941–1945 гг. Часть II. Военно-воздушные силы Краснознаменного Балтийского флота в Великой Отечественной войне. М., 1963. С. 115.]. К началу августа 1941 года все эти летчики имели на своем счету по 40–45 боевых вылетов – как дневных, так и ночных, – из них не менее, чем по 15 за период с начала Великой Отечественной войны [176 - ЦВМА. Ф. 988. On. 027952. Д. 3. Л. 45.]. Командирами звеньев стали: командир 1-й авиаэскадрильи (АЭ) полка капитан Ефремов, командир 2-й АЭ капитан Гречишников, командир 4-й АЭ капитан Беляев и помощник командира 4-й АЭ старший лейтенант Фокин; звено управления возглавил командир 3-й Краснознаменной авиаэскадрильи капитан Плоткин [177 - ЦВМА. Ф. 988. On. 027952 Д. 1. Л. 46; 3-я эскадрилья стала Краснознаменной ноября 1941 года, – см. Архивную справку по фонду 1-го авиаполка..].
   Все отобранные экипажи имели опыт боевых действий в Зимней войне. Они также обладали навыками дальних и высотных полетов в условиях темного времени суток. Эти навыки летчики и штурманы получили при полетах на бомбардировку объектов противника в городах Хельсинки, Турку, Мемель (ныне Клайпеда), а также на минных постановках в районе Турку, в Оландских шхерах и проливе Южный Кваркен [178 - ЦВМА. Ф. 988. On. 027952. Д. 3. Л. 45.].
   С 28 июля по 1 августа командир группы полковник Преображенский проводил с экипажным составом занятия на тему: «Как вести себя в полете на больших высотах и в самых сложных метеоусловиях» [179 - ЦВМА. Ф. 988. On. 027952. Д. 1. Л. 47.]. Дело в том, что летчики должны были преодолеть серьезный психофизиологический барьер довольно утомительного полета – над Балтикой и над Германией (причем там – почти на максимальной высоте, чтобы не иметь потерь от зенитного огня и аэростатов).
   Полной герметизации кабины не было, – что порождало немало проблем. Так, в то жаркое лето надо было достичь… хотя бы уровня частичной адаптации к зимнему обмундированию (ведь температура за бортом – в среднем, наиболее напряженном интервале семичасового полета – опускалась до минус 35–45 градусов) [180 - О различных уровнях адаптации – Военный энциклопедический словарь. В 2 томах. Т. 1. М., 2001; о необходимости использования в то жаркое лето зимнего обмундирования – ЦВМА. Ф. 988. On. 027952. Д. 1, Л. 45.]. Да и работа на пяти – семикилометровой высоте могла осуществляться только в кислородных масках [181 - ЦВМА. Ф. 988. On. 027952. Д. 1. Л. 45.]. Поскольку не выдерживали капилляры, нужно было морально подготовиться к появлению сочащейся крови – из-под ногтей, из ушей, носа [182 - Спивак Т. О. Крылатое мужество. Вологда, 2003. С. 66.]. Кроме того, в архивных документах и мемуарах опущена такая важная эргономическая проблема, как высотный метеоризм [183 - Авиация: Энциклопедия. М., 1994. Приложения.] (одни из наиболее характерных его симптомов – рвота и непроизвольное учащение сердцебиения), опасность возникновения которого как раз выпадала на кульминацию полета – бомбометание.
   А сам факт необходимости многочасового беспосадочного полета над почти полностью контролируемой немцами Балтикой и территорией фашистской Германии? И никаких переговоров над целью: сигналы командир будет подавать только аэронавигационными огнями. К тому же лететь предстояло без прикрытия (такого радиуса действия у истребителей еще не было, и они сопровождали бомбардировщики лишь в начале пути), а единственной защитой от средств немецкой ПВО могла стать набранная высота…
   Штурман группы капитан Хохлов прорабатывал с летным составом маршрут полета, знакомил с целями, ориентирами выхода на каждую конкретную цель – по картам крупного масштаба Берлина, присланным из Генерального Штаба. Представляется немаловажным факт участия в навигационной подготовке экипажей главного штурмана ВВС ВМФ полковника Мостепана [184 - ЦВМА. Ф. 988. On. 027952. Д. 3. Л. 44.].
   Исходным пунктом полетов был остров Эзель (ныне – Сааремаа) из Моонзундского архипелага: все эти острова достаточно прочно удерживали тогда оборону, в то же время – от Эзеля было кратчайшее расстояние до Берлина. Общая протяженность пути – до цели и обратно – составляла 1720 км (по другим сведениям – 1760 км: по-видимому, учитывалась определенная изломанность полетной траектории в вертикальном и горизонтальном измерениях, а также различная протяженность трех практиковавшихся вариантов маршрута) [185 - ЦВМА. Ф. 988. On. 027952. Д. 1. Л. 44; Хохлов П.И. Над тремя морями. Л., 1988. С. 57.]. Длительность полета в оба конца должна была составить примерно семь часов [186 - ЦВМА. Ф. 988. On. 027952. Д. 1. Л. 44.]. Весь полет до Штеттина (ныне – Щецин, Польша) и обратно пролегал над морем, суммарно равняясь 1200–1400 км – в зависимости от варианта маршрута.
   И вот, наконец, 1 августа. 1941 года Особая авиационная группа получила распоряжение перебазироваться с аэродрома «Беззаботное» на аэродром «Кагул» (остров Эзель) – для действий по Берлину. Полковник Преображенский, окончательно проверив подготовку летного состава, велел отдать приказ: 2 августа 1941 г. летно-технический состав Особой группы считать выбывшим «на аэродром Э.» (так в документе) [187 - ЦВМА. Ф. 988. On. 027952. Д. 1. Л. 47.]. За командира полка остался капитан К.И. Федоров – заместитель командира 1-го минноторпедного авиаполка [188 - Там же.].
   Аэродром Кагул [189 - О топографии Кагула: ЦВМА. Ф. 988. On. 027952. Д. 3. Л. 48; Хохлов П.И. Над тремя морями. С. 53–54.], расположенный на острове Эзель, находившегося в 18-ти км к северо-западу от небольшого портового местечка Курессааре, представлял собой неправильной формы круг, границы которого с юга, востока и северо-запада были покрыты мелким кустарником. Построенный накануне войны, Кагул изначально предназначался для истребителей. Условия же для дальних бомбардировщиков были не из легких. Взлетно-посадочная полоса – 1300 метров. В западном и северо-западном своем окончании (в воспоминаниях П.И. Хохлова – в восточном), на удалении 600 – 1000 м, аэродром прилегал к небольшому лесу, за которым простиралось сухое болото, покрытое пнями и камнями, здесь же располагались отдельные селения. С юга и севера (по П.И. Хохлову) к границам взлетной полосы примыкали хутора: домики, хозяйственные постройки, сады.
   В юго-западной части у края летного поля располагался подземный командный пункт истребительной авиации. Теперь он стал совмещенным: в нем разместился и штаб оперативной группы во главе с С.Ф. Жаворонковым.
   …Базирование на острове, вокруг которого непрерывно сжималось вражеское кольцо, вызывало необходимость неотложного решения целого ряда проблем.
   Произведенные рассредоточение и маскировка бомбардировщиков позволили практически весь период базирования на Эзеле (кроме 6 сентября) сохранять их при налетах вражеской авиации [190 - О рассредоточении самолетов, их маскировке и охране: Жаворонков С. Ф. Август-сентябрь 1941 г. Записки маршала авиации // ВИЖ, 1969, № 4. С. 70;. Хохлов П.И. Над тремя морями. С. 54; Боевая деятельность авиации ВМФ в Великой Отечественной войне Советского Союза 1941–1945 гг. Часть II. Военно-воздушные силы Краснознаменного Балтийского флота в Великой Отечественной войне. М., 1963. С. 115–116.].
   Серьезной проблемой являлось близкое соседство немецких аэродромов – на оккупированной территории прибалтийских республик. Противник имел возможность сосредоточить на них значительные силы для борьбы с эзельской авиагруппой. В то же время, противовоздушная оборона аэродрома Кагул была слабой: две батареи 76-миллиметровых зенитных пушек и 14 истребителей И -153 («Чайка»). К тому же посты ВНОС находились от аэродрома на близком расстоянии – всего за 15–18 километров, на морском берегу, и были не в состоянии своевременно оповестить о приближении самолетов противника. В этой связи, командование Особой группы было вынуждено установить зоны патрулирования истребителей и в часы наиболее вероятных налетов вражеской авиации держать «Чайки» в этих воздушных зонах. [191 - О соседстве немецких аэродромов – там же.]
   Совершенно отсутствовали наземные средства радионавигации: не было ни радиостанции, ни радиомаяка. В островном районе не имелось светомаяков. Поскольку территория Латвии и Литвы была в руках противника, береговая черта Балтийского моря на этом участке была «замаскирована»: ни один населенный пункт не был освещен, морские светомаяки тоже не работали. Ввиду плохого обеспечения средствами земного обеспечения самолетовождения (ЗОС), экипажи иногда имели частичные отклонения от маршрута. (Природа подобных отклонений была и иной, но речь об этом позже).
   Необходимо было решить вопрос о получении данных о метеорологической обстановке, ибо шведская метеослужба не гарантировала достоверности прогноза по всему маршруту (тем более что последний проходил через основные пути ряда барических систем, перемещающихся с северо-запада на восток). Нелишне отметить, что за время работы Особой авиагруппы было зарегистрировано прохождение одиннадцати циклонов через Балтийское море, что создавало исключительно сложную метеорологическую обстановку на театре [192 - Военно-воздушные силы Краснознаменного Балтийского флота…С 116–117.].
   Постоянно давала о себе знать и проблема доставки на остров горючего и авиационных бомб, а также продуктов питания: начавшаяся 5 августа 1941 г. битва за Таллин вынуждала переносить центр тяжести в реализации этих задач на Ленинградскую военно-морскую базу… Морякам, преодолевавшим на пути к Эзелю минные поля и атаки вражеской авиации, не всегда сопутствовала удача. Скачкообразная хронология бомбардировок Берлина (о которой сказано будет особо) во многом была обусловлена именно фактором обеспеченности Особой группы топливом и боеприпасами.
   Вскоре после прибытия на остров Эзель группа Преображенского ощутила еще одну опасность: там тайно действовала фашистская агентура. Это, по словам П.И. Хохлова («Над тремя морями»), были члены эстонской профашистской организации, занимавшейся шпионажем, диверсиями, помогавшей гитлеровской армии, призывавшей местное население вступать в охранные отряды. Угроза неожиданных нападений «кайцелистов» – как их называет П.И. Хохлов – вызывала даже необходимость присутствия на Эзеле истребительного отряда береговой обороны Балтийского района во главе с начальником Особого отдела штаба береговой обороны района старшим политруком М.Л Павловским [193 - Хохлов П.И. Над тремя морями. С. 89–90. (О действиях фашистской агентуры сведения имеются и в «Записках» С.Ф. Жаворонкова: ВИЖ, 1969, № 8. С. 81–82)..].
   Пожалуй, это были основные перечисленные проблемы базирования на Эзеле. Однако сюда надо добавить и типичные для Балтики неустойчивые метеоусловия августа. Даже для асов 1-го минно-торпедного – превращались в почти неприступный барьер. Известно, что Особой группе, находившейся в полной специальной боеготовности, пришлось несколько дней отсрочивать первый вылет на Берлин, поскольку крайне неблагоприятная погода для предстоявшего маршрута сопутствовала периоду с 3-го по 6 августа 1941 года: стояла низкая облачность и темные безлунные ночи, по всему району маршрута проходил теплый фронт.
   Но бомбардировки других военно-промышленных объектов Германии в эти дни все равно не прекращались. Так, к примеру, был осуществлен бомбовый удар по крупнейшей военно-морской базе Свинемюнде (ныне – Свиноуйсьце, Польша). Данный налет был прежде всего разведывательным: он дал почти полное представление об условиях полета над морем и над территорией противника, а также информацию для вскрытия немецкой противовоздушной обороны в различных точках маршрута [194 - ЦВМА. Ф. 988. On. 027952. Д. 1. Л. 49; Военно-воздушные силы Краснознаменного Балтийского флота… С. 116. Имеется, правда, различие в датировке этого полета: в архивном деле – в ночь со 2-го на 3 августа, в названном издании – в ночь с 4-го на 5 августа; вторая дата названа и в «Записках» С.Ф. Жаворонкова. – ВИЖ, 1969, № 4. С. 70.].
   …Здесь уместно будет процитировать такие архивные строки: «Есть погода, при которой наш самолет (имелся в виду ДБ-3. – Л.H.) физически не может держаться в воздухе. Наши летчики заставляли физику иначе смотреть на эти вещи» '.
   Наконец, к вечеру 7 августа погода улучшилась. И в 21 час командир группы полковник Преображенский дал команду: «Запустить моторы!» [195 - Согласно архивным сведениям, команда на запуск моторов была дана в 22–30. – ЦВМА. Ф. 988. On. 027952. Д. 1. Л. 50.]. Долгожданный вылет на Берлин. Строй в воздухе – «ромб»…
   Полет проходил в сложных метеорологических условиях. Экипажам приходилось идти в облаках и за облаками. Однако, несмотря на это, общая продолжительность первого полета составила приблизительно семь часов: «Через шесть часов пятьдесят минут после нашего взлета Евгений Николаевич Преображенский с первого захода отлично посадил флагманский самолет, А следом подходили остальные», – это зафиксировано в воспоминаниях П.И. Хохлова [196 - Хохлов П.И. Над тремя морями. С. 69.].
   Но вернемся чуть-чуть назад – к полуночному порогу с седьмого на восьмое августа 1941 года.
   …Облачность стала, наконец, уменьшаться, и появился материк. Взору летчиков открылся залитый огнями Штеттин. Мощные прожекторы положили застывшие лучи вдоль взлетно-посадочной полосы его аэродрома: похоже, что наши самолеты немцы приняли за свои. Но нельзя поддаваться искушению сбросить бомбы: цель – Берлин.
   И вот опять – кромешная тьма. Из-за опасности врезаться в аэростаты заграждения приходится опять лезть на «потолок».
   …Берлин, как и Штеттин, не ждал гостей. Он весь был залит огнями. Молчали зенитки. Только через тридцать пять минут после того, как на город упали первые бомбы, была объявлена воздушная тревога. Немецкая столица погрузилась в темноту. Быстро задвигались по небу «щупальца» прожекторов. Открыли огонь зенитки. Постепенно их стрельба становилась более организованной.
   …Обратный путь начинался нелегко. Приходилось прорываться через сплошную стену огня. Сорок минут труднейшего полета над территорией Германии. Самолеты шли на высоте шесть с половиной километров. Приходилось непрерывно маневрировать, чтобы уклоняться от зенитного огня и ночных истребителей-перехватчиков. Так продолжалось до самого Штеттина. Только когда вышли на водные просторы Балтики, можно было расслабить словно судорогой скованные мышцы…
   Этот фрагмент является нашим авторизованным изложением опубликованных воспоминаний П.И. Хохлова и В.М. Кротенко о первой бомбардировке Берлина Особой авиагруппой [197 - Хохлов П.И Над. тремя морями. С. 64–68; Кротенко В.М. Курс – на Берлин! // В небе – летчики Балтики. Воспоминания, очерки. Таллин, 1979. С.108–118.].
   Неменьший интерес представляет и архивный материал, отражающий первый налет на Берлин: «Теперь, когда город был ослеплен, когда были отчетливо видны заводы и фабрики, мосты и дороги, приступили к работе балтийцы. <…> Вот обозначился причудливый купол дворца, зеркальная крыша вокзала. <.. > Фокин накрыл телеграф. <…> Бросают бомбы: Хохлов, Ермолаев, Власов, Рысенко. То там, то здесь поднимаются столбы желтобагрового пламени. <…> Василий Гречишников взорвал четвертый квартал боескладов <…>» [198 - ЦВМА. Ф. 988. On. 027952. Д. 1. Л. 55.].
   Из приведенного фрагмента следует, что успеху первого налета способствовали факторы не только внезапности, но и четкого распределения целей бомбометания. (Об этом свидетельствует и фрагмент из книги В. Муштаева «Вижу Берлин!» (с. 62): «Аэронавигационными огнями Преображенский подал идущим за ними экипажам команду выходить на намеченные цели самостоятельно. Хохлов выводит самолет к Штеттинскому железнодорожному вокзалу. Вокзал – цель флагманского экипажа».
   А газетное сообщение СОВИНФОРМБЮРО (от 9 августа 1941 года) было таковым: «В ночь с 7 на 8 августа группа наших самолетов произвела разведывательный (курсив наш. – Л.Н.) полет в Германию и бросила некоторое количество зажигательных и фугасных бомб над военными объектами в районе Берлина. В результате бомбежки возникли пожары и наблюдались взрывы… Все наши самолеты вернулись на свои базы (курсив наш. – Л.Н.) без потерь» [199 - Правда, 1941, 9 августа.]. Задумаемся, могла ли подобная – «обтекаемая» – информация быть иной? Пожалуй, нет. Ведь в данном случае во главу угла ставилась морально-политическая цель: заявить всему миру, что советская авиация не уничтожена и способна нанести удар даже по самому Берлину. – Нелишне заметить, что первое сравнительно развернутое повествование о наших первых бомбардировках Берлина появилось в прессе только спустя полгода, – когда такая информация не таила уже никакой опасности для Особой группы, т. к. ее дислокация давно изменилась: Особая группа уже в сентябре 1941 года влилась в свой полк [200 - Мирошниченко Г. Они Берлин бомбили // Газета Краснознаменного Балтийского флота, 1942, 29 марта. – ЦВМА. Ф.988. On. 027952. Д.1.Л.157–158: «Библиография работ и статей Г. Мирошниченко».].
   Чтобы ощутить тот драматизм ситуаций, который был присущ буквально каждому полету на Берлин, достаточно прочесть хотя бы два нижеприведенных отрывка из документов Центрального Военно-морского архива.
   «<…> Третий полет был наиболее трудным по выполнению. Облачность, дождь, местами сильный град, встречный ветер, вражеский обстрел зениток и длительность полета не могли не сказаться на самочувствии летчиков. Выходя из кабины, они уже не искали, как обычно, пробоины в самолетах, не сливали горючее, а, выбрав приятную траву, падали на нее, словно замертво. Все тяжело дышали и кашляли. Им трудно было о чем-либо говорить. Андрей Ефремов, крепкий летчик, не мог дойти и до лужайки – заскрежетал зубами и, цепляясь за стойку рамы, упал возле резиновых колес. У Михаила Плоткина пошла из носа кровь. Он потерял сознание. У всех были бледные лица, впалые глаза. <…>
   Полковник Преображенский лежал, положив голову на серый камень. Штурман Хохлов спал сидя, рукой придерживая шлем. Гречишников, Беляев свернулись кто как мог, вдыхали свежий воздух. Здесь же стояли врачи и тихо шептались. <…>» [201 - ЦВМА. Ф. 988. On. 027952. Д. 1. Л. 67..].
   «<…> Лишь один самолет не дотянул до аэродрома всего каких-то ста метров (вероятно, при посадке произошло его возгорание: в данном архивном повествовании, к сожалению, пояснений нет. – Л.Н.). <…> Обгоревший комбинезон; правая рука Дашковского лежала на груди. Глаза – открыты. Застывшая улыбка. Дашковский как будто говорил: «Товарищ комиссар, все что могли, все сделали». Лицо у летчика бледное, постаревшее. Николаев лежал рядом с Дашковским с зажатым в руке кожаным шлемом. Темноволосый Николаев возвратился седым. Элькин как будто уснул<…>» [202 - Там же. Л… 57.].
   … Думается, особого значения не имеет факт сопричастности каждого из обоих эпизодов к определенному полету. И тем более – видится некорректным рассмотрение некоторых хронологических несоответствий воспроизведенных отрывков с опубликованными сведениями [203 - Так, в публикациях трагедия, произошедшая с экипажем Дашковского, относится к первому полету на Берлин, согласно же сведениям ЦВМА (Ф. 988. On. 027952. Д. 2. Л. 64), это случилось 24 августа 1941 года.].
   Начиная с четвертого полета, первое звено самолетов брало кроме фугасных – зажигательные бомбы. Звено, вылетавшее на задание первым, заряжалось не менее чем на 50 % зажигательными бомбами: зажигание объектов улучшало выход на цель последующих звеньев.
   Общая бомбовая нагрузка не превышала 750–800 кг. Типовыми вариантами зарядки на самолет являлись: 1) одна ФАБ-500 и четыре ЗАБ-50; 2) три ФАБ-250; 3) шесть ФАБ-100 и четыре ЗАБ-50; 4) две РРАБ-3.
   Строгое лимитирование общей массы средств поражения, взятых на каждый борт, было обусловлено, главным образом, мягким аэродромным грунтом Кагула, сильно раскисавшим после дождя, – когда такое случалось, с самолетов для облегчения взлетного веса снималось все ненужное оборудование и применялась только внутренняя подвеска бомб.
   Вылет осуществлялся звеньями (взлеты происходили, как правило, по одному). Если вылет первых звеньев производился в светлое время суток, истребители, как правило, сопровождали бомбардировщиков на маршруте на свой радиус действия.
   При нахождении в воздухе от каждого экипажа требовалось строгое соблюдение режима полета (словосочетание, обычно обозначающее определенную триаду: курс, скорость – горизонтальную и вертикальную, место в строю) [204 - Военно-воздушные силы Краснознаменного Балтийского флота… С. 119.]. Основным способом навигации являлось исчисление пути, дополнявшееся (при благоприятных метеорологических условиях) пеленгацией световых маяков на островах Готланд и Борнхольм [205 - Там же.]. Основным же способом выхода на цель был полет по магнитному компасу (дополняемый визуальной ориентировкой, если – опять же – позволяли метеорологические условия) [206 - Военно-воздушные силы Краснознаменного Балтийского флота… С. 119.].
   Средняя скорость полета составляла не многим более 250 км/час: «В среднем дальность полета не превышала 1800 км, что во времени полета в оба конца выражается в 6.30 – 7.00 ч.» [207 - ЦВМА. Ф. 988. On. 027952. Д. 3. Л. 51.]. В архивных документах не объясняются причины снижения штатной скорости – более чем на треть [208 - ЛТД (летно-технические данные) ДБ-3 (ЦКБ-26) указаны, к примеру, в Полной иллюстрированной энциклопедии В.А. Баргатинова «Крылья России». – М., 2005. С. 367.]. Вероятно, это был оптимальный вариант, поскольку машины, использовавшиеся в операции, были далеко не новыми, – моторы на некоторых перебирались уже по два-три раза [209 - Чернов Ю.И. Первые советские удары с воздуха по фашистскому логову // Вопросы истории, 1975, № 5. С. 207, 209.].
   Полет над территорией противника – протяженностью примерно в 400 километров (считая от Свинемюнде до Берлина и обратно) – проходил, как уже отмечалось, с выключенными бортовыми огнями, что создавало тяжелые условия для ведомых экипажей. В темную ночь удержать место в строю можно было только по выхлопным патрубкам, видимость огня которых была не далее 25–35 метров. В таких условиях полета отдельные ведомые экипажи терялись, в результате чего удары производились одиночными самолетами.
   Берлин имел довольно мощную противовоздушную защиту. Зенитные орудия располагались вокруг города кольцом в радиусе 100 км. Действия зенитной артиллерии осуществлялись на удалении 160 км от Берлина. В районе самой столицы Германии было установлено три кольца обороны: первое – радиусом 20–30 км, второе – радиусом 10–15 км и третье – непосредственно над городом. Прожектора обслуживали все зоны Берлина. Их количество возрастало по мере приближения к городу. Эффективность действия прожекторов составляла от 4-х до 6-ти тысяч метров. В системе ПВО в большом количестве применялись аэростаты заграждения. Интенсивность зенитного огня увеличивалась по мере приближения к цели, но, несмотря на это, эффективность ее все же оставалась низкой – главным образом из-за ее недостаточного потолка. Характерно отметить, что ни один наш самолет не был сбит огнем зенитной артиллерии Берлина.
   Опыт бомбардировочных ударов показал, что противодействие истребителей противника на большой высоте также малоэффективно, как и зенитной артиллерии.
   Подчеркнем, что за все время бомбардировочных ударов по Берлину Особая группа потеряла от средств ПВО противника лишь один экипаж – и то над целью, где были сосредоточены большие силы истребительной авиации и зенитной артиллерии [210 - Военно-воздушные силы Краснознаменного Балтийского флота… С. 19–120.].
   Если попытаться восстановить хронологию всех (подчеркнем это определение) советских авианалетов на Берлин в августе-сентябре 1941 года, можно с самого начала оказаться перед дилеммой: сколько же таковых было в целом? Очевидно, оба числа – 10 и 9, — названные в источниках, историографии и энциклопедической литературе, следует считать правильными. Соответствующий критерий здесь один. Это – «ведомственный», если можно так выразиться, учет исполнителей налетов. Для пояснения – отметим: общим числом налетов действительно надо признать десять, но пять из них было совершено исключительно морскими летчиками, четыре – совместными силами флотской и армейской (дальнебомбардировочной) авиации, а один налет был осуществлен только силами армейской авиации, причем не с Эзеля, а с аэродрома г. Пушкина (под Ленинградом), подразделением знаменитого полярного лётчика М.В. Водопьянолва [211 - Боевая летопись Военно-Морского Флота 1941–1942. М, 1992; Доценко В.Д. Флот. Война. Победа. СПб., 1995. С. 77.].
   Армейские авиаторы также геройски проявили себя в операции. Как и летчики 1-го минно-торпедного авиаполка, многие из них были удостоены различных Государственных наград. Но, поскольку участие групп комбрига М.В. Водопьянова и майора Щелкунова в первых советских бомбардировках немецкой столицы не входил в тематический корпус исследования, остается лишь подчеркнуть, что среди армейских авиаторов за операцию «Берлин» 1941 года были удостоены звания Героя Советского Союза, тоже пять человек – как и в группе морских летчиков из состава 1-го МТАП [212 - Хохлов П.И. Над тремя морями. С. 87; Боевая летопись Военно-Морского Флота 1941–1942. С. 161.].
   Бомбардировки Берлина советской авиацией в августе – сентябре 1941 года имели, безусловно, не столько военно-практическое, сколько политическое значение. Не случайно А.А. Жданов назвал тогда авиацию Балтийского флота «политической авиацией» [213 - Хохлов П.И. Над тремя морями. С. 87.].
   Советские бомбардировки немецкой столицы опровергли все вымыслы и пропаганду Геббельса о якобы полном уничтожении нашей авиации в первые же дни войны Германии с Советским Союзом. Было еще раз – вслед за бомбардировками столицы Третьего рейха англичанами – разоблачено хвастовство Геринга, утверждавшего, что «на Берлин не упадет ни одна бомба» [214 - Великая Отечественная война 1941–1945: энциклопедия. М., 1985. С. 107.].
   И, наконец, эта операция продемонстрировала мужество и мастерство наших летчиков, вдохновила – в тот тяжелейший период Великой Отечественной – советских воинов и тружеников тыла на новые подвиги. А может быть – она явилась своеобразной предтечей декабрьского поражения немцев под Москвой…
   Но нельзя умалять и научно-практического значения операции.
   Как архивные, так и опубликованные (официальные данные) свидетельствуют: особая авиагруппа за период своих боевых действий в операции «Берлин» 1941 года понесла значительные потери, однако от противодействия противника они были – для решения подобной задачи – сравнительно небольшими (как говорилось ранее, над целью – всего один экипаж). Относительно общих потерь – личного состава и материальной части – также нужно отметить: они не превысили допустимых военных норм.
   Всё это подтверждает как правильность, так и научно-практическую значимость теоретической и тактической подготовки операции. Кроме того, в операции «Берлин» 1941 года отрабатывался целый ряд вопросов – таких как самолетовождение и бомбометание в условиях психоэмоциональных и физических перегрузок, приспособляемость экипажа к эксплуатации в экстремальных режимах работы двигателя, бортового оборудования и вооружения самолета, необходимость длительной ориентировки по навигационным приборам и другие, – что так или иначе должно было пригодиться летчикам при освоении новых поколений боевых машин.
   Эта операция представляется и своеобразной моделью стратегической авиации наземного базирования. А концепция развития дальней авиации у нас до сих пор превалирует над авианосной.
   В заключение подчеркнем: данные бомбардировки проводились в чрезвычайно сложных условиях – обороны Таллина, перебазирования флота из Таллина в Кронштадт и начального этапа Ленинградской битвы (10 июля – конец сентября 1941 г.). Каждый взлет и посадка, равно как и базирование на практически блокированном врагом острове, – все требовало от летчиков огромнейшего риска и недюжинного самообладания. Это ли не образец мужества и героизма?!

Кировский завод в годы Великой Отечественной войны

   Левин Владимир Ильич
   кандидат исторических наук, старший преподаватель кафедры отечественной истории, Санкт-Петербургский государственный университет путей сообщения

   22 июня 1941 года СССР подвергся агрессии со стороны Германии. Начало войны сложилось неудачно для страны. Враг приближался к Москве и Ленинграду. 8 сентября 1941 года началась блокада Ленинграда. На борьбу с врагом поднялся весь советский народ и рабочие Кировского завода не исключение.
   На Кировском зарождалось народное ополчение Ленинграда: из рабочих завода был сформирован 1-й полк 1-й Кировской дивизии ополчения. Большинство ополченцев погибли на подступах к городу, став живым щитом на пути захватчиков. Не меньшие потери понес в период блокады и трудовой коллектив предприятия: 2,5 тысячи заводчан умерли от голода и около 150 погибли при артобстрелах и бомбежках. На заводе создавались особые партизанские отряды, предназначенные для действия во вражеском тылу.
   Однако в историю Великой Отечественной войны Кировский завод вошел, прежде всего, как единственный разработчик и производитель тяжелых советских танков, равных которым в мире тогда не было. Сначала это был «танк прорыва» КВ с модификациями, а с конца 1943 года – «танк Победы» серии НС. На базе этих танков завод изготавливал также «истребители танков» – самоходные артиллерийские установки (САУ). Всего с конца 1939 года по май 1945-го в войска поступило более 19 тыс. различных типов тяжелых танков и САУ производства Кировского завода (20 % общей численности бронетанковой техники, выпущенной танковой промышленностью страны).
   Большая часть этой продукции имеет уральскую прописку: в конце 1941 года основные производственные мощности и почти 80 % персонала ленинградского Кировского завода были эвакуированы в Челябинск. Там в кратчайшие сроки фактически заново был создан Челябинский Кировский завод, ставший основой легендарного Танкограда. Кировцам, ехавшим на Урал, железнодорожники давали «зеленую улицу», остановки были редки.
   В Челябинск прибыли также рабочие и инженеры известного стране Харьковского дизельного завода. Им предстояло трудиться над созданием танков бок о бок с уральцами и кировцами. Три завода – лениградский Кировский, Харьковский дизельный и Челябинский тракторный – составили крупнейшее в стране танкостроительное предприятие, которое в народе назвали Танкоградом. Директор завода, секретарь парткома, начальники многих ведущих цехов были кировцами.
   Массовый выпуск танков готовился на территории бывшего тракторного завода. Меняли свой облик целые цехи. На месте главного тракторного конвейера создавался цех сборки и сдачи танков. Неподалеку разместились полностью перевезенные из Ленинграда второй и четвертый механические цехи, которым предстояло наладить выпуск коробок скоростей, механизмов поворота и других ответственных узлов. Задание по производству боевых машин было небывалым. Таких темпов танкостроители до этого не знали. Как и все, кировцы жили одной мыслью: выиграть время, обогнать Германию вместе с оккупированными ею странами Европы в производстве танков.
   На заводе родилась новая форма соревнования – работать за себя и за товарища, ушедшего на фронт. На Доске почета появились имена тех, кто давал по 200 процентов нормы. Число «двухсотников» увеличилось. Потом стали известны имена стахановцев, давших 300 и более процентов нормы. И вдруг все услышали фамилию токаря-кировца Селиверстова: на трех станках он довел норму выработки до 700 процентов!
   Вскоре в Танкограде прозвучало слово «тысячник». Применив рационализацию, за восемь часов токарь Григорий Ехлаков выпустил 560 изделий. Норма выработки была рекордной – 1018 процентов!
   Руководители завода горячо поздравляли Григория Ехлакова с присвоением ему звания гвардейца труда. Они обратились ко всем стахановцам-танкостроителям с призывом множить ряды тысячников.
   После рекорда токаря Бориса Тарева, который за 6 часов 10 минут выполнил норму на 2000 процентов, в обиход вошло понятие «двухтысячник». В канун Первомая 1942 года на всю страну прозвучало обращение танкоградцев. Они предложили начать всесоюзное соревнование за перевыполнение государственного плана производства танков и танковых моторов.
   Уже через месяц после прибытия через проходную предприятия вышел первый кировский КВ.Завод дал фронту 18 тысяч танков и самоходных установок. Кроме бронетанковой техники в военные годы кировцы на Урале выпустили 48,5 тыс. танковых двигателей, 80 тыс. комплектов топливной аппаратуры, 17,5 млн заготовок для мин, другую продукцию военного назначения. Впервые в мировой практике танкостроения сборка тяжелого танка была поставлена на конвейер.
   Трудовые и боевые подвиги кировцев накануне и в годы войны достойно оценены государством. В апреле 1940 года Кировский завод был награжден боевым орденом Красного Знамени за создание первого серийного отечественного тяжелого танка с противоснарядным бронированием КВ, не имевшего мировых аналогов. Заслуги Челябинского Кировского завода были отмечены орденом Красной Звезды, а также полководческим орденом Кутузова I степени, что фактически приравнивало труд коллектива к выигранному стратегическому сражению на фронте. 14 кировцев удостоены звания Героя Советского Союза, 5 – Героя Социалистического Труда, десятки стали лауреатами Государственной премии СССР, сотни награждены орденами и медалями.
   Посетивший в конце 1943 года Кировский завод английский журналист Александр Верт впоследствии написал в своей книге: «Для этих людей было делом чести держаться и работать до конца. Быть путиловцем, кировцем звучало для них подобно знатному титулу».

   Список используемой литературы:
   1. Верт А. Россия в войне 1941–1945. / пер. с англ. – Смоленск, Русич, 2003.
   2. Балашов А.И., Рудаков Т.П. История Великой отечественной войны (1941–1945). – СПб. Литер,2005.
   3. Костюченко С., Хренов П., Фёдоров Ю. История Кировского завода. 1917–1945.М.: Мысль,1966.

