   Ива Эмбла
   Сигюн
   Королева Асгарда

Часть 1
Дневники Сигюн

   Меня зовут Сигюн, и я происхожу из древнего и благородного рода Ванов, что живут в Ванахейме, прекрасной стране у моря. Плеск волн и крики чаек проникли в мою кровь с самого рождения, и с тех пор я черпаю в них силы.
   Мой отец Ньёрд – владыка морских волн и ветра, оттого-то у меня такие синие, как глубина моря, глаза и чёрные, как штормовое небо, волосы. А ещё отец говорит, что нрав мой переменчив и своеволен, как сам океан.
   Ваны – древний и мудрый народ, поэтому мы всегда стремились жить в мире с другими. Но пришли асы, раса молодая и воинственная, и время от времени стали случаться распри между ними и ванами. Эти стычки приводили к слишком большому кровопролитию, и тогда наши вожди, посовещавшись, решили, что будет лучше для всех, если представители уважаемых и влиятельных семейств ванов согласятся жить в Асгарде, а некоторые из асов переедут в Ванахейм.
   И хотя злые языки не раз твердили, что живущие в Асгарде ваны будут находиться там в положении заложников, мой отец не был с ними согласен.
   Царь Асгарда Один, дабы развеять подобные слухи и укрепить мир между асами и ванами, предложил обеим расам породниться. Он хотел, чтобы одна из дочерей ванов стала супругой его сына, наследника престола Асгарда. И он построил для нас замок Ноатун, расположенный вблизи морского побережья, чтобы живущие в нём не испытывали тоску по оставленному дому, чтобы плеск волн и крики чаек смягчили для нас горечь разлуки с родным миром.
   Моя история, которую я хочу рассказать, начинается в Асгарде, куда мы с отцом прибыли, чтобы поселиться здесь навсегда. Мой жребий, моё предназначение состоит в том, чтобы стать женой асгардского принца, навеки укрепив мир между нашими народами.
   Ещё издали увидела я радужный мост Биврёст, соединяющий Асгард с Ванахеймом и Мидгардом, миром смертных людей, а также с другими мирами и служащий въездными воротами в небесный город для всех, кто захотел бы вступить в чертоги асов.
   Восторг, который я испытала, не сравнится ни с чем. Наша колесница, запряженная четверкой вороных коней с серебряными гривами, начала движение по Биврёсту, и у меня захватило дух. Биврёст переливался всеми цветами радуги под копытами коней и казался одновременно невесомым и нерушимым. Мы словно плыли в воздухе, и одновременно я слышала цоканье подков по тверди. Я не могла определить, какой он ширины, потому что мост не имел четких границ, и, лишь глядя прямо вниз, я имела возможность убедиться, что под нами есть что-то более прочное, чем проплывающие повсюду белые громады облаков. Я не могла скрыть своего восхищения и обернулась к отцу, чтобы убедиться, что и он видит то же самое и что все это великолепие не есть лишь плод моего разыгравшегося воображения. Отец сжал в ответ мою руку и улыбнулся ободряюще.
   – Все будет хорошо, Сигюн, – сказал он. – Ничего не бойся.
   Так он говорил мне обычно, если меня что-то тревожило. И добавлял:
   – Внешний блеск, цветистые речи, торжественные клятвы – люди любят прятаться за масками. Но твой внутренний голос тебя никогда не обманет.
   Золотоглазый страж Хеймдалль ударил жезлом об основание радужного моста, и огромные золотые ворота медленно раскрылись перед нами. У меня отчаянно забилось сердце и чуть не остановилось дыхание. Я украдкой вцепилась в борт колесницы, стараясь дышать ровно, чтобы никто не заметил моего волнения.
   – Добро пожаловать, владыка Ньёрд, владетель Ноатуна, – прозвучал его густой бас, – и ты, принцесса Сигюн! Асгард ждал вас!
   Мы поклонились. Колесница въехала в город. Слева и справа от нас простирались широкие оживленные улицы, заполненные множеством прохожих. Кажется, все спешили по своим делам и всё же чуть замедляли шаг, увидев нашу колесницу, – ваны в Асгарде не могли не привлечь внимания. Я с любопытством оглядывалась вокруг, стараясь, по своему обыкновению, подметить мелкие детали, на которые поверхностный взгляд не обращает внимания. Такую привычку передал мне мой отец.
   – Смотри в самую суть вещей, – говорил он. – Старайся вникнуть в скрытое, ибо лежащее на виду у всех никогда не бывает истиной. Ты сможешь, Сигюн, ты ощутишь даже то, что люди скрывают сами от себя, а это и есть настоящая власть над миром.

   Мы повернули, и вот прямо перед нами, блистая шпилями и башенками, показался дворец Одина – Вальяскьялв. Горделивой громадой возвышался он над остальной, довольно ровной местностью, словно высеченный из единого монолита скалы, – такой же неприступный, величественный и сияющий, озаренный вечерними лучами солнца.
   Слева от нас я заметила небольшое зелёное поле, на котором двое юношей, кажется, состязались в борьбе. Вокруг них стояли ещё трое молодых людей и девушка, которые наблюдали за их поединком. Один из борцов, светловолосый, с небольшой бородкой, пытался захватить в свои могучие объятия другого, постоянно ускользающего от его стальной хватки. Болельщики криками подбадривали нападавшего; в какой-то момент их крики слились в ликующее: «Тор! Тор! Тор! Тор!»
   Внезапно наши лошади заржали: то ли какая-то собачонка увязалась за колесницей, то ли возница чересчур натянул поводья. Оба юноши обернулись, на миг отвлекшись от борьбы, выпрямились, провожая взглядами наш экипаж. В этот момент я смогла разглядеть их обоих. Светловолосый, молодой гигант, прекрасно сложенный, широкоплечий, крепкий в бёдрах, смотрел на нас, разгорячённый соревнованием, раздувая красиво вырезанные ноздри, машинально откидывая с потного лба светлые длинные пряди.
   Второй казался полной ему противоположностью. Он был так же высок, как и первый, но казался гораздо меньше его, так как был тонок и изящен, если не сказать хрупок, по сравнению со своим соперником. Его волосы были черными, а быстрые живые глаза смотрели на нас с нескрываемым любопытством.
   Так длилось всего пару секунд. Потом светловолосый ас со смехом воскликнул:
   – Эй, братец, довольно пялиться на мою невесту! – И с силой толкнул второго в плечо. От неожиданности тот пошатнулся и, не удержавшись на ногах, с размаху полетел прямо в лужу, оставшуюся на обочине от недавнего дождя.
   Вся компания разразилась веселым смехом, а светловолосый наклонился и, широко улыбаясь, подал упавшему руку:
   – Ладно, давай поднимайся!
   Я успела увидеть только, как тот, другой, встает, отирая грязь, покрывшую сплошь его левую щеку и волосы, и наш экипаж уже проехал мимо.
   Я откинулась на подушки, чтобы побороть нахлынувшее на меня смущение, и опустила глаза, сделав вид, что разглаживаю смятую складку дорожного платья.
   У парадной лестницы Вальяскьялва наша колесница остановилась. Изукрашенные золотыми драконами створки ворот были уже гостеприимно распахнуты, и по широким ступеням навстречу нам спустились сам царь Асгарда Один и его супруга Фригг. Мой отец сошел с колесницы и помог спуститься мне; вот так, рука об руку, мы подошли к подножию лестницы.
   – Приветствую тебя, Один, Владыка славного и могущественного Асгарда, – промолвил мой отец.
   Я повторила эхом его слова, и мы оба опустились на одно колено, склонив головы.
   – Встань, Ньёрд, Владетель Ноатуна, и ты, принцесса Сигюн, – прозвучал в ответ величественный голос, от которого у меня мурашки побежали по спине. – Войдите в чертоги Одина и будьте дорогими гостями моего дома.
   Мы все вчетвером начали подниматься по белым мраморным ступеням, вдоль которых выстроились представители знатнейших асгардских родов. Загремела музыка, и я чувствовала, что взгляды всех присутствующих устремлены прямо на нас, но от волнения не могла разглядеть ни одного лица. Я словно плыла в жарком дрожащем мареве, где золотые блики от тысяч свечей скользили по ослепительной белизне колонн и мешались в невообразимой вышине с чёрными тенями почти невидимых сводов. На какое-то мгновение мне показалось, что парадная приемная вовсе не имеет купола и что само усыпанное звёздами небо возлежит на её головокружительных колоннах.
   – Слуги проводят вас в ваши покои, – услышали мы, – отдохните с дороги, а с наступлением темноты я жду всех присутствующих на веселом пиру, который устраивает Владыка Один в честь прибытия дорогих гостей из Ванахейма!
   И вот я наконец осталась одна. Оглушённая и ошеломлённая блеском и великолепием Вальяскьялва, я с трудом могла прийти в себя. Окно было открыто. Я подошла к нему и присела на подоконник. Запахи приближающейся ночи ворвались в мою грудь. Я жадно вдыхала ароматы жасмина и магнолий, мешающиеся с терпким благоуханием кипарисов и кедров, и чувствовала, как моё сердце начинает биться ровнее. С непривычной для меня высоты, на которой располагались мои комнаты, я могла видеть как на ладони сады Асгарда, его мощеные улицы, а вдали – теряющиеся в закатной багряной дымке очертания замка Ноатун, где отныне будет жить мой отец. Мне стало немного спокойнее при мысли, что он будет со мною рядом. Ну почти рядом… И хотя сейчас я не могла слышать плеска моего дорогого моря, я знала, что оно там, невидимое вдалеке, но всё же такое родное.
   Едва слышно скрипнула дверь за спиной. Я обернулась. Вошла служанка, приветливо улыбнулась мне и жестом пригласила следовать за ней. Я попыталась заговорить с ней, но она отвечала односложно и, показав расположение покоев, а главное – путь в купальню, спросила, нужна ли мне её помощь. Я постаралась выпроводить её как можно вежливее.
   Раздевшись, я с удовольствием легла в приготовленную ванну. Чья-то заботливая рука поставила на столик у изголовья курильницы с ароматическими травами и маслами, которые теперь наполнили нагретый воздух густыми и терпкими нотами амбры и сандала. Тепло и покой начали обволакивать меня, и я незаметно для себя самой оказалась во власти безотчётных грёз. Мне мечталось одновременно о прошлом и будущем. То вдруг представлялась далекая теперь уже, оставленная родина, где я девочкой могла резвиться на морском берегу и сколько заблагорассудится плавать и нырять в ласковых волнах. То я внезапно начинала думать о своем будущем в Асгарде, таком неизвестном и даже пугающем. Я знала только, что наследника трона Асгарда зовут Тор и в его власти находятся молнии и грозы. Я вспомнила светловолосого молодого аса, виденного мною сегодня лишь мельком, и понимала, что в тот момент видела свою судьбу. Вечером на пиру я увижу его снова. Какой он, мой будущий супруг? Этого я ещё не могла знать, но втайне надеялась разузнать в ближайшем будущем. Дело в том, что мой дар заключается в способности видеть прошлое, прикасаясь к вещам и предметам. Для меня выражение «эти стены помнят…» никогда не было просто оборотом речи. Всё вокруг меня действительно помнило происходившее и, послушное моему желанию, могло мне об этом рассказать.
   Впрочем, время не медлило. Солнце уже превратилось в пылающий багровый шар и катилось по кромке леса на горизонте. Не к лицу опаздывать на пир, особенно если его устроили в твою честь. Я быстро закончила мыться и встала из ванны. Тщательно уложила волосы. Они ещё не высохли до конца и приятно холодили голову. Я ещё в дороге обдумала, что надену на свой первый пир в Асгарде, и теперь не колебалась ни секунды. Быстро накинула своё любимое синее платье с золотым поясом, которое так шло к моим глазам. Длинное и узкое, оно струилось вниз от талии до самого пола, напоминая падающую воду. Запястья перехватила широкими золотыми браслетами. В уши вдела прозрачные хрустальные капельки серёг-подвесок. Глубоко вздохнув, решила, что задерживаться дольше будет совсем неприлично, и спустилась к отцу, который как раз уже меня ждал и поднялся из глубокого кресла мне навстречу.
   – Ты удивительно хороша, дитя моё, – проговорил он, и я видела, что он действительно мною любуется. – Идём! И ничего не бойся. Слушай своё сердце, Сигюн. Оно тебя не обманет.
   Вдвоём, рука об руку, мы вошли в тронный зал Асгарда.
   Ещё пару часов назад я была изумлена великолепием парадной приемной, но то, что предстало моим глазам сейчас, не просто поражало воображение, но лишало дара речи.
   Сводчатые потолки и высокие арки окон, свисающие рядами бронзовые светильники, мозаичный пол и затейливая резьба стен красного дерева, а во главе всего – золотой трон Асгарда. Он стоял на возвышении в окружении расставленных столов с сотнями знатных гостей, которые хором приветствовали восседавшего на нём Владыку Одина. Рядом, по левую его руку от Одина, на золотом кресле, крытом алым бархатом, расположилась царственная супруга Фригг. Мы с отцом приблизились к подножию трона и вместе преклонили колено перед Одином. Музыка, которая, казалось, лилась со всех сторон и несла нас подобно реке, смолкла, как по волшебству. Владыка Один и следом за ним Фригг поднялись нам навстречу.
   – Я рад видеть тебя, о великий Ньёрд. И я счастлив приветствовать тебя и твою прекрасную дочь, принцессу Сигюн, здесь, в Асгарде. Я принимаю вас как вестников мира между нашими народами. Сядем же за пиршественные столы и возрадуемся сегодняшнему дню, дню нашей встречи!
   И Один сел во главе стола, стоящего в центре, усадив справа от себя моего отца, а мне указал место со стороны Фригг. В этот момент у входа в зал возникло какое-то оживление. Приветственные крики, которые начались от входа, нарастая, приближались к нам. «Тор! Тор! Тор!» – услышала я стройный хор множества голосов и увидела его самого, светловолосого сына Одина, который приближался к нам по проходу между столами, улыбаясь открытой довольной улыбкой, подняв в приветствии правую руку. Он был в парадном облачении: красный плащ за плечами, кожаный доспех с серебристыми бляхами на груди. Теперь я видела его во всем блеске и великолепии его славы.
   – Приветствуйте Тора, сына Одина!
   Зал взревел. Один поднялся навстречу сыну, взял его за руку и подвел ко мне.
   – Тор, это принцесса Сигюн из Ванахейма, – сказал он негромко. – Принцесса Сигюн, это Тор, мой сын, наследник трона Асгарда.
   Тор подошел ко мне вплотную и, взяв мою руку, почтительно коснулся её губами. Я почувствовала густой запах разгоряченного мужского тела. Он поднял на меня светлые голубые глаза.
   – Я счастлив, что ты здесь, прекрасная госпожа, – произнес он, усаживаясь между мной и Фригг.
   – Поднимем кубки за Тора, сына Одина! – провозгласил глашатай, и зал снова огласился приветственными криками. – А также за лучезарную Сигюн, принцессу Ванахейма!
   Я поднялась, с улыбкой пригубив свой кубок, да так и осталась стоять, держа его в руке и забыв поставить на стол. Прямо передо мной стоял тот, другой, соревновавшийся с Тором на мокром лугу несколько часов назад. Его одежда была чёрной с зелёной отделкой по бокам и на рукавах. Единственное украшение – золотой полумесяц на груди и такие же позументы на запястьях. Чёрные, только что вымытые и ещё влажные волосы гладко зачёсаны назад. Он подошёл ко мне так же близко, как только что подходил Тор, и мне почудилось (не могло почудиться, слишком явственно это было!), что от него исходит запах сосен, растущих на нагретом солнцем песке возле моря. Это было как наваждение. Он смотрел прямо на меня, глаза в глаза. Я никогда прежде не видела таких зелёных, почти изумрудных глаз. На его тонких губах играла улыбка. И эти изумрудные глаза, которые тоже смеялись… И запах моря… Нет, нет! Я тряхнула головой. Это просто запах свежевымытого и даже натертого душистой водой тела. Все так же улыбаясь, он протянул мне белую розу с золотыми прожилками на лепестках. Я готова была поклясться, что за секунду до этого в его руках ничего не было!
   – С прибытием, госпожа Сигюн, – прозвучал у меня в ушах его голос. – Я подумал, что этот цветок хорошо подойдет к твоему платью.
   Я машинально взяла розу. Он всё ещё стоял передо мной, улыбаясь, ожидая, что его представят. Но Один повернулся к моему отцу, слишком увлеченный беседой с ним, а Тор вовсю делал знаки кому-то за соседним столом и тоже сидел к нам вполоборота.
   На помощь пришла Фригг.
   – Это принц Локи, наш младший сын, – сказала она.
   – Спасибо, мой господин, – пробормотала я, прикрепляя розу к платью на груди.
   – Садись рядом с нами, Локи, – сказала Фригг, и зеленоглазый принц расположился по левую руку от меня.
   Тор наконец перестал делать знаки и повернулся ко мне.
   – Позволь представить тебе моих лучших друзей, – сказал он.
   – Огун Быстрый! – К нам подошел темноволосый ас, очень важный, я бы даже сказала напыщенный, и поклонился Тору.
   – Столь быстрый, что действует гораздо быстрее, чем успевает подумать, – прозвучало слева от меня.
   Я скосила глаза влево и поймала невозмутимый взгляд Локи. Он поднял брови и слегка пожал плечами. По губам пробежала ироническая усмешка.
   – Фандрал Верный! – провозгласил Тор, и нам поклонился молодой мужчина, такой же блондин, как и Тор, но постриженный довольно коротко. Он устремил на меня пронзительный взгляд прищуренных глаз.
   – Лично проверяет супружескую верность каждой асгардской жены, – услышала я слева и уже не могла сдержать улыбки.
   Затем приблизилась молодая женщина с волосами, собранными в высокий «конский» хвост. В волосах поблескивали вплетённые нити драгоценных камней.
   – Сиф Бесстрашная!
   – Страшится только ветра, который может испортить её прическу… – прокомментировал Локи.
   Я едва сдерживала смех.
   – Вольштагг Неудержимый!
   Огромный великан с длинной каштановой курчавой бородой и такими же сплетенными в косичку волосами буквально навис над столом.
   – Да, если его не удержать, всему Асгарду грозит голод!
   Я прыснула. Я смеялась так, что на глазах выступили слёзы. Все в недоумении уставились на меня. Первой опомнилась Сиф.
   – Локи! – воскликнула она, сжимая кулаки.
   – Я всего лишь пытаюсь чуть понизить градус пафоса! – Он поднял кверху ладони.
   Возмущённая четвёрка отошла назад к своему столу.
   – Сегодня мог бы попридержать свой язычок, братец, – с досадой бросил Тор.
   Я украдкой переглянулась с Локи, и мы улыбнулись друг другу. Я только теперь поняла, как давили на меня торжественность и роскошь тронной залы. А теперь я почувствовала настоящее облегчение от непринуждённой лёгкости общения с Локи и была очень ему за это благодарна. Я наконец смогла оглядеться вокруг и поняла, что до сих пор была напряжена до такой степени, что просто не видела ничего дальше собственного носа.
   Справа от меня Тор управлялся с бараньей ножкой. Заметив мой взгляд, он решил, что настал удобный момент для того, чтобы завязать беседу.
   – Как вам показался Асгард, прекрасная госпожа? – спросил он, постаравшись быстро прожевать всё, что было у него во рту, и вытирая губы тыльной стороной ладони.
   Я промямлила что-то насчёт того, что ещё не успела ничего увидеть, кроме Биврёста и въездных ворот.
   – О, это легко исправить! – воскликнул он. – Мой отец сказал, что, пока владыка Ньёрд будет отдавать распоряжения в Ноатуне, дабы подготовить его к вашему прибытию, ты будешь оставаться в Вальяскьялве. У нас будут разные состязания и турниры, все в честь приезда высоких гостей из Ванахейма. А через неделю, самое большее две мы сыграем нашу свадьбу.
   У меня что-то вздрогнуло внутри, надеюсь, это было незаметно для окружающих.
   – Я не ожидала, что всё произойдет так быстро, – только и смогла я выдавить из себя.
   – Чего же нам ещё ждать! – широко и радостно улыбнулся он. – Вот увидишь, это будет самая грандиозная свадьба во все времена!
   Изобразив на лице как можно более правдоподобную улыбку, я отвела глаза.
   – Позволь предложить тебе немного этого вина, госпожа, – услышала я и, повернувшись, увидела, что Локи протягивает мне сверкающий гранями кубок.
   – Спасибо. – Я взяла вино из его рук, а он, в свою очередь, коснулся края моего кубка своим.
   – Попробуй, оно действительно совсем неплохо, – улыбнулся он. – Давай выпьем за твой приезд. Я очень рад, что познакомился с тобой.
   Я пригубила вино. Оно было бархатно-сладким и имело чуть заметную терпкую горчинку. Глоток за глотком оно заструилось по моей гортани, наполняя теплом изнутри.
   – Мой брат предпочитает эль, – продолжал Локи. – Но этот напиток слишком груб для такой головокружительной красоты, как твоя.
   В его голосе совсем не было басовитых ноток, как в голосе Тора, он был звонок и музыкален. Я ещё раз подивилась, как два брата могут оказаться столь разными.
   – Ягнёнок обычно удается нашим поварам лучше, чем что-либо другое. – Я увидела, что Локи уже положил еду на мою тарелку и потянулся за фруктами. – А уж яблоки здесь, в Асгарде, вообще выше всяческих похвал.
   Теперь только я поняла, насколько голодна. В самом деле, в пути нам с отцом не удалось как следует перекусить.
   Мясо просто таяло во рту, а таких сочных яблок я не пробовала ни разу за всю свою жизнь.
   Локи ел не спеша, явно наслаждаясь каждым кусочком. Потом подлил нам ещё немного вина.
   – Я чуть не забыла про еду, – смущённо сказала я, вытирая рот салфеткой. – Спасибо, что напомнил, мой господин.
   – Было бы жаль не воздать должное мясному пирогу, у него такая хрустящая корочка…
   Я съела и пирог, а потом мы закусили его свежим салатом.
   В какой-то момент я заметила, что Тора не было возле меня, однако уже большинство гостей расселось шумными компаниями вовсе не так, как в начале вечера, все двигали скамьи, ходили по залу, провозглашали здравицы, и никто не обращал ни малейшего внимания на светские приличия и условности. Я поискала Тора глазами и увидела, что он вместе с четвёркой своих друзей направляется к нам.
   – Идём, брат, мы хотим устроить небольшие скачки на восточном берегу. – Тор хлопнул по плечу Локи. – Госпожа Сигюн, надеюсь, вы окажете нам честь, присоединившись к нам?
   – Спасибо за приглашение, брат, но я что-то чувствую себя усталым, – ответил Локи, поднимаясь. – Думаю пойти к себе и немного почитать перед сном.
   Я тоже встала из-за стола, собираясь протянуть руку Тору, чтобы сопровождать его.
   – Прошу прощения, господин, – услышала я собственный голос словно со стороны, – сегодняшний путь оказался для меня слишком долгим.
   – Что ж, очень жаль, моя госпожа. – Тор склонился к моей руке для поцелуя. – Увидимся завтра, а теперь отдыхай.
   – Боишься снова ударить в грязь лицом, а, Локи? – бросил, проходя мимо, Фандрал Верный. – Третья ванна за день – слишком даже для тебя?
   – Предпочту три ванны в день твоему еженедельному омовению, – не глядя на него, проронил Локи, усмехнувшись уголком губ.
   Я вспыхнула, но смутить Локи, похоже, было не так-то просто. Он дождался, пока компания друзей окажется за дверью, и с улыбкой повернулся ко мне:
   – Моя госпожа, хочешь, я покажу тебе дворец?
   О, этот удивительный взгляд зелёных глаз, смеющихся и одновременно очень серьёзных!
   – Да, мой господин…
   …Длинные коридоры Вальяскьялва, пустые, тёмные и гулкие, в них далеко разносится эхо наших шагов.
   – Здесь были классные комнаты, когда мы с Тором были маленькими, бегали сюда заниматься.
   Лунный свет осветил поставленные близко друг к другу два простых стола и учительский стол посередине.
   – Здесь библиотека, ты можешь приходить сюда и брать любую книгу. Я люблю проводить здесь время.
   Стеллажи за стеллажами, от входа до окна и вглубь, насколько хватает глаз. Ряды книг уходят вдаль и теряются в ночном сумраке. Хранилище древних знаний, сокровищница мудрости…
   Опять стук каблуков, и наши длинные тени тянутся за нами, бегут, обгоняют нас и растворяются в темноте одной из стенных ниш. Вокруг ночь и безмолвие, мы стараемся невольно говорить тише, чтобы не тревожить тишину.
   – Вон там – видишь из окна? – наша детская спортивная площадка.
   Я перегибаюсь через подоконник, и он слегка придерживает меня за талию.
   Мы начинаем подниматься по плавно изгибающейся лестнице. Локи крепко берёт меня за руку, чтобы я не оступилась. Сам он, похоже, прекрасно ориентируется в этих таинственных переходах, и ночная тьма ему ничуть не мешает. Я стараюсь запомнить дорогу, но не уверена, что это мне удаётся.
   Внезапно пространство перед нами расширяется, стены расступаются, и мы оказываемся на широкой балюстраде, сплошь залитой лунным светом. Длинные тени кипарисов пролегают по ней, расчерчивая холодные белые плиты тонкими ровными линиями, по углам густеющими до непроницаемого мрака. Мне кажется, будто там, в этом мраке, притаилось что-то пугающее, и хочется прижаться к Локи поближе, чтобы ощутить его уверенность, но я изо всех сил сдерживаю себя. Моё сердце учащённо бьётся, и я не понимаю, что тому причиной – то ли волшебство этой асгардской ночи, то ли что-то ещё, что даже для меня самой пока не имеет названия…
   Локи подходит к середине балюстрады и останавливается, опираясь на перила рукой. Я осторожно следую за ним. Ночной ветерок шепчет в кронах кипарисов. Мне чудятся в этом шёпоте странные голоса, произносящие давно забытые заклинания. Лицо Локи выглядит как вырезанная из белого хризолита камея на чёрном бархате ночи. Точёный профиль, гибкий чёрный силуэт…
   Отсюда открывается дивный вид на радужный мост и подъездные ворота. В далекой ночи бьётся красный огонёк. Это неусыпный золотоглазый страж Хеймдаль охраняет Асгард от любого вторжения.
   – Знаешь, госпожа Сигюн, в детстве меня неудержимо манила эта бездна. – На лице Локи отразилась задумчивая усмешка. – Я подходил вот сюда, к краю, и думал, что случится, если перемахнуть эти перила, если шагнуть туда, в пропасть…
   Он тихо засмеялся, покачав головой.
   – Там нет пропасти. И меня всегда что-то удерживало. Словно была чья-то рука, протянутая мне навстречу.
   Я понимающе улыбнулась:
   – Мой господин, я в детстве часто прыгала в море с высокой скалы. Это ощущение полета манит нас. Один шаг, один прыжок – и ты летишь, а потом уходишь с головой под воду и там, глубоко-глубоко, открывая глаза, видишь луч света оттуда, сверху, сквозь страшную толщу воды, и он действительно как протянутая к тебе рука, живая и теплая, зовущая назад из небытия.
   Локи взял мою ладонь в свои руки и несколько секунд удерживал, поглаживал, чуть касаясь.
   – У нас много общего, моя госпожа.
   Я смотрела ему в лицо. Из мира вдруг исчезли все звуки: не доносились голоса людей, не звенели ночные цикады, даже ветер замер, даже дыхание прервалось…
   А потом он отпустил мою руку.
   – Вон там, в северном крыле, на этаж выше, мои комнаты, – сказал он. – А твои покои с другой стороны, с южной. Уже действительно поздно, моя госпожа. Я провожу тебя.
   Не помню, как я разделась и легла. Я провалилась в сон мгновенно, как в чёрную воду. И там, в этой чёрной воде, что-то изумрудно-зелёное и синее переплеталось, перетекая друг в друга…

   – Расскажи о своих сыновьях, Фригг, – попросила я.
   Мы сидели в её покоях в уютном полумраке наступающего вечера, второго моего вечера в Асгарде. День был наполнен состязаниями и турнирами, как и обещал мне Тор, и только теперь я наконец могла с удовольствием расположиться полулёжа в кресле и, вытянув ноги, положить их на низенькую скамеечку. Роль зрителя почему-то вымотала меня почти до предела. Кажется, я бы не так устала, если бы участвовала в соревнованиях сама.
   Фригг постаралась помочь мне устроиться поудобнее: принесла множество маленьких атласных узорчатых подушечек и подложила под спину и плечи, а сама устроилась напротив на своей любимой красно-золотой кушетке с высокой спинкой. Вокруг нас горело множество светильников, щедро инкрустированных янтарём. Их мягкий, трепещущий свет располагал к задушевной беседе. Я чувствовала себя совершенно естественно в обществе Фригг, несмотря на то что узнала её только вчера и она была старше меня почти вдвое. Фригг удивительным образом располагала к себе, мы могли говорить, как две старинные подруги, хотя до сих пор я считала, что не слишком-то легко схожусь с людьми.
   Но голова чуть кружилась от аромата множества роз в расставленных повсюду пышных букетах, и сам воздух качался и плыл, плавясь в жарких объятиях сотен зажжённых огней… Всё моё тело наливалось приятной истомой ленивого, расслабленного вечера, и у меня как-то само собой вырвалось:
   – Расскажи о своих сыновьях!
   Фригг улыбнулась:
   – Думаю, тебя сейчас волнуют не все они, а только один. – Она доверительно наклонилась ко мне, положила узкую тёплую ладонь на мою руку. – Тот, который предназначен для тебя самой судьбой.
   Я смущённо опустила глаза. Хорошо, что в сгустившихся сумерках было незаметно, как я краснею.
   – Каков он?
   – Тор надёжный и смелый, а ещё очень открытый и добрый. С ним тебе будет спокойно, и ты всегда будешь чувствовать себя защищённой.
   – А… Локи?
   Она на долю секунды замешкалась с ответом. Мимолетная тень промелькнула по её лицу. Я бы, возможно, даже не заметила этого, если бы не наблюдала за Фригг настолько пристально, насколько позволял воцарившийся в комнате полумрак. Она откинулась на спинку кушетки, при этом её лицо полностью оказалось в тени.
   – Почему ты спрашиваешь о нём?
   – Потому что он ведь тоже твой сын, – я пожала плечами, – хотя они с Тором на первый взгляд совершенно не похожи.
   Фригг кивнула, лицо её на миг озарилось неверным отблеском свечи, и я поймала её взгляд, устремлённый полностью вглубь себя.
   – Локи… он… никогда не знаешь, что от него ожидать. Но, в любом случае, он хороший сын.
   Я хотела услышать больше, но она не продолжала, а настаивать я не решилась.
   Фригг поднялась, подошла ко мне, стала мягко массировать плечи.
   – Давай я угощу тебя медвяным напитком, который я готовлю сама, по своему особому рецепту!
   Мне подумалось, что она сказала это, дабы заполнить повисшую паузу, однако я была рада хоть таким образом закончить неловкий разговор.
   – Конечно, с удовольствием!
   Она вышла в соседнюю комнату, а я, повинуясь инстинкту, который меня ещё ни разу не подводил, быстро перебралась на её место, пробежала пальцами по спинке, сиденью, подлокотникам. Вещи, которых когда-либо коснулись чьи-то руки, служат для меня источниками самой достоверной информации о прошлом. Отчётливее же всего запечатлеваются на любом предмете эмоции, особенно если они были очень сильными.
   Вначале был шум, невнятный, словно шёпот сотен слов, произносимых одновременно и очень быстро. Такое происходит всегда, и для меня привычно. Я, если можно провести такую аналогию, снимаю прошлое слой за слоем, словно отшелушиваю лишние оболочки, мысленно держа в голове образ того, о ком хочу узнать.
   «…Он обманывал меня! Мало того, он поднял на меня руку!» – гнев захлестывал говорившего, и я видела его очень отчетливо.
   Молодой франтоватый мужчина, со вкусом и дорого одетый, аккуратно причёсанный… Впрочем, сейчас его волосы совершенно растрепались, потому что он тащил, обхватив поперек туловища, отчаянно брыкающегося мальчика.
   Внеся его в комнату, он разжал руки, бросил мальчика на ковер, расстеленный на полу возле моих ног. Только на кушетке вместо меня сидела Фригг. Я ощутила, как напряглось её тело, пальцы вцепились в подлокотник.
   Лицо мальчика, красное, искажённое, оказалось прямо передо мной, смотрящей на него сейчас глазами Фригг. Губы его дрожали, он едва сдерживал слёзы.
   – Что ты сделал, Локи?! Зачем ты ударил наставника?
   Локи-подросток бросился к матери, но она быстро отдёрнула от него свою руку:
   – Нет, Локи, нет! Ты не должен так поступать! Твой отец велел тебе попросить у наставника прощения и пообещать, что в будущем подобное не повторится!
   Лицо Локи кривилось, зубы скрипнули от с трудом подавляемой ярости.
   – Я не хочу! Я не буду просить прощения! Он меня ненавидит! Я ни за что! Не буду!
   Фригг, вся дрожа, потянулась к нему:
   – Локи!..
   – Нет, Фригг! – откуда-то возник Один. Огромный и властный, он навис над своей женой, и она испуганно сжалась под его взглядом. – Если не пресечь это в самом зародыше, дальше будет только хуже!
   Повинуясь знаку Одина, наставник выкрутил мальчику руки назад и увёл, подталкивая в спину при малейшем сопротивлении так, что тот едва не падал.
   Я сидела окаменев. Кончики сжатых пальцев побелели.
   – Сигюн?.. – Фригг коснулась моего плеча.
   Я вздрогнула, обернувшись. Она поставила на столик изящную тонкостенную чашку с душистым напитком. Чашка жалобно звякнула о блюдце…
   – Ты видишь прошлое, – сказала она, опускаясь рядом.
   Я кивнула, не поднимая глаз от столика.
   – Что ты видела?
   Я не могла говорить, лишь отрицательно покачала головой. Горло перехватило спазмом.
   – Твоё видение… Ты видела Тора? – Она настороженно вглядывалась в моё лицо. – Нет… Локи!..
   У меня пересохли губы, дрожь пробежала по спине. Фригг протянула мне свой напиток. Я судорожно сделала глоток, другой, почти не чувствуя вкуса. Потом медленно повернулась к ней. Она поспешила взять чашку из моих рук, иначе я бы её разбила.
   – А ты видишь будущее.
   Рука Фригг дрогнула, но лишь на мгновение, она очень хорошо умела владеть собой. В отличие от меня.
   – Да, я могу.
   – Но ты его никому не расскажешь.
   – Нет…
   Она встала, отошла к окну, встала ко мне вполоборота.
   – Твоё будущее меняется, Сигюн. Когда ты прибыла сюда с отцом, оно было определённо и ясно, а теперь… Я вижу его изменения. Они происходят прямо у меня на глазах. Прошлое, которое ты видишь, всегда однозначно. В этом счастье твоего дара. У меня всё иначе! Большего я тебе сказать не могу.

   Следующие три дня я провела в замке Ноатун, у своего отца. Это были спокойные дни, исполненные созерцания. Я должна была подготовиться к браку с Тором согласно обычаям моего народа. Я вставала с рассветом, и дни мои были отданы медитации. В замке для этого были созданы все условия. Мой отец позаботился об этом. Три дня между реальностью и небытием, на грани сознания. Не сон, но и не явь. Мои мысли должны были успокоиться и обрести ясность.
   Этого не происходило.
   Я садилась в зале для медитаций, раз за разом пытаясь отрешиться от всего будничного, суетного, наносного. Качаясь, уплывали по волнам мои мысли, а после них должны были остаться только абсолютная пустота и незыблемый покой. Так осознается и принимается суть божественного промысла, так узнается предназначенность судьбы и устремлённость в единственное будущее, создаваемое изначально теми, кто сплетает во вселенский узор нити наших жизней…
   И всё же, постоянно заглядывая вглубь себя и достигая искомого молчания ума, я ощущала в желанной пустоте присутствие чего-то, чего там не должно было быть. Что-то зелёное и синее, сливающееся, перетекающее друг в друга, как в моём сне в Вальяскьялве. Оно не могло там присутствовать, но оно там было. Я сидела в центре пустого зала. Слёзы стекали по моим щекам.
   Вечером, на закате, я отправилась вниз, спустилась по лестнице в сад, а оттуда прошла по нижней аллее к обрыву. Там, на краю скалы, почти отвесно спускающейся к морю, мой отец установил скамью, простую, деревянную, даже без спинки, но достаточно широкую, чтобы на ней было очень удобно сидеть, любуясь видами, которые открывались с этой естественной смотровой площадки.
   Мой взгляд то скользил вдали, у горизонта, то устремлялся вниз, где у подножия утёса море, бурлящее, пенное, волна за волной захлёстывало скалу, которая высилась, незыблемая и неприступная, вынуждая море отступить, рокоча и беснуясь. Прибой лизал скалу, накатываясь и отступая, и камень становился влажным, словно плакал. И мне невольно приходило на ум, что камень плачет, расставаясь с морем.
   Раскинуть руки и – вниз, вниз! – а там… на моих губах растает поцелуй моря, мимолётный, как тающая пена, и солёный, как слёзы. И пусть прыжок с такой высоты равносилен смерти, пусть! Раскинуть руки и лететь – краткий миг навстречу единению со Вселенной, ощущение полёта слишком притягательно, а там… Море примет меня в свои объятья, в своё лоно, безбрежное, бирюзовое море…
   Слева от обрыва густые заросли жасмина образовывали нечто вроде естественной кулисы, скрывающей скамейку от нескромных взглядов, и там, среди густо переплетающихся ветвей, безумствовали соловьи, слагая свой ликующий гимн молодой весне. Один за другим они вступали в хор, голоса их сливались, певцы перебивали один другого, в упоении восторга забывая обо всём, и уж точно не замечая меня, застывшую в изумлении перед их многоголосьем, который неустанно славил жизнь!
   Их извечное пение, не зависящее ни от каких законов, кроме законов весеннего возрождения природы, возвращало в мою душу гармонию. Море у моих ног, соловьи почти на руках, бирюзовое и зелёное внутри меня, и я сама в центре их круговорота, замирающая, не смеющая вздохнуть, чтобы не спугнуть очарования…
   Черный котёнок вспрыгнул мне на колени. Откуда он взялся? Я машинально гладила его, а он, урча всё громче, потоптался, устраиваясь поудобнее, и наконец улегся у меня внизу живота, поднял мордочку и, жмурясь от удовольствия, взглянул мне в лицо лукавыми зелёными глазами.

   Через три дня мне предстояло вернуться в Вальяскьялв, чтобы окончательно подготовиться к назначенной свадьбе.
   Не могу сказать однозначно, с какими чувствами я покидала Ноатун. Порой мне казалось, что я хочу провести здесь всю мою жизнь, так хорошо мне было в отцовском замке на берегу моря, где меня постарались окружить покоем и надёжностью. Но всякий раз я вспоминала о том, с какой целью я нахожусь в Асгарде, каково моё истинное предназначение. Символ мира, залог братства между нашими народами, не так ли? И супруга светловолосого богатыря-аса, который каждый раз при встрече смотрел на меня обожающими глазами. Он не раз с извиняющимся видом объяснял мне, что не слишком силён в беседах, но его обезоруживающая улыбка, его бесхитростный взгляд говорили сами за себя. Думаю, я нравилась ему. Я была для него не только почётной обязанностью. Было нечто большее и в его обращении со мной, и в его голосе, в том, как он произносил моё имя: «Сигюн!» Каждая женщина, даже не слишком искушённая в сердечных делах, уловит в голосе мужчины некие особые нотки, чуть слышное придыхание. И я больше не прятала своего взгляда, когда он смотрел прямо мне в глаза. Я протягивала ему свою руку и вставала рядом с ним, так же, как и он, приветствуя подходящих к нам с поздравлениями людей. Он незаметно стискивал мой локоть, притягивая к себе. Он наклонялся ко мне так близко, будто вдыхал запах моих волос и кожи. Он гладил пальцами моё запястье, когда оно лежало рядом с его рукой на столе. Я слышала его жаркое дыхание прямо возле своего уха чуть позади себя, если мы сидели поблизости…
   И вот все приготовления были завершены. Настал вечер накануне нашей свадьбы. Время близилось к полуночи, и я давно уже легла в постель, но сон всё не шёл ко мне, хотя я и убеждала себя, что должна как следует выспаться перед предстоящим самым важным днём в моей жизни. Я вертелась в постели, переворачивала подушку на прохладную сторону, окончательно сбила простыни и наконец после часа бесплодных попыток заснуть решила отправиться в библиотеку. Я надеялась подыскать себе книгу, и если не успокоить себя чтением, то хотя бы провести время с пользой.

   Я ещё не слишком уверенно ориентировалась в коридорах Вальяскьялва, тем более в темноте, но библиотеку нашла без труда, так как, решив не рисковать, воспользовалась хорошо освещённой факелами центральной лестницей. Думаю, можно было пройти более коротким путём, но я не рискнула этого делать, боясь заблудиться. Где-то этажом ниже, наверное в пиршественной зале, звучала музыка, приглушённая расстоянием и каменными стенами, что тоже помогало мне выбрать правильное направление.
   Плотно притворив за собой двери, я облегчённо вздохнула. Здесь не было ни души. Высокие потолки помещения, ровные ряды книжных полок, гулкая тишина уединённых покоев располагали к неспешным раздумьям. Я зажгла светильники, изукрашенные затейливой резьбой, которые давали много света, но ни за что не позволили бы пламени вырваться наружу, и двинулась вдоль стеллажей. Книги, манускрипты, древние пергаменты. Я бережно брала их в руки, перелистывала, ставила на место или углублялась в чтение. Время летело незаметно, и, когда я очнулась от своих грёз, была уже глубокая ночь. Пора было возвращаться к себе. Я осторожно выскользнула из библиотеки, прижалась спиной к тяжёлой двери. Музыка снизу звучала теперь намного громче, и к ней присоединились песни и выкрики множества пирующих. Чем ближе я подходила к балюстраде, от которой начиналась центральная лестница, тем громче они становились. Я почти бегом взлетела на верхний этаж и, с бьющимся сердцем, запыхавшаяся, повернула налево, к своим комнатам.
   Кто-то огромный обхватил меня сзади за плечи, лишив возможности двигаться. Я хотела крикнуть, но сильная рука легла на мой рот, и я могла только глухо мычать. Колени мои подкосились от ужаса, я рванулась, и нападавший, на миг ослабив объятья, позволил мне развернуться к нему лицом. Изумлённая, я узнала Тора. Его глаза горели даже при отблеске далёких факелов. Расширенные зрачки, влажные губы и горячее дыхание у самого моего лица.
   – Сигюн, моя милая госпожа, я был уверен, что тебе тоже не спится…
   Я напрягала все силы, чтобы освободиться, но это было всё равно что попытаться разорвать стальной обруч. Он навалился на меня всей своей тяжестью, прижав к стене. Пальцы шарили по моей груди, губы прижались к губам, больно царапая их жёсткой щетиной. Крепкий запах эля ударил в ноздри. Я не могла даже вскрикнуть, только отчаянно извивалась, распятая на стене, как бабочка, пришпиленная к бумаге.
   – Сигюн, моя сладкая девочка…
   С жалобным звоном отлетели застёжки моего платья, и ладони Тора сжали мою грудь, стиснули её, в то время как он рывком поднял меня вверх по стене, царапая спину, а его колено с силой раздвинуло мне ноги… Не помня себя, я резко ударила его лбом по переносице и тут же, исхитрившись повернуться боком, нанесла ещё один удар в пах. Его железная хватка на секунду ослабла, а мне оказалось этого достаточно, чтобы выскользнуть из его объятий и бежать, не разбирая дороги, прочь, прочь, прочь! За своей спиной я слышала тяжелые торопливые шаги. Тор преследовал меня и, возбуждённый, распалённый погоней, не отставал ни на шаг. Я бежала, путаясь в подоле проклятого длинного платья, предписанного этикетом. Сердце моё готово было выскочить из груди. Задыхаясь, я метнулась за угол и с размаху врезалась в кого-то, стоящего прямо за поворотом.
   От неожиданности я сдавленно закричала, попыталась броситься в сторону, но ноги мои больше меня не слушались, и я упала к незнакомцу в объятия, меня колотило от смертельного ужаса, сознание готово было покинуть меня…
   – О небо, Сигюн! – прозвучал знакомый голос. – Что с тобой?!
   Я не могла говорить, я лишь дрожала всем телом, цепляясь за его одежду, а он, мягко обнимая, удерживал меня от падения.
   – Что случилось?
   Тонкое, гибкое тело, чёрные волосы и зелёные даже в темноте глаза.
   – Локи, – выдохнула я.
   Я не думала, что у него такие крепкие и надежные руки.
   – Локи…
   Машинально, непослушными пальцами я пыталась застегнуть разорванное на груди платье. Он понял всё без слов.
   – Беги прямо по коридору! – шепнул он мне в самое ухо, и его тёплые губы коснулись моей щеки. Я почти не понимала, что он говорит, тогда он легонько подтолкнул меня: – Беги! Я поговорю с братом.
   Моя собственная воля была парализована.
   – Беги! – сказал он, и я побежала.
   Мои спотыкающиеся шаги гулко разносились по коридору. В панике мне показалось, будто кто-то меня догоняет, и я на бегу обернулась. Видно, мой собственный рассудок начал действительно подводить меня, потому что мне почудилось, что я вижу саму себя, убегающую в противоположном направлении. Я кубарем скатилась вниз и очутилась в парадной приёмной, а в ней… Нетерпеливо прядая ушами, раздувая ноздри, передо мной стояла великолепная вороная лошадь. Она била копытом по мраморным ступеням, гарцуя на месте, и я, подбежав, уцепилась за её гриву и, подтянувшись из последних сил, буквально упала на её спину…
   Лошадь рванулась с места в карьер, унося меня прочь из Вальяскьялва, а я прильнула к её упругой шее, доверилась её стремительному бегу, ошеломлённая, почти без чувств.
   …Вороная лошадь принесла меня на берег моря и там позволила спуститься, а скорее сползти на прибрежный песок. Задыхающаяся, на грани обморока, я полусидела-полулежала на берегу, постепенно приходя в себя. У моих ног рокотал прибой. Рядом, пофыркивая и тыкаясь в меня мягкими губами, неотлучно лежала моя спасительница. Я зарылась лицом в её гриву и плакала навзрыд, обнимая животное за теплую шею. Я приходила в себя. И во всем мире осталась только ночь, и прибой, и тело лошади, с которым я слилась.
   Прошло время, пока меня перестала бить дрожь и рыдания понемногу стихли. Но не ушло ощущение оставшейся на мне грязи от прикосновений вожделеющих рук, однако с этим я ничего поделать не могла. Тогда я разделась и вошла в море, нырнув с головой, ушла как можно дальше на глубину, пока не стало больно в груди, а потом перевернулась и быстрыми толчками устремилась на поверхность. Выскочила, задыхающаяся и счастливая, что снова дышу, и, плавно загребая руками, поплыла прочь от берега.
   Слева от меня всхрапнула вороная лошадь, плывущая рядом. Я скользнула на бок и обняла её за шею. Мы плыли в самой середине лунной дорожки, а море вокруг нас было цвета жидкого гематита и ласковое, как шелк. Обрамлённые длинными ресницами, лошадиные глаза в лунном свете переливались изумрудными искрами.
   И тут меня осенила догадка.
   – Локи? – неуверенно и робко позвала я.
   Лошадь замотала головой, стряхивая брызги с гривы, и заржала, задрав голову к немым небесам. Но моя догадка уже обрела уверенность.
   – Локи, я знаю, это ты…
   Я обвила обеими руками шею лошади.
   – Пожалуйста, Локи, я прошу. Я хочу поговорить с тобой.
   Мгновение спустя я уже обнимала за шею человека. Капельки воды блестели на его лице. Мокрые волосы чёрными змейками струились по лбу. Я смутилась и разжала объятия. Мы медленно плыли рядом, лишь слегка шевеля руками, чтобы держаться на поверхности воды, а волны чуть-чуть покачивали нас, будто баюкали.
   – Прости моего брата, Сигюн, – сказал он тихо. – У него сегодня мальчишник, и он выпил лишнего. Просто он без ума от тебя, вот и не сдержался. Уверен, он уже раскаивается.
   – Спасибо тебе за всё, Локи. Ты уже дважды оказываешься рядом в самый нужный момент.
   Он перевернулся на спину, и я следом за ним, задев ладонью кисть его руки. Он поймал мою руку и удержал в своей, а я… я её не отняла. Мы держались за руки, лежа на лунной дорожке. Мы смотрели друг на друга, не отрывая глаз.
   – Ты такая красивая, Сигюн…
   Я хотела лишь одного: чтобы эта ночь не кончалась никогда, чтобы это мгновение длилось вечно. Лёгкое пожатие его пальцев, едва уловимый поворот головы, его молчание, говорящее красноречивее любых слов. Просто замереть в неподвижности и смотреть, смотреть в его глаза и не наглядеться…
   – У меня завтра свадьба, – едва проговорила я.
   – Скажи только одно: ты хочешь этого?
   – Я… должна. – Мой голос предательски дрогнул.
   Он зажмурился и быстро отвернулся. У меня невыносимо заболело где-то в глубине груди.
   – Локи!..
   – Уже слишком поздно, Сигюн, моя госпожа, – быстро перебил он меня. – А у тебя завтра важный день. Ты должна отдохнуть, чтобы выглядеть лучше любой другой дамы. Я отвезу тебя домой.
   Громкий всплеск – и я уже опять держусь за гриву вороной лошади. Он вынес меня на берег и стоял, роя землю копытом, так что комья летели во все стороны. И не отвернулся ни на секунду, пока я одевалась.
   Обратно мы ехали шагом. Я прижалась щекой к его шее. Мне очень хотелось погладить его, но я не смела и только всё крепче прижималась к нему, зарывшись обеими руками в густую мягкую гриву.

   Я думала, что видела торжество и роскошь Асгарда на пиру в честь нашего прибытия. Теперь я поняла, как сильно ошибалась.
   День коронации Тора, когда должно было совершиться наше с ним бракосочетание, призванное навеки объединить Асгард и Ванахейм и установить нерушимый союз между нашими мирами, блистал великолепием, которое, казалось, могло затмить сияние солнца.
   Сотни скрипок и труб слились в единый могучий гимн. Тысячи людей образовали живой коридор, по которому должен был вот-вот прошествовать наследник престола.
   Царь Один восседал на золотом троне Асгарда. По правую руку от него расположился мой отец, а Фригг и я стояли слева. Царица взглянула на меня и ободряюще улыбнулась:
   – Ты очаровательна, принцесса Сигюн!
   На мне было белое платье, перехваченное золотым поясом. Золотые браслеты сковали запястья. Золотые серьги немилосердно оттягивали мочки ушей. Золотая диадема тисками сдавила виски. Я стояла застывшая, ничего не видя перед собой.
   Фригг наклонилась к самому моему уху:
   – Ты что-то очень бледная, Сигюн…
   В прошедшую ночь я не заснула ни на секунду. Я лежала в постели, закрыв глаза, сердце моё колотилось как безумное, меня подташнивало. Я не могла ни встать, ни даже шевельнуться, просто лежала, вцепившись ногтями в одеяло. Когда забрезжил рассвет, мною овладело полное безразличие ко всему. Утром за мной пришли, чтобы помочь надеть подвенечное платье и убрать волосы в высокую причёску. Я машинально поднялась и последовала за служанками. Они хлопотали вокруг меня, а я сидела окаменевшая, уставившись пустыми глазами в одну точку. Они что-то говорили мне, подносили украшения, ожерелья, серьги, а я ничего не слышала и могла только кивать невпопад. В груди у меня образовалась зияющая пустота. Наверное, такое могла бы ощущать каменная статуя, в которой по странной прихоти или ошибке создателя сохранилось сознание.
   Мое лицо горело, а руки были ледяными.
   Потом кто-то вошёл в мою дверь и сказал: «Пора!» Я не шевелилась. Всё происходящее будто бы перестало относиться ко мне. Меня взяли за руку и повели, и я пошла, ступая ватными ногами. Мне казалось, что в любой момент я могу упасть, так как подо мною не было земли, лишь зыбкая качающаяся пелена, и я сосредоточилась на одном: держаться на ногах.
   – Сигюн? Тебе нехорошо?
   В висках оглушительно пульсировала кровь.
   – Это просто волнение, – ответила я чужим бесцветным голосом.
   Я не смела повернуть голову туда, где справа и чуть позади, я знала, стоял Локи. Если бы я увидела его, я бы умерла.
   Я смотрела только прямо перед собой на широкий коридор, образованный огромной толпой, которая, кажется, что-то кричала. Наверное, они скандировали имя Тора, но я ничего не могла разобрать. Гром их голосов болью отдавался в моей голове. Я почти не могла дышать.
   И вот я увидела его, моего жениха. Он показался у дверей, на ходу вскидывая руки в приветствии. Над толпой ответно вознеслись тысячи рук, и тысячи голосов восславили его имя. А мне казалось, что он приближается в абсолютной тишине, медленно-медленно, и я отчетливо слышала, как стучат по каменным плитам пола каблуки его сапог. Каждый шаг грохотом отдавался у меня в ушах.
   Он подошёл к золотому трону и преклонил колени перед Всеотцом. Один на вытянутых руках вознёс над его головой сияющий венец. Все присутствующие, как один человек, затаили дыхание, замер огромный зал, и в наступившей тишине разнеслись, достигая самых дальних уголков, торжественные слова:
   – Венчаю тебя, Тор, сын Одина…
   Что-то треснуло позади нас. На пол посыпались осколки стекла и обломки деревянной обшивки стены. Кто-то закричал, кто-то бросился бежать. Вмиг воцарился хаос, забурлил водоворот из мужчин и женщин, кинувшихся врассыпную, и только я стояла, не шевелясь, в центре этого водоворота, широко распахнув глаза.
   – Ётуны! – услышала я. – Нападение! Нападение! Ётуны пытаются украсть ларец из хранилища!
   Я медленно, как во сне, обернулась. И увидела тёмные высокие фигуры в проломе стены. Они были словно покрыты инеем с ног до головы. От них веяло холодом. Их глаза горели, как раскалённые угли. И ещё я увидела ларец, хрустальный, сквозь стенки которого сиял ослепительный, манящий, нездешний свет…
   Больше я ничего не видела и не чувствовала. Сознание наконец оставило меня. Я погрузилась в блаженный покой забытья.

   Я очнулась, словно вынырнула из чёрной глубины, судорожно хватая ртом воздух. Сидящая рядом Фригг попыталась меня успокоить:
   – Всё в порядке, милая. Разрушитель отразил атаку! Ётунам не удалось похитить ларец, они отступили.
   Она удерживала меня за руки, гладила их.
   – Однако им удалось сорвать коронацию, – мрачно напомнил мой отец, который стоял у окна, скрестив руки на груди.
   – Это сейчас не так уж важно, главное, всё обошлось…
   Я откинулась на подушки. Кто-то принёс меня в мои комнаты и заботливо устроил на ложе, укрыв тёплым покрывалом. У меня совершенно не было сил, и всё-таки я испытывала какое-то странное облегчение. Всё позади…
   – Я приготовлю тебе горячее питьё, – поднялась Фригг.
   Я была ей более чем благодарна: у меня сильно кружилась голова, – но с первым же глотком тёплая волна разлилась по телу, и я почувствовала себя лучше. Подтянув колени, я попыталась сесть. Фригг тут же поправила подушки, подняв их повыше, чтобы мне было удобнее.
   – Спасибо за всё. – Я пожала её пальцы.
   Дверь с шумом распахнулась. Мы все обернулись на звук. Вошёл Тор и сразу же бросился к моему ложу:
   – Моя госпожа, тебе лучше?
   – Гораздо лучше, спасибо, – пробормотала я, машинально натягивая одеяло до самого подбородка.
   Он схватил обе мои руки и начал покрывать их поцелуями.
   – Я этого так не оставлю, – заявил он громогласно, стискивая кулаки. – Я отправлюсь в Ётунхейм и покажу им всем, чего стоят настоящие асгардцы!
   – Вряд ли Один одобрит этот план, – заметил мой отец, отходя от окна.
   Однако Тор не обратил на его слова никакого внимания. Он возбуждённо мерил шагами комнату.
   – Мы разобьём их, – продолжал он, – мы докажем любому, что вероломство будет сурово наказано, а потом, – он снова повернулся ко мне, – потом, даю слово, я стану царём Асгарда, и тогда уже никто не помешает нам стать самыми счастливыми в мире!

   Я опять одна, гуляю по саду. Я решила пойти туда с самого утра и теперь вознаграждена за это покоем, безлюдьем и уединением. Как надоели мне эти длинные парадные платья! Сейчас я оделась в чёрные брюки и просторную синюю блузу, поэтому мне настолько удобно бродить по гравиевым тропинкам в коротких сапожках на небольшом и очень устойчивом каблучке, что меня охватывает восторг свободного и радостного движения. Я просто не могу удержаться от того, чтобы одним движением не перемахнуть через невысокую живую изгородь. Осторожно выглядываю из-за кустов – не видел ли кто? – и прыскаю в кулак. Мне весело и легко, я готова расцеловать весь мир. Тихо-тихо, совершенно бесшумно я крадусь между кустами ракитника, усыпанными золотыми кистями цветов, и неожиданно для самой себя после резкого поворота попадаю на спортивную площадку, со всех сторон окружённую плотной стеной разросшихся туй.
   Стоп! Кажется, про это место говорил мне Локи, когда мы гуляли по Вальяскьялву в ночь моего прибытия во дворец. Они с Тором тренировались здесь в детстве. Но песок, кругом один только песок, самый ненадежный из свидетелей, сыпучий, неверный, изменчивый… И только моё жгучее любопытство противостоит времени, не оставляющему следов на песке. Я опускаюсь на колени, я шарю руками по поверхности песка, я осторожно зарываюсь пальцами в глубь его зыбкой памяти. Со стороны это, наверное, выглядит как детская игра, но, к счастью, на это некому смотреть со стороны.
   Вот! Здесь, в середине дорожки, упал, задыхаясь от быстрого бега, черноволосый мальчик. Он чувствует лишь одно: как отчаянно бьётся его сердце, готовое выскочить из груди, как больно колет у него в боку и дыхание с хрипом вырывается из горла. Он не может больше бежать. Его светловолосый брат с компанией друзей уже далеко впереди, они резвятся, они смеются на бегу, увлечённые собой и своим соревнованием, а наставник досадливо кричит на упавшего. Я вижу лицо Локи-мальчика, в глазах которого закипают злые слёзы. Только благодаря его бьющим через край эмоциям, оставляющим столь сильный отпечаток, я вообще могу видеть всё это. Но слишком много времени отделяет меня от этих заплаканных зелёных глаз – шум усиливается, изображение постоянно подрагивает, искажается, плывёт…
   Я поднялась с колен, присела на корточки, огляделась. Стены видят и помнят всё, но здесь нет стен. Стриженые туи живой изгороди не в счёт – они каждый сезон по нескольку раз «теряют память», когда по ним проходят ножницы садовника. Что же можно найти здесь ещё, более прочное, более долговечное?
   Под подошвами моих сапог хрустит гравий. За стволом кипариса беговая дорожка делает поворот. Я машинально касаюсь ладонью шершавой коры древесного ствола. Видение, очень яркое! Локи уже немного вырос. Исчезла детская припухлость губ, скулы заострились, кожа приобрела бледный матовый оттенок. Он стоит за стволом кипариса, осторожно выглядывая из-за него на дорожку. Его глаза возбужденно сияют. Он беззвучно хохочет, зажимая рот ладонью, чтобы ненароком не выдать себя. Потом опрометью бросается в заросли туй, находя в них одному ему ведомые тайные ходы.
   Я иду по его следам. Я вижу его за каждым поворотом. Я начинаю понимать его замысел… Да! Чтобы подтвердить свою догадку, я устремляюсь к финишу. Там, победно скрестив руки на груди, стоит торжествующий Локи, поджидая, пока к нему приблизятся изумлённые Тор, Сиф, Огун, Фандрал, Вольштагг и их наставник.
   – Локи?! Мы же всё время видели тебя чуть позади?!
   Невинный взгляд и пожатие плеч.
   – Я обогнал тебя, братец! Смирись!
   Я оглядываюсь и вижу, что была права. Позади меня выстроилась вереница Локи-двойников, чуть отстающих друг от друга по времени.
   Наставник был, конечно, не столь наивен, как Локи-подросток. Он очень скоро догадался обо всём, и последовала сцена, которую я видела несколькими днями раньше в покоях Фригг. Видно, наставник был вне себя от гнева, потому что замахнулся на Локи длинной витой плетью, которой погонял коня. Первый удар ожёг Локи плечо. Второго не последовало. Плеть рассыпалась в руках обидчика тысячей огненных искр, а потом – одно резкое движение руки Локи, и она уже зажата в его кулаке. Глаза Локи сверкнули яростью, а его вопль на миг оглушил меня! Он размахнулся, чтобы ударить наставника, но Тор удержал его, схватив за руки сзади:
   – Что ты творишь, брат?!
   (Я нашла эту плеть закинутой далеко в кусты – она и позволила мне восстановить события, разыгравшиеся здесь столько лет назад.)
   Дальше было уже совсем просто. Оглядевшись по сторонам, я увидела раздевалку, а в ней тёмный чулан для хранения матов, куда заперли на целый день провинившегося Локи.
   Я легла на сваленные в угол маты. Я свернулась калачиком, обхватив руками колени и подтянув их к груди. В этой же позе много лет назад замер Локи-подросток, и жгучие слёзы, столько времени сдерживаемые, прорвались наконец наружу. Он плакал, узкие мальчишеские плечи вздрагивали от рыданий, а ярость и ненависть выплескивались с такой силой, что и теперь я чувствовала их неистовство, ошеломившее меня даже столько лет спустя. Наплакавшись, он уснул. Сны его были мне недоступны, но его лицо разгладилось и успокоилось. А вечером пришла Фригг, держа в руках поднос с едой, села с ним рядом и обнимала его за плечи, пока он, голодный, жадно ел свежеиспечённый, ещё горячий белый хлеб и пил молоко.

   Закат в Асгарде – удивительное зрелище и лучшее время суток, на мой взгляд. Солнце, вначале золотое, постепенно розовеет, цвет становится всё более насыщенным, оттенки перетекают друг в друга, пурпурные, малиновые, багровые. Буйство красок на небе, перечёркнутом тёмными тонкими линиями облаков, превосходит самое смелое воображение. На горизонте одинокая туча, облитая золотом по верхней кромке, внезапно выпускает из самой своей середины веер сияющих лучей, и всё вокруг озаряется их прощальным светом. Солнце закатилось, но долго ещё бродят по небу светлые отблески уходящего дня, не желая сдаваться наступающим сумеркам.
   Я стояла на балюстраде, наблюдая, как постепенно гаснет власть дневного светила, уступая место чёрному бархату небесного мрака, на котором начинали зажигаться первые, ещё робкие звёздочки. Мысли текли плавно и свободно, ни на чём конкретном не останавливаясь, не приобретая даже каких-либо чётких контуров; бесформенные образы возникали и тут же растворялись в потоке сознания. Должно быть, я грезила наяву. Вечерний воздух наполнялся звоном цикад и щелканьем соловьев, где-то в отдалении затянула свою тоненькую песню малиновка. От нагретой за день земли восходило тепло, и смолистые запахи кипарисов, сосен и можжевельника щедро смешивались, навевая сладкие полусонные грёзы.
   Молния сверкнула в стороне Биврёста. Встрепенувшись, я повернулась туда. Семеро всадников во главе с Одином во весь опор мчались к Вальяскьялву. Я различила обоих асгардских принцев и следовавшую за ними четвёрку друзей Тора. У ступеней дворца они спешились, бросили поводья в руки подбежавших слуг и почти бегом поднялись по лестнице. И всё это молча, не проронив ни слова. Я отступила в глубь балюстрады. Сердце сжалось от смутных предчувствий чего-то неотвратимо грозного, надвигающегося на всех нас. Я спустилась в парк, побродила по темнеющим аллеям, но очарование мирного вечера исчезло, на душе у меня было слишком тревожно, и я решила вернуться к себе.
   Чья-то тёмная фигура отделилась от стены, шагнув мне навстречу. Кто-то ждал моего возвращения. В отсвете факелов с центральной лестницы я узнала Локи. Его одежда была в тёмных пятнах, левый рукав разорван до локтя. Волосы спутались и в беспорядке рассыпались по плечам, налипли на мокрый лоб. Я застыла на месте, потрясённая, глядя на него. Он не сводил с меня глаз, и я увидела, как плещется в них чёрная бездна смятения. Он шагнул ко мне, протянул руку. Губы дрогнули, он судорожно сглотнул, рот его раскрылся, будто он силился что-то сказать.
   Я бросилась к нему:
   – Локи! – Но он отшатнулся от меня, лицо мучительно исказилось страшной внутренней болью, он отдёрнул протянутую руку, отчаянно замотав головой. И кинулся прочь от меня по коридору.

   – Госпожа! – кто-то тряс меня за плечо, разрывая серую душную ткань зыбкой предутренней дремоты. – Госпожа, проснитесь!
   Я смогла лишь перед рассветом погрузиться в какое-то подобие сонного забытья, в котором передо мной, постоянно повторяясь с навязчивостью больного бреда, возникали одни и те же образы. Всадники на взмыленных конях, которые скачут по радужному мосту; тёмные фигуры, склоняющиеся надо мной, шевелящие длинными ломкими пальцами; чёрная бездна холодной воды, в которую я погружаюсь и которая неотвратимо смыкается надо мной, и потом всё сначала. Липкий, тягостный круговорот, не покой, не отдохновение, но болезненная грань между сном и явью, после которой наутро встаешь с гудящей тяжёлой головой.
   – Госпожа…
   Я разлепила налитые свинцом веки.
   – Госпожа Сигюн, царица просит тебя прийти к ней в покои как можно быстрее…
   Я вскочила:
   – Сейчас…
   Ополоснуть лицо, расчесать волосы, накинуть одежду и уже на бегу совладать с застёжками – пять или семь минут, ещё столько же быстрым шагом по коридорам и лестницам, в которых, к счастью, я уже почти не путаюсь. У дверей царских покоев остановиться, несколько раз глубоко вздохнуть, чтобы успокоить бешеный стук сердца, чтобы не показалось, что я врываюсь без подобающего почтения…
   Двери открыла сама Фригг. Её лицо было залито слезами. Она почти упала мне на руки, я едва успела её поддержать, обхватив за плечи.
   – О, Сигюн! – Она вся содрогалась от плача.
   – Госпожа моя, что произошло?
   Вместо ответа она потянула меня внутрь. Робея, я вошла в комнату. Высокие окна были плотно занавешены, и повсюду царил полумрак. На огромном овальном ложе, подсвеченном со всех сторон, лежал Один. Я приблизилась, вглядываясь в его лицо. Он спал, грудь мерно вздымалась во сне, глаза плотно закрыты, лишь у рта залегла скорбная складка. Я непонимающе обернулась к Фригг.
   – Это Сон Одина, – почему-то шёпотом проговорила она, приблизившись ко мне. – Мой муж должен через определённые промежутки времени погружаться в этот не совсем обычный сон, чтобы жизнь его длилась вечно. В этот раз он долго его откладывал… Заключение договора с Ванахеймом, ваше с отцом прибытие, коронация Тора…
   Она снова всхлипнула, прижимая к глазам насквозь промокший платок. Я осторожно взяла её за руку:
   – Если всё происходящее сейчас уже случалось и прежде, если в этом нет ничего необычного, почему же ты плачешь, госпожа?
   Фригг закрыла лицо руками, почти упав на кресло возле ложа Одина.
   – Тор… – наконец смогла проговорить она, с трудом справляясь с рыданиями. – Тор ослушался отца, пошёл в Ётунхейм, чтобы отомстить за нападение на Асгард, за срыв коронации. С ним были только его самые близкие друзья, ты их знаешь: Сиф, Фандрал, Огун, Вольштагг и… Локи, брата он тоже взял с собой. Они разгневали Лафея, владыку Ётунхейма, и лишь вмешательство Одина спасло их всех от верной гибели. Вчера вечером Тор очень сильно поссорился с отцом, наговорил ему резких слов, в пылу взаимных обвинений они оба наговорили друг другу лишнего… Один сильно разгневался. Он сбросил Тора в Мидгард, отобрал у него Мьёлнир и лишил силы Бога. Сигюн, он сослал Тора в мир смертных людей, сказав, чтобы там, внизу, он поучился у них смирению.
   Я молчала, потрясённая. Такого поворота событий никто не мог предвидеть.
   – Твой жених теперь очень далеко, Сигюн, и ты ничем не можешь ему помочь. Но Один отходчив…Ты можешь надеяться, что он передумает. Ах, Сигюн, мы теперь оказались на грани войны с Ётунхеймом, и всё из-за безрассудства Тора! Я так боюсь – Один спит, Тора нет рядом, я просто не понимаю, что нам делать! А что, если ещё и ваны, твои соотечественники, разгневаются из-за того, как мы обошлись с тобой, их посланницей? Ведь Один обещал вашим вождям, что ты станешь царицей Асгарда, а теперь, когда твой жених сослан в мир смертных… Сигюн, я прошу тебя, поговори со своим отцом, пусть он убедит Ванахейм немного подождать, пока всё здесь не уладится. Пусть скажет им, что наши намерения относительно тебя и мира с ванами остаются прежними. Ничего не изменилось, нужно лишь немного больше времени! Ах, лишь бы Один поскорее пришёл в себя!
   Я, как могла, постаралась её успокоить, но она почти меня не слушала, лишь твердила своё. Я поняла, что она смертельно напугана и поэтому плохо владеет собой.
   – А как долго длится Сон Одина? – спросила я, чтобы перевести разговор с военных угроз на повседневность.
   – Обычно три – пять дней, максимум неделю, но, – Фригг снова всхлипнула, – он всегда готовился к нему заранее, особым образом, а в этот раз всё вышло иначе. Он впал в Сон внезапно, во время разговора с Локи. Бедный мальчик, он обо всём догадался во время похода в Ётунхейм… Одину пришлось сказать ему правду.
   – Правду? – эхом повторила я, нахмурясь. – Какую правду? Догадался о чём?
   Фригг вздохнула:
   – Рано или поздно мы должны были рассказать ему, но Один всё оттягивал этот разговор, а сейчас… Правда сама выплыла на поверхность, и момент для этого самый неподходящий. Постой здесь минутку.
   Она ушла в соседнюю комнату и через некоторое время вышла оттуда, неся в руках какой-то свёрток.
   – Вот. – Она вложила его мне в руки. – Держи, Сигюн. Ты всё увидишь сама. Большего тебе никто не расскажет.
   Я развернула аккуратно сложенную вещицу, мягкую и почти невесомую. Это было маленькое детское одеяльце из шелковистого меха чернобурки, подбитое гагачьим пухом с прекрасной белоснежной подкладкой из атласа, очень теплое, ласкающее руки. В него хотелось зарыться лицом, в нём было столько любви и заботы…
   …Шум, белый шум времени. Белый шум снега. За окнами слишком долго темно и почти постоянно тихо. За окнами звон льда и шорох метели. Молодая женщина сидит у стола и при свете свечи шьёт детское одеяльце из меха чернобурки, подбивая его гагачьим пухом. Она чувствует, как под сердцем у неё шевелится и настойчиво толкается дитя, и она поёт ему тихую тягучую песню, звуки которой тонут в окружающем мраке. У неё замерзли руки. Она встаёт, откладывает свою работу и подбрасывает в горящий камин несколько поленьев. Огонь разгорается, и яркие отблески его пляшут по стенам, ненадолго разгоняя холод и тьму. Женщина протягивает руки поближе к огню, пытаясь согреть их, потом возвращается к своему шитью. Тонкие пальцы аккуратно и плотно укладывают самый лёгкий и тёплый на свете пух слой за слоем внутрь одеяльца. Её дитя, которое совсем скоро придёт в этот негостеприимный мир, не будет мёрзнуть, как, бывает, приходится мёрзнуть ей. Она укутает его в меха, заслонит от метели, защитит от любой невзгоды. Драгоценное дитя, ещё не рождённое, но уже такое любимое, такое желанное.
   Дверь бесшумно отворяется, и в комнату входит ётун. Я понимаю это потому, что он абсолютно такой, как наши недавние непрошеные гости. Его кожа отливает синим. Он очень высок, намного выше женщины. Она замечает ётуна и бросается ему навстречу, но её ласки чужды и непонятны ему. Всё же он обнимает её, но от рук ётуна исходит такой же холод, как и от всего в этом мире льда и безмолвия. Он легко, как пушинку, поднимает её и относит на постель и укрывает мягкими меховыми одеялами тонкой и очень искусной выделки, а сам садится рядом. Женщина пытается рассказать ётуну о том, как холодно и одиноко было ей без него и как скучает она по нему в его отсутствие, и просит его приходить почаще, но он молчит.
   – Лафей, – зовёт она его, – Лафей!
   Он смотрит на неё, склонив голову набок, а потом начинает своими холодными пальцами гладить её живот. Ребёнок движется во чреве, ётун чувствует это движение, и на его лице отражается странное подобие улыбки. На миг его глаза вспыхивают красным светом. Я ощущаю страх, который охватывает женщину, но в то же время ясно понимаю, как она изо всех сил не хочет, чтобы ётун уходил, ведь она видит его так редко.
   – Останься, – просит она тихо, почти шёпотом, – останься, не уходи…
   В звуке её голоса сквозит безнадёжность, но он ложится рядом с ней, и она тонет в его негреющих объятьях и, счастливая, засыпает. Он лежит неподвижно, его красные глаза светятся в темноте. Потом, убедившись, что она крепко спит, встаёт и уходит, не забыв, однако, подбросить в камин побольше поленьев. Ей предстоит проснуться во тьме и одиночестве…
   …Грохот битвы доносится даже сюда. Сквозь толстые каменные стены храма слышны скрежет и лязг, вопли и стоны, а от глухих ударов грома сотрясается пол. Женщина спряталась в углу за алтарём, прижимая к груди драгоценный свёрток – меховое одеяльце, в которое закутан её полугодовалый сын. Она дрожит от ужаса, который захлёстывает её удушливыми липкими волнами.
   Младенец родился слишком маленьким, непохожим на ётуна. Она поняла это сразу, как только Лафей поднял его на руки. Лицо Лафея было на первый взгляд непроницаемо, как каменная маска, но она уже научилась распознавать на этом лице малейшие оттенки чувств и настроений. Она носила дитя под сердцем, она пела ему песни далёкой родины, она лелеяла его, ещё не рождённого, и мысленно, а иногда и вслух разговаривала с ним на языке своего мира. Для неё было неудивительно, что сын родился асом, таким же, как она сама.
   Лафей держал его в своих огромных, отливающих синевой руках. Он смотрел на сына слишком долго и слишком пристально, тогда она не выдержала, закричав в страхе:
   – Локи! Я назвала его Локи!
   Локи – огонь, такой переменчивый, такой непредсказуемый. Огонь, не ведающий грани между добром и злом. Огонь, дразнящий и манящий, обогревающий и опасный. Огонь, который один давал ей жизнь в этих одиноких леденящих землях. Локи – пока ещё такой крохотный язычок огня, который столь легко погасить!
   Лафей очнулся от своих дум, посмотрел на неё пристально. Бережно передал дитя в её протянутые руки. И повелел ей не выходить из комнаты позади алтаря и никому в Ётунхейме не показывать сына.
   …Битва приближалась. Все чаще молодую женщину оглушали раскаты грома, всё сильнее сотрясались древние стены храма. А она могла лишь крепче прижимать сына к своему насмерть перепуганному сердцу.
   Крепчайшие дубовые ворота, окованные заиндевевшим железом, слетели с петель, словно истончившиеся листья, гонимые осенним ветром. Она видела, как они летят, медленно-медленно, на лету раскалываясь на мелкие щепки. В воротах возникли тёмные мечущиеся фигуры ётунов – защитников храма, но они пали один за другим под натиском неведомой и неостановимой силы. А потом в клубах дыма и морозного воздуха показались асы, и впереди всех – Один в сияющих доспехах и кованом чёрном шлеме. Он подошёл к алтарю и возложил руки на сверкающий синим огнём хрустальный ларец – вместилище магической силы Ётунхейма, – поднял его с постамента, вознеся высоко над головой в торжествующем жесте. И не нашлось никого, кто смог бы его остановить или хотя бы ему помешать. Дрогнули стены храма и, сотрясаясь до самого основания, начали рушиться, оседать.
   Она метнулась, уворачиваясь от обломков. Что-то тяжёлое задело её, и она упала, своим телом закрывая сына. Младенец заплакал, испуганный, но невредимый, и Один, услышав его плач, обернулся и увидел сквозь клубы пыли смутный, едва шевелящийся силуэт. Он подошёл и поднял женщину на ноги. Кровь струилась из ссадины на её лбу, невыносимо болело плечо. Один снял свой плащ и накинул на неё, потому что она вся дрожала, а потом заглянул в лицо ребёнка и властным жестом взял его у матери из рук. Она не посмела ему возразить, ибо силы её были на исходе от ужаса и боли, и она боялась выронить сына. Вдруг она увидела то, от чего окаменела в смертельном страхе. Черты лица её мальчика менялись на глазах, словно для него достаточно было одного прикосновения ладоней Одина; ётун отчётливо и неумолимо проступал откуда-то из глубины маленького тельца. Крохотная ручка, выпроставшаяся из одеяльца, протянулась к царю асов, и от неё повеяло Одину в лицо ледяным дыханием Ётунхейма.
   – Сын Лафея! – изумлённо пробормотал Один.
   Она же, собрав остатки сил, выхватила младенца, закрывая его собой от взгляда Всеотца.
   – Мой сын! – закричала она. – Рождённый асиней, ас по праву!
   Один склонился над ней, и в его глазах она не увидела ни осуждения, ни гнева.
   – Ты слишком замёрзла здесь, – сказал он негромко, – идём домой, в Асгард!
   Асгард! Всё всколыхнулось в ней, когда он произнес это слово. Тёплые дни, ясные ночи, наполненные щебетом птиц, спокойные полноводные реки, а вдоль их берегов – цветущий миндаль и застывшие в тишине строгие колонны кипарисов… Не будет больше ни холода, ни тьмы, ни этого почти бесконечного снега, ни леденящего душу одиночества.
   – В Асгард… – прошептала она, закрывая глаза и оседая на пол, – возьми моего сына в Асгард.
   Её раны были неопасны, однако спустя три месяца после своего возвращения она умерла. Просто тихо угасла рядом с колыбелью маленького Локи. Слишком глубоко проник холод Ётунхейма в её кровь. Она не могла уйти назад, к ётунам, потому что была уверена, что жизнь Локи, его будущее неразрывно связаны с Асгардом. А жить без сына она не могла. Так же, как и жить без Лафея. Она умерла от тоски по нему, не в силах ни забыть его, ни покинуть Асгард.

   Я вынырнула, я очнулась, я вернулась к реальности. Моё лицо было мокро от слёз. Я прижимала маленькое детское одеяльце к груди. Я открыла глаза. И первым, что я увидела, был ответный взгляд зелёных глаз, вокруг которых залегли глубокие тени. Глаза смотрели на меня в упор, очень усталые, постаревшие, словно со дня нашего последнего разговора прошло слишком много времени. Думаю, в эту ночь Локи не ложился спать.
   – Ты знаешь теперь, – сказал он так тихо, что я скорее не услышала, но прочитала по губам.
   Я кивнула:
   – Теперь я знаю всё.

   И были дни, похожие как две капли воды. Я вставала, приводила себя в порядок и шла в царские покои. Фригг находилась рядом с Одином практически неотлучно. И почти всегда я заставала там Локи, сидящего вместе с ней, но по другую сторону ложа Одина. Когда я появлялась, он вставал и с поклоном удалялся из комнаты, словно передавая мне негласное дежурство. И всякий раз, даже не поднимая головы, я чувствовала на себе его взгляд, обжигающий, проходящий по мне, как горячая волна. А если я осмеливалась поднять глаза… Никогда не забыть мне этого взгляда, в котором разом сосуществовало всё: и небеса, и бездна.
   Остаток дня я проводила в библиотеке или в саду. Багровые закаты сменялись пепельно-розовыми рассветами. Время шло, ничто не менялось. Вальяскьялв замер, притих, затаился. Мне кажется, люди даже говорили вполголоса, словно боялись потревожить спящего.
   Длинные, гулкие коридоры, пустынные теперь даже днём, сплетающиеся в моём сознании в лабиринт, из которого я не могла найти выхода. Всё чаще задавала я себе один и тот же вопрос, который становился с каждым днем всё настойчивей: зачем я здесь? Поехать в Ноатун, спросить у отца совета? Но всеобщее оцепенение как будто распространилось и на меня: не хватало ни силы, ни решимости, чтобы что-то предпринять, и я продолжала своё бесцельное и бездумное блуждание по коридорам дворца или по аллеям парка, бессознательно выбирая самые заросшие, самые сумрачные уголки.
   И с каждым днём росла тревога в глазах Фригг, а у меня в ушах пульсировал её шёпот, возвышающийся до крика: «В этот раз всё иначе!» Мы ждали – что нам ещё оставалось? – а Сон всё длился…
   …И были ночи, длинные, смятённые, полные снов, в которых изумрудно-зелёное и бирюзово-синее уже не было простым переплетением цветов и узоров. Оно росло и обретало конкретные очертания. Рождающееся во плоти, оно выплёскивалось из снов, живое и пугающее, и я просыпалась с холодной испариной на лбу посреди бесконечно долгой ночи. Кажется, я пыталась бороться с собой. Но стоило мне сомкнуть веки, оно снова являлось, неотвратимое, как наваждение, так что мне ничего не оставалось делать, как сдаться тому, что оказалось сильнее меня.
   Потому-то и было так трудно для меня встречаться наяву со взглядом изумрудно-зелёных глаз Локи. Мне чудилось, будто он легко, как в раскрытой книге, читает историю моей тщетной борьбы, которую – о, небо! – я ещё не смею сознаться даже себе самой, но, кажется, я уже проиграла.
   Он вошёл ко мне без стука, просто возник на пороге распахнувшейся двери. Я ошеломлённо поднялась ему навстречу:
   – Мой господин?..
   На нём были парадные доспехи и золоторогий шлем, а в руке сверкающий золотом жезл. Я ещё никогда не видела его таким. Гордый поворот головы, царственная осанка и уверенное осознание собственного величия и власти. И такая знакомая насмешливая улыбка, прячущаяся в уголках плотно сжатых губ. И что-то неуловимо изменившееся во взгляде, словно навеки отброшены все сомнения и в горниле отчаяния выковалась твёрдая решимость идти до конца.
   Он приблизился ко мне почти вплотную. Локи и так был на целую голову выше меня, а теперь, в великолепном облачении, и вовсе предстал передо мной как сказочный великан. Я замерла зачарованная, глядя на него снизу вверх.
   – В отсутствии Тора, во время Сна Одина, на пороге войны с Ётунхеймом Асгарду нужен царь, – сказал он звенящим голосом. – По праву наследования бремя власти возложено на меня. Мать вручила мне золотой жезл. Я теперь царь Асгарда.
   С замирающим сердцем я склонилась перед ним:
   – Мой Повелитель!
   Но он удержал меня. Он протянул мне руку.
   – Пойдешь ли ты со мной?
   Я вздрогнула. Он не сводил с меня глаз.
   – Станешь ли моей царицей?
   Кровь шумела у меня в ушах. «Я пропала», – мелькнуло в голове. Я падала в водоворот его глаз. Сны просочились в явь. Я положила свою ладонь сверху на его протянутую ко мне руку. Опираясь на неё, встала рядом. Он повёл меня, а я… я пошла за ним. Мы подошли к зеркалу. Одно движение тонких, гибких пальцев – и я стою, облачённая в чёрное переливчатое платье с зелёными оплечьями и нагрудником, расшитым изумрудами и сапфирами. Тонкий золотой венец приподнял волосы надо лбом. Высокий воротник горделиво выпрямил шею.
   – Тебе нравится, моя госпожа? – тихий голос над моим ухом.
   – Это… это… великолепно. – У меня пересохло в горле, все слова вмиг вылетели из головы. – Какое роскошное платье!
   – Платье! – Он рассмеялся. – Да, у меня было много времени по ночам, чтобы обдумать и сотворить наряд, который, как мне казалось, будет достоин твоей красоты. Но платье – это такой пустяк, Сигюн! Великолепие в тебе, а не в платье. Пусть все смотрят на тебя и видят настоящую царицу Асгарда! О, Сигюн, моя чёрная королева!
   …Не было ни меди звонких труб, ни приветственных возгласов, ни пиршественных столов. Гулкое эхо наших шагов многократно множилось под сводами тронного зала. Мы шли сквозь строй молчаливых людей, и я чувствовала каждый взгляд, направленный на нас, будто остро отточенное лезвие меча. В правой руке Локи сжимал золотой жезл асгардских царей, а на левую опиралась я. Его рука была тверда, а вот мне приходилось прилагать все усилия, чтобы моя внутренняя дрожь была не слишком заметна. Украдкой я взглянула в лицо Локи – и не поверила своим глазам. Он улыбался! Насмешливая улыбка играла на его губах!
   Мы поднялись по ступеням. Локи усадил меня на золотой трон и, поправив тёмно-зелёный плащ, сел рядом. Шёпот пополз по залу, замирая в дальних углах. Никогда ещё ни одна женщина не сидела на царском троне, пусть даже рядом со своим мужем. Я умоляюще посмотрела на Локи. Он почувствовал мой взгляд и чуть заметно ободряюще кивнул.
   – Последней волей моего отца, перед тем как он погрузился в Сон Одина, был мир с Ванахеймом. – Голос Локи разносился в абсолютной тишине. – Отец пригласил к нам принцессу Сигюн, чтобы она взошла на асгардский трон, тем самым сделав невозможным любой конфликт между нашими народами. Исполнение этой воли для меня священно. Сегодня я представляю вам Сигюн из Ванахейма, царицу Асгарда. Склонитесь же перед вашей госпожой!
   На несколько секунд, которые длились для меня невыносимо долго, весь зал затаил дыхание. Никто не шевелился, не произносил ни слова. Мне казалось, я вот-вот потеряю сознание. Локи невозмутимо сидел на троне, чуть склонив вниз голову и изучающе глядя на собравшихся. Его рука нашла мои пальцы, вцепившиеся в ткань платья, и легонько пожала их. И вот один человек за другим, группа за группой, ряд за рядом, все присутствующие преклонили перед нами колено, прижимая правую ладонь к груди. У меня прервалось дыхание. То, что я чувствовала, нельзя передать словами. Передо мной был Асгард, возносящий меня на невообразимую высоту, салютующий новым царю и царице!
   …Когда все разошлись и мы остались в тронном зале вдвоём, Локи снял свой золоторогий шлем и, спустившись на одну ступеньку, повернулся ко мне. Я поднялась вслед за ним, но он жестом приказал мне сесть обратно. Я смущённо повиновалась.
   – Ты прекрасна, – сказал он тихо, не сводя с меня глаз. – Трон Асгарда тебе очень к лицу.
   А потом он сел на ступени перед троном и положил голову мне на колени. Замирая от счастья, я касалась пальцами его волос, гладила их, гладила его лицо. Он обнимал мои колени, и глаза его были закрыты…
   Я первая услышала шаги у дверей.
   – Локи! – Я затормошила его плечо.
   Он словно очнулся от грёз, медленно встал.
   Вошли мой отец и четверо друзей Тора во главе с Сиф.
   – Приветствую тебя, Локи, царь Асгарда! – Отец не спеша приблизился и учтиво поклонился.
   То же сделала неразлучная четвёрка.
   – Здравствуй, Ньёрд, Владетель Ноатуна. Приветствую и вас, Сиф, Вольштагг, Фандрал, Огун…
   – Позволь напомнить тебе… – Голос отца был спокоен, но я узнала в нём слишком знакомые нотки, от которых у меня сжалось сердце. – Позволь напомнить, что мы с моей дочерью прибыли сюда, в Асгард, по личному приглашению Одина Всеотца, который заключил договор со старейшинами нашего народа, договор о мире и единении наших семейств. Моя дочь, Сигюн, должна была стать невестой Тора, наследника золотого трона Асгарда. А когда Один лично возложит на её голову корону асгардских цариц, то и его супругой. Сегодня, как мне сообщили и как я имел возможность убедиться сам, принцесса Сигюн сидит на этом троне рядом с тобой. Позволь спросить, в качестве кого она здесь находится?
   – Я возвёл Сигюн на древний трон Асгарда и сделал её царицей надо всеми асами. – Голос Локи зазвенел металлом, глаза его сузились. – Я исполнил волю моего отца. Сигюн стала царицей, как и было обусловлено договором между нашими народами. Чем же ты недоволен?
   – Она обещана Тору!
   – Она обещана наследнику Одина. Тора здесь нет. Своим безрассудством он навлёк на себя гнев отца и поставил Асгард на грань войны с Ётунхеймом.
   – Но Один сам должен был венчать Сигюн на царство вместе со своим сыном!
   – Ты подменяешь дух закона его буквой. Ты цепляешься за слова, произнесённые слишком давно, чтобы соответствовать изменившемуся моменту. Один спит, и никому, в том числе и Фригг, неведомо, когда он пробудится, да и пробудится ли вообще.
   – Понимаю, сейчас не время пышных свадебных церемоний, – нетерпеливым жестом прервал его отец. – Но я никому не позволю сделать мою дочь наградой для победителя в вашей внутренней борьбе за власть. Один всего лишь спит, а не умер. Когда он проснётся, он огласит своё решение относительно того, кто поведёт Сигюн к венцу, а до тех пор она будет жить в замке Ноатун!
   – Ты сомневаешься в моём праве на трон?! – очень тихо и раздельно выговаривая слова, осведомился Локи.
   – Ни на секунду, – свистящим шёпотом отчеканил отец. – Ты, Локи, царь Асгарда по праву престолонаследия. Но не в твоей власти толковать договор между ванами и асами так, как тебе захочется. В противном случае, заявляю официально, ты поставишь наш договор на грань расторжения, а Асгард – на грань войны на два фронта.
   Локи выпрямился во весь рост. Рука его сжала золотой жезл так, что костяшки пальцев побелели.
   – Владетель Ноатуна, ты смеешь угрожать царю Асгарда?!!
   – Да, ты царь! Но скажи, знаешь ли ты, кто ты такой на самом деле?
   – Отец! – вскричала я, бросаясь между ними.
   – Не вмешивайся, Сигюн! – отстранил он меня. – Извини, но ты должна понимать, что в данном случае ты не принадлежишь самой себе!
   Я беспомощно оглянулась на Локи. Вся кровь разом отхлынула от его лица. Оно стало белым как мел, даже губы побелели.
   – Мой господин, я прошу! – взмолилась я, протягивая к нему руки.
   Я видела, как он борется с собой, как отчаянно пытается обуздать свой гнев.
   – Ради тебя, моя царица, – произнёс он наконец. – Лишь ради тебя. Я уступаю. Не хочу заранее портить отношения с будущим родственником. Поезжай в Ноатун со своим отцом. Но помни, ты больше не принцесса ванов, ты – асгардская царица! И это не изменить и не оспорить никому.
   …Сиф догнала нас с отцом, когда мы усаживались в колесницу.
   – Не обольщайся насчет Локи, Сигюн, – закричала она, натягивая поводья, чтобы сдержать гарцующего под ней коня, – Локи всегда завидовал Тору, потому что Тор сильнее, быстрее и могущественнее его! Локи всегда хотел иметь то, что принадлежит Тору: игрушку, оружие, боевого коня, а вот теперь трон и невесту. Локи не любит тебя, но пытается обольстить с одной лишь целью: досадить брату, украв его подругу. Локи не способен любить никого, кроме самого себя!
   Я поднялась, и, благодаря тому, что стояла в колеснице, мои глаза оказались на уровне её глаз. Я стиснула кулаки так, что ногти впились в ладони. Ярость душила меня.
   – Ты слышала, что сказал Локи, твой царь, – процедила я сквозь стиснутые зубы. – Нет больше принцессы Сигюн, есть Сигюн, царица Асгарда. И царица не желает разговаривать со своей подданной на подобные темы. Оставь при себе своё мнение и – убирайся прочь!
   Думаю, она не ожидала от меня такого взрыва эмоций, так она опешила. Кажется, я и сама этого от себя не ожидала. Нахмурив брови, Сиф несколько секунд изучающе смотрела на меня, потом отрывистым жестом прижала руку к груди, одновременно кротко и сухо склонив голову, и пришпорила коня.
   Я села. Меня колотила дрожь. Мой отец, невольный свидетель этой не слишком приятной сцены, попытался меня успокоить, мягко обняв за плечи.
   – Сигюн… – начал он, но я лишь подняла ладонь вверх в предостерегающем жесте, и отец со вздохом отодвинулся. Всю дорогу мы не проронили ни слова.

   «Ты не принадлежишь себе!»
   «Она обещана Тору!»
   Я металась по комнате, как пойманный в клетку зверь. Впервые просторные покои Ноатуна казались мне такими тесными, что стены давили на меня.
   «Ты – царица Асгарда, и этого никто не изменит!»
   Лишь здесь, в своей комнате, закрывшись на два замка, я дала волю закипавшим во мне злым слезам. Я с такой силой ударила по прикроватному столику, что разбила в кровь костяшки пальцев, а столик треснул ровно посередине.
   «Не обольщайся насчёт Локи!»
   Я села на подоконник, обхватив колени руками. Проклятые голоса продолжали звучать в голове. Море билось о скалы подо мной. Волны обрушивались на камень и рассыпались на тысячи сверкающих брызг. Шипящая пена сползала к подножию утёса и таяла, просачиваясь в трещины. По небу неслись клочья серых рваных туч. Ветер бил в лицо солёной изморосью, оседавшей на губах. Шторм, смятение, бессильная ярость. И до утра не сомкнуть бессонных глаз. Буря, бушевавшая всю ночь. Море ревело и металось. И свист ветра в ушах. И стоны чаек откуда-то с высоты. Чёрная бездна небес сомкнулась с чёрной пропастью моря. Смятение, буря, отчаяние. Опустошение.

   Он пришёл на закате. Просто чёрная птица села на подоконник, сверкнула изумрудным глазом, захлопала крыльями. Миг – и в комнате стоит человек, одним плечом прислонившийся к оконному откосу, скрестивший руки на груди.
   – Не думали же они на самом деле, что я не смогу сюда прийти?
   Он с таким невинным видом пожал плечами, что я невольно расхохоталась, а следом за мной прыснул и он.
   – Ты ведь мог прийти сюда в любой момент.
   – Конечно.
   – Что же ты не приходил так долго?
   – Всего двадцать шесть часов…
   – Уже целых двадцать семь.
   – Сигюн…
   Мы рванулись навстречу друг другу. Один шаг, один-единый вздох. Одно-единое существо… И улеглась буря, сотрясавшая меня изнутри. В его объятиях, на его груди, в кольце его рук так просто, спокойно, тепло и легко.
   – Я ведь пришёл сказать… – Его горячее дыхание на моём затылке вдруг становится частым-частым, тело будто сводит судорогой. – Нет, Сигюн, я не могу!
   Это почти крик, это стон, от которого скрипнули стиснутые зубы. Я в испуге отстранилась, заглянула ему в лицо:
   – Локи, что ты?!..
   – Я только хочу сказать… хочу, чтобы ты была свободна! На твоём пути не должно быть страха перед кем бы то ни было, а особенно передо мной.
   – Я… Я не понимаю…
   – Я слышал, что говорила Сиф.
   – Слышал? Локи, нет!
   – Мне всё равно, что она сказала. Но я любовался тобой. Ты была такая… царственная! Настоящая повелительница Асгарда. Один видел наследником трона только Тора, я теперь точно это знаю, я убеждён. И помнишь, твой отец сказал: «Она обещана Тору!» Я не хочу вставать у тебя на пути. Один пробудится, он вернёт Тора. Сигюн, остановимся, пока не поздно, пока всё не зашло слишком далеко. Тебе не надо быть со мной.
   У меня всё поплыло перед глазами.
   – Ты только что сказал, что я свободна!
   – Никто из нас не свободен. У всех нас есть долг, обязанности, прошлое…
   Он устало тёр лицо ладонью.
   – Всего три недели ты здесь, а мне кажется, прошла вечность. Тогда, в самом начале, в ночь твоего приезда – ты помнишь? – нам было так легко, и ничто не тяготило нас. Мы были, словно дети, играющие, счастливые! Мы не думали ни о чём, ни о чём не заботились. А теперь? Может быть, правильно сказал Ньёрд, и я сам не знаю, кто я такой? Нет, я знаю, и тем хуже! Я – сувенир, трофей, доставшийся после победы над Ётунхеймом. А может, и это ещё не всё, может, я – часть мне самому неведомого замысла, ведь Один ничего не делает просто так, не преследуя определённой цели… В одном я могу быть уверен, Сигюн, я тот, кого никогда не любили, а лишь использовали!
   – Нет, Локи, это не так! – закричала я в отчаянии. – Твоя мать любила тебя больше жизни, я знаю это, я видела! Да и Фригг никогда не стремилась тебя использовать! Что касается меня… – Я осеклась, не зная, как продолжить. – Локи, то, что все говорят насчёт меня и Тора… и что ты и я… мы должны остановиться… Локи, я прошу тебя, не причиняй мне боли. Только не ты, пожалуйста.
   Мы опустились рядом на покрытую узорчатой тканью скамью. Закат догорел, за окнами сгущались сумерки, поднимался ветер. Его порывы теребили занавеси на окнах, колебали пламя свечей, от которых по стенам пробегали неверные зыбкие тени. Со стороны моря горизонт быстро темнел, там тучи, клубясь, собирались в высокие тёмные башни, между которыми то и дело вспыхивали оранжевые огни дальних беззвучных зарниц.
   Локи наклонился ко мне, поднёс обе мои руки к своим губам, начал покрывать их короткими, как птичьи клевки, поцелуями, а потом прижал к своей груди. Я чувствовала удары его сердца под своими пальцами. Я видела его глаза в надвигающейся темноте, обрамлённые длинными ресницами. Они вглядывались в меня, будто пытаясь проникнуть в самую суть моей души.
   – Я узнал, что я ётун, чудовище, которым пугают асгардских детей, которым меня самого пугали в детстве. Скажи только одно, Сигюн, ты боишься меня? Там, на золотом троне Асгарда, ты была со мной из страха?
   – Нет, нет, никогда!
   Он словно очнулся от тяжёлого сна, распрямил плечи, вздохнул глубоко, качая головой в ответ своим мыслям.
   – Я не буду ничьей игрушкой, – прошептал он нахмуренным небесам.
   Ослепительная вспышка тонкого луча прорезала ночной мрак, но это не была молния. Локи вскочил, метнулся к окну.
   – Что это, Локи?
   Он кусал губы, глядя на постепенно гаснущий всполох.
   – Хеймдалль отправил кого-то в Мидгард, – сказал он, оборачиваясь ко мне. – И кажется, я знаю, кого… У меня мало времени, Сигюн. Этот путь будет закрыт навсегда.
   Прежде чем я успела что-либо осознать, он бросился ко мне, высокий, гибкий, с блестящими глазами, закружил меня в объятиях.
   – Верь мне, я сделаю всё, чтобы ты была моей царицей, – жарко воскликнул он, и я увидела, что время его сомнений закончилось. – Мне столько всего надо тебе сказать! Но не сейчас, не второпях. Потерпи совсем недолго, Сигюн. Я приду за тобой.
   Взмах чёрных крыльев, стремительный, почти неуловимый. Птица слилась с надвигающейся грозой, исчезла, подхваченная ветром. Я высунулась в окно, тщетно пытаясь проследить её полёт, но я уже была одна, наедине с ночью, наедине с собой.
   Я не принадлежу себе? Как бы не так. Я слушаю своё сердце, отец, как ты и учил меня. Я делаю то, что хочу. На самом деле.

   Прошло три дня, прежде чем в небесах снова сверкнул белопламенный луч. Он расколол ночь надвое и ударил прямиком в моё сердце.
   Видит небо, я спешила. Не чуя под собой ног, я сбежала по лестнице, перескакивая через несколько ступеней. На моём пути возник отец, он что-то кричал мне, но я не слышала его. Я вообще никого не видела и не слышала. Сердце моё готово было вырваться из груди, а кровь шумела в ушах. Я прыгнула на лошадь. Я ударила каблуками в её бока так, что бедное животное взвилось на дыбы. Я мчалась во весь опор, то и дело погоняя лошадь, которая и так, кажется, летела, не касаясь земли. Дорога смутно белела передо мной, вытягиваясь нитью. На поворотах камни с грохотом выстреливали из-под копыт. Я пригнулась к шее лошади, слилась с ней, чтобы ветви придорожных деревьев не хлестали лицо. Впрочем, мне было всё равно. Я спешила… Но я опоздала.
   Я успела увидеть, как пульсировал и сиял залп небесного огня, лижущий вечные снега Ётунхейма. И видела, как рушился радужный мост, сокрушённый ударами Мьёлнира. И две фигурки, сцепившиеся в смертельном поединке, которые соскользнули в бездну вместе с его обломками. И как подхватила их могучая рука Одина, удерживая одновременно обоих.
   Я соскочила с лошади у самых врат Асгарда. Я бежала, а под моими ногами змеились трещины, опутывающие Биврёст предательской паутиной.
   – У меня всё получилось бы, отец! – услышала я.
   И потом, спустя несколько ударов сердца:
   – Нет, Локи.
   Я видела, как он разжал пальцы. Как полетел вниз, в крутящуюся бездну, раскинув руки, чёрной, стремительно уменьшающейся фигуркой. И я прыгнула за ним вслед. Я обязательно догнала бы его там, между мирами. Но Тор опередил меня. Я опоздала лишь на мгновение, которого ему оказалось достаточно, чтобы схватить меня. Я билась и кричала, но он держал меня, стиснув в своих стальных объятьях, и, пока могла различать крохотную чёрную точку, скользящую в небытие, я вынуждена была терпеть эту пытку.
   Он оттащил меня подальше от пропасти и уложил на землю у подножия обгорелых, обуглившихся деревьев. Кажется, я ещё пыталась, рыдая, ползти назад, но он мне не позволил. Он хотел усадить меня на лошадь, но я не могла сидеть, соскальзывала с седла. Тогда он поднял меня на руки и понёс прочь от Биврёста, вернее, от того, что от него осталось. И я покорилась, затихла, безучастно глядя пустыми глазами на мёртвый мир.
   И тогда мне на грудь опустилась большая чёрная бабочка с изумрудными пятнами на крыльях. Трепетное, призрачное, нездешнее создание, которого, клянусь, не видел никто, кроме меня.
   – Я возвёл тебя на трон Асгарда, – услышала я голос, – и я вернусь, чтобы сделать это снова.
   Я потянулась к бабочке слабеющей рукой. Она припала ко мне, распахнув крылья, словно обнимая, и растаяла на моей коже.
   Пора было закрыть глаза, что я и сделала с величайшим облегчением, потому что продолжать БЫТЬ в этом мире оказалось выше моих сил.

   – Сигюн? Сигюн, родная!..
   – Она может нас слышать? Она слышит нас?
   – Она потрясена случившимся.
   – Мы все потрясены.
   – Это случилось у неё на глазах.
   – Почему она вообще там оказалась?
   Голоса, голоса на краю сознания. Голоса, как сухие пожухлые листья, влекомые ветром. Голоса, произносящие слова, не имеющие смысла, потерявшие значение.
   – Нужно оставить её в покое.
   – Она спит? Что-нибудь ест?
   – Просто смотрит в одну точку. Уже четвёртый день.
   – Сигюн?
   Я воздвигла вокруг себя стену и укрылась за ней. Я завернулась в молчание, закуталась в пустоту. Я забыла… Что я забыла? Там, где я сейчас, нет боли, нет страдания, нет даже самой меня.
   – Сигюн?
   – Тише, тише!
   – Зачем? Она не спит. Боюсь, она просто уходит.
   Блаженная тишина, благословенный покой. Там, на моём пути, исчезло всё, что радовало или волновало. Исчез даже сам путь. Нет ни чувств, ни желаний, ни холода, ни солнца. Это погружение.
   – Очнись, очнись…
   – Ты можешь сказать, что с ней?
   – Она на перепутье.
   – Мы должны продолжать попытки…
   Зачем они зовут, зачем стучатся в мою чёрную башню? Ветер качает меня в моей колыбели. Ветер развеивает меня, чтобы унять мою боль. В его руках я послушна и переменчива. Ветер имеет вкус времени. Ветер гибок и лёгок. У него есть голос, и он зовёт меня по имени. Я забыла движения ветра. Я забыла его цвет. Я что-то забыла. Ветер рядом, он качает мою колыбель. Он держит руку у моего изголовья. Он коснулся бы меня, но я слишком истончилась, я превратилась в почти бесплотную тень и хотела бы окончательно истаять, проскользнуть между пальцами ветра, но я что-то забыла… Я ещё могу слышать голос ветра, видеть его руку возле себя. У ветра тонкое запястье и длинные пальцы. Он сидит вполоборота ко мне. У него чёрные волосы и чёрные одежды. И прежде чем меня унесёт последним порывом, прежде чем накроет последней волной, я должна заглянуть ему в лицо. Это всё, что отделяет меня от желанного небытия. Но у ветра нет имени, поэтому я не могу его окликнуть. Меня самой почти уже нет, и я не могу к нему потянуться, дотронуться до него. Но голос ветра называет моё имя, от которого я уже отвыкла, он настойчив. Я обращаюсь в слух, чтобы расслышать его, но звуки тонут в мерном раскачивании колыбели жизни. Моего имени больше нет, мне остался лишь голос, и я кричу, пока ещё не ушли от меня звуки и слова:
   – Это я, слышишь? Я, которую ты зовёшь!
   Он оборачивается. Он смотрит на меня. Я вижу: у ветра глаза Вечности. Глаза изумрудного цвета. Вокруг меня начинают рушиться с таким трудом возведённые стены чёрной башни, и из-за них приходит боль. Память острым лезвием входит в меня, прямо под сердце.
   – Она плачет? Это слёзы! Сигюн, девочка моя!
   – Отнеси меня на берег моря, отец. Положи в полосе прибоя.
   – Она говорила… Вы слышали?
   – Что? Что она сказала?
   – Помоги мне, Тор. Подними её.

   – Я бесконечно виновата перед вами.
   Я сижу на скамейке перед обрывом. Рядом Фригг. Она навещает меня в Ноатуне почти каждый день. Жасмин отцвёл, умолкли соловьи. Лето вступило в свои права, но вечерней порой с моря приходит прохлада, и я кутаюсь в большой вязаный плед. Кусты разрослись и скрывают замок позади нас, как театральная декорация.
   – Я была призвана положить конец распрям между нашими мирами, Ванахеймом и Асгардом, а вместо этого стала причиной войны между братьями. Я сожалею.
   Фригг положила руку мне на плечо:
   – Ты сама знаешь, что это началось задолго до твоего приезда. Ты стала лишь случайной искрой, от которой разгорелся пожар.
   – И всё же именно я позволила ему разгореться…
   – И сама едва не погибла в этом огне. Мы боялись за тебя.
   «Он хотел дать мне то же, что без всяких усилий я получила бы из рук Тора, – царство Асгарда. Думал, что завоюет меня, если положит целый мир к моим ногам. А я не сумела сказать ему, что мне не было нужно никакого другого мира, кроме него самого. Он и есть для меня целый мир».
   Зашуршал гравий на дорожке позади нас. Мы обернулись. От Ноатуна к нам спускался Тор. Приблизившись, он поклонился нам обеим:
   – Мама, госпожа Сигюн…
   Мы поднялись ему навстречу.
   – Как ты сегодня чувствуешь себя, моя Госпожа? – обратился он ко мне.
   – Благодарю, мой господин. Я в полном порядке.
   – Я хотел поговорить о нас двоих. Ты позволишь, мама?
   – Конечно. Я навещу тебя завтра, Сигюн.
   Мы обнялись. Потом Тор подал мне руку, чтобы я могла на него опереться.
   – Знаю, ты любишь морской прибой. Прогуляемся по берегу?
   Мы спустились по узким, выбитым в камне ступеням. Слева и справа от нас в зарослях дрока звенели неумолчным хором цикады. Кусты цеплялись изогнутыми корнями за каменистую почву, извиваясь, тянулись к солнцу. Кое-где их золотоцветные купы сменялись длиннохвойными соснами, чьи прямые стройные стволы резко контрастировали с хаотично спутанными ветвями кустарников. Сухие выцветшие иголки сплошь устилали почву и каменные ступени под ногами.
   Внизу дыхание вечернего бриза было ещё не столь ощутимо, песчаный берег хранил дневное тепло. Я сбросила обувь и пошла босиком, ловя набегающие волны, которые шершавыми языками старательно стирали мои следы на песке.
   Тор шёл рядом. Солнце золотило закатными лучами его светлые волосы, зайчиками отражалось в серых глазах. Высокий, широкоплечий, статный, упругие бугры мышц на груди и плечах выгодно оттеняются плотной тканью серебристоголубой одежды. Брат-день, с которым всегда будет просто, ясно и спокойно. И тот, другой, такой далёкий, брат-ночь, гибкая веточка, всегда хранящая боль и надлом в душе.
   А я? Кто я между ними? Зыбкая волна, отразившая попеременно сияние золотого роскошного заката и неверную дрожащую лунную дорожку на своей поверхности.
   – Мать сказала мне, что ты видишь прошлое. – Тор достал из-за пазухи небольшой шёлковый платок, вложил мне в руки. – Прошу тебя, посмотри.
   Мне не пришлось даже сосредоточиваться. Здесь всё лежало на самой поверхности, отчётливое, яркое, бесхитростное до такой степени, что заставило меня улыбнуться. Однако оказалось, что Тор ревниво следил за мной.
   – Что? Что ты видишь? Почему смеёшься?
   – Прости. – Я вернула ему платок. – Её зовут Джейн, она из Мидгарда, куда отец сослал тебя в приступе гнева. Не знаю, что ты умудрился ему сказать…
   – И это всё? Всё, что ты увидела?
   Я пожала плечами:
   – Что ты хочешь услышать от меня? Она влюблена в тебя, грустит по тебе, тоскует, что понятно: может ли смертная устоять перед асом? Мы ведь представляемся им богами. А ты, Тор… что ж, думаю, ты тоже её любишь. Это не совсем обычно, но вполне возможно. Такое случалось не раз и не два.
   Он нахмурился. Кажется, его задел мой тон, и я поспешила исправиться:
   – Мне жаль, Тор. Радужный мост разрушен, теперь дорога в Мидгард и иные миры закрыта…
   – Хеймдалль сказал мне, что Биврёст – не единственный путь! – запальчиво воскликнул он. – Локи удалось проникнуть в Ётунхейм так, что Хеймдаль не видел его перемещения, значит, он не использовал мост!
   Если бы небо вдруг обрушилось на нас, если бы солнце повернуло вспять, думаю, даже это не произвело бы на меня такого впечатления, как его слова.
   Я пошатнулась, Тор подхватил меня:
   – Тебе нехорошо, моя госпожа?
   – Нет-нет, всё в порядке, – машинально ответила я, – просто голова закружилась…
   «Не единственный путь! Не единственный… Но где же его начало? Где вход на эту дорогу между мирами, которой сумел воспользоваться Локи? Вальяскьялв, конечно, но дворец столь велик… как же отыскать в нём ту самую потайную дверь?»
   – Может, присядешь?
   – Нет, спасибо. – Я изо всех сил старалась, чтобы голос не выдал охватившего меня возбуждения. – Давай ещё немного погуляем. Вечер так хорош… Я люблю наблюдать за закатом.
   – Моему братцу тоже нравилось пялиться на закат, – фыркнул Тор. – Говорил, не бывает двух одинаковых заходов солнца. Никогда я этого не понимал… Впрочем, и Джейн как-то об этом говорила. Надо будет присмотреться.
   «Да ты небезнадёжен, Тор», – подумала я, а вслух сказала:
   – Кажется, пребывание в Мидгарде оказало на тебя значительное влияние.
   – Да. – Он смутился, что выглядело очень трогательно. – Знаешь, госпожа Сигюн, я понял, что ещё не готов занять своё место на троне Асгарда.
   – Путь в Асгард закрыт для смертных… Да ты в самом деле её любишь!
   Он смутился ещё больше, весь залился краской, даже уши покраснели.
   – Асгард и его трон принадлежат тебе, Сигюн, как и было обещано ванам в нашем договоре. Я не нарушу ни одного из его условий.
   – Только сердце твоё отныне останется в Мидгарде, да, Тор? Ты предлагаешь мне золотой трон, но не своё сердце?
   Он болезненно сморщился, сжал виски руками:
   – Мидгард так далеко, госпожа… Тебе же будет принадлежать весь вечный Золотой город!
   Он оправдывался передо мной! Мне стало его жаль. Зачем я мучаю его? Мне ведь не нужно его сердце.
   – Я просто хочу быть честным с тобой, госпожа Сигюн, – продолжал он, опустив глаза. – Я видел только что, к чему приводят ложь и недомолвки. То, что я предлагаю, звучит чудовищно, и я не имею права просить тебя о таком. Но мы не принадлежим себе, мы связаны обязательствами, долгом… Пока я не считаю себя готовым возложить на свои плечи бремя власти, но в совсем недалёком будущем, моя госпожа, я поведу тебя к золотому престолу, мой отец венчает нас с тобой на царство, и тогда…
   Быстрым движением я приложила палец к его губам. Он растерянно поднял на меня глаза.
   – Скажи, тебя не смущает, что однажды я уже взошла на трон Асгарда?
   Он непонимающе смотрел на меня, хлопая длинными светлыми ресницами.
   – Мой брат всегда любил озорничать… Сиф мне сказала, что он сделал это, дабы досадить мне.
   Наивная, чистая душа! Он в самом деле ничего не понимал. Он просто хотел, чтобы всё было правильно. О небо, что же за коварство, что за бездна клокочет в тайных глубинах моей души! Тор этого не заслужил. Я ведь тоже должна быть честной с ним, разве не так?
   – Мы с тобой оба оказались ранены в самое сердце, – проговорила я, внимательно вглядываясь в его лицо снизу вверх.
   – Прости меня, прости. – Он бросился целовать мои руки. – Я и сам не заметил, как это случилось. Это оказалось сильнее меня…
   – Я понимаю, – отозвалась я эхом. «Что же мне делать, как сказать ему?»
   – Я только и могу рассчитывать на твоё понимание! – перебил он меня. – О, ты такая… великодушная!
   Я чувствовала себя последней негодяйкой. Но у меня язык не поворачивался продолжать этот разговор. К тому же, если я признаюсь ему, что моё сердце так же не свободно, как и его, смогу ли я осуществить свой план по поиску тайного пути в Вальяскьялве?
   – Значит, ты согласишься повременить со свадьбой?
   – Конечно, конечно, Тор. Столько, сколько потребуется.
   – Ты удивительная, госпожа Сигюн! Я просто не нахожу слов…
   – У меня есть только одна просьба, – решилась я.
   – Да?
   – Позволь мне пожить некоторое время в Вальяскьялве…
   – О, разумеется! Я думал, что Ноатун ближе твоей душе, здесь море, чайки и всё такое… Но ты вольна жить, где тебе заблагорассудится. Хочешь, я прикажу прямо сейчас приготовить колесницу?
   – А можно, мы поедем вместе верхом на лошадях?
   – Но я боюсь, твоё здоровье ещё не окрепло. Не будет ли это слишком утомительно для тебя?
   – Нет, мой господин. К тому же ты будешь рядом.
   – В таком случае я распоряжусь насчёт твоих вещей. Пусть их пришлют следом, чтобы к утру они уже прибыли во дворец. Госпожа Сигюн, а ты уверена?..
   – Верховая прогулка пойдет мне на пользу.

   Час за часом, на рассвете, пока никто не проснулся, и потом, украдкой, если коридоры пустынны, и после заката, когда дворец погружается в сон… Сантиметр за сантиметром, камень за камнем, мои пальцы ищут твой след, ищут тебя. И хотя твой образ стоит у меня перед глазами каждую секунду, очень часто я вижу то, что я совсем не хотела бы видеть, то, от чего меня начинает тошнить, или то, от чего я содрогаюсь в ужасе и омерзении. Проклятые дворцовые тайны древнего Вальяскьялва, история интриг, предательства, похоти, инцеста… Я зажимаю уши, зажмуриваю глаза. Я выбегаю наружу, в парк, и там долго сижу, переводя дыхание, приходя в себя. Один раз я замечаю невдалеке от себя Сиф. Она подозрительно смотрит на меня, но ничего не говорит.
   Я с вымученной улыбкой машу ей рукой, и она приближается:
   – Ты очень бледная, Сигюн…
   Я с усилием глотаю вязкую, густую слюну. Во рту металлический привкус.
   – Если тебе нетрудно, принеси мне воды, – прошу я. Она уходит – я получаю небольшую передышку. Несколько глубоких вдохов, быстрое движение пальцев по волосам, надеюсь, взгляд уже не выглядит столь безумным, как в тот момент, когда я, будто ошпаренная, выскочила в сад. Сиф возвращается с изящной чеканной чашей, подаёт её мне.
   – Ты знаешь, где сейчас Тор? – спрашивает она.
   Я отрицательно качаю головой.
   – Для жениха и невесты вы ведёте себя довольно странно, – бросает она, глядя куда-то в сторону.
   – Спасибо за прямоту, Сиф. Ты же его старинная подруга, может, тебе расспросить об этом его самого?
   – Это верно, я его подруга и поэтому хочу предупредить: я никому не позволю причинить ему боль.
   – В мире и так слишком много боли, Сиф, давай попытаемся хотя бы не причинять её друг другу.
   – Тор грустит о брате, хотя я этой грусти не разделяю. Ты бы хоть попыталась ему помочь!
   – Есть вещи, над которыми я не властна. И никто не властен.
   – Когда я вспоминаю тебя, идущую рука об руку с Локи к золотому трону, во мне всё закипает. Фригг говорит, что Локи убедил тебя так поступить, подчинил своей воле. Он, конечно, мастер болтать, но я не очень-то этому верю!
   – Локи здесь нет. Верь, чему хочешь.
   – Знаешь, что я скажу тебе, Сигюн? Ты вышла сухой из воды. Но я вижу – что-то происходит. И я буду начеку.
   – Что ж, удачи.
   Надо удвоить осторожность. И постараться не отвлекаться ни на что, кроме главного. Однако это легче сказать, чем сделать! Вокруг столько эмоций, бьющих через край, так или иначе проходящих сквозь меня. К счастью, не все они столь отрицательны. Асгард знал и душевные взлёты, и нежность, и самопожертвование. Лишь благодаря этому я и не потеряла окончательно ни надежду на лучшее будущее, ни здравый рассудок.
   Камень за камнем, сантиметр за сантиметром. День за днём. Поиски бесплодны, и, как бы я ни старалась, отчаяние тихой поступью прокрадывается в душу. Я сползаю вниз по стене, прижимаясь спиной к холодной кладке. Где ты, где? Думаешь укрыться от меня в этих, столь выразительно молчащих стенах? Надеешься пройти так незаметно, что я не услышу твоих стремительных лёгких шагов? В гневе я сжимаю кулаки так, что ногти впиваются в ладони.
   Ещё один день напрасных поисков. Ещё одна приближающаяся ночь, наполненная спутанными сновидениями, в которых я двигаюсь по тому же замкнутому кругу и так же безрезультатно. Но на сегодня довольно. Пусть река несёт меня. Я отдаю свои путаные мысли во власть неторопливого течения жизни.
   Я поднялась и побрела пустынными притихшими коридорами. Так же, как когда-то, в тот вечер, который кажется теперь затерявшимся в невообразимой дали прошлого. Всего несколько недель назад. Была такая же ночь, такие же звёзды, такие же тени кипарисов, располосовавшие смутно белеющий мраморный пол балюстрады. Здесь перил касались его руки. Я вижу его, он повернулся ко мне:
   «Знаешь, госпожа Сигюн, меня всегда неудержимо манила эта бездна… Я подходил вот сюда, к краю… Там нет пропасти…»
   И шёпот ветра в кипарисах. А в этом шёпоте едва различимые голоса. Нет, это вовсе не чудится, я их действительно слышу, тихие тайные заклинания, открывающие двери. «Там нет пропасти…»
   Меня обдало горячей волной. О боги, как я могла быть такой слепой? Он вёл меня своими сокровенными тропами ещё в первую ночь нашего знакомства!
   …Слой за слоем в глубь времени. Здесь, почти на виду у Хеймдалля, но страж не сумел ничего заметить! Я стискиваю пальцами перила, ощупываю каждый выступ колонн. Да! Я вижу, он опустился на одно колено, я слышу, как он произносит заклинания. Я повторяю за ним каждый звук, каждое движение. Пространство вокруг меня начинает плыть, словно я нахожусь в воде. Я чувствую его сопротивление. Обеими руками я раздвигаю упругую рябь, словно и вправду плыву.
   «Там нет пропасти…»
   «Это прыжок, полёт, а потом уходишь с головой под воду и там, глубоко-глубоко, открываешь глаза…»
   Где я? Здесь нет ориентиров, нет предметов, которые могли бы помочь мне определить, где я нахожусь, хотя бы понять, проходил ли здесь он. Только зыбь, марево, череда бесконечных отражений. Я оборачиваюсь. Позади меня всё та же плывущая, неверная мгла. Если это путь, то он похож на туннель, чьи стенки вихреобразно закручиваются сначала по часовой стрелке, потом против. Единственное, что здесь постоянно, это череда беспрерывного движения, колебания, перетекания во всех направлениях одновременно. Я делаю несколько неуверенных шагов вперёд… или вниз? Я не могу сказать точно, куда я двигаюсь. Однако нет смысла и стоять, потому что я чувствую, что в этом странном мире существуют какие-то течения, которые несут меня по своей воле, даже если я не делаю ни шага. Так же бесполезно и пытаться повернуть назад, потому что этого «назад» уже просто не существует.
   Я вытягиваю руки в стороны. Я поднимаю глаза. Но нет ничего, кроме этой круговерти.
   «Локи!» Меня охватывает страх. Я боюсь даже кричать, звать на помощь. Я молча крадусь среди завихрений и вижу, как тоннель передо мной разделяется надвое. «Локи!» Я могу думать только о нём, только его образ остаётся для меня как спасительный якорь, который удерживает на неведомом пути. Я безмолвно взываю к нему как к последней своей надежде, но ответом мне только глухие удары моего обезумевшего, перепуганного сердца.
   Откуда-то сбоку доносится шипение. Я шарахаюсь в сторону, но шипение приближается. Отвратительное многоногое существо возникает ниоткуда. Оно движется, извиваясь, шевеля тонкими, как у насекомого, конечностями. Его тело покрыто хитиновыми пластинами, а в красных хищных глазах светится чуждый, но всё же очевидный разум. Существо изучающе смотрит на меня. Оно чувствует мой страх, а я чувствую его презрение. Оно протягивает ко мне свою полуруку-полущупальце…
   Нет! Это морок, который пытается заставить меня свернуть с моего пути. Стискивая зубы, я шагаю ему навстречу. Страха больше нет, его прогнала ярость. Шаг! Я наступаю на существо, чувствуя, как в нём возникает и растёт удивление. Прочь! Оно преображается, увеличивается в размерах. Оно трансформируется в облик, имеющий теперь больше сходства с человеком, нежели с насекомым. У него сморщенная серая кожа и оскаленные зубы. От него исходит тошнотворное зловоние. Прочь! Я замахиваюсь на него, бью наотмашь. Моя рука проходит сквозь пустоту, а зловещее шипение раздаётся теперь позади меня. Я стремительно разворачиваюсь…
   «Стой! Она не для тебя!»
   Тёплое кольцо рук, закрывающих меня от демона. Мягкое прикосновение мехового плаща, в который эти руки закутывают меня с ног до головы. И ощущение полёта сквозь продолжающий вращаться туннель.
   «Ты… ты… ты!..»
   Так странно говорить без слов, двигаться без усилий.
   «Не надо тебе быть здесь».
   «Я не могла не прийти».
   «Ещё не время. Пожалуйста, я прошу».
   «Нет, нет, нет!»
   «Я перенесу тебя в Асгард. Там ты будешь в безопасности».
   …Я просыпаюсь в своей постели. Я прихожу в себя. Подушка мокра от слёз. Я возвращаюсь на балюстраду при первой же возможности. Но, как я и подозревала, дверь больше не открывается для меня. Я бьюсь о невидимую преграду, как бабочка о стекло. Я опустошена и разбита.

   …Он пришёл на рассвете в день исхода лета. Сырой туман клубился в низинах, тянулся серыми клочьями в раскрытое окно.
   В эту ночь сильно похолодало, и я замёрзла во сне, натянув поверх одеяла тёплый шерстяной плед. Из-за этого или из-за чего-то другого мне было неуютно всю ночь: снились странные сны, в которых я пробиралась сквозь ледяные просторы, а налетающий порывистый ветер покрывал инеем мои волосы.
   Может, я почувствовала на себе его взгляд, ощутила даже сквозь сон, что уже не одна в комнате, а может, я просто пробудилась из-за бесконечной тревоги, мучающей меня в последнее время по утрам. Рассвет едва брезжил, в спальне царил полумрак… Я открыла глаза и увидела чей-то силуэт возле своей постели. Вскрикнув, я вскочила, инстинктивно закрываясь руками.
   Он смотрел на меня изучающе несколько секунд. Меня поразил его взгляд: в нём была бесконечная усталость, как если бы он прожил несколько столетий за то время, пока я не видела его. А ещё в нём горел жестокий огонь сожжённой души, для которой точка невозврата пройдена. Я видела, что это он, и не узнавала его. И он это понял, горько усмехнулся, наблюдая мой страх.
   Он шагнул вперёд и протянул ко мне что-то, зажатое в правой руке. Зажёгся голубой огонь, я почувствовала холод металла, коснувшегося моей груди сквозь батист рубашки. Отсвет вспышки озарил тусклое сияние золотого жезла, направленного прямо на меня.
   – У тебя есть сердце, – произнёс он хрипло, не спуская с меня глаз. – Теперь оно принадлежит мне.
   В голубом камне метнулись искры. Раздался какой-то звук, и тьма прошла по моим глазам, и что-то горячее растеклось по телу, и… больше ничего не произошло. Я в недоумении смотрела на жезл, приставленный к моей груди. Потом подняла на Локи глаза.
   – Мы идём в Мидгард, госпожа Сигюн, – сказал он. – Пожалуйста, собери свои вещи. Не бери ничего лишнего: там, в Мидгарде, я приготовил для тебя всё необходимое… и не только необходимое. Ты ни в чём не будешь нуждаться.
   Он убрал жезл и подал мне руку. Пальцы были холодны и сухи.
   – Надо спешить…
   Ошеломлённая, я начала машинально доставать с полок вещи и укладывать их в баул. Руки мои дрожали.
   – Сигюн… – тихо окликнул он меня.
   Я выронила стопку нижнего белья, которое собиралась упаковать в отдельную сумку.
   – Да, господин. – Я повернулась к нему, но мне трудно было поднять на него глаза. Голос мой предательски дрогнул. Бельё лежало у моих ног ажурной белоснежной пеной.
   – Нет, ничего, прости. – Он присел, чтобы помочь мне поднять упавшее, и от этого я смутилась ещё больше. Но именно в этот момент я наконец очнулась.
   Я сгребла с пола вещи, запихнув их обратно в шкаф вместе с дорожными сумками и баулом. И выпрямилась перед Локи, от волнения теребя манжету рукава:
   – Я готова, мой господин…
   Он со странным выражением взглянул на пустой пол, потом поднял глаза на меня:
   – Ты не возьмёшь…
   – …ничего, – закончила я за него фразу.
   Он протянул ко мне руку и сжал ладонь, крепко-крепко. Пальцы по-прежнему были ледяными. Потом очертил впереди нас круг, и стена внутри этого круга чуть заметно заколебалась.
   – Держись за меня, не отпускай ни за что, – обернулся он ко мне.
   – Хорошо, господин…
   – Ничего не бойся.
   Он шагнул вперёд, я за ним.
   «Там нет пропасти…»
   Ветви дерева Игдрасиль, протянувшиеся между девятью мирами, служили нам путеводными нитями. Нас несли стремительные потоки, в которых он двигался уверенно и легко, а я лишь доверчиво сжимала его руку. Это был не сон, и мне хотелось только одного – согревать его замёрзшие пальцы своим дыханием и… плакать, плакать потому, что закончились пустые дни и одинокие ночи, потому, что я могу просто быть рядом с ним, неслышно, одними губами произнося его имя…
   Мы вынырнули из потока, словно из немой глубины моря, и я задохнулась, вбирая полной грудью новый воздух. Он повернулся ко мне:
   – Всё хорошо?
   Я кивнула, растерянно озираясь:
   – Где мы?
   – Это город Штутгарт. Кстати, местные жители называют Мидгард Землей. Здесь всё приготовлено для тебя, моя госпожа, чтобы ты чувствовала себя удобно. Завтрак уже здесь, на столике, через некоторое время тебе принесут обед. Мне нужно отлучиться по делам, а ты пока располагайся. Этот дом целиком твой, здесь есть книги, музыка… Не выходи одна из дома, я боюсь, что ты потеряешься в незнакомом мире. Здесь многое отличается от Асгарда. Через некоторое время я познакомлю тебя с ним поближе.
   – Мой господин, зачем мы здесь?
   Он нахмурился, усадил меня в глубокое кресло, а сам присел передо мной на корточки:
   – Этого я пока не могу тебе сказать, госпожа. Но клянусь, ты скоро обо всём узнаешь.
   Он поцеловал мою руку, каждый палец в отдельности.
   – Всё будет хорошо, я обещаю. Ты в безопасности здесь.
   – Там, в Асгарде, скоро заметят моё исчезновение…
   – Им потребуется немало времени, чтобы тебя разыскать, – усмехнулся он, – а я пока что успею устроить всё наилучшим образом. Мне пора идти, моя госпожа. Отдыхай, осматривай дом. Надеюсь, тебе не будет здесь скучно.
   Когда он ушёл, я выглянула из окна. Здесь уже был полдень. Я взяла со столика фрукты, сыр, ветчину, положила на тарелку и с ногами взобралась на широкий подоконник. Солнце, стоящее высоко в зените, золотило сад с фруктовыми деревьями и роскошными клумбами, издалека доносился шум невидимого мне города. Поев, я отправилась бродить по дому.
   Дом был большой и просторный, из холла лестница вела на второй этаж. Я поднялась и, повернув налево, попала в роскошную ванную комнату. Ванна на золочёных львиных лапах наполнялась водой сама, стоило мне повернуть жёлтые ручки на встроенных прямо в стену тонких трубочках. Возле ванны на столике стояла большая коробка со свежими розовыми лепестками, источавшими тонкий чарующий аромат.
   Я легла в горячую воду, запрокинула голову и закрыла глаза. Я высыпала всю коробку в ванну и оказалась укрытой душистым розовым одеялом, которое колыхалось на поверхности. Я опускала руку и позволяла воде струиться между пальцами. Я играла с лепестками, представляя их маленькими корабликами, качающимися на ласковых волнах. Я позволила мыслям течь свободно или исчезнуть вообще…
   Сотни раз представляла я себе этот день, но никогда не видела его таким. Кто ты теперь, Сигюн, принцесса Ванахейма? Пленница ли ты в Мидгарде или заложница судьбы, а может, просто утлое судёнышко в безумии шторма, охватившего твоё собственное сердце? Мне всё равно. Я забыла о долге, о предназначении, обязательствах, данных мною, и о тех, которые собиралась дать. Я в доме, в который привёл меня Локи и в котором я буду рядом с ним. Поэтому пусть весь мир летит к чертям, если он с этим не согласен.
   Откуда-то из-за стены зазвучала музыка. Мелодия была плавной, лёгкой, воздушной. Она обволакивала, как струящийся шёлк. В моей душе воцарился покой; всё стало теперь так легко, что я могла бы, раскинув руки, взлететь в синее бездонное небо и кончиками пальцев коснуться облаков. Я была свободна с самого рождения, но лишь теперь, побывав в клетке, в полной мере ощутила эту свободу. Он пришёл за мной, взял меня за руку и повёл, а я просто пошла за ним, неважно, зачем и куда, и оказалось, это было именно то, чего так долго ждала моя душа. Вмиг исчезли терзавшие меня тревога и уныние, словно цепи, что сковывали меня, сами упали к моим ногам. Не надо больше ни хитрить, ни изворачиваться. Всё было так просто с самого начала: глаза в глаза, рука в руке.
   Я поднялась из ванны – розовые лепестки были на мне повсюду: в волосах, на лице и груди. Я завернулась в подогретые пушистые полотенца, сунула ноги в мягкие тапочки и засмеялась от счастья.
   Рядом с ванной комнатой я обнаружила спальню с совершенно невероятной высокой кроватью под полупрозрачным балдахином. Сквозь занавесь просвечивало выложенное розовыми лепестками огромное алое сердце посреди нежноголубого покрывала. Дом в Мидгарде ждал моего появления, здесь каждая мелочь говорила о глубокой нежности, переполнявшей того, кто привёл меня в этот дом, чьи руки с такой заботой готовили его к моему приходу.
   Где бы ты ни был сейчас, Локи, это неважно. Этот дом не сравнится ни с Вальяскьялвом, ни с Ноатуном. Он наш, только наш, и одним этим лучше любого самого роскошного дворца.
   Я спустилась вниз, в библиотеку. Здесь были сплошь книги мидгардских авторов. Отобрав несколько наугад, вернулась в гостиную и поднялась в спальню. Я забралась в глубокое кресло, поджала под себя ноги и погрузилась в чтение. Время летело незаметно, и я вспомнила о нём, лишь когда внизу раздался звонок в дверь – это принесли обед. Я раскрыла коробки с едой на столике, где ещё оставались фрукты от завтрака. Никогда и ничего вкуснее я не пробовала. Во мне проснулся просто зверский аппетит, я покончила с обедом очень быстро, удивляясь тому, что в течение последних недель, проведённых в Асгарде, едва могла впихнуть в себя хотя бы кусочек за целый день.
   В комнате рядом с гостиной, откуда открывалась дверь в сад, я нашла бумагу и краски и, переполненная безотчётной радостью, начала рисовать. Надо ли говорить о том, что на моём рисунке воплотились наяву мои сны, те самые, давние, в которых причудливо переплеталось, перетекая друг в друга, изумрудно-зелёное и бирюзово-синее?
   Начало темнеть. Я прихватила с собой свой рисунок и снова поднялась в спальню, где попыталась, как и прежде, занять себя чтением. Но мысли мои бродили далеко от написанного. Я отложила книгу, переоделась в чёрный шёлковый халат, расшитый драконами, так похожими на асгардские символы, и распахнула окно, впустив в комнату ночную прохладу.
   Бархатная мидгардская ночь постепенно окутывала очертания сада. Мне вспомнились отец и Ванахейм. Неужели мы с ним покинули родину лишь в середине весны? Кажется, прошла целая жизнь с тех пор, как перед нами впервые распахнулись врата золотого Асгарда. А могла ли я ещё вчера вечером предположить, что перемещусь из по-осеннему сырой асгардской ночи в совсем иной мир, где приближение осени ещё совершенно неощутимо?
   За дверью раздался какой-то шорох. Я вздрогнула, обернулась. Шорох не повторился. Он был так слаб, почти неразличим. Я бы ни за что его не расслышала, если бы не абсолютная тишина, воцарившаяся в этот час в доме. Я замерла, судорожно вспоминая, заперла ли дом после доставки обеда. С колотящимся сердцем я подкралась к двери и рывком распахнула её. За порогом стоял Локи. Сердце трепыхнулось где-то в горле и остановилось.
   – Мой господин, – пролепетала я, отступая на шаг.
   – Я обходил территорию, чтобы удостовериться, что всё в порядке, – пробормотал он, – что никто не проник внутрь…
   – Всё в порядке, господин. Здесь нет никого чужого.
   – Да, конечно, – он будто опомнился, – я не хотел тебя тревожить. Спокойной ночи, Сигюн.
   Он повернулся, чтобы уйти.
   – Локи!
   Он оглянулся так стремительно, словно мой голос стегнул его по спине. Вот они, эти зелёные, почти изумрудные глаза, прямо передо мной, так близко… Мне стоило только протянуть руку, чтобы коснуться его чёрных блестящих волос. И я больше не хотела себя сдерживать. Тяжёлые, густые пряди заструились между моими пальцами.
   – Локи!..
   Он потянулся ко мне губами, робко, как драгоценную статуэтку, прижал к себе, а я обвила руками его шею. Его губы были такими мягкими и пахли земляникой. Он поднял меня на руки и понёс, опустив на край высокого ложа с полуопущенным пологом. Его пальцы скользнули по моим плечам, и чёрный шёлк заструился вниз, на пол. Он замер, глядя на меня, всего на мгновение, которое нам обоим показалось вечностью. Потом он потянулся к застёжкам на своей груди, но я не позволила ему раздеться. Я хотела раздеть его сама. Медленно, очень медленно, я снимала с него одежду, а он стоял передо мной, несмелый и покорный, и я чувствовала под тканью трепет его тела. И вот наконец свершилось – я увидела его, нагого и прекрасного, гораздо, гораздо прекраснее, чем в самых смелых моих мечтах. Его тело было таким тонким, гибким, как у мальчишки, и мне хотелось дотронуться до него повсюду, чтобы мои пальцы запомнили на ощупь каждую укромную его ложбинку, каждый бугорок. Он не сводил с меня глаз, и я слышала его неровное, частое-частое дыхание. Мы застыли, а мир вокруг нас кружился в бешеном вращении.
   И он вошёл в меня медленно и очень осторожно, словно боялся чем-то повредить, и я услышала возле своего уха его прерывистый вздох, словно всхлип. И дальше, то замедляясь, то чуть ускоряясь, мы танцевали танец нашей любви, нашей добела раскалённой страсти. И мне думалось, что мы никогда не сможем оторваться друг от друга. Все наши тайные желания, копившиеся так долго, вырвались наружу и воплотились наяву. Он был наконец со мной, рядом со мной, а его зелёные глаза не смеялись и не лгали.
   Потом мы лежали рядом, немного усталые, но мне было мало этой близости, я будто боялась, что волшебный сон, в котором мы вместе, растает, и поэтому всё время прикасалась к Локи, как бы проверяя его реальность, и гладила кончиками пальцев его грудь, скользя по атласной и горячей коже…
   – Смотри, Сигюн.
   Он начертил в воздухе какие-то знаки, и вдруг, возникнув совершенно ниоткуда, над нами закружились белые бабочки, одна, другая… И вот уже целая стайка их порхает возле моего лица. Он засмеялся и поцеловал меня. Затем коснулся пальцами моих волос, плеча, груди, а бабочки, послушные ему, опустились на меня и так сидели, чуть подрагивая крылышками.
   Он что-то шепнул, и комната наполнилась трелями соловья; справа, слева, всё новые певцы вступали в невидимый хор.
   Восторг охватил меня, я восхищенно озиралась и, приподнявшись на локте, вглядывалась в тёмные углы за пологом, словно надеясь увидеть там настоящих птиц.
   – Локи, Локи, ты помнишь!
   – Конечно, – он улыбался, довольный, – я много раз следил за тобой, когда ты спускалась к обрыву и садилась на свою любимую скамейку.
   – Чёрный котёнок!
   – Ты никогда не оставалась одна.
   Я сжала его руку. Тонкое, изящное запястье, длинные, гибкие пальцы… Я любовалась ими, любовалась его телом. Я любила его.
   Вниз, к плечу, вверх, к ключице, по маленькой влажной ложбинке, и я чувствую под моими пальцами, как дрожит дыхание в его горле. Я целую мягкие, мгновенно твердеющие от прикосновений моих губ соски на его волшебной груди, а руки мои продолжают путешествие по его восхитительному телу. Вниз, по вздрагивающему животу, туда, куда ведет узенькая дорожка тёмных волосков, от пупка к сокровенным тайнам, где берёт начало наслаждение. Его копьё в моей руке, я мягко, но настойчиво опрокидываю Локи на спину, седлаю его и чувствую, замирая от разливающейся по телу сладкой неги, как он продолжает двигаться во мне, всё быстрее с каждой секундой. Наши тела, наше дыхание, наш общий вскрик – всё сливается воедино. Благодарные друг другу, мы ещё долго лежим, соединённые, не размыкая ни на миг жарких объятий.
   …Луна заглянула за полог, и в её холодном свете я заметила, как на щеке Локи что-то блеснуло. Удивлённая, я провела ладонью по его лицу и почувствовала, что глаза его мокры.
   – Локи, что ты?..
   Он судорожно втянул в себя воздух, пытаясь совладать с эмоциями.
   – Это наша первая ночь, Сигюн, ночь любви. Я люблю тебя. И я никогда не забуду эту ночь, даже если ты забудешь.
   – Я тоже, Локи. Я люблю тебя.
   Мы ласкали друг друга до рассвета, а когда за окном начало розоветь предутреннее небо, он задремал, усталый, головой прижимаясь к моей голове. Мне же не спалось, я лежала неподвижно, чтобы не разбудить Локи, и всё смотрела на него, спящего, и не могла насмотреться. Лицо его было спокойно во сне, но губы всё равно упрямо сжаты. Высокий лоб, нос чуть с горбинкой, красивая линия скул… Я знала, что никогда никого не любила больше и уже не буду любить. Локи, Локи, милый, только не уходи.

   Три дня и три ночи было у нас.
   Днём я взахлёб читала книги мидгардцев и с удивлением обнаруживала, что люди, по крайней мере некоторые из них, чувствовали примерно то же, что и мы там, в Ванахейме или Асгарде. Те же страсти владели ими, те же печали охватывали. И даже их любовь… Я читала и верила, что эти люди, не зная меня, говорят обо мне, говорят моими словами. Временами я думала: это их короткая жизнь придаёт такой накал их чувствам и переживаниям. Они сгорают, не успевая остыть. А потом возражала себе самой: нет, краткий миг ты живёшь или срок твоей жизни по человеческим меркам близится к вечности, любовь – универсальное чувство во всей Вселенной. Никто не ведает, как она рождается, как вспыхивает в душах двоих и почему эти двое начинают вдруг действовать вопреки законам общества, природы, самосохранения, а подчас и здравого смысла. Благословение и бесценный дар или болезнь и проклятие? Адский пламень, сжигающий душу дотла, или божественный огонь, возносящий к сиянию предвечных истин? Надо будет поделиться своими мыслями с Локи.
   Потом, когда приносили еду, я спускалась и, наспех перекусив, шла в комнату, откуда открывалась дверь в сад. Там, в моём царстве красок, кистей и воображения, я выплёскивала на бумагу странную смесь прочитанного и увиденного во сне, а нередко и в реальности.
   В моих рисунках было море, плеск его волн и крики чаек, заоблачные выси снежных вершин и лежащие в складках их ущелий сырые клочья туманов. А ещё тихий дворик возле дома, чьи стены покрыты почти сплошь древним косматым мхом. И величественные башни и бастионы асгардского замка, золотящиеся в лучах закатного солнца. И ещё одно, самое любимое: в наступающих сумерках по горной дороге едут двое – всадник на вороном коне, прижимающий к себе женщину, чей силуэт почти слился с его очертаниями. Ночь надвигается, впереди у этих двоих неизвестность, и не будет ни жилья, ни приюта, но они не помнят об этом. Женщина дремлет у него на груди, а он укрыл её своим плащом, защищая от любых бед. У всадника зелёные глаза моего бога. Надо будет показать Локи…
   Дни незаметно гасли, сливаясь с бессонными ночами, когда мы, ошалевшие от любви, почти не отрывались друг от друга. Нам было просто жаль тратить время на сон, мы, наверное, оба сошли с ума, не в силах насытиться друг другом.
   – Локи, я принесу ужин сюда, наверх…
   – Подожди, я помогу тебе.
   Я поднялась, накинула халат, выскользнула из комнаты. На лестничной площадке он нагнал меня, обнял сзади, прижался горячим обнажённым телом. Я обернулась, запрокинула голову, ища его губы. Поцелуи, вначале нежные, потом всё более страстные, от которых кружится голова, а тело наливается сладостной истомой. Он держит меня на своих руках, в них столько силы, что я чувствую себя почти невесомой.
   – Сигюн, милая… Ты чудо! Я тебя не заслужил.
   – Молчи, молчи, Локи! Я люблю тебя.
   Я обхватываю ногами его бёдра. Если бы я могла, я прижалась бы к нему ещё теснее, я бы слилась с ним, растворилась в нём. Это какой-то неистовый ураган, уносящий нас обоих. Мы больше не существуем по отдельности, мы стали частью друг друга, единым целым, что стонет в экстазе почти невыносимого блаженства.
   До столовой мы добрались не скоро, всё-таки взяли еду и поднялись с ней назад в спальню. Я села скрестив ноги, положила на колени скатерть на манер большой салфетки. Локи пристроился напротив, полулежал, опершись на локоть. Я разломила хлеб, разложила на подносе запечённое мясо, нарезанные кусочки сыра, а фрукты в вазе пристроила возле постели на тумбочке. Он вытащил из корзины бутылку вина, откупорил, разлил по бокалам. Тихий звон хрусталя, мы пригубили сладкое терпкое тёмно-рубиновое колдовское зелье. Он разломил шоколад, положил кусочек мне в рот. Горько-мятный вкус обволакивал нёбо, я зажмурилась от удовольствия. Он воспользовался этой секундой, чтобы прижаться к моим губам. Его язык заскользил у меня во рту.
   – М-м-м, ты такая сладкая, – засмеялся он, – и пьянящая…
   А его ладонь уже ласкала мою грудь.
   – Локи, – запротестовала я, – я всё-таки хочу, чтобы ты хоть что-нибудь поел.
   – И я хочу… хочу-хочу-хочу… съесть тебя, моя Сигюн, и начну, пожалуй, с самого сладкого. – Он снова потянулся к моим губам.
   – Ох, Локи, ну пожалуйста, подожди… – Я обхватила его голову, зарылась пальцами в волосы.
   – Хорошо, хорошо, моя богиня. – Он чуть отстранился, но его рука продолжала скользить по моей груди.
   Мне всё-таки удалось положить ему в рот несколько кусочков сыра и виноград. Он ловил губами мои пальцы, а его руки уже спускались вниз по моему животу.
   – Ещё виноградинку, Локи…
   – Конечно…
   Он схватил левой рукой половинку персика и поднёс к моему рту. Я впилась зубами в спелую мякоть. Сок закапал мне на грудь, и он тут же мягким движением скользнул ко мне.
   – Вот здесь, Сигюн, здесь ты ещё вкуснее. – Он слизнул капли с моего тела. – И здесь, и здесь…
   Капли персикового сока стекали с его пальцев и падали мне на живот, а его язык тут же следовал за ними, спускаясь всё ниже. Сопротивляться этому было бесполезно. Я запрокинула голову, отдаваясь во власть его рук и губ.
   – Локи, Локи, Локи!
   … Мы завершили наш ужин в предрассветных сумерках. Кажется, мы оба задремали, лёжа поперёк кровати. Я открыла глаза, поёжилась от утренней прохлады. Локи спал, откинув в сторону левую руку. Правой он обнимал меня за плечи. Моя голова покоилась у него на животе. Я пошевелилась, а он тут же открыл глаза, уловив моё движение, и, ещё полусонный, улыбаясь, потянулся ко мне.
   – Сигюн, – пробормотал он, целуя меня в губы.
   Взгляд, ещё блуждающий в лабиринтах снов, слегка приподнятые ресницы, пальцы, едва касаясь кожи, скользят по моему лицу. Поцелуи всё настойчивее, объятия всё жарче, и… надо ли говорить, что всё опять начинается сначала? Слияние тел и душ такое, что уже не понимаешь, где ты, что исчезает весь мир вокруг, что невыносимо больно разомкнуть объятия даже на миг.
   – Локи, знаешь, я сейчас поняла, что такое бессмертие. Я его чувствую. По-настоящему.
   – Ты со мной, Сигюн. Смерти нет. Ты и я – мы сейчас больше, чем боги.
   – Пожалуйста, не уходи. Не оставляй меня одну.
   – Всего лишь до вечера.
   – Зачем ты уходишь?
   Он улыбается своей неповторимой улыбкой:
   – Чтобы ты могла чуть-чуть поспать. И нарисовать свои чудные картины.
   – Ты их видел? – Я смутилась. – Тебе понравилось?
   – Конечно. Ты вся чудо. Я понял это, как только увидел тебя там, в Асгарде.
   Он притянул меня к себе, усадил на колени. Я обвила руками его шею, положила голову на плечо. Такой древний, такой банальный и такой невыразимо приятный жест.
   – Я проводил тебя тогда в твои покои, а сам так и не вернулся к себе. Я бродил всю ночь вокруг да около, потом сел на скамейку под твоими окнами и просидел так до утра. И мне было хорошо думать, что ты спокойно спишь совсем рядом.
   Я потёрлась щекой о его плечо, подняла на него глаза:
   – Ты сделал меня счастливейшей женщиной во всех девяти мирах.
   – Отдохни теперь, любимая. – Он баюкал меня в объятьях, потом осторожно уложил на подушки, закутал в одеяло. – До вечера, Сигюн. – И потом, наклонившись к самому уху и целуя в шею: – Я живу ради тебя…
   Я улыбнулась, засыпая. Я проспала до полудня, а проснувшись, спустилась в сад. Было тепло, солнечно, лишь редкие облачка бежали по небу. Я подошла к калитке, выглянула наружу через прутья решётки. Дом стоял на холме, который огибала дорога. Я с удивлением наблюдала, как по ней движется множество странного вида экипажей. И ни одной лошади! Ещё дальше, насколько хватало глаз, раскинулся город – красные черепичные крыши невысоких домов на окраинах, похожих на наш дом, а в центре города здания совсем другие – высокие, блестящие, почти сплошь со стеклянными фасадами. Чужая, удивительная жизнь, и я, затерявшаяся среди неё. Зачем же я здесь? Зачем здесь мы оба? И долго ли продлится наше тайное уединение? Я нисколько не сомневалась, что мой отец уже ищет меня. Думаю, в Асгарде он устроил немалый переполох. Рано или поздно и мне, и Локи придётся заплатить за выпавшие нам мгновения счастья. Мы сбежали, мы осмелились быть счастливыми, но за всё в этой жизни нужно держать ответ.
   Я вернулась в дом, снова взяла чистый лист бумаги и долго сидела над ним, вглядываясь в его шероховатую структуру. Не удержалась, коснулась листа кончиками пальцев. А потом провела самым мягким карандашом несколько линий. И то, что невозможно было выразить словами, родилось на бумаге с такой отчётливой ясностью, что слёзы хлынули у меня из глаз. Я рисовала, я спешила, не замечая, что размазываю по лицу слёзы вместе с красками.
   …Чёрное грозовое небо со сполохами огня. Силуэт Вальяскьялва, высвеченный ими на фоне надвигающейся бури. Блеск молний, грохот шторма, ярость урагана, сметающего всё на своём пути. Лязг оружия, армии, что неумолимо надвигаются одна на другую. Битва богов и гигантов, чудовищный Рагнарёк. А в самом центре картины, в окружении хаоса, в светлом сияющем круге, силуэты мужчины и женщины, изображённые одной неразрывной линией. Два контура, которые слились в один. Нагие, как в первый день творения. Её рука – на его плече, его рука – вокруг её талии.
   Изумрудно-зелёное и бирюзово-синее, наконец обретшие форму. Обнажённые перед всеми, неуязвимые ни для кого, хранимые самой Вечностью и своей любовью.
   «Уснувшие в Рагнарёке» – так назову я их.
   Что бы ни происходило дальше, они уже здесь, они существуют от начала времён и до их конца. Аск и Эмбла, Локи и Сигюн, все влюблённые мира.
   Это – моя личная точка невозврата, отец.

   Вечером третьего дня Локи вернулся в сопровождении двоих мужчин. Один молодой, быстроглазый, одетый в чёрное, с луком и стрелами за спиной. Второй – уже седой старик, одутловатый, всклокоченные волосы, клетчатая рубашка, небрежно заправленная в мешковатые брюки. Оба зашли в дом и остановились у двери, равнодушно глядя на Локи, который, увидев меня, казалось, забыл об их присутствии, потому что бросился мне навстречу, прижал к своей груди и начал целовать.
   – Локи. – Я глазами указала ему на вошедших, которые продолжали топтаться у входа.
   Он, нахмурившись, обернулся к ним, махнул в их сторону золотым жезлом с синим камнем.
   – Я же приказал вам идти спать, – раздражённо бросил он. – Комната вон там, по коридору направо до конца. Не выходите, пока я не позову.
   Оба молча повиновались. Молодой, как мне показалось, на секунду задержал на мне взгляд, проходя мимо, но тут же отвернулся и последовал за стариком, который вообще ни на что не реагировал, двигаясь как заведённый механизм.
   – Кто это, Локи? – прошептала я, как только за ними закрылась дверь.
   – Мои слуги, – пожал он плечами. – Не обращай внимания. Они нам не помешают. Они достаточно послушны.
   – У них странные глаза…
   – Разве? Я не замечал, – он засмеялся. – Забудь о них, Сигюн, они не стоят твоего внимания. Иди ко мне, я соскучился по тебе… Ночь слишком коротка, потому что ты рядом, а день без тебя тянется бесконечно.
   И вновь поцелуй, от которого у меня почти остановилось дыхание.
   – Знаешь, Сигюн, я сделал тебя почти затворницей, но сегодня я это исправлю. Хочешь посмотреть Мидгард?
   У меня помимо воли загорелись глаза.
   – Конечно, хочу! Ты ещё спрашиваешь!
   – Я видел сегодня, как ты смотрела через решётку сада на город, и понял свою ошибку.
   – Постой, ты видел?
   – Прости, Сигюн, это не слежка. Просто я хочу быть уверен, что с тобой всё в порядке. И ещё… – он взял моё лицо в ладони, внимательно и пристально вгляделся в него, будто хотел проникнуть в самую суть моего сознания, – я очень по тебе скучаю. Ты не обиделась?
   – Разве я могла бы? Локи, любимый…
   Он всё смотрел, смотрел, не отрывая взгляда, и тихая странная улыбка бродила по его губам. Мне стало не по себе. Но вот он качнул головой, лукавые искорки заплясали в его глазах.
   – Если идти, то сейчас, иначе… Сигюн, боюсь, мы не сможем выбраться отсюда, по крайней мере, ещё часа два!
   Как легко было смеяться с ним вместе! Чтобы исчезли все страхи и заботы, мне достаточно было держать его за руку, прижиматься виском к его плечу.
   Одно движение его пальцев – и наша одежда совершенно изменилась.
   – Теперь мы почти ничем не отличаемся от мидгардцев, по крайней мере, внешне, – сказал он, видя, с каким любопытством я осматриваю себя. – Но ведь ты знаешь, что прекрасна в любом облике, Сигюн, моя дорогая госпожа, ну а без одежды… ты просто бесподобна!
   Я почувствовала, что краснею, но Локи тут же провёл пальцами по моей щеке, словно стирая краску.
   – Это правда, – шепнул он мне на ухо, – ты сводишь меня с ума… Идём?
   Я шагнула следом за ним, и вот мы стоим посреди ярко освещённого золотыми огнями бульвара. Звучит негромкая музыка, это неподалёку играет оркестр. Вокруг неспешно прогуливаются улыбающиеся пары, такие же, как мы. Фонари вдоль улицы, по которой проезжают редкие автомобили (вот, оказывается, как называются те безлошадные экипажи!), сливаются вдалеке в золотую реку огней. Маленькие цветные светильники – «лампочки» на языке мидгардцев – наброшены на ветви деревьев. Это похоже на волшебную сказку, в которой я хотела бы затеряться навсегда.
   – Локи, как красиво!
   Он кружит меня в танце под звуки музыки, а потом мы замираем, слившись в поцелуе. Никто не замечает нас, никто не обращает на нас внимания. В этот беззаботный вечер мы лишь одна из множества влюблённых пар, очарованных друг другом и не замечающих никого вокруг. Мы садимся за маленький круглый столик, и нам приносят кофе с пирожными.
   Локи нагибается ко мне, в его глазах отражаются золотые отблески ночных фонарей.
   – Скажи, где бы ты хотела заняться любовью: у лесного костра, или под звёздным небом в пустыне, или, может, на берегу моря?
   – А можно во всех этих местах и разок ещё где-нибудь?
   Он заразительно хохочет. Потом накрывает мою руку своей. Почти неуловимое движение губ, шепнувших слова, смысл которых от меня ускользает, и…
   …Потрескивают поленья в ночном костре, мечутся отблески пламени на стволах окруживших нас сосен. Очерчен круг света, а вне его пугающая тьма, наполненная таинственными звуками ночи. Страшно оглянуться, жутко сделать хоть шаг туда, где пролегает граница света и мрака. Я боязливо жмусь к Локи, а он обнимает меня, крепко прижимая к себе:
   – Узнаёшь? Это ведь твоя картина. Ты создала в своём воображении – я воплотил наяву.
   – Слава Небесам, вокруг нет сражающихся армий…
   – Да если б и были! Для меня бы это ничего не изменило. Если придётся драться за тебя со всем миром, я буду драться! Не забудь об этом, слышишь? Что бы ни случилось, не забудь!
   – Да что с тобой, Локи? Как я могу забыть?
   Он снова смотрит на меня тем же долгим странным взглядом, и мне чудится невыразимая печаль в прекрасных зелёных глазах. Потом он молча ложится навзничь в густую траву, тянет меня за собой.
   – Чувствуешь, Сигюн? Трава мокра от росы. Это слёзы ночи. А утром взойдёт солнце, и от росы не останется и следа.
   У меня предательски защипало в глазах, но я попыталась справиться с собой, чтобы не дрогнул голос, чтобы Локи не заметил моей слабости.
   – Тогда я стану существом ночи, Локи.
   Внезапно огонь гаснет, и полная темнота охватывает нас со всех сторон. Я вскрикиваю от неожиданности, а он смеётся, довольный произведённым эффектом.
   …Мы лежим на горячем камне, вокруг звенит цикадами южная ночь. Нас накрыл купол звёздного неба. Звёзд так много, я никогда не видела столько звёзд одновременно.
   – Узнаёшь хоть какие-нибудь?
   Мы стараемся найти знакомые созвездия. Это небо не похоже на асгардское. Однако оно не кажется мне чужим, может быть, потому, что именно эти звёзды отныне будут хранить тайну нашей страсти. Они мигают нам с высоты, а одна вдруг, не удержавшись, соскальзывает и падает с чёрного бархата небосвода.
   Камень остывает медленно, поэтому мы можем остаться здесь подольше, нежась на его нагретой за день груди. И мне кажется, пустыня вздыхает вместе с нами, когда приходит пора расставаться с ней…
   …Таинственный город на берегу моря – следующая точка на карте нашего мидгардского путешествия. Здесь воздух настолько насыщен ароматами кипарисов и магнолий, что кощунственно его просто вдыхать – его надо пить маленькими глотками, как целебный настой, возвращающий к жизни самых безнадёжных. Город лежит в окружении невысоких, поросших лесом гор, тёмных хранителей его тепла и безмятежности, а сам он похож на золотую чашу, край которой лижет неумолчный прибой.
   Невдалеке от нас я слышу негромкие голоса проходящих мимо людей и инстинктивно пытаюсь запахнуть на груди тёмный шёлк сорочки, но Локи останавливает мою руку:
   – Они нас не видят…
   – Но почему?
   – Потому что я этого хочу.
   Всё-таки хорошо, что приморский парк так пустынен в этот поздний ночной час. Мы лежим почти на краю каменистого обрыва, а под нами галечный пляж и сонно плещущее море. Мы жадно пьём нашу любовь под аккомпанемент прибоя, невозможно утолить эту жажду. Над морем сияет одинокая звезда, и, послушные её зову, мы сбегаем вниз по узкой тропинке и с размаху бросаемся в волны. Некоторое время плывём наперегонки, стараясь поймать звёздный свет в ладони. Я выросла у моря, но Локи оказывается настолько сильным пловцом, что в конце концов я сдаюсь. Мы поворачиваем к берегу. Море светится в лунном сиянии, и наши тела тоже начинают волшебным образом фосфоресцировать.
   Выбравшись на пляж, я навзничь ложусь на прибрежную гальку, а через несколько секунд Локи оказывается рядом. Его тело влажно после купания и в лунном свете отливает серебром. Ночной бриз заставляет меня дрожать. Заметив это, Локи переносит нас домой, в нашу спальню. Он заворачивает меня в махровую простыню и несколько минут прижимает к себе, согревая, качая на коленях, как ребёнка, едва ощутимо целует в затылок.
   – Это было так чудесно, Локи! В Мидгарде очень красиво.
   – Пожалуй, этот мир не лишён определённой прелести. Думаю, мне будет даже жаль…
   Он замолчал, осекшись на полуслове.
   – Что, Локи? – Я высвободила руку, отвела упавшую на его лоб тонкую чёрную прядку.
   Он вскинул брови, улыбнулся:
   – Жаль, что мы не сможем оставаться здесь долго.
   – Но почему?
   Он встал, прошёлся по комнате. (Простыня на узких бёдрах держалась так соблазнительно небрежно!)
   – Этот мир, Мидгард, слишком убог и несовершенен по сравнению с нашим родным миром.
   Я подкралась к Локи сзади, положила руки ему на талию, незаметно вытащила край простыни, едва заткнутый за импровизированный пояс.
   – Но именно здесь мы впервые смогли быть вместе.
   Простыня заскользила на пол, я прильнула к Локи всем телом, ласкаясь.
   – О Сигюн, ты бесподобно права.
   Его улыбка обезоруживала, его взгляд сводил с ума. Находиться с ним наедине в одной комнате и не пытаться его соблазнить было выше моих сил. Этот неугасимый огонь, неутолимое желание, эта безумная потребность касаться его, смотреть на него, слушать его голос – всё это наливало меня сладкой силой, властно повелевающей не спать, не есть, а только любить, любить…
   – Локи, я дышу тобой, я не хочу без тебя быть.
   – Сигюн, когда я увидел тебя там, за пиршественным столом в Асгарде, рядом с Тором, ты показалась мне такой маленькой, хрупкой, что ему ничего не стоило бы просто взять и переломить тебя. Конечно, он не сделал бы ничего подобного, и всё же… Ты выглядела слишком одинокой, понимаешь? Я это почувствовал, потому что сам не раз бывал одинок. И бросился тебя защищать… – он опустил глаза, усмехнулся, – защищать от собственных демонов, наверное. Я и подумать не мог, к чему это приведёт.
   Он потянулся к валяющемуся на полу вороху одежды, достал что-то из внутреннего кармана.
   – Я сделал это для тебя, Сигюн. Пожалуйста, примерь.
   Он взял мою руку и надел на палец кольцо. Оно было большое, тяжёлое, почти на всю фалангу. Прохладное, гладкое, как стекло, но не из стекла. Внутри причудливо закручивались спирали чёрного, зелёного и коричневого цветов, сверкали искрами вокруг центра, откуда, как зрачок, смотрела на меня непроницаемо-чёрная бездна.
   – Это… О небо, – я задохнулась, холодея. – У кольца есть имя! Это Глаз Локи!
   – Ты назвала его так, Сигюн. Да, это Глаз Локи. А вот… – Он вынул из-за спины ещё что-то и надел мне на шею. – Это – Сердце Локи. Отныне оно твоё.
   Те же цвета, те же переливы, то же сверкающее совершенство, только в форме сердца на моей груди.
   Я подняла на Локи восхищённые глаза:
   – Я всегда буду носить их, Локи. Они удивительные, как и ты сам.
   – Сигюн, любимая… Я не знаю, как тебе сказать. Мне придётся отсутствовать пару ночей.
   – Локи, нет! – Я вцепилась в него. – Что происходит?
   – Я не могу тебе сказать. Поверь, решиться на разлуку с тобой мне было очень и очень нелегко. Но это важно для нас обоих. Я не хочу, чтобы ты прозябала в Мидгарде, не хочу больше прятаться!
   – Но что ты задумал?
   – У меня есть план, Сигюн. И есть армия для его воплощения.
   – Армия… – прошептала я непослушными губами. – Значит, война? Нет, Локи, не надо, только не это!
   – Обратной дороги нет! Я должен это сделать, чтобы там, в Асгарде, они увидели, кто их настоящий царь!
   – Снова Асгард, снова трон! – Я кинулась ему на грудь, обвивая руками его шею. – Локи, ты для меня целый мир, другого мира мне не надо, но ты… Ты мужчина, и тебе мало меня, мало моей любви! Ты жаждешь большего – власти, поклонения, славы!
   – Чтобы ты могла мною гордиться! Чтобы через пару лет ты не упрекнула меня, что отдала золотой трон Асгарда в обмен… на что? Прозябание на окраине миров?
   – Мне не нужен трон! К чёрту Асгард… и все миры к чёрту! Что, если ты… не вернёшься? Если что-нибудь пойдёт не так?
   – Всё будет хорошо, всё получится! На этот раз всё будет иначе. Всего два или три дня, и я вернусь к тебе, чтобы больше не разлучаться.
   – Локи, Локи, что мне сделать, чтобы остановить тебя?!
   Он отвернулся, пряча глаза.
   – Ты не можешь остановить меня, Сигюн, – сказал он глухо, – слишком многие силы задействованы, пути к отступлению нет!
   Силы оставили меня. Я сползла на пол к его ногам. Из моей груди рвались рыдания. Никогда ещё я не чувствовала себя такой беспомощной, такой обречённой. Он давно уже всё решил и теперь лишь сообщал о своём решении.
   Он поднял меня на руки, поцелуями пытаясь осушить слёзы, которые безостановочно текли из моих глаз.
   – Прости, прости, Сигюн, моя возлюбленная госпожа! Мне невыносимо видеть тебя такой.
   – Тогда не уходи!
   – Я не могу, даже если бы захотел. Мне не позволят… Я должен идти до конца.
   – Кто они, Локи? Из кого состоит твоя армия?
   Он молчал. Я смотрела в его глаза и читала в них неподдельную боль.
   – Это как-то связано с теми людьми в дальней комнате? И… и… с этим жезлом?
   Он молча гладил меня по голове, прижимая к себе, баюкая, как маленькую девочку.
   – Локи, я пойду с тобой.
   – Нет, Сигюн. Я не позволю тебе так рисковать. Не пытайся. Нет.
   – Значит, я должна просто сидеть и ждать развязки?! Ты этого хочешь от меня? Но я не солдат твоей армии и не обязана слепо повиноваться твоим приказам!
   – Это не приказ, это просьба. Нет, даже не просьба, мольба. Я умоляю тебя, Сигюн. Я не смогу действовать в полную силу, если не буду уверен, что ты в безопасности. Останься здесь, в этом доме, иначе я только и буду думать о том, что ты по моей вине подвергаешь себя риску стать случайной жертвой.
   И я отступилась. Покорилась его словам не из страха за себя, а потому что испугалась за него. Если он только и будет оглядываться на меня, чтобы меня защитить, как сможет он защитить самого себя?
   – Тогда и я прошу и молю тебя, Локи, только об одном: вернись ко мне живым. Знай, если тебя не будет, я не стану ждать целую вечность. Я уйду вслед за тобой. Я слишком люблю тебя, чтобы тебя пережить.
   Он долго молчал, будто не решаясь нарушить воцарившуюся тишину. Он смотрел на меня и смотрел сквозь меня, в пустоту, и вокруг нас роились слова, тысячи слов, но всё не те, что должны быть произнесены. Любое изречённое слово казалось лишним, но он нашёл их, единственные, которых я ждала, хоть и не сумела понять сразу и полностью весь их смысл:
   – Верь мне, моя Сигюн. Я приду, чтобы увидеть тебя ещё раз. Я люблю тебя, ты и сама не представляешь, ЧТО ты для меня значишь. А когда я приду, я хочу, чтобы ты была свободна в своём выборе. Как и всегда.

   Оставаться всегда труднее. Тот, кто вынужден ждать, чувствует себя запертым в клетке, мечущимся в четырёх стенах. Время не идёт, оно тянется, оно роняет себя в пустоту, капля за каплей, секунда за секундой, а оставшемуся в ожидании только и остаётся, что следить за его медленными, словно нарочитыми, перемещениями. Я знала об этом и прежде. И я сознательно приняла на себя роль того, кому придётся ждать. Пусть мне будет тяжело, пусть будет невыносимо. Лишь бы было легче тебе, любимый, победить на твоём многотрудном пути.
   О, это были не дни и не ночи. Я открывала глаза, но было темно. Я смыкала усталые веки, но сон не шёл. На грани – не сон и не явь, а что-то между. Я застряла в чьём-то горячечном бреду и не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я осознала, что бред этот – мой. Я села на постели, на которую упала, как только захлопнулась дверь за Локи и теми двумя, ночевавшими у нас. Я подошла к окну и открыла ставни. Снаружи был рассвет – какого дня? Мне очень хотелось пить. Я спустилась вниз по лестнице и нашла в холодильнике нетронутый обед – значит, прошли всего сутки?
   Я заварила чай, выпила, торопясь и обжигаясь, почти залпом, полный чайник. Стало лучше. Есть не хотелось, но я для виду поковырялась в тарелках, ведь должна же я была сохранять хотя бы видимость нормальной жизни?
   Снова залезла в постель, прихватив на всякий случай несколько книг. Бесполезно. Мидгардские авторы хором воспевали любовь во всех её проявлениях. Я начала рыдать и не могла остановиться, поэтому отбросила подальше взятые книги и отправилась в ванную – хоть немного привести себя в порядок. Из зеркала на меня глянуло бледное существо с всклокоченными волосами и запавшими глазами, которое меня тихо ужаснуло. Я трижды вымыла голову и полежала в тёплой воде, однако, выйдя из ванны, с тоской обнаружила, что прошло всего-навсего сорок минут. Время стало моим врагом. Я слонялась по пустому дому, выходила в сад, не в силах ни усидеть на одном месте, ни занять себя хоть каким-нибудь делом. Так, наверное, зверь, очутившийся в неволе, меряет шагами своё замкнутое пространство и не может остановиться, в бессильной ярости кидаясь всем телом на железные прутья и в кровь разбиваясь о равнодушную преграду…
   Кто-то вошёл, я слышала, это, верно, слуги принесли еду. Открылась и закрылась дверца холодильника, выдвинулись и задвинулись ящики шкафов. Мне было всё равно, я лежала наверху в спальне, равнодушно слушая звуки, доносящиеся снизу. От утреннего беспокойного метания по комнатам не осталось и следа: я сжалась в тесный комок на постели, глядя застывшим взглядом в одну точку. Мыслей не было, как не было больше и ощущения времени. Кажется, иногда я засыпала или впадала в своего рода транс, потому что замечала вдруг, открыв глаза, изменения в освещении спальни. Однако и это довольно быстро прошло, и я перестала видеть окружающее вовсе. Всё, что мне оставалось, – ждать, и я полностью сосредоточилась на ожидании. Лучше не думать, не ощущать, не знать, только спать или, закрыв глаза, замереть, а будущее само найдёт меня.
   …Раздался настойчивый стук в дверь.
   – Госпожа!
   Я разлепила веки, с трудом возвращаясь к действительности. Молодая девушка склонилась надо мной.
   – Госпожа, вы нездоровы?
   – Да… Ты можешь заварить мне липовый настой с мёдом?
   – Конечно, госпожа.
   Она спустилась вниз, через несколько минут вернулась с подносом.
   – Посиди со мной, выпьем вместе целебный напиток…
   – С большим удовольствием!
   Она подложила подушки мне под спину, помогла сесть поудобнее и подала дымящуюся чашку. Я отпила глоток, с наслаждением чувствуя, как внутри меня всё согревается и оживает.
   – Как хорошо! Ты можешь налить мне ещё?
   – Разумеется. Я принесу печенье. Вам уже лучше?
   – Немного.
   – Может быть, хотите, чтобы я позвала доктора? Вы такая бледная.
   – Не нужно. Всё пройдёт.
   – Хотите, я включу телевизор? В мире такое творится! Хотя, может быть, вам не следует волноваться…
   – А что происходит в мире?
   – Да с самого утра крутят во всех новостях! – Она подошла к какой-то прямоугольной чёрной панели на стене и нажала кнопку.
   Город, совсем непохожий на Штутгарт. Огромные, устремлённые в небо дома. В городе шла война, слышались взрывы, с криками бежали люди. В воздух поднимались клубы чёрного дыма от горящих зданий и машин. Репортёр, ежесекундно пригибаясь, словно находился под обстрелом, кричал что-то про инопланетное нашествие. Он оборачивался и пытался показать нечто, находящееся на крыше самого высокого здания с буквами STARK на фронтоне. Оттуда прямо в небо бил ослепительный столб света, и этот свет исходил из чего-то… нет, слишком далеко.
   – Ужасно, столько людей погибло… – проговорила девушка у меня над ухом, но я почти её не расслышала.
   Я не могла оторваться от экрана. Они сменили точку обзора или сумели приблизиться к зданию STARK. Я смотрела как заворожённая на золотой жезл с синим камнем, открывающий небесный портал, откуда в Мидгард бесконечным потоком текли извивающиеся чудовищные корабли чужеземцев. Жезл, который так недавно сжимала рука, умеющая быть такой восхитительно нежной…
   – Где всё это происходит? – срывающимся голосом пробормотала я.
   – В Нью-Йорке, госпожа.
   – Далеко отсюда?
   По тому, какая повисла пауза, я поняла, что спросила что-то не то. Я оглянулась. Девушка смотрела на меня со смешанным чувством жалости и страха, с каким смотрят на помешанных.
   – Очень далеко, госпожа, – пролепетала она. – На другом континенте, в Америке.
   Локи не мог не развязать войну, но он отнёс её как можно дальше от города, где оставил меня.
   – Я ещё нужна вам, госпожа?
   Ей хочется поскорее уйти, я её невольно напугала своим незнанием мидгардской жизни, заставив принять за сумасшедшую. Ирония заключается в том, что сейчас во всём Мидгарде чем ближе ко мне, тем безопасней…
   – Ты можешь идти. Выключи перед уходом этот… как его?…
   – Телевизор, госпожа. – Она почти бегом спустилась по лестнице, уже совершенно уверенная в моём безумии.
   Я закрыла глаза. Я узнала в одном из атакующих то существо, которое видела во вращающемся туннеле между мирами, и в этот миг что-то умерло во мне. Были ли это романтические иллюзии относительно зеленоглазого асгардского принца? Или единственный раз в моей жизни мне было дано предчувствие моего будущего, на которое обрёк меня мой выбор и в котором отныне и навсегда обретут немалое место боль, скорбь и потери? Так или иначе, моей душе трудно было уцелеть в огне мидгардской войны. Из пепла раненого сердца родилась другая Сигюн. Мы оба что-то потеряли, он – чуть раньше, а я – чуть позже, но много времени должно было пройти, прежде чем я осознала и дала имя этому безвозвратно потерянному. Сейчас, оглядываясь назад, я могу сказать точно: мы потеряли невинность. Она сияла в наших глазах при нашей первой встрече, очаровывала и притягивала нас друг к другу. И пусть это было неизбежно, но… теперь, оглядываясь назад, в то безвозвратное прошлое, я могу только сказать: я скучаю по вам, Локи и Сигюн, которые для меня теперь как дети…
   …Я полностью оделась и тщательно причесалась. Поставила книги на место и обошла весь дом, уничтожая малейшие следы своего присутствия. Чуть дольше, чем следовало, задержалась в спальне. Три дня, только три дня и три ночи… Я разгладила складки на атласном покрывале, наглухо задернула полог, а потом и занавеси на окнах. И тихо, без малейшего шума прикрыла за собой дверь.
   Кресло я подвинула так, чтобы оно стояло прямо напротив входной двери. Здесь отступнице предстоит выслушать приговор.
   Сердце Локи, спрятанное глубоко под одеждой. Глаз Локи, который мои пальцы будут гладить, пока смогут двигаться.
   Я готова.
   …Когда дверь слетела с петель, я не вздрогнула, лишь выпрямилась в кресле, подняла голову, машинально поправила упавшую на глаза чёлку. И медленно опустила руки на подлокотники.
   Лицо Тора – как открытая книга. Ворвавшись в дом, он ожидал чего-то другого (интересно, чего? сопротивления?), так как из всех чувств, попеременно сменявших на его лице друг друга, удивление и даже недоумение читались ярче и отчётливее всего.
   Позади него конечно же Сиф и двое мужчин, один из которых, стрелок, уже был в этом доме. Теперь именно он выскочил вперёд и вытянул руку в предостерегающем жесте:
   – Осторожно! Она всё ещё может быть под действием жезла!
   Они приближались ко мне, держа оружие наготове.
   И тогда я встала им навстречу. Стрелок поднял лук, а второй мужчина, светловолосый, высокий, в одежде сине-красных цветов, выставил вперёд щит, но Тор остановил их одним властным жестом. В его прозрачных голубых глазах не было ни настороженности мидгардцев, ни их сосредоточенного напряжения. Он смотрел на меня так же, как если бы приехал навестить в Ноатун. И за это я была ему благодарна.
   – Госпожа Сигюн!
   – Тор.
   – Ты в порядке, моя госпожа?
   – Я не стала чудовищем, если ты об этом, хотя, как мне кажется, присутствующие этого ожидали. Но скажи мне во имя всего святого: зачем было выносить дверь? Я в состоянии открыть на вежливый стук.
   – Как ты разговариваешь со своим господином? – возмутилась Сиф. – Мы проделали путь с другого конца Мидгарда, чтобы спасти тебя!
   Я едва удостоила её взглядом. Я смотрела только в лицо Тору. Во мне снова шевельнулось что-то вроде симпатии и даже сочувствия к нему.
   – В следующий раз, – сказала я, подходя к нему вплотную (стрелок и щитоносец, как по команде, напряглись), – я прошу тебя, Тор, мой господин, не надо меня спасать.
   – Он тут точно поработал жезлом! – воскликнул стрелок, переглядываясь с Сиф, но Тор его не слушал.
   – Мы вернёмся домой, в Асгард, моя госпожа, – сказал он, беря меня за руку, – Сиф сопроводит тебя, а мне ещё нужно закончить кое-какие дела здесь, навести порядок после того, что натворил мой братец.
   Тор повернулся к щитоносцу.
   – Локи предстанет перед судом Асгарда, – сказал он ему, и щитоносец, слегка помедлив, кивнул. – Завтра я вместе с ним отправлюсь в наш родной мир.
   – Биврёст снова сияет между мирами? – осведомилась я.
   – Ещё не в полную силу. Но любые заклятия Локи, наложенные на тебя с помощью жезла читаури, исчезнут, как только ты вступишь в Асгард, это я обещаю.
   Мы вышли все вместе. За порогом Тор склонился к моей руке, чтобы поцеловать её, и я с трудом удержалась от смеха, потому что он едва не коснулся губами кольца Локи на моём пальце.
   Мы отошли на несколько шагов, я украдкой обернулась. Я не могла не бросить прощальный взгляд на этот дом в Мидгарде, который я, скорей всего, больше уже не увижу, но с которым для меня отныне будет связано столь многое…
   – Если ты надеешься вновь выйти сухой из воды, – прошипела мне на ухо Сиф, едва мы остались вдвоём, – забудь об этом! Я не верю больше ни единому твоему слову, и я сделаю всё, чтобы правда вышла наружу!
   – И какой правды ты хочешь добиться? – осведомилась я рассеянно. Мысли мои были слишком далеки от разговоров с кем бы то ни было, особенно с ней.
   – Всей правды о тебе и Локи, этом изворотливом, двуличном лжеце, а в особенности о жезле читаури, с помощью которого он якобы подчиняет своей воле любое живое существо!
   Я вспомнила странные глаза стрелка и того старого человека, которых Локи привёл в наш штутгартский дом, назвав своими слугами. Вот, значит, что с ними было! Стрелок, как я могла убедиться своими глазами, выглядел теперь совершенно нормальным, а вот что произошло со стариком?
   – Не стоит твоих трудов, Сиф, – вслух сказала я и больше не произнесла ни слова, чем, кажется, изрядно её взбесила.

   Довольно много асов пожелало увидеть своими глазами победное возвращение Тора в Вальяскьялв. От самого Биврёста и до ступеней дворца они выстроились в несколько рядов.
   Один и Фригг стояли в конце этого пути, возле ворот с золотыми драконами. Мы с моим отцом и Сиф, не отходящей теперь от меня ни на шаг, пришли несколько позже, но наши места справа от царской четы внизу мраморных ступеней никто не осмелился занять. Собравшиеся расступились, пропуская нас в первый ряд. Отец прибыл из Ноатуна лишь сегодня рано утром, и мы с ним не успели толком поговорить, смогли только обняться и перекинуться парой малозначительных фраз.
   – Ты не представляешь, Сигюн, как взволновало меня, да и Фригг тоже, твоё внезапное исчезновение, – шепнул он мне теперь, когда мы наконец уже никуда не спешили. – Признаюсь честно, я только и мог думать о тебе и молиться, чтобы с тобой всё было в порядке. Но вот ты и дома, девочка моя, и невредима, хвала небесам… Надеюсь, больше не будет никаких неожиданностей.
   Я почувствовала укол совести. Бедный мой отец! Что-то ему пришлось пережить из-за меня!
   – Не тревожься обо мне, папа. – Давно я его так не называла, наверное, с самого детства! – Больше ничего непредвиденного, я обещаю.
   Он мягко взял меня за подбородок, развернул моё лицо к себе, внимательно всмотрелся в него.
   – Что-то ты слишком спокойна после пережитого похищения, – заметил он.
   Ах, папа, папа, от тебя ничего не скроешь!
   Сердце моё разрывалось от желания броситься ему на шею и всё-всё рассказать о пережитом и о том, как нелегко было мне сделать мой выбор, но вместо этого я с деланым равнодушием пожала плечами:
   – Просто теперь всё стало на свои места, вот и переживать не о чем.
   – Ладно, ладно! Но всё-таки прошло больше недели твоего отсутствия. Я вправе рассчитывать на подробности?
   – Конечно, отец. Я расскажу обо всём… Чуть позже.
   – Вот они… идут! – зашептались в толпе.
   Я повернулась туда, куда уже устремились взгляды всех присутствующих.
   Я сразу увидела его. Он шёл за Тором, руки скованы цепями, рот наглухо закрыт железной маской. Даже теперь, когда он был полностью в их власти, побеждён и повержен, они продолжали бояться его разума, его слов… Одежда его была в пыли, сапоги покрыты грязью. Лицо совершенно разбито, волосы слипшиеся и спутанные. И взгляд, устремлённый куда-то мимо всех, вглубь себя.
   И я шагнула вперёд и встала перед ним, заглянула снизу вверх в его глаза.
   – Напрасно ты коснулся моей груди жезлом читаури, – сказала я негромко, но в наступившей абсолютной тишине, я знала, все слышат каждое моё слово. Зелёные глаза вспыхнули, и, даже не дотрагиваясь до Локи, я ощутила, как он вздрогнул всем телом.
   «Уж если ты разлюбишь, так теперь…» – вспомнилось мне некстати. «Не хватало только продекламировать мидгардских поэтов», – мелькнуло в голове.
   – Напрасно ты пытался силой или магией заставить моё сердце принадлежать тебе, – продолжала я вслух, в то время как тысяча мыслей вихрем проносилась в моём мозгу.
   Бывало ли у вас когда-нибудь такое чувство, что весь мир вокруг исчез, пропали звуки, стёрлись лица окружающей вас толпы и остался один-единственный взгляд? Вот так случилось и с нами. Я слышала только бешеный стук сердца Локи и моё сумасшедшее сердце, готовое выскочить из груди.
   – Не нужно похищать с помощью заклинаний то, что уже и так принадлежит тебе одному.
   Я встала рядом с ним и взяла его за локоть. Прижалась щекой к его плечу. И услышала его глубокий прерывистый вздох. Ни слова в ответ, ни пожатия руки – он не мог дать мне ничего. Только опустил голову и осторожно, тихо потёрся виском о мой затылок.
   Толпа ахнула в унисон и тут же рассыпалась многоголосым хором.
   – О небо, Сигюн, что ты делаешь?
   – Я уже всё сделала, отец. Я приняла решение.
   – Какое решение?!!
   – Прости меня, папа. Я не могу поступить иначе.
   – Нет, ты не понимаешь! Существует договор, ради которого мы прибыли в Асгард!
   – Продолжать его соблюдение было бы нечестно в первую очередь по отношению к Тору: – Я оглянулась на старшего брата. Должно быть, он был готов обманываться и дальше, так как я увидела искреннее изумление, написанное на его лице. Но, что для меня было гораздо важнее, я не увидела на нём ни озлобления, ни разочарования.
   – Если бы я, как следует из нашего договора, вышла за тебя замуж, – продолжала я, обращаясь уже к одному Тору, – мне пришлось бы строить наши с тобой отношения на лжи, а я этого не хочу. Ты ведь был честен со мной тогда, в Ноатуне? Пришло время ответить правдой на правду. – И, обернувшись уже ко всем и чуть повысив голос, я произнесла: – Простите меня, Один, Фригг и ты, мой отец. Не будет пышной свадьбы, не будет возложения золотого венца на голову принцессы ванов. Я слышу зов своей судьбы, и она связана с Локи. Не думала, что так случится, когда мы ехали сюда. Но ты же сам всегда меня учил слушать своё сердце. Я полюбила, отец. Я люблю.
   – Значит, любишь. – Сиф приблизилась ко мне вплотную, губы её презрительно кривились. – А я ведь предупреждала тебя насчёт Локи. Говорила, что он не способен любить никого и ничего, кроме своей непомерной гордыни, которая и толкнула его на бесславно закончившуюся попытку завоевания Мидгарда! Но довольно об этом. Знаешь ли ты, кого Один Всеотец привёл несколько дней назад в чертоги Вальяскьялва?
   Она рукой указала куда-то в задние ряды собравшихся. Толпа расступилась перед её властным жестом и вытолкнула вперёд, на всеобщее обозрение, троих напуганных детей, двух мальчиков и девочку.
   – Это дети Локи, принцесса Сигюн. За три месяца, что ты страдала по нему в Асгарде, он прижил их с ведьмой Ангрбодой, живущей в лесах на границе Ётунхейма.
   – Трое детей за три месяца? Да ты бредишь, Сиф!
   – Не во всех мирах время течёт одинаково. За три месяца, прошедших в Асгарде, там, у Ангрбоды, пролетели три года! Эти дети быстро взрослеют, Сигюн, слишком быстро, и кто знает, какую угрозу для Асгарда они несут в себе и, возможно, осуществят уже в недалёком будущем! К счастью для всех нас, от взора Всеотца нашего Одина и стража Хеймдаля не укроется ничто происходящее во всех девяти мирах. Локи использует тебя для своей мести старшему брату, более сильному, благородному, удачливому, а ты, Сигюн… ты опозорила себя и народ ванов, поддавшись своей слепой страсти. Вот они, неопровержимые доказательства коварства и двуличия Локи!
   Я смотрела на детей, жавшихся друг к другу. У старшего мальчика были золотые волосы, жёлто-зелёные глаза с вертикальными зрачками, как у змея, и такой же неподвижный взгляд. Девочка казалась напуганной почти до слёз. Одетая в длинное, до пят, платье, темноволосая, она производила вначале немного странное, даже пугающее впечатление, но именно её мне почему-то стало жаль больше остальных детей с первого же взгляда. Может, потому, что она так робко смотрела на глазеющую на неё толпу, то и дело опуская и пряча взгляд, в то время как мальчики держались более прямо и на любопытствующие взоры отвечали смело, даже с некоторым вызовом. Она сжимала руку младшего из братьев, черноволосого и черноглазого, невысокого, но уже сейчас широкоплечего и коренастого. Его волосы были очень длинны и густы и сзади напоминали шерсть зверя, которая вот-вот поднимется дыбом на загривке.
   Я перевела глаза на Локи:
   – То, что говорит Сиф, ответь мне, это правда?
   Он пошатнулся, и в какой-то момент мне показалось, что он упадёт. Он медленно кивнул, но это было и неважно: я видела в его глазах одну лишь мольбу.
   Я снова обернулась к Сиф:
   – Даже в Мидгарде, насколько мне известно, любому преступнику предоставляется возможность сказать хотя бы слово в свою защиту. Но вы все так боитесь речей Локи, так страшен оказался для вас его дар убеждения, что вы вовсе лишили его возможности говорить, закрыли ему рот этим железным кляпом!
   Я подошла к дочери Локи, протянула к ней раскрытую ладонь, однако не коснулась её, чтобы не напугать ещё больше.
   – Как тебя зовут?
   Она изучающе смотрела на меня исподлобья.
   – Хель, госпожа, – тихо проговорила она, – а это мои братья, Ёрмунганд и Фенрир.
   Она поочерёдно указала на золотоволосого и смуглого, и только теперь, когда она поворачивала голову, я поняла, что в её облике показалось мне странным вначале. Левая половина её лица имела синеватый оттенок, характерный для ётунов, светлый у переносицы и сгущающийся до насыщенного индиго возле линии волос. Справа же её лицо было белым, даже слишком белым, с оттенком мертвенности.
   – А я – Сигюн, – сказала я, дотрагиваясь до её руки и беря её в свою.
   – Я знаю, госпожа. Папа рассказывал мне и братьям о тебе почти каждый вечер, когда укладывал спать. Я представляла тебя именно такой. Иногда я тайком молилась, чтобы ты пришла ко мне ночью, во сне.
   Я присела перед ними троими, чтобы видеть их глаза.
   – Сейчас ваш папа не может с вами говорить, поэтому за него скажу я. Ничего не бойтесь, с нами всё будет в порядке. Мы должны держаться все вместе – это самое главное.
   Хель потянула меня за рукав.
   – Госпожа Сигюн, – спросила она шёпотом, – почему на папу надели эту железную штуку? И что у папы с лицом?
   – Папа отправился на войну.
   – Его там ранили?
   – Тсс-сс! Я всё объясню тебе позже, Хель.
   – Но мне страшно…
   – Держи мою руку. Ты должна постараться быть сильной.
   Она крепко вцепилась в меня маленькими холодными пальчиками, а левой рукой по-прежнему держалась за Фенрира. Ёрмунганд стоял чуть поодаль от нас, подчёркнуто держась особняком. Иногда я ловила на себе его взгляд, сосредоточенный, тяжёлый, долгий, словно гипнотизирующий. Движения скользящие, плавные, узкий рот, прижатые уши и удивительные волосы – очень короткие, очень гладкие, словно вторая золотая кожа вокруг головы.
   Я выпрямилась, расправила плечи. Люди, поначалу окружившие нас, теперь старались встать поодаль.
   – Мы готовы, Всеотец, – сказала я.
   И впервые не преклонила перед ним головы.

   – Я создал армию, Сигюн. Армию, которая единственная будет мне верна до конца, даже в дни Рагнарёка.
   Мы лежим рядом друг с другом на террасе дома, распахнутые окна которого обращены к морю. Дом находится на самой окраине Асгарда, и это можно было бы назвать ссылкой в ожидании суда над Локи, да так, собственно, и считают все, кто принимал это решение и кто препроводил нас сюда. Но, положа руку на сердце, для нас эта ссылка оказалась затянувшимся продолжением медового месяца. Нам отвели небольшой деревянный дом, принимая во внимание то, что вместе с нами были дети. Ночами штормовой ветер бьётся в запертые ставни и воет в щелях по углам, но мне этот дом кажется очень уютным. Мы засыпаем и просыпаемся вместе, и мы никуда не спешим: всё время мира принадлежит нам; кажется, это именно то, о чём я мечтала. Я научилась жить просто и мудро – сегодняшним днём, и я надеюсь, что наказание Локи за развязанную Мидгардскую войну не будет слишком суровым.
   – Это не армия, Локи, это твои дети. – Я приподнимаюсь на локте, целую его в полузакрытые глаза.
   – И всё же Сиф не ошиблась. Их мощь растёт с каждым днём, потому что они рождены не просто божествами – в них таятся силы самой природы, создавшей оба наших мира, и Асгард, и Ётунхейм. Эти силы будут дремать до поры до времени, пока не пробудятся от сна… в нужный час.
   Он поворачивается на бок, его глаза близко-близко, они отливают двумя драгоценными изумрудами в лунном свете.
   – Прости меня, любимая. Не было ни минуты там, в проклятом лесу Ангрбоды, когда бы я не думал о тебе. Только твой светлый образ не дал мне сойти с ума за эти три года. Наверное, поэтому первой родилась девочка.
   Он произносит это «девочка» с такой нежностью в голосе, что у меня едва не наворачиваются слёзы. Бедная Хель! Она ещё не знает, что в Асгарде её считают чудовищем, равно как и Ёрмунганда с Фенриром. Но о них особый разговор. Мнение асов их не будет волновать никогда. Они рождены иными и с рождения пребывают в своём особом мире.
   – Я должен был сделать это, чтобы больше не быть марионеткой ни в чьих руках.
   – Тебе не нужно передо мной оправдываться, Локи. Только не передо мной. Я бы, наверное, не выдержала целых три года без тебя.
   – Мне это тоже дорого далось. Может быть, даже слишком дорого.
   Всплеск рядом с террасой. Я приподнялась на локте:
   – Ёрмунганд?
   Локи встал, обернув простыню вокруг бёдер, перегнулся через перила, вглядываясь в темноту.
   – Да, это он.
   В набегающих волнах холодно блеснуло золотое извивающееся тело. Чешуйчатый хвост с силой хлестнул песок в полосе прибоя. Из моря вышел высокий гибкий мальчик, приблизился к Локи, медленно склонился перед ним:
   – Отец…
   – Как поплавал сегодня, Ёрмунганд?
   – Прекрасно, отец. Море такое удивительное. Я видел рыб и кораллы, тёплые течения подхватывали меня и качали, словно в колыбели. Хищные рыбы, акулы и киты-убийцы подплывали ко мне поближе, чтобы рассмотреть меня, а увидев, кто я, поворачивались в изящном сложном танце и уплывали на почтительное расстояние или сопровождали меня, если я этого хотел. Ничего подобного нет здесь, на земле.
   – Ты молодец, Ёрмунганд. Ты совершенствуешься, я вижу это, и скоро тебе не будет равных на просторах океана. А теперь иди и ложись спать. Уже поздно.
   – Я хотел бы вернуться в море, отец.
   – Нет, Ёрмунганд, ещё не время. Ты должен возвращаться в человеческий облик хотя бы по ночам. Поднимись ко мне.
   Тихой тенью мальчик скользнул по ступеням террасы и обнял Локи.
   – Я люблю тебя, Ёрмунганд, и горжусь тобой.
   – Я тоже люблю тебя, отец. Госпожа Сигюн, – повернулся он ко мне, – позволь пожелать тебе доброй ночи.
   Он обнимает и меня, его кожа влажная и прохладная после купания.
   – Ёрмунганд скоро покинет нас ради океана, – говорит Локи тихо, когда мальчик поднимается в свою спальню. – Он рождён быть Владыкой морской стихии, и уже сейчас ему трудно преодолевать зов глубин.
   Локи замолкает и задумчиво смотрит вдаль, облокотясь на перила террасы. Там, у горизонта, где уже не видна граница неба и моря, поначалу робко, а потом всё уверенней и ярче разгорается новая звезда. Я подхожу к Локи сзади, осторожно кладу голову на его плечо.
   – Ты ведь уже сейчас по нему скучаешь…
   Он обернулся ко мне с грустной полуулыбкой.
   – Расставание неизбежно, я знал это с самого начала, – ответил он, – но никогда не можешь себе представить, насколько это будет трудно. Вначале Ёрмунганд, затем настанет очередь Фенрира.
   – А Хель?
   – Да, моя Хель. – Он сел на краешек постели, опустил лицо в ладони. – Она мне всех дороже, Сигюн, наверное, потому, что она была рождена первой, когда моя тоска по дому и воспоминания о тебе, оставшейся в Асгарде, были еще совсем свежими. У неё душа, открытая для сострадания. Это – тяжкий дар, особое предназначение, для многих непосильное, но не для неё.
   …Мы сидим, обнявшись, под звёздным небом на берегу моря. На столе горит зажжённый светильник – маленький огонёк в беспросветной ночи. Вокруг него, неудержимо влекомый к свету, в согласном танце вьётся лёгкий сонм мотыльков. Никто в этом мире, как и в любом другом из девяти обитаемых миров, не скажет нам, что будет с нами завтра. И только иногда смутные предчувствия неизбежных испытаний сжимают моё сердце. Но у нас есть уверенность, и с нею мы встретим любой наступающий день: ни Локи, ни я, мы никогда больше не будем одиноки.

   P.S. В одну из ночей я чувствую, как у меня под сердцем в тайной глубине впервые шевельнулось моё собственное дитя.
   Я лежала и смотрела на спящего Локи. Он вздохнул во сне, по лицу скользнула мимолётная улыбка. Я не могу удержаться, чтобы не коснуться кончиками пальцев его губ, чтобы не шепнуть любимое имя.
   Он заворочался, просыпаясь, и ещё на грани полуяви-полусна потянулся ко мне, раскрывая объятия. Я положила его руку на свой живот:
   – Локи, любовь моя…
   Я знаю, так не бывает. Слишком маленький срок. Но ребёнок, словно слыша мой голос и откликаясь на него, призывно толкнулся ещё раз в ладонь своего отца.
   P.P.S. (Приписка, сделанная Локи.)
   Я открываю глаза каждое утро и встречаю любимый взгляд. Я засыпаю каждую ночь, сжимая в своих объятьях ту, которая стала для меня дороже жизни.
   Я хожу под парусом, и, когда солёные брызги летят мне в лицо, я ощущаю всю полноту жизни, слишком милостивой ко мне.
   Однажды на рассвете мы поднялись в горы. Моей Сигюн трудно было бы самой совершить такое восхождение, поэтому я поднял её по воздуху, держа на руках, и показал ей, как прекрасно рождение нового дня, который скользит по склонам розовеющих гор в ещё наполненные сумраком долины. Снова была весна, мы слушали пение птиц и ощущали лёгкий ветерок, напоённый ароматами распускающихся горных цветов, а потом я лежал в высокой траве и смотрел, как она, напевая, рисует что-то, сидя перед мольбертом. И мне хотелось одного: кричать во весь голос, чтобы меня слышали безбрежные небеса: «Я счастлив!» Чего ещё желать влюблённому Богу?!
   P.P.P.S. Разве что возвести свою возлюбленную на царский трон Асгарда?

Часть 2
Балансируя во тьме

     Было душно от жгучего света,
     А глаза его – как лучи.
     Я только вздрогнула – этот!
     Может меня приручить.

   Как она могла знать обо мне с такой точностью? Как сумела описать тот далёкий асгардский вечер со всеми его деталями, будто сама на нём присутствовала? Я всё больше удивляюсь мидгардской поэзии. Я прихожу сюда и читаю вслух стихи, хотя и знаю, что мой голос будет звучать в одиночестве, пока я не захлопну книгу. Я буду приходить и читать, пока не настанет срок… А там будь что будет. Столько уже всего передумано за это время, столько бессонных ночей проведено рядом в безмолвии. Я почти переселилась сюда из нашего дома. У меня здесь даже поставлен диванчик на случай, если не захочется идти обратно в спальню. На нём уютный плед и множество мягких подушек. Я подсовываю их себе под поясницу и кладу ноги на круглый пуфик. Здесь я чувствую себя уютно и спокойно. Наш малыш толкается всё чаще и всё сильнее, и я зову Локи разделить со мной мои ощущения. Он осторожно кладёт голову мне на живот. Я знаю, что он также переполнен ожиданием и любовью к нашему ещё не родившемуся ребёнку, как и я.
   – Ничего, любимый, я верю, всё будет хорошо.
   Он кивает, шумно вздыхая, и снова кладёт голову рядом со мной. Я обнимаю его за шею, открывая наугад ещё одну книгу. Я могу читать ему с любой страницы – и всё это будет про нас.
   Открывается дверь, ведущая из дома. Неслышными шагами подходит Хель, садится возле меня:
   – Госпожа Сигюн, почему ты читаешь стихи лошади? И почему эта лошадь плачет?
   – Плачет?..
   Я обеими руками пытаюсь развернуть к себе голову лошади, но она не поддаётся, отворачивается от меня, чтобы скрыть слёзы, катящиеся из изумрудно-зелёных глаз. Я зарываюсь обеими руками в чёрную густую гриву, прижимаюсь к вороной шее. Лошадь тяжело и напряжённо дышит, мягко отстраняется от меня, поднимается на ноги, начинает медленной рысью кружить по деревянной пристройке, которую мы соорудили вплотную к нашему дому, когда всё это началось.
   – Почитай те руны, которые написал тебе папа, Хель.
   Она кивает и достаёт из кармана сложенные вчетверо листы. Бумага успела обтрепаться по сгибам. Детский голос, произносящий заклинания, звучит слишком необычно, но мы обе уже успели к этому привыкнуть. Хель то шепчет, то почти кричит, но она этого не замечает. Лицо отстранённо, взгляд сосредоточен и повёрнут внутрь себя. Лошадь начинает бить дрожь…
   Наконец всё закончилось. Хель убирает листки с письменами и оглядывается на меня. В её взгляде нет уже и следа транса, в который она впадает всякий раз, когда читает написанное Локи.
   – Госпожа, а когда вернётся папа?
   Я обнимаю Хель, она доверчиво смотрит на меня, и мне неловко обманывать её, однако и сказать ей всю правду я тоже не могу. Я глажу её ладонью по волосам, она склоняет голову, поворачиваясь ко мне синей половиной своего лица.
   – Нам надо подождать, – шепчу я ей на ухо, – скоро все мы будем вместе. И я просила тебя называть меня просто Сигюн, помнишь?
   Она улыбается, смущённо поднимает на меня свои чудесные зелёные отцовские глаза:
   – Хорошо, госпожа… то есть хорошо, Сигюн.
   Мы молчим, прижавшись друг к другу, и я чувствую, как она успокаивается, перестаёт вздрагивать под моей рукой.
   – Ёрмунганд уже почти не возвращается из моря… – тихо говорит она, – и Фенрир всё чаще и всё дальше уходит в лес…
   – Так и должно быть, папа говорил, так и будет, – стараюсь я её успокоить, но она не слышит меня.
   – Нет, нам уже никогда не быть вместе, как прежде, – заключает она и вздыхает в созвучье своим мыслям.
   – Мы же с тобой вместе. Не грусти, Хель. Папа не хотел бы, чтобы ты грустила.
   – Скажи мне правду, Сигюн, только честно-честно, обещаешь?
   Я киваю, улыбаясь как можно ласковей. Она изучающе смотрит мне в лицо, словно оценивает, насколько мне можно доверять.
   – Папа оставил нас? Он к нам не вернётся, так?
   – Конечно нет! Откуда такие мысли?
   Она прячет глаза, потом отвечает глухо, словно нехотя:
   – Мы уже оставались одни, там, в Железном лесу, пока нас не забрали в Асгард слуги Одина.
   Лошадь коротко ржёт в своём тёмном углу, мечется от стены к стене. Мы обе поднимаем на неё глаза, провожаем взглядами её судорожные движения.
   – Но как же ваша мама, Ангрбода, она ведь оставалась с вами?
   Хель долго молчит, будто не знает, как ответить.
   – Пока мы росли, с нами всё время был папа. Он заботился о нас, приносил нам еду и разговаривал с нами. Однажды он сказал нам, что должен покинуть нас… ненадолго. А потом за нами пришли из Асгарда и забрали нас. Ангрбода, она… совсем другая, не такая, как папа. Она молчит и уходит в лес. У неё там какая-то особенная жизнь, мы для этой жизни чужие.
   Дитя толкнулось в моём животе, я это чувствую, и Хель чувствует тоже.
   – На этот раз всё будет не так, милая, я тебе клянусь. Папа никогда и ни за что не оставит нас. Он всё время думает о тебе и о мальчиках. Он вернётся, как только сможет. Но его мысли всегда с нами. Скажу тебе по секрету, он постоянно видит, как мы все здесь живём. И придёт к нам на помощь, если что-то случится. Он ведь Повелитель Магии. Он сумеет нас защитить.
   Она кивает, доверчиво и сонно, уже совершенно успокоенная.
   – Иногда мне кажется… я хочу сказать, у меня такое чувство, что папа здесь, что он никуда и не уходил…
   – Так и есть, Хель.
   – Можно, я сегодня буду спать вместе с тобой?
   – Ну конечно. Ляжем прямо здесь или пойдём в спальню?
   – Я бы хотела лечь здесь. Но если Фенрир вернётся?
   – Он присоединится к нам.
   Она, успокоенная, ложится, укрывается пледом и скоро засыпает.
   Я подхожу к лошади, нервно бьющей копытом и всхрапывающей в дальнем углу пристройки. Я обвиваю её шею со всей нежностью, на которую только способна.
   – Я люблю тебя, Локи, – говорю я, целуя морду лошади. – Я каждый день буду говорить тебе об этом.
   Лошадь ржёт отрывисто и горько. Я научилась различать интонации в её голосе.
   – Идём спать. Беременным женщинам нужно больше отдыхать, слышишь? Хватит уже ходить из угла в угол.
   Мы ложимся, как обычно: я на краю дивана, вороная лошадь рядом, с моей стороны на полу. Я могу обнимать её за шею, пока не засну, и от этого прикосновения мне становится тепло.
   Но сегодня я долго лежу без сна. Этот разговор с Хель разбередил мне душу. Мне тревожно. «Он сумеет защитить нас», – сказала я девочке. Но кто защитит его самого?
   Заключённый в тюрьме чужого тела, мой муж пытается держаться спокойно, чтобы не пугать нас. Но я вижу, как то и дело прорываются наружу с трудом сдерживаемые человеческие эмоции. И тогда лошадь вздымает на дыбы своё отяжелевшее тело и в ярости бьёт копытами деревянную перегородку. Сознание, запертое в бессловесную оболочку, бунтует и восстаёт против собственной беспомощности и ищет, ищет выход. Но выхода нет. Мы должны ждать, только это нам и остаётся. У лошади глаза человека, наполненные невыразимой болью. И я не могу помочь моему Локи ничем, кроме слов моей любви.
   В каком бы обличье ты ни представал передо мной, я люблю тебя, я буду с тобой до конца. И я буду шептать и кричать об этом каждую минуту, если тебе это будет нужно, чтобы держаться.
   Лошадь рядом со мной тоже не спит, я слышу. Поднимает голову, настороженно прядает ушами. Вслушивается в ночную тишину. Там, в ночи, таится угроза – мы оба об этом знаем.
   Я потихоньку, чтобы не разбудить Хель, спускаю ноги с постели, соскальзываю вниз, всем телом прижимаюсь к боку лошади. В темноте матово светятся её большие влажные глаза.
   – Спи, Локи, спи, любимый.
   Как я скучаю по его голосу, его улыбке, его гибкому сильному человеческому телу! Я не была готова стать опорой, в которой нуждаются все в этом доме. И чтобы не было так страшно, я начинаю шутить:
   – Ну, Локи, кто родит первым, на что будем спорить?
   …Наконец смыкаются усталые веки. Лошадь опускает сонную голову. Я переползаю на кровать. Хель разметалась во сне, чуть подрагивают ресницы, полуоткрылись припухшие детские губы. Уже далеко за полночь, и я сворачиваюсь калачиком на краю постели, не снимая ладони с лошадиной шеи. Засыпая, я слышу осторожные шаги по дому – это Фенрир возвращается в свою спальню. Всё спокойно в эту ночь. Я позволяю себе короткий вздох, прежде чем окончательно погрузиться в глухой омут сна без сновидений. На сегодня довольно. Завтра, когда я проснусь, в моей голове вновь начнётся мучительный круговорот мыслей – как могли мы попасться в такую ловушку? И был ли у меня хоть шанс сделать что-нибудь, чтобы это предотвратить? Самое гнетущее для меня то, что я не могу ни с кем этими мыслями поделиться. Я должна быть сильной или хотя бы такой казаться, чтобы сохранять веру в благополучный исход для всех нас. Несмотря ни на что. Даже на то, что моей собственной веры почти не осталось. Никто не должен об этом знать.

   Конечно, я понимала, что наше уединение в ссылке на краю Асгарда не означает, что нам с Локи радушно предоставили медовый месяц. И я ни на секунду не допускала мысли, будто в Вальяскьялве о нас забыли. Отсутствие гостей из царского дворца меня не радовало, а скорее настораживало. Но ещё больше удручало меня то, что не было вестей из Ноатуна.
   – В твоих рисунках в последнее время преобладают слишком тёмные тона. – Локи подтащил к моему мольберту стул и уселся на него верхом.
   Я отложила в сторону кисти и смущённо улыбнулась:
   – Ты, как всегда, прав.
   – Не надеялась же ты обмануть Бога обмана?
   – Локи! – Я укоризненно покачала головой. – Мы не в Мидгарде.
   – Я из-за этого утратил в твоих глазах свою божественную сущность?
   – Всё бы тебе твои шуточки! – Я бросила в него тряпку для протирания кистей, он, конечно же, увернулся с неподражаемым изяществом. Если бы только мне удалось ухватить в набросках ускользающую красоту этих движений, похожих на танец, и запечатлеть их на холсте! Я пыталась, и не раз, но как передать в застывших линиях само живое совершенство?
   – Ты грустишь, Сигюн. – Его лицо становится серьёзным.
   – Я всё время вспоминаю об отце, Локи. – Я не могу удержаться от вздоха. – Мне думалось, он приедет нас навестить.
   Он отходит к окну, стоит заложив руки за спину, смотрит, как море катит свои волны, одну за одной, лижет берег и отступает, просачивается сквозь песок. Потом, крутанувшись на каблуках, разворачивается ко мне. На лице сияет улыбка.
   – Он приедет, милая, как только узнает, кто у нас здесь… – Его рука бережно гладит мой живот. – Наберись терпения, не скучай! Мы найдём способ послать Ньёрду весточку. Давай, Сигюн, отложи свои краски и карандаши, пойдём прогуляемся вдоль берега, как ты любишь… Уныние нам вредно, да, малыш?
   Он прикладывает к животу ухо, при этом строит такую мину, что приговорённый к казни рассмеялся бы. Конечно же я не могу удержаться от смеха. Он, довольный, помогает мне подняться.
   – Локи, – протестую, – я ещё не такая большая и могу вставать и ходить без поддержки. А если я надену голубое платье, вообще ничего не будет заметно…
   – Так вот ты что задумала? К приезду Ньёрда наденешь голубое платье и введёшь отца в заблуждение, чтобы через пару месяцев потрясти его сюрпризом! О, коварная обманщица… Впрочем, – он лукаво подмигивает мне, – говорят же, с кем поведёшься…
   Мы спустились с террасы и, разувшись, пошли босиком по песку. Солнце пригревало совсем по-весеннему, нас быстро разморило, и мы присели на выбеленную ветрами и морем корягу, которую давным-давно выбросило на берег штормом. Маленькая жёлтая птичка выпорхнула откуда-то из зарослей ивняка, поблёскивая быстрыми чёрными глазками, уцепилась коготками за высохший корень невдалеке от меня. Я склонилась к Локи на плечо, смотрела, как он играет бахромой на моём поясе. Мы молчали, мы слушали прибой, мы растворялись друг в друге. Сонное движение ветерка, застывшие башни облаков на ослепительном синем небе. Не всегда людям удаётся осознать момент, когда они счастливы. Но этот полдень был как раз таким. Я запомнила его…

   Колесница неспешно катила по дороге, петляющей вдоль берега.
   – Вот и первые гости к нам, Сигюн.
   Локи поднялся, вглядываясь вдаль, но в облаке пыли, поднятой копытами лошадей, вряд ли можно было что-то различить. Он сделал несколько медленных, будто неуверенных, шагов вперёд, положил руки на деревянные перила.
   Я впилась взглядом в его застывшую спину. У меня потемнело в глазах. Весь окружающий мир странно вытянулся, и Локи вдруг оказался так далеко, далеко от меня. Я хотела встать и подойти к нему, но у меня так дрожали колени, что я испугалась, что упаду. Тошнота подступила к горлу, поэтому я не позвала, я выдавила из своей груди:
   – Локи…
   Он обернулся и… одним быстрым движением скользнул ко мне, упал передо мной на колени, прижимая к себе.
   – Ну что ты, глупая… – Горячее дыхание на моих губах, короткие, торопливые поцелуи. – Сигюн, девочка моя, не бойся!
   Я судорожно цеплялась за его одежду.
   Колесница подкатила к самым ступеням. Я неимоверным усилием воли подавила тошноту, выпрямилась в кресле. Локи налил и поднёс мне стакан воды. Я пила и слышала отчётливый стук зубов о стеклянный край.
   – О небо, Сигюн, милая, тебе плохо? – знакомый певучий голос прямо надо мной.
   – Фрейя, – только и смогла изумлённо выдохнуть я.
   Моя сестра, моя дорогая сестра встревоженно склонилась передо мной. Я вновь ощущала такой знакомый аромат её золотистых волос и, не веря своим глазам, всматривалась в дорогие мне с детства черты её лица.
   – Что с моей сестрой, господин? – обратилась она к Локи, испуганно переводя взгляд своих прозрачно-голубых глаз с его лица на моё. Её фарфоровая кожа от волнения совершенно побелела.
   – Ничего, Фрейя, это просто нервы, – поспешила я успокоить её, – Локи, в самом деле мне уже лучше.
   – Может, приляжешь? – Он всё еще стоял на коленях. – Я помогу тебе дойти до постели.
   – Не нужно, Локи, правда. – Я поцеловала возлюбленного, и его напряжение, кажется, начало спадать. На всякий случай я завладела его рукой. – Вот, познакомься, это моя младшая и самая дорогая сестра, Фрейя. Мы не виделись с тех самых пор, как я с отцом отправилась в Асгард. Фрейя, это Локи Лафейсон, мой возлюбленный муж.
   Локи наконец поднялся и, всё еще поглядывая на меня, поклонился Фрейе.
   – Приветствую тебя в нашем скромном жилище, Госпожа, – сказал он. – Мы с Сигюн рады таким гостям, как ты. Моя жена уже начала беспокоиться, что никто из родных её не навещает.
   – Я приехала, как только смогла, Сигюн. – Фрейя виновато взглянула на меня. – Локи, мой господин, я очень рада видеть вас обоих. Но… – она запнулась, губы её дрогнули, – не знаю, должна ли я говорить, учитывая твоё положение…
   – Что, так заметно? – подняла я брови, не удержавшись от ироничной улыбки.
   – Да, то есть нет. – Фрейя, совсем запутавшись, покраснела. – Ты всё такая же стройная, Сигюн, уверяю тебя.
   – Уже немного не такая, – засмеялась я, переглянувшись с Локи. – Но мой муж, кажется, об этом совсем не сожалеет.
   – Она хорошеет с каждым новым днём, – отозвался Локи, нежно прикасаясь к моему животу. – Можешь поверить мне на слово, Фрейя, это абсолютная правда.
   – Так о чём ты хотела нам рассказать? – напомнила я. – Говори скорее, до нас тут не доходят никакие столичные сплетни, не говоря уж о новостях.
   Фрейя потупилась, кусая губы.
   – Боюсь, я принесла для тебя дурные вести, Сигюн, – наконец заговорила она, присев рядом с нами на краешек скамьи. – Милая, ты знаешь, если бы я только могла хоть что-нибудь изменить… Отец не хотел, чтобы я вообще ехала сюда. Но я понимала, что лучше тебе выслушать всё от меня, твоей сестры, которая любит тебя, чем от чужого человека, кто, возможно, будет втайне злорадствовать, видя твоё падение. А таких, я подозреваю, окажется немало. Мы чуть не поссорились, но я настояла на своём…
   Она умолкла, словно воспоминания охватили её целиком, а когда вновь заговорила, произносила слова медленно, как бы подбирая и взвешивая каждое из них:
   – Наш отец был вне себя от гнева, сестра, когда ты прилюдно объявила, что уходишь, чтобы разделить судьбу Локи, каковой бы она ни была. Он счёл, что ты преступила законы ванов, нарушила договоры, чтимые в нашем мире свято, как нерушимые клятвы. – Фрейя машинально вертела в руках узорный веер, разворачивая и складывая его, и я невольно следила за движением её рук. – Мне кажется, отец вначале просто не мог осознать до конца, что произошло. Он сразу же отправился в Ванахейм, чтобы собрать на Совет вождей нашего народа и глав наших самых уважаемых родов. Я присутствовала на Совете, он велел мне явиться и слушать. Скажу тебе честно, я никогда ещё не видела его таким. Многие были потрясены и смущены его решением, но возражать не посмели и вынуждены были с ним согласиться. Сигюн, родная, ты больше не являешься одной из ванов и дочерью Ньёрда. Твоё имя должно быть забыто, вычеркнуто из памяти нашего народа, словно ты никогда и не рождалась…
   Последние слова она произносила почти шёпотом, у неё перехватило дыхание, на глазах выступили слёзы. Я молчала окаменев. Каждое её слово было словно ударом наотмашь. Локи обнял меня за плечи, притянул к себе. Я дрожала у него на груди, а он ничего не говорил, только, не переставая, гладил, обнимал, как маленькую потерявшуюся девочку.
   – Отец приказал мне собраться и как можно скорее отправляться с ним в Асгард, – продолжала сквозь слёзы Фрейя. – «Твой дар любви и миротворчества очень пригодится сейчас нам всем», – сказал он. Это были сборы, похожие на бегство, Сигюн. Мне дали один вечер…
   Она взяла меня за руки, попыталась заглянуть в лицо, но я сейчас была не в состоянии встретиться с ней глазами.
   – Честно говоря, я подозревала, что гнев царя Одина – причина столь необычной жестокости отца, – заговорила она вновь после паузы, умоляюще взглянув на Локи. – Как бы ни были священны клятвы, в конце концов, речь ведь идёт о судьбе собственной дочери. К тому же история Ванахейма знала примеры нарушения договоров – отцу и Совету об этом хорошо известно… Но оказалось, что я ошиблась.
   Она в волнении встала, начала ходить вдоль террасы, прижимая руки к груди.
   – Локи, – умоляюще обратилась она вдруг к нему, – ты не мог бы налить мне стакан воды? У меня совершенно пересохло в горле…
   Локи поднялся, но я жестом остановила его.
   – Он принесет тебе воды, чаю, даже вина, если пожелаешь, – свистящим шёпотом проговорила я. – Асгардцы держат нас в ссылке, но не впроголодь. Однако если ты хочешь что-то сказать мне, пока он выйдет, не стоит и пытаться. У меня нет и не будет от него секретов. Мы оба знаем цену недомолвкам. Локи должен слышать и знать то же, что и я.
   У Фрейи дрожали губы.
   – Ты права, сестра, совершенно права. – Ей потребовалось время, чтобы продолжать, казалось, силы совершенно оставили её. Она буквально рухнула обратно на скамью. – Прости меня, Локи, я бы не хотела ни слышать, ни повторять вслух то, что я вынуждена сейчас произнести. Когда мы прибыли в Асгард и отец огласил решение Совета ванов Одину, мне показалось, что даже сам царь асов пребывает в некотором замешательстве. И сам он, и его супруга Фригг, да, особенно Фригг, просили отца не проявлять излишнюю суровость по отношению к тебе. Однако отец оставался непреклонен. Лишь спустя некоторое время мне удалось узнать истинную причину происходящего.
   Она замолчала, прижала ладони к горлу, преодолевая спазм. Я понимала, как невыносимо трудно для неё рассказывать нам об этом. Моё сердце сжималось, когда я видела, как она, чья душа с детства была такой нежной и ранимой, пытается смягчить удар, который теперь ей приходилось нанести мне и Локи. Ах, Фрейя, моя бедная сестра, само олицетворение любви ко всему, существующему в мире! Одно её присутствие смиряло самые ожесточённые сердца, заставляло самых заклятых врагов делать шаг навстречу друг другу.
   – Отец сказал, что вы оба прибыли в Асгард как посланники мира. В этом, по его разумению, заключалась самая суть вашей миссии. А ты, Сигюн – о, небо, помоги мне! – ты перешла на сторону того, кто пытался разрушить один за другим два мира, Ётунхейм и Мидгард…
   Она закрыла лицо ладонями и сидела так, совершенно обессиленная.
   – Мне так жаль, Сигюн, – прошептала она срывающимся голосом. – Мне не удалось смягчить его. Нам остаётся лишь надеяться, что его гнев со временем остынет… Надо ли говорить, что моё отношение к тебе навсегда останется прежним… Что бы ни происходило, ты возлюбленная сестра моя, а ты, Локи, отныне мой возлюбленный брат.
   Я глядела прямо перед собой немигающим взглядом.
   – Отступница своего племени, от которой отрёкся собственный отец, – проговорила я наконец, запрокидывая голову, чтобы слёзы не хлынули потоком из глаз. – Значит, вот какая назначена цена…
   Локи успел как раз вовремя, чтобы подхватить меня, чтобы я могла ткнуться лицом в его живот, зарыться в его одежду, спрятавшись хоть ненадолго от слишком немилосердного мира. Я закрыла глаза, чтобы во Вселенной осталось только тепло его тела, только надёжность его рук, его объятий.
   – Я не хотел, чтобы и ты через это проходила, – донёсся до меня его голос, и я очнулась, услышав в нём нескрываемую боль. – Нет, только не ты.
   – Им не удастся, Локи, – вытирая глаза и выпрямляясь, проговорила я. – Если они хотели вбить клин между нами… Это у них не выйдет.
   Фрейя бросилась к нам, протягивая руки.
   – Прости меня, Сигюн, родная, что именно я принесла тебе такие вести, – сказала она, робко касаясь меня. – И ты, Локи, прости меня, если можешь.
   Я благодарно ответила на её пожатие. Мои плечи ещё вздрагивали от рыданий, но лицо Локи уже успел осушить своими поцелуями.
   – Мы преодолеем, Сигюн, – сказал он, – я с тобой, и я тебя ни за что не оставлю.
   – Храни её, мой возлюбленный брат, – откликнулась эхом Фрейя. – Береги мою сестру от жестокого мира.
   – Ты так трогательно ко мне обращаешься, – усмехнулся Локи. – Значит ли это, что ты на нашей стороне против воли своего отца?
   – Я всегда на стороне любви, – ответила она очень серьёзно. – А вашу любовь не увидит только слепой.
   – Останься, переночуй с нами, – предложила я, – дорога у тебя была слишком дальняя, а переживания слишком сильные.
   – С удовольствием, милая, – откликнулась она. – По правде сказать, я чувствую себя совершенно разбитой.
   Мы зажгли свечи на террасе и сидели вдвоём, пока Локи укладывал Фенрира и Хель. Ёрмунганд, похоже, всё-таки предпочёл на сегодняшнюю ночь море человеческому жилью. Ночные мотыльки летели на огонь и, зачарованные им, кружились в границах света, который колебался от ночного бриза, отбрасывающего на наши лица неверные извивающиеся тени.
   – Знаешь, я завидую тебе, Сигюн. – Фрейя доверительно склонилась ко мне, улыбнулась мечтательно. – Я видела, как ОН смотрит на тебя. Я бы хотела когда-нибудь встретить мужчину, который будет так на меня смотреть.
   Плеск волн, сонные вскрики потревоженных чаек на скалах. Лунная дорожка у наших ног.
   – Даже если тебе придётся, как и мне, стать изгнанницей, а твоему избраннику – изгоем?
   Мы сидели рядом, тесно прижавшись друг к другу, переплетя пальцы рук, щека к щеке, как в детстве. Луна зашла за тучи, ночной сумрак сгустился, с моря наползала сырость; туман заклубился у наших ног.
   – Я привыкла смотреть на свою старшую сестру и видеть в ней пример для себя. Мне так хочется сейчас со всем пылом воскликнуть: «Да! я пойду за своей любовью хоть на край света!» Но это ведь слишком отдаёт пошлостью, не так ли?
   Мы обе рассмеялись.
   – Я ведь всегда стремлюсь к примирению, Сигюн. Стараюсь сглаживать любые конфликты. Не знаю, смогла бы я пойти на открытую конфронтацию, как ты. Ты у нас старшая, ты меня всегда защищала. А теперь это пришлось делать мне…
   Она поёжилась, передёрнула тонкими плечами.
   – Мне бы хотелось любить и быть любимой так же, как ты. Но я бы не хотела защищать свою любовь от всего мира.
   Тихие шаги позади нас, мягкое движение ласковых рук. Локи присел возле моего кресла. Я вижу, как отблеск огня свечи пляшет в его зрачках.
   – Холодно уже, девочки. Всё бы вам сидеть да сплетничать до полуночи… Фрейя, можно мне похитить у тебя Сигюн? Мне без неё не спится, я уже отвык засыпать в одиночестве. Пойдём, дорогая гостья, я покажу тебе твою постель.
   Фрейя встаёт, я хочу последовать за ней, но Локи вдруг одним быстрым движением поднимает меня на руки. Он уже одет по-домашнему: на нём только просторная зелёная рубашка, заправленная в чёрные брюки. Босые ступни мягко шлёпают по деревянным половицам. Я прячу свои чуть озябшие руки за расстёгнутым воротом рубашки у него на груди. Я ощущаю биение его сердца под своей ладонью, и на меня вдруг накатывает такая волна нежности, что на глаза совершенно некстати наворачиваются слёзы. Я прижимаюсь губами к тонкой пульсирующей жилке на его шее. Фрейя идёт впереди, неся в руке зажжённую свечу. Краешком глаза я замечаю, как на совершенно чёрном небе расцветают одно за другим яркие холодные созвездия.

   – Как ты мог? Как ты осмелился?
   Белая лошадь, на которой сидит Сиф, гарцует под своей хозяйкой. Она так и пляшет, поворачивается к нам то одним, то другим боком, ни секунды не стоит на месте, будто возбуждение всадницы полностью передаётся и ей.
   – Тебя оставили в покое, дали возможность жить в доме с твоей… (я просто физически ощущаю, как трудно ей произнести это слово) с твоей женой и твоими детьми, тебя даже не заперли в тюремной камере, хотя теперь абсолютно ясно, что именно так и надо было сделать… Но ты не можешь остановиться! Ты просто не в состоянии не строить свои козни!
   Великолепная четвёрка во главе с совершенно рассвирепевшей Сиф и ещё четверо всадников сопровождения, все вооружены. Неплохой эскорт для одного мятежного принца, верно?
   Локи стоит в траве возле ступеней, скрестив руки на груди, и смотрит на Сиф снизу вверх.
   – Могу я узнать, в чём меня обвиняют на этот раз? – ледяным голосом осведомляется он, когда Сиф наконец умолкает.
   – В чём тебя обвиняют? – Сиф задыхается от возмущения. – Не знаю, Локи, на что ты надеешься, кого пытаешься обмануть… Весь Асгард видел тебя. Тебе не отвертеться. Не в этот раз.
   – Я тоже видел весь Асгард, пока меня не заперли здесь, на краю Вселенной, – невозмутимо пожимает он плечами. – Насколько я понимаю, это не преступление?
   – Не стоит сейчас играть словами, Локи, – вперёд выступает Фандрал. – Нам приказано привезти тебя в Вальяскьялв, немедленно. Запасная лошадь для тебя ждёт нас у заставы.
   Выскочившая из дома Хель бросилась к отцу, но я поймала её за руку.
   – Но они увезут папу!
   – Нет, Хель, успокойся, нет…
   Всадники кружат вокруг Локи, но он стоит совершенно неподвижно и смотрит на Сиф, чуть склонив голову набок.
   – Госпожа Сигюн не может ехать на лошади. Ты приготовила для неё колесницу?
   Сиф несколько секунд смотрит на него в немом изумлении.
   – Ты предстанешь перед судом Асгарда! Это приказ, который ты должен выполнить как можно быстрее. О том, чтобы Сигюн ехала с тобой, не может быть и речи! Она останется здесь, в доме!
   – Госпожа Сигюн отправится в столицу вместе со мной. Я так хочу. Дальнейшие обсуждения бесполезны.
   Сиф, кажется, на некоторое время лишается дара речи, потому что только открывает и закрывает рот и в бешенстве с такой силой стискивает бока лошади, что бедное животное вздымается на дыбы. Я обмираю: копыта мелькают в каких-нибудь сантиметрах от головы Локи. Но он по-прежнему неподвижен, только досадливо морщится.
   Огун подъезжает к Сиф и берёт её лошадь под уздцы.
   – Сделаем так, как просит Локи, – говорит он, – никому не будет никакого вреда, если его жена отправится вместе с ним…
   – Просит?! – Сиф сбрасывает руку Огуна. – Ты слышал, чтобы он просил? Нет, клянусь небесами, он не просит, он приказывает! – Она свешивается с лошади, её искажённое яростью лицо оказывается прямо напротив лица Локи. – Ты подчинишься добровольно, или мы заставим тебя следовать за нами силой!
   И тогда Локи начинает смеяться. У меня по спине пробегает ледяная дрожь, так страшен этот смех. Я вижу, как у него на лбу вздуваются и пульсируют вены.
   – Попробуй, Сиф, – коротко бросает он.
   Огун и Фандрал переглядываются, приближаются к Сиф с обеих сторон.
   – Не надо, Сиф, – начинает Огун, но она гневно отстраняет его.
   – Стража! – командует она, указывая на Локи рукой. – Взять его! И если понадобится, наденьте на него те самые цепи, в которых его привёз из Мидгарда Тор!
   Четверо всадников спешиваются, окружают Локи. Я слышу отвратительный лязг железных оков, притороченных к одному из сёдел. Хель едва слышно вскрикивает, я пытаюсь отвернуть её лицо, чтобы она не смотрела на эту ужасную сцену, но сделать это невозможно. Её огромные глаза с расширенными от ужаса зрачками впиваются в Локи, который вдруг плавным движением раскидывает руки в стороны и, словно танцуя, поворачивается вокруг своей оси. Лошади с громким ржанием бросаются врассыпную. Стража бросается на землю, закрывая уши руками. А я слышу только звенящий смех Локи, страшный, зловещий смех.
   Сиф с трудом удерживает лошадь на месте. Та рвётся прочь, кусая удила. На её губах появляется розовеющая пена.
   – Повелитель Магии! – чей-то исполненный ужаса крик.
   Проекции Локи множатся одна за другой. Теперь уже он окружает Сиф, Фандрала, Огуна, и Вольштагга. Зловещий хохот разносится со всех сторон. Хель намертво вцепляется мне в руку.
   – Довольно! – хрипловатый бас перекрывает крики катающихся по земле стражников. Молния сверкает в небесах, и, держа в руках разящий Мьёлнир, на берег опускается Тор.
   – Отойди назад, Сиф. – Он останавливается впереди неразлучной четвёрки, отделяя своих друзей от круга хохочущих Локи. – Прошу тебя, брат, не делай этого. Ты получишь всё, о чём просил. Экипаж для госпожи Сигюн будет подан в течение часа.
   Я вижу, как напротив Тора возникает фигура Локи, на ходу облачающаяся в боевой доспех и золоторогий шлем.
   – Я не брат тебе. – Локи презрительно кривит губы. – И никогда им не был.
   Тор делает вид, что ничего не слышал.
   – Пожалуйста, Локи. Поедем с нами. Это важно. По каким бы причинам ты это ни начал, ты знаешь, как это остановить.
   Он пытается положить руку Локи на плечо, но Локи резким брезгливым движением сбрасывает руку Тора.
   – Я понятия не имею, о чём ты говоришь, – цедит он сквозь зубы.
   – Это превышает любую меру терпения! – Сиф почти кричит. – Ты не остановишься ни перед чем, лишь бы удовлетворить свою безумную жажду мести!
   Локи молча взбегает по ступеням, встаёт передо мной и Хель, заслоняя нас собой.
   – Мы уже бились с тобой однажды, там, на Радужном мосту, – говорит он очень тихо, не сводя с Тора глаз. – Ты думаешь, что я побоюсь сделать это снова? Если ты хочешь мира, зачем привёл с собой цепных собак? Если хочешь сразиться со мной, я к твоим услугам. Дай только моей жене и детям уйти в безопасное место. Я не позволю, чтобы они стали заложниками наших с тобой братских отношений.
   Хель зажимает рот ладонями, но сквозь пальцы рвётся крик, похожий на вой. Я бесчувственными руками стискиваю её плечи, прижимая девочку к себе.
   Тор подходит к самым ступеням. Он смотрит на Локи снизу вверх:
   – Позволь мне войти в дом, Локи. Позволь поговорить. Только мы с тобой и Сигюн.
   – Локи… – Моя дрожащая рука скользит по его плечу, и он оборачивается на миг и смотрит на меня чужим, нездешним взглядом. – Локи?
   Он словно приходит в себя. Глаза проясняются, голова в золоторогом шлеме склоняется ко мне.
   – Сигюн… – шепчет он. – Вам с Хель надо уйти.
   – Позволь ему войти, Локи. Пожалуйста, выслушай его…
   Он переводит на Тора тяжёлый взгляд. Он молчит несколько секунд. Тор по-прежнему стоит на траве возле ступеней, ждёт.
   – Локи, я прошу…
   Сиф на гарцующей лошади порывается приблизиться, но Тор останавливает её одним движением руки, в которой зажат Мьёлнир.
   Локи медленно встаёт вполоборота к нему:
   – Проходи в мой дом, Тор.
   Мы входим внутрь. Тор оглядывается по сторонам. Я замечаю смущение в его взгляде.
   – Этот дом недостоин принцессы ванов, – шепчет он, склонившись к моему уху.
   Я отворачиваюсь, демонстративно глядя на Локи, который взял за руку Хель, чтобы она хоть немного успокоилась и перестала дрожать.
   – Ты забываешь, что это дом изгнанницы и изгоя, – подчеркнуто громко отвечаю ему я.
   Он молча садится на указанный ему стул и больше ничего не говорит, пока не возвращается Локи.
   – Хель в своей комнате, с ней Фенрир, – отвечает он на мой вопросительный взгляд. – Итак, я готов выслушать тебя, Тор.
   – А я всё-таки хочу послушать тебя, Локи. Теперь, когда мы одни, тебе не перед кем больше ломать комедию, изображая полное неведение.
   Лицо Локи покрывается красными пятнами. На скулах вздуваются и опадают желваки. Он делает над собой нечеловеческое усилие, чтобы не взорваться, напряжённо трёт лоб длинными нервными пальцами.
   – Я не знаю, какими словами мне объяснить тебе, Тор, чтобы ты понял. Я. Не. Знаю. Что ты хочешь от меня услышать.
   – Каменщик, который возводит стену, призванную защитить Асгард от любого внешнего нападения. Это ведь ты привёл его к трону Одина. Ты убедил отца принять его предложение. Теперь он почти закончил свою работу. Скоро он потребует плату за свой труд.
   Локи откидывается на спинку дивана. Внимательные зелёные глаза смотрят на Тора.
   – Мы ведь так и не разобрались до конца с Ётунхеймом. Угроза вторжения извне сохраняется. Возможно, это была правильная мысль – возвести дополнительные укрепления вокруг столицы. Но одно маленькое замечание: кто тебе сказал, что это была моя идея? И что там насчёт оплаты? Цена за услуги каменщика не устраивает Асгард?
   Немая сцена. Оба брата молча смотрят друг на друга, пока не вмешиваюсь я:
   – Почему бы тебе не начать рассказывать всё с начала, Тор? Ты говоришь так, будто мы должны быть в курсе того, что происходит в столице. Но ведь ни я, ни Локи не были в Асгарде уже почти полгода.
   На лице у Тора ясно читается сомнение.
   – Я бы не настаивал на обратном, моя госпожа, если бы один видел Локи в Вальяскьялве в момент заключения договора с проклятым каменщиком. Но там были все: отец, мать, Сиф, многие другие. – Он вновь обернулся к Локи: – Вначале суд Асгарда был возмущён твоим появлением во дворце, но ты так просил вначале выслушать тебя, так убеждал нас, что явился, чтобы попытаться загладить свою вину за прежние деяния…
   – Ты ошибаешься, Тор, – резко прервала его я. – Локи всё это время был со мной здесь. Неотлучно.
   – Во-первых, суд не примет во внимание твои слова. Прости, Сигюн, но ты вполне можешь лжесвидетельствовать, поскольку ни одна жена не может быть объективна, если речь идёт о показаниях против мужа. Во-вторых, мы все сегодня могли убедиться, что Локи ничего не стоит создать собственную проекцию, которая будет выглядеть ничем не отличимой от живого человека. Возможно, возле Сигюн всё время находился настоящий Локи, а его двойник действовал одновременно с этим в Вальяскьялве.
   – Проекция не может существовать на таком расстоянии, – возмутился Локи, – и потом, её всегда можно отличить от оригинала!
   – И в этом мы не можем быть уверены, – развёл руками Тор. – Никому из нас неизвестны пределы твоего нынешнего могущества. Ты совершенствуешься, Локи, ты приобретаешь новые навыки в магии с головокружительной быстротой. Возможно, ты уже научился создавать своих двойников, действующих на значительном удалении от тебя… Что касается их отличий от живых людей… Наверное для тебя ничего не стоит указать, где ты сам, а где твой двойник. Но на первый взгляд они неотличимы.
   – Неплохой, хотя и завуалированный комплимент моим способностям, – усмехнулся Локи, – однако более чем преувеличенный. Что ж, вернёмся к тому, с чего начали: ты утверждаешь, что я появился в Вальяскьялве, чтобы постараться умолить суд быть ко мне снисходительным, ибо мне пришла в голову светлая идея, как обезопасить Асгард, и я даже нашёл исполнителя, чтобы её реализовать…
   – Именно так, – кивнул Тор. – И сама по себе идея возведения стены многим понравилась. К тому же было отрадно видеть тебя раскаявшимся…
   Локи презрительно хмыкает, пожимает плечами.
   – Но всех смутила плата, которую потребовал каменщик, – продолжал Тор, не обращая внимания на жест Локи, – он желал забрать с небосвода Асгарда его Солнце и Луну…
   – Забрать Солнце и Луну? То есть я привёл к вам сумасшедшего?
   – Он так сказал, и мы были немало озадачены его словами. Но он пояснил, что выразился образно, так в краю, откуда он родом, называют Одина и Фригг…
   – Иными словами, отбросив метафоры, сместить с трона царя и царицу?
   – Да, и ещё он потребовал для себя в жёны Фрейю, дочь Ньёрда Ноатунского…
   – И вы согласились на эти условия?! – воскликнули мы с Локи почти одновременно.
   – Ты убедил всех применить хитрость: назначить заведомо невыполнимые сроки окончания работ. Стена должна была быть возведена им в одиночку за три сезона…
   Мы с Локи переглянулись, и я увидела, что его, как и меня, всё больше тревожит рассказ Тора. Я невольно вздрогнула, Локи взял мою ладонь в свои руки, массируя и согревая.
   – За три сезона сделать такую работу не под силу никому, если только не привлекать магическую силу. И что же, каменщик согласился?
   – Он попросил использовать помощь своего коня, Свадильфари.
   – Вот как! Надеюсь, вы хотя бы взглянули на этого коня?
   – Уверяю тебя, это был обычный конь. И вот с тех пор строитель выкладывает стену практически беспрерывно: ночью ездит на коне за камнем, днем делает кладку. Спит он довольно мало, но, впрочем, достаточно для обычного человека, ест тоже, не отлучаясь со стройки. Но Свадильфари… Он таскает такие глыбы! Локи, это целые скалы! Теперь для всех очевидно, что работа будет выполнена задолго до конца весны. Асгард будет вынужден сдержать слово, но такая цена неприемлема для нас!
   Локи закинул ногу на ногу, задумчиво барабаня пальцами по колену.
   – И что же Асгард хочет от меня? – подчёркнуто сухо спросил он, полуобернувшись ко мне, но всё же держа Тора в поле зрения.
   – Высокий суд постановил, что, поскольку ты виновен в том, что вот-вот случится, – Тор сдвинулся на самый краешек стула, всем телом подавшись навстречу Локи, – ты и должен придумать план, как помешать каменщику закончить работу в срок. Иначе, брат, тебя ждёт жестокая казнь.
   Локи медленно выпрямился, губы сжались в тонкую полоску. Меня трясло, и он машинально обнял меня за плечи, теснее прижал к себе. Тор избегал смотреть на нас, он поднялся, отошёл к стене, стоял там, прислонившись к деревянным панелям обшивки и глядя на свои сапоги.
   – Я больше не появлялся в Вальяскьялве с момента заключения договора? – спросил Локи отрывисто.
   – Нет, – глухо отозвался Тор, потом его словно прорвало, он почти закричал, в его голосе звучала неподдельная боль:
   – Зачем? Зачем ты на это пошёл? Зачем пытаешься, чёрт тебя дери, причинить вред асам, среди которых вырос и прожил почти всю свою сознательную жизнь?!
   – Я пытаюсь причинить вред?! – взорвался Локи, вскакивая на ноги. – Мне наплевать на Асгард! Меня тошнит от вашего высокого суда и от недоумков, которые не в состоянии шагу ступить, чтобы не попасть в ловушку! Где был наш мудрый Всеотец, где был Светлый Бальдр, глава суда, где была, наконец, Фригг со своими видениями?
   – Локи! – отчаянно пискнула я.
   Он стоял, сжимая и разжимая кулаки в тщетной попытке овладеть собой.
   – Ты же неглупый парень, Тор! – снова выкрикнул он, лицо его кривилось от досады. – От этого договора за версту несёт фальшивкой!
   – От этого договора несёт кознями Бога Обмана! – заорал Тор, подскакивая к Локи.
   Оба они стояли теперь лицом друг к другу, раздувая ноздри и буравя один другого ненавидящими взглядами.
   Я попыталась втиснуться между ними, но они оба были абсолютно невменяемы. Я буквально повисла на руке Локи, пытаясь оттащить его в сторону. Наконец он заметил меня, но лишь для того, чтобы как можно бережнее взять за плечи и отодвинуть подальше от готовой начаться драки.
   – Локи, я прошу, я умоляю тебя! – завопила я в отчаянии.
   Он метнулся в сторону, кусая губы и качая головой. На пути подвернулся стул, он отбросил его одним ударом ноги, разнеся в щепки о стену. Присел на корточки возле выхода на террасу, ероша ладонями волосы.
   – Я и пальцем бы не пошевельнул, чтобы помочь Асгарду, – проговорил он, и в наступившей тишине был отчётливо слышен скрип стиснутых зубов. – Но с недавних пор у меня появилась привычка смотреть в лицо моим врагам, прежде чем их уничтожить. Я хочу знать, кто пытается подставить меня таким бездарным способом. Кроме того, я обязан защитить сестру моей жены, Фрейю. После того как Сигюн отправилась за мной в ссылку в это богом забытое место, Фрейя была единственной, кто приехал к нам, чтобы поддержать.
   Тор, тоже уже немного поостывший, смотрел на Локи исподлобья.
   Локи поднялся на ноги, подошёл ко мне, облокотился на спинку дивана.
   – Прости, Сигюн, я заставил тебя волноваться. – Он на минутку зарылся лицом в мои волосы. Я подняла руки, чтобы обнять его за шею. – Ты сможешь помочь мне? Я хочу, чтобы ты посмотрела, кто приходил в Вальяскьялв в моём образе.
   – Я попытаюсь, Локи. Сделаю всё, что смогу.
   – Ты обещал колесницу для моей жены, Тор, – бросил он, не глядя на брата.
   – Думаю, что она уже у заставы. Как и лошадь для тебя.
   – Пусть колесница подъедет ко входу. Мы выйдем через пятнадцать минут. А сейчас ступай, нам надо приготовиться к отъезду.
   Тор кивнул, направился было к выходу, однако на пороге замедлил шаги, обернулся:
   – Если ты попытаешься сбежать…
   – Не будь глупцом, Тор, – раздражённо отмахнулся от него Локи. – Подозрительность надо было проявлять раньше, когда асы во главе с Одином совали головы в петлю идиотского договора. Теперь же это больше смахивает на паранойю. Дай, в конце концов, женщине переодеться без твоих соглядатаев.
   Дверь, захлопнувшаяся за Тором, едва не слетела с петель. Усмехнувшись, но не сказав ни слова, Локи быстрыми шагами направился в детскую. Я поспешила за ним.
   Хель сидела, вжавшись в угол, обхватив руками колени. Абсолютно сухие глаза, полные смертельного ужаса, устремлённые на входящих. Я испугалась, что она нас не узнаёт, настолько безумным и отчуждённым был её взгляд. Фенрир поднялся навстречу открывшейся двери. Сверкнули угрюмые глаза; густая грива волос, мне показалось, вот-вот начнёт топорщиться, вздыбится на загривке, раздастся глухое звериное рычание. Но, увидев Локи, он заметно успокоился, отступил на шаг, впуская нас. Локи подошёл к нему, быстрым движением потрепал по плечу, однако глаза ни на миг не отпускали Хель. Он шагнул к ней, опустился перед дочерью на колени.
   – Ну, как ты? – почти шёпотом проговорил он.
   – Я в порядке, – отвечала она таким же едва шелестящим голосом.
   Он продолжал вглядываться в её лицо.
   – Хель, девочка моя, не нужно принимать всё так близко к сердцу…
   – Я испугалась, папа. Вы так кричали друг на друга…
   Он обнял её, гладя по спине. Слёзы хлынули у неё из глаз, совершенно неудержимые, детские, безутешные слёзы.
   Локи вытащил её из угла, посадил к себе на колени. Она продолжала рыдать навзрыд, всё её тело содрогалось от рыданий.
   – Сигюн, у тебя есть платок? – спросил он, беспомощно оглядываясь на меня.
   Я вытащила из кармана и подала ему белый, сложенный вчетверо лоскут.
   – Я говорил ей, отец, чтобы она не боялась, – подал голос Фенрир, – что я смогу защитить её от любой опасности.
   – Ты молодец, – обернулся к сыну Локи, – ты всё правильно сделал.
   Фенрир ещё постоял возле нас, сосредоточенно глядя на сестру, потом залез с ногами на свою кровать и уселся на подушку, продолжая следить за нами со своего импровизированного возвышения. Видно было даже по его обычно угрюмому лицу, что он доволен похвалой отца.
   – Вы с Сигюн сейчас уедете? – проговорила Хель. Каждое её слово прерывалось всхлипами.
   – Мы должны ехать, милая. Нужно прояснить некоторые вопросы, которые возникли в столице.
   – От этого будет зависеть наше будущее?
   Мы с Локи переглянулись.
   – Возможно, родная, – сказал он, чуть замешкавшись с ответом, и Хель это почувствовала.
   – Что они сделают с тобой, папа? – прошептала она сдавленным голосом, и глаза её вновь наполнились слезами.
   – Ничего не сделают, Хель, я обещаю. – Он баюкал её на коленях, как маленького ребёнка, осторожно промокая мокрое лицо платком.
   – Если едет Сигюн, можно и мне отправиться с вами?
   Тень пробежала по лицу Локи. Он молчал, но я отчётливо видела, сколь противоречивые чувства борются в нём.
   – Позволь ей поехать, Локи, – попросила я.
   – Сигюн… – начал он, но я опередила его.
   Я села рядом с ними, одной рукой взяла за руку Хель, другой пригладила выбившуюся чёрную прядь его волос.
   – Пожалуйста, пусть она едет. Если она останется, она будет каждую секунду проводить в тревоге…
   Он покачал головой, в шутливом жесте поднял руки:
   – Сдаюсь! Куда мне бороться с двумя любимыми женщинами! Иди собирай скорее свои вещи. Не думаю, что мы едем надолго, однако… Лучше взять лишнее, чем оказаться без необходимого.
   Хель соскочила с его колен, вприпрыжку побежала к гардеробу.
   – Фенрир. – Локи потянулся к сыну, тот сразу же соскочил со своего импровизированного возвышения, с готовностью устремившись к отцу. – Я не хочу, чтобы асы видели тебя до поры до времени, понимаешь? – Фенрир неуверенно кивнул. – Не надо им видеть, как быстро ты растёшь и взрослеешь. Пусть они догадываются, но всё же не знают достоверно… Ты моя гордость, Фенрир, твоя быстрота реакции и натиска поражают самое смелое воображение. Да-да, не опускай голову, держи её высоко и гордо! Я хочу, чтобы в наше отсутствие ты не оставлял свои тренировки, хорошо?
   – Да, отец. А можно мне принимать Облик?
   – Ты ещё мал, Фенрир. – Локи колебался. – Но да, пожалуй, стоит постепенно начинать… Возможно, тебе придётся повзрослеть скорее, чем я предполагал.
   Лицо мальчика расплылось в довольной улыбке.
   – Я не подведу тебя, отец.
   – Но не забудь, ты должен избегать огласки. Тренируйся в лесу, там ни одна живая душа не подкрадётся к тебе незамеченной.
   – Я помню… Знаешь, я чувствую, что мне в лесу всегда так же хорошо, как Ёрмунганду в море.
   – Всё так, как и должно быть, Фенрир. Лес – твоя стихия, такая же, как океанский простор для Ёрмунганда. Здесь вам не будет равных.
   Фенрир переминался с ноги на ногу, смущённо сопя. Ему явно хотелось что-то сказать, но он не решался. Локи заметил его колебания, положил руки ему на плечи, развернул лицом к себе.
   – Фенрир?
   – Скажи, ты скоро вернёшься?
   У меня сжалось сердце. Из-под привычной маски нелюдимого, угрюмого и не слишком разговорчивого подростка выглянули на миг растерянные глаза ребёнка, которому впервые предстоит остаться одному, без знакомого окружения, на неопределённо долгий срок.
   – Сын… – Локи попытался улыбнуться, но улыбка вышла вымученной. Он машинально оглянулся на меня.
   Я подошла и присела рядом с ним, осторожно погладив Фенрира по щеке:
   – Папа постарается вернуться как можно быстрее… Ты сумеешь справиться без нас?
   Фенрир насупился, опустил глаза. Я толкнула Локи в бок локтём. Он притянул мальчика к себе, обнял, прижимая к груди, как незадолго до этого обнимал Хель. Фенрир слабо сопротивлялся, видимо считая, что лишь сестре позволительны такие проявления нежностей, а он, мужчина, должен выглядеть в глазах отца суровым и решительным, готовым к любым испытаниям. Но мысль о предстоящей разлуке возобладала: Фенрир обвил руками шею Локи, положил голову ему на плечо.
   – Когда ты принимаешь Облик, тебя ведь уже не столь тяготят наши человеческие эмоции? – Фенрир, не отрываясь от Локи, кивнул. – Мы с Сигюн вернёмся быстро, не успеешь и глазом моргнуть. Принимай Облик и наслаждайся силой леса, вбирай её в себя. Ёрмунганд поможет тебе научиться. Он успел познать многое, пока мы находимся здесь. Но будь осторожен, Фенрир, не увлекайся преображением, как бы это ни было соблазнительно. Твоя человеческая сущность не должна быть полностью подавлена. Мне жаль, что нам надо уехать именно сейчас. Контролю над силой нужно учиться постепенно, а ты еще слишком мал, чтобы делать это самостоятельно. Ёрмунганд первым ступил на этот путь, слушай его в моё отсутствие.
   – Я сделаю, отец. Не беспокойся обо мне. – Фенрир выпрямился. Ребёнок в его глазах исчез. Я снова видела лишь тяжёлый тёмный взгляд исподлобья, спокойный, уверенный, от которого мне временами становилось не по себе. Взгляд Зверя.
   – Что ж, пора. – Локи поднялся, подал мне руку. Мы спустились со ступеней, и он усадил меня и Хель в колесницу, сам вскочил в седло.
   – Едем, – коротко бросил он, ни на кого не глядя, беря поводья.
   Никто не произнёс ни слова. Наша кавалькада тронулась в путь, растянувшись длинной вереницей. Тор и Сиф обогнали экипаж, все остальные, кроме Локи, следовали позади.
   Там, где дорога делала поворот, огибая бухту, я оглянулась. Тихо и пронзительно заныло, защемило в груди. Маленький, выкрашенный белым домик на берегу. Место нашей ссылки, нашего изгнания, и всё же… Место, где мы смогли жить, забыв о разлуке. Где я просыпалась, и первым, что я видела, были самые прекрасные и дорогие для меня изумрудно-зелёные глаза. Где я засыпала в объятиях самых родных и тёплых рук. Мы вернёмся! Мы должны вернуться! Я подняла глаза на Локи, едущего рядом, вровень с колесницей. Никто из всадников не мог бы сравниться с моим мужем изяществом и лёгкостью посадки. Я украдкой любовалась им, как любовалась всегда, что бы он ни делал. Он почувствовал мой взгляд и наклонился, свесившись с седла, чтобы поцеловать меня.
   «Люблю», – шепнул он одними губами и улыбнулся. Я откинулась на подушки, полуприкрыв глаза ресницами. Хель дремала, убаюканная мерным движением, положив голову мне на колени.
   Впереди, ещё незримый, скрытый туманной дымкой облаков, лежал золотой и грозный Асгард.

   Мы подъехали к Вальяскьялву, когда сгустившиеся тёплые сумерки уже окутали дворец своими синими тенями, приглушившими звуки наших шагов, размывшими очертания остроконечных шпилей и башенок.
   Спешившись, Тор подошёл к нам, остановился возле впряженных в колесницу лошадей, ожидая, пока Локи поможет мне и Хель спуститься с подножки.
   – Думаю, сегодня уже поздно идти в тронный зал, – сказал он. – Женщинам надо отдохнуть с дороги. Ты поднимешься в свои покои, брат?
   – А они всё ещё мои? – усмехнулся Локи, поднимая глаза на окна третьего этажа в северном крыле здания.
   – Как и всегда, – кивнул Тор, старательно не замечая звучащего в словах Локи сарказма.
   – Я бы хотел посмотреть на работу каменщика, но так, чтобы он не видел нас. Сейчас как раз удобное время для незаметного наблюдения.
   – Согласен. Едем, я покажу тебе дорогу. А Сиф проводит Сигюн.
   – Я хорошо помню, где расположены покои Локи, – вмешалась я. – Мы с Хель без труда доберемся до них сами.
   Тор бросил быстрый взгляд на Сиф, потом на меня:
   – Конечно, госпожа. Я только распоряжусь, чтобы туда подняли ваши вещи.
   – Я ненадолго, Сигюн. – Глаза Локи возбуждённо сияли в темноте. Он снова вскочил на лошадь, готовый следовать за братом.
   Я взяла Хель за руку, и она, сонная и тихая, поплелась за мной, то и дело зевая на ходу. Мы поднялись по главной лестнице, свернули направо, вышли к балюстраде. Я задержалась возле дверей, открывающихся на залитый лунным светом полукруг. Здесь всё было по-прежнему, всё так же, как в ту, кажущуюся такой призрачной и далекой мою первую асгардскую ночь. Я прислонилась щекой к дверному косяку, улыбаясь мимолётным видениям, проносящимся в памяти.
   – Здесь очень красиво. – Хель задумчиво глядела на серебрящуюся в чёрном небе луну, щедро рассыпавшую мириады бликов по мраморным плитам и оконным стёклам.
   – Сюда мы с твоим папой пришли в первую ночь нашего знакомства, когда он показывал мне Вальяскьялв, – отозвалась я. – Тогда тоже светила полная луна и всё вокруг казалось таинственным и даже немного волшебным…
   – И ты тогда в него влюбилась?
   – Думаю, да, – засмеялась я, целуя её в непослушный завиток возле виска. – Только я не сразу это поняла.
   … Я долго не могла уснуть в эту ночь. Лежала, смотрела, как колышутся легкие занавески на открытых настежь окнах, как плывут по потолку тени от набегающих на лунный диск облаков. Слишком много воспоминаний всколыхнул во мне Вальяскьялв и слишком много тягостных предчувствий и сомнений вызвал в душе. Липкая дремота смыкала мои веки, передо мной начинали проходить странные образы, невозможные наяву и в то же время слишком реальные, чтобы быть сновидением.
   Мне чудилось, что Хель, поднявшись с постели, безмолвным и бесшумным силуэтом скользит мимо меня к высоким дубовым дверям, которые сами растворяются перед ней, и, выйдя в коридор, неслышными шагами удаляется в темноту. Она идёт, не отбрасывая тени, движется, не касаясь каменных плит пола, и стены ей не преграда, и стражники не помеха. Лишь ей одной ведом её путь, и невозможно для неё заблудиться в лабиринтах дворцовых коридоров, ибо то, что зовёт её за собой, то, что её ведёт, не ошибается никогда. Её немигающие глаза открыты в такую невообразимую даль, что дух захватило бы у любого, осмелившегося заглянуть за этот предел. Её власть велика, но и милосердие её безгранично. Я хочу окликнуть её, но язык не слушается меня, и я не могу пошевельнуться…
   Я очнулась от своих странных грёз, когда вернувшийся Локи скользнул ко мне под одеяло. Я прижалась к его прохладному после ванны телу, зарылась лицом в ещё влажные волосы.
   – Хель, – прошептала я, – ты заглянул к ней?
   – Она спит, – так же шёпотом ответил он, – устала с дороги. Спи и ты, Сигюн.
   – Я ждала тебя.
   – Я здесь. Отдохни.
   Едва ощутимое прикосновение самых нежных и сладких губ. Я сонно вздыхаю. Я засыпаю счастливая. Наконец приходит долгожданный, ничем не нарушаемый покой.

   Утро выдалось пасмурным и прохладным. За ночь набежали тучи и покрыли сплошь всё небо серым ватным одеялом. Казалось, вот-вот начнёт моросить мелкий тихий дождь, занавешивая мир тонкой пеленой водяной пыли. Ветер улёгся, замер, исчез, а вместе с ним исчезли из мира все звуки, словно потонули в окутавшем Вальяскьялв тумане.
   Я открыла глаза. Должно быть, было ещё совсем рано, потому что тишину, царившую вокруг, не нарушали ни отголоски шагов, ни скрип открываемых окон, ни лай собак, доносящийся издалека, ни звяканье посуды на кухне. Дворец стоял, погружённый в предрассветные сны, словно притаившийся исполин, хранящий тайны своих обитателей, весь во власти их сокровенных помыслов и потаённых желаний. Древние стены, такие незыблемые и неприступные, ограждённые своим суровым молчанием от всякого вторжения в их зачарованный мир, стены, секреты которых я уже читала однажды, как раскрытую книгу.
   Я потихоньку повернулась, чтобы взглянуть на спящего Локи. Придвинулась к нему как можно ближе.
   …Видеть твоё лицо так близко от себя каждое утро. Ощущать твоё сонное дыхание на своей щеке. Замирать от счастья при одной мысли, что ты здесь, что твоя рука покоится на моём плече. Осторожно, чтобы не разбудить, гладить чёрные пряди твоих волос…
   Чуть вздрогнули ресницы, едва уловимая улыбка скользнула по губам. Что ты видишь во сне, мой самый лучший из всех мужчин?
   Надменный Вальяскьялв, кичащийся древностью и благородством своих царей, уверенный в том, что правда о чёрных деяниях твоих обитателей надёжно сокрыта под молчащими каменными сводами! Не мир я несу тебе ныне, но обоюдоострый меч. Я восстану против тебя, я вырву у тебя твои тайны, чтобы бросить их к ногам того, кого ты отверг, сделал своим изгоем, кому ты осмелился угрожать, ибо правда – это грозное оружие. Я приберегу это оружие для тебя, мой зеленоглазый бог, чтобы ты мог воспользоваться им, когда оно тебе понадобится. Я буду защищать тебя, любимый, даже если весь мир ополчится против нас. Ты не будешь одинок.
   В дверь осторожно постучали. Я вздрогнула, приподнялась на локте. Разбуженный моим движением, Локи тоже открыл глаза:
   – Сигюн?
   Снова тихий стук. Локи встал, накинул рубашку, провёл рукой по волосам, побрёл к двери.
   На пороге стояла Фригг.
   – Здравствуй, Локи. Ты позволишь войти?
   Он посторонился, пропуская её. Оглянувшись по сторонам, она скользнула внутрь, аккуратно, чтобы не хлопнуть, прикрыла за собой дверь. Несколько секунд смотрела на Локи, потом бросилась ему на шею:
   – Локи, мой дорогой мальчик! Я так рада тебя видеть.
   Локи нелегко смутить, но на этот раз он был явно смущён и уж точно тронут.
   – Мама… – пробормотал он, заключая её в объятия.
   Несколько секунд они стояли так: он – склонившись к ней, она – поднявшись на цыпочки, чтобы поцеловать его в лоб.
   Потом Фригг перевела взгляд на меня:
   – Сигюн… – Она подошла, села на край постели. – Ты извинишь меня за вторжение?
   Её глаза смотрели на меня почти умоляюще.
   – Ты ещё больше похорошела, Сигюн. Беременность тебе к лицу.
   Я машинально подтянула одеяло повыше. Фригг заметила этот жест, покачала головой.
   – Ты сердишься на меня, – вздохнула она, – но я не враг вам обоим. Как я хотела приехать к вам, чтобы навестить! Но разве я могла?
   – Поэтому ты и пришла спозаранку, чтобы тебя никто не мог увидеть? Тайком, прокравшись по спящим коридорам…
   Фригг закусила губу.
   – Я только хотела посмотреть на вас обоих, – сказала она, – увидеть тебя и Локи… не в тронном зале, а в кругу семьи.
   – Нас обоих отвергли наши семьи, Фригг. Однако ко мне приехала моя сестра, чтобы сказать, что она по-прежнему меня любит, что я ей дорога. А кто навестил в изгнании моего мужа? Ах да, Тор, тот, кто называет себя его братом. Чтобы сообщить, что Локи ждёт жестокая казнь!
   – Я не хотела этого, я умоляла Одина, умоляла Бальдра! – Голос Фригг дрожал, она обернулась к сыну, ища поддержки. – Локи, суд Асгарда дал тебе шанс всё исправить!
   – Исправить чужие ошибки, мама? Ты ведь тоже не веришь, что я непричастен к происходящему?
   – О Локи, мой Локи! Что мне оставалось делать, чему верить? Ты пришёл с каменщиком, ты стоял рядом с ним, ты говорил с нами!
   – Ну хватит. – Я встала, накинула расшитый драконами халат. – Разговор идёт по одному и тому же кругу. Мы для того и прибыли сюда, чтобы во всём разобраться, не так ли?
   – Я шла сюда только затем, чтобы Локи знал: я люблю его, как прежде…
   – Я тоже его люблю, Фригг. Разница лишь в том, что я ему ещё и верю. Доверять Богу Обмана – какая непозволительная глупость! Просто нелепость.
   Фригг поднялась, зябко передёрнула плечами, будто замёрзла.
   – Что ж, мне пора, – пробормотала она неуверенно, поочерёдно глядя то на меня, то на Локи. – Скоро проснётся Один…
   – Мы будем готовы и придём в тронный зал через час.
   Она кивнула и вышла. Мне пришлось несколько раз глубоко вздохнуть, чтобы унять отчаянно колотившееся сердце. Подошёл Локи, молча положил ладони мне на плечи. От его тёплых рук исходило удивительное спокойствие. Я повернула голову к раскрытому окну. Дождик всё-таки пошёл. Погода окончательно испортилась.

   Ровно через час в дверь постучали. Вошёл Тор и с ним четверо стражников.
   – Ты готов, брат?
   Локи медленно поднялся из кресла ему навстречу. Сухо щёлкнули сплетённые в замок тонкие, нервные пальцы. Он обошёл вокруг неподвижно стоящего Тора, оглядывая его со всех сторон.
   – Зачем ты привёл с собой стражу?
   – Высокий суд постановил…
   – Я здесь по доброй воле, Тор, – жестом прервал его Локи. – Прикажи стражникам разойтись.
   – Им приказано сопровождать нас.
   – Ни я, ни моя жена не войдём в тронный зал под конвоем.
   – Не стоит сопротивляться решению суда, Локи. Не в твоём положении.
   Локи запрокидывает голову, смеётся. Снова этот жуткий, звенящий в ушах смех. Он подходит к Тору почти вплотную.
   Немигающие зелёные глаза в упор смотрят на него. Смех внезапно обрывается.
   – Ты ещё не видел моего сопротивления, – говорит он почти шёпотом, и на его лице уже ни тени улыбки. – Мне ничего не стоит заставить твою стражу ползать передо мной на коленях. Лучше будет, если ты просто прикажешь им уйти.
   Я вижу, как Тор пытается справиться с закипающим в нём гневом.
   – Ты переоцениваешь свои возможности, брат, – говорит он сквозь сжатые зубы.
   – А ты переоцениваешь моё терпение. Убери стражу, Тор, и идём наконец, куда собирались идти. Иначе, клянусь небесами, высокому суду придётся разбираться с каменщиком без моей помощи.
   Тор молчит, молчит и Локи. Я опускаю глаза, закрываю лицо ладонями. Спустя несколько невыносимо долгих секунд Тор отдаёт приказ стражникам разойтись. Весь дальнейший путь до тронного зала мы втроём не произносим ни слова.
   …Высокие, изукрашенные затейливой резьбой двери, неумолимо надвигающиеся на меня, и я, полумёртвая от страха, идущая на подкашивающихся ногах рядом с Локи. И его рука, моя единственная опора, за которую я судорожно цепляюсь. Тот день, который я никогда не забуду. День, когда Локи возвёл меня на золотой трон и, вопреки всем традициям, усадил на него рядом с собой. День, когда гордый Асгард склонился перед нами. Я помню, как мы шли сквозь строй взглядов, тяжёлых и острых, как клинки. Я смотрела только прямо перед собой, не смея поднять глаза на собравшуюся толпу. Как мало времени прошло – и как всё переменилось!
   Сегодня всё будет иначе. Тяжёлые створки дверей медленно распахнулись перед Тором. Быстрый взгляд Локи, устремлённый на меня: «Как ты?»
   «Я в порядке», – мои ответный, столь же мимолетный взгляд. Мы машинально потянулись друг к другу, переплели наши пальцы. Мы шагнули навстречу десяткам устремлённых на нас взглядов, я ни на миг не отвела, не опустила глаз. Я смотрела на них и видела не толпу, но каждое лицо в отдельности. Суровые, любопытствующие, презрительные, испытующие взгляды. Вся гамма эмоций от удивления до ненависти. И всем им я отвечала насмешливым спокойствием в моих глазах, зная, что так же спокойно и насмешливо смотрят на собравшихся изумрудно-зелёные глаза рядом со мной.
   Только один раз я замедлила шаги, будто споткнулась о невидимую преграду. Я увидела отца, стоящего прямо возле широкого прохода посередине зала. Я невольно шагнула к нему, окликнула. Сердце, до того стучавшее размеренно и ровно, заколотилось как безумное в груди. Не знаю, чего я ждала, на что надеялась. Может, что он раскинет навстречу мне родные и сильные руки, а я зароюсь лицом в его одежду, вдохну знакомый с детства уютный и домашний запах…
   Он приветствовал меня кивком головы. Окинул быстрым взглядом, чуть задержавшись на моём уже заметном животе.
   – Сигюн… – произнёс он с лёгким поклоном. Скользнул глазами по стоящему рядом со мной Локи и, ничего больше не сказав, отвернулся.
   Я замерла. На несколько секунд у меня будто выключилось зрение, дыхание, слух. Локи пришлось подхватить меня, потому что, делая следующий шаг, я пошатнулась.
   – Воды, – пронеслось где-то слева от меня. – Принесите воды, ей нехорошо!
   Но я уже овладела собой. Выпрямила спину, высоко подняла голову.
   Когда приходится расставаться с прошлым, мы бываем вынуждены жечь за собой мосты. Почти всегда это больно, почти всегда трудно. Зачем ты говорил мне, чтобы я слушала своё сердце, отец? Чтобы я научилась отвечать на брошенный вызов?
   Двенадцать шагов до ступеней, ведущих к золотому трону, перед которыми мы остановимся. Я снова смотрю на людей, поднимающихся нам навстречу. Я снова слышу перешёптывания у себя за спиной.
   – Локи Лафейсон! Ты призван в Асгард, чтобы предстать перед высоким судом по обвинению в попытке разрушения двух миров, Ётунхейма и Мидгарда, в неоднократных попытках братоубийства и в заговоре с целью свержения существующей власти. Можешь ли ты сказать что-то в своё оправдание?
   Это Бальдр, глава асгардского суда. Его называют Светлым, и, думаю, он действительно оправдывает своё прозвание. Он ни о чём не высказывается сгоряча. Его голос тих, а взгляд внимателен. Он всегда выслушивает обе стороны конфликта, прежде чем высказать своё мнение. У него глаза удивительного цвета – какие-то перламутрово-голубые, полупрозрачные, – и в них навсегда застыла непонятная мне печаль. Странно слышать столь суровые слова, произнесённые таким мягким и негромким голосом.
   – Мне известны причины, по которым меня призвали в Асгард. – Локи скрестил руки на груди, едва заметная мимолётная усмешка пробежала по его губам. – Я видел каменщика за работой вчера ночью. Его работа почти завершена. Приближается время расплаты, но асы не готовы платить.
   – Ты ответишь головой за свои козни! – выкрикнул Фандрал, сидящий чуть позади Бальдра. – И не надейся, что твоя смерть будет быстрой и лёгкой!
   Бальдр поднял ладонь, призывая Фандрала к молчанию, Локи же не удостоил его даже поворотом головы.
   – Тебе должно быть известно также и то, что я намерен доподлинно выяснить, с кем же вы заключили договор на самом деле, – продолжал он, невозмутимо глядя на Бальдра. – Довольно слов. Если асы действительно спешат, будем действовать быстро. Позволь моей жене сделать то, что может сделать только она. Прямо сейчас.
   Бальдр колебался несколько секунд. Потом повернулся ко мне.
   – Нам известен твой дар, Госпожа, – сказал он. – Но можем ли мы быть уверены, что ты расскажешь нам всю правду о том, что увидишь?
   – Вопрос стоит не так, Бальдр. Могу ли я быть уверена в том, что моё слово поколеблет уже сложившееся у вас предубеждение против моего мужа?
   Ропот пронёсся по рядам собравшихся. Но это уже было неважно для меня. Знаешь ли ты, Бальдр, каково стоять на пепелище? Каково быть загнанной в угол ощетинившейся волчицей? Мой мир стал слишком мал, и каждый мой шаг сделался опасным. Но вызов брошен, и я буду защищать тех, кто мне дорог.
   – Сигюн, ты слышишь? – шёпот Локи у меня над ухом. – Сигюн…
   Его голос вернул меня к реальности. Я обернулась к нему:
   – Локи?
   – Ты вся дрожишь. Может, вернёмся домой?
   – Нет, Локи. Я сделаю то, зачем мы пришли.
   Иначе может оказаться, что мне некуда будет вернуться. Я вся как натянутая тетива. Гнев закипает во мне, он захлёстывает меня горячей, удушливой волной. Мне всё равно, что обо мне скажут, что подумают. Защищать.
   – Ты можешь приступать, госпожа Сигюн.
   – Покажи мне место, где стоял каменщик.
   …Видение, как молниеносная вспышка, настигло меня, едва я коснулась рукой каменных плит пола. Оно было настолько внезапным, что я оказалась не готова к нему и отшатнулась, как от удара. Чёрный сплошной поток, низвергающийся из бездны навеки проклятых миров, нахлынувший на меня со всех сторон и завертевший в своей стремнине… Ненависть, оглушительная, всепоглощающая ненависть, истекающая ядом, каплющая из глаз, сочащаяся сквозь поры. Я захлебнулась в ней, только чудом удержавшись от крика. Никогда я не видела столько ненависти разом. Ничем не разбавленная, чудовищная в своей неприкрытой откровенности, она была единственной эмоцией, которую испытывало существо, вошедшее в тронный зал Асгарда. Существо, принявшее самый дорогой и любимый для меня облик.
   Как могли они, столько лет жившие рядом с Локи, не увидеть того, что видела я, что бросалось в глаза с первых же секунд пребывания его в зале и лишь нарастало по мере того, как существо двигалось, говорило, жестикулировало? Как две капли воды схожее с Локи, оно не было им, оставаясь отвратительной, тошнотворной копией моего мужа. Походка, поворот головы, интонация голоса, мимика лица – всё, всё чужое, неприемлемое, невыносимое, грубая подделка, отталкивающая пародия…
   Но все они стояли рядом, слушали его, называли по имени, которое ему никогда не принадлежало, все – Один, Фригг, Тор, Сиф… Я видела их, как наяву, я была возле них. Я – бледная тень, сторонний наблюдатель, вынужденная лишь смотреть и не в силах вмешаться, разрушить злой морок, который окутал их сознание. О, если бы оказалось в моих силах разоблачить изощрённую ложь, которую чужая воля вкрадчиво вливала им в уши! Никогда ещё мой дар не был для меня таким мучительным, не казался таким бесполезным. Что я могла предъявить высокому суду Асгарда в качестве доказательства невиновности Локи? Только свой беспомощный крик: «Как вы могли, как оказались столь слепы?! Это же не он, разве вы не видите, не он, не он, не он!»
   – Сигюн, пожалуйста, Сигюн, вернись ко мне.
   Возвращаться трудно, это как подниматься с большой глубины, когда от перепада давления закладывает уши и в голове раздаётся надсадный звон. Я открыла глаза в реальность, с судорожным всхлипом втянув в себя воздух. Самая чёрная на свете пропасть – это пропасть отчаяния. Я пошатнулась на её краю.
   – Сигюн, я рядом. Иди ко мне.
   Его глаза, которые ловят мой блуждающий отрешённый взгляд. Его руки, протянутые ко мне. Мы стоим на коленях друг напротив друга посреди абсолютно пустого зала.
   – Локи… Где они? Где все?
   – Я сказал им уйти. Сказал, что из-за беременности тебе трудно сосредоточиться, что тебе будет легче, если никто не будет тебя отвлекать.
   Я могу упасть в его раскрытые объятия, могу почувствовать себя маленькой и слабой. Могу позволить ему целовать себя и отвечать на его поцелуи.
   – И они согласились?
   – Ты уже больше двух часов стояла вот так, неподвижная, немая. И слёзы текли по щекам. Это было невыносимо. Это как подглядывать за самыми интимными сценами сквозь замочную скважину. Прости меня.
   – За что? – Я улыбнулась, вытирая слёзы.
   – За то, что привёл тебя сюда. Что заставил пройти сквозь всё это.
   – Я видела, Локи. Это был не ты. Я не понимаю, как они все могли так обмануться.
   – Они видели то, что хотели увидеть. Забудь о них.
   Его поцелуи всё дольше, всё горячее. Рука ласкает меня, скользит по моей груди, забирается за вырез платья. Он поднимает меня и несёт к золотому трону.
   – Локи, ты с ума сошёл? А если кто-нибудь войдёт?
   Он смеётся, в глазах прыгают озорные искорки. Как же давно я не видела его таким! Мы как будто вернулись назад, туда, где могли позволить себе быть беззаботными и беспечными. Короткий взмах руки и несколько слов, произнесённых торопливым шёпотом:
   – Никто не войдёт, пока я этого не захочу.
   Трон достаточно широк, чтобы на нём можно было расположиться полулёжа. Мы прильнули друг к другу, торопливо срывая с себя одежду, как будто не виделись несколько лет. Твоё горячее полунагое тело, каждый изгиб которого знаком мне до мельчайших подробностей, по-прежнему легко сводит меня с ума, возбуждая лихорадочную страсть, которая была и остаётся неутолимой. Скажи мне, Локи, это колдовство? Невозможно быть настолько прекрасным, настолько любимым, настолько желанным. От твоих прикосновений кружится голова, а всё тело наливается сладкой истомой. Я закрываю глаза и растворяюсь в тебе… Невозможно чувствовать более полного слияния двоих людей, когда их сознание, дыхание, души становятся единым целым. Это больше, чем близость, выше, чем желание, сильнее, чем любовь. Ты мой мир, моя вселенная.
   – Они заподозрят неладное, когда не смогут открыть двери. Мы должны быть осторожнее.
   – Осторожнее?! Нет, Сигюн, ни за что. Запомните, стены Вальяскьялва, и расскажите всем, кто может вас слышать: я, Локи, царь Асгарда, был первым, кто любил свою царицу на золотом троне!
   Он смеётся и, подняв на руки, кружит меня по залу.
   Ребёнок толкнулся так сильно, что я невольно охнула. Этот удар ногой под ребра был ощутим не только для меня самой – Локи, видимо, тоже его почувствовал, потому что остановился на полушаге, осторожно поставил меня на пол и, опустившись на колено передо мной, приложил ухо к моему животу.
   – Будет мальчик, Сигюн, – без тени иронии заявил он, поднимая на меня глаза.
   – Откуда тебе знать, Локи? – рассмеялась я.
   Он бережно погладил мой живот и усадил меня на ступени рядом с собой.
   – Я только что получил от него весьма увесистый привет. Кажется, я разбудил его, когда любил его маму… слишком страстно.
   Невозможно удержаться от хохота, глядя на то, как он хмурит брови, изображая озабоченность. Через секунду мы оба смеёмся до слёз.
   – Расскажи мне, что ты видела, Сигюн, – просит он, когда мы немного успокаиваемся.
   – А мы не позовём… всех? – Я выразительно киваю на двери, но он качает головой:
   – Вначале я должен услышать всё сам. Потом поделюсь информацией с Бальдром… возможно. Той, которую сочту нужной.
   – Вы вошли вдвоём с каменщиком через парадные двери и стояли рядом, вот здесь. Ты просил высокий суд о снисхождении… То есть, конечно, не ты, но…
   – Всё в порядке, Сигюн. Пусть буду я. Кстати, во мне не было ничего необычного? Ну, кроме того, что я говорил, нечто несвойственное мне?
   Я задумалась, припоминая.
   – Нет, кажется, ничего.
   – А каменщик? Как он выглядел? И как вёл себя?
   – На нём обычная одежда серых тонов. Плащ перекинут через руку. В руке деревянный посох.
   – Он опирался на посох?
   – Ну да… Нет, он просто держал его в руке. Не опирался, нет, он ведь ещё не стар.
   – Да, он довольно молод. – Локи задумчиво барабанил пальцами по колену, устремив взгляд куда-то внутрь себя. – И всё же посох в руке…
   – Он говорил мало, в основном кивал, поддакивал тебе, – продолжаю я, – а ты, как раз наоборот, почти не умолкал.
   Локи усмехается, но не произносит ни слова.
   – Ты был весьма убедителен. В конце концов, с твоими доводами согласились даже те, кто был с самого начала настроен против тебя или просто относился скептически.
   – А я так и стоял на месте? Или подходил к кому-нибудь?
   – Не подходил, не приближался. – Меня вдруг осенило. – Постой! Ты прошёлся по залу… Ты остановился возле вон той маленькой дверцы и опёрся на неё рукой. О Локи, как же я сразу не догадалась!
   – Это сокровищница Асгарда, Сигюн. Там находятся Ларец Силы Ётунхейма и многие другие артефакты, добытые Одином в самых необычных и потаённых уголках всех девяти миров.
   Я вскочила, торопливо подбежала к почти незаметной двери, замаскированной под стеновые панели, украшающие дальнюю от входа стену. Здесь, да, вот здесь рука псевдо-Локи будто бы невзначай коснулась позолоченной решётки, за которой располагается вход в святая святых асгардских царей, охраняемую день и ночь неусыпным Разрушителем. Я вздрогнула, как от вспышки молнии, сверкнувшей прямо у меня перед глазами. То, что коснулось двери в сокровищницу, не было рукой Локи. Это не было даже человеческой рукой. Омерзительное трёхпалое щупальце читаури запечатлело свой ментальный отпечаток на стене тронного зала Вальяскьялва!
   Моё сердце стукнуло и остановилось.
   – Локи… – только и смогла прошептать я вмиг охрипшим голосом.
   Он метнулся ко мне через зал:
   – Сигюн, что?..
   – Я видела, Локи.
   – Что? Что ты видела?
   – Это читаури. Тот, которого я встретила впервые во вращающемся туннеле, с кем пыталась драться.
   Он провёл ладонью по моему вмиг вспотевшему лбу:
   – Успокойся, слышишь?
   Я, наверное, смотрела на него совершенно сумасшедшими, невидящими глазами, потому что он схватил меня за оба запястья и очень крепко их сжал, заставив взглянуть ему прямо в глаза.
   – На груди, Локи, у него на груди.
   – Что?
   – Ты спросил, не было ли в тебе чего-нибудь необычного… Так вот, у тебя, то есть у него, на груди, вот здесь, с левой стороны, был приколот золотой овал с синим камнем посередине.
   – Как в жезле. – Локи побледнел, отступил на шаг.
   – Да, как в жезле, – машинально отозвалась я, вздрагивая.
   – Я видел этот овал приколотым на одежду каменщика вчерашней ночью, когда мы с Тором ездили тайком посмотреть на него и его работу. – Локи в возбуждении шагал взад-вперёд по залу. – Всё было так, как говорил Тор – Свадильфари таскает громадные глыбы камней… Да, всё сходится, – заключил он, останавливаясь ко мне спиной, так, чтобы я не могла видеть его лица.
   – Что это значит?
   – Значит, что предводитель читаури пришёл, чтобы отомстить мне за проигранную мидгардскую войну, – отозвался Локи, по-прежнему не глядя на меня. – И ещё значит, что нам надо спешить. Если позволить ему осуществить его замысел, весь Асгард окажется под угрозой… уничтожения.
   – Он стремится проникнуть в сокровищницу?
   – Ему нужна латная рукавица Вечности. С помощью неё он обретёт неслыханное могущество! Но пока, пока! Он уязвим. Этот овал у него на груди и посох в руке каменщика… – Локи покачал головой, – Сигюн, эти вещи не случайны. С помощью овала читаури создаёт ложный облик для себя самого, а посох, по всей видимости, маскирует внешность того, кто держит его в руке. Иными словами, каменщик тоже не тот, за кого себя выдаёт.
   – Кто же он?
   – Понятия не имею. Знаю только, что вся эта история нравится мне всё меньше. И вот что ещё важно: овал то на моей одежде, то на одежде каменщика, а это означает… – Он замер, вглядываясь вдаль, глаза лихорадочно блестели. – Означает, что предводитель читаури не может сам маскировать свой облик или чей-то другой. За него это делают магические предметы. Конечно, каменщику было бы неудобно работать с посохом в руке, поэтому, когда читаури уже не нужен был мой облик, он передал овал каменщику, а сам… Его я не видел, да и опасно разгуливать, не маскируясь, почти на глазах у всего Асгарда. Следовательно, – Локи медленными крадущимися шагами подошёл ко мне, сел рядом на ступеньку, – он может вселяться в чужие тела, и он овладел телом Свадильфари, придав ему необыкновенную силу. Итак, у читаури есть хорошо продуманный план, который он до сей поры методично, шаг за шагом, претворял в жизнь. Но теперь, Сигюн, когда я благодаря тебе узнал об этом плане, я сумею ему помешать. Что ж, пора, идём!
   На ходу он протянул к дверям руку, пробормотал себе под нос несколько невнятных слов, и двери распахнулись перед нами.
   Те, кто находился в приёмной перед тронным залом, все как один, повернули к нам головы. Я отметила про себя, что дождались нашего выхода далеко не все, однако Бальдр был там и шагнул вперёд, преграждая нам путь:
   – Локи, тебе удалось что-нибудь узнать?
   – Много интересного, Бальдр. Именно поэтому я и должен поскорей вернуться в свой дом, чтобы обдумать план действий.
   – И что же ты собираешься делать?
   – Помешать каменщику закончить работу в срок, конечно, – пожал плечами Локи.
   – И как ты намерен этого добиться?
   – Позволь не сообщать об этом во всеуслышание, ибо, – Локи криво усмехнулся, – мы имеем наглядные доказательства того, что стены имеют уши.
   – Ты не уйдёшь из Вальяскьялва, Локи.
   – И что же мне помешает?
   – Асгардский суд. Мы тебе не позволим.
   – Я должен вернуться домой.
   – Твой дом здесь.
   – О, неужели? И давно вы об этом вспомнили?
   Повисла пауза, которую не решался нарушить ни один из присутствующих.
   – Там остались двое моих детей, Бальдр, – напомнил Локи тоном, не предвещающим ничего хорошего.
   – Мы доставим их сюда.
   – Нет. Мы с Сигюн возвращаемся. Меня уже тошнит от столичного воздуха, насквозь пропитанного завистью и лицемерием.
   – Локи, – начал Бальдр, поднимая руки в примиряющем жесте.
   – Отец, – прозвучал позади прерывающийся от волнения голос.
   Никто из нас не заметил, как в приёмной очутилась Хель. Я устремилась ей навстречу:
   – Милая, что ты здесь делаешь?
   – Я пришла к отцу, госпожа Сигюн. Я не могла ждать. Это важно… мне кажется, очень важно.
   Локи отстранил стоящего у него на пути Бальдра, и тот попятился, недоумённо оглянувшись.
   – Хель, что случилось?
   – Я видела сон, отец.
   – Сон? – непонимающе нахмурился Локи. Где-то сзади нас раздался язвительный смешок, но Хель вряд ли его услышала. Она задумчиво смотрела на Локи, на Бальдра, и – сквозь них.
   – Это было так странно, – продолжала она, и я внутренне содрогнулась – таким неузнаваемым сделался её голос. – Будто я поднялась среди ночи и пошла куда-то по длинным тёмным коридорам. Я не знала дороги, но была уверена, что не собьюсь с пути. Словно что-то звало меня за собой, звало и вело. Я шла, а если на пути моём оказывались стены, они не были для меня преградой. Стоило мне взглянуть вверх – и будто какая-то невидимая сила поднимала меня. Так же легко, как сквозь стены, я проникала сквозь потолок.
   Я похолодела, вспомнив то, что привиделось мне накануне, когда я лежала в полудрёме, ожидая Локи, то, что вчера я сочла сном. Только было ли это сном на самом деле? Что я видела, и почему дано мне было это видение?
   – Наконец я очутилась в огромном зале, пространство которого было столь велико, что я не могла видеть его стен. – Голос Хель вернул меня к действительности. – И весь этот зал был наполнен людьми… Сотнями, тысячами людей, сражающихся друг с другом. Они, как безумные, набрасывались один на другого, их лица были искажены яростью и… страданием. Они убивали самым ужасным образом и умирали в самых жутких мучениях.
   Я видела, как человек прямо рядом со мной был разрублен от плеча и до пояса, почти пополам. Я смотрела на отрубленные руки, ноги, головы, которые валялись на залитом кровью полу. Я находилась в самом центре этого ужасного побоища, но никто из сражающихся не замечал меня, вернее, не мог заметить. Я смотрела на них и не могла оторвать взгляда.
   Постепенно сражение начало утихать. Вокруг меня громоздились горы тел: живые, убитые, стонущие от полученных ран и увечий – все лежали у моих ног, и мне приходилось ступать по лужам крови. Всё стихло; я одна стояла в наступившей тишине. Вдруг со всех сторон словно налетели порывы ветра. Я оглянулась: прекрасные девы в сверкающих доспехах входили в зал. Они шли по полю битвы, и длинные светлые волосы их развевались на ветру, и глаза сверкали во тьме, подобно звёздам. Там, где они проходили, убитые воины поднимались, шли за ними и были уже невредимы. Они садились за огромные накрытые столы, вкушая мясо и наслаждаясь вином, а потом любили волшебных дев до утра, чтобы с первыми лучами солнца снова ринуться в бой и убивать, и увечить друг друга… Что это, отец? Что я видела?
   Слушая Хель, я то и дело бросала взгляд на Локи и видела, как недоумение сменяется на его лице совершенно непривычным для меня выражением изумления, смешанного со страхом. Тем не менее он слушал, не перебивая, будто вместе с остальными подпав под чары голоса Хель. А голосу этому можно было лишь внимать, заворожённо и беспрекословно, и никто из собравшихся не осмелился произнести хоть слово, хоть звук, пока она говорила.
   Но вот прозвучал вопрос, заданный словно бы прежней Хель, робкой растерянной девочкой, которой приснился кошмар, и Локи, очнувшись, протянул к ней руку, чтобы успокоить и утешить.
   – Хель, – начал он, обняв её, и она доверчиво прижалась к его груди, обхватив обеими руками, но Бальдр опередил его.
   – Это Вальгалла, – ответил он сдавленным голосом, и, обернувшись к нему, я увидела, что прозрачно-голубые глаза его наполнены слезами.
   Хель, отстранившись от отца, посмотрела на него пристально, так, что он замолк и застыл, пригвождённый к месту.
   – Я узнала тебя, Светлый Бальдр, – зазвучал вновь её голос, не детский голос Хель, моей пугливой и застенчивой Хель, к которому я привыкла, но голос спокойный, ровный и властный, словно она ничуть не удивилась тому, что Бальдр, глава высокого Асгардского суда, заговорил с ней. – Я пришла сюда, чтобы сказать: они несчастны.
   – Они благороднейшие из воинов, – пробормотал Бальдр, озираясь вокруг, словно ища поддержки, – и Вальгалла – счастливая страна, созданная Одином специально для таких, как они, чтобы они могли делать то, что и при жизни было достойнейшим занятием для каждого из них: сражаться, находя упоение в бою с равными себе по силе. Да, они гибнут, но возрождаются вновь, чтобы насладиться пиршеством и любовью.
   – Они несчастны, – повторила Хель, и в голосе её, разносящемся под высокими сводами, зазвучал металл. Бальдр вздрогнул от его звуков, но ни на миг не мог отвести от неё своего зачарованного взгляда. – Многие из них устали от бесконечной череды повторяющихся битв, а многие никогда и не были для них созданы. Их души жаждут покоя.
   Я смотрела на Хель и Бальдра, и на миг мне показалось: между ними протянулась невидимая струна, натянутая так туго, что ещё мгновение – и она зазвенит.
   – Я слушал тебя, Хель, – вымолвил наконец Бальдр, с трудом отрываясь от её странного немигающего взгляда. – И я прошу тебя дать мне время. Я поговорю об этом с Одином Всеотцом.
   Хель склонила голову. Это был не жест просительницы, но величавое движение царицы, оказывающей милость тем, кто, затаив дыхание, внимал её речам.
   – Бальдр, – прозвучало от входных дверей.
   Опираясь на мальчика-подростка, в приёмную входила очень высокая и бледная женщина. Её гладко зачёсанные от висков и ото лба русые волосы были тщательно уложены в тяжёлую косу на затылке. Брови скорбно сдвинуты, в углах рта залегла глубокая складка. Светлые тона одежды, как ни странно, подчёркивали болезненную худобу её тела, а плачущие интонации в голосе заставили меня смутиться.
   – Нанна. – Бальдр поспешил навстречу к ней, и, стоило ему приблизиться, женщина буквально упала ему на руки, а мальчик остался стоять в стороне, неловко переминаясь с ноги на ногу. – Зачем ты поднялась? Зачем покинула Брейдаблик? Я же сказал тебе, что, возможно, задержусь на целый день.
   – Бальдр, я не могла больше оставаться одна в этих стенах. – Нанна сокрушённо качала головой, прижимая руку к груди, словно ей было трудно дышать. – Ты же знаешь, мой милый, как мне невыносимо, когда ты уходишь, когда покидаешь меня… Минута без тебя кажется годом, а целый день твоего отсутствия равносилен смерти. Пожалуйста, Бальдр, не прогоняй меня!
   – У меня есть обязанности, Нанна. – Бальдр покраснел, бросил быстрый взгляд на присутствующих. – Форсети, – обратился он к мальчику, который при звуке его голоса выпрямился, расправил плечи, словно став выше ростом, – прошу тебя, отведи мать в покои Фригг. Зачем ты позволил ей прийти сюда? Ты ведь знаешь, ей вредно волноваться.
   – Знаю, знаю, – отозвался тот, беря Нанну под руку. Она тяжело опиралась на сына, голова её клонилась к его плечу, словно под тяжестью непосильной ноши.
   – Что с ней такое? – шёпотом спросила я у Локи. Болезненное бессилие Нанны подействовало на меня совершенно угнетающе, я смотрела в её наполненные страданием глаза, и сердце моё сжималось. – Она больна?
   – Сколько себя помню, Нанна всегда выглядела такой, – так же шёпотом ответил он мне. – Не могу понять, как ей вообще удалось произвести на свет Форсети? Бальдр почти всё своё время проводит подле жены, ухаживает за ней, исполняет малейшие капризы. Едва он покидает свой дворец, с Нанной случается очередной приступ…
   – О небо, что же это за болезнь?
   – Лекари не находят у неё никакой болезни. За это она называет их неучами, шарлатанами, не способными к состраданию. Она уже изгнала бессчётное множество их, так как ни один не был способен облегчить её состояние…
   Форсети тем временем помогал матери идти, подставив своё плечо. Казалось, последние силы вот-вот её оставят. Невыносимо было смотреть на это, и я, воспользовавшись тем, что всё внимание приковано к Бальдру, отвернулась к окну.
   – Не беспокойся, Нанна, – негромко увещевал жену Бальдр, провожая её и сына к дверям. – Скоро всё закончится, и мы все вместе поедем домой.
   – Пожалуйста, Бальдр, поскорее, – услышала я скорбный голос, – я так люблю тебя…
   – Я тоже люблю тебя, милая, – отвечал он, целуя её в лоб.
   В приёмной царило тягостное молчание, когда Бальдр вернулся. Подавив вздох, он тяжело опустился на стул возле стены, но было очевидно, что он совершенно выбит из колеи. Наконец, сделав над собой усилие, он собрался с мыслями и поднял на нас глаза.
   – Локи Лафейсон, я принял решение. Ты вернёшься в свой дом вместе с женой и дочерью. Я жду, что ты предоставишь высокому суду разработанный план действий в течение трех дней. В противном случае…
   – Ты не можешь принимать такие решения единолично, Бальдр! – возмущённо перебил его Фандрал, вскакивая со своего места и сжимая кулаки. – Не забывай, что ты не единственный, кто входит в состав Асгардского суда!
   – Однако именно я – его глава, – неожиданно для многих возвысил голос Бальдр.
   – Локи нельзя отпускать из Вальяскьялва! Мы проторчали здесь по его воле большую часть дня, но не узнали даже, для чего он вообще приходил в тронный зал! Не будь слепцом, Бальдр! Очевидно, что Локи просто тянет время, чтобы дать каменщику возможность завершить начатое, как и замышлял с самого начала! Если ты сейчас дашь ему уйти, он воспользуется этим лишь для того, чтобы сбежать!
   – У вас нет другого выбора, кроме как довериться мне. – Локи не торопясь прошёл между ними, поочерёдно взглянув на обоих. – Времени почти не осталось, я – последняя возможность асов предотвратить катастрофу. Да не надо так смотреть на меня, Фандрал! Я прекрасно знаю, что прежде чем прислать за мной стражников с угрозами, вы испробовали все другие возможности остановить каменщика. Если бы вы были в состоянии справиться с проблемой, которую, кстати, сами себе и создали, вы бы ни за что не призвали меня в столицу! О, я прекрасно знаю, какой великолепный пир устроили асы, когда скорбели по мне, исчезнувшему в пропасти между мирами, когда думали, что избавились от меня навсегда!
   – Больше всего на свете я сожалею о том, что мы вынуждены обратиться за помощью к тебе, коварный и беспринципный лжец! – завопил Фандрал, теряя самообладание. – Однако мы можем обезопасить себя от твоего двуличия очень простым способом! Пока ты не докажешь нам, что действительно сумел остановить каменщика, твоя жена останется в Вальяскьялве. Её присутствие во дворце послужит отличной гарантией искренности твоих намерений!
   Я увидела, как стремительно развернулся Локи к Фандралу, как глаза его полыхнули страшным огнём ничем не сдерживаемого гнева.
   – Ты осмеливаешься угрожать мне, ничтожество?!
   – Довольно! – Бальдр вскочил со своего места, бросился между Локи и Фандралом. – Никогда, пока я жив, высокий суд Асгарда не опустится до того, чтобы брать заложников!
   – Наверняка тебе, брат, понадобится помощь, – раздался спокойный голос со стороны лестницы. Скользя рукой по перилам, к нам поднимался Тор. Он подошёл, остановился в нескольких шагах от Локи.
   – Мне не нужен соглядатай, – не оборачиваясь, бросил Локи через плечо.
   – Просто позволь быть рядом. На случай, если что-то пойдет не так. Мне кажется, что не стоит на сей раз действовать в одиночку. Даже тебе.
   – Думаю, это разрешит ситуацию, – с видимым облегчением вздохнул Бальдр. – Надеюсь, никто из членов высокого суда не будет теперь возражать против отъезда Локи.
   Фандрал, неопределённо хмыкнув и продолжая бурчать себе под нос что-то нечленораздельное, вернулся на своё место.

   Я шла между двумя братьями по коридору, гадая, кто же из них первым обронит ту искру, от которой оба они воспламенятся, как сухой порох. Ни Тор, ни Локи не произнесли ни слова. Они даже не взглянули друг на друга, просто шагали рядом. Но я бы ничуть не удивилась, если бы между ними проскочила молния, столь высоко было напряжение их взаимного молчания.
   Неизбежная гроза грянула сразу же, как только за нами закрылась дверь в комнаты Локи. Я хотела отослать Хель, но она сама незаметно скользнула в дальнюю спальню, плотно прикрыв за собой дверь.
   – Ты собираешься сделаться моим личным телохранителем? – ледяным тоном поинтересовался Локи, опускаясь в кресло и закидывая ногу на ногу.
   Я расположилась у окна, выглядывая из-за занавесей на усиливающуюся морось. Мокрые дорожки в саду матово блестели, отяжелевшие от дождя кисти сирени повисли над ними, роняя на гравий свои трубчатые цветки.
   – Ты не можешь уехать из Вальяскьялва, Локи. – Тор стоял, переминаясь с ноги на ногу, у самых дверей.
   – Что?!!!
   – Подожди, я хочу сказать…
   – Я намерен покинуть столицу немедленно, Тор. Не стой у меня на пути, иначе, видит небо, ты об этом пожалеешь.
   – Каменщик почти завершил выкладывать стены. Если ты собираешься вмешаться, сделай это сейчас.
   Локи подался вперёд, недоверчиво нахмурившись:
   – Ещё суток не прошло…
   – Это так, но он ускорил темп работы почти вдвое. Не знаю, как это возможно. Если он продолжит с той же скоростью, он завершит строительство менее чем через три дня.
   Локи замер, вперив неподвижный взгляд в пространство. Потом медленно опустил лицо в ладони.
   – Если тебе нужно подумать над планом, я удалюсь, – нерешительно заговорил Тор, – я только хотел, чтобы ты знал: любая помощь, которая тебе потребуется, будет тебе предоставлена.
   – Почему он заспешил? – пробормотал Локи, не отрывая ладоней от лица.
   – Кое-кто во дворце намекнул мне, с чем это связано. Ты увидел, что твой гениальный план завоевания Асгарда находится под угрозой, и отдал приказ форсировать работы, пока ты сам морочишь нам головы своим якобы расследованием! – выпалил Тор, неотрывно буравя глазами Локи.
   – Ты идиот, Тор, – досадливо поморщился Локи, поднимая на него вдруг ставший бесконечно усталым взгляд. – Провоцируешь меня, чтобы увидеть, как я буду реагировать? Надеешься, что я выдам себя и ты наконец точно узнаешь, решишь для себя, на чьей я стороне?
   Тор не ответил. Он стоял, теребя подбородок и глядя куда-то в сторону. Локи подошёл ко мне сзади, обнял за плечи. Нам не нужны были слова. Прильнув друг к другу, мы глядели в окно на пелену дождя. Где это я прочитала, что любящие смотрят не друг на друга, а в одну сторону? Тихая щемящая грусть разливалась по моему сердцу. Я незаметно сжала пальцы Локи, а он поцеловал меня в затылок.
   – Я буду готов через полтора часа. Нужно разбить эту столь хорошо сработавшуюся пару – каменщика и его коня, – сказал он, не отрывая взгляда от окна.
   – У тебя есть идеи насчёт того, как это осуществить?
   – Это моя забота. Ты же должен делать только одно: следи за строителем в оба, не упускай его из виду ни на минуту и, заклинаю тебя, будь внимателен! Его облик может измениться.
   – Ты догадываешься о чём-то, брат?
   – Догадываюсь. И – я тебе не брат. Устал уже повторять.
   – Для меня ты всегда был и остаёшься братом, Локи.
   Локи пожал плечами.
   – Ты не поделишься своими догадками?
   – Не поделюсь.
   – Ладно. – Тор повернулся к двери. – Встретимся у входа через полтора часа?
   – Встретимся.
   Когда Тор вышел, Локи развернул меня лицом к себе:
   – А ещё большего идиота ты видишь прямо перед собой, Сигюн. Надо же было догадаться въехать в Асгард через парадные ворота, да ещё в сопровождении всей этой кавалькады: Тора, Сиф, Фандрала, стражи… Он увидел меня прежде, чем я узнал о нём, он получил преимущество. Мне придётся действовать в спешке, не так, как я задумывал вначале.
   Он раскрыл окно, подставил ладонь дождю. Я стояла рядом и впервые не знала, как мне быть, что сказать ему. В его словах было столько горечи, столько непривычной мне печали…
   – Локи, любимый, ты справишься!..
   Он кивнул, попытался улыбнуться, но улыбка вышла невесёлой.
   – Локи, скажи мне, что тебя тревожит? Пожалуйста, поделись со мной!
   – Только то, что мне снова придётся тебя оставить… Наверное, хорошо, что ты здесь, в столице. Здесь тебе ничто не угрожает. Это не может продлиться долго. Во всяком случае, я так не думаю.
   – Но ты не уверен?
   Он вернулся на диван, притянул меня за руку, усадил к себе на колени.
   – Ты права, не уверен, – ответил он тихо, целуя меня в губы. – Однако, если Тор будет начеку и мне удастся то, что я задумал, все сомнения уже через пару дней останутся лишь воспоминанием, о котором мы будем говорить, смеясь над собственными страхами.
   Я слегка отстранилась, едва прикасаясь пальцами, обрисовала контур его лица. Он ловил пальцы своими губами.
   – Ты что-то не договариваешь. Почему ты не можешь довериться даже мне?
   – Просто не хочу, чтобы ты волновалась лишний раз.
   – Локи, я люблю тебя. – Я зарылась лицом в его волосы, вдохнула их тёплый родной запах. – Возвращайся скорей!
   – Сигюн, моя Сигюн.

   Миновала одинокая ночь, за ней бесконечно тянущийся день. Хель пришла ко мне на рассвете, и мы почти до полудня пролежали с ней в постели то ли в полудрёме, то ли в полузабытьи. Не хотелось есть, не хотелось двигаться. И всё же я чувствовала, что должна подняться, хотя бы для того, чтобы покормить Хель. Поэтому вскоре я вылезла из-под одеяла и побрела на кухню. Мы выпили чаю и перекусили, а потом отправились погулять. После вчерашнего дождя воздух был чист и прозрачен и напоён благоуханием цветущей сирени и золотого ракитника. К вечеру небо расцвело безумными переливами красок, которые так и просились на холст. И если бы не моё тревожное ожидание, я бы непременно бросилась к мольберту. Но я всё никак не могла успокоиться: неотвязные мысли о Локи бродили в моей голове, заставляя поминутно вскакивать и прислушиваться к шагам в коридоре. Вконец измученная, я задремала, прикорнув в углу дивана. Однако посреди ночи вскочила в холодном поту по причине постепенно нарастающего чувства тревоги. Пошла на кухню, выпила стакан воды, растворила окно, впуская в комнату, наполненную птичьими песнями, уже почти летнюю ночь. Хель, хвала небесам, спала спокойно, подложив под подушку маленький кулачок. Я пристроилась рядом и, глядя на неё, слушая сонное дыхание Хель, тоже заснула.
   Так прошли ещё ночь и день.
   Было уже совсем темно, наверное, заполночь, когда со стуком открылась входная дверь. Два знакомых силуэта вырисовывались на фоне смутно сереющего окна. Я еще не успела заснуть, вскочила, бросилась к ним. Тор зажёг свечи, комната озарилась их неверным дрожащим светом. Я увидела Локи, прислонившегося к дверному косяку, заметила, как тяжело, с усилием он дышит. Даже в полумраке его лицо выглядело совершенно белым, лоб покрыт испариной, глаза полузакрыты и ввалились.
   Я схватила его за руки – они были холодные как лёд.
   – Локи, что? Что с тобой? Ты ранен?
   Он с трудом сглотнул, покачал головой.
   – Сигюн, нам нужно спешить, – хрипло произнёс он, выдавливая из себя каждое слово. – Нужно сейчас же отправляться домой… В дом на берегу моря.
   – Я говорил ему: к чему такая спешка? – басовито загудел Тор. – Он устал, завтра отдохнет, придёт в себя… Всё кончилось, Сигюн, мы победили! Я устроил бы пир, Локи чествовали бы как героя! Но он заладил одно: нужно домой, домой… Я не понимаю!
   Локи оторвался от двери, сделал несколько шагов вперед по комнате. Я попыталась поддержать его, так как он шёл с негнущимися ногами и, казалось, вот-вот упадёт. Но он лишь мотнул головой и больно стиснул мою ладонь.
   – Нет времени на лошадей и повозки, – глухо выговорил он. – Тор, я прошу тебя, перенеси Сигюн, а я перенесу Хель.
   – Да что на тебя нашло? – начал было Тор, но осёкся, поймав взгляд Локи. – Впрочем, как хочешь, – закончил он быстрой скороговоркой. – Я только хотел сказать, что неразумно…
   – Сигюн, – не дожидаясь, когда Тор договорит, продолжал Локи, – разбуди Хель. Мы уходим прямо сейчас. Ваши вещи доставят позже.
   Я бросилась в спальню. Когда мы вышли вместе с заспанной, зевающей Хель, Локи, скорчившись, сидел на диванном валике, но, увидев нас, выпрямился, раскрыл объятия навстречу дочери.
   – Мы едем домой, – прошептал он ей на ухо, – я понесу тебя на руках, идёт? А ты можешь продолжать спать.
   Она кивнула, обвила его шею тонкими ручками, положила голову на плечо. Я видела, что он прилагает неимоверные усилия, чтобы держаться прямо. Я схватила его за рукав, заговорила тихо, так, чтобы Тор не слышал:
   – Локи, я же вижу, что тебе плохо, позволь тебе помочь! Скажи только, что я должна делать?
   – Не сейчас, пожалуйста, Сигюн, позже, позже! – И громче, обращаясь к брату: – Тор, возьми её на руки.
   Ни за что и ни при каких обстоятельствах он не позволил бы кому бы то ни было нести меня на руках. Он нёс бы меня сам, если б мог.
   Я ужаснулась, понимая, насколько он обессилен, раз просит об этом Тора.
   – Ты можешь рассказать, как всё прошло? – спросила я, когда мы поднялись над спящим Асгардом. Тор осторожно, но очень крепко держал меня в своих могучих руках. У меня мелькнула шальная мысль: что, если бы он всё-таки стал моим мужем? Сильный и надёжный, открытый и добрый, как сказала о нём Фригг когда-то в незапамятные времена. Интересно, делился бы он со мной чем-то сокровенным? Он прямолинеен и честен. Наверное, да. Меня передёрнуло.
   – Каменщик оказался ётуном, ты можешь себе представить, госпожа Сигюн? Кажется, они вечно будут преследовать нас. Я расшиб ему голову одним ударом Мьёлнира! Она разлетелась, как спелая тыква! Догадка Локи была абсолютно верной. Строитель был не тем, за кого себя выдавал.
   – Но как же ему удавалось скрывать это ото всех до сих пор?
   – Не знаю… – Тор пожал плечами. – Когда мы встретились с Локи в первую ночь у входа во дворец, он велел мне следить за каменщиком, не упускать его из виду. Вот я и следил, и вдруг заметил в какой-то момент, что Локи со мной рядом нет. Я стал было его искать, как вдруг слышу – конь каменщика, Свадильфари, заржал и ржёт без остановки. Смотрю, а из лесу выбежала кобыла, такая красивая, госпожа Сигюн, что не только Свадильфари, но и я готов был голову потерять. – Тор громко рассмеялся собственной шутке. – Вороная, как беззвездная ночь, ноги стройные, изящные, смотрит на Свадильфари, а близко не подходит. Ну конь конечно же, ни секунды не раздумывая, рванул за ней, да с такой силой, что постромки лопнули. И сколько каменщик ни кричал ему, сколько ни звал, жеребец и ухом в его сторону не повёл. Обе лошади бросились в лес, каменщик за ними, а я за всеми троими следом. Ну и гонки мы все устроили! – Тор прищёлкнул языком, довольный участием в приключении. – Я за ними едва поспевал… Эй, Локи, ты что, спишь на ходу?
   Я оглянулась и увидела, что голова Локи запрокидывается, глаза уже закатились и только руки продолжают судорожно прижимать к груди Хель. Он начал крениться набок, и лишь стремительный манёвр Тора, успевшего подставить ему плечо, удержал Локи от падения. Столкновение с Тором привело его в чувство. Он выровнялся и через секунду снова твёрдо стоял на ногах.
   – Говорил я тебе, – начал Тор, но Локи перебил его.
   – Идём, – проговорил он сквозь стиснутые зубы, – идём быстрее.
   И сам устремился вперёд с такой скоростью, что нам только и оставалось поспешить за ним.
   – Каменщику, конечно, было не угнаться за лошадьми, – продолжал Тор как ни в чём не бывало. Его голос доносился до меня, как сквозь вату. Я не могла отвести глаз от спины Локи, маячившей в нескольких метрах впереди. – Я бы мог следовать за ними, но какой в этом был смысл? Пусть Свадильфари резвится, главное, что он не таскает глыбы, так ведь?
   Я рассеянно кивнула, слушая его вполуха.
   – Каменщик лазал за ними по таким буеракам, что я только диву давался, как он себе шею не свернёт. И так больше двух суток. Иногда он просто падал на землю и засыпал на несколько минут, а потом снова вскакивал и бежал по следам своего жеребца и постоянно звал его по имени. Временами мне становилось просто жаль его. И вот сегодня под вечер он вдруг как с цепи сорвался. Перестал преследовать Свадильфари – видно, махнул на него рукой – и кинулся назад к своей недостроенной стене. А надо сказать, Сигюн, что достроить-то ему оставалось всего ничего… И вот я вижу: он схватил камень, по размеру больше его самого, и поднял и потащил. А у самого глаза вот-вот вылезут из орбит, а жилы на шее вздулись как канаты!
   Тор, забывшись, начал возбуждённо размахивать одной рукой, поэтому я инстинктивно ухватилась за его шею и прижалась к нему.
   – Не беспокойся, Сигюн, – спохватился он, обнимая меня покрепче. – Я ни за что тебя не уроню. Просто ты такая… Мне не приходится напрягать даже одну руку, чтобы удержать тебя. Мьёлнир и тот потяжелее будет.
   Он, кажется, стал ещё шире в плечах. Или я давно его не видела? Близко-близко к нему, так, что слышно его дыхание. У него пушистые ресницы и морщинки в уголках глаз. Его светлые, совсем белые волосы треплет ветер, и они щекочут мне лицо. Я помню, как эти губы прикасались к моим рукам. Помню восторженную и радостную улыбку, с которой он смотрел на меня, обещанную ему невесту. И как его объятия, сейчас такие бережные, сомкнулись стальным обручем на моей груди. Я закрываю глаза. Я позволяю себе мысль, о которой Локи никогда не узнает. Мне видится свет, озаряющий высокий дверной проём, и в этом свете фигура Тора, который идёт мне навстречу. На нём золотой венец асгардских царей, и он весь освещён солнечными лучами, перед которыми расступается и тает ночная мгла. Он идёт по залитому светом коридору, в конце которого стою я. Мне надо лишь смотреть вперёд, на него, и он подойдёт ко мне и протянет мне руку. Но я чувствую сзади себя чей-то взгляд. Оглядываюсь и вижу, как отступает во тьму тонкий гибкий силуэт, неверное, колеблющееся отражение, которое теряется в череде зеркал, и оттуда, из зазеркалья, смотрят на меня странные изумрудно-зелёные глаза, заглядывая мне в самую душу. Я делаю шаг назад, потом другой, я сливаюсь с тьмой, я становлюсь её частью, и там, во мраке, бьётся сердце ночи в унисон с моим.
   – …и тут что-то в нём изменилось, Сигюн, можешь себе представить, он вдруг выпрямился и вырос, и по лицу будто волны прошли. Отвратительное зрелище! Будто лопнула личина, и наружу, как насекомое, выбрался самый настоящий ётун. Думаю, он просто надорвался таскать эти каменные громады. Никому это не под силу, даже ледяному великану. Тут-то и нашлась работа для моего Мьёлнира!
   Впереди, скрытое сумраком, зыбилось море. Мы начали опускаться, и всё явственнее звучал гул прибоя, бьющегося о прибрежные скалы невдалеке от нашего дома. Песок захрустел под ногами, хлопнула входная дверь. Тор донёс меня на руках до самых ступеней и поднялся вместе со мною наверх, где возле перил, тяжело опираясь одной рукой на стол, ждал нас Локи.
   – Спасибо за помощь, Тор. – Его голос звучал отрывисто и глухо. – Надеюсь, асы больше не имеют ко мне претензий. А теперь я хочу остаться один со своей семьёй. Возвращайся в Асгард.
   – Нет, Локи, так нельзя, – запротестовала я, – ты даже не пригласишь его войти…
   Он не взглянул на меня, продолжая смотреть только на брата:
   – Возвращайся в Асгард, Тор. Прямо сейчас. Уходи. Я очень устал.
   – Всё нормально, Сигюн, – поднял руку Тор. – Я всё понимаю, Локи. Я сейчас ухожу.
   Он спустился со ступенек, я последовала за ним:
   – Мне очень неловко, Тор. Прости нас.
   – Я же не идиот, Сигюн, хоть Локи и назвал меня так однажды. Думаешь, я не знаю, КТО был той вороной лошадью? Локи действительно очень устал, ему не до приёма гостей. – И, чуть понизив голос: – Как ты, Сигюн? Как ты живёшь здесь?
   В темноте позади меня хлопнула входная дверь. Локи ушёл в дом.
   – Я люблю его, Тор.
   Он кивнул, улыбнулся своей широкой открытой улыбкой.
   – Я знаю, конечно знаю. Я только хочу сказать: если тебе будет нужна моя помощь, сообщи.
   – Спасибо.
   – Он мой брат, что бы он сам ни говорил насчёт этого.
   Я поёжилась от ночной сырости, наползающей со скал.
   – Иди, я не хочу, чтобы ты простудилась.
   – Пока, Тор.
   Я нашла Локи сидящим в комнате с Фенриром.
   – …и найди Ёрмунганда как можно скорее.
   – Хорошо, отец.
   Обменявшись со мной быстрым взглядом, Фенрир торопливо вышел. Я услышала, как открылась и закрылась за ним дверь на улицу.
   Когда мы остались одни, Локи со стоном сполз по стене на пол, скорчился в углу. Я опустилась на колени перед ним, прижалась к его боку, обеими руками повернула к себе его голову. По его вискам катились крупные капли пота. Его трясло, как от озноба. Он поднял на меня глаза.
   – Сигюн, – прошептал он. Его зубы стучали, когда он пытался говорить. – Принеси бумагу. Мне надо написать кое-что…
   Я бросилась к столу, схватила стопку чистых листов, подала ему.
   Он начал писать, прямо не вставая с пола, дрожащими пальцами выводя стремительные строки рун. Не успев дописать до конца, согнулся пополам, закусил губы, из последних сил стараясь не стонать.
   – Локи, что это? Что с тобой? Только не молчи, Локи, слышишь? Локи!!!
   Перо снова летело по бумаге, руны складывались в причудливый изломанный узор.
   – Возьми эту бумагу, Сигюн, отдай Хель. Пусть читает каждый день, слышишь? От этого зависит моя жизнь.
   Его снова согнуло пополам. Он лежал на полу, обеими руками держась за живот, я придерживала его голову. Он сделал отчаянную попытку подняться, цепляясь за меня скрюченными пальцами.
   – Он уничтожил каменщика, но упустил самого главного, того, кто задумал и воплотил в жизнь весь этот план…
   – Предводителя читаури!
   – Да… Он невредим, и он очень разозлён тем, что я помешал ему. Он попытается отомстить, а я… Я не знаю, сколько ещё смогу продержаться. Но я должен, должен… – он судорожно втянул в себя воздух, – я обведу вокруг нашего дома магический круг, сквозь который ему не пробиться. Фенрир будет охранять его со стороны суши, Ёрмунганд – в море. Ты будешь в безопасности, это самое главное.
   – Локи, скажи, что с тобой?
   – Читаури вселился в жеребца, как я и предполагал. Он может контролировать любой разум, завладевая чужим телом, но он не учёл того, что разум Свадильфари во многом подчиняется его животным инстинктам. Красивая кобыла заставила Свадильфари бросить всё и мчаться за ней. Читаури потерял контроль над жеребцом. Но так могло продолжаться лишь до тех пор, пока конь видел её перед собой. Как только я принимал человеческий облик, читаури тут же овладевал Свадильфари, и тот устремлялся назад к каменщику…
   Новый приступ боли, от которого тело Локи выгибается дугой, а ногти скрежещут, царапая пол. Рот раскрывается в немом крике, а из крепко зажмуренных глаз по щекам текут слёзы.
   – Я мог удерживать Свадильфари, только оставаясь в облике вороной кобылы. И теперь во мне живёт то, чему не место в мужском теле.
   Он смотрит на меня, и его глаза наполнены страданием.
   – Локи, мой Локи, я люблю тебя!
   Его ответные слова превращаются в горячечную скороговорку.
   – Прости меня, прости за всё, Сигюн, ты, ты одна, ты дороже жизни. Я думал, покину тебя только на два-три дня, но, кажется, будет дольше, я люблю тебя, я люблю, но мне придётся…
   – Всё готово, отец, – голос Фенрира от двери.
   – Фенрир, прими облик, я не могу идти, надо спешить, неси меня на своей спине, следуй по кругу, как я сказал…
   Я отшатнулась, когда громадный волк, едва помещающийся в дверном проёме, возник в комнате вместо Фенрира.
   – Прощай, моя Сигюн, и не забудь, что я сказал, помоги мне, дай мне руку…
   Обливаясь слезами, я помогла ему взобраться на спину волку. Оборотень рванулся с места, унося от меня моего мужа, моего возлюбленного, моего Локи… Я выбежала за ними на террасу. Из моря, вздыбливая отливающее золотой чешуёй тело, взметнулся навстречу мне гигантский змей Ермунганд. Позади дома, за далёкой горной грядой, небо начало светлеть. Обвивая спящий дом, возгораясь грозным сиянием, вставало перед моими глазами и, возносясь в предрассветное небо, таяло в ледяной вышине неощутимое и нерушимое магическое кольцо, как горячее объятие любимых и любящих рук.

   Мне снился сон, в котором я гуляю по берегу моря, а рядом со мной, мягко ступая копытами по песку, идёт вороная лошадь. Мы одни, мы свободны, нам некуда спешить и некого страшиться. Мы лежим в полосе прибоя, и мои волосы сливаются с лошадиной гривой. Солнце блестит в набегающих волнах, чайки взлетают и, набрав высоту, с пронзительными криками пикируют вниз. Забывшись, я произношу Имя, я зову Его по имени, я заговариваю с Ним и протягиваю Ему руку, и вдруг в мою ладонь ложится тёплая человеческая рука.
   – Локи, – шепчу я с замирающим сердцем и оглядываюсь.
   Вороная лошадь смотрит на меня изумрудными глазами, и в их глубине, как на дне колодца, я вижу неизбывную и неразделимую печаль…
   Меня разбудило какое-то прикосновение к моему плечу. Я вскочила, спросонья бестолково крутя по сторонам головой. Лошадь нервничала накануне больше обычного, но потом успокоилась, улеглась. Я тоже забылась прерывистой, поверхностной дремотой и незаметно для себя провалилась в чёрный омут сна.
   Мне было достаточно одного взгляда, чтобы понять: началось. Лошадь поднималась и ложилась, дышала шумно и напряжённо. Я спустила ноги с дивана и склонилась над ней, насколько позволял мой собственный уже очень внушительный живот, обняла её голову:
   – Тише, тише… Успокойся. Всё будет хорошо. Ты же знаешь, у лошадей это всё происходит быстро и для тебя будет почти незаметно. Потерпи немного…
   …Через пять часов, которые я провела стоя на коленях перед мечущейся от боли лошадью, я уже не была в этом так уверена. Я видела только одно: что-то пошло не так. Жеребёнок не появлялся, лошадь уже не ржала, а только надрывно хрипела, вытягивая шею и уже почти не поднимая головы. Поначалу я старалась скрывать накатывающее на меня отчаяние, но теперь леденящий ужас охватил меня. В панике я не понимала, что должна и что могу сделать, и поэтому вздрогнула всем телом, когда кто-то за моей спиной окликнул меня.
   Это пришла из дома проснувшаяся Хель. Я подняла голову. Яркий дневной свет пробивался даже сквозь довольно плотные занавеси на маленьких окнах пристройки. Лошадь промучилась всю ночь. Я сама едва смогла распрямиться навстречу Хель – у меня совершенно затекли колени, и поясница абсолютно задеревенела. Мне пришлось опереться на пол обеими ладонями, и только тут я заметила, как сильно трясутся у меня руки. Хель подбежала, подставила мне плечо.
   – Тебе надо отдохнуть, Сигюн. – Она заглянула мне в лицо, но я лишь отрицательно замотала головой. – Я побуду с твоей любимой лошадью, иди в дом, выпей согревающий медвяный настой с мятой… – продолжала она уговаривать меня. – Ты всю ночь пробыла здесь с ней?
   – Я не уйду, Хель, нет, я не могу, что-то не так, разве ты не видишь?
   – Ты здесь ничем не поможешь, ты только измучаешь себя, на тебе лица нет, Сигюн! Подумай о своём ребёнке! Если бы папа был здесь, разве он бы позволил тебе так изводить себя?
   Лошадь выгнула шею, всё её тело напряглось, вытянулось в струну, копыта взрыли песок. Показался белый плодный пузырь, лошадь рванулась, её хриплое ржание было неотличимо от человеческого крика. Я оцепенела, я поняла, что случилось – именно этого я подспудно боялась до такой степени, что не признавалась в этом себе самой: жеребёнок располагался неправильно, поперёк, и теперь он выходил наружу, разрывая родовые пути своей матери. Обезумевшая от боли лошадь попыталась подняться на ноги.
   – Нет, Локи, – закричала я, наваливаясь на лошадь всем телом, – не вставай, ты убьёшь его и погибнешь сам!
   Мне удалось удержать лошадь в лежачем положении, но я и сама упала навзничь. Передо мной мелькнуло перепуганное лицо Хель. Боже, я совсем про неё забыла! Что, если лошадь, бьющаяся в судорогах, ненароком заденет её своим копытом? Я перевернулась на бок, пытаясь вскочить на ноги. Это теперь было не так легко, как прежде. Вдобавок ко всему мне в глаза попал песок. Я ожесточённо тёрла их, пытаясь хоть что-нибудь увидеть. И вдруг я услышала песню. Я была настолько ошеломлена, что вначале мне почудилось, будто я каким-то образом попала в Льюсальфахейм и слышу пение альвов, таким волшебным был тихий голос, поющий почти без слов о чём-то далёком, навеки потерянном, но оттого не менее драгоценном и желанном. Песня была завораживающей, тягучей и печальной. Каждая нота мелодии искрилась и переливалась, рождаясь из самой глубины сердца.
   Я повернулась туда, откуда слышалось пение. Слёзы всё ещё ручьями текли из моих глаз, но я уже была способна хоть что-нибудь различить. Изо всех сил моргая, я увидела смутный силуэт девочки, сидящей на корточках возле лошади. Лошадь больше не хрипела и не металась, она замерла, словно тоже заслушалась, внимая чудесной песне. Она лежала, расслабившись, как спящая, а девочка гладила и гладила её большой живот, помогая снять напряжение, разворачивая жеребёнка головой к свету.
   – Помоги мне, Сигюн, – услышала я, – мне не хватает сил.
   Я подползла к ней, и мы вдвоём начали массировать и гладить живот лошади, направляя жеребёнка, я на ощупь, а Хель словно видя каким-то внутренним зрением, потому что глаза её были закрыты, а сама она раскачивалась в такт песне, которую пела. Я слушала её, и песня казалась мне знакомой, только я никак не могла вспомнить, где же я могла её слышать.
   – Ты назвала её Локи, Сигюн, – не оборачиваясь, полуутвердительно произнесла она. – Это… папа?
   Я молчала, отведя глаза в сторону.
   – Скажи, Сигюн, это мой отец?
   – Прости меня, Хель, – едва слышно выдавила я. – Да… это Локи.
   Она снова запела, песня длилась очень долго, а потом оборвалась, дрожа, на высокой ноте.
   – Я должна была сама догадаться, – сказала она. – Не было бы столько мучений, если бы я догадалась.
   И в этот момент я вспомнила, где слышала песню. И тем ошеломительней была правда. Она прозвучала впервые среди вечных снегов Ётунхейма, когда, окружённая их холодом и тьмой, будущая мать Локи пела эту песню, вспоминая о далёкой оставленной родине, избавляясь тем самым от одиночества и тоски. Я хотела спросить: Хель, откуда?.. Но она остановила меня одним взглядом, и слова замерли у меня на языке.
   …Жеребёнок родился спустя двадцать минут. Он был долговяз и длинноног, гнедой масти с белой звёздочкой на лбу.
   – Он восьминогий, Хель! – воскликнула я в изумлении. – Он… он просто чудо!
   Хель не ответила, но я не обратила на это внимания. Я обтёрла малыша влажным полотенцем, и он, полежав немного, поднялся на свои дрожащие ножки, потыкался маленькой мордочкой в бок матери, потянулся к ней губами и, причмокивая, начал сосать. Лошадь, изогнув шею, повернула к нему голову, а он доверчиво прижался к ней.
   – Хель, – позвала я и, не дождавшись ответа, оглянулась.
   Она стояла, бессильно уронив руки, глядя в одной ей ведомую даль немигающими глазами. Казалось, она меня не слышит. Тень опустилась на её лицо, как если бы посреди сияющего дня на небо набежали тёмные грозовые тучи. Она всегда была тонкой и высокой, а теперь будто вытянулась за несколько прошедших минут. Но больше всего меня поразил её взгляд, в котором больше не оставалось ничего детского. Скорбные морщины залегли в уголках рта, нос заострился, линия, делящая её лицо на белую и синюю половины, обозначилась ещё отчётливее.
   То ли вздох, то ли стон раздался позади. На сбитой соломенной подстилке, где только что разрешилась от бремени лошадь, я увидела человека. Он лежал на боку, скорчившись, неловко подломив под себя одну руку, словно в тщетном усилии подняться, подтянув колени к животу, лицом уткнувшись в солому на полу. Ноги у меня стали ватными, как перед обмороком. Я сделала несколько нетвёрдых шагов к нему… Он лежал ко мне спиной и не шевелился. Я двигалась, словно во сне, тихо-тихо, как перед спящим ребёнком, присела перед ним, протянула дрожащие руки и – отдёрнула, боясь прикоснуться. Глаза его были плотно закрыты, губы сухие, сизовато-бледные, как бы подернутые инеем. Я бережно отвела заслонившую его лицо прядь чёрных волос.
   Еле уловимый шёпот на грани слышимости. Чуть заметно шевельнулись уголки застывших мертвенных губ.
   – Сигюн. Сигюн… Сигюн.
   Первое слово за месяцы молчания. Он словно пробует его на вкус, повторяя раз за разом, произнося всё яснее и отчётливее.
   Распрямляются согнутые пальцы, которые я, схватив, прижимаю к своей груди. Они ищут моё лицо и, найдя, начинают на ощупь скользить по нему. Глаза движутся под ещё сомкнутыми веками, и я наконец тоже осмеливаюсь прикоснуться к нему, чтобы в полной мере осознать живую реальность его прежнего человеческого облика.
   – Сигюн.
   – Я здесь, здесь, любимый. С возвращением, Локи.
   Он смотрит на меня, не отводя глаз, и молчит. Иногда молчание красноречивее тысячи слов. Он пробует сесть, опираясь на локоть, но рука дрожит, и он в изнеможении падает на пол.
   – Зачем ты спешил, Локи, зачем принял человеческий облик так рано?!
   – Я соскучился по тебе, Сигюн…
   И вот тут из моих глаз потоком хлынули слёзы. Напряжение, копившееся столько ночей и дней, прорвалось и выплеснулось наружу. Я плакала взахлёб, уткнувшись в его плечо, прижимая его к себе обеими руками, а он гладил и гладил меня, пока мои рыдания не стихли.
   – У тебя ведь здесь есть простыня, Сигюн? – шепнул он мне на ухо.
   Я подняла голову, машинально вытирая глаза, проследила направление его взгляда и увидела, что Хель подошла и села возле нас. Неукротимый гордый дух не мог смириться, стыдился беспомощности и наготы измученного тела.
   Вдвоём с ней мы помогли Локи устроиться поудобнее, подложив ему под голову подушку.
   – Слейпнир, – он провожал взглядом жеребёнка, который, совершенно очевидно, чувствовал себя бодрее своей матери, потому что уже успел совершить своё первое путешествие по комнате и вернулся к нам. – Какой же он красивый! Лучший конь среди всех коней! Ты позаботишься о нём, Сигюн? Надо найти для него кормилицу… Хель! Иди сюда… – Он обнял её и долго не отпускал. – Ты ведь знаешь, что ты спасла мне жизнь, да, моя девочка? И не только сегодня, но каждый день, когда ты читала руны. Тебе же открылся их смысл?
   – Лишь недавно, папа, – ответила она. Голос её задрожал, как если бы в морозном воздухе внезапно лопнула, оборвалась струна. Она, будто сама испугавшись этого, закрыла рот ладонью. – Лошадь ведь не могла выносить этого жеребёнка?
   – Он рос слишком быстро и должен был уничтожить носившую его и погибнуть сам. Лишь с помощью магии заклинания, которое ты читала, тело лошади могло приспособиться к его стремительному росту. Могло, Хель, но я не был уверен в этом до последней минуты. Слейпнир родился вдвое быстрее обычного.
   – Враг не побежден, папа. Я чувствую его присутствие за пределами круга.
   – Поэтому я и хочу, чтобы ты позвала сюда Фенрира. Пусть разыщет Ёрмунганда и приведёт его с собой. Нужно наконец покончить со всем этим.
   Хель поднялась, направилась к двери, но на ходу обернулась, посмотрела на Локи странным пристальным взглядом. Так смотрят не на отца, но на ребёнка. Меня весьма смутил этот взгляд, но я не отважилась поделиться своими наблюдениями с Локи.
   Когда Хель вышла, он жестом подозвал меня поближе к себе. Я села возле него на пол, скрестив ноги, держа руку на его плече.
   – Читаури не нападал на нас, хотя постоянно находился рядом, – сказал он медленно, словно раздумывая вслух.
   – Ему помешал созданный тобой круг? – отозвалась я.
   – В немалой степени. И всё же он ни разу даже не попытался его прорвать.
   – Он знал, что наткнётся на Фенрира или Ёрмунганда.
   – И это верно, однако, – Локи покачал головой, – он очень, очень силён, хитёр и изворотлив. Нет, Сигюн, мой враг не нападал, потому что хотел, чтобы моя смерть была медленной и мучительной. А он бы наблюдал и наслаждался зрелищем моей агонии. Так он хотел отомстить не только за мидгардскую войну, но и за то, что я сорвал его затею с проникновением в сокровищницу Асгарда. Вначале он не давал мне освободиться от облика лошади, потому что надеялся, что сумеет вернуть Свадильфари к работе, но, когда убедился, что я готов идти до конца, покинул его тело и устремился к ётуну. Я преследовал его, но тщетно – он ускользнул от меня. Тор разнёс голову исполнителю чужих приказов, а того, кто эти приказы отдавал, даже не заметил. До ночи он не нападёт, будет выжидать, потому что читаури – существа мрака, и это даст нам преимущество. Вместе с Фенриром и Ёрмунгандом мы его уже не упустим.
   – Ты намерен схватиться с ним этой ночью? – ужаснулась я. – Но ты же не в состоянии подняться!
   – Мои силы возвращаются ко мне, пусть не быстро, постепенно, но к ночи я буду на ногах. Меня беспокоит не это, Сигюн, но изменения, которые происходят с Хель. Скажи, ты не задавалась вопросом, почему я отдал руны ей, девочке, а не тебе?
   Я была смущена этим вопросом, он это заметил и улыбнулся.
   – Наклонись ко мне, Сигюн, у меня ещё недостаёт силы, чтобы встать… – Он зарылся пальцами в мои волосы, притянул мою голову к себе и с такой страстью впился в мои губы, что я едва не задохнулась от этого поцелуя. – Я, кажется, давно не говорил тебе, как я тебя люблю, – пробормотал он, с трудом отрываясь от меня с совершенно затуманившимися глазами.
   – Локи, ты просто сумасшедший…
   – Да. Абсолютно сумасшедший от любви к тебе.
   Он снова потянулся ко мне, на этот раз уже сам приподнявшись мне навстречу.
   – Ты вливаешь в меня силы. Мысль о тебе не дала мне погибнуть в междумирье. Три безумных ночи в Мидгарде заставили меня отказаться от союзничества с читаури и позволить им проиграть войну. Ты для меня значишь гораздо больше, чем можешь себе представить. Я ни разу не говорил тебе этого раньше, но говорю именно сейчас. И знаешь почему? Все эти месяцы безмолвия на краю гибели, когда ты читала мне книги и твердила слова любви, а я мог лишь внимать им; как же я раскаивался в том, что ни разу не произнёс тех слов, что произношу сейчас!
   – Локи, любимый, я знала об этом! В каждом твоём жесте, взгляде и прикосновении я чувствую твою любовь, даже если ты не произносишь эти слова вслух!
   – И всё же, Сигюн. Я познал бессмертие рядом с тобой тогда, в Мидгарде, и я почувствовал дыхание смерти здесь, прямо возле меня, сейчас, когда читаури заманил меня в ловушку. Даже если впереди у нас вечность, я осознал, как важен каждый день, потому что он прожит рядом с тобой, потому что я могу снова и снова говорить тебе о своей любви.
   – Что случится, если погибнет Асгард, Локи? Мы вернёмся в Мидгард или Ванахейм. Помнишь картину, которую я нарисовала ещё там, в Мидгарде? Всадник на вороном коне, который везет в неизвестность женщину, прижимая её к себе, укрывая плащом от холода и дождя. Но если не будет всадника, не станет и женщины. Исчезнет целый мир. Я не имею такого дара красноречия, как ты, Локи. Я говорю о своей любви к тебе в рисунках. На каждом из них одно: будь! Без тебя я не хочу жить.
   – А малыш, Сигюн? – тихо спрашивает он, кладя руку на мой живот.
   – Я очень хорошо понимаю твою мать, Локи. Не дай бог совершать такой выбор.
   Он переворачивается набок и с трудом, но всё-таки садится:
   – Принеси мне одежду, ладно? Находиться рядом с тобой голым – слишком большое искушение. – По его губам скользит такая знакомая лукавая улыбка, что я внутренне облегчённо вздыхаю.
   Одевшись, он, хоть и с моей помощью, перебирается на диван.
   – Я отвлёкся, говоря о Хель, – начал он, откидываясь на подушки. – В общем-то, это вполне закономерно, учитывая, сколько времени я не был со своей женой…
   – Локи!
   – Хорошо, только приляг рядом со мной и положи свою голову мне на колени… Вот так. Ты даже не представляешь, сколько времени я мечтал об этом. Простые вещи, которые начинаешь ценить только после того, как потеряешь возможность ими наслаждаться… Именно Хель была моей последней надеждой. Произошедшее с ней в Вальяскьялве указало мне на то, что настало время пробуждения её дара. Он проявляет себя последним, несмотря на то что она старшая из моих детей. Думаю, это связано с тем, что он самый нелёгкий и не каждому под силу обладать им. Её власть над миром будет велика, но её будущее могущество ещё не проявило себя полностью. Оно только обрело неясные контуры в тот момент, когда я написал и передал ей через тебя те руны, которые она читала в течение последних месяцев. Ты видела, что она входила при этом в особое состояние, почти в транс.
   Он рассеянно гладит, перебирает мои волосы одной рукой, а другую держит на моём животе. Дитя чувствует его присутствие, как будто слышит его безмолвный призыв, и начинает двигаться во чреве. Малыш не различает, голова ли лошади касается меня или руки человека. Для него не важен облик, важно одно: его отец находится рядом, разговаривает с ним одним им ведомым способом. Я уже лишена подобного бескорыстия. Мне необходимо больше, чем просто знать, что Локи рядом. Мне нужны его глаза, его руки, его тело.
   – Если кто и мог мне помочь, то только Хель. Нужно было не просто читать руны, но обладать особой силой, проявлению которой эти руны способствовали. Я виновен перед ней, Сигюн, да? Как и перед Фенриром, перед Ёрмунгандом… Помнишь, я говорил тебе, что создал свою армию, которая вовек будет верна единственно мне? Они не ведают и тени сомнения, кому должны служить, их естество откликается на мой призыв безрассудно, без колебаний. Но они стали мне родными более, чем я мог представить себе, охваченный безумием, находясь в лесу Ангрбоды. Я упал в пропасть на твоих глазах, но моя душа очутилась в бездне несоизмеримо более глубокой, чем моё тело. Она была наполнена ненавистью, горечью, жаждой мщения. Вокруг были лишь предательство и ложь. Не слишком подходящее настроение для созидания, не так ли?
   – Локи, мне так жаль. – Я не могла удержаться от слёз, мир вокруг меня затуманился, потерял чёткость очертаний. Хорошо же я выражаю радость от встречи с мужем, рыдая целый день! Я соскользнула с дивана, обняла его колени. – Они живые, настоящие, они дети, хоть и необычные. Ты отдал им свою душу, свою заботу, они чувствовали твоё тепло в мире, где правит холод и лёд. Они с тобой, потому что любят тебя, не из-за того, что не могут иначе.
   Он поднял меня, усадил рядом:
   – Спасибо тебе, что ты так говоришь. И особенно за то, что говорила так же в самые первые дни, когда, не раздумывая ни секунды, отправилась в ссылку вслед за мной и моими детьми, за то, что приняла их и защищала, даже от меня самого. Ты одним своим неизменным присутствием хранила их души. Тебе был предназначен трон, уготованы блеск и слава величайшего из миров…
   – Ты думаешь, что я могла поступить иначе? – перебила я его. – Моя судьба – следовать за тобой.
   – Я боялся и до сих пор боюсь, что ты устанешь от такой жизни, – прошептал он мне в самое ухо.
   Ужас всколыхнулся во мне. Я отшатнулась, заглянула в его глаза. В них клубилась чёрная бездна.
   – Это мой выбор, Локи. Я так хотела и так хочу. Я вижу новую картину, Локи, в ней будет непроглядная полночь, озаряемая лишь светом души, идущей во мраке. Тьма, почти кромешная, когда не знаешь, куда шагнуть, как не оступиться. Балансируя во тьме, ведомая светлой любовью, летит душа, которая превыше мудрости, превыше добра и зла. Я начну работать над картиной, как только… да нет, прямо сейчас.
   – Сигюн. Твоё имя – поцелуй ветра на губах. Дай мне коснуться твоих губ. Твои руки – крылья вдохновения. Дай мне держаться за них. Я люблю тебя. Пока ты рядом, у меня есть надежда. Ты – лучшее, что случилось со мной.

   – Я буду рядом, я буду с тобой рядом.
   Распахнулась дверь, ведущая из дома. Фенрир вошёл первым, за ним, ступая медленно и плавно, как беззвучная тень, появился Ёрмунганд. Я не видела его в человеческом облике очень давно и была поражена произошедшими с ним переменами. Золотоволосый мальчик превратился в высокого, стройного юношу. Кожа его блестела от морской влаги, немигающий взгляд жёлтых глаз равнодушно скользнул по мне и устремился на Локи.
   – Я рад видеть тебя, отец, – произнёс он, и лицо его не дрогнуло, даже губы почти не шевелились. – Ты призвал меня на землю, значит, время пришло?
   – Время пришло, Ёрмунганд, Фенрир. Мы сделаем это. Сегодня.
   – Я принесу вам чаю и побольше еды. – Я поднялась, направляясь в кухню. – Думаю, мальчики проголодались, да и тебе не помешает подкрепиться, Локи.
   В полутьме коридора я столкнулась с Хель.
   – Я помогу тебе, – горячо зашептала она, кинувшись мне навстречу. Я почти физически ощутила, как невыносимо ей сейчас оставаться одной.

   Они вернулись на заре, когда солнце уже вызолотило мир своими первыми лучами. Я рисовала всю ночь, а к утру сон сморил меня, и я прилегла в своей спальне. Я не заметила, как рассвело, не заметила, как Хель пришла и забралась ко мне под одеяло. Я спала, и мне снились сны, в которых рассвет никак не мог наступить, я отодвигала занавески, но за окнами час за часом царила всё та же непроглядная ночь.
   Ёрмунганд скользнул в комнату настолько неслышно, что, если бы не скрипнула рассохшаяся половица, я не проснулась бы, хотя сон мой всегда был очень чутким. Он остановился у входа, придержав дверь, чтобы пропустить идущих следом. Заметив, что я просыпаюсь, медленно поднял голову, взглянул на меня долгим взглядом жёлто-зелёных нечеловеческих глаз.
   – Всё кончено, госпожа, – сказал он. – Мы вернулись с победой.
   Хель зашевелилась и села в постели.
   Громадный волк, прихрамывая, вошёл в спальню.
   – Фенрир! – Она бросилась к нему, обвила тонкими руками лохматый загривок зверя. Он едва слышно заскулил, лёг на пол, вытянув перед собой повреждённую лапу.
   – Промой ему рану, Хель, – раздался хриплый голос, настолько усталый, что сделался почти неузнаваемым. Он мигом согнал с меня остатки сна. Локи стоял, опираясь локтем о дверной косяк, заслонив лицо ладонью. – Фенрир, тебе придётся некоторое время побыть в облике волка. Так твоя рука заживёт гораздо быстрее.
   Я вскочила с колотящимся сердцем, в ужасе глядя на запавшие, обведённые тёмными кругами глаза на белом, как мел, лице, слипшиеся волосы, разодранную, заляпанную грязью одежду. Локи оторвался от косяка, покачиваясь, добрёл до кровати и не сел, а просто упал на неё, дыша тяжело и часто, будто ему пришлось долго, быстро бежать.
   Хель бросилась на кухню, принесла тазик с водой и бинты.
   Локи лежал, полуприкрыв глаза, раскинув покрытые ссадинами руки. Я стащила с него сапоги, подняла ноги на постель. Он с трудом приподнял веки, поблагодарил меня взглядом.
   – Ёрмунганд, что случилось?!!
   – Ничего, Сигюн, я просто устал, – не дав сыну ответить, проговорил Локи. – Дай мне попить, у меня во рту совершенно пересохло.
   Я налила воды из графина, стоящего на столике возле окна, протянула Локи. Он пил быстро и жадно, несколькими глотками осушил стакан и вновь откинулся на подушки.
   – Мы зажали его с трёх сторон, госпожа Сигюн. – Ёрмунганд присел на краешек постели возле отца. – Он изворачивался, метался всю ночь. Его жизненная сила была очень велика, но, конечно, несравнима с моей. – Он усмехнулся тонкими бледными губами, и странно было мне видеть эту снисходительность на его всегда столь бесстрастном лице. – Да, читаури сопротивлялся отчаянно. В какой-то момент мне стало даже жаль убивать столь совершенное, столь приспособленное к выживанию создание… Он пытался затеряться в лесу, но мой младший брат с лёгкостью выгонял его из любого убежища, в котором он стремился затаиться. Он бросался в океан, но это было и вовсе смешно. Постепенно мы сжимали круг, заставляя его выйти один на один с отцом. О, это была поистине королевская охота!
   – Этот план был у меня с самого начала, – отозвался Локи. – Если бы мне удалось осуществить его несколько месяцев назад… Ёрмунганд прав, читаури был достойным противником. Ему удалось надолго выбить меня из седла. Впрочем, если бы не моя оплошность, на свет не появился бы Слейпнир.
   – И всё же читаури было не сравниться с Повелителем Магии. Знаю, ты не любишь, когда я говорю об этом. Но и я, и мой брат, мы оба испытывали невероятную гордость, глядя на то, как потоки пламени и ледяного холода одновременно срывались с твоих губ и пальцев, как текли в невероятном смешении, подобные могучему стремлению рек… Это было очень красиво, отец. Захватывающе красиво.
   – У тебя странные понятия о красоте, Ёрмунганд.
   – Нет, это у вас в верхнем мире странные понятия о красоте. Вам по сердцу раздражающий яркий свет солнца и режущие слух громкие звуки. Вы не ведаете извечного покоя и умиротворяющего сумрака глубин, поэтому постоянно охвачены суетой и подвластны страстям, которые несут с собой лишь страдания. Впрочем, не буду с тобой спорить. Позволь мне вернуться в мой океан, если я тебе больше здесь не нужен.
   – Иди, Ёрмунганд. Спасибо за твою помощь. Она была неоценима.
   – Я буду ждать, когда ты вновь позовёшь меня, отец, и придёт пора опять подниматься навстречу свету. Это бывает забавно. Будто я возвращаюсь во времени назад, в пору своего детства.
   Когда за Ёрмунгандом закрылась дверь, Локи перевёл взгляд покрасневших воспалённых глаз на меня:
   – Ты приготовишь мне ванну?
   Я вернулась через пятнадцать минут, но он уже спал, свернувшись на краю кровати. Я на цыпочках подошла к окну и задёрнула шторы, чтобы свет наступившего дня не будил его. Потом легла рядом и, прижавшись к его боку, со вздохом закрыла слипающиеся глаза. Никогда не умела спать днём. Всё когда-нибудь случается впервые.

   Я должна была закончить рисунок. Почему-то было важно сделать это ещё до захода солнца. Почему-то надо было спешить. Стоя перед мольбертом, я смотрела, как тьма расползается по бумаге, охватывая всё новые и новые пространства, и, отбросив кисти, я руками пыталась её остановить. В какой-то момент я поняла, что моя картина не имеет никакого отношения к тому, что, ухватившись за мои пальцы, начинает, клубясь, истекать в мой мир, одновременно затягивая меня в свой чёрный водоворот. Тьма была удушливо-жаркой, она наваливалась мне на грудь, обжигала, стонала и говорила со мной на незнакомом мне языке. Я силилась отогнать её от себя, но в то же время напряжённо вслушивалась в её бессвязную речь.
   – Локи! – Я очнулась, хватая ртом воздух.
   Он почти придавил меня, стиснув мои плечи холодными как лёд пальцами.
   – Локи! – Мне удалось высвободить одну руку, и я затормошила его, пытаясь обернуться, выбраться из судорожно сжимающих мои плечи объятий. Он не отвечал, не открывал глаз, только ещё сильнее цеплялся за меня обеими руками. Наконец мне удалось развернуться к нему лицом. – Локи, милый, очнись! Локи!
   Я звала его, гладила пылающий лоб, целовала запёкшиеся от жара полуоткрытые губы. Я ловила горячечное прерывистое дыхание и чувствовала, как озноб сотрясает его охваченное лихорадкой тело.
   – Сигюн… – Он приходил в себя, в изнеможении откинувшись на спину, искал меня блуждающим взглядом. – Мне холодно, Сигюн… – Его зубы стучали, пляшущие губы с трудом выговаривали слова.
   Я накрыла его ещё одним одеялом, но он всё равно не мог согреться, лежал, глядя на меня широко раскрытыми блестящими глазами.
   Краем глаза я уловила какое-то движение в углу; вздрогнув, я обернулась. На полу, обхватив колени, сидела Хель, смотрела на меня – и мимо меня – пустыми глазами куда-то в пространство.
   – Хель, – выдохнула я, – ты что, зачем ты здесь сидишь?
   Она будто не слышала меня, однако встала и, ступая тихо и осторожно, подошла поближе. Я обняла её, она прильнула ко мне, но тело её оставалось настороженно напряжённым, она заглядывала мне через плечо, не спуская глаз с Локи.
   – Я приготовлю тебе горячего чая с липовым мёдом, – сказала я, обернувшись к Локи, – тебе станет лучше, вот увидишь. А Хель пока побудет с тобой, чтобы ты не скучал.
   Она согласно кивнула, но не подошла к отцу, оставшись стоять в изголовье.
   Мне пришлось самой держать чашку с чаем и подносить к его губам, иначе он расплескал бы её. Я заставила Локи выпить весь большой чайник, и постепенно руки его немного потеплели. Я положила ему на лоб смоченное в холодной воде полотенце и, дождавшись, когда вода вберёт весь жар, снова раз за разом окунала его в воду и, тщательно отжав, клала на лоб больного. Я раздела Локи и обтёрла холодной водой всё его тело. Жар понемногу спадал; успокоившись и расслабившись, Локи вновь начал дремать прямо у меня на руках. Дождавшись, когда его дыхание стало глубоким и ровным, я шёпотом обратилась к Хель:
   – Ты знаешь заболоченные места вдоль русла реки, где можно найти ивовые деревья? Там должен ещё расти лабазник. Ты знаешь эту траву? Иногда её называют таволгой.
   – Фенрир знает, Сигюн. Ему ведомы дальние предгорья. Он не раз там бывал.
   – Ты можешь отправиться туда и принести мне ивовую кору и листья лабазника?
   На её лице отразилось подлинное смятение, глубокая душевная мука. Она отрицательно покачала головой:
   – Нет, Сигюн, я не могу.
   – Это лекарственные травы для твоего отца. Они снимут лихорадку и воспаление.
   На глазах Хель выступили слёзы. Она вцепилась в изголовье кровати так, что кончики пальцев побелели.
   – Фенрир отвезёт тебя, госпожа. Я не могу.
   Я не верила своим ушам. Всегда такая отзывчивая и покладистая, Хель, несмотря на все уговоры, по непонятным для меня причинам упрямо стояла на своём, твердя одно и то же:
   – Я не могу покинуть дом, госпожа.
   – Зачем ты снова называешь меня госпожой? Что с тобой, Хель?
   Она опустила глаза:
   – Я позову Фенрира. Он отвезёт тебя, Сигюн, куда ты скажешь.
   – Но ведь у него повреждена рука… то есть я хотела сказать, передняя лапа.
   – Ему уже лучше. Он в облике волка, как и приказал отец. В любом случае, ради отца Фенрир сделает всё, что требуется.
   Некогда было докапываться до причин, побудивших Хель поступать так, а не иначе. Солнце клонилось к закату, и я всерьёз опасалась, что в темноте найти даже столь заметные растения будет нелегко. Явился Фенрир. Я села ему на спину, крепко ухватившись за густую шерсть на его загривке.
   – Он понесёт тебя со всей осторожностью, Сигюн, – уверила меня Хель, стоя на пороге.
   – Я постараюсь вернуться как можно скорее. Если Локи проснётся, напои его ещё раз горячим чаем.
   Я даже не могла вообразить, что поступь волка окажется такой мягкой. В какой-то момент я с удивлением обнаружила, что плавное и мерное движение убаюкало меня. В мягкую и тёплую шерсть Фенрира можно было зарыться лицом, и от неё пахло не зверем, а душистыми степными травами. Горы, в начале пути смутно синевшие на горизонте, надвигались стремительно, как по волшебству. Сумерки ещё не успели сгуститься, когда мы очутились в долине реки, берущей начало на снежных вершинах.
   Фенрир с глухим ворчанием улёгся на брюхо, чтобы я спустилась на землю.
   – Спасибо, волчок! – Я потрепала его за ухо, и он улыбнулся в ответ, оскалив устрашающий ряд белоснежных клыков.
   На низкий болотистый берег, сплошь заросший ивняком и черноольшаником, уже опустились длинные вечерние тени. Густо пахло таволгой и смородиновым листом. Кочки покачивались под ногами, нет-нет да и выступала под сапогом коричневая болотная жижа. Со свистом пронеслась над головой парочка куликов. Я вытащила нож, срезала с тонких стволиков полоски зеленовато-серой гладкой коры, набила сумку ломкими стеблями лабазника. Его кремовые ажурные метёлки цветков осыпались от одного прикосновения. Листья можно обобрать дома, а сейчас пора спешить. Солнце уже село за край вершины, и теперь горы были обведены красным сияющим контуром. Я подозвала Фенрира, и мы устремились в обратный путь.
   Как ни быстр был бег волка, к дому на берегу мы добрались уже в темноте. Со стороны моря задул резкий холодный ветер, надвигался шторм. Фенрир высадил меня возле террасы, я поблагодарила его, но не вошла в дом сразу, а решила завернуть в пристройку, чтобы посмотреть на Слейпнира. Завидев меня, малыш поднялся, заковылял на своих тонких голенастых ножках навстречу мне. Его молочный брат уже спал возле своей матери, которая при моём появлении повернула ко мне голову и, прядая чуткими большими ушами, негромко заржала. Я погладила Слейпнира по голове; он доверчиво тянулся ко мне тёплыми губами, не сводя с меня внимательных тёмных глаз.
   Дождь забарабанил по деревянной крыше пристройки. Вначале едва слышный, он усиливался с каждой минутой, к нему присоединились шквалистые порывы ветра. Где-то вдалеке раздался тоскливый волчий вой. Я задвинула засов на двери и поспешила в дом, чтобы закрыть ставни на окнах – похоже, буря разыгралась не на шутку. Вдалеке над морем полыхали зарницы, слышались приглушённые расстоянием раскаты грома. Снова завыл волк, к нему присоединился другой. Я удивилась – никогда в окрестностях не было волчьей стаи, – но не придала этому особого значения.
   Одного взгляда, брошенного на Локи, было достаточно, чтобы понять: ему снова стало хуже, температура опять поднялась. Он лежал, бессильно склонив голову на плечо, то ли в полусне, то ли в забытьи. Хель сидела в углу, скрестив ноги, в той же позе, в какой я её оставила. На вопрос, не просыпался ли Локи, она лишь отрицательно покачала головой. Я присела возле неё, обняла за плечи:
   – Я понимаю, что ты переживаешь из-за папиной болезни. – Видя, что она не в себе, я говорила с ней как можно ласковей. – Но, может быть, ты всё-таки пойдешь к себе и постараешься отдохнуть? Я привезла лекарственные травы, сейчас приготовлю из них отвар. Вот увидишь, к утру папе станет лучше.
   Волк завыл так громко, словно находился прямо под нашими окнами, и одновременно вспыхнула ослепительная молния, озарившая своим мертвенным светом всё вокруг, несмотря на закрытые ставни. Я вздрогнула, и Хель прижалась ко мне.
   – Фенрир ведь в доме? – машинально спросила я, оглядываясь.
   – Да, Сигюн. Он вновь в человеческом облике.
   – Ничего, сейчас зажжём свечи, – я решительно встала, – будет гораздо веселее и уютнее.
   В самом деле, тёплый свет свечей разогнал прячущиеся по углам мрачные тени и придал комнате жилой и спокойный вид. Пламя колебалось от особенно сильных порывов ветра, проникавших в щели между оконными рамами, отблески его плясали на потолке и на стенах, сплетались в причудливые узоры на наших лицах. Мне показалось, что Хель немного успокоилась, и я отправилась на кухню вскипятить воду для отвара.
   Раскаты грома теперь следовали один за другим. Гроза находилась прямо над нами; ветер превратился в ураган, по ставням снаружи стекали потоки дождя. Его беспрерывный шум звучал как водопад. «Давно не было такого ливня», – мелькнула у меня мысль. И как всегда в такую погоду: хорошо, что все мы дома.
   Забулькала, закипела вода. Я накрыла кастрюльку крышкой и дала ей немного покипеть. Затем накрыла её полотенцем и понесла в спальню. В непрекращающихся вспышках молний было что-то ужасающее, почти нереальное. Хель выбралась из своего угла, приникла лицом к оконному стеклу. Бог знает, что она могла различить там, в чернильной темноте штормовой ночи. Я поставила кастрюльку и чашку на прикроватный столик и подошла к ней:
   – Не стоит смотреть туда, Хель. Там только дождь, море и дождь. Иди ко мне.
   Она повиновалась, не произнеся ни слова, как сомнамбула пошла следом за мной. Я наклонилась к Локи, чтобы разбудить его и дать ему целебный отвар, и почувствовала его горячее дыхание на своем лице. Он открыл глаза не сразу, словно ему потребовалось время, чтобы вернуться из глубокого забытья, в котором он пребывал. Я помогла ему приподняться, подложила под спину подушки:
   – Выпей, Локи, тебе станет легче. Только осторожно – очень горячее…
   Я подносила ложку к его губам, и он пил горький отвар, морщась, но послушно, как ребёнок.
   – Ты уходила, Сигюн?
   – Да, Фенрир отвёз меня за травами.
   – Не уходи больше, пожалуйста. Мне снились кошмары.
   – Я не уйду, Локи, я буду с тобой.
   – Почему так темно?
   – Ночь, Локи, на улице ливень и море штормит.
   – Дети дома?
   – Все дома, милый. Не беспокойся. Отдыхай. Вот увидишь – рассветёт, и все наши страхи развеются вместе с ночной тьмой.
   Он протянул ко мне руку, чуть касаясь пальцами, погладил по щеке. Склонил голову к моему плечу. Лоб сухой и очень, очень горячий, и всё тело пылает снедающим его изнутри лихорадочным огнём. Я поцеловала его в висок:
   – Всё будет хорошо, Локи. Потерпи до утра. Я буду с тобой, буду поить тебя отваром каждый час.
   – Мне так жаль, Сигюн. Мой бедный малыш не выспится из-за меня.
   – Ну что ты, любимый. Малыш спит, он доволен и сосёт свой маленький пальчик.
   Локи улыбается, гладя мой живот привычным ласковым движением.
   – Давай я поправлю подушки и помогу тебе лечь.
   Оглушительный раскат грома грянул прямо над головой.
   Стены содрогнулись от него, будто картонные. Ослепительная вспышка, на несколько секунд озарившая своим мертвенным светом всё вокруг, выхватила громадную фигуру, которая появилась в дальнем от входа углу. Почти вдвое больше человеческого роста, покрытый тускло-блестящей воронёно-чёрной бронёй, исполин шагнул на середину комнаты и остановился, не сводя с Локи пронзительных жёлтых глаз.
   – Я предупреждал тебя о том, что произойдёт, если ты, жалкий асгардец, осмелишься нарушить договор, – загремел голос, идущий из-под опущенного на лицо забрала. – Я дал тебе армию читаури, я доверил тебе возглавить битву с мелкими ничтожными людьми в Мидгарде, которая, как ты обещал, должна была стать славной и короткой. Вместо этого ты бежал из Мидгарда и убил предводителя читаури. Впрочем, до этого мне нет никакого дела. Где мой Тесаракт?
   Локи выпрямился в постели, одновременно одной рукой отодвигая меня назад, грудью закрывая от пришельца.
   – Тесаракт там, где и должен быть – в сокровищнице Асгарда. Он никогда не будет твоим. Впрочем, если ты так силён, каким хочешь казаться, иди и попробуй взять его, Танос.
   – Ты смеешь дразнить меня, насмешник?!!! – Рёв великана заглушил все звуки внешнего мира. Казалось, от него вот-вот лопнут барабанные перепонки.
   Я невольно сжалась, обхватив голову руками и зажмурившись, а когда секунду спустя разомкнула веки, увидела, что Локи стоит посреди комнаты прямо перед стальным исполином. Полунагой, шатающийся от слабости, он смотрел на чужака исподлобья, и запёкшиеся от жара губы шептали и выкрикивали заклинания. Он резко выбросил вперёд руку, прямую и тонкую, в три раза тоньше закованной в броню десницы Таноса, и с пальцев его сорвался сияющий сгусток бело-голубого огня, ударивший Таноса прямо в лицо. Забрало отскочило от шлема, откатилось в сторону, звякнув об угол. Голова Таноса дёрнулась, как от пощёчины, и он качнулся назад, потеряв равновесие, но уже в следующий миг, размахнувшись, наотмашь ударил Локи с такой силой, что тот, пролетев несколько метров по комнате, ударился о стену, бессильно сполз по ней на пол и больше не шевелился.
   Я бросилась к Локи. Он был без сознания, из носа и изо рта тоненькой струйкой текла кровь, капала на обнажённую грудь. Позади меня раздались тяжёлые шаги – это приближался Танос. Я обернулась, прижимая к себе бесчувственное распростёртое тело Локи. Исполин навис прямо надо мной, голова его почти касалась потолка.
   – Я подожду, женщина, – загрохотал чудовищный бас, – приведи его в чувство. Я хочу, чтобы ничтожный выродок видел, как я буду убивать тебя вместе с его потомством, а потом я превращу его последние минуты в медленный ад.
   – Отойди от него. Уходи и больше не возвращайся.
   Я даже не сразу поняла, кто произнёс эти слова. Хель встала между нами и Таносом, она не просто говорила, она отдавала приказы, это был голос, исполненный властности, голос, привыкший повелевать. Громадная, закованная в броню фигура вздрогнула и развернулась к Хель.
   – Кто ты? – спросил Танос, и в этом грохочущем голосе явственно прозвучали изумление и страх.
   – Ты знаешь, кто я, – был ответ. – Убирайся прочь. Ты не получишь ни этого мужчину, ни эту женщину. Они принадлежат мне.
   Танос медлил, и тогда Хель начала наступать на него, шаг за шагом оттесняя чужака к стене.
   – Ты, ты, ты! – возопил он, корчась в ярости и муке. – Почему ты вновь отвергаешь меня?!
   – Возникший из мрака, убирайся во мрак!
   Голос Хель хлестнул Таноса, как бич. Он зарычал, подобно раненому зверю, воздел руки к небесам и, сопровождаемый громовым раскатом, исчез, слившись с ослепительной вспышкой молнии. Смолкла буря, бушевавшая снаружи, в последний раз раздался удаляющийся волчий вой и воцарилась тишина, лишь затихающий дождь продолжал монотонно барабанить по крыше.
   Хель стояла посередине комнаты, закрыв глаза. Меня мутило; я старалась дышать глубоко и медленно, чтобы меня не начало выворачивать наизнанку. Локи шевельнулся у меня на руках, едва слышно застонав. Я достала платок, машинально стала вытирать кровь с его лица.
   – Ты ждала его прихода, – сказала я лишённым всяческого выражения голосом, не поднимая глаз, – ты знала, поэтому не покидала дом.
   – Я чувствовала, что враг не повержен, – ответила она, разомкнув покрасневшие веки, – самый сильный, самый опасный враг. Против него не устоять никому.
   – Но ты устояла.
   – Да. Он больше не вернётся.
   – Почему ты, Хель?
   Она глядела на меня с невыразимой печалью. Так смотрят из своего страшного далёка те, кто слишком много видел на этом свете, те, кто от него смертельно устал.
   – Посмотри на меня, Сигюн, – шепнула она, подойдя ко мне почти вплотную и садясь на пол возле меня.
   Она поджала под себя одну ногу, а другую вытянула вперёд и медленно подняла подол платья чуть выше колена. Я едва смогла удержаться от крика, но это было бесполезно: я всё равно выдала себя, вздрогнув и закусив губу. Кожа на ноге Хель была изъедена отвратительными гниющими язвами, по краям покрытыми белёсыми подсыхающими струпьями.
   – Вторая нога такая же, – равнодушно обронила она, резким движением поднимая колени к подбородку и натягивая на них платье до самого пола.
   – О Небо, Хель, что это? Что с твоими ножками?
   – На лошадь было наложено смертельное заклятие. – Голос Хель был ровным, будто она рассказывала полузабытую легенду, которую прочла в книге. – Читаури был осведомлён в чёрной магии. Не думаю, чтобы его способность была врождённой, как у отца, но… Находясь в теле лошади, папа не мог ему противостоять. Слейпнир не должен был появиться на свет. Он нёс смерть в себе самом. Руны, которые я читала, не могли этого изменить. Они лишь помогали телу лошади приспособиться к слишком быстрому росту жеребёнка. Я приняла смерть отца на себя. Я знала, что справлюсь, а он – нет. Я сняла заклятие читаури, его больше нет. Но смерть оставила на мне свою отметину, которую и почувствовал Танос.
   – А сейчас, Хель? Что происходит с твоим отцом?
   – Это не колдовство, это просто болезнь. Я не могу повлиять на её исход, потому что истоки её не лежат в области магии и не связаны с заклятием.
   – Значит, нам нечего опасаться?
   Она медленно подняла на меня исполненные мукой глаза с огромными, чудовищно расширенными чёрными зрачками.
   – Болезни бывают смертельными, Сигюн, хоть и имеют вполне естественную причину.

   …К рассвету Локи стало хуже. Целебные сборы почти не помогали, жар, ненадолго отпустив измученное тело, возвращался вновь со всё возрастающей силой. Локи метался в лихорадке и в бреду, с пересохших губ срывались бессвязные слова, в которых я различала лишь обрывки заклинаний и своё имя. Он звал меня, и я не отходила от него, отвечала ему, хотя была уверена, что он меня не слышит, и без конца меняла мокрое полотенце, мгновенно высыхающее на пылающем лбу. В краткие минуты, когда бред прекращался и Локи приходил в себя, он слабеющим шёпотом умолял меня уйти, позаботиться о себе и ребёнке. И я соглашалась, чтобы он не беспокоился, хотя мой сдавленный голос и прерывался от слёз, душивших меня. Я отходила на несколько шагов, пряталась за изголовьем, чтобы он меня не видел, и оттуда зорко следила за ним, не спуская глаз с его осунувшегося лица. Как только он закрывал глаза, я возвращалась.
   Наконец, доведённая до отчаяния собственным бессилием, я позвала к себе Фенрира.
   – Прими облик, – сказала я ему, – и беги в Асгард. Как можно быстрее. Разыщи Тора и скажи ему, что его брат… умирает.
   Тор примчался через три часа. Это были самые долгие и чёрные часы в моей жизни. Я не видела, как он вошёл – только почувствовала, что кто-то трясёт меня за плечо. Оказалось, я спала сидя, с открытыми глазами, сжимая в руках мокрое полотенце. Тор привёл с собой лекаря, по его словам, личного лекаря Фригг, но тот мог лишь подтвердить то, о чём я уже догадалась сама. Локи лежал в беспамятстве, но лекарь всё равно не захотел произнести своё заключение вслух в присутствии больного, и мне пришлось скрепя сердце выйти вслед за ним и Тором в коридор. Он пустился было в длинные объяснения по поводу того, откуда возникает болезнь, известная ему как заражение крови, но Тор, до сих пор молчавший, вдруг резким, властным жестом прервал его.
   – Довольно домыслов о том, откуда оно пришло, – сказал он – в горле у него клокотала с трудом сдерживаемая ярость. – Скажи мне только, что мы должны делать, чтобы помочь моему брату.
   Побледневший лекарь развёл руками.
   – Мы должны уповать на лучшее, – пробормотал он. – Попробуем сменить состав целебного снадобья… До сих пор проводилось вполне адекватное лечение, и мы можем надеяться…
   – Фригг сказала мне, что ты не лгал ей никогда, – Тор буквально буравил лекаря глазами, – зачем же ты юлишь и изворачиваешься сейчас передо мной?
   Вконец смешавшись, лекарь потупился и отступил на шаг. Мне стало невыносимо жаль его, к тому же я спешила назад, к Локи.
   – Ему ещё никогда не приходилось выносить смертный приговор, – сказала я, беря Тора под руку, – это всегда трудно, а в первый раз особенно.
   – Это так? – спросил Тор, переводя взгляд с лекаря на меня и свирепо раздувая ноздри.
   Лекарь замешкался с ответом, и тогда Тор закричал, больше не владея собой:
   – Отвечай мне! Правду! Немедленно!
   Я съёжилась от этого гневного крика, но лекарь, напротив, выпрямился, расправил плечи и прямо взглянул Тору в глаза.
   – Смирись, – только и произнёс он, а потом широкими шагами вышел за дверь.
   Тор запрокинул голову, некоторое время, громко дыша, смотрел в потолок, сжимал и разжимал кулаки.
   – Я не смирюсь! – произнёс он наконец, опуская глаза на меня. – Джейн говорила мне, что в Мидгарде есть лекарства, которые называются анти… что-то вроде анти-животники, которые помогают снять любое воспаление и жар. Я должен доставить Локи в Мидгард.
   – Я пойду с тобой.
   – Такое перемещение опасно в твоём положении…
   – Чёрт возьми, Тор! Я слышать не хочу об очередной опасности, грозящей мне! В опасности Локи, а я в порядке! – взорвалась я, но, видя, как вытягивается лицо Тора, спохватилась, поняв, что перегнула палку: – Извини, я не хотела на тебя кричать, я понимаю, насколько это неприлично, просто у меня нервы натянуты до предела. В общем, я не оставлю Локи.
   – Я понял, Сигюн, понял. – он поднял ладони в примирительном жесте. – Мы пойдем в Мидгард втроём.
   «Представляю, что он подумал о воспитании, которое получают принцессы ванов, – мелькнуло у меня в голове, но я тут же сама едва не расхохоталась от собственной мысли. – Принцесса ванов! Неужели я когда-то ею была?»
   – Локи не сможет идти сам. Я понесу его, а ты крепче держись за мой локоть. Ах да, вот ещё что: возьми с собой что-нибудь из самой простой одежды для себя и для него, чтобы мы не слишком отличались от мидгардцев.
   Локи пришёл в себя, стоило Тору прикоснуться к нему.
   – Ты? – В его голосе прозвучало искреннее изумление, которое тут же сменилось открытой неприязнью. Очевидно, что проявлять дипломатичность у него не было ни желания, ни сил. – Как ты здесь очутился? Я не приглашал тебя.
   – Это я позвала Тора, – быстро вмешалась я, лелея слабую надежду погасить конфликт в самом зародыше. – Локи, мы должны отправиться в Мидгард. Тор говорит, что у них есть лекарства, которые помогут тебе поправиться.
   – Убирайся ко всем чертям. – Локи даже не взглянул в мою сторону. – Я не желаю тебя видеть… и уж тем более никуда с тобой не пойду.
   Собрав остатки сил, он начал подниматься навстречу Тору. Страшно было смотреть на него. Живот ввалился, ребра выступили обручами, ключицы торчали, как раскинутые крылья подбитой птицы. В лице ни кровинки; чёрные, как смоль, волосы, налипшие на лоб, ещё более оттеняли эту смертельную бледность. И только глаза жили на этом лице, сверкали жутким, безумным огнём в провалах глазниц, как на дне глубоких омутов-ям.
   – Брат, позволь помочь тебе. – Тор протянул к Локи руку, но тот оттолкнул её резким движением, при этом сам едва не упал ничком на постель, лишь в последний момент ухватившись за спинку кровати, с трудом удерживая равновесие и тяжело дыша.
   – Неужели ты настолько туп, что никак не можешь понять одну простую истину: я никогда не был твоим братом и никогда им не буду! – выкрикнул он прерывающимся голосом. – Если ты здесь, значит, Асгарду снова что-то от меня нужно! Что? Отвечай!
   Его грудь вздымалась, как кузнечные меха. Он опустил голову, стараясь удержать ускользающее сознание. Я не могла больше на это смотреть.
   – Локи, я прошу, я умоляю, выслушай хотя бы меня! Ему ничего не нужно, он пришёл, чтобы помочь спасти тебя! Мидгард – наша последняя надежда. Если ты останешься здесь, ты умрёшь.
   – Ерунда! – Он упрямо мотнул головой, повернулся ко мне, переходя на шёпот: – Зачем ты позволила ему убедить тебя в подобной чепухе? Мне нужно всего лишь отлежаться пару деньков, и я встану на ноги. Ты напугана, я вижу. Не бойся! Со мной всё будет в порядке.
   Он погладил меня по щеке. Пальцы его дрожали, глаза вот-вот готовы были закатиться.
   – Лекарь сказал… – начал было Тор.
   – Ты всё ещё здесь? – оборвал его Локи. – Убирайся! Я не желаю больше разговаривать с тобой. Оставь меня и мою семью в покое!
   – Локи, помнишь наш недавний разговор? Ты теперь не один, и ты отвечаешь не только за самого себя. Не заставляй меня выбирать между тобой и ребёнком.
   – Ты не будешь поставлена перед таким выбором. Я справлюсь.
   Я переглянулась с Тором. Я поняла его без слов. «Мы теряем время», – говорил его красноречивый взгляд. Я едва заметно кивнула ему в ответ и отвернулась, кусая губы и больше уже ничего не видя вокруг, так как слёзы застилали мне глаза.
   – Прости меня, Локи, – прошептала я, – я не могу позволить тебе умереть. Я тебя не отпущу.
   Удар был коротким и скользящим. Локи молча ткнулся головой мне в колени и затих. Я обняла его, покрывая поцелуями затылок, шею, плечи, запястья.
   – Я был осторожен, Сигюн. – Тор присел на корточки передо мной. – Я не нанёс ему вреда.
   Мне оставалось только кивать ему в ответ – спазмом мне сжало горло, я не могла вымолвить ни слова. Надев на Локи его любимую зелёную сорочку, я взяла еще кое-какие вещи для себя и для него. Насколько я помнила, именно так должны были быть одеты мидгардцы.
   Тор поднял Локи без малейшего усилия; в его могучих руках исхудавшее тело Локи выглядело особенно хрупким и маленьким, голова запрокинулась, рука бессильно свесилась вниз. Тор бережно прислонил голову Локи к своему плечу и нёс его, как спящего ребёнка. Я повесила сумку через плечо и крепко уцепилась за локоть Тора. Мы шагнули с террасы, и ветер засвистел у меня в ушах. Мы набирали высоту, устремившись к Биврёсту.

   – Сколько он уже находится в таком состоянии?
   – Около двух суток.
   Пожилой мужчина в белом халате устало покачал головой.
   – Нужно было вызвать «скорую», мэм, – сказал он, растирая виски большой широкой рукой. На руке набухли и выступили вены, ногти на пальцах пострижены коротко, практически под корень, аккуратно отполированы.
   – Они живут очень далеко и очень уединённо, – подал голос Тор. – И она пыталась лечить его… народными средствами.
   – С сепсисом не шутят. Вы же видели, что это не банальная простуда. – Доктор по-прежнему обращался ко мне, но я не могла с ним разговаривать. Я видела всё происходящее как бы со стороны, будто это происходило не со мной.
   Небольшая комната со стенами, выкрашенными в светлые тона. Мы втроём стоим у окна, а слева от меня на кровати с колёсиками неподвижно лежит мой Локи. В руку воткнута игла, через которую в его кровь вливается светлая прозрачная жидкость, на вид просто вода, но это лекарство. Так мне объяснили. Низенький лысеющий лекарь, доктор, как они его здесь называют, переводит взгляд с меня на Тора. На фалангах его коротких толстых пальцев растут тёмные волоски, а на подбородке и щеках, гладко выбритых утром, уже к вечеру пробивается жёсткая густая щетина. Почему-то он упорно обращается ко мне, хотя я не произнесла ни единого слова ему в ответ.
   – Конечно, она видела, что это не простуда! – возмущённо пробасил Тор. – Это просто смешно! У него не может быть никакой простуды. То есть, я хочу сказать, он никогда не болел простудой, – спохватывается он, бросая смущённый взгляд на меня.
   Вошедшая девушка в розовом костюме спасла нас от неловкой ситуации.
   – Я регистратор, – обратилась она к нам. – Вы – родственники пациента?
   – Я – его брат, а это его жена, – ответил Тор, заглядывая через плечо на лист бумаги, на котором она быстро-быстро что-то пишет.
   Девушка недоуменно покосилась на него и отстранилась.
   – Назовите мне имя пациента, – продолжала она, стараясь придать невозмутимость своему голосу, но инстинктивно придвинулась поближе ко мне.
   Повисла пауза, во время которой мы с Тором беспомощно переглядываемся друг с другом. Мы совсем упустили из виду этот момент.
   – Локвуд Лафейсон, – выпалила я наобум первое, что пришло мне в голову.
   – Это что, двойная фамилия? – уточнила она. Кажется, это не мидгардское имя, вот ведь досада!
   – Его родители были большими оригиналами, – неуклюже выкрутилась я.
   Она кивнула, продолжая записывать.
   – Где вы живёте? – новый вопрос, от которого меня бросило в жар.
   – Это… небольшой дом на краю пустыни.
   – У вас своё ранчо?
   – Да… что-то вроде этого.
   – Что ж, миссис Лафейсон, вы можете возвращаться домой, а завтра навестить вашего мужа.
   – Об этом не может быть и речи. Я останусь здесь.
   – В правила больницы не входит нахождение родственников совместно с пациентами, проходящими курс интенсивной терапии.
   – Значит, я нарушу эти правила.
   Теперь настала её очередь переглядываться с доктором.
   – Прошу прощения, я отойду на минуточку.
   Она некоторое время перешёптывалась с лекарем, потом вернулась ко мне.
   – Вам будет здесь не слишком удобно, особенно учитывая ваше положение. – Она бросила красноречивый взгляд на мой живот.
   – Можете не беспокоиться о моём удобстве, – сухо произнесла я, отворачиваясь.
   – Как вам будет угодно. – Она пожала плечами. – Располагайтесь на кресле или на кушетке.
   – Благодарю. Это всё, что мне нужно.
   – А вы, – обратилась она к Тору, – тоже желаете остаться здесь?
   – Иди, я справлюсь, – ответила я на его вопросительный взгляд. – И спасибо тебе… Торренс.
   – У вас семейная традиция давать необычные имена? – улыбнулась девушка. – А как зовут вас?
   – Меня просто Сигурд. Наши родители были иностранцами.
   – Сейчас многие люди вынуждены покидать давно обжитые места и становиться эмигрантами, – сочувственно вздохнула она. – Надеюсь, вам у нас понравится.
   – Спасибо. – Я почувствовала, что между нами проскользнуло нечто вроде взаимопонимания, но мне всё равно хотелось, чтобы она поскорее вышла и наконец оставила меня наедине с Локи.
   …Я придвинула кресло вплотную к твоей кровати, Локи, любимый. Я взобралась на него с ногами, как всегда любила делать, и обняла руками твои колени и положила голову на них. Ты лежишь такой спокойный, словно спишь, и больше не мечешься и не бредишь. Я боюсь этой неподвижности, потому что не знаю, что она значит. Становится ли тебе лучше от лекарств или ты впадаешь во всё более глубокое забытье, шаг за шагом удаляясь от мира и от меня? Ночь за окном, непроглядная темень вокруг и в моей душе. Тускло светит фонарь в конце улицы, почти за поворотом, выхватывая из мрака крохотный круг тепла. Приглушённый свет исходит от ночника в углу, но он не падает на твоё лицо, не мешает твоему покою. Если я поверну голову, я буду видеть его, но я больше не хочу смотреть на свет. Я не свожу глаз с твоего лица, смотрю – и не могу насмотреться. Ты здесь, ты со мной, и я не стану думать о завтрашнем дне. Я буду слушать, как ты дышишь, буду вглядываться в тени от твоих ресниц, в слабое движение уголков твоих губ… Так тихо, что мне кажется, будто я различаю звук капель, стекающих по тонкой трубочке, что ведёт к игле, воткнутой в твою руку. В безмолвии тянутся томительные минуты самой долгой в моей жизни ночи, когда я держу тебя за руку, вместе с тобой балансируя во тьме, чтобы твоя душа не заблудилась в ночи, чтобы она нашла дорогу ко мне и к свету нового дня.
   Открылась дверь. Вошла немолодая темнокожая женщина с прозрачными пакетами в руках. Я подняла голову, и она заметила меня, приветливо кивнула.
   – Сейчас привезут ещё одну каталку, – склонившись ко мне, сообщила она доверительным шёпотом. – Вообще-то это против правил… но доктор Адамс распорядился. Он сказал, что больные в пограничном состоянии особенно остро реагируют на присутствие или, наоборот, отсутствие рядом с ними тех, кто им близок. Прилягте возле него и немного отдохните. Вам будет легче, и ему хорошо.
   – Кто ты? – прошептала я, с трудом выговаривая слова. – Ты – мой хранитель?
   – Я ночная дежурная медсестра, – засмеялась она и погладила меня по волосам. – Вы очень устали. Отдохните. С ним всё будет хорошо, уж я-то знаю. Знаете, сколько я повидала таких больных? И неважно, в каком состоянии их привозят сюда. Успокойся, девочка. Это ваш первый ребёнок?
   – Да…
   – Поверь мне, он ни за что не пропустит его появление на свет. – Она привычными движениями прикрепляла прозрачный пакет на место пустого, в котором только что закончилось лекарство.
   – Это снова анти…
   – Антибиотики? Пока нет, это витамины и глюкоза. Твоему мужчине нужно будет усиленное питание, как только он очнётся, а пока – внутривенное. Доктор Адамс сказал, что он истощён и обезвожен, но это всё пустяки, с этим мы справимся. Главное, погасить очаг воспаления. Через час будут снова антибиотики, а потом – гамма-глобулин.
   Она бесшумно двигалась по комнате, уверенно и почти автоматически выполняя давно заученные действия, а я невольно следила за ней, чувствуя, как отпускает меня напряжение последних дней и невероятный покой разливается по моему телу. Я могла довериться ей, ее спокойствию, ее плавно текущей речи, впервые могла просто расслабиться и слушать её голос. Я больше не была подвешена между небом и землёй, между жизнью и смертью, и только сейчас почувствовала, насколько устала…
   – А вот и твоя постель… Сюда, сюда! – Она махала обеими руками, подзывая кого-то.
   Я хотела повернуть голову, чтобы посмотреть на того, кого она зовёт, но было лень поворачиваться, лень шевелиться. Я позволила ей снять с меня обувь и уложить на чистую, свежезастеленную простыню и, вздохнув, с наслаждением вытянула ноги. Откуда-то взялось одеяло, накрывшее меня тёплым, пахнущим свежестью облаком. Откуда-то – наверное, из сказки о добром хранителе, которую я слышала в детстве, – вновь появилось передо мной морщинистое ласковое лицо.
   – Возьми его за руку, – услышала я. – Держи его, не отпускай. И спи, девочка. Об остальном я позабочусь.
   В моей ладони рука Локи. Я могу зарыться лицом в одеяло и наконец вытянуть усталые гудящие ноги.
   – Я люблю тебя, – пробормотала я, целуя каждый тонкий и горячий палец.
   – Как ты называешь его? – услышала я на грани яви и сна.
   – Локи, – прошептала я неизвестно кому.
   – Она ждёт тебя, Локи. Она любит тебя. Возвращайся в наш мир, но в первую очередь – возвращайся к ней.
   Я покачнулась, входя в сонную воду реки. Я легла на волны, доверилась их течению. Вода подхватила меня, закружила и понесла, бережно баюкая.
   – Локи, – пробормотала я, чувствуя счастливую улыбку на своих губах. – Локи.

   – Сигюн.
   Я открыла глаза. Солнце заливало комнату, солнце стояло в зените. Я забыла закрыть занавески накануне вечером? Во всём теле приятная истома. Мы легли спать пораньше и проспали до полудня?
   – Локи…
   – Сигюн. Привет.
   Твои глаза, твоя улыбка. Не затуманенные болезнью, не блестящие от лихорадки, но ясные и лучистые твои глаза.
   – Локи.
   Я могу дотронуться до твоей щеки, и она уже не обжигает меня жаром; я могу прижаться к твоим губам, и они уже не безучастны к моим прикосновениям.
   – С возвращением, Локи.
   Солнце слепит глаза, солнце бьёт в наши окна. Мы, как Аск и Эмбла, выброшенные на берег прибоем, впервые обретшие великий и волшебный дар речи, впервые просыпающиеся от небытия. Ты смотришь на мир, а я смотрю на тебя.
   – Мы в Мидгарде, Сигюн? Снова в Мидгарде?
   Мне всё равно, что ты скажешь. Если ты прогонишь меня, я уйду. Ты снова смотришь на меня, и твои глаза ясны, как солнечный свет за окном. Ты вне опасности, кризис миновал, я вижу твой взгляд, твои изумрудные глаза и каждую морщинку возле них. Мне всё равно, Локи, с кем ты будешь, даже если не простишь, если я не нужна, ты живой, ты – любимый, я выбралась из тьмы вместе с тобой, и мне всё равно, какова цена, Локи, я добилась главного – ты жив!
   – Это Мидгард. Прости.
   – За что, Сигюн? За что ты просишь прощения?
   Он тянется ко мне рукой, в которой торчит игла. Несколько секунд с недоумением смотрит на неё, потом одним движением обрывает и швыряет на пол.
   – Нет, Локи, нельзя, что ты делаешь?!
   Появилась девушка, одеждой похожая на моего ночного хранителя, но молодая и светловолосая.
   – Нет, нет, мистер Лафейсон, так не пойдёт, – укоризненно покачала она головой. – Нужно лежать под капельницей, нужно ещё долго лежать и лечиться. Дайте-ка руку… – скороговоркой продолжала она, молниеносным движением втыкая новую иглу в вену на руке ошеломлённого таким напором Локи. – Какой вы, однако же, прыткий! – продолжала она, закрепляя её пластырем. – Ещё вчера лежали при смерти, а сегодня, глядите-ка! Неужто норовите встать?
   Локи, нахмурившись, посматривал то на неё, то на меня.
   – Сколько времени я проспал?
   – Много, мистер Лафейсон, больше суток. Как вы сейчас себя чувствуете?
   – Как будто по мне проскакал табун диких лошадей.
   Она засмеялась:
   – Всё так и должно быть, если учесть, в каком состоянии вас вчера привезли ваши жена и брат. Нельзя так рисковать. Нужно сразу обращаться за врачебной помощью. Сейчас закончится капельница, и вам привезут обед.
   Она вышла. Локи повернулся ко мне, нашарил под одеялом мою руку.
   – Тор здесь? – спросил он.
   – Нет, но, думаю, он придёт навестить тебя.
   Локи досадливо поморщился:
   – Он притащил меня сюда? Я ничего не помню. Что за напасть ко мне прицепилась? Только что мы с тобой были в нашем доме, и вот на тебе, Мидгард. Сигюн, а они не вспомнят, как я крушил Нью-Йорк? Это была, конечно, идиотская затея Тора – тащить меня сюда, когда и года не прошло после событий с читаури.
   – Мы на другом конце страны, Локи. Это пустыня, в которой Тор впервые встретился с Джейн.
   – Так он с ней сейчас? О, да мой братец даром времени не теряет! Приволок меня в разворошенное мною же осиное гнездо, а сам нашёл прекрасный предлог, чтобы смотаться из Асгарда и провести ночь со своей смертной возлюбленной!
   – Локи!
   – Что?
   Я придвинулась вплотную к нему, положила голову на плечо и шепнула в самое ухо:
   – Ты только что назвал Тора братом.
   – О, неужели? У меня должно быть всё ещё жар.
   – И кажется, на меня ты тоже не сердишься?
   – На тебя, Сигюн? Дай пощупаю тебе лоб, ты вроде тоже бредишь? Ты думаешь, что я буду на тебя сердиться за то, что ты спасла мне жизнь?
   Он потянулся ко мне, чтобы меня обнять, но вновь ему помешала капельница.
   – Что это ещё за поводок? – возмутился он, однако на сей раз не стал его обрывать.
   – Дай я тебя обниму, Локи. Пока ты болеешь, я буду сама угадывать и исполнять все твои желания.
   – В самом деле?
   – Конечно. Например, сейчас ты хочешь поцеловать меня.
   Я прикоснулась к его губам осторожно и нежно, но он прижал меня к себе свободной от капельницы рукой, и, когда его язык заскользил у меня во рту, я почувствовала всю силу его неутолённой страсти.
   – Нет, нет, ты не угадала моих желаний, – пробормотал он, беря мою руку и кладя её на низ своего живота, – попробуй-ка ещё раз…
   – Локи, так нельзя, побереги себя, ведь вчера ты едва мог голову приподнять!
   – Я был болен, но я всё еще живой, извини, Сигюн, я не бесчувственное бревно, и я люблю тебя, а ты находишься так близко…
   – Так, мистер Лафейсон, вот-вот прибудет ваш обед, а пока ещё один маленький укольчик. – Светловолосая медсестра вошла и вкатила за собой небольшой двухъярусный столик. – Повернитесь-ка на бочок.
   Она отсоединила закончившуюся капельницу, потом, не дожидаясь, пока Локи исполнит её просьбу, сама развернула его лицом ко мне, откинула одеяло и одним движением приспустила широкую больничную пижаму, в которую переодели Локи перед тем, как определить в палату.
   – Ау! – вскрикнул Локи, вытаращив глаза и подпрыгивая.
   – Ох уж эти мужчины, – посетовала девушка, обращаясь ко мне, при этом абсолютно спокойно продолжая свои манипуляции, – всякий раз так болезненно реагируют на простой укол, как будто это происходит с ними впервые в жизни.
   – Ты это видела, Сигюн? – зашептал покрасневший до корней волос Локи, когда медсестра вышла. – Она уколола меня прямо в задницу! Просто сняла штаны и всадила свою чёртову иглу! О! Эти мидгардцы! Ни малейшего почтения к асгардскому принцу! Нет, даже к царю Асгарда!
   Я едва не расхохоталась, но сумела сдержаться, чтобы и без того уязвлённое самолюбие Локи не пострадало ещё больше.
   – Они же не знают, кто ты, – напомнила я ему, стараясь сохранить полную серьёзность.
   – Как ты думаешь, мне уже можно переворачиваться? Чёрт, я теперь сидеть не смогу! – Он болезненно сморщился.
   Как раз в это время принесли обед. Локи помогли подняться повыше и сесть, опираясь на подушки. Он подозрительно понюхал принесённые блюда, покосился на меня. Я сделала вид, что ничего не замечаю, раскрыла свои коробочки с едой и принялась с аппетитом жевать. Он осторожно попробовал несколько ложек супа, скривился, оттолкнул от себя тарелки:
   – Я что, должен ЭТО есть? Что за дрянь они подают на обед здесь, в этом Мидгарде? Что это вообще такое?
   – Это овощной суп, а вот тут картофельное пюре и паровая котлета. Диетическая еда, Локи. Ты должен соблюдать определённый режим питания во время выздоровления. Вот ещё свежевыжатый сок.
   – Я не хочу это есть, Сигюн. Я вообще не хочу есть. Прошу тебя, убери от меня ЭТО.
   – Ну пожалуйста, Локи. – Я отложила свой поднос с едой и, обойдя вокруг его кровати, села возле него на вращающийся табурет. – Как же ты собираешься поправиться, если не станешь есть? Доктор, то есть лекарь, прописал тебе усиленное питание…
   Я набрала ложку супа, поднесла к его губам.
   – Давай, Локи, поешь. Позволь я тебя покормлю, ладно, милый? Ну пожалуйста. Сделай это ради меня.
   Он тяжело вздохнул, открывая рот.
   – Только потому, что ты это просишь, – заверил меня он.
   – Разумеется, Локи. – Слово за слово, ложка за ложкой, я кормила его, и он послушно ел. Так, вдвоём, мы справились с больничным обедом.
   – Вообще-то было не так уж плохо, – констатировал он, откидываясь на подушки. – Конечно, в повара мидгардцы совершенно не годятся, но ведь всё равно не было никакого выбора.
   У него начали слипаться глаза. Я сидела рядом и расчёсывала ему волосы. Он молча смотрел на меня, веки его потихоньку опускались, голова клонилась набок, но он тут же вскидывал её, находил меня сонным взглядом. Было тихо, только в коридоре приглушённо звучали чьи-то голоса. Я сидела, бездумно глядя в окно. Краем глаза я заметила какое-то движение возле стеклянной двери палаты и обернулась. Незнакомая девушка махала мне рукой, подзывая к себе. Я взглянула на Локи. Он уже крепко спал, и лицо во сне было безмятежно. Я осторожно спустила ноги с постели и потихоньку, чтобы не разбудить спящего, на цыпочках вышла в коридор, аккуратно прикрыв за собой дверь.
   Девушка сразу бросилась ко мне, заговорила быстро, поминутно оглядываясь, будто чего-то боялась:
   – Меня зовут Джейн, я подруга Тора. Мы можем отойти на несколько минут?
   Я колебалась. Мне не хотелось оставлять Локи одного даже ненадолго.
   – Хорошо, только сядем где-нибудь рядом, – сказала я, окидывая взглядом коридор. – Может быть, вон там, возле аквариума?
   – Я всё уладила со страховкой, – сказала она, когда мы расположились на мягком кожаном диванчике. Её глаза возбуждённо блестели. – Как здоровье Локи?
   – Спасибо, ему уже лучше, – машинально отозвалась я, пытаясь понять, о чём она говорила в первой части фразы. – Тор рассказывал мне про тебя. Кстати, где он сам?
   Джейн почему-то смутилась, опустив глаза и заливаясь краской.
   – Ему понадобилось отлучиться в ваш мир ещё рано утром, – ответила она, – и я воспользовалась этим, чтобы поговорить с вами. Он не хотел, чтобы мы встречались.
   – Отчего же?
   Она покраснела ещё больше, начала теребить концы платка, повязанного на шею.
   – Ну, эта история с его коронацией и вашей свадьбой, – пролепетала она. – Клянусь, я не знала! Он мне всё рассказал значительно позже, да и то из него пришлось буквально клещами каждое слово вытягивать.
   Я не удержалась от улыбки:
   – Он не слишком красноречив, да? Но тебе не стоит смущаться по поводу случившегося. Более того, я очень рада, что он тебя встретил. Это случилось… весьма кстати.
   – Кроме того, Тор говорил мне, что у него с братом в последнее время были серьёзные разногласия…
   – Это так. Но всё же не понимаю, как это связано с тем, что мы не должны были встречаться.
   – Мне всегда казалось, что две женщины лучше поймут друг друга. – Она доверительно заглянула мне в глаза. – Понимаете, Сигюн, мне очень хотелось бы отправиться в Асгард. Хоть ненадолго! С исследовательскими целями.
   – С исследовательскими? – усмехнулась я.
   – Да, именно так, – вспыхнула она, и теперь в её голосе зазвучал вызов.
   – Ни один смертный из Мидгарда не может войти в Асгард! – отрезала я, поднимаясь.
   – Тор тоже всё время твердит об этом! – Она вскочила на ноги. – Но я в это не верю! Этому не существует доказательств, только древние легенды, наполненные предрассудками.
   – Это не предрассудки, смертная! Это объективная реальность! Ваши тела слишком хрупки, слишком подвержены разрушению, чтобы следовать по пути богов. – Я повернулась, чтобы уйти.
   – Но вы и сами не боги! – выкрикнула она в запальчивости, хватая меня за рукав. На нас начали оборачиваться, но она этого не замечала. – Почему, ну почему вы, асгардцы, так высокомерны? Да, срок вашей жизни несоизмеримо дольше нашего, и физически вы выносливей и крепче, но разве даёт вам это право называться богами?
   – Ты забыла ещё одно небольшое отличие: мы все в той или иной мере обладаем тем, что вы, мидгардцы, называете сверхспособностями…
   – …которые несколько веков назад невежественные крестьяне принимали за доказательство вашей божественности! Однако времена изменились, и теперь подобные врождённые силы имеет всё большее количество людей!
   – А знаешь почему? – Я скрестила руки на груди. – По одной простой причине: всегда существуют такие, как Тор, которые, соблазнившись прелестями смертных, забывают о своей сущности и плодят в Мидгарде незаконнорожденных детей!
   – Вы так закоснели в сознании собственного величия, что не замечаете очевидных перемен, происходящих в других мирах, и пытаетесь по старинке ими повелевать!
   – Вы стремитесь стать богоравными, в то время как не в состоянии навести порядок в своём собственном мире!
   Мы стояли друг напротив друга, и, если бы можно было метать глазами молнии, мы давно бы испепелили друг друга. Она первая пришла в себя, опустила голову.
   – И всё-таки даже вы, такие могучие и всесильные по сравнению с нами, чувствуете ту же любовь, те же страдания и даже иногда болеете… – её слова были наполнены неподдельной горечью, – да так, что приходите лечиться к нам, столь несовершенным и ничтожным землянам… О, прошу прощения, мидгардцам, которых вы так откровенно презираете.
   Я почувствовала укол совести. Я была несправедлива к ней. Ведь именно здесь, в Мидгарде, где смерть всегда настолько близка и неотвратима, люди из века в век мужественно сражались с ней, находя всё новые лекарственные средства и совершенствуя методы борьбы с болезнями. Наша же собственная медицина, не часто имея практическое применение, развивалась скорее как некое увлечение для очень узкого круга посвящённых или просто интересующихся.
   – Присядем, Джейн, и постараемся начать наш разговор сначала, – предложила я. – В одном жители девяти миров очень схожи: все мы склонны порой давать излишнюю волю своим эмоциям.
   Она кивнула, подавляя тяжёлый вздох, и села, сжав руки между коленями.
   – Мы не подвержены обычным болезням, которые столь обильно поражают людей, – сказала я примирительно, – то, что произошло с Локи, вызвано чрезвычайными обстоятельствами. И я очень благодарна Тору и тем более тебе, что вы не остались к нему равнодушны. Тор любит брата, что бы ни говорил сам Локи, ну а ты… ты проявляешь благородство, помогая тому, кто пытался разрушить твой мир.
   – Меня попросил Тор. Я не могла ему отказать. – Она опять смутилась. – Он бывает здесь так редко, и я так рада каждому его визиту. Мне бы хотелось проводить с ним больше времени, поэтому я и стремлюсь найти собственный путь в Асгард. Биврёст или мост Эйнштейна-Розена, как его ни назови, он существует. Конечно, это не чисто исследовательский интерес. Кого я пыталась обмануть?!
   – Ты очень смелая женщина. Ты пытаешься добиться невозможного во имя своей любви.
   – Ты ведь сумела следовать своему сердцу? – прошептала она, поднимая на меня умоляющие глаза.
   – Это не одно и то же. К тому же Биврёст сильно повреждён.
   – А если объединить науку и магию? – Её глаза возбуждённо заблестели.
   – Наука – это по твоей части, что же касается магии… постой, ты хочешь…
   Я не договорила, настолько ошеломительна была моя догадка.
   – Если бы Локи согласился мне помочь! – Она сложила ладони в молитвенном жесте.
   Поначалу я просто онемела, столь дикой была для меня сама эта мысль. Она продолжала смотреть на меня с отчаянной надеждой.
   – Не могу представить себе обстоятельств, при которых Локи согласился бы на подобное сотрудничество, – пробормотала я.
   – Но если ты, Сигюн, его попросишь?..
   – Ты имеешь самые общие представления о жизни в Асгарде, не так ли, Джейн?
   Она пожала плечами:
   – Постараюсь разобраться на месте, буду действовать по обстоятельствам. Такое уже случалось не однажды.
   – Ты ведь ничего не знаешь о Локи. Он не командный игрок. Локи всегда действует в одиночку и ни с кем не делится своими планами. Если я попрошу его помочь тебе и он согласится, я бы на твоём месте этому не радовалась, а поостереглась втройне. Потому что это будет означать, что ты стала пешкой в его собственной многоходовой игре, финал которой неизвестен никому, кроме него самого. А может статься, и ему самому тоже.
   – А как насчёт тебя, Сигюн? Ты тоже фигура на его шахматной доске?
   – Если я скажу «нет», я солгу, потому что за этот год узнала о Локи многое, чего не знала раньше, и, оборачиваясь назад, яснее вижу мотивы его поступков и свою роль в его играх. Если же отвечу «да», я также покривлю душой, потому что искренность и взаимное доверие – это единственное, в чём мы поклялись друг перед другом. Однако ничто не изменит сущность Локи – он игрок, и я приняла это, потому что люблю его.
   – И я люблю Тора, и хочу быть с ним. Моя натура не такова, чтобы сидеть сложа руки. Я буду действовать, даже если это покажется ему самому авантюрой.
   – Значит ли это, что Тор не знает, что ты задумала?
   Она отрицательно покачала головой.
   – Но ты ведь поделишься с ним своими планами?
   – Он сочтёт их слишком рискованными. И велит мне ждать, пока он сам всё устроит. А я не могу ждать. Тор забывает, что у меня впереди нет вечности и даже её половины.
   Я отвернулась и следила за проплывающими в аквариуме рыбками. Они то гонялись друг за другом, то прятались в зарослях или забирались под днище глиняного парусника с пробоиной по правому борту, который лежал, зарывшись кормой в разноцветные камни.
   – Я силюсь понять, но не понимаю тебя, Джейн, – наконец собралась с духом я. – Позволь мне быть с тобой откровенной без опасений, что ты обидишься… Я вижу, что ты очарована Тором, и не удивляюсь этому: никто из смертных не устоит перед асом. Но подумай: что ты можешь ему дать?
   – То же, что и ты даёшь Локи: свою любовь, свою поддержку, всю свою жизнь.
   – Но твоя жизнь так мимолётна! Сколько лет у тебя в запасе? Тридцать? Пятьдесят? Это мгновение по сравнению с тем, что отпущено ему!
   – Нет ничего вечного, ничего, что было бы постоянным, не подверженным изменениям ни в одном из девяти миров. Ты тоже об этом знаешь, но мы, люди, чувствуем это особенно остро, потому что смерть постоянно стоит рядом с нами. Я отдаю ему всю себя. И всё время, которое у меня есть.
   Я не возразила ей, но, вздохнув, поднялась и протянула к ней руки. Мы обнялись.
   – Мне пора, Джейн, – сказала я. – Локи вот-вот проснётся. Я должна быть рядом.
   – Ты поговоришь с ним? – с надеждой спросила она. – Пожалуйста…
   Я смотрела на неё и не смела ни обнадёжить, ни оттолкнуть.
   – В Асгарде Локи называют Богом Обмана.
   – Я знаю. Ты поговоришь?
   – Я попробую. Если ты настаиваешь.
   Я повернулась и пошла к своей палате, думая о том, насколько эгоистична любовь. Джейн подарит Тору мгновение счастья, пока будет жива, и бездну горя, когда умрёт. Я сказала Локи, что не позволю ему умереть, потому что моя жизнь без него будет невыносима. Выходит, любя, мы думаем только лишь о себе? И та высокая любовь, воспеваемая нами и мидгардцами в прекрасных стихах, имеет под собой лишь инстинкт выживания, только закон самосохранения?
   Где-то хлопнула дверь. По коридору пронёсся порыв ледяного сквозняка, заставив меня поёжиться. Какой всё-таки неприветливый этот мир, Мидгард! Надо побыстрее отсюда выбираться.

   Капельницы и уколы сменяли друг друга. Локи воспринимал их почти равнодушно, только морщился всякий раз, глядя на синяки, остающиеся на руках, и едва слышно вздыхал. В первые два дня после процедур он почти всё время спал, а я либо дремала с ним рядом, либо стояла у окна и смотрела вдаль, но и там не было ничего, только одна улица, на которой очень редко появлялись случайные прохожие. Улица обрывалась на краю пустыни. Я пыталась зарисовать её прихотливый изгиб, раскрывающийся навстречу невыразимо одинокому пространству. Ночная сиделка, которую я про себя называла теперь не иначе, как своим хранителем, принесла мне несколько книг из больничной библиотеки, и у меня было время надолго погружаться в уже знакомые, а также абсолютно новые миры, созданные одной лишь силой воображения кого-то из мидгардцев. Я думала о странных перипетиях судеб, открывающихся мне с книжных страниц, и о таинственных путях авторов и персонажей, переплетающихся между собой, встречающихся и играющих свои непредсказуемые роли в драме с названием «жизнь».
   Доктор Адамс, приходя по утрам, с довольным видом сообщал мне, что Локи удивительно быстро идёт на поправку. Об этом говорила кровь, которую брала из его вены бело-розовая девушка, называющаяся медсестрой. Я кивала, делая вид, что понимаю, как цифры на бумаге, которые показывал мне доктор, могут свидетельствовать о том, что Локи выздоравливает. Для меня всё было ясно без цифр: Локи ел с аппетитом, и мне больше не приходилось его кормить – он сам приподнимался и садился в постели, а наутро третьего дня попытался встать и пройтись по комнате. По ночам он прижимался ко мне и начинал ласкать. Ему не было никакого дела до людей, проходящих мимо по коридору, бросающих взгляды сквозь прозрачную дверь. Тело его больше не горело в болезненном огне и отзывалось на малейшую мою ответную ласку. Однако сил у него было ещё мало, и он засыпал на полуфразе, пальцы замирали на моей груди, а губы – на моих губах, и я видела в приглушённом свете ночника, как бродит по его лицу счастливая улыбка. И не было для меня большей награды, чем смотреть, как он спит рядом со мной.
   Вечером третьего дня мы отправились на прогулку. Локи хотелось выйти наружу, снова вдохнуть полной грудью воздух свободы, окинуть взглядом бескрайний горизонт вместо опостылевших больничных стен, почувствовать биение пульса жизни, который отчётливо слышен для выздоравливающего, возвращающегося в мир человека повсюду, даже в этом маленьком Богом забытом городке.
   Я шла с ним рядом, держа его за руку. Мы двигались медленно, часто останавливаясь, обогнули здание и сели на уединённую скамейку за поворотом дорожки, с которой видны были горы на горизонте, теряющиеся в золотом мареве угасающего дня. Мне с утра нездоровилось, мёрзли ноги, и по плечам пробегал зябкий холодок, кроме того, ныла поясница, будто я провела всю ночь в какой-то не слишком удобной позе. Я откинулась на спинку скамейки и прижалась к плечу Локи, кутаясь в коричневый больничный плед. Стало немного лучше, и я замерла, наслаждаясь покоем и вечерним теплом.
   – Вот вы где! – раздался знакомый голос. – А я уж было испугался, что вы сбежали из больницы, никому ничего не сказав!
   Тор! Сердце у меня упало. Надежды на спокойный вечер улетучились мгновенно. От дурных предчувствий у меня мучительно заболел низ живота.
   – Здравствуй, Локи. Разрешишь присесть? Привет, Сигюн.
   Не дожидаясь ответа, Тор плюхнулся на скамейку рядом со мной.
   – Рад, что тебе значительно лучше, – продолжал он, перегибаясь через меня, чтобы поймать взгляд Локи. – Доктор Адамс сказал мне, что ты поправляешься стремительными темпами и что он в своей практике никогда такого не видел. Ещё бы! Да если бы он знал, кого лечит, он бы просто раздулся от гордости! – Тор захохотал, довольный собственной шуткой.
   – Надеюсь, у тебя хватило ума оставить его в неведении, – фыркнул Локи. – Благодаря твоей заботливости на мне тут живого места не осталось – всего утыкали проклятыми иголками!
   Тор наклонился, рассматривая синяки на руках Локи, и, кажется, смутился.
   – Это оттого, что у тебя ещё с детства была тонкая и чувствительная кожа, – проговорил он, выпрямляясь. – Помнишь, как мы обучались верховой езде? Мама потом каждый вечер тайком от отца приходила к нам в спальню и растирала тебя целебной мазью. У тебя все бока и весь зад были лиловые!
   – Спасибо за приятные воспоминания, – скривился Локи. – Можно подумать, на твоём теле не оставалось ни царапины!
   – А я к тому времени уже довольно хорошо держался в седле. И вообще мне было наплевать на эти падения, – беспечно улыбаясь, заявил Тор.
   У меня опять заныла поясница, и я заёрзала на скамейке, пытаясь устроиться поудобнее.
   – Но я пришёл не только проведать тебя, но и сообщить тебе прекрасную новость: ты прощён и можешь возвращаться в столицу, в свои покои в Вальяскьялве. – Лицо Тора сияло, его переполняла гордость. – Я поговорил с отцом, рассказал ему о твоей роли в истории с каменщиком, о том, как ты признал и исправил свои ошибки, и отец согласился со мной, что наказание, которое ты понёс, было более чем достаточным. Он отправился со мной в ваш домик на берегу и счёл, что подобное жилище конечно же не подобает принцу Асгарда и принцессе ванов. В тот же день он забрал оттуда Хель и Фенрира, а Слейпнир понравился ему особенно: отец сам заявил, что он лучший конь среди коней и что, когда жеребёнок подрастёт, а растёт он очень быстро, он будет удостоен чести носить на себе Одина Всеотца…
   Я видела, как с каждым новым словом Тора всё больше бледнеет лицо Локи, и он медленно выпрямляется на скамье, стискивая кулаки. Спазм, начавшийся внизу моего живота, пополз вверх, к пояснице, пронзив меня болью, от которой я согнулась, тяжело дыша. Несколько глубоких вздохов – и боль чуть-чуть отпустила, и тогда я попыталась приподняться, чувствуя, как по внутренней стороне бёдер заструилось что-то тёплое.
   – Ты… Как ты мог додуматься до этого, идиот? Кто, чёрт тебя раздери, просил тебя делать всё это? Ты припёрся в мой дом второй раз за пару дней, хотя я ещё вначале велел тебе убираться вон, так теперь ты ещё и Одина с собой притащил! – заорал Локи, теряя всякий контроль над собой и размахивая кулаками возле самого носа Тора. – Что, вдвоём интереснее копаться в чужом белье?
   Искренне изумлённый, Тор попятился назад.
   – Я думал, ты будешь рад, – пробормотал он. – Тебе разрешили вернуться… Ты заслужил прощение…
   – Я заслужил? Ты что, в самом деле думал, что я пытаюсь заслужить прощение? Идиоты из Асгарда заставили меня расхлёбывать последствия их собственной авантюры, при этом я был вынужден рисковать жизнью и едва не умер, а теперь они милостиво прощают мне… что? Что благодаря мне Асгард укреплён лучше, чем когда бы то ни было, а они сами могут и дальше вести свою привычную жизнь, устраивая пиры и почивая на лаврах? Нет, Тор, человек не может быть таким дураком, ты просто умело им прикидываешься!
   Новый приступ боли согнул меня пополам.
   – Локи, – позвала я, тщетно стараясь выпрямиться. Братья стояли прямо надо мной, готовые вцепиться друг в друга, абсолютно не замечая и не слыша меня.
   – Ты совсем обезумел от своей непомерной гордыни! – Побагровевший Тор перешёл в наступление. Он схватил Локи за отвороты больничной пижамы и с силой встряхнул. – Ты развязал войну в двух мирах, из-за тебя я был вынужден разрушить Биврёст, от твоих козней исходит постоянная угроза всем, кто рядом с тобой находится, ты неоднократно пытался убить меня, и после всего этого что делаю я? Я на руках тащу тебя в Мидгард, да, заметь, именно в Мидгард, который ты едва не разрушил и в котором тебе спасают жизнь! Ты хоть знаешь, кто оплачивает твоё пребывание и лечение здесь?! Да, Локи, ты совершенно прав: другого такого дурака, как я, ещё поискать!
   – А кто низвёл меня до такого положения, что я, законный царь Асгарда, вынужден прибегать к помощи смертных в этой Богом забытой дыре?
   – Ты что, винишь в этом меня?
   – Заткнитесь вы оба!!! – завопила я во всю силу своих лёгких. Братья, вздрогнув от неожиданности, одновременно обернулись. Видимо, выглядела я не очень, потому что оба кинулись ко мне, столкнулись головами и отпрянули друг от друга, потирая лбы и чертыхаясь. Смотреть на них со стороны было просто уморительно, только вот мне было в тот момент не до смеха. Боль нарастала, я зажмурилась, хватая ртом воздух, а в висках пульсировала и стучала одна мысль: «Началось…»
   – Сигюн? Сигюн, ты слышишь? Обопрись на меня.
   – Ты с ума сошёл? Ей надо лечь.
   – Я могу взять её на руки и отнести в больницу, а ты ещё сам едва стоишь на ногах…
   Боль понемногу отпускает, и я открываю глаза. Локи расстилает плед и поднимает мои ноги на скамейку, помогая мне лечь поудобнее. Я устраиваюсь на боку, подтянув колени к животу, но тянущая боль разлита по пояснице, бёдрам и низу живота, и я не могу найти той позы, в которой могла бы чувствовать себя комфортно. Локи держит мою голову у себя на коленях. Я стараюсь дышать глубоко и размеренно, но у меня это не слишком получается.
   – Что ты стоишь? Позови сюда этого чёртова мидгардского лекаря! Скажи: моя жена рожает, и, если он промедлит хоть минуту, он заплатит мне сполна за каждый её стон!
   Где-то в глубине меня снова рождается горячая упругая волна. Она растёт вширь, распирает, и мне кажется, волна давит на меня с такой силой, что вот-вот разорвёт изнутри. Я стискиваю руку Локи вмиг вспотевшими пальцами. Его рука – это единственное, что связывает меня с реальным миром. Я ослепла и оглохла от боли. Как сквозь вату доносится до меня голос Локи, но я не сразу могу понять смысл произносимых им слов, однако ровная и спокойная интонация его придаёт мне уверенности и возвращает к действительности.
   – Подожди, малыш, потерпи ещё немного…
   Интересно, к кому он обращается – к ребёнку или ко мне?
   Я снова могу дышать. Локи наклоняется и целует меня в мокрый от пота лоб, одновременно круговыми движениями гладя мой живот. Я ловлю его взгляд, он ободряюще улыбается мне, но я вижу, как дрожат его губы.
   – Я в порядке, Локи. – Я пытаюсь сесть, но он мягко и всё же настойчиво удерживает меня.
   – Конечно, в порядке. Главное, не волнуйся. Смотри, они уже приехали за тобой.
   Я чувствую, как чьи-то руки перекладывают меня на каталку, слышу чьи-то голоса, ласковые и спокойные. Они обращаются ко мне, но я не хочу говорить ни с кем, кроме Локи. Он идёт рядом и держит меня за руку. Перед тем как меня накроет новой волной, я хочу сказать ему, как я его люблю, но не успеваю.
   – Вам сюда нельзя, мистер Лафейсон, с ней всё будет хорошо, я вам ручаюсь… Нет-нет, у вас свои процедуры, у вас капельница, нельзя нарушать режим, вы должны вернуться в палату…
   Я цепляюсь за него кончиками пальцев, но не могу удержать, пальцы выскальзывают из его руки. Я вижу, как появившийся откуда-то Тор удерживает Локи за плечи. И вот тут на меня накатывает настоящий ужас.
   – Локи! – кричу я вне себя.
   Я вижу, как он рвётся ко мне, сбрасывая с себя Тора и ещё двоих мужчин, и, наклонившись надо мной, целует в губы. Если я не отпущу его, будет новая мидгардская война.
   – Иди, Локи, пожалуйста, иди. Я справлюсь, – шепчу я, собирая всю свою волю в кулак.
   – Я не могу… – его горячий шёпот у самого моего лица и неподдельная паника в глазах, – я не могу оставить тебя.
   – Я люблю тебя, Локи. Мы встретимся очень скоро. Все втроём, мы и наш малыш. А сейчас пусть всё идёт своим чередом. Позволь им сделать тебе укол и поставить капельницу. Просто ляг и постарайся поспать. Представляешь, как будет здорово – ты откроешь глаза, а я уже рядом.
   Я стараюсь улыбнуться, несмотря на то что чувствую приближение новой схватки. Только бы удержать на лице улыбку, пока он уйдёт.
   Я смотрю ему вслед. Тор, стоящий на пороге, подходит к нему, что-то говорит, но Локи только досадливо отмахивается от брата, оборачивается и смотрит мне вслед сквозь стеклянную дверь. Они скрываются за поворотом коридора. Я отворачиваюсь к стене и стискиваю зубы. Мидгардцы не увидят моих слёз.
   – Сигурд, – знакомый и почти родной голос моего хранителя. Я оборачиваюсь и встречаю её глаза, лучащиеся светом и добротой.
   – Ты пришла…
   – Конечно. Разве ты могла подумать иначе?
   – Ты мне поможешь?
   – У меня семь внуков, девочка. – Она гладит меня по голове. – Я приняла в своей деревне столько родов, сколько не снилось ни одному врачу из этой больницы.
   Снова, как в ту ночь, самую чёрную из моих ночей, от звучания её голоса снисходит на меня благодатный покой.
   …Я не знала, сколько времени прошло. Я очень устала и умудрялась засыпать в промежутках между схватками, которые всё учащались. Боль рождалась в глубине моего тела, заставляя выныривать из призрачной дрёмы, я открывала глаза и видела за окнами непроглядную темень ночи. Сколько ещё осталось до рассвета? Почему-то мне казалось, что всё разрешится, стоит забрезжить над пустыней первым солнечным лучам.
   Я в очередной раз открыла глаза и увидела перед собой Локи. Первая мысль, мелькнувшая у меня в голове, была: я всё ещё сплю и вижу чудесный сон. Нарастающая боль окончательно вернула меня к действительности. Он пришёл и приволок за собой капельницу на стойке. Я улыбнулась и потянулась к нему рукой, но он словно прирос к месту.
   – Прости меня, – заговорил он срывающимся голосом, – это из-за меня ты проходишь сейчас через эту муку, если бы я раньше знал, что ты будешь чувствовать, я бы ни за что на свете не обрёк тебя на такие страдания!
   Ошеломлённая, я в первые секунды даже не поняла, о чём он говорит. Но он склонился надо мной, глаза его были близко-близко, и я увидела, как на дне его зрачков возникло моё собственное отражение. Я стояла на коленях, глядя в закатившиеся глаза вороной лошади.
   – Я был последним эгоистом. Ты дарила мне себя, всю себя, без остатка, и я принимал это как должное, наслаждаясь тобой, и ни на миг не задумался, какова будет цена этого наслаждения для тебя!
   – Локи, не смей думать так, слышишь? – зашептала я, косясь на окруживших нас акушерок. – У меня обычные нормальные роды! Я хочу этого ребёнка, я всегда его хотела, в этом моё предназначение как женщины. Это не имеет ни малейшего отношения к тому, через что пришлось пройти тебе!
   – Но это длится так невыносимо долго… Я готов на всё, лишь бы ты не мучилась! Сделайте же что-нибудь! Этот ребёнок, он… он убивает мою жену!
   – Успокойтесь, мистер Лафейсон. – Одна из акушерок подошла к Локи, хотела взять его за локоть и отвести в сторону. – Всё идёт очень хорошо, Сигурд молодец, она идеальная пациентка, роды идут по классической схеме, просто можно делать видеоиллюстрацию к учебнику!
   Он её не слушал, пытался отстранить от себя и подойти поближе ко мне, заглядывал мне в лицо умоляющими перепуганными глазами. Между тем схватки прекратились, я почувствовала сильное давление на низ живота, и на несколько мгновений мне стало не до Локи. Обе акушерки бросились ко мне, но мой хранитель опередила их.
   – Ну вот, моя милая, пришла пора потужиться, – заговорила она, ласково улыбаясь. – Смотрите-ка, у нас здесь уже прорезается головка…
   Кажется, я закричала, вкладывая в этот крик все свои усилия, а потом откинулась назад на подушки, глубоко и часто дыша.
   – Молодец, молодец, а теперь ещё раз… Ну, давай, славная девочка!
   Слева от меня раздался громкий стук упавшего тела. Я буквально подпрыгнула от неожиданности и, обернувшись, увидела Локи, без чувств лежащего на полу.
   – Локи! – завопила я, чуть не соскочив с родильного стола, чтобы броситься к нему.
   Мой хранитель едва сумела меня удержать.
   – Ох уж эти мужчины, вечно с ними так, – укоризненно покачала она головой, – стремятся присутствовать при родах, а чуть дело доходит до потуг, через одного падают в обморок. Иди, Элейн, – обратилась она к одной из медсестёр, – приведи мистера Лафейсона в чувство, а мы уж тут сами справимся, правда, Сигурд?
   Испугавшись за Локи, я больше не кричала, я вообще не издала ни звука, и в последующие пятнадцать минут в комнате были слышны только ободряющий монолог моего хранителя да не слишком понятные мне реплики акушерок. Всё это время Локи просидел на кушетке сбоку от меня, прислонившись к стене в совершеннейшем изнеможении. Элейн принесла ему стакан воды, который он осушил в два глотка, едва не разбив его об пол, так как поставил стакан мимо стола.
   Боль закончилась вместе со схватками. Теперь от меня требовалось уже не ждать и терпеть, но напрягать все силы, чередуя эту работу с краткими промежутками отдыха, когда я, поддерживаемая с двух сторон заботливыми руками медсестёр, могла отдышаться и набрать полную грудь воздуха для нового усилия. И настал момент, когда я вдруг ощутила непривычную лёгкость, даже пустоту в своём теле и одновременно невероятное облегчение. Почти в то же мгновение я услышала громкий младенческий крик.
   – Ну, мистер Лафейсон, – хотите обрезать пуповину? Вот так… Видите, какой хороший малыш? Покажем его маме… Сигурд, взгляни, кто у нас родился?
   Какие маленькие пальчики, сжатые в кулачки. Какие пухлые щёчки, крохотный ротик и мокрый пух спутанных чёрных волос на макушке. Открой глаза, мой мальчик, взгляни на меня! Впервые я так жажду чьего-то ещё взгляда, забыв о взгляде Локи.
   – Возьмите его на руки, мистер Лафейсон. Подержите своего сына. Он настоящий красавчик!
   Локи держит младенца на руках и смотрит на него с непередаваемой нежностью. Он прижимает его к груди так бережно, но кому, как не мне, знать, насколько крепки и надёжны в этот момент руки моего любимого! Я могу теперь расслабиться, могу забыть все свои тревоги и просто любоваться на двоих самых лучших на свете мужчин.
   – Дай мне подержать его, Локи…
   Он кладёт ребёнка мне на живот, и влажные розовые губки начинают причмокивать, ища мой сосок.
   – Нари, долгожданный!
   Первый луч восходящего солнца бьёт мне в глаза, заставляя зажмуриться. Но Нари не обращает на рассвет ни малейшего внимания. Он слишком занят. Он проголодался после своего первого путешествия навстречу свету и теперь навёрстывает упущенное.

   Через неделю мы возвращаемся в Асгард. Локи уже достаточно окреп, чтобы пройти одному ему известными путями, минуя Биврёст, и мы выходим из вращающегося туннеля в непосредственной близости к Вальяскьялву. Я держу Нари на руках. Всю дорогу он благополучно проспал, лишь изредка крутя головой и недовольно кряхтя, если я прижимала его к себе слишком плотно.
   На белых широких ступенях, ведущих в парадную приёмную, собралось немало людей, и Один вместе с Фригг встречал нас, стоя в самом центре толпы.
   Мы приблизились почти вплотную, остановившись у подножия лестницы.
   – Добро пожаловать в Вальяскьялв, Локи Лафейсон! Войди и будь равным среди равных!
   – Благодарю за тёплый приём, Всеотец. – Голос Локи лишён всякого выражения. Мы начинаем подниматься по ступеням.
   – Здравствуй, сынок! – вполголоса произносит Фригг, когда мы поравнялись с ней. – Я скучала по тебе. И по тебе тоже, Сигюн. Можно зайти к вам в ближайшее время и полюбоваться на малыша?
   – Конечно, Фригг, – киваю я, чуть заметно улыбаясь. После рождения Нари мною полностью овладело чувство вселенской любви. Я готова обнять и расцеловать её прямо сейчас, но сдерживаю себя.
   Золотые ворота распахнуты, и на пороге нас дожидается Тор. Он шагает навстречу Локи, протягивая ему руку:
   – Добро пожаловать домой, брат. – Густой бас его разносится под гулкими сводчатыми арками между колонн.
   Локи смотрит Тору прямо в глаза. Секунды падают в вечность, напряжение растёт в длящейся тишине. Я замираю, и мне кажется, замирают все, кто собрался в этот час у входа в Вальяскьялв. Локи поднимает руку, пожимает протянутую ладонь, но Тор не ограничивается этим. Он сгребает Локи в охапку и стискивает в объятьях.
   – Я рад, что вы оба наконец-то вернулись, – говорит он.
   На площадке лестницы мы поравнялись с неразлучной четвёркой друзей во главе с Сиф.
   – Что ж, Локи, всё возвращается на круги своя, – бросила она, глядя на нас вполоборота. – Ты снова здесь, несмотря ни на что. Наслышаны, что тебе пришлось немало потрудиться, чтобы это возвращение стало возможным. Ты ведь буквально переродился за время своей ссылки.
   – Поздравляю с прибавлением в семействе, – ввернул Фандрал. – Кстати, тебе ведь уже сообщили? Один просто в восторге от Слейпнира.
   – Локи, можешь подержать Нари одну минуточку? Я только перерву им глотки…
   Локи сжимает мой локоть, чуть отодвигает меня так, чтобы я стояла позади него.
   – Если ты так пристально следишь за моей жизнью, ты должен знать, что я только что вернулся из Мидгарда, – говорит он, глядя на Фандрала с усмешкой. – У них там есть неплохая поговорка: собака лает – ветер носит. Тор, – он поворачивается к брату, следующему за нами, – если ты в самом деле рад нашему с Сигюн возвращению, уйми своих шавок. Они вольны грызть кости, падающие с царского стола, сколько им угодно, но ни я, ни моя жена не желаем слышать эту грызню.
   Побагровевший Фандрал бросился бы на Локи, но Вольштагг и Огун удержали его. Сиф смерила нас обоих надменным взглядом, но не проронила ни слова.
   – Здравствуй, отец, – донёсся сверху взволнованный девичий голос.
   Хель сбежала по ступеням и бросилась Локи на шею. Он крепко прижал её к себе, целуя в лоб и глаза.
   – Ты растёшь не по дням, а по часам, моя девочка. – Он с улыбкой оглядел её, любуясь. – Клянусь, неделю назад ты была ещё совсем крохой…
   – Я знаю, папа. – Она смущённо отстранилась, машинально оправляя платье, рукава которого выглядели коротковатыми. – Пришло время перемен… для всех нас.
   Она спустилась на несколько ступеней, ища взглядом кого-то в толпе.
   – Я знаю, что ты здесь, светлый Бальдр. – Голос её зазвучал с необыкновенной силой, наполненный горделивой властностью и сознанием своего величия и достоинства.
   Я, как и многие в этом зале, содрогнулись при звуках этого голоса, ибо не успели привыкнуть к голосу иной сущности, хоть и исходящему из уст Хель. В рядах собравшихся возникло движение. Бальдр пробрался вперёд и подошёл к Хель.
   – Я здесь, госпожа, – он склонился, учтиво целуя её руку.
   – Говорил ли ты с Одином Всеотцом, как обещал мне в прошлой нашей беседе?
   – Да, Хель, дочь Локи Лафейсона, – раздался негромкий надтреснутый голос, в котором мне послышалась тщательно скрываемая от всех усталость.
   Один приблизился и остановился рядом с Бальдром:
   – Мой сын говорил со мной. Он передал мне то, о чём ты просила.
   – Тогда сообщи мне о решении, которое ты принял. – Хель медленно повернулась к Одину, вперив в него немигающий взгляд. – Время настало. Я здесь, чтобы даровать покой тем, кто его жаждет. Я пришла, чтобы вести тех, кто пойдёт за мной.
   – Что ж, я готов дать тебе и твоим спутникам земли в Нифльхейме, отделённые от остального мира потоком Гйоль. С тем условием, что ты останешься там с ними навеки и никогда и никто из отправившихся туда за тобой не будет иметь возможности вернуться назад. Ты станешь царицей в этом мире, наречённом отныне Хельхейм, и никогда не вернёшься в Асгард.
   – Одумайся, Хель! – закричал Локи, бросаясь к ней и хватая её за плечи, рывком разворачивая к себе. – Нифльхейм – земля вечных туманов, тоски и одиночества! Никто из нас, слышишь, никто не сможет даже навестить тебя там! Один загоняет тебя в ловушку, потому что даже он боится твоей всё возрастающей мощи!
   Она склонилась к отцу на плечо, прижавшись к нему, и по щекам её покатились слёзы.
   – Я слышу призыв тех, кто нуждается во мне, – сказала она спустя несколько минут, вытирая лицо и выпрямляясь. – Вся моя жизнь была подготовкой к тому, что должно сейчас свершиться. Я знаю, что исполняю этим своё предназначение. Не печалься обо мне – твой голос будет звучать для меня громче всех остальных голосов, и его я услышу всегда. Я люблю тебя, папа.
   – Я согласна на твои условия, Один Всеотец, – произнесла она, поворачиваясь вновь к Одину и Бальдру. – Но есть одно условие и у меня. Раз в сезон я буду приходить в Вальгаллу, чтобы забрать с собой нуждающихся во мне.
   Один молчал, размышляя. Он словно колебался, не говоря ни да ни нет.
   – Позволь ей это, отец, – вмешался Бальдр, – я буду сопровождать Хель в Вальгаллу и лично прослежу, чтобы всё было исполнено в точном соответствии с твоим повелением.
   Лишь однажды я видела, чтобы Один обернулся и взглянул на Фригг, прежде чем принять окончательное решение. Но она стояла, прижав руки к горлу, глядя куда-то в одной ей ведомую даль, и не ответила на его взгляд.
   – Да будет так, – произнёс Один, а Бальдр подошёл к Хель и протянул ей руку.
   – Идём, моя госпожа, – сказал он, – я вижу, что твоя душа исполнена сострадания, как и моя. Отныне я буду стараться помогать тебе на твоём нелёгком пути.

   Я уложила Нари спать и вышла из детской, потихоньку притворив за собой дверь. Локи стоял у окна, и закатные краски, щедро разлитые гаснущим солнцем по сумеречному небу, золотыми бликами бродили по его лицу. Я подошла сзади и положила руки ему на плечи, всем телом прильнув к его спине. Он обернулся, накрыл мои пальцы ладонями и улыбнулся, но улыбка вышла грустной.
   – Она была моим первым ребёнком, Сигюн. И единственной дочерью. И вот теперь она будет жить в такой невероятной дали, а я так привык, что она всегда рядом.
   – Дети уходят от нас, избирая свой путь. Что мы можем с этим поделать? Мы лишь попутчики друг для друга. Наши дороги идут какое-то время параллельно, а потом… потом они расходятся.
   Он поворачивается и смотрит на меня долгим и пристальным взглядом.
   – Так случится со всеми нами? – спрашивает он шёпотом, и в его глазах дрожат, догорая, сполохи умирающего дня.
   – Нет, Локи, не со всеми. Я буду с тобой всегда.
   Он раскрывает мне свои объятия, и я могу замереть, уткнувшись в его плечо, и больше уже не плакать.
   Ночью мне снится сон, в котором впервые не образы превращаются в картины, но слова складываются в строки. Выскользнув из постели, я потихоньку зажигаю свечу, чтобы записать их. Тишина вокруг, только скрипит перо по бумаге. В окно заглядывает узенький серп месяца. Мои босые ноги мёрзнут на полу. Я бегом возвращаюсь под одеяло, прижимаюсь к тёплому сонному телу Локи. Он обнимает меня, и, засыпая, я смотрю, как он улыбается во сне, мне хорошо и спокойно, а стихи… они всё еще звучат во мне на грани полуяви-полусна:

     Дома больше нет, дом покинут навек, я ушла за тобой.
     И конца дороги не будет, приюта ты не обещал.
     Я люблю того, кто любви не хотел, но безмолвно о ней кричал.
     Что же мне остается? Искать для тебя далекий причал,
     О который бьется, дыша и волнуясь, извечный прибой.

Часть 3
Срываясь в бездну

   В день, когда она появилась, выпал снег. Вёльва шла, низко надвинув на лицо серый капюшон, и следом за ней по тонкому белому покрывалу, укутавшему застывшую землю, тянулась нетающая цепочка следов.
   Снега в Асгарде не было с тех пор, как Один Всеотец отправился в свой последний поход против великанов, принесший асам окончательную победу над ётунами. Тогда сокровищница Вальяскьялва, на страже которой день и ночь стоит недремлющий Разрушитель, надёжно укрыла в себе Ларец Силы Ётунхейма. Тогда мать Локи принесла своего сына в столицу, чтобы он обрёл свой новый дом вдали от вечного холода и ледяного безмолвия, но холод и лёд вошли в Асгард следом за ней, и многие, в том числе и она сама, сочли это дурным предзнаменованием. Она мечтала вернуться, чтобы солнце Асгарда согрело её душу, истосковавшуюся по теплу, но возвращение оказалось невозможным. Там, где мы долго жили, мы оставляем частичку самих себя. И, уходя, забираем с собой не только воспоминания. Замёрзшую в снежной пустыне душу не отогреть простым перемещением тела в далёкий солнечный мир, что снился ей долгими беспросветными ночами, когда Лафея не было рядом, а за стенами жилища бесновалась и выла метель.
   Снег, устлавший её дорогу домой, давно стаял, но не смолкло липкое эхо шёпотков за её спиной, которое медленным ядом вливалось в её уши, отравляя каждый новый день, терзая её пошатнувшийся разум сознанием собственной вины. «Зло вошло в Асгард», – чудился ей свистящий отзвук чьих-то слов, проползающий за закрытыми дверьми, подобно ледяным сквознякам, и исчезающий в сумраке бесконечных коридоров Вальяскьялва. Она пыталась бороться, пыталась отогнать от себя и от своего малыша призраки покинутого ею мира, но по ночам они возвращались к ней в снах, и силы её таяли.
   Сны превращались в видения, длящиеся и при свете дня, и ей становилось все труднее отличить их от реальности. Она открывала глаза и видела сквозь огромные окна дворца, как наползает на вечную зелень кипарисов Асгарда серая, набухшая снегом туча, а в тёмных углах её покоев проступает сквозь стены сверкающая инеем морозная пелена. И день ото дня в ней крепла уверенность, что повелитель Етунхейма зовёт её назад, в мир, который она осмелилась покинуть.
   И однажды, в глухую беззвёздную полночь, ей почудилось, будто её руки, качающей колыбель, коснулась другая рука, скучающая по живому теплу её тела там, в мире вечного ледяного покоя, с тех самых пор, как она последовала за асами, выбравшись из-под обломков разрушенного ётунского храма.
   Она подняла голову и увидела его глаза, горящие во тьме красными угольками. «Лафей», – шепнула она стынущими губами и, как зачарованная, сделала несколько шагов за ним следом, но тут же обернулась к оставленной колыбели и, обливаясь слезами, бросилась назад.
   Наутро нашли её уже окоченевшее тело, лежащее на полу.
   И вот теперь снег выпал снова, и Вёльва шла по нему, оставляя за собой цепочку следов, которую тут же заносила мечущаяся позади неё позёмка.
   Асы, призванные Одином в Вальяскьялв, вереницей тянулись к золотому престолу отовсюду, потому что Всеотец хотел, чтобы каждый в Асгарде выслушал прорицание Вёльвы. Я смотрела на них, проходящих мимо, поднимающихся по белым ступеням, с которых ветер тут же сдувал падающий снег, и видела смущение на многих лицах и страх в глазах некоторых, страх, который они старательно прятали ото всех, и в первую очередь от самих себя. И снова липкий шёпоток за спиной.
   Порывы ветра теребили полы моего плаща, подбитого мехом куницы. Я стояла позади Локи и старалась спрятаться от непогоды, поплотнее закутавшись в мягкий рыжий мех. Отвернув лицо от ветра, я смотрела, как крупные снежинки оседают на прядях его чёрных волос, разметавшихся по плечам. Он почувствовал мой взгляд и обернулся ко мне, притянул к себе поближе, обнял за плечи. Сразу стало теплее и уютней, и я просунула озябшие руки к нему в карманы.
   Утром слуги Одина сообщили нам о прибытии Вёльвы. Смутные слухи ходили о том, откуда она явилась. Кто-то говорил, что она родилась в Мидгарде, но этому не слишком то верили, ибо даже сам Хеймдаль не видел, чтобы она проходила по Биврёсту. Шептались, будто Один сам воскресил её из мёртвых и поэтому ей ведомы тайны былого и грядущего. Но и это не выглядело правдоподобным, потому что ни в Хельхейме, ни тем паче в Вальгалле ничего не знали о ней.
   Я выскользнула из-под руки Локи и, стараясь быть незаметной, коснулась ладонью отпечатка ступни Вёльвы на снегу.
   Видение было мгновенным и отчётливым, хлёстким, как пощёчина, реальным настолько, что обрушилось на меня, как горный обвал. Я невольно отшатнулась, едва не упав. Локи поймал меня, и я с колотящимся сердцем прильнула к нему, ловя воздух раскрытым ртом. Ощущение было такое, словно я в последний момент увернулась от гранитной плиты, грозящей меня раздавить.
   – Сигюн, что? – Его встревоженный голос у меня над ухом.
   Я, будто выныривая с глубины на поверхность, распахнула крепко зажмуренные глаза. И встретилась с презрительным, насмешливым взглядом Вёльвы, горящим в чёрной глубине капюшона, взглядом, который пронзил мой мозг, как вспышка. Он жёг меня раскалённым железом, и я корчилась, дрожа, на его острие, прикованная к нему невидимой цепью, не в силах ни отвернуться, ни спрятаться за опущенными веками.
   Тёплая ладонь легла на мои глаза, заслонила меня, беспомощную, полуживую, от всепожирающей власти взгляда Вёльвы. Я застонала едва слышно, кусая губы. Локи прижал мое лицо к своей груди, и, лишь вдохнув родной запах, я смогла окончательно вернуться в настоящее. В моих ушах опять свистел ветер, стылый воздух ледяными прикосновениями покалывал скулы. Только на мгновение взгляд Локи пересекся со взглядом Вёльвы, но она вздрогнула, будто натолкнулась на стену. Не размыкая объятий, Локи отступил вместе со мной на шаг назад, и мы смешались с толпой, скопившейся у подножия лестницы, а Вёльва, отвернувшись, начала подниматься по ступеням.
   – Сигюн, что произошло?
   Локи присел передо мной и заставил меня опуститься на его колено.
   Я обвила его шею руками, прильнула щекой к щеке.
   – Это было не моё видение, Локи, – прошептала я, – она заставила меня увидеть то, что она хотела, чтобы я видела. Она будто была готова… будто ждала, когда я попытаюсь увидеть её прошлое. И не позволила мне сделать это, хотя я и не знаю как. Прошлое любого человека открыто для меня. Так было всегда, но…
   – Она причинила тебе боль?
   – Да…
   – Это была магия, я ощутил присутствие её силы и вовремя блокировал её. Для меня это было нетрудно, я знаю источники, которыми она пользовалась. Но эта магия не спонтанна, и то, как она воспользовалась ею, едва войдя в Асгард, мне совсем не нравится. Она могла причинить тебе вред, не окажись меня рядом, потому что удар был довольно силён. На всякий случай не отходи от меня, держись поблизости, пока Вёльва не покинет пределы столицы… Как ты себя чувствуешь? Можешь идти?
   Мы поднялись и последовали за входящими в Вальяскьялв.
   – То, что я успела увидеть, Локи… что она внушила мне… Это был лес с огромными деревьями, чьи стволы словно скручены неведомой, но грозной силой, а сучья переплелись так, что между ними не всегда возможно увидеть небо. Ноги идущего по этому лесу по щиколотку утопали бы в мягком сыром мхе серо-зелёного цвета, и космы такого же, только бурого, мха свисали с ветвей, как всклокоченные бороды великанов. Меня подхватило стремительным потоком и понесло по этому лесу. Деревья мчались навстречу мне, я едва успевала уворачиваться от столкновения с ними, а иногда проскальзывать в щели между огромными валунами, нагромождёнными в чудовищном беспорядке по краю бездонных пропастей, в которые жутко даже заглянуть. И вдруг внезапно я остановилась. На краю поляны стояли трое детей, и я узнала их. Это были Хель, Ёрмунганд и Фенрир, ещё маленькие, даже меньше, чем в тот день, когда я впервые увидела их здесь, в Вальяскьялве. Они держались за руки и смотрели на меня… А потом меня накрыло болью.
   Локи молча слушал меня, ни разу не перебивая, но я видела, как он всё больше и больше хмурится. Мы шли медленно, и постепенно оказались в самом конце процессии, входящей в тронный зал.
   – Это был Железный лес Ангрбоды, – сказал Локи, когда я умолкла. – Проклятое место, которое я хотел бы забыть навсегда. И если Вёльва показала его тебе, это конечно же не случайно. Кем бы она ни была, она хочет, чтобы я вспомнил его, чтобы то, что я считал канувшим в небытие, снова воскресло… Но… тсс! Мы уже в тронном зале. Послушаем то, ради чего здесь собрался чуть ли не весь Асгард.
   Вёльва подошла к золотому трону и медленно опустилась на колено, не сводя глаз с Одина и Фригг, и стояла так, пока Один не протянул к ней руку, повелевая говорить. Тогда она так же медленно, будто двигаясь во сне, поднялась и повернулась к залу: голова опущена, лицо полностью скрыто капюшоном, руки спрятаны в широкие рукава серого балахона. Я попыталась разглядеть фигуру Вёльвы, но это было невозможно: её одежда, слишком просторная, колыхалась мягкими, ниспадающими до пола складками при малейшем её движении, полностью скрывая очертания её тела. Всё, что можно было сказать: Вёльва была высокой, по крайней мере на голову выше меня, и, кажется, довольно крупной женщиной. Когда она заговорила, я была поражена интонациями её голоса, глухого и одновременно глубокого, как будто идущего со дна бездонного колодца, где эхо отражается от каменных стенок, перекатываясь и отскакивая от них, как упавший сверху камешек, чей отзвук, постепенно удаляясь, теряется в беспробудной тьме.
   – Холод и лёд, тьма и промозглые сырые туманы, асгардцы, – сказала она. – Свыкнитесь с тем, что они придут и останутся с вами надолго, и всё дольше будет длиться их царство. Провидя грядущее, пронзая череду предстоящих времён, предрекаю я: придёт зима, имя которой будет Фимбульвинтер, и принесёт она с собой небывалые морозы и свирепые ветра, которые будут длиться и длиться, и солнце не в силах будет прервать их власть, потому что скроет его пелена, которая непроницаема даже для яростных его лучей, а всё потому, что вы, асы, в радушии своём приютили в вашем мире того, чьё появление в Асгарде с самого начала сопровождалось снегом и метелью, ибо пришёл он из Ётунхейма, сумрачного и чуждого вам мира. И хотя усмирены ледяные великаны, и Ларец их Силы надёжно заперт в святая святых Асгарда, те из вас, кто имеет разум, те, кто имеет глаза, не могут не видеть, как сгущается мрак вокруг Небесного города, потому что грядут Сумерки Богов, чудовищный Рагнарёк, которого не избегнуть никому. Ибо попраны устои, пошатнулись традиции, нарушаются договоры и жажда золота и власти овладевает душами, которые прежде были чисты. Довольно ли я сказала или мне продолжать?
   Ещё не замерло эхо произнесённых Вёльвой слов, как всё нарастающий ропот прокатился по рядам собравшихся. Асы смотрели на пророчицу, переглядывались, что-то тихо шептали друг другу, а потом все, один за другим, бросали короткий взгляд в нашу сторону. И тут же отводили глаза. И умолкали, а те, что стояли поблизости, незаметно отступали чуть в сторону от нас. В несколько мгновений мы очутились в центре пустого круга. Я плотнее прижалась к Локи, крепко взяв его под руку. Тор вскочил со своего места, сверкая глазами. Нари, как всегда находящийся поблизости от дяди, тоже поднялся, и я видела, как сузились его глаза и сжались кулаки. Фригг протянула к сыну ладонь, будто пытаясь удержать, но тут же, вздрогнув всем телом, прижала её к груди. Среди всего этого колышащегося людского моря лишь трое сохраняли невозмутимую неподвижность: Вёльва, застывшая как изваяние у подножия трона, Один, казавшийся настолько сосредоточенным и обращённым внутрь себя, что выглядел впавшим в транс, и мой муж, который, склонив голову набок, смотрел исподлобья одновременно на всех и ни на кого конкретно, и лишь едва заметная саркастическая усмешка играла в уголках его губ.
   – Зачем мы слушаем эти рассказы о фантастических временах, которые якобы грозят нам? – Тор возбуждённо переводил взгляд с одного лица на другое. – Отец! – Он взбежал по ступеням к золотому трону, схватил Одина за руку. – Нет ничего, что бы указывало на правдивость слов этой женщины. Откуда она пришла? Говорят, что никто не ведает об этом, между тем она произносит слова, смущающие разум жителей Асгарда, и преподносит их как пророчество. Но кто может поручиться за то, что это истина, открывающаяся в видениях лишь немногим? И не является ли нарисованная Вёльвой картина на деле плодом её собственного воспалённого воображения?
   – Слишком часто случается так, что пророчества поначалу воспринимаются враждебно. – Один примирительно похлопал сына по плечу. – Провидцы будоражат воображение, вносят беспокойство в сложившийся уклад жизни, но именно они заставляют нас взглянуть иначе на многое, что стало слишком привычным, чтобы судить о нём объективно… Но кто предупреждён, тот вооружён. Прошу тебя, Вёльва, продолжай! Поведай нам больше об открывшемся тебе.
   Вёльва почтительно склонилась перед троном Одина. Выпрямляясь, она плавным движением обернулась к асам, и лишь на единственный короткий миг блеснули из-под капюшона её глаза, встретившись с моими, но я вздрогнула, ибо, готова поклясться, сверкнуло в них угрюмое и яростное торжество.
   – Благодарю, Всеотец! Мудрость твоя не знает предела, но ведомо мне, что оплачена она великой ценою. В обмен на возможность пить из источника Мимира ты оставил у великана свой правый глаз. А теперь поведайте мне, асы, многие ли из вас знали об этом раньше? О, вы были уверены, что Владыка Один потерял свой глаз в бою! Прости мне, Хар, что открываю сейчас эту тайну перед твоим народом. Но знаю я, что лишь твоя скромность, Вератюр Великий, была причиной того, что так долго хранил ты свой секрет. Высока плата за возможность провидеть будущее, и кому, как не Одину, Владыке Асгарда, доподлинно знать об этом? Прислушайся же, могучий Тор, к словам той, кого твой отец призвал на совет асов, ибо не жажда почестей или славы привела меня сюда, но единственно лишь желание приподнять завесу скрытого от вас и предостеречь от грядущих бед.
   Смотрю я – и с ужасом внимаю: великое зло поселилось среди вас. Сын злокозненного Бога, не раз подвергавшего миры великой опасности, волчонок Фенрир живет рядом с вами, а вы не обращаете внимания на его растущую силу, лишь играя с ним и забавляясь, так как выглядит он беззлобным и безобидным для вас. Но не всегда будет так! Провижу я, как в грядущей Великой Битве кровь твоя, Один Всеотец, капает с его чудовищных клыков и нет тебе от него спасения! Довольно ли я сказала или мне продолжать?
   На этот раз не просто ропот, но гомон сотен голосов, слившихся в один встревоженный голос, вознёсся вначале из дальних углов тронного зала, потом, как волна, прокатился по рядам к центру, и долго не стихали возмущённые возгласы и споры асов, а Вёльва слушала этот гвалт с кажущимся равнодушием.
   Смертельно бледная Фригг соскользнула со своего места и пробралась к Вёльве, попыталась коснуться её руки, но пророчица отстранилась, отступив на шаг и повернувшись вполоборота. Фригг остановилась, в замешательстве оглянулась на Одина, но тот сидел по-прежнему неподвижно, наблюдая за происходящим, и Фригг не осмелилась настаивать, заговорила, хотя было очевидно для меня, насколько неловко она себя чувствует, обращаясь к собеседнику, упорно скрывающему лицо:
   – Не знаю, известно ли тебе, что и я обладаю даром заглядывать в будущие судьбы людей, – голос Фригг заметно дрожал, – и хотя передо мной никогда не открывалось грядущее целого мира, кое-что я всё же могу предвидеть… Каждый знает, насколько непостоянно будущее даже одного человека. Мы меняем его ежесекундно своими поступками, эмоциями, даже мыслями, поэтому столь трудна задача того, кто возьмёт на себя смелость прорицать события любого из девяти миров, особенно незнакомого. Едва ли это вообще выполнимо… Я ни в коем случае не сомневаюсь в твоём благом намерении, и уж если сам Один собрал нас всех здесь, чтобы мы слушали тебя, значит, ему известно нечто большее о тебе и твоём даре. Но я была в зале Грёз Фенсалира совсем недавно… Послушайте меня, асы! Я вижу, вы встревожены… Но нет причин для столь серьёзных опасений! В моих видениях не было ничего, что предвещало бы нам такой ужасный конец. Успокойтесь, и помните: мы творим своё будущее сами!
   – Лишь до тех пор, пока не пройдена некая веха на вашем пути! – Вёльва возвысила голос почти до крика, и эхо заметалось под сводами тронного зала, как перепуганная птица, бьющая крыльями в поисках выхода и не находящая его. – После этой точки нет возврата к прошлому спокойному бытию, а путей, по которым могло бы пойти будущее, остаётся не так уж много. Бывает и так, что остаётся единственный путь, и он ведёт к концу времён! О, Фригг, я вижу по твоим глазам, что ты и сама об этом знаешь! Ибо было предвестие, грозный знак, событие, которого ты пыталась всеми силами избежать: смерть одного из твоих возлюбленных сыновей! Если ты осмелишься вернуться в зал Грёз, когда свершится это роковое событие, ты увидишь, что предстоящее вам больше не может изменяться, оно неостановимо и неудержимо влечёт вас к неизбежному, предначертанному изначально!
   Вёльва воздела руки к небесам, выпростав их из широких рукавов балахона. Фигура её словно увеличилась, возвысилась над Фригг, та невольно попятилась назад и, споткнувшись о ступеньку, едва не упала.
   – Этого не случится! – прошептала она. – Нет, этого не будет!
   – Ты боишься, Фригг, да, ты боишься. – Вёльва остановилась, резким жестом выбросила руку вперёд, обвела зал указующим перстом: – Вы, асы, привыкли доверять успокаивающим вас пророчествам Фригг, но вдумайтесь: что она вам говорила? Всё благополучно во всех девяти мирах, Асгард процветает, враги повержены и не осмелятся напасть… И ничего конкретного ни про кого из вас! Фригг никогда не делится своим знанием, потому что будущее каждого человека постоянно меняется – так она вам объяснила? Зачем же тогда в год рождения Бальдра исходила она все самые потаённые уголки всех известных нам миров и с каждого из растущих там деревьев, кустарников и даже цветов с крепким стеблем взяла клятву, что не причинят они вреда её сыну?
   Фригг овладела собой, выпрямилась, вскинув гордую голову:
   – Мне было видение печальной кончины моего сына в самый момент его рождения. Он был убит стрелой, и, каюсь, я испугалась тогда, ибо была молода и неопытна и не умела истолковывать правильно того, что представало перед моим внутренним взором. Я не могла ещё владеть своим даром, и прошли годы, прежде чем я научилась отличать возможное от неизбежного.
   – Есть предначертания, которых не изменить, как если бы они уже случились! Будущее предстаёт передо мной сейчас так же определённо и ясно, как даль горизонта в солнечный день, – забормотала Вёльва, закатывая глаза, словно в трансе. – И это ваше общее будущее! Время великой битвы между силами Света и силами Тьмы близится, и каждый из вас будет вынужден вступить в неё, ибо она неминуема! Уже изготовлен корабль, на котором прибудет в Асгард несметное войско ваших врагов, и тот, кто станет его кормчим, находится среди вас! Бог Лжи, Бог Коварства, Бог Обмана, асы, не позвольте же ему втайне от вас готовить вашу погибель!
   – Довольно! – раздался голос, загрохотавший как раскат грома, и асы вздрогнули, все разом обернувшись туда, откуда он прозвучал.
   Один, встав со своего трона, шагал вниз по широким ступеням, приближаясь к тому месту, где стояла Вёльва.
   – Мы выслушали тебя, пророчица, и у нас остаётся только один-единственный вопрос к тебе: когда? Когда свершится то, о чём ты говорила?
   Вёльва опустила голову, мгновенно сникнув.
   – Это будет, – глухо произнесла она.
   И многие, кто глядел на неё, не отрываясь, словно зачарованные повторили за ней:
   – Это будет!..
   Я заметила, как зашевелились сомкнутые ряды людей, пропуская кого-то вперёд. В следующее мгновение Сиф, раздвинув впереди стоящих, вышла на середину зала.
   – Будет это или нет, нам неизвестно, – сказала она, и в голосе её клокотал еле сдерживаемый гнев. – Однако позволю вам напомнить, если за цветистостью слов вы, асы, не услышали самого главного. Предъявлено серьёзное обвинение в заговоре против Асгарда, и почему-то молчит именно тот, кому оно адресовано, тот, кто всегда славился своим красноречием и способностью убеждать! Так отчего же именно сейчас ты прикусил вдруг свой острый язычок, а, Локи? Вёльва предрекла страшную беду, грозящую всему Асгарду, и недвусмысленно заявила, что причиной её станешь ты. Можешь ли ты хоть что-нибудь возразить ей?
   Наступила полная тишина, такая, что я услышала, как звенит у меня в ушах. Или это метель разгулялась за стенами дворца, швыряя в стёкла пригоршни мокрого снега?
   Сиф, прямая, как натянутая тетива, скрестившая руки на груди, Фандрал, как призрак возникший у неё за спиной, и Огун, вставший чуть поодаль, и Вольштагг, чья громадная тень протянулась наискосок, ломаясь на ступенях, ведущих к трону. А потом и другие асы, один за одним, встающие полукругом за спиной Сиф. Многих из них я знала по именам, а многих просто в лицо, и, проходя по улицам столицы, гуляя по аллеям парка, встречаясь на дворцовых лестницах, они приветствовали меня и кланялись Локи. А теперь я читала на их лицах тревожное, напряженное ожидание, а в глазах их плескался тот самый страх, повинуясь которому рука сама ложится на рукоять меча и пальцы до онемения стискивают холодную древнюю сталь, готовые выхватить оружие из ножен просто потому, что душа охвачена сомнениями и ужасом и каждое слово, движение или вздох может стать сигналом к атаке.
   Но в этой тишине прозвучали шаги, и головы всех присутствующих повернулись навстречу тем, кто осмелился двигаться, когда все замерли, когда напряжение, казалось, было так густо разлито в воздухе, что его можно было разбить одним ударом, как ледяное стекло.
   Нари, чьи движения с самого детства были плавны и гибки, как у крадущейся пантеры, а теперь, когда он достиг расцвета юности, исполнились достоинства и осознанной силы, подошёл к нам и встал по правую руку от отца.
   Один, не поворачиваясь спиной ни к кому из нас, медленно поднялся вверх на несколько ступеней, словно желал наблюдать за каждым из присутствующих с некоторого возвышения. Фригг последовала за ним, и быстрый, как барабанная дробь, перестук её каблуков заметался между колоннами зала и постепенно стих. Между нами и стеной асов остались Вёльва, ещё ниже склонившая голову, словно пристально изучавшая пол прямо под своими ногами, и Тор, одним прыжком очутившийся напротив Сиф, крепко сжимающий рукоять Мьёлнира. Он не приблизился к нам, не подошёл к ним, он остался между нами. И за это я была ему благодарна больше чем когда бы то ни было.
   – Локи?! – Голос Сиф хлестнул тишину, как удар бича.
   Я стояла, застыв, не смея поднять глаза на своего мужа. А он по-прежнему не произнёс ни слова, и его молчание взрезало тишину, как обоюдоострый нож. Я зажмурилась, моих сил было слишком мало, чтобы вынести напряжение этих двух полюсов, между которыми вот-вот готова была проскочить испепеляющая молния…
   Он взял моё лицо в ладони и поднял, развернув к себе, с нежностью и неумолимой силой, и я изумлённо распахнула веки всего на один миг… Он смотрел прямо в мои зрачки, в его изумрудных глазах полыхнул незнакомый, нездешний свет. А потом он впился губами в мои губы, и я едва не вскрикнула: его ласка, его страсть обожгла меня таким огнём, что на секунду мне стало больно… А потом я снова опустила веки. Мой Локи был со мной, и я забыла о том, что Асгард стоит перед нами, онемевший, оцепеневший, ожидавший чего угодно, но не этого.
   Я не знаю, сколько длился наш поцелуй. Моё тело, тающее в твоих руках, податливое, как воск, от прикосновений твоих, которые как огонь, как скрытая до поры сущность твоя, Локи, Локи! Где мы и зачем – неважно! Мы рядом. Ты ласкаешь меня, и по моим щекам струятся слезы оттого, что невозможно быть роднее, быть ближе, быть любимей… Ты, ты, ты – и к чёрту Асгард, к чёрту все девять миров, если они не хотят оставить нас в покое! Ты думаешь, Локи, на свете есть лишь тайное искусство твоей магии, всевластие твоего колдовства? Милый мой, счастье моё, ты ошибаешься. Есть ещё моя любовь, которая пребудет даже за пределом, за той гранью, где, как предрекла Вёльва, настанет конец Асгарда и Рагнарёк вздыбится над рушащимся горизонтом грозным предвестником грядущего небытия! Время исчезнет, а я останусь, Локи, я хочу быть с тобой!
   Может, мы ушли от них, растворились в вечности, но тогда зачем мы вернулись? Окрик Сиф, как свист кнута, рассёкший воздух:
   – Локи! Что ты творишь? Да как ты смеешь, ты, Локи?!
   Я краем глаза увидела Нари, метнувшегося наперерез Сиф. И руку Локи, останавливающего его.
   – Не надо, Нари…
   Он с трудом оторвался от меня. Я слышала его неровное дыхание и видела его расширившиеся от едва сдерживаемой страсти зрачки.
   А потом он шагнул навстречу Сиф, мягко передавая меня в объятия моему сыну. У Нари ладони моего Локи и пальцы гибкие и нежные, и хотя он еще не познал женщину – я знаю: будет Избранной та, которую он наречёт своею Богиней…
   – Отчего вы так всполошились, асы? – Насмешливый голос, который не спутаешь ни с одним другим, сколько ни ищи, сколько ни пытайся. – Вы слушали пророчество, основанное на прогнозе погоды? В Асгарде выпал снег, скажите, какое чудо! Назавтра же он растает, вы снова воспримете это как чудо? Да, было холодно, когда моя мать принесла меня, ещё младенца, в Асгард, и те же холода наступили сейчас, когда к нам соизволила прийти провидица Вёльва. И что же это означает? Трактуйте это как угодно, асы! Это может означать, что я – исконное зло, привнесённое моей матерью извне, как то хочет представить неизвестная никому фигура, закутанная в балахон и для пущей таинственности с накинутым на голову капюшоном. Вы не знаете, кто она, откуда пришла и как выглядит, но! Её пригласил Один Всеотец, а значит, она ведает, что творит. Напрягите же свой разум, Сиф, Вольштаг, Фандрал! Рассуждайте как здравые люди, вы, асы, все, кто может думать спокойно и непредвзято! Раз уж первое похолодание в Асгарде должно быть непременно связано со мной, ётуном наполовину, не является ли новый снег доказательством того, что в Асгарде опять появилось существо, принадлежащее враждебному нам миру, – Вёльва!
   Теперь уже все заговорили разом, перебивая и перекрикивая друг друга. Локи быстро обернулся ко мне, и я ответила ему одними глазами, ловя мелькающее в его взгляде торжество. Надеюсь, асы сполна смогли оценить, с какой непринуждённостью мой муж развеивает в прах столь тщательно выстроенные, ещё минуту назад казавшиеся неопровержимыми аргументы Вёльвы! Слова, которые только что звучали как грозное пророчество, выглядели теперь банальным кликушеством. Оружие, обращённое против Локи, он играючи развернул в сторону своей обвинительницы.
   – А как насчёт твоего сына, Локи? И того, что сказала Вёльва о кормчем корабля, построенного, чтобы нести нам гибель?
   Похоже, что Сиф онемела, и вместо неё заговорил Фандрал, а Огуну оставалось лишь согласно кивать в такт его словам.
   – Мой сын Фенрир, асы… Не с ним ли вы играли на залитых солнцем лужайках? Кому из вас он принёс зло? Вёльва пугала вас его растущей силой…Но она проявляется лишь в том, с какой лёгкостью он контролирует присущую ему от рождения способность принимать облик Волка, не более! В человеческом же облике он бегает вместе с вашими подрастающими детьми, гоняясь за солнечными зайчиками. Если кого-то и пугали игры с оборотнем, то только поначалу, пока все не убедились, что Фенрир, весёлый товарищ игр ваших дочерей и сыновей, просто не способен причинить вред кому бы то ни было. Прошло столько лет с тех пор, как он живёт рядом с вами, но было ли хоть однажды такое, чтобы Фенрир хотя бы зарычал на кого-нибудь?
   Раздался смех, и это был смех облегчения. Многие асы воспряли духом, словно оттаивая от сковавшего их волю пророчества, как будто пробуждаясь от кошмарного сна и чувствуя облегчение, внимая словам Локи. Как солнечный луч разрывает грозовые тучи и разгоняет их прочь, позволяя небосводу вновь безмятежно голубеть, так всё страшное, всё пугающее, сказанное Вёльвой, волею Локи обращалось в дым, развеиваемый по небесам лёгким дуновением тёплого ветерка. Асы вновь могли быть беззаботны, и будущее больше им не грозило, потому что Бог Насмешек обладал способностью обращать в насмешку даже смертельные угрозы! Асы снова чувствовали себя уверенными, беспечными и счастливыми.
   Вряд ли Вёльва смогла бы молча наблюдать, как смеются над словами, которые призваны были прозвучать и отпечататься в памяти асов как поступь рока.
   – Твоё слово против моего, Локи! – гневно воскликнула она. – Всем известно, какой ты мастер болтать, но у меня есть доказательства того, что Скидбладнир, изготовленный втайне ото всех в мрачных подземельях дворца, действительно существует! И когда Бог Лжи, Зависти и Обмана поведёт его в бой против вас, асгардцы, так ли весело бы будете тогда смеяться?
   Локи медленно, печатая каждый шаг, начал обходить вокруг Вёльвы, и всякий раз она отворачивалась от него, оказываясь к нему боком или спиной.
   – Я очень хотел бы заглянуть под этот капюшон, – тихо проговорил он, хрустнув длинными гибкими пальцами. Стоящие поблизости, конечно, могли расслышать его слова, но для задних рядов собравшихся, а также и для Одина и Фригг, думаю, всё это выглядело как странный танец, состоящий из колец непрерывного движения Локи и вращения вокруг своей оси Вёльвы. – Многое тогда бы прояснилось…
   До сих пор молчавшие, асы снова зашептались.
   – Колдовство, – явственно расслышала я сдавленный возглас. – Снова его колдовство!
   – Кто послал тебя? – продолжал Локи, хватая Вёльву за край развевающейся одежды. – Кто научил тебя произносить все эти слова?
   – Ты не смеешь касаться меня! – вскрикнула она, вырываясь. – Коварный лжец, ты будешь испепелён небесным огнём за то, что пытался противиться волеизъявлению Небес и за то, что осмелился дотронуться до их посланницы!
   – Ну, это вряд ли, – бросил Локи, ухватив Вёльву покрепче и пытаясь сорвать с её головы капюшон, который она удерживала обеими руками.
   – Ты призвал меня в Асгард, Всеотец, и я пришла, повинуясь твоему зову, но лишь на условиях полной неприкосновенности! – отчаянно завопила Вёльва, падая на колени и закрывая голову руками.
   – Она наша гостья, Локи, – вмешался Один, приближаясь. – Ты не должен с ней так обращаться!
   – Как тебе будет угодно, Один, – пожал плечами Локи, делая вид, будто отряхивает ладони от чего-то на них налипшего, – пусть она вещает дальше или идёт на все четыре стороны, я её не держу, только пусть слезет с моих сапог, а то я и шагу не могу сделать прочь от неё! Клянусь, я совсем не ожидал от пророчицы столь горячего поклонения моей скромной особе, особенно после того, что она тут наговорила.
   Тор захохотал первым, а следом за ним рассмеялись многие другие асы. Толстяк Вольштагг гудел, как пустая бочка, своим густым басом, не обращая ни малейшего внимания на недовольные взгляды, которые бросали на него Фандрал и Сиф. Даже Бальдр, незаметно очутившийся в первых рядах, при взгляде на Вёльву, скорчившуюся в ногах у Локи, не смог удержаться от иронической усмешки.
   Вёльва поспешно поднялась, попытавшись придать своему облику хотя бы малую долю той величественности, с которой она входила в Асгард ещё несколько часов назад.
   – Вы позволили Богу Обмана превратить моё обращение к вам в фарс, – сдавленным голосом прошипела она, очутившись возле входных ворот и рывком распахивая обе створки. – Вы дали Локи возможность ускользнуть от ответа на главный вопрос: для чего втайне ото всех изготовляет он оружие столь мощное, столь разрушительное?.. Что ж, я ухожу, но напоследок хочу сказать лишь одно: Локи принадлежит Ётунхейму, Асгард никогда не был его родным миром! Поэтому он будет бесконечно строить козни против вас, благородные асы! И это всё, что я вижу и что хотела видеть.
   Проводив Вёльву тяжёлым взглядом, Локи обернулся к Одину. Заложив руки за спину, не торопясь прошёлся по широкому проходу, образованному стоящими по обе стороны от трона людьми.
   – Я не хотел представлять Скидбладнир Одину Всеотцу раньше времени, – негромко заговорил он, переглянувшись с Нари, – корабль ещё не вполне готов… Однако, думаю, теперь любая моя попытка просить вас подождать будет расцениваться как уловка с моей стороны. Я не хочу испытывать ваше терпение… Более того, мне есть что продемонстрировать вам прямо сейчас. Нари! Скажи своему брату: пусть принесёт все наши игрушки из лаборатории Джейн. Передай: время пришло.
   Кивнув, Нари вышел.
   – Игрушки? – переспросила Сиф. – Время пришло? Для чего же? Не нравится мне всё это… И что это такое – балотория? Похоже на какой-то шифр, тайный язык.
   – Похоже на паранойю, – небрежно бросил Локи, не оглядываясь на неё. – Немного терпения, и ты, Сиф, и все остальные воочию убедитесь, что вещицы, которые я называю игрушками, и впрямь довольно забавны.
   Сиф фыркнула, пожав плечами. Локи подошёл ко мне и, взяв за руку, подвёл к ступеням у подножия трона, усадил рядом с собой. Немного погодя к нам присоединился Тор. Откинувшись назад, он облокотился на ступени, развалившись в самой непринужденной позе. Минута шла за минутой, люди разбредались по залу, подходили друг к другу, разговаривали, однако никто не расходился. Фригг спустилась со своего места возле золотого трона и, склонившись ко мне, жарко зашептала в самое ухо:
   – Не знаешь, что он задумал?
   Я неопределенно покачала головой. Фригг поджала губы. Это заметил Тор:
   – Терпение, мама. Я уверен, Локи все объяснит.
   Каким тягучим становится время! Я украдкой обернулась, чтобы взглянуть на Одина. Глаз, закрытый блестящей металлической пластиной, в упор смотрел на меня. Я вздрогнула и отвела взгляд. Рядом со мной Тор начал насвистывать что-то, похожее на один из мидгардских маршей.
   Рука Локи скользнула по моему колену. Изумрудные искры вспыхнули и растворились в бездонных, сияющих лукавством зрачках.
   – Надеюсь, ты хорошо выспалась сегодня, Сигюн, – вполголоса проговорил Локи, наклоняясь ко мне, – потому что этот ётунский холод начинает действовать мне на нервы, и я намерен нынче же это изменить. Нам предстоит очень жаркая ночь…
   Тяжёлые двери, ведущие в тронный зал, медленно распахнулись. Разговоры умолкли, оборвавшись на полуслове, и взгляды всех присутствующих обратились на женщину и подростка, которые вошли, заметно смущаясь столь пристальным к себе вниманием.
   Женщина, идущая впереди, была Джейн. Её белокурые волосы рассыпались по меховому воротнику. Простая куртка из грубой жёлтой кожи, поспешно накинутая поверх просторной клетчатой рубашки, подчёркивала хрупкость её фигуры, а мягкие ботинки на тонкой гибкой подошве красноречиво говорили о стремлении к повседневному удобству, особенно ценимому ею в лаборатории, где она проводила едва ли не всё своё время. Но в золотом зале Асгарда этот простой наряд слишком бросался в глаза, Джейн знала об этом, и она обязательно переоделась бы, имей она хоть чуть-чуть больше времени. Однако она не посмела заставлять себя ждать. Даже спустя столько лет жизни здесь она оставалась всё той же застенчивой и скромной Джейн. Светло-карие глаза её по-прежнему загорались любопытством, когда дело касалось науки, и всё так же восторженно и обожающе смотрели на Тора. За эти годы я имела возможность узнать её ближе, и теперь у меня не было поводов для сомнений: она была абсолютно искренна в своём стремлении изучить и познать все, что было загадкой для неё в нашем мире, равно как и прежде в её родном Мидгарде. Её любовь к науке могла сравниться только с её любовью к Тору.
   Джейн шла, держа в руках нечто длинное, увенчанное острым наконечником, что более всего напоминало бы копьё, если бы не четыре пластины, укреплённые у основания древка.
   Мальчик, шедший за ней следом, был мой сын Вали. Вали, мой младший, чьё появление на свет было совсем не таким, как рождение его старшего брата. Вали, чьи бездонные синие глаза смотрят чаще в небо, чем на других людей. Его голос тих и музыкален, а на лице нередко бродит задумчивая улыбка – отражение его грёз и тайных мечтаний, которые неизвестны никому, даже Локи и мне. Иногда я замечаю, как умолкает он посреди оживлённого разговора или замирает в неподвижности в самый разгар весёлой игры, и тогда моё сердце сжимается от невыразимых предчувствий, и я тороплюсь окликнуть его, чтобы он, очнувшись, вновь сделался моим ласковым и нежным Вали. По вечерам, когда приходит пора отходить ко сну, он любит иногда присесть возле меня, прижавшись к моему боку и положив голову на плечо, как бывало в далёком детстве, и просит петь ему старинные песни ванов, которые он знает наизусть, и иногда он подпевает мне. Локи ложится на пол возле моих ног и слушает, как рождаются в сумерках тихие звуки колыбельной, а Нари, перегнувшись через подоконник, запускает в сад бумажных птиц, которых мастерит тут же, нетерпеливо болтая ногами. На небе зажигаются первые звёзды, Вали смотрит на них сонными глазами и шепчет мне: «Мама…» – и больше не говорит ничего, но в этом единственном слове – вся любовь мира, изливающаяся на меня, и я целую его во влажный висок, а Локи берёт на руки и относит в постель, а потом прогоняет туда же заигравшегося Нари.
   И вот сейчас в руках Вали небольшой деревянный ларец, который он несёт с особенной осторожностью. С тех пор как в Асгарде появилась Джейн, он проводит много времени с ней, наблюдая за её работой, и охотно помогает, когда ей требуется помощник.
   Тор вскочил навстречу Джейн. Она улыбнулась ему дрожащими губами, заметно покраснела и, смущаясь, машинально заправила за ухо выбившуюся из причёски прядь волос.
   – Нари передал мне, что я должна явиться как можно быстрее, – шепнула она мне и тут же закусила губу, бросив взгляд на окружающих. – Ох, ну я как всегда… Если они заметят, что мы шепчемся…
   Я поднялась и взяла её под руку:
   – Они подумают, что двум женщинам всегда есть о чём посекретничать, только и всего…
   Джейн благодарно взглянула на меня.
   – Что ж, думаю, сегодня нам всем довелось выслушать более чем достаточно всяких туманных намёков и разоблачительных речей, которые на деле оказались не более чем подтасованными измышлениями или же бредом больного воображения, одержимого идеей собственной богоизбранности: каждый волен трактовать случившееся по своему вкусу, – начал Локи, подходя к Вали и беря ларец у него из рук. – Однако позвольте мне, асы, поблагодарить вас за то терпение, которое вы проявили, дожидаясь финала этого спектакля, который, вопреки всем законам драматургии, окажется весьма банальным. За это я смиренно прошу меня извинить, хотя в разочаровании, которое вас вот-вот постигнет, нет моей вины, ведь это не я затеял всё это представление…
   – Локи!
   – Да, Всеотец?
   – Ты сейчас именно тем и занимаешься, что испытываешь наше терпение.
   – Терпение – тоже оружие! Это самый первый мой жизненный урок, который я усвоил ещё в ту пору, когда называл тебя просто отцом, Один. Я научился быть терпеливым…
   – В самом деле, мой мальчик? Ну же, не хмурься, ведь как бы ты меня ни называл, я по-прежнему твой отец. И я всегда гордился тем, насколько точно ты умеешь подбирать слова для выражения своих мыслей. Будь же откровенен и сейчас: ты научился ждать своего часа.
   Локи несколько секунд пристально смотрит в единственный глаз Одина. Может, кто-нибудь, глядя со стороны, предположит, что в эти мгновения происходит безмолвное продолжение диалога отца и сына, пытающихся сделать шаг навстречу друг другу после слишком долгой размолвки? Я же не обольщусь ни на миг, потому что для меня это выглядит не как диалог, но как поединок взглядов, в которых сверкает холодная сталь, и мне кажется, я вот-вот услышу, как, перекрещиваясь, взгляды звенят, словно мечи.
   – Скидбладнир, Один Всеотец! – провозгласил Локи, откидывая крышку ларца. – Мой дар Асгарду – и тебе.
   Один взял ларец в руки и заглянул в него. Потом жестом подозвал Тора, а следом за ним потихоньку приблизилась и сгоравшая от любопытства Сиф. Тор кинул быстрый взгляд внутрь ларца, и лицо его вытянулось. Он запустил руку под крышку и вытащил оттуда нечто полупрозрачное и очень хрупкое на вид, повертел его в руках и оглянулся на Локи.
   – Это что, и есть тот самый Скидбладнир, на котором ты разместишь несметное войско врагов Асгарда? – недоумённо спросил он.
   – Ты считаешь нас идиотами, Локи? – взорвалась Сиф. – Хочешь убедить нас, что эта, как ты сам сказал, игрушка и есть тот самый зловещий корабль, о котором предупреждала Вёльва?
   Локи взял сверкающую гранями вещицу из рук Тора, изящным движением встряхнул её, и на его ладони очутился крохотный драккар, имеющий, однако, полную оснастку, мачту, вёсла, парус, рулевое весло с румпелем и даже крохотное треугольное знамя ворона, трепещущее от дыхания склонившихся над ним людей.
   – Это Скидбладнир, а что имела в виду Вёльва, мне неведомо, за свои слова она пусть отвечает сама. Я же лишь заявляю, что этот корабль имеет в своей основе самое уникальное сочетание науки Мидгарда и магии нашего мира, что делает его единственным в своём роде, – сказал Локи, приподнимая кораблик и рассматривая его со всех сторон, с улыбкой любуясь его благородными совершенными пропорциями.
   – Позвольте мне объяснить принцип его действия. – Джейн, возбуждённо блестя глазами, возникла перед озадаченным Тором, который переводил взгляд с Локи на Одина, а потом на Сиф, не зная, как реагировать на происходящее. Когда дело касалось её обожаемой науки, она забывала обо всём и уже не была похожа на ту застенчивую Джейн, для которой любое появление в Вальяскьялве, а особенно в его тронном зале, до сих пор оставалось настоящим испытанием. – Это, – она взяла драккар с ладони Локи, – конечно же не сам Скидбладнир, но его кристаллическая модель, являющаяся по сути своеобразным пультом управления. Его можно сложить… – Джейн чуть сжала кораблик между ладонями, и он вновь преобразился в полупрозрачную многогранную структуру, ту самую, которую Тор достал со дна ларца. – Можно спрятать в карман и вынуть при необходимости… – Тут она опять встряхнула Скидбладнир, и он из похожего на скомканную бумажку неопределённой формы предмета превратился в прекрасный, хоть и крохотный кораблик. – Сам же он находится всегда рядом, но поскольку он располагается в четвёртом измерении, то на первый взгляд остаётся невидимым, что даёт войску, имеющему в своём распоряжении такую боевую единицу, определённые преимущества, заключающиеся во внезапности появления…
   – Постой, постой. – Тор обнял Джейн за талию, с улыбкой прижал палец к её губам. – Объясни ещё раз – где располагается настоящий Скидбладнир?
   Джейн осеклась, смущённо оглядев окруживших её асов, будто впервые заметила их. Думаю, это и в самом деле было так. Вряд ли во всём Асгарде для неё существовал ещё кто-либо, кроме Тора. А он так бережно обнимал её, с такой нежностью заглядывал ей в лицо… Я, общаясь с ней год за годом, почти уже не вспоминала, что Джейн явилась из мира смертных людей, настолько привычным стало её присутствие здесь, в Асгарде. А Тор не забывал ни на секунду о хрупкой бренности её существа. Я раньше даже представить себе не могла, что он может быть таким заботливым и предупредительным. Он обращался с Джейн как с величайшей драгоценностью, которую так легко повредить одним неловким прикосновением. Вряд ли можно было представить себе более удивительную пару: огромный могучий ас и маленькая, но такая отважная женщина из Мидгарда, осмелившаяся ради него навсегда оставить свой родной мир.
   – В четвёртом измерении… – Джейн отлично владела собой, однако её волнение выдавал характерный для неё жест, которым она заправляла за ухо падавшую на лицо прядь светлых волос. – Настоящий Скидбладнир находится здесь, но в другом измерении, поэтому мы не можем воспринимать его глазами. Что поделаешь, нашему зрению доступны лишь три из множества существующих в природе старших размерностей. Однако всегда есть возможность описать то, что мы не можем воспринять непосредственно, с помощью математики…
   Тор подавил зевок. Джейн заметила это, вскинула глаза на своего возлюбленного, потом метнула быстрый взгляд на всех нас по очереди. Один застыл в той же позе с совершенно невозмутимым выражением на лице, так, что по нему абсолютно невозможно было догадаться, понимает ли он то, что говорила Джейн, и если да, то насколько. Фригг смотрела в окно с откровенно скучающим видом, но, встретившись глазами с Джейн, мгновенно изобразила на лице вежливый интерес. Сиф и Фандрал недоверчиво переглядывались. Бальдр придвинулся поближе, чтобы всё рассмотреть в деталях. На губах Локи играла его обычная лукавая полуулыбка, и я поймала на себе его более чем выразительный взгляд: он явно рисовал в воображении детали предстоящей ночи. Надеюсь, я покраснела не слишком заметно.
   – Говоря вкратце, – Джейн собралась с духом и решила всё-таки продолжать, – и используя обычную формальную логику, мы можем задать себе вопрос: как относительно двухмерной плоскости будет выглядеть объёмное изображение? Примерно таким же будет восприниматься четвёртое измерение относительно трёх других, обычных для наших органов чувств.
   – И что, в Мидгарде уже найден способ обнаружить и каким бы то ни было образом использовать это четвёртое измерение? – спросил Бальдр, осторожно дотрагиваясь до модели Скидбладнира, покоящейся на ладони Джейн. Он не сводил глаз с граней кристалла, в которых при малейшем движении руки девушки вспыхивали затейливые переливы радужных цветов.
   – На Земле наука пока лишь ищет доказательства его существования, – оживилась Джейн, искренне воодушевлённая интересом Бальдра. – Там учёные создают математические модели, способные с максимальной достоверностью описать возможную многомерность Вселенной. Но здесь, в Асгарде, мне посчастливилось получить наглядное подтверждение наших догадок. Жаль только, что я ни с кем не могу поделиться открывшейся мне истиной… – Она помрачнела, но, подавив вздох, закончила: – Локи помог мне заглянуть за грань моего представления о реальности. Он разместил Скидбладнир в четвертом измерении, надёжно спрятав его от посторонних глаз до поры до времени с помощью своей магии. Впрочем, я всегда верила в слова, некогда сказанные Артуром Кларком, писателем: технологии, намного опередившие наши собственные, выглядят для нас магией. Доктор Селвиг порадовался бы сейчас за меня, – прибавила она совсем тихо, опустив глаза.
   – Ты по-прежнему скучаешь по Мидгарду? – Тор пальцами приподнял подбородок Джейн, с мягкой улыбкой заглянув ей в лицо.
   – Иногда, – прошептала она, избегая смотреть на него.
   – Здесь ты получила все возможности для своих исследований, – Тор стоял перед ней, как провинившийся школьник, – и жизнь, гораздо более длинную, нежели могла бы быть тебе отпущена в Мидгарде.
   – И тебя. – Джейн украдкой смахнула слёзы и, приподнявшись на цыпочки, обняла его одной рукой за шею: – Мой дорогой, мой хороший!
   – Смелее, Джейн, не стесняйся в выражении своих чувств, – промурлыкал Локи, вмиг очутившийся с ними рядом. – Обожаю семейные идиллии… Однако тебе мешает копьё Гунгнир. Давай я подержу его, пока вы с Тором не закончите.
   – О, простите. – Джейн густо покраснела и не сразу смогла справиться с собой.
   Я укоризненно посмотрела на Локи, но он сделал вид, что не замечает моего взгляда, отвернулся с невинным видом и тут же, улучив момент, поцеловал меня в шею.
   – Локи! – воскликнула я, чуть не подскочив от неожиданности.
   – Что? – Его язык скользнул мне в ухо, отчего по всему моему телу пробежала сладкая дрожь. – Я тоже хочу получить свою порцию любви!
   – Копьё Гунгнир. – Джейн погладила отполированное древко. – Мой подарок тебе, Тор. Здесь, в наконечнике, я установила микрочип с видеокамерой. Наведение на цель осуществляется одним нажатием кнопки на рукояти. Если выбранный объект находится в пределах видимости, а зоркость асов, насколько я знаю, превосходит нашу собственную в несколько раз, копьё само захватит цель и будет следовать за ней, даже если та изменит направление, то есть будет пригибаться, прятаться или убегать, лавируя по пересечённой местности. Здесь, у основания, закреплены стабилизаторы, необходимые для обеспечения устойчивости и дальности полёта. Гунгнир не будет знать промаха. А после поражения цели магия Локи всегда будет возвращать копьё к его владельцу.
   Тор взвесил копьё на вытянутой руке.
   – У меня уже есть мой Мьёлнир, – сказал он, – и его рукоять так привычно лежит в моей ладони. Джейн, ты не обидишься, если я подарю Гунгнир отцу? Не хочу отставать от Локи, ведь его подарок поистине роскошен!
   Джейн смущённо пожала плечами.
   – Конечно, – пробормотала она, – Гунгнир теперь твой, и ты волен распоряжаться им так, как тебе угодно. Я сама хотела преподнести Одину Всеотцу какой-нибудь подарок, но всё, о чём бы я ни подумала, казалось мне таким ничтожным, недостойным владыки Асгарда…
   – Ты создала такие удивительные вещи, как Скидбладнир и Гунгнир, ты преподнесла их в дар нашему народу, и ты ещё говоришь о том, что твои подарки недостойны меня? – Один протянул руку Джейн, чем окончательно вогнал её в краску. – Ты – лучшая из дочерей Мидгарда, да, впрочем, мой сын и не мог бы выбрать себе иную подругу.
   – Скидбладнир и Гунгнир разработаны Локи, – возразила Джейн, вскидывая голову, потому что Один возвышался над ней как скала, – он продумал их до мельчайших деталей, так что мне оставалось только их воплотить… Да и тогда без его магии эти предметы потеряли бы свою сокровенную сущность. И стали бы просто еще одним драккаром и очередным образцом самонаводящегося оружия.
   Повисло молчание, во время которого Локи сосредоточенно рисовал на моём запястье быстро исчезающие руны, от прочтения которых жаркая волна, зародившаяся внизу живота, стремительно разлилась по всему моему телу, заставляя сердце колотиться, а лицо пылать.
   – Локи, Локи, – умоляюще зашептала я, отчаянно стараясь унять дрожь в коленях и успокоить дыхание, – прекрати сейчас же! Ты что, хочешь, чтобы о нас судачил весь Асгард?
   – Я хочу лишь одного: как можно скорее очутиться наедине с тобой, Сигюн. И заняться гораздо более интересными вещами, нежели бесконечная церемония вручения подарков Одину. А Асгард будет судачить о нас независимо от наших стараний…
   – Что ж, Локи, благодарю тебя и Джейн, – голос Одина раздался прямо возле нас, – ваши подарки более чем удивительны, они… они бесценны! Надеюсь, что само их наличие у асов предотвратит любые попытки вторжения в наш мир и нам не придётся испытывать их действие на практике. И всё же я хочу спросить Джейн: каким образом Скидбладнир выйдет из четвёртого измерения при необходимости?
   Джейн выразительно посмотрела на Локи, но он сделал вид, что не заметил её взгляда, продолжая свои обольстительные опыты с рунами на моей руке.
   – Локи, – простонала я, задыхаясь.
   Он не спеша поднялся, расправил плечи с гибкой кошачьей грацией.
   – Я подумал, Скидбладнир будет храниться в сокровищнице Асгарда. Поэтому портал для выхода корабля в видимый мир был специально создан мной непосредственно у дверей, ведущих в сокровищницу. Тебе, Владыка Один, нужно всего лишь привести модель в рабочее положение, встряхнув его, как это показывали и Джейн, и я, ну и затем прочитать надпись вдоль бортов драккара…
   – Портал можно открыть в любом удобном месте, – вставила Джейн, – если будет такая необходимость.
   – Но руны, написанные на Скидбладнире, открывают конкретный портал возле сокровищницы, – заметил Один, вертя корабль в руках.
   – Ну не мог же я в самом деле исписать заклинаниями всю поверхность модели! – пожал плечами Локи. – Они бы там просто не уместились. Да и зачем? Я не сомневаюсь в том, что Владыка Асгарда сумеет составить руническое заклинание, открывающее выход для корабля в любой точке пространства. Для мужа, отдавшего свой глаз в обмен на мудрость, да еще вдобавок приковавшего себя к стволу Иггдрасиля на целых девять суток именно для того, чтобы постичь тайное значение рун, это не составит ни малейшего труда!
   Один скрестил руки на широченной груди, не сводя с Локи тяжёлого немигающего взгляда.
   – Ты прав, – медленно проговорил он, сощурясь, – мне пришлось пойти на немалые жертвы, чтобы достичь того, что ты получил даром, просто по праву рождения!
   – Ты как будто меня в этом упрекаешь? – Локи поднял брови, изображая на лице недоумение, но тонкие губы кривились в вызывающей усмешке.
   Они застыли в неподвижности друг напротив друга. Один, царь Асгарда, могучий и несокрушимый, как утес, о который разбиваются самые яростные волны, в парадных доспехах, отливающих воронёной сталью, в багровом плаще, тяжёлыми складками ниспадающем с золотых оплечий. И Локи, гибкий тёмный силуэт на фоне окна, сливающийся с ранними зимними сумерками. Асы, гордящиеся своей мощью и физической выносливостью, замечают ли они то, что очевидно для меня: присутствие тайной силы, сквозящей в каждом движении тонких длинных пальцев, в каждой интонации голоса, что звучит словно музыка, в гордом повороте черноволосой головы, во взгляде играющих изумрудными искрами глаз?
   Я смотрю в лицо, на котором самые разнообразные оттенки чувств в мгновение ока сменяют друг друга.
   – Ты позволил моей матери принести сына ётуна в Асгард, чтобы власть над магией, данная мне от рождения, служила асам. Так что же теперь, Всеотец? Происходит именно то, чего ты хотел.
   – Я приготовила ещё один подарок! – воскликнула Джейн, пожалуй, несколько громче, чем то было необходимо. Она проскользнула между Одином и Локи, на ходу доставая из кармана бархатный футляр. – На этот раз лично от себя и специально для тебя, Фригг. Женщинам не слишком интересны образцы нового оружия, это мужские игрушки. Вот кольцо Драупнир. Оно сделано из самовоспроизводящихся нанофрактальных структур и каждые девять дней создаёт собственную копию… правда, уже просто из золота. Я нанесла на него руны, которые посоветовал мне Локи. Насколько я поняла, это просто пожелание дальнейшего процветания вашему семейству и выражение любви к вам. Никакой магии, никаких заклинаний.
   – Не всякие руны имеют магический смысл, – отозвался Локи, – да и не всем рунам он нужен. Примерь кольцо, Фригг, Джейн делала его с большим старанием и уважением к тебе, матери Тора.
   Фригг, улыбаясь, взяла кольцо из рук Джейн, надела на указательный палец. Медленно повернула его, читая надпись.
   – Узнаю тебя, Локи, – сказала она, спускаясь по ступеням и обнимая его, а следом за ним Джейн. – Спасибо, мой мальчик. – И совсем тихо, почти шёпотом: – Кто ещё, кроме тебя, сумел бы выразить самую мою суть в нескольких словах? Я люблю тебя, тебя и Сигюн.
   Я мельком взглянула на Драупнир. Изящное благородство тонких лаконичных линий придавало ему очаровательную простоту и изысканность одновременно.
   – Что там написано? – спросила я у Локи.
   – Руна Тайна, – ответил он. – Руна Предвидение. Молчание. Одиночество. Забвение. Покой.
   – А седьмая, завершающая руна?
   – Седьмой руной должна быть любовь. Но эта руна – только твоя.
   …Мы шли по коридору, возвращаясь в свои покои. Метель прекратилась, и небо очистилось. В высокие окна Вальяскьялва заглядывала луна, смешивая свои бледные отблески с уютным жёлтым светом факелов, укреплённых в железных скобах вдоль стен. Мы шли вчетвером: впереди Тор с Джейн, следом мы с Локи. Гулкое эхо шагов металось между капителями колонн и терялось в густой тьме потолочных сводов. Тор держал свою любимую за руку, и они весело что-то обсуждали. Джейн выглядела совершенно счастливой, она почти не сводила глаз с Тора и всё время улыбалась. Я не могу сказать, как это произошло. Она вдруг замедлила шаги, пошатнулась, будто споткнувшись о невидимую преграду, и медленно начала оседать на пол. Тор подхватил её, заглянул ей в лицо:
   – Джейн?
   Мы подбежали к ним.
   Джейн лежала на руках Тора, и даже в пляшущем свете факелов была заметна смертельная бледность, разливающаяся по её лицу. Она силилась приподняться, встать на ноги – и не могла.
   – Джейн, что с тобой?
   – Ничего, милый, просто я немного устала. Отнеси меня в постель.
   Тор поднял подругу и понёс, прижимая к груди. Её голова покоилась на его плече, руки обнимали шею.
   – Тор, твоя борода… щекотно, – попыталась пошутить Джейн, и он, простодушно улыбнувшись, поцеловал её в висок:
   – Отдохни, Джейн, сегодня у тебя был трудный день, ты, должно быть, перенервничала…
   … Среди ночи раздался стук в дверь. Обычно я сплю очень чутко, но сегодня словно какая-то сила унесла меня далеко-далеко, и я с огромным трудом возвращалась к реальности. Локи, откинув одеяло, сел в постели. В дверь уже барабанили. Я наконец оторвала голову от подушки, машинально пригладила волосы.
   – Локи, брат, ради всего святого, проснись! – раздалось из-за двери. – Помоги! Джейн совсем плохо.
   Локи выскользнул из постели и, как был, голый, одним прыжком очутился у входа, отодвинул засов.
   Тор ворвался в комнату, схватил его за руку, потянул за собой:
   – Пожалуйста, Локи, идём со мной, идём скорее!
   Я никогда не видела Тора таким. Он словно обезумел.
   – Да успокойся же ты! – Локи вырвал у него свою руку. – Можешь ты толком сказать, что случилось?
   – Если бы я знал! – Тор вдруг сел на пол прямо у дверей, закрыв лицо руками. – Наверное, снова этот приступ… Только на этот раз все гораздо серьёзнее. Она почти не дышит, она не слышит меня! Локи, я прошу, я умоляю тебя, идём со мной!
   – Хорошо, хорошо, дай только мне одеться! – Локи вскинул руки над головой. – Если я приду к Джейн в таком виде, – он бросил выразительный взгляд на своё нагое тело, – боюсь, братец, у тебя не останется никаких шансов!
   Но Тор был не в том состоянии, чтобы воспринимать его шутки. Ворча себе под нос, Локи потянулся за сорочкой и брюками. Я тоже поднялась и стала одеваться.
   – Куда ты, Сигюн? – Локи торопливо обнял меня за плечи, поцеловал в затылок. – Спи, я скоро вернусь.
   – Ты же знаешь, я всегда была рядом с Джейн во время таких приступов. Она ждёт меня…
   – Знаю, но сейчас глубокая ночь. Сигюн, твоё присутствие необязательно. Я просто помогу ей, как обычно.
   – Тор сказал, в этот раз всё не так, как обычно. Я пойду.
   – Ладно, идём. – Локи стоял уже полностью одетый; я помогла ему застегнуть манжеты на рукавах и теперь шарила ногой под кроватью в поисках куда-то запропастившихся туфель.
   Локи опустился на колени, заглянул под сползшее покрывало и, выудив оттуда мои домашние «лодочки», с улыбкой посмотрел на меня снизу вверх. Потом взял мою ногу, согрел в тёплых ладонях, наклонясь, подышал на неё.
   – Ты замёрзла, моя Сигюн… – Он осторожно помассировал ступни и лишь после этого надел мне на ноги туфли.
   – Должно быть, ветер был в наши окна. Поспешим, Локи.
   …Комнаты Тора и Джейн располагались в противоположном крыле дворца. Когда мы вошли, Джейн лежала навзничь на огромной постели, вытянувшись во весь рост и отвернув лицо к стене. На прикроватном столике стоял зажжённый светильник, отбрасывавший на противоположную стену длинные тени. Мне вспомнилось, как Джейн мечтала провести в Вальяскьялве электрическое освещение и даже пыталась соорудить на заднем дворе солнечную электростанцию.
   – Солнца в Асгарде, конечно, много, – сказал тогда Локи, вернувшись домой вместе с Вали, который увлечённо помогал Джейн с установкой солнечных батарей на высоких металлических опорах, – а вот времени у Джейн катастрофически мало.
   – Ну так что ж, – возразил отцу Вали, – времени более чем достаточно у меня. Я бы хотел научиться кое-чему, что стало обыденностью в Мидгарде.
   – Взгляни-ка сюда, Сигюн, – Локи похлопал сына по плечу, – вот оно, оптимальное сочетание магии и технологии, о которой столько твердит Джейн.
   – Магии, Локи? – переспросила я недоумённо.
   – Всему своё время, – загадочно улыбнулся он и подмигнул Вали.
   В конце концов Джейн решила, что светильники, в которых горит живой огонь, придают древним стенам Вальяскьялва гораздо больше очарования и уюта, чем все мидгардские новшества. После сегодняшнего фейерверка подарков, подумала я, мне стали понятнее причины этого решения. Нельзя объять необъятное, тем более в рамках столь короткой жизни.
   Локи сел на краешек кровати, протянул ладони к груди Джейн, нагнулся над ней, словно вслушиваясь во что-то далёкое, доступное лишь ему одному. Я взяла Джейн за руку, попыталась посчитать пульс. Он почти не прослушивался; рука была влажной и очень холодной. Тор широченными шагами мерил комнату от стены к стене. На некоторое время воцарилась полная тишина, было слышно лишь шумное дыхание Тора.
   Я обернулась к нему, хотела ободрить, сказать, что всё обойдётся, как бывало уже не раз. Правда, в последнее время приступы слишком уж участились, однако Джейн не придавала этому особого значения и старалась держаться так, чтобы и мы ничего не замечали…
   Но в это время Джейн вскрикнула. Это был даже не крик, скорее всхлип или судорожный вздох. Лицо Локи исказилось, кисти рук дрожали, на висках выступили бисеринки пота. Он встал на одно колено, раскинув руки в стороны и запрокинув голову. Тор остановился на полушаге, мы с ним испуганно переглянулись. У меня создалось впечатление, что Локи изо всех сил удерживает что-то, ускользающее от него и рассеивающееся в пространстве. Тело Джейн выгнулось дугой. Тор бросился к ней, но Локи остановил его одним взглядом, и могучий ас застыл на месте как вкопанный. Заскрежетали стиснутые зубы Локи. Пальцы изогнулись, как когти хищной птицы, он зажмурился, из груди его вырвалось приглушённое рычание. Я насмерть перепугалась: ещё ни разу за всё время, пока Джейн жила с нами, с ней не случалось ничего подобного.
   Вдруг Локи одним резким движением опустил руки, прижав их к левой стороне груди Джейн. И в этот момент она пошевелилась и открыла глаза. Локи с трудом перевёл дыхание. Я вскочила, подбежала к нему. Он откинулся на спинку кровати в совершеннейшем изнеможении. Я вытащила из кармана платок, чтобы вытереть пот, крупными каплями катившийся по его лбу. Тор сгрёб Джейн в охапку, прижал к себе, покрывая её лицо поцелуями. Локи положил ладонь мне на талию. Его рука дрожала. Он опустил голову мне на плечо.
   – Слава небесам, ты очнулась! – воскликнул Тор. – Джейн, дорогая, бесценная моя Джейн, я был просто вне себя от ужаса! Спасибо тебе, Локи… Пожалуйста, Джейн, не пугай меня так больше! Но какой ужасный приступ! Что это было, Локи, ты можешь объяснить? Впрочем, неважно, главное, теперь всё в порядке.
   – Нет, – глухо проговорил Локи.
   – Что? – Тор осёкся на полуслове. – Что ты говоришь?
   – Не в порядке. И уже не будет в порядке. – Глаза Локи всё ещё были закрыты, у меня создалось впечатление, что ему трудно говорить.
   Тор всё ещё машинально прижимал Джейн к себе, но она мягко отстранилась от него и с его помощью села, откинувшись на подушки. Оба они, и Джейн, и Локи, выглядели одинаково измотанными, будто после тяжёлой, изнурительной работы.
   – Я… – Тор шумно сглотнул. – Я не понимаю…
   – Да всё ты понимаешь, брат. – Локи, подняв голову, взглянул Тору прямо в глаза. – Срок жизни мидгардцев ограничен. Её жизнь подходит к концу.
   Что-то внутри меня оборвалось, под сердцем будто бы образовалась звенящая пустота. Тор растерянно переводил взгляд с Локи на Джейн.
   – Может, не надо говорить об этом здесь? – Я сжала плечо Локи.
   – Нет, надо, – отозвалась Джейн. Она говорила тихо, едва различимо, но очень медленно и внятно. – Я не хочу пребывать в неведении. Скажи, Локи, сколько мне осталось?
   – Я не знаю. – Он покачал головой. – Это правда, Джейн. Я не пророк.
   – Это всё оттого, что ты медлил! – взорвался Тор, хватая Локи за отвороты на груди с такой силой, что несколько застёжек отлетели на пол, жалобно звякнув. – Я же просил тебя поспешить! Но ты не слишком-то торопился! Если бы речь шла о жизни Сигюн, Локи, разве ты шёл бы спокойно по коридору? Нет, ты бы мчался сломя голову! Но ведь это всего только Джейн, да, Локи? Смертная Джейн, которой всё равно суждено умереть, так какая тебе разница, произойдёт это сегодня или пару лет спустя?!
   Тор тряс Локи, как тряпичную куклу, но Локи даже руки не поднял, чтобы защититься, только смотрел на брата с невыразимой скорбью. Наконец кулаки Тора разжались. Он весь обмяк, ссутулился, опустился на пол перед постелью Джейн и затих, уткнув лицо в одеяло, которым были укрыты её ноги. Локи пригладил растрепавшиеся волосы и едва заметно вздохнул, пытаясь привести в порядок одежду, разорванную на груди.
   – Прежде я никогда не использовал целительную магию, – произнёс Локи очень тихо, глядя на Джейн. – Я начал учиться ей даже раньше, чем доставил тебя в Асгард, предвидя то, что будет происходить с тобой. То, что все мы привыкли называть приступами, на самом деле было смертью. Ты умирала уже не раз, но мне удавалось вернуть твою жизненную энергию назад в тело. Эти смерти были преждевременны, потому что вызвались болезнями, которые в таком изобилии поражают вас, мидгардцев, особенно когда вы начинаете стареть. Но то, что произошло сегодня… Джейн, твоя жизнь на исходе по вполне естественным причинам. Я вообще не хотел, чтобы этот разговор состоялся, но раз уж так вышло… Это не то, что я могу предотвратить или исцелить. Ты просто угасаешь. Пришёл твой срок. Я научился лечить, но воскрешать не в моих силах.
   Джейн смотрела на него, широко распахнув глаза.
   – Я видела себя со стороны, – сказала она, – и видела твои руки, протянутые ко мне. Они не давали мне рассеяться в пространстве. Они словно нити притягивали меня назад. А потом по этим нитям заструился огонь. Мне стало горячо. Мне стало больно. Я открыла глаза – и снова очутилась здесь.
   – Мне пришлось передать тебе частицу своей жизненной энергии, чтобы вернуть тебя. Но даже после этого ты продолжала удаляться, и мне показалось в какой-то момент, что все мои усилия тщетны.
   – Я могу отдавать ей свою энергию каждый день! – воскликнул Тор. – У меня этой энергии хоть отбавляй! – Он демонстративно поиграл выпуклыми шарами мышц, рельефно выделяющихся даже под одеждой.
   – Это не может продолжаться бесконечно. – Локи устало провёл ладонью по лицу, пальцами массируя глаза. – Это противоестественно. Она превратится в живого мертвеца, движущийся призрак Джейн, лишённый всего того, что сейчас составляет её сущность. Смерть – не зло для неё, она в её природе. Чтобы сохранить прекрасные воспоминания о ней, сохранить её душу, ты должен отпустить её. И смириться с неизбежным…
   Локи встал, взял меня за руку.
   – Сейчас мы уйдём и оставим вас, – сказал он. – Думаю, вы захотите побыть наедине друг с другом, поговорить, что-то вспомнить… Прожито немало лет вместе, куда больше, чем было бы у вас двоих, останься Джейн в Мидгарде. Можете не спешить, у неё ещё есть время. Она еще встретит не один рассвет, прежде чем… просто заснёт.
   Я обошла вокруг кровати и, склонившись к Джейн, поцеловала её.
   – Я приду навестить тебя утром, – шепнула я ей.
   – Спасибо. – Она улыбнулась мне в ответ, пожимая мои пальцы.
   Тор даже не поднял головы, когда мы направились к двери. Мне показалось, что именно Джейн придётся утешать его, поражённого, раздавленного своим горем.
   – Я не хотел бы оказаться на его месте, – только и произнёс Локи, когда мы вернулись к себе.
   Он разделся и лёг рядом со мной в постель, прижался ко мне тёплым нагим телом. Глаза его закрывались, но он продолжал тихо целовать моё лицо, губы, шею, пока окончательно не заснул. Но и во сне его рука покоилась на моей груди. Я же лежала без сна, и перед моим мысленным взором плавной чередой проходили картины прошлого, яркие и ясные, будто виденные вчера.
   …Прошло немало времени, прежде чем я осмелилась рассказать Локи о просьбе Джейн. И ещё почти столько же, прежде чем мы вдвоём отправились в Мидгард, чтобы забрать её.
   – А Тор знает об этой твоей идее? – первым делом осведомился у неё Локи.
   Побледневшая Джейн, закусив губу, осторожно помотала головой, глядя на прохаживающегося вдоль её трейлера Локи. Она выглядела такой перепуганной, что мне стало её просто жаль, и я ободряюще ей улыбнулась.
   – Чего ты боишься? – спросила я её потихоньку.
   – Он ведь может в любой момент передумать, – прошептала она в ответ, не сводя с Локи заворожённого взгляда.
   Локи между тем остановился, задрал голову, вглядываясь в беспредельную синеву аризонского небосвода.
   – Почему ты так стремишься попасть в Асгард, смертная? – спросил он, не оборачиваясь, как будто обращался к раскинувшемуся над нами сияющему небу. – Разве мало тебе того, что мой брат приходит сюда едва ли не каждый день?
   – Он забегает сюда на пару часов, и каждый раз, едва он входит в моё жилище, радость от встречи с ним омрачена для меня сознанием предстоящей разлуки… Я устала находиться в постоянном ожидании его появления. Я не хочу больше жить от встречи до встречи.
   – Всё это весьма трогательно, – бросил Локи через плечо. – Но я не занимаюсь благотворительностью.
   Джейн вспыхнула:
   – Ты хочешь, чтобы я доказала свою полезность Асгарду? А может быть, лично тебе?
   – Мой господин, ты забыла добавить. – Локи заложил руки за спину.
   – А ты забыл приказать, чтобы я опустилась перед тобой на колени, – в запальчивости крикнула Джейн, вся дрожа от закипающего гнева.
   Впервые за всё это время Локи повернулся к ней, внимательно всмотрелся в её глаза. Джейн выдержала его взгляд с гордо поднятой головой. Он вскинул брови, мимолётная усмешка скользнула по его губам. В самом зените возникла маленькая тучка и начала быстро разрастаться, клубясь и набухая чернотой. Тень упала на нас, ветер взметнул пыль у ног и, закручивая в смерч, понёс прочь от трейлера. Локи щёлкнул пальцами; в ответ ему где-то у горизонта заворчал, треснул, порвав небо зарницей, нарастающий раскатистый гром. Джейн попятилась, широко распахнутыми глазами глядя то на грозовую тучу, то на Локи, подошедшего к ней почти вплотную.
   – Удивительно, – восхищённо прошептала она. – Я слышала от навахов, что их шаманы порой достигают такого могущества, что в состоянии вызывать дождь по собственному желанию, но впервые вижу такую наглядную демонстрацию того, что это и в самом деле возможно!
   Локи начал хохотать так неудержимо, что у него на глазах выступили слёзы.
   – А ты дерзкая и любопытная, – сказал он, отсмеявшись и вытирая глаза тыльной стороной ладони. Туча, недовольно погромыхивая, начала медленно сползать за горизонт. – Мне нравится… Но разве Тор не говорил тебе, что в Асгарде «мой господин» – лишь форма вежливого обращения? Мы с Сигюн называли так друг друга в самом начале нашего знакомства. Да, моя госпожа? – обратился он ко мне.
   – Разумеется, мой господин. – Я церемонно склонила перед мужем голову, как требовал того придворный этикет Асгарда, с которым меня впервые знакомили ещё в Ванахейме. Но не выдержала и пары минут подобной серьёзности и, прыснув, бросилась Локи на шею, а он подхватил и закружил меня.
   Джейн смотрела на нас, а мы дурачились, как дети, нисколько этого не стыдясь.
   – Может, в Мидгарде это и считается могуществом, – заговорил Локи, ставя меня на землю и всё ещё улыбаясь, – я бы назвал это не слишком сложной магией. Такими фокусами я забавлялся, ещё будучи подростком. Однажды полил дождём своего наставника и Сиф, которые шли рядом и о чём-то так серьёзно беседовали, что я не мог удержаться и сотворил малюсенькую тучку прямо у них над головами… Как же они бежали к крыльцу Вальяскьялва! Я хохотал от души… У них были такие одинаково мокрые и разозлённые физиономии, словно они были близнецами! Конечно, они нажаловались Одину, и он в очередной раз строго-настрого запретил мне использовать магию в каких бы то ни было целях.
   – Это было всё равно как попытаться преградить путь водопаду, так рассказывал мне Тор, – подхватила Джейн, возбуждённо блестя глазами. – Кстати, я сказала ему тогда, что у нас на Земле научились использовать силу падающей воды, чтобы получать электроэнергию.
   Не знаю, заметила ли Джейн, как мгновенно изменилось настроение Локи, как сузились его глаза, а в движениях проскользнуло что-то мягкое, пружинистое, как у большой хищной кошки, готовящейся к прыжку.
   – Использовать, да, это – самое точное слово, – сказал он, глядя в пространство перед собой, – однако в твоём мире магия используется настолько мало, что считается чудом. Ни один серьёзный учёный не занимается здесь тем, чем пытаешься заниматься ты, Джейн Фостер. Твои работы будут либо осмеяны как лженаука, либо засекречены организациями, подобными Щ.И.Т. В любом случае ты окажешься неудачницей.
   – Но не в Асгарде! – горячо возразила Джейн. – Об этом я и говорила, и повторяю сейчас: если бы я могла продолжать свои исследования в вашем мире, иметь там хорошую лабораторию, а не те крохи, которые достаются мне здесь, я могла бы, используя синтез магии и технологии, создавать удивительные вещи!
   – Что ты имеешь в виду, говоря «хорошая лаборатория»? – осведомился Локи, садясь на раскладной стул в тени одинокой акации и усаживая меня к себе на колени.
   – Вот, я здесь набросала список, – заторопилась Джейн, взбегая по ступенькам трейлера. – Сейчас… Да где же…
   Раздался звук падения чего-то тяжёлого, потом что-то разбилось, и из-за полуоткрытой двери выкатилась, звеня и дребезжа, маленькая сковородка с отломанной ручкой. Локи невозмутимо проследил её путь по каменистой почве.
   Почти сразу после сковородки в дверях показалась всклокоченная Джейн, держащая в руках сложенный вчетверо лист бумаги.
   – Это самое необходимое, – сказала она, переводя дыхание и протягивая бумагу Локи, который, развернув её, мельком пробежал глазами исписанные угловатым убористым почерком строки. – Конечно, было бы неплохо дописать еще несколько пунктов… буквально два-три, но… на первое время этого было бы вполне достаточно.
   Локи свернул листок и спрятал его у себя на груди.
   – Значит, для Тора твоё появление будет сюрпризом, – усмехнулся он. – Обожаю сюрпризы!

   …Когда Локи открыл перед нами вращающийся тоннель, Джейн замерла на его пороге, обернулась. Я заглянула ей в глаза, а потом взяла её под руку.
   – Держись за меня… – шепнула как можно более ободряюще.
   – Да, Джейн, держись за нас обоих, – подал голос Локи, подходя к ней с другой стороны. – Этот путь будет трудным для тебя, и не только трудным, но и рискованным. Ты знаешь, почему Тор запрещал тебе путешествие в Асгард. Тела смертных слишком хрупки, не предназначены для таких переходов. И ты не пройдёшь этот путь без потерь. Но каковы они будут, неведомо никому.
   Локи обошёл Джейн и встал прямо перед ней, преграждая путь к тоннелю. Волосы шевелились за спиной, извивались, как чёрные змеи, затягиваемые ветром в воронку.
   – Я выживу? – спросила женщина отрывисто.
   – За это я ручаюсь.
   – Но это будет путь в один конец.
   Локи кивнул, не сводя с Джейн взгляда внимательных изумрудных глаз. Тонкая линия губ, острые высокие скулы, бледный выпуклый лоб. Он склонился над женщиной, но не её отражение я увидела в его зрачках. В них клубилась первозданная бездна.
   – Ещё не поздно передумать, Джейн Фостер. Один шаг, один миг – и возврата не будет!
   Джейн намертво вцепилась в моё плечо. Глаза ее наполнились слезами.
   – Пожалуйста, ещё минутку, – срывающимся голосом произнесла она. – Я хочу запомнить Землю… Унести её с собой.
   За её спиной вращалась, перемалывая пространство, лишённая воли, разумения, сострадания и скорби воронка.
   Я обняла Джейн, зашептала ей на ухо какие-то утешительные слова о том времени, когда я сама покидала родной мир. Но что могла я рассказать ей об этом? Ведомо ли нам самим расставание, разлука в такой степени, как мидгардцам? Уходя из Ванахейма, я волновалась отчаянно и тосковала. Но сравнимо ли испытываемое мною в тот миг со страшным мидгардским словом «навсегда»?
   – Ты просто исчезнешь из этого мира, Джейн. Такое случается здесь, и нередко. Пропавшие без вести – вышедшие по ошибке или нет на перекрёстки миров, где свищет беспощадный ветер, сдувающий их, как сброшенную ненужную оболочку, покинутую насекомым или змеёй.
   Джейн кивала, и её слёзы капали мне на плечо, а худенькое тело содрогалось.
   Наконец женщина выпрямилась и, шмыгая носом, насухо вытерла ладонью глаза.
   – Я готова, – только и сказала она.
   Локи кивнул и, приблизившись, расстегнул воротник рубашки у неё на груди. Прямо между ключицами, в уютной ложбинке у горла, где бьётся тоненькая ниточка жизни, нарисовал тризаострённую руну.
   – Руны могут жечь тебя, и порой нестерпимо, – сказал он, указывая длинным гибким пальцем на эту руну и другие, что он нарисовал на ее предплечьях и щеках ещё ранним утром, когда воздух в пустыне не раскалён, но наполнен мимолётной свежестью. – Но ты терпи, ибо они защищают тебя, а не вредят тебе. По сути только они и будут преградой между твоей живой плотью и безжизненной пустотой, сквозь которую мы пойдём. Не бойся. Мы не дадим тебе упасть.
   – А Хеймдаль пропустит меня, незваную гостью? – спросила Джейн, голос её ещё дрожал.
   – Хеймдаль? – Локи расхохотался. – Мы не пойдём по Биврёсту, смертная. Никому из вас не дано пройти по радужному мосту. Он испепелит вас, как мотыльков, летящих на пламя свечи. Я проведу тебя кружными тропами, и Хеймдаль не будет ведать о твоём прибытии. Скорее всего, он будет возражать, как и многие другие в Асгарде. Но любовь Тора защитит тебя от всех посягательств. Он не позволит им отправить тебя обратно, ибо лучше других знает о том, что путь назад убьёт тебя.
   И тогда Джейн протянула нам свои руки и, зажмурясь, шепнула:
   – Готова.
   Она была маленькой, но очень мужественной землянкой. Она сумела пройти сама почти половину пути, чего ни я, ни Локи не ожидали от неё. Потом она начала падать, а еще некоторое время спустя терять сознание. В её зрачках плескалась боль, целое море боли, но мы не услышали от неё ни звука, ни стона.
   В сад, раскинувшийся позади Вальяскьялва, Локи внёс её на руках. Он положил Джейн на скамью и склонился над её лицом, и когда его дыхание вошло в её полуоткрытый рот, она с хрипом втянула в себя воздух и открыла глаза. Она обвела удивлённым взглядом новый мир и попыталась приподняться. Мы помогли ей сесть, прислонили к спинке скамьи и придерживали с обеих сторон до тех пор, пока она окончательно не пришла в себя.
   – Удалось, – сказала Джейн хрипло и надолго закашлялась. Потом осмотрела свои руки и грудь, на которых сохранились лишь полустёршиеся следы рун, и подняла на нас ликующие глаза: – Мне удалось!

   Какова была цена её перемещения, мы узнали значительно позже, когда выяснилось, что Джейн беременна. Ребёнок был зачат в Асгарде, но это не спасло его от гибели. Джейн родила мёртвого мальчика и едва выжила сама.
   Десять дней она металась между жизнью и смертью в жару и в бреду.
   – Прости меня, любимый, – были первые её слова, которые она сумела произнести, когда пришла в себя.
   У неё едва хватало сил, чтобы шевелить пересохшими, растрескавшимися губами. Тор смачивал их влажной губкой и подносил ей воду, приподнимая женщине голову, чтобы она могла попить. Она страшно исхудала, осунулась, словно лишь тень прежней Джейн осталась от неё. Она смотрела на Тора огромными карими глазами, и из них по щекам беспрестанно текли и текли слёзы.
   Тор не слишком умел её утешить, только обнимал, осторожно прижимая к себе, потому что теперь она, как никогда прежде, выглядела похожей на тоненькую слабую веточку, которую так легко переломить одним неосторожным движением.
   – Не переживай, Джейн, такое случается даже с асинями. – Тор старался говорить приподнятым тоном, чтобы она не догадалась, какая буря эмоций бушует в его душе. – Мы попытаемся ещё раз.
   Но она смотрела мимо него, в тёмный дальний угол, где, скрестив руки на груди, прислонясь плечом к стене, вполоборота к ней стоял Локи. Едва выступающий из тени силуэт, тонкий и острый, как лезвие отточенного клинка, он почти слился с тьмой. Локи едва заметно покачал головой, и Джейн поняла и опустила голову. Как будто чьё-то ледяное дыхание коснулось в ту секунду моего сердца, холод пробежал по спине, растёкся по рукам и ногам, и я опустилась на пол прямо посередине комнаты, обхватив руками колени и спрятав лицо.

   Несколько недель спустя мы вдвоём с Джейн гуляли по саду. Она ещё не слишком окрепла, и долгие прогулки утомляли её, но она не терпела проявления собственной слабости и упрямо стремилась достичь самых отдалённых уголков парка.
   В какой-то момент мы присели на скамейку. Ветви бересклета и ракитника сплелись у нас за спиной; густо разросшиеся, они напоминали живую стену, колышущуюся от налетающих порывов ветра. Джейн сорвала маленькую веточку, увенчанную крохотными яркими плодиками, и задумчиво крутила её в руках.
   – Я всегда была поглощена наукой, – вдруг сказала она, глядя в песок у нас под ногами. – Когда в моей жизни появился Тор, я была ошеломлена… Я влюбилась в него с первого взгляда, даже когда ещё сама не понимала этого. Поначалу мне казалось, что я просто пытаюсь помочь ему выжить в чужом для него мире. Вряд ли он нуждался в моей помощи, – женщина усмехнулась, – однако в тот момент мне так казалось. Потом, когда он вернулся в Асгард, я почувствовала странную пустоту где-то вот здесь, возле сердца… – И она прижала к груди узкую сухую ладонь. – И я захотела любой ценой быть там же, где он. Я привыкла добиваться своих целей…
   По её лицу скользнула мимолётная горькая усмешка.
   «Что за пропасть между мирами, которую не мог бы преодолеть учёный, вооружившись наукой, верой в свои силы и в свой разум?» – думала я.
   – Но теперь перед моими глазами стоит мой ребёнок, Сигюн, который не успел даже открыть глаза навстречу сияющему солнцу… Мой сын, которого я принесла в жертву своей науке.
   Джейн говорила, и по щекам у неё безостановочно струились слёзы, но женщина даже не пыталась их отереть. Она не рыдала, не билась в истерике, просто произносила слова ровным, тихим голосом… и плакала, не замечая своих слёз. И я плакала вместе с ней, обняв её за плечи, и даже не пыталась её утешать, просто слилась с ней воедино в её горе, чтобы разделить его с ней, чтобы ей не пришлось нести его в одиночку.
   – Возможно, я была не права и слишком самонадеянна, – продолжала она, – пропасть между нашими мирами огромна, и кто-то, кто превыше меня, запретил нам, смертным, пытаться её преодолеть, и не потому, что он жесток и злобен, но потому, что исполнен сострадания. Как бы то ни было, я здесь, и у меня есть только Тор и моя любовь к нему. В эти дни после гибели моего ребёнка я тысячу раз думала о тех словах, которые ты сказала мне при нашей первой встрече. Тогда я просто не придала им значения. Теперь уже нельзя ничего изменить… Я хочу попросить Локи об одной, последней услуге. Если это в его силах, пусть он сделает так, чтобы я не старела. Нет, я знаю, моё тело рано или поздно предаст меня, но моё лицо, мой облик… Пусть он останется неизменным. Я не хочу, чтобы через несколько лет Тор видел рядом с собой старуху.
   – Это не просто возможно, но и очень легко, – раздался позади нас знакомый голос.
   Я вздрогнула – Локи стоял возле нашей скамьи.
   – Как незаметно ты подошёл! – невольно вырвалось у меня.
   Он лишь усмехнулся краешком губ.
   – Ты получишь то, что ты хочешь, – улыбнулся он, обращаясь к Джейн. – Умирая, ты будешь выглядеть так же, как сейчас. Твоё лицо не состарится ни на день.
   Джейн посмотрела на Локи снизу вверх долгим-долгим взглядом. Что-то в ней перегорело в эти дни, будто разом выключили свет, который струился изнутри, придавая сияние карим глазам. Так смотрит на мир душа, присыпанная пеплом.
   – Спасибо, – одними губами проговорила она.

   …Джейн вернулась в лабораторию, которую однажды в шутку назвала своей кельей. Название ей явно понравилось. Она пропадала там целыми днями, а вместе с ней Вали. Она проводила с ним теперь едва ли не больше времени, чем с Тором. Локи доставлял Джейн из Мидгарда всё, что ей требовалось, стоило только попросить.
   – Идеальные условия для работы, – бормотала она вслух, поглощённая своими исследованиями и опытами. – И идеальный помощник, – кивала на довольно улыбавшегося Вали, – у тебя такие разные сыновья, Сигюн…
   У источника Урд он родился. И первым, что испил он, было не материнское молоко, а вода источника, которой норны поливают корни Иггдрасиля. Мы отправились туда ночью, втайне ото всех, когда я почувствовала приближение родов. Мы шли во тьме, странными тропами, и Локи держал меня за руку, чтобы я не оступилась. Пахло сыростью и мхом, и кое-где вода проступала сквозь почву и чавкала под подошвами наших сапог, а потом дорога внезапно сделалась каменистой и начала резко подниматься вверх. Деревья расступились, и в промежутках между их ветвями таинственно и холодно блеснули рассыпанные по чёрному осеннему небу мириады звёзд. Налетел ветер, наполненный влагой и резким запахом багульника, и Локи велел мне прижаться спиной к скале, которую огибала наша тропа, потому что в этом месте становилась она совсем узкой, а внизу под нашими ногами расстилалась бездонная чернота и слышался едва различимый плеск воды.
   – Теперь уже совсем рядом, Сигюн, – шепнул Локи, склонившись ко мне, и я кивнула, заворожённо глядя вокруг, потому что в полночном небе расцвели вдруг сполохи зелёного и синего огня, беззвучные извивающиеся ленты которого осветили на несколько минут далёкий горизонт и пропали, оставив нас вновь в темноте, которая теперь казалась совсем непроглядной.
   Мы пошли совсем медленно, осторожно, нащупывая ногами каждый шаг. Тропа резко повернула, и обширное открытое пространство, которое скорее угадывалось, чем было видно в ночи, раскинулось перед нами. И в нём, легонько покачиваясь, плыли навстречу нам три крохотных огонька, как светлячки, чьё сияние выглядит таким призывным, призрачным и манящим под пологом осенней полночи.
   – Приветствуем тебя, Локи, сын Лафея, Повелитель Магии! – раздались шелестящие голоса, звучащие из неощутимой дали вокруг нас и одновременно находящиеся совсем рядом. – И тебя, Сигюн из Ванахейма, носящая во чреве своём Вали, Предначертанного!
   Один голос был надтреснутым и скрипучим, как сухая ольха, нависшая над омывающим её корни говорливым ручьём, другой был исполнен силы и властности, как солнце в зените полдня, а третий голос звучал певуче и звонко, как весенний жаворонок, трепещущий над пробуждающейся ото сна землёй, и я испуганно прижалась к Локи и спросила, откуда знают эти голоса о том, кто пришёл к ним.
   А он засмеялся мне в ответ и сказал, что они знают всё.
   Три свечи, горящие в застеклённых фонарях, приблизились к нам. Три женщины обошли нас по кругу, поднимая и опуская фонари, будто танцевали какой-то сакральный танец, но Локи опять успокоил меня, сказав, что так они знакомятся со мной.
   – А с тобой? – спросила я его.
   – А меня они знают уже давно. Они ждали когда прибудешь ты… и Вали.
   Урд – так звали старшую, и она подошла первой и осветила своё лицо, чтобы я могла увидеть её глаза, в которых лучились мудрость и печаль многих прожитых лет. Полускрытые под морщинистыми веками, они смотрели на меня внимательно и строго. Урд вгляделась в меня и отошла, уступив место другой, молодой и сильной, которая в свою очередь подняла фонарь к своему лицу. Она улыбнулась мне, и в её улыбке были смелая и гордая решимость и уверенность в себе. Она коротко кивнула и, назвав своё имя, Верданди, также отошла, а на её место сейчас же впорхнула третья, Скульд, юная и гибкая, в развевающихся воздушных одеждах. Она не просто стояла, она словно пританцовывала передо мной, и каждое движение её было исполнено радости, очарования, надежды и предвкушения счастья. Она легко, почти неощутимо коснулась моих плеч и засмеялась, и увлекла за собой по тропинке, а двое других шли по обе стороны от меня. Я оглянулась на Локи. Он остановился чуть поодаль и махнул мне рукой, словно провожая, и я замерла, потому что мне отчего-то подумалось, что он сейчас уйдёт, а норны увлекали меня за собой – ласково, но настойчиво, – и вдруг они запели. Звуки этой песни и мягкий свет качающихся фонарей вокруг меня проникли в сознание и заполнили собой всё моё существо; помимо воли тело стало сонным и вялым, веки опустились, и последним, что я почувствовала, были объятия Локи, когда он подхватил меня и понёс, а мне снилось, что он качает меня в колыбели.
   Я открыла глаза, и первым, что я увидела, было лицо Локи, склонившегося надо мной. Я потянулась к нему и хотела встать, но он мягко удержал меня:
   – Проснись, Сигюн, пора тебе встретить рождение своего сына!
   Я изумлённо оглянулась; норны хлопотали вокруг, их песня отдалилась, но их руки удерживали меня, надёжные и уверенные. Урд сидела у изголовья, промакивая пот со лба, Верданди поглаживала мой живот, а Скульд придерживала за плечи.
   Всё моё тело напряглось, я закричала, но не боль звучала в этом крике, а ликование, и это были последние потуги; Верданди скользнула вниз и вбок к моим ногам, а Скульд радостно воскликнула: ночь пронзил крик младенца.
   Норны снова запели, но эта песня не навевала сон, напротив, в ней были бодрость и восторг приближающегося рассвета. Локи присел возле меня, и норны положили Вали нам на руки, а потом поочерёдно приблизились каждая со своим маленьким фиалом в руках.
   – Вкуси воды источника, питающего Иггдрасиль, Вали, и узнай судьбу. – Урд снова была первой.
   – И ощути становление. – Это Верданди со своим фиалом.
   – И пусть свершится то, что должно. – Ясные глаза Скульд смотрели на Вали с необыкновенной нежностью.
   – И всё-таки подкрепи свои силы. – Локи осторожно уложил сына мне на грудь, где он и зачмокал, а вскоре, совершенно довольный, мирно засопел, во сне шевеля крохотными пальчиками и улыбаясь.
   – Локи…
   – Да?
   – Что это было?
   – Что?
   – Локи! Ты прекрасно знаешь, о чём я.
   Локи наклоняется и целует в макушку спящего сына:
   – Это моё спасибо тебе, Сигюн. За сыновей. За твою жизнь рядом с моей. За то, что ты есть на свете, и за то, что ты любишь меня, хотя я не всегда этого заслуживаю.
   Он гладит меня, едва касаясь волос тыльной стороной руки, и смотрит, смотрит и молчит. За него говорят его удивительные глаза, сверкающие изумрудными искрами. Прохладными губами он касается моего лба. Я кладу голову ему на плечо. Звёзды, мерцая, кружатся в вышине, но мне чудится, они совсем близко от нас. Здесь, у корней Мирового Древа, всё становится иным, обретает свою истинную сущность. Мои глаза снова начинают слипаться. Какая же длинная эта ночь!
   – Спасибо, Локи, – шепчу я, – спасибо что мы здесь и что ты со мной.
   Только Иггдрасиль может навевать такую безмятежность. Только волшебные песни норн, в которых растворена сама вечность. Времени нет, ночь будет длится до тех пор, пока мы не отдохнём, забывшись в объятиях друг друга. Пока мы не будем готовы к новому рассвету.
   Сонное дыхание Локи на моих губах. Тёплые ручонки сына на моей груди. Миг, который три вещие колдуньи могут длить бесконечно…

   – Мама!
   – Что, милый?
   – Джейн помогла мне сделать подарок для тебя!
   – Дай-ка посмотреть… Вали, что это?
   В моих руках легкое, почти невесомое ожерелье из серых соколиных перьев.
   – Если ты наденешь его, ты сможешь подниматься в воздух, как папа! – Вали с ногами взобрался на диван рядом со мной. Глаза его возбуждённо блестели. – Джейн сказала, что мы с ней использовали то же вещество нейтронных звезд, из которого сделан Мьёлнир, только в ничтожно малых количествах. Поэтому ожерелье – не оружие, не то что дядин молот. Джейн сказала, что она использовала принцип диамагнитной левитации, который в Мидгарде, то есть на Земле, уже давно известен. Чтобы поднимать в воздух достаточно большие объекты вроде тебя, нужно сильное магнитное поле, а уж у нейтронных звёзд оно огромное! Ты примеришь? Джейн сказала, это неопасно, но поначалу нужно соблюдать осторожность…
   – Джейн сказала, Джейн сказала, – поддразнила я его, – ты уже трижды это повторил!
   – Она очень умная и весёлая, и она всегда находит время поговорить со мной о таких интересных вещах! – Вали даже зажмурился от удовольствия, но тут же улыбка исчезла с его лица. – Жаль всё-таки, что она смертная. Я бы хотел провести с ней всю свою жизнь в её лаборатории!
   Я положила ладонь на его руку.
   – Давай сходим навестить Джейн, – предложила я.
   – Давай! – загорелся Вали.
   Я незаметно обернулась, бросив взгляд на соколиное ожерелье, которое оставила на круглом столике у дивана. Её прощальный поклон.

   – …Он сказал нам: «Смиритесь!» Но она не смирилась. Она взвалила тебя мне на руки и пошла вместе со мной в Мидгард, и там тебя спасли от смерти, которая в Асгарде была бы неминуема. И вот что, Локи, я тоже не смирюсь.
   Отчаянно жестикулируя, Тор мерил нашу гостиную огромными шагами. Я оглянулась на Локи, замершего возле окна. Он ответил мне выразительным взглядом, который был красноречивей любых слов, и вновь отвернулся, словно вид за стеклом полностью поглощал его внимание. В смятении скрестив пальцы, я поднесла их к дрожащим губам.
   – Но что ответил тебе отец? – обратилась я к Тору.
   – Отец… – Тор остановился, покачал головой. – Что он мог мне ответить? Начал говорить всякую чушь, призывал меня успокоиться… Я почти его не слушал. Ни слова по делу. Нари – свидетель.
   Я перевела взгляд на сына, до сих пор молча сидевшего в дальнем углу.
   – Один Всеотец говорил, что смерть – это не болезнь, которую можно лечить, – отозвался он. – Мидгардцы рождаются, чтобы умереть.
   – Я продлевал её жизнь, насколько мог. – Локи оторвался от созерцания заката и посмотрел наконец Тору в глаза. – Больше я не в силах ничего сделать.
   – Поэтому я и просил отца послать за Идунн! – воскликнул Тор, и глаза его сверкнули. – Её яблоки дают асам вечную молодость, они помогут и Джейн. Я верю тому, что ты говоришь, Локи, но твоя целительная магия исчерпала себя. Время испробовать другой способ.
   – Впервые за долгое время я согласен с Одином. – Локи покачал головой. – Кроме того, яблоки Идунн созданы для асов, Джейн опасно будет их употреблять.
   – И ты смеешь говорить об опасности для Джейн?! – Тор одним прыжком очутился возле Локи, его кулаки сжимались. – А ты думал об опасности, когда согласился на откровенную авантюру и потащил Джейн в Асгард?
   Нари вскочил, стремительный, как распрямившаяся пружина, но я успела удержать его за локоть. Он замер рядом со мной, готовый, однако, вмешаться в конфликт в любую секунду: ноздри раздуваются, тело напряглось, зелёные, как у отца, глаза возбуждённо сверкают.
   – Я учитывал возможный риск, поверь мне. – Локи даже не повысил голос, стоял, прямой и тонкий, перед нависающим над ним, как глыба, Тором. – И если бы у меня были хоть малейшие сомнения в том, что Джейн выживет, я бы не повёл её сюда. Ей здесь не место, но… она умела быть упрямой тогда. Равно как и сейчас.
   – Сейчас я знаю лишь одно: опасно наше бездействие! Я должен попробовать привести Идун, Локи, я должен дать Джейн этот шанс!
   – Это эксперимент, на который не осмеливался ещё никто! И он может окончиться для неё плачевно!
   – Не всё ли равно, Локи? – Глаза Тора сузились, он отвернулся, отошёл в сторону. – Джейн умирает. Она погибнет, если я ничего не предприму для её спасения. Я должен испробовать все возможности спасти её. Я не могу сидеть сложа руки. Если яблоки Идунн окажутся для неё ядом, я лучше сам поднесу ей этот яд, нежели буду сидеть и молча смотреть, как она угасает. Скажи, Локи, разве ты не поступил бы так же?
   – Тогда почему ты всё ещё здесь, а не на пути к замку Идунн? Нет, Тор, не может быть! Из-за запрета Одина?
   – И весьма категоричного, – вмешался Нари. – Всеотец сказал, чтобы дядя и думать забыл о яблоках Идунн.
   Воцарилась гнетущая тишина. Мне стало непереносимо душно, и я покосилась на пылающий камин. Локи заметил это и приоткрыл окно. Влажный ветер оттепели ворвался в комнаты. Пахло весной и… вы когда-нибудь вдыхали запах умирающего снега?
   – Однажды я уже дорого заплатил за ослушание! – закричал Тор, и я вздрогнула всем телом. – Я потерял свою силу, стал смертным и едва не погиб… Это меня кое-чему научило.
   Я с ужасом наблюдала, как побелевшие пальцы Локи, вцепившиеся в подоконник, крошат его полированную поверхность, превращая камень в песок.
   – Ты упал в Мидгард, а я – в пропасть между мирами, – свистящим шёпотом произнёс он. – Никто, слышишь, никто и вообразить себе не может, что я чувствовал в тот миг. Говоришь, ты потерял силу? Я потерял ВСЁ. Я смотрел, проваливаясь в клубящийся мрак, как ты держишь Сигюн в своих объятиях, и хотел одного: умереть. Но смерть – привилегия мидгардцев.
   – Я готов был пойти против воли отца, и Один понял это! Я думал, никому на этом свете не остановить меня, но… Когда я сказал Джейн о своём решении, она взглянула на меня… и не произнесла ни слова, Локи, но я сел на пол возле её ног и понял всё, что она хотела сказать мне этим взглядом. Она ведь может вот-вот уйти от меня… навсегда. – Тор отвернулся, отошёл на середину комнаты. Он прилагал неимоверные усилия, чтобы справиться с собой, но прошло полминуты, прежде чем он смог продолжать, хотя голос его звучал всё ещё сдавленно. – Локи, я ни на секунду не усомнился бы, идти или не идти к Идунн, но дорога займёт как минимум два дня в одну сторону. Я боюсь покинуть Джейн на столь долгий срок. Я не могу оставить её одну сейчас. Если настанут её последние минуты, я должен быть рядом.
   Я видела тогда в первый и последний раз, как плачет от собственного бессилия большой, сильный, привыкший быть победителем Тор. Он задрал голову, будто надеясь, что слёзы скатятся обратно, но они продолжали струиться по щекам помимо его воли.
   Мы с Нари переглянулись. Локи молча наблюдал, как догорают на багровом небе золотые чёрточки лёгких облаков. Темнота наступала стремительно; в комнатах пора было зажигать светильники, но мы медлили, стояли, не двигаясь, в полусумраке наступающей ночи.
   – Я не сделал бы этого ни для кого, Тор, даже для тебя. Хоть ты и брат мне, а может быть, именно поэтому. Твои действия опрометчивы, неразумны и бесполезны. Ты даёшь Джейн ложную надежду, хотя надежды нет и ей лучше бы приготовиться к неизбежному. И вот ты приходишь ко мне и ждёшь от меня, чтобы я нарушил запрет Одина, ибо знаешь: больше никто в Асгарде не осмелится на это.
   – Локи, я ничего не жду и почти ни на что не надеюсь, – перебил его Тор. – Я лишь хочу, чтобы совесть моя была чиста. Чтобы я мог самому себе сказать, что сделал всё, что мог, использовал все возможности. Поэтому я здесь и я прошу… Локи, нет, я умоляю!
   – Ты опять меня не дослушал, – досадливо поморщился Локи. – Я сказал, что не сделал бы этого ни для кого из асов, включая тебя. Но я отправлюсь в путь ради Джейн. Услуги, которые она оказала Асгарду, неоценимы. Любовь, которую она дарила тебе неизменно день за днём, вначале удивляла меня, а потом начала восхищать. Она так мало думала о себе… Пора мне отдать ей долг чести и уважения. Кроме того, мы с Сигюн так давно не путешествовали вдвоём.
   – Так ты поедешь?.. – Тор схватил брата за руки, и лукавый взгляд зелёных глаз, брошенный на меня, оказался слишком мимолётным, однако и этого хватило, чтобы сердце моё забилось, едва не выпрыгивая из груди.
   – Велю седлать лошадей, как только ты отпустишь меня, – был ответ, и теперь уже зелёные смеющиеся искорки принадлежали мне всецело.

   В глухую полночь, выждав, пока луна зайдёт за горизонт, мы покинули Вальяскьялв, обернув тряпками копыта лошадей, чтобы их шаги были беззвучны даже на мощёных улицах столицы. Мы ехали шагом, таясь в тени зданий, и подолгу замирали, прислушиваясь, перед каждым поворотом дороги. Локи хотел быть полностью уверен, что ни одна живая душа не заметит нашего отъезда.
   Наш путь лежал на север, и мне чудилось, будто ледяное дыхание Ётунхейма, вошедшее в Асгард и разлитое в ночном воздухе, мелкими иголочками покалывает мои лёгкие при каждом вздохе. Ночью зима вновь вступила в свои права, овладела застывшим миром, и оттепель казалась сейчас лишь неуместным воспоминанием. С лёгким хрустом ломалась под ногами лошадей тоненькая корочка льда, покрывшая лужицы по обочинам.
   Мы миновали предместья, а за ними потянулись поля, перемежающиеся перелесками. Дорога стала каменистой и, извиваясь под нависающими то слева, то справа скалами, начала карабкаться вверх. Локи спешился и размотал тряпки с копыт лошадей, отбросил их подальше в колючие заросли куманики. Мы обогнули заросшие буковым лесом склоны и очутились в долине, неширокой, зажатой с обеих сторон почти отвесными каменными стенами. Минуя узкое горло, дорога тоже сужалась, превращалась в тропу, по которой могли проехать только два всадника в ряд, да и то почти вплотную друг к другу. Воспользовавшись этим, Локи наклонился ко мне, перехватив поводья моей лошади:
   – Устала, Сигюн?
   – Немного…
   Бархатное небо, усыпанное крупными сверкающими звёздами, казалось таким близким, что протяни руку – и можно будет коснуться его кончиками пальцев. Я откинула с головы капюшон, вслушиваясь в ночь, но ни звука не доносилось из окружившей нас темноты. Стоял самый глухой и чёрный час перед рассветом, когда в мире всё замирает, объятое сном. Лошади всхрапывали и вскидывали головы, скашивая друг на друга глубокие ультрамариновые глаза. Охваченная очарованием ночи, внимая её безмолвию, я думала о том, что в городе никогда не бывает так темно и тихо, обязательно откуда-нибудь да донесётся какой-то звук: тявкнет спросонья собака, захлопает крыльями напуганная птица, разнесётся по пустынным улицам дробный перестук каблуков запоздалого прохожего.
   Мы ехали шагом, мерное покачивание в седле убаюкивало. Глаза слипались, тяжелели веки, будто наливались свинцом… Тихая грусть, как голос одинокой скрипки, зазвучала в душе. Воспоминания о Ванахейме, далёком, полузабытом, начали оживать передо мной. В такие ночи, как эта, на глади моря серебрится лунная дорожка, а волны, сонные и ленивые, накатываются на берег и нехотя возвращаются назад. Разбуженная огромной луной, глядевшей в мои окна, я поднималась с постели и сбегала вниз по ступеням, выбитым в камне утёса, или просто следовала прихотливым изгибам тропы, петляющей между огромными валунами. В одной из бесчисленных бухт, протянувшихся чередой на многие мили вдаль, уютных и уединённых, встречались мы, дети ванов, чтобы до утра кружиться в танце на кромке между морем и песком или петь песни, дошедшие до нас из глубины веков, смысла которых мы порой не могли полностью понять. С первыми лучами солнца мы, переполняемые восторгом бытия, бросались в море, взбивая легкую и радужную пену своими горячими юными телами, и ныряли в гроты, и играли в прятки между заросших зелёными водорослями, облепленных ракушками, наполовину погружённых в море скал, отделяющих одну бухточку от другой. И заводилой в играх всегда оказывалась я; кинувшись в холодные утренние волны, я первой доплывала до одинокой скалы, которую называли у нас Чайкой: так похожа она была на птицу, раскинувшую крылья, едва касающиеся воды. Под этими каменными крыльями я любила проплывать, хотя море там отчаянно бурлило, свивая течения в водовороты, но меня лишь забавляла эта круговерть, которая подхватывала и несла меня по прихоти своей, а перед моими глазами мелькали поочередно зелёная прозрачная глубина, синее ослепительное небо и на нём лёгкие белые облака, слегка розовеющие под рассветными лучами. Я возвращалась; ходуном ходила грудь, гудели руки и плечи, и я с размаху бросалась на каменную скамью, чтобы перевести дыхание, а там к тому времени уже весело гомонила стайка юношей, вечно увивавшихся вокруг сестры моей Фрейи, золотоволосой и легконогой, чей звонкий и радостный смех разносился по округе, сливаясь с утренними птичьими трелями.
   – Сигюн! Приехали, Сигюн.
   Локи осторожно снял меня с седла и, подхватив на руки, понёс.
   Я обхватила руками его шею. Тёплое дыхание Локи совсем рядом с моей щекой. Я губами осторожно сжимаю мочку его уха.
   – Люблю тебя, Локи, – шепчу я, и сон борется во мне с желанием.
   Он плечом распахивает дверь и вносит меня в бревенчатый дом.
   – Я сейчас, Сигюн, любимая.
   Он укладывает меня на прохладные свежие простыни и накидывает сверху покрывало из лисьего струящегося меха. Я сворачиваюсь уютным клубочком и наблюдаю, как он разжигает огонь в камине. Отсветы начинают плясать на потолке, свиваются в прихотливые, мгновенно меняющиеся узоры. По стенам развешано старинное оружие: кожаные щиты, украшенные перьями, обоюдоострые мечи с закруглённым навершием, боевые топоры и длинные ножи – всё в идеальном состоянии.
   Треск поленьев за каминной решёткой да однообразное стрекотание сверчка где-то в углу, а кругом всеобъемлющая тишина. Весь мир замер, уснул, и мы одни в целой Вселенной, затерялись в пространстве и во времени, и я хочу, чтобы так было всегда. С тихим шуршанием опустился на пол плащ с его плеча, едва слышно звякнули застёжки на одежде. Локи лёг рядом со мной под одеяло, и я одним мягким движением скользнула к нему, положила колено на его бедро. Медленно-медленно поднимаются его пальцы по моей ноге, а язык щекочет впадинку за ухом. Я прижимаюсь к нему всем телом, изнемогая, лоно моё наполняется сладостным томлением, но он не спешит, его губы движутся вниз, лаская каждый сантиметр моей шеи, ключиц и, наконец, охватывают сосок на моей груди, а рука продолжает играть у самого входа в сокровенную глубину моего тела.
   – Локи, Локи… – только и могу простонать я, выгибаясь ему навстречу.
   Он чуть заметно вздрагивает, когда я расстегиваю его брюки и чувствую капельку влаги на самом кончике его великолепного копья. Я нежно сжимаю его в ладони, начинаю двигаться вверх и вниз, всё убыстряя движение, и стон срывается с его горячих губ, а тело вытягивается как струна.
   – Сигюн, – жарко шепчет он, изо всех сил сдерживая страсть, прежде чем войти в меня, вначале едва-едва проникая и выскальзывая обратно, а потом на всю глубину, а я раскрываюсь ему навстречу, стремясь, чтобы он вошёл ещё, ещё глубже, и тогда наслаждение достигает своего пика, я начинаю двигаться синхронно его движениям, ритм их ускоряется, и, теряя чувство времени, находясь на грани сознания, я слышу, как он кричит, и слышу свой крик, сливаясь с ним в полном экстазе.
   …Не сразу возвращаемся мы к реальности. Постепенно в мире вновь возникают звуки, и я начинаю слышать, как потрескивают догорающие в камине дрова, и вижу, что непроглядная темень за окнами начинает сереть. Локи поднимается, чтобы подбросить в огонь поленьев, и я любуюсь гибкой грацией его обнажённого тела.
   – Ещё пара часов до восхода, – говорит он, вернувшись и крепко обнимая меня, – время есть. Спи, любимая.
   Я устраиваюсь на его груди и закрываю глаза. Я проваливаюсь в сон почти мгновенно и во сне вижу, как солнечные зайчики играют, отражаясь на поверхности моря в летний полдень. Когда мы вернёмся в Асгард, говорю я себе, надо будет нарисовать их. Кажется, я сильно соскучилась по морю. А потом я нарисую охотничий домик, затерянный в горах, и то, как светится крохотный огонёк среди огромной зимней ночи…
   Уже полностью рассвело, но солнце пока не показалось из-за вершины горы.
   – Сигюн, надень своё ожерелье из соколиных перьев.
   Одевшись, мы наскоро глотаем обжигающий напиток из душицы и чабреца и готовимся к отъезду.
   – Но, Локи, разве мы не спешим? – пробую возразить я.
   – Не настолько, чтобы я не дал тебе возможности ощутить, как прекрасен полёт на рассвете нового дня, – отвечает Локи, беря меня за руку.
   Мы выходим из дома и останавливаемся на пороге. Я кладу ладонь поверх ожерелья, как учил меня Вали. Серые лёгкие пёрышки, трепещущие на ветру, словно оживают от моего прикосновения.
   – Один шаг, Сигюн, поначалу, для разбега, и – вверх! Представь, что ты оттолкнулась от земли, но опора не ушла у тебя из-под ног, что тебя подхватил попутный ветер, восходящий поток, уносящийся прочь от земли, и ты возносишься вместе с ним!
   Моё сердце отчаянно забилось, и Локи, почувствовав это, крепко стиснул мою руку:
   – Ничего не бойся, слышишь? Я всегда буду рядом и подхвачу тебя.
   Толчок и – ввысь! так стремительно, что я не успеваю удержать равновесие. Я словно споткнулась о невидимую преграду, но Локи наготове: он ловит меня и смеётся.
   – Смелее, Сигюн! Летать намного легче, чем ходить по земле, ты почувствуешь это!
   Опираясь на его раскинутые руки, я балансирую в невесомости. Под ногами уносящаяся прочь земля, но я стараюсь не смотреть вниз, иначе начинает кружиться голова. Я испуганно прижимаюсь спиной к его груди.
   – Движения не должны быть резкими, слышишь? Полёт – как танец, в нём главное – уверенность и плавность. Попробуй ещё раз… Наклонись чуть-чуть вперёд!
   Я делаю всё, как он объясняет, терпеливо повторяю раз за разом свои неумелые попытки, и – о, Небо! – приходит миг, и моё тело начинает слушаться меня. О, как легко, даже легче, чем плыть! Поворот головы, мановение кисти – и я, подхваченная неведомой, но могучей силой, устремляюсь навстречу рассвету, вверх, вверх! Чувство невероятной, никогда прежде не испытанной мною свободы охватывает меня; это движение, ликование, восторг без границ, потому что в воздухе – не то что на земле – стремительность и скорость, не ограниченные ничем, парение на одном месте или самые невероятные пируэты – всё возможно, всё допустимо и разрешено, и я не могу понять на самом деле: как я могла до сих пор жить, не испытывая потребности в полёте?
   Краем глаза я вижу, что Локи, устремившись за мной, повторяет все мои манёвры. Это – игра: я ускользаю – он догоняет. Я хохочу и уворачиваюсь от его рук, но от не отстаёт. Лучи восходящего солнца бьют мне в глаза. От неожиданности я зажмуриваюсь, и Локи, воспользовавшись мгновением моего замешательства, заключает меня в объятия и, развернув к себе, целует так крепко, что у меня перехватывает дыхание.
   Мы достигли границы утра; в пустоте под нашими ногами, в долине, которая выглядит сейчас, с этой головокружительной высоты, глубоким ущельем, все ещё царит ночь, а здесь плещется золотое море, и мы стоим по колени в нём, замерев от счастья, переполненные любовью. Нет таких слов, и нет таких красок, и даже музыка тщетна выразить всю полноту бытия, что я чувствую в этот миг. Есть только имя твоё, которое я выкрикиваю в охватившем меня упоении: «Локи!!!», – и в нём воплощается и отражается всё, что я чувствую, всё, чем я живу.

   – Но ты ведь знаешь, Локи, знаешь лучше других, что эта попытка заранее обречена на провал. К тому же я никогда не выезжаю. Асы, которым требуются мои яблоки, сами приходят сюда.
   – Мой брат, Тор, послал меня за тобой, несмотря на мои возражения, – пожал плечами Локи. – То, что сейчас говоришь ты, Идунн, я сказал ему почти слово в слово ещё в Вальяскьялве. И всё же я здесь. Пойми, Тор в отчаянии. Он готов ухватиться за соломинку. Однако, если таков твой ответ, я передам его брату слово в слово и не стану больше злоупотреблять твоим гостеприимством.
   Идунн опустила длинные тёмные ресницы. На её полудетском лице отразилась вся гамма испытываемых ею чувств: сомнение, неуверенность, жалость…
   – Ты ведь присылаешь свои знаменитые яблоки в Вальяскьялв на пиры, – попыталась вмешаться я. – Почему же сейчас мы не можем просто взять несколько штук и отвезти их Джейн?
   – Они предназначены для асов, а Джейн – смертная из Мидгарда, – возразила Идунн. – Но даже если бы она была асиней… Яблоки не продлевают молодость сами по себе. Без моих рун, которые я читаю, срывая их с дерева, яблоки сморщатся и не принесут пользы никому. Я должна написать руны специально для неё, только тогда, возможно, – я говорю, возможно, но вовсе не обязательно! – плоды дадут ей новые силы и новую жизнь.
   – Джейн не в том состоянии, чтобы прийти к тебе. – Я осторожно взяла Идунн за руки. – Пожалуйста, я очень тебя прошу, поедем с нами! Всего один раз нарушь свой обычай!
   – Обычаи создаются не по нашей прихоти. – Идунн была близка к отчаянию. Из её огромных голубых глаз, казалось, вот-вот покатятся слёзы. – Я подчиняюсь Одину Всеотцу, который повелел мне неотлучно находиться возле яблони, ухаживать за деревом и собирать с него плоды…
   – Путешествие не будет долгим. – Локи присел на корточки перед креслом, на котором сидела Идунн. – Полтора, максимум два дня – и ты в столице. Что может случиться за столь малый срок? Идунн, я и сам не слишком-то верю в целительную силу яблок для Джейн. Но Тор хочет, чтобы были использованы все возможности… Она умирает. Для него смерть Джейн будет страшным ударом. Но куда страшней раскаяние, длящееся вечно.
   Идунн хотела возразить ещё что-то, но только покачала головой и махнула рукой.
   – Едем! – сказала она, резко выдохнув, как пловец перед броском в ледяную воду. – Будь что будет… я отправляюсь с вами в столицу.

   Замок Идунн был расположен на вершине густо поросшей буковым лесом горы. Пока слуги седлали для Идунн её гнедого скакуна, я немного прогулялась поодаль от дороги, ведущей к подъездному мосту. Открытая всем ветрам, возвышающаяся над всеми окрестными горами, вершина, в свою очередь, позволяла обитателям и гостям замка в упоении любоваться раскинувшимися насколько хватало глаз бескрайними просторами лесов и долин. Конечно, я понимала, что жилище Идунн построено здесь не ради прекрасных видов, но из соображений безопасности. Кто бы ни подъезжал к замку, он был виден как на ладони на расстоянии многих миль. Появиться перед замком внезапно было практически невозможно. И всё же, присев на скамейку возле ограды, я невольно представила себе, насколько неповторим будет вид этой местности осенней порой, когда лес окрасится золотом и пурпуром увядающей листвы, а воздух станет прозрачным, звенящим, как хрусталь. А здешние закаты, пожалуй, посоперничают в красоте со знаменитыми закатами Асгарда. Тёплым летним вечером лучи цвета червонного золота окрасят стены замка в приглушённые оттенки розового и багряного, затуманив даль разогретым за день июльским маревом. Сумерки засинеют под пологом сомкнувшихся над дорожками сада древесных крон и придадут таинственность укромным уголкам дивного яблоневого сада. Аромат зреющих на ветках золотых плодов перемешается с тонкой горечью лаванды, которую донесёт откуда-то издалека заблудившийся ветер, и пронзительная грусть окутает душу, внезапно осознавшую себя мимолётной странницей на вечном пути…
   Они напали в узкой горловине на выезде из долины, где дорога, стиснутая между нависшими над ней скалами, превращается в тропу, по которой лошади вынуждены идти, выстроившись вереницей друг за другом. Идеальное место для засады. Там они ждали нас.
   Всё произошло настолько внезапно, что я даже не поняла, что случилось. Было ощущение, будто сверху обрушился на меня огромный валун и вышиб из седла. Я упала на землю, оглушённая ударом, а что-то, навалившееся мне на грудь, стиснуло горло, не давая дышать. Сквозь звон в ушах я услышала чьи-то крики и попыталась разжать пальцы, душившие меня… Бесполезно! Проще было бы сломать железный обруч.
   – Брось её, слышишь? Хватай Идунн!
   – Нет, отец, если я её уничтожу, он станет моим!
   – Он и так станет твоим, глупая девчонка! Если мой план удастся, Асгард будет лежать в пыли у моих ног. Брось эту чёртову ванку и хватай Идунн!!! Скади! Ты слышишь меня? Я приказываю тебе, немедленно!
   Сквозь красноватый туман, застилавший мне глаза, я различала прямо над собой искажённое злобой лицо женщины, мёртвой хваткой вцепившейся мне в горло. В висках оглушительно стучал колокол, все звуки мира начинали тонуть в его звоне. Теряя сознание, я из последних сил вцепилась ногтями в лицо нападавшей, сумела выпрямить руки, оттолкнув её голову от себя… С воплем она отшвырнула меня прочь. Я пролетела несколько метров по воздуху, ударившись спиной о камни, и упала на четвереньки. Руки дрожали, голова кружилась, но это было неважно. Я снова могла дышать, жадно, до боли в груди, втягивая в себя воздух. Он был холодный, влажный и сладкий… Он врывался мне в лёгкие живительный волной, а вместе с ним возвращалась ясность сознания. Надсадно и хрипло кашляя, я уцепилась за камень, возле которого упала, и, хватаясь за него, начала подниматься на ноги.
   Я увидела, что Идунн, развернувшись, во весь опор скачет прочь, то и дело пришпоривая гнедого коня, но это было бесполезно: Скади настигала её с каждой секундой. Распущенные белые волосы Скади летели позади неё как снежная метель; подобно валькирии, неукротимой и яростной, она набросилась на Идунн, схватила её и бросила поперёк седла:
   – Готово, отец!
   Я медленно, как во сне, повернулась…
   Огромный ётун, размахивая длинным мечом с отливающим синевой лезвием, наступал на Локи. Вне себя от ужаса, я закричала: клинок со свистом рассёк воздух в каком-нибудь сантиметре от головы моего мужа. Локи увернулся, изогнувшись всем телом, вспрыгнул на камень, но ётун не отставал, наступая с методичностью боевой машины, круша всё на своём пути. Улучив момент, Локи швырнул в него сгусток бело-голубого огня, который выбил меч из рук ётуна.
   Оружие отлетело далеко в сторону, упало на дно расселины, зазвенев о камни, но ётун только хрипло захохотал, продолжая наступать. Он даже не пытался уклониться от нападения, просто шёл, покачиваясь, когда перемешивающиеся потоки белого пламени и ледяных струй, срываясь с пальцев Локи, били ему в грудь, оставляя на ней отметины, но не причиняя никакого видимого вреда. Он схватил Локи за горло и поднял над землёй, со всего размаху припечатав к стволу гигантской сосны, росшей на краю распадка.
   – Ты стал слишком слабым, колдун! – загремел его голос, показавшийся мне подобным раскатам грома. – Ты размяк, потерял сноровку, и магия теперь тебе не поможет… Всё из-за женщины, Локи! Любовь изнежила тебя, сделала уязвимым, и теперь ты умрёшь из-за неё!
   Всё это время, пока они бились, я, изо всех сил цепляясь за острые края камней, спускалась на дно расселины, куда упал меч. Ётуну и в голову не пришло обернуться. Он как раз замахивался, чтобы нанести Локи удар своим чудовищным кулаком, когда я опустила меч на его затылок. Меч был слишком тяжёл для меня, да и голова ещё кружилась после схватки со Скади, так что удар получился скользящим, плашмя, однако ётун упал как подкошенный.
   – Ты и представить себе не можешь, идиот, насколько сильным делает любовь, – пробормотал Локи, перешагивая через ётуна.
   Дробный перестук копыт за спиной заставил нас оглянуться. Скади неслась к нам во весь опор, размахивая боевым топором. Локи крепко схватил меня за руку и потянул за собой:
   – Скорее, Сигюн, нам надо отсюда уходить, и немедленно. – Он уже открывал вращающуюся воронку.
   – Но как же Идунн? – запротестовала я.
   – Я не смогу ей помочь сейчас. Тьяцци, отец Скади, вот-вот придёт в себя, и тогда нам несдобровать… Я должен защитить тебя. За Идунн я вернусь позже, но сейчас любая моя попытка обречена.
   Мы шагнули в тоннель как раз в тот момент, когда Скади метнула в нас свою секиру. Локи быстро вытянул вперёд ладонь, воронка схлопнулась, однако широкое асимметричное лезвие топора успело войти внутрь. Странное это было зрелище: стремительный полёт оружия на глазах замедлялся, будто, войдя в вязкую и плотную среду, секира совершила двойной оборот вокруг своей оси и упала к нашим ногам, плавно, как падает невесомый осенний лист. Я наклонилась, чтобы её поднять…
   …Скади, маленькая девочка с белыми, как первый снег, косами, венцом уложенными вокруг головы, прячется за дверью спальни. Огромная комната, стены которой сложены из грубо обтёсанных булыжников, а в углу в очаге полыхает огонь, кое-как согревающий этот вечно холодный дом. У стены слева от входа широкое ложе, покрытое набросанными в беспорядке бурыми медвежьими шкурами вперемешку с рыжими с проседью шкурами лисиц. На ложе мужчина и женщина… Дверь приоткрыта, и Скади, закусив губу и привстав на цыпочки, подсматривает за тем, что видеть ей не положено. Её зрачки расширяются, дыхание становится взволнованным и частым… Мужчина встает с ложа и направляется к двери. Скади отшатывается и прячется за деревянным сундуком, втискиваясь в узкий промежуток между ним и заиндевелой стеной. Мужчина выходит из спальни и плотно притворяет за собой дверь. Он высок, строен и изящен, у него длинные чёрные волосы и удивительные изумрудно-зелёные глаза. Он подходит к кадке, разбивает черпаком тонкую корочку льда, которой подёрнулась налитая в кадку вода, и долго и жадно пьёт стылую воду. Пар вырывается у него изо рта. Потом он садится на скамью у стены и, опустив голову, обхватывает её, стискивает обеими руками и надолго замирает в такой позе. Скади осторожно высовывает голову и пожирает глазами его обнажённое тело…
   …Скади уже подросла, и она упражняется в метании боевого топора на поляне возле каменного дома. С крыльца сбегает тот же черноволосый мужчина, вскакивает на вороного коня и пускается с места в галоп. Его подбитый мехом темно-зеленый плащ летит за ним по ветру. Скади поднимает взгляд. В окне второго этажа, где находится спальня, она видит свою сестру, которая, прижавшись к стеклу, смотрит всаднику вслед…
   …Скади тщательно убирает свои роскошные белые волосы, приглаживает так, чтобы ни одна прядь не выбилась наружу. Она ещё раз оглядывает в зеркале свою высокую статную фигуру в темной одежде, перехваченную в талии широким узорчатым поясом, на котором удобно пристёгнут кинжал с изогнутым лезвием в бархатных ножнах. Потом глубоко вздыхает и решительно набрасывает поверх широкий, ниспадающий мягкими колышущимися складками балахон, полностью скрывающий очертания её тела, и надвигает поглубже серый капюшон…
   – Локи, о, Небо, Локи! Я видела… Я поняла.
   Секира Скади выскальзывает из моих рук и практически сразу же исчезает в круговерти тоннеля.
   Локи встревоженно заглядывает мне в лицо, теребит меня, потому что я не сразу прихожу в себя. Ему приходится остановиться, что в вечном движении вращающейся воронки не так-то легко сделать.
   – Скади была там, в Железном лесу Ангрбоды. Она видела вас, наблюдала за вами. Ты знал, что у Ангрбоды есть младшая сестра?
   Локи хмурится, припоминая:
   – Кажется, да… Маленькая девочка, которую иногда присылал её отец пожить в гостевом доме. Я не обращал внимания.
   – Зато она обращала внимание на тебя, Локи. И чем дальше, тем больше вожделела тебя.
   – Нет, невозможно! Я почти её не помню…
   – Но она помнит тебя. И её страсть к тебе не угасла с годами. Скади пришла в Асгард, назвавшись Вёльвой. Но это только предлог. Она пришла за тобой.
   – Поэтому она нанесла тебе удар, едва появившись в Вальяскьялве. Поэтому набросилась не на Идунн, а на тебя…
   – Да. Она считает меня соперницей, которая стоит у неё на пути.
   – Ерунда! – Локи досадливо машет рукой. – Она может воображать себе всё, что ей вздумается. Не она опасна сейчас, а её отец, Тьяцци, во власти которого оказалась Идунн. Ты ведь понимаешь, что это значит?
   – Асы останутся без её золотых яблок, продлевающих жизнь и вечную молодость. А когда они одряхлеют…
   – Да! Захватить Асгард станет легче лёгкого. Не надо армий, сражений, воинов… Всё произойдёт само собой. Тьяцци станет повелителем Асгарда. И всё, что ему нужно, это просто выждать время. Отличный план! Я бы и сам не мог, пожалуй, придумать лучшего!
   – Всё же не стоит так легко сбрасывать Скади со счетов. У неё явно что-то на уме.
   – Возможно, но самое главное сейчас – обезвредить Тьяцци. А для этого мне нужно кое-что предпринять. Ты видела, Сигюн, он неподвластен моей магии. Пока. Но я знаю, что должен сделать, чтобы одолеть его. Он замахнулся слишком на многое. Этот кусок ему не по зубам. Однако мы пришли… Приготовься, мы выходим.
   Воронка открылась в саду возле самого входа во дворец. На Асгард уже опустилась глухая безлунная ночь, и мы взбежали по ступеням, незамеченные никем.
   – Нари! – Локи ворвался в спальню к мальчикам, на ходу зажигая огонь в настенном светильнике. – Нари, проснись. Дорога каждая минута.
   Наш старший сын вскочил мгновенно, сна ни в одном глазу. На соседней постели заворочался Вали, приподнимаясь и протирая сонные глаза.
   – Нари, ты был вместе с Тором у Одина, когда мой брат просил Всеотца призвать Идунн на помощь Джейн. Кто был там ещё, помимо вас? Кто мог слышать ваш разговор?
   – Никто, отец. Я клянусь, в комнатах Одина не было больше никого. Даже Фригг.
   Локи с размаху опустился в глубокое кресло, откинулся на его спинку, сжал пальцами подлокотники.
   – Папа, что случилось? – раздался дрожащий тоненький голосок Вали.
   – Кто-то знал, что мы отправимся за Идунн, и сообщил об этом Тьяцци. Нас подстерегали в засаде. Это не может быть случайностью или совпадением.
   Нари побледнел так, что это было заметно даже в полумраке спальни.
   – Идунн… – запинаясь, начал он.
   – В руках у Тьяцци. Нари, мне нужно уходить сегодня же ночью. Чтобы справиться с Тьяцци, я должен заручиться кое-чьей помощью… Прости, Сигюн, – Локи повернулся ко мне, – я не могу сказать сейчас больше. Кому, как не тебе, известно, что даже стены имеют уши. Кто-то затеял опасную игру против Асгарда, кто-то, имеющий доступ в Вальяскьялв. Лучше будет для всех нас, если о том, куда я отправлюсь, буду знать я один.
   Я дрожала всем телом, губы мои прыгали так, что я не могла вымолвить ему в ответ ни слова. Локи вскочил, сгрёб меня в охапку, прижал к себе так крепко, что я чувствовала биение его сердца, словно оно билось в моей собственной груди.
   – Не бойся, Сигюн, не бойся за меня и прости. Я должен идти, и чем скорее, тем лучше. Если я задержусь хотя бы до утра, мне уже не оставят свободы действий. Ты же знаешь, во всем, что случилось, обвинят меня.
   Я заплакала, слёзы катились по моим щекам, а Локи пытался осушить их торопливыми поцелуями.
   – Я не оставлю тебя в неведении, – шепнул он мне в самое ухо. – Ты будешь знать обо мне… хотя бы то, что со мной всё в порядке. Вали, – позвал он тихо.
   Мальчик подбежал, уткнулся лицом в его грудь.
   Локи положил ладони ему на голову:
   – Посмотри на меня, Вали. Посмотри мне в глаза. А теперь слушай, слушай и повторяй.
   Те слова, что произносил он, те заклинания, что шептал вслед за ним Вали, казались песней или молитвой. Голос Локи, глухой и тихий, и вторящий ему, срывающийся от волнения мальчишеский голос Вали уже через минуту сплелись в единое созвучье. Они говорили одновременно, и Нари, подойдя ко мне вплотную, тронул меня за плечо.
   – Мама? – изумлённо кивнул он на отца и брата, а я могла только покачать головой, потому что происходящее на наших глазах выглядело чудом.
   Откуда мог Вали знать заклинания, которые слетали с его губ? Он не повторял вслед за Локи, нет, древние и тайные слова были известны ему уже давно, может быть, с самого рождения…
   Они умолкли, и несколько секунд в комнате звенела тишина.
   Вали стоял, опустив голову, вперив немигающий взор в пустоту. Локи присел перед ним, заглянул ему в лицо:
   – Вали, возвращайся, Вали!
   Мальчик вздрогнул и обнял отца за шею. Взглядом Локи подозвал меня и положил мою руку на затылок сына:
   – Что ты чувствуешь, Вали?
   Мальчик ответил не сразу, молчал, подавленный тем, что открылось ему. Поочерёдно обвёл нас сосредоточенным взглядом.
   – Я чувствую тебя, – произнёс он наконец. – Это главное.
   – А когда мне придётся покинуть Асгард?
   – Связь не прервётся. Я буду знать о тебе.
   – Что ты будешь знать?
   – Я буду знать всё. Я уже знаю всё. Я чувствую твоё присутствие в своей жизни. Так было ещё до моего рождения, так будет и после моей смерти…
   – Всё, Вали, хватит! Довольно. Узнай судьбу и ощути становление. Остальное да будет скрыто от тебя, так же как скрыто оно и от меня.
   – Как скажешь, папа.
   – Я горжусь тобой, Вали. Ты молодец. А теперь иди спать.
   Локи поцеловал сына в лоб и, взяв на руки, отнёс в постель. Отошёл на пару шагов, долго, пристально глядел на засыпающего Вали, потом резким движением повернулся к нам:
   – Береги маму, Нари. Ты теперь её защитник.
   – Не беспокойся, отец. Положись на меня.
   – Не думаю, что дойдёт до этого, Сигюн, но всё же на всякий случай… Фенрир позовёт Ёрмунганда по первому твоему требованию. Вдвоём они противостоят любой силе, что бы ни случилось в моё отсутствие. Кстати, где Фенрир?
   – Он в дальней комнате, отец. Кажется, сегодня он вернулся позже обычного.
   – Идём. – И Локи устремился в глубь покоев, распахивая двери одну за другой. Его тень, кажущаяся изломанной и огромной, металась по стенам и потолку, как чёрная птица.
   Фенрир лежал на постели, скрючившись, прижав колени к животу. При виде Локи он поднялся, почему-то прижимая ладонь к горлу.
   – Что случилось, отец? – Голос его звучал хрипло, у меня создалось ощущение, что ему трудно говорить.
   Одним движением Локи отвёл его руку, и я ужаснулась при виде багровых кровоподтёков на шее Фенрира.
   – Кто это сделал, сын? – сухо спросил Локи. Глаза его сузились, пальцы сжались в кулаки.
   Фенрир стоял молча, опустив голову. Грива косматых всклокоченных волос полускрывала его лицо.
   – Фенрир?
   – Мы играли возле скал за городом, – нехотя заговорил он. – Всё как обычно, отец. Но потом пришли друзья Тора… Сиф начала говорить о том, что я очень вырос с тех пор, как поселился в Вальяскьялве, и что пора мне испытать свою силу. Я не хотел разговаривать с ней, потому что всегда чувствовал, что она меня недолюбливает. Но Фандрал раззадорил меня. Он сказал, что лишь достойнейшим из достойных, тем, кто доказал свою преданность Асгарду, оказывается честь и разрешается жить среди асов.
   – Ты же знаешь, что это не так! – Локи поднял подбородок Фенрира, заставив сына смотреть ему в глаза. – Фенрир, они провоцировали тебя!
   – Я знаю, знаю, отец, – воскликнул Фенрир, и в его голосе звучала и досада и раскаяние. – Но они пытались выставить меня на посмешище! Сказали, что я вырос огромным волком, но во мне нет и доли той силы, которая присуща воинам-асам, и в доказательство предложили разорвать самую толстую цепь во всем Асгарде.
   – Цепь Лединг! И ты согласился?
   – Да, отец. – Фенрир отвёл глаза. – Я разорвал её, даже не принимая облик. Но она оставила у меня на шее эти следы. – И он указал на иссиня-чёрные полосы, как ошейник обвившие его горло.
   – И что же Фандрал и Сиф?
   – Они… мне кажется, они испугались, хотя старались не подавать виду, что они боятся.
   – Фенрир, я говорил тебе уже и сейчас повторю: ты не должен показывать свою истинную силу! Конечно, они испугались. Они и раньше опасались тебя, а теперь, после прорицания Вёльвы, стали бояться и ненавидеть. Они постараются избавиться от тебя! Как же не вовремя я должен покинуть Асгард!
   – Отец, ты уходишь?
   Было странно видеть почти детскую растерянность, появившуюся на лице Фенрира после этих слов Локи. Будто откуда-то из полузабытого прошлого выглянул на мгновение юный Фенрир, которому так трудно было впервые расстаться с отцом в маленьком, крашенном белой краской доме у моря, где все мы очутились сразу после войны читаури.
   – Нет времени объяснять, но да, мне придётся покинуть всех вас нынче же ночью. – Локи усадил Фенрира на постель и сам сел рядом. – Откинь голову… Вот так. Послушай меня, сын, они и впредь будут пытаться разузнать твою истинную силу, но ты не должен поддаваться! Будь спокоен и уверен в себе. Тебе не нужно ничего доказывать ни Фандралу, ни себе самому, ни кому бы то ни было другому! Ты должен беречь Сигюн и помогать своим братьям Нари и Вали, вот твоя задача. Ну всё, на твоём горле нет больше и следа от той глупости, которую ты позволил над собой учинить.
   – Спасибо, отец, – Фенрир недоверчиво провел рукой по шее, – больше не болит.

   День в тёплом и сыром тумане, день, прячущий рассвет в постоянных потоках моросящего дождя, день, незаметно растворяющийся в тусклых сумерках и исчезающий в одинокой ночи… Я бродила как потерянная по комнатам, брала в руки какие-то вещи, пыталась занять себя хоть чем-нибудь, но каждый предмет, будь то кровать, напольная ваза для цветов или золотой, искусно огранённый кубок, напоминали лишь об одном, что билось в висках, стучало в сердце и горечью сжимало горло: его здесь нет. Я не привыкла быть без него… Мне вдруг пришло в голову, что за все эти годы мы не разлучались более чем на несколько часов. В изнеможении я опустилась, почти упала в глубокое любимое кресло Локи и закрыла глаза. Мне грезилось, что я крепко заснула, но, когда пришла в себя, резким внутренним толчком вернулась к действительности, оказалось, что сон длился всего несколько минут. Я попыталась рисовать… Но на картинах царил всё тот же нескончаемый дождь и смутные фигуры бродили, полускрытые им, они лишь на миг выступали призрачным контуром из своего странного небытия и тут же возвращались обратно.
   – Мама, я принес тебе обед. Поешь!
   – Не хочу, Вали. Не могу.
   Мальчик уселся рядом, скрестив ноги, и прижался ко мне плечом:
   – Тогда и я не буду есть.
   – Вали, сынок, тебе надо покушать. Ты ведь должен расти и стать таким же высоким и красивым, как твой папа.
   – Если ты не ешь, то и я не буду.
   – Ах, Вали, маленький упрямец!
   Пришлось идти в столовую и садиться вместе с сыном за обед. Я ела машинально, не замечая, что лежит на тарелках, не ощущая вкуса, только лишь для того, чтобы Вали не оставался голодным. А мальчик набросился на еду, как волчонок, и вмиг умял всё, что принесли из кухни. Потом мы вернулись в гостиную, и Вали сел рядом, раскрыв одну из множества книг, которые натащил из библиотеки. Были среди них и толстые фолианты древней асгардской мудрости, и гораздо меньшие по формату книги из Мидгарда. Только благодаря Вали я сохраняла какую-то связь с реальностью.

   Весть о похищении Идунн распространилась со скоростью лесного пожара. Когда растерянные, стенающие и разгневанные асы во главе с Сиф вломились в мою гостиную, крича все одновременно, я не почувствовала ничего, кроме горечи и какого-то смутного внутреннего облегчения. Мелькнула только мысль: хорошо, что Локи успел уйти. Впрочем, могло ли быть иначе? Он слишком долго прожил среди них, чтобы они стали для него более чем предсказуемыми. Я поднялась из кресла и шагнула толпе навстречу…
   Но Нари опередил меня. Сжимая обеими руками свой короткий и лёгкий меч, он встал у них на пути, заслонив меня собой, так, как сделал бы это Локи, но…
   «Нари, нет, мой первенец, мой отважный Нари, разве под силу тебе в одиночку остановить взбешённую толпу? Ты им не нужен, но ты – сын Локи, и этого достаточно, чтобы…»
   Метнувшийся им наперерез Фенрир встал плечом к плечу с братом. Густая грива волос, как вздыбившаяся шерсть на загривке – ещё не зверь, но уже и не человек, – он оскалил зубы, и глухое ворчание заклокотало в его груди. Глядя на непрошеных гостей исподлобья, всем своим видом Фенрир недвусмысленно показывал, что примет облик гигантского волка в случае необходимости в любую секунду.
   Асы остановились, выкрики смолкли, и в наступившей тишине голос Сиф зазвучал пронзительно и гневно:
   – Видите ли вы теперь доказательства того, о чём предупреждала нас в своём пророчестве Вёльва? Даже те, кто ещё сомневался, могут воочию убедиться в её правоте. Или вы потеряли память? Бог Лжи, Бог Коварства, Бог Обмана втайне от всех готовит погибель Асгарду! Вот точные слова Провидицы. Пусть же Локи попытается дать объяснение тому, что Идунн оказалась в руках ледяного великана! Неужели он снова станет отрицать свое участие в заговоре против асов? О, не верьте ни единому слову, срывающемуся с его змеиного языка! Сколько раз уже мы позволяли ему обмануть себя! Асы, вы тешили себя убаюкивающей всех ложью, что наш злейший враг Тьяцци вместе со своими братьями Гримтурсенами готовится завоевать Асгард в честном бою. Но он нашёл способ гораздо более изощрённый и коварный. Он сумел нанести удар в самое уязвимое место. Кто, спрашиваю я, помог ему в этом? Что же скажет в своё оправдание Локи?
   Чужой, всегда чужой. Однажды Один сказал: «Войди и будь равным среди равных», растворив перед Локи двери Вальяскьялва. И он вошёл, ни на секунду не обольщаясь, что рано или поздно эти двери превратятся в дверцы ловушки и попытаются захлопнуться за ним.
   – Локи здесь нет. И когда он вернётся, я не знаю.
   Злое торжество мелькнуло в глазах Сиф.
   – Какие ещё доказательства нужны вам? – воскликнул Огун, переглянувшись с ней. – Локи обманом заставил Идунн покинуть её хорошо охраняемый дворец, выманил на заранее условленное с Тьяцци место и передал её, беспомощную, не имеющую возможности защищаться, в руки Повелителя зимних бурь!
   – Я попросил Локи привезти Идунн в столицу. Я буду разбираться с братом, почему Идунн оказалась в замке Тьяцци на берегу ледяного моря.
   Плотно сомкнутые ряды асов расступились, отхлынули, как волны во время отлива. По живому коридору взволнованных, жестикулирующих, замерших, как по команде, или, наоборот, пытающихся незаметно отойти к стене и выскользнуть из комнаты мужчин шёл Тор. Он ступал тяжело и медленно, как бесконечно усталый воин после битвы. Но все битвы кончаются, и воины могут отдохнуть, однако…
   Тор, отодвинув рукой Сиф и Вольштагга, оказавшихся у него на пути, вплотную приблизился ко мне. Я ещё никогда не видела у него таких глаз. Он был по прежнему силён, красив и молод, и его жизнь была бесконечна по сравнению с той, другой, жизнью, слишком крохотной и хрупкой, как почти догоревшая свеча, но такой бесконечно важной для него. В его глазах был пепел этой жизни. В тот день, впервые, и потом, уже навсегда.
   – Пожалуйста, Сигюн, – сказал он, и я не узнала его голоса, – идём со мной. Джейн хочет, чтобы ты пришла.

   Когда я вошла, мне показалось, Джейн спит. Несмотря на яркий солнечный полдень, в комнатах царил полумрак: тяжелые занавеси на окнах были плотно задёрнуты.
   Я осторожно присела на край кровати и вгляделась в профиль Джейн. Черты лица ее заострились, вместо привычного милого и знакомого овала лица проступили резкие, размашистые и чужие линии. Она исхудала, осунулась всего за несколько дней. Я была поражена произошедшими с ней переменами, и всё же, всё же… То же юное и прекрасное лицо, как и многие годы назад. Так, как она хотела.
   Джейн почувствовала моё присутствие, пошевелилась и открыла глаза. С усилием приподнялась на локтях. Тор был рядом и ловил каждое её движение, но женщина знаком отвергла его помощь, позволила только поправить подушки. Она всегда была слишком гордой и самостоятельной, эта маленькая мидгардка!
   – Прости меня, – прошелестел голос, едва слышный, как шёпот полуистлевших листьев. Я помню, как брала их, вытаявших из-под снега, в озябшие руки, подносила к глазам: крохотный сетчатый скелетик, мёртвая форма, мимолётное воспоминание о минувшем лете… – Прости, что не возразила Тору, что не запретила ему его авантюру. Не спаслась сама и погубила того единственного, кто воплотил в жизнь мои самые смелые замыслы.
   В жарко натопленной, душной комнате пальцы Джейн были холодными как лёд. Я склонилась к самому её лицу. Огромные карие глаза смотрели на меня… и сквозь меня.
   – Не говори так, Джейн. Локи вернётся, он что-нибудь обязательно придумает…
   Она улыбнулась грустно и задумчиво. Утешительная ложь была создана для кого угодно, но только не для неё. Её тело могло изменить ей, но только не её разум учёного.
   – Я попаду в царство Хель?
   – Она хорошая добрая девочка, Джейн. Забудь о том, что говорят про неё в Мидгарде.
   – Я могу попросить отца, и ты будешь жить в Вальгалле, – горячо воскликнул Тор, – станешь валькирией, прекрасной и могущественной!
   Джейн улыбалась всё той же кроткой и уже нездешней улыбкой.
   – Не надо, любимый, – тихо сказала она. – Я устала. Я хочу покоя.
   – Но из Хельхейма не возвращается никто! Даже боги остаются там навеки. Мы не увидимся больше…
   – Я любила тебя больше, чем жизнь… – Джейн шептала уже едва различимо. – И я буду любить тебя там, за гранью… Но мне пора, Тор. Так назначено мне от начала времён. Я и так уже слишком долго отсрочивала неизбежное. Будущее не страшит меня, но мне тяжело видеть твоё горе. Пожалуйста, отпусти. Дай уйти с миром.
   Он склонил перед ней свою большую гордую голову, прижимаясь губами к её губам, целуя цепенеющие руки:
   – Я люблю тебя, Джейн! Что значит вечность по сравнению с моей любовью?
   Женщина откинулась на подушки и закрыла глаза.
   – Вечность мне не по зубам, – последнее, что я смогла расслышать, – мне жаль, мой милый. Я не могу осмыслить вечность.
   Она умерла так, как и предсказывал Локи. Просто уснула. Просто остановилась.
   Среди ночи – треск распахиваемых дверей и грохот опрокинутых стульев. Я вскочила, трясущимися руками зажгла светильник. В неверных отблесках пламени силуэт огромного волка метался по стенам чудовищными искажёнными тенями, на мгновение выступая из мрака и тут же вновь растворяясь в темноте.
   – Фенрир?
   Вали выбежал из спальни, бросился к нему, обеими руками обхватил за шею, зарывшись лицом в густую светло-серую шерсть. Волк заскулил, и Вали отпрянул, уставясь на свои ладони. Подбежав, я увидела, что обе они в крови.
   – Фенрир, что случилось? Ты ранен? – Нари, полуодетый и заспанный, тоже выскочил из своей комнаты.
   Волк завыл, задрав морду к невидимому небу.
   – Нари, зажги огонь, вскипяти воды. – Я опустилась перед Фенриром на колени, руками раздвигая шерсть на его шее и груди.
   Волк лёг, точнее, упал на правый бок, вытянув перед собой мощные лапы. Он тяжело дышал, вывалив из пасти влажный розовый язык.
   – Ты можешь обратиться в человека? Здесь всё в крови, я не вижу раны…
   – Нет, не сейчас, – сказал Вали, склонившийся над ним. – У него кожа содрана здесь, здесь и здесь. – Он указал на плечи Фенрира и его шею с левой стороны. – Одна рана глубокая. Неопасно для зверя, но слишком больно для человека. К тому же человек может потерять очень много крови.
   – Откуда ты видишь? Я ничего не могу различить в такой темноте, – возмутилась я, нахмурясь, но Вали лишь смущённо пожал плечами:
   – Вижу, мама. Ему будет лучше сейчас оставаться в облике: так раны скорее заживут. Мы промоем их, присыпем корпией и перевяжем. А объяснения придётся оставить до утра.
   Утром Фенрир с виноватым видом сидел на стуле, а я меняла ему пропитанные кровью повязки. Он чуть морщился, когда приходилось отделять присохшую к ране ткань, но терпел. Я старалась быть как можно более аккуратной, однако шрамы оказались довольно глубокими, и даже оборотню было не под силу заживить их за одну ночь.
   – Они сковали цепь Дромми и принесли её – они вновь хотели, чтобы я испытал свою силу, разорвав её, но я отказался, помня слова отца. Они насмехались надо мной, они сказали, что я просто боюсь, потому что эта цепь в три раза толще, чем Леддинг. И да, я вновь оказался глупцом, госпожа Сигюн, я знаю, что отец этого не одобрил бы. Но кровь ударила мне в голову, я поддался ярости… Ни одному человеку не под силу было бы сделать это, и я принял облик, и тогда… – Фенрир умолк, оборвав сам себя на полуслове. – Цепь разлетелась на отдельные звенья, будто их разметало порывом ветра, – опустив косматую голову, после долгой паузы закончил он. – Дромми не оставила бы на теле волка и царапины.
   – Фенрир! Бедный мой мальчик! – Я осторожно, чтобы ненароком не задеть его раны, гладила его по голове.
   – Когда отец вернётся, Сигюн? – спросил он, и в голосе его прозвучала такая тоска, что у меня заныло в груди и сдавило горло. Знала ли я когда-нибудь младшего сына Локи? Сколь же тщательно скрывал он под маской вечной молчаливой угрюмости свои подлинные чувства и эмоции!
   – Я не знаю, Фенрир.
   – Мне страшно, – прошептал он едва слышно, и я поняла, что никому на свете он не сказал бы этих слов. – Они замыслили что-то. И они не остановятся.
   – Мне тоже страшно без Локи, Фенрир. Где бы он ни был, поскорей бы уж он возвращался.

   Я рисовала Локи. День за днём воскрешала на бумаге любимое лицо. Вот он улыбается или сосредоточенно хмурится, а вот смотрит на меня с нежностью и грустью. Вот картина, на которой он в окружении детей; Хель доверчиво склонилась ему на плечо, гордый Ёрмунганд, наполовину золотой змей, наполовину человек, стоит рядом, скрестив на груди руки и опираясь на плавные извивы чешуйчатых колец вместо ног, а позади, прикрывая их спины, лежит громадный волк Фенрир, оскалив в улыбке белоснежные острые клыки. Странно, но я не могу представить на картинах своих собственных сыновей – их облик исчезает с полотен, постоянно меняясь, и я не могу уловить момент, когда они замерли бы, позируя мне. Лишь одно воспоминание я в силах запечатлеть: мужчина и женщина склонились над новорожденным младенцем, их лица сияют, будто озарённые внутренним светом, исходящим от малыша, а позади этой троицы, едва обозначившись контурами, выступающими из тьмы, застыли в странном танце три женские фигуры, словно три корня могучего древнего ясеня, имя которого всем известно. Между корнями древа струится неиссякаемый поток, на ветвях, как в колыбелях, качаются девять миров – золотые драгоценные игрушки, к которым младенец протягивает свои ручонки…
   – Мама, идём со мною скорей! Пожалуйста, мама, поторопись!
   Глаза Вали цвета индиго, цвета морской глубины. Таким бывает море перед надвигающимся штормом, когда поверхность его беснуется, вздымает водяные валы к гневным небесам, и летят, кувыркаясь, обезумевшие от ужаса, застигнутые врасплох чайки, осыпаемые хлопьями взбитой ураганом пены, тщетно силясь достичь укрытия и не находя его. Но под тяжёлой толщей воды царит прежний, ничем не нарушаемый покой, там море баюкает свои создания, тихое, тёмное, кобальтово-синее, глядящее на меня из глаз Вали.
   – Мама, там Фенрир…
   – Что?!!
   – Кажется, они убивают его.
   Кисти с глухим стуком посыпались с подрамника. Открытая баночка карминно-красной краски покатилась по столу, оставляя на полированной поверхности вязкий кровавый след.
   Я бежала через залитый дождём сад, и мокрые ветви олеандров хлестали меня по плечам. Я почувствовала, что в моих домашних туфлях хлюпает вода, и только тогда сообразила, что забыла переобуться.
   Я увидела его, прикованного к скале цепью, тоньше, чем детская рука. Цепь ворсилась, словно свитая из мягчайшей шерсти, и сверкала радужным блеском, хотя на затянутом сплошными облаками небе не было ни единого просвета, сквозь который мог бы пробиться луч солнца. Заметив меня, Фенрир рванулся мне навстречу; цепь натянулась и отбросила его назад. Он со всего размаху ударился затылком о камень. Цепь стиснула его плечи, лишая возможности шевелиться, и с каждой попыткой освободиться только сильнее врезалась в его тело и горло. Поперёк его разинутой пасти торчал обоюдоострый меч с двумя клинками, не давая ему сомкнуть челюсти, и из уголков рта безостановочно бежали две тонкие струйки крови, заливая светло-серую шерсть. Воздух с хрипом вырывался из его груди; полузадушенный цепью, он едва мог дышать. Оставляя на волчьей морде мокрые дорожки, из янтарных глаз, наполненных неподдельным страданием, катились одна за другой человеческие слёзы.
   Сгоряча я обеими руками схватила безжалостные звенья, пытаясь хоть чуть ослабить их давление на горло Фенрира. Это было равносильно попытке разрушить Биврёст, хлопнув в ладоши, или остановить вращение небесных светил…
   Асы недвижно застыли вокруг скалы, наблюдая за беспомощным Фенриром и, все как один, храня молчание. Обернувшись к ним, дрожа от негодования, я выкрикнула только одно слово:
   – Зачем?
   – Зачем, спрашиваешь ты? – Сиф наступала на меня шаг за шагом, но я не сдвинулась ни на миллиметр, и вот мы наконец очутились вплотную друг к другу. – Он прикован к скале Лингви цепью Глейпнир, и будь я проклята, если он сумеет освободиться от неё, это отродье Локи, угроза всему Асгарду, злобный оборотень, который, как пророчила Вёльва, прольёт кровь отца всех богов, царя Одина!
   Нари, ворвавшийся в толпу асов следом за мной, поймал мой взгляд лишь на секунду, но даже это мгновение было излишним для него. Он протянул ладонь к лезвию меча, распявшего челюсти Фенрира, и сжал пальцы, и кровь закапала с них, потому что он стиснул острие изо всех своих сил, и жилы вздулись у него на шее.
   – Ты видишь кровь, стекающую с клыков Фенрира, – был голос, как гром, позади меня, и я помимо своей воли обернулась на этот голос, хотя и узнала бы его среди тысячи других, ибо именно он был первым, который услышала я в день моего прибытия в Асгард, – и ты думаешь, Сигюн, она течёт из ран сына Локи? Первая кровь, пролитая в этот день, не принадлежит оборотню. Его клыки нанесли вред, непоправимый вред, и он должен поплатиться за него!
   Хеймдаль, под ногами которого тяжело хрустели раздавленные в прах камни, осыпавшиеся с отвесных боков скалы Лингви, вышел из задних рядов толпы. Асы расступились, пропуская его ко мне. Немигающий взгляд золотых глаз вперился в волчьи и всё же такие человеческие глаза Фенрира, но Нари опередил стража Биврёста. Разрезая ладонь, мой сын выдернул меч из пасти волка и отбросил его далеко в сторону. Сверкающая сталь, звеня, покатилась по камням, а я обняла за шею младшего из сыновей Локи, уронившего мне на плечо голову. Прикованный к скале сверкающей цепью, раскинув руки и дрожа от боли, перед Хеймдалем стоял человек, и его тёплая кровь струилась по моей шее, стекала по одежде, от неё быстро набух и потемнел рукав моего светло-голубого платья.
   – Я знал, что эта цепь изготовлена при помощи магии, иначе она не была бы так тонка, – заговорил Фенрир. Ему приходилось то и дело сглатывать кровь, наполнявшую рот; он торопливо произносил слова, давясь кровью и кашляя. Я попыталась остановить её, отирая платком, но бесполезно – кровь бежала ручьём. – Я чувствовал: мне её не разорвать, несмотря на всю мою силу… Но сам царь Один убеждал меня. Он сказал, что, если я не справлюсь с Глейпниром, асам нечего бояться меня и они оставят меня в покое и вернут мне свободу. Сказал, что это испытание, третье по счёту, решающее для меня. Ты видишь, госпожа, я не в силах порвать цепь даже в облике волка, но асы во главе с Одином отказываются освободить меня! Пленник их хитрости, я позволил им завлечь себя в ловушку, из которой мне не выбраться!
   – Ах, Фенрир, не об этом ли твой отец предупреждал тебя? – плача, проговорила я. – Они сделали тебя своим заложником, милый, и ни я, ни Нари не в силах освободить тебя от Глейпнира!
   – Освободить его?! – загремел гневный голос Хеймдаля. – Взгляни, госпожа, на руку Фандрала!
   Я обернулась, и ужас сковал моё сердце. Искалеченная правая рука Фандрала, полуоткушенная, едва держалась на тонкой полоске кожи. Испарина покрывала его бледный лоб; мне бросились в глаза закушенные белые губы и искажённое от боли лицо. Вольштагг и Огун, не принимая участия в разговоре, старались побыстрее наложить на ужасную рану повязку.
   – Я пытался защитить себя, госпожа! – закричал Фенрир в отчаянии. – Фандрал думал, я скован цепью так, что не могу и пошевелиться! Он измывался надо мной, насмехаясь, тыкал палкой мне в пасть, стараясь засунуть её поглубже, так что меня начинало рвать, но, клянусь небесами, я сумел извернуться и стиснуть зубами его руку, пусть и в последний раз! Никто из асов, заманивших меня в эту западню, не посмеет сказать теперь, что Фенрир был для них игрушкой!
   – Фандрал пытался сделать то, что в конце концов сделал я! – возразил Хеймдаль. – Обезопасить всех нас от беспощадной ярости пленённого зверя!
   – Довольно с нас и одного доказательства твоей злобы и коварства! – услышала я позади себя голос, привыкший повелевать.
   Сам Один Всеотец приближался к нам, опираясь на золотой жезл. Он протянул его к скале Лингви и каменное основание задрожало.
   – Если дать тебе волю, оборотень, ты рано или поздно начнёшь стремиться к тому, чтобы уничтожить Асгард. Мы получили доказательства тому, что говорила Вёльва, но какой страшной ценой! То, что произошло сегодня с Фандралом, может случиться с каждым асом. Мы убедились воочию, что никто не может чувствовать себя в безопасности, пока рядом с нами находится чудовищный волк!
   – Ты сам знаешь, что это не так, о великий царь! – воскликнула я, становясь между Фенриром и Одином. – Ни разу за всё время, пока он жил в Асгарде, Фенрир не причинил вреда ни мужчине, ни даже ребёнку! Будь же справедливым, Один! Он никогда не напал бы первым, если бы его не вынудили. В отсутствие Локи я ручаюсь за его сына. Позволь ему остаться со мной или разреши Нари отвезти его в дом на берегу, где мы жили всей семьёй по возвращении из Мидгарда. Клянусь, Фенрир не покинет назначенных тобой для него пределов!
   Один даже не взглянул на меня. Просто отстранил рукой со своего пути.
   – Порождение мрака, возвращайся во мрак! – изрёк он, подходя к Лингви вплотную и ударяя жезлом о землю.
   Скала задрожала сильнее, она уже ходила ходуном, вокруг неё возникли и зазмеились среди разбитых осколков камней всё расширяющиеся трещины, и Лингви, подчиняясь неумолимой силе, начала погружаться в разверзшуюся вокруг бездну, увлекая за собой прикованного к ней Фенрира.
   – Один Всеотец, будь же милосерден! – вскричала я, рванувшись к нему. – Фенрир – сын Локи, твой собственный внук! Как можешь ты быть таким бессердечным?!
   – В сторону, Сигюн, в сторону! – Хеймдаль был уже рядом, грудью оттесняя меня от царя Асгарда. – Или ты отправишься в Хельхейм следом за жутким порождением ведьмы Железного леса!
   – И это Асгард, Один? – Я обвела бешеным взглядом собравшихся воинов и их жён, и они, я видела, смотрели в сторону или опускали глаза. – Это небесный город, лучший и справедливейший из всех миров? Покидая Ванахейм, свою родину, разве могла я предвидеть, разве могла даже помыслить, что придётся мне дожить до этого дня, когда мудрейший из царей начнёт избавляться от детей собственного сына лишь потому, что они от рождения обладают могуществом и силой, сравнимыми с его собственными?
   – Мама! – воскликнул Нари, хватая меня за плечи и оттаскивая от края бездны, потому что уже струился песок под моими ногами, низвергаясь в чёрный провал, и катились, подпрыгивая по отвесным стенам пропасти, бьющиеся о её неровные острые края камни.
   Один выразительно посмотрел на Хеймдаля, и тот нехотя отошёл в сторону.
   – Ты не видишь того, что открыто мне, принцесса Сигюн, – начал он мягко, кладя огромную ладонь мне на плечо. – Власть над Асгардом – тяжёлое бремя. И, заботясь о благе огромного большинства, я часто должен делать нелёгкий выбор. Прости, если я вынужден причинять боль тебе или твоим близким. Поверь, я делаю это не со зла. Порой скрепя сердце мне приходилось преподать суровые уроки собственным сыновьям. Увы, даже мне неведомо, какие выводы они сделают из того, чему я их учил. Я мог лишь говорить с ними и показывать им собственный пример, а потом… что ж, остается надеяться, что они вырастут достойными гордого имени асов!
   Я смотрела прямо в его единственный глаз.
   – Красивые слова, Всеотец, – сказала я, и горечь душила меня, сдавливая горло. – Но ни Хель, ни Фенрир не покушались на власть в Асгарде. И где нынче Хель? В царстве мёртвых, откуда никому нет возврата!
   – Таков был её собственный выбор! – загремел Хеймдаль.
   – Выбор, который был ей навязан, ибо только так могла она выполнить предназначение, к которому влекла её судьба! И где Фенрир? Где, скажи мне, отец всех богов, дно той пропасти, в которую он упал по твоей воле?
   – Фенрир уже вместе с сестрой своей, Хель, – тихо прозвучал позади меня голос Вали. – Не печалься, мама, и не тревожься о нём. Они вместе. Царица Хельхейма поможет ему.
   – Откуда тебе известно это, Вали Локисон? – нахмурясь, проговорил Один.
   – Известно, – был ответ. – И ещё я знаю, мама, что ему уже не больно. Фенрир давно не виделся со своей сестрой. Им о многом нужно поговорить. Они сядут на зелёный взгорок, который омывает стремительными струями Гйоль, и будут долго-долго болтать обо всём на свете и смеяться. Там, в Хельхейме, нет ни боли, ни крови, ни страданий. Так хотела она, и так всё и сбылось.

   Перестук лошадиных копыт по гравию, скрип колёс на поворотах и на редких остановках звон невидимого жаворонка в бездонной голубой вышине. В Асгард пришла весна – настоящая, с ясным небом и зеленой дымкой на вершинах ив и тополей.
   Всю неделю я бродила то по комнатам, то по саду, нигде не находя себе места, чувствуя себя запертой в тесной сумрачной клетке. Сердце колотилось в груди, и ничем невозможно было унять этот тревожный перестук. К вечеру волнение спадало, и я забывалась коротким беспокойным сном, который прерывался всякий раз задолго до восхода солнца. Я поднималась – тихо, чтобы не разбудить Вали, – выскальзывала за дверь и пробиралась в библиотеку, надеясь занять себя чтением. Но мысли путались в голове, я не могла сосредоточиться на том, что читала, и книга падала из рук, а взгляд неприкаянно блуждал с предмета на предмет.
   Наконец, измучавшись, я приказала запрячь лошадей и села в колесницу рядом с радостно возбуждённым Вали. Ещё ни разу не покидал он столицу ради столь долгого пути. Для него предстоящая поездка выглядела настоящим приключением, и с его сияющего лица ни на минуту не сходила счастливая улыбка.
   Разумеется, Нари счёл нашу затею слишком легкомысленной, если не сказать авантюрной. Но, убедившись в том, что я не передумаю, со вздохом начал готовиться к путешествию. Делал это он столь тщательно, что, если бы мы с Вали не взмолились об отъезде, он провозился бы, наверное, еще неделю, приводя в порядок и натачивая своё и без того содержащееся в безупречном состоянии оружие.
   – То, что произошло с Идунн, доказывает, что нынче дороги в Асгарде небезопасны, – сказал он. – Я должен быть наготове, чтобы защитить тебя, мама, и тебя, брат. Отец, уходя, приказал мне беречь вас обоих, да и без этого приказа я бы сделал то же самое. Разумеется.
   По мере того как остроконечные башни Вальяскьялва исчезали позади, растворяясь в весеннем мареве, отступала и тревога, охватившая меня в эти последние дни. Я откинулась на подушки, отдавшись бездумному созерцанию проплывающих перед нами полей и перелесков. Солнце поднималось всё выше, разгоняя утренний туман, лежащий в ложбинах, и согревая нас своими радостными лучами. Стало тепло и спокойно, размеренное движение убаюкивало, и глаза мои сами собой начали слипаться. Какое-то время я пыталась бороться со сном, но было слишком хорошо и уютно, и я, положив руку Вали на плечо, задремала.
   Когда я проснулась, солнце уже перевалило далеко за полдень. Дорога петляла между живописными холмами, мелкие белые облачка плыли по небу, у горизонта собираясь в кудрявые ровные борозды. Всадник в тёмных дорожных одеждах на гнедом коне приблизился вплотную к колеснице. Солнце светило позади него, так что я могла видеть лишь силуэт, но этот силуэт я узнала бы из тысячи других. Нет ни у кого в Асгарде такой изящной и гибкой фигуры, и никто не сравнится с этим всадником в красоте и уверенности, с которой он держится в седле. Он склонился ко мне, и я протянула к нему руку, чтобы коснуться этих чёрных волос, чтобы пальцами зарыться в них и заплакать от счастья и облегчения:
   – Локи!..
   – Мама. Я здесь, я рядом, мама.
   Сонный морок окончательно слетел с моих глаз. Я закусила губу, чтобы не расплакаться.
   – Нари.
   Он встревоженно и вопросительно смотрел на меня. Мой сын, мой старший сын, точная копия своего отца.
   – Мне приснился сон, Нари. Далеко ещё до моря?
   – Ещё часа два, мама.
   – Остановимся у водопада. Тебе надо отдохнуть, да и наши лошади утомлены.
   Мы распрягли лошадей и уселись в кружевной тени деревьев. Листья еще не распустились, и лишь прихотливые переплетения ветвей тёмным узором лежали на свежей и яркой зелени молодой травы. Хотя это и не могло быть так, мне казалось, что здесь уже ощущается дыхание юга. Оно присутствовало во всём: в громком пении птиц, в голубых полянах пролески, разбросанных повсюду под шершавыми стволами высоченных буков, а главное, в том, что солнце припекало всё жарче. Мы сняли зимние плащи и расстелили их на земле. Я достала из корзинок еду и, пока мои мальчики перекусывали, подошла к водопаду.
   Здесь поток пробирался между заросшими мхом камнями, перегородившими русло небольшой горной речушки. Прозрачные струи устремлялись вниз с небольшой высоты, перескакивая с одного валуна на другой, плескались и пенились в водовороте полукруглой чаши у подножия водопада.
   Я подставила им ладони, набрала полные пригоршни кристально чистой ледяной воды, плеснула ею в лицо, смывая остатки сна. От холода заломило лоб и скулы, зато я почувствовала себя свежей и бодрой. Ах, если б только Локи был сейчас здесь! Мы легли бы, обнявшись, на берегу реки, и слушали, слушали без конца журчание говорливого потока, и молчали, и касались друг друга кончиками пальцев, и смотрели друг другу в глаза и не могли насмотреться.
   – О чём ты думаешь, мама?
   – Я скучаю по твоему папе, Вали.
   Он подошёл неслышными шагами, присел на корточки и внимательно посмотрел на меня снизу вверх:
   – Почему ты ни разу не спросила меня о нём?
   Время почти остановило свой бег. Я чувствовала каждый толчок крови у себя в висках. Я слышала, как срывается с чёрной мокрой каменной груди и падает, разбиваясь о поверхность воды, каждая отдельная капля.
   – Я… я боялась, Вали. Иногда легче не ведать, не знать. Вдруг сказанное тобой прозвучит как приговор?
   Он прислонился лицом к моим коленям, прижался к ним, как делал это когда-то мой Локи… У меня перехватило горло.
   – Но ведь всё хорошо, мама! Тебе не о чем волноваться. Это правда.
   – Ты уверен, милый? – Я не смогла сдержать дрожи в голосе.
   – Мама, мамочка! Отец позволил мне ощутить становление и узреть судьбу, и границы известного мне мира раздвинулись в один миг беспредельно… Если бы я захотел рассказать о том, что я чувствовал в тот миг, мне не хватило бы слов. Но одно я знаю точно: он сделал это для тебя, чтобы ты не чувствовала себя одинокой даже в его отсутствие. Мы произносили слова песни норн, которые они пели в ночь моего рождения… и я принял дары, преподнесенные мне Урд и Верданди, и лишь дар Скульд отец мне принять не позволил. Мне ведомо то, что было, и то, что происходит с ним и многими другими сейчас. Я вижу тех, кого хочу увидеть, но особенно крепка моя связь с отцом. Она не прервётся никогда.
   – И что же ты видишь, Вали? Что сейчас с Локи? Где он?
   – Он далеко. Очень далеко. В одном из девяти миров, но не в Асгарде. Он учится, мама, совершенствуется в искусстве магии, и его могущество растет. Он познаёт законы мироздания и тонкие взаимосвязи между жизнью и смертью, созиданием и разрушением, между тем, что было, и тем, чему еще суждено случиться. Одно не существует без другого… Тайное знание присутствует во всех мирах, но везде его нужно собирать по крупицам. Идти дорогой посвящённых трудно даже для того, кому магические способности присущи от рождения. Но отец спешит, мама. Он тоскует по тебе и хочет вернуться как можно скорее.
   Я замерла, ловя каждое слово, пока сын говорил, а когда он умолк, внутренняя дрожь, уже ничем не сдерживаемая, прорвалась наружу. Меня колотило как от озноба, зубы лязгали, стоило только попытаться заговорить, и мне пришлось сесть на землю, потому что ноги стали совершенно ватными и грозили подогнуться в любой момент.
   – Вали, где Локи? – прошептала я, глядя сыну прямо в глаза.
   – Я не знаю, мама. Он не хотел, чтобы я знал. Я только ощущаю его присутствие и его эмоции. Нетерпение. Сосредоточенность. Ликование, когда получается то, что прежде было недоступным. Тихую грусть, когда он позволяет своему разуму немного расслабиться и коснуться твоего образа. Эмоции, относящиеся к тебе, такие яркие, что их не просто чувствуешь, они предстают в виде картинок. Хочешь, мама, я расскажу, как они выглядят? Вспоминая о тебе, он словно стоит перед окном, за которым бушует ливень. Окно запотело изнутри, и на этом запотевшем стекле отец рисует твой силуэт. Капли дождя бегут по нему, стекают струйками, но не могут ему повредить. Тихо и легко касаясь пальцами стекла, отец воссоздаёт тебя снова и снова.
   – Да это же целая картина, Вали! – восхищённо ахнула я. – Готовый сюжет, который только и ждёт, чтобы воплотиться!
   – Я тоже подумал, что это послание для тебя, мама. Образ очень отчётливый. И такой романтичный… Мне бы хотелось, чтобы ты нарисовала такую картину.
   – Как только доберемся до дома, Вали. – Смеясь, я поцеловала его в лоб. От меланхолии и тревоги не осталось и следа.

   Напрягая зрение, я всматривалась в сгущающиеся сумерки. В вечерней тишине цоканье копыт разносилось далеко окрест, перекликалось с сонными вскриками перепелов и гасло, теряясь в вершинах тёмных, сливающихся с небом холмов. Я забыла дорогу, по которой когда-то нас с Локи увозили в Асгард, и теперь за каждым поворотом мне чудилось, что я вот-вот начну различать выступающие из темноты очертания белого домика на песчаном берегу.
   Воспоминания, как бесплотные призраки, обступили меня. Тихим хороводом, то приближаясь, то отдаляясь, нашёптывали они слова из прошлого, такого отдалённого, что казалось давно забытым, а вот теперь, воскрешённое мною, оно явилось, и вместе с ним проходили чередой перед моим мысленным взором лица дорогих мне людей. Локи, сидящий рядом со мной на выбеленной ветрами и солнцем иве, его глаза с золотыми искорками в лучах весеннего полдня, его дыхание на моей щеке… Хель, маленькая девочка с недетским взглядом, ещё не знающая ни участи своей, ни своего предназначения, но уже готовая на подвиг сострадания, к которому вела её судьба… Ёрмунганд, гордый повелитель морских просторов, первый из детей Локи, осознавший до конца свою власть над миром, данную ему от рождения… Фенрир, ласковый волчонок, ставший свирепым волком, живя среди асов, стремящихся лишь к одному: обуздать его силу, изначально не предназначенную нести зло ни для кого из живущих…
   – Мама, – кто-то теребил меня за рукав, – мы приехали, мама!
   Колесница стояла у ступеней крыльца, ведущих на открытую террасу. Я положила руку на перила, и под моей ногой скрипнули, как прежде, дощатые половицы. Сердце встрепенулось, замерло и защемило сладкой болью.
   – Ты плачешь, мама?
   Локи, мой Локи, мы не расставались с тобой ни на одну ночь с той самой поры, когда воля моей любви к тебе превысила волю Владыки Асгарда. Почему же теперь ты так далеко от меня?
   – Слишком многое связано с этим местом, сыночек, мне не сдержаться…
   Локи, твои глаза, твоё тело, твой голос! Я изнемогаю, я так одинока в ночи, приди разделить со мной это небо и эту землю, потому что без тебя я обращаюсь в ничто.
   – Мама, дом такой маленький по сравнению с Вальяскьялвом! И всё же для каждого из нас есть отдельная комната… Мама, можно мы ляжем на втором этаже? Там, похоже, были детские…
   Я поднимаюсь вслед за сыновьями, чтобы посмотреть, как они устроились. Даже в Нари пробудился мальчишка, он носится по всему дому, зажигая большие напольные светильники на лестничных площадках. Дом оживает, наполняется голосами и топотом ног. Так было здесь прежде, Локи, и теперь мне кажется, вот-вот отворится входная дверь и с террасы раздастся твой голос, окликающий меня по имени: Сигюн!..
   – Сигюн! – Я вздрогнула от шёпота за спиной, порывисто обернувшись на приглушённый голос, и… пошатнулась, схватившись за дверной косяк.
   В проёме дальней двери, ведущей в деревянную пристройку, когда-то возведённую нами для вороной лошади с изумрудными человеческими глазами, стояла Хель, отчаянными жестами подзывая меня к себе.
   Я обернулась; никто из мальчишек, увлечённо исследующих дом, не обращал внимания на меня. Я скользнула за дверь и тут же попала в объятия Хель.
   – Сигюн! Сигюн… Я так рада, так счастлива! Я очень хотела повидать тебя снова, но… ты сама знаешь, мои визиты в столицу строго регламентированы. Меня встречают и ведут в Вальгаллу, а потом всё с той же охраной, которая скорее умрёт, чем проронит хоть слово, я вместе с теми, кто решил идти со мной, возвращаюсь обратно. Всё очень быстро. Я знаю, в Асгарде все боятся меня и хотят, чтобы я поскорее покинула мир живых.
   – Я не верю своим глазам, Хель! О Небо, неужели это ты? Дай получше рассмотреть тебя… Здесь так темно, и всё же… Несомненно, ты всё та же и ничуть не изменилась, моя девочка!
   Я чуть отстранилась, чтобы получше оглядеть её, но мы обе всё так же сжимали руки друг друга, словно боясь, что чудесное видение рассеется. Хель светилась от счастья.
   Я ничуть не покривила душой, сказав, что она не изменилась. Пожалуй, резче стала грань между синей и белой половинами лица, может быть, глубже залегли складки возле переносицы… И взгляд, твой взгляд, Хель. В нём всё меньше детства и всё больше печали…
   – Но как ты оказалась здесь?
   Я не хочу думать о грустном в этот удивительный вечер, когда я наконец здесь, где могу слышать море, прибой, крики чаек. Вечер, подаривший совершенно нежданную встречу.
   – Это я привёз её сюда, – из темноты выступает смутный силуэт, по мере приближения становящийся всё более различимым, – нам больше негде встречаться, госпожа Сигюн, кроме как в том месте, где прошло детство Хель. То детство, которое предпочитает вспоминать она сама.
   – Бальдр! Я должна была догадаться.

   Мы вчетвером брели по берегу моря. Я разулась, шла в полосе прибоя и, как давным-давно, ловила набегающие волны босыми ногами. Нари вызвался составить нам компанию. Ни Хель, ни, главное, Бальдр, не возражали. Вали спит и улыбается во сне. Я смотрела на его улыбку и думала: значит, всё спокойно, всё по-прежнему хорошо. Где бы ты ни был, ты жив, и иногда ты думаешь обо мне. Отошла, оглянулась на пороге. Какова на вкус вода источника Урд? В ней сладкая чистота мешается с горечью познания. Наш сын ещё совсем ребёнок, Локи. Каков будет вкус жизни для того, кто испил из источника ещё младенцем?
   – Я понял, что не могу без неё. Всё, что было прежде, до появления Хель, теперь кажется сном. Она моя жизнь, госпожа Сигюн. Я люблю её. Я считаю дни до её появления в Асгарде. Она переправляет души тех, кто следует за ней в Хельхейм, через поток Гйоль, а потом приходит сюда, ко мне. Ни одна живая душа не ведает о её перемещении по Асгарду.
   – Но Неусыпный Страж…
   – Хеймдаль? Ему не противостоять чарам дочери Локи. Лишь тайные тропы ведут в наше убежище на морском берегу. И только три дня весной, и летом, и в дни листопада, и во время ледяных бурь отданы нам безраздельно, но без этих дней мне не выжить теперь.
   Хель кладёт голову на плечо Бальдра и улыбается странной улыбкой. В ней слились нежность и страх, безмятежность первой любви и предчувствие неизбежных перемен, которые ещё так далеки от неё. Я смотрю в её глаза и вижу себя такую, какой я была, прежде чем моя любовь осмелилась бросить вызов всему Асгарду. И я касаюсь её волос:
   – Хель, моя Хель, тебе придётся быть сильной, но твоему избраннику придётся быть ещё сильнее!
   – Нанна – мой несмываемый грех, госпожа Сигюн. Наш союз был лишён любви с самого начала. Её подвели ко мне и сказали: вот та, которая избрана для тебя. И я взял её в жёны, не сомневаясь, ибо думал, что так быть должно. Так и было много-много лет, пока моё сердце не познало любовь. Ты – моя любовь, Хель. О тебе все мои сны и все мои думы. Лишь двенадцать дней в году я живу, потому что ты рядом, а потом… Потом я живу ожиданием новой встречи.
   – Бальдр! Я не смела помыслить. Я не могла и представить себе, что для меня, отверженной миром живых, возможно такое счастье. Ты, ты, любимый! Воскрешающий меня и исцеляющий своею любовью. Знаешь, Сигюн, мои язвы закрываются на три дня в сезон. Мои ноги, и мои бёдра, и моё лоно очищаются во имя Бальдра, моего единственного возлюбленного.
   – Я любил бы тебя любой, моя Хель, какой бы ты ни предстала передо мной. Ты мне не веришь, но это правда. Я целовал бы твои ножки, даже будь они покрыты струпьями сплошь, ибо твоё тело всегда прекрасно, как всегда прекрасна твоя душа.
   – Оставим их, мама, – шепчет мне Нари, – каждый час бесценен для них. Пусть пьют свою любовь, пусть дышат ею, а мы вернёмся в дом на берегу.
   Нари, мой Нари, откуда ты знаешь, ещё не любив, как одна душа рвётся к другой, сметая все преграды? И как всегда, не хватает времени влюблённым, даже если живут они вечно? Неужто для аса, рождённого в Мидгарде, время течёт иначе и воспринимается обострённей, чем для всех нас?
   Мы останавливаемся, чтобы пожелать друг другу доброй ночи и разойтись, но Бальдр, сделав несколько шагов в сторону, оборачивается и возвращается.
   – Ты знаешь, что такое любить, госпожа Сигюн, – обращается он ко мне. – Поэтому, не скрою, я даже рад, что наша тайна перестала быть тайной именно для тебя. Хель тяготит наше вынужденное молчание, и она уже не раз хотела поделиться произошедшим с нами, рассказать обо всём тебе.
   – Что же ты, девочка моя? Ты ведь могла найти тысячу способов назначить мне встречу в нашем домике у моря. Здесь нет соглядатаев, нет любопытных глаз и всеслышащих стен. Надеюсь, это не говорит о том, что ты сомневаешься во мне?
   Звёзды, ясные звёзды, мерцающие у нас над головами, и неумолчный морской прибой у наших ног. Ветер улёгся, всё недвижно, всё замерло в сонном оцепенении, и лишь ночная красавица, вольно разросшаяся под окнами дома, источает свой дивный тонкий аромат, который исчезнет с первым дуновением утреннего бриза.
   Глаза Хель блестят в лунном свете. Она переглядывается с Бальдром.
   – Это моя вина, госпожа Сигюн. Я отговаривал Хель от встречи с тобой. Не скрою, она рвалась поделиться своими переживаниями со своей названой матерью. Но между тобой и Локи нет и не будет секретов. Всё, что известно тебе, будет известно и Локи.
   – Она его дочь, Бальдр! Неужели ты думаешь, он сделает что-то во вред своей дочери?!
   Он опускает глаза, отводит взгляд. И этот жест объясняет мне всё красноречивее любых слов.
   – Тайна остаётся тайной, пока её знает один, в нашем случае двое – я и Хель. Если так случилось, что ты, госпожа, очутилась здесь одновременно с нами, значит, так было угодно святым Небесам. Они порой идут навстречу нашим желаниям, если эти желания так страстны, что наша воля превышает волю Небес.
   – Значит, будь твоя воля, ваша тайна оставалась бы тайной вечно, лишь бы не достаться Локи?
   – Не только Локи, госпожа, не думай так! Но Локи непредсказуем гораздо более, чем другие. Я лишь действую так, как предпочитает действовать он сам, чтобы его секреты оставались секретами для всех. Даже тебе, я слышал, неизвестно, где он сейчас.
   Настаёт моя очередь опускать глаза. Мы все что-то недоговариваем, не так ли, Бальдр? В таком случае лучше и я промолчу о том, что в Асгарде не так давно появился тот, для кого нет тайн ни в прошлом, ни в настоящем. Твоя так бережно хранимая тайна раскрыта, а ты этого даже не заметил.
   – Я просто боюсь потерять мою Хель, госпожа Сигюн. Я вдруг почувствовал всем своим существом, как хрупко счастье. Пожалуйста, не таи обиды на меня.
   – Я поняла тебя, Светлый Бальдр. – Я очнулась от своих дум, унесших меня в один момент слишком далеко. – Хочешь ли ты, чтобы я сделала для вас обоих что-то ещё?
   – Пока ничего, госпожа. – Он склоняется передо мной. – Пусть всё идёт, как и шло. Я чувствую, мы все стоим на пороге перемен, но мне не хотелось бы, чтобы Хель или я вынуждены были сделать первый шаг им навстречу. Всё случится в своё время, как случилось для тебя и для Локи. Я верю, что всех нас несёт поток жизненной силы, но не всегда мы в состоянии им управлять…

   – Ты как будто не удивлён тем, что мы узнали сегодня. – Я жестом прошу Нари присесть возле моей постели. – Вали что-нибудь говорил тебе об этом?
   – Вали? Нет, мама. Даже если бы он знал, он не стал бы разбалтывать чужие секреты. Он слишком деликатен и строг к себе.
   – Скажу честно, меня пугают открывающиеся перед ним огромные возможности. Вали ещё мальчик и… если бы у меня был шанс обсудить это с Локи, я бы не хотела, чтобы он взваливал ему на плечи груз, тяжесть которого может оказаться непомерной.
   – Вали справится, мама. Отец не зря дал ему возможность родиться в царстве норн. – Нари мечтательно улыбнулся. – Я оставался в это время с дядей, как, впрочем, и всегда. В мире, в котором живёт Тор, всё ясно и просто, и мне нравится этот мир. У моего отца всё всегда по-другому. Однако я научился воспринимать и этот мир как родной. И всё же я верю, что мы являемся на свет не случайно и имеем каждый своё предназначение. Вали всегда было интересно общение с Джейн, как мне с Тором. Она научила Вали одной мидгардской игре…
   – В шахматы? – догадываюсь я.
   – Именно! – Лицо Нари просияло. – У каждой шахматной фигуры свои возможности и свои пути их реализации. Мой путь – это путь воина, он прям, если не сказать прямолинеен. В шахматах я мог бы быть ладьёй или слоном. Один – это ферзь, его возможности практически ничем не ограничены. Тор – боевой конь, его стихия – внезапное нападение, но для того, кто изучил тактику ведения игры, ход конём всегда предсказуем.
   – А что же насчет Локи, Вали и меня? – Я приподнимаюсь на локте, меня начинают увлекать сравнения Нари.
   – Вали – это сам дух игры, основанной на строгой логике и предвидении ходов противника одновременно. Без его дара провидца игра бы не состоялась или стала слишком скучной. Отец… его нельзя назвать фигурой на шахматной доске. Он сам игрок, искусный и отважный. Его призвание – создавать комбинации, подобных которым не было прежде. А ты, мамочка, – он наклоняется и целует меня в щеку, – ты дух любви, а любовь – это не игра и не игрушка. И отец об этом прекрасно знает.
   – Раз уж ты вспомнил о мидгардских играх, Нари. Там, в мире людей, существует легенда о том, как один народ, изобретатель шахмат, отправил комплект в подарок другому народу. Они хотели проверить их смекалку. Думали, что те никогда не научатся играть в шахматы. Однако персияне – так, кажется, их зовут – не только легко научились шахматам, но и прислали в ответ другую игру – нарды, – в которой немалую роль играет элемент случайности. Отправители шахмат не могли разгадать её тайну двенадцать лет.
   – Думаю, именно это имел в виду Бальдр, когда говорил о несущем нас потоке, которым не всегда возможно управлять, – воодушевлённо подхватил Нари. – Любой игрок, сколь бы он ни был искусен, может столкнуться с непредвиденной ситуацией, когда игра выходит из-под контроля и не подчиняется ни одному из ранее известных разученных и разыгранных вариантов. И тогда приходится действовать на свой страх и риск. Тогда рождаются новые варианты и комбинации, которых прежде никто не знал. Так появляются новые игры, в которых присутствует абсолютно другая логика. Есть те, кто, как Бальдр, стремятся до последнего придерживаться знакомого пути. И лишь единицы, как мой отец, отваживаются на риск, потому что игра – их стихия.

   Всадник так резко осадил коня у крыльца, что на крашенные белым деревянные ступени взметнулся вихрь горячего, нагретого полуденным солнцем песка. Бока гнедого скакуна ходили ходуном, он был весь в мыле и всхрапывал, кусая удила, всё еще не успокоившись после бешеной скачки. Всадник, на ходу срывая платок, который закрывал нижнюю половину его лица, взбежал по лестнице и упал на колено передо мной. Боковым зрением я успела заметить, как Нари шагнул ему навстречу, наполовину обнажив свой меч.
   – Письмо от госпожи Фрейи, госпожа Сигюн, – хрипло произнёс посланник, – я прошу простить меня за задержку в пути. Я проделал путь от Ноатуна в столицу, а потом, когда мне сообщили, что тебя нет в Вальяскьялве, госпожа, не останавливаясь, повернул на юг страны, к этому дому. Я не знал дороги, но не смел расспрашивать на постоялых дворах, дабы никто не смог проследить мой путь. Я останавливался лишь в рощах, возле ручьёв и рек, чтобы не загнать коня и дать ему напиться.
   – Войди в мой дом и отдохни. – Я поднялась вестнику навстречу и почти силком заставила его подняться с колен. – Твоя одежда в пыли, отдай её слугам, они приведут её в порядок. Сейчас я распоряжусь, чтобы тебе приготовили ванну, а потом покормили.
   – Моя госпожа сказала, что письмо срочное и должно быть прочитано немедленно…
   – Разумеется, сказала, – я переглянулась с Нари, – мой сын проводит тебя и покажет, где ты сможешь совершить омовение и передохнуть. Я вскрою письмо не раньше, чем ты воспользуешься гостеприимством моего дома.
   – Благодарю, госпожа. – Вестник склонился к моей руке, а выпрямляясь, довольно заметно пошатнулся, но удержался на ногах, вцепившись рукой в перила и покраснев от смущения; украдкой посмотрел на нас: не видел ли кто его слабости?
   Я незаметно вздохнула: о, асгардцы! Но Нари воспринял поведение гонца как само собой разумеющееся и, глазом не моргнув, ушёл с ним в дом.
   Я сломала печать: стремительный мелкий почерк Фрейи стал еще более летящим и неразборчивым. Я знала, что моя сестра пишет так, находясь в сильном волнении, и одно это встревожило меня больше, нежели измотанный вид её посланника. Кроме того, письмо содержало всего несколько строк, что было совсем не похоже на привычно многословную Фрейю; обычно я получала от неё не менее трех листков, плотно исписанных бисерными буквами с обеих сторон.

   «Приезжай в Ноатун как можно скорее, дорогая Сигюн, – гласил надушенный и украшенный вензелем листок. – Я боюсь доверять бумаге то, что мне совершенно необходимо тебе сообщить, чем я должна с тобой поделиться. Я в смятении, я не знаю, что мне делать, что предпринять. Я поставлена перед выбором, который меня ужасает, и, что бы я ни предприняла, последствия моего решения для меня невыносимы. Мне нужен твой совет, Сигюн, я не сплю уже несколько ночей, но не могу найти приемлемый выход из ситуации, в которой я оказалась. Я не могу тебе ничего вразумительно объяснить, не называя имён, которые сказали бы тебе очень многое, но это именно то, чего я никак не могу сделать. Прошу тебя и умоляю, милая сестра, встретиться со мною так скоро, как это будет возможно. Не бери с собой детей, ибо я не знаю, откуда может угрожать опасность, и не хочу подвергать твоих мальчиков какому бы то ни было риску. Слуга, который доставит тебе это письмо, надежнейший и преданнейший из моих людей, он защитит тебя от любого нападения по пути в Ноатун. Знай, Сигюн, Ноатун изменился, он больше небезопасен, я и тебя ни в коем случае не стала бы подвергать напрасному риску, но я в отчаянии, ты нужна мне, мне не с кем больше поговорить, не на кого положиться. Твоя Фрейя».

   Я сложила листок вчетверо, потом снова развернула и перечитала его. Усмехнулась тому, как Фрейя назвала Нари мальчиком. Недоумевал бы он или оскорбился, не знаю, но точно не подал бы виду. Темнело. Я сидела на террасе, машинально складывая из письма Фрейи разные бумажные фигурки. Вот петушок, клюющий зерно, вот лающая собачка, а вот изящный длинношеий журавлик, раскинувший крылья перед полётом… Что-то напугало Фрейю до такой степени, что она писала эти строчки, буквально не помня себя, иначе моя деликатная сестра никогда не допустила бы такого промаха.
   За спиной раздались шаги, и я обернулась навстречу Нари. Он присел на скамью рядом со мной, молчал, смотрел в морскую даль. Я знала, что он ни о чём не будет расспрашивать и, если я не стану говорить, просто посидит возле, а когда окончательно опустится ночь, проводит в дом. Я положила руку ему на плечо. Он повернул голову, чуть заметно улыбнулся.
   – Я хочу съездить к Фрейе, – сказала я, – просто навестить её. Мы давно не виделись.
   Нари покачал головой:
   – Всё не так просто, иначе её гонец не спешил бы так, что едва не загнал коня. Что-то случилось.
   – Возможно. Она не пишет. Только просит приехать поскорей.
   – Я поеду с тобой. Я дал отцу клятву защитить тебя.
   – Ты должен защитить брата, Нари. Меня сопроводит слуга Фрейи, который доставил письмо.
   Нари с сомнением покачал головой:
   – Мне всё это не нравится, мама.
   – Знаю, – вздохнула я, – мне это тоже не нравится. Если бы только Локи был здесь! С некоторых пор всё пошло наперекосяк.
   – Нам не следует разлучаться.
   – Вали почувствует, если со мной что-то случится, так же, как он чувствует отца.
   – Ноатун слишком далеко отсюда. Мы вернёмся в столицу, и я буду наготове, чтобы прийти тебе на помощь в любой момент.
   – Думаю, Локи сказал бы то же самое. Лучше вам обоим быть в Вальяскьялве. Там вы будете под защитой Асгарда, и я буду спокойна за вас.
   – Мама… – Он обнял меня, как в детстве прижимаясь щекой к моей груди.
   Я гладила его по голове. Я слушала стук его сердца, как когда-то, когда он был ещё младенцем и я на руках несла его в Асгард. Нари, мой первенец. В памяти снова и снова возникает рассвет в Мидгарде, когда мы впервые взглянули друг другу в глаза, чтобы быть вместе уже навсегда. Нари, мой защитник.
   …Цикады стрекотали всю ночь напролёт, прячась в зарослях дрока. И, вторя им, до утра шумел и бился о камни прибой. Я лежала у раскрытого окна и смотрела, как колышатся от ночного бриза лёгкие белые занавеси. Я не заметила, как заснула, но всю ночь мне снилось неспокойное море и сквозь сон доносились резкие крики разбуженных далёкими зарницами чаек.

   На пороге Ноатуна я соскочила со своего вороного коня. Слуга Фрейи спешился, подхватил брошенные мной поводья. Я взбежала по ступеням вверх, дёрнула дверное кольцо. Тяжёлая кованая железом дверь высотой в два моих роста подалась, медленно раскрылась мне навстречу…

   «Здравствуй, папа! Мы так давно не встречались с тобой у нас дома. Ведь после Ванахейма я стала называть своим домом Ноатун. Здесь прошли первые мои дни и недели в Асгарде, сюда я возвращалась из Вальяскьялва, когда было тяжело на душе и хотелось уединения в тенистых аллеях парка, где извилистые дорожки неизменно сбегают к морю, а вырубленные прямо в скале каменные ступени ведут в прохладные таинственные гроты. Мы слишком долго были с тобой в разлуке, папа, и я скучала по тебе. Пора забыть обо всём, что нас разделяло, пора примириться! Я хочу, чтобы ты обнял меня, хочу услышать родной голос, говорящий: Сигюн, девочка моя!»

   – Сигюн? Что ты здесь делаешь?
   Я обернулась, вскинула глаза. На верхней площадке лестницы, ведущей на второй этаж из приёмной залы, стоял мой отец.
   Что-то оборвалось внутри меня, холод скользнул по спине и в один момент достиг замершего сердца… Я бросилась ему навстречу, взбежала вверх по ступеням…
   – Стой, где стоишь! – Гневный окрик отца полоснул по мне, и я замерла, выпрямившись, на середине лестницы, а кровь толчками пульсировала в висках.
   Отец медленно спустился ко мне, но, не доходя, остановился несколькими ступенями выше.
   – Что привело тебя сюда, Сигюн? – испытующе глядя мне в глаза, медленно проговорил он.
   – Мы слишком долгое время не виделись и не разговаривали, папа. – Я стояла перед ним, как провинившаяся школьница перед строгим учителем. – У меня родились и выросли дети – твои внуки. Разве нужен повод, чтобы дочери встретиться со своим отцом? Знаю, ты был ожесточён и настроен против меня, но всё же… Я надеялась, что прошедшие годы смягчат твоё сердце.
   – Годы? За всё это время ты ни разу не вспомнила обо мне, ни разу не захотела приехать сюда, чтобы попытаться примириться!
   – Я делаю это сейчас!
   – Но что же произошло сейчас? Для меня ничего не изменилось, значит, какие-то перемены произошли с тобой? О, не трудись отвечать! Кое-какие вести из столицы донеслись до Ноатуна. Твой любовник показал наконец свою истинную сущность. Он сбежал, бросив тебя, и теперь ты явилась сюда, чтобы просить приюта у меня, надеясь, что отцовские чувства не позволят мне прогнать тебя и твоих бастардов?
   Я молча, не перебивая, выслушала его до конца, хотя каждое слово, которое он произносил, нет, не произносил, выкрикивал мне в лицо, я ощущала как острое лезвие, вонзаемое прямо мне в сердце. Больше всего мне хотелось повернуться и выбежать вон, но я сдержалась.
   – Я здесь, потому что меня позвала сестра моя, Фрейя, – сказала я настолько спокойно, насколько могла, хотя негодование и ярость душили меня.
   – А, так ты поступила хитрее! Что ж, за годы сожительства с негодяем, обманщиком и убийцей ты научилась у него многому и теперь пытаешься использовать доброту своей сестры, чтобы втереться ко мне в доверие!
   – Это неправда, отец! – Фрейя сбежала по лестнице, в умоляющем жесте протянула к нему руки. – Я позвала Сигюн, я написала ей письмо и послала его с гонцом, потому что люблю сестру и хочу, чтобы она как и прежде была для меня наперсницей во всех моих сердечных делах, особенно накануне того, что мне предстоит!
   – Не следовало тебе поступать столь опрометчиво, Фрейя. – Отец повернулся к ней. – Прежде чем приглашать кого-либо в наш дом, ты должна была поговорить со мной. Должен сказать, ты разочаровываешь меня. Как могла ты ожидать совета от той, что предала собственный народ, забыла о своём долге и священных обетах и погрязла в греховной связи с лжецом, завистником и развратником, чьё проклятое семя способно порождать лишь чудовищ, несущих зло и грозящих разрушением благословенному Асгарду!
   – Довольно! – звенящим голосом прервала я его. – Я не позволю никому в моём присутствии бесчестить и поносить имя моего мужа! Я называла тебя отцом, Ньёрд. До сих пор я надеялась, что произошедшая между нами размолвка явилась результатом недоразумения или недопонимания. Теперь я вижу, насколько была наивна. Давным-давно ты отрёкся от своей старшей дочери, сказав, что для тебя она больше не существует. Прости, Ньёрд, что слишком долго тянула с ответом. Сегодня мой отец умер для меня. Мне остаётся лишь уйти, чтобы должным образом его оплакать.
   …Не помню, как я выбежала из замка, как очутилась на берегу. Бессильная ярость кипела и клокотала в моей груди, жгучие слёзы застилали глаза. Я опустилась на прибрежную гальку, прислонилась спиной к нагретому за день валуну и замерла, чувствуя себя опустошённой и обессиленной. Чьи-то шаги раздались у меня за спиной. Ко мне приближался слуга Фрейи, сопровождавший меня в этой поездке в Ноатун. Я отвернулась от него – меньше всего мне сейчас хотелось разговаривать с кем бы то ни было.
   – Госпожа… – начал он, остановившись и явно смущаясь. – Прости меня, моя госпожа, что осмеливаюсь нарушать твоё уединение…
   Я молча пересыпала мелкие сглаженные и отполированные морем камешки вперемешку с ракушками из горсти в ладонь.
   – Госпожа моя Фрейя просит у тебя прощения, – продолжал слуга, преодолевая робость, – она не ожидала, что всё выйдет таким образом. Она просит тебя вернуться в парк и подождать её у грота. Госпожа Фрейя выйдет к тебе как только сможет. Сейчас Владыка Ньёрд очень расстроен и разгневан, и она не имеет возможности незаметно ускользнуть, но через час…
   Я жестом прервала его. Встала, отряхнув колени, провела ладонью по лицу. Следов слёз, конечно, не скроешь полностью, но это пустяки, не заслуживающие внимания.
   – Где сейчас моя сестра? – отрывисто спросила я.
   – Думаю, она всё ещё в своих покоях, но она умоляла подождать, не покидать её прежде, чем…
   – Где расположены покои Фрейи?
   – В угловой башне, той, которая выходит окнами к прибрежным утёсам.
   «Если бы я жила в Ноатуне, я выбрала бы те же комнаты, – отметила я про себя, невольно усмехнувшись. – Вся безбрежная ширь моря, каждый день ласкающая взгляд, и великолепная укромность, обеспеченная удалённостью башни от большинства жилых помещений».
   – Сейчас возвращайся к своей госпоже и передай ей, чтобы она оставалась в башне и ждала меня, – распорядилась я, – да, и пусть откроет окно пошире! Сегодня ожидается поистине великолепный закат. Ну, иди же, поторопись!
   И, оставив слугу в полном недоумении, я зашагала к конюшням, где в кожаной сумке, притороченной к седлу моего Воронка, лежало ожерелье из соколиных перьев – бесценный подарок Джейн и Вали, исполнение мечты маленькой мидгардки о взаимодополняющем друг друга сочетании магии и технологии.
   Когда я ступила на подоконник в комнате Фрейи, появившись снаружи распахнутого окна, и уселась на нём скрестив ноги, думаю, это произвело на мою сестру не меньшее впечатление, чем если бы у неё на глазах небеса разверзлись, пролившись на Ноатун дождём из рубинов и бриллиантов.
   Когда-то в юности она была неравнодушна к этаким побрякушкам… Вначале она отшатнулась от окна, приглушённо вскрикнув, но я поднесла палец к губам:
   – Тсс…
   И она опомнилась, бросилась ко мне на шею:
   – Сигюн!
   Мы обнялись. Фрейя стянула меня с подоконника и усадила в кресло.
   – Он научил тебя летать, как умеет сам! – воскликнула она восхищённо.
   – Вообще-то Локи здесь ни при чём, – улыбнулась я. – Представь себе, мой младший сын подружился с Джейн Фостер, той мидгардкой, которая стала возлюбленной Тора… Что с тобой, сестра?
   При упоминании имени Тора Фрейя сжалась, испуганно оглянулась по сторонам, словно затравленный зверёк.
   – Это то, из-за чего я позвала тебя сюда, – понизив голос, сказала она. – С тех пор как Джейн умерла, наш отец вбил себе в голову, что настал подходящий момент наконец исполнить то, к чему с самого начала стремились Старейшины нашего мира и асгардский царь Один: сделать так, чтобы мир между асами и ванами был скреплён брачным союзом. И, так как ты в последний момент сделать это отказалась, отец решил предложить наследнику золотого трона Асгарда другую принцессу ванов. О, Ньёрд превосходно знает, что я не обладаю твёрдостью твоего характера, и рассчитывает, что младшая из его дочерей окажется более сговорчивой и не столь строптивой, как ты, Сигюн.
   – … а также на то, что перед чарами Фрейи не сумел устоять ещё никто из мужчин, – закончила я. – И всё-таки на сей раз его планы останутся планами. Как бы страстно ни хотел Ньёрд осуществления задуманного им, он выбрал для этого неподходящее время. Тор оплакивает свою Джейн, и эта рана ещё слишком свежа…
   …Погребальный костер сложили из смолистых стволов сосен, а вершина его была устлана кипарисовыми ветвями, как траурным венцом. Мы стояли поодаль, но каждый видел, как растворились высокие ворота Вальяскьялва, и, прямой, как устремлённый в небо ясень, в доспехах, золотом сверкающих в отблесках огней, вышел из них Тор, неся на руках своих ту, чей путь оказался непозволительно короток в сравнении с жизнями асов или ванов, но слишком долог для любого мидгардца. Он прижимал её к себе обеими руками, и, покоясь на его широкой груди, Джейн казалась безмятежно спящей. Он остановился у костра и заглянул ей в лицо – и смотрел на неё бесконечно долго, а потом так бережно, как только мог, возложил на вершину сложенной для неё пирамиды. Слуги с факелами приблизились с четырёх сторон, но Тор знаком велел им остановиться. Он опустился на колени перед Джейн, его губы шевелились, но слов было не разобрать: их заглушал треск пламени и шум ветра в кронах деревьев. Время шло, но он всё так же стоял, неподвижный, подняв лицо к серому небу, по которому безостановочно неслись рваные клочья облаков, будто ждал, что она очнётся, откроет глаза, пробудившись от затянувшегося сна, и холодное, безучастное лицо её озарится, как прежде, при виде него счастливой улыбкой.
   Один подошёл к нему и положил руку на плечо:
   – Сын…
   Тор быстрым движением отвёл отцовскую руку, поднялся с колен и, выхватив факел у стоящего возле слуги, швырнул его на вершину погребального костра. Пламя вспыхнуло мгновенно, разом охватив поленья со всех сторон; жар от него распространялся вокруг, и многие, я видела, отворачивались, не в силах вынести этого испепеляющего жара. Тор стоял, застыв на месте, и на фоне огненных языков фигура его дрожала и корчилась вместе с раскалёнными потоками воздуха, устремившимися к небесам, но он словно ничего не чувствовал, потому что не отступил от костра ни на шаг. Никто не осмелился подойти к нему, чтобы увести подальше от огня; наконец он сам медленно повернулся и, не оглядываясь, побрёл прочь… прочь от людей, от отца… от своей любимой, потерянной для него теперь уже навсегда…
   – Тор полностью погружен в свою скорбь. Не думаю, что сейчас подходящее время для того, чтобы предлагать ему невест.
   – Он был здесь вчера! – выкрикнула Фрейя, всплеснув руками. – И позавчера. И неделю назад. И возможно, появится сегодня вечером. Отец всякий раз радушно принимает его, они долгое время разговаривают в гостиной, пьют драгоценные вина, которые доставляют из Ванахейма, а потом отец приглашает меня спуститься к ним.
   – Нет, Фрейя, ты ошибаешься! Конечно, мне тоже странно, что Тор столь часто появляется в Ноатуне, ведь прежде такого не бывало. Но речь не может идти о сватовстве! Фрейя, Джейн была для него всем. Ты не видела их вместе так долго, как видела я. Ньёрд лелеет собственные иллюзии, но, поверь, существуют какие-то иные причины, по которым Тор приезжает сюда, хотя они мне и неизвестны.
   – О, Сигюн. – Фрейя как-то разом сникла, покачала головой. – Ты не понимаешь. Ты не знаешь мужчин.
   – И это говоришь мне ты?!
   – Прости, сестра. Тебе повезло. Ты знала лишь одного мужчину, который к тому же не вполне асгардец…
   – Фрейя, я прошу! При чём здесь происхождение Локи?
   – Может, и ни при чём, но… Выслушай меня, Сигюн. Видят небеса, я искала. В тот далёкий вечер в вашем крохотном белом домике на берегу я увидела огонь, горящий в вас двоих, и я возжелала этого огня… Я искала…. Я верила в то, что найду равного себе, родственную душу, но… Я видела в асах лишь вожделение. Один за другим, бесконечной чередой проходили они передо мною, восхищались моей красотой, говорили слова, одни и те же, я со временем выучила их наизусть и уже заранее знала, что скажет каждый из них в следующий момент. Вначале меня это забавляло, потом стало раздражать. Каждый из них был бы счастлив взять меня в жены, иметь меня в своём доме как драгоценную игрушку, хвастаться мною на пирах и турнирах, но никому, слышишь, никому из них и в голову не пришло заглянуть в мою душу… Скажи, Сигюн, может, моя красота оборачивается для меня проклятием? Мне приходили в голову подобные мысли. Но нет, всё-таки я не верю в это… Просто мальчиков-асов с рождения воспитывают как воинов. Они влюблены в сражения, состязания, они кичатся передо мной и друг перед другом мужской силой, мощью, выносливостью, доблестью в боях… Здесь женщина возводится на пьедестал и превращается в украшение богатого дома, которым можно гордиться как добытым трофеем. И тогда в голове моей мелькнула догадка, со временем превратившаяся в уверенность: всё дело в том, что твой муж изначально был рождён иным, чем все остальные асы, а значит, я просто ищу не там и желаю несбыточного!
   Я молчала, не зная, что ей возразить. Фрейя смутила меня, я никогда не размышляла об асах с такой точки зрения. Но её доводы казались разумными… Но боль, сквозящая в каждом слове, повергала меня в отчаяние. Мне хотелось утешить, ободрить её…
   – Ваны и асы отличаются друг от друга сильнее, чем я могла предположить, – продолжала между тем Фрейя. – И до недавнего времени я думала, что отец понимает меня, раз за разом отказывая всем женихам, посылающим к нему сватов. А ведь было среди них немало представителей самых знатных и уважаемых родов. Но теперь мне открылась истина: отец просто выжидал. Он давно предназначил меня в жёны единственному мужчине – царскому сыну, наследнику золотого трона Асгарда. Он знал, что его мидгардка не вечна. Её жизнь – краткий миг по сравнению с нашими – мелькнёт и растает, исчезнув из памяти Тора как сумасбродное увлечение юности…
   – Это не так! – воскликнула я возмущённо. – Тор любил Джейн всем сердцем, я видела, что, живя с ней, он становится лучше, мягче, внимательнее и ответственнее. Она изменила его сильнее, чем я могла себе представить. И если ты не хочешь вечно жить в тени Джейн, заклинаю тебя, не слушай отца, не выходи замуж за Тора. Ты достойна большего, Фрейя, и я верю: ты найдешь того, для кого ты будешь единственной и неповторимой, того, чьё сердце тебе не придётся делить ни с какой другой женщиной.
   – Обсуждая Тора, мы говорим об одном и том же мужчине? – Фрейя вскочила, взволнованная, заходила по комнате. Рот кривился в презрительной усмешке, она из всех сил старалась сдерживаться, но губы всё заметнее дрожали. – Жить в тени Джейн, умершей, но оставившей в душе своего возлюбленного неизгладимые воспоминания о себе? Я видела взгляд Тора, Сигюн, взгляд, направленный на меня, и, клянусь тебе, в таких вещах я не ошибаюсь, он раздевал меня глазами, он более чем откровенно вожделел меня!
   – Нет, нет, я не могу поверить, ты заблуждаешься!
   – Я не заблуждаюсь! – выкрикнула Фрейя, сжимая кулаки; слёзы брызнули у неё из глаз.
   Я умолкла на полуслове. Никогда я не видела сестру в таком возбуждении. Она спрятала лицо в ладони, и плечи её содрогались от едва сдерживаемых рыданий.
   – Однажды он задержался в Ноатуне дольше обычного. Глубокой ночью я, извинившись перед отцом и Тором, сказалась усталой и поднялась к себе. Он догнал меня наверху, почти в конце коридора, ведущего в башню. Он много выпил в тот вечер, но ни вино, ни эль не брали его. Я взглянула ему в глаза… Сигюн, в них горела страсть напополам с безумием! Невозможно было противиться его напору. Его руки такие сильные, и эта сила порой граничит с грубостью…
   Я внутренне содрогнулась, вспомнив далёкую ночь перед моей несостоявшейся свадьбой, когда те же руки стискивали меня с таким неистовством, что я едва могла дышать, когда влажные горячие губы впились в меня так, что во рту появился привкус крови, а разрываемая нетерпеливыми пальцами ткань платья сползала вниз по плечам…
   Фрейя вытерла слёзы белоснежным кружевным платком.
   – Он получил, что хотел, – глухо проговорила она. – О, Сигюн, он нашёл утешение! Но лишь на время. Короткий миг – и он возвратился в свой ад, а я с той ночи всё глубже погружаюсь в свой… Ах, Сигюн, будь проклят час, когда он увидел меня!
   Я протянула к ней руки, и Фрейя прижалась ко мне всем телом, всё ещё всхлипывая.
   – Я не заслужила всё это… И ты права, рядом со мной он пытается забыться. А я… Я бесконечно задаю себе вопрос: что должна была я сделать, чтобы не допустить произошедшего? Как, скажи, как противостоять этому неистовству, этой страсти, которая сродни звериной? Насытившись, он целовал меня со всей нежностью, на которую был способен, словно извиняясь, но не произнёс ни слова, а глаза его были пусты. Он смотрел не на меня – сквозь меня! Молча встал, оделся и вышел, а я осталась одна, в непроглядной ночи, в полном смятении! Лежала без сил, не шевелясь, и считала минуты и часы до рассвета. Ночь длилась без конца, а я всё падала и падала в колодец без дна, и слёзы жгли мои глаза и выжигали душу… Потом он приходил ещё дважды, Сигюн. И всё повторялось сначала: лихорадка горячих губ, тяжёлое дыхание надо мной, нет, не надо мной – над моим распростёртым бесчувственным телом! И ни разу не произнёс ни слова, даже не назвал меня по имени.
   – Я и представить себе не могла, бедная моя Фрейя! Я поговорю с Ньёрдом, он должен знать, он должен вмешаться!
   – Сигюн, отец знает! Тор – желанный гость в Ноатуне. Более того, – Фрейя понизила голос до шёпота, машинально оглянулась, будто нас мог кто-то подслушать в этой уединённой башне, – я уже практически уверена, что он появился здесь не случайно. Отец завлёк его сюда, используя меня как наживку, и Тор заглотил эту наживку, сам того не заметив, он уже угодил в расставленные сети, его влечёт сюда неодолимая сила, и, когда тоска иссушает его душу, он едет к нам, как за глотком воды, потому что эти вечера и следующие за ними ночи приносят облегчение ему в его страдании! – Весь этот поток слов Фрейя произнесла на одном дыхании, с расширенными, мечущимися, как от ужаса, глазами, и стремительный безостановочный шёпот её оглушал меня сильнее, чем если бы она кричала. – Тор ни в чём не виновен передо мной, Сигюн, и я ни в чём не могу упрекнуть его, разве что в одном: он меня не любит!
   – А ты, Фрейя, ты? Доверься мне, скажи откровенно, что ты чувствуешь к нему?
   – Ничего! Клянусь тебе, ничего!
   – Но ты принимаешь его у себя, ты его не гонишь, почему? Если это не любовь, значит… о нет, Фрейя, ты его жалеешь!
   – Да. – Сестра опустила глаза, и по лицу снова полились безудержные слёзы. – Я запуталась, Сигюн. Прости, что позвала тебя сюда, но… Я здесь совсем одна. Я должна была поделиться с тобой.
   Я сжала ладонями виски. В голове возникла и начала разрастаться тупая пульсирующая боль…
   … детство, моё вольное детство, когда мы с сестрой жили в доме на берегу моря. Мраморная терраса, увитая сплошь диким виноградом, дающим прохладу в самый жаркий день. Просыпаясь, я вижу, как его пятипалые листья колышет лёгкий утренний бриз. Долгое время первым, что я слышала, открывая глаза, был неумолчный гул прибоя, иногда тихий, как лепет моросящего дождя по листьям, иногда оглушительный, как гневный голос летней грозы, срывающейся со скалистых уступов недальней горной гряды. Мой счастливый мир, защищённый от всех невзгод, золотой берег в объятиях синих вершин, надёжно укрывших его от зимних бурь и ледяных ветров, качается на волнах моей памяти, как дитя в колыбели.
   – Сигюн, Фрейя! Девочки, ваш отец приехал!
   Это голос нашей нянюшки, и мы срываемся с места и летим наперегонки, а отец стоит на подъездной дорожке, раскрыв навстречу нам объятия, и мы с визгом врезаемся в него, едва не опрокидывая навзничь, и он смеётся вместе с нами. Я уткнулась ему в плечо, вдыхая такой родной знакомый запах, который не забыть даже после месяцев разлуки, не забыть никогда…
   – Нянюшка, почему наш папа приезжает к нам так редко? – Жалобный голосок Фрейи заставляет меня на минуту вынырнуть из сладкой дрёмы, в которую я уже начинаю погружаться.
   – Тсс, дитя моё! Не буди свою сестру! Набегалась ведь за день, а всё тебе не спится… Ваш папа ведёт сражение с Асгардом. Ему нельзя отлучаться надолго, ведь он один из главных военачальников нашей армии.
   – Нянюшка, зачем асы ведут с нами войну? Мы ведь не сделали им ничего плохого!
   – Не знаю, милая. Спи, и сохранит тебя Небо от всяческих войн и напастей…
   …Потом, много позже, я случайно подслушиваю обрывок разговора, который ведёт Ньёрд с вождями нашего народа. Я слышу его негодующий голос и невольно замедляю шаги, проходя мимо полураскрытой двери в огромную залу, где отец принимает высоких гостей.
   – …и мы вынуждены были пойти на такие огромные жертвы! Асы молоды, неразумны и воинственны, но ведь это не оправдывает их. Сколько смертей, сколько кровопролития и горя принесли они в наши семьи! Зло должно быть отмщено!
   – Один, царь Асгардский, готов пойти на примирение. Даже ты, Ньёрд, не можешь не признать, что это лучший выход для всех нас. Продолжать войну бессмысленно. Силы наши равны, и новые сражения приведут лишь к новым, ничем не оправданным жертвам. Мы должны принять послов Одина и внимательно выслушать, что они предлагают.
   – Что бы они ни предлагали, нам следует это отвергнуть! Их лживые слова не вернут нам наших лучших людей, павших на полях сражений!
   – Ты не должен быть таким непримиримым, Ньёрд. Нам нужно прекратить эту войну. Кажется, и асы наконец это осознали…
   …Перешёптывания за нашими спинами, слухи ползут отовсюду и достигают моих ушей, а недоумевающие голоса сливаются в гулкий нестройный хор.
   – Неслыханно! Ньёрд Непримиримый сам вызвался отправиться в Асгард в качестве посла доброй воли!
   – Возможно ли поверить? Он отдаёт свою старшую дочь Сигюн замуж за наследника золотого трона Асгарда, принца Тора.
   – Неудивительно, ведь Сигюн так умна и хороша, Тор влюбится в неё с первого взгляда, и уж тогда… Ньёрд своего не упустит.
   – Говорят, что они окажутся заложниками в мире асов!
   – Заложниками? Ерунда! Ньёрд воспитал Сигюн достойной дочерью ванов. Её сердце принадлежит в первую очередь Ванахейму, и она готова с честью исполнить свой долг. Когда она станет полноправной царицей Асгарда, Ньёрд сумеет распорядиться этим наследством разумно…
   – Сигюн! Тебе нехорошо? – Фрейя слишком взволнована.
   Я сделала над собой усилие, вернулась к действительности, но мне пришлось закрыть лицо руками, чтобы она не видела моих слёз, и всё же пальцы дрожали так сильно, что скрыть что-либо от сестры было невозможно.
   – Голова разболелась, Фрейя, – сдавленным голосом выговорила я. – Пожалуйста, принеси мне воды.
   Сестра налила и подала мне полный стакан, который я осушила несколькими глотками. Стало чуть легче, и я смогла поднять на неё глаза.
   – Можно ли быть такой слепой, как я? Можно ли продолжать обманываться на протяжении стольких лет, когда истина лежит на поверхности, и стоит лишь сложить два и два…
   – Сигюн, ты вся дрожишь!
   – Неважно! – Я сжала её плечи, встряхнула с такой силой, что Фрейя охнула. – Прости… Ты сказала, что Ньёрд завлёк Тора в расставленные сети, а тебя использовал как приманку, и только тогда… О Небо! Всё встало на свои места, сложилось, как кусочки мозаики. Вспомни все те разговоры и пересуды, невольными свидетелями которых мы с тобой оказались перед тем, как Ньёрд, которому за глаза дали прозвище Непримиримый, увёз меня в Асгард, чтобы выдать замуж за аса. Аса, Фрейя, одного из тех, кого постоянно называл своими злейшими врагами. А я была столь наивна, что поверила, будто он просто передумал, изменил своё мнение, здраво поразмыслив о благе Ванахейма и о прекращении войны. Я только сейчас поняла, что означали его слова, когда он говорил: «Слушай своё сердце, Сигюн!» И почему он отрёкся от меня, когда я последовала этому совету. Тором можно манипулировать. И это путь к власти над Асгардом, Фрейя, реальной власти! А значит, к окончательной победе над асами, которых Ньёрд ненавидит столь сильно, что дочь, нарушившая его планы, перестаёт быть дочерью. Мне казалось, я знаю своего отца. Что ж, ему, видимо, тоже казалось, что он меня знает.
   Незаметно подкрались сумерки. Мы сидели, обнявшись, как в детстве, закутавшись в одно одеяло. Пора было зажигать светильники, но мы не решались этого сделать, чтобы не нарушить очарование гаснущего дня. Тёплая по-летнему ночь влажно дышала в раскрытых окнах, вечерний бриз приподнимал прозрачные белые занавеси, и они струились, колыхались, надувались, как паруса, и опадали, похожие на стремительный отлив, когда море отступает прямо на ваших глазах, обнажая песчаное дно с ракушками, причудливыми переплетениями кораллов и зелеными лентами водорослей.
   – Я не решалась сказать тебе, Сигюн. Только не подумай, что я тебе не доверяю, причина совсем в другом. – Глаза Фрейи лихорадочно блестели в темноте, она достала из-за ворота наглухо застёгнутого платья маленький кулон на золотой цепочке и протянула его мне. – Я хочу, чтобы ты увидела, Сигюн, то, что я не могу выразить словами.
   В отблесках заката небо было ещё нежно-розовым, с лёгкими чёрточками неподвижных облаков, застывших на нём. Но с каждой минутой оно всё более темнело, наливаясь багрянцем, и откуда-то из-за горизонта наползали на него клубящиеся грозовые тучи. На моей ладони лежала выпуклая золотая чешуйка, а в ней, как в чаше, покоилась огромная, безупречно ровная чёрная жемчужина.
   …Двое, слившись в объятиях, молча стоят у окна, глядя на то, как беснуется море и бьётся о гранитные утёсы, шипя и сползая с них белоснежной пеной. Молчание этих двоих красноречивее любых слов. Им не нужно смотреть друг на друга, даже если они закроют глаза, один будет продолжать видеть другого внутренним зрением, словно образ любимого навеки запечатлён на внутренней поверхности век, на фоне пульсирующей паутинки кровеносных сосудов, да что там! – на самой сетчатке. Для них нет ничего, кроме прикосновений губ к губам, кроме тепла ладони, нежно сжимающей ладонь. Голова женщины доверчиво лежит на обнажённой груди мужчины. Женщина слышит, как у её виска гулко и отчётливо бьётся его сердце. Её волосы золотистого цвета разметались по плечам, и он касается их и играет ими, пропуская между пальцами; струящиеся, как ручейки, они послушно ложатся на его запястья, обвивая их шёлковыми кольцами, как волшебными оковами, и он смеётся:
   – Ты пленила меня, моя Фрейя…
   У него янтарно-желтые глаза с искоркой и вертикально расположенные зрачки. У него волосы короткие и гладкие, как золотая чешуя вокруг головы, и взгляд, презрительно-надменный, который вдруг чудесным образом меняется, когда он обнимает Фрейю…
   – Ёрмунганд, любимый, – шепчет она слова, которые стары как мир, но она любит повторять их раз за разом, вслушиваясь, как они звучат, ощущая, как каждое из них рождается на кончике языка. «Ёрмунганд» – грохочущие потоки всесильной океанской мощи; «любимый» – самое сладкое, самое щемящее из всех слов, которые она когда-либо произносила.
   Гордая величавая осанка, медленные, скользящие движения… Он наклоняется и целует её в губы, пальцами зарываясь в великолепие её волос, и бледные прозрачные веки опускаются, и тени от длинных золотых ресниц ложатся на его скулы.
   – Ты ведь больше не боишься? – спрашивает он и улыбается.
   Она видела, как извивается, охваченное любовным томлением, гибкое и горячее тело Мирового Змея, прежде чем стать телом златовласого мужчины, и это ничем не ограниченное могущество в первый раз напугало её… Но она и представить себе не могла, как нежна и ласкова может быть безудержная сила страсти создания, равного которому нет и не будет во всех девяти мирах.
   – Больше не боюсь, Ёрмунганд, – говорит она, и слова, зарождаясь в сокровенных глубинах сердца, вырываются наружу песней ликующей любви. – С тобой мне ничто не страшно.
   – Тогда держись, моя Фрейя!
   – Ёрмунганд, куда мы?
   Он хохочет, он подхватывает её на руки, бережно прижимая к груди, целуя так, что перехватывает дыхание, и она невольно вскрикивает, видя, как вместо его ног вздымаются и опадают гигантские, блещущие золотом кольца змеиного тела. Получеловек-полузмей держит её в своих объятиях, вздымая на головокружительную высоту, и вот уже Ноатун остался далеко-далеко позади, а вокруг расстилается безбрежный простор океана.
   – Мне жаль, что ты не можешь нырнуть со мной на глубину, в моё царство тишины, красоты и покоя, которого не видел ни один живущий на этой унылой суетной земле! Там, в таинственных гротах, ни на миг не смолкая, звучит тысячеголосая симфония моря, музыка, сотканная из приливов и отливов, из тёплых и ледяных подводных течений и из песен дельфинов и китов, но слышать их, увы, не дано человеческому уху. Там лежат на дне разбитые корабли, из разорванных днищ которых сыплются на песок сверкающие драгоценные камни и изящнейшие золотые вещицы, творения рук искуснейших мастеров, и все они будут твоими, если ты только захочешь. А пока, Фрейя, в знак моей любви возьми эту безделушку. С левой стороны груди у самого сердца он сорвал блистающую золотом чешуйку, и струйка крови крохотным фонтанчиком ударила ей в ладонь. Фрейя вскрикнула, а он беззвучно засмеялся, поднёс чешуйку ко рту и капнул на неё крохотную капельку своей слюны и тут же уронил туда чёрную жемчужину, безупречную в своём совершенстве.
   – Носи её, – сказал он, надевая кулон на шею любимой, – и помни: ты бесценней любого сокровища и на земле и под водой.
   Повинуясь взмаху его руки, стаи дельфинов и летучих рыб выпрыгивали из воды и танцевали перед своим Властелином и его избранницей. Море переливчато сияло, и, опустив руку в воду, восхищённая Фрейя видела, как кожа её тоже начинала блистать и пульсировать серебряными искрами. Они плыли всю ночь; созвездия вращались над их головами, и Фрейе казалось, что Золотой змей властвует надо всем сущим в этом мире и даже звёзды повинуются его воле. На рассвете, когда небо вспыхнуло розовым перламутром, Ёрмунганд уложил свою возлюбленную на ложе из душистых цветов и трав на затерянном скалистом острове и, обратившись в человека, любил её, как ни один мужчина от Сотворения мира не любил ни одну женщину…

   …Фрейя свернулась клубочком на краешке постели. По её лицу бродила счастливая улыбка.
   – Хорошо, что Тор не пришёл нынче ночью, – пробормотала она, засыпая. – Надеюсь, что и не придет уже… Дай мне мою чешуйку…
   Я вложила кулон в ладонь сестры, и она осторожно сжала его в тонких пальцах, а потом спрятала руку под подушку.
   – Я так люблю тебя, – шепнула она, не открывая глаз.
   Я прикорнула рядом с ней, подложив под голову россыпь маленьких вышитых подушечек.
   Я задремала, но сон мой был некрепок, как всегда в незнакомом месте. Передо мной проносились бессвязные видения, мелькали чьи-то лица, звучали незнакомые голоса. Дорога из жёлтого песка извивалась между холмами, по ней, не оборачиваясь, шла женщина. Её походка была похожа на походку Фрейи, светлые волосы струились по плечам, но сколько я ни пыталась догнать её или окликнуть, она постоянно ускользала от меня, всякий раз оказываясь за поворотом. Дорога внезапно сделалась выпуклой, свилась змеиными кольцами, устремилась вверх, прочь от земли.
   Женщина медленно начала оборачиваться, и я увидела, что это не моя сестра; её лицо было чужое, хотя безусловно очень красивое, но с резкими чертами, которые я воспринимала как враждебные, сама не понимая почему. Мне казалось оно смутно знакомым, но я никак не могла её как следует разглядеть, потому что оно постоянно трансформировалось, менялось у меня на глазах, словно я глядела на него сквозь толщу воды.
   Лошадиное ржание окончательно разбудило меня. Я выскользнула из постели, стараясь не потревожить Фрейю, на цыпочках бросилась к окну, но оно было слишком высоко, к тому же на небо наползли плотные облака, и я не узнала всадника, спешившегося у парадной лестницы Ноатуна, увидела только, что он высок, статен и с головы до пят закутан в темный плащ; движения его были торопливы. Всадник взбежал по ступеням и скрылся в замке; ему даже не пришлось стучать – по всей видимости, его уже ждали.
   Не было времени спускаться по винтовой лестнице, ведущей из башни Фрейи на главную галерею; я схватила соколиное оперенье, лежащее на прикроватном столике, надела его и выскользнула в окно. Восходящие потоки подхватили меня, но я уже научилась маневрировать, используя их для полёта; не прошло и двадцати секунд, как я, соскользнув по ним, как по ледяной горке, стояла на земле.
   Одно окно в приёмной зале было тускло освещено – видимо, там зажгли лишь один или два светильника; я подкралась к нему и, прижавшись плечом к замшелой стене, обратилась в слух…
   – Зачем она приезжала? – Голос был женский, и я изо всех сил вытянула шею, привстала на цыпочки, стараясь заглянуть в окно.
   – Фрейя пригласила её… – Отец развёл руками. – Я ничего не знал.
   – Где она сейчас? – Я наконец увидела говорившую, но она стояла ко мне спиной, стискивая рукоять меча, висевшего на перевязи, рукой в латной рукавице.
   – Думаю, уже далеко. Я и на порог её не пустил!
   – Ты думаешь? – Плохо скрываемый гнев звучал в голосе женщины. Я видела лишь её светлые волосы, такие как в моём сне. – Нельзя предполагать, нужно знать наверняка! Ты видел, как уезжала её колесница?
   – Она прискакала на лошади в сопровождении слуги Фрейи.
   – Так где эта лошадь? Ты проверил, что её нет в конюшнях? О Небо, Ньёрд, нельзя быть таким беспечным, особенно в нынешнее время! Ты же знаешь о её даре. Она может узнать всё! А через неё всё станет известно Локи! Нужно убедиться, что она покинула замок! Мы не можем позволить, чтобы колдун узнал обо всём раньше времени!
   – Локи исчез, и никому не известно, когда он появится, да и появится ли вообще. Ты напрасно так беспокоишься, Скади.
   В сердце возникла ударила обжигающая волна, от которой мгновенно запылало лицо. Скади! Здесь, в Ноатуне, в сговоре с Ньёрдом! Так вот кто сообщил Тьяцци о нашей поездке к Идунн! Кто-то, вхожий в Вальяскьялв, сказал перед отъездом Локи, кто-то столь близкий к Одину… Все кусочки мозаики легли на свои места. Непонятно было лишь, когда это началось. Хотя это уже не столь важно.
   Мой странный сон не был сном, слишком похож он был на видение. Скади была в Ноатуне, была много раз, поэтому я почувствовала её присутствие, даже не касаясь ничего руками, и лишь её лицо ускользало от меня. Теперь я увидела его наяву.
   И… мой отец, отвергнувший меня, но это ладно, даже это неважно, всё равно отец! Почему же, почему именно он, да, я знаю теперь, он ненавидит Асгард до сих пор, спустя столько лет, но я не хочу! Асгард, ставший моим вторым домом, потому что это дом для Локи… Асгард, золотой мир, такой манящий и такой безжалостный, я впервые ощутила в смятении чувств, что люблю и ненавижу его с одинаковой силой! Люблю, потому что его любит Локи, потому что здесь с рождения живут мои дети… Ненавижу за грязь дворцовых интриг, ненависть, зависть и измены, которые помнят стены Вальяскьялва. Но никогда, никогда не нанесу я тебе, Асгард, подлый удар в спину!
   Я отшатнулась от окна, не видя ничего вокруг, побрела, руками раздвигая мягко касающиеся моего лица ветви айланта, бело-розовые кисти курчавки и золотые гроздья ракитника, которые я угадывала скорее по запаху, чем по виду, потому что слёзы застилали мне глаза.
   И тут чья-то рука легла мне на плечо.
   – Сигюн? Ты тоже здесь? Святые Небеса, как же это здорово! Сразу две сестрёнки вместе… Бьюсь об заклад, сегодня будет чудесный вечер!
   Только этого не хватало! Тор! От него за милю разило элем, и он так широко расставлял ноги, что сомнений не оставалось: отделаться от него изящной фразой не получится. К тому же его голос так гремел, что попытаться скрыться было уже абсолютно бесполезной затеей: весть о его появлении мог не услышать только мёртвый.
   Он накрепко ухватил меня за руку и втащил в парадную залу Ноатуна, открыв входную дверь крепким пинком ноги.
   – Эй, Ньёрд, старина! Куда ты запропастился? Ты что, вздумал спать в такую роскошную ночь? Вели слугам подать нам бочонок эля и самое изысканное вино для прекрасной дамы… Взгляни-ка, старый плут, кого я к тебе привёл!
   Я никогда не умела ничего скрывать от отца, и одного взгляда было достаточно, чтобы он понял, что я знаю всё. Я никогда не видела его таким бледным. Словно вся кровь разом отхлынула от его лица. Он сверлил меня взглядом, будто увидел призрак. Скади нигде не было.
   Тор между тем с размаху плюхнулся на покрытую узорчатым бархатом скамью, с наслаждением вытянул ноги.
   – Ну, Ньёрд, что ты стоишь как истукан? – захохотал он. – Где слуги, почему они не торопятся? И где же моя прекрасная Фрейя?
   – Моя сестра давно спит, Тор. – Я взяла его за руку, и он перевёл на меня мутный взор. – Глубокая ночь на дворе, как ты вообще добрался до Ноатуна в такой час?
   – Меня вело моё влюблённое сердце! – воскликнул он, разразившись пьяным смехом. – Эй, проклятые лентяи, несите сюда сейчас же кубок самого лучшего вина из Ванахейма, и я сам поднимусь к Фрейе, к моей девочке, я так по ней соскучился!
   Где-то позади нас, у самой лестницы, ведущей в верхние покои, хлопнуло окно. Я порывисто обернулась. Ньёрд проворно подскочил к нему и захлопнул створки.
   – Сквозняк… – пробормотал он, оглядываясь на Тора, но тому, естественно, вовсе не было до этого никакого дела.
   Он залпом осушил поднесённый ему кубок и рывком поднялся, намереваясь идти наверх. Я вцепилась ему в рукав.
   – Не стоит сейчас идти к Фрейе, Тор, – заявила я, почти повиснув на нём, что, впрочем, было абсолютно бесполезно: он шёл, волоча меня за собой, просто не замечая моего присутствия. – Ты разбудишь её, она будет недовольна…
   – Недовольна? – со смехом воскликнул он, отстраняя меня. – Если бы Локи пришёл к тебе посреди ночи, разве ты была бы недовольна, Сигюн?
   Вполуха слушая пьяные разглагольствования Тора, я напряжённо вслушивалась в тишину за окном. Ни звука не доносилось оттуда: ни удаляющегося цокота лошадиных копыт, ни конского всхрапывыния или ржания. Где бы ни была сейчас Скади, она не покинула Ноатун. Бродя в темноте под окнами или таясь на дорожках сада, она была здесь, и мне вдруг очень живо представилось, как Тор, поднявшийся в башню к Фрейе, оставляет меня наедине с ней и с Ньёрдом… Пошевелит ли хоть пальцем отец, чтобы защитить дочь-отступницу, от которой неоднократно публично отрёкся? Впервые за вечер мне стало по-настоящему жутко, и я устремилась вперёд, преграждая дорогу Тору.
   – Подожди, мой господин, здесь, внизу, – обратилась я к нему как можно ласковее, но одновременно недвусмысленно упершись ему в грудь ладонью.
   С таким же успехом можно было пытаться остановить несущуюся во весь опор колесницу, но, как ни странно, мне это удалось. Тор остановился, покачнувшись и ухватившись рукой за перила, и воззрился на меня с недоумением.
   – Так официально… – пробормотал он. – Давно ты ко мне так не обращалась, Сигюн, моя госпожа…
   – Просто я хочу, чтобы наследника Асгардского трона приняли в Ноатуне со всеми подобающими почестями. – Я поняла, что перегнула палку, и теперь плела сама не ведая что, лишь бы выкрутиться из сложившейся ситуации. Впрочем, возможно, что лишь этот неуместно-официальный тон вверг Тора в такое удивление, что он перестал подниматься по лестнице и вернулся в приёмную. – Посиди здесь, – я обвела широким жестом роскошно обставленную комнату, – насладись в полной мере гостеприимством ванов и их превосходным вином, – самая очаровательная улыбка, на которую я только была способна, маской застыла у меня на лице, – а я поднимусь к Фрейе, предупрежу её о твоём приходе. Поверь женщине, могучий Тор, так будет лучше для вас обоих. Сейчас мы зажжём все светильники, позовём музыкантов…
   Я подала слугам знак, и они с поклонами поднесли Тору серебряные, изукрашенные изумительной чеканкой кубки, и он, вздохнув еле слышно, спустился следом за ними в залу, вновь уселся на крытую мягким бархатом скамью, в то время как я, сопровождаемая пронзительными взглядами Ньёрда, взлетела по лестнице на верхнюю галерею.
   – Фрейя, сестра, проснись! – закричала я, врываясь в уютную спаленку на самом верху одинокой башни, возбуждённая, запыхавшаяся от стремительного бега по широким ступеням винтовой лестницы, закрученным, как перламутровая внутренность морской раковины.
   Белые воздушные занавеси призрачными бабочками вспорхнули мне навстречу. Золотые глаза с изумрудными искрами и непроницаемо-чёрными вертикальными зрачками мгновенно распахнулись и устремили на меня свой немигающий взгляд. Гибкое тело, нагое и тонкое, но исполненное нечеловеческой силы, соскользнуло мне навстречу с ложа любви. Рука плавно отвела прочь полупрозрачную ткань, обвившуюся вокруг бёдер и послушно улёгшуюся мягкими складками у самых ног. Великий Мировой Змей выпрямился во весь рост передо мной, заслоняя стоящую позади него на коленях, цепляющуюся за его плечи перепуганную Фрейю.
   – Что привело тебя в Ноатун в этот час, госпожа моя Сигюн? – спросил он с лёгким полупоклоном. – Впрочем, что бы это ни было, я рад видеть тебя всегда.
   Золотоволосый мальчик, всегда нелюдимый, всегда держащийся особняком, рождённый быть Повелителем молчаливой пучины. Чем больше проходило времени, тем больше ты отдалялся от мира людей, презирая суетность и тщетность их усилий… Как же произошло, что этот голос, ровный и почти лишённый интонаций, идущий словно изнутри груди, потому что бескровные губы почти не шевелятся, как же так случилось, Ёрмунганд…
   – Сигюн. Ты знаешь! Она показала тебе…
   Узкая ладонь ложится на левую сторону груди, где кровью запеклась маленькая ранка.
   Я смотрю в эти непроницаемые, почти немигающие глаза. И я не верю себе самой, потому что они вспыхивают вдруг огнём безудержной страсти, искренней и радостной любви, пришедшей впервые, как после грозовой ночи приходит ясный, омытый дождём рассвет, эти глаза смеются, и в них играет счастье, а в золотой глубине скачут озорные солнечные зайчики…
   – Сигюн, слава небесам, это ты, – выдохнула Фрейя.
   Светлые волосы её падают на грудь Ёрмунганду, закрывая выступающие ключицы с такой до слёз знакомой впадинкой над ними. В старшем сыне Локи всё слишком напоминает мне о его отце, так что сердце сжимается сладкой ноющей болью. Поворот головы навстречу Фрейе, и длинные пальцы гладят её побелевшие губы, успокаивая с такой нежностью, которую не передать словами.
   – Фрейя, он пришёл. – Я запинаюсь, мне трудно выговорить слова, которые я должна сказать. – Он там, внизу. Мне удалось его задержать, он рвался прямо сюда.
   – Нет!.. Выдох, как всхлип, и сестра закрывает лицо дрожащими руками.
   Ёрмунганд смотрит на неё в недоумении, потом переводит глаза на меня:
   – О чём ты, госпожа Сигюн? Кто там, внизу?
   – Это гости отца, любимый, – торопливо перебивает Фрейя, бросая на меня выразительный взгляд. – Не имеет значения… Мне нужно поскорее спуститься вниз, Ёрмунганд, чтобы отделаться от них и вернуться к тебе. Пожалуйста, я прошу, не уходи. Останься здесь. Ночь без тебя длится бесконечно, а рядом с тобой я молю лишь об одном: чтобы рассвет помедлил, не наступал так скоро…
   Ёрмунганд лёг на смятые простыни и раскинул навстречу ей руки, а она прильнула к нему, прижалась к его губам.
   – Ёрмунганд… – Фрейя задыхалась, качая головой. – Больше никогда, слышишь? Никогда не заставлю я тебя ждать.

   Фрейя бежала по лестнице так быстро, что я едва поспевала за ней. Перепрыгивая через ступени, в развевающихся одеждах, она была похожа на легкокрылую бабочку, стремящуюся из темноты навстречу отблескам света и чарующим звукам музыки, манящим её из галереи. Остановись, душа моя Фрейя, не лети на это сияние, ты же знаешь, что ждёт впереди светлячков, которых неудержимо влечёт танец огня, блеск его славы, притяжение его могущества!
   Тор сгрёб её в охапку и усадил рядом с собой. Она была бледна как смерть, но он не замечал этого, целовал её в глаза, в губы, в волосы… Потом нетерпеливо рванул застежки на её платье, не обращая ни малейшего внимания на присутствующих в зале людей. Она пыталась оттолкнуть его, что-то лепетала, возражая… Потом начала кричать, вначале приглушенно, увещевая подождать, потом закричала отчаянно, в голос. Я вцепилась в плечо Тора, оно было каменным, просто каменным… бесполезно даже пытаться. Музыканты сбились с ритма, какофония звуков резанула уши. Передо мной мелькнули совершенно безумные глаза Фрейи, лицо Ньёрда, подскочившего с другой стороны.
   – Тор, Тор, опомнись! Да помогите же кто-нибудь!
   Кажется, слуга Фрейи подскочил на мой зов. Втроём мы повисли на Торе, но ему стоило лишь повести плечами, чтобы стряхнуть нас с себя.
   – Довольно! – закричал он, поднимая Мьёлнир и замахиваясь им.
   Я упала, больно ударившись локтем, инстинктивно попыталась отползти в сторону. На какую-то секунду наши взгляды пересеклись. Я вздрогнула от дикой ярости, кипящей в его глазах… И вдруг он опустил молот. И сел, как упал, на скамью.
   – Я не насильник, Фрейя, – выдохнул он устало. – Не бойся, иди ко мне.
   Она беззвучно плакала, плечи её содрогались.
   – Пожалуйста, – попросил он, – пожалуйста, сядь ко мне на колени. Прости меня.
   Она поднялась, подошла к нему, закрывая лицо ладонью.
   – Посмотри на меня. Фрейя, я хочу видеть, что ты меня простила.
   Тор притянул её к себе, очень, очень бережно усадил, попытавшись взять за кончики пальцев. И тут она разрыдалась. Слёзы потоками хлынули по её покрасневшему лицу, больше всего походящему на лицо обиженного ребенка. Она уткнулась в его грудь, зарылась лицом в одежду. Он закусив губы, смотрел на неё. Я чувствовала, что он хочет её обнять, но боится прикоснуться.
   – Он обидел тебя, Фрейя? – раздался голос позади.
   Я обернулась. Сестра испуганно вскочила с колен Тора, машинально вытирая мокрое от слёз лицо.
   Вот он, этот голос, в котором гнев превращается в осколок льда, в котором ярость холодна, как остро отточенный клинок, голос, объемлющий всю безжизненную черноту океанской бездны, в которой никогда и никто не бывал, потому что нет такого живого существа, которое могло бы выжить, не будучи раздавленным всей этой невообразимой толщей мрака, куда спускался он один – Золотой Змей Мидгарда.
   А я слышала его совсем, совсем другим, полным нежности и любовной неги, я и бедная сестра моя Фрейя, и больше никто, ни одно создание во всех девяти мирах.
   Тор, протрезвев мгновенно, вскочил, широко расставив ноги и сжимая в ладони рукоять Мьёлнира.
   – Зачем ты здесь, сын Локи? – стиснув зубы произнёс он. – Тебе не место здесь, среди асов, возвращайся во мрак своих глубин!
   – Не тебе решать это, Тор Одинсон, – был ответ, и больше не было произнесено ни слова, потому что Тор, размахнувшись, швырнул свой не знающий промаха Мьёлнир, но Ёрмунганд оказался быстрее.
   Миг – и, свернувшись кольцами, разинув источающую смертоносный яд пасть, Золотой Змей вознёс свою увенчанную сверкающей чешуёй, как короной, гордую голову на головокружительную высоту. Мьёлнир вернулся в руку владельца. Тор изготовился к новому броску.
   Змеиное шипение, казалось, наполнило всё вокруг, отголосками эха металось по углам. Ёрмунганд сделал стремительный выпад, но Громовержец опередил его. Мьёлнир, крутанувшись в воздухе, нанёс Ёрмунганду сокрушительный удар. Если бы молот коснулся головы Ёрмунганда хотя бы по скользящей, вряд ли даже Мировому Змею Мидгарда удалось бы выжить. Однако в последний момент Фрейя с воплем повисла на руке Тора, и Мьёлнир, потеряв направленность броска, попал Ёрмунганду в шею.
   Обезумевший от боли, Змей больше не пытался поймать Тора в свой удушающий захват, но струя яда, вырвавшаяся из его пасти, прожгла на полу длинную, дымящуюся по краям и обугленную в центре полосу. Тор едва успел отскочить в сторону.
   – Нет, Ёрмунганд, нет, я прошу, я умоляю, не надо! – Фрейя кинулась к нему, обвила его шею руками. – Сигюн!.. – мольба, звучащая в её голосе, тронула бы и камень, но двое сражающихся мужчин вряд ли услышали её.
   Зато я поняла бы Фрейю и вовсе без слов. Я вцепилась зубами в запястье Тора, держащее Мьёлнир. Кажется, я прокусила его до крови. Он вскрикнул от неожиданности и изумлённо воззрился на меня. Никогда прежде я не видела ни у него, ни у какого-либо другого мужчины такого взгляда. Только теперь я осознала, что в бою тщетно взывать к голосу разума, ибо сражающиеся одержимы. Остановить их можно лишь чем-то из ряда вон выходящим. Как бы там ни было, пальцы Тора разжались, и Мьёлнир едва не выскользнул у него из ладони, но он перехватил его левой рукой.
   Фрейя стояла на коленях перед Ёрмунгандом. Его плечо было залито кровью, и он вновь был в обличье человека.
   – Он заставил тебя плакать, но ты просишь за него! – медленно произнёс Золотой Змей, не сводя глаз со своего противника.
   Фрейя не могла говорить, её горло сжимали спазмы, она только кивала, рыдая.
   – Но почему?
   Фрейя качала головой, умоляюще глядя на него, промокая своим шарфом сочащуюся сквозь золото его одежд кровь.
   – Я мог бы уничтожить его одной каплей своего яда. Одним движением стальных пластин моего хвоста я мог бы снести ему голову. Он не противник мне… Но ты просишь за него, и я повинуюсь твоему слову. Я ухожу. Когда ты выберешь одного из нас, сообщи.
   Звон вдребезги разбитых окон замка, всплеск свинцовых волн, укрывших тело гигантского Змея. Ёрмунганд ушёл, не произнеся больше ни слова, ни разу не взглянув на Фрейю, хотя она до последнего мгновения отчаянно ловила его взгляд… И ничем не отомстив за свою пролитую кровь.
   – Подумаешь, не противник, – бормотал Тор, перекидывая Мьёлнир с одной руки на другую. – Много хвастовства, мало дела, все в точности как у моего братца. Ничего, придёт время нам помериться силами в честном бою… Фрейя?
   Она молча сидела возле обуглившейся полосы на полу, осторожно касаясь ещё горячих, ещё дымящихся краёв. Пальцы были черны от сажи.
   – Ты запачкалась. – Тор стёр со щеки сестры серую полосу.
   Она не отстранилась, сидела безучастная, неподвижная, только губы шевелились, будто она произносила какие-то слова… или, может быть, его имя?
   Тор поднял её на руки, понес к скамье.
   – Зачем ты поступаешь так со мной, Фрейя? – раздалось позади. – Зачем зовёшь его к себе, зачем используешь свои чары, которых не может избежать ни один мужчина? Разве мало вокруг тебя вьётся женихов из самых достойных и уважаемых семейств? Но нет, ты хочешь, чтобы они все были твоими, все до одного!
   Сиф стояла, прислонившись к дверному косяку, и голос её был очень усталым и тихим, а глаза потухшими. Она даже не пыталась привести в порядок свою запылённую одежду и растрепавшиеся от стремительного галопа волосы.
   – Мне не под силу бороться с твоими чарами, Фрейя, – продолжала Сиф, едва шевеля сухими, обветренными губами. – Он вылезает из моей постели и едет сюда, в Ноатун. Так случалось уже не раз, так произошло и сегодня. Я молчала, я не говорила ничего, потому что… – Она запнулась на полуслове, словно споткнулась о порог, возле которого стояла. – Потому что люблю Тора. Ты поймёшь меня. Если, конечно, ты знаешь, что такое любить.
   Фрейя молчала, закрыв глаза. Минуты длились за минутами, тянулись, как в горячечном сне. Тор стоял, опустив голову, отвернувшись.
   – Сиф, сейчас не время… – попыталась вмешаться я.
   Она, как будто ждала этих слов, взвилась, как жеребец на дыбы.
   – Не время? – закричала она визгливым, срывающимся голосом. – А когда будет время? Когда вернётся твой ненаглядный Локи и вправит своему брату мозги? В последнее время Тор слишком прислушивался к тому, что говорит Локи! Только вот я уверена, что его слова будут не в мою пользу.
   – Оставьте меня, – глухо проговорила Фрейя.
   – Так ты что же, не снизойдёшь даже до разговора со мной? – начала было Сиф и осеклась: так страшно звучал голос Фрейи.
   – Оставьте меня все. Оставьте одну!
   Это была уже не просьба, не мольба, это был приказ, ослушаться которого было немыслимо. Я еще не слышала, чтобы Фрейя так разговаривала с кем бы то ни было.
   Первым опомнился Тор. Он широкими шагами прошёл к двери, даже не взглянув на Сиф. Я услышала за своей спиной быстрый перестук каблучков Фрейи, поднимающейся на галерею. Про Ньёрда, если честно, я просто забыла, но, оглянувшись, я увидела, что в зале его не было, как давно – не знаю. Мы с Сиф стояли друг напротив друга, она – мрачнее тучи, я – растерянная и совершенно сбитая с толку. Где-то во тьме, которая, как известно, чернее всего перед рассветом, вспомнилось мне, возможно, до сих пор бродит Скади, поджидая, когда я покину Ноатун, сделавшись самой лёгкой и самой желанной для неё добычей на свете…
   Но, как бы там ни было, я больше не желала оставаться в этом замке. Следовало бы дождаться рассвета, но всё моё существо противилось этому. Словно сами стены Ноатуна давили на меня, вынуждая покинуть их. Надо было проскользнуть в конюшню, куда отвели моего Воронка. Я двинулась к выходу, прошла мимо Сиф, опустившейся на ступени, бессильно уронившей руки между колен. Вряд ли она не слышала моих шагов, но даже не повернула головы в мою сторону.
   Я вышла на крыльцо; солёный морской ветер ударил мне в ноздри, откинул волосы с пылающего лба. Он вновь вливал в меня бесконечность своих сил, и, благодаря ему, я снова была жива! Порывы ветра несли по мрачному небу обрывки чёрных предгрозовых туч, где-то на горизонте то и дело вспыхивали зарницы, но после душного воздуха замка предстоящий мне путь через тьму уже не пугал меня. Словно сгинул морок, навеянный затхлым мирком заговоров, тихих перешёптываний за спиной, липкой паутиной предательских сплетен. Как же мне жаль, отец, как же жаль Ноатун! Он был для меня островком родины, когда я, девочка с широко раскрытыми глазами, впервые очутилась в Асгарде.
   Прибой, гнавший волны совсем недалеко внизу, влёк меня к себе неудержимо. Я оседлала Воронка и спустилась вместе с ним по вытесанным прямо в скале ступеням на берег моря. Страха не было больше, я скакала вдоль берега по мокрому песку, смеясь и вдыхая ветер полной грудью, а море позади меня, шипя и пенясь, слизывало следы копыт Воронка. Я подставляла лицо солёным брызгам, и это было ни с чем не сравнимое наслаждение!
   – Я так и знал, что найду тебя здесь, мама.
   – Нари! Сегодня просто удивительный день.
   Мы обнялись. Лошади наши стояли рядом, обнюхивали друг друга и клали головы друг другу на шеи.
   – Вали сказал, что тебе грозит опасность. Он не знает сам что именно. Для него это выглядит как нечто неопределённое, но отчётливо угрожающее. Связь с отцом гораздо теснее, он видит и чувствует происходящее с ним более ясно. Тем не менее Вали попросил меня сопроводить тебя в Вальяскьялв.
   – Как Локи, Нари?
   – Отец всё ближе и ближе к нам, это всё, что Вали сказал мне. Совсем скоро он будет с нами.
   – Если бы так! – вырвалось у меня со вздохом.
   Нари удивлённо посмотрел на меня:
   – Конечно, мама, так и будет.

   Мы увидели Тора сидящим на берегу большого озера, на том самом месте, где был сложен погребальный костёр Джейн. Он сидел, поджав под себя ноги и подняв лицо к серому хмурому небу. Мне показалось, он раскачивается взад-вперёд, словно молится или поёт какую-то тихую, заунывную песню. Потом он лёг лицом вниз на кострище и замер – и долго лежал абсолютно неподвижно. Мы не решились к нему подойти.

   Через четыре недели сыграли большую и пышную свадьбу Тора и Сиф. Был первый месяц лета, и свадебные столы для гостей были расставлены не только во дворце, но и по всему саду. Благовонные курильницы, расставленные повсюду на мозаичных треногах, возносили ароматы к вершинам кипарисов. Ветви цветущего жасмина были арками переплетены над столами и над дорожками, по которым собравшиеся подходили поздравить молодожёнов. Весь Асгард без исключения присутствовал здесь; были и гости издалека – я увидела Ньёрда в окружении знатных семейств из Ванахейма, некоторые из которых почтительно мне поклонились, немало меня этим удивив. Не было лишь сестры моей Фрейи, в письме она сообщила мне, что переехала из Ноатуна в собственный замок Фолькванг, где живёт почти затворницей, мало кого принимая. На мой вопрос о Ёрмунганде она лишь коротко ответила, что Золотой Змей Мидгарда ещё не наносил визит в её новое обиталище.
   Были здесь и легконогие сладкоголосые альвы, призванные услаждать слух гостей своими чарующими песнями. Они так незаметно возникали среди ветвей плакучих ив и столь же незаметно исчезали в зарослях можжевельника, что можно было и в самом деле подумать, что у них есть полупрозрачные крылья, в нужный момент возносящие их к небесам. Их мелодичный, как журчание ручейка, смех разносился повсюду, даже в самых отдалённых уголках сада, но они не любили громкой музыки труб и волторн, поэтому кружили по парку, почти не заходя в Вальяскьялв. Их время наступит в сумерках, когда уставшие от многочисленных перемен блюд и обильных возлияний гости захотят покинуть парадные залы дворца и прогуляться по извилистым дорожкам, наслаждаясь прохладой зелени и ароматами цветов. Тогда, причудливо сливаясь и переплетаясь в хорах, голоса альвов зазвучат таинственно, торжественно и немного печально, вознося славу Небесам за бесконечные зимы и лета, которые судьба даровала им, асам, ванам… Всем, кто собрался ныне на праздник бракосочетания наследника Золотого трона Асгарда и девы-воительницы Сиф.
   Невеста в кружевном уборе и платье дымчатого серебра выглядела великолепно. Её чёрные длинные волосы были уложены в высокую причёску сверкающими алмазными шпильками. Длинную изящную шею и открытые смуглые плечи украшало многоярусное жемчужное колье. Она шла, опираясь на руку Тора, величаво и гордо взирая на гостей, и перед этой великолепной парой склоняли головы все присутствующие.
   «Повелительница», – раздался шёпот в дальних рядах.
   Нари подал мне руку, и мы двинулись вслед за процессией. Я хотела сесть неподалёку от выхода, но Тор разыскал нас в толпе и усадил почти возле себя, за длинный стол со стороны невесты, стоящий чуть ниже возвышения, на котором восседали Один Всеотец, царственная Фригг и молодожёны.
   После церемонии возложения венцов на головы Тора и Сиф настала пора тостов и торжественных речей. Каждый стремился поднять кубок и сказать те единственные слова, которые ещё не были произнесены, пожелать то особенное, что еще не желали прежде… Ввиду многочисленности гостей задача представлялась практически невыполнимой. Говорили слова, подобающие такому случаю: славного восшествия на престол, посрамления всех врагов, многочисленных здоровых и сильных потомков, которые будут продолжать великие традиции рода… Когда подошла моя очередь, я поднялась, до боли сжимая в пальцах золотой гранёный кубок, который вдруг стал чрезмерно тяжёлым и, накренившись, едва не выскользнул из похолодевших пальцев. И увидела, что Тор встаёт и идёт ко мне, вынуждая подняться сидящих с ним рядом, чтобы наши кубки не просто были подняты навстречу друг другу, но со звоном соприкоснулись. И краем глаза поймала возмущённый взгляд Сиф и взволнованный – Фригг.
   – Спасибо тебе, что ты есть, – сказала я негромко, глядя прямо в его светлые-светлые, будто дождём вымытое небо, глаза. – Лишь благодаря тебе я здесь, в Асгарде, который стал мне домом уже больше, чем Ванахейм. Я желаю тебе счастья, Тор, потому что ты знаешь, что это такое. И буду молить Небеса, чтобы ты нашёл в себе силы вновь его обрести.
   Я пригубила вино, Тор залпом осушил свой кубок. И чуть заметно пошатнулся, но я видела по его глазам, что он не был пьян. Вино вообще не брало его в этот вечер.
   – Спасибо тебе, Сигюн, за твои слова. Знаешь, я ждал, что именно ты их скажешь. Ибо если не ты, то кто же? – Тор склонился к моей руке, сердечно обнял Нари, поцеловал Вали в макушку. И обернулся к виночерпию, протягивая ему свой пустой кубок: – Эй, следи-ка получше за своими обязанностями, потому что я хочу поднять тост за то, что сегодня я счастлив! На этом празднике со мною мой отец, который научил меня мудрости и смирению, со мной моя мать, из года в год дарившая мне своё терпение и тепло души, со мною рядом, наконец, лучшая из женщин этого мира, дружбой с которой я бесконечно дорожу, – он вновь соприкоснулся краем своего кубка с моим, – и, чего я так ждал, со мною моя прекраснейшая невеста!
   Он салютовал своим кубком столу, за которым сидели Один, салютовавший сыну в ответ, Фригг, улыбнувшаяся Тору слишком широкой улыбкой, и побледневшая как мел Сиф, поднявшаяся со своего места, словно тоже собираясь что-то сказать, но так и не раскрывшая рта.
   – Но для полного моего счастья за этими великолепными столами не хватает кое-кого, кто должен быть здесь по праву…
   Тор сделал паузу, во время которой я похолодела, и, думаю, не я одна. Если он произнесет имя Джейн… Если хотя бы вскользь упомянет Фрейю…
   – Я пью за тебя, брат мой Локи! – громогласно завершил Тор свою фразу. – Где бы ты ни был сейчас, знай, мне тебя не хватает.
   Он, запрокинув голову, одним глотком осушил кубок и отшвырнул его прочь. С жалобным звоном покатился тот по цветному мозаичному полу, а Тор широкими шагами вышел прочь из пиршественного зала.
   – Давайте проследуем за моим сыном в сад. – Фригг, как могла, попыталась спасти положение. – Сиф, дорогая, пойдём со мной, здесь становится так душно…
   Гости один за другим потянулись к выходу.
   Смеркалось; один за другим зажигались развешанные на ветвях деревьев бронзовые светильники, выполненные в форме фонариков цвергов. В несколько минут сад наполнился мириадами цветных огоньков, таинственно мерцающих среди листвы. То здесь, то там раздавались взрывы хохота – это асгардская молодежь, резвясь, играла в догонялки в лабиринтах подстриженных лавровишен. Взошла первая звезда; одинокая и золотая, она робко смотрела на мир асов со своей недосягаемой высоты. И, неподвластная суете, переливчатая и манящая, вдаль разносилась повсюду песня альвов, славящая мирное торжество и этот свет невечерний, дарующий вечную молодость и вечную жизнь всем, причастным чуду возрождения в обновлении каждого дня.

   И пришёл рассвет, когда на севере появилась крохотная чёрная точка, заметная вначале лишь самым зорким во всём Асгарде глазам неусыпного стража Хеймдаля. Асы, высыпавшие на стены по его зову, вглядывались в даль до рези в глазах; однако уже через четверть часа то, что вначале было доступно лишь его зрению, стало очевидно для всех: чёрная точка стремительно надвигалась, превращаясь в тучу, растущую на глазах и уже вскоре охватившую полнеба.
   – Мама! – Вали ворвался в мою комнату, схватил меня за руку. – Идём, идём, скорей! – Голос его дрожал, но не от страха, а от возбуждения. – Вот оно, началось…
   Странным было уже само появление этой тучи, пришедшей со стороны Нифльхейма в разгар лета; когда же она приобрела очертания гигантской хищной птицы, сомнений не осталось ни у кого, общий вопль ужаса прокатился по всей стене. Воины хватались за мечи, оттесняя за свои спины женщин; впрочем, те сами уже стремились как можно скорее спуститься вниз, чтобы укрыться в неприступной крепости Вальяскьялва. Возникла сумятица и неразбериха, образующаяся всегда при внезапном нападении. Совершенно невозможно было подняться на стену; очутившись в людских водоворотах, я стремилась лишь к одному – крепко держать Вали за руку, чтобы не потерять его в этой толпе.
   – Дорогу!
   Гомон и гул многоголосой толпы перекрыл звонкий клич Сиф, которая, расталкивая в панике бегущих со стены, пробивалась вперёд с обнажённым мечом в руке. Огун и Вольштагг неотступно следовали за ней. Даже Фандрал, сжимая меч в левой здоровой руке, не отставал от друзей. Правая, усохшая рука бессильно болталась вдоль туловища. Я воспользовалась их движением, пристроилась к этой троице в арьергард. Теперь мы с Вали продвигались быстро, почти бегом.
   – Где дядя, Сиф? – Нари возник в суете толпы. Мы были маленьким островком, о который разбивались людские волны. – Мама? – Он заметил меня, сделал шаг навстречу. – Что ты здесь делаешь? Уходи, пожалуйста, уходи, тебе нужно вернуться в Вальяскьялв, это нападение, и это всё, что мы знаем точно…
   – Это я привёл её сюда. – Вали высунулся из-за моего плеча. – Мы должны быть здесь. Если можешь, брат, не препятствуй, но помоги.
   Хвала Небесам, Нари никогда не задавал лишних вопросов. Он изменился в лице, но, крепко стиснув моё плечо, начал с удвоенной силой пробиваться наверх, расталкивая всех направо и налево.
   – И всё же, Сиф, где мой сын?
   Я вздрогнула, подняв глаза. Прямо перед нами на верхней площадке лестницы, непоколебимый как скала, возвышаясь над бегущими, стоял Один.
   – Ему должно быть здесь.
   Сиф покраснела так, что даже кончики её ушей пылали, но упрямо сжала губы и ничего не ответила.
   Один шагнул ей навстречу и обнял за плечи:
   – А вот тебе, матери моего внука, не стоит так рисковать. Пожалуйста, Сиф, вернись в свои покои.
   Мы с Сиф воззрились друг на друга, я – с изумлением, она – кусая губы от досады.
   – Я в порядке! – запальчиво воскликнула она. – И я там, где должна быть. Если Асгарду угрожает опасность, она угрожает и моему ребёнку тоже! Я принимала участие не в одном военном походе, и я чувствую себя превосходно. И даже ты, Один Всеотец, не можешь мне запретить сражаться за Асгард.
   – Пришло время твоему мужу защищать наш мир и вашего ребёнка. Я не позволю тебе идти в бой!
   Сиф, несомненно, возразила бы, но не успела.
   – Зимним ледяным холодом веет от приближающейся тучи! – возгласил Хеймдаль, появившись возле Одина. – Разве не чувствуете вы, асы, на лицах своих дыхание зимы в месяц середины лета? На Асгард движется Тьяцци, Ледяной Великан из рода Гримтурсенов, похититель Идунн и Повелитель Зимних Бурь. Я вижу, я различаю совершенно отчётливо: это он принял облик гигантского орла.
   – Тогда он слишком поспешил, – взревел Один, и я никогда ещё не видела его таким разгневанным. – Хоть асы и лишились яблок Идунн по вине Локи, который трусливо бежал от нашего справедливого суда, мы по-прежнему полны сил! Одряхлели ли вы, жители и защитники Асгарда?
   – Нет!!! – был ему ответом рёв сотен глоток.
   Сотни мечей взлетели в воздух, потрясаемые сотнями рук.
   – Тьяцци сильнее, чем любой из ётунов, Всеотец, – проговорил, приблизившись почти вплотную, Хеймдаль. – Его дыхание замораживает на расстоянии, ему даже не нужно прикасаться к нам. Оружие может оказаться бесполезным. Жертвы будут неисчислимы.
   – Ты предлагаешь сдаться?!
   – Нет, разумеется, нет. Прикажи разложить костёр по всему периметру стены. Огонь – единственное, что остановит Тьяцци.
   – Тогда вглядись внимательнее, Хеймдаль, – прозвучал вдруг звонкий мальчишеский голос, и золотоглазый страж обернулся, нахмурясь, на этот звук. – Твои глаза различат то, что скрыто пока от других асов. Не летит ли впереди гигантского орла кто-нибудь ещё?
   Хеймдаль вскинул глаза и несколько секунд вглядывался во всё более темнеющее северное небо.
   – Ты прав, Вали Локисон, – ответил он, и в голосе его звучало неподдельное изумление. – Там, впереди Тьяцци, летит небольшой сокол в сером оперении. Но откуда…
   Не удостаивая его ответом, Вали повернулся к Одину:
   – Это Локи, мой отец, Один. Тьяцци гонится за моим отцом.
   Несколько секунд асы, оцепенев, молчали, вглядываясь в даль. Потом заговорили все разом, не слушая друг друга.
   – Как смеет он искать защиту от Тьяцци в Асгарде после того, как из-за него была похищена Идунн?!! – Это Сиф. Её губы прыгали от уже несдерживаемого гнева.
   – Локи никогда не делает ничего просто так! Нападение Тьяцци преждевременно, асы не успели ещё ослабеть, не получая волшебных яблок, возможно, Локи удалось его спровоцировать! – Бальдр тоже взбежал на стену и теперь исподлобья вглядывался вдаль. Таким взволнованным мне ещё не приходилось его видеть.
   – Вы слушаете мальчишку! Он внушает вам, что видит своего отца, но кто поручится, что это не обычные детские фантазии, в которых он, истосковавшись, выдаёт желаемое за действительное? – Фандрал вторит Сиф, стоя рядом с ней, то и дело поглядывая на неё, но она не смотрит на друга, всё её внимание приковано к темнеющему на глазах горизонту, на котором теперь уже очень отчётливо выделяются две стремительно летящие к городу птицы.
   – Мы должны защитить Асгард, должны развести костры, пламя которых сумеет остановить Тьяцци! Другого способа нет!
   – Но Локи!..
   – Как быстро летят обе птицы, Хеймдаль?
   – Очень быстро, Всеотец. Обе они приближаются стремительно.
   – Но которая из них летит быстрее?
   – Сокол летит очень быстро, но орёл догоняет. Расстояние между ними сокращается с каждой секундой.
   Несколько мгновений молчания, во время которых Один стоит, тяжело и грузно опираясь на золотой жезл асгардских царей.
   – Мы не вправе рисковать Асгардом, – произносит он наконец, не глядя ни на кого. – Разжигайте костры! Пусть пламя взовьётся до небес!
   – Один, я умоляю!.. Там мой отец! Что бы он ни сделал, он не заслужил такой ужасной смерти!
   – Я всё понимаю, Нари. – Один повернулся, взгляд его был слишком усталым, слишком тяжёлым.
   – Не под силу никому принимать такие решения. Обрекать кого бы то ни было на гибель, тем более того, кого так долго называл своим сыном… Но раз за разом становится всё легче, не правда ли, Один Всеотец?
   – Нет, Сигюн, это не так. Когда-нибудь ты поймёшь меня, когда-нибудь простишь…
   – Прощу убийство отца на глазах его собственных детей?! Нет, Один, нет, прошу тебя, умоляю, забудь все прежние распри, не делай этого!
   – Если не веришь моему брату… – Нари схватил Хеймдаля за руку, держащую ещё неподожжённый факел, обернулся к Одину: – Выслушай светлого Бальдра! У Тьяцци был план, хорошо разработанный и подготовленный план лишить нас золотых яблок и тем самым заставить одряхлеть! Почему же именно теперь, Один? Почему он летит именно теперь? В этом нападении нет логики! Что-то заставило Тьяцци отказаться от исполнения собственного плана! Очевидно, что он гонится за Локи!
   – Сколько раз уже Локи спасал Асгард, отец! – Бальдр кинулся к отцу с другой стороны, на лице его застыли ужас и надежда.
   – …а сколько раз подвергал смертельной опасности! – Один стряхнул оцепенение, вскинул голову. – У нас нет времени на выяснение причин происходящего! – Он отвернулся, кивнул Хеймдалю. – Другого способа нет. – Мне показалось, он уже разговаривал не с нами, но с самим собой, а может, даже с кем-то над этим миром. – Разводи огонь, Хеймдаль, и пусть он будет как можно больше и как можно выше!
   Я упала бы, если б Нари не подхватил меня и, поддерживая за плечи, не усадил на ступени. И тогда я воспользовалась тем, что он выпустил из рук свой меч. Шанс был всего один, и я воспользовалась им. Бросок был молниеносным. Я схватила меч Нари обеими руками и подняла над головой. Он был слишком тяжёл для меня… я обрушила его на Хеймдаля, упала на него, чтобы вложить в удар не только неимоверную тяжесть меча, но и весь вес своего тела… На золочёном крылатом шлеме осталась лишь вмятина. Хеймдаль стиснул мои запястья так, что у меня потемнело в глазах, казалось, кости вот-вот хрустнут под его стальными пальцами. Слёзы брызнули у меня из глаз, но я старалась не замечать боли, сосредоточившись на одном – не выпускать меча из рук!
   Кто-то кричал вокруг меня, я не могла разобрать голосов. Волосы налипли на мокрый лоб, кажется, я тоже кричала… Нари и Один вдвоём разжали мои стиснутые на рукояти меча пальцы, отнесли подальше от Хеймдаля. Я больше не сопротивлялась. Второй попытки у меня не будет. В ушах стоял оглушительный звон. Склонившись надо мной, Один говорил мне что-то, его губы шевелились, но я не слышала ни слова.
   Пламя взвилось, касаясь самого неба, но в глазах моих было черно, и огонь казался чёрным. Вали, прижавшись ко мне, указывал мне на что-то вдали, и я подняла глаза в направлении, которое он указывал.
   Передо мной стояли стена огня, раскинувшее крылья обезумевшее небо и крохотный силуэт летящей птицы, зажатый между двух смертельных стихий, расстояние между которыми стремительно сокращалось. Птица смотрела на меня, только на меня удивительными изумрудными глазами, распахнув крылья в последнем объятии… Моя последняя картина, финальный аккорд, произнесённое одними губами слово, сказанное лишь для Вечности, которой мы оба теперь принадлежали. Мне не успеть нарисовать, Локи, прости. Ты так любил мои картины, так гордился ими! Я нарисую, Локи, нарисую для тебя, только теперь уже на иных берегах.
   Птица замерла перед бушующей стеной огня, рухнула вниз с высоты, сложив крылья. И, остановившись в воздухе, предстала перед собравшимися человеком. Руки с золотыми позументами на запястьях скрещены на груди, на которой сверкает в отблесках пламени единственное украшение – золотой полумесяц, прежде отполированный как зеркало, теперь испещрённый причудливым орнаментом рун. Чёрные волосы, отсвечивающие в языках пламени дразнящей рыжиной, усмешка в уголках тонких губ, высокий упрямый лоб… И первый взгляд человека, как и последний – птицы, устремлён на меня, и только на меня, хотя бы и на одно мгновение.
   Тонкая фигура, застывшая на краю огненной бездны.
   – Что же ты, Тьяцци, проворонил своё сокровище, не уберёг синеокую Идунн? И поделом – она никогда тебе не принадлежала! Убирайся теперь в свою страну Полночных Бурь между двумя горами, на берег ледяного моря. Идунн не была и не будет твоей! Ты проиграл, Тьяцци, возвращайся в холод и тьму! Асгард тебе не по зубам, он будет всегда могущественным и свободным! Это повелеваю тебе я, Локи Лафейсон, а если хочешь остаться в живых, слушай меня и повинуйся воле моей…
   Туча, клубясь, на глазах меняла очертания.
   Громадный великан, головой упирающийся в кроны корабельных сосен, навис над Локи, как гигантская гора, и голос его был подобен раскатам грома:
   – Где ты спрятал Идунн, ничтожный выродок, полуётун-полуас, которого не считает своим ни один из миров? Отвечай мне, и я пощажу тебя, в отличие от асгардцев! Смотри, они уже приготовили тебе жаровню, в которой ты сгоришь дотла!
   Запрокинув голову, Локи захохотал, и в этом жутком, зловещем хохоте было что-то, заставившее содрогнуться всех, включая и самого Тьяцци.
   – Где Идунн, ты спрашиваешь? – Злорадная издёвка звучала в голосе Локи, сквозила в насмешливом прищуре зелёных глаз. – Я обратил её вот в этот орех, который, будучи соколом, нёс в своём клюве. Вот он, лежит у меня на ладони. Если хочешь взять, подойди поближе к нашему гостеприимному и жаркому костру, который развели для нас с тобой асы. Не знаю, как ты, а я замёрз на твоих пустынных берегах, Тьяцци, где ты и твоя дочь день за днём вылавливаете из ледяных волн холодную скользкую рыбу, которой оба насквозь пропахли! Неудивительно, что тебе захотелось чего-нибудь повкуснее, золотых яблок Идунн, например. Но чтобы получить их, тебе придётся подойти ко мне поближе.
   Одежда дымилась и тлела на его спине. Огонёк побежал вдоль по рукаву, подбираясь к сверкающей, как хрусталь, скорлупке ореха, лежащей на его вытянутой руке. Не обращая на это ни малейшего внимания, Локи отступил еще на шаг. Пламя лизало подошвы его сапог.
   – Неужели ты готов сгореть во имя Асгарда, сын Лафея? Ты ётун, ты никто для них, никем был и останешься! Одумайся, прежде чем бесславно умереть! Я дам тебе такую власть над мирами, которой, я знаю, ты тщетно добивался, но не получишь здесь никогда, потому что ты чужой для них, чужой, и они боятся тебя, и готовы заживо сжечь, но не допустить в небесный город, поэтому обвиняли тебя в похищении Идунн, и в сговоре с каменщиком, и в попытке захвата власти, и… думаешь, я ничего не знаю? Взываю к твоему разуму, Локи! Они уничтожают тебя… я предлагаю то, что выгодно для нас обоих!
   Локи стоял, уже наполовину объятый огнём, а я не могла отвести глаз, не могла даже зажмуриться… Смотреть на тебя, видеть до конца, а потом…
   – Возвращайся во тьму, Тьяцци! – звонко выкрикнул Локи, всё глубже отступая в лижущие его языки пламени. – Тебе не получить того, что ты хочешь. И никогда не склонить на свою сторону меня.
   С этими словами, размахнувшись, он швырнул хрустальный орех Хеймдалю. Многогранная, как бриллиант, скорлупка размером меньше ладони лёгкой радугой просверкнула сквозь огненную стену, и Хеймдаль ловко поймал её, невредимую, даже не обжегшую пальцев стража Биврёста. Локи повернулся к Тьяцци спиной и, не произнеся больше ни слова, зашагал прямо в огонь. Слева и справа от меня Один и Нари, как по команде, абсолютно синхронно привстали на колено, потрясённые увиденным, на несколько секунд позабыв обо мне. Я воспользовалась этим, вырвалась из их рук, метнулась навстречу бушующей стене огня, в которой исчез Локи.
   – Я не верю тебе, обманщик, лживый колдун! – взревел Тьяцци, бросаясь за Локи следом. – Это всё твои дешёвые фокусы, которыми ты можешь одурачить мидгардцев, но не меня!
   Пламя взметнулось до облаков, рассыпалось миллиардами искр. Жар ударил в лицо, я инстинктивно отшатнулась, заслонившись руками. Гневный рёв, сдавленный хрип, скрежещущий вой и страшный, страшный крик горящего, гибнущего существа взорвался прямо внутри моей головы, в моём мозгу, расколол мир на разлетающиеся с неимоверной скоростью убийственно острые осколки. Я упала на колени, зажимая ладонями уши, но всё было бесполезно – смерть была повсюду, яростная, исполненная злобы и изрыгающая проклятия. Я, задыхаясь, ловила скупые глотки обжигающего воздуха вмиг иссохшими и потрескавшимися губами.
   Кто-то накрыл меня с головой плащом, поднял на руки и понёс прочь от гибельного колышащегося занавеса, опустившегося над сценой трагического театра. Я пыталась разжать удерживающее меня кольцо рук, но силы мои таяли, их почти не оставалось.
   – Мама!
   – Сигюн! Сигюн! Сигюн!
   Отголоски жизни, голоса, мешающиеся в моей гудящей голове, они доносятся откуда-то издалека, но не имеют больше никакого значения. Огонь уничтожил меня вместе с ним, и если тело моё ещё живо, то это лишь недоразумение, временное и преходящее.
   Кто-то бережно положил меня на зелёную прохладную траву и знакомым жестом, едва касаясь кожи, провёл ласковыми пальцами вдоль щеки.
   – Нет, Нари, не надо, отойди, не трогай меня. Пожалуйста, мне слишком больно.
   – Она обгорела? Мама, мама, очнись!
   Капли дождя упали на моё лицо. Тёплый летний дождь, отчего-то солёный на вкус.
   – Сигюн! Прошу тебя, Сигюн. Да отойдите же прочь, не толпитесь вокруг! Нари, принеси воды…
   Кто-то поднёс прохладу к моим горящим губам, окунул их в неё.
   – Любимая, я здесь! Ты слышишь меня?
   – Локи! Я боюсь открыть глаза, боюсь, что ты исчезнешь. Пожалуйста, скажи, что это ты. Я слишком долго ждала тебя, я не вынесу ещё одного разочарования.
   – Прости меня, моя Сигюн. Взгляни на меня, только взгляни и скажи, что прощаешь. Я виноват.
   Разлепить спёкшиеся от жара веки стоит немалых усилий. Глаза открываются слишком медленно и только как щёлочки, потому что их больно режет дневной свет, но все это не напрасно. Я вижу тебя, ты держишь меня на коленях и чуть покачиваешь, баюкая, как ребёнка.
   – Потерпи совсем немного, Сигюн, сейчас станет легче.
   – Прости, отец, я не успел удержать её, прежде чем она кинулась в огонь.
   – Всё будет хорошо, Нари, теперь всё будет хорошо.
   – Локи! Мне трудно дышать. Почему ты плачешь, Локи? Я умираю? Дай коснуться тебя.
   Он молча наклоняется надо мной и целует в губы. Странный это поцелуй: он словно дуновение, входящее в моё опалённое горло, и от этого сразу становится спокойно и легко, и дыхание делается ровным. Я пытаюсь поднять руку, чтобы обнять Локи, но это невероятно тяжело, и рука моя дрожит. Всё-таки я обхватываю его за шею, прижимаюсь всем телом к его груди. Ты не призрак, Локи, я чувствую биение твоего сердца рядом с моим.
   Мужчины и женщины позади нас, они напуганы, они не понимают… И не осмеливаются говорить вслух, только вполголоса перешёптываются за спиной. Снова эти слухи, сплетни и пересуды, вкрадчивый яд которых незаметно вползает в уши и рождает липкий страх, как червь, точащий разум:
   – Сигюн сильно обгорела, а ведь она только подбежала к огню, а он… прошёл сквозь стену пламени, и огонь не причинил ему ни малейшего вреда. Даже волосы, даже одежда… Всё нетронуто, всё невредимо!
   – А Тьяцци? Что с Тьяцци?
   – Вы не видели? От него осталась куча обугленных костей. Самый могущественный враг Асгарда повержен!
   – Я отнесу тебя домой, родная. Прости меня. Я не хотел, чтобы так вышло. Но я всё исправлю, слышишь? Я уложу тебя в нашу постель, я исцелю твои раны. Сейчас, сейчас…
   Несколько непонятных слов на чужом гортанном языке. Боль стихает почти мгновенно, и я теперь чувствую только невероятную усталость, словно шла по безводной пустыне много-много дней.
   – Нари, где ты, Нари? Пожалуйста, принеси мне ещё воды, – прошу я, и сама удивляюсь, как быстро окреп и обрёл знакомое звучание мой голос. А ведь ещё минуту назад мне было больно даже шептать.
   – Вот, мама, попей. – Нари уже возле нас, и я вижу, как сильно дрожат у него руки.
   – Не бойся, Нари, теперь уже всё позади. Твой отец вернулся, нам нечего бояться.
   Чья-то громадная тень ложится на нас. Я с трудом поднимаю глаза: Хеймдаль загораживает нам дорогу.
   – Я не могу дать тебе уйти просто так, Локи. Где Идунн?
   – Ты что, ослеп или обезумел? – Гнев клокочет в горле Локи, прорывается наружу скрежетом зубов. – Моя жена ранена! Дай мне пройти!
   – Не раньше, чем ты скажешь, где Идунн. Ну же, Локи, – на ладони Хеймдаля переливается всеми цветами радуги хрустальная скорлупка, – докажи всему Асгарду, что ты не просто скрывался от правосудия, что твоё внезапное исчезновение – не сговор с Тьяцци, а его внезапная смерть – не заметание следов с целью скрыть этот сговор!
   От лица Локи отхлынула вся кровь. Таким смертельно бледным я не видела его еще никогда. На лбу вздулась и запульсировала тонкая голубоватая жилка. Он молча передал меня на руки Нари, а сам резко выбросил вперёд руку с раскрытой ладонью:
   – Дай мне то, во что ты так вцепился, Хеймдаль!
   И едва золотоглазый страж передал ему блистающую драгоценную вещицу, Локи швырнул орех на землю и раздавил каблуком в сверкающую пыль. Толпа ахнула, разом подавшись вперёд.
   – Ты такой же глупец, как и Тьяцци! – вскричал Локи, дрожа от ярости и сжимая кулаки. – Неужели ты веришь, что можно превратить человека в крохотный шарик? Идунн давным-давно находится здесь, она была рядом с вами ещё до того, как вам всем пришла в голову гениальная мысль сжечь меня на костре вместе с Тьяцци!
   Взмахом руки он распахнул вход во вращающуюся воронку прямо возле могучего ясеня, укрывшего в своей густой тени лужайку возле правого флигеля Вальяскьялва, и, протянув руку внутрь, вывел на всеобщее обозрение сияющую радостной улыбкой Идунн, которая, по своему обыкновению, держала в руках плетёную корзину, полную превосходных спелых яблок.
   – Угощайтесь, добрые асы, – пригласила она, обходя всех собравшихся по кругу. – А все, кому не хватит, милости прошу ко мне в замок. Спасибо тебе, Локи, – обратилась она наконец и к моему мужу, вернувшемуся ко мне и снова поднявшему меня на руки, так как я всё ещё была слишком слаба, чтобы стоять самостоятельно. – Мне было немного страшно там, на твоих таинственных путях между мирами, но я сидела на той мраморной резной скамье, на которую ты усадил меня, и, как ты и сказал, никуда с неё не отлучалась. На ней я чувствовала себя уверенней, и, несмотря на холодные вихри вокруг, мне было тепло и даже, пожалуй, уютно. Возьми яблоки для себя и для Сигюн. – Идунн улыбнулась так светло и радушно, что все поняли: пребывание у ледяного великана в плену ничуть не изменило её. – Возьми ещё яблок… Думаю, они пригодятся вам обоим больше, чем кому бы то ни было.
   – Напрасно ты думаешь, Локи, что мы с Хеймдалем замыслили причинить тебе вред. – Один тоже подошёл к нам троим и стоял рядом, опираясь на царский золотой жезл. – Никто из нас и предположить не мог, что ты бросишься в огонь. Мы готовились выступить навстречу Тьяцци с оружием в руках.
   – Возьми эту целебную мазь, Локи. – Фригг незаметной проскользнула мимо всех и положила стеклянный сосуд с широким горлышком в карман плаща своего младшего сына. – Мне жаль, что все так вышло, но поверь, Сигюн, мазь действительно чудодейственна, и в те времена, когда Один отправлялся в военные походы гораздо чаще, чем теперь, мне приходилось варить её почти постоянно…
   – Завтра мы отпразднуем победу над Тьяцци грандиозным пиром! – громогласно провозгласил Один, потрясая золотым жезлом. – Останься с нами на несколько дней, Идунн, ведь твоё возвращение не меньший повод для праздника! А после мы сопроводим тебя в твои великолепные сады, и ты будешь под самой надёжной защитой в Асгарде.
   – Благодарю за гостеприимство, Всеотец, – поклонилась Идунн, с лица которой не сходила теперь широкая улыбка – так она, бедняжка, была рада, что все её злоключения подошли к концу.
   – Надеюсь видеть на пиру и тебя, Локи, – обернулся к сыну Один.
   – Благодарю, Всеотец, но моё присутствие будет зависеть от самочувствия Сигюн, – довольно сухо отвечал Локи. – Надеюсь, теперь нам уже позволят удалиться в свои покои?
   – Разумеется, Локи, иди, думаю, тебе следует отдохнуть с дороги… и, конечно, позаботиться о Сигюн.
   – Наконец-то, – пробормотал Локи себе под нос, но, отойдя на несколько шагов, обернулся: – И всё-таки не могу не спросить напоследок, асы: почему я не вижу среди вас Тора? Насколько я знаю, он всегда в первых рядах, когда Асгард попадает в подобные передряги. Где же сейчас мой брат?

   – Щекотно, Локи! – Я уворачиваюсь и смеюсь, а он с невозмутимым видом продолжает рисовать руны на моём обнажённом теле, окуная палец в баночку со снадобьем Фригг.
   – Вот здесь, Сигюн, здесь руна Иса, лёд, она лучше всего охлаждает ожоги. – Я почувствовала прикосновение тёплых пальцев к моим запястьям, коленям и щекам. – А здесь – Лагуз, вода, текучая и изменчивая, смывающая всё дурное и приносящая покой мыслям и душе… – Пальцы мужа скользят по моим плечам, горлу, вискам и надолго замирают на темени. – Всё, что мы хотели оставить позади, теперь в прошлом, Сигюн, всё, чего мы пожелаем, будет нашим.
   Взгляд изумрудных глаз – словно лучистый поток, изливающийся в мои зрачки. Я не знала прежде этого света. Мой Локи, в котором что-то неуловимо изменилось, и я робко пытаюсь понять это что-то – и не могу. Вот он лежит рядом, облокотясь на руку, и смотрит не мигая, словно узнаёт заново, а руки доверчиво и властно продолжают танец рун на моём теле.
   – Не шевелись…
   И я притихла, замерла перед ним, словно девочка, которой впервые предстоит познать тайны плоти.
   – Оплету тебя гибкими листьями ивы, – начинает Локи, и веки тяжелеют и опускаются помимо моей воли, но это не сон, я чувствую медленные тягучие движения его ладоней вдоль моих бёдер и боков. – Запечатаю руной Ансуз безупречное лоно…
   Словно дерево, произрастающее из сладчайшей точки у самого входа в пещеру наслаждения, и она мгновенно отзывается, набухая навстречу его прикосновению, но Локи, поиграв ею лишь несколько секунд, выскальзывает наружу и продолжает рисовать извилистые линии с самого низа живота вверх к пупку, расходясь концентрическими кругами, следуя движению солнца.
   – И последнюю руну, известную лишь посвящённым, я губам и глазам твоим в дар приношу, нарекая Любовью.
   Это прикосновение губ к моим губам, трепет кончика языка на моём языке, это сила и нежность, слитые воедино, в то время как его тело повторяет изгибы моего тела, это единое существо, единая плоть жаждет воссоединения, как вздоха, как удара сердца, как начала новой жизни за гранью того мира, в котором оно разделено на две половинки – мужчину и женщину…
   – Этой руне подвластны стихии миров Иггдрасиля, власть её благодатна, незыблема, несокрушима. Я сегодня дарю эту руну возлюбленной женщины сердцу…
   Рука Локи ласкает левую грудь, а губы обхватывают сосок, но это не просто призывная ласка, которую любящий мужчина дарит своей женщине, нет, я чувствую, даже охваченная томлением страсти, даже в нарастающем экстазе, когда тело звенит и поёт как натянутая струна, я ощущаю, что его пальцы и язык не просто движутся, но рисуют беспрерывную рунную вязь повсюду, к чему прикасаются.
   – Я истомилась по тебе, Локи, – шепчу я, изнемогая, – я люблю тебя, я хочу тебя, приди ко мне, войди в меня, слейся со мной!
   – Я хочу этого не меньше, Сигюн, видят Небеса, сколько ночей, не в силах заснуть после самого изнурительного дня, я лежал, думая о тебе, представляя в мечтах сегодняшнюю нашу встречу! Конечно, все фантазии о тебе лишь слабые отголоски наступившей действительности. Ты прекрасна, жена моя, любимая моя, нет, ты больше чем прекрасна – ты великолепна! Дотронься до моего тела, и ты почувствуешь, как налито оно неутолимой жаждой любви, но не сегодня, Сигюн, не сегодня, ты ещё слаба, несколько часов назад ты не могла идти, и я нёс тебя на руках, а ты то и дело впадала в беспамятство. Сейчас ты не чувствуешь этого, потому что в сочетании с волшебными свойствами эликсира Фригг моя целительная магия действительно творит чудеса. И всё-таки я прошу, я умоляю тебя повременить, поберечься. Спи, моя любовь, восстанавливай силы, я буду рядом, не отойду ни на секунду, буду лежать и любоваться тобой.
   Локи накинул на меня покрывало, расшитое неизменными асгардскими драконами, и положил руку на плечо, притянув к себе. Я успела лишь удивиться тому, как неодолимо и стремительно навалилось на меня сонное оцепенение, будто в один миг раскинулся над головой усыпанный звёздами небесный шатер, и я уже проваливаюсь, проваливаюсь в сладкие объятия сна, на всякий случай переплетя свои пальцы с пальцами Локи.

   Моменты из бесконечной череды дней, которые хочется сохранить в памяти навсегда, спрятать на груди возле сердца. Моменты жизни, которые и есть сама жизнь, без них она была бы пуста, ничего не стоила бы…
   Я просыпаюсь, я лежу в постели, на мне моя любимая шёлковая сорочка ярко-василькового цвета, струящаяся и переливающаяся при каждом движении.
   Рядом, разметавшись во сне, спит Локи и улыбка бродит по его лицу. Одна рука свисает с края кровати – тонкое запястье, длинные изящные пальцы… Тысячу раз я рисовала его руки, замершие возле лица, творящие магические заклинания, протянутые к детям, держащие поводья лошадиной упряжи, сжимающие золотой жезл… Прекрасные в каждый миг, и всегда по-разному, это про них было сказано: ускользающая красота. Я бы и сейчас бросилась за своей тетрадью для эскизов, но слишком боюсь спугнуть неповторимый момент и поэтому вбираю как можно больше, запечатлеваю каждый изгиб, каждую выступившую вену, каждую лунку ногтя пока что не на бумаге, но в памяти.
   Уютно устроившись между нами, полуоткрыв детские припухшие губы, спит Вали. Под запавшими глазами тёмные круги: этот день выдался нелегким и для него. В одном кулачке зажат подол моей сорочки, на пальцы другого намотаны пряди чёрных волос отца. Словно он играл ими перед сном, да так и уснул, зарывшись в них ладошкой.
   В ногах у нас, свернувшись калачиком, примостился Нари. Меч на полу на расстоянии вытянутой руки – мой старший сын, мой первенец, всегда настороже.
   Я шевельнулась, и, как всегда чуткий, Локи тут же открыл глаза, улыбнулся мне.
   За окнами синеют поздние летние сумерки, где-то в можжевеловых ветвях сонно стрекочет цикада.
   – Один приглашал на пир, – напоминаю я шёпотом, – пойдём?
   Локи потягивается, но осторожно, чтобы не разбудить детей.
   – Меньше всего я хотел бы сейчас восседать за пиршественным столом, – так же тихо он шепчет мне в ответ. – Я слишком долго был вдали от тебя, от всех вас. Давай не пойдём никуда, просто полежим рядом и будем рассказывать друг другу страшные волшебные сказки о том, что случилось за время моего отсутствия в Небесном городе, в Мидгарде и во всех прочих мирах.
   – Миры висят, запутавшись в ветвях Иггдрасиля, – смеюсь я, – белка Рататоск снуёт по его стволу, три источника омывают его корни. Всё по-прежнему в этом мире, да, пожалуй, и во всех прочих мирах.
   Локи не отвечает, только улыбается задумчиво:
   – Нари сказал, вы ездили в дом на берегу. А потом навещали Фрейю. Как поживает моя возлюбленная сестра?
   Мы оба не можем удержаться от смеха.
   – Я расскажу тебе обо всём, что было с нами, Локи, и это в самом деле может показаться тебе волшебной сказкой…
   – Всем сказкам, которые рассказываешь ты, я верю безоговорочно. – Муж делает уморительно серьёзное лицо, но тут же сам не выдерживает, прыскает в кулак.
   Темнело за окнами, ночная свежесть вползала в комнату. Мы говорили и не могли наговориться.
   Громко стукнула дверь, открытая, похоже, чьим-то могучим плечом. Мы обернулись навстречу входящему. Нари, ещё заспанный, вскочил, рука метнулась к оружию. Заворочался и сел, протирая глаза, Вали. Огромный силуэт возвышался на фоне дверного проёма.
   – Я дал клятву, что не сяду за стол и не пригублю кружку пенного пива без моего брата, – раздался в темноте густой бас, и Нари облегчённо вздохнул. – Где ты, Локи? Почему здесь не видно ни зги? Эй, слуги! Где эти лодыри и бездельники? Вечно их не дозовёшься, когда они нужны… Зажгите светильники, накройте столы, мы будем пировать прямо здесь, и, клянусь Небесами, мы отпразднуем твоё возвращение как следует! Или ты думал, что Сигюн была единственной, кто ждал тебя в Асгарде?
   Вмиг озарились живым и тёплым огнём стены наших покоев. Откуда-то донеслись звуки арфы, к ней присоединились флейта и рожок. Тор стоял посреди комнаты с бочонком эля под мышкой.
   – Ну, здравствуй, брат. – Он с грохотом опустил бочонок на пол, сгрёб Локи в охапку и долго не отпускал.
   В мгновение ока посреди комнаты выросли столы, уставленные самыми разными блюдами.
   – Послушай, Тор, мы не одеты для пира, – начала было я, но он только отмахнулся:
   – Пир – это там у них, в зале. – И он взмахнул рукой куда-то вниз и в сторону. Мне показалось, что этот бочонок эля уже не первый, выпитый им. – А мы здесь устроим домашние посиделки, всё по-простому, по-родственному…
   – Ты забыл, что среди нас есть дама, которой не пристало пить эль – он слишком груб для её нежных уст. – Локи наконец получил возможность говорить, высвободившись из медвежьих объятий брата.
   – Какой же я болван! – Тор хлопнул себя ладонью по лбу. – Эй, бездельники, принесите лучшего вина из подвалов Вальяскьялва! Да побыстрее, чтобы я не успел заметить вашего отсутствия!
   Локи тем временем скользнул к сундуку и быстрым движением бросил мне широкий атласный халат, который я накинула на себя и выбралась из постели. Локи поднял упавшую у изголовья свою любимую зелёную сорочку и натянул её через голову.
   – Спасибо, что был начеку, когда этому громиле Гримтурсену пришла блажь напасть на Асгард, – повернулся к нам Тор. – Не знаю, на что он рассчитывал… Видимо, как-то разузнал, что меня нет в столице…
   – Кстати, где ты пропадал? Сиф едва не пришлось отражать атаку Тьяцци, а это вряд ли может пойти на пользу женщине в её положении. Хорошо ещё, что Одину и Хеймдалю пришла в голову блестящая мысль разложить костёр по всему периметру защитных стен.
   Тор бросил на меня смущённый взгляд, а потом заговорил, склонившись к самому уху Локи:
   – Я был у Ярнсаксы.
   – У этой великанши? Но зачем? – изумился Локи. – Твоя свадьба с Сиф была всего три месяца назад.
   – Нари, сынок, отведи Вали в детскую, – попросила я. – Твой брат сейчас заснёт сидя.
   – Ничего подобного! – запротестовал Вали, но поднялся и побрёл за братом, на ходу зевая.
   – Сиф – моя подруга, с которой мы вместе пережили не одно приключение, – продолжал Тор, когда мальчики удалились, – а теперь она ещё и моя жена. Я конечно же люблю её, она надёжный товарищ… и всё такое… Но, чёрт возьми, ты же жил с Ангрбодой!
   – При чём здесь это? – нахмурился Локи, невольно отстраняясь от брата.
   – Я хочу, чтобы великанша родила мне таких же детей, каких родила тебе Ангрбода. Детей, обладающих удивительными, необычными свойствами, – доверительно сообщил Тор, наливая пиво в кружку себе и пытаясь подлить его Локи, но тот жестом отказался, подозвав виночерпия.
   Слуга наполнил золотисто-янтарным солнечным напитком узкие кубки на высоких гранёных ножках, один из которых Локи поднёс мне, но, прежде чем я успела поднести его к губам, быстро наклонился и поцеловал меня, отчего вся кровь прилила к моим щекам.
   – Твои поцелуи хмельнее любого вина, Локи, – шепнула я ему.
   – Это оттого, что я люблю тебя с каждым днём всё сильнее, – отозвался он, улыбаясь своей неповторимой улыбкой.
   – Локи, – позвал Тор, смахивая локтем со стола блюдо с зеленью. – Иди выпей со мной! Поднимем тост за моих детей, да будет славным их путь!
   – Сейчас, – отозвался Локи, но, прежде чем он успел вернуться к столу, Тор уже опрокинул в рот кружку эля с огромной белоснежной шапкой пены над ней и, с грохотом опустив её на стол, уронил голову на согнутую в локте руку.
   На лице Локи отразилась целая гамма чувств – от едва уловимой мимолётной брезгливости до жалости, которая, впрочем, тоже задержалась ненадолго.
   – Надо бы отнести его к Сиф, но мне не дотащить его одному, – пробормотал он, раздумывая вслух.
   – Он пришёл к тебе, единственный из всех. – Я подошла сзади, обняла за талию, положила подбородок на плечо Локи. – И его радость по поводу твоего возвращения была неподдельной.
   – Если этот дурак проведёт ночь в таком положении, завтра он просто не разогнёт спину.
   – Ты что-то становишься слишком ворчливым. Это к старости?
   Мы рассмеялись; Локи обнял меня, и мы стояли так, прижавшись друг к другу, долго-долго. Если бы только можно было остановить время…
   – Я позову Нари, – сказала я, – вряд ли он уже спит.
   Вдвоём с сыном Локи перетащил бесчувственного Тора на широкую скамью у входа. Он спал, сдвинув брови и сжав кулаки. Светлые волосы спутались, в бороде застряли крошки. Я вытерла его лицо свежим полотенцем. Он прерывисто вздохнул во сне, причмокивая губами.
   – Я никогда не сомневался, что Сиф влюблена в моего брата и рано или поздно завладеет им, – сказал Локи, когда я обернулась к нему. – Но я не думал, что всё закончится именно так. Впервые в жизни я сомневаюсь в правильности принятого решения. Где место погребального костра Джейн? Я хотел бы завтра навестить её.
   – Мы сходим навестить её с тобой вдвоём, – отозвалась я, укрывая Тора домотканым покрывалом. – В том, что она оказалась здесь, виноваты мы оба.

   Беловолосая воительница на сером в яблоках коне появилась под стенами Асгарда менее чем через неделю после гибели Тьяцци, и прекрасные черты её лица были искажены гневом.
   – Где убийца моего отца? – закричала она, одной рукой сдерживая гарцующего перед Хеймдалем коня, другой – сжимая копьё. – Я требую, асы, выдайте мне Локи, который коварством и обманом заманил Тьяцци в смертельную ловушку!
   – Тьяцци похитил и силой удерживал в своей ледяной стране Идунн, владетельницу золотых яблок, – крикнул в ответ ей Тор, появившийся из-за спины Хеймдаля. – Он поплатился сполна за своё коварство! Или ты, Скади, будешь утверждать, что не знала о его замыслах против асов?
   – Мы с отцом жили на границе Нифльхейма, в замке между двух ледяных вершин, ловили рыбу и выделывали кожи. Мой отец был Повелителем зимних бурь, и он умел направлять их неистовую и неукротимую ярость так, что они обходили наш замок стороной, а теперь я осталась одна, и мне придётся самой отражать их натиск, чтобы не оказаться погребённой под снегами, которые несут они с собой. Женщине не справиться одной с тяготами жизни на берегу вечно холодного моря, и я требую справедливости! Один Всеотец, я взываю к тебе! Мои требования законны! Пусть тот, кто убил моего отца и поставил меня саму на грань выживания, отправится со мной в мои земли и останется жить со мной, помогая мне, и, клянусь, я не буду держать на него зла за убийство отца и буду любить его как доброго мужа!
   – Твои требования справедливы, Скади, дочь Тьяцци, – раздался голос Одина. Никто не заметил, как появился он на стене. Опираясь на золотой царский жезл, он не спеша прошествовал к проёму между зубцами и остановился возле Тора и Хеймдаля. – Но, боюсь, они вряд ли выполнимы. Конечно, я могу обратиться к Локи и передать ему твои слова, но… Скади, твой отец причинил Асгарду много зла и даже сейчас, спустя столько лет после войны с Ётунхеймом, замышлял уничтожить асов. Но мы не хотим причинять зла его дочери. Однако тебе не следует понимать закон столь буквально. Возьми в мужья любого из нас, и он с радостью женится на такой красавице, как ты, и станет помогать тебе, живя рядом с тобой в твоём суровом краю.
   – Всего один момент, Всеотец, прежде, чем мы продолжим сватовство Скади. – Локи взбежал по ступеням и, подойдя к самому краю стены, скрестил руки на груди. – Или, может быть, нам лучше называть тебя Вёльвой? Ты наделала столько шума, ты так кричала, что половина Асгарда уже находится здесь, на стене, а другая половина вот-вот поднимется сюда. Ты любишь выступать перед большими собраниями? Что ж, всё для тебя. Однако я слышу возгласы удивления среди тех, кто внимал тебе совсем недавно. В самом деле, могли ли они предположить всего полгода назад, что в Вальяскьялв в качестве всевидящей пророчицы явится дочь самого Тьяцци? Ведь Вёльва была приглашена в столицу самим Одином, и, разумеется, такой высокой гостье были оказаны все надлежащие почести. Пророчица, провидица, немало смутившая вас, асы, своими грозными предсказаниями, – и кто же она на самом деле? Просто самозванка. Надо признать, Скади, ты хорошо играла свою роль, ведь твои актёрские таланты убедили самого Одина Всеотца… но тебя погубила жадность. Ты возжелала всё и сразу. В ночь похищения Идунн ты пыталась добиться того же, для чего явилась сюда сейчас, – сделать меня своим мужем. И неважно, хочу ли этого я… Ты привыкла осуществлять задуманное. Но оставим эту тему, вряд ли она интересна хоть кому-то. Я хочу лишь спросить вас, асы, которые сейчас любуются беловолосой статной красавицей: готов ли кто-нибудь и теперь взять её в жёны, когда выяснилось, что в этой очаровательной головке ложь громоздится на лжи, заговор на заговоре? Кто поведал тебе, Один, о всевидящей пророчице, явившейся ниоткуда? И как получилось, что Хеймдаль, страж ворот Асгарда, впустил в столицу дочь Тьяцци, нашего заклятого врага?
   Пришпорив свою лошадь, Скади подняла её на дыбы.
   – Твоё слово против моего, Локи! – закричала она, и лицо её всё пылало от гнева. – Всего лишь слово того, кто тщился называться вначале королём Асгарда, потом – Мидгарда, мира поменьше и поскромней, а в результате ставшего лишь королём обманщиков! И я заявляю здесь и сейчас, перед лицом Владыки Одина, что во всём, что вы слышали только что из уст этого кривляющегося шута, нет ни слова правды! Кто бы ни приходил к вам этой зимой, называясь Вёльвой, это была не я! Я стою у этих стен впервые, и век бы не видеть мне никого из вас, если бы не обстоятельства, вынудившие меня к этому.
   – В самом деле, Локи, выдвинутые тобой обвинения слишком тяжелы, чтобы остаться без доказательств, – повернулся к нему Один.
   Голос Владыки асов мог показаться спокойным и ровным кому-нибудь другому, но не мне. Тревожно стукнуло и замерло сердце. Слишком хорошо помнила я этот ледяной тон. «Нет, Локи», – раз за разом в ночных кошмарах звучали у меня в голове слова, произнесённые этим тоном, и я снова видела себя бегущей по крошащемуся под ногами радужному мосту. Падали, кружась, исчезая в бездне разноцветные осколки Биврёста, а вместе с ними исчезала в междумирье быстро уменьшающаяся тёмная фигурка…
   – Доказательства я получил, Скади. Ты была крайне любезна предоставить их мне. С доставкой из рук в руки, так сказать. Помнишь, как ты швырнула свой боевой топор в нас с Сигюн? Не стоит давать волю ярости, она ослепляет, и… – Локи развёл руками, – ситуация выходит из-под твоего контроля. Признаться, я всегда полагал, что у инеистых великанов лёд вместо эмоций. Как видно, я ошибался. Всем нам свойственно время от времени выходить из себя. Но если хочешь сохранить что-то в тайне, это просто непозволительно. Ты ведь знала, что Сигюн открыто прошлое, и стоит ей прикоснуться к какой-либо вещи, в данном случае к рукояти твоего топора…
   – Так за тебя будет свидетельствовать твоя жена? – презрительно расхохоталась Скади. – Многого же стоит подобное свидетельство! Сигюн скажет всё, что ты ей велишь!
   Локи укоризненно покачал головой.
   – Ты отстала от жизни, Скади, – поморщившись, как от досадной помехи, сказал он, – подобные обвинения мне уже предъявляли… уж и не знаю, сколько лет назад. С тех пор у нас с Сигюн родилось и выросло двое детей, но, видно, кое-какие вещи в мире остаются неизменными, и человеческая глупость, увы, из их числа. На то, чтобы доказать другим очевидное для меня и Сигюн, в прошлый раз у меня ушло недопустимо много времени и сил. И я сделал для себя выводы. Теперь я могу показать то, что видит Сигюн, кому-нибудь из вас, асы. Кому вы больше всех доверяете или, если потребуется, каждому по очереди.
   – Отец, разреши мне! – Тор нетерпеливо переводил взгляд с Одина на Локи. – Пусть Локи покажет мне то, что открылось Сигюн, а уж после я расскажу об увиденном всем без утайки!
   – Думаю, это будет наилучшим решением, – кивнул Один. – Кому, как не тебе, доверяют асы…
   – Тогда позволь и мне взглянуть на то, что покажет Локи. – Рядом с Тором в мгновение ока очутилась Сиф, с прищуром взглянула по очереди на обоих братьев.
   – Хочешь сказать, ты не доверяешь не только мне, но и собственному мужу? – Локи исподлобья взглянул на неё, в глазах сквозила печаль.
   – Хочу сказать, что с некоторых пор доверяю только собственным глазам, – запальчиво вздёрнула подбородок Сиф. – А вдруг ты сумеешь внушить Тору, что он видит то, что нужно тебе?
   – Тогда кто же даст гарантию, что и ты не окажешься жертвой моего коварства? – лукаво пожал плечами Локи.
   – Со мной этот номер не пройдёт, – отрезала Сиф. – Я не поддаюсь внушению и всегда вижу только то, что существует на самом деле.
   – Мне бы твою уверенность, – вздохнул Локи. – Впрочем, так даже лучше. Два свидетеля – двойная проверка. Сигюн?
   Я вложила руку в его ладонь.
   – Просто вспоминай то, что видела в ту ночь, когда боевой топор Скади попытался последовать за нами в четвёртое измерение, – шепнул он мне на ухо.
   Сиф сердито покосилась на нас, но ничего не сказала.
   – Пусть рука Сигюн будет между вашими ладонями. – Локи поочерёдно взглянул на Тора и Сиф. – А я стану вашим проводником по воспоминаниям Сигюн…
   Всё случилось очень быстро. Мне показалось, я закрыла на секунду глаза, пытаясь сосредоточиться на воспоминаниях, и тут же открыла их. Локи отошёл в сторону. Погружённый в свои мысли, он рассеянно скользил взглядом по хмурому горизонту, сплошь затянутому нелетними серыми облаками, клубящимися низко над землёй. Тор молчал, молчала и Сиф, хотя по тому, как она прижимала к горлу мелко дрожащие пальцы, можно было предположить, что увиденное произвело на неё сильное впечатление.
   Первым пришёл в себя Тор.
   – Никогда не думал, что доведётся испытать такое, – сказал он, не обращаясь конкретно ни к кому. – Словно смотришь чужими глазами изнутри чужого тела и на некоторое время теряешь самого себя. Жутковатые ощущения, м-да… Никому не пожелал бы пройти через это.
   – Что ты видел? – отчеканил Один.
   Тор вскинул голову, словно очнувшись, посмотрел на отца.
   – Я видел всё именно так, как говорил нам Локи, – пожав плечами, проговорил он. – Ей удалось обмануть тебя, отец. Прорицательницы Вёльвы не существует, Скади притворялась ею.
   Возмущённые выкрики пронеслись по всё увеличивающейся толпе. Я оглянулась: далеко, насколько хватало глаз, колыхалось людское море. Стена во всю свою ширину была заполнена мужчинами и женщинами. Толпа всегда так схожа с единым живым организмом, и теперь мне почудилось, что я вижу гигантскую змею, свернувшуюся в кольцо, дышащее, шевелящееся, волнующееся.
   – А ты, Сиф, – услышала я и повернулась на голос. – Что видела ты?
   Она стояла зажмурившись, глубоко уйдя в себя, но от слов Одина мгновенно, как солдат по команде, распахнула глаза. В первые несколько секунд она не могла произнести ни слова, только дышала глубоко и тяжело, словно после бега или битвы. Грудь её часто вздымалась, она не отрывала от Одина пристального, заворожённого взгляда. Между ними происходил немой, никому не слышный диалог. Наконец Сиф шумно сглотнула и отвела взгляд в сторону.
   – Я не видела ничего, – произнесла она едва слышно.
   – Люди не слышат тебя, девочка моя, – мягко сказал Один, беря её за руку и обращая лицом к собравшимся. – Ты бывала в передрягах и похуже нынешней. Соберись, Сиф.
   Она беспомощно посмотрела на него и тут же отвела глаза.
   – Я не видела ничего, – зазвенел её голос над толпой. – Только тени. Смутные тени.
   – Что ты говоришь?! – бросился к ней Тор. – Всё было ясно как день! Скади выдавала себя за Вёльву, вожделея моего брата и не в силах справиться с этим вожделением! Поэтому она оклеветала его, в надежде, что асы изгонят его из своего мира и ему волей-неволей придётся вернуться в Етунхейм!
   Но Сиф уже овладела собой. Она быстрым движением сбросила руку Тора со своего плеча.
   – Поэтому я и отважилась пройти через это, – воскликнула она, обращаясь ко всем собравшимся асам. – Локи совершенствуется в своей изощрённой лжи! На этот раз ему удалось затуманить разум Тора!
   Живое кольцо всколыхнулось и загомонило.
   – Сиф! – воскликнул Тор, хватая её за локоть и рывком разворачивая к себе.
   От неожиданности она вскрикнула, отстранилась, избегая встречаться с ним глазами, и, заслонив лицо рукой, вырвалась и бросилась прочь, в одно мгновение затерявшись в толпе.
   Тор растерянно оглянулся на Локи. Во взгляде его смешались досада, смятение, злость. Он сделал шаг навстречу брату, хотел что-то сказать, но Локи коротко качнул головой, резким жестом руки остановил Тора и молча двинулся вперёд по кругу, так, чтобы его лицо могли увидеть все. Ропот стих, словно по волшебству, хотя Локи так и не произнёс ни слова – достаточно было этого мерного, завораживающего движения. Смолкли крики; лица всех мужчин и женщин повернулись к нему, а он остановился возле башенного зубца, небрежно опираясь на него рукой. И только я могла видеть, как побелевшие пальцы, стиснувшие камень, начинают источать белое ледяное пламя, которое, причудливо извиваясь, стекает вниз по неровной кладке. Сердце замерло, дыхание прервалось. Я взглянула вверх и встретилась с Локи глазами. Чёрные искры, вспыхивающие в изумруде, – неудержимо надвигающаяся волна ярости, затмевающей разум. Ничего не подозревающая Скади гарцевала под навесом стены, полускрывшим её от тех, кто стоял чуть поодаль, не на самом краю.
   – Что же вы медлите, асы? – крикнула она, задрав голову и прикладывая ладонь козырьком ко лбу, потому что солнце стояло в зените и било ей прямо в глаза. – Каково будет ваше решение?
   – Локи, не надо! – Я схватила его за руку и тут же отдёрнула её, потому что синева начала расползаться из-под моих пальцев, покрывая кожу ломаными линиями.
   Он мельком равнодушно взглянул на своё запястье.
   – У меня нет выбора, Сигюн, – шипение, лишь отдалённо напоминающее человеческий голос, вырывалось сквозь его стиснутые зубы, – я не позволю никому отнять тебя у меня.
   – Локи, позволь мне попросить Сигюн показать то, что она видела, ещё раз, – раздался позади нас тихий, мелодичный голос. – Я понимаю, что прошу многого, но… Госпожа Сигюн, ты сможешь сделать это для меня? В случае, когда возникают подобные споры, обычно призывают третейского судью разрешить их. И уж если слово Главы Высокого суда Асгарда для асов больше ничего не значит, пусть тогда эту должность займёт кто-нибудь другой, но не я.
   – Бальдр, – выдохнула я.
   – Бальдр! – пронеслось по рядам асов.
   – Зачем ты пришёл сюда, Бальдр? Это не дело Асгардского суда.
   Взгляд Одина из-под нахмуренных кустистых бровей буравил насквозь, но лицо Бальдра оставалось невозмутимым, почти безмятежным, и многие вокруг опускали глаза, видя эту мягкую умиротворённость, противостоящую грозному недовольству Одина.
   – Это дело справедливости, – ответил он, – Высокому суду нет необходимости собираться на заседания в полном составе лишь для того, чтобы один из нас мог высказать свою точку зрения по спорному вопросу. Сомнения лишь в том, достаточно у народа асов доверия к моему слову, не так ли, отец?
   – Твой авторитет непререкаем, Бальдр, чьи же показания ты хочешь подтвердить или опровергнуть, сын? Ведь Локи и Скади, а следом за ними Тор и Сиф высказали противоположные версии произошедшего!
   – Конечно же ничьи, отец, что за вопрос? – пожал плечами Бальдр. – Я хочу увидеть только то, что было на самом деле.
   Моя рука легла в его большую надёжную ладонь.
   – Я готов, Сигюн, Локи…
   На несколько мгновений он прикрыл глаза, лицо его стало отрешённым, безучастным, но оставалось озарено каким-то внутренним светом.
   Налетевший ветер гнул вершины кипарисов. Горизонт наливался свинцом, и на его фоне стремительно несущиеся белоснежные облака казались вспугнутой стаей чаек. Я смотрела на Бальдра, а он смотрел внутрь себя и улыбался своей странной нездешней улыбкой. Так прошло несколько секунд. Веки его дрогнули, улыбка сбежала с губ.
   – Вёльва и Скади – одно и то же лицо, – сказал он просто. – Я видел это и готов честью поклясться, что виденное мною не было внушено мне кем бы то ни было. Зачем Скади приходила в Асгард и зачем обманула тебя, отец, назвавшись пророчицей, этого я не знаю. Думаю, тебе стоит спросить об этом у неё самой.
   Воцарилась тишина, такая, что слышно было, как жужжит какая-то муха, отчаянно стремясь выбраться из паучьих тенет, но только все больше в них увязая.
   – Мама зовёт тебя.
   Фарбаути возник в дверях, и Бальдр подавил едва заметный вздох:
   – Скажи Нанне, что я приду через несколько минут. Как она?
   – Она знает, что сегодня нет заседания Высокого суда, и… очень беспокоится.
   – Я понял, Фарбаути. Я поспешу. Иди.
   – Мама сказала, чтобы мы пришли вместе.
   – Конечно же сказала. Иди вперёд, сынок. Я сейчас догоню.
   Фарбаути поклонился и запрыгал вниз по ступеням. Я поймала себя на мысли, что он всё ещё ведёт себя как беспечный ребёнок, хотя по возрасту старше Нари. Нашим с Локи детям приходилось взрослеть быстрее…
   – Что же, Скади, – спросил Один, перевешиваясь через ограду стены, – сможешь ли ты объяснить свои действия народу асов?
   – Слишком много слов! – воскликнула всадница под стеной, хлестнув лошадь по крупу плетью с такой силой, что благородное животное всхрапнуло от боли, белоснежными зубами грызя удила. – Слова, одни слова, и никакого дела! Признаться, меня порядком утомила ваша болтовня, асы! В наших краях действуют гораздо быстрее и решительнее. Меня уже тошнит от ваших уловок и проверок! Да, я пришла в Асгард под видом Вёльвы, Один Всеотец, скрыв своё настоящее имя, но разве могла я поступить иначе? Разве Хеймдаль впустил бы меня в столицу вашего мира, в Вальяскьялв, попытайся я прийти сюда под собственным именем? Я хотела помочь, предостеречь вас от зловещих замыслов Локи, но, прежде чем я убедила бы Хеймдаля впустить меня, момент был бы упущен, злокозненный Бог узнал бы обо всём и успел подготовиться! Поэтому нужно было действовать быстро и решительно, и я придумала план, который мне и удался!
   – Почему же ты не предупредила асов о планах собственного отца по захвату в плен Идунн? – выкрикнул Тор, сжимая кулаки. – Если бы Идунн привезла свои золотые яблоки в Вальяскьялв вовремя…
   «И слов грустней не сочинить, чем: „Так могло бы быть…“» – всплыло у меня в памяти. Тор молча опустился на выбеленные временем камни, прислонясь к обтёсанной кладке спиной, и низко опустил голову, зажав её между коленями.
   – С отцом я сумела бы договориться! – запальчиво выкрикнула Скади. – К тому же план моего отца касался лишь асов, и, клянусь вам, Тьяцци не замышлял полностью уничтожать ваш мир, как это однажды попытался сделать Локи с миром ётунов! В день же, когда сбудется пророчество Вёльвы, опасность будет грозить не только Асгарду. В чудовищную битву, в приближающийся Рагнарёк, будут вовлечены все девять известных нам миров!
   – Значит, ты признаёшь, что именно ты – Вёльва, обладающая даром провидения, ты, и никто другой, – прищурившись, уточнил Локи.
   – Я, я, я, сколько можно повторять! – взъярилась Скади, одной рукой удерживая пляшущего под ней коня, а другой – потрясая смертоносным чёрным копьём.
   – Что ж, тем легче будет проверить, обладает ли Вёльва тем даром, весть о котором распространилась столь молниеносно и столь широко. – Локи незаметно сжал мою руку, и я увидела в его глазах уже нескрываемое торжество. – А заодно и узнать, чего стоит её так называемое прорицание. Ты хочешь получить выкуп за убитого отца, Скади, и сам Владыка Один предложил тебе в качестве этого выкупа выбрать в мужья любого из асов. Мы выйдем из ворот и выстроимся перед тобой в ряд, но наши лица будут скрыты от тебя. Провидице, которой открыто будущее, не составит труда узнать среди многих одного-единственного, которого она так жаждет!
   При этих его словах лицо Скади просияло.
   – Я согласна! – закричала она. – Согласна! Даже если асы скроют свои лица, да пусть не только лица, пусть хоть с головы до пят завернутся в плащи, я узнаю своего суженого среди тысячи других, ибо облик его стоял перед моими глазами наяву и во снах долгие, слишком долгие годы с самого моего детства!
   – Повелитель Зимних Бурь был могущественным колдуном, – поднявшись на цыпочки, зашептала я Локи в самое ухо. – Что, если Скади переняла у него хоть небольшую часть его могущества? Вдруг не всё, что она говорила как Вёльва, выдумки и ложь?
   Муж засмеялся и обнял меня:
   – Фригг была права, говоря, что предсказывать судьбу даже одного человека очень трудно, помнишь? Мы сами творим своё будущее, сами создаём историю своими помыслами, поступками, верой в себя, да и в судьбу тоже. Предвидеть то, что случится с целым миром, а тем более со всеми девятью мирами, невозможно. Она напугала тебя своими истерическими воплями? Не бойся, моя Сигюн. Дочь Тьяцци никто против меня. Она ничего не сможет сделать с нами, потому что я люблю тебя. Я не зря отсутствовал эти пять месяцев. Я странствовал, я многое видел, многому научился. Когда-нибудь на досуге я расскажу тебе обо всём. А сейчас ты должна твёрдо знать главное: тайна могущества так проста, что многие не могут в это поверить. Путеводная звезда, дающая духу силу, а плоти несокрушимость, называется Любовью.
   К нам подошли Бальдр и Тор:
   – Все готовы, Локи. Идём. Пора.
   Несколько нескончаемо долгих секунд, складывающихся в Вечность. Рука в руке, глаза не оторвать от глаз… потом Локи нагнулся, быстро и жадно поцеловал меня.
   – Идёмте, братья.
   Я стояла на башне прямо над воротами и видела, как они друг за другом выходили из города. Одинаковая походка, горделивая осанка, тонкий гибкий стан, стремительный поворот черноволосых голов, ликующий взгляд изумрудно-зелёных, бросающих вызов глаз. Неотличимые друг от друга, бесконечно множащиеся и выстраивающиеся вереницей перед девой-воительницей копии, все, как один, насмешливо-призывно глядящие дочери Тьяцци прямо в глаза. Они всё ещё продолжали, шагая размеренно и строго, появляться из-за широко распахнутых крепких дубовых створок, когда Скади, пустив коня вскачь вдоль этой шеренги, в бессильной ярости срывая голос, возопила, запрокинув голову, взывая к набухшим ливнем небесам: «Локи!..»
   Она соскочила с коня на полном скаку, отшвырнув в сторону копьё, побежала, спотыкаясь и увязая в песке, отчаянно крутя головой, вглядываясь, выискивая что-то, одной ей кажущееся отличным в этой череде совершенно одинаковых лиц, наконец, задыхающаяся, с налипшими на лоб мокрыми волосами, вцепилась в одного из стоящих перед ней мужчин:
   – Вот он! Вот! Я узнала тебя, хитрец, обманщик, тебе не скрыться, тебе не спрятаться, я различила тебя, ты мой, мой, мой!
   Дождь хлынул потоком, словно разом разверзлись небеса, смывая личины и обнажая подлинную сущность всего, доселе скрытого или прячущегося.
   Судорожно цепляясь за полы мужского плаща, Скади оседала вниз, пока не очутилась на коленях перед асом. Вода струилась по её лицу, и тут уж было не различить, где дождь мешается со злыми слезами и отчего кривится и искажается только что бывшее прекрасным лицо – может, от налетающих порывов бешеного ветра, хлещущих в глаза Скади ледяными струями?
   – Бальдр, – выдохнула она.
   Спасаясь от дождя, асы бросились врассыпную. В несколько мгновений на стене и возле ворот не осталось никого. Бальдр поднял несопротивляющуюся, безразличную ко всему Скади с колен и укрыл её с головой своим плащом.
   Стоя под козырьком черепичной крыши, я шарила руками по стене, возле которой только что толпился народ. Их мысли, всегда такие разрозненные, сейчас сливались в одну, стучавшую молотом у меня в висках: «Колдун становится всё сильнее!!!»

   Последние раскаты грома стихали на западе за морем. Последние капли дождя стекали с листьев, и затихающие порывы ветра стряхивали их на камни мостовой. В наступающих сумерках я различила сгорбленную фигуру на гранитной скамье возле бокового входа в Вальяскьялв – Сиф сидела обхватив колени руками, спрятав лицо. В чёрных как смоль волосах блестели искорки дождевых капель, как цепочки алмазных бус. Одежда промокла насквозь.
   Я замерла, не зная, подойти или сделать вид, что не заметила. Сиф, неподвижная, как изваяние, плачущая или прячущая слёзы, – это было где-то за пределами вероятного, почти за гранью понимания. Я подошла, ступая чуть слышно, скользя ладонью по мокрым гибким ветвям девичьего, гибкого, как виноград, стана, протянула руку к её плечу.
   – Не касайся меня! – Она резко отодвинулась. Я отдёрнула руку. И чуть тише и глуше: – Уходи…
   Медленно ссыпалось время вереницей песка из зажмуренных глаз огромной летучей мыши и, падая, там, внизу, превращалось в звёздное небо, по которому шёл Тор, увязая в нём по колено, сжимая неизменный Мьёлнир. Он упрямо карабкался по склону из ночной черноты, неотрывно глядя вверх, перемешивая звёзды ногами, но не замечая того, что, чем быстрее он старается идти, тем выше растёт гора песка. Он смотрел на чёрные крыла, распростёртые над ним, надо всем Асгардом, и говорил, говорил без конца, но слов не было слышно. Тем не менее ему отвечали, и этот диалог в совершеннейшей тишине мог продолжаться веками… Летучая мышь открыла глаза и взглянула на меня. Конечно же глаза её были изумрудно-зелёными, всегда ищущими и сразу же находящими мой взгляд. Мир перевернулся… Но не для меня. Я находилась в воздухе прямо напротив зелёных глаз, парила по горизонтали… входила в двумерную картину, которую мне предстояло нарисовать сегодня ночью, из третьего измерения, придавая ещё несозданному полотну объём. Пряди чёрных волос свисали вниз, касаясь шпилей Вальяскьялва. Тор был внизу, за моей спиной, невидимый для меня, но, не оборачиваясь, я знала, что он там, и длился, длился молчаливый диалог между двумя братьями.
   – Зачем ты пришла, Сигюн? Чего ты дожидаешься?
   Глаза Сиф были наполнены слезами, готовыми вот-вот хлынуть неудержимым потоком.
   Я очнулась от грёз, быстро достала из кармана и протянула ей платок:
   – Вот, возьми…

   Бальдр пришёл на исходе четвёртой ночи, перед рассветом, когда небо на востоке становится жемчужным, предвещая безветренный тёплый день. Полуоткрыв дверь, остановился на пороге. Локи поднялся ему навстречу, жестом пригласил войти.
   Лицо Бальдра казалось бледнее обычного, то ли из-за предрассветных сумерек, а может, из-за бессонной ночи. Он не сел, а упал в предложенное ему кресло, откинулся на спинку, в изнеможении вытянул ноги. Красивые сильные руки с выступившими венами бессильно легли на подлокотники.
   – Я надеялся, не заполучив меня, Скади вернётся в свой замок на границе Нифльхейма, у кромки ледяного моря. Я ошибся.
   – Сам Один Всеотец пообещал ей в мужья любого аса, которого она выберет. Конечно же ты ошибся. Она хочет заполучить мужа из асов.
   Локи покачал головой:
   – Она хочет не любого. Только меня. Но меня она не получит.
   – Как и меня, Локи. Как и меня.
   Они смотрели друг на друга, и взгляды их были непереносимо тяжелы. Пока они молчат, ещё можно дышать. Но если проронят хоть слово…
   Не оборачиваясь, Локи нашарил под одеялом мою ладонь.
   – Нанна никогда не согласится ни уйти, ни делить тебя с кем бы то ни было.
   – Нанна здесь ни при чём.
   – Ты словно хочешь сказать мне что-то, Бальдр. И не можешь найти нужных слов.
   – Не сказать, Локи, просить. Молить о величайшем одолжении. Убей меня.
   Гигантский волк завыл в глубинах преисподней. Великий змей свернулся в кольцо, обнимающее весь мир. И младшая из норн, юная Скульд, вздрогнув, оборвала нить, которую держала в руках.
   – Моя мать заговорила меня сразу после моего рождения. Никто и ничто не может убить меня. Но я верю, ты найдёшь способ. Уж если кто и сумеет сделать это, то только ты.
   Море, вздыбившись, нахлынуло на Вальяскьялв, и чайки кричали над ним так резко, так пронзительно… Я бы прыгнула с самой высокой скалы, лишь бы не слышать того, что было произнесено в следующий миг.
   – Нельзя играть с пророчествами, настоящими, теми, что видит Фригг в зале Грёз Фенсалира, Бальдр! Мне плевать на то, что бормотала Вёльва этой зимой, но в видения Фригг я верю свято! То, о чём ты просишь, запустит отсчёт дней до наступления Рагнарёка…
   – Что мне гибель богов! – вскричал Бальдр, воздевая руки к небу. – Слышишь ли ты, Локи, я сам молю о смерти! Я пришёл сюда лишь по одной причине: только ты здесь, в Асгарде, научился любви. Конечно, здесь любили многие, и многие по-настоящему искренне и преданно. Но тебе открылась сакральная сила и суть любви, той, которая переворачивает всю жизнь, раскрывает глаза на этот мир и придаёт смысл бессмысленной вечности существования. Ради этой любви отстраиваются и рушатся города, развязываются и завершаются войны, а в минуты тишины слова сами складываются в строки, живущие много дольше тех, в ком они рождаются.
   – Что ж, сказано красиво и даже чересчур. – Локи с подчёркнутым почтением поклонился, изобразив аплодисменты. – Однако мы возвращаемся туда, откуда пришли, к госпоже Нанне.
   – К твоей дочери, Локи. Я люблю её сильнее жизни и хочу воссоединиться с ней навсегда.
   – Хель?
   – Да, и Сигюн об этом знает. Хель доверилась ей. Поэтому я и хочу умереть для Асгарда, чтобы вновь возродиться в Хельхейме.
   Локи повернулся ко мне, такого выражения на его лице я не видела ещё никогда.
   – Я узнала об этом, когда вместе с сыновьями навещала наш домик на берегу, – быстро заговорила я, умоляюще глядя ему в глаза. – Я помню нашу клятву, и для меня она по-прежнему свята: между мной и тобой никогда не будет ни секретов, ни недомолвок, Локи, но эта тайна не принадлежала мне. Я сохранила её даже от тебя, надеясь, что когда-нибудь Хель сама обо всём тебе расскажет. Прости.
   Даже молния не могла бы сверкнуть быстрее. Локи метнулся к Бальдру, и вот глава Высокого Асгардского суда висит, прижатый за горло к стене, и его ноги едва касаются пола.
   – На что ты пытаешься меня спровоцировать?! – Гнев клокотал в голосе Локи.
   – Локи, успокойся, прошу! – Я повисла на его руке, тщетно стараясь разжать пальцы, сделавшиеся крепче железа.
   – Локи, несколько слов, – прошептал Бальдр. – Отпусти.
   Локи резко отдёрнул руку и отвернулся. Бальдр не успел среагировать и тяжело рухнул на колени, но даже не сделал попытки подняться.
   – У тебя две минуты, чтобы объясниться.
   – Три дня счастья весной, от которых теряешь голову, а потом долгие тоскливые недели и месяцы ожидания лета, и вновь три безумных дня, а потом и они кончаются, а вместе с ними гаснут все летние краски, мир становится чёрно-белым, и всё, ради чего ты живёшь, ожидание осени… Скажи откровенно: ты бы счёл это достаточным для себя и Сигюн? Меня женили на Нанне, когда мы оба были ещё совсем юными, и этот брак был династическим с самого начала. «Почему бы и нет?» – подумал я. Мне было всё равно. – Бальдр массировал рукой горло, и голос его, поначалу сдавленный и хриплый, медленно восстанавливался. – Но вот Нанна, похоже, имела на всё это совершенно особый взгляд…
   Я налила и подала Бальдру стакан воды, который тот с благодарностью принял. Локи подошёл, протянул Бальдру руку и помог подняться.
   – Нанна любила меня с самого начала, – продолжал Бальдр, немного отдышавшийся. – Но со временем эта любовь стала удушающей. Нанна следила за каждым моим шагом, хотя я ни разу не давал ей повода… Теперь мне кажется, что и её необъяснимая болезнь – это лишь уловка, чтобы постоянно держать меня возле себя. Когда появилась Хель… Я думал, что справлюсь. Я не знал, что значит любить.
   – Последствия того, о чём ты просишь, могут оказаться ужасающими. Они затронут не только нас, но и весь наш мир, многие из девяти миров!
   – Когда ты заключил союз с читаури, чтобы овладеть тесарактом и завоевать Мидгард, имея под дальним прицелом асгардский трон, много ли ты думал о последствиях для девяти миров? Что-то ты стал чересчур осмотрительным, Локи, для того, кого называют Богом коварства и насмешек!
   Несколько секунд длилась тишина. Внезапно Локи расхохотался, запрокинув голову и зажмурив глаза. Я вздрогнула, Бальдр остался невозмутим.
   – Что ж, эта новая игра обещает быть забавной! – сказал Локи, отсмеявшись и вытирая глаза. – Я помогу тебе, Бальдр, потому что люблю мою Сигюн и обожаю Хель. Ты не доживёшь до дня свадьбы со Скади. А теперь иди, мне надо подумать.
   Когда за Бальдром закрылась дверь, Локи лёг обратно в постель и уложил меня рядом.
   – Терпение – это оружие, которое зачастую недооценивают, – сказал он, крепко целуя меня. – Я не питаю особого расположения к Бальдру, хотя он, пожалуй, лучший из многих здесь, в Асгарде. Но позволить кому бы то ни было, даже женщине, так помыкать собой… Однако его смерть восстановит справедливость по отношению к моей девочке, с которой Один поступил так жестоко из-за страха перед её силами.
   Первый луч солнца окрасил нежнейшими розовыми тонами лёгкие облачка у горизонта. На чистом небе не осталось и следа вчерашней бури, отгремевшей над столицей.
   – Нет ничего слаще, чем заниматься любовью на рассвете, когда в мире всё меняется ежесекундно, словно в калейдоскопе, – мечтательно сказал Локи, жмурясь, как котёнок, которому почёсывают за ушком. – Ты не находишь, душа моя?
   Я не успела ответить: он уже целовал меня, а сильные руки, легко приподняв, усадили меня верхом на его горячие, налитые нетерпением бёдра. Сердце замерло и бешено заколотилось. Солнце ударило прямо в глаза, на миг заставив зажмуриться. Сквозь закрытые веки просвечивали кровеносные сосуды, как извилистые ручьи, красные на красном. И на эти несколько секунд, пока, ослеплённая ликующим золотым потоком, я не могла видеть ничего вокруг, я очутилась во власти необыкновенно ярких ощущений. Прикосновения, приходящие со всех сторон одновременно, словно меня ласкали тысячи пальцев. Поцелуи нескольких губ одновременно, проникновения, нежные и неистовые, и я сама, парящая в пространстве, в котором тело Локи было и над и подо мной, спереди и сзади, но я не чувствовала под собой постели… Лишённые земного притяжения, забывшие о том, что мы не птицы, презревшие законы телесного мира, мы любили друг друга так, как ещё не любил никто, никогда и нигде. «Только не открывать, ни за что не открывать глаз, иначе… Чары растают, исчезнет волшебство, таинственная магия, чудо…» Солнце перевалило далеко за полдень, когда мы оба замерли, сжимая друг друга в объятиях, будто очнулись от своего самого невероятного сна, вершащегося наяву по воле влюблённого мага.

   День накануне свадьбы выдался погожим и безветренным. Лето близилось к концу, и ночи становились всё прохладнее, но в дневное время солнце палило вовсю, щедро даря свои прощальные лучи собравшимся на открытом поле асам. Скади, сменившая доспехи на светлое длинное платье с широкими рукавами и расшитым сверкающими драгоценными камнями поясом, приветливо улыбалась всем, кто к ней подходил. Она сидела на одном из раскладных стульчиков, которые принесли для дам, чтобы они не утомились, наблюдая за турниром лучников. Нанна, ещё с вечера сказавшаяся больной, не явилась на праздник – собственно, праздновать ей было нечего. Снедаемая ревностью, она несколько ночей проплакала в покоях Фригг, которая утешала её, как могла, говоря, что такой видный мужчина, как Бальдр, конечно, вправе иметь вторую жену, однако такой аргумент утешал Нанну весьма и весьма мало. Она возражала, что такой обычай в столице практически ушёл в прошлое, и, по сути, была права, но, как говорят мидгардцы, уговор дороже денег. Здесь Один был неумолим. Он твердил одно: интересы государства превыше личных передряг, а война с Гримтурсенами Асгарду нужна сейчас меньше всего. Нанне, не сумевшей тронуть Владыку Асгарда ни слезами, ни мольбами, как это легко удалось ей сделать с мягкосердечной Фригг, не оставалось ничего иного, как удалиться в свои покои, закрыв наглухо двери и окна, чтобы внутрь не мог донестись ни единый звук, ни хоть слабый возглас ликующей толпы, громко приветствовавшей каждый удачный выстрел по мишени.
   Я сидела между Фригг и Фрейей, специально приехавшей на праздник вместе с нашим отцом. Невольно провожая Ньёрда глазами, я поймала себя на мысли, что он гораздо чаще подходит к Скади и перекидывается с ней несколькими словами, нежели сам её жених; впрочем, я лучше, чем кто-либо другой, понимала причину происходящего и не придала этому особого значения. Мелькнула в голове мимолётная мысль: замечает ли это кто-нибудь ещё, кроме меня? – но склонившаяся к моему уху Фрейя тут же отвлекла меня от всего происходящего вокруг, стиснув моё запястье:
   – Дорогая сестра, если бы ты знала, как я счастлива, что Тор наконец-то женился и визиты его в Ноатун прекратились! Совсем! Отец конечно же ходит мрачнее тучи и не разговаривает со мной, но это для меня теперь совсем ничего не значит, и, думаю, ты знаешь почему…
   – Ёрмунганд?
   Фрейя кивнула, и глаза её сияли.
   – Он приходит каждую ночь и остаётся до рассвета. Покидать Ноатун опасно – отец может заметить, да и Скади что-то зачастила, того и гляди столкнёшься с ней где-нибудь в парке или на берегу… Но Ёрмунганд умеет скользить так бесшумно в облике змея, что даже я порой не слышу, как он вошёл, а он уже стоит за спиной и улыбается… И улыбка его так тиха и странна и чем-то похожа на улыбку Локи. Ёрмунганд не любит подолгу оставаться в человеческом обличье, говорит, что чувствует себя в нём уязвимым, и иногда, просыпаясь утром, я вижу, что на соседней половине кровати лежит, свернувшись кольцами, гигантский золотой змей. Вначале я боялась, но потом он объяснил мне, что это самое невинное из его обличий и он принимает его специально для меня. На самом же деле он уже так велик, что может, находясь в океане, обнять весь Мидгард. Знаешь, он очень любит этот странный мир и говорит, что является его Хранителем.
   – Не нравится мне всё это… – пробормотала я, увлёкшись своими мыслями.
   – Ты не одобряешь наши отношения? – Мечтательная улыбка тут же исчезла с лица Фрейи.
   – Нет, нет, что ты! Я очень рада за вас обоих. Просто я думала о Ньёрде и Скади. Что между ними может быть общего?
   – Не знаю… – Фрейя растерянно пожала плечами. – Но ты права, это странно. Я бы понаблюдала за ними, у меня есть все возможности для этого. Но, Сигюн, ты же понимаешь, сейчас все мысли у меня заняты Ёрмунгандом. Он такой тёплый, даже в обличье змея. И совсем не скользкий, как я раньше думала. Какая же я была глупая! У него такие удивительные глаза, Сигюн! Жёлтые и немигающие, и в то же время в них столько ласки и любви… Я не думала, что такое возможно хоть с кем-нибудь из мужчин.
   Похоже, Фрейя могла щебетать о своём Ёрмунганде дни и ночи напролёт, но нет, Фрейя не была бы Фрейей, если бы не помнила обо всех, кто хоть когда-либо хоть каким-либо образом коснулся её судьбы, и в первую очередь это был, конечно, Тор.
   – Как он? – спросила она уже гораздо громче. – Счастлив, конечно, ведь Сиф столько лет была рядом с ним, разделяла все его увлечения, в буквальном смысле была боевой подругой. Я видела, как она смотрела на него, когда он стоял рядом. Она любовалась им, и в её взгляде было столько гордости за него, но одновременно и нежности, заботы и тепла. И вот теперь – законная супруга. Она наконец получила всё, чего хотела. А скоро у неё будет малышка, да, Сигюн? Фригг сказала, Сиф ждёт дочь.
   «А Тор – сыновей от Ярнсаксы», – подумала я, но вслух ничего не стала говорить, только улыбнулась и кивнула Фрейе.
   – Кажется, Бальдр не слишком любит холод, – продолжала Фрейя, оживлённая сегодня больше, чем когда бы то ни было. – А Скади – она же лыжница – и дня не может прожить без снегов и сугробов. Странная пара… Как-то Бальдру покажется замок Тьяцци? Говорят, там огромные, вечно холодные залы и маленькие окна, чтобы хоть как-то сохранить тепло, и поэтому в комнатах царит постоянный полумрак.
   – Мне тоже кое-что кажется странным, – вмешалась Фригг, сидящая рядом. – Впервые слышу, чтобы жених и невеста перед свадьбой едва ли перекинулись парой слов. Я вижу, Бальдр избегает Скади. Напрасно Один дал ей такое обещание. Кажется, он повелел построить специально для неё замок возле самых высоких гор, раз уж ей так нужны снежные вершины. Так делали всегда, с незапамятных времён, когда асы брали в жёны ётунских женщин, потому что они никогда не уживаются под одной крышей с асиньями.
   – Напрасные хлопоты, – услышали мы прямо над собой и, как по команде, подняли головы. Над нами стояла Нанна, держа под руку своего слепого брата Хёда, и в голосе её, обычно тихом и плаксивом, звучало сейчас подлинное торжество. – Не будет никакой свадьбы. Бальдр только что сказал мне об этом. Он найдёт способ избежать этого позора, посмешища для всего Асгарда!
   – Он ослушается отца? – Фригг побледнела.
   – И что в этом такого? Времена, когда асы брали в жёны ётунских великанш, уже будучи женатыми на асинях, канули в прошлое. Скажи, Фригг, разве ты была равнодушна к тому, что Один, став уже твоим мужем и поклявшись в вечной любви, тем не менее брал себе конкубин? Их имена известны всем в Асгарде. Ходят слухи, что Ринд, дочь короля Русов, была взята им силой, оттого её сын, Боус, и явился на свет уже слегка помешанным. Никто, даже сам Один, не может сдержать приступов его ярости. А Бальдр любит меня. Он не хочет быть мужем Скади даже во исполнение прихотей своего отца.
   Фригг дрожала всем телом, и кто знает, каких эмоций было в этот момент больше в её душе: страха перед гневом Одина или собственной едва сдерживаемой ярости. Мы с сестрой переглянулись.
   – Как смеешь ты разговаривать в таком тоне с царицей?! – воскликнула возмущённая до глубины души Фрейя.
   – Смею, – язвительно усмехнулась Нанна. – Все трепещут перед Одином, даже если его приказания несправедливы или просто недальновидны! Возможно, Бальдр будет первым, кто положит этому конец!
   И, высоко подняв голову, не дожидаясь нашего ответа, она прошествовала дальше.
   – Я такая счастливая сегодня, Хёд, словно в день нашей с Бальдром свадьбы, – услышали мы её удаляющийся голос.
   – Не нравится мне всё это, – пробормотала я, ища глазами Локи, но, как на грех, его нигде не было видно.
   – Один не из тех, кто меняет свои решения, – отозвалась уязвлённая до глубины души Фригг. – Да и Скади упряма и горда. Если всё сказанное Нанной правда, нам всем не избежать скандала!
   – Бальдр не нравился мне уже тогда, когда ты влюбилась в него как кошка, – угрюмо проворчал Хёд. Они с сестрой отошли на незначительное расстояние и остановились. Мы по-прежнему могли слышать их разговор довольно отчётливо. Было ли это сделано намеренно? – Не нравится он мне и теперь, когда решил взять вторую жену, великаншу. Он такой же, как и его отец. Сколько у Владыки Асгарда сыновей от ётунских красавиц? Лучше бы тебе всегда оставаться дома, со мной, Нанна. Разве же я недостаточно тебя любил?
   – Замолчи, Хёд, нас могут услышать. – Нанна беспокойно оглянулась по сторонам.
   – Так, как я, тебя никто не будет любить, – ничуть не сбавляя тона, продолжал Хёд, не обращая ни малейшего внимания на увещевания сестры.
   – А не хотел бы ты пострелять по мишеням, Хёд? – нарочито громко воскликнула Нанна, отчаявшись угомонить брата иным способом. – Помнишь, как прежде: ты натягиваешь лук, я направляю твои стрелы! У нас неплохо получалось!
   Хёд перестал ворчать и заметно оживился.
   – Я сейчас. – Нанна быстро поцеловала его в щёку.
   Я тем временем вертела головой во все стороны, привстав со своей раскладной скамеечки, но Локи нигде не было. Мне вдруг подумалось, что такого никогда не случалось: стоило мне оглянуться, стоило протянуть руку – он всегда оказывался рядом, и я привыкла к этому и перестала замечать, а вот теперь…
   – Кого ты ищешь, Сигюн? – Фрейя недоумённо взяла меня за руку.
   – Локи… Я ищу Локи. Ты не видела его?
   – Странно… Он всё время был здесь, стоял неподалёку.
   И тут я поняла, что пошло не так. На моих глазах в плотной ткани нашего такого прочного, такого незыблемого мира образовалась прореха, пока ещё не заметная никому, кроме меня, но очень скоро она изменит всё, изменит этот мир, само его существование. Я стояла с расширенными от ужаса глазами, обречённая быть бессильным и беспомощным свидетелем начала этих перемен, которые грезились Фригг в кошмарах и которые она пыталась предотвратить, но, увы, далеко не всё в будущем подвластно нам, застрявшим на перепутье.
   Нанна вложила в руки Хёду лук, и он, как все слепые, быстро перебирая пальцами, нащупал рукоятку и обхватил её ладонью. Нанна бережным движением вынула из колчана стрелу и помогла брату поместить её на полочку.
   – Дальше я сам…сам! – бормотал он, отталкивая руки Нанны, поднимая лук, но второпях задирая его выше, чем нужно, так, что наконечник стрелы оказался направлен прямо в безоблачное, безмятежно синее небо. – Отчего такая дурацкая гнутая стрела? Из чего, ётун её разбери, она сделана?
   – Веточка омелы, мой друг. – Нанна пыталась успокоить брата. – Как и всегда… Чтобы ты никого не поранил ненароком.
   – Омела, всякий раз омела! – Хёд в сердцах отшвырнул гибкий нетвёрдый прут. – Я оттого и проигрываю всякий раз, что твои стрелы не в состоянии даже вонзиться в мишень! Я хочу наконец настоящую стрелу, дай мне её, всё равно ты не в состоянии прицелиться как следует!
   – Хорошо, милый, только успокойся. – Нанна старательно выбирала из колчана стрелу из омелы поровнее. – На, возьми вот эту!
   Хёд нетерпеливо выхватил из рук сестры стрелу, наложил на полочку лука, натянул тетиву…
   И в этот момент я увидела наконец Локи, стоящего с Тором рядом и о чём-то с ним увлечённо беседующего. Но это было лишь отражение…
   На самом деле он стоял передо мной, невидимый ни для кого, кроме меня.
   – Сигюн… – раздался едва слышный шёпот, и тоска, смертная, невыразимая тоска, прозвучала в голосе.
   Моё сердце сжалось.
   – Локи, не надо, Локи, остановись!
   Я хватала его за руки, пытаясь заглянуть в глаза, но он отворачивался, только без конца прижимал к ледяным губам мои пальцы. Тихо шевельнулись губы, произнося заклинания, едва различимые, на грани слышимости.
   Стрела из омелы сделала плавный разворот и вонзилась в сердце Бальдра. Только я видела, что в последний момент её наконечник на секунду превратился в крохотную чёрную головку змеи, разинувшей свою хищную пасть…
   Время остановилось. Кто-то из мидгардцев, умеющих возноситься к вершинам такого же величия, как и более старшие сыны всех девяти миров, произнёс однажды: «Распалась связь времён…» И это было как раз тогда. Локи поднялся с колен и прижал меня к себе. Он выглядел усталым, очень усталым, словно в его глазах отразилась скорбь всех вселенных, но эта скорбь была не по Бальдру.
   – Бальдр! – жутко завыла Нанна, отталкивая от себя Хёда.
   – Что? Что случилось? – вопрошал бедный слепец, поворачиваясь во все стороны и руками нащупывая и не находя опору.
   Но Огун уже налетел на него и одним ударом размозжил череп.
   А Бальдр уже уходил, и глаза его не смотрели больше в этот мир, они были устремлены в тот, другой, ради которого он принял смерть, и поэтому тихая улыбка не сходила с его губ до самого конца.
   Со всех сторон к нему бежали асы, и впереди всех, спотыкаясь и падая, бедная Фригг.
   На коленях перед сыном стояла она, а потом, когда в его глазах уже угас свет, бережно уложила голову Бальдра себе на руки и нежно баюкала, как, должно быть, баюкала его, когда ещё он был младенцем. Она не рыдала, не голосила, но слёзы безостановочно катились из её глаз, и никто из нас не смел подойти к ней, чтобы не помешать последним мгновениям её прощания с сыном.

   Огромный погребальный корабль соорудили асы для Бальдра. Одетого в драгоценные уборы, возложили его на самую вершину корабля, и Фандрал уже готов был поднести факел к смолистым брёвнам… Но только даже могучий Тор не сумел столкнуть громадную ладью со стапелей в воду. И тогда он призвал на помощь Ярнсаксу. Великанша упёрлась одним плечом в корабль… Земля дрогнула, и сапоги Ярнсаксы, заскользив, ушли на пару дюймов вглубь, однако погребальная ладья сдвинулась с места и заскользила к воде. Фандрал бросил факел… Пламя вспыхнуло и вмиг охватило корабль целиком. Сиф развернулась и, стараясь не смотреть на Ярнсаксу, пошла прочь.
   И в этот миг Нанна со страшным криком кинулась к кораблю. Всё произошло настолько быстро, что никто не успел даже толком среагировать, не то что удержать её. Пламя охватило Нанну мгновенно, и вопль безумия превратился в крик боли. Она еще пыталась спрыгнуть с ладьи в воду, но чёрные обугленные руки словно намертво прикипели к смоле, и так она плыла в глубь озера вместе с пылающим кораблём, пока крики её окончательно не стихли. Пламя поглотило её, воссоединив с мужем, как она того и желала.
   Поздно ночью в наши покои постучалась Фригг.

   – Нанна пришла сегодня к Одину неприкаянным призраком, – сказала она. – Хель отвергла её, против всех правил не приняв в своём царстве. Жутко было видеть Нанну здесь стенающей, мёртвой. Не пристало так поступать с асиней знатного рода.
   Локи молчал, отвернувшись к окну. Фригг застыла посреди комнаты, окаменев как скала, ни поворота головы, ни даже движения глаз. Тишина с каждой минутой становилась всё более давящей, я отступила в тень и затаилась у изголовья кровати.
   Локи сидел на подоконнике, подтянув колени к подбородку. Мы уже погасили светильники, готовясь ко сну, поэтому в комнате царила почти полная темнота, лишь узкая золотая полоска лежала на полу, протянувшись из детской.
   – Нанна не заслужила… – начала Фригг, подходя к Локи и протягивая к нему руку, но так и не решившись коснуться его.
   – Что ты хочешь от меня, мама? – мягко произнёс Локи. И этот тон оказался столь неожиданным, что Фригг осеклась на полуслове.
   – Хель твоя дочь… – пробормотала она.
   – …а Бальдр твой сын, – закончил за неё Локи. – Нанна не сказала тебе, что он тоже был там, у потока Гьёль? Они не пустили Нанну в Хельхейм вместе. Сказать тебе – почему? Вряд ли в этом есть необходимость. В иных ситуациях третий лишний.
   У Фригг подкосились колени. Соскользнув с подоконника, Локи подхватил её и усадил на скамью. Её лицо скривилось, но она не плакала, только спросила срывающимся голосом, полуобернувшись ко мне:
   – Ты знала, Сигюн?
   – Да.
   – О Небо! – Фригг закрыла лицо руками.
   – Бальдр сделал свой выбор. – Локи присел перед матерью, положил ладони ей на колени. – Он ушёл в Хельхейм, потому что этого хотел. Он осознавал свою вину перед Нанной, но иначе поступить он не мог.
   – Он мог хотя бы поговорить с ней, перед тем как принимать такое решение! Он мог поговорить со мной!
   – А Один мог бы не обещать Скади любого мужчину в Асгарде взамен Тьяцци! Что толку перебирать несбывшиеся возможности, мама…
   – Нанна любила его больше собственной жизни, она добровольно последовала за Бальдром в Хельхейм…
   – Нанна любила только саму себя! Она не давала Бальдру и шагу ступить от себя. Знаешь, мама, есть любовь, которая удушает.
   – Нанна была больна, она лишь хотела, чтобы Бальдр не уходил надолго от её постели!
   – Ты хоть иногда задумывалась, что за болезнь могла столь надолго уложить асиню в расцвете лет в постель столь надолго? Мы же не в Мидгарде, мама. Ну что ж, теперь она вылечилась окончательно. Один уже отправил её в Валгаллу?
   Фригг поднялась со скамьи, гордо выпрямила плечи:
   – От тебя ничего не скроешь, Локи.
   – Не надо быть провидцем, чтобы сложить два и два. – Локи пожал плечами. – Из Нанны получится великолепная валькирия. Намного лучше других.
   – Как ты жесток с ней!
   – А как она была жестока с Бальдром! – Глаза Локи сузились. – Не оставила его в покое даже после смерти, да еще таким демонстративным способом. На виду у всего Асгарда… Это смахивает на ритуальное самоубийство!
   Такая открытая издёвка прозвучала в его последних словах, что Фригг не выдержала, быстрыми шагами вышла за дверь, даже не притворив её за собой.
   Вздохнув, Локи подошёл к двери, запер её на засов, а потом, шлёпая босыми ногами по полу, скользнул ко мне и вытащил меня из моего убежища в углу между стеной и изголовьем.
   – Чего ты испугалась, моя маленькая? – проговорил он, беспрерывно целуя меня. – Это ведь всего лишь Фригг, а не вестница Рагнарёка. И у нас с тобой ещё есть время… достаточно времени, чтобы любить друг друга до изнеможения.
   – Ты в последнее время постоянно говоришь о Рагнарёке. – Я осмелилась заглянуть Локи в глаза.
   Он улыбнулся, но глаз не отвёл, и лёгкая грусть мимолётной тенью мелькнула в его зрачках.
   – Всем известно древнее пророчество, настоящее, не лже-кликушество Вёльвы.
   – Оно виделось Фригг в зале Грёз Фенсалира… Путь к Рагнарёку начинается со смерти Бальдра. После его гибели Рагнарёка не избежать.
   – Фригг сама не раз говорила, что будущее неоднозначно, что мы сами влияем на него своими деяниями, даже помыслами…
   Локи откинулся на подушки, разбросал руки в стороны, запрокинул голову так, чтобы видеть окно.
   – Почему только в Мидгарде меня назвали Богом Обмана? – шутливо обратился он ко мне. – Я ведь говорю одну лишь правду… О, я знаю, Сигюн, и люди и асы склонны обольщаться, и истина порой для них непереносима. Вот они и утешают самих себя, называя вестника правды обманщиком.
   …За окном – непроглядная ночь, ночь перед бурей, когда облака сгущаются, смыкают свои шеренги, громоздятся друг на друга, как грозные штурмовые башни сдвигаются перед осадой.
   В комнате тепло, и мы закроем ставни, зажжём один единственный крохотный светильник, который будет ласковым живым огоньком освещать эту ночь, нашу ночь… Мы укроемся от всего мира и до утра не сомкнём глаз, лаская друг друга…

   А наутро зов военной трубы разбудил спящий Асгард. Сигнальные огни на сторожевых башнях вспыхнули и разнесли повсюду весть, что войско Гримтурсенов, возглавляемое Скади, движется к золотому городу.
   – Вы обманули меня, асы, – закричала она, задрав голову высоко к зубцам стены, беспрерывно гарцуя на своей белоснежной лошади. – Вы обманули меня дважды: вначале хитростью заманили в смертельную ловушку отца, а потом пообещали мужа как выкуп за его смерть и тут же убили моего жениха, не дожидаясь дня свадьбы! Что же, если вы не желаете поступать по справедливости, я добьюсь этой справедливости силой!
   Скади высоко вскинула руку, потрясая копьём, и лес копий в то же мгновение вырос за ее спиной: это ётуны салютовали своей предводительнице, поддерживая её речь воинственными криками.
   Блистая доспехами, Один выступил вперёд, и Тор стоял по его правую руку, поигрывая Мьёлниром, а чуть поодаль от них стоял Локи, положив ладонь на ещё холодный от ночной росы камень стены.
   – Ещё можно всё решить миром, дочь Тьяцци! – крикнул Один, и далеко по холмам эхо разнесло его голос.
   – Нет! – Скади завертелась как волчок, с губ её лошади летели клочья пены. – Ты ничего не можешь мне предложить, Всеотец. Похоже, Бог Обмана теперь правит в Асгарде, не знаю уж, как ему это удалось, хитростью или лестью. Готовьтесь к бою, асы, и да будет он беспощадней, чем все войны, которые когда-либо велись между нашими мирами!
   Она взмахнула рукой, и, бряцая оружием, йотуны бросились к стенам Асгарда, таща за собой приставные лестницы и окованные железом тараны.
   – Видит Небо, я этого не хотел! – крикнул Один во всю силу лёгких, перекрывая грохот движущейся армии. – Воины Асгарда, к бою! Не посрамим нашу честь перед лицом древнего врага, который испокон веков только и ждёт повода, чтобы напасть! Тор, Локи! Ведите наши войска в славную битву!
   – Постой, Всеотец. – Локи подошёл к самому краю стены, вглядываясь куда-то вдаль.
   – Не подвергай себя напрасному риску, брат! – Тор отдёрнул его за плечо прочь от зубца, лишённого бойницы, поверх которого смотрел Локи. – Гляди, лучники вот-вот пустят стрелы!
   Но Локи вовсе не интересовала армия ётунов, окружившая город плотным кольцом. Его взгляд был устремлён куда-то в сторону моря, где почти на горизонте маячила быстро приближающаяся бурая точка. Еще несколько мгновений – и острое зрение асов уже могло различить всадника на гнедой лошади с чёрной развевающейся гривой, несущегося во весь опор.
   – Разыграно как по нотам, – пробормотал Локи себе под нос, но никто, кроме меня, этого не расслышал.
   Собственно, слова эти не предназначались и мне, но при первых признаках опасности я подошла к мужу так близко, что случайно уловила даже их, хотя они и напоминали больше лёгкие колебания воздуха.
   – Что это, Локи? – встревоженно прижалась я к нему, кладя ладонь сзади на его плечо.
   – Я не знаю. – Муж обернулся ко мне, и впервые за все те годы, которые мы прожили вместе, я увидела тревогу у него в глазах. – Знаю только, что нападать Гримтурсены не собирались.
   Всадник меж тем достиг узкого промежутка между армией инеистых великанов и воротами Асгарда и так резко осадил лошадь прямо перед Скади, что фонтанчики черной влажной земли, перемешанные с травой, взметнулись высоко вверх.
   Прибывший торопливо откинул капюшон и порывисто сжал Скади в объятиях.
   – Я боялся опоздать, любимая, – сказал он очень громко и отчётливо, и мы с Локи переглянулись: не знаю, как для кого, а для нас не оставалось ни малейших сомнений в том, что говорит он так, чтобы его было слышно наверху.
   При первых же звуках этого голоса я вздрогнула всем телом – хоть он и стоял к нам спиной, я узнала отца.
   Вмиг пронеслись в памяти ночные визиты Скади в Ноатун, её нежелание видеть меня вместе с сестрой в замке…
   Я вцепилась в край рукава Локи. Он машинально обнял меня, прижал к себе, но всё его внимание по-прежнему было приковано к происходящему внизу, у ворот.
   Ньёрд между тем прижимал обе руки Скади к своей груди.
   – Я прибыл сюда, в Асгард, много лет назад, чтобы послужить гарантом мира между ванами и асами, – сказал он, обращаясь к армии ётунов, замершей позади Скади. – Видно, такова моя доля – оставаться миротворцем для всех. Я стану твоим любящим мужем, Скади. Я буду с тобой всегда, до тех пор, пока ты сама этого хочешь. И если угодно Владыке Одину, свадьба состоится хоть сегодня же. Отпусти войско, Скади, оно больше не нужно тебе. Мы поднимем заздравные кубки, и ты останешься жить в моём замке, где всё будет приготовлено к приезду дорогой гостьи – моей жены.
   Казалось, Скади колебалась. Тягостная пауза повисла между готовыми к бою армиями. Воины переминались с ноги на ногу, асы перешёптывались, ётуны демонстративно поигрывали оружием.
   – Я согласна, Владыка Ньёрд, чтобы ты стал моим мужем, – произнесла наконец Скади, и голос её звенел в предрассветном воздухе. – Но у меня есть одно условие… Единственное! Но если ты, Один Всеотец, не согласишься выполнить его, все договоры будут расторгнуты. Армия Гримтурсенов отойдёт в Ётунхейм, но будет стоять там наготове.
   – И что же это за условие, Скади? – Один сложил руки в латных перчатках на рукояти меча.
   – Убийца моего отца, насмехавшийся надо мной в день моей скорби, когда моим единственным желанием было обрести надёжное мужское плечо, будет шутом на моей свадьбе, – отчеканила беловолосая великанша. – Горечь моей двойной потери слишком велика, чтобы веселиться сейчас. Локи должен будет рассмешить меня, он же не зря зовётся Богом озорства и проказ. Да, чуть не забыла: я не стану вспоминать о своей скорби по отцу и жениху, только если мой шут будет выступать перед всеми собравшимися голым. Такая шутка пришлась бы мне по вкусу, притупила бы мое горе и позволила всласть повеселиться на свадьбе. Ибо что за свадьба, если не царит на ней дух неудержимого веселья? Армия ётунов вернётся в свои земли, Владыка Один. И я приму мир между нашими народами как дар Асгарда.
   Ветер, поднявшийся с рассветом, теребил сине-белые стяги ётунской армии. Он свистел у меня в ушах, заглушая голоса асов и асинь, наперебой обсуждавших условие Скади. Я видела, как они оживлены, видела жесты их рук и движение губ… Но не было слышно ни звука, лишь оглушительный свист ветра в ушах. Внезапно сделалось зябко и холодно, свинцовые тучи, набежавшие ниоткуда, погасили сияющий рассвет, кипарисы клонились под налетающими порывами, и летели, влекомые ветром, нежные лепестки бело-розовых магнолий. Мне вдруг стало невыносимо трудно дышать… К горлу подступила тошнота, сердце заколотилось как безумное. Я прислонилась к Локи. Так слишком рано оторванный от ветки листок, ещё зелёный и живой, ищет приют, прибившись к надёжному и крепкому стволу векового дуба. А Локи стоял и молча смотрел на них всех, собравшихся на стене спозаранку, шепчущихся и молчаливых, сосредоточенных и просто бездумно глазеющих, хорошо знакомых и едва ли когда-то раньше виденных. Минуты тянулись за минутами, а он молчал, словно ждал от них чего-то.
   И тогда заговорили они. Подходили друг за другом, увещевали, просили и что-то доказывали. Но всех их перекрыл, заглушил и вынудил замолчать голос Одина Всеотца…
   – Ты должен сделать это, Локи, – сказал седовласый асгардский царь, и выглядел он очень усталым, так что я подумала о том, что время его очередного сна приближается.
   А позади него главы самых влиятельных и знатных родов согласно кивали головами:
   – Ради всех нас, прошу, не допусти войну, ибо это сейчас только в твоей власти. Никто из нас не хочет кровопролития, но ётуны слушают Скади, а она ослеплена гневом. Нам следует ей уступить.
   – Я ожидал других слов, – едва шевеля сухими губами, произнёс Локи. – Я думал, Владыка, ты скажешь: Локи, принёсший немало жертв во имя Асгарда и за Асгард, пришло теперь наше время выступить в защиту тебя, чтобы не допустить твоего поругания и позора!
   – В защиту тебя? – Сиф, блестя глазами, оказалась по правую рук от Одина. – И ты смеешь надеяться, что Асгард будет защищать тебя? И это после всех тех опасностей, которым ты подверг мир, приютивший тебя, давший тебе всё – и кров, и царский титул!
   – Царский титул принадлежит мне по праву рождения, Сиф, и никто из вас не может дать его мне или отнять!
   – Тебя отверг собственный мир, где ты родился, твой отец прятал тебя от всех, опасаясь позора, а Владыка Один воспитал тебя как принца крови, и что взамен? Бесконечное коварство, заговоры и предательство – вот всё, чем ты отплатил Асгарду! Скажи, Локи, зачем ты вообще убил Тьяцци? Если Идунн и без того была доставлена в Асгард целой и невредимой.
   Звонкая пощёчина заалела на щеке Сиф. Слёзы брызнули из её глаз; она едва устояла на ногах, обернулась… Тор демонстративно приложился к уже ополовиненной бутылке эля, в несколько глотков прикончил её и, размахнувшись, швырнул через стену, где она разлетелась, брызнув осколками, ударившись о щит одного из ётунов. Не произнеся ни слова, широко расставляя ноги, Тор зашагал вниз со стены. Побледневшая Фригг, взглянув на мужа, хотела уже бежать ему вдогонку, но Один остановил её одним жестом руки. Дрожа всем телом, спрятав лицо в ладонях, Фригг повиновалась, осталась стоять возле него, хотя все видели, насколько это мучительно для нее… Сиф стояла на том же месте, словно окаменев. Вольштагг подошёл к ней, хотел увести, но она не далась; с залитым слезами лицом, прижимая руки к уже заметно округлившемуся животу, она пыталась справиться с собой, тяжело и часто дыша, согнувшись, словно от боли.
   – Ты этого хотел, сын? – вскричал Один, потрясая Гунгниром и указывая им на Сиф. – Ты хочешь, чтобы все мы оказались вовлечены во взаимную вражду перед лицом сплочённого врага?
   – Я не сын тебе, – медленно и тихо произнёс Локи, – и никогда им не был. Почему ты называешь меня так именно сейчас, если не делал этого долгие годы? Но теперь… Сын Одина, младший принц Асгарда! Когда-то эти слова имели для меня огромное значение. А теперь я вижу, это просто слова, которые стоят не больше, чем сухие осенние листья у моих и твоих ног, это моё прошлое, сгоревшее дотла, которое рассыплется в прах при малейшей попытке воскресить его. Оставайся и дальше во власти своих иллюзий, я больше не желаю иметь со всем этим ничего общего.
   Взяв меня за руку, Локи развернулся и пошёл вниз по лестнице, по которой только что спустился Тор.
   – Значит, ты обрекаешь Асгард на войну с Ётунхеймом? – загремел ему вслед гневный окрик.
   – Передай Скади, чтобы она готовилась к свадьбе, – бросил Локи, не останавливаясь и не оборачиваясь. – Я сделаю то, что она хочет. – И добавил с язвительной горечью: – Ради Асгарда, разумеется, Всеотец.

   В большом парадном зале снова зажжены тысячи светильников, превращающих ночь в яркий день своим золотым мягким сиянием. И оркестр старается вовсю, своим искусством волнуя воображение. Ночь по-летнему тепла, все окна распахнуты, и далеко вокруг разносится музыка, сплетающаяся из звуков гобоев, лютен и флейт, рождающих единую гармонию. Торжественная и плавная мелодия летит над спящим миром и растворяется вдалеке, там, где, невидимое и неслышное, бьётся об утёсы огромное дивное море, моё чудо и моя молитва, от которой так хочется плакать…
   Я вошла в зал торжеств и прислонилась к стене неподалёку от выхода, надеясь смешаться с разодетой праздничной толпой, а потом, когда все будут увлечены свадебными поздравлениями, незаметно выскользнуть оттуда и вернуться в свои покои. Я не пришла бы сюда вовсе, но моё присутствие было особо оговорено Ньёрдом, при этом Фрейя даже не была упомянута в его длинной речи, обращённой к Одину, словно то, что она придёт, было делом само собой разумеющимся. Ньёрд, стоя возле меня, не преминул несколько раз настойчиво заметить, что между отцом и дочерью были в прошлом разногласия и что он хотел бы, чтобы всё произошедшее между нами было забыто в этот особенный для него день. Один кивал, Фригг радостно улыбалась мне, я же почти не слышала того, что отец говорил. В голове моей вертелась единственная мысль: неужели никто, кроме меня, не понимает, чьи слова звучат в устах Ньёрда и какую цель преследуют? Моё присутствие не обсуждалось, отказ был невозможен, потому что Локи должен был быть не просто унижен, но унижен на глазах его жены и сыновей.
   Итак, я стояла у дверей, машинально здороваясь с входящими: чем больше народу увидит, что я здесь была, тем больше шансов на то, что хоть кто-нибудь подтвердит, что я сюда приходила… Но Скади, видно, следила за мной; завидев моё появление, она поднялась и замахала мне рукой, подзывая. У меня упало сердце. Но делать было нечего: я подошла. Скади с ослепительной улыбкой обняла меня и усадила рядом с собой. Ньёрд, перегнувшись через её плечо, протянул мне руку:
   – Я рад, что ты приняла моё приглашение, Сигюн. Сколько же можно враждовать друг с другом? Ведь мы с тобой не чужие. Вспомни, как в детстве ты ждала меня в нашем доме на берегу, как бежала навстречу, раскинув руки! Будь же самой почётной гостьей на моём празднике.
   Скади была одета в ослепительно-белое длинное платье с золотым шитьём. Золотой шлейф венчал её наряд; в волосах блестели крупные жемчужины.
   Я подчёркнуто облачилась в абсолютно чёрное платье из ткани, мерцающей и переливающейся при каждом движении, словно бархатная южная звёздная ночь, а волосы заплела в простые косы. Ни одного украшения, ни колец, ни серег – ничего из тех чудесных подарков, которые так щедро преподносил мне мой Локи в годовщины нашей встречи, нашей первой ночи любви в Мидгарде или просто так, потому что сотворил, любуясь, в полёте своего неудержимого вдохновения.
   Кто-то прижался к моей спине, сжал мой локоть и потёрся щекой о плечо; я обернулась – Фрейя стояла позади меня.
   – Ты так бледна, сестра…
   Я на секунду позволила себе расслабиться, преклонив пылающий лоб к её руке:
   – Не уходи, Фрейя, посиди со мной.
   Сестра опустилась на расшитую серебряными асгардскими драконами синюю бархатную скамью:
   – Я не уйду, я буду рядом.
   Недобрый взгляд Скади, перехваченный краем глаза, и тут же широкая радушная улыбка:
   – Немного вина, госпожа Сигюн?
   Кубок неприятно липнет к пальцам, словно сладкое вино текло по нему через край. Мне хочется поскорее отставить кубок в сторону и вытереть руки. Улучив момент, когда Скади всё-таки отвернулась, чтобы поговорить о чём-то с Ньёрдом, я отбрасываю кубок прочь от себя под стол и смотрю на свои ладони: так и есть, густо-багровые пятна, словно кровавые следы, остались на руках.
   – У тебя есть платок, Фрейя?
   – Держи. – Она машинально достаёт из кармана вчетверо сложенный узорчатый кружевной кусочек ткани и подаёт его мне, но лицо её обращено ко входу, и я, комкая платок в руках, мгновенно забыв о нём, слежу за направлением её взгляда.
   Музыка изменилась: смолкли флейты и лютни, лишь тяжело бухают барабаны и надсадно стонет тромбон. В открытых настежь дверях появляется фигура Локи, закутанная с ног до головы в зелёный плащ; я вижу, как черты лица Скади мгновенно искажаются яростью, но Локи одним резким движением срывает с себя плащ.
   Из-под широких зелёных складок, щуря бессмысленные жёлтые глаза, показываются два козла; Локи держит их на короткой привязи. Он абсолютно обнажён, лишь спереди, к мошонке, привязана длинная козлиная борода.
   Едва завидев друг друга, козлы бросаются в бой, наклонив головы и нацеливаясь на противника рогами. Но Локи ловко натягивает то одну верёвку, то другую, не давая им приблизиться, и одновременно перепрыгивает через серые взлохмаченные спины, окончательно сбивая бойцов с толку.
   Козлы крутятся на месте, всё больше разъяряясь, изо всех сил пытаясь боднуть дразнящего их человека, однако он, не останавливаясь ни на минуту, извиваясь блестящим от пота гибким телом, продолжает скакать между ними. На его лице застыла улыбка, больше похожая на оскал, страшная, неподвижная улыбка. Скади хохочет, хлопая в ладоши, Ньёрд вторит её смеху.
   Асы, сидящие вокруг за столами, переглядываются, косятся на Одина, а тот молчит, восседая на золотом троне, и они тоже молчат. Но вот не выдержал, рассмеялся один, за ним прыснул в ладони другой, и волна смеха прокатилась по залу. Уже не сдерживаясь, смеются асы, глядя, как трясётся привязанная длинная козлиная борода, как вертятся, то и дело блея, козлы, а Локи, вдруг отпустив верёвки, высоко подпрыгивает вверх, и от неожиданности животные крепко сталкиваются лбами, да так, что отлетают друг от друга и едва удерживаются на ногах. Локи уже снова тут как тут, схватив верёвки, туго наматывает их на кулаки и вспрыгивает козлам на спины. Как он умудряется балансировать там, остаётся загадкой. Один козёл, рванувшись особенно сильно, наступает на привязанную бороду; тесёмки лопаются, и Локи, не удержавшись, падает лицом вперёд, растянувшись во весь рост прямо у ног Скади. Она уже не может смеяться, только стонет, вытирая выступившие слёзы.
   Однако Локи уже не до шуток; стремительно вскочив, он пытается снова поймать обрывки верёвок, но козлы, ощутив, что их враг уже не владеет ими, объединяются против него. Прежние распри забыты, они нападают на человека, идя в атаку одновременно. Я закрываю лицо руками, но, заметив это, Скади бросается ко мне и силой отводит мои ладони от глаз:
   – Смотри! Смотри!
   Один из козлов, поднявшись на дыбы, пинает Локи острыми копытами в поясницу, оставляя на коже кровоточащие ссадины. Асы оглушительно хохочут, Скади взвизгивает от смеха позади меня. Я пытаюсь вскочить, броситься к мужу, но Скади силой усаживает меня обратно на скамью. Фрейя что-то кричит, повиснув на её локте, но я не могу разобрать ни слова. Я могу только зажмуриться, чтобы не видеть происходящего, и я пытаюсь сделать это, но тут же, объятая ужасом, вновь открываю глаза. Локи поднимается; ему удаётся несколькими невероятными прыжками увернуться от нападения, прежде чем острия рогов вонзаются ему в бок. Отшатнувшись, зажав рану рукой, он делает последнюю отчаянную попытку овладеть ситуацией, когда, перемахнув через стол, Нари одним ударом ножа перерезает козлу глотку. Ещё катятся по полу слетевшие на пол блюда и кубки, а второй козёл, развернувшись, уже бросается к выходу.
   Подняв с пола плащ, Нари накидывает его отцу на плечи.
   – Прочь, прочь, мерзкий ублюдок! – окончательно забывшись, визжит Скади, кидаясь к Нари, на ходу замахиваясь кинжалом. – Ты испортил мне всю потеху!
   И тогда раздаётся пронзительный, полный недетского страдания крик Вали. Вырвавшись из рук Скади, я бросаюсь к сыну, прижимаю его к груди, пытаясь успокоить, но он не видит и не слышит меня. На губах у него выступает пена, он отчаянно бьётся в моих руках, и тело его выгибается дугой.
   Даже Скади отступает, напуганная и смущённая, выкрикнув во всю силу своих лёгких:
   – Да провалитесь вы все в Хельхейм, припадочное семейство! – И подаёт знак музыкантам: – Играйте, да погромче!
   Снова грянули трубы, гобои и барабаны, заглушая отчаянный вопль ребёнка. Нари подхватил брата на руки и унёс прочь из зала, а следом, опираясь друг на друга, ковыляли мы с Локи. Так закончилась для нас свадьба Скади и Ньёрда, но ещё долго гуляли асы и возносили здравицы за счастье новобрачных, так, что мы слышали их даже из наших покоев, закрыв все двери и окна, кроме одного, выходящего на противоположную сторону замка. Лишь с рассветом начала стихать музыка и смолкли пьяные выкрики, а до той поры я предпочла задвинуть входные двери на засов.

   Прислонившись к стене спиной, Локи сполз по ней вниз и затих, прижав руки к животу.
   – Дай я перевяжу тебе рану, отец.
   Нари опустился перед ним на колени, но Локи отвёл протянутые к нему руки:
   – Пустяки, Нари, разве это рана? Дай мне полотенце, кровь скоро перестанет идти. Как Вали?
   – Он успокоился, Локи, не знаю, что это было… Я уложила его на постель, он почти сразу заснул.
   – Это фиал с водой из источника Урд. – Локи говорил с трудом, выдавливая из себя каждое слово. – Дар Скульд всё-таки проник в его кровь, как я ни противился этому, как ни сдерживал… Вали увидел будущее.
   – И что же, Локи, что он увидел? Ты знаешь?
   – Знаю.
   Муж отвернулся от меня и умолк, и больше он не произнёс ни слова. Нари сидел на корточках возле отца, прижимая к его раненому боку полотенце.
   – Позволь перенести тебя на постель, отец. Тебе надо отдохнуть.
   Локи повернул к сыну совершенно серое лицо с чёрными провалами глаз.
   – Ты иди, Нари, иди к себе, – с трудом произнося слова, проговорил он, пожав его руку.
   – Но, отец… – начал было Вали.
   – Иди, – с нажимом сказал Локи.
   Нари поднялся и, поклонившись отцу, вышел.
   Локи повернулся ко мне:
   – Приготовь мне ванну, Сигюн. Пожалуйста. Я будто весь вывалялся в грязи.
   Локи лежал, погрузившись в воду почти полностью, а я осторожно губкой мыла его; и ещё долго вода окрашивалась в розовый цвет. Он молчал, откинувшись и закрыв глаза, а я меняла остывающую воду и целовала его лицо: неподвижные, как у мёртвого, веки, заострившийся нос, сухие губы… Я подложила подушку ему под затылок, и он, кажется, дремал, а я сидела на низенькой скамейке и смотрела на него. Он периодически вздрагивал всем телом и еле слышно стонал, пальцы его непроизвольно сжимались в кулаки. Тогда я обнимала Локи, прильнув к его груди, гладила мокрые чёрные волосы и шептала что-то на ухо, что – уже не помню, какие-то ласковые слова о том, как сильно я люблю его и буду любить. Не знаю, слышал ли он меня, но судорожные движения затихали, тело расслаблялось и дыхание становилось спокойным и ровным.
   К утру я разбудила Локи и уговорила его перейти на постель; он пошёл за мной, не говоря ни слова, будто даже не просыпаясь, и, едва я укрыла его одеялом, снова провалился в тяжёлый горячечный сон. Я покормила Вали завтраком и хотела покормить Локи, но он не хотел есть, притянул меня к себе и, обнимая, опять заснул.
   К вечеру кто-то постучался в дверь. Накинув халат, я пошла открыть, это была Фрейя. Я обрадовалась ей, как никому другому, но стоило мне отойти, Локи беспокойно заметался на кровати – он искал меня, – и мне пришлось поспешить к нему обратно. Фрейя последовала за мной, остановилась в алькове, потом испуганно оглянулась на меня.
   – Так со вчерашнего вечера? – шёпотом спросила она у меня.
   Я кивнула.
   – Возьми к себе Вали, сестра, я совершенно не могу отойти от Локи, а мальчик ещё даже не обедал…
   Когда Фрейя с Вали ушли, я вновь скользнула к Локи под одеяло. Он обхватил меня, как будто я отсутствовала несколько часов:
   – Сигюн, Сигюн…
   – Тише, тише, Локи, я здесь, я не покину тебя.
   Муж прижался к моей щеке и заснул снова. Так продолжалось три последующих дня.
   Фрейя приходила каждое утро, приносила еду, но состояние Локи слишком волновало меня, чтобы я могла как следует есть. Всё же мне приходилось заставлять себя проглотить хоть что-нибудь, чтобы не остаться совсем без сил, хотя от одного вида пищи меня начинало тошнить.
   – У него жар?
   – Нет, Фрейя. Напротив, он весь холодный как лёд и, когда просыпается, говорит, что очень замёрз, и тогда я пою его травяным напитком с мёдом. Мне кажется, что, когда я лежу рядом с ним, только я и согреваю его своим телом, а уйди я хотя бы на полчаса, он превратится в ледяную статую…
   …Синие вены на белых руках, серые губы и глаза, запавшие, обведённые тёмными кругами. Что с тобой, мой любимый? Я отдала бы за тебя свою кровь, свою жизнь, но ты молчишь, ты лежишь неподвижно уже третьи сутки, и я уже не уверена, что это сон, но ты прижимаешь меня к себе, как будто я твой последний якорь, удерживающий в этом мире, а я могу лишь шептать тебе, что буду с тобой до конца, что бы с нами ни случилось…
   Он разбудил меня в середине ночи. Месяц заглядывал сквозь полупрозрачные занавеси, лил свой желтоватый свет из-за края незадёрнутых штор, отпечатывая квадраты оконных рам на полу.
   – У нас есть что-нибудь съестное, Сигюн?
   Полуодетые, мы спустились на кухню и методично опустошили полки, а затем всяческие плошки и горшки в печи, но этого нам показалось мало, и мы прокрались в пустынный погреб, где продолжили нашу трапезу, больше похожую на обжорство.
   А потом, когда мы лежали в нашей постели, не шевелясь, переплетя пальцы и слушая, как урчит у нас в животах, Локи тихо попросил меня:
   – Расскажи мне обо всём, Сигюн.
   Вмиг заныло занозой в сердце, но, ещё на что-то надеясь, я пробормотала:
   – О чём, милый?
   Локи повернул голову и долго вглядывался мне в лицо, а потом провёл ладонью по разметавшимся волосам:
   – Всё, что ты узнала, слушая стены Вальяскьялва. Все тайны, которые, как ОНИ думали, надёжно укрыты в молчании камней.
   – Не надо, Локи, – простонала я, чувствуя, что падаю в бездну, увлекая за собой всех, кто мне дорог.
   – Надо, Сигюн, – ответил муж тихо и спокойно, как будто говорил о чём-то будничном. – Они перешли черту. Я не могу просто сделать вид, что ничего не произошло.
   Горло сдавило спазмом, слёзы заструились по щекам… Но что я могла сделать? Он весь был как стрела, пущенная в цель. Мне оставалось лишь повиноваться…
   До утра говорила я, и порой мне казалось, я не выдержу, разум мой помутится от всей той мерзости, которую вынужден был произносить мой язык. Локи слушал молча, лишь изредка задавая какие-то вопросы, и лицо его оставалось бесстрастным. А когда забрезжил в окнах серенький рассвет, он поцеловал меня и велел собираться в дорогу.
   – Не хочу, чтобы гнев асов, нацеленный на меня, задел каким-то образом и вас, – сказал он, – отсутствуя, я всегда стремился к тому, чтобы ты с сыновьями оставалась в Вальяскьялве, так было безопаснее, но сейчас, когда я намереваюсь бросить вызов Асгарду, вам троим лучше держаться от столицы подальше. Отправляйтесь в наш дом на берегу, там вы втроём будете дожидаться меня, пока не уляжется буря в столице, которую я предчувствую.
   – Но, Локи, как же ты? – пыталась протестовать я. – Я не могу уехать, не зная, что сталось с тобой.
   Муж рассмеялся; задорные и злые искры плясали у него в глазах.
   – Им не догнать меня, – сказал он. – Никто из них, даже сам Один, не может изменять не только облик, но и саму суть. Передо мной бессильно их оружие. Я же хочу показать им изнанку их собственного мира, которым они так кичатся, то, что они предпочитают не знать или не замечать. Пришла пора бросить правду им в лицо.
   Я зарылась лицом в его плечо, обвила руками шею:
   – Ты обещаешь мне, что ты вернёшься?
   – Обещаю, Сигюн. Асы заслужили небольшой урок, но что бы они ни предприняли дальше – меня это не касается. Я буду у вас через несколько дней. Вы не успеете даже соскучиться.

   Мы не доехали до нашего белого домика с синими ставнями совсем немного. Собственно, нам оставалась пара поворотов. Я уже явственно слышала рокот прибоя на берегу…
   Воины в золотых, увенчанных навершиями шлемах преградили нам дорогу. Лошади заржали и поднялись на дыбы, когда стоящий впереди шеренги ас схватил их под уздцы, заставив остановиться на всём скаку.
   Нари, ехавший рядом, замахнулся на нападавшего мечом. Бедный мой сын! Сердце его было отважно, а рука тверда, но что он мог поделать один против целого отряда! После короткой схватки они разоружили его, а нас с Вали вытащили из колесницы. Меня сковали цепями и посадили верхом на лошадь, Нари заставили бежать рядом. Если он спотыкался и падал, они безжалостно хлестали его бичом, пока он не подымался снова. Вали один из конников посадил перед собой, но мальчик извернулся и укусил его за запястье; тогда воин в ярости ударил его наотмашь по лицу и бросил поперек седла.
   Через четыре часа мы достигли водопада у фьорда Франангр. Струи его, низвергаясь с высоты, падали в громадную чашу, образованную за тысячи лет бьющейся о камень водой, бурля, выплёскивались через её край и широко разливались у подножия утёса, превращаясь в гигантское озеро. Радуга вечно сияла в брызгах водопада, стоило выглянуть солнцу; грохот же падающей воды был таков, что мы были вынуждены почти кричать, чтобы услышать друг друга.
   На краю обрыва поставили нас втроём, а Один и Фригг, Тор и Сиф, Ньёрд и Скади расположились напротив нас на выступе скалы, глубоко вдающемся во фьорд, так, что мы оказались друг напротив друга, но пропасть, дно которой терялась во тьме, несмотря на ясный полдень, разделяла нас. Я прижимала к себе Вали, одновременно подставляя плечо старшему сыну, который едва держался на ногах, дыша тяжело и прерывисто.
   Откуда-то из задних рядов выскользнула Фрейя и побежала к нам. Гневный окрик Ньёрда заставил её остановиться, обернуться, но тут же, махнув рукой, она продолжила свой путь и через минуту уже стояла возле меня, заключив нас всех по очереди в горячие объятия. Одними глазами спросила я её о произошедшем, и она поняла меня без слов.
   – Локи пришёл на пир к нашему дяде Эгиру, – ответила она, попытавшись говорить по возможности тихо, но это было бесполезно: слова её тонули в рёве и грохоте воды, и тогда она приблизилась ко мне вплотную и стала говорить прямо в ухо. – Свадебные торжества продолжались неделю… Мы ездили из одного дворца в другой, нас всюду встречали с распростёртыми объятьями. Я никогда не видела такой пышной свадьбы, Сигюн. Сам Один покровительствовал этому браку и сопровождал молодожёнов повсюду вместе с Фригг…
   Комья влажной земли посыпались с края обрыва. Подпрыгивая и ударяясь об откос, они отдалялись, а я следила за их падением, не в силах отвести глаз, пока они не истаяли во мраке у подножия фьорда. Густые пучки ярко-зелёной травы почти у наших ног свисали в ужасающую бездну, цепляясь из последних сил обнажёнными корнями за эту, такую каменистую и ненадёжную почву.
   – Он пришёл и начал говорить. Вначале все думали, что он явился с поздравлениями, но очень скоро они убедились в обратном. Он говорил обо всех, не обошёл ни одного из сидящих за столом, а там был весь цвет и вся знать Асгарда, и слова его язвили, как бичи. Я не могла поверить услышанному… Но, всматриваясь в то, как отворачивались, густо краснея, асини, как бледнели и хватались за нож асы, я в ужасе осознавала, что он пришёл не с пьяными речами, как выкрикнул кто-то из присутствующих, нет, он пришёл сказать правду. Правду обо всех. Трусость, распутство, кровосмешение, предательство – несть числа всем порокам, поразившим этот мир. Они хотели схватить его, хотели поймать, но он лишь хохотал над всеми их попытками. Тогда они бросились в погоню, но не смогли его догнать, ибо он с лёгкостью ускользал от всех расставляемых ловушек. И кто-то в чёрный час позора вспомнил о тебе и ваших сыновьях.
   – Ты слышишь нас, я знаю! – возвысил голос Один, и я вздрогнула, схватив за руку Фрейю. – Ты бросил вызов всему Асгарду, и теперь я бросаю вызов тебе. Если ты, злокозненный, коварный и лживый, не явишься сейчас, чтобы отвечать за свои наветы, мы отправим к тебе в водопад твою жену и твоё отродье.
   – Нет, отец, ты не отдашь такого приказа! – Тор одним прыжком очутился между нами и бездной. – Никогда асы не опускались до того, чтобы брать в заложники женщин и детей! Или… что же это! Ответь мне, отец!
   – Отойди, Тор! – взревел Один, сделав знак одному из стражников. Я почувствовала, как холодное острие копья упирается мне в спину, подталкивая к пропасти. – Отойди – или разделишь участь проклятого! Ты ослушался меня однажды, ты посмел пойти против моей воли, я легко напомню тебе, чем заканчиваются подобные проступки, даже для моего сына и наследника! До сих пор ты доказывал мне, что научился в Мидгарде смирять свою гордыню, не разочаровывай же меня сейчас, ибо гордыня того, кого ты пытаешься защитить, не имеет предела. Локи долго скрывал свои истинные намерения, но теперь я вижу, что его единственным желанием, ведущим его по жизни, было и остаётся безудержное стремление к власти! Неужели же ты не видишь, как искусно он пытается посеять смуту и раздоры между нами? В сторону, Тор, отойди и не мешай свершиться правосудию!
   Краем глаза я заметила, как Фригг, вся съёжившись, закрывает лицо руками. Тор обхватил Фрейю поперёк туловища и поволок прочь от меня. Она пронзительно кричала… Неумолимое острие подталкивало меня к пропасти. Нари, собрав последние силы, бросился на стражника и вырвал копьё у него из рук, но тут же был сбит с ног. Миг – и я закачалась на краю…
   Серебристое гибкое тело лосося, все в россыпи алмазных брызг, взметнулось передо мной. А секунду спустя сильные руки уже крепко держали меня, унося прочь от гибельного провала.
   – Не думал, что вы опуститесь до этого, асы, – прозвучал знакомый голос, но сколько же в нём было горечи и негодования! – Я перед тобой, Всеотец, отпусти мою жену и сыновей, они ни в чём перед тобой не виноваты.
   …Они нашли пещеру неподалёку, и в ней три гладких белоснежных камня, словно припорошенных первым снегом. К ним приковали они моего мужа, но этого было им мало, они по-прежнему боялись его, боялись его магической силы. Поэтому Скади, используя ётунские древние заклинания, зашила ему рот заговорённым шнуром. А он молчал и даже ни разу не вскрикнул, когда игла протыкала ему губы и кровь струйками стекала на его обнажённую грудь.
   А потом Один, направив свой посох, с которым всегда странствовал по свету, на Нари, зажёг безумие в глазах моего старшего сына. Он обратил его в берсерка, и брат бросился на брата и мечом вспорол ему живот. Кровью же, хлещущей из разверстых ран, они поливали цепи, которыми прикован был Локи к белым камням, чтобы никакая сила не могла их разорвать. А потом отбросили бесчувственное тело Вали к дальней стене пещеры.
   Но и этого было им недостаточно, потому что Скади подвесила над головой Локи ядовитую змею, и яд из её пасти капля за каплей медленно стекал и капал на его лицо, оставляя на нём ужасные язвы, а мой муж не мог даже кричать, хотя непереносимая боль выгибала дугой его тело. И впервые за весь этот день засмеялась Скади, когда услышала его стон, и в смехе её было такое безумное торжество, что, говорят, содрогнулись от него многие асы, ибо леденил он кровь в жилах.
   Эта пещера была когда-то древним святилищем, забытым ныне, но в ней с той поры осталось разбросано множество битых глиняных черепков – остатков посуды, в которой кто-то приносил жертвенную пищу своим богам; я схватила один из этих черепков и подставила его под стекающий яд, чтобы он не мог причинять боль и уродовать прекрасное лицо моего любимого.
   И только тогда все они ушли, натешившись своей местью и оставив нас в одиночестве.

   Кап. Кап. Кап.
   Все звуки исчезли из мира, даже грохот водопада кажется смутным гулом за толстыми стенами пещеры. Остался лишь этот мерный, сводящий с ума звук.
   Я, не отрываясь, смотрю на Локи. Всё, что у нас осталось, этот взгляд глаза в глаза.
   Шесть шагов до выхода из пещеры, и идти надо осторожно, чтобы не расплескать яд. Я должна выливать желтовато-зелёную маслянистую жидкость снаружи, иначе воздух в пещере быстро пропитается отравленными миазмами. А пока я иду, мой возлюбленный, мой муж, мой Локи корчится от невыносимой боли, пытаясь не стонать, чтобы не показать мне, насколько ужасны его страдания. Зато обратно я могу бежать… И, подставляя под беспрерывно стекающий яд свою посудину – дно бывшего кувшина с отбитым горлом, – я вижу, как чудовищно расширены от боли зрачки Локи. Его глаза почти чёрные теперь, лишь по самому краю радужки едва виден тонкий изумрудный ободок.
   У меня затекла рука, пальцы онемели, и я их почти не чувствую. Как бы поменять руку? Можно было бы попытаться, но я боюсь пошевелиться. Нет уж, лучше выдержать до конца, а в следующий раз держать чашу другой рукой, которая так же неизбежно затечёт. В кончиках пальцев начинает покалывать. Я приказываю себе не думать об этом. Это такая ерунда по сравнению…
   Мерзкое чудовище над головой Локи застыло в абсолютной неподвижности. Она огромная, эта змея, мне не справиться с нею, не отвести от лица любимого её разверстой зловонной пасти.
   Кап. Кап. Кап.
   Шесть осторожных, чуть ли не на цыпочках, шагов и стремглав обратно. Сердце сжимается в предчувствии того, что я увижу. Быстро подставить чашу и отереть рукавом яд с лица Локи. Ткань рукава начинает дымиться, разъедаемая ядом, расползается на глазах. Кожа начинает гореть, как от ожога. Мы продержимся, Локи, мы продержимся, верь мне!
   Тихий вздох, как плач, раздаётся от дальней стены. Я вздрагиваю всем телом: «Вали, мой Вали, мальчик мой…» О, милосердное Небо! Я должна посмотреть на него, но я не могу повернуть голову в ту сторону, где он лежит.
   – Мама, ты здесь? Я тебя не вижу…
   – Здесь, милый, я здесь, я с тобой.
   – Мне больно, мама!
   – Знаю, Вали, прости меня, потерпи немного…
   Голос предательски дрожит, я вижу, как искажается лицо Локи, и только тогда замечаю, что из глаз моих безостановочно катятся слёзы. Локи напрягается всем телом, но беспощадное железо кандалов лишь сдирает кожу на его запястьях. Из глубоких ссадин на руках начинает сочиться кровь. Не под силу никому разорвать заговорённые цепи, обильно пропитанные кровью собственного ребёнка. Но в бессильной ярости Локи бьётся, жилы канатами вздуваются у него на шее, и страшен оскал искажённого лица, но лишь окровавленные лоскуты кожи ползут из-под наручников. Все мои мольбы напрасны, он останавливается, лишь когда начинают трещать кости, отворачивается от меня, чтобы я не видела, как он плачет, крепко-накрепко сжав веки.
   – Мама, я хочу пить…
   – Сейчас, мальчик мой, сейчас…
   Шесть шагов до выхода из пещеры и еще двенадцать до родника, бьющего из скалы к северу от водопада. К счастью, в моём распоряжении целая куча глиняных расписных черепков, предназначавшихся когда-то древним, ныне забытым богам. Одной рукой держу донышко кувшина, откуда только что выплеснула яд, другой подношу к губам сына целую плошку чистой, прозрачной воды. Он пьёт с трудом и, не допив, в изнеможении откидывается на утоптанный земляной пол пещеры. Я оставляю плошку возле него – дальше сам, Вали, милый, я верю, ты сумеешь, – и со всех ног бросаюсь к Локи.
   Яд проел кожу почти до кости, и чудесные, любимые изумрудные глаза закатились. Я проклинаю себя за медлительность. Смоченным в источнике платком осторожно промокаю чудовищные язвы. Локи вздрагивает, открывает глаза.
   Вали зажимает руками распоротый живот и пальцы его красны от крови.
   – Я больше не могу, мама, я умираю!
   – Нет, Вали, слышишь? Держись!
   Хвала Небесам, он слышит меня, потому что несколько раз кивает, поворачивается на бок и закрывает глаза – кажется, впадает в беспамятство.
   Спустя несколько часов всё повторяется снова: он плачет, кричит, не в силах терпеть муки, которые не выдержать и взрослому мужчине:
   – Отпусти меня, мама, я не могу больше, отпусти меня к Хель!
   – Нет, нет, я не могу, потерпи ещё немного, Вали, я помогу тебе, твой отец поможет, только не покидай меня, только не уходи!
   Кап. Кап. Кап.
   Безостановочной струйкой стекает яд, бесконечными секундами падает в вечность время. Душной волной подкатывает к горлу отчаяние. Я сама давно воспользовалась бы кинжалом, что висит у меня у меня на поясе, у меня хватило бы сил уйти, но я нужна им, нужна им обоим, и я должна оставаться…
   Когда вокруг сделалось совсем темно и единственным источником света остались тусклые сумерки, сочащиеся от входа, в пещеру вернулся Нари. Проклятие берсерка спало с него, и, очнувшись от безумия, он кинулся к нам. Едва войдя, упал на колени и пополз ко мне:
   – Мама, мама, прости меня, ради всего святого, я не знаю, что со мной было! Только не прогоняй, только не отвергай! Я давно убил бы себя, но не могу уйти без твоего прощения.
   – Нари, слава Небесам, ты здесь!
   Я расцеловала бы его, если бы не проклятая чаша с ядом.
   Ошеломлённый, Нари застывает на месте, раскрыв рот, но совершенно не зная, что сказать, только хлопает глазами.
   – Ты ни в чём не виноват, подержи эту чашу, чтобы яд не капал на лицо отца, только следи, чтобы она не переполнилась, когда приблизится к краям, позови меня, – выпаливаю я скороговоркой и, поскольку он настолько поражён, что не двигается с места, в нетерпении топаю ногой: – Ну же, Нари, скорее!
   Как только он со всей осторожностью принимает чашу из моих рук, я бросаюсь к Вали, на ходу стаскивая платье. Свою нижнюю рубашку я разрываю на лоскуты, потом стремглав несусь к источнику, позабыв о платье, и набираю там побольше воды.
   Только вернувшись, я краем глаза замечаю, как опускает глаза смущенный Нари, и тут до меня доходит, что я бегаю абсолютно нагой. Бормоча извинения, кое-как натягиваю платье. Смоченными в воде лоскутами осторожно смываю грязь и кровь по краям рваных ран на животе Вали, и тут Нари зовёт меня: яд вот-вот начнет переливаться через край.
   На ходу сую ему в руки другой черепок, и… о, эти шесть шагов до выхода из пещеры, теперь они уже не так безнадёжны! Перевязываю Вали белыми чистыми лоскутами и наконец-то могу, не торопясь, дать ему напиться. Он смотрит на меня огромными влажными глазами и молчит, даже не стонет. Лоб сухой и горячий, но теперь мне ничто не страшно: с помощью Нари я сумею вырвать своего младшего сына из лап смерти!
   – Мама! – Это Нари. Я оборачиваюсь, он машет мне рукой, подзывая к себе. – Мне кажется, отец хочет что-то сказать.
   Я поднимаю глаза – и вижу взгляд Локи, слишком красноречивый, чтобы не ответить на него немедленно.
   – Локи, что, Локи?
   Беру его за руку; ногти сломаны о камень. Локи пытается выговаривать слова, но любая попытка шевелить губами приводит к тому, что они лишь сильнее кровоточат. Он смотрит на Вали, потом на меня, и взгляд его более чем выразителен, но я не понимаю, не могу понять, что он хочет сказать мне!
   – Посмотри, мама. – Нари глазами указывает на руку Локи. Его пальцы беспрестанно чертят на камне какие-то знаки.
   И тут меня осенило! Я хватаю плошку, наполовину наполненную ядом, ловя недоумённые взгляды Нари, несусь опорожнить её. Для того, что я придумала, нужно немало времени, пусть же его с самого начала будет побольше.
   – Наполнится одна чаша, подставишь другую, – бросаю я сыну на бегу, суя в руки только что опустошённую посудину, сама же хватаю острый обломок камня и начинаю чертить на стене прямо перед глазами Локи все подряд буквы алфавита.
   Оглядываюсь на него, он кивает, значит, моя догадка верна, и я продолжаю работу с утроенной энергией.
   Итак, все готово. Я зажимаю камень в кулаке и пальцем начинаю указывать на все буквы подряд. Локи остаётся только кивать, если я угадываю, или отрицательно качать головой. Кивок – я царапаю на стене букву. Так я записываю слова, которые рвутся с его языка…
   Прежде чем пришла пора вылить яд из двух – одна следом за другой – посудин, я уже записала на стене первое слово: «Отпусти», а потом и второе: «Вали». Я так сосредоточенно работала, что до меня не сразу дошёл смысл написанного. Но когда я поняла… На ватных ногах, выронив из вмиг разжавшихся пальцев камень, я повернулась к Локи. «Нет, нет, я ошиблась, я неправильно записала то, что ты хочешь сказать!..» Но он в ответ только кивнул головой. У меня перехватило дыхание. Колени подогнулись, в мольбе я протянула к Локи дрожащие руки:
   – Я выхожу его, Локи, заклинаю тебя, не заставляй меня этого делать, не дай умереть нашему сыну!
   Скованные немотой губы дрожали. Пальцы, скрюченные, как сухие ветки мёртвого дерева, беспрестанно двигались, просили меня продолжать. Не помню, как я нашарила выпавший камень, как написала следующее слово. Моё сознание помрачилось, я ослепла и оглохла, но пальцы автоматически двигались, почти помимо моей воли, и слово наползало на слово, потому что я не понимала их смысл.
   – Мама, мама. – Голос Нари, настойчиво зовущий меня, заставил очнуться. – Яд почти уже у краёв!
   Я вскочила, бережно приняла из рук сына чашу, аккуратно подала взамен другой черепок от расколотой напополам амфоры. Вылила яд, вернулась и только тогда осмелилась прочитать записанное собственной рукой:
   «Это наш единственный шанс. Нужно позвать сюда Хель».
   В воздухе за стенами пещеры закружились первые снежинки. Они неслись, невесомые и лёгкие, влекомые порывами ветра, который гнал их то вверх, то вниз, то куда-то вдаль, повинуясь лишь собственной прихоти. Я сняла с плеч Нари чёрный плащ и укрыла им Локи.
   «Подержи чашу. Пусть Нари поднесёт Вали ко мне».
   Старший брат уложил младшего вплотную к отцу. Вали застонал, когда его поднимали с земли, но, очутившись рядом с Локи, затих, прильнул головой к его подмышке. Локи, насколько сумел, вытянул шею и прижал зашитые губы ко лбу сына. И долго-долго лежал так, запечатлевая на детском челе свой последний поцелуй.
   – Не печалься, мама, – произнёс Вали неожиданно звонким и чистым голосом, таким, который всегда звучал как ласковый перелив маленького колокольчика у нас в покоях, в лаборатории Джейн, на пустынном берегу возле белого дома с голубыми ставнями. – Мы не расстаёмся навсегда. Я знаю это – откуда, я сам не ведаю. Но все мы должны будем пересечь черту, за которой встретимся снова. Просто мне выпало идти первым. Я люблю тебя, мама. До свидания, отец. Нари, брат мой, ты не виноват в том, что со мной случилось, а значит, тебе не за что просить у меня прощения. Так было предначертано.
   Я осторожно присела, чтобы не расплескать яд, и погладила его по голове. Вали улыбнулся и закрыл глаза, будто засыпая. Он ушёл так тихо, что никто из нас не уловил момента его смерти. Просто перестал дышать, и страдания его на этой земле окончились. Долго-долго Локи прижимал его к себе, не отпуская, а я сидела у его ног, укрыв краем плаща Нари, чтобы не было ему холодно на его одиноком пути.

   – Ты вся дрожишь, мама. Я отдам тебе свою рубаху. Она из плотного льна, и в неё впрядены тонкие шерстяные нити. Ты согреешься.
   Снаружи совсем стемнело. Похоже, там разыгралась настоящая снежная буря.
   – Ты сам закоченеешь, мой мальчик. Лучше я спрячусь к отцу под плащ.
   – Подержи чашу ещё немного, мама. Я найду дров и разведу огонь. К утру снег должен прекратиться.
   – Никогда не бывало такого снега в это время года. Это Фимбульвинтер, Нари. Пророчества начинают сбываться.
   – Пророчества Вёльвы? – презрительно усмехнулся он.
   – Нет. Настоящие пророчества, те, что я видела в зале Грёз Фенсалира Фригг.
   Сын умолкает и опускает голову. Потом так же молча выходит наружу из пещеры и исчезает за бешено несущейся снежной круговертью.
   Кап. Кап. Кап.
   Яд, отравивший сердца асов, убил моего сына, и теперь он лежит, вытянувшийся и холодный, у каменной стены.
   Вернулся Нари с охапкой дров, принял из моих рук сосуд, почти полный яда, и вылил его, отнеся подальше, в снег. Теперь, когда мы вдвоём, и я и он можем не спешить.
   На его плечах целые сугробы, и это всего за пару минут. Он отряхивается, топает ногами. Разводит костёр поближе к Локи и ко мне. Становится теплее.
   – Ты хотел отдать мне свою одежду, Нари, чтобы я согрелась. Мне тепло. Прошу тебя, отдай её Вали.
   Нари молча снимает рубаху через голову и осторожно надевает её на тело Вали. Точнее, закутывает в неё моего мальчика. Он лежит такой маленький и хрупкий, и рубахой Нари можно трижды обернуть его худенькое тельце. Теперь у Вали есть погребальная пелена.
   – Ляг рядом с отцом, мама. Ты слишком устала. Тебе нужно поспать.
   Я смотрю на Локи. Он кивает, улыбаясь одними глазами. В них такая бездна любви, что мне хочется плакать. Но больше всего мне хочется пойти к Вали и лечь рядом, чтобы просто быть с ним, чтобы последовать за ним. Как могу я оставаться с живыми, если мой ребёнок мёртв? Слёзы всё же прорвались наружу. Тогда Локи выразительно смотрит на Нари, и мой сын берёт меня на руки, как маленькую девочку, укладывает возле Локи и укрывает нас обоих своим плащом.
   – Но как же чаша с ядом? – пытаюсь протестовать я.
   – Пятнадцать минут одна, пятнадцать минут другая. Итого у тебя полчаса. Поспи, мама.
   Я послушно ложусь, прижимаясь к тёплому боку мужа. Сон приходит мгновенно, и во сне я вижу, как мы плывём, взявшись за руки, по лунной дорожке, молодые, влюблённые, но ещё не посмевшие признаться в этом даже самим себе, плывём навстречу неизвестности, какой бы она ни была.

   Снегопад всё шёл и шёл, а я потеряла счёт своим пробуждениям и погружениям в дремоту. Я не выходила наружу – яд выносил Нари, – но холод пронизывал меня насквозь, и его невозможно было изгнать жарким огнём костра. Порой я просто лежала без сна, глядя, как пламя покрывает чёрной копотью потолок, а иногда поворачивалась на бок, касаясь кончиками пальцев спутанных чёрных волос Локи и его высоких заострившихся скул, покрытых начавшими подживать язвами. Тогда он пытался целовать мои пальцы…
   – Давай я сменю тебя, Нари. Тебе ведь тоже нужно поспать.
   – Я мужчина, мама. Тебе отдых нужней.
   Может, прошли сутки, а может, трое. Тьма не рассеивалась. А может, это в душе моей была тьма. Я не чувствовала времени, голода, жажды. Я словно оцепенела. Как заводная кукла, я вставала каждые полчаса и держала обломок амфоры или дно кувшина с отбитым горлышком, пока Нари уходил наружу, в снежную круговерть.
   Но однажды вход в пещеру заслонила чья-то высокая, гибкая фигура. Хель пришла сразу, как только смогла.
   – Пробиться было трудно, – сказала она, снимая капюшон с головы и отряхиваясь. – Все дороги занесло снегом. Такого не помнят даже старожилы.
   – Фимбульвинтер, – эхом отозвался Нари.
   – Возможно, – коротко ответила Хель, и на её длинных ресницах, как слёзы, блестели капли подтаявшего снега.
   Она вытряхнула снег из сапог у порога и босая подошла к белым камням.
   – Папа… – Она опустилась перед Локи на колени, и слёзы покатились у неё из глаз.
   Хель протянула руку к его губам и, едва касаясь тонким и длинным пальцем с тёмным, почти чёрным ногтём, провела по стянувшему их шнуру…. Вмиг распались и истлели заговорённые нити, оставив от себя лишь след засохшей крови. Злобно и мерзко зашипела змея, изогнувшись аспидно-блестящими кольцами, испустив целую струю яда, целясь в глаза Хель. Но царица Хельхейма лишь рассмеялась в ответ.
   – Тщишься ты уничтожить меня, – сказала она, ловко сжимая змею у самого основания её челюстей. – Ты, видно, не знаешь, КТО пришёл за тобой!
   Глаза Хель сверкнули, и змея, всё ещё силящаяся высвободиться, в последний раз свернулась в тугой клубок сведённых смертельным усилием мышц, ударила гремучим хвостом и…. опала на белые камни пустой чешуйчатой шкуркой.
   В изумлении Нари переводил взгляд с мёртвой змеи на половинку амфоры с ядом, которую он всё еще держал в руках.
   – Выплесни эту тлетворную жидкость, брат, – обратилась к нему Хель, – теперь уже в последний раз.
   Нари опомнился, сорвался с места, побежал к выходу.
   Хель тем временем обхватила ладонью правое запястье Локи и склонилась к нему… Если и произносила она заклинания, то так тихо, что казались они лишь её дыханием. Лёгкое белое облачко вырвалось из её уст и растаяло в воздухе. Был ли это невесомый пар тепла или дымок распадающегося на наших глазах, тающего и плавящегося металла?
   Я вскрикнула. Хель подняла на меня озарённые нездешним светом глаза:
   – Что, Сигюн?
   – Металл плавится… Ты обжигаешь его руки!
   – Он холодный! Прикоснись, не бойся!
   – Скади сказала: единственное, что не под силу разорвать ни одному магу, это цепи, окроплённые кровью его собственного сына, – прошептал изумлённый Нари, отбросив глиняную скорлупку далеко в угол. – Так как же ты с такой лёгкостью проделываешь то, что оказалось невозможным для отца?
   Хель массировала затёкшее запястье Локи, время от времени целуя его. Я положила голову Локи себе на колени, прижалась щекой к его щеке. И услышала как невыразимую благодарность своё имя, произнесённое ещё хриплым, отвыкшим от слов голосом.
   – Смерть рушит города и империи, Нари. Смерть стирает камни в песок, а песок – в пыль. Я и есть Смерть. Так неужели перед моим дыханием устоит железо, пусть даже заговорённое?
   Но Нари всё не мог, не смел поверить. Он поднял обломки кандалов, повертел их в руках.
   – Они просто покрылись ржавчиной и распались на куски, мама! – воскликнул он, протягивая ко мне бурые от крови оковы. – Словно прошло много лет, и сталь разъело время, сделав хрупкой, как стекло!
   Хель тем временем перешла к левой руке Локи. И снова лёгкий дымок, как парок от дыхания, воскурился над цепями, которые казались несокрушимыми. Они распались на куски, освобождая живую плоть от своих ледяных объятий. Так повторилось ещё и ещё раз, и, поддерживаемый нами с обеих сторон, Локи восстал с белых камней, слишком обильно политых кровью, чтобы оставаться белыми.
   Он обнял всех нас по очереди, а потом спросил Хель о Вали.
   – Он добрался благополучно, – был ее ответ. – В царство моё дороги прямы, легки и быстры. – И, обращаясь особо ко мне, Хель добавила тихо и смущённо: – Он здоров, его раны зажили и больше не болят. Ты увидишь его таким, каким видела до того, как…
   И тут я заплакала навзрыд. Ни объятия Локи, ни увещевания Хель не могли остановить меня. Тогда Нари взял меня на руки, укрыл плащом и отнёс наружу, где буйствовала метель и мокрый снег уже соорудил козырёк над входом в пещеру.
   – Ей надо оплакать Вали, отец, сестра. Просто проводить его и попрощаться, надолго или нет, сказать последнее прости.

   – Нагльфар готов, Хель?
   – Давно готов, отец.
   Они смотрят в глаза друг другу, будто ведут одним им ведомый диалог.
   – Один выведет Скидбладнир.
   – Пусть выводит. У меня есть что противопоставить армии асов, кроме Нагльфара.
   – Не сомневаюсь в этом, отец.
   Локи опять улыбается, и, хоть в глубине его глаз залегла тоска, он бодр и весел.
   – Иди тогда, Хель. Сделай всё так, как мы обговорили. Приготовления окончены, и да сопутствует тебе удача.
   – Да сопутствует она нам всем, – отзывается Хель, накидывая капюшон.
   Шаг – и непрекращающиеся снежные вихри скрывают её худую, очень прямую спину.
   Локи поворачивается к нам.
   – Пора прекратить эту зиму, – говорит он, улыбаясь, ты же не любишь снег, Сигюн?
   Он сжимает меня в объятиях и целует так долго и так страстно, что у меня едва хватает дыхания. Потом отстраняется и смотрит на меня, как будто в первый раз, как будто хочет сказать так много, что это невозможно выразить в словах. Но он молчит – молчит и смотрит так, что я не выдерживаю:
   – Локи?
   Встрепенулись ресницы, дрогнули губы ещё со следами проколов.
   – Просто я люблю тебя больше, чем можно любить, – говорит он, – ты об этом знаешь? – И, не дожидаясь ответа, разворачивается к Нари, машет ему рукой: – Идём, сын, ты поможешь мне. Подожди минутку, Сигюн.
   И, пройдя под снежным козырьком, налипшим над входом в пещеру, не оглядываясь, одним взмахом руки обрушил его. Меня обдало снежной пылью. Целая гора снега наполовину завалила вход в пещеру. Но тут же из-за неё высунулось озорное лицо Локи.
   – Одну минутку, Сигюн…
   Снег начал оседать и таять на глазах. Тяжёлая чёрная туча, закрывавшая всё небо, ушла. Откуда-то из-за дальних гор прилетел и ударил мне в грудь весёлый тёплый ветер. Он распахнул небеса настежь, и, умытые, голубые, засверкали они искристыми лучами.
   А Локи и Нари натаскали тем временем в пещеру дров – много, много охапок. И сложили из них погребальный костёр для Вали, чтобы тело его навсегда соединилось с духом. Но они, кажется, немного увлеклись этим занятием и завалили дровами весь дальний угол.
   Легконогий ветер носился по долине. Он растопил снег, и снега было так много, что земля не могла принять его в себя весь, и разлив затапливал луга и долины так, что они выглядели теперь как огромное озеро.
   Локи взял меня за руку и вывел за порог. Он наклонился и сжал в ладони комок снега, рыхлый и влажный, и обтёр мне лицо, пылающее от жара погребального костра.
   – Смотри, милая, – сказал он, указывая на дальний горизонт.
   Там, в клубящейся белопенной радужной сфере, взрывая волны высокими гордыми кливерами, огромный корабль шёл по высокой воде, оставшейся от растаявшего снега.
   – Нагльфар! – с гордостью произнёс Нари. – Какой же он красивый! И какой грозный!
   – Отойди немного вглубь, Сигюн, – попросил Локи. – Нагльфар приближается очень быстро, и волна, которую он гонит впереди себя, может захлестнуть тебя до колена.
   И, когда я отступаю на несколько шагов, быстро проводит рукой сверху вниз, будто опуская занавес. Ещё не веря в произошедшее, я бросаюсь обратно и натыкаюсь на невидимую преграду. Локи и Нари стоят снаружи, на лице Нари изумление, но в глазах Локи я читаю одну лишь боль. Судорожно шаря по прозрачной стене в тщетных поисках выхода, я начинаю биться о неё всем телом, надеясь расколоть, хотя уже понимаю, что мне не выбраться из-за магической завесы. Но бросаюсь на неё, стуча по ней кулаками, и тогда Локи прижимает к ней ладони с той стороны. Я разом затихаю, кладу свои ладони на его и читаю по губам: «Люблю тебя. Прости». Он резко отворачивается и почти бегом бросается по склону вниз, увлекая за собой Нари, а я остаюсь одна. Я сползаю по стене, я стою перед ней на коленях, слёзы ручьями бегут по моим щекам, а за непроницаемым прозрачным экраном начинает разворачиваться битва, беспомощным свидетелем которой я обречена быть.

   Скидбладнир ныряет, зарываясь носом в волну, и тут же вздымается резко ввысь, влекомый пришедшим в долину Идаваллен морем. Море вышло из берегов, море плещется на равнине, и по нему навстречу друг другу плывут корабли: один золотой от шлемов восьмисот эйнхерий, ведомых Одином, и другой – чёрный, чьи борта насквозь пропитались вечными туманами Нифльхейма. Призрачное войско мертвецов во главе с Хель стоит на нём, и воины Нагльфара все, как один, щурят глаза, давным-давно отвыкшие от дневного света, хотя солнце и скрыто густой пеленой облаков. Потемневшие от времени лица, тронутые тленом тела, а у некоторых обнажившиеся кости, сжимающие поблёскивающее оружие, но они смотрят лишь на свою предводительницу, чьи чёрные, цвета воронова крыла, доспехи сверкают, а волосы, едва схваченные на затылке кожаным шнурком, на висках свободно треплет ветер. Они предупреждены о том, что, стоит им покинуть пределы Хельхейма, свет реального дня превратит их в жуткие, пугающие подобия людей, но, все как один, они были к этому готовы и взошли на свой корабль, предназначенный им с начала времён, как короли восходят на трон, принадлежащий им по праву.
   – Бальдр, мой Бальдр! – доносится исполненный страдания крик с борта Скидбладнира, но сын Одина даже не пошевельнулся, стоит рядом со своей избранницей, не поворачивая головы, лишь крепче сжимая в руке обоюдоострый меч.
   Гигантские корабли идут контргалсами, и столкновение их кажется неизбежным, да они и не стремятся его избежать.
   Вот вострубил в громкий рог Хеймдаль, и воинство асов и эйнхерий устремилось на абордаж черного корабля. Живые и мёртвые рубятся в смертельной схватке, но разве можно убить тех, кто давно уже оплакан и похоронен в своих мирах? Они наносят друг другу страшные удары, пронзают мечами тела, которые были уже однажды отданы смерти, и нет им погибели, как нет и поражения. И тогда Один и Хеймдаль, видя, что гибнут в схватке лишь новые и новые воины-асы, поджигают с двух концов Нагльфар, но ветер, дувший всё утро с севера, внезапно меняет своё направление, перекидывает огонь на Скидбладнир, и, покорное своему властелину, пламя начинает пожирать оба корабля.
   Разве могу я слышать треск бушующего пламени, хоть и прильнув всем телом к магической завесе? Но я слышу. Разве может опалять жар от горящих, слившихся в своей гибели воедино кораблей моё лицо? Но оно всё пылает от этого жара.
   Живые пытаются спастись, прыгая с высоких бортов в талую воду. Слишком, слишком хорошо слышны мне вопли охваченных пламенем, сгорающих заживо, мольбы о спасении тонущих в ледяных волнах, предсмертные хрипы гибнущих от беспощадных ударов мечей.
   Мертвецы Хель вспыхивают, как свечи, и крохотным язычком белого света возносятся к нахмуренным небесам. Эйнхерии превращаются на моих глазах в клубящийся чёрный дым… Хель и Бальдр, стоя спиной друг к другу, сражаются и тогда, когда пламя подступает к ним, отрезая от бортов Нагльфара, а воинство Асгарда теснит их к мачтам корабля, не давая пробиться к спасительной воде. Бальдр, тихий Бальдр, на самом донышке глаз которого всегда таилась заметная лишь самому внимательному взору печаль, взмахивает раз за разом своим не знающим промаха мечом, и лицо его – оскаленная яростная маска, а Хель держит в руках два длинных кинжала, которыми колет и рубит, рубит и колет. Груда тел лежит у ног этих двоих, и видит Один, как гибнет прославленное, закалённое в боях воинство асов, ибо что их сила перед силой двоих, мужчины и женщины, которых любовь сделала единым существом? И тогда он сам бросается в бой, скачет на своём Слейпнире, не обращая внимания на тлеющую палубу Нагльфара, на его паруса, осыпающиеся вниз огненным дождём.
   Лишь на мгновение мелькнул ужас в глазах Хель, когда она, обернувшись, увидела вздыбившегося над её любимым восьминогого коня. Лишь на шаг отступил Бальдр, когда в ушах его, заглушая грохот боя, зазвучал голос отца:
   – Бальдр! Как ты мог?
   И опустились бы копыта грозного коня на голову Бальдра, но Хель перехватила поводья и заставила Слейпнира замереть на месте, хотя храпел жеребец и силился вырваться.
   – Я сделал свой выбор, отец! – крикнул Бальдр, в то время как накренилась и рухнула, едва не придавив всех троих, пылающая мачта Нагльфара.
   – Ты опозорил мой род! Ещё никто из нас не был предателем!
   Теперь Один на восьминогом коне возвышался по одну сторону переломившейся пополам и догорающей мачты, а Бальд и Хель – по другую. Только взгляд влюблённые могли подарить друг другу, потому что для слов уже не было у них времени.
   Мачта задела плечо Бальдра и выбила из его руки меч, и тогда Хель встала между ним и Одином, широко расставив ноги на уже начавшей крениться палубе, и скрестила перед собой свои клинки.
   – Вся история нашего рода была чередой измен и предательства!
   Плечо Бальдра было обожжено и выбито, повреждённая рука повисла плетью.
   – Локи влил тебе в уши этот яд, Локи затмил твой разум, заставив покинуть солнечный мир, любящую семью и спуститься в преисподнюю вслед за его дочерью, которая только и способна, что наводить на всё живое ужас! – Голос Одина загремел над долиной подобно громовым раскатам, и был он так страшен, что все находившиеся на поле битвы Идавален замерли на миг и повернули головы к Всеотцу. – Локи поплатится за всё, Небом клянусь, этот гордец будет на коленях молить о пощаде! А если ты, Бальдр, рассчитываешь на моё прощение…
   Гигантский волк с ощетинившимся загривком, на секунду застыв в громадном прыжке над собравшимися, огромной своей тяжестью обрушился на и без того полупрогоревшую палубу Нагльфара. Всё поле битвы было несоизмеримо с его чудовищными размерами. Шерсть его дымилась и горела, с обнажённых клыков капала кровь. Передними лапами он сбил всадника с коня, и обезумевший от ужаса Слейпнир понесся прочь, а под копытами его рушились и падали в адское горнило пылающего трюма остатки палубных досок. Стоя по колено в лижущих его лапы языках пламени, Фенрир обернулся к Одину, который, успев подняться, нанёс зверю сокрушительный удар в горло. Кровь хлынула из раны, но, захлёбываясь ею, волк лишь зарычал и кинулся вперёд. Вмиг разорвал он Владыку асов на куски, и, ошеломлённое увиденным, возопило асгардское войско и бросилось на зверя – кто на ладьях, а кто вплавь, – оставив остатки армии Хель сражаться с горсткой уцелевших эйнхерий.
   Из-за остовов пылающих кораблей, как из-за огненного вулкана, появились они – и наткнулись на спускающееся с горы воинство Ётунхейма. Возглавляемое древним, как само время, Бергельмиром, неисчислимое и неустрашимое, давно жаждавшее отмщения, с диким кличем ринулось оно навстречу асам, потрясая своими зазубренными мечами, выкованными из тысячелетнего синего льда, что прочней закалённой булатной стали.
   Это задержало асов на несколько секунд, которых Хель хватило, чтобы помочь Бальдру взобраться на спину Фенрира и оттуда, как с мохнатой горы, соскользнуть прочь от гибнущих, объятых пламенем кораблей. Я ещё видела, как они вплавь пытались добраться до вершины огромной высохшей сосны, возвышавшейся над бурлящими водами, как Хель, подхватив Бальдра под руки, плыла к спасительному дереву на спине, прежде чем…
   Волк отряхнулся и, напрягшись, как спички, сбросил с себя горящие шпангоуты и доски деревянной обшивки. Еще мгновение – и он выбрался бы из огненной ловушки следом за Бальдром и Хель. Но два разящих копья пронзили его сердце с обеих сторон. Это Магни и Моди, юные сыновья Тора от Ярнсаксы, вступили в свой первый бой. У Фенрира хватило сил отбросить от себя нападавших. И сделать несколько шагов в сторону от Скидбладнира и Нагльфара, прежде чем вал огня обрушил на него намертво сцепившиеся бортовой оснасткой, в гибели своей ставшие единым целым корабли. Громадная фигура волка начала медленно заваливаться набок, поднимая волну, потопившую немало ладей асов, не успевших отойти подальше. Перекрывая лязг мечей и рёв сражающихся армий, раздался долгий, совсем не похожий на звериный тоскливый вой. Море сомкнулось над головой Фенрира. Над местом, где он упал, рождённый на невероятной глубине, рванулся ввысь гигантский водоворот; вращаясь, вначале стремительно, потом всё затухая, носил по поверхности тающую кровавую розовую пену.
   Я закрыла глаза обеими руками. Я скорчилась на полу, уткнув лицо в колени. Зачем, о, зачем ты, Локи, запер меня здесь в этой стеклянной гробнице? Я хотела бы быть среди армий, сражающихся за тебя. Но ты обрёк меня на то, чтобы оставаться беспомощной наблюдательницей. Ты хотел, чтобы в первую очередь я была в безопасности, это я знаю. Но как выжить моей душе, истекающей кровью, когда я вижу гибель самых дорогих для меня существ?
   Я выпрямилась, я встала с колен. Проводить Фенрира я должна, гордо расправив плечи. Он заслужил не слёзы слабой женщины, но тризну, достойную героя. Вначале маленький, вечно замкнутый в себе ребёнок, которому настолько не хватало в детстве материнской ласки, что он считал себя выше её. Потом угрюмый подросток, для которого отец был всем, но лишь в моменты отчаяния эта любовь к Локи прорывалась наружу, потому что больше всего на свете стеснялся Фенрир проявления любых чувств. И вот теперь, достигший невиданной мощи, он явился именно тогда, когда в нём нуждались более всего, но не для того, чтобы убить, чего асы боялись настолько, что живого отправили его в Хельхейм, а для того, чтобы спасти.
   Не страшащиеся ледяной воды ётуны заходили в неё по колено и даже по пояс. Они раскачивали ладьи асов, опрокидывая их, и в воде добивали барахтающихся, не успевающих даже подняться на ноги воинов. Но и асы сражались как одержимые. И хотя уже некому было превратить их в берсерков, гнев и ярость делали их такими же бесчувственными к боли и ранам, как знаменитая элита воинства Одина. И ётуны, и асы гибли десятками. Вода бурлила вокруг них, как кипяток, и этот кипяток был ярко-алым.
   Словно ураган прошёл по ётунскому войску. Это Тор с троицей неразлучных друзей подоспел к месту боя. Только Сиф на этот раз не было с ними рядом. Кажется, давным-давно, в какой-то другой жизни, я слышала от Фрейи, что она ждёт девочку… Разящий Мьёльнир летел в ётунов, кося их, как серп скашивает траву, и возвращался в руку владельца. Тор взмахивал им без устали, и ётуны дрогнули, строй их нарушился, еще несколько минут они держались, пытаясь сопротивляться, но устоять перед натиском Тора не могли даже самые закалённые в боях ледяные великаны. Они обратились в бегство… А Тор, ликуя, подбросил свой Мьёльнир в воздух и, поймав его, со всей силы ударил им по земле. Даже гора, в которой находилась моя пещера, содрогнулась до основания от этого удара, но прозрачная магическая завеса, оставленная Локи, была прочней горы. Лишь слабое, едва заметное колебание пробежало по ней – и затухло.
   Вновь вздыбилось море гигантскими волнами, и, сверкая золотой чешуёй, Мировой змей, Хранитель Мидгарда, свиваясь в гигантские кольца, предстал перед Тором. Один неуловимый бросок – и Тор беспомощно болтается в воздухе не в силах даже пошевелить рукой, не то чтобы пустить в ход свой разящий молот. Ермунганд сжимает всё сильнее своё смертельное объятие, и кости Тора начинают трещать. Напрасно Огун и Вольштагг одну за одной пускают в змея стрелы, напрасно изо всей силы швыряет Фандрал копья: оружие отскакивает от сверкающих чешуй, словно детские игрушки от брони.
   – Нет, Ёрмунганд, нет! Я прошу тебя, я умоляю!
   Фрейя опрометью сбежала с горы, с которой полчаса назад спустилось ётунское войско. Она остановилась у самой кромки воды, в отчаянии заламывая руки.
   – Пощади его, Ёрмунганд! – воскликнула она, и в глазах её дрожали слёзы. – Во имя нашей любви, пощади! О, мой милый, представь только, что чувствовали бы мы, лишившись любви друг друга… Тор испытал эту страшную потерю сполна.
   И дрогнуло, извиваясь, смертоносное кольцо, сжимающее грудь Тора. Ёрмунганд выпустил свою жертву, и Тор неуклюже плюхнулся на мелководье. Золотоволосый молодой мужчина в блистающих одеждах протянул руки Фрейе, и она, уже ни от кого не скрываясь, бросилась к нему в объятия.
   – Сын предателя Локи, брат убийцы моего отца, сгинь же ты навечно! – вскричал Тор, поднимаясь из воды и швыряя в Ёрмунганда не ведающий промаха Мьёльнир.
   Молот угодил Ёрмунганду в висок, нанеся смертельную рану. Но ещё сумел Хранитель Мидгарда, не выпуская свою возлюбленную, сестру мою Фрейю, из объятий, обернуться гигантским змеем и, стоя на хвосте, выпустить струю яда на голову своего убийцы.
   И пал могучий Тор. Он лежал, раскинув руки, возле самого берега, и прибой колыхал его тело и зажатый в руке, впервые бездействующий Мьёлнир. А Ёрмунганд, Золотой змей Ёрмунганд, из последних сил бережно обвивая громадными кольцами доверчиво прижавшуюся к нему Фрейю, медленно опустился на дно своего родного моря…
   Впервые видела я, как гордая Сиф стоит на коленях. Фригг пыталась поднять её, но она всё равно, рыдая, падала на тело мужа, скользя и обдирая в кровь колени на острых камнях ракушечного дна. Лицо её кривилось, посиневшие от стужи губы дрожали, она задрала лицо навстречу равнодушным небесам и закричала… Страшен был этот крик. Вольштагг, Фандрал и Огун втроём подняли её и унесли, а Фригг осталась стоять по колено в воде над мёртвым сыном. Потом наклонилась и начала негнущимися от холода пальцами выбирать льдинки, которые приносил прибой, и они застревали в его светлых длинных волосах.
   Земля содрогнулась; я увидела, как Хеймдаль бросился к золотым воротам Асгарда. Но поздно: конница в пылающих доспехах уже вступила на Биврёст. Вороные кони гарцевали под всадниками в чёрных шлемах. Лица наступавших были закрыты красными полумасками, и не волосы, но струи огня вились по их плечам. Они шли неспешно, стройными рядами, но неторопливость эта была гораздо страшнее, чем стремительный натиск любого войска. И предводительствовал им Сурт, чьё лицо было иссиня-чёрным, а огромный огненный меч пылал белым пламенем. По бокам от него, еле сдерживая рвущихся в бой коней, скакали Локи и Нари.
   Бесполезна была попытка Хеймдаля закрыть вход в Асгард: для сынов Муспелля не существовало преграды. Под копытами их коней треснул и начал рушиться в бездну с таким трудом восстановленный Биврёст, и обломки золотых ворот, разбитые на мелкие части, полетели вслед за ним.
   Взмахнул Сурт своим Огненным мечом и коснулся им залившего равнину Идаваллен моря. Вмиг испарилась вся вода, а почва потрескалась, как от долгой засухи. Ладьи асов оказались опрокинутыми набок, но это не остановило воинов, только что потерявших своего предводителя. Горе объединило войско Асгарда лучше, чем это сделали бы иные военные победы; асы бросились на муспелльхеймцев со всей яростью, которую придала им боль невосполнимой утраты. И в первых рядах была Фригг, а следом за нею Фандрал, Вольштагг и Огун. Битва развернулась широким фронтом, и в гуще сражения я уже не могла разобрать отдельных фигур и лиц, только Сурт возвышался над всеми, больше наблюдая за боем, нежели принимая в нём участие.
   Но не тягаться даже лучшим воинам-асам с огненными бойцами Муспелльхейма. Один за другим пали в неравной схватке неразлучные и в смерти друзья Тора. Видя это, Локи отчаянно пробивался к Фригг, отбрасывая со своего пути без разбора собственных союзников. Он что-то кричал ей, однако я не могла разобрать слов. В огненном хаосе взлетали к небу мечи, и вопли раненых сливались с лязганьем стали и свистом стрел. Локи почти добрался до Фригг, когда дорогу ему преградил Хеймдаль. И взметнулся клинок Локи, зажатый в правой руке, а из левой его ладони вырвался поток сине-белого пламени. Но устоял золотоглазый страж, лишь пошатнулся, и сумел он парировать удар Локи. Фригг тем временем окружили сразу три огненных воина; она с трудом отражала их нападение.
   – Пропусти меня к матери, Хеймдаль! – закричал Локи, отчаянно размахивая мечом. – Разве ты не видишь, ей нужна помощь!
   – Она не примет помощи от того, кто уничтожил Асгард, – был ответ. – Возвращайся в холод и тьму, исчадие ледяного мрака!
   Локи сделал последнюю попытку прорваться к Фригг. Подняв коня на дыбы, он обрушил всю его тяжесть на Хеймдаля, стараясь выбить его из седла. И это ему почти удалось, но в падении Хеймдаль сумел извернуться так, что скользящим ударом пропорол бок Локи от позвоночника до самых рёбер. Копыта коня Локи опустились на лицо золотоглазого стража, пробивая кости черепа, и всевидящие глаза Хеймдаля закрылись навсегда. Меч, выпавший из его разжавшихся пальцев, застрял в теле Локи. Подбежавший Нари попытался выдернуть клинок, но он намертво засел где-то между костями.
   Локи лежал на боку, и струи крови хлестали между пальцами, которыми он пытался зажать рану.
   – Я вытащу тебя отсюда, отец! – Лицо Нари было белее снега, губы тряслись.
   – Вернёшься за мной позднее, Нари, – с трудом выговорил Локи, и я видела, как с каждой минутой силы оставляют его. – Спаси Фригг… Иди же!
   Нари, всхлипывая и размазывая по лицу кровь вместе со слезами, бросился туда, куда приказывал ему отец. Поздно, слишком поздно: один из всадников Муспелля уже коснулся пылающим остриём своего меча горла Фригг. Огненный шар сбил его с коня – это Локи направил своё последнее магическое усилие на чёрного воина. Но не ведали страха солдаты Сурта: один из них, на скаку выхватив из-за пояса два меча, поразил ими Фригг и моего сына…
   Кровь лилась реками. Как прежде земля была не в состоянии вобрать в себя слишком стремительно тающий снег, так теперь она отторгала эти потоки крови. Копыта лошадей и обувь воинов скользили в крови. Армии сходились снова и снова, и никто из сынов Асгарда, Ётунхейма или Муспелльхейма не хотел уступать, и некому было их остановить, кроме…
   Я видела Сурта, он был выше всех, собравшихся на поле Идаваллен. Его нечеловеческое лицо оставалось бесстрастным в течение всей битвы. Но вот поднял Сурт над головой свой огненный меч и завертел им так, что меч превратился в пылающее колесо.
   Его волосы казались извивающимися огненными змеями, его глаза сияли подобно солнцам, а руки превратились в чёрный вихрь, поглощающий всё и всех. Пали асы, в гордыне своей назвавшие себя богами, пали ётуны, заклятые враги Асгарда, и мёртвые сгинули, будто и не выходили в подлунный мир. Недвижимо осталось поле Рагнарёка, и только тогда в свете огромной луны, вышедшей из-за разорванных туч, увидела я, что пала завеса, преграждающая мне путь, и я, цепляясь ногтями о гигантские гладкие камни, застревая в расселинах и обдирая ноги, выбралась из сумрачной пещеры и с помертвелым сердцем пошла искать, и оплакивать, и хоронить дорогих мне людей, но в первую очередь возлюбленного моего мужа Локи.
   При свете луны бродила я между павшими. Слишком многих приходилось переворачивать, потому что лежали они вниз лицом, и руки мои до локтей обагрились кровью. А когда я уставала, то порой мне некуда было даже присесть: кругом трупы громоздились на трупы, и из-под них не было видно ни земли, ни травы.
   Я была одна живая на этом поле мертвецов, я выбилась из сил, растаскивая груды тел и складывая их рядами. Не знаю, зачем я этим занималась, но мне нужно было делать это, иначе я сошла бы с ума. А когда я распрямляла затёкшую спину, то видела, что долине Идаваллен нет конца и вся она сплошь усеяна павшими воинами…
   Я вглядывалась в каждого из них, я отводила пропитанные уже подсыхающей кровью волосы с искажённых смертью лиц, но не было среди них дорогого и единственного для меня человека.
   Иногда колени мои подгибались; я падала и засыпала на несколько минут. От потрескавшейся земли шёл остывающий жар, и он согревал меня, укрывая тёплым одеялом, но щемящая боль в груди почти сразу поднимала меня и гнала вперёд.
   Я укладывала их друг возле друга: ётунов, и асов, и сынов Муспелльхейма, – потому что смерть уравняла их всех. Может, они и не хотели бы этого, но у меня не было сил делить их согласно принадлежности к их мирам. Раненых почти не было, и это вначале удивило меня, но вскоре я вообще перестала чему-либо удивляться. Я помогала тем, кому ещё можно было помочь, и ударом меча прекращала страдания неисцелимых.
   Взошло солнце; робкие розовые блики показались над кровавым горизонтом – но разве новому утру было дело до того, что произошло здесь накануне? Я выбилась из сил, но монотонно и почти бесчувственно продолжала свою работу.
   Рассвет лишь показался ясным; вскоре небо заволокли похожие на вату серые тучи и посыпал мелкий дождик. Я бродила по долине, иногда оглядываясь назад, чтобы посмотреть, сколько уже пройдено, но очертания Идаваллен терялись в мороси. Мне начинало казаться, что я прошла мимо тех, кого искала, и я возвращалась, склоняясь к лицам мёртвых снова и снова, пока не понимала, что хожу по кругу. Порой мне чудилось, что я сплю на ходу, и, найдя у одного из убитых кинжал, я стала периодически вонзать его себе в бедро; вскоре я почувствовала, как по ноге струится что-то тёплое, но не сразу поняла, что это кровь стекает в сапог.
   Я не могла лечь и отдохнуть, потому что, стоило мне смежить веки, толпы мёртвых, убитых, искалеченных окружали меня, и я с криком вскакивала на ноги. Собственно, так оно и было, с одной лишь разницей: погибшие в бою не вставали с земли и не заглядывали мне в лицо, как это мне чудилось. Поэтому я решила вовсе не спать, пока не закончу свою скорбную работу, дабы не искушать судьбу ложными мороками.
   Не знаю, сколько прошло времени: я двигалась машинально, лишь видела порой, что лица, в которые я вглядывалась, будто бы мутнели, из чего я делала вывод, что сумерки наступающей ночи надвигались на Идаваллен и накрывали меня своим влажным клочковатым одеялом. Но я не сомневалась ни на миг, что узнаю любимое лицо в самой кромешной темноте, и поэтому не прекращала работы.
   Есть мне не хотелось, только временами охватывала странная слабость; тогда я садилась на землю и дожидалась, когда она пройдёт. Однажды у меня так закружилась голова, что я упала и долго лежала, ловя воздух широко раскрытым ртом, а в позвоночник мне больно упиралось что-то твёрдое, изогнутое, как коряга. Не перестающая морось скоро привела меня в чувство; я повернулась на бок и вскочила как ужаленная: я лежала на обнажившихся полусгнивших рёбрах мертвеца, а прямо в глаза мне уставились лишённые выражения пустые глазницы.
   В какой-то момент ветер и дождь перестали, сделалось тихо и душно, и в этом неподвижном воздухе возник, распространился и с каждым часом нарастал удушливый запах разложения. Я поняла, что должна ускорить свою работу. Но время шло слишком быстро, запах становился невыносимым, и, хотя я завязала нос и рот оторванным от подола платья лоскутом, дышать было всё трудней.
   Я обернулась и взобралась на каменную груду, чтобы посмотреть вперёд, на гибельное поле, которое всё ещё не было пройдено и наполовину. Проклятой долине Идаваллен не было конца… Насколько хватало глаз, она простиралась вдаль до горизонта. Я поняла, что мне остаётся сделать только одно. Собственно, я давно уже должна была это сделать – поджечь убитых со всех сторон, превратив долину в один гигантский погребальный костёр. Но я не могла сделать этого. Не могла не взглянуть ещё хотя бы раз в любимое навеки лицо.
   Десять тысяч воинов Асгарда, десять тысяч ётунов и бог весть сколько огненных великанов Муспелльхейма нашли здесь своё последнее пристанище. Работа моя была напрасна, поиски обречены с самого начала.
   Я опустилась на колени и подняла к равнодушному небу перепачканное кровью и землёй лицо. Если бы я только могла заплакать…

   «Дорогой мой сынок! Я любила тебя больше жизни своей, и если бы это было в моей власти, отдала бы её за тебя, лишь бы ты жил. Я кормила тебя своим молоком, но, прежде чем я приложила тебя к груди, норны поднесли к твоим губам три фиала с водами источника Урд, что питают корни Иггдрасиля, и этим обрекли тебя на Знание, неподвластное никому из живущих. Всех детей Локи боялись асы, но тебя, свет мой ясный, они страшились больше других. Поэтому и позволили свершиться твоей ужасной судьбе. Вали, мой ясноглазый Вали, всегда такой открытый миру, который оказался на деле совсем не таким, как ты его представлял. Как все мы его представляли. Ты хотел воплотить мечту Джейн, возлюбленной Тора, о синтезе магии и технологии. У тебя бы получилось, я знаю.
   Скажи мне, мой сын, скажи одно: мы встретимся там, по ту сторону мира? Если я не стану дожидаться конца своей слишком долгой жизни, потерявшей всякий смысл, когда один за другим гибли на моих глазах мои любимые? Если Одина нет, нет и Вальгаллы, если Хель не хватило сил добраться до торчащих из воды сучьев одинокого дерева, если Асгард лежит в руинах, а возможно, разрушены и другие миры и я не знаю даже, выстоял ли Иггдрасиль? Скажи только слово: ты веришь? Веришь, что мы сумеем увидеться после всего того, что произошло с нашей вселенной? Потому что если не веришь и ты, что же мне остаётся?
   Остаётся только одно, и ты знаешь, я не брошу его здесь, как не бросила бы никогда и нигде. Может, у меня хватит сил, а может, я упаду в двух шагах от него, чтобы больше уже не подняться, не свидеться с ним никогда. Но я буду рядом. Вали, скажи, он меня слышит?»

   Тучи разошлись на мгновение, освободив кусочек неба. Сияние ширилось, делалось ярче, ослепительней передо мной, и моим глазам было всё труднее выносить его, потому что свет этот был не от солнца.
   Не касающийся ногами бренной земли, осиянный переливами горних лучей, Вали склонился надо мной:
   – Мама!
   И так как я остолбенела, боясь, что чудесное видение исчезнет, он первым бросился в мои объятия. Всё такой же ласковый, нежный, с ещё по-детски припухшими губами и щеками, только чуть-чуть заметно парящий над камнями и травой, но настоящий, настоящий, настоящий! Слёзы ручьями хлынули из моих глаз.
   – Мама, мама, не надо плакать!
   Он вытирал мои глаза тёплыми ладошками, но я, стиснув его в объятиях, рыдала у него на плече и не могла остановиться.
   – Зачем ты ищешь его среди мёртвых, мама? Его нет здесь.
   И вот тут мои слёзы высохли разом. Я взглянула в лучистые индиговые глаза Вали, а он улыбнулся мне, взял за руку, поднял с колен и повёл за собой.
   Мы шли в уже знакомом мне подобии вращающихся тоннелей, которые Локи использовал для переходов между мирами, только выглядел этот путь теперь абсолютно иначе. Стены не были дымно-мглистыми, зыбкими, постоянно перетекающими в непредсказуемых направлениях, когда невозможно определить, где находится верх, а где низ, а ещё сложнее понять направление, в котором следует двигаться. Поэтому Локи всегда крепко держал меня за руку, ибо, оступившись, здесь можно было проплутать вечность.
   Теперь же тоннель, хоть и продолжал закручиваться, подобно вихрям, стремительно несущимся то по часовой стрелке, то против, выглядел сделанным из блестящего антрацита, твёрдым, отполированным, как раструб трубы, и, оглянувшись, я увидела позади себя не мутные вихри, ежесекундно меняющие очертания, но крохотную точку света – и поняла, что так выглядит мир, который мы только что покинули.
   – Осторожно, мама, не споткнись. Мы с Нари ещё не успели как следует отполировать путь.
   Я машинально кивнула, и вдруг кошмарная мысль пронзила мой мозг. Что, если я сплю или просто впала в оцепенение от голода и усталости там, на мёртвом поле Идаваллен?
   В смертном ужасе я схватилась за плечо идущего впереди сына:
   – Вали?!
   А он засмеялся и кинулся мне на шею, приняв мой страх за желание обнять его.
   И тогда, не разжимая объятий, мы понеслись вперед очень, очень быстро, словно это только я своими усталыми шагами замедляла наше движение…
   Туннель оборвался, и мы оказались в темноте. Обернувшись, Вали протянул ладонь к туннелю, и он схлопнулся, как сложившая крылья бумажная бабочка, будто и не существовал никогда.
   – Этот путь закрыт навечно, – сказал Вали, улыбаясь чуть виновато. – Время старого мира миновало.
   Но я уже почти не слышала сына. Передо мной в абсолютной пустоте стоял золотой сияющий трон, а на нём…
   Я сделала всего один робкий, неуверенный шаг навстречу. И опустилась ниц и преклонила колени перед царём Асгардским, не смея поднять глаза, чтобы узреть великолепие царственного убранства и изукрашенный изумрудами и сапфирами скипетр, который сжимала крепкая рука с тонким запястьем и длинными гибкими пальцами.
   А он, мой Локи, мой царь, сбежал с пьедестала мне навстречу, поднял с колен и заглянул в глаза:
   – Я ждал тебя, моя Сигюн! Наконец-то ты пришла!
   – Ты жив!.. Жив!
   И тогда Локи посерьёзнел:
   – Неужели ты сомневалась во мне, моя госпожа?
   – Ни на одну секунду!
   Он сгрёб в меня в охапку, и я зашептала, потерянно и смущённо:
   – Локи, осторожно, Локи! Посмотри на меня: мое платье изорвано и всё в грязи…
   Локи указал рукой куда-то влево от себя, и, клянусь, там, где еще секунду назад не было ничего, появилась роскошная ванная комната.
   И Локи закрыл за нами дверь, не касаясь её рукой, и моя изодранная одежда упала на пол у моих ног.
   – Локи… – прошептала я, в смущении прикрываясь руками.
   – О, прости, Сигюн, прости! – Муж опустился передо мной на пол и обнял мои колени. – Я больше не буду так… так тебя пугать. Но я соскучился по тебе… Кажется, вечность прошла!
   Он поднял меня на руки и положил в тёплую воду, и мягкой губкой он мыл позабывшее нежность тело, бережно касаясь каждого кончика пальца на ногах, массируя усталые, стёртые в кровь ступни, и от его прикосновений раны заживали на глазах, будто бы их и не было.
   – Локи…испуганно сжалась я.
   – Это я, моя девочка, моя Сигюн. Я изменился, но это всё-таки я. Я люблю тебя.
   Локи взбил в ладонях душистое мыло, пахнущее земляникой, и покрыл этой пеной мои волосы, а я закрыла глаза, расслабившись, отдавшись во власть его нежных и таких любимых рук.
   Муж завернул меня в атласное одеяло и понёс к нашей постели.
   – Я люблю тебя, Локи, – пробормотала я, засыпая. – Всегда буду любить.
   – Я знаю, милая, – отозвался он, целуя мои глаза, виски, грудь. – Отдыхай. Всем невзгодам пришел конец. Ты увидишь, завтра будет совсем другой день.
   – Я хочу тебя, Локи, – шептала я, прижимаясь к нему и одновременно неодолимо проваливаясь в сон.
   – Ты даже представить себе не можешь, как я хочу тебя, Сигюн. – Это было последним, что я расслышала, уютно свернувшись на груди мужа и на всякий случай зарывшись рукой поглубже в его волосы.

   Я проснулась от прикосновений пальцев к уголкам моих губ. Я почувствовала мягкие и сильные ладони на своей груди. А потом самые нежные на свете руки раздвинули мои бёдра. Можно ли любить, как в первый день творения, когда в самом воздухе разлита любовь? Должно любить сильнее.
   Радужный зайчик прыгал по моей подушке. Я поймала его в пригоршню:
   – Солнце стоит в зените, как в тот час, когда я проснулась, Локи!
   – Я еще не создал здесь время, милая. – Локи беспечно откинулся на подушки и озорно поглядел на меня. – Ты только представь, как здорово жить в таком мире! Можно любить тебя целую вечность, и не придёт время обеда, и ночь не настанет, чтобы утомить нас.
   – Но где же мы, Локи?
   – В пустоте. – Муж раскинул в стороны руки, и всё, кроме роскошного золотого ложа, исчезло.
   Я боязливо поджала под себя ноги и приникла к груди Локи.
   Он рассмеялся:
   – Многие пугаются пустоты, но не надо её бояться! Это только возможность. Это бесконечное число миров, и в каждом из них для нас уготован царский трон. Я боролся за золотой трон Асгарда, не понимая, что совсем рядом, в шаге от него, существуют тысячи престолов, предназначенных для меня, как и для любого, кто будет их достоин. Но я вижу, это НИЧТО пугает тебя, моя любовь! Так создадим же вместе новый мир и назовём его… по привычке назовём его Асгардом!
   Я опустила ноги и по щиколотку утонула в роскошном голубом ковре. Я распахнула окна, и щебетание птиц ворвалось в просторные покои, обитые зелёно-голубым шёлком.
   – Время пошло, – произнёс Локи, вполоборота сидящий на взбитой постели, и мне почудилась лёгкая грусть в его голосе.
   Распахнулись двери, и, держась за руки, к нам друг за другом вошли Один и Фригг, Тор и Сиф.
   Все четверо молодые, прекрасные, влюблённо глядящие друг на друга.
   – Дай посмотреть на тебя, брат, – пробасил Один, приблизившись к Локи, а Фригг смущённо опустила глаза.
   – Скоро, уже совсем скоро нам предстоит пировать на свадебном пиру, – сказала она, обнимая Сиф, а та улыбнулась, и трогательные ямочки выступили у неё на щеках.
   – Никогда не сяду я за стол, если и брату моему не нальют кубка! – шутливо воскликнул Один, приобнимая Локи за плечи.
   – Этого никогда не будет, – улыбнулся тот в ответ. – А скажи мне, мой брат, стоит ли на своём посту золотоглазый страж наш Хеймдаль? Космические бездны, окружающие нас, таят в себе немало угроз.
   – Ты ещё спрашиваешь! – загрохотал бас Одина, а Локи обернулся ко мне:
   – Все в порядке в золотом Асгарде, Сигюн. Напрасно ты беспокоилась.
   Тор поднял на руки Сиф и со всей бережностью, на которую был способен этот богатырь, вынес её из наших покоев.
   – Девочка, – шепнул мне на ухо Локи, чуть подмигнув. – Они ещё сами не знают, но у них будет девочка. Они выберут ей имя Труд.
   – Локи, но откуда ты?.. – начала я и осеклась.
   Муж смотрел на меня озорно и печально.
   – Прости меня, Локи, – пробормотала я.
   – Ты бесценный дар мой, – был мне ответ.

   – Я хочу уйти в Мидгард, отец. – Вали сияет ультрамариновыми глазами, воодушевлённый своей идеей. – Кто же расскажет им правду о тебе, если не я?
   Локи сажает сына на колени и кладёт его голову себе на плечо.
   – Мидгардцы не любят правды, – тихо произносит он. – Ни о себе, ни о тех, кого считают своими богами. Они убьют тебя, сын.
   – Я пойду с ним! – горячо восклицает Нари. – Где бы ни грозила ему опасность, я защищу его!
   Локи смотрит на сыновей, потом на меня.
   – Что-то должно измениться, – говорю я. – Насилие и злоба не могут править вечно. Идите, дети! Расскажите о том, что миром правит не боль и ненависть, но свобода и любовь.

   Мы идём по берегу моря, там, где когда-то давным-давно сидели на выбеленной морем коряге, крепко взявшись за руки. С нами сестра моя, солнцеволосая Фрейя, и рядом с ней золотой змей Ермунганд, принявший облик человека. Они останавливаются и долго-долго целуют друг друга, а потом продолжают путь. Чуть поодаль от них огромный волк Фенрир, а по бокам от него Бальдр и Хель. Они немного сдержаннее в проявлении своих чувств, но сияние глаз выдаёт их, как бы они ни таились.
   – Как дела в Ноатуне? – спрашиваю я, когда Фрейя подходит ко мне.
   – По-прежнему, – вздыхает сестра, потому что любит, чтобы у всех на свете был на душе мир.
   – Чайки всё так же громко кричат над Ноатуном?
   – Чайки кричат не громче обычного, к тому же за толстыми стенами замка их вовсе не было бы слышно, – вздыхает Фрейя. – Скади приказала вначале наглухо закрывать все окна, но в комнатах совершенно нечем было дышать. А потом ещё прибой…
   – Прибой тоже мешает?
   Фрейя кивает, а я думаю о том, как же давно не слышала я шум волны, набегающей на берег и шуршащей обкатанной галькой.
   – Поэтому Скади полгода живёт в своем замке на берегу ледяного моря и катается там на лыжах. Только там она и счастлива по-настоящему. Бедный мой отец, – вырывается у Фрейи.
   – Смотрите, что мы нашли! – доносится издалека.
   Один и Тор машут нам руками от излучины небольшой реки, сбегающей в море с поросшего лесом холма. Мы подходим.
   Там, на самом берегу, лежат причудливо изогнутые стволы ивы и ясеня, ещё совсем недавно вырванные с корнем бурей, случившейся минувшей ночью.
   Один присаживается на корточки и проводит пальцами по шероховатой коре.
   – Нарекаю тебя Эмблой, Ивой, и вдыхаю в тебя живую душу, – произносит он, и, когда его дыхание касается древесного ствола, раздаётся стон, отдалённо напоминающий человеческий.
   То же проделывает он и с Ясенем.
   – Опять ты, брат, – вздыхает Локи.
   – Что опять? – непонимающе пожимает плечами Один.
   – А что, будет забавно! – восклицает Тор, склоняясь к Иве и дыша на неё, как зимой ребёнок дышит на замороженное оконное стекло. – Дуновение моё да пробудит в тебе разум! Ну и в тебе, Ясень, само собой!
   Локи незаметно качает головой.
   – Ну что же ты медлишь, Локи? – Один похлопывает брата по плечу. – Твоя очередь, давай!
   Локи встаёт перед деревом, уже не вполне похожим на дерево, на колени. Он гладит его рукой, едва слышно произнося рунические заклинания.
   – Что ты там возишься, Локи? – доносится издалека: Тор и Один уже едва видны на горизонте.
   – Даю тебе душу живую, Ива Эмбла, и чувства, которым будет суждено пережить тебя самоё, – тихо произносит мой муж. – А ты, Аск Ясень, будь во всём подобен Иве Эмбле, и да сможешь ты чувствовать то же, что будет чувствовать она.
   Деревья делают первый вздох, вначале Ива, затем Ясень.
   – В прошлый раз удалось не вполне, – обращается Локи к окружившим его детям, Бальдру и Фрейе. – Я долго думал почему. И знаете, что пришло мне в голову?
   Он берет меня за руку, подводит к полулюдям-полудеревьям.
   – Им не хватало любви. Не хватало, потому что сам я еще не знал её, но теперь…
   Локи снова становится на колени перед Перволюдьми и увлекает меня за собой.
   – Кто, как не ты, можешь дать им любовь, – говорит он и кладёт мою руку на вздрагивающую, пульсирующую кору. – Кто, как не ты, Сигюн?
   Я смотрю в глаза Локи – и вижу вдруг, как он смотрел на меня с самой первой нашей встречи и до своего смертного часа.
   – Что я должна делать? – спрашиваю я и вижу, как просияло лицо Локи.
   – Может быть, на этот раз? – произносит он, не обращаясь ни к кому. – Может быть, теперь получится?
   – Великим даром любви облекаю вас, Аск и Эмбла. Если будете хранить этот дар, жизнь ваша будет наполнена смыслом и не исчезнет напрасно, – говорю я и смотрю на Локи.
   – Лучше нельзя было сказать, – кивает мой муж.
   Еще несколько рун – и Локи поднимает их и передаёт с рук на руки Бальдру.
   – Они готовы, – уголками губ улыбается он. – Осталось лишь подправить форму.
   – Я сделаю, мой царь, – с поклоном отвечает Бальдр.
   – Я помогу ему, – эхом откликаются Фрейя и Хель, а Ёрмунганд садится возле своей возлюбленной и молча достает из-за пояса небольшой, но острый нож.
   Фенрир укладывает большую умную голову на лапы и смотрит вдаль, время от времени слизывая с лап солёные, захлёстывающие его волны.

Ива Эмбла Сигюн Королева Асгарда

Часть 1 Дневники Сигюн

Часть 2 Балансируя во тьме

Часть 3 Срываясь в бездну

Ива Эмбла
Сигюн
Королева Асгарда

Часть 1
Дневники Сигюн

Часть 2
Балансируя во тьме

Часть 3
Срываясь в бездну