-------
| bookZ.ru collection
|-------
| Евгений Калюх
|
| Сто Проклятий
-------
Сто Проклятий
Евгений Калюх
© Евгений Калюх, 2015
© Евгений Калюх, дизайн обложки, 2015
© Евгений Калюх, иллюстрации, 2015
Редактор Алексей Ведёхин
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru
Пролог
– Я на ней женюсь! – кричал на весь дом красный от злости детина.
– Ба-а… – протянула мать, свесив ноги с печи, – Ты чего орёшь?
Отец замер с ложкой щей у рта, не зная, что сказать, и смотрел на сына. Парень с размаху сел на скамью и принялся тереть лоб руками.
– Ты чего удумал, какая свадьба? Машка какая-то. Чья она? – отец опустил ложку в тарелку.
Парень вскочил с лавки инаправился к входной двери.
Отец встал из-за стола:
– Илья? Ты куда собрался?
Илья хлопнул дверью, ничего не ответив.
– Ба-а… – мать стянула с головы платок и подобрала под себя ноги, – Дед, как бы не порчу навели на сыночка нашего.
В это время, на другом конце деревни, Злыбин от души дубасил ремнём свою ненаглядную дочку Машку. Папаша дочь свою не любил, но сегодня особенно. «У всех дети как дети, а у меня – пугало, кто ж её замуж такую возьмет», – любил говорить Злыбин. И добавлял: «Ладно страшилище, так ведь дура дурой же!» Кормить дочку до самой своей смерти он не хотел.
– Зачем деньги взяла? Говори! Говори! Говори! – бил и приговаривал Панкрат.
– Не брала! Не брала! Не брала! – плакала Машка.
Девушка, направляясь из дома куда-то по своим делам, сунула большую серебряную монету себе в рот и вышла во двор. Проскользнуть мимо ворот незамеченной не удалось, и замысел был раскрыт простым вопросом отца. Услышав в ответ мычание, мужчина заподозрил неладное.
Несмотря на онемевший от боли зад, Машка признаваться ни в чем не собиралась.
Это безобразие продолжалось бы ещё долго, если не настойчивый стук в дверь.
– Агафоныч, открой! – гулко раздалось из-за двери.
Злыбин торопливо открыл:
– Чего тебе? Чего ты припёрся-то?
– Это Илья! Илюшка мой пришел! – закричала зарёванная Машка.
– Я к Машке пришел, Агафоныч, пусти!
– Чего это я тебя пущу? Ты время знаешь сколько?
– Не уйду, я к Машке пришел, пустите! Люблю я её!
– Чего-чего? Пошёл домой, пока я тебя не прибил здесь!
– Батя, не тронь его! – крикнула Машка из комнаты, боясь высунуться.
Илья попытался пройти сквозь преграду в виде Агафоныча, и был сброшен увесистым пинком с крыльца. На шум и крики из дома выбежала, причитая, жена Злыбина и побежала к соседям за помощью.
Мужчина с трудом сдерживал напор новоиспеченного жениха. Вовремя подоспевшие соседи накинули на нахала рыболовную сеть и принялись избивать мотыгами и граблями, на что Илья отвечал грязными ругательствами и богохульствами, плевался и закатывал глаза.
Бледная как смерть Машка, наблюдала из окна и заливалась слезами.
Глава 1
С того дня, каждое утро, у окна своего дома, Злыбин находил Илью спящим в траве. Как и в это.
– Что ж ты сюда ходишь всё? Не надоело по роже получать?
Илья с хмурым видом сел, отряхивая волосы от жуков и земли.
– Люблю я её.
– У тебя крыша поехала никак.
– Дайте на Машку посмотреть.
– Домой я тебя не пущу, а выходить она боится. Неделю уже дома сидит.
– Врёте вы всё, – Илья почесался и зевнул, – Не уйду, пока Машку не покажете. Буду тут сидеть.
– Ага, посиди. А я пока за вилами схожу, – Злыбин направился во двор.
Парень вскочил и крикнул ему вслед:
– А я всё равно на ней женюсь!
И убежал.
Машка не находила себе места. Выходить на улицу и правда было страшно, но вовсе не из-за сбрендившего Ильи. В эту ночь на улице шел ливень, и из-за раскатов грома уснуть было невозможно. Под шум дождя девушка лежала под одеялом и смотрела в потолок. Сверкнула молния, полностью осветив на мгновение комнату. Вздрогнув, Машка повернула голову к окну и принялась разглядывать стекающие по стеклу капли. Задумавшись, вспомнила, как прошлым летом гроза застала их с ребятнёй у реки далеко от деревни. Но было ни капли не страшно, дождь был теплый и приятно щекотал кожу. Все принялись кружиться и танцевать под ливнем, и Машка вместе с ними.
Новая вспышка молнии выхватила из темноты за окном чей-то силуэт. Машка от неожиданности охнула. Молния ударила еще раз и еще, силуэт не пропадал. Лучше бы она тогда отнесла деньги.
Шумно сглотнув, девушка, не отрывая взгляда от окна, слезла с кровати, нащупала дверь и просунула руку в проём. Дверь приоткрылась, чтобы тут же захлопнуться, и с хрустом переломала девушке пальцы. Визжа как поросенок, Мария наблюдала, как из большого зеркала напротив кровати вышла тёмная фигура в капюшоне. Приблизившись, посетитель плавно нагнулся над дрожащей Машкой и, склонив голову набок, замер. Девушка зажмурилась и задержала дыхание. Страшный гость протянул длиннющие руки, взял её лицо в холодные ладони и, нагнувшись ближе, поцеловал ледяными губами в лоб. Не в силах пошевелиться, Мария, сквозь полудрёму, наблюдала, как фигура удаляется тем же путём, что и пришла.
Наутро Никитишна, приходившаяся Машке матерью, наткнулась на дочку, валявшуюся на полу. Не поверив ни единому слову, потащила лечить распухшую руку к знахарю. Знахарь Пантелеймон, ощупывая больную кисть, никак не мог взять в толк, как это так можно было умудриться переломать пальцы, упав с кровати. Выслушав сбивчивый рассказ Машки, нахмурился и почесал бороду.
– Да приснилось её всё! Навыдумывает невесть чего! – встряла Никитишна.
Пантелеймон почесал залысину. Что-то в этом было странное. Может жара так на людей влияет?
Далеко в лесу над мрачными деревьями, в мрачном небе летела стая не менее мрачных ворон. Сделав круг над самой чащей, черная туча, растянувшись, спикировала вниз, исчезая в кронах деревьев. Здесь, в вечной тени и сырости, расположился маленький неказистый домик, вросший в холм. Вороны с шумом, одна за другой, влетели в кривую уродливую трубу. Когда последняя из них пропала в чреве домика, на время всё стихло. Немного погодя в пыльном окошке замелькал тусклый огонёк.
Появление хозяйки оживило обстановку в доме. Свечка осветила дальний угол c подвешенной клеткой, в которой дремал филин. На стол вскочила черная кошка. Вылезший из темноты крохотный бес подобрался поближе к огоньку и сел рядом со свечкой, свесив ножки.
Женщина бросила на пол грузный мешок, в котором что-то брякнуло, раздвинула руками хлам с середины стола в стороны и, на освободившееся место, высыпала звенящие осколки металла.
– Атам сломан… – с горечью протянул бес.
Хозяйка, тяжело дыша, некоторое время смотрела на стол. Одета она была в темный с фиолетовым оттенком плащ, на голову натянут капюшон, скрывающий лицо. Из-под капюшона ритмично, с дыханием, вырывался пар. Потерев озябшие ладони, она принялась разжигать жаровню в дальнем углу жилища. Когда огонь занялся, осколки вместе с рукояткой были брошены к горящим головешкам. После, из пыльного мешка, который притащила с собой хозяйка, был извлечен стеклянный, а может хрустальный, шар. Обитатели домика, видимо заинтересованные, оживились. Филин с уханьем раскачал клетку. На своей металлической резной подставке он органично вписывался в убранство жилища хозяйки. Женщина водрузила сие изделие на стол и принялась разглядывать.
– Он прекрасен… – протянул бесенок.
Филин закивал, соглашаясь. Внутри сферы клубы белесого дыма загадочно переливались оттенками голубого. Хозяйка обняла сферу ладонями и что-то прошептала. Ничего не произошло. Хмыкнув, женщина, опустила ладони на стол. Немного подумав, достала склянку с непонятным содержимым, взяла оттуда щепотку пыли, растерла пальцами и посыпала магический шар. Цвет дыма изменился на оранжевый. Плюнув на шар, женщина занялась своими делами.
//-- *** --//
Черная как смола кошка с забора наблюдала, как во дворе играли дети. Первый паренек, что постарше, скакал на метле по двору и размахивал дрыном как саблей, второй бегал от него и орал, изображая жертву. Но тут баланс сил изменился: безоружный нашел мотыгу и принялся орудовать ей как пикой. Старшему пришлось спешиться и вступить в ближний бой.
– Смотри, гепард! – заорал первый, тыча пальцем в кошку.
– Чур шкура моя! – заорал второй. Кошка подобралась слишком близко к месту битвы, и возмездие не заставило себя ждать. Два брошенных камня пролетели мимо, едва не задев череп. В последний раз, с любовью взглянув на своих детей, кошка удалилась. Дети в свою очередь не видели мать уже два года и верили, что её в лесу сожрали волки.
Как-то раз, собирая в лесу грибы да ягоды, Настасья, еще будучи человеком, как это обычно водится у грибников, заплутала. Долго ли, коротко ли она блуждала – наткнулась на странного вида дом. Сам домик, видимо очень старый, являлся частью холма, по подножию которого, в расщелине под наваленными погнившими деревьями, бурлил ручей. Стены все покрылись иссиня-черным, искрящимся на солнце мхом. Кривая и ржавая труба, словно сломанный зуб, торчала из провисшей, поросшей полынью крыши. Сказочную картину дополняло круглое запотевшее окошко.
– Ну и халупа, – проговорила женщина. Вдохнув поглубже, она постучалась.
Хозяйка домика, назвавшаяся Лулу, оказалась обходительной дамой, и гостья была приглашена за стол. В ходе задушевного разговора, хозяйка призналась, что заключила сделку с дьяволом, а точнее с демоном зависти, рассказала, что живет в этом лесу не одну сотню лет и является ведуньей. Чем больше ведьма рассказывала о себе, тем сильнее бледнела Настя. Хозяйке, похоже, нравился произведенный эффект, и она даже предложила посетительнице показать своего демона-покровителя, от чего последняя категорически отказалась. Провожая гостью, ведьма поблагодарила её за милую беседу, показала дорогу, и, чтобы не отпускать без подарка, вручила амулет на удачу в виде кроличьей лапки. На прощание попросила никому не рассказывать об этом месте.
Ожидаемо, Настасья тут же всё в подробностях разболтала, что видела, ещё и сверх того выдумала. Крестьяне за шиворот потащили девушку показывать ведьмин дом.
Однако, Лулу напустила страху на мужиков одним своим бледным видом. Толпа мрачных крестьян с мотыгами и вилами битый час топталась напротив пристанища колдуньи. Мужчины хмурились, ёрзали ногами, но нападать не решались. Настасья, уличив момент, удрала в лес, и больше её никто не видел. Закончилась всё тем, что крестьяне молча убрались с поляны.
//-- *** --//
Мария, Злыбинова дочь, начала чахнуть. Уже через неделю она выглядела как живой скелет. Илья перестал говорить и всё больше мычал, и ревел как раненый бык, бесновался, бился головой об стену, рвал на себе одежду и творил другие чудеса. Родителям пришлось запереть его в погребе, а крышку задвинули бочками с салом – по-другому удержать взбесившегося парня было невозможно.
– Её тогда ещё надо было сжечь! – причитала Никитишна.
В доме Злыбина, у Машкиной кровати, собрались сочувствующие. Сам Агафоныч молча сидел на стуле и смотрел в пол. Знахарь Пантелеймон сидел у изголовья и гладил несчастную по голове. Староста деревни Харин расхаживал по комнате взад-вперед и иногда ронял нелепые комментарии.
– Чем же ты думала, когда к ведьме попёрлась? – не унималась Никитишна.
Машка разлепила ссохшиеся синие губы и, не в силах что-нибудь сказать, закрыла.
– Да тише ты, мать! – укоризненно сказал Пантелеймон.
– О-ой! – вздохнул Злыбин.
– Может прибить тебя, чтоб не мучилась! Всё равно в голове ум не вырастет!
– Да чего ты городишь-то, уймись!
– Да как такое можно? Прибить? Это ж грех, – вставил Харин.
Злыбин закрыл лицо руками и покачал головой.
Машка просипела:
– Не я это.
– Чего-чего не ты?
– Сама она.
– Ах сама значит! Надоумила сама! И за серебряком сама пришла!
– Да перестань ты орать уже, женщина, слушать устанешь тебя! – гаркнул Пантелеймон.
– А это не поветрие? – спросил Харин.
Злыбин шумно вздохнул, не отнимая ладони от лица. На некоторое время повисло молчание.
– Надо сходить к ведьме, – сказал Пантелеймон.
– К ведьме сходить! Скажешь тоже! Это кто-пойдёт-то? Я? Вон эта пусть и идёт! Извиняется!
– Не ори, сам схожу.
Харин закашлялся:
– Как же это ты пойдешь! У нас знахарей больше в селе нет! А если она тебя в котле сварит?
– Ну, сварит, так сварит, что ж теперь.
Под покровом ночи стая ворон кружила над лесом. В небе висела полная луна – самое время для страшных ритуалов и колдовства. Часть птиц уселась на ветки, часть осталась в небе выписывать всяческие фигуры, образуя странный рисунок. Появился глухой гул, раздавшийся словно из-под земли. Сначала протяжный, потом прерывистый, приобретая отчетливый первобытный ритм. Где-то в глубине леса взвыли волки. Вороны двинулись в направлении воя.
Птицы расселись по деревьям рядом с поляной, освещенной ярким серебряным светом. Гул нарастал, становился явнее, всё больше походя на игру африканских барабанов.
– Кар-р! – разнеслось над лесом, вороны прокричали необычайно дружно. Стая волков вторила воронам.
– Кар-р! – громче прежнего проголосил пернатый мрачный хор. Волки, подвывая, пропели на тон выше. Всё это карканье, вой и шум складывались в замысловатую музыку.
Черная стая спустилась с деревьев на поляну и закружилась в вихре, поднимая вокруг облака пыли. Постепенно сгущаясь, эта воронья масса приобретала расплывчатые очертания. И вот, крутанувшись, напоследок, вокруг себя, на месте вихря оказалась женщина – никто иная как ведьма Лулу. Волки в оцепенении наблюдали сие действо. Ведьма, недолго думая, подошла к самому большому волку и отточенным движением свернула ему голову. Остальные бросились врассыпную.
Колдунья на цыпочках, пританцовывая и хлопая в ладоши, три раза обошла вокруг туши. Сняв с пояса кривой нож, Лулу стала разделывать волка прямо на поляне. Трофеями ведьмы стали выдранный хребет и еще пара косточек. Рукоятка для нового ритуального кинжала была готова.
В кромешной темноте, под скрип раскачивающейся клетки, перешептывались бесенок и филин.
– Какой красивый, Тоа…
Филин довольно заурчал.
– Какие перышки, мягкие перышки… Ракх хотел бы перышки, как у Тоа… Мягкие и теплые…
Филин чихнул и похлопал крыльями.
– Правда? Ракху приятно!.. Спасибо милый Тоа… А глаза… Ох какие глаза у Тоа, словно холодные звёзды… Ракх завидует Тоа, Ракх хотел бы тело Тоа…
Филин издал резкий крик и отвернулся.
Бес подскочил к краю стола, поближе к клетке.
– Разве Ракх мог обидеть? Ракх просит прощения.
Филин фыркнул и взъерошился.
Вдруг раздавшийся грохот врезался в уши обитателей хижины. Стулья, стол, посуда, веники, склянки, вёдра: всё это взмыло и повисло в воздухе, задрожал и затрясся тяжелый шкаф. Грохот сменился тяжелым низким гулом, постепенно переросшим в невероятно высокий и болезненный визг. В темноте засверкали ослепительные ярко-голубые вспышки. Бес в ужасе метался по полу, врезаясь в летающие предметы обихода. Подвернувшаяся метла отшвырнула беднягу в угол, где тот и остался дрожать. Клетка с филином бешено вращалась, разбрасывая вокруг перья.
Этот хаос закончился так же внезапно, как и начался, оставив после себя клубы пыли и разоренное жилище.
В свете утра, среди вековых деревьев брёл деревенский знахарь. Опираясь на клюку и прихрамывая, спешил он куда-то вглубь леса. Под толстым слоем опавших ржавых листьев скрывалась еле заметная тропинка, и старик то и дело терял её из виду. Остановившись, Пантелеймон вытер пот со лба. Он должен был давно уже выйти к оврагу. Поразмыслив, Пантелеймон развернулся и торопливо зашагал назад. Спустя какое-то время набрёл на здоровенное обгоревшее дерево. Ничего подобного на своем пути он не встречал. Кроны над головой были такие густые, что до земли доходили лишь несколько лучиков света. Знахарь почесал бороду и огляделся. Путешествие приняло дурной оборот. Выбрав направление, Пантелеймон уверенным шагом двинулся вперед, надеясь выйти к реке.
– Здорова, дед!
Знахарь, продолжая идти, изумлённо посмотрел в сторону. Рядом, шаг в шаг, шла девушка в темной накидке. Её светлые, почти белые волосы развевались на ветру, из-под длинной челки выглядывали ярко-ярко голубые хитрые глаза. Неожиданная попутчица улыбалась во все свои зубы.
– Чего молчишь? Куда идешь? – спросила девушка звонким голосом.
Пантелеймон завороженно глядел на это чудо ошарашенным взглядом ровно до тех пор, пока не споткнулся. Восстановив равновесие, старик гаркнул на девицу:
– Ты это кто-такая-то? Ты чего ходишь здесь?
Девушка заливисто засмеялась и закружилась, поднимая в воздух листья полами плаща.
– Чего гогочешь?
– Ты никак заплутал, дед? – девица расхохоталась вновь.
– Ну-ка иди сюда! – Пантелеймон попытался схватить нахалку за рукав, но та отпрянула. В тот же момент с земли взметнулась пыль с листьями, скрыв девушку от глаз знахаря. Когда пыль улеглась, на месте девицы никого не было. Старик, оторопев, озирался по сторонам. Странная девка как сквозь землю провалилась.
«Проклятая ведьма решила свести меня с ума, – мысли метались в голове Пантелеймона, – черт меня за язык дернул».
– Что ты там крутишься, дед? Потерял чего? – голос донесся откуда-то сверху. Знахарь поднял глаза. Ведьма сидела на ветке высоченного клёна и болтала ногами. Недолго думая, старик бросился удирать от страшной бабы. За спиной раздался громкий свист. Далеко убежать не удалось. Знахаря сбил с ног сильный порыв ветра, и тот покатился по земле.
Вокруг творилось что-то невообразимое. Шум стоял невероятный. Пожухлые листья поднялись в воздух и закружились, образуя множество вихрей. Деревья качались так, что трескались ветки. Встав на карачки, старик упрямо полз из опасного места.
– Слышишь, дед? Это поют трубы ада! – орала ведьма с дерева.
Пантелеймон замер, задержав дыхание. На гул ветра и хохот ведьмы накладывался еще один, едва различимый звук, походивший на горны варваров, селившихся в окрестностях скал далеко на севере.
Вконец измотав старика, колдовство вдруг закончилось. Опустившаяся листва накрыла его чуть ли не с головой. Ведьма спрыгнула с ветки и направилась к знахарю. Пантелеймон выбрался из-под кучи листьев, но встать так сразу не смог и остался лежать на земле, прижимая к груди свою походную сумку. Девка вытащила из просторного рукава длинный кривой нож. Приблизившись, она схватила старика за грудки и замахнулась. Изловчившись, Пантелеймон бросил в глаза ведьме горсть соли и вырвался.
– Ааа!!! – девица, схватившись за лицо, зашлась черными ругательствами, – Что это?!
Заливаясь слезами и натирая глаза, ведьма пыталась разглядеть, в какую сторону снова бросился удирать прыткий дед.
– Гад! Тварь! Ох, я сейчас отыграюсь, ты подожди немного!
Глава 2
Лулу открыла дверь своего дома и сплюнула. Весь пол был усеян разбитой посудой, нехитрая мебель лежала сломанная. Растрепанный филин мирно дремал в малость покореженной клетке. Бес валялся в углу в неестественной позе и, кажется, без сознания.
Женщина, не раздумывая, направилась в еле заметный темнеющий проход, расположенный напротив входной двери. Чтобы войти в него, ведьме пришлось нагнуться. Сразу за проемом вниз спускались кривые, неудобные ступеньки, которые вели к массивной двери, завешенной крест-накрест двумя тяжелыми цепями и запертой на большой замок. Лулу спустилась вниз и сняла цепи. Дверь вела в небольшое, жарко натопленное помещение.
Посреди комнаты лежала страшная черная тварь и натужно сипела. За одну руку существо было пристегнуто цепью к стене, второй тянулось к гаснущему очагу напротив его. От него исходил жуткий запах, с поверхности тела валил густой черный дым. Бугристая шкура существа была испещрена тонкими прожилками, источающими яркий розовый свет. Правда, свечение это на глазах тускнело.
Ведьма, как только вошла в дверь, мгновенно взмокла от жары и сняла балахон, бросив его в углу комнаты. Иссиня-черные длинные волосы рассыпались по плечам. Лулу подула в челку и принялась спасать своего пленника. Взяв в руки лом, поддела тварь за плечо и отодвинула от очага, прислонив тушу к стене. Лом тут же нагрелся так, что ведьме пришлось надеть рукавицы. Орудуя клещами и ухватом, она пристегнула к стене свободную руку существа.
Лулу раздула огонь и подкинула в печь дров.
– Эй, друг любезный, – ведьма потыкала ломом в пленника, – ты живой?
Молчание.
– Не хандри, демон.
Демон глухо захрипел.
– Ха-ха, ну и молчи, больно ты нужен.
//-- *** --//
Много-много лет назад некий орден монахов положил начало новому жутко прибыльному и настолько же опасному виду авантюризма. В те дни наука только зарождалась и была плотно связана с мистицизмом, что давало людям не столько ответы на извечные вопросы, сколько новые поводы для домыслов и суеверий. В этот замечательный период, один из пытливых умов, основываясь на древних трактатах устройства мироздания, разработал формулу порталов. Назвал он эту формулу «Ворота в рай».
Чудо тут же обросло бесчисленным количеством верований и культов. Из добровольцев, вызвавшихся пройти через врата, не вернулся никто, и кто-то предположил, что счастливцы теперь объедают кисельные берега, запивая молочными реками, и обратно возвращаться не желают. Такая версия понравилась всем. С тех самых пор, в местах религиозных сборищ, в портал регулярно уходили старики, собравшиеся в мир иной. А где-то в разлом просто сваливали трупы. А кто-то стучал кулаком сначала по голове, а потом по дереву.
Изыскания по исследованию другой стороны портала провалились один за другим.
– Просто засунуть руку или палку в окно было невозможно – человека тут же засасывало. Привязанная веревка не помогала – в точке перехода она обрывалась и обугливалась. Попытка привязать человека цепью обернулась катастрофой: она не оборвалась, но сдвинула несущую колонну здания и утянула за собой еще несколько исследователей, вдобавок по цепи прошел заряд, и постройка мгновенно вспыхнула! Тебе интересно? – дед сидел в старом клетчатом кресле перед камином.
– Интересно! – карапуз расположился у кресла на полу и внимал.
– Вышеупомянутый орден основал некий отец Лаврентий, полагавший, что место, расположенное за другой стороной разлома не что иное, как ад.
Первопроходца с ног до головы обмотали мокрыми тряпками и обернули в дубленые шкуры. На голову надели что-то вроде шлема. Миссия его заключалась в том, чтобы нырнуть в разлом и тут же выпрыгнуть обратно. Парень в тот день стал героем для исследователей, но имя, к сожалению, забыли, поэтому все его так и вспоминают: «первопроходец». Весь в огне, аки феникс, вернулся он обратно и вылетел из-за портала, словно демон дал ему пинка. Бедолагу свалили тогда в чан с водой. Первопроходец выжил, жаль только слепой остался.
С тех пор снаряжение постоянно изменялось, но это было полбеды. Контролировать места разломов по другую сторону было невозможно, как и предсказать где в следующий раз портал выбросит покорителей адских просторов.
Нора могла вести в два места сразу, а то и в три. Причем, когда какой-нибудь ведроголовый пытался вернуться, его бросало в один из выходов и обратно. Бывало, портал открывался над лавовым морем, что вовсе не сулило ничего хорошего.
– Дед, а кто такие «ведроголовые»? – спросил мальчуган.
– А! Ну это одна из банд, охотники за сокровищами из-за портала. Их шлемы напоминали ведра, поэтому и прозвали. Еще были схимники, огородники и много других. Самая известная банда – сквалыги, или, как они сами себя называли «Вирмы». Авантюрист из-любой другой банды ходил за разлом в среднем один-два раза, сквалыга же мог и десять раз прыгнуть и остаться в живых при этом. Ходили слухи, что они научились вызывать портал по ту сторону на одном и том же месте и даже построили базу в аду, но это, конечно же, бредни.
– А ты в какой банде был, деда? – спросил малыш, зевая.
– Я в огородниках был. Главный наш, Еремей, всё демона хотел увидеть. И в каком-то смысле ему это удалось. Это был мой третий и последний проход: облачившись в свои доспехи и обмазавшись какой-то дрянью, впятером прошли мы через врата. Времени на всё про всё было около двух минут, поэтому, как водилось, хватали всё, что на глаза попадается. Наткнулись мы тогда на что-то, по виду напоминавшее… растение что ли. Толстые «стебли» по типу куста изгибались к земле и заканчивались большими лежачими «бутонами». Эти самые «бутоны», подобно мискам, были наполнены округлыми камнями, испускавшими тусклый зеленый свет. Кто-то кинулся собирать кремний, кто-то, в том числе и я, набивали мешки этими таинственными камешками. По возвращению, разглядывая камни, обнаружили внутри маленьких человечков. Тут-то Еремей и обрадовался: дескать, это демонские яйца, или может, икра. Только время шло, а демоны всё не вылуплялись. Опасаясь, что яйца протухнут, мы потихоньку распродавали их ученым разным, да коллекционерам, но часть оставили. Пробовали разбудить демонят по-всякому: бросали в печь – не поверишь, сгорели, на снегу – плавились. После наших изысканий, яиц осталось штук двадцать, которые мы и отдали Ерёме. Тот, помнится, бросил их на крышу вместе с яблоками сушиться. Уродились все двадцать. Командир наш хоть и носился с ними как с детьми, выжило только три: Сфирь, Кхарун и Ракх. Имена они себе сами выдумали, видать с рождения демонские замашки передаются. Сами-то мы по-другому их звали. Когда Ереме наконец надоело возиться с отродьями нашими, двоих мы продали за неплохие барыши. А вот третий, самый ушлый, от нас удрал. С тех пор о дьяволятах мы ничего не слышали.
Много чего интересного узнали мы о тех тварях, пока нянчились с ними. Оказывается, демоны могут накапливать тепло, поэтому могут выжить при наших температурах. А вот на морозе они превращаются в камень, представляешь? – дед потрепал внука за волосы.
Мальчуган сидел и внимательно слушал – вся сонливость улетучилась: – Деда, а батюшка Мефодий наш говорит, что демоны – это такие злые духи, которые вселяются в людей и заставляют их делать плохие вещи. Еще он сказал, если я не буду послушным, в меня тоже демон вселится.
Старик поморщился:
– Да дьявол их разберет, отродий этих.
//-- *** --//
Харин проснулся от глухого удара в дверь. Со скрипом подняв свое худосочное тело с кровати и, продрав глаза, направился в сторону веранды. Староста вышел на крыльцо, потянулся, да так и замер. На крыльце валялась человеческая голова.
В слезах, Харин вломился в дом к Злыбину. Агафоныч собрался было уже выкинуть столь раннего гостя в окно, но увидев голову, который тот бережно прижимал к груди, осел на пол. Хозяйка тут же подняла крик, на который прибежали заспанные соседи. Голова, несомненно, некогда принадлежавшая знахарю Пантелеймону, бесшумно открывала рот и вращала глазами.
Несколько мальчишек бегали по деревне и стучали в двери, созывая жителей на совет. Ближе к полудню, наконец, все мужчины и часть обеспокоенных женщин собрались у Панкрата. В избу все не поместились, поэтому молодежь толпилась во дворе и заглядывала в окна.
– Дорогие односельчане, – начал плаксивым голосом староста, – для нашего мирного села настали смутные времена! Мало было нам всех несчастий, так еще и всеми любимый знахарь был злодейски убит треклятой ведьмой! – последнюю часть фразы Харин произнес фальцетом.
Толпа загомонила:
– Да мы её в котле сварим!
– Каленого железа в глотку ей залить!
– Мы к ней со всей душой, а она!
– Идем к ведьме толпой!
Харин замахал руками:
– Нет, нет и нет! Тогда каждого из нас ждёт судьба несчастного Пантелеймона! За что же нам такие беды? Сейчас нам только остается запереться в наших домах, и… – кто-то схватил старосту за шкирку и запихнул в дальний угол избы.
Слово взял здоровенный бородач – местный кузнец Митрич:
– С ведьмой нужно разобраться. Кто против? – сказал он спокойным басом.
Люди притихли, прислушиваясь к бородачу. Возражений не было.
– Так вот. Как верно подметил наш уважаемый староста, с ведьмой шутки плохи и сами к ней мы не пойдем. Мы наймем охотника на ведьм.
– Да где ж мы его возьмем, охотника твоего? – вставил скотник Горемыка, такой же здоровый лоб с огромными волосатыми ручищами.
– В городе, где. Слушайте дальше. Отправим гонцов в Чуйково, Коржевку и Северные Чехлы. Надо придумать награду.
– Да деньгами уж, – сказал кто-то из толпы, – не овцу же ему отдавать. Послышались смешки.
– Денег должно быть столько, – продолжил Митрич, – чтобы охотник захотел ехать в такую глушь. Староста, сколько у нас в казне?
– Да какая казна, добрые люди, – промычал из угла Харин, – так, три монетки лежит на черный день…
– Нужно собрать, сколько у кого есть! Михаил Васильевич, как староста, будет ответственным за сбор денег.
– Конечно, конечно, я буду очень ответственным.
Кузнец обвел взглядом собравшихся.
– Кто поедет?
Двое юношей подняли руки.
– Так. Рябой поедет в Чуйково, Лёня Костыль в Коржевку, в Чехлы я отправлю сына. Парни, подойдите ко мне после собрания.
Еще немного погалдев, народ через некоторое время разошелся по домам.
На рассвете из деревни выехали три всадника.
Глава 3
Харин вместе с женой пересчитывал собранные деньги. Перепуганные селяне делились сбережениями охотно, так что монет набралось достаточно.
– Девяносто восемь, девяносто девять… Это что ж получается: семьсот! – староста состроил глупое лицо и уставился в пустое место перед собой, – Такие деньжищи! Стадо можно купить! И пастуха. Деревню можно десять лет кормить! И что ж мы это всё отдадим?
– Тридцать семь, тридцать восемь… Не сбивай! – проворчала жена, – тридцать девять…
Раздался стук в дверь.
– Входите! Входите! – крикнул Харин. И гость вошел. Это был скотник Горемыка. Мужчина подошел к столу, за которым сидел староста с женой, и поставил на него кулек, собранный из белого в красный кружок платка и принялся его развязывать. В кульке оказался еще один, поменьше. Узел оказался скотнику не по зубам, и ему пришлось уступить Харину. Староста ловким движением расправился с узлом и извлек на свет божий шерстяной носок. Нащупав что-то внутри, Михаил Васильевич вытаращил глаза и открыл рот. Трясущимися руками он вытряхнул из носка на ладонь монету.
– Золотой!
– Экий ты сребролюбец, – заметил Горемыка.
– Нет, нет и нет! Да куда ему: семьсот сребряков? Еще и золотой? Чтоб рожа у него по швам разошлась? Ты его лучше мне в казну отдай – мы тут такой базар отгрохаем! И конюшню! Роскошную!
Скотник дал щелбан Харину по носу.
– Может и некому будет твои конюшни чистить. Сам что ли будешь в навозе ковыряться?
Староста, потирая нос, что-то обиженно промычал.
– …Девятом поколении! Детей твоих и отпрысков детей! Проклята будь!!!
Голос гремел на весь домик так, что тряслись стены. Ракх сидел на полу и грыз ногти, поглядывая на пустую клетку под потолком. Хозяйка отпустила филина погулять. Ракх тоже хочет погулять, но хозяйка говорит, что Ракха может проглотить змея или растерзать коршун. Страшный голос снова зарокотал, и бесенок зажмурился и сдавил уши ладошками.
Ведьма в одной сорочке, с помощью длинной палки с намотанной тряпкой, рисовала на груди демона маслом какие-то знаки. Каждое прикосновение кисти, сопровождалось оглушительным ревом и проклятьями.
– Рррррааа!!! Огонь и пепел! Ты за это сожрешь собственные кишки, человеческая самка!
Масло, при нанесении на кожу, мгновенно вскипало, оставляя отчетливые белые следы ввиде замысловатых загогулин.
– Женщина! Твоя мира невероятно хо… – новое прикосновение, – …ЛОДНАЯ!!! ААА!!!
Ведьма отошла на шаг, чтобы полюбоваться проделанной работой. Демон обмяк и повис на цепях. Бедняга совсем выдохся. Рисунок на груди представлял собой три правильных круга, связанных между собой линиями, проведенными от центра к центру и образующими треугольник. С внешней стороны получившейся фигуры, по контуру, Лулу нарисовала множество понятных только ей знаков.
В жарко натопленной комнате шкура приобрела грязно-серый с бардовым оттенок. Чуть вытянутый череп венчали матово-черные закрученные как у барана рога. Две пары черных как смола округлых глаз. Одна – основная, вторая – пара слепых глаз поменьше и расположенных ближе к зияющим ноздрям.
– Ай, красавец! – ведьма бросила любоваться своим пленником и принялась расписывать мелом пол. Она нарисовала вокруг себя круг, внутри которого могло уместиться еще три ведьмы. Под окружностью, повторяя форму круга, написала то ли молитву, то ли заклинание.
В комнату заглянула кошка. Лулу прогнала её и закрыла плотнее дверь. И без того в душном помещении стало невозможно дышать. Женщина торопливо расставляла и зажигала свечки, нашептывая что-то себе под нос. Окунув руки в остатки масла, она натерла им лицо, ноги и все открытые участки тела, не переставая шептать. Когда приготовления были закончены, ведьма встала на колени в центре вычерченного круга перед пустой чашей и громко затянула свою молитву дрожащим монотонным голосом. Держа руку над чашей, Лулу порезала левую ладонь. Ритмично раскачиваясь и распевая, ведьма постепенно погружалась в транс.
Разум колдуньи заволок как будто бы осязаемый едкий туман. Каждый удар сердца отчетливо отдавался гулом в голове, сопровождаемый сумбурным пульсирующим движением желтоватой дымки. Голова заполнилась множеством бесформенных пляшущих образов и цветными мерцающими пятнами, и ведьма потеряла связь с внешним миром. Незаметно для ведьмы сознание отключилось, и та некоторое время прибывала в беспамятстве. Совсем недолго.
Такого Ракх еще не видел. Бесенок находился в крайнем возбуждении, его так и норовило спросить хозяйку, что же это было такое. Об увиденном он взахлеб рассказал по очереди, сначала подоспевшей кошке, потом вороне, которая случайно присела у окошка домика. Ворона вежливо выслушала сбивчивый рассказ, понимающе кивнула и улетела, и теперь, Ракх с нетерпением ждал возвращения филина.
Ракх сидел на краю стола и грыз ногти, когда хозяйка выскочила из подвала. Она молча просеменила до двери в дикой неестественной позе и даже не взглянула на него. Передвигалась хозяйка, опираясь на одну ногу и обе руки. Правая нога волочилась следом, словно отнялась. Двигалась к двери боком, словно краб.
Не успел бес придти в себя, как следом за хозяйкой вышел демон-пленник, шаря впереди себя руками, будто ничего не видел, и протяжно подвывая. Стараясь сильно не высовываться, Ракхс ужасом наблюдал через окно за происходящем во дворе.
Демон осторожно подкрадывался к ведьме. Та же, подобно мухе, на высоте двух своих ростов, немыслимым образом встала поперек ствола старого клена и не двигалась, выпрямилась словно еще одна ветка. Только пряди её волос свисли к земле, закрыв лицо. Вдруг, с устрашающим визгом, она бросилась вниз, грузно ударившись о землю, и принялась кататься по листве. Демон захромал быстрее, к спятившей бабе. Ведьма вскочила, не прекращая орать, с остервенением начала рыть землю руками, взметая вокруг себя кучу листьев и грязи, попутно отправляя здоровенные комки земли себе в рот. Демон взвыв, перешел было на бег, но споткнулся и свалился, закопавшись в листву. Ведьма, продолжала жрать землю, её брюхо увеличивалось на глазах. Демон, наконец, достиг цели, и, не церемонясь, вырубил ведьму одним ударом в череп, взял обмякшее тело за ногу и потащил обратно в избу и в подвал. Ракх видел, когда парочка прошла мимо него, как ведьма билась черепом об пол дома, считая доски. При каждом ударе из раззявленного черного рта ее, вываливались комки земли.
//-- *** --//
– Ну правда! Я даже подумать не могла, что ты так взбесишься!
– Точно! Я в бешенстве, – сказал мужчина в белой рубашке спокойным голосом.
– Ну, милый, откуда я могла знать, что ты такой ранимый!
– Ты решила поиграть со мной! Со мной! – мужчина расхохотался.
– Видишь, ты уже смеешься, значит, ты понимаешь, что это шутка. Ты же любишь шутки? – девушка всхлипнула.
– Ого, конечно! Особенно когда пытается шутить, женщина!
– Милый, ну прости меня.
– Что ты как ребёнок, ты же знаешь, чем всё кончится.
– Я могу быть очень хорошей. Отпусти меня. Пожалуйста…
Ксавьер рубанул ножом по веревке, на которой девушка была подвешена вниз головой за ноги. Веревка лопнула, и девица с глухим ударом упала на деревянный пол и сломала шею. Ксавьер хмыкнул, ногой спихнул тело в приготовленную дыру в полу и заложил доски.
Прогуливаясь по ярмарочной площади, мужчина в белой рубашке, коричневых штанах и таких же сапогах, между лотков с рыбой и сластями, наткнулся на палатку гадалки. Внутри, при приглушенном свете, сидела за маленьким столиком женщина в балахоне с капюшоном, закрывающим лицо.
– Пять сребряков, парень!
Ксавьер бросил монеты на стол и уселся на деревянную табуретку напротив гадалки. Та тщательно перетасовала карты, и, по очереди выкладывая карты на стол, начала вещать:
– Судьба непростая… Путь прерывается… Никому не будешь должен, бремени нет… Будешь как неприкаянный…
– Стой, стой! Погоди ты! – Ксавьер пару раз хлопнул в ладоши, – что там ещё прерывается? Ты это кому рассказываешь?
– Тебе, кому еще! Вот как прервётся, так сразу об этом узнаешь! Развелось умников.
– Эй, я тебе деньги плачу! Давай разъясняй, что ты там под нос себе бормочешь.
– Вот невежа! Я-то откуда знаю, твоё ж гадание – не моё!
– Ты говорила «путь прерывается». Это значит, что я куда-то пойду, но что-то меня остановит, так?
– Да не знаю я! Ой!.. Ну… да, да! Точно, остановит.
– Так кто остановит?
Повисло минутное молчание.
– Что кто? – гадалка скрипнула зубами.
– Остановит, говорю, кто? Или что? Может я соберусь в другой город, но по дороге встречу трактир… А у хозяина будет прелестная дочка, которая мне понравится… Может же быть такое?
– Да! Точно! Так всё и будет! Продолжим?
– Бремени нет! Что значит бремени нет?
Гадалка выронила карты из рук, и те рассыпались по полу. Женщина нырнула под стол.
– Это та девка из трактира бесплодная оказалась! Бремени нет у неё! – донеслось из-под стола.
– Да не-ет… – начал Ксавьер.
– Ха! – резко и громко перебила гадалка.
– Нет! Я буду богат, а значит, у меня не будет долгов, и мне не нужно будет переживать о том, что есть и где спать.
– Ну-ну, – женщина собрала карты и водрузилась обратно на своё место.
– А что значит неприкаянный?
– А это ты все свои денежки на карты и на баб просодишь, и будешь неприкаянный ходить!
Ксавьер поморщился и, в задумчивости, почесал затылок. Женщина прикусила губу, чтобы не рассмеяться, и продолжила раскладывать карты. Ксавьер некоторое время, молча, наблюдал за руками гадалки.
– Вот что, красавчик. Напоследок у меня есть еще одно предсказание для тебя, – сказала женщина в балахоне.
– И что там?
– Я знаю, от чего ты помрешь.
– О как! Давай говори, чего томишь!
– А помрешь ты страшной и кровавой смертью, от руки женщины.
Ксавьер взорвался смехом. Не прекращая хохотать, мужчина встал со стула и вышел из палатки.
Поздним летним вечером, под светом одной только луны, Ксавьер зажимал в безлюдном узком переулке черноволосую женщину в сетчатых чулках. Одной рукой он держал её за талию, второй – шарил под юбкой. В какой-то момент проститутка заметила, как раскрасневшийся мужчина убрал руку из-под юбки, не переставая облизывать её шею и декольте. Произошла заминка, Ксавьер отвлекся и стал хлопать свободной рукой по карманам.
– Что случилось, красавчик?
Ксавьер что-то невнятно пробормотал.
– Потерял что-то? – женщина, ухмыляясь, помахала ножом перед лицом Ксавьера.
– Какого чёрта, шлюха?! – Ксавьер влепил проститутке мощную пощечину, и та, с испугу, всадила ему нож в бедро. Мужчина заорал и, кажется, на секунду ослеп от боли. Черноволосая женщина оттолкнула нападавшего и бросилась бежать из переулка. Ксавьер, падая, успел схватить проститутку за лодыжку, и они вместе растянулись на земле. Не смотря на то, что женщина активно отбрыкивалась и била его свободной ногой по голове, Ксавьер подгрёб проститутку под себя, со стоном выдернул нож из бедра и принялся кромсать её шею и грудь. Насчитав двенадцать ударов, Ксавьер, весь в грязи и крови, встал и хромая направился прочь.
Гадалка сидела за столом при дрожащем огоньке свечки и протирала банку с заспиртованными лягушками, когда в палатку ворвался, тяжело хромая, грязный, весь в крови и рваном шмотье, мужик с горящими глазами. Размахивая окровавленным ножом, оборванец рванулся было к женщине, но споткнулся и с размаху повалился на стол, сломав пополам столешницу. Гадалка с испугу вскочила со стула, махнула в сторону мужика руками, что-то отрывисто крикнула, да еще и плюнула вслед.
Незваный гость вдруг весь побагровел и затрясся. Гадалка спряталась за шкаф с банками и оттуда наблюдала за кошмарными метаморфозами бедняги. Кривляясь и дёргаясь тот в считанные секунды скрылся под собственной одеждой. Под грязной рубахой что-то трепыхалось. Тётка метлой приподняла одежду. Под ней оказался весь в крови и слизи серый комок перьев. Тут комок взорвался, разметав перья по палатке и забрызгав стены мелкими каплями крови. На месте комка оказался сегодняшний болтливый гость. Он был совершенно гол и орал.
– Ааа!! Ведьма! Ты! Ты прокляла меня!
– Ага, только что, – ответила гадалка.
– Меня чуть не УБИЛИ! – сказал мужчина, растягивая слова.
Ксавьер стал резко менять формы, руки неестественно выгибались и хрустели, голова втянулась в шею, кожа местами рвалась и быстро покрывалась перьями. Ведьма наморщилась – зрелище было поистине отвратительным, хотя всё и произошло очень быстро. Теперь женщина разглядела в получившемся существе филина. Тот остервенело бил крыльями по полу.
Снова трансформация. Кровь брызнула гадалке на лицо. Через несколько секунд кровавый Ксавьер сидел на полу. Видно было, что правая рука сформировалась неправильно и сгибалась в обратную сторону.
– Прекрати это, ПРЕКРАТИ!
– Не могу! Напугал ты меня, скотина, не было времени думать что делать!
Мужчина, шипя от натуги, встал и на трясущихся ногах медленно двинулся к гадалке. Превращение началось вновь, но гораздо медленнее, чем первые два раза. Было видно, как перья лезут из-под кожи. Из груди его вырвался протяжный стон, который перешел в клёкот и невнятное бульканье.
//-- *** --//
Лулу изучала нарисованный мелом круг на полу. В некоторых местах линии стерлись. То ли она случайно стерла их, когда впала в транс и растянулась на полу, потеряв контроль над телом, то ли когда выходила из круга под контролем неясной сущности, но других видимых причин она не находила.
Ведьма задумчиво дочертила круг в месте разрыва, подумав немного, бросила мел на пол и встала. Скованный демон сдавленно захрипел.
– Очнулся?
Демон тяжело дышал, извергая клубы дыма из горла.
– Помнишь что-нибудь?
– Что я должен помнить, человек? – ответил демон после минутного молчания.
Грязь противно скрипнула на зубах, и Лулу сплюнула на пол.
– Вспомни, что было минувшим днем.
– Я как будто был в забытье, – демон пристально посмотрел на женщину.
Ведьма вышла из душной задымленной комнаты и завесила дверь цепями.
Глава 4
Ранним утром, щегольски разодетый мужчина в роскошной широкополой шляпе, украшенной пучком перьев, сидел за столом в доме старосты в окружении крестьян и не спеша что-то рассказывал.
– Залез я, помню, под самую крышу и вижу, как он её за волосы к котлу тащит. А она орет. А котел кипит. Ну, я воротник поправил и на голову людоеду прыгаю. А он огромный, пять человеческий ростов! – мужчина выставил вперед растопыренную пятерню. Слушатели восторженно уставились на вытянутую руку, – сгреб меня с шеи и зажал в кулаке. А потом как швырнет об стену! А стена развалилась, и посыпались обломки на меня!
Люди слушали с открытыми ртами господина Маркела Рудого, как тот представился. Кто-то из детей взял померить необыкновенную шляпу гостя.
– Бились мы с ним два дня и две ночи, по колено в крови, – продолжил Маркел, охотник за нечистью, – то он меня достанет, то я его мечом полосну. На утро третьего дня, наконец, поразил я его вилкой в гигантский злобный глаз. Земля тряслась, когда туша его зловонная падала. Вся округа вмиг узнала, что повержен коварный людоед. И, когда вышел я из развалин замка, как только облик мой проявился в клубах дыма, с ног до головы в крови и саже, встретила меня благодарная толпа криками, и до самой столицы несли и песни пели – вот как было!
Рудой забрал шляпу, подул в оперение и аккуратно разгладил. Господин охотник приехал накануне утром из Чуйково по объявлению Рябого и уже успел своими историями заслужить симпатию местных.
Староста два раза громко хлопнул в ладоши и крикнул:
– Так! Все по домам!
Кузнец Митрич выпроводил зевак со двора, вернулся в дом и сел за стол. Маркел сидел и разглядывал шляпу.
– Нам бы хотелось побольше узнать о ваших навыках, господин охотник, – сказал староста.
«Чертов холуй», – подумал Рудой, а вслух сказал:
– Я уничтожаю ведьм, колдунов, вампиров и призраков. Для этого я использую заговоренное оружие и амулеты. Так же мне помогают мои энциклопедии и справочники с описанием ритуалов, поведения и особенностей нечистых духов, например, этот фолиант, – охотник достал из своей пыльной кожаной сумки внушительных размеров затертую книгу и грохнул ею об стол. Пролистав несколько желтых страниц, ткнул пальцем в жирный заголовок:
– Вот! Как раз ваш случай.
Митрич и староста привстали чтоб получше рассмотреть. Харин ничего не понял, так как написано было на чем-то экзотическом, а кузнец и вовсе знал только четыре буквы. Маркел захлопнул книгу, и от страниц взметнулось облако пыли.
– Вот это, – продолжил охотник, со звоном доставая меч из ножен, – меч приханкайской стали, работы прославленного мастера Галихана! Посеребренное лезвие делает его смертельным оружием против нечисти!
Следом на свет вышел жуткого вида амулет из костей и перьев.
– А с этим магическим артефактом, мне сам черт не страшен! – господин Маркел потряс безделушкой у себя перед лицом, – этот трофей я отобрал у черного колдуна, обитавшего в Уссурийских джунглях, и это не всё. Как вы понимаете, я искушен в выслеживании и уничтожении ведьм и могу вам помочь.
– Я ничего не понимаю, но надеяться нам больше не на кого, – Митрич хмуро глядел на охотника из-под тяжелых бровей.
«Ах, ты ж свинья необразованная», – сказал про себя господин Маркел Рудой, а вслух вышло:
– Уверяю вас, я не новичок в таких делах, и не зря получаю своё золото. Хочу сразу сказать, что не собираюсь рисковать за доброе слово, и смею требовать достойную оплату, – охотник закинул ногу на ногу и откинулся на спинку стула.
Харин посмотрел на вещи Леонардо и нехотя достал из-за пазухи мешочек с деньгами.
Охотник высыпал на стол монеты. Бровь его над правым глазом поднялась вверх, уголки рта поползи вниз, изобразив на лице то ли удивление, то ли недоумение. Взяв в руки серебряник, он внимательно осмотрел его прищуренным и глазом и надкусил. И так все тысяча двести монет и один золотой, который был покусан особенно тщательно.
Кузнец за это время проковырял дыру в деревянном столе, а староста впал в транс, наблюдая за господином Охотником На Нечисть.
– Думаю, этого мне хватит, – подытожил Рудой.
Староста встрепенулся:
– Ну, слава тебе Господь!
Провожая Митрича, Харин некоторое время постоял с ним у ворот.
– Уссурийские джунгли? – староста почесал затылок.
– Черт его знает, я ни о чем подобном не слышал, – ответил здоровяк.
Три фигуры в балахонах в свете утреннего солнца стояли у окраины леса и разговаривали. Одна, невысокого роста, с пепельно-белыми волосами, разглядывала из-под ладони небо. Вторая – по уродливому долговязая, из раструбов рукавов виднелись невероятно длинные костлявые пальцы. Третья выглядела несуразной, полностью укутанная в свои серые одежды, будто пряталась от солнца. Балахон на ней странно бугрился.
– Нужно, чтобы ни одна живая тварь не покинула леса. Нам предстоит провести сложный ритуал, и лучше начать немедленно, – это сказала самая высокая, – на все приготовления у нас месяц. Мы должны управиться до первого снега, я не собираюсь стынуть здесь в ноябре.
«Грязные, крестьяне, чёрт вас дери, – мысленно разговаривал с собой Маркел, хлюпая своими новыми сапогами по грязи, – готовы отдать все деньги, чтобы избавиться от какой-то старухи. Заставляют меня переться в глушь по грязище, дьявол бы их побрал.»
Господин Рудой действительно имел опыт охоты на ведьм. Множество раз ему приходилось ночевать в проклятых местах, якобы с целью изгнания призраков. На утро героя обычно ждала награда в виде немаленькой суммы денег. Не меньше раз великому охотнику приходилось договариваться со старухами, которых крестьяне окрестили колдуньями или кикиморами.
Рудой пробирался по лесу чуть ли не на запах. Местные не выделили ему проводника даже за деньги, рассказав только о паре ориентиров. Охотник кое-как разглядел очертания домика среди осыпавшейся листвы. Перебираясь через гнилые коряги и рассыпаясь проклятиями, он наконец добрался до высокого отдельно стоящего клена в центре лужайки, где располагался дом ведьмы. Отдышавшись, Рудой направился по грязище к неприметной входной двери.
Постучавшись негромко, охотник прислушался. Почти сразу же откликнулся женский строгий голос: «Входи!» Голос явно не принадлежал старухе. Охотник толкнул дверь и вошел. В домике его ждала темнота, разгоняемая только серым светом, пробивающимся через грязные окна, и, сидевшая за дубовым столом, мрачная хозяйка. Кутаясь в свои серые одежды, она смерила гостя сдержанным взглядом. В одной руке она держала чашку с чаем. Легонько качнув чашкой в сторону пустующего стула напротив, ведьма сказала:
– Присаживайся, – и осторожно отхлебнула.
Рудой стянул с головы шляпу, изящно взмахнув ей, быстро поклонился в не менее изящном реверансе и опустился на стул.
– Зачем пришел?
– Крестьяне говорят с тобой репа не растет.
– И что, убьешь меня? – ведьма прищурилась.
– Хотел предложить кое-что, – Рудой опустил руки вдоль туловища.
– Продолжай, – сказала Лулу протяжно, помешивая чай ложечкой.
– Я хотел дать тебе уйти из леса, а крестьянам бы сказал, что убил.
Ненадолго повисло молчание. В доме было слышно, как за окном завывал ветер.
«Вот надменный ублюдок», – подумала ведьма и улыбнулась.
«А она ничего так, стерва, красивая. Худощава несколько, но…» – охотник улыбнулся еще шире ведьмы.
– А если я не соглашусь?
– Не престало кавалеру бить женщину, но я не побрезгую.
Ведьма неожиданно громко и резко хохотнула, чуть ли не каркнула.
– Я бы не хотел, чтобы до этого дошло.
– Да ты бы и с ребенком не справился, щеголь, – ведьма ощерилась во все свои ровные зубы. Рудой встал со стула. По-крайней мере хотел, но глаза его по-прежнему остались на уровне взгляда ведьмы. Растерявшись, охотник схватил с пояса с вой меч и выставил вперед, но… опять ничего не произошло. Рудой в панике оглядел себя: ноги словно сковало, руки безвольно повисли.
– Что ты сделала?! – заорал Рудой.
Ведьма допила чай и встала из-за стола. Господин охотник на ведьм проследил за ней налитыми кровью глазами.
– Стул под твоим плоским задом – Бабкин Капкан, – Лулу поставила чашку в старый сервант. Рожа Рудого вся побагровела, жилы на шее вздулись так, что казалось сейчас лопнут, – Вот был бы ты без злого умысла – стул бы не сработал.
Рудой разразился ругательствами. Ведьма, не желая его выслушивать спустилась в каморку к демону.
Спустя неделю со стороны Коржевки показался небольшой отряд всадников из десяти человек. Крестьяне похватали вилы и попрятались по холмам, встречая гостей, но быстро успокоились увидав среди прибывших Костыля.
Охотник Рудой так и не вернулся, так что местные обрадовались отряду.
Часть всадников была закована в латы. Впереди ехал верхом человек в самых страшных и тяжелых доспехах, рыцарь видимо. Рядом с ним ковылял оруженосец, держа перед собой знамя с гербом. На гербу красовалось чудище на желтом фоне, похожее на бескрылого рогатого дракона, а внизу подпись на неместном – Tyrannotaurus Rex. Двое всадников было вооружено луками, а замыкали колонну два пеших человека в балахонах увешанных золотыми цепями и с книгами на поясе.
Вся процессия прогромыхала в центр деревни до местного кабака. Рыцарь передал свой кошмарный гигантский меч оруженосцу. Тот воткнул знамя в землю, схватился за огромную рукоятку и потащил оружие за собой по земле, натужно пыхтя и краснея. Два воина помогли рыцарю слезть с коня и все направились в кабак.
Митрич схватил Костыля за локоть и шепотом спросил:
– Ты где их откопал?
Костыль самодовольно расплылся в улыбке:
– Они мимо Коржей с турнира ехали.
Гости с трудом разместились внутри. Маленькая дочка хозяина, завидев громыхающих солдат спряталась за ширмой, ведущей в кухню. Солдаты побросали свою броню в углу и расселись за столами. Один из прибывших прям в доспехах приземлился на лавку и сломал её пополам. Оруженосец неимоверным усилием прислонил гигантский меч рыцаря к стене.
Снаружи раздавались шум и громкое ржание. Крестьяне пытались пристроить лошадей. Запыхавшийся Леня Костыль вбежал в кабак и крикнул, что вороной конь вырвался и ускакал в поле. Рыцарь зарычал и стукнул своим кулаком, величиной с кувалду по столу, переломив его надвое. Оруженосец сорвался с места и побежал помогать ловить коня, хлопнув дверью. Стены кабака дрогнули, и меч рыцаря упал на хозяйскую собаку, размазав ее по полу. Девочка, увидев это, громко разревелась.
К вечеру, когда все успокоились, Митрич со старостой ввели в курс дела барона Генриха Бурского, как тот представился, передавая слова через сопровождавших его монахов, пока остальные его солдаты надирались брагой.
Щурясь от дыма, белокурая ведьма напряженно наблюдала за Разломом. Сидела она чуть поодаль, около костра, и палочкой вырисовывала на песке улыбающиеся солнышки.
Разлом представлял собой гудящее звенящее нечто. Сквозь него можно было разглядеть искаженные объекты, расположенные за ним. Разлом пульсировал, и иногда по нему пробегали волны.
Рядом молча сидела еще одна горбатая ведьма, и поглядывала то на разлом, то на громадный ржавый лом, зарытый в землю тут же. На лом одним концом была намотана массивная цепь, другим уходила в пустоту в дыре. Цепь с лязгом покачивалась на ветру.
Время от времени от ведьмы, что с горбом, скрывавшемся под балахоном, было слышно тихое стрекотание.
Сивая дорисовывала одиннадцатое солнце, когда цепь вдруг натянулась и принялась мотаться из стороны в сторону. Горбатая моментально выпрямилась и стала высотой в два человеческих роста! Потом с клекотом обвила цепь своими страшными многосуставчатыми руками и потянула на себя. Сивая вскочила и отпрыгнула от цепи на безопасное расстояние.
Ведьма некоторое время боролась с извивающейся цепью, потом, собравшись, тремя энергичными усилиями вытянула её из разлома. Следом за цепью с громом и молниями вывалился исполинских размеров демон.
– Ая-яй, как не хорошо! – белокурая ведьма, прикусила губу.
Демон, безумно воя, появился с подходящим ему по размерам крюком в глотке, который безобразно торчал из шеи.
– Что ж ты глотаешь-то сразу!
Ведьма с цепью рывком заставила опуститься демона на колени. Тот подвывая подчинился и опустил голову к земле. Ведьма произнесла скрипучим голосом, обнимая рогатую голову:
– Ты усмирён, вириид.
– Отпусти меня-а! Отпусти! Отпусти! – Рудой пытался раскачиваться на стуле, но у него получалось только выпячивать глаза.
– Если не заткнёшься, останешься без сладкого чаю, – ведьма демонстративно отхлебнула и зажмурилась, – Ммм, какой аромат!
У охотника потекла слюна, и он не мог ее вытереть. Выждав немного, Лулу поставила перед ним чашку. Ракх влез Рудому на плечо, и филин подал тому чашку в клюве. Бес услужливо протянул чай Маркелу.
– Вы слышите? – ведьма замерла с чайником в руке.
– Мм? – Ракх вопросительно посмотрел на хозяйку.
– Тсс! – Лулу поднесла указательный палец к губам.
Рудой вывернул шею, чтобы посмотреть в окно. Некоторое время он ничего, кроме своего дыхания не слышал. Вскоре раздался ритмичный топот с десятка марширующих ног.
Ведьма встрепенулась и выскочила во двор, распахнув двери настежь. Рудой видел, как она обернулась стаей ворон и скрылась в лесу, хлопая множеством крыльев. Стая вернулась чуть ли не моментально, влетела в дом и собралась в ведьму уже внутри.
Лулу, тяжело дыша, осмотрела дом, потом выглянула за дверь. Из-за сосен с мечами наперевес двумя рядами вышли люди барона Бурского. В панике женщина бросилась через весь двор к ближайшему дереву и отломила увесистую ветку. Солдаты с криками двинулись наперерез ведьме.
Лулу заворожено смотрела на закованного в броню гиганта, возвышающегося над воинами. Рыцарь на ходу играючи перекидывал из одной руки в другую ужасающих размеров меч. Ведьма осторожно обходила нападающих по дуге, нашептывая что-то себе под нос. Не переставая говорить, ведьма, направив конец ветки на солдат, нарисовала в воздухе спираль. Кончик ветки задымился.
За спиной гиганта Лулу заметила прицеливающихся лучников. Ведьма повторила жест, ветка вспыхнула, разбрасывая искры. Солдаты перешли на бег. Рядом с Лулу в землю воткнулись две стрелы, одна даже прошила накидку ведьмы. Еще один взмах! С конца палки сорвался ослепительный сгусток энергии. С жужжанием пронесся он мимо бегущих солдат, заставив их испуганно обернуться, и с грохотом взорвался под ногами стрелков. Троих человек подбросило так, что они взлетели выше верхушек деревьев. Один подлетел, раскинув в стороны руки и ноги, словно звезда и, вращаясь, скрылся где-то в кронах. Второй был уже как трехконечная звезда – его ноги полетели в другую сторону. Третий, монах, оставил в небе шлейф из дыма от своего загоревшегося балахона.
Солдаты набросились на ведьму. Махая мечами, они покромсали ведьме накидку и рассекли бедро. Кровь брызнула на траву. Ведьма получила в глаз рукояткой и отшатнулась. Находясь практически вплотную к солдатам, Лулу послала вперед очередной огненный шар, и ветка развалилась у нее в руках. Волна разметала людей по поляне, Лулу отбросило к стене домика. Та ударилась спиной о бревна и осела под окошком. Объятые пламенем воины катались по траве и вопили. Солдат, которому шар попал в грудь, полыхая, перелетел через всю лужайку, живописно раскидывая по земле кишки.
Закованный в сталь гигант, не смотря на размеры и вес, в одном прыжке настиг ведьму и, с оглушительным ревом, обрушил на неё свой кошмарный меч. Клинок разбил окно, вошел в бревенчатую стену и, разрубив ведьме ключицу, застрял.
У Лулу потемнело в глазах. Она посмотрела на свои обожжённые руки и, с криком, направила на великана струю пламени. Ослепленный гигант, весь в огне, побежал в сторону леса, оставляя за собой горящие следы. Рыцарь упал под деревьями, стал нелепо дергаться и визжать как свинья, но вскоре затих.
Вся в крови и саже ведьма сидела под окном и ревела. Руки почернели аж до локтей и покрылись волдырями. Со стоном, Лулу высвободила изуродованное плечо из-под меча, и разревелась еще сильнее. Не в силах встать, она просидела еще какое-то время, роняя слезы в обгоревший рукав.
Её рыдания прервали громкие выкрики на незнакомом языке, раздавшиеся прямо над головой. Ведьма подняла красные от слез глаза и увидела перед носом распятие. Пожилой монах с красным лицом и выпученными глазами выкрикивал что-то, разбрызгивая слюни, и держал крест перед Лулу.
Ведьма в ярости поднялась и влепила мужчине пощечину, несмотря на адскую боль и оставила след своей крови на лице старика. Монах, открыв рот, безумными глазами смотрел на ведьму. Как только тот снова попытался заговорить, ведьма врезала ему с другой стороны так, что монах упал в грязь. Лулу села на него сверху и принялась бить по голове. Монах орал, от рук ведьмы отлетали куски обгоревшей кожи, а та все продолжала бить и бить.
В свете предзакатных сумерек, по окраине леса, друг за другом брели три исполинских существа. Каждая тварь была запряжена в борону, под стать их размерам. За существами тянулась длиннющая траншея, уходящая вдаль за горизонт.
Поодаль от гигантов шли, не торопясь, три ведьмы.
Ни с того, ни с сего, демон, замыкавший колонну, взревел, словно бизон, бросился вперед и сшиб с ног впереди идущего гиганта. Тот грузно повалился на бок и начал бить ногами в воздухе.
Взбесившийся демон скачками побежал от ведьм и траншеи, волоча за собой борону.
– Агнес! – закричала долговязая длинноволосая ведьма.
Горбатая, застрекотав, взвилась в воздух и расправила две пары прозрачных перепончатых крыльев. Жужжа, как стрекоза, она набрала сумасшедшую скорость, догнала беглеца и, на всем ходу, врезалась в него. Демон аж кувыркнулся через голову и, некоторое время, лежал неподвижно.
Вскоре подбежали запыхавшиеся Сивая и Долговязая – демон успел удрать на приличное расстояние. Агнес подошла к ним шатающейся походкой.
– Ты как? – спросила долговязая.
Агнес что-то прожужжала в ответ.
Демон пошевелился.
Долговязая протянула длиннющую руку с такими же пальцами в сторону небольшого деревца. Сжала пальца в кулак, будто схватила что-то. Дерево затрещало. Затем, словно невидимая рука выдернула дерево из земли вместе с корнями и мощным усилием воткнула его демону в спину, пригвоздив того к земле.
– Та-ак, давайте его изгонять, – сказала высокая ведьма.
– У нас чистой крови нет, – возразила молодая белобрысая ведьма.
– И времени нет. Давай наше универсальное средство.
– Хах, универсальное, – Сивая рылась в своей заплечной сумке, – обожаю, когда ты так говоришь. Универсальное. М-да.
Высокая расчистила на земле небольшой участок от травы:
– Аманда, неси сюда!
Сивая достала из сумки корень мандрагоры – небольшое пищащее страшненькое существо. По форме оно напоминало уродливого человечка с разного размера глазками, находящихся на разном уровне. Наравне с писком тварь издавала некие воркующие звуки.
Долговязая затянула заклинание, сначала четко и медленно проговаривая слова, постепенно ускоряясь и повышая голос. Когда она перешла на крик, сивая бросила трепыхающееся существо на расчищенное место и воткнула в него свой ритуальный нож.
Тварь оглушительно и неистово заорала. Это был даже не крик. Звук, казалось, стократно по силе превосходил удар грома в грозу. Сивая сразу же потонула в волнах очень низкого гула, накатывающих с сокрушительной частотой. Долговязой ведьме показалось, что она ослепла. Из глаз рекой лились слезы, тошнота подкатила к горлу, и в глотку хлынул поток слюны. Агнес вырубилась сразу, даже не пытаясь сопротивляться разрушительной силе звука.
Когда всё улеглось, и ведьмы оправились от шока, на месте мандрагоры они обнаружили разлом. Но это был не такой разлом, из которого они затащили демонов в свой мир. Это был нестабильный разлом. Он дрожал в воздухе и плевался во все стороны снопами искр.
Сивая подбежала к лежащему демону, схватила узду и бросила в дыру. Ревущего демона мгновенно засосало в разлом.
– Дьявол! Борона! Забыли борону! – заорала долговязая ведьма.
Орудие скрылось в разломе вслед за демоном.
– Чёрт! Чёрт! Твою-то мать!
Рано утром Лулу вышла из дома на поляну и потянулась. Солнечные лучи упали ей на лицо, и она прикрыла глаза рукой, замотанной в тряпки. Волосы она собрала в пучок, чтобы не были так заметны подпалины. Ведьма обратила внимание на трупы, раскиданные вокруг, и закатила глаза. Надо будет стаскать их в кучу и сжечь, что ли. Взгляд Лулу наткнулся на перья в траве. О, а где филин?
Она вернулась в дом и обнаружила клетку открытой. Лулу выбежала во двор и осмотрела окрестности. Ведьма ахнула – кусты на краю поляны были усеяны серыми с белым перьями. Подобравшись к кустам, ведьма увидела поодаль за сухими ветками и корягами лежала тушка филина в луже крови.
Он был ранен вчера и подох здесь? Ведьма продиралась между ветками и кустами, прижимая замотанные руки к груди, плаксиво шепотом повторяя: «Тоа, тоа, тоа.»
«Черт, я себе не прощу, если…» – думала про себя Лулу, ступая на землю рядом с тушкой. Вдруг колдунья потеряла опору под ногами. Чтобы сообразить, что к чему у неё ушло пару мгновений, прежде чем она распалась на кучу горланящих птиц. Вороны в суматохе покидали яму, устремившись вверх, где их встречал с луком наготове очередной охотник на ведьм. Мерзавец наблюдал за бойней на поляне прошлый день и основательно подготовился.
Охотник очень метко посылал стрелу за стрелой, сбивая птиц. Ведьма неудачно обернулась в кроне дерева и упала вниз, ломая ветки. Вся ободранная, она вскочила с земли и затравленно озиралась по сторонам. Ублюдок бежал за ней, перепрыгивая коряги с луком в руках. Лулу бросилась удирать, виляя между деревьями. Охотник, лишь на секунду остановившись, отточенным движением послал стрелу вперед. Стрела проткнула насквозь правую икру ведьмы.
Лулу со стоном повалилась в листву. Она попыталась обратиться в стаю, но вместо этого превратилась в уродливую и нелепую тварь с огромной головой вороны и разной длины конечностями, заканчивающимися кривыми когтями. В таком виде ведьма захромала прочь. Вдруг рядом что-то лязгнуло. Ведьма удивленно каркнула, продолжая хромать – это был капкан. Тут ведьма напоролось левой ногой на такой же. Она аж подлетела на своих неуклюжих, странной формы крыльях. Чтобы бежать дальше, ей пришлось встать на четвереньки.
Несмотря на дикую боль и искалеченные кривые ноги и тело, ведьма обезумев неслась сквозь лес, оставляя на ветках перья и пух. Деревья мелькали перед взором ведьмы-вороны, все плыло, как в тумане. Наконец, ведьма, набрав приличную скорость, врезалась в дерево. Как подбитая, она трепыхалась лежа на спине и корчилась с неестественно вывернутой шеей, уставившись в никуда своим безумным глазом.
Как во сне ведьма рассматривала мутные очертанья деревьев, растущих кронами вниз, поминутно проваливаясь в темноту. В очередной раз открыв глаза, Лулу увидела двух искрящихся единорогов, которые с интересом разглядывали её. Один светился голубым, другой – розовым. Ведьма попыталась позвать их, но не смогла, и свет снова померк.
Послышался тихий шорох листьев, и Лулу подняла веки. За деревьями рыскал ненавистный охотник. Он ходил совсем рядом, и ворона задержала дыхание. Не замечая ведьму за ветками и листьями, охотник неосторожно подобрался совсем близко. Ведьма с клокотом вырвала клювом кусок мяса из задницы ублюдка!
Бедолага завопил и, истекая кровью, уполз в кусты. Почувствовав вкус человечины, ведьма впала в буйство, глаза ее налились кровью, волна гнева охватила Лулу.
Глава 5
Скотник Горемыка полол со своей женой помидоры. Мужчина вытер пот со лба и опёрся на мотыгу. Уставившись на необъятный зад супруги, которая лазила на карачках по грядкам, о чем-то задумался. Погода стояла ясная, однако мысли у всех в деревне были черные. Горемыка ставил на то, что барон со своей свитой останутся гнить где-нибудь в лесу под трухлявым пнём. Переехать отсюда, что ли, поближе к городу.
Темное облако вдалеке медленно плыло над горизонтом.
– Что староста делать собирается? – спросила горемыкина жена, дёргая сорняки.
– А черт его знает. Я вон – вилы наточил.
– Земля какая сухая, пойду за ведрами схожу, – женщина встала с колен.
– Погоди ты, дождь может соберётся.
Женщина отряхнулась и посмотрела на небо.
– Хах, вон та тучка твой дождик?
Облако заметно приблизилось. Супруги стояли и смотрели.
– Слушай, – женщина нахмурилась, – это не туча.
Облако на глазах росло и раздавалась в стороны. Уже скоро оно скрыло за собой горизонт. С такого расстояния шум приближающихся ворон можно было спутать с шумом ветра. Стая закружилась над деревней, словно смерч, закрыв собой солнце. День превратился в сумерки. От громового карканья крестьяне в ужасе метались по деревне и прятались, кто в стог, кто в сарай.
Лялька и Тихон, дети скорняка, осторожно выглядывали из окна избы. На улице поднялась пыль, кое как можно было разглядеть соседние дома.
– На улице никого, вообще никого! – сказала девочка Ляля полушепотом.
– Смотри сколько ворон, обомлеть можно! – сипло сказал матом шестилетний Тихон. Пацан сипел так, будто курил с трёх лет.
Тут распахнулась входная, дверь. Дети испугано ахнули.
– Фу, батя, ты!
– Мать дома?
– Не, не дома.
Батя хлопнул дверью и убежал. Дети отвернулись окну. Дверь снова открылась, впустив в дом небольшой вихрь с пылью.
– А куда ушла?
– К бабе Тане вроде, – ответила Лялька.
Скорняк захлопнул дверь.
Дети тихо следили за улицей, слушая приглушенный шум ветра и птиц. Время шло, родители не возвращались. В доме стало совсем темно, и Лялька собралась зажечь свечку, как в клубах пыли на улице мелькнул темный силуэт. Тень медленно приблизилась, прошла мимо окна, не дав себя рассмотреть.
Тихон и Ляля, замирая от ужаса, слушали как некто, кляня свет, поднялся на крыльцо, и принялся царапать дверь. Тихон вытаращенными глазами смотрел на болтающийся засов. Ляля, бледная, как смерть, не могла издать ни звука. У Тихона из груди вырвался хрип, бедняга готов был обделаться.
Тут незнакомец бросил ломиться в дверь, и звуки ругательств удалились. Паренёк тут же запер засов, прищемив до крови палец. Лялька, обнимая ножку стула, вся в слезах и соплях, облегченно выдохнула и тут же громко разревелась.
Оглушенный криками ворон и ослепленный поднявшейся пылью, староста брел на трясущихся ногах от уличного туалета до входа в дом. Харин с трудом мог разглядеть землю под ногами. Ветер горстями бросал пыль старосте в лицо, будто тот попал в песчаный шторм. Размахивая впереди одной рукой и прикрывая глаза другой Харин медленно продвигался вперед превозмогая страх и боль, чувствуя себя воином под массированным обстрелом.
Вот, наконец, из клубов пыли он взглядом выхватил свой кривой палисадник, вот тапки на нем висят – сушатся. Следом выплыла черная смородина, окно. Тут Харин напоролся на внезапно явившийся перед ним гигантский желтый глаз, размером с блюдце.
Харин вскрикнул, наглотавшись песка, и отшатнулся. Кошмарный глаз пропал в пыли, и Харин, спотыкаясь, побежал от страшного видения. Вслед на него обрушились самые черные ругательства и проклятия, какие он только мог слышать за всю жизнь. Пройденное с таким трудом расстояние, в обратную сторону он преодолел в три прыжка, заперся и остался в туалете дрожать.
Кузнец Митрич стоял в темноте у двери и сжимал кулаки. Семья заперлась в спальне, он же остался в сенях, готовый ко всему. Страшный гость уже давно ушел, Митрич точно сказать не мог, сколько он тут стоит. Стоял бы и еще, но карканье постепенно стихло, а пыль за окнами улеглась, и даже немного посветлело на улице.
Набрав в грудь воздуха, Митрич вышел во двор. Соседи высыпали на улицу. Все смотрели на небо в след улетающим птицам.
– Сосед, ты живой?
Митрич обернулся – из-за забора выглядывала растрёпанная голова Грихи Стрелецкого.
– Вроде живой, вонь свиней твоих же чувствую.
Гриха заулыбался в свои лихие усы.
Люди собирались в центре улицы и негромко между собой переговаривались. Из дома вышла жена кузнеца и, молча, схватила его за руку повыше локтя.
Где-то вдали раздались раскаты грома. Митрич разглядел над горизонтом грозовые тучи, медленно ползущие по небу.
– Муж, ты посмотри!
Кузнец обернулся. Вся входная дверь была исполосована, будто когтями. Царапины складывались в зловещего вида рисунок.
Неожиданно громкий удар грома заставил содрогнуться людей на улице.
День первый
Квасов проснулся рано утром с черной от пьянства рожей. Разбудило его конское ржание. Мужик, жмурясь, как вампир, от света, выглянул в окно. Сосед через дорогу нагружал упряжку мешками и разным хламом. Сверху на мешках сидели дети.
Квасов, бубня под нос и раскидывая бутылки под ногами, выбежал во двор, потом на улицу.
– Сосед, ты уезжаешь что ли? – спросил Квасов щурясь одним глазом.
– Да! Полдеревни уезжает!
– А кто еще?
– Шолох вон, Крест, Кузов – все с деревни бегут.
– О… – Квасов хмуро огляделся – вдоль дороги стояло еще несколько телег с лошадями. Пошатываясь, мужик побрел вдоль улицы, заглядывая во дворы.
«Косой уехал что ль? Сипухин дом пустой стоит. И этих нет. И этих!» – Квасов глазам не верил: со всей улицы остался только он один.
Квасов вернулся домой и распахнул дверь сарая. Внутри в темноте лениво жевала солому тощая корова, а рядам стояла разваленная телега. Расстроенный мужчина сел на ступеньки у крыльца и уставился в землю.
Тут скрипнули ржавые ворота.
– О, Кран! Ты хоть остался! – обрадовался Квасов.
Во двор вошел Калинин – плюгавый мужичок с залысиной на голове.
– Ага, а я по дворам хожу, хожу, а нет никого нигде.
Несколько человек собрались в доме старосты. Жена Харина занавесила окна, и комнату заливал мягкий приглушенный свет.
– Злыбины орут на всю деревню. Никитишна дочку боится бросать. Хотя отца можно понять, по ней видно – не жилец она. Агафоныч телегу грузит мохрами, Никитишна – сгружает.
Раздался невеселый смешок.
– И кто это, оборотень был? Кто видел-то?
– Я своего в отхожем месте нашла утром, дрых там, говорит видел, – сказала жена Харина.
– Костыль, сказал, видел, – встрял Рябой. Он стоял у окна и поглядывал на улицу, приоткрывая шторки:
– Говорит, на человека похож, с головой вороны.
Кузнец Митрич молча слушал их, сидя за столом. Сын его так и не вернулся, и, после всех этих событий, настроение у него было прескверное.
– Да это ведьма наша, чтоб её.
– Охотники эти ваши на славу постарались.
Тут из спальни вышел выглаженный и выстиранный Харин и сел на свободный стул. На него тут же набросились с расспросами.
– Да, чего я там видел! Песок видел. И глаз этот.
Рябой вдруг распахнул дверь и крикнул со двора:
– Хмурый, эй! Хмурый!
По улице брел рыжий мужик. Услышав крик, Хмурый завернул во двор и зашел в дом.
– О-о, хмурый, куда идешь? – спросил кто-то из собравшихся.
– Вы видели, что на дверях понарисовано? – Хмурый говорил громко, так что на улице было слышно.
– Ты бы видел, кто это нарисовал!
– Я бы ему на роже кое-чего нарисовал! – снова проорал Хмурый.
– Эти письмена она оставляла своим черным длинным когтем на каждой двери в деревне. Слова складывались в проклятия, и каждая дверь становилась частью проклятья, – Алёнка вещала полушепотом и крутила в руках черное перо, – я сама видела, ни один двор она не пропустила. И теперь, куда бы ты ни уехал, где бы ни спрятался, всех ждет один конец.
– Какой конец? – жалобно спросил маленький Глеб.
Дети сидели прямо на земле, на чистом от травы месте, на своей секретной поляне у леса под тенью большой низко растущей ветки, всего шесть человек.
– Умрём мы все теперь страшной и мучительной смертью, – Алёнка еще понизила голос и опустила голову, – останутся от нас одни только белые кости. И даже похоронить нас будет некому.
Глеб тихонько всхлипнул.
– Когда она к нам пришла, я чуть было прям там не умер, – сказал сиплый пацан Тихон. Когда он говорил, то часто со свистом вдыхал, как будто ему не хватало воздуха, при этом обильно разбавляя слова матом.
– Ага, – поддакнула Лялька, – у нас дверь открыта была, кошмар.
Алёнка всё крутила перо:
– На вид простое перо.
– Простое, да не простое, – Сашка, Алёнкин брат, выхватил перо у сестры.
– Оно может вообще не её.
– Ага! Не ты его нашла, вот так