Экономика Ленинграда во второй половине 1930-х – 1940-е годы

   Платова Екатерина Эдуардовна,
   доктор исторических наук, профессор кафедры «Международные и экономические отношения» Санкт-Петербургского государственного университета аэрокосмического приборостроения
   Бабина Наталья Александровна
   старший преподаватель кафедры «Культурология и философия» Санкт-Петербургского государственного института психологии и социальной работы

   Ленинградские предприятия занимали одно из лидирующих мест в решении задачи достижения технико-экономической независимости страны, «снимали с импорта», как говорили в те годы, одно изделие за другим. Так, в годы первой пятилетки в Ленинграде был построен первый в СССР карбюраторно-арматурный завод. Уже в 1933 г. этот завод выпустил более 150 тыс. карбюраторов, что положило начало освобождению СССР от импорта данной продукции. Все автомашины и тракторы, выпущенные в СССР за годы предвоенных пятилеток, оснащались карбюраторами ленинградского завода. Электротехнические предприятия города на Неве освободили страну от импорта радиопередающей аппаратуры и приборов к ней. Ряд ленинградских предприятий создал уникальное для того времени оборудование широковещательной станции мощностью в 500 киловатт.
   Предприятия тяжелой индустрии давали свыше 70 % от общего выпуска промышленной продукции Ленинграда. На крупных заводах Ленинграда выполнялись заказы для ударных строек черной металлургии, для строящихся электростанций, для реконструируемого железнодорожного транспорта. Удельный вес этих заказов составлял 25–30 % всей продукции промышленности Ленинграда. За 1928–1932 гг. было освоено более 200 новых видов продукции. За годы предвоенных пятилеток объем промышленной продукции Ленинграда вырос в несколько раз, а по сравнению с 1913 г. – более чем в 10 раз и составлял 10,2 % общесоюзной. В 1940 г. город Ленинград давал промышленной продукции столько, сколько вся царская Россия. Каждая пятая машина, созданная в Советском Союзе, выпускалась в Ленинграде. Только в одном 1940 г. ленинградской промышленностью было освоено производство 235 новых видов турбин, дизелей, станков и других изделий, не выпускавшихся ранее в стране. Всего же за 1929–1941 гг. было выпущено 2 тыс. наименований таких изделий. Продукция ленинградских предприятий тяжелой промышленности за 1933–1937 гг. выросла в 2 раза и почти в 14 раз превысила уровень 1913 г. Продукция Кировского завода к 1936 г. по сравнению с 1913 г. увеличилась в 13 раз, продукция «Красной зари» – в 25 раз, «Скорохода» – в 11 раз и т. д. Крупная промышленность Ленинграда в довоенные пятилетки развивалась темпами, превышавшими общесоюзные.
   Техническая реконструкция предприятий Ленинграда к концу 30-х годов была закончена. К началу 1936 г. 92,8 % валовой продукции на заводах и фабриках города вырабатывалось реконструированными или новыми предприятиями, цехами, мастерскими. [215 - Очерки истории Ленинграда. T. I–VII. Л.: Наука, ЛО, 1955–1980. Т. IV. С. 345.] За годы второй пятилетки улучшились качественные показатели работы промышленности Ленинграда – сократился брак, снизилась себестоимость продукции, повысилась рентабельность производства.
   В любом уголке страны на многих предприятиях работали инженеры и техники из Ленинграда, авторитет которого как крупного промышленного и научно-технического центра за годы индустриализации неизмеримо вырос. Перед Отечественной войной на предприятиях Ленинграда было более 800 тыс. рабочих.
   В годы индустриализации значительно выросла энерговооруженность ленинградской промышленности. Под Ленинградом большой размах приобрела механизированная добыча торфа. За 1925–1928 гг. потребление торфа электростанциями Ленинграда возросло в 3,5 раза, а потребление привозного мазута уменьшилось в 4 раза. На развитие топливно-энергетической базы для ленинградской промышленности тратились огромные средства. Широкое использование местного торфяного топлива, развертывание в Ленинградской области добычи сланца позволило резко сократить завоз английского угля, который использовался промышленностью Петербурга до революции. В 1939 г. разведанные запасы торфа исчислялись в 4–5 млрд. т, сланцев – до 1,5 млрд. т. Вступила в строй вторая очередь электростанции «Красный Октябрь». В 1928 г. электростанции Ленэнерго дали 264 млн. киловатт-часов, в 1932–1144 млн. киловатт-часов. Но в связи с быстрым ростом промышленности в городе и области потребность в электроэнергии увеличивалась и энергетике продолжало уделяться приоритетное внимание. В 1933 г. в Ленинград пошла электроэнергия, полученная на Дубровской (работала на торфе) и Свирской ГЭС. В 1935 г. 78 % электропотребления города удовлетворялось за счет местных источников. В 1937 г. электростанции Ленэнерго выработали 1 млрд. 457 млн. киловатт-часов, а в 1940 г. – 1 млрд. 598 млн. киловатт-часов.
   Ленинградский торговый порт после проведенной реконструкции превратился в первоклассный, оборудованный по последнему слову техники центр внешнеторговых связей СССР. Здесь были оборудованы причалы с железнодорожными путями, стали работать многочисленные подъемные краны. Последних стало свыше 400 против 11 до революции. Был углублен Морской канал для приема океанских пароходов. В 1931 г. в Ленинградский торговый порт зашло 2000 кораблей. За годы первой пятилетки экспортные операции, проводимые через Ленинградский порт, в полтора раза превысили показатели периода 1909–1913 гг. В связи с освоением лесных ресурсов на водоразделах рек Волхов и Сясь, в бассейнах других рек Северо-Запада в Ленинграде и Ленинградской области были созданы мощности для разделки леса и лесные грузы стали морем отправляться на экспорт. Импортные операции значительно сократились, так как СССР ликвидировал свою зависимость от импорта по целому ряду позиций (алюминий, высококачественная сталь, мощные турбины, котлы высокого давления, электросварочная аппаратура, бумагоделательные машины и т. д.). Например, в дореволюционный период до 70 % всех доставляемых в Петербург грузов составлял каменный уголь, который в годы первой пятилетки стал заменяться торфом, сланцами и отечественным каменным углем. На территории порта появились крупные холодильники, склады, элеваторы. Железнодорожные пути достигли протяженности 125 км. Стоит отметить, что в 20–30-х годах Ленинградский торговый порт был единственным советским портом на Балтике.
   Наряду с тяжелой промышленностью и транспортом уже в годы первой пятилетки серьезных результатов добивались и работники легкой промышленности. За 1928–1932 гг. объем продукции кожевенно-обувных предприятий увеличился более чем в 3 раза. На фабрике «Скороход» было освоено производство резиновой монолитной подошвы. «Монолитка», т. е. литая из резины вместе с каблуком и искусственным рантом подошва, широко применялась за рубежом. На изготовление первой советской обуви на «монолитке» было потрачено всего полтора месяца. Внедрение новой технологии позволило добиться значительной экономии резины, высвободить значительное число машин и рабочих для других работ и увеличить выпуск обуви на 50 %. Серийный выпуск новой обуви был налажен летом 1932 г., а к концу года ежедневный выпуск был доведен до 10 тыс. пар в год.
   Успехи в развитии промышленности Ленинграда и Ленинградской области в немалой степени способствовали решению задачи достижения технико-экономической независимости СССР от ведущих индустриальных западных государств. СССР сам начал экспортировать некоторые промышленные изделия и материалы. Работа ленинградских предприятий во многом способствовала освобождению СССР от необходимости покупать алюминий, высококачественную сталь, мощные турбины, котлы высокого давления, электросварочную аппаратуру, бумагоделательные машины. К концу второй пятилетки (1933–1937 гг.) свыше 80 % промышленной продукции Ленинграда производилось на предприятиях, построенных или полностью реконструированных за годы Советской власти. «Красный путиловец» стал первой базой массового производства тракторов в стране. Машины, изготовленные в Ленинграде, к 1941 г. составляли четвертую часть тракторного парка СССР.
   В довоенный период Ленинград заслуженно называли форпостом и арсеналом индустриализации, всесоюзной конструкторской лабораторией, технической школой кадров.
   Ленинградские специалисты и рабочие активно участвовали в освоении минеральных ресурсов Карелии и Кольского полуострова, в том числе Кольских апатито-нефелиновых руд. Апатиты стали сырьем для суперфосфатного производства. Нефелины применялись в кожевенной и алюминиевой промышленности. Городские проектно-изыскательские и научно-исследовательские организации Ленинграда работали на Северо-Западе, Европейском Севере, в некоторых восточных районах СССР. В условиях плановой социалистической экономики конкуренция, например, с московскими организациями, не допускалась.
   В годы Великой Отечественной войны из Ленинграда было полностью вывезено 70 промышленных предприятий и свыше 70 тыс. единиц ценного оборудования, все НИИ и почти все вузы. Было эвакуировано 1,7 млн. человек. Переброска значительной части мощностей ленинградской промышленности в глубокий тыл сыграла важную роль в обеспечении действующей армии необходимой техникой.
   Ряд крупных предприятий города (Кировский, Ижорский и другие заводы) продолжал работать на нужды фронта. В конце 1941 – начале 1942 гг. положение на остававшихся предприятиях резко осложнилось ввиду прекращения подачи электроэнергии. Было законсервировано 270 фабрик и заводов. Многие из промышленных объектов были заминированы.
   В тяжелейших условиях блокады ленинградцы продолжали выпускать военную продукцию. В 1941–1944 гг. в Ленинграде было изготовлено и отремонтировано 2 тыс. танков, 1,5 тыс. самолетов, тысячи морских и полевых орудий, много боевых кораблей. Было произведено 225 тыс. автоматов, 12 тыс. минометов, около 10 млн. снарядов и мин. [216 - Великая Отечественная война. 1941–1945. Энциклопедия. – М.: Советская энциклопедия, 1985. – С.401.]
   Война нанесла экономике Ленинграда и Ленинградской области значительные потери. В результате налетов фашистской авиации, артиллерийских обстрелов, пожаров Ленинград потерял почти треть жилого фонда. Были повреждены школы, лечебные учреждения, театры, музеи. Пострадали здания Адмиралтейства, Эрмитажа, Казанского собора, Русского музея, Академии художеств, Инженерного замка, дворцов в Павловске, Пушкине, Петергофе, Гатчине и т. д. Было разрушено 840 и повреждено более 3 тыс. промышленных зданий, в том числе Кировский завод, «Русский дизель», «Большевик», «Электросила» и др. К концу 1945 г. валовая продукция ленинградской промышленности составляла лишь 32 % от довоенного уровня. Мощность электростанций сократилась до 38 % довоенной. Около ¾ оборудования ленинградских фабрик и заводов было эвакуировано вглубь страны. Почти полностью были разрушены транспортные коммуникации на подступах к городу.
   Значение Ленинграда для экономической жизни страны хорошо осознавалось руководством. Четвертым пятилетним планом предусматривалось: «Восстановить Ленинград как крупнейший индустриальный и культурный центр страны, обеспечив достижение довоенного уровня производства промышленности на более высокой технической базе; особое внимание уделить развитию в Ленинграде судостроения и квалифицированного машиностроения». [217 - Закон о пятилетнем плане восстановления и развития народного хозяйства СССР]
   Ленинградцы и прибывшие в город из других мест советские люди быстро восстанавливали разрушенное. В Ленинград возвращалось эвакуированное оборудование, направлялись станки, строительные материалы, эшелоны с продовольствием, сырьем. В первую очередь восстанавливались турбостроение, электропромышленность, станкостроение, приборостроение. Это были отрасли, которые определяли экономическое лицо города в предвоенный период. В продукции этих отраслей нуждались многочисленные объекты, на которых осуществлялись восстановительные работы. К 1949 г. промышленность и городское хозяйство Ленинграда были восстановлены и достигнут довоенный уровень производства. В 1950 г. довоенный уровень был превышен на 30 %. В 1948 г. был введен в действие газопровод от Кохтла-Ярви, затем от Сланцев. В 1959 г. был закончен газопровод Саратов-Серпухов-Белоусово-Ленинград. Энергоснабжение города улучшилось. В Ленинградской области разворачивалось крупное автодорожное строительство, осуществлялась электрификация пригородных железнодорожных линий. В 1955 г. был введен в эксплуатацию метрополитен им. В.И. Ленина.
   Большую роль играли разнообразные формы социалистического соревнования, получившие распространение в Ленинграде в первую послевоенную пятилетку: внедрение прогрессивных методов обработки металлов, экономия сырья, улучшение качества продукции, механизация трудоемких работ, повышение квалификации производственных кадров. За каждой формой стояли конкретные люди, рабочие и инженеры, по примеру которых начинали работать тысячи людей. [218 - См.: Бородкин Л. Социалистическое соревнование за технический прогресс. – Л., 1950.]
   В течение десяти послевоенных лет промышленность города была не только восстановлена, но и получила значительное развитие. Ленинградцы приняли участие в возрождении Днепрогэса. Завод «Электросила» изготовил мощные генераторы, Металлический завод – турбины, заводы «Севкабель», «Электроаппарат», «Электропульт» – остальное оборудование. В 1947 г. Днепрогэс вновь вступил в строй.
   В послевоенный период в Ленинграде происходило становление и развитие радиоэлектроники, атомного машиностроения, точного приборостроения. На базе радиозаводов выросли мощные научно-технические комплексы – «Ленинец», НПО им. Коминтерна, «Позитрон» и др.
   В Ленинграде много работали над техническим переоснащением предприятий наиболее совершенным и производительным оборудованием. Получили распространение такие прогрессивные технологические процессы, как литье под давлением, скоростное резание металлов, автоматическая сварка, электроискровая обработка, внедрялись новейшие способы контроля с помощью радиоактивных изотопов и ультразвука. Ленинградские ученые, инженеры, рабочие принимали участие в создании синхрфазотрона, вступившего в строй в подмосковной Дубне в 1957 г. К концу 50-х гг. на предприятиях Ленинграда действовали 71 автоматическая линия и 377 механических линий. В 1958 г. в Ленинграде было освоено и выпущено около 600 видов новых машин, аппаратов, приборов.
   Ленинград являлся городом, в котором в послевоенный период успешно решалась одна из наиболее фундаментальных проблем развития советской экономики – укрепление связей между наукой и производством. В дореволюционной России, в первые советские десятилетия промышленное производство, наука и высшее образование существовали достаточно автономно. Отечественная академическая наука славилась фундаментальными, теоретическими исследованиями. Прикладным работам уделялось меньше внимания. В годы первых пятилеток было закуплено новейшее зарубежное оборудование, которое запускалось при участии тысяч зарубежных специалистов. В результате индустриализации СССР перестал зависеть от зарубежных поставок, в стране сложилась самодостаточная экономика. Западные страны в условиях холодной войны старались всеми способами не допустить СССР к новейшим технологиям.
   Быстрое возрастание роли Ленинграда в развитии технического прогресса потребовало выработки иных подходов к организации научно-исследовательской и экспериментальной работы. Требовалось изменить характер взаимоотношений, сложившихся между промышленными предприятиями, научно-исследовательскими институтами и вузами. В марте 1949 г. состоялось общегородское собрание работников промышленности, деятелей науки и техники Ленинграда. Участники совещания наметили важнейшие направления творческого содружества науки и производства: сосредоточение совместных усилий на решении наиболее важных научно-технических проблем; повышение квалификации промышленных кадров; перестройка учебного процесса в вузах и т. д.
   Содружество науки и производства приобрело различные формы. Так, на Кировском заводе в мартеновском цехе в 1949 г. возникла одна из первых бригад творческого содружества. В бригаду вошли профессор Политехнического института им. М.И. Калинина Н.А. Кузнецов, начальник цеха А.Г. Ганеев, начальник заводской лаборатории стали В.М. Заморуев, инженер А.Л. Брицын, сталевар-скоростник Н.М. Морозов. Результатом совместной работы стало улучшение технологии сталеварения, снижение себестоимости металла, увеличение производительности мартеновских печей.
   Широкое распространение получили договоры о творческом содружестве работников промышленных предприятий, ученых, вузовских преподавателей. К середине 1950 г. действовало уже около тысячи таких договоров, на основании которых в промышленности и на транспорте сотрудничали 4495 работников НИИ и 960 ученых, 14695 инженеров и техников и 33420 рабочих. К 1952 г. действовало 9873 договора о содружестве. [219 - Очерки истории Ленинграда. Том шестой. Ленинград в период завершения строительства социализма и постепенного перехода к коммунизму. 1946–1965 гг– Л.: Наука, Ленинградское отделение, 1970. – С.28.] Многие ученые вошли в состав технических советов заводов и фабрик. В 1952 г. около 100 профессоров и доцентов Политехнического института являлись членами таких советов. К июлю 1958 г. в бригадах творческого содружества по Ленинграду участвовало более 5 тыс. ученых, около 15 тыс. инженерно-технических работников, свыше 35 тыс. рабочих. Большой размах в Ленинграде получило движение рационализаторов и изобретателей. Их число к 1958 г. достигло 100 тыс. человек, а внесенные предложения позволили получить экономию свыше 500 млн. рублей. [220 - Очерки истории Ленинграда. Т. 6. – С. 70–71.] С конца 50-х гг. начало разворачиваться движение за звание ударников коммунистического труда.
   В годы четвертой пятилетки (1946–1950) на предприятиях Ленинграда было создано несколько сот типов новых машин, механизмов, аппаратов и приборов: паровые турбины и гидротурбины большой мощности, электромашины постоянного и переменного тока, сварочные агрегаты и машины для полиграфической, текстильной и обувной промышленности, опытно-механические и специальные приборы, электровакуумное оборудование, новые марки сталей, абразивных изделий, оптического стекла, технического фарфора. Производство электрических подъемных кранов к 1950 г. в сравнении с 1940 г. выросло в четыре раза, производство трамвайных вагонов – впятеро. В то же время ассортимент предприятий легкой промышленности, промысловой кооперации оставался ограниченным. Выпускались хлопчатобумажные и грубошерстные ткани, простая обувь, галоши, бумажный трикотаж. Удовлетворялись лишь первоочередные потребности населения.
   Роль Ленинграда в укреплении оборонной мощи страны трудно переоценить. При создании органов управления различными сферами советского военно-промышленного комплекса в послевоенный период к решению тех или иных задач непременно подключались предприятия Ленинграда. Так, для повседневного руководства и координации работ по организации атомной промышленности 30 августа 1945 г. при Совнаркоме СССР было создано Первое главное управление. В ведение ПГУ в числе прочих лабораторий и объектов был передан Государственный союзный проектный институт в Ленинграде, специальные конструкторские бюро были созданы на ленинградских заводах «Электросила» и им. Кирова. К работе по оборонной тематике были подключены и многие вузы города.
   Основу оборонной промышленности города составляли предприятия ракетостроения, авиастроения, кораблестроения, артиллерийского вооружения, танковой и радиотехнической промышленности, боеприпасов.

Победа придет по вашим рельсам

   Архиреева Дарья Михайловна,
   студентка 4 курса
   Атнагулов Ильмир Минтимерович,
   студент 3 курса, члены клуба «Патриот» Самарский государственный университет путей сообщения, г. Самара

   65 лет назад отгремели последние залпы Великой Отечественной войны – наиболее жёсткой и кровопролитной за всю историю нашего Отечества. В обеспечении Победы над фашистскими агрессорами исключительную роль сыграл железнодорожный транспорт. Громадные пространства, на которых развёртывались сражения, возросшая потребность в массовых перевозках, в том числе крупных стратегических грузов, превратили железные дороги в военный фактор первостепенного значения. На стальные магистрали СССР в 1941–1945 гг. пришлась подавляющая часть грузооборота в стране – свыше 80 процентов, в том числе до 70,5 процента выполненных воинских перевозок.
   Необходимым условием бесперебойной работы железнодорожного транспорта явилась героическая деятельность воинов железнодорожных войск в спецформирований НКПС (Народный комиссариат путей сообщения). Эти войска поистине уникальны. Они прошли большой и сложный путь. Без самоотверженного труда воинов железнодорожников комиссариат не выдержал бы того гигантского напряжения, которое выпало на его долю в 1941–1945 гг. Ведь война потребовала огромных усилий по восстановлению железных дорог.
   Славным отрядом железнодорожных войск является 9-я Отдельная Краснознамённая железнодорожная бригада. Это соединение ведёт своё летоисчисление с первых дней Второй Мировой войны.
   9-я отдельная железнодорожная бригада, сформированная 14 февраля 1941 г., с местом дислокации управления бригады в городе Выборг. В начале июня после доукомплектования личным составом и техникой соединение получило первое боевое задание. Командование Ленинградского фронта возложило на железнодорожную часть, действующую в Карельском перешейке с 7 июля 1941 г., ответственные задачи по устройству заграждений на железных дорогах, прикрытия полевых частей и эвакуации имущества в тыл.
   16 сентября 1941 г. постановлением Военного Совета Ленинградского фронта соединение было переформировано в стрелковую часть для обороны по северному и восточному побережью Финского залива протяжённостью 28 километров. Всю зиму 1941–1942 гг. 9-я бригада находилась в обороне и с честью выполняла возложенные на неё задачи, создав прочный оборонительный рубеж.
   Военный совет Ленинградского фронта отметил высокую стойкость и мужество в обороне частей бригады и объявил личному составу благодарность.
   8 сентября 1941 г., после захвата фашистскими войсками Шлиссельбурга – последнего населённого пункта на маршруте, между Ленинградом и Большой землёй, замкнулось кольцо блокады. Осаждённый Ленинград – обстреливаемый, замерзающий, без света, воды и запасов продовольствия – оставался несломленным, хотя люди умирали от голода целыми семьями. Спасительной соломинкой на снабжение продовольствием осаждённого города осталась Ладога. По льду шли автомобили с продовольствием, людьми.
   Необходимо было связать Ленинград с западным берегом Ладоги по так называемой Ириновской линии. Поэтому в феврале 1942 г. было решено 9-ю бригаду переформировать обратно в железнодорожную и возложить на неё реконструкцию этой ветки. Превратить маленькую тупиковую станцию Ладожское озеро в мощный железнодорожный узел с самостоятельным эксплуатационным отделением.
   Летом 1942 года воины бригады строили паромную переправу и пирсы через Ладогу. Работы развернулись на обоих берегах. На западном – частями 9-й бригады под командованием полковника В.Е. Матишева, а на восточном -11-й бригады.
   Пронизывающий ветер, тяжёлый грунт и валуны изматывали полуголодных бойцов. Досаждали строителям и вражеские авиации, ведущие постоянный обстрел. 30 июля 1942 г, на несколько дней раньше срока, сооружение пирсов и паромной переправы было завершено. Ввод в эксплуатацию железнодорожной паромной переправы позволил эвакуировать на восточный берег подвижной состав и тяжёлое оборудование и значительно увеличить подвоз грузов для войск и населения.
   Приближалась зима 1942–1943 гг. На военном совете фронта от 25 ноября 1942 г. было принято решение построить железную дорогу нормальной колеи по Ладоге от станции Ладожское озеро до станции Кобоны. Общее протяжение линии намечалось в 35 км с устройством двух разъездов. Проектом намечалось построить свайно-ледяную переправу, пересекающую озеро на глубинах от 4 до 7 м.
   На расстоянии 200 м к югу от этой железной дороги решено было построить узкоколейную железнодорожную ледяную переправу протяжением 35 км с использованием её как дублёра для перевозок. Штормовая погода на озере и недостаточная прочность льда не давали возможности вести широким фронтом свайные работы для устройства эстакады, сваи либо уносило штормом, либо искривляло. Но ледяная вода, штормовой ветер и первые неудачи не сломили волю строителей. И к 15 января 1943 г. был расчищен лёд и подготовлена трасса протяжением 28 км, забита 17871 свая, построено 12,4 км эстакады и уложено 10,07 км пути широкой колеи и 16,2 км узкой колеи.
   Нет никакого сомнения, что строители справились бы с заданием, только из-за штормовой погоды пришлось несколько отнести срок окончания работ.
   Но события развернулись иначе. С 12 по 18 января 1943 г. войска Ленинградского и Волховского фронта прорвали блокаду города и соединились южнее Ладожского озера в районе Синявино.
   В день прорыва блокады и освобождения Шлиссельбурга – 18 января 1943 г. Государственный Комитет Обороны принял постановление «О строительстве новой железнодорожной линии Жихарево – Шлиссельбург Октябрьской железной дороги» – Дороги победы. На её сооружение отводилось двадцать дней, срок окончания был установлен 8 февраля.
   Воины 9-ой бригады к назначенному сроку построили низководный мост, 10 км свайноледовой дороги, обеспечили развитие станции Шлиссельбург. Но низководный мост не был рассчитан на пропуск льда. Перед мостовиками была поставлена трудная задача: построить второй железнодорожный мост к 1 апреля 1943 года. Он должен был выстоять в ладожский ледоход и обеспечить минимальные требования судоходства. Для этого следовало сделать его высоким, на прочных деревянных опорах, с большей, чем у низководного моста, длиной пролетов.
   Построить высоководный мост через Неву на деревянных опорах, чтобы он мог обеспечить пропуск льда, – это было невероятно. Но в те суровые дни невозможное часто становилось возможным, нереальное – реальным. И мост был сдан.
   Враг ожесточённо обстреливал оба моста, по которым шли составы с продовольствием, снарядами и боевой техникой. Восстановители делали всё, чтобы в наикратчайший срок ликвидировать последствия обстрелов. Фашистам время от времени всё-таки удавалось попасть в цель. Несколькими прямыми попаданиями снарядов была разбита речная опора и сброшены в воду два больших пролётных строения высоководного моста. Движение поездов временно было переведено на низководный мост. В восстановление и обороне мостов бригада проявила высокую стойкость и мужество.
   В период с апреля по май 1943 г. воины-железнодорожники выполнили еще ряд очень важных работ, направленных на обеспечение живучести железнодорожной линии Шлиссельбург – Поляны и увеличение доставки грузов в Ленинград. Для этой цели был построен обходной путь в 3–4 км, к северу от существующей линии, прикрытый от противника складками местности и кустарником. Обход имел большое значение не только потому, что благодаря ему, уменьшалась опасность обстрела поездов вражеской артиллерией, но и потому, что увеличивалась пропускная способность линии.
   Трасса обхода протяженностью 18 километров проходила от станции Левобережной до станции Междуречье. На первых двух с половиной километрах она уходила на север до Старо-Ладожского канала и затем на протяжении 7 километров шла по его берегу. У деревни Липки трасса отходила от канала на юг и у станции Междуречье примыкала к основной линии. Линия прокладывалась по заболоченному месту, сплошь покрытому водой.
   С вводом в строй обходной линии железнодорожное сообщение с Ленинградом стало более устойчивым и безопасным. Сооружение Дороги Победы позволило резко улучшить снабжение города Ленинграда. Город получил необходимые ему хлеб, топливо, материалы.
   Для бойцов 9-ой Отдельной Краснознамённой железнодорожной бригады годы войны стали школой суровых испытаний, в которых личный состав закалился, овладел железнодорожным мастерством, научился побеждать противника с оружием в руках, быстро и эффективно работать. За большой вклад личного состава железнодорожного соединения в дело разгрома фашистской Германии всем воинам была вручена медаль «За победу над Германией».
   За 70 лет своей истории 9 Отдельная Краснознаменная железнодорожная бригада стала настоящей кузницей кадров, из нее вышли генерал-майор Климец С.В., полковник Тарадин А.П., полковник Ященков Н.Н., полковник Комаров Ю.Ю., полковник Балдесов Н.Я., генерал-майор Вейцман С.Г., Коротенко В.И. и другие. В разное время командирами бригады были генерал Матишев В.Е., Герой Социалистического труда Масквитис Ф.И., Герой Социалистического Труда Вейцман С.Г.
   Многие нынешние ветераны-железнодорожники в годы войны были несовершеннолетними, но активно трудились в тылу, решая задачи по обеспечению фронта всем необходимым. Среди них – полковники в отставке Гольдштейн Е.З., Васильев Н.М., Дмитриев Н.Н., Брюхович И.Н., Марковский А.Е. Со светлой грустью вспоминают сегодня прожитую жизнь, из которой не вычеркнуть ни дня Вахно Никанор Корнеевич, Бугров Евгений Михайлович.
   С 1946 г. по 1958 г. 9-ой бригадой введено 88 объектов на сумму 24 млн. рублей. Введены в эксплуатацию были пути на участках Кинель-Бузулук, Рузаевка-Красный узел, Рузаевка-Кустарёвка, а так же реконструированы узлы Рузаевка. Инза, Саранск, Елец.
   С 1960 года в бригаде полковник в отставке, начальник штаба бригады Борисов Михаил Иванович. Как рассказал нам ветеран, в марте 1945 г. 9 бригада была направлена на восток для строительства железнодорожной линии Иркутск-Слюдянка. В 1949 г. соединение было направлено на строительство участка Акмолинск-Караганда. А с апреля 1949 года 9 Отдельная Краснознаменная железнодорожная бригада дислоцируется на территории Куйбышевской железной дороги, выполняя ответственные работы по усилению пропускной способности одной из главных магистралей страны. Капитальное восстановление железных дорог было для личного состава делом новым и переход к нему от временного восстановления коммуникаций, которым он занимался в годы войны, давался с большим трудом. Бригада трудилась над развитием железнодорожного узла Кинель, станций Рощица, Липяги, Бухта, Тургеневка, Подбельская, Средне-Волжская(с 1946 по 1958 гг), 1959–1965 года введены в эксплуатацию пути на участках Кинель – Бузулук, Рузаевка – Красный Узел, Рузаевка – Кустаревка.
   Глеб Борисович Матикайнен, начальник технического отдела бригады в бригаде с 1956 года. Глеб Борислвич – рационализатор, имеет грамоты и награды за свою рационализаторскую деятельность. По словам ветерана, в 1966 году наиболее значительными по объёму работ являлись более 5 тысяч км подъездных путей в Волжскому заводу ВАЗ и Набережно-Челнинскому – КАМАЗ. В 1970 году были сданы в эксплуатацию линия Звезда – Пугачев, Саратов – Сенная, Куйбышев – Москва.
   С 1973 по 1975 гг, 9-я бригада трудилась над созданием подъездных путей к КАМАЗу. А с 1979 году началось строительство вторых путей на участке Рузаевка – Кустаревка (109 км.). В 1983–1988 года началось развитие Экибастузского топливно – энергетического комплекса.
   Клуб «Патриот», созданный на базе Самарского государственного университета путей сообщения с ветеранами 9 Отдельной Краснознамённой железнодорожной бригады связывает давняя дружба. Так ребятами собрана информация о Поверенове Михаиле Николаевиче, бывшем участнике бригады и художнике. В прошлые годы в городе неоднократно проводились выставки его картин и скульптурных композиций.
   Интересно было общение с Бородиным Г.М. Григорий Михайлович – автор обелиска, открытого на территории полигона в год 35-летия Великой Победы.
   Большую помощь в поисковой работе клуба оказал председатель совета ветеранов Нечаев Анатолий Николаевич.
   Ветераны, продолжая боевые традиции, принимали участие в оказании интернациональной помощи афганскому народу (прапорщик Захарова Г. С.), выполняли задачи в Чеченской республике в 1994–1996 гг (полковник в отставке Федоров Е. С., подполковник в запасе Межов Е. Ф.). В ходе выполнения этой помощи войска выполнили значительный объём восстановления железнодорожной сети региона, бесперебойность воинских перевозок и доставку грузов для восстановления экономики республики. Была проверена на практике готовность частей ЖДВ к выполнению восстановительных работ при попутных разрушениях и воздействиях диверсионно-разведывательных групп противника на железнодорожные объекты. Все участники 9 бригады были награждены правительственными наградами.
   В апреле 1997 г. Управление бригады передислоцировано в г. Сызрань. Информация и экспонаты для музея по военному периоду деятельности бригады собиралась по крупицам. В музеи разных городов страны были направлены запросы, письма и ходатайства. Важна была любая информация, которая помогла бы восстановить хронику событий тех грозных лет. Наиболее полный ответ пришёл из Государственного музея истории Санкт-Петербурга, сотрудники которого порекомендовали обратиться в пять музеев и организаций Санкт-Петербурга. Ребята посетили Центральный музей Октябрьской Железной Дороги, музей Железнодорожной техники и транспорта РФ, музей Обороны и блокады Ленинграда, познакомились с работой клуба «Патриот» ПГУПС. Самарцы посетили Пискарёвское Мемориальное кладбище, где в годы войны нашли вечный покой бойцы 9-ой железнодорожной бригады и привезли, как самый бесценный экспонат, землю с Пискарёвского Мемориала – её вручили вместе с сопроводительным письмом. Всё это можно теперь увидеть на стендах музейного комплекса.

   Список иcпользуемой литературы:
   1. Железнодорожные войска России книга 3 «На фронтах ВОВ 1941–1945 гг.» / И.Л. Волковский, А.Г. Дьячкин, И.А. Зинзинов, Е.Б. Сизов, А.Ф. Сташеров, В.В. Яробков / под ред. Г.И. Когатоно – М. «Стаха» 2002 г. 336 с.
   2. Части железнодорожных войск России на объекте скоростного строительства/ под ред. В.П. Химченко – М. 1999 г. 118 с.
   3. Старостенков Н.В. «Железнодорожные войска России» к.1 на службе российской империи: 1851–1917 / под ред. Г.И. Когатоно: «Евросервис – СВ» 2001 г. 272 с.
   4. Железнодорожные войска России к.4. «В период мирного строительства» 1945–1991 гг. / под редакцией Е.И.Когатоно – М. ООО «Русь стиль» ХХI в. 2002 г. 352 с.
   5. Старостенков Н.В. «Железнодорожные войска России» к 2. «От первой мировой войны до ВОВ» 1917–1941 / под редакцией Е.И. Когатоно – М. «Стека» 2001 г. 496 с.
   6. Очерки о боевых и трудовых традициях ж/д войск: Ю.А. Большакова М. Военное издательство 1985 г.

СЕКЦИЯ:
ЛЕНИНГРАДСКОЕ КУЛЬТУРНОЕ НАСЛЕДИЕ В ПОСЛЕВОЕННОЙ ЖИЗНИ СТРАНЫ

Ведение дневниковых записей как элемент повседневной культуры блокадного Ленинграда

   Машнина Елена Викторовна
   ассистент кафедры межкультурных коммуникаций, Санкт-Петербургский государственный университет водных коммуникаций

   Изучение культуры повседневности принадлежит к числу наиболее актуальных направлений современного гуманитарного знания, которое начало формироваться с середины 90-х годов XX века. Как и культура в целом, культура повседневности представляет собой сложный антропологический феномен, для которого в современном научном сообществе еще не выработано единого и непротиворечивого определения, учитывающего всю множественность и разноплановость его проявления. Наиболее перспективным представляется понимание культуры повседневности как «воплощения всей культуры и её ценностей в каждодневном бытии человека или сообщества людей» (Теория культуры…, 2008, с. 575).
   В данной статье в качестве элемента повседневной культуры блокадного Ленинграда предлагается рассмотреть ведение дневниковых записей.
   Внедрение дневниковой формы фиксации событий в повседневную жизнь – явление Нового времени. Самостоятельный видовой комплекс этих источников стал формироваться в России с начала XVIII в., когда люди начали остро ощущать переменчивость окружающего мира, влияние общественных изменений на их собственную жизнь, признали необходимость в определенных случаях располагать точной информацией и столкнулись с неспособностью человека удерживать эту информацию в памяти на длительный срок. В последней трети XVIII в. под влиянием сентиментализма, и особенно “Исповеди” Ж.Ж. Руссо, произошло обогащение содержания дневников собственными авторскими переживаниями. Теперь в них наряду с событийной канвой фиксировалась внутренняя жизнь автора, что позволило рассматривать их и как средство познания действительности, и как средство самопознания.
   Долгое время среди исследователей – историков, критиков, литературоведов – господствовало упрощенное представление о дневнике.
   Так, например, А.Г. Тартаковский в процессе изучения русских мемуаров XVIII века сделал важное наблюдение: представители высшего дворянства писали воспоминания, а низшего – дневники. Причиной данного явления ученый считает тот факт, что создание воспоминаний требует от автора высокого уровня интеллектуальной культуры, способности к историческим размышлениям и литературных навыков, и поэтому характерно для просвещенного, цивилизованного слоя дворянства.
   «Дневники же («поденные» заметки в календарях, «журналы происшествий», «дорожные записи» и т. д.) – менее сложный по своей природе, исконный, непритязательный, доступный в житейской повседневной практике способ закрепления впечатлений о себе и о своем времени – вовсе не требовали ни столь развитого исторического мышления, ни литературного умения…» (Тартаковский А.Г., 1991, с. 33). В.Я. Лакшин в работе о дневниках Л.Н. Толстого отмечает: «…письмо, дневник… – самые повседневные и доступные любому жанры творчества» (Лакшин В.Я., 1988, с. 313).
   Только во второй половине XX века происходит окончательное признание дневника литературным памятником и ценным историческим источником. Об этом свидетельствует, например, факт его публикации в серии «Литературные памятники». Дневник перестал пониматься как вспомогательный, служебный материал для научных исследований в области литературы, истории и других общественных наук и стал рассматриваться как научная проблема.
   Великая Отечественная война и блокада Ленинграда вызвали всплеск массового мемуаротворчества. Вместе с тем общественные представления об этом периоде отечественной истории в значительной степени формировались на основании данных официальных источников – средств массовой информации – советских газет, радио, телевидения, документальных и художественных фильмов. Долгое время при публикации личных документов ведущим был идеологический принцип подбора материала. Позже, когда ситуация изменилась, и у исследователей появилась возможность обращаться к неофициальным письменным источникам, предпочтение отдавалось главным образом дневникам и мемуарам известных людей – писателей, полководцев, журналистов и т. д. При таком подходе в стороне оставался целый пласт военной бытовой письменности – записки, авторами которых были простые солдаты и рядовые советские граждане – люди, разные по возрасту, профессиональной принадлежности, образовательному уровню и социальному положению. Именно такие дневниковые записи являются предметом аналитического рассмотрения в данной статье.
   Авторы подавляющего большинства исследуемых блокадных дневников не пишут об их целевой направленности, и в данном случае можно согласиться с мнением А.Г. Тартаковского, что «очевидно, делалось это без каких-либо специально обдуманных замыслов, видимо, стихийно-живая потребность запечатлеть свой жизненный путь опережала акт её осознания» (Тартаковский А.Г., 1991, с.77).
   В мирное время ведение дневниковых записей обычно имеет главной целью накопление информации для последующего её анализа в будущем (информативно-мнемоническая функция). Блокадные дневники создавались для сохранения не просто информации, но памяти о пережитом для себя, для детей и внуков (мемориальная функция). Вот как пишет об этом один из дневниковедов:
   «Цель моей записи – лично и себе и об окружающих меня событиях» (Путяков С.Ф., с.311).
   Кроме мемориальной функции у дневников, которые велись в условиях блокады, была и психологическая: дневник скрашивал тягостное ожидание окончания тяжелых испытаний, помогал пережить состояние неизвестности, компенсировал отсутствие общения с близкими людьми (дневник-друг):
   «Послал своим близким письма – «на Шипке все спокойно. Зачем расстраивать их – ведь ни помочь, ни облегчить что-либо они не в силах, ну, значит, нечего и писать. Вот делюсь с тетрадкой…» (Кулябко В.Г., с. 13).
   Из всего массива исследованных нами блокадных дневников только один был написан не по желанию автора, а по инициативе официальных лиц и с целью его использования как исторического источника в будущем:
   «22 января (1943)…я часто думаю о том, то ли я пишу в дневнике, что нужно. Ведь завела я его не для излияния чувств. У меня достаточно друзей, с которыми я всегда могу поделиться. Я пишу дневник, потому что выполняю одно из заданий Райкома, – пишу, чтобы помочь в будущем восстанавливать историю обороны Ленинграда» (Заболотская Л.К., с. 140). В связи с заявленной целью, автор более продуманно относится к тому, что необходимо отразить в дневнике. То обстоятельство, что в её дневнике «больше чувств, чем фактов» вначале смутило дневниковеда. Затем она приходит к выводу, что непременным условием дневника является искренность автора и «что чувства рядового ленинградца (а мои чувства и мысли – это чувства и мысли большинства) тоже интересны для истории…» (Там же, с. 140).
   Ежедневное ведение дневниковых записей в сложной обстановке блокады, в условиях постоянной угрозы жизни требовали от авторов поистине героических усилий:
   «21 декабря (1941)…писала дневник. Писала и думала: придется ли мне самой прочитать его хотя бы через полгода?» (Седельникова З.С., с. 56).
   Кроме сведений о частной жизни их авторов, военные дневники дают представление об общей повседневной картине жизни, в них много бытовых деталей. Например, следующая запись о бедственном состоянии городских коммуникаций блокадного Ленинграда:
   «24. I. (42) До чего же быстро разрушается городское хозяйство: 2/XII погасло электричество, в январе перестал подавать воду водопровод, 17/1 перестало работать радио, вчера забили уборные, так как замерзли фановые трубы. Воду носим из крана во дворе № 2, грязную льем на заднем дворе. Газет давно не доставляют. Живем и не знаем, что на фронте» (Ползикова-Рубец К.В., с. 26).
   Отсутствие своевременной и достоверной информации – одна из основных проблем блокадной повседневности. В сложившихся тяжелейших условиях наладить эффективную работу средств массовой информации было практически невозможно. Наиболее актуальными источниками информации в это время становятся, например, рассказы очевидцев:
   «19 сентября (1941) Сегодня по Садовой после бомбежки стали ходить трамваи – №№ 2, 9 и 22, очевидно, по их маршруту сеть тоже повреждена, и ничего точно никто не знает, так, собираю все от очевидцев…» (Кулябко В.Г., с. 207).
   «Говорят, что северная дорога уже открыта, а как будто и на Москву вскоре откроется. Не знаю, так это или нет. Ведь мы ничего не знаем, все только выводишь выводы со слов. У нас говорят, что есть только три источника информации: ОЖС (одна женщина сказала), ОМС (один мужчина сказал) и ОВС (один военный сказал). Вот наши газеты…» (Кулябко В.Г., с. 24).
   У исследуемых нами блокадных дневников по-разному сложилась судьба. Некоторые дневники после гибели авторов оказались у их родственников (знакомых) и до публикации хранились в семейных архивах или были переданы в государственные архивы. К этой группе относятся дневники А.Г. Берман, К.В. Ползиковой-Рубец и многих других.
   Несколько дневников после ареста их владельцев были изъяты и приобщены к материалам уголовных дел в качестве вещественного доказательства. Долгое время они хранились в архиве Управления ФСБ России по Санкт-Петербургу и Ленинградской области, впервые были опубликованы в 2004 году в сборнике «Блокадные дневники и документы». Такова судьба дневников Н.П. Горшкова, А.Н. Винокурова, С.И. Кузнецова, С.Ф. Путякова.
   Нередко автор дневника, после войны переписывал и редактировал (иногда – неоднократно) свои дневниковые записи. В этом случае, трудно сказать, каков процент позднейших правок в тексте. Сюда относятся дневники Н.В. Рыбиной, Е.И. Мироновой и других авторов.
   Таким образом, можно утверждать, что блокадные дневники обладают значительным источниковедческим потенциалом, реализующимся в частности в исследовании культуры повседневности. Ведение дневниковых записей являлось важным элементом повседневной культуры блокадного Ленинграда, позволяющим воссоздать не только культурные реалии, но контекст их восприятия.

   Список используемой литературы:
   1. История дореволюционной России в дневниках и воспоминаниях. – В 5 т. / под ред. П.А. Зайончковского. – М., 1976–1989
   2. Лакшин В.Я. Пять великих имен. – М., 1988.
   3. Оскоцкий В.Д. Дневник как правда // Вопросы литературы. – 1993. – Вып. 5. – С. 3–59.
   4. Тартаковский А.Г. Русская мемуаристика XVIII – первой половины XIX в. – М., 1991. – 288 с.
   5. Теория культуры [Текст]: учеб. пособ. – СПб.: Питер, 2008. – 592 с.

   Блокадные дневники
   1. Блокадный дневник Винокурова А.И. // Блокадные дневники и документы. – СПб., 2007. – С. 214–265.
   2. Блокадный дневник Горшкова Н.П. // Блокадные дневники и документы. – СПб., 2007. – С. 9–213.
   3. Будни подвига: блокадная жизнь ленинградцев в дневниках, рисунках, документах. – СПб., 2007. – 304 с.
   4. Великотная Т.К. Дневник нашей печальной жизни в 1942 г. // Человек в блокаде. – СПб., 2008. – С. 83–125.
   5. Грязнов А.А. Дневник 1941–1942 гг. // Человек в блокаде. – СПб., 2008. – С. 9–82.
   6. Дети и блокада. Воспоминания, фрагменты дневников, свидетельства очевидцев… 2000.
   7. Дневник Анатолия Забелина // http://www.lenblokada.ru/
   8. Дневник Виктора Житомирского // http://www.lenblokada.ru/
   9. Дневник Г.А. Князева // Адамович А., Гранин Д. Блокадная книга. – Л.: Лениздат, 1984. – С. 262–542.
   10. Дневник Клары Рахман // http:// www.lenblokada.ru/
   11. Дневник красноармейца Кузнецова С.И. // Блокадные дневники и документы. – СПб., 2007. – С. 266–307.
   12. Дневник красноармейца Путякова С.Ф. // Блокадные дневники и документы. – СПб., 2007. – С. 308–361.
   13. Дневник Л.Г. Охапкиной // Адамович А., Гранин Д. Блокадная книга. – Д.: Лениздат, 1984. – С. 262–542.
   14. Дневник Юры Рябинкина // Адамович А., Гранин Д. Блокадная книга. – Л.: Лениздат, 1984. – С. 262–542.
   15. Заболотская Л.К. Дневник 23 августа 1942 года – 6 июня 1943 года // Человек в блокаде. – СПб., 2008. – С. 126–144.
   16. Из дневника ленинградского юноши В.Г. Мантула // http://www. lenblokada.ru/
   17. Левина Э.Г. Дневник 12 января 1942 – 23 июля 1944 гг. // Человек в блокаде. – СПб., 2008. – С. 145–213.
   18. Ползикова-Рубец К.В. Дневник учителя блокадной школы. (1941–1945). – СПб., 2000. – 248 с.
   19. Седельникова З.С. 275 дней войны. Блокадный дневник. – Волгоград, 1995. – 88 с.
   20. Чекризов В.Ф. Дневник блокадного времени. – СПб., 2004. – 176 с.

«Библиография изданий Академии СССР 1941–1945 гг.»: деятельность БАН по составлению указателей академических изданий военного времени

   Кульматова Татьяна Васильевна
   кандидат педагогических наук, научный сотрудник Отдела изданий Академии наук БАН, (Библиотека РАН)

   К 65-летию Победы Библиотека Российской академии наук выпустила в свет пятитомный указатель «Библиография изданий АН СССР: 1941–1945 гг.» [221 - Библиография изданий Академии наук СССР: 1941–1945: ежегодник / РАН, Б-ка РАН; [рук. проекта Н. В. Колпакова; ред. совет: Баженова Н. М., Дроздова О. В., Кудрявцева В. П., Кульматоеа Т. В. (отв. сост.), Леонов В. П., Пономарева Н. В. (библиогр. ред.), Шестаков Ю. В., Юдахина О. Г.]. – СПб.: БАН; Альфарет, 2006–2009. – (Мемориальный проект).Вып. 1: 1941 г. – 2006. – 659, [3]. – Презентац. экз., вып. немногочисл. тиражом.То же. – 2-е изд., исправ. и доп. – 2010. – 658, [2] с.Вып. 2: 1942 г. – 2007. – 248, [4] с.Вып. 3: 1943 г. – 2008. – 273, [3] с.Вып. 4: 1944 г. – 2009. – 408 с.Вып. 5: 1945 г. – 2010. – 351, [1] с. – Презентац. экз., вып. немногочисл. тиражом.]. Работа над проектом заняла около 6 лет. Однако начата она была значительно раньше.
   История составления этого указателя берет начало в 1942 г. в блокадном Ленинграде. Вероятно, именно в это время возобновилась прерванная в начале войны работа Научно-библиографического отдела БАН над текущим указателем изданий АН СССР [222 - Еще в 1930 г. по предложению непременного секретаря АН СССР академика В. П. Волгина был инициирован проект текущего ежегодного систематического указателя, включающего также и алфавитный ряд зарегистрированных в нем изданий. Указатель задумывался как подытоживающий научно-издательскую деятельность АН СССР и первоначально публиковался в виде приложения к ее ежегодному отчету. Вышло 4 ежегодника. Издания АН СССР за 1930 г.: библиогр. указ. / сост. Б-кой Акад.; [сост.: Л. В. Булгакова, С. Золотилов, К. В. Меликов, С. В. Толстой, К. И. Шафрановский, В. П. Новоселов; под рук. Л. В. Булгаковой]. Л.: Изд-во АН СССР, 1931. 106 с.; Библиографический указатель изданий, опубликованных АН СССР в 1931 г. / АН СССР, Б-ка; [сост.: В. С. Золотилов, В. Толстая, Н. В. Глаголев, И. С. Хармаци, Н. Н. Янжул, Е. И. Больцман; пер. на фр. Т. И. Бохановской; ред. изд. К. И. Шафрановский]. Л.: Изд-во АН СССР, 1932. 171, [1] с.; Библиографический указатель изданий АН СССР, вышедших в 1932 г. / АН СССР, Б-ка; [сост.: В. С. Золотилов, С. В. Толстая; ред. изд. К. И. Шафрановский]. Л.: Изд-во АН СССР, 1935. 172 с.; Библиографический указатель изданий АН СССР, вышедших в 1933 г. / АН СССР, Б-ка; [ред. изд. К. И. Шафрановский; сост.: С. В. Толстая, В. П. Алексеева, Е. И. Больцман, Э. П. Файдель]. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1936. XII, 169, [1] с.С середины 1930-х гг. указатель перестал издаваться. Материал для него, тем не менее, аккуратно собирался, но уже не систематизировался, вследствие чего упростилась структура пособия. На протяжении 10-летия (с 1934 г. по 1943 г.) НБО БАН продолжал вести текущую регистрацию изданий АН СССР. Ежемесячно составлялись бюллетени новых изданий, а к ним – именные указатели. Об этом свидетельствуют, например, ежемесячные отчеты НБО за 1940 г. (ПФА РАН. Ф. 158. Оп. 3–1940. Ед. хр. 25. Л. 1–12). На основе же бюллетеней в машинописном виде создавались ежегодные «Алфавитные указатели изданий АН СССР».]. Произошло это, судя по всему, в связи с возвращением с фронта ученого секретаря, заведующего НБО БАН К. И. Шафрановского (1900–1973). О том, в каком состоянии К.И. Шафрановский застал научно-библиографическую работу в БАН находим у его академического коллеги – заведующего Архивом АН СССР Георгия Алексеевича Князева (1887–1969).
   31 марта 1942 г. он записал в своем дневнике: «Зашел ко мне вернувшийся с фронта ст. библиотекарь-библиограф Шафрановский. Едва узнал его. Он ушел не то добровольцем, не то полудобровольно; болел, поправился и возвращен по месту своей прежней работы в Библиотеку АН. А там нет никакой работы, и там никого не бывает!.. Стоит громадное здание с разбитыми стеклами, с пробитой в нескольких местах крышей, насквозь промерзшее, брошенное… Одна из ценнейших библиотек в Союзе, имеющая мировое значение вообще по своей научной значимости, находится в крайне тяжелом состоянии» [223 - Князев Е А. Дни великих испытаний: дневники, 1941–1945 / РАН, Архив, С.-Петерб. фил. СПб.: Наука, 2009. С. 588.].
   К. И. Шафрановскому удалось оживить библиографическую работу в Библиотеке. В одной из своих статей он дает краткий обзор деятельности НБО во время войны. «В апреле 1942 г. библиографическая работа в Библиотеке была возобновлена. По предложению академика А. Е. Ферсмана подбиралась литература по полезным ископаемым Урала. С 1943 г. в Ленинграде составлялась большая библиография, посвященная северу Европейской части СССР. Эти две работы военного времени не были опубликованы. В том же 1943 г. сотрудниками БАН СССР, эвакуированными в Москву, была подготовлена библиография трудов Н. И. Лобачевского (в связи с 150-летием со дня рождения). Указатель трудов Н. И. Лобачевского был напечатан еще во время войны (в 1944 г.) в Москве. В самые последние месяцы войны БАН СССР в Ленинграде подготовила указатель трудов А. С. Попова и литературы о нем (к 40-летию со дня смерти). Указатель вышел в 1945 г. и был первым изданием Библиотеки, напечатанным в Ленинграде после окончания Великой Отечественной войны». [224 - Шафрановский К. И. Библиографическая работа БАН СССР в Ленинграде, 1917–1957 гг. // Библиотечно-библиографическая информация БАН СССР и академий наук союзных республик. М., 1957. № 15. С. 56.]
   В августе 1942 г. по настоянию Президиума АН СССР в Москву был эвакуирован директор БАН Иннокентий Иванович Яковкин (1881–1949). С этого момента управление Библиотекой сосредоточилось при Московском секторе сети специальных библиотек БАН СССР [225 - История БАН СССР, 1714–1964. М.; Л.: Наука, 1964. С. 440.]. Директору удалось вызвать из блокадного Ленинграда трех сотрудников Библиотеки – библиографов НБО: К. И. Шафрановского, Э. П. Файдель [226 - Эсфирь Петровна Файдель (1903–1983) – библиограф НБО, впоследствии заведующая Академическим собранием БАН.], и Г. Ф. Подозерскую [227 - Глафира Федоровна Подозерская (1904–1992) в составлении указателя участие не принимала. В Москве она занималась обработкой обязательного экземпляра БАН.]. Поводом для этого послужила доставка в Москву ценного груза – 12 больших ящиков с материалами выписки иностранной литературы и международного книгообмена и книг для юбилейных выставок. В октябре 1942 г. в сопровождении сотрудников БАН под обстрелом противника груз был переправлен через Ладожское озеро, а затем по железной дороге в Москву [228 - История БАН СССР… С. 441.].
   З. П. Файдель и К. И. Шафрановский находились в Москве с октября 1942 г. по апрель 1944 г. [229 - Крайние даты их пребывания в Москве удалось установить Н. М. Баженовой на основе документов из личных дел сотрудников. Однако Т. К. Шафрановская в своих воспоминаниях указывает (возможно и ошибочно?) другое время отъезда: «Летом 1942 г. вместе с частью сотрудников БАН мы эвакуировались из Ленинграда» (Шафрановская Т. К. С. 259).] Работа по сбору материала для указателей изданий АН СССР (за 1941, 1942 и 1943 гг.) [230 - [Алфавитный указатель изданий Академии Наук СССР, опубликованных в 1941 г.]. 417 с.; Алфавитный указатель изданий Академии Наук СССР, опубликованных в 1942 году / Сектор специальных биб-к АН СССР. [Б. м., б. г.]. [1], 8, 230, 8 с.; Алфавитный указатель изданий Академии Наук СССР, опубликованных в 1943 г. / АН СССР, Сектор сети специальных биб-к; [сост. Библиогр. отд. Сектора сети моск. спец. биб-к АН СССР]. М., 1946. [1], 7, 299, 11 с.] велась в Библиографическом отделе Сектора сети специальных библиотек БАН СССР (так значится на указателях за 1942 и 1943 гг.). Однако сама рукопись подготовлена (напечатана на машинке) могла быть уже и в Ленинграде, в БАН. О времени завершения работы над ежегодником за первый год войны (1941) мы узнаем из отчета НБО БАН за 1944 г.: «НБО в 1944 г. был подготовлен к печати указатель “Издания АН СССР за 1941 г.” объемом около 19 печ. л.» [231 - История БАН, 1714–1964. М.; Л.: Наука, 1964. С. 457. Указатель издан не был.]. Только на одном из военных ежегодников обозначена дата его создания. На титульном листе указателя за 1943 г. в выходных данных значится: «1946». Соответственно, промежуточный указатель за 1942 г., скорее всего, был составлен в 1945 г.
   Имена составителей упомянуты в предисловии к выпуску за 1941 г. В нем сообщается: «Работа по учету академических изданий за 1941 г. и подготовка их алфавитного перечня выполнена сотрудниками БАН СССР Н. М. Нестеровой и Э. П. Файдель под руководством К. И. Шафрановского» [232 - Библиография изданий Академии наук СССР: 1941–1945: ежегодник. Вып. 1. 1941 г. 2-е изд. / РАН, Б-ка РАН. СПб.: БАН; Альфарет, 2010. С. 17. (Мемориальный проект).]. Имена заведующего ИБО, а впоследствии ученого секретаря БАН, Константина Илларионовича Шафрановского него супруги-библиографа ИБО, заведующей Академическим собранием БАН, Эсфирь Петровны Файдель – соавторов целого ряда библиографических указателей и книговедческих исследований – хорошо знакомы историкам БАН [233 - Луппов С. П., Рафиков А. X. К 60-летию главного библиографа БАН СССР К. И. Шафрановского // Тр. БАН и ФБОН. 1961. Т. 5. С. 319–321; Алексеева В. П., Леликова Н. К. К. И. Шафрановский – выдающийся библиограф // 275 лет Библиотеке Академии наук: сб. докл. юбилейн. науч. конф., 28 нояб.-1 дек. 1989 г. / БАН. СПб., 1991. С. 298–305; Баженова Н. М. История создания указателя «Библиография изданий АН СССР, 1941–1945 гг.» // Историко-библиографические исследования: сб. науч. тр. / РНБ. СПб., 2008. Вып. 11. С. 144–153; Пономарева Н. В. К. И. Шафрановский – организатор библиографической работы БАН СССР в 1930—1950-е гг. // Международные библиографические чтения памяти К. И. Шафрановского, Санкт-Петербург, 25–26 ноября 2008 г. / БАН. В печати. Об Э. П. Файдель см.: Щербакова Т. П. Архивное собрание академических изданий в БАН СССР // Материалы и сообщения по фондам Отдела редкой и рукописной книги. М.; Л., 1966. С. 60–66.]. Что же касается, Натальи Михайловны Нестеровой, то, как нам удалось установить, она являлась сотрудником Библиографического отдела Московского сектора сети специальных библиотек БАН СССР [234 - В 1954 г. Сектор вошел в состав Фундаментальной библиотеки общественных наук АН СССР (ныне ИНИОН).]. На ее счету 33 библиографических работы, опубликованных с 1946 по 1960 гг., – персональных указателя, вышедшие в серии «Материалы к биобиблиографии ученых СССР», основанной в 1940 г. С. И. Вавиловым. Столь значительный список библиографических трудов Н. М. Нестеровой и столь значимые фигуры ученых из самых разных областей науки (химия, медицина, биология, искусство и др.), чьи труды довелось ей описывать, свидетельствуют о ней как о высокопрофессиональном библиографе.
   Указатели за военные 1944 и 1945 гг., равно как и за последующие годы, подготовлены не были. В связи со значительным увеличением документального потока изданий АН СССР НБО отказался от подобного (вероятно, трудоемкого) способа библиографической регистрации. Было принято решение формировать ежегодные картотеки академических изданий (возможно, на основе единой библиотечной карточки ВКП) [235 - Так, например, в отчете НБО за 1950 г. сообщалось: «Отдел продолжал вести плановую работу по <…> библиографии академических изданий. <…> Подготовлены к печати: картотека книг и статей, опубликованных АН СССР в 1950 г. – 9000 названий» (ПФА РАН. Ф. 158. On. 3-1950. Ед. хр. 10. Л. 59).]. Эти картотеки за 1950-е гг. и по сей день хранятся в Академическом собрании БАН.
   При подготовке к изданию указателей военного времени коллектив столкнулся с рядом проблем, не решив которые невозможно было приступить к публикации. Согласно первоначальному замыслу, предполагалось опубликовать три выпуска за 1941, 1942, 1943 гг. в том виде, в каком они дошли до наших дней, – как мемориальное издание, библиографическую реконструкцию. Однако при ближайшем рассмотрении оказалось, что это недопустимо.
   Библиографические указатели изданий Академии наук, созданные в 1940-е гг., сегодня представляют собой не вполне совершенную модель своего объекта – документального потока – как в отношении полноты, так и в отношении библиографического описания. Их дополнение и редактирование в соответствии с современными стандартами позволили бы «облегчить восприятие» текста сегодня, сделать новым хорошо забытый (точнее, до сих пор неизвестный) библиографический ресурс, подготовленный 60 лет тому назад. Поэтому рабочей группой был избран путь переустраивающей (а не восстанавливающей) библиографической реконструкции. В чем же именно это нашло свое выражение?
   Как было отмечено выше, принципы организации материала в указателе с течением времени менялись: в неопубликованных ежегодниках материал перестали систематизировать. К 1942 г. указатель претерпел еще одно нововведение. В предшествующих выпусках, в т. ч. и за 1941 г., содержание периодических и продолжающихся изданий, сборников раскрывалось в аннотациях (или точнее, в области примечания с новой строки), причем без указания страниц. В выпусках же за 1942 и 1943 гг. составители обратились к другому способу раскрытия материала – аналитической записи. Монографические и аналитические описания стали приводиться в едином алфавитном ряду, что предоставляло возможность с легкостью определить круг работ одного автора. Такой способ организации материала в указателе позволяет не только отразить документальный поток, представить издательский репертуар Академии наук, но и раскрывает человеческий фактор, фактор ученого. Фактически это комплекс персональных указателей ученых, ориентирующийся на выполнение запросов по индивидуальному автору. Именно такой способ организации материала был взят за основу при реконструкции «Алфавитного указателя изданий АН СССР». Таким образом была решена проблема структурного единообразия текста. Решено было в указателе за 1941 г. преобразовать аннотации с росписью содержания в аналитические записи и разместить их в общем алфавитном ряду авторов и заглавий (по образцу указателей за 1942 и 1943 гг.). В результате было создано около 6000 новых библиографических записей. При этом выяснилось, что отдельные выпуски некоторых периодических изданий не были расписаны составителями по содержанию, их роспись была предпринята.
   Кроме отсутствия единообразия, текст указателей содержал погрешности и не удовлетворял современным требованиям описания. При подготовке издания было принято решение проверить зарегистрированные в указателях документы, и составить библиографические описания в соответствии с последней редакцией ГОСТа. Таким образом, практически весь массив документов, отраженных в машинописных указателях, был проверен de visu. Это позволило снять проблему «надежности» реконструируемого библиографического текста, о которой, в частности, говорит А. Н. Маслова: «Подобная реконструкция библиографических работ прошлого чрезвычайно трудоемка и не всегда “надежна” с библиографической точки зрения. Библиографы-составители и библиографы-редакторы не могут быть полностью уверены в качестве обрабатываемого ими материала, ни с точки зрения его полноты, ни с точки зрения точности и надежности» [236 - Маслова А. Н. Региональные ретроспективные библиографические указатели: история, проблемы реконструкции (на примере «Библиографии Якутии» Н. Н. Грибановского) // Историко-библиографические исследования: сб. науч. тр. / РНБ. СПб. Вып. 11. В печати.].
   Библиографическая запись в машинописных ежегодниках не отличается полнотой. Это вполне оправдывается как обстоятельствами военного времени, так и спецификой текущей регистрации. Однако сегодня, 65 лет спустя, в корне изменилось отношение к изданиям 1941–1945 гг. Наметилась тенденция определять военные издания как редкие, антикварные (в ряде библиотек военная книга выделена в самостоятельные коллекции, которые, как правило, входят в состав отделов редкой книги). Подобный подход диктует иные требования к составлению библиографического описания на военные издания: прежде всего, оно должно стремиться к полноте. Поэтому первоначальные описания машинописного указателя были существенно дополнены и приблизились к расширенным. Так, например, обязательный статус получили такие факультативные для оригинального текста элементы, как коллективный автор, полиграфическая база, тираж, цена. Записи были дополнены некоторыми элементами, например, такими, как параллельное заглавие. Была активирована область примечаний (редко используемая в оригинальном тексте). В описаниях решено было привести сведения не только об основных лицах, ответственных за издание, но и лицах, сведения о которых рассматриваются как факультативные, необязательные. Библиографическое описание документов составлялось в соответствии с последними межгосударственными стандартами: ГОСТ 7.1–2003 «Библиографическая запись. Библиографическое описание. Общие требования и правила составления» и ГОСТ 7.12–1993 «Библиографическая запись. Сокращение слов на русском языке». Однако было решено опустить такой нововведенный элемент описания как общее обозначение материала (текст, ноты, карты, изображение и т. п.) на том основании, что все вошедшие в указатель документы являются текстом.
   Проверка зарегистрированных в первоначальном указателе изданий de visu и редактирование всего массива библиографических записей в соответствии с современными стандартами позволяет до известной степени гарантировать качество предлагаемого текста. Однако возникает вопрос, не есть ли это тот случай, когда «новое вино вливают в старые мехи»? Обновленный (благодаря радикальной редакции) текст заключают в устаревшую форму? Полагаю, нет. Издаваемый указатель «Библиография изданий АН СССР, 1941–1945 гг.», сочетающий в себе современные тенденции описания документов и традиционные принципы академической библиографии, представляет собой не только некий артефакт военной эпохи, но и является важным библиографическим источником для проведения современных исследований и создания новых информационных ресурсов. Так, например, он послужил источником для создания полнотекстовой электронной коллекции военной книги Академии наук. Эта коллекция является составной частью будущей «Электронной библиотеки научного наследия Российской академии наук» – мультимедийной системы многоцелевого назначения, включающей несколько информационных продуктов: электронный каталог, электронную коллекцию, массив авторитетных записей [237 - См.: http://www.rasl.ru/science/Nasledie/1941 _45ykazatel.php.].

Тема Великой Отечественной войны и блокады в графике Юрия Михайловича Непринцева. 1940–1960-е годы

   Бахтияров Руслан Анатольевич
   кандидат искусствоведения, научный сотрудник Русского музея, педагог дополнительного образования при государственном управлении по работе с подростками и молодежью

   В январе 2009 года отмечалась торжественная и скорбная годовщина – 65-летие полного снятия блокады, вновь обратившая нашу память к трагедии и подвигу города-фронта, к истории девятисотдневной эпопеи, запечатленной не только в многочисленных документальных материалах, кадрах кино-и фотохроники, но и в произведениях литературы, музыки, изобразительного искусства. Созданные в это время произведения живописи, скульптуры и графики справедливо рассматриваются сейчас как бесценная летопись легендарной битвы за Ленинград. К числу мастеров, сделавших значительный вклад в создание этой художественной летописи, принадлежит и Юрий Михайлович Непринцев (1909–1996) – один из крупнейших мастеров ленинградского искусства, получивший известность также как замечательный педагог, долгие годы руководивший живописной мастерской Академии художеств. Военная или, согласно принятой в советское время терминологии, гражданственно-патриотическая тема занимала значительное место в его творчестве. И не случайно именно ей была посвящено произведение, которое принесло Непринцеву всенародное признание – созданная в 1951 году картина «Отдых после боя». Именно в годы Великой Отечественной войны окончательно сформировалась индивидуальная художественная манера Непринцева, определился характер образного воплощения значимых для него сюжетов и образов, некоторые из которых «перешагнули» границу военной эпохи и нашли продолжение и развитие в его творчестве уже в первые послевоенные годы.
   Объясняя в начале 1950-х годов причину столь пристального интереса к военной теме, Непринцев отмечал: «Годы Отечественной войны с ее героическими буднями, с ее незаметными героями, с незабываемыми боевыми друзьями – все это надолго определило мое творчество, как во время войны, так и в послевоенные годы… Мне хотелось воссоздать образы боевых друзей, простых, но замечательных людей нашей Родины. Им я посвятил свои лучшие работы, да и в дальнейшем я хочу отдать им весь труд своей жизни». Действительно, и в последующие десятилетия пережитое, прочувствованное и осмысленное в эту суровую героическую эпоху выразилось в ряде значительных живописных и графических произведений Юрия Непринцева, некоторые из которых заняли достойное место в истории изобразительного искусства Ленинграда.
   Данная работа не претендует на исчерпывающую характеристику обширного графического наследия Ю. М. Непринцева, связанного с темой Великой Отечественной войны. В военные годы он создавал и плакаты, и листовки, и карандашные портреты однополчан, а также жанровые композиции, посвященные жизни блокадного города, фронта, Краснознаменного Балтийского флота, где он проходил тогда службу, а в 1960-е годы выполнил большую серию офортов «Ленинградцы» («Рассказы о ленинградцах»), ставшую заметным явлением не только в творчестве самого художника, но и в изобразительном искусстве Ленинграда этого времени. Задачей этой работы является рассмотрение графики Непринцева на военную тему в широком художественном контексте, связанном с некоторыми основными тенденциями отображения темы Великой Отечественной войны и блокады в творчестве ленинградских и советских художников.
   Здесь необходимо сразу обратить внимание на то, что графика в период Великой Отечественной войны оставалась ведущим видом советского искусства и в количественном отношении, и с точки зрения той роли, которую она играла в деле всенародной борьбы с врагом. Отличаясь мобильностью и возможностью обращаться к максимально широкой зрительской аудитории, она была востребована и на передовой, и в глубоком тылу, расходясь по огромной стране огромными тиражами в плакатах и лубках, в опубликованных в периодических изданиях сатирических рисунках и карикатурах: «… Связанные с войной изменения условий жизни отражались на ходе развития и самом характере изобразительного искусства. Менялась его роль в обществе и поэтому менялась сама жанровая субординация: центр тяжести переносится на оперативные виды графики, развивается плакат, он обретает особую выразительность, оживает сатирический рисунок, карикатура, появляется “фронтовая зарисовка”». Примечательно, что Ю. М. Непринцев работал в области всех перечисленных здесь видов и форм графики. Более того, ему принадлежит ряд значительных в историческом и художественном отношении станковых работ, выполненных в технике акварели и гуаши и посвященные важным в условиях тех лет и оставившим неизгладимый след в памяти самого событиям и образам.
   Приступая к изучению графики Непринцева военных лет, необходимо вкратце обозначить основные вехи развития его творчества в довоенные годы. Юрий Непринцев родился в 1909 году в Тифлисе и в 1925–1926 годы учился в художественной студии при Тифлисском доме Красной Армии у Б. А. Фогеля. В 1926 году будущий художник переезжает в Ленинград, где в течение четырех лет, до 1930 года занимается в частной студии Савинского. С 1931 по 1933 годы Непринцев проходил службу в рядах Красной Армии, в 1934 году он поступает на живописный факультет Ленинградского института живописи, скульптуры и архитектуры (ЛИНЖСА) имени И. Е. Репина. Как отмечает Леонтьева, уже «в мастерской И. И. Бродского Ю. М. Непринцев считался хорошим рисовальщиком. Его успехи в рисунке росли из года в год». Во многом именно навыки, усвоенные у И. Бродского, неизменно отстаивавшего приоритет рисунка и в своей творческой, и в педагогической практике, позволили Непринцеву уже в военные годы уверенно справляться с большим объемом работы в той области, которая требовала уверенного владения рисунком.
   Вскоре после начала Великой Отечественной войны, в июле 1941 года Юрий Непринцев вступает добровольцем в истребительный батальон Василеостровского района, а затем становится курсантом отряда переподготовки командиров Краснознаменного Балтийского флота. Осенью 1941 года художник был назначен командиром взвода, занимавшего оборону на правом берегу Невы. Весной следующего года он был переведен в управление дивизиона, где наряду с зарисовками технического характера Непринцев создает портреты сослуживцев и натурные рисунки. В феврале 1942 года Непринцев впервые после начала блокады приезжает в Ленинград, а несколько месяцев спустя принимает участие в выставке произведений художников Краснознаменного Балтийского флота, проходившей в Доме Военно-Морского Флота, где экспонировались портреты защитников Ленинграда, практически сразу же получившие высокую оценку. В мае 1943 года Непринцев становится участником Первой выставки художников-фронтовиков, организованной в Ленинграде Политуправлением КБФ. В это время наряду с художниками А. В. Трескиным и С. С. Боймом он входил в издательскую группу Политуправления КБФ, выполняя главным образом работы агитационного характера. «Большую роль в политической пропаганде военных лет сыграли сатирические плакаты, которые выпускались Политуправлением Балтийского флота под названием “Балтийский прожектор”», – отмечает И. Мямлин. Следует отметить, что в начале 1943 года, вскоре после прорыва блокады деятельность художников-фронтовиков получает организационное оформление, становится централизованной. Создается творческое объединение фронтовых художников, председателем которого Политуправление Ленинградского фронта назначило А. Яр-Кравченко – автора известного альбома «Летчики-истребители в боях за Ленинград», в который были включены карандашные портреты, которые наряду с работами Непринцева стали наиболее значительными образцами ленинградского графического портрета этого времени. В последний год войны Непринцев работает главным образом в сфере агитационной и портретной графики. 17 апреля 1945 года Политическое управление Балтийского флота (ПУБАЛТ) выдало художнику командировочное предписание «отправиться в города Мемель, Паланга, Кенигсберг, Пилау, Данциг и Кольберг для зарисовок по флоту». Однако во время этой командировки Непринцев отнюдь не ограничивал себя конкретным заданием ПУБАЛТа и создал ряд значительных в художественном отношении акварельных пейзажей, которые «закрывают» военный этап творчества Ю. М. Непринцева.
   Исследователи советского искусства сходятся в том, что главным разделом фронтовой графики этого времени были портретные зарисовки сослуживцев. «Главную заботу художников-фронтовиков составляли портретные зарисовки героев-воинов. В портретах тех лет ощутима связь с былинным, легендарным духом народного эпоса. <…> Былинно-легендарное начало в портрете-зарисовке сказывалось не столько в принципах типизации, пластической структуре образа, сколько в самом выборе модели, сопутствовавших изображению надписях и акцентировке ратной доблести, мужества, бесстрашия в характере портретируемого». Приведенное мнение заставляет нас обратить внимание на важную черту всего советского изобразительного искусства военной поры – пробуждение интереса к эпическому началу как одной из основ отечественной художественной традиции, к тем этапам развития русского и мирового искусства. В данном случае нельзя не отметить наличие преемственной связи русской графики периода Отечественной войны 1812 года и Великой Отечественной войны, где пусть немногочисленные по нынешним меркам, но, бесспорно, имеющие непреходящую историко-художественную значимость карикатуры А. А. Теребенева и А. Г. Венецианова, карандашные портреты О. А. Кипренского во многом стали важнейшим импульсом последующего развития военной, патриотической темы в русском искусстве. Следующий значимый этап ее развития, отмеченный появлением целого ряда значительных не только в историческом, но и в художественном отношении произведений – бесспорно, период Гражданской войны, когда данная тема получила достойное отражение в самых разных видах и формах графики, а найденные в это время формы пластического и образного решения использовались (иногда – путем прямого цитирования) и в период Великой Отечественной войны.
   В портретной графике Непринцева военных лет можно выделить две основные группы произведений. К первой можно отнести большую серию датированных 1942 годом портретов «лучших фронтовиков», где художник изображал «тех, кого командование выделяло для этого – и в виде поощрения, и в качестве примера другим бойцам», а также работы, выполненные осенью 1942 года, в которых запечатлены военные моряки, входившие в экипаж подводных лодок, сражавшихся в Балтийском море. Во вторую группу представляется возможным объединить выполненные в 1943–1945 годы портреты красноармейцев, а также несколько автопортретов и портретов артистов и художников, хорошо знакомых Непринцеву.
   Непринцевский графический портрет, в известной степени соответствующую тем тенденциям, которые направляли развитие всего советского портрета периода Великой Отечественной войны. Так, если в начальный ее этап, который можно условно обозначить 1941–1942 годами, преобладали небольшие, этюдные по манере исполнения живописные работы, отличающиеся особой глубиной психологической трактовки образа скульптурные бюсты рядовых солдат и военачальников (здесь в первую очередь вспоминаются произведения В. И. Мухиной), а также беглые, но меткие по характеристике и проникновенные в эмоциональном отношении карандашные портреты однополчан, то впоследствии, после решающего перелома в ходе войны, наступившего летом 1943 года, возрождается и утверждается та форма парадного портрета, где образ модели имеет подчеркнуто героическое звучание. Разумеется, речь не идет о жестком разграничении и противопоставлении героического и психологического начала в портрете этого времени. В данном случае необходимо наметить определенные закономерности развития этого жанра в трагическую и судьбоносную для страны эпоху, обусловленные объективными причинами и в некоторой степени затронувших также графический портрет. Последний в силу своей специфики в меньшей степени был подвержен отмеченному выше стремлению к героизации образа, проявлявшейся также в завершенности, известной однозначности образной характеристики и в отвечающей ей завершенности, определенности формы. Так, на смену эскизной незавершенности живописной манеры или использованию элементов об условности пластического языка приходит четкость проработки деталей, раскрывающих «род занятий» изображенного человека – речь идет, в частности, об оружии и наградах, об элементах обмундирования. Однако здесь автор имел возможность длительной работы над произведением, которой, как правило, не располагал фронтовой художник, задачей которого являлось выполнение карандашного портрета с натуры, в один сеанс, зачастую – в перерывах между боевыми заданиями. Тем не менее, в ряде случаев авторы графических портретов стремились возвеличить, героизировать образ всеми имевшимися в их распоряжении средствами, подтверждением чему служат отдельные работы Непринцева, которые мы рассмотрим ниже.
   Уже в карандашных портретах Непринцева, выполненных в 1942 году, в полной мере проявилось отмеченное ранее мастерское владение художника рисунком, приобретенное в годы обучения в ленинградской Академии художеств и позволяющее совмещать точную проработку формы и несколько условную ее трактовку, что вносит в работу ту меру художественного обобщения, которая делает образ портретируемого более жизненным, одухотворенным. Следует сразу обратить внимание на то, что в этом отношении данные работы Непринцева близки произведениям другого ленинградского мастера карандашного портрета А. Т. Яр-Кравченко – еще одного ученика И. И. Бродского, создавшего в военные годы целую серию портретов летчиков – героев битвы за Ленинград. Непринцев вслед за Яр-Кравченко в полной мере использует те «информативные» возможности, которые предоставляет полуфигурный портрет – речь идет не столько о зафиксированных карандашом художника знаках отличия и деталях обмундирования, сколько о той психологической характеристике, которая может быть заключена в положении рук, посадке головы, в едва наметившемся движении фигуры. Можно говорить о том, что Непринцев предпочитает внутреннее, скрытое или потенциальное движение внешней динамике в изображении фигуры. Жанровое начало сведено здесь к минимуму или практически отсутствует.
   В то же время в ряде работ 1942 года важнейшая роль отводится фону, который не только дает представление о роде занятий модели, но также организует композиционную структуру листа, в значительной степени определяющую характер образного решения портрета. Так, в портрете боцмана М. Дмитриева детали технического оборудования подводной лодки своими четкими очертаниями не только создают ощущение устойчивости фигуры, но и создают сложный динамичный ритм, позволяющий подчеркнуть движение руки, акцентировать момент действия.
   Иной характер художественного решения имеет портрет батальонного комиссара Баканова (1942). Здесь автор использует технический прием, «который имеет несомненный художественный смысл: бумага сначала легко тонируется, затем карандашом делается рисунок, в отдельных местах тронутый белилами. В необходимых же случаях художник в нужных местах обыкновенной резинкой снимает тонирующий слой, возвращаясь к белой поверхности листа, что позволяет добиваться светотеневой лепки, рельефности, сочности изображения». В результате художнику удается создать более сложный и емкий в психологическом отношении образ, где подчеркнутая весомость формы созвучная внутренней значительности самого изображенного человека, цельности его характера, где чувствуется сила духа, дополняющая физическую силу. С точки зрения авторского восприятия и воплощения образа защитника Родины эти работы близки выполненным в том же году портретам младшего лейтенанта П. Т. Яковлева и автопортрету художника, датированному 14 января 1943 года, где индивидуальное, неповторимое, присущее только данному человеку опосредовано некими типическими, «общезначимыми» чертами, но не подавляется ими. Эти две работы отличаются подчеркнутой строгостью, лаконичностью образного решения, где объектом внимания автора становится духовный облик человека, который уже «вжился» в военные будни с их тяготами и невосполнимыми утратами, но сохраняет те черты и качества, которые выделяли его в мирной жизни. Сложность психологической характеристики раскрывается зрителю постепенно, не через внешние признаки (мимика, жесты), но в пристальном внимании к тому, что можно назвать манерой держаться. В этом отношении бесспорной удачей представляется автопортрет Непринцева, отличающийся особой точностью в раскрытии психологии человека, для которого ратный труд и труд художника оказались связаны воедино и воспринимались как обязанность, долг. Так, в портрете лейтенанта Яковлева обобщенно намеченный самолет, на фоне которого дана фигура модели, призван обозначить профессиональную принадлежность изображенного человека – но в данном случае он предстает изолированным от образа героя, не внося сколько-нибудь существенных дополнений в образную характеристику. Тем не менее данная работа отличается целостностью, определенностью характера портретируемого, где заметна та некоторая скованность, сочетающаяся с душевной простотой и открытостью, которую исследователи отмечают как важный отличительный признак многих фронтовых карандашных портретов первых двух лет войны.
   Обращаясь к портретам красноармейцев, выполненным Непринцевым в 1944–1945 годы, можно отметить, что художник стремится к известной героизации образа – так, в портрете старшего инженера-лейтенанта А. Т. Щербака (1945) широкая белая полоса в нижней части листа, где соседствуют широкий, легко различимый автограф модели и начертанное мелким почерком авторское посвящение, воспринимается как своеобразный постамент, возвеличивающий образ изображенного человека и снимающий элемент известной приземленности, обыденности, ощущающийся в «традиционном» для фронтовых условий, выполненном за один сеанс небольшом карандашном портрете, где главное – достоверная, не допускающая сколько-нибудь существенных отклонений от натуры передача внешнего облика. Отчетливо выраженная здесь тенденция к героизации заметна и в портрете старшего лейтенанта И. М. Юдовина, также выполненном в 1945 году. Человек, прошедший войну и получивший заслуженные награды, внимательно зафиксированные художником, своей уверенностью, армейской выправкой как бы утверждает себя, свой подвиг уже в близящейся мирной эпохе. В этом портрете ощутим элемент позирования и как следствие этого – известной отстраненности модели и от художника, и от зрителя, что опять же обнаруживает параллели в парадных живописных и скульптурных портретах, появившихся в последний год войны.
   Теме войны и блокады посвящен ряд работ, выполненных Непринцевым в военные годы в технике акварели и пастели. Эти работы, в отличие от его портретной графики этого времени, неоднородны по своему художественному уровню – наряду с действительно значительными произведениями здесь встречаются произведения, где значительная тема иллюстративно, а декларативный пафос избранного сюжета не получает должного пластического воплощения. Характерным примером здесь являются работы «Там, где прошел враг» (1943) и «Они не сдаются» (1944). По своему содержанию они близки не только агитационно-массовой графике, но и литературной публицистике военных лет, где сюжет, имевший ярко выраженную гражданственно-патриотическую направленность, призывавший к мщению за гибель боевых товарищей или мирных жителей, должен был раскрываться доступным самой широкой аудитории языком, где главным был сюжет, тема, актуальность которой в условиях этого времени искупала несовершенство художественного решения. Указанные работы, выполненные в технике гуаши, своим четко выраженным агитационным характером близки плакатам этого сурового времени, но не имеют той свойственной лучшим образцам данного вида графики концентрации общезначимой идеи в концентрированном, емком образе, где отсечены все лишние, второстепенные детали. В этих работах художник отводит большую роль пейзажу, на фоне которого фигуры несколько теряются, лишаясь должной пластической выразительности. Здесь автор пытался найти некое компромиссное решение, позволяющее связать публицистический по характеру сюжет и пейзажное окружение, где природа – не обычный, пассивный фон определенного действия. Она является здесь носителем эмоционального содержания работы.
   Более удачным и органичным использование пейзажа (на этот раз городского) выглядит в работах, посвященных образу блокадного Ленинграда и его жителей. Такие жанровые по характеру работы, как «В стационар» (1943), «Патруль. Проверка документов», «Делают амбразуры», «После бомбежки» не только раскрывают малопримечательные на первый взгляд, но значимые для художника сцены повседневной жизни осажденного города. Примечательно, что с точки зрения колористического решения они выгодно отличаются от выполненных в технике акварели женских портретов-типов («Ленинградская девушка», 1943), где в использовании ярких локальных цветов чувствуется влияние принципов героического плаката блокадного времени, в котором часто появлялся образ молодой девушки – защитницы Ленинграда. Необходимо отметить еще одну важную отличительную черту жанровых графических работ Непринцева – они выявляют содержательные возможности городского пейзажа, который предстает но как важный элемент образного решения произведения, имеющий определенную содержательную нагрузку. Следует отметить, что именно в это время, невзирая на тяжелейшие условия, достигает подлинного расцвета в изобразительном искусстве Ленинграда. Возможно, Непринцев, в годы блокады несколько раз посещавший Ленинград и принимавший участие в некоторых проводившихся в городе выставках, был знаком с работами В. В. Пакулина, А. И. Русакова, Г. Н. Траугота – ведущих мастеров так называемого ленинградского камерного пейзажа. Возможно, выразительность образа города произвела сильное впечатление на Непринцева, создавшего целую серию достаточно свободных по манере исполнения пейзажей в технике акварели и гуаши («Городской пейзаж. Нева», «Нева военная», «Трамвай идет на фронт»). Заявленная нами тема не позволяет остановиться на этих работах, равно как и на пейзажах, выполненных в Польше и в пригородах Ленинграда уже поле полного снятия блокады. Однако в совокупности эти работы составляют значительный раздел художественного наследия мастера и раскрывают важную грань творческих поисков Непринцева в военные годы.
   Особый раздел военной темы представлен агитационно-массовой графикой Непринцева. В большинстве своем такие работы представляют скорее исторический, чем художественный интерес, уступая по силе образной выразительности, скажем, листам «Боевого карандаша», «Окон РОСТа» и «Окон ТАСС», в частности, работам признанного мастера советской сатирической графики В. Гальбы. Тем не менее своим творчеством в этой сфере Непринцев внес свой вклад в дело выполнения задачи, общей для агитационно-массовой графики этой эпохи.
   Создав в годы войны и блокады немало значительных работ, представляющих военную тему, Ю. Непринцев последовательно разрабатывает ее и во второй половине 1940-х годов, когда данная тема в целом не получила широкого развития в ленинградском изобразительном искусстве. Вместе с тем выполненные в это время такие живописные работы, как «Десант балтийских моряков. Апрель 1945 года» (1946), «Здравствуй, Ленинград!» (1947), «Последняя граната» (1948) и «Лиза Чайкина» (1949) вряд ли могли в полной мере удовлетворить самого живописца, поставившего перед собой задачу создания картины, подводящей определенный итог напряженным поискам образного воплощения военной темы. Нельзя не отметить, что в указанных работах мы встречаем те же недостатки, которые были отмечены нами в относящихся к военному времени тематических произведениях, посвященных героям Балтийского флота. Иллюстративность, прямолинейность в трактовке темы, статичность композиции – те черты, которые не позволяют назвать эти картины значительным явлением ни в творчестве самого Непринцева, ни в развитии военной темы. Так, картина «Здравствуй, Ленинград!» своей подчеркнуто, преувеличенно оптимистической трактовкой темы возвращения героев-краснофлотцев в родной город не позволила в должной мере раскрыть индивидуальные образы героев, прошедших суровые испытания войны, и передать тем самым подлинное содержание представленного события. Героический пафос и радость встречи могли быть более убедительно и в образном, и в чисто художественном отношении. Героическое начало доминирует и в работе «Лиза Чайкина», где прием внешней монументализации фигуры, показанной на фоне зимнего пейзажа, выглядит несколько нарочитым, искусственным. Мы не случайно достаточно подробно остановились на этих работах, поскольку на их примере можно лучше понять те изменения, которые тема войны и блокады претерпела в творчестве Непринцева в 1960-е годы, когда он создал знаменитую серию офортов «Рассказы о ленинградцах» («Ленинградцы»), ставшую заметным явлением в изобразительном искусстве Ленинграда этого времени.
   Дальнейшая разработка военной темы предполагала иную, более сложную форму ее образного воплощения. В конце 1950-х годов становится востребованной сама этическая направленность изобразительного искусства военной поры, его нравственная составляющая, позволившая дать новый мощный импульс развитию тематической картины, где военно-патриотической теме принадлежало одно из ведущих мест. «Суровый стиль», появление которого было связано главным образом с творчеством поколения молодых художников, многие из которых прошли суровую школу войны и не понаслышке знавшие истинную цену победы, получил своеобразное преломление в творчестве ленинградских живописцев. Знаменитая картина «Ленинградка. 1941 год» Б. И. Угарова словно сконцентрировала в себе основные стилистические черты нового художественного явления, где ведущим становится этическое начало, не позволяющее заменить правду о войне и блокаде поверхностной героизацией образа, характерной для многих полотен первого послевоенного десятилетия. Не случайно в большинстве работ на военную тему, созданных на рубеже 1950–60-х годов, фигура героя или его лицо взяты «крупным планом», при том, что повествовательный момент сведен к минимуму. Используя такой прием, художник стремится показать, какой заметный след война оставляет на духовном, а зачастую и на внешнем облике отдельного человека, будь то солдат, женщина или ребенок.
   В случае с творчеством Непринцева влияние идейно-художественных принципов сурового стиля в наиболее яркой форме обнаружило себя в графической серии «Ленинградцы» (авторское название – «Рассказы о ленинградцах»), над которой художник работал с 1960 по 1967 годы. Каждая из работ, составляющих серию – своеобразный лист скорбного блокадного календаря, отсчитывающего достаточно короткий по своей сути временной промежуток, которому суждено было вместить в себя целую историческую эпоху: «Сентябрь 1941 года», «Ноябрь 1941 года», «Январь 1942 года», «Апрель 1942 года»… Завершается серия офортом «Весна 1944 года», где в бытовой сценке (девушка закрашивает одну из многочисленных надписей «Граждане, во время артобстрела эта сторона улицы наиболее опасна») проникновенно раскрыты наиболее важные, существенные отличительные черты повседневной жизни Ленинграда в первые дни после полного снятия блокады.
   Оценивая характер образного решения данной серии, следует напомнить о том, что в 1960-е годы вновь был поднят и стал активно дискутироваться вопрос о подвиге города-фронта и об истинной цене этого подвига. Во многом именно это позволило перенести акцент на трагический аспект блокады, о котором ранее не принято было открыто говорить в работах историков, равно как и в художественных произведениях. Не случайно ведущим в большинстве графических листов данной серии Непринцева является не героическое, но трагическое начало, выявленное и подчеркнутое достаточно скупыми, лаконичными средствами художественной выразительности. Особый интерес с точки зрения художественного решения представляет лист «Сентябрь 1941 года». Взяв за основу конкретное событие – подготовку противотанковых рвов и окопов в дни приближения захватчиков к Ленинграду, мастер создал предельно емкий, концентрированный образ массового героизма рядовых ленинградцев, в предельно сжатые сроки подготовивших свой город к обороне. Главное здесь – не столько сам сюжет, обстоятельный рассказ о событии, но тот прерывистый, пульсирующий ритм, объединяющим множество фигур в подвижную массу, сплоченную безотлагательным выполнением общей задачи. Этот ритм создается резкими, подчеркнутыми контурами фигур, четко выделяющими их из окружающего пространства, повторяющимися движениями рук, сжимающих лопаты и движениями фигур людей. Ритмическое чередование рук, согнутых в локте, является точно найденным пластическим ходом, объединяющим фигуры первого и дальнего планов и дополняющимся еще одной ритмической доминантой листа – уходящей за горизонт змеевидной линией, в которую объединены фигуры. Истоки такого изобразительного решения здесь можно обнаружить в работах мастеров немецкой политической графики 1910–1930-х годов, в частности в работах Кете Кольвиц, которая именно в момент создания данной серии стала восприниматься как один из ведущих мастеров зарубежного антифашистского искусства.
   Нельзя не отметить, что по мере «продвижения» по листам своего графического блокадного «календаря» Непринцев словно отказывается от динамичного композиционного решения, от многофигурных композиций. Фигуры становятся статичными, словно скованные горечью расставания («Ноябрь 1941 года») или голодом и зимней стужей, предчувствием близкой гибели («Декабрь 1941 года», «Январь 1942 года»). В первой из этих работ тема обороны Ленинграда раскрывается через мотив прощания, будничную для блокадного времени жанровую сцену отправления моряков-балтийцев на фронт, вплотную подступивший к Ленинграду и находившийся буквально в сотнях метров от трамвайного кольца на юго-западе города. Здесь еще главенствует четкий линеарный рисунок, позволяющий передать нюансы движения фигуры или поворота головы. В «зимних» листах серии, посвященных самым тяжелым и страшным дням первой блокадной зимы он сменятся соотношением больших контрастов больших, весомых масс черного и белого, повышающих трагическое звучание образа. Фигуры, будто скованные зимней стужей, укрупняются, словно надвигаются на зрителя, требуя от него нравственного соучастия, непосредственного, прямого отклика на трагедию, постигшую сотни тысяч людей, оставшихся в осажденном городе. Подчеркнуто трагическим звучанием отличается лист «Февраль 1942 года», который построен на контрасте выделяющейся темным пятном на фоне заснеженного Марсова поля женщины и почти невесомой, сливающейся со снежной пеленой фигуры погибшей от голода девушки.
   Контрастно сопоставлены два хронологически следующих друг за другом листы «Март 1942 года» и «Апрель 1942 года». Первый из них с точки зрения композиционного решения и трактовки образа изможденных голодом людей непосредственно продолжает предыдущие три «зимние» работы, что не является случайным (по воспоминаниям тех, кто пережил блокаду, даже в середине марта в Ленинграде стояли двадцатиградусные морозы) – город стал возвращаться к жизни только в апреле, когда долгожданное тепло вселяло надежду на преодоление жутких последствий голода первой блокадной зимы. Образ изможденной голодом девочки-подростка, ощутившей живительную силу лучей апрельского солнца, обретает здесь символическое звучание, что позволяет сопоставить эту работу с известной акварелью московского графика С. С. Бойма «Первые лучи», выполненной в 1942 году и вошедшей в его цикл «Ленинград в дни блокады».
   Работа «Зима 1943 года» представляет интерес трактовкой образов пленных захватчиков, идущих под конвоем по заснеженной ленинградской улице. Художник акцентирует внимание на шаржированных лицах немецких солдат – эти лицам отведен нижний левый угол листа, и здесь Непринцев в известной степени возвращается к карикатурам и шаржам военных лет, в которых утрировались бросавшие в глаза особенности внешнего облика и низменные эмоции тех, кто собирался покорить Ленинград и теперь понуро бредет по его улицам в сопровождении единственного конвоира. Запоминающимся контрастом страху в неестественно раскрытых глазах одного из фашистских вояк являются гневные взоры ленинградских женщин, одна из которых готовится схватить булыжник, предназначенный для уже не опасного, но успевшего причинить немало горя ленинградцам захватчика. Здесь, а также в работах «Весна 1943 года» и «Лето 1943 года» художник словно возвращается к той ритмичной, подвижной композиции, которую мы отмечали в листе «Сентябрь 1941 года». Фигуры, которые ранее словно были намертво прикованы к земле и не в силах были сделать хотя бы одно движение, теперь будто оживают, включаясь в пробуждающийся ритм городской жизни. Завершением серии является лист, имеющий авторское название «Весна 1944 года» («Закрашиваем надпись!»). Простая жизненная ситуация, вновь наполняется значимым для сотен тысяч ленинградцев, наблюдавших эту сценку, символическим содержанием. В этом проявилось характерное для эволюции темы блокады тяготение к раскрытию важного жизненного содержания через вполне обыденный, будничный сюжет, значительность которого обнаруживает себя в контексте замысла всей серии, где продуманным является не только художественное решение отдельных листов, но и их смысловое и пластическое соотношение друг с другом, когда изменение пластической манеры, выбор изобразительно-выразительных средств не являются случайными и продиктованы доминирующим эмоциональным содержанием сюжета, концентрирующего в себе круг ассоциаций, связанных с самим названием того или иного месяца непринцевского «блокадного календаря».
   Серия «Ленинградцы» фактически стала единственным значительным примером обращения Непринцева-графика к теме Великой Отечественной войны и блокады не только в 1960-е годы, но и в его творческой практике послевоенного времени в целом – во многом она подытожила его многолетний опыт воплощения этой темы в живописи, где наряду с хрестоматийно известной картиной «Отдых после боя» можно упомянуть такие работы, как «Родная земля», «Памяти павших», «Балтийцы» и «Вот солдаты идут…». При всех художественных достоинствах они все же не достигают той полноты и глубины раскрытия драматизма суровой военной эпохи, которую мы обнаруживаем в серии «Ленинградцы». Тяжелая, горькая правда о цене победы в битве за Ленинград должна была быть раскрыта теми средствами, которые привнес в советское изобразительное искусство «суровый стиль», для которого была неприемлема фальшь и поверхностная риторика ни в выборе сюжета, ни в форме его образного воплощения.

Соловецкая школа юнг: история и современность

   Малышевская Александра Валерьевна
   студентка факультета философии человека, Российский государственный педагогический университет им. А. И. Герцена
   Руководитель: кандидат культурологии, доцентДмитриева Л. В.

   Юнги – это особая порода людей, которые еще мальчишками были закалены.
   Не было среди них подлецов и предателей.
(Н.Г. Кузнецов)

   Эту работу я посвящаю 65-летию победы в Великой Отечественной войне, а также своему дедушке, Тимонину Николаю Анатольевичу, проходившему в период с 1958 по 1962 год службу на Северном флоте. Исследование выполнено по материалам социокультурной полевой практики на Соловках (июль 2009 г.).
   Человеку, родившемуся и живущему в мирное время, наверное, нелегко представить себе все лишения и тяготы военной поры. Он может знать о них лишь благодаря рассказам очевидцев, прочитанным книгам или просмотренным фильмам. Он может знать и понимать, но вряд ли сможет чувствовать их так остро, как те, кто войну прошел, и тем более для кого она стала временем взросления.
   В мае 1942 г. приказом наркома Военно-Морского флота адмирала Н.Г. Кузнецова при Учебном отряде Северного флота была создана Специальная Школа юнг ВМФ с дислокацией на Соловецких островах. Учебный отряд Северного флота (УО СФ), возникший в 1940 г., состоял из пяти школ: Электромеханической, Школы оружия, Школы связи, Объединенной школы и Школы юнг ВМФ. Последняя действовала по всем нормативам; юнги принимали присягу.
   Причины попадания в Школу юнг были разными: сиротство, военная династия и просто желание служить на флоте. В числе архивных документов Соловецкого музея-заповедника военных лет, с которыми удалось поработать во время полевой практики, – Приказ за номером 108 народного комиссара ВМФ СССР по управлению подготовки и комплектования ВМФ от 25 мая 1942 г. Документ рекомендовал укомплектовать школу «комсомольцами и не комсомольцами в возрасте 15–16 лет, имеющими образование в объеме 6–7 классов, исключительно добровольцами». Но, горя желанием воевать, некоторые мальчишки выправляли себе документы, чтобы начать учиться раньше.
   Чтобы не провоцировать самовольных поездок молодежи на флоты, решено было не производить широкого оповещения о наборе в Школу юнг. Тем не менее, городские и районные комитеты комсомола были атакованы тысячами мальчишек, желающими «учиться на юнг». Некоторым преимуществом пользовались дети военных и воспитанники детских домов. Кое-кто из мальчишек уже успел повоевать в партизанских отрядах, кто-то был «сыном полка». Всего в Школе состоялось три выпуска (наборы 1942, 1943 и 1944 гг.); общее количество подготовленных специалистов флота составило 4111 человек. Обучение продолжалось около года. На юнг с момента зачисления в Школу полностью распространялся Дисциплинарный устав ВМФ.
   По прибытии на Соловки в 1942 г. юнги были отправлены в Савватьево (монастырский скит, находящийся в 14 км от Кремля). Там их встретили полуразрушенная церковь и бывшая деревянная гостиница, ранее предназначавшаяся для богомольцев. Эти здания отвели под учебные корпуса. Юнг поселили в палатках, и они сразу начали строить землянки. Мальчишкам приходилось копать землю, корчевать пни, ворочать валуны, валить лес и таскать на своих плечах бревна. К ноябрю 1942 г. строительные работы были закончены, и первый набор юнг приступил к учебе.
   Занятия проходили в бывших монашеских кельях, переделанных в классы, и даже в землянках. Юнги всех специальностей (боцман флота, рулевой, радист, артиллерийский электрик, торпедный электрик, моторист, электрик), помимо теоретической подготовки, проходили практику по военно-морскому делу: учились плаванию и спасению утопающих, оказанию первой помощи, выходили в море на шлюпках под парусом и на веслах. Командно-преподавательский состав в Школе подобрался отличный. В большинстве своем это были офицеры и старшины, имевшие опыт воспитательной работы с подростками. Многие из них участвовали в боевых действиях, имели награды. Это были морские офицеры, опытные педагоги и воспитатели, любящие море и морскую службу. В конце учебы юнги сдавали выпускные экзамены и распределялись для дальнейшего прохождения службы на кораблях ВМФ [238 - Мехнина Г.М. Школа юнг Военно-Морского Флота в годы ВОВ (1942–1945 гг.) // Соловецкая школа юнг Военно-морского Флота (1942–1945). Архангельск, 2002.].
   Но интересно знать не только историю создания Школы и слова, прописанные в Приказе. Как жили соловецкие юнги, с каждым днем приближаясь к тому, чтобы занять свои места на судне одного из флотов страны? Мальчики были оторваны от материка на десятки километров. Огромный остров в Белом море на целый год становился для них единственным местом обитания, сопряженным с обучением и тяжелым трудом. На время обучения в Школе на каждого юнгу устанавливалось денежное содержание 8 руб. 50 коп. в месяц, но все эти деньги, также как и сбережения преподавателей Школы, перечислялись в фонд обороны.
   Воспоминания о быте Школе юнг находим в записи полковника в отставке Л.П. Пшеничко для альманаха «Соловецкое море» [239 - Альманах «Соловецкое море». № 5. 2006.]. Распорядок дня был довольно строгий: подъем в 7 часов утра. 15 минут зарядка на улице в любую погоду. После этого одевались, заправляли кровати. Затем построение и с песней стрем шли около километра в столовую. Потом снова построение и в учебный корпус на занятия. Занятия продолжались восемь часов с перерывом на обед. Самостоятельной подготовки не было, и все обучение проходило только в учебном корпусе. А после – ужин и возвращение в землянку. Далее – заготовка дров, лыжных палок и др. Перед сном – час личного времени (с 21:00 до 22:00). Отбой в 23:00.
   «Мы ходили в бескозырках, а вместо ленточек сзади – бантик сбоку. Для нас это было оскорбительно. Мы себя считали мореманами и вдруг являемся на «большую землю» с бантиками. Кто после обучения в Школе юнг приходил в этих бескозырках с бантиками на корабли служить, им выдавали ленты с названием корабля и они заменяли бантики на ленты» [240 - Там же.]. Соловецкие юнги воевали на кораблях Северного, Балтийского, Черноморского, Тихоокеанского флотов, а также на Амурской, Беломорской, Волжской, Дунайской, Днепровской, Каспийской и Онежской флотилиях. Среди них было немало настоящих героев. Далеко не все вернулись из морских сражений.

     Будьте вечно героями!
     Будьте вечно живыми!

(Л. Вахрамеев)
   В 1972 на Соловках состоялась первая встреча ветеранов флота, бывших «мальчиков с бантиками», открывших памятник юнгам, погибшим в годы Великой Отечественной войны. Летом 1982 года здесь состоялось еще одно большое событие – слет ветеранов, выпускников Соловецкой школы юнг, приуроченный к ее 40-летию. Готовясь к памятной дате, сотрудники музея подготовили выставку «Соловецкая школа юнг», по сообщению газеты «Ленинский завет» от 9 октября 1982 г., ее экспозиция, «насыщенная интересными материалами, оригинально оформленная», заняла два зала [241 - Соловецкий музей-заповедник в зеркале прессы: Дайджест. Соловки, 2007, с. 37.]. Первый посвящен школе юнг и героизму ее выпускников на фронтах Великой Отечественной войны. Второй зал рассказывает о мироном труде ветеранов, об их огромной работе по военно-патриотическому воспитанию молодежи. Также в дни слета, в Савватиеве, где в годы войны размещалось большинство «юнгашей», была открыта мемориальная землянка, восстановленная соловецкими реставраторами.
   Сегодня музей Соловецкой школы юнг выглядит совершенно иначе. Специально для размещения экспозиции в 2007 году был сооружен павильон с выходом к берегу моря. По сути, это – самостоятельный музей. Экспозиция состоит из нескольких тематических блоков. Первый – вводный – представляет копии документов о передаче Соловецких островов в ведение Военно-Морского флота и создании учебного отряда ВМФ и школы юнг. Второй блок называется «Как мы строили школу», здесь можно увидеть макет землянки – аналог одной из тех, в которых жили юнги в Савватиево. Блок «Наставники» рассказывает о персонале школы: преподавателях, библиотекарях, воспитателях; здесь же представлены документы, личные вещи и одежда сотрудников. Следующий сектор посвящен учебным будням воспитанников школы и предполагает даже просмотр пятиминутной документальной хроники 1943 года. Блок «Боевое крещение» повествует военных буднях на боевых кораблях, о юнгах, получивших награды за защиту Родины; на выставке представлены настоящие боевые орудия: пушка МКМ-20 с тральщика 1943 года и глубоководная мина. Раздел «Современность» представляет информацию о ветеранском движении соловецких юнг 1972–2002 гг.
   Как отмечают сами сотрудники музея, посещение экспозиции интересно и полезно молодому поколению, ведь здесь можно не только узнать об истории школы, но и обучиться семафорной азбуке или попрактиковаться в вязании морских узлов. Прекрасный знаток материала и замечательный в своей увлеченности темой человек – наш экскурсовод Валентин Алексеевич Соболев. Его рассказ о юнгах Северного флота искренностью эмоциональных переживаний преобразует события далекой от нас войны в почти осязаемую реальность, в которой героизм и мужество проявляются не только по боевой тревоге, но прежде всего в повседневной заботе «о хлебе насущном»: «В Савватьево землянки были построены еще первым и вторым наборами юнг (в 1942–1944 гг.), а последние достраивались новобранцами. Валили лес, ошкуривали его. Внутри настилали деревянный пол, устанавливали трехъярусные нары, пирамиду для карабинов, печку. Но ведь это были мальчишки и иногда старались сделать «как попроще». Щель есть – пока мичман не видит – глиной замажут. А зимой, как начало холодать в этих землянках, тогда только поняли свою ошибку. Как ни странно, никто из юнг не болел! Единственное, что косило, – это аппендицит, так как ели неочищенную крупу, овсянку, сечку. Оперировали здесь же, прямо на Соловках» [242 - Из записи в дневнике полевой практики конспекта рассказа экскурсовода музея-заповедника «Соловки» Соболева В.А. Июль 2009 г.]. Самые драматичные страницы истории российской XX века перестают быть мемориально-отстраненными, и ничуть не запятнанными современным налетом пафосности звучат из уст В.А. Соболева слова «патриотизм», «Родина», «героизм»: «После обучения юнгам полагался месячный отпуск. По воспоминаниям юнги Л.B. Зыкова, когда им зачитали просьбу командования, желающим сразу же отправиться на действующий флот, по команде «Шаг вперед, желающие!» – шагнул весь батальон» [243 - Там же.].
   Музей, посвященный Школе юнг, существует и в Санкт-Петербурге. Он был открыт в 1986 г. и располагается в лицее № 369. Основателем и первым руководителем петербургского музея был Леонид Васильевич Корякин-Черняк (2.11.1928 – 25.02.2004), выпускник Соловецкой школы юнг, капитан I ранга. Он же являлся преподавателем-организатором курса ОБЖ средней школы № 369. В школе работал со дня ее основания в 1984 году.
   Воинскую службу Л.B. Корякин-Черняк начал в 1943 юнгой в школе юнг ВМФ на Соловецких островах. Воинскую присягу принял в 15 лет. Окончил Ленинградское Нахимовское училище в первом выпуске, с отличием закончил ВМУ им. М.В. Фрунзе и ВВМУРЭ им. А.С. Попова. Служил командиром группы и начальником РТС крейсера «Адмирал Лазарев» на Балтийском, Северном и Тихоокеанском флотах. Участвовал в пятимесячном переходе Северным морским путем с Балтики на Тихий океан, о чем оставил воспоминания, опубликованные в журнале «Гангут».
   В течение 25 лет Л.В. Корякин-Черняк готовил офицеров по радиоэлектронике для ВМФ – преподавал и командовал радиотехническим факультетом ВВМУРЭ им. А.С. Попова, за что был награжден Орденом Красной Звезды. С 1984 года он преподаватель НВП и ОБЖ, с 1995 года аттестован на XIV (высшую) квалификационную категорию, эксперт в районе по ОБЖ, прошел переподготовку при УПМ (по МСП и видеотехнике), при УМЦ ГО, при ГДТЮ (по актуальным проблемам музееведения).
   Затем был создан музей Соловецких юнг, с действующей корабельной техникой, видеотекой, фонотекой, библиотекой. В 1996 году музей, чьи бессменным руководителем являлся Леонид Васильевич, занял 1-е место в конкурсе, посвященном 300-летию Российского Флота, а в 2000 году – награжден грамотой за 1-е место в конкурсе к 55 годовщине победы в Великой Отечественной войне. Экскурсоводы музея участвовали в военно-исторической игре при ГДТЮ и были награждены поездками в город-герой Волгоград. Работа музея освещалась в СМИ, в частности в программах РТР на телевидении и на радио России.
   Л.B. Корякин-Черняк являлся Председателем Ленинградского совета юнг-ветеранов Соловецкой школы юнг ВМФ, вел активную работу по патриотическому воспитанию молодежи, пропаганде ВМФ, его исторических и культурных традиций, награжден тремя орденами – Отечественной войны II степени, Красной Звезды, Дружбы, а так же многими грамотами.
   Экспозиция петербургского музея соловецких юнг способствует проведению историко-воспитательной работы в школе. Со слов нынешнего руководителя музея, Косюкиева Евгения Степановича, капитана II ранга, маринистического уклона в школе нет, реализуется базовая лицейская учебная программа.
   Музей оснащен действующей аппаратурой (корабельными радиоприемниками, автоматическим радиопеленгатором, навигационным эхолотом, тренажерами), экскурсии здесь проводятся в 3 этапа: знакомство с экспозицией музея; демонстрация работы приборов; предоставление посетителям возможности самим поработать на действующих устройствах. Экскурсии организуются как обзорные, по истории Школы соловецких юнг, так и тематические. В работу музея вовлечены и ученики школы. В роли экскурсоводов выступают учащиеся 7–8-х классов. В среднем за год осуществляется до 10 посещений музея группами других школ Санкт-Петербурга.
   Фотостенды музея определяют содержание обзорной экскурсии: «комсомол-шеф флота»; «школе юнг посвящается»; «ВМФ сегодня»; «они учили юнг»; «дорогами поиска»; «юнги-ветераны»; «Ленинградский совет ветеранов-юнг»; «шли юнги в бой»; «они создавали музей»; «офицер – профессия героическая» (с фотографиями выпускников школы). Музейная экспозиция дополнена выставкой «Их именами названы улицы в Красносельском и Кировском районах», фильмотекой, библиотекой, видиотекой и фонотекой по теме музея, а также переносной фотовитриной «Юнги флота».

   «Мы клянемся с достоинством и честью оправдать оказанное нам доверие, умножать боевые традиции советских моряков, хранить и оберегать честь Школы юнг ВМФ»
(из клятвы соловецких юнг)

   Сейчас, когда военная служба в нашей стране так непопулярна, когда понятие «патриотизм» практически потеряло свой истинный смысл, Соловки бережно хранят и возрождают традиции. Так 24 июля 2007 г. на базе Образовательного центра Соловецкого музея-заповедника открылась летняя Соловецкая школа юнг – в память о той, которая была создана на островах ровно 65 лет назад. Около 40 школьников из Архангельска, Северодвинска и Вологды приехали на архипелаг, чтобы стать участниками нового проекта музея. Впервые легендарные бескозырки с бантиками примеряли учащиеся Соловецкой средней школы. Юные соловчане будут жить вместе с приезжими юнгашами и наравне с ними принимают участие во всех мероприятиях школы.
   В торжественном открытии Школы юнг приняли участие директор Соловецкого музея-заповедника, глава администрации МО «Сельское поселение Соловецкое», председатель соловецкого совета ветеранов, руководители КЮМа г. Северодвинска, соловецкие школьники. На основе исторической военной присяги сотрудники Образовательного центра составили присягу для новобранцев школы. Принесение присяги прошло под командованием Кузьменка А.А., командира пограничного сторожевого катера дивизиона пограничных сторожевых кораблей Пограничного управления по Архангельской области при ФСБ России. После прочтения текста присяги курсанты получили настоящие матросские бескозырки с легендарными бантиками вместо традиционных ленточек и надписью «Соловецкая школа юнг».
   В программе ЛСШЮ традиционно проходят занятия по начальной военно-морской подготовке. Ребята изучают основы военно-морского дела: флажный семафор, вязание морских узлов, метание бросательного конца, сборку-разборку автомата Калашникова. В 2009 году впервые проводилась специальная учебная программа «Юный спасатель», где они обучаются ориентированию на местности и оказанию первой медицинской помощи.
   На фоне тотального обесценивания ценностей современной российской культуры, связанных с понятиями «родина», «честь», «героизм», «патриотизм», все больше и больше молодых людей поворачиваются в сторону других стран, принимая их культуру, образ жизни, стиль поведения, мировоззрение. Любовь к Родине не просто практически исчезла, а стала чем-то вроде рудимента, понятием совершенно «не модным», отголоском давно ушедших времен, когда, как принято считать, всё было совершенно иначе: страна другая, Родина другая, другие люди.
   Можно долго рассуждать на тему национальной разобщенности людей, отсутствия осознания ими истории как ценности и, как следствие, неопределенного взгляда в будущее. Последствия таких разговоров могут быть самыми разными: начиная от ложного осознания безысходности и тупикового положения страны, поколения(-ий), заканчивая обидой и озлобленностью.
   Соловецкая школа юнг являет собой образец патриотического воспитания молодежи, продиктованный «вызовом истории». Огромное значение имеет то, что спустя десятки лет появляется ее преемник – летняя Соловецкая школа юнг. Это прекрасный шанс для ребят почувствовать себя в роли настоящего военного моряка. Благодаря летним сменам приобретаются знания по истории, военному делу, физическая подготовка. Такое погружение несет в себе воспитание уважения к прошлому, понимание, осознание его как неотъемлемой части настоящего.
   Подобные организации и мероприятия необходимы и требуют особого внимания со стороны многих структур, в особенности государственных. Память о военном времени обязательно должна жить среди людей, поддерживаться, рождать идеи и ставить перед нами новые цели. А пока на Соловках развевается Андреевский флаг и новые «мальчики с бантиками» клянутся в верности Родине и хранят память о былых подвигах и победах.

   Список используемой литература:
   1. Альманах «Соловецкое море». № 5. 2006.
   2. Байгильдин Ш.Х. Шли юнги в бой. – Казань: Тат. кн. изд-во, 2005.
   3. Мехнина Г.М. Школа юнг Военно-Морского Флота в годы ВОВ (1942–1945 гг.) // Соловецкая школа юнг Военно-морского Флота (1942–1945). Архангельск, 2002 г.
   4. Соловецкий музей-заповедник в зеркале прессы. Дайджест. Соловки, 2007.
   5. Юность, опаленная войной. К 50-летию Соловецкой школы юнг. Архангельск. 1992.
   6. http://solovki. info/
   7. http://www. solovky.ru/
   8. http://school349.ru/index.php7museum
   9. http://369.shkola.spb.ru/index.html

«Священная серьезность» музейного экспоната

   Самуйлова Екатерина Дмитриевна
   студентка, Санкт-Петербургский государственный университет водных коммуникаций

   Музей – учреждение, призванное собирать, комплектовать, хранить, выставлять для обозрения произведения искусства, науки, быта, предметы истории, а также материалы из жизни знаменитых людей.
   Обращаясь к материалам из жизни людей, фотографии которых размещены в музее Санкт-Петербургского государственного университета водных коммуникаций, я вспоминаю слова И.Ф. Гёте: «Несите в жизнь священную серьезность, ибо только она, священная серьезность, обращает жизнь в вечность».
   Профессия – это очень серьезно. Она способна обратить жизнь в судьбу и дать возможность состояться человеку. Жизненный путь выпускницы университета Соколовой Нины Васильевны свидетельствует об этом.
   Соколова Н.В. родилась в 1912 г. в Череповце в многодетной семье. С ранних лет вместе с матерью она была вынуждена наниматься в работницы. После переезда семьи в Ленинградскую область, почти год жила в частном доме, чтобы закончить школу. В 1929 г. Нина Васильевна отправилась в Ленинград, где первоначально работала домработницей, а затем фасовщицей на одном из фармацевтических предприятий.
   Ключевым событием в ее жизни стало поступление в Ленинградский институт инженеров водного транспорта (ЛИИВТ) на факультет «Водных путей и портов», где она обучалась с 1931–1936 гг.
   Приказ № 129 по Ленинградскому Институту инженеров водного транспорта от 30 июня 1936 г., гласит о том, что Соколова Н.В. успешно закончила теоретический курс, защитила дипломный проект, и ей была присвоена квалификация инженера гидротехника по морским сооружениям.
   После окончания института Соколова Н.В. получила направление в ЭПРОН (Экспедицию подводных работ особого назначения), где была принята на должность инженера-конструктора проектно-сметного отдела.
   Экспедиция подводных работ особого назначения – государственная организация, созданная в 1923 г., которая до 1931 г. находилась в ведении ОГПУ ив 1931 г. была передана в ведение Наркомата путей сообщения, в 1936 г. – Наркомата водного транспорта, а в 1939 г. – Наркомата морского флота.
   Под руководством Л.Н. Захарова-Мейера (с 1923–1930 гг.) ЭПРОН стала головной организацией водолазного дела в стране, где фактически сконцентрировано все водолазное и судоподъемное дело на всех морях и реках страны. ЭПРОН занималась подъемом затонувших объектов, спасением иностранных и отечественных судов, терпящих бедствие в своих и чужих водах; строительством портов, прокладкой подводных трубопроводов.
   ЭПРОН обладал собственными спасательными судами, понтонами, подводной техникой. Штатные экспедиции-подразделения появились во всех морских театрах.
   В период с 1932–1941 гг. начальником ЭПРОНА (после переименования в 1942 г. в Аварийно-спасательную и судоподъемную службу ВМФ с 1942–1948 г.), был Ф.И. Крылов.
   Работая в организации указанного профиля, Соколова Н.В. стала изучать водолазное дело и в итоге получила свидетельство, разрешающее ей производить подводные погружения. Так она стала первой женщиной – тяжелым водолазом.
   Соколова Н.В. работала на многих объектах: на Баренцевом море, где она руководила строительством десантного причала в Полярном (1939 г.); на Тихом океане, где прокладывали нитку нефтепровода «Оха-Софийск», с острова Сахалин на материк.
   Когда началась война, Нину Васильевну решили перевести в Москву, но она наотрез отказалась, сославшись на то, что является депутатом Ленгорсовета и не может оставить город.
   В период блокады, 27-й отряд ЭПРОН, где она была главным инженером, восстанавливал подводные коммуникации, причалы после бомбежек, а когда по Дороге жизни пошли машины, то поднимал со дна озера затонувшие продукты, оружие, технику.
   Пережившие блокаду ленинградцы помнят, что накануне 25-й годовщины Октября в их домах зажегся электрический свет. Электроэнергия Волховской ГЭС поступила в город по подводной Дороге жизни, так к этому времени высоковольтные наземные линии были выведены из строя вражескими снарядами. Водолазам пришлось уложить несколько линий, пять раз по дну Ладожского озера, что составило в общей сложности около 135 км.
   Осажденный Ленинград нуждался в топливе. Сотрудниками ЭПРОНа были предприняты попытки сооружения подводных железнодорожных спусков бензоцистерн в воду, отбуксировкой их на другой берег с последующим подъемом и отправкой по рельсам. Соколова Н.В. вместе с другими сотрудниками совершала погружения и готовила основания для причальных свай, на которые устанавливались сливы (площадки для спуска). Противник регулярно разрушал возводимые конструкции, поэтому, водолазам, несмотря на прицельный огонь, приходилось заниматься их восстановлением.
   Имеется свидетельство начальника Управления военно-восстановительных работ Ленинградского фронта, героя социалистического труда И.Г. Зубкова о том, что именно Соколовой Н.В. принадлежала идея, провести разведку дна Ладоги и проложить по дну Ладожского озера бензопровод.
   Эта идея была реализована. В ее практическом воплощении Нина Васильевна принимала непосредственное участие – в составе специальной группы водолазов, она вела разведку дна Ладожского озера. На Ладоге ее дважды ранило, были и контузии. Работа была отмечена орденом «Знак почета».
   После прорыва блокады Соколова Н.В. обследовала разрушенные объекты, с целью разбора затора прохода по Неве (с. Кузьминское), решала вопросы, связанные с разминированием водослива и турбины Свирской ГЭС. В общей сложности она провела под водой 644 часа (около 27 суток).
   Войну 34-летняя Соколова Н.В. закончила инженер-полковником ВМС.
   Профессиональная карьера и долг не помешали ей реализоваться как женщине-матери. Она воспитала двоих детей. Соколова Нина Васильевна умерла 17 декабря 2001 г. в Санкт-Петербурге. Незадолго до этого она полностью потеряла зрение, но и этот непростой этап своей жизни она перенесла с исключительным достоинством.
   Имя Нины Васильевны Соколовой занесено в Золотую Книгу Санкт-Петербурга.

Эрмитаж в годы Великой Отечественной войны глазами картины Ренуара «Девушка с веером»

   Коротина Ирина Сергеевна,
   студентка 2 курса факультета культуры Санкт-Петербургского Гуманитарного университета профсоюзов.
   Научный руководитель – доцент кафедры литературы и русского языка СПбГУП, кандидат филологических наукПономарёва З.Н.

   Дивные сокровища Эрмитажа никогда не вызывают чувства пресыщенности и усталости. Разве что физической – после часов бесконечных блужданий по залам и переходам, с этажа на этаж. Иногда я представляю, что делали бы Дега, Ренуар, Моне в годы немецкой оккупации. И думается, эти бунтари не попивали бы абсент в парижских кафе, а ушли в маки, в Сопротивление, в подполье. И тогда их картины – такие мирные – вдруг напоминают мне о страшных годах блокады Ленинграда, о застывших в холоде и темноте залах Эрмитажа, о бесконечных лишениях и страданиях ленинградцев, которые никого не могут оставить равнодушным.
   Правительственное сообщение о начавшейся на рассвете войне было передано в полдень, когда стало очевидно, что дипломатическим путем приостановить вражеское вторжение невозможно. В ночь на 23 июня, в 1 час 45 минут, завыли сирены, прозвучал по радио сигнал воздушной тревоги, работники Эрмитажа разбежались по выставочным залам и служебным помещениям, взобрались на крыши дворцовых зданий, замерли у подъездов и ворот. Первая воздушная тревога и первый сигнал отбоя. Эрмитажники, взбудораженные ночной тревогой, не расходились.
   Откуда-то я узнала, что на протяжении своей 175-летней истории Эрмитаж уже пережил две эвакуации. Помню тяжелые ящики, сбитые из толстых, тщательно обструганных сосновых досок, внесли в зал Рембрандта, спустили на пол, сняли с них крышки. Многое в наших будущих судьбах – судьбах эрмитажных полотен – зависело сейчас от качества упаковки. Мы – полотна – стояли без рам, прислоненные к стенам. Бережные руки переносили нас к ящикам, вставляли в отведенные нам гнезда, нас укладывали в плоские ящики, накатывали снятые с подрамников огромные полотна на становившиеся все толще и толще деревянные валы. И для меня не сделали исключения. Меня положили на толстую бесцветную бумагу. Знала, что под моим холстом лежат ещё несколько работ, и скоро положат сверху. Надо успеть набрать побольше воздуха. Ведь сколько мне здесь быть, этого я не знаю. Куда мы отправляемся, сколько ТАМ будем… этого я тоже не знала.
   Бронированный вагон, отправившийся из Ленинграда, вместил шедевры и сокровища Эрмитажа. Остальные экспонаты музея разместились в четырехосных пульманах. Эшелон специального назначения состоял из двадцати двух товарных вагонов, пассажирского вагона для музейных работников, сопровождающих эрмитажные ценности, и еще одного вагона для бойцов военной охраны. В середине и хвосте железнодорожного состава на открытых платформах стояли зенитные орудия и пулеметы с поднятыми вверх стволами. От товарной станции Ленинград – Октябрьская литерный эшелон отошел на рассвете 1 июля без традиционного паровозного гудка: уже четыре дня, с 27 июня, гудки паровозов, как и заводские гудки, в Ленинграде разрешалось подавать только по воздушной тревоге. Утром 6 июля состав приблизился к Свердловску.
   «Филиал Эрмитажа» – именовались со следующего дня рабочие кабинеты и множество ящиков, сгруженных в Свердловской картинной галерее. Второй эшелон отбыл из Ленинграда 20 июля. В двадцати трех вагонах он увозил тысячу четыреста двадцать два ящика, более семисот тысяч эрмитажных вещей. Вечером 30 июля он прибыл в Свердловск, во главе с профессором М.П. Грязновым. Одного большого здания, куда могли поместиться все ящики из обоих эшелонов, в городе так и не нашлось, и филиалу Эрмитажа дополнительно к Картинной галерее предоставили одноэтажный каменный дом Антирелигиозного музея и здание бездействующего костела.
   Картины, кому пришлось остаться в Санкт-Петербурге, рассказывали, что в самом Эрмитаже велась напряженная работа по укрытию оставшихся коллекций и по приему на хранение культурных ценностей из пригородных дворцов и различных учреждений Ленинграда. В условиях блокады, голода, холода велась консервация вещей.
   Когда в сентябре начались систематические налеты немецкой авиации, то в бомбоубежищах Эрмитажа и Зимнего дворца жило две тысячи человек: оставшиеся сотрудники музея с семьями, ученые, музейные работники, деятели культуры и другие, также с семьями. Для защиты от воздушных налетов и обстрелов в Эрмитаже были сформированы подразделения гражданской обороны, а в надежных подвалах зданий было оборудовано 12 бомбоубежищ, в которых до начала 1942 г. постоянно жили около 2 тыс. человек. Не смотря на трудности и лишения, не прекращалась научная деятельность – сотрудники Эрмитажа провели научные заседания. Всей этой большой и трудной работой руководил директор Эрмитажа И.А. Орбели.
   Залы Эрмитажа, пустые, промерзшие, а теперь еще и затопленные, выглядели уныло. Там ничего не осталось, кроме золотых рам, висевших повсюду. «Пустые рамы! Это было мудрое решение Орбели: все рамы оставили на месте. В войну они так и висели, пустые глазницы, по которым я провел несколько экскурсий. Это было весной, где-то в конце апреля сорок второго года. В данном случае это были курсы младших лейтенантов. Курсанты помогли нам вытащить великолепную мебель, которая оказалась под водой. А потом я взял этих ребят из Сибири и повел по Эрмитажу, по пустым рамам. Это была самая удивительная экскурсия в моей жизни. И пустые рамы, оказывается, впечатляют». [244 - Адамович А.М., Гранин Д.А. Блокадная книга. М., «Советский писатель», 1982. С. 53]
   Миновал декабрь. Новый год. Январь. В ночь на 18 января над бессонным городом прозвучал ликующий голос диктора: «В последний час. Прорыв блокады Ленинграда…»
   Всю весну длилась в Эрмитаже изнурительная борьба с водой. Вода наступала, эрмитажники оборонялись. Они защищали эрмитажные вещи от ржавчины и оловянной чумы, от плесени и жучка, от набухания и осыпания красок, от всего, чем вновь угрожала музею военная весна.
   11 октября 1945 года «Ленинградская правда» сообщила: «Вчера в двух эшелонах в Ленинград прибыли все ценности Эрмитажа, эвакуированные в начале войны в Свердловск… Эшелоны сопровождали сотрудники Эрмитажа во главе с профессором В.Ф. Левинсоном-Лессингом. Прибывших тепло встретили научные сотрудники Эрмитажа во главе с директором музея академиком И.А. Орбели». [245 - С.П. Варшавский, Ю.И. Реет. Подвиг Эрмитажа. Л., «Советский художник», 1968. С. 163]
   Спустя четыре дня после прибытия эшелонов Иосиф Абгарович уже докладывал в Москву: «Разгрузка эшелонов началась 11 октября в 8 час. 30 минут и закончилась 13 октября в 13 часов… 14 октября начата развеска картин Рембрандта». И вот, снова у подъездов Эрмитажа, как четыре года назад, грузятся ящики, а работники музея сверяют с номерами и шифрами в ведомостях.
   Ящики внесли в приготовленные залы. Снова над ними склонились люди; опять над нами выросли горы стружки, ваты, мятой бумаги, клеёнки. Все возвращалось на старые места – картины, скульптуры, фарфор, майолика, художественное стекло, античные вазы, скифское золото.
   5 ноября 1945 г. в Эрмитажном театре состоялось торжественное заседание и доклад директора музея И.А. Орбели, посвященные открытию залов, восстановленных после войны. «То, что вы увидите в нескольких залах Эрмитажа, – сказал академик Орбели, открывая выставку, – это только первый шаг на пути к полному восстановлению величайшего музея нашей Родины». [246 - Там же. С. 167]
   Конечно, вы не увидели того страха и той трагедии в моих глазах… Кисть Ренуара навсегда сделала меня молодой и беззаботной. Но моя душа, душа картины… она вобрала в себя все страдания, боль, мужество, безмерный труд людей, горечь потерь и радость обретения вновь.
   После моего рассказа, вы, может, отдаленно заметите отблеск усталой горечи, пережитых тяжелых воспоминаний и печали…война след и на моем полотне. Я будто умерла и вновь возродилась вместе с Эрмитажем, его залами, лестницами…и со Страной. Я видела силу духа и стойкость народа и бойцов, санитарок и музейных работников. Работники музея совершили подвиг, сохранив для нас коллекции Эрмитажа. Пройдя сквозь ужас, холод, голод блокады, они нашли в себе силы не только выжить, но и бороться. В тяжелейших условиях, истощённые, измученные, они работали в музее ежедневно – делали всё, чтобы спасти оставшиеся в осаждённом городе музейные ценности, сохраняли здания Эрмитажа, его интерьеры. И весь народ был един, все друг за друга, все родные. Да…словами всего не передать…нужно увидеть, пережить…
   Не меньшим подвигом стало и восстановление музея после войны. Музей был отреставрирован в кратчайшие сроки самими эрмитажниками. В этом немалая заслуга директора Эрмитажа Иосифа Абгаровича Орбели.
   Женственная и амбициозная «Жанна Самари» и молчаливая, задумчивая «Женщина на берегу моря» стали мне сестрами. Трагедия сплотила нас навсегда. Так, всеобщими усилиями, твердостью, русским характером, всеобъемлющей несокрушимой любовью к народу мы преодолели врага. И, хотя я рождена француженкой, но за эти военные годы стала чувствовать себя почти русской, искренне дарящей свою любовь вашему народу.

   СЕКЦИЯ:
   ТРАДИЦИИ ЛЕНИНГРАДСКОЙ НАУКИ И ОБРАЗОВАНИЯ В РАЗВИТИИ ВЫСШЕЙ ШКОЛЫ И НАУКИ РЕГИОНОВ И СТРАН
   БЛИЖНЕГО ЗАРУБЕЖЬЯ, ЗНАМЕНИТЫЕ ЛЕНИНГРАДЦЫ И ИХ РОЛЬ В ИСТОРИИ И КУЛЬТУРЕ РЕГИОНОВ И РЕСПУБЛИК СОВЕТСКОГО СОЮЗА

Мемориальный сайт «Научное наследие РАН» – http://nauka1941-1945.ru/

   Елкина Надежда Николаевна,
   кандидат педагогических наук, научный сотрудник, архивист Библиотеки РАН (Санкт-Петербург), специалист в области исторического библиотековедения и информационных технологий
   Колпакова Наталия Владимировна
   кандидат педагогических наук, заместитель директора Библиотеки РАН (Санкт-Петербург), специалист в области информационных библиотечных технологий и библиотечного менеджмент

   Задачей академической библиотеки Санкт-Петербурга всегда было сохранение научного наследия всех времен и народов. С особенной тщательностью, трепетом и заботой Библиотека Академии наук с первых лет своего существования собирала, хранила и предоставляла читателям труды российских и зарубежных ученых.
   Великая Отечественная война 1941–1945 годов стала тяжелейшим испытанием для советского народа. Но, несмотря на ужасы и невзгоды военных лет наука в Советском Союзе не умерла, учёные продолжали работать. В годы Великой Отечественной войны 1941–1945 годов активно работали все восемь отделений Академии наук – Отделение физико-математических наук, Отделение технических наук, Отделение химических наук, Отделение биологических наук, Отделение геолого-географических наук, Отделение исторических и философских наук, Отделение экономики и права и Отделения языка и литературы.
   Особенно ярко это проявилось в подготовке периодических изданий, которые продолжали выходить в годы войны с прежней регулярностью. Среди них не только чисто научные, но и научно-популярные издания такие, например, как «Природа», Наука и жизнь», «Вестник Академии наук» и др. регулярно выходившие в течение всего военного периода. В их создании принимали ученые-академики и члены-корреспонденты АН: С.Н. Бернштейн, Э.В. Брицке, А. А. Борисяк, С.И. Вавилов, А.Я. Вышинский, А.М. Деборин, С.А. Зернов, Б.Л. Исаченко, Б.А. Келлер, B.Л. Комаров, Н.С. Курнаков, Т.Д. Лысенко, В.П. Никитин, Л.А. Орбели, Е.Н. Павловский, А.Е. Ферсман, Е.А. Чудаков, Н.Н. Шмальгаузен, О.Ю. Шмидт и др.
   Фонд академических изданий периода 1941–1945 гг. интернационален по составу, первые из них поступили в Библиотеку Академии наук в октябре 1942 года и продолжали поступать вплоть до полного освобождения Ленинграда от блокады. Документы (книги и журналы) собирались сотрудниками БАН даже в тяжелейших условиях блокады [247 - Леонов, В.П., Баженова, Н.М. Библиотека Академии наук как источник по истории науки в блокадном Ленинграде // Наука и техника: вопросы истории и теории. Вып. XXV. СПб., 2009 – С. 57–61.]. Сначала это были книги только ленинградских и московских издательств, затем Библиотека стала получать литературу издательств из других городов: Архангельска, Алма-Аты, Баку, Владивостока Еревана, Казани, Киева, Майкопа, Минска, Одессы, Пензы, Риги, Саранска, Свердловска, Сталинабада, Таллина, Тарту, Ташкента, Тбилиси, Уфы, Фрунзе, Энгельса, Якутска…
   Литература этого периода представлена практически на всех на языках народов бывшего Советского Союза: адыгейском, армянском, башкирском, белорусском, грузинском, еврейском, казахском, киргизском, коми языках, крымско-татарском, латышском, осетинском, таджикском, татарском, туркменском, узбекском, украинском, чувашском и эстонском языках, а также книги, переведенные с русского языка на английский, немецкий, французский, итальянский, польский, румынский языки.
   Чтобы более полно осветить героический труд учёных тех лет, мы сочли своим гражданским и профессиональным долгом пополнить Электронную Библиотеку «Научное наследие России» академическими изданиями военного времени. Содержание изданий того периода отражает перемены в деятельности Академии наук. Первая половина 1941 года представляет еще издания, которые свидетельствует о фундаментальности проводившихся до войны в Академии наук исследований. Издания периода второй половины 1941 вплоть до мая 1945 года – подчинены требованиям фронта, обороны, военной медицины, проблемам обеспечения фронта и тыла сельскохозяйственными продуктами и промышленными товарами, кроме того, было издано немало книг исторического и художественного содержания, призванных поддерживать высокий патриотический дух народа. Электронная библиотека «Научное наследие России» инициировалась и создавалась учреждениями РАН в течение последних 5 лет как общедоступная библиотека с целью предоставить пользователям Интернет информацию о выдающихся российских ученых, внесших вклад в развитие фундаментальных естественных и гуманитарных наук, и полных текстов опубликованных ими наиболее значительных работ. [248 - ЕНИП – Электронная библиотека «Научное наследие России» – URL: http://nasledie. enip. ras. ru/index. html]
   На данном этапе Библиотека академии наук совместно с крупнейшими библиотеками страны участвует в Проекте создания электронной библиотеки «Научное наследие России» [249 - Леонов В.П. Проект «Научное наследие РАН» и формирование электронных ресурсов Библиотеки Российской академии наук в системе обмена электронной научной информацией / В.П. Леонов, Н.В. Колпакова, И.В. Орлов, Н.Н. Елкина // Научная книга на постсоветском пространстве: Материалы II междунар. науч. конф. (М., 19–21 сент. 2007 г.). М.: Наука. 2007. – Ч. 2. – С. 75–78.]. Данный проект потребовал огромной работы. [250 - Внебюджетное финансирование проектов информатизации / Н.В Колпакова, И.В. Орлов // Электронные документы: создание и использование в публичных библиотеках: справочник. – СПб.: Профессия, 2007 – С. 551–557.] В 2006 году в Библиотеке Академии наук было создан новое подразделение БАН – Центр сканирования, осуществляющий электронную каталогизацию документов, перевод их в графические форматы и форматы электронных книг. [251 - Колпакова Н.В. К вопросу об организации электронной библиотеки БАН / Н.В. Колпакова, И.В. Орлов // Справочно-библиографическое обслуживание: традиции и новации: Сб. науч. тр. СПб., 2007 – С. 195–200.]
   Нами сознательно в качестве одного из направлений участия в проекте «Научного наследия России» был выбран период 1941–1945 гг. для создания мемориальной библиотеки академических изданий и предоставления их широкому кругу читателей через сеть Интернет.
   Проект «Электронная библиотека «Научное наследие РАН» стартовал в 2006 году. В Санкт-Петербурге пионерамив освоении новых информационных технологий по созданию электронной библиотеки стали Библиотека Академии наук и её филиалы во ФТИ им. А.Ф. Иоффе и в институте Цитологии. Техническую и организационную поддержку проекта осуществляет Санкт-Петербургский филиал Межведомственного Суперкомпьютерного центра.
   С самого начала проекта сотрудники БАН занимались выявлением, созданием библиографического описания, ведением локального электронного каталога и сканированием академических изданий 1941–1945 годов. Это позволило в 2010 г. к 65-летию Великой Победы в ВОВ подготовить полную коллекцию, имеющихся в фондах БАН изданий тех лет для представления в сети Интернет.
   Совместными усилиями сотрудников Библиотеки РАН, Санкт-Петербургского филиала Межведомственного Сурецентра РАН и компании АлкоДизайн был создан мемориальный сайт, на котором представлен каталог изданий и электронные версии книг и журналов АН СССР и ее филиалов периода Великой Отечественной войны. 6 мая 2010 г. мемориальный сайт «Наука в СССР в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. появился в сети Интернет – http://nauka1941-1945.ru/. На нем в свободном доступе представлена часть коллекции академических изданий военного периода – 935 книг и 24 комплекта периодических издания, всего около 1,5 единиц за 1941–1945 годы.
   Выполнение проекта позволило нам предоставит информацию о российских ученых и об их печатных трудах во всех областях науки и техники в период Великой Отечественной войны. Информация подготавливается и представляется в двух видах: в полнотекстовой и биобиблиографической. Работа приурочена к 65-летию Победы в Великой Отечественной войне и полностью соответствует общей концепции проекта – Полнотекстовый массив отечественных академических изданий военного времени дает возможность: представить научно-организационную деятельность Российской академии наук в социально-историческом контексте военного времени активизировать интерес специалистов и общественности страны к Российской академии наук как устойчивой саморегулирующейся системе, обеспечивающей в экстремальных условиях жизненно важные потребности государства более полно раскрыть фонды Библиотеки РАН и оптимизировать их использование в современном информационном пространстве.
   В настоящее время всем изучающим Великую Отечественную войну 1941–1945 гг. он помогает:
   раскрыть специфику научной деятельности РАН в годы войны и показать смену формы и направления в ее издательской деятельности представить роль РАН в общегосударственной системе оборонных и наступательных мероприятий, в сохранении боевого духа и здоровья населения, в освоении новых земель и разработке новых месторождений продемонстрировать специфику и динамику взаимоотношений академической проблематики и потребностей государства в военные годы показать возможности Библиотеки Академии наук обеспечивать своевременную фиксацию научной коммуникации в обществе. [252 - Библиография изданий Академии наук СССР в 1941–1945 гг. Проект «Библиотека научного наследия РАН» – URL: http://www.rasl.ru/science/Nasledie/1941_45ykazatel.php]
   По нашему мнению, книжные издания периода Великой Отечественной войны в электронном виде будут востребованы теми, кого интересуют история и судьба страны и ее науки.

Время не ждет. Ленинградец Георгий Николаевич Филиппов, командир 14 мотострелковой бригады в боях за переправу близ г. Калач-на-Дону

   Важенина Ольга Станиславовна
   ведущий научный сотрудник ФГУК «Государственный историко-мемориальный музей-заповедник «Сталинградская битва», г. Волгоград

   25 марта этого года, в рамках подготовки к празднованию 65-летия Победы нашего народа в Великой Отечественной войне, в триумфальном зале музея-панорамы «Сталинградская битва» прошло выездное заседание Российского оргкомитета «Победа», на котором Президент Российской Федерации Д.А. Медведев огласил текст Указа о присвоении городу Калач-на-Дону Волгоградской области и городу Выборг Ленинградской области звания «Город воинской славы» [253 - Указ Президента Российской Федерации от 25 марта 2010 года № 342 «О присвоении г. Калач-на-Дону почётного звания Российской Федерации „Город воинской славы“»; Указ Президента Российской Федерации от 25 марта 2010 года № 341 «О присвоении г. Выборгу почётного звания Российской Федерации „Город воинской славы“» // Материалы тридцатого заседания Российского организационного комитета «Победа». Часть II. – Волгоград, 2010]. Этот почетный статус получают города Российской Федерации, на территории или в непосредственной близости от которых в ходе ожесточенных сражений защитники Отечества проявили мужество, стойкость и массовый героизм [254 - Согласно Федеральному Закону от 9 мая 2006 года № 68-ФЗ «О почётном звании Российской Федерации „Город воинской славы“».].
   Маленький городок Калач-на-Дону с населением чуть более 30 тыс. чел. [255 - Справка по г. Калач-на-Дону // Материалы тридцатого заседания Российского организационного комитета «Победа». Часть II. – Волгоград, 2010] оказался в эпицентре Сталинградского сражения, ставшей началом перелома в ходе войны. Именно под Калачом началось контрнаступление Красной Армии в ноябре 1942 года, завершившееся окружением вражеских войск. Уже к вечеру 19 ноября ударная группировка Юго-Западного фронта продвинулась вперед на 25–30 км. И хотя наступление развивалось успешно, оставалось ещё одно препятствие для соединения с войсками Сталинградского фронта – необходимость с ходу форсировать р. Дон. Единственная переправа близ г. Калач-на-Дону находилась в руках у противника, который прекрасно понимал важность этого объекта и необходимость удержать его в руках, либо уничтожить в случае необходимости. Но, несмотря на все усилия, фашистам не удалось ни удержать мост, ни уничтожить его. В захвате стратегической цели решающую роль сыграли части 14 мотострелковой бригады подполковника Георгия Николаевича Филиппова – решительного и смелого полководца. Подавляющее большинство авторов так описывают это событие: «подполковник Г.Н. Филиппов повел отряд автомобилей и танков с включенными фарами [256 - Самсонов А.М. Сталинградская битва. М., 1983. С. 393.]… в шесть часов, подойдя к переправе беспрепятственно, часть отряда [257 - Родин А.Г. Кольцо окружения. С. 138. цит. по Самсонов А.М. Сталинградская битва. – М., 1983. – С. 393.]… на предельной скорости устремилась на мост…. дерзкий и стремительный налет ошеломил охрану [258 - Логинов И.М. Искусство побеждать // Иду на таран. – Волгоград, 1978. – С. 134.]», в коротком и внезапном для врага бою мост был захвачен. Немецкие источники тоже уделили внимание захвату переправы близ Калача. Участник похода на Сталинград генерал-майор Г. Дёрр [259 - Генерал-майор Г. Дёрр с июня 1941 г. по август 1943 г. находился на советско-германском фронте, последовательно занимая должности: начальника штаба 52-го армейского корпуса, начальника 2-го немецкого штаба связи при 4-й румынской королевской армии, командира 384-й пехотной дивизии и, наконец, начальника штаба 17-го армейского корпуса. В августе 1943 г. Дёрр был отозван в Германию и назначен военным атташе в Мадрид, где находился до конца войны.] так описывает это судьбоносное событие: «…танковая часть русских подошла к мосту и с ходу захватила его без боя, так как охрана моста приняла её за учебную немецкую часть, оснащенную трофейными русскими танками… Попытки наших войск вернуть мост и город Калач, предпринятые ещё в течение 21 ноября, оказались безуспешными» [260 - Дёрр Г. Поход на Сталинград. – http://militera.lib.rU/h/doerr_h/index.html].
   Естественно, что захват переправы и г. Калач-на-Дону, а также роль Г.Н. Филиппова в этих событиях не могли остаться без внимания в нашем музее. Операцию по захвату моста и города Калач в ноябре 1942 года отражает не только постоянная экспозиция, но и временные выставки: в 2004 году большой успех имела выставка «Этапы великого перелома», посвященная контрнаступлению советских войск под Сталинградом. Захвату переправы уделяется значительное место в экскурсиях и занятиях, проводимых в музее-заповеднике «Сталинградская битва». В фондах музея хранятся личные вещи подполковника Г.Н. Филиппова: планшет и компас, которыми пользовался полководец во время захвата переправы. К большому сожалению награды Г.Н. Филиппова, долгое время находившиеся в экспозиции музея, в девяностых годах были возвращены в судебном порядке семье подполковника и сейчас судьба этих наград не известна.
   Г.Н. Филиппов уроженец Ленинграда, кадровый офицер, человек решительный и мужественный, за организацию этой операции был удостоен звания героя Советского союза. Благодарные жители г. Калач-на-Дону внесли отважного командира в списки почетных жителей города.
   Георгий Николаевич Филиппов родился 23 декабря 1902 года в Санкт-Петербурге в семье рабочего и не получил высшего образования. Но, наверное, он инстинктивно почувствовал намного позже прозвучавший принцип: «есть такая профессия – Родину защищать» – с 20 лет Г.Н. Филиппов посвятил себя Красной Армии. В 1925 году окончил Московскую пехотную школу, в 1933 году Военную академию им. Фрунзе; и после войны Г.Н. Филиппов продолжил службу в армии: в 1954 году окончил ВАК при Военной академии Генштаба и с 1957 г. стал заместителем командующего войсками Ленинградского Военного Округа. В 1959 году был уволен в запас. Всё послевоенное время жил Г.Н. Филиппов в родном Ленинграде. Скончался он в 1979 году в возрасте 77 лет.
   Через тридцать лет после событий Сталинградской битвы, за пять лет до смерти, генерал-лейтенант в отставке Георгий Николаевич Филиппов прислал в музей обороны Сталинграда свои воспоминания о тех далеких событиях 21–23 ноября 1942 года. И сейчас мы имеем возможность взглянуть на них глазами командира, человека, так много сделавшего для победы под Сталинградом. Машинописный текст воспоминаний [261 - МЗСБ НВФ 4303 Воспоминания Г.Н. Филиппова. П. 329.] выправлен им вручную, торопливым решительным почерком, испещрен многочисленными подчеркиваниями «командирским» красным карандашом. Когда читаешь эти воспоминания, кажется будто Г.Н. Филиппов в который раз погружается мысленно в те далекие дни, когда генерал А.Г.Родин [262 - Родин Алексей Григорьевич – командир 26-го танкового корпуса, генерал-майор.] в три часа ночи вызвал его и поставил задачу «используя ночь захватить переправу через Дон у Калача!» [263 - МЗСБ НВФ 4303 Воспоминания Г.Н. Филиппова. П. 329.]. Совещание закончилось лишь за несколько часов до рассвета, время уже играло против наших бойцов. В темноте и полной неразберихе у подполковника Филиппова не было возможности искать свой штаб и вызывать командиров частей – нельзя было терять ни секунды. Тогда Георгий Николаевич принимает смелое, но рискованное решение: возглавить две головные роты мотопехоты и вести колонну автомашин сейчас же, не отвлекаясь на приготовления. Так началась отчаянная гонка со временем, борьба с чередой нелепых случайностей, будто нарочно возникающих на пути передового отряда.
   На пути отряд получает предупреждение о том, что противник совсем близко. Г.Н Филиппов отдает приказ всем оставаться на машинах и без его команды огонь не открывать. Вскоре в темноте по обе стороны дороги появились смутные силуэты солдат противника, и возникшее напряжение внезапно прервалось стрельбой. Понимая, что фактор внезапности не сработал, подполковник Филиппов открывает огонь из табельных пистолетов и кричит водителю «Стой!». Но в шуме боя шофер команды не услышал и ещё сильнее надавил на газ. Стрельба постепенно прекратилась, и стало понятно, что передний край обороны противника прорван.
   Но прорыв к перекрестку принес новые трудности. Надписи на указателях были на немецком языке, а в отряде не нашлось никого, кто владел бы им в достаточной степени, чтобы понять куда ехать, пришлось действовать по обстановке. Отряд отправился по наиболее накатанной дороге, повинуясь логике, которая, как вскоре выяснилось, наших солдат и подвела. Почти рассвело, когда колонну машин догнали шесть советских танков 157 танковой бригады. Изначально не планировалась поддержка передового отряда танками, однако сразу после совещания у генерала А.Г. Родина и.о. командира 157 танковой бригады майор П.С. Махура по личной договоренности обещал Георгию Николаевичу помочь. Вновь увидеться командирам было не суждено. Сумели пробиться к отряду Филиппова только шесть танков, майора П.С. Махуры с ними не было. С этого момента экипажи боевых машин подчинялись подполковнику Филиппову. Один из танков подполковник оставил в резерве для удара с тыла по позициям противника. О судьбе этого танка можно только догадываться…
   «Вот вам и прорыв через оборону немцев без потерь, без единого выстрела» – эту фразу генерал-лейтенант в отставке Г.Н. Филиппов с нажимом красным командирским карандашом подчеркнул трижды в своих воспоминаниях. Итого в отряде остались пять танков, бронемашина с офицерами связи и пять автомобилей ГАЗ-АА, на которых располагалось 50 бойцов.
   Каждый километр приносил новые трудности. Время снова играло против наших солдат.
   Наблюдатели передового отряда заметили вдалеке резерв противника, но, хотя уничтожить его не составило бы особого труда, решили время не терять и двигаться к переправе. Вскоре отряд догнал повозку, которой правил русский старик, поразившийся, откуда здесь в глубоком тылу противника могли появиться советские танки. Старик рассказал солдатам, что на перекрестке они свернули не на ту дорогу, но пообещал, что проведет бойцов к переправе. Выяснилось, что отряд сделал большой крюк, потеряв много времени. «Возникла мысль, что переправу внезапно не взять. Кругом голая степь. Вспомнил гибель в Ленинграде во время блокады брата и его троих маленьких детей, мать и дочь дистрофиков, вывезенных мною в мае 1942 года и не имеющих средств к существованию. Такое взяло зло на фашистов, что я решил – гитлеровцы дорого заплатят за наши жизни» [264 - МЗСБ НВФ 4303 Воспоминания Г.Н. Филиппова. П. 329.].
   До переправы оставалось совсем немного, когда Г.Н. Филиппову доложили, что в машинах кончилось горючее. К счастью, эту проблему удалось решить довольно быстро. Оказалось, что по близости находился немецкий склад ГСМ.
   И вот, наконец, миновав поворот, отряд вышел к мосту. Едва командир успел оценить обстановку, как с тыла противник открыл по отряду дальний пулеметный огонь. Необходимо было действовать оперативно и Г.Н. Филиппов приказывает части пехоты по льду добраться до небольшого острова, закрывающего часть переправы и захватить его. Скрытые островом основные силы передового отряда доехали до середины моста и, к своему удивлению поняли, что охрана стоит небольшими группами на другом конце, к бою явно не готова и на пулеметный огонь по нашему отряду не реагирует. Немцы забили тревогу, когда советские бойцы уже въезжали на левый берег Дона. Короткая схватка – и охрана моста уничтожена. Захватив мост, бойцы передового отряда заняли круговую оборону. «Мы ясно себе представляли, что находимся между двумя группировками гитлеровцев. Я лично оценил важное значение переправы и не мог понять, почему нет сильных контратак немцев. Ожидая жестокого боя, я все свои документы спрятал под находившийся поблизости труп лошади – не ожидая, что останусь в живых» [265 - МЗСБ НВФ 4303 Воспоминания Г.Н. Филиппова. П. 329.].
   Но танки, пусть ив небольшом количестве придали обороне небольшого отряда устойчивость и контратаки гитлеровцев успеха не имели. Перед самыми сумерками появились на правом берегу советские танки, это подходила 19 танковая бригада подполковника Н.М. Филиппенко. Георгий Николаевич попросил наладить связь со штабом А.Г. Родина и передать, что приказ «взять переправу» выполнен.
   Рефреном в воспоминаниях Г.Н. Филиппова является фраза «я не знаю имен всех этих людей».
   Через тридцать лет после тех легендарных событий теперь уже генерал-лейтенант в отставке Г.Н. Филиппов, склоняя голову перед подвигом своих солдат, всё так же переживал о том, что не составил полного списка всех участников этих боев, и не все бойцы были достойно награждены. «Присвоение Почетного звания «Город воинской славы» городу Калач-на-Дону навсегда увековечит память погибших при защите родного края, родного Отечества», в том числе и тех безымянных солдат, оставивших свои жизни на переправе, тех, о ком генерал помнил всю свою жизнь. Их беспримерный подвиг, мужество, несгибаемая воля к победе навсегда останутся в памяти нашего народа.

     Снег блокадный и снег степной,
     Сталинградский бессмертный снег;
     весь в движении облик земной
     и творец его – человек… [266 - О.Ф. Бергольц «Ленинград-Сталинград-Волгодон» 1952 г. // Собрание сочинений в 3-х томах. – Л.: Художественная Литература, 1988.]

   И один из таких людей способных менять историю, славный сын Ленинграда, человек, приблизивший своими смелыми деяниями Победу Георгий Николаевич Филиппов, не будет забыт, пока в мире помнят имя «Сталинград».

   Список используемой литературы:
   1. МЗСБ НВФ 4303 Воспоминания Г.Н. Филиппова. П. 329.
   2. МЗСБ НВФ 6165 Письмо Председателя Президиума Верховного Совета СССР Калинина М.И., в котором сообщается о присвоении Г.Н. Филиппову звания Героя Советского Союза. П. 329.
   3. МЗСБ НВФ 6166 Удостоверение о награждении медалью «За оборону Сталинграда». П. 329.
   4. Бородин А.М., Красавин B.C., Логинов И.М. Подвиг Сталинграда. – Волгоград, 1975.
   5. Герои Советского Союза. Краткий биографический словарь. Т. 2. – М., 1988.
   6. Дёрр Г. Поход на Сталинград, http://militera.lib.ru/h/doerr_h/index.html
   7. Логинов И.М. Искусство побеждать // Иду на таран. – Волгоград, 1978. – С. 133–136.
   8. Президент России. Официальное Интернет-представительство. Банк документов, подписанных Президентом России. Указ Президента Российской Федерации от 25 марта 2010 года № 342 «О присвоении г. Калач-на-Дону почётного звания Российской Федерации „Город воинской славы“». http://document.kremlin.ru/doc.asp?ID=57955
   9. Президент России. Официальное Интернет-представительство. Банк документов, подписанных Президентом России. Указ Президента Российской Федерации от 25 марта 2010 года № 341 «О присвоении г. Выборгу почётного звания Российской Федерации „Город воинской славы“». http://document.kremlin.ru/doc.asp?ID=57954
   10. Самсонов А.М. Сталинградская битва. М., 1983.
   11. Сталинградская битва. Июль 1942 – февраль 1943: энциклопедия. – Волгоград, 2007.

Ленинградцы в годы Великой Отечественной войны в Казахстане (учёные, деятели культуры)

   Исиналиева Мая Ивановна
   ветеран труда, кандидат исторических наук, доцент Межрегиональная организация Санкт-Петербурга и Ленинградской области Всероссийской общественной организации ветеранов (пенсионеров) войны, труда, Вооружённых Сил и правоохранительных органов

   Пришедшая на нашу землю война не расколола сотрудничество народов. Во время Отечественной войны диалог писался кровью. Уже бились под Ленинградом бойцы 391 казахстанской дивизии, горели Бадаевские склады, гибли дети в эшелонах, спешащих на восток – в это время раздался голос девяностолетнего аксакала из Казахстана «Ленинградцы! Дети мои!». На улицах города появились огромные плакаты с портретом и стихами мудреца. Это было воспринято как братская рука помощи, как послание любви и дружбы от народа Казахстана.
   В 1941–42 годах Казахстан принял и разместил 532 тыс. жителей Западных районов страны и около 970 тыс. репатриированных поляков, немцев и др. 21 тыс. ленинградцев нашли свой кров, и место в строю тружеников тыла.
   В годы ВОВ на знаменитый казахстанский курорт Боровое были эвакуирована часть элиты советской науки. На протяжении нескольких лет там жили и трудились видные деятели Академии наук СССР. Сначала планировали эвакуировать их в Томск, однако потом решение было изменено в пользу казахстанского Борового. Летом 1941 года сюда прибыли первые учёные. Вместе со своими семьями в Казахстан переехали В.И. Вернадский, Г. Кржижановский, Н. Д. Зелинский, В.А. Обручев, Л. Берг, И.П. Бардин, Н.В. Цицин, М. Завадовский, А.А. Байков и др. Всего в Боровом расселили 160 знаменитых учёных. Сегодня осталось лишь несколько человек живых свидетелей той эпохи. Одна их них – Амина Турсынбаева. Она заведует в поселке Боровое краеведческим музеем. Здесь есть отдельный зал, посвящённый пребыванию советских академиков во время войны.
   Самой крупной фигурой был естествоиспытатель и общественный деятель Владимир Иванович Вернадский. Здесь он продолжал писать огромный научный труд, главную работу своей жизни «Химическое строение биосферы земли и её окружение». Он жил в даче № 37, а в 36-ой даче была библиотека, где хранилось около 70 – и тысяч книг. У учёных были высокие требования. Заведующая библиотекой Александра Винокурова посылала запросы о книгах по всему Союзу. Каждые десять дней проходили декады академиков совместно с казахстанскими учёными, где они решали свои вопросы. Бесспорно, что деятельность Вернадского оказала огромное влияние на развитие наук о Земле, а так же на становление самой Академии наук СССР.
   Академик М. М. Завадовский возглавил Зоологический и Зоотехнический институты Казахского филиала АН СССР. Академик А. Орлов вёл работу по подготовке русско-казахского словаря на 5 тысяч слов. Много работал филолог М. Алексеев, почётный доктор Оксфордского университета. До войны он читал лекции в Ленинградском университете и институте им. А. И. Герцена. Здесь продолжал читать лекции в вузах и техникумах Караганды, Петропавловска, Алма-Аты, занимался исследованием творчества Н.Карамзина, И.С.Тургенева. Учёные-химики М. Ильинский, Н. Зелинский продолжали работу в области неорганической химии, атакже в области химии углеводородов и органического катализа. Академик Н.В. Цицин – генетик-селекционер был связан с казахскими работниками сельского хозяйства. Многогранной и плодотворной была исследовательская деятельность прибывших учёных по перестройке народного хозяйства на военный лад. Уже к марту 1942 года учёные внесли предложения и разработки по 150-ти темам народно-хозяйственного и оборонного значения. Всё это содействовало ускоренному развитию производительных сил Средней Азии и Казахстана, ставших в годы войны важными боевыми арсеналами армии, промышленными и сельскохозяйственными центрами, снабжавшими фронт и тыл самым необходимым.
   Особенно плодотворно работали учёные-геологи, возглавляемые академиком К. Сатпаевым. В Казахстане в годы войны действовало 260 экспедиционных отрядов, открывших и исследовавших месторождения олова, цинка, сурьмы, ртути, молибдена, кобальта, без использования, которых не могла работать военная промышленность. В этой связи особое значение имело завершение в 1942 году исследования и подсчёта промышленных руд крупнейшего в Центральном Казахстане марганцового месторождения. Всего в эти годы учёные открыли около 500 и обследовали 150 месторождений полезных ископаемых. При помощи прибывших учёных в 1941-45 годах в республике открылось 12 новых научных институтов и их филиалов, а число научных сотрудников увеличилось со 152 до 864 человек. Возникли предпосылки для реорганизации казахстанского филиала АН СССР в Академию наук Казахской ССР (в 1943 году, решение Правительства в 1946 году). Первым Президентом её стал известный геолог, академик К. И. Сатпаев, создавший науку о прогнозировании поисков полезных ископаемых.
   Отголоски страшной войны долетали и до Борового. В этих местах было организовано несколько госпиталей для раненых. Среди эвакуированных учёных многие имели медицинское образование и помогали врачам. «Лечил раненых, в основном врач Николай Гамалея, – вспоминает директор музея Амина Турсынбаева. Если у нас, например, резали быка, он тут же посылал девочек, чтобы принесли ему бычьи глаза: с помощью их лечили туберкулёз». Не все академики, прибывшие в Боровое, смогли вернуться домой – многие были в преклонном возрасте, болели. В. И. Вернадский похоронил здесь свою жену, Наталию Егоровну. Первым скончался химик М. Ильинский в 1941 году, приехавший из блокадного Ленинграда. На местном кладбище также похоронены академики-востоковеды: Ф. Щербацкий и А. Крымский, лингвист Б. Ляпунов, жёны Щербацкого, Ляпунова, Ильинского, Еамалеи, Маслова…
   Во время войны в Казахстане трудился коллектив учёных над подготовкой «Истории Казахской ССР» под руководством академика А.М. Панкратовой. Сюда входили видные учёные П.П. Кучкин, Б.Д. Ереков, М.Н. Дружинин, М.П. Вяткин, молодой казахский историк Ермухан Бекмаханов и др. Ведущую роль в исследованиях Средней Азии и Казахстана играл ленинградский историк, доктор исторических и географических наук М. П. Вяткин. Это был выдающийся российский историк, исследователь социально-экономических проблем истории России, народов Средней Азии и Казахстана. Ещё до войны он глубоко исследовал процессы древней истории Казахстана, и в 1940 году вышла его книга «Очерки по истории Казахской ССР». Это была первая попытка обобщить исторические данные с древнейших времён до 1870 года. В результате работы коллектива ученых в июне 1943 года выходит совместный труд – «История Казахской ССР», что было важным фактором в идейно-политической жизни республики. Но некоторые учёные расценили её, как антирусскую, идеализирующую национальные восстания против России. Возникли ожесточённые дискуссии, особенно в связи с выходом в свет монографии Е. Бекмаханова «Казахстан в 20–40 годы XIX века». Работа продолжалась. И после войны М. П. Вяткин поддерживал связи с казахскими учёными, имел много учеников, руководил аспирантами. Вот что пишет ему в 1957 году директор Института истории, археологии и этнографии имени Ч. Валиханова Акай Нусупбеков: «Дорогой Михаил Порфирьевич! Примите от Ваших казахских учеников сердечный привет и пожелания доброго здоровья и творческих успехов. Вы сделали многое для разработки истории Казахстана, и мы этого никогда не забудем. Мы надеемся, что Вы и впредь поможете нашему институту в подготовке квалифицированных кадров историков». [267 - Сб. «М.П. Вяткин. Страницы жизни и работы» СПб. 2007. С. 101.]
   В последующие годы казахскими историками было издано 5-томная «История Казахской ССР», «Казахстан в годы Великой Отечественной войны» и др. И сегодня продолжается участие совместная работа петербургских и казахских историков.
   2 июня 1942 года газета «Казахстанская правда» сообщила о начале работы в Алма-Ате эвакуированного из Ленинграда Электротехнического института сигнализации и связи (ныне Петербургский Электротехнический университет связи им. проф. М. А. Бонч-Бруевича). Был объявлен новый набор на первый курс. «…В составе педагогического персонала института – крупные специалисты из Ленинграда, среди которых – четыре доктора наук. Научные работники института проводят большую исследовательскую работу, связанную с обороной страны. Они оказывают непосредственную помощь транспорту, участвуя в консультациях производственного и эксплуатационного значения. Д. Каргин – профессор, д.т.н.». [268 - Сб. документов. «Страна – Ленинграду 1941–1945» СПб. 2002. С. 137.]
   Ленинградские учёные вели занятия и в других ВУЗах республики, значительно повысив уровень подготовки специалистов.
   Трудно переоценить влияние, которое оказали эвакуированные ленинградские писатели, артисты, художники, кинематографисты на культуру, искусство Казахстана. Благодаря этому в республике произошёл серьёзный качественный рост в духовном развитии общества. Нельзя не сказать о влиянии на культуру, искусство, общую духовную атмосферу в республике таких выдающихся артистов и художников как Г.М. Козинцев, Н.К. Черкасов, Ю.В. Толубеев, Галина Уланова, С. 3. Магрилл, Адашевский и др. О приезде Галины Улановой, ее участии в спектаклях Каз. Театра оперы и балета им. Абая до сих пор передается как легенда от одного поколения другому. Она помогала формированию классического балета, созданию хореографического ансамбля вместе с неповторимой Шарой, выступала в концертах, встречах, ездила с ансамблями. Это имя не просто помнят в Казахстане – благодаря современным меценатом стал традиционным международный фестиваль в республике – «Приз Улановой». Из московских артистов такую же память заслужила Наталия Сац, создавшая в Алма-Ате Русский театр для детей и юношества (им. Н. Сац).
   Самый богатый и полезный творческий взаимообмен и сотрудничество в период войны произошли в области кинематографии. В Алма-Ату были эвакуированы две ведущие киностудии страны – Мосфильм и Ленфильм, Свыше 500 высококвалифицированных работников кино, артистов. Они привезли с собой богатейшее оборудование, опыт, глубокие знания и мастерство. (С. Эйзенштейн, Ф. Эрмлер, Г. Рошаль, Г. Козинцев, Трауберг и др.) [269 - Сб. «Казахстан в Великой Отечественной войне», Алма-Ата, 1968 г. с. 238.] На базе документальной киностудии была создана Центральная объединенная киностудия, (ЦОКС) где сразу началась большая творческая жизнь. В павильон был преобразован Дворец культуры, фоном чаще всего была природа. Здесь были задуманы, сняты и смонтированы незабываемые художественные фильмы – «Она защищает Родину» с В. Марецкой, «Жди меня» с Б. Блиновым, «Иван Грозный» с Н. Черкасовым и др., составившие Золотой фонд советского кино. Вместе с ведущими режиссерами, артистами проходили великую школу мастерства молодые казахские художники и среди них Патриарх казахстанского кино – Шакен Айманов. Лучшие традиции «Ленфильма» были восприняты талантливым режиссером, уже в 1945 г., снявшим «Песни Абая», «Джамбул» и др. Значительная группа ленинградцев влилась в новый «Казахфильм», многие потом остались в Алма-Ате (Карл Гаккель, Елена Белоконь), помогали осваивать производство. Широко открыл для молодежи свои двери ВГИК. Лучшие мастера (Г.Козинцев, В. Венгеров, А. Москвин – ленинградский кинооператор), не считаясь со временем, передавали свой опыт молодым. Все это позволило Казахфильму после войны быстрее других студий выйти на самостоятельную арену и создать шедевры мирового уровня («Конец атамана», «Транссибирский экспресс», «Игла» и др.) Ленинградцев, прибывших глубокой осенью 1941 г. разместили в новом трехэтажном доме по три семьи в трехкомнатных квартирах. Дом прозвали «лауреатским», т. к. там жили почти все лауреаты Государственных премий. И сейчас в Алма-Аты на месте знаменитого дома по ул. Пролетарская висит Памятная доска – благодарность великим артистам.
   Казахи – исключительно музыкальная нация. Народные мелодии звучали издревле по степи. Однако одним из ведущих основоположников казахского советского музыкального искусства стал ленинградский композитор Евгений Григорьевич Брусиловский. Он был зачинателем первых казахских опер, симфоний, кантат, хоровых произведений крупного плана. Работал вместе с талантливыми композиторами А. Жубановым, М. Тулебаевым, Л. Хамиди. Во время войны преподавал в Казахской консерватории, музыкальном училище. Воспитал сотни учеников. Его произведения – образец органического синтеза национального и интернационального в советской музыке. Другим наставником казахских музыкантов в годы эвакуации был композитор, дирижер Михаил Михайлович Иванов – Сокольский. Видным пропагандистом советской и казахской музыки, музыковедом, лектором многие годы работает в Алматы Кельберг Анатолий Иванович, эвакуированный из Ленинграда мальчиком, закончивший здесь Консерваторию и оставшийся жить в Казахстане.
   Творческая деятельность учёных, музыкантов, художников, артистов, кинооператоров, оказавшихся в силу тяжелых обстоятельств, вдали от родного Ленинграда, способствовала расширению и укреплению научных и культурных связей республики, обмену художественными ценностями. Сегодня в Казахстане идет активный процесс формирования евразийской модели культуры (синтез русско-европейской классической школы и традиционного философско-эстетического мировоззрения, свойственного номадам). На грани веков в Астане открылся Евразийский Национальный университет им. Льва Гумилева. Лев Николаевич Гумилев, так нещадно гонимый и преследуемый в XX веке, гениальный сын Отечества, Петербурга-Ленинграда, основоположник пассионарной теории этногенеза стал олицетворением будущего цивилизационного диалога культур.
   А в дни празднования 300-летия Санкт-Петербурга Президент Республики Казахстан Нурсултан Назарбаев открыл памятник акыну Джамбулу, как дар ленинградцам от казахского народа.

   Список используемой литературы:
   1. «История Казахстана с древнейших времён до наших дней». Очерк. Алма-Ата, 1993 г.
   2. «Казахстан в Великой Отечественной войне». Алма-Ата, 1968.
   3 «Страна – Ленинграду. 1941–1945. Сб. документов. СПб – Кишинев.2002 г.
   4 «М.П. Вяткин. Страницы жизни и работы». СПб, 2007 г.
   5 «Санкт-Петербург в диалоге цивилизаций и культур Востока и Запада.» М., 2003 г.
   6. «Композиторы и музыковеды Казахстана» Алма-Ата, 1983 г.
   7. «Казахстан. Страна и люди» М., 2007 г.

Ленинградский Большой Драматический театр в Кирове – влияние на развитие театрального искусства города в военное и послевоенное время

   Ионушайте Юлия Пятро
   заведующая литературно-драматической частью Кировского областного ордена Трудового красного знамени драматического театра им. С. М. Кирова, г. Киров.

   Ваши деды приютили нас…

   Когда фронт подошёл вплотную к Ленинграду и Москве, правительство приняло решение об эвакуации ведущих театров страны в восточные районы. МХАТ выехал сначала в Саратов, а затем в Свердловск. Малый театр эвакуирован в Челябинск, Театр им. Евгения Вахтангова – в Омск, Театр имени Моссовета – в Алма-Ату. БДТ им. М.С. Горького – в Киров.
   Об истории пребывания Большого драматического театра им. М.С. Горького в эвакуации в Кирове написано много. Этой темой занимались и Владимир Сазонов, завлит Кировского драматического театра, и Тамара Николаева, фольклорист, поэт, краевед, и краевед Александр Рашковский. Сохранились и воспоминания Евгения Шварца, тоже эвакуировавшегося в Киров и написавшего здесь пьесы «Одна ночь» – о первых месяцах блокады, «Далёкий край» – о детях, эвакуированных в глубокий тыл. Здесь, в эвакуации, Шварц начал писать «Дракона»…
   Но если присмотреться, многое с годами множится и повторяется, кочует из публикации в публикацию, в том числе и цитаты из дневников Шварца. Почти каждый раз упоминаются Решение Эвакуационного совета Ленинграда об отъезде БДТ в Киров, Решение Исполнительного Комитета Кировского Областного Совета Депутатов от 29 августа 1941 года № 1163 в связи с эвакуацией БДТ в Киров, документы, подтверждающие количество показанных театром спектаклей, количество зрителей, посетивших постановки, телеграмма в адрес руководства Кировской области, подписанная художественным руководителем Большого Драматического Театра Л. Рудником.
   Вот письмо Исполкома Ленинградского городского совета в адрес Кировского облисполкома от 19 августа 1941 года № 802.904:
   «На основании решения Эвакуационного Совета, БДТ в полном составе направляется в город Киров для стационарной работы впредь до особого распоряжения.
   Учитывая большую ценность этого театрального коллектива, Исполком Ленинградского городского совета просит вас оказать полное содействие театру в предоставлении в городе Кирове театрального здания, в организации планомерной работы театра, а также в размещении коллектива работников с семьями, путем предоставления жилой площади.
   Председатель Исполкома Попков
   Секретарь Исполкома Пономарев».
   А вот Решение Кировского облисполкома от 29 августа 1941 года № 1163с:
   «1. В связи с эвакуацией БДТ в город Киров предоставить для его работы помещение Кировского облдрамтеатра.
   2. Перевести Кировские облдрамтеатр в город Слободской. Предоставить ему для работы помещение клуба им. Горького. Предложить председателю Слободского райисполкома тов. Клюшину и директору меховой фабрики «Белка» тов. Воробьеву освободить помещение клуба им. Горького от всех кружков самодеятельности к 3 сентября 1941 года.
   3. Ввиду недостаточности жилой площади в городах Кирове и Слободском разрешить поселить актеров БДТ и Кировского облдрамтеатра в подсобных помещениях облдрамтеатра и клуба им. Горького.
   4. Для размещения орденоносцев и заслуженных актеров БДТ представить 5 комнат в домах Кировского облисполкома и предложить Кировскому горисполкому выделить 10 комнат.
   5. Предложить начальнику областного управления транспорта тов. Щепалину передать для театров 1 грузовую машину.
   Председатель исполкома Иволгин
   Секретарь исполкома Новиков».
   12 сентября 1941 года спектаклем «Вишневый сад» А. П. Чехова в постановке П.П. Гайдебурова начал свою работу на сцене кировского драмтеатра Большой Драматический Театр.
   БДТ прибыл в Киров сразу из Баку, где был на гастролях. Так и видится: лето, благоухающая южная природа, море, изобильные южные базары. И вдруг – к родному Ленинграду стремительно приближался фронт. О том, чтобы со всеми декорациями, со всей сценической машинерией вернутся в Ленинград, не могло быть и речи. И тут поступил приказ эвакуироваться в Киров.
   2 сентября 1941 года в газете «Кировская правда» появилась статья заведующего литературной частью БДТ Леонида Малюгина, где он рассказал немного об истории театра, об актёрах и режиссёрах. А уже через два дня Малюгин уже в соавторстве с художественным руководителем БДТ Рудником знакомили кировчан с репертуаром предстоящего сезона. Намечалось две пьесы Горького – «Мещане» и «Дачники», две пьесы Чехова – «Вишнёвый сад» и «Три сестры», «Волки и овцы» Островского, две пьесы, с которых театр начинался в 19-м году – «Дон Карлос» и «Слуга двух господ», «Король Лир», «Стакан воды» Скриба. Создаётся впечатление, что, уехав из-под бдительного ока ленинградских «искусствоведов в штатском», театр радостно вернулся к любимому классическому репертуару. Хотя, естественно, без значительной доли советской драматургии театр обойтись не мог.
   За период эвакуации БДТ на сцене кировского драматического театра были поставлены более 10 спектаклей. На сцене театра в неделю шло не менее 7 спектаклей, организовывались концерты в госпиталях, в школах, перед новобранцами. Артисты участвовали в литературных вечерах вместе с кировскими и эвакуированными писателями, в библиотеке имени Герцена, в Доме офицеров, на елках для школьников. Сотрудники БДТ помогали и Кировскому театру драмы, который работал в Слободском, консультировали. Оценивали спектакли в прессе и сами ставили спектакли в театре кировчан. Дважды бригады артистов выезжали на фронт.
   Говоря о влиянии БДТ на развитие театрального искусства Кирова в военные и послевоенные годы, нельзя не отметить, что к моменту приезда БДТ в Киров, театр в городе существовал почти полвека. К этому времени здесь сложились свои театральные традиции, а публика была подготовленная и даже взыскательная. На вятской сцене блистали такие известные коллективы, как Санкт-Петербургский Александрийский императорский театр под руководством и при участии известного актера, режиссера и антрепренера П. Медведева, Санкт-Петербургский театр под управлением Л. Леонова с участием М. Блюменталь-Тамариной, Петроградская драматическая труппа Александрийского театра с участием В. Давыдова, Петроградская Мариинская опера, Ленинградский театр «Кривое зеркало». Проходили выступления и вечера с участием знаменитой русской балерины Е. Гельцер, балерины А. Дункан, с выступлениями приезжали поэты Д. Бедный, В. Маяковский, исполнительница романсов Тамара Церетелли, гастролировал великий русский певец Л. Собинов. Каждое лето в город приезжали на гастроли театры Москвы, Петербурга, Перми, Нижнего Новгорода…
   Кроме того, нельзя забывать, что большинство пьес, по которым коллектив БДТ поставил и возобновил спектакли во время эвакуации на сцене Кировского драматического театра, кировский зритель уже знал. В постановке разных режиссёров, поставленных в разные годы, но, тем не менее… Одним словом, кировчанам было, с чем сравнивать. Так, «Вишнёвый сад» Чехова шёл в Вятке в 1912, 1924, 1933 годах. «Мещане» Горького шли в 1902, 1903, 1932, 1937 годах. «Парень из нашего города» Симонова ставился в 41-м году, «Гибель эскадры» А. Корнейчука и «Разлом» Б. Лавренева шли в 34-м году, «Волки и овцы» Островского в 39-м… В своё время шёл в Вятке и «Стакан воды» Э. Скриба (премьера 1 октября 1917 года).
   И всё же интерес к постановкам БДТ был огромный. За время пребывания театра в Кирове, его спектакли посетило более полумиллиона зрителей. Каждый вечер зал был полон. В связи с военным положением, спектакли начинались поздно, в восемь вечера. Именно актёры, работавшие в эвакуации в Кирове – Грановская, Казико, Кибардина, Софронов, Полицеймако, Лариков, в своё время создали славу Большого драматического театра в первые годы своего существования. И до 40-х годов оставались ведущими актёрами труппы, в чём сразу убедились и кировские зрители. Право, тот факт, что в Кирове в течение двух лет играли такие большие артисты, должен быть вписан в историю культуры вятского края золотыми буквами…
   Огромное влияние на культурную жизнь города оказал и тот факт, что вместе с БДТ приехали в Киров и драматурги, писатели, художники… Анатолий Мариенгоф, Николай Никитин, Евгений Шварц, Сарра и Владимир Лебедевы, Леонид Рахманов, Евгений Чарушин. Легко можно представить себе, какая интенсивная творческая жизнь кипела в Кирове в эти труднейшие трагические военные годы. Постоянно проходили творческие вечера, выступления на радио, в печати… Вообще, история эвакуации ленинградцев в Киров ещё не написана, а люди уходят, и восстанавливать эти страницы нашей истории приходится, в основном, по газетным публикациям.
   Так, интересны две заметки, опубликованные в «Кировской правде» в марте и июле сорок второго – воспоминания ленинградцев о работе во фронтовых бригадах.
   В 1942 году бригады артистов Большого драматического театра дважды выезжали на фронт. В феврале на Западный и Калининский фронты выезжала бригада под руководством Л. Рудника. В июне на Северном флоте выступала вторая бригада артистов БДТ под руководством заведующего литературной частью театра Л. Малюгина, впоследствии известного драматурга.
   Вот выдержки из дневников Л. Малюгина:
   «21 мая.
   …На батареи мы добираемся самыми разнообразными способами – и пешком, и на лошадях, и на тракторах, а один раз пришлось даже на танкетке. Артистов посадили сверху и привязали ремнями (так перевозят десантников), а мне пришлось поместиться рядом с водителем, на месте пулемётчика.
   Выступали в землянках, при свете керосиновой лампочки. Большинство выступлений прошло гладко; но иногда возникали неожиданные «антракты» объявлялся сигнал готовности, и мы внезапно оказывались без зрителей. Бойцы выполняли своё боевое дело – и концерт продолжался…
   30 мая.
   …Характерно, что война стала бытом. Через несколько дней после жаркого дня мы с краснофлотцами играли в волейбол. В другом месте – с краснофлотцами, свободными от вахты, мы воспользовались коротким затишьем и отправились на… рыбную ловлю…
   4 июня.
   Эти дни были трудными. Выходили на батареи пешком и делали километров по 7–8 по болотистой местности. Сегодня дали на батареях два концерта…»
   А вот что вспоминал о поездках на фронт Л. Рудник, руководивший другой фронтовой бригады: «На одном из концертов мы заметили не совсем обычного зрителя – пленного немецкого ефрейтора. Это был изрядно потрёпанный вояка в лёгкой шинели, пилотке и в «эрзац-валенках» – на кожаные сапоги были намотаны тряпки и надеты лапти, видимо, не желая уронить авторитет своего войска….
   Передвигались мы на машинах и лошадях. Один участок пути проделали в роскошных трофейных лимузинах, брошенных поспешно удиравшими немецкими генералами. Выступать приходилось в избах. Только в Калуге – этом старом красивом русском городе, обезображенном фашистами, – нам удалось выступить в клубном помещении. Но это наше выступление, первое на территории, где недавно хозяйничали фашисты, – проходило в атмосфере не выветрившегося запаха конюшни. Организаторы «нового порядка» в Европе или сжигают повсеместно общественного здания или превращаются в конюшни.
   Выступать приходилось в различных «климатических» условиях. Иной раз артисты обливаются потом и чуть ли не задыхаются от жары, а в другом месте приходится выступать в полушубках.
   Программа каждого концерта составлялась так. Концерт начинался выступлением Полицеймако, который читал стихи Джамбула и Маяковского. С сольными номерами выступали гитарист Сорокин, певица Шлыкова, баянист Двоеглазов… Играли сцены из пьес «Человек с ружьём», «Укрощение мистера Робинзона», «Слуга двух господ»…
   – Через суровые морозы, – писали нам в одном из отзывов, – снежные заносы и ураган неприятельского огня наши бойцы упорно движутся вперёд, уничтожая фашистскую мразь. И в этот момент, когда мы в затишье между боями слышим любимые нами песни и музыку, у нас ещё более возрастает наступательный порыв и готовность биться с фашистами до полного их уничтожения.
   Но и мы многое получили на фронте. Мы уехали обогащёнными… Разве фронтовая поездка не даст… обильный материал… для новых ролей? Поможет нам наиболее правдиво и достоверно воссоздать на сцене картины Великой Отечественной Войны».
   Значительное представление о том, как жилось ленинградцам в Кирове можно составить по дневникам Евгения Шварца. И хотя пишет он порой зло, рассержено, устало, а потому эти строки не часто находят отражение в материалах, посвящённых истории эвакуации, его воспоминания составляют целый пласт и добавляют картину в целом.
   Так, драматург писал, что, будучи ещё в блокадном городе, переживал: «И где мы будем в Кирове жить? Чем я буду зарабатывать? Я чувствовал себя ленинградским человеком, а кому я нужен за его пределами? Кто меня тут знает?»
   А вот таким увидел Шварц наш город: «Деревянные домики, деревянные мостки у ворот. Тротуары. Вот дорога повела вверх… И снова деревянные дома, у которых такое выражение, что стоят они скрепя сердце, против воли…
   Мороз все не отпускал. По городу, где белый цвет неба Вятки, высочайших деревьев, сугробов, а главное, бесконечных столбов дыма соединялся во что-то прекрасное, но враждебное и незнакомое, шли мы по скрипящему снегу в полуподвал столовой. Тут в первый день очень поразило нас одно явление, невозможное в блокадном Ленинграде, – кто-то забыл на столе недоеденный довольно большой кусок хлеба. И никто не брал его.
   …Сколько раз принимаюсь я за описание вятской жизни. В который раз – и все плохо, все вяло. Слишком новый мир. Внизу Пупыревка с застывшими на месте пьяными, с разбойничьими иенами, оскорбительными сценами. В середине – похожий на барак двухэтажный длинный театральный дом, с безнадежно замерзшей канализацией, а далее – храм не храм, дворец не дворец – высокий, многоколонный театр.
   Народ стал прижимист и ещё гордился этим! То, что увидел я, приехав, – как бородатый мужчина уходит боком на манер краба, услышав просьбу о помощи, – было символом».
   Уже после возвращения БДТ в Ленинград Евгений Шварц записал в своих дневниках: «Жизнь в Кирове стала невыносимой. Тоска, дороговизна, мрак. Ещё одну зиму, как мы понимали, нам не выдержать… Я стал завлитом Кировского областного, где худруком был Манский… Весна. Всё тает. Ерязь. Вода опять летит потоками к рынку. Мы твёрдо решили уезжать куда угодно – в Ленинград (к тому времени БДТ вернулся в Ленинград – прим. автора), в Сталинабад, всё равно, только вон отсюда…»
   Интересны и свидетельства других эвакуированных. Смерть косила людей в Кирове. Умирали в госпиталях. С эшелонов снимали сотнями умирающих ленинградцев. И так каждый день. Всем творческим работникам приходилось часто бывать в госпиталях, читать раненым. Однажды Анатолий Мариенгоф поехал читать в городскую больницу и, заблудившись между корпусами, вышел к мертвецкой. Он увидел лежавшие на снегу горы трупов, голых мертвых тел, точно никому не нужных, ставших обузой.
   И воровство. Воровали у детей, у ленинградцев, умирающих с голоду. Было назначено дежурство офицерских жен по столовым для борьбы с разбойниками и разбойницами, не понимавшими, что творят.
   Безусловно, большинство кировчан вело себя совсем по-другому. Так, по воспоминаниям известного писателя Леонида Дьяконова, кировчане нередко создавали приезжим ленинградцам условия гораздо лучшие, чем могли позволить себе. Тем не менее, не у всех остались приятные воспоминания о городе. Так, 3 февраля 1943 года Л.А. Малюгин написал Шварцу из Галича: «Некоторые, недавно близкие вещи, звучат уже как воспоминания. Это картошка, освещенные окна и, конечно, беседы с Вами, украшавшие жизнь. Про Вятку мы вспоминаем мало, а если и вспоминаем, то не всегда добрым словом. Вот город, который хочется поскорее забыть».
   После прорыва блокады, БДТ собрался возвращаться в родной город. 1 февраля 1943 года эшелон с декорациями и труппой БДТ отошел от кировской платформы.
   24 января 1943 года на радио состоялась прощальная передача БДТ «Театр у микрофона» перед отъездом в Ленинград. Вел передачу заведующий литературной частью Леонид Антонович Малюгин. Были исполнены сцена из спектакля по пьесе Александра Гладкова «Давным-давно» и сцена из спектакля «Дорога в Нью-Йорк». Роли исполняли артисты Самойлов, Шахова, Полицеймако, Лариков, Шаманский, Троицкая. Аккомпанемент – Лебедзь-Быкова.
   Из Ленинграда, после возвращение из эвакуации, в адрес руководства Кировской области пришла телеграмма, подписанная директором Большого Драматического Театра – Л.С. Рудником: «От имени всего коллектива работников театра приношу сердечную благодарность за большую поддержку и помощь театру во время пребывания его в Кирове, за помощь в реэвакуации коллектива».
   Руководители театра Л. Рудник и Л. Малюгин писали, что не ожидали встретить в небольшом городе такого понимающего и требовательного зрителя. По их словам, это помогло театру работать, не снижая качества спектаклей.
   И всё же говорить о существенном, значимом влиянии творчества БДТ на развитие театрального искусства Вятки в послевоенное время не приходится. Главная причина кроется вовсе не в БДТ, а, в первую очередь, вообще в тех тенденциях, которые преобладали в послевоенное время в советском театре. Главным фактором, определившим развитие театрального искусства после Победы практически на всей территории Советского Союза, явилось постановление ЦК партии «О репертуаре драматических театров и мерах по его улучшению». Как пишет К. Рудницкий, известный театральный критик, «ничего, кроме вреда, это Постановление не принесло. Оно нарушило естественное течение театральной жизни. Оно вызвало буйное цветение конъюнктурной драматургии. Оно заставило театры практически полностью отказаться от постановок классики, особенно зарубежной… Любая комедия вызывала подозрения. О сатире нельзя было и помышлять. Водевиль или фарс?… Всякая «развлекательность» казалась, чуть ли не подсудной. Не прошло и года после этого Постановления, как театральные залы опустели».
   Слова Рудницкого можно в равной степени отнести и к БДТ, и Кировскому драмтеатру. Так, БДТ, вернувшись в Ленинград, продолжал работать – то менее, то более успешно. Менялись режиссеры. К середине 50-х годов театр стал ощутимо терять связь со зрителем. Спектакли шли в полупустом зале, даже премьеры не привлекали внимания.
   К сожалению, именно «генеральная линия партии» оказала на театральное искусство провинциальных советских театров решающее значение, а вовсе не работа выдающихся мастеров сцены столичных и ленинградских театров во время эвакуации.
   Говоря о влиянии тех или иных театральных коллективов на культуру тех городов, куда они были эвакуированы во время Великой Отечественной Войны, нельзя скидывать со счетов местную специфику, традиции, особенности. Здесь многое зависело от конкретного города. Так, по воспоминаниям Н.В. Третьякова, актёра Кировского драматического театра, заслуженного артиста РФ, родившегося в Свердловске, его родители вспоминали годы пребывания столичных театров на Урале, как «золотой век». Урал принял 25 эвакуированных театров, среди которых МХАТ, Малый театр, Московский театр Красной Армии, Московский театр Сатиры, Ленинградский театр оперы и балета им. С. М. Кирова, ленинградский Малый театр оперы и балета.
   – Это был настоящий театральный бум, мощная «культурная прививка», – уверен Н.В. Третьяков.
   А если учесть, что в Свердловске в 1945 г. был создан театральный институт, в котором преподавали эвакуированные мастера сцены и педагоги ЛГИТМиКа, становится очевидно, что там, на Урале, благодаря театральной школе, эта «прививка» могла оказать более существенное влияние на развитие культуры, закрепить и умножить и театральные традиции, тот уровень, который привезли на уральскую землю столичные театры.
   К сожалению, в Кирове этого не произошло. И не могло произойти. И здесь сыграл свою роль и вятский менталитет. Как известно, «в Вятке свои порядки». Город старинный, патриархальный, он с одной стороны всегда радовался, когда город посещали известные артисты, гастролёры, поэты. С другой стороны, большее значение для города всегда имели свои выходцы, которые чего-то добились «в большом мире». Братья Васнецовы, Александр Грин, Фёдор Шаляпин – так гордиться своими знаменитыми земляками, как гордятся ими в Вятке, умеют не везде. И даже Герцен и Салтыков-Щедрин, бывшие у нас в ссылке, стали «своими». Ими тоже гордится город. А всё чуждое, новое, пусть и лучшее, кировчане зачастую принимали и принимают с ревностью, настороженно, аргументируя это «а мы что – хуже?». Опять таки, если проводить параллели с Уралом, Свердловск, всегда был городом рабочим, студенческим, молодым, а значит, более восприимчивым к новым веяниям. Хотя внешне жизнь театров эвакуированных в разные города была во многом схожа. Селили эвакуированных зачастую в отдельных театральных домах, где устраивались общежития. В Кирове этот двухэтажный амбароподобный (по воспоминаниям Шварца) дом находился на улице Карла Маркса. Сейчас этого дома уже не существует. В Свердловске это было четырёхэтажное здание недостроенной гостиницы.
   В то же время нельзя вовсе отрицать существование ленинградского культурного наследия в послевоенной и новейшей истории Вятки. Не порвались те связи, которые объединили наши города. И хотя сегодня осталось совсем мало зрителей, помнящих спектакли БДТ 1941–43 годов, этот театр любят в городе до сих пор. Зрители с огромным удовольствием ходили на спектакли БДТ, который приехал в Киров на гастроли в 1995 году (они были приурочены к 50-летию Великой Победы).
   К.Ю. Лавров, став художественным руководителем БДТ, с теплотой вспоминал вятскую землю. В 2006 году в честь открытии я театрального сезона он прислал благодарственное письмо в театр. Вот выдержки из него: «Дорогие друзья! Для Большого Драматического Театра им. Г.А. Товстоногова г. Киров не просто город, для БДТ вы не просто коллеги, члены профессионального братства, которому мы храним безоговорочную верность. Ваши отцы и деды приютили нас в годы военного лихолетья, и за это мы бесконечно благодарны им…»
   В театральном музее Кировского драмтеатра есть раздел, посвящённый работе театра в годы Великой Отечественной Войны, в котором отдельный стенд занимают документы и экспонаты, посвящённые Большому Драматическому театру.
   В июне 2010 года Киров снова ждёт на гастроли этот театр. Коллектив привезёт на четырёхдневные гастроли два спектакля – «Марию Стюарт» Шиллера и «Дом, где разбиваются сердца» Шоу (оба спектакля поставил художественный руководитель театра Тимур Чхеидзе). Нет сомненья, что во время этих коротких четырёхдневных гастролей зал будет полон.

   Список используемой литературы:
   1. Материалы из фондов Государственного архива Кировской области.
   2. Рудницкий K.Л. Театральные сюжеты. – М.: Искусство, 1990.
   3. Сазонов В. Страницы истории Кировского театра драмы 1877–1977. – Киров: Волго-Вятское книжное издательство, 1976.
   4. История Урала: XX век / под ред. проф. Б.В. Личмана и проф. В.Д. Камынина. – Екатеринбург, 1996.
   5. Блокада и мы. Сборник воспоминаний. – Изд-е 2-е. – Киров, 2009.
   6. Шварц Е. Позвонки минувших дней. – М.: Вагриус, 2008.
   7. Николаева Т. Через годы, через расстояния, через войны судьбы пролегли (Ленинградский Большой драматический театр в Кирове) // Вятская речь, газета Кировского отделения Российского фонда культуры. – 2001. – Декабрь

Научно-педагогический состав Ленинградской военно-воздушной академии Красной Армии в годы Великой Отечественной войны

   Окунев Сергей Юрьевич
   кандидат исторических наук, доцент Военно-космическая академия им. А. Ф. Можайского

   Ленинградская военно-воздушная академия Красной Армии (ЛВВА КА) была образована на базе Ленинградского института инженеров гражданского воздушного флота (ЛИИГВФ) по приказу Народного комиссара обороны СССР № 0812 от 27 марта 1941 года. [270 - Бельтюков В.Л. и др. Военная история. – СПб.: ВКА им. А.Ф. Можайского, 2010. С. 39.] Формирование на базе института военной академии было обусловлено постановлением Центрального Комитета ВКП(б) от 25 февраля 1941 года «О реорганизации авиационных сил Красной Армии» с целью укрепления обороноспособности страны, повышения боевой мощи Красной Армии и подготовки инженеров-специалистов для военной авиации в условиях надвигающейся опасности неминуемого нападения Германии на Советский Союз.
   ЛВВА КА располагалась в зданиях и сооружениях ЛИИГВФ в Авиагородке (на тринадцатом километре от Ленинграда, около аэропорта «Пулково»). В составе академии было образовано три факультета: инженерный, аэродромостроения и спецоборудования. Инженерный факультет готовил инженеров-механиков ВВС по технической эксплуатации самолетов и моторов. Факультет аэродромостроения – военных инженеров по строительству аэродромов и специальных сооружений ВВС. Факультет специального оборудования осуществлял подготовку военных инженеров по электрооборудованию, радиооборудованию и аэронавигационному оборудованию самолетов и аэродромов. [271 - Ежов А.П. Академия в годы войны. —Л.: ВИКИ им. А.Ф. Можайского, 1976. С. 12–13.]
   При формировании академии были созданы: кафедра основ марксизма-ленинизма, кафедры военной подготовки (тактики, химического вооружения, стрелково-пушечного вооружения), общенаучные и общеинженерные кафедры (математики, физики, теоретической механики, химии, сопротивления материалов, методов изображения, теории механизмов и деталей машин), кафедра физкультуры. Всего в штат академии входило двадцать девять кафедр и две доцентуры.
   Профессорско-преподавательский состав академии, главная задача которого заключалась в том, чтобы дать слушателям глубокие теоретические знания и привить твердые навыки и умения практической работы, насчитывал около 100 человек. Из наиболее известных педагогов можно выделить начальника кафедры методов изображения профессора Н.А. Рынина (Н.А. Рынин – один из крупнейших ученых в области авиации и воздухоплавания. Был близко знаком с К.Э. Циолковским. Автор монографии «Теория авиации», серии выпусков энциклопедии «Межпланетные сообщения». Впервые разработал теорию киноперспективы. Основатель научной школы графики), начальника кафедры аэронавигационного оборудования факультета спецоборудования профессора бригадного инженера П.А. Молчанова (П.А. Молчанов – ученый с мировым именем, естествоиспытатель, летавший на Северный полюс с А. Нобелем. Автор учебника «Курс аэронавигации». Изобретатель радиозонда для исследований атмосферы. Автор более 170 научных трудов и 100 изобретений), профессоров О.Н. Розанова и К.В. Сахновского.
   Вскоре после начала Великой Отечественной войны ЛBBA КА стала подвергаться налетам вражеской авиации. С приближением линии фронта к Ленинграду бомбардировки становились все более частыми. Учебный процесс приходилось прерывать и укрываться в бомбоубежищах. Среди личного состава появились убитые и раненые. Продолжать обучение в таких условиях было невозможно. В соответствии с директивой Генерального штаба Красной Армии от 24 июля 1941 года академии было предписано эвакуироваться в столицу Марийской АССР – город Йошкар-Ола. [272 - Бельтюков В.Л. и др. Военная история. – СПб.: ВКА им. А.Ф. Можайского, 2010. С. 40.]
   Эвакуация началась 1 августа 1941 года. А к 10 августа все эшелоны с личным составом, оборудованием и имуществом академии прибыли в Йошкар-Олу. Перед командованием была поставлена задача в течение десяти дней разгрузить эшелоны, оборудовать классы, кабинеты, лаборатории и приступить к учебному процессу.
   Правительством Марийской АССР академии было предоставлено 22 здания в городе за счет переселения располагавшихся здесь ранее местных учебных заведений. Инженерный факультет разместился в здании педагогического института, факультет спецоборудования и общежитие для слушателей – в зданиях средней и фельдшерской школ, факультет аэродромного строительства – в помещениях учительского института. Но этих зданий для личного состава и оборудования было не достаточно! Поэтому силами слушателей, преподавателей академии и вольнонаемных в 1941–1942 годах были построены ангар для самолетов, хранилище для горюче-смазочных материалов, два двухэтажных общежития.
   Не хватало электроэнергии, что существенно затрудняло проведение практических занятий на лабораторном оборудовании. Ощущался недостаток машин и горючего. Преподаватели и слушатели ездили на заготовку дров. Тем не менее, задача, поставленная перед Ленинградской военно-воздушной академией Красной Армии, – в установленный срок начать учебные занятия, была выполнена. [273 - Военный инженерный Краснознаменный институт им. А.Ф. Можайского. Очерки истории. 1941–1981 гг. – Л.: ВИКИ им. А.Ф. Можайского, 1981. С. 12.]
   Однако ситуация с обучением слушателей осложнялась тем, что больше половины преподавательских должностей на кафедрах оставались свободными, так как часть педагогов после начала войны ушла на фронт, некоторые остались в Ленинграде в силу различных обстоятельств. В числе эвакуированных в Йошкар-Олу преподавателей было всего лишь 3 доктора наук с ученым званием профессор, 2 кандидата наук с ученым званием профессор, 20 кандидатов наук с ученым званием доцент, 7 кандидатов наук и 2 доцента. Многие преподаватели не имели ученых степеней и званий.
   Новой задачей стало комплектование академии квалифицированными педагогическими кадрами, осуществляемое с трудом. В различные регионы страны направлялись представители с целью привлечения к учебному процессу квалифицированных педагогов, в академию прибывали специалисты по направлению военных комиссариатов, часть выпускников оставалась после окончания обучения на преподавательских должностях. Все это дало свои результаты. К середине 1943 года в ЛВВА КА в качестве преподавателей числились 11 докторов наук с ученым званием профессор, 3 доктора наук с ученым званием доцент, 2 кандидата наук с ученым званием профессор, 40 кандидатов наук с ученым званием доцент, 24 кандидата наук, 2 доцента. В академии работали такие известные ученые, как заслуженный деятель науки и техники РСФСР, профессор В.А. Толвинский, профессор В.И. Сифоров (кафедра радиотехники), профессор Я.Г. Пановко (кафедра конструкции и прочности самолетов). [274 - История Военного инженерно-космического университета им. А. Ф. Можайского. Военно-исторический труд. – СПб.: ВИКУ им. А.Ф. Можайского, 2002. С. 88.]
   Для защиты диссертаций в академии функционировал Ученый совет, в который входили не только профессора и преподаватели академии, но и крупнейшие ученые страны, такие как академик С.И. Вавилов, ставший впоследствии президентом Академии наук СССР, академик В.П. Линник, член-корреспондент АН СССР Т.П. Кравец.
   Велась большая научная работа. Научные исследования были направлены, прежде всего, на оказание помощи фронту. Правда, научно-исследовательские работы проводились, в основном, по инициативе кафедр, так как командование ВВС не имело в то время возможности уделять внимание исследовательским работам учебных заведений и координировать их научную работу. Тематика НИР определялась на основе изучения опыта военных действий, часто после стажировок личного состава академии в действующей армии. Основными направлениями исследований были вопросы, связанные с возможностями ремонта авиационной техники в полевых условиях, с проблемами электро– и радиооборудования самолетов, с различными видами обеспечения аэродромов.
   В 1941–1942 годах по инициативе академии было выполнено 89 научно-исследовательских работ (НИР). Еще около 20 НИР было выполнено по заказам НИИ ВВС. Многие из них нашли применение в армии и в промышленности.
   В то же время эффективность педагогической и научной деятельности личного состава Ленинградской военно-воздушной академии Красной Армии снижало то, что Йошкар-Ола находилась далеко от крупных предприятий промышленности, от научно-исследовательских учреждений. Для работы над дипломными проектами слушатели вынуждены были выезжать на заводы и в научно-исследовательские институты Москвы, Горького и других городов. Недостаток помещений не давал возможности развернуть радиолокационную лабораторию, лабораторию авиационных моторов. Затрудняло работу и отсутствие необходимой литературы для научных исследований.
   Поэтому в 1944 году, когда вражеские войска были изгнаны с территории СССР, и победа советского народа в войне стала очевидной, возник вопрос о новом месте дальнейшей дислокации академии, точнее, о возвращении ее в Ленинград. Однако бывшие здания Авиагородка не соответствовали требованиям размещения и в большинстве были разрушены за годы войны. Поэтому академии были предоставлены здания, расположенные на набережной реки Ждановки. На месте академии с 1724 года размещалась Инженерная школа, основанная 16 января 1712 года в Москве по Указу Петра I и в 1719 году переведенная в Санкт-Петербург, которую в 1761 году окончил великий русский полководец М.И. Голенищев-Кутузов. До Великой Отечественной войны здесь размещались Ленинградские авиационно-технические курсы усовершенствования ВВС Красной Армии (ранее – Военно-теоретическая школа Красного Воздушного Флота, в которой учились прославленные авиаторы В.П. Чкалов, М.В. Водопьянов, Г.С. Осипенко; Военно-техническая школа Красного Воздушного Флота; 1-е Ленинградское военное авиационно-техническое училище имени К.Е. Ворошилова) и 2-е Ленинградское авиационное училище имени Ленинского комсомола, а в годы войны – военный госпиталь и армейские склады. И уже в конце мая 1945 года началось возвращение академии в Ленинград.
   9 июля 1945 года Указом Президиума Верховного Совета «за выдающиеся успехи в подготовке высококвалифицированных авиационных кадров» [275 - Красная Звезда. 10 июля 1945 г.] Ленинградская военно-воздушная академия Красной Армии была награждена орденом Красного Знамени. В этот же день поздравления генеральскому, офицерскому, профессорско-преподавательскому, слушательскому и вольнонаемному составу ЛВВА КА, с награждением орденом Красного Знамени и пожеланием «успехов в подготовке высококвалифицированных кадров и развитии авиационной науки», [276 - Там же.] направил Народный Комиссар Обороны, Генералиссимус Советского Союза И.В. Сталин.
   1941–1945 годы – время становления Ленинградской военно-воздушной академии Красной Армии. За эти годы академия окрепла, стала крупным военно-учебным заведением, располагающим высококвалифицированным научно-педагогическим составом. [277 - История Военного инженерно-космического университета имени А. Ф. Можайского. Военно-исторический труд. – СПб.: ВИКУ им. А.Ф. Можайского, 2002. С. 170.] Коллектив академии с честью выдержал испытания Второй мировой войны, оказал существенную помощь действующей армии, поддержал славные традиции ленинградской науки.

Почётный гражданин Санкт-Петербурга М. М. Бобров

   Новохацкий Николай Александрович
   аспирант факультета культуры Санкт-Петербургского Гуманитарного университета профсоюзов.
   Научный руководитель – зав. кафедрой литературы и русского языка, профессор, доктор филологических наук Зобнин Ю.В.

   Раньше я никогда не задумывался об образе Санкт-Петербурга. Я изучал его историю в школе и университете, посещал музеи и выставки. Для меня Петербург был просто красивым городом, в котором я родился и живу. Даже литературный Петербург не имел для меня большого значения. Такое пренебрежительное отношение сохранилось бы и дальше, ведь многие люди живут так всю жизнь. Но судьба сделала мне подарок. Мне позвонили и предложили взяться за написание этой работы. Я сразу согласился и только после этого узнал, о ком буду писать. Честно признаться о Михаиле Михайловиче я знал только то, что он заведует кафедрой физического воспитания в нашем университете и является почетным гражданином Санкт-Петербурга. Я часто видел его, проходя по коридорам университета, из уважения, всегда здоровался, в ответ он протягивал мне руку и спрашивал, как у меня дела. Это очень удивляло, ведь мы даже не были знакомы.
   Мое знакомство с Бобровым было недолгим. Я сказал, что пишу про него работу на конкурс. По правде говоря, его реакция была для меня неожиданной: в его глазах я увидел большое желание помочь. Михаил Михайлович очень занятой человек, но при этом предлагал мне любую помощь. Он снабдил меня своей книгой «Фронт над облаками».
   Я вышел из его кабинета в необычайно приподнятом настроении. Этот человек обладает небывалой жизненной энергией и удивительным образом способен расположить к себе. Я был готов сесть на пол с листком бумаги и карандашом и начать писать!
   Я быстро прочел первую книгу и сразу понял, с какой замечательной личностью я общаюсь.
   После этого я незамедлительно пошел в библиотеку за второй книгой Боброва «Хранители Ангела». Прочитав ее, я начал задумываться о роли моего героя в формировании образа Петербурга.
   Михаил Бобров не просто влияет на формирование образа Петербурга, он один из тех, кто сохранил его физический облик. Если бы не Бобров и команда отважных альпинистов, замаскировавших все высотные доминанты, фашисты методично разбомбили бы весь Ленинград и вошли бы в город.
   Война воспитала у Михаила Боброва особо тонкое ощущение своего города, ведь он видел Ленинград таким, каким его не видел почти никто:
   – Мы работали ночью и видели горящий город, особенно со шпиля Петропавловского собора – невероятная картина…
   А на образ Петербурга может правильно влиять только человек, понимающий свой город.
   К сожалению этих тезисов не хватало для того чтобы начать работу, и тогда я договорился с Михаилом Михайловичем об интервью.
   Больше всего меня интересовало его мнение о том, что же такое образ Петербурга, как «идеальное понятие». Для меня образ нашего города всегда ассоциировался с его физическим обликом.
   На встрече я задал этот вопрос, в ответ Михаил Михайлович начал подробно рассказывать о красоте нашего города, о его жителях, достоинствах и проблемах. Наш разговор продолжался около двух часов. Трудно было описать мой восторг после этой беседы, вот небольшой отрывок:
   – Это очень своеобразный город, очень интересный город, демонический город, второго такого нигде в мире нет. Я объездил очень много стран, был в Америке, в Азии, в Европе, но только здесь особая красота, особый менталитет и особые люди.
   Этот город неповторимый, этот город превзошел все города во всех наших историях. Он построен великими зодчими с великолепным архитектурным расчетом.
   Он пережил не только революцию, но и страшную блокаду, во время которой показал такое героическое противодействие фашизму, что ничего подобного нигде в мире не было. Я сам помню как 12-ти, 13-ти летние дети стояли у станка и точили снаряды, а старики ремонтировали танки.
   Еще Петербург интересен тем, что по нему можно не только гулять, но еще и тем, что с ним можно разговаривать. Когда тебе тяжело, пройдись по улицам города и найдешь правильный ответ. Это совершенно точно, я как человек прошедший войну, видевший жертвы всегда находил правильный ответ, отпускал тяжесть своей души и по-другому себя чувствовал. Когда прогуливался по набережным, по площадям, я другим возвращался домой.
   Нет лучшего города в мире, чем Петербург. Тот, кто живет в этом городе, должен понять, что это за город, ведь он просто счастливый человек! А если он создает здесь свою семью? Он должен быть счастлив, что его дети увидят такую красоту и сохранять ее.
   Михаил Михайлович так ярко рассказал о нашем городе, что я задумался, почему же я никогда так не говорил и не думал о Петербурге. В этот момент меня посетила первая и, пожалуй, главная идея!
   Я понял, что такое образ Петербурга! Образ Петербурга в голове каждого из нас, это то, как его видят люди, и не имеет значения, приезжие или коренные Петербуржцы. Он не может существовать сам по себе, его нельзя представить как что-то конкретное и описать по пунктам.
   Надо сказать, что судьба этого человека поистине уникальна. Он единственный из оставшихся альпинистов видел блокадный Ленинград со шпиля Петропавловского собора, Михаил Михайлович описал мне этот вид, представить это сразу было невозможно, так что я неоднократно прослушивал это интервью дома, должен сказать, что описанная картина впечатлит даже не эмоционального человека.
   Позже судьба забросила Михаила Боброва на Кавказ, где он готовил солдат к войне в горах. Против них выступила элитная горнострелковая дивизия «Эдельвейс». Ценой невероятных усилий, войны смогли выбить немцев и с Кавказа.
   Почти всю жизнь Михаил Михайлович работал спортивным тренером, под его крылом вырастали золотые медалисты олимпиад, чемпионы мира и Советского Союза. А ведь одна из важнейших функций тренера – настраивать спортсмена только на победу. На своем опыте могу сказать, Михаил Бобров – блестящий тренер. После общения с ним идеи рождались с небывалой скоростью, чтобы не забыть, я записывал их на диктофон.
   В пятидесятые Михаил Бобров начинает заниматься тренерской работой. Под его руководством сборная Советского Союза получает олимпийские медали по современному пятиборью. Затем его подопечные становятся чемпионами мира. В семидесятых Михаил Бобров начинает возглавлять кафедры физического воспитания Ленинградских университетов. В 1994 году он удостоен звания Почетного Гражданина Санкт-Петербурга. В этом же году он становится заведующим кафедрой физического воспитания Санкт-Петербургского Гуманитарного Университета Профсоюзов. В 1999 году он занесен в книгу рекордов Гиннеса как самый старый покоритель северного полюса. Там, на краю земли, у него рождается идея сделать великий подарок Любимому городу. В течение нескольких лет он воплощает задуманное в жизнь. Он совершает восхождение на все высочайшие вершины континентов и устанавливает там флаги с гербом Петербурга. Сегодня Михаил Бобров занимает около 19 важных общественных должностей: президент федерации современного пятиборья Северо-Запада, член общественного совета при губернаторе Санкт-Петербурга, член комиссии по правам человека, член общественного совета ГУВД, член комиссии по помилованию, входит в попечительский совет дворца творчества юных и Петропавловской крепости.
   Последнее (без преувеличения) чудо, Михаил Бобров совершил два года назад: он поднялся на вершину Эльбруса и спустился с него на горных лыжах. Сегодня Михаилу Михайловичу 87 лет, из своих наблюдений могу сказать, что он человек необычайной жизненной энергии и силы, с нагрузкой, которая лежит у него на плечах, с трудом справится молодой человек.
   Михаил Михайлович – удивительный человек, его роль в формировании образа Петербурга настолько огромна и многогранна, что описать ее не под силу никому. Этот человек почти с нуля создал яркий, красивый и богатый образ города в котором теперь живём мы!

Лев Яковлевич Эберт: «Я ленинградец по дымным сраженьям, по юности и по войне»

   Горева Елена Владимировна,
   главный редактор газеты «За народное здоровье», ГОУВПО Челябинская государственная медицинская академия Росздрава
   Пешикова Маргарита Валентиновна
   кандидат медицинских наук, ГОУ ВПО Челябинская государственная медицинская академия Росздрава, Россия, Челябинск.

   27.08.1920, Петроград – 18.08.2006, Челябинск
   Имя Льва Яковлевича Эберта – профессора, доктора медицинских наук, члена-корреспондента РАЕН, заслуженного деятеля науки РФ, блестящего педагога, основателя целого научного направления, воспитавшего плеяду ярких и талантливых учеников, – хорошо известно широкой медицинской и научной общественности в России и за рубежом. Большая часть его жизни прочно связана с Челябинским медицинским институтом (ныне медицинской академией), в котором Лев Яковлевич работал с 1957 года: 30 лет заведовал кафедрой микробиологии, 26 лет был проректором по научной работе.
   В этом году Льву Яковлевичу исполнилось бы 90 лет. Жаль, что этот замечательный человек не дожил до своего юбилея и до 65-летия Победы. Лев Яковлевич – ветеран Великой Отечественной войны, его китель полковника медицинской службы украшали четыре ордена и 16 медалей военного и мирного времени.
   С 1947 по 1950 год он был адъюнктом кафедры микробиологии Военно-морской медицинской академии, защитил кандидатскую диссертацию. В январе 1957 года по приглашению профессора Георгия Дмитриевича Образцова, ректора Челябинского медицинского института, Лев Яковлевич приехал в Челябинск, чтобы возглавить кафедру микробиологии, где и проработал всю жизнь.
   Лев Яковлевич внес неоценимый вклад в развитие как микробиологии и иммунологии, так и всей научной деятельности академии. Например, в 1960 году, когда он стал проректором по научной работе, в институте было всего 11 докторов и 33 кандидата наук, но 26 лет активной деятельности профессора Эберта в этой должности дали огромные плоды: в институте стало 50 докторов наук и более 200 кандидатов. Сам Лев Яковлевич подготовил девять докторов и 73 кандидата наук. Усилиями Л.Я. Эберта на Южном Урале создана и до сих пор успешно функционирует научная школа иммунологов и микробиологов, утверждены три профильных специализированных совета для защиты диссертаций, открыта научно-исследовательская лаборатория, получено право на издательскую деятельность.
   В 2001 году в Екатеринбурге было организовано Уральское общество иммунологов, почетным президентом которого был избран Л.Я. Эберт. Им опубликовано три монографии и более 200 печатных работ, касающихся различных аспектов микробиологии и иммунологи. У Льва Яковлевича очень много учеников и последователей, все они известные в медицинских и научных кругах люди – доктора наук, профессора, заслуженные деятели науки, действительные члены и члены-корреспонденты российских академий, – занимают руководящие посты как в нашей академии, так и в других вузах Челябинска и других городов. «Их успехи – это продолжение моих успехов», – с гордостью говорил Лев Яковлевич о достижениях своих учеников.
   О Льве Яковлевиче можно сказать много добрых слов, ведь это поистине удивительный человек. Его личное обаяние, ум, юмор, разносторонность, умение общаться с людьми и легко находить с ними общий язык, способность находить правильный выход из проблемных ситуаций до сих пор вызывают уважение и восхищение его коллег. Вокруг профессора всегда было множество людей. Все: коллеги, ученики, студенты, друзья – с большим уважением относились к этому человеку. Студенты с огромным удовольствием посещали интереснейшие и неординарные лекции, сотрудники кафедры приходили за советом к своему руководителю – дверь в его кабинет всегда была открыта, а друзья просто любили Льва Яковлевича за его простоту и доброту.
   Накануне 60-летнего юбилея Победы Лев Яковлевич на страницах газеты «За народное здоровье» рассказывал о жизни и о себе (такое название – «О жизни и о себе» – носит и книга его воспоминаний).
   – Конечно, в такие дни начинаешь вспоминать прошлое, подводить какие-то итоги. Знаете, я очень везучий человек. Медицину и военную профессию я не выбирал сознательно. В нашу школу пришла разнарядка: направить на военно-морской факультет Первого Ленинградского медицинского института двух мальчиков. Одним из них стал я. Поступив, я очень изменился. В школе никогда не был отличником, не любил математику. Больше нравились естественные науки, литература. А вот в академии стал учиться хорошо, со второго по пятый курс был сталинским стипендиатом. Когда в школу пришло благодарственное письмо от командования училища, директор сказал мне при встрече: «Лева, это не про тебя».
   Мне повезло. Я родился и жил в Ленинграде, учился в ленинградской школе. Эрмитаж знаю, как свои пять пальцев. Слушал Вана Клиберна, Вертинского, видел Уланову.
   Мне повезло в войну. Я жил в Ленинграде в блокаду, воевал в действующей армии: был фельдшером в двух походах на подводных лодках Северного флота, начальником хирургической бригады двух военно-морских десантов – и остался жив. Я двадцатого года рождения. В моем поколении выжили единицы: женщины умерли в блокаду, мужчин убили на фронте. От нашего класса осталось несколько человек, мы переписываемся до сих пор. На войне погиб мой младший брат. Последнее письмо мы получили от него 15 июня 1941 года, из Белоруссии.
   То, что я полюбил Ларису Ивановну и женился на ней – это счастье мое великое и везенье. Когда Ларису Ивановну спрашивали, как ей удалось выйти замуж за полковника и профессора, она всегда отвечала: «Я выходила замуж за лейтенанта и слушателя академии. Всего мы добивались вместе». И это действительно так! Мы прожили вместе 55 лет.
   И в эти дни, накануне 60-летия Победы, думается больше всего, пожалуй, о жене. Это вечная дума. Не удалось в день ее смерти поехать на кладбище. Метель была… Очень хочу, чтобы 9 мая погода была хорошая. После смерти Ларисы Ивановны в День Победы я надеваю форму, еду на кладбище, кладу цветы на ее могилу. И вспоминаю…
   Я прошел всю войну, с первого дня. 22 июня началась война, а 20 июля нас, курсантов Военно-морской медицинской академии, отправили на Ленинградский фронт в качестве рядовых морской пехоты. В декабре 1941 года эвакуировали в Киров, где учеба продолжалась в условиях очень тяжелых. Никаких каникул, выходных дней.
   В апреле 1943 года, после четвертого курса, нас снова отправили на фронт, на военно-морскую практику. Я попросил, чтобы меня направили на действующий флот. Тогда почти все флоты были действующие, а более активный – Северный, поэтому я попросил, чтобы меня отправили туда. Просьбу удовлетворили. Прибыв на место, я убедил командование бригады подводных лодок, что мне нужно обязательно участвовать в походе.
   Наверное, больше, чем на подводной лодке, практики не может быть. Потому что тот, кто один раз побыл на подводной лодке и по тревоге услышал разрывы глубинных бомб, у того это до сих пор в ушах… Звон стоит до сих пор.
   Я участвовал в походах двух подводных лодок: С-101 и С-102 – в качестве фельдшера лодки. Подводная лодка С-102 потопила немецкий транспорт, и после этого немцы искали нас и закидывали глубинными бомбами. Нам повезло, мы легли на грунт и на грунте пролежали двое суток, причем в полной тишине. Не разрешалось даже двигаться, чтобы акустики надводных немецких кораблей не услышали наше движение и не поняли, что мы живы. Двое суток немцы сторожили нас, через двое суток ушли. Тогда, продув цистерны с балластом, мы поднялись на поверхность моря и ушли в сторону Полярного. А там нас уже не ждали: немцы сообщили, что в таком-то квадрате, в таком-то районе возле Тронхейма у Северной Норвегии потоплена советская подлодка – наша. За участие в этом походе вся команда была награждена орденами и медалями. Я получил орден Красной Звезды.
   В январе 1944 года закончил академию. Учились мы всего четыре года и, получив дипломы врачей, разъехались по флотам. Я, как ленинградец, попросился на Балтийский флот. До июня 1944 года преподавал гигиену и физиологию питания в Кронштадте, в Объединенной школе учебного отряда КБФ.
   А в июне 1944 года меня назначили начальником маневренно-хирургической группы морского десанта и направили в Финляндию. Операция была благополучно завершена, и, после того как был заключен мир с Финляндией, мы возвратились в Ленинград.
   В День Победы мне повезло: я был в Ленинграде. Я служил в Кронштадте, был уже врачом, поэтому имел кое-какие права, не то что рядовой. Попросил разрешение поехать в Ленинград, к жене.
   Мы поженились с Ларисой Ивановной Кебец в 1943 году в Кирове, куда я вернулся с военно-морской практики. А женился я так: пять дней дал жене на подготовку. Я был секретарем комсомольской организации, а Лариса Ивановна работала в Кировском обкоме комсомола. Спускаюсь вниз во время перерыва в городской комсомольской конференции – стоят три девушки и едят ягоды из кулька… Это было 27 августа, в день моего рождения…
   И вот, 9 мая мне просто зверски повезло. Очень повезло. Я приехал, застал любимую жену дома, и мы с ней пошли погулять к кинотеатру «Великан», на Петроградскую сторону в парк Ленина. Народ шел туда, тучи людей. И я впервые тогда увидел пьяную женщину. Одни пили от радости, другие с горя. У одних мужья вернулись, отцы вернулись, у других – не вернулись. Ни мужья, ни сыновья, ни родители.
   И все-таки радость была невероятная. Ночью 8 мая мы с женой не спали, слушали радио. Уже знали, что вот-вот должно быть сообщение. И вдруг слышим голос Левитана. Это была потрясающая радость. Жена плакала. Я говорю: «Чего ты-то плачешь?». «Я плачу, потому что ты живой».
   Я начал наш разговор с того, что я – счастливый человек. Мне повезло и с профессиональным выбором. Видимо, по разнарядке я попал туда, куда надо. Мне повезло с учителями. Продолжая их дело, развивая их идеи, я выбрал именно иммунологию.
   Мне повезло с учениками. Их более 80: докторов и кандидатов наук. Все они продолжили начатое мной, и мне легко было работать с ними. Может быть, именно поэтому удалось так много сделать.
   Мне повезло, когда, уезжая из Ленинграда, я выбрал Челябинск. Именно в Челябинском медицинском институте состоялся как ученый: 30 лет был заведующим кафедрой микробиологии, 26 – проректором по научной работе.
   Мне повезло с детьми и внуками. Сейчас, когда не стало Ларисы Ивановны, они своей заботой и вниманием помогают мне пережить утрату любимой жены. А самое главное – они хранят традиции нашей семьи.
   Мне повезло, когда после инсульта у меня сохранились интеллект и чувство юмора. Я могу работать – значит, я могу жить.
   Ну а сейчас… У нас на флоте говорили так: настроение бодрое – идем ко дну. Знаете, когда я приехал в Челябинск работать, мне было 37 лет – еще молодой. Носили тогда форму, хотя с орденами-медалями не ходили по институту, не принято было. Это теперь только стали надевать. Когда я еду к Ларисе Ивановне в День Победы, я еду во всей форме, в морской форме. Положить на могилу цветы. Потому что так было принято у нас: в День Победы, когда мне давали цветы, я всегда приносил их ей…
   И чем больше я в свои 83 года думаю о жизни (размышления, воспоминания – основное мое занятие теперь), тем больше убеждаюсь, что судьба была ко мне очень благосклонна.

Советская молодежь в Великой Отечественной войне: величие подвига поколения

   Калайчева Тамара Михайловна,
   кандидат исторических наук, доцент, СПб НОУ Институт внешнеэкономических связей, экономики и права, Санкт-Петербургский институт внешнеэкономических связей экономики и права
   Сухов Вячеслав Николаевич,
   кандидат исторических наук, профессор, Санкт-Петербургская государственная лесотехническая академия
   Цымлов Василий Федорович
   кандидат философских наук, профессор Санкт-Петербургский государственный университет технологии и дизайна

   Исторический процесс неумолим и необратим. Меняются поколения с их фундаментальными и переходящими ценностями. Колебания, а тем более кардинальные изменения, политической ситуации отражаются по принципу «качания маятника» на оценке исторических событий. Одним из таких исторических событий, безусловно, является Великая Отечественная война советского народа против Фашистской Германии 1941–1945 годов. Если проследить эволюцию взглядов на нашу Победу в послевоенные десятилетия, то можно выделить следующие этапы:
   1. Победил народ, ведомый полководческим гением И.В. Сталина.
   2. Победу удержал народ под руководством Коммунистической партии.
   3. Победил народ. Или по-другому! Победа одержана благодаря полководческой деятельности И.В. Сталина, И.С. Хрущева, Л.И. Брежнева и т. д.
   Иначе говоря, история переписывается в угоду тем или иным политическим пристрастиям. Сейчас история Великой Отечественной войны трактуется в либерально-демократическом духе в угоду политическому режиму с движением маятника в сторону – очернительства и фальсификации с целью противопоставить поколения друг другу, посеять сомнения в душах молодого поколения в справедливости войны, ее всенародном характере и величий подвига советского народа.
   В этой связи, как нам кажется, большое научное и практическое значение имеет всестороннее объективное исследование проблемы сущности военного поколения, характерные черты которого не могут исчезнуть с уходом из жизни людей этого поколения.
   Сегодня эта проблема приобрела наибольшую актуальность и значимость. В ряде публикаций и школьных учебниках по истории, написанных «по Соросу», всячески искажается роль советской молодежи в Великой Отечественной войне. Идет целенаправленная атака по дегероизации, очернению подвигов молодежи в годы войны, внедрения в сознание современной российской молодежи различного рода мифов и стереотипов, «новых ценностей» буржуазного образа жизни. Развязана настоящая информационная война, цель которой разоружить молодежь идейно и нравственно, и манипулировать ею в своих целях.
   Сосредоточим внимание на некоторых аспектах этой большой и многогранной темы, которая требует дальнейшего исследования и совместных усилий историков, социологов, политологов и др.
   1. С первых дней Великая Отечественная война приняла характер всенародной борьбы за советский социалистический строй, за родное Отечество, за свой край и отчий дом. Она затронула интересы всех слоев общества. Можно в какой-то мере согласиться с теми, кто сомневается в том, что весь народ выступил «как один». Одни шли сражаться за социализм. Другие вовсе не думали о социализме, шли за Отечество. Третьи – службисты по приказу. Четвертые ждали своего часа и выступили против своей страны, против существующей власти. Все дело в соотношениях этих «потоков». Если акцентировать на последнем, то сложится мнение, что война была не против внешнего врага, а против «тоталитарного режима во главе со Сталиным». Но эти досужие утверждения не соответствуют действительности. На защиту Родины встали миллионы, в том числе и молодые люди, причем не по приказу свыше, как кажется любителям «истины», а по зову сердца.
   По велению сердца молодые патриоты добровольно отправлялись на фронт. По мобилизации ЦК ВЛКСМ в первые три дня войны в действующую армию ушли 900 тысяч комсомольцев. В боях против гитлеровских захватчиков молодые воины показывали образцы самоотверженности, совершали подвиги, которые навсегда вошли в историю нашей Родины, и будут служить несмотря ни на что славным примером для будущих поколений. Первыми Героями Советского Союза в дни войны были летчики комсомольцы Степан Здоровцев, Петр Харитонов и Михаил Жуков. Никто не опроверг и обобщающие данные о героизме молодежи в годы войны. За героизм и мужество, проявленные в боях за годы войны, 3,5 миллиона комсомольцев армии и флота и 50 тысяч молодых партизан были награждены орденами и медалями Советского Союза, около полутора тысяч комсомольцев удостоены звания Героя Советского Союза. [278 - См.: «Великая Отечественная война. Вопросы и ответы». Бобылев П.Н., Липецкий С.В., Монин М.Е., Понкратов Н.Р. – М.: Политиздат, 1984. С. 388.]
   Маршал Советского Союза Г. Жуков в своей книге «Воспоминания и размышления» писал: «Я призвал бы нашу молодежь бережно относиться ко всему, что связано с Великой Отечественной войной. Но особенно важно помнить: среди вас живут бывшие солдаты. Относитесь к ним бережно… Я много раз видел, как солдаты подымались в атаку. Это нелегко – подняться в рост, когда смертоносным металлом пронизан воздух. Но они подымались! А ведь многие из них едва узнали вкус жизни: 19–20 лет – лучший возраст для человека – все впереди! А для них очень часто был немецкий блиндаж, извергавший пулеметный огонь. Конечно, они знали и радость победы в бою, боевую дружбу, взаимную выдержку на поле боя, чувствовали удовлетворение от сознания, что выполняют священную миссию защиты Отечества. Советский солдат тогда вынес тяжкие испытания».
   Сегодня хулители нашего героического прошлого всячески искажают подвиг народа в годы войны, сосредотачивая внимание на отрицании героических поступков молодежи в ту пору, и, прежде всего, таких, как А. Матросов, Ю. Смирнов, Александр и Зоя Космодемьянские, герои «Молодой Гвардии» и др.
   Для отпора подобным фальсификатором Президент РФ Д.А. Медведев подписал Указ «О Комиссии при президенте РФ по противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб интересам России» от 15 мая 2009 года.
   2. Особая проблема – роль ВЛКСМ в Великой Отечественной войне. В последнее время предпринимаются различного рода идеологические атаки против этой молодежной организации, ее статуса и роли в мобилизации молодежи на отпор врагу. Пытаются «доказать» полную подконтрольность этой организации Коммунистической партии, применяющую насильственные средства для воздействия на молодежь. Ну а некоторые договариваются до того, что ставят на одну доску ВЛКСМ и гитлеровские молодежные организации типа «Гитлерюгенд».
   В суровые годы Великой Отечественной войны боевым помощником Коммунистической партии являлся организационно относительно самостоятельный Ленинский комсомол. Он был не только источником пополнения партийных рядов, но и проводил огромную организаторскую и политико-воспитательную работу среди молодежи, мобилизовывал ее на активную самоотверженную борьбу против немецко-фашистских захватчиков. В связи с вероломным разбойничьим нападением фашистов на нашу страну, ЦК ВЛКСМ требует от всех комсомольских организаций удесятеренной бдительности, сплоченности, дисциплины, организованности. Каждый комсомолец был готов с оружием в руках биться против нападающего, зазнавшегося врага – за Родину, за честь, за свободу. Такова боевая программа перестройки всей жизни и деятельности комсомольской организации применительно к условиям войны, принятая в постановлении ЦК ВЛКСМ 23 июня 1943 года «О мероприятиях по военной работе в комсомоле».
   Важнейшими направлениями деятельности комсомольской организации в годы войны были:
   – Комсомольские мобилизации в армию и на флот;
   – Участие комсомола в формировании отдельных частей и комплектовании отдельных родов войск;
   – Участие в подготовке и отправке на фронт обученных резервов через «Всеобуч»;
   – Отбор и направление молодежи для диверсионно-разведывательной работы в тылу врага;
   – Военно-шефская работа комсомольских организаций.
   Велика роль комсомола и в решении задач, стаявших перед тылом. Уже в первый год войны молодежь в важнейших отраслях промышленности составляла почти половину всей численности работающих, а на селе, среди механизаторов – 70 %. В 1944 году среди рабочего класса страны насчитывалось 2,5 миллиона человек в возрасте до 18 лет, в том числе 700 тысяч подростков. Эти цифры можно по-разному трактовать и как трагедию молодежи, и как ее подвиг, величие.
   3. Требует особого изучения военное поколение, его характерные черты, ценностные ориентации. Следует подчеркнуть, что на формирование личности военного поколения оказали влияние несколько факторов исторического, политического, социального и культурно-идеологических аспектов: российские традиции беззаветной защиты Отечества, социалистические принципы социальной справедливости, гуманистический характер новой идеологии и морали. Воспитание молодежи осуществлялось на основе предвоенной доктрины, которая предполагала войну «малой кровью на чужой территории». Правда В. Молотов на склоне лет называл эту доктрину в большей мере «агитационным приемом», подчеркивая, что подобная агитация «преобладала над натуральной политикой». [279 - Российская газета, 1994, 21 апреля.]
   В годы войны в наибольшей степени проявились особенности возрастного статуса: в условиях войны социальная иерархия часто сказывалась перевернутой: молодой лейтенант командует солдатами старшими по возрасту «отцами». [280 - Кальмансон А.А. Война глазами социолога. – Социс, 1995. № 8. С. 120.] В войну происходило быстрое взросление молодежи.
   В качестве основных непреходящих ценностей военной молодежи (молодежи военного времени) можно назвать следующие.
   Во-первых, лучшие черты многовековой истории нашей Родины: мужество, героизм, взаимовыручка, боевое товарищество, высокая дисциплина и организованность, милосердие, ненависть к врагу и т. п. Не случайно, призывая к всенародной борьбе, И.В. Сталин 7 ноября 1941 г. обращался к образу великих предков – А. Невскому, Д. Донскому, К. Минину, Д. Пожарскому, А. Суворову и А. Кутузову.
   Во-вторых, ряд очень важных черт сформировано при советской власти: приверженность социализму, острое реагирование на несправедливость и др.
   В-третьих, поколению военной поры пришлось испытать на себе и горечь утрат, невзгод и радость победы, светлого праздника. Как отмечал Г.К. Жуков: «…молодежь принесла главную жертву в войне. Сколько прекрасных молодых людей мы потеряли! Сколько матерей не дождалось с войны детей!»
   Наш долг сегодня помнить о великом подвиге героев войны. Общие потери в Великой Отечественной войне около 27 млн. человек. [281 - Уралкин Б.П. История одного поколения. – М., 1988. С. 17–19. История России, XX век. – М., 1997. С. 471.]
   76 % из них, т. е. около 20 млн. составляют мужчины, из них больше всего пострадали родившиеся в 1901–1931 гг., т. е. наиболее дееспособная часть мужского населения.
   В 1946 г. На 92,2 млн. женщин приходилось 74,4 млн. мужчин и в отличие от предвоенного времени превышение численности женщин над численностью мужчин начиналось уже с поколения 20–24 летних. В деревне положение было еще более неблагоприятным: если в 1941 году соотношение женщин и мужчин было примерно 1,1:1, то в 1945 г. – 2:7. [282 - Там же. С. 29–31.]
   Послевоенное советское общество было в основном женским. Это создавало не только демографические, проблемы, но и психологические, перераставшие в проблему личной неустроенности, женского одиночества. Но именно благодаря женскому началу общество оказалось удивительно жизнеспособным. Относительно высокий уровень рождаемости в течение 1946–1949 гг. позволил е ели не решить порожденные войной демографические проблемы, то способствовать их восполнению. Мы уже не говорим о том, что и многие экономические проблемы восстановления также были решены. При этом был учтен и опыт, приобретенный в годы Великой войны. Исходя из этого, выходит вполне очевидная вещь: «Великая победа не стала и не станет достоянием истории – она не только в памяти, но и в наших делах, и в нашем будущем».

Вклад ленинградских ученых в становление и развитие первого на востоке научно-исследовательского института физического профиля – Сибирского физико-технического института

   Сорокин Александр Николаевич
   аспирант исторического факультета Томского государственного университета (ТГУ), научный руководитель – профессор кафедры современной отечественной истории ИФ ТГУ, доктор исторических наук Фоминых С.Ф.

   В современном постиндустриальном обществе с прогрессирующими процессами информатизации и дифференциации знаний остро встает вопрос синтеза и рефлексии основных достижений науки. Осмысление собственной истории неизбежно приводит к изучению его отдельных составляющих. Одним из ведущих в России является Томский научно-образовательный комплекс, интегрирующий вузовскую и академическую науку. Томский научно-образовательный комплекс имеет сложившиеся традиции, мощный научно-исследовательский фундамент. Одними из основных и значимых его достижений являются исследования в области физики.
   Необходимость коренной модернизации промышленности и выхода страны на новые технологические рубежи требовала расширения периферийной сети научных учреждений, работающих в области физики (так называемая «борьба с научной анемией», как назвал ее Я.И. Френкель [283 - Сибирский физико-технический институт: История создания в документах и материалах (1928–1941 гг.) /Под. ред. С.Ф. Фоминых. – Томск, 2005. С. 70.]). Предполагалось создать крупные научно-исследовательские центры физического профиля «в районах перспективного развития промышленности» [284 - Доклад М.А. Кривова на торжественном собрании коллектива, посвященного пятидесятилетию со дня организации института.]. В первую очередь было намечено создание физико-технических институтов на Украине (в Харькове), а затем на Урале и в Сибири. Ведущим в стране в то время являлся Ленинградский государственный физико-технический институт (ЛФТИ) во главе с академиком А.Ф. Иоффе. К этому моменту в этом институте был накоплен достаточно большой опыт организации научно-исследовательской работы. Он располагал квалифицированными кадрами физиков для того, чтобы взять на себя ответственную задачу – возглавить создание новой сети физико-технических институтов в стране.
   Огромную роль в становлении и организации СФТИ сыграл Владимир Дмитриевич Кузнецова (1887–1963). Идея учреждения в Томске физико-технического института созрела у В. Д. Кузнецова к 1925 г., совпав по времени с инициативой А.Ф. Иоффе развернуть по стране сеть физических НИИ.
   Важным фактором, который ускорил процесс продвижения вопроса о создании института в Томске, стало личное знакомство Кузнецова с ведущими учеными-физиками страны. Он вступил в переписку с ленинградскими учеными: академиками А.Ф. Иоффе; П.П. Лазаревым; профессором Н.Н. Семеновым; членом-корреспондентом АН СССР Я.И. Френкелем, будущим академиком АН УССР, лауреатом Сталинской премии Н.Н. Давиденковым; профессорами, будущими сотрудниками СФТИ П.С. Тартаковким и М.И. Усановичем и другими. Их переписка проливает свет на роль столичных физиков в развитии науки в Сибири.
   В феврале 1927 г. академик П.П. Лазарев, с которым у В.Д. Кузнецов были налажены тесные связи, поддержал предложение последнего о создании в Томске института. Он писал томскому физику: «Мне кажется, что такой центральный институт, созданный под Вашим руководством, мог бы сыграть огромную роль, как объединяющий всю работу по физике. С моей точки зрения, я очень приветствую Ваше начинание и чем смогу Вам помочь, охотно это сделаю» [285 - Сибирский физико-технический институт: История создания и становления в документах и материалах (1928–1941 гг.) / Под ред. С.Ф. Фоминых. Томск, 2005 С. 59; ГАТО. Ф. Р-1562. On. 1. Д. 718. Л. 11].
   Одновременно П.П. Лазарев направил статью в газету «Красное знамя» (Томск), в которой подробно обосновал необходимость создания института в Сибири. Статья называлась «О физическом институте в Сибири». В ней отмечалось, что быстрое развитие научных знаний, поставило физику в совершенно исключительное положение не только в области чистого знания, но и в огромной области технических приложений. П.П. Лазарев указал на ряд таких приложений – это изучение полезных ископаемых при помощи новых физических методов, исследования материалов, и т. д. [286 - ГАТО. Ф. Р-1562. On. 1 Д. 698 л.87]. Он отмечал далее, что создание ряда центральных учреждений, исследовательских институтов для разработки не только научных методов, но и одновременно для связи с промышленностью и медициной, является насущной задачей. Если в центре учреждения подобного рода в то время уже имелись, то на периферии дело обстояло иначе. П.П. Лазарев считал, что, – «…создание институтов на местах, при наличии ученых сил является чрезвычайно благоприятным моментом для развития промышленности в отдаленных областях СССР» [287 - Там же. Л. 87].
   Одним из таких центров, где создание физического института принесло бы колоссальную пользу, по мнению Лазарева, был Томск с его значительными научными силами. Он писал: «Несомненно, что ученые, работающие в Томске, могли бы явиться тем ядром, вокруг которого могла создаться научная работа, поэтому мне [П.П. Лазареву – А.С.] казалось желательным обратить внимание на необходимость создания физического института в Томске. Это связало бы Томск с работой наших крупных центральных учреждений и привлекло бы к работе в этот институт всех томских физиков» [288 - Там же. Л. 87].
   В марте 1926 г. на страницах «Красного знамени» была помещена статья заместителя директора ЛФТИ Н.Н. Семёнова, в которой он фактически повторил доводы своего провинциального коллеги: «Именно в Томске физика находится в очень хорошем состоянии благодаря трудам Кузнецова. Можно смело сказать, что из всех провинциальных центров в СССР Томск стоит на первом месте по своему значению и своими работами в области физики… Томск должен быть центром научной мысли Сибири, как по своему положению, так и по наличию в нём двух учебных заведений со сравнительно хорошим основным оборудованием и главным образом по наличию там уже сейчас ряда крупных учёных… В Томске уже организован физический институт. И вот в этом направлении должен быть сделан первый шаг Сибирской властью на пути научного строительства. Сибирь должна расширить и укрепить материально второй физический институт. Она должна найти средства для этого. Это окупится» [289 - Красное знамя. 1927. 6 марта.].
   Ленинградские ученые первоначально предлагали открыть в Томске филиал ЛФТИ. Эту мысль высказывал и В.Д. Кузнецов, считая что «при таком положении Ленинград может идейно руководить научной работой Сибирского физико-технического института, помогать в пополнении научных работников, в заказах различных приборов в СССР и за границей и т. д.» [290 - ГАТО. Ф. Р-1638. On.1 Д. 1 Л. 4.] О создании отдельного института речи пока не шло.
   Стоит отметить, что несмотря общность цели ленинградских физиков и группы томских ученых под руководством В.Д. Кузнецова создания НИИ физического профиля в Томске, их варианты решения конкретных вопросов (структура, руководство института, смета расходов, научные кадры и т. п.) различались. В итоге к началу 1928 г. оформилось два проекта организации института.
   Автором первого проекта был В. Д. Кузнецов. Основные взгляды на организацию и будущему устройству СФТИ были изложены им в докладной записке в Главнауку в апреле 1928 г. [291 - Главнаука – Главное управление научными, музейными и научно-художественными учреждениями в составе Наркомпроса РСФСР, которое просуществовало с 1922 до сентября 1933 г.]. В. Д. Кузнецов изложил не только цели и задачи будущего института, но и предложил его структуру и смету содержания. По его плану институт должен был иметь четыре отдела: физический, электротехнический, отдел медицинской физики и производственный. Первые три отдела, в свою очередь, состояли из лабораторий, а производственный отдел должен был включать в себя мастерские [292 - Сибирский физико-технический институт: История создания и становления в документах и материалах (1928–1941 гг.) / Под. ред. С.Ф. Фоминых. Томск, 2005. С. 79–80.]. Часть необходимых средств для работы института В.Д. Кузнецов планировал получить за счет деятельности производственного отдела, который мог бы, по его мнению, выполнять заказы со стороны. Таким образом, будущий институт В.Д. Кузнецов замышлял не только как научное учреждение, но и намеревался оснастить его экспериментальной базой.
   Предложенный В.Д. Кузнецовым план не мог быть осуществлен сразу в полном объеме, так как требовал значительных средств и подготовленных научных кадров. Поэтому он полагал, что «полное развитие института должно произойти в течении пяти лет, т. е. должно быть окончено в 1933 г., но основную часть оборудования надлежит получить в течении первых двух лет» [293 - Там же. С. 80.].
   В соответствии с планом В.Д. Кузнецова на организацию института сразу же предусматривались большие затраты. В смету расходов будущего института он закладывал закупку дорогостоящего оборудования, часть которого могла быть приобретена исключительно из заграницы. «Если начинать с 40 000 рублей, – аргументировал он, – то это значит, что в течение нескольких лет заниматься только оборудованием, а не научной работой. Если бы сразу получить тысяч 400–300, то тогда можно было бы начинать организацию ФТИ как самостоятельного учреждения» [294 - ГАТО. Ф. Р-1562. On.1. Д. 695. Л. 32.]. Только на закупку оборудования, по подсчетам томского физика, потребовалось бы 229 825 руб. [295 - Там же. С. 80.].
   Другой план создания института был предложен ленинградскими физиками и лично Н.Н. Семеновым. Ленинградцы, в частности, отстаивали идею создания совершенно самостоятельного учреждения, не связанного ни с Томским университетом, ни с Томским технологическим институтом. В соответствии с их предложениями В.Д. Кузнецов должен был поднять в Сибкрайисполкоме вопрос об организации в Томске Всесибирского физико-технического института, задачами которого, в частности, явилось бы обслуживание сибирской промышленности, опираясь при этом на ряд постановлений СНК и ВСНХ РСФСР. Далее, исполком сам должен был возбудить перед Главнаукой ходатайство об организации в Томске такого института, с привлечением ресурсов академика Иоффе и его организации. Причём, главным ответственным организатором должен был стать сам В.Д. Кузнецов [296 - ГАТО. Ф. Р-1562. On. 1. Д. 718. Л. 12.]. Затем предполагалась совместная поездка Н.Н. Семёнова и В.Д. Кузнецова в Москву, где они, действуя от имени А.Ф. Иоффе, должны были совместными усилиями оказать решающее давление на руководство центральных ведомств.
   Наконец, что касалось составления сметы на организацию института, то здесь ленинградцы, хорошо знавшие особенности функционирования механизмов советской бюрократической системы, советовали В. Д. Кузнецову «не задаваться» и ограничиться 40 тыс. руб. [297 - Сибирский физико-технический институт: История создания и становления в документах и материалах (1928–1941 гг.) / Под ред. С.Ф. Фоминых. Томск, 2005. С. 64.] Главное же условие их всесторонней поддержки томских физиков состояло в том, чтобы из 15 ставок научных сотрудников института пять 5 занимали сотрудники ГФТИ: помощник директора, два физика и два ассистента. Причем, оклад помощника директора должен быть не менее 300 руб., оклад физиков не меньше 200 руб. и оклад ассистента 120 руб. [298 - ГАТО. Ф. Р-1562. On. А.Д. 718. Л. 12–13.].
   Ленинградские физики предложили и структуру управления институтом. Совет института должен был осуществлять общее руководство и утверждать после коллективного обсуждения темы исследований. Правом же предлагать сами темы научных работ обладал бы каждый сотрудник института. Однако выполнение темы в той или иной лаборатории должно было зависеть только от руководителя лаборатории. Общее же руководства всей жизнью института предлагалось передать в ведение президиума. Таким образом, в основе структуры СФТИ мыслилась та же структура, которая к тому времени сложилась в ГФТИ и была проверена временем. Именно её и предлагали Н.Н. Семенов и А.Ф. Иоффе.
   Отдельно следует остановиться на целях, которые ставили ленинградские физики в связи с организацией будущего института. Н.Н. Семёнов в одном из писем В.Д. Кузнецову писал: «Мы хотим принять участие в организации института лишь с одной целью – создать действительно дружественный нам провинциальный центр, ибо считаем, что лишь при правильной циркуляции живых научных сил от центра к периферии и обратно страна заживет правильной научной жизнью, но отнюдь не хотим в дальнейшем иметь какие-либо поползновения на самостоятельность нового института» [299 - ГАТО. Ф. Р-1562. On. А.Д 718. Л. 13. об., 14.].
   Данная позиция видится вполне логичной в свете ситуации, сложившейся в стране ко второй половине 1920-х гг., характеризовавшейся централизацией и укрупнением научных структур по отраслевым направлениям, что было вызвано, в свою очередь, объективной потребностью концентрации научных кадров для решения ряда практических задач [300 - См.: Литвинов А.В. Образование и наука в Томском государственном университете в 20–30-е гг. XX в. Томск, 2005. С. 71.].
   А.Ф. Иоффе и Н.Н. Семенов провели огромную работу по привлечению для работы в СФТИ научных кадров из центральных НИИ. По их инициативе удалось уговорить поехать на работу в Томск М.И. Корсунского [301 - М.И. Корсунский (1903–1976) – зав. лабораторией СФТИ, академик КазССР (1962). Занимался исследованиями в области ядерной физики, физики твердого тела, полупроводников.], П.С. Тартаковского [302 - Тартаковский П.С. (1895–1940) профессор по кафедре теоретической физики. Занимался экспериментальными и теоретическими исследованиями в области дифракции медленных электронов на поликристаллах Ni и внутреннего фотоэффекта с электронными уровнями в диэлектрическом кристалле.] и М.И. Усановича [303 - Усанович М.И. (1894–1981) профессор по кафедре физической химии. Занимался в основном вопросами электропроводности и вязкости неводных растворов.], «талантливых и энергичных работников, вполне готовых к самостоятельной деятельности», как их охарактеризовал в своем отчете о своей командировке в Москву и Ленинград в апреле 1928 г. В.Д. Кузнецов [304 - ГАТО. Ф. Р-1638 On. 1 Д. 6. Л. 52.].
   6 апреля он участвовал в Ленинграде в специальном заседании под председательством А.Ф. Иоффе, на котором присутствовали также Н.Н. Семенов, И.В. Обреимов, Н.Я. Селяков, и Я.И. Френкель. В.Д. Кузнецов зачитал ходатайство Томских ВУЗов о создании СФТИ. Участники совещания высказали ещё раз своё принципиальное одобрение и поделились соображениями относительно основных черт будущего института [305 - Фоминых С.Ф., Кущ В.В., Потекаев А.И. Организация СФТИ и его деятельность в предвоенный период: исторический очерк // Сибирский физико-технический институт: История создания и становления в документах и материалах (1928–1941 гг.). Томск, 2005. С. 12.].
   Наконец, 11 октября 1928 г. в ИПФ поступила выписка из протокола № 2 заседания СНК РСФСР. В ней говорилось: «По ходатайству Наркомпроса о выделении в самостоятельный институт Института прикладной физики при Сибирском технологическом институте с реорганизацией его в Сибирский физико-технический институт, признать возможным такое выделение без отпуска дополнительных ассигнований в 1928–29 гг.» [306 - ГАТО. Ф. Р-1638. On. 1. Д. 1. Л. 5.].
   22 октября в Томск пришла долгожданная телеграмма из Наркомпроса РСФСР. В ней говорилось: «Институт прикладной физики при СТИ постановлением СНК преобразован в самостоятельный Сибирский физико-технический институт».
   Таким образом, в Томске был организован Сибирский физико-технический институт. Нельзя сказать, что он создавался исключительно по какому-то одному из предлагавшихся проектов. При преобладании элементов «ленинградского» варианта (прежде всего, это касалось выделения денежных средств и оборудования, и прогноз Н.Н. Семёнова о скудности первоначального финансирования, в общем, оказался верным), многое было заимствовано из проекта В.Д. Кузнецова (самое важное здесь – структура управления научным учреждением).

Из воспоминаний…

   Умрихин Юрий Иванович
   профессор, заслуженный деятель искусство РФ ФГОУ ВПО «Академия Русского балета имени А. Я. Вагановой»

   В хореографическое училище я попал случайно. Моя старшая сестра занималась танцем во Дворце культуры имени Горького, а ее подруга Лида Соболь предложила отвести меня на улицу Зодчего Росси. Прием там, как и сейчас, проходил в июне и в тех же залах, что и нынче. Присутствовали все педагоги младших, средних и старших классов, кроме А. Я. Вагановой – она появилась, когда уже зачитывали фамилии принятых. В тот год пришло поступать около 600 человек, набрали же 4 класса по 10 человек. С теми, кто выдержал два тура, десять дней занимались педагоги, затем был третий тур…
   1 сентября линейка проходила в «1 зале низ», где нас, приемышей-первоклассников приветствовал Николай Павлович Ивановский. Он в дальнейшем оказал на меня большое влияние. Человек старой формации, корректный, принципиальный, правдивый, всеми уважаемый, Ивановский никогда ни на кого не повышал голоса. Именно Николай Павлович приобщил меня, еще совсем молодого артиста, к педагогической деятельности. Но пока, только принятый в школу, я мало что понимал, в первые дни в училище даже считал, что поступил в цирк, где учат на «Чарли Чаплина». Первым моим педагогом была Надежда Викторовна Федорова, тогда только что закончившая педагогический факультет.
   Жил я с семьей на Лиговском проспекте, в доме № 44. В 16-метровой комнате ютилось 5 человек. Отец мой, работавший начальником Октябрьской железной дороги, подвергся репрессиям и был расстрелян в 1937 году как враг народа. Семья считалась многодетной, испытывавшей тяжелое материальное положение. Поэтому, когда началась война, в школе моей маме предложили меня эвакуировать. Но я был ее любимцем, и она не хотела меня отпускать…
   Война для всех явилась неожиданностью. В воскресенье по радио сообщили, что будет выступать Молотов, он и объявил о нападении. Началась эвакуация. Учеников школы отправляли в числе первых, уже 5 июля, поэтому собираться пришлось быстро. Вещей много не брали – все думали, что война скоро кончится. Я уезжал один, две старшие сестры и мать оставались в Ленинграде. Отъезд возглавляла Ревекка Борисовна Хаскина, энергичный, деловой руководитель. Она берегла нас, и за всю войну училище потеряло только несколько человек.
   Добирались мы до места эвакуации долго под постоянными бомбежками. В один из дней из поселка, где мы остановились, трое наших ребят, среди которых был Юрий Григорович, отправились в лодке по реке на фронт. Их вернули, но для нас после этого они были настоящими героями. Через некоторое время на пароходе «Совнарком» мы продолжили свой путь в Пермскую область, а далее отправились в с. Курью, в 26 км. от Перми. Старшие жили в самом городе. Многие, увидев нас, говорили: «выковоренных привезли» и очень удивлялись тому, что «мужики без штанов танцуют».
   Учебный процесс во время эвакуации не прекращался. Звонком на урок служил колокол, который мы старательно прятали. Но специальными дисциплинами занимались с большим удовольствием. К нам приезжал Борис Васильевич Шавров. Много работали с нами Елизавета Николаевна Громова, Надежда Павловна Базарова, Лидия Михайловна Тюнтина, Варвара Павловна Мей. Занятия по специальным предметам шли утром, затем обед в столовой – суп из сушеной картошки, налитый в банку из-под американских консервов и каша из необработанного овса, после обеда-учеба. Кроме этого, мы занимались спортом, бегали на лыжах, плавали, сдавали кросс. Руководил этой работой Боря Соловьев, он был старшим пионервожатым, отвечал за подготовку в армию, организовывал спортивные соревнования между классами.
   В эвакуации у нас была и большая концертная деятельность. Леонид Вениаминович Якобсон поставил нам много детских номеров. Наталия Александровна Камкова – балет «Будь готов». Выступали мы в основном в госпиталях, перед ранеными и получали за это рабочую карточку. В общей сложности за войну мы дали более 200 шефских концертов. Я танцевал вместе со своими одноклассниками – Собакиным, Шуриком Зубковским, Аликом Эдалем.
   Нашим вечерним досугом занимались две воспитательницы: мама моего соученика Бориса Ронкина и мама Нины Тимофеевой (Фрида Федоровна Салиман-Владимирова). Они читали нам художественную литературу, а наш концертмейстер Мария Иосифовна Пальцева, любившая Оскара Уайльда и Эдгара По, часто пересказывала их произведения. Иногда устраивались выставки рисунков – Слава Кузнецов и я немного рисовали (две моих работы находятся в музее Академии балета). В свободное время мы строили голубятню. Для этой цели нам выделили целый класс. Однажды наш одноклассник Ежи Засимовский съел голубя, и в укор ему мы выпустили стенгазету с вопросом «Едят ли ежи голубей?». Но в основном все наши птицы сохранились и вернулись с нами в Ленинград.
   Связи с семьей в эвакуации не было. Моя мама умерла в январе 1942 года, но известие об этом я получил только в мае. Однажды я увидел женский силуэт, очень похожий на мамин, и меня пронзило, я понял, что никогда не увижу мать… Обе сестры также умерли – в 1942 году. Так я стал сиротой.
   Каким счастьем для нас было узнать о снятии блокады и скором возвращении домой!
   В мае 1944 года мы вернулись. От вокзала до училища ехали по Невскому проспекту на «полуторках» и маленьких автобусах. Нижние этажи большинства домов были забиты досками. Здание школы оказалось разделено – половину занимало ПВО (противовоздушная оборона), а вторая половина оставалась балетной. В залах стояли ящики с песком, печки вместе с дровами, в окнах – не стекла, а фанера. В первые дни мы жили в маленьком зале на третьем этаже. Начались уроки. Учебников и книг никаких не было, мы могли только слушать педагогов. Много старых учителей, остававшихся в блокадном Ленинграде, погибло. Ученики, принятые в школу в блокаду (Т. Удаленкова, В. Зимин, А. Грибов), занимались теперь в третьем классе, а предвоенный набор, вернувшийся из эвакуации (и я в том числе) – в четвертом. К 1945 году учебный процесс в школе уже полностью нормализовался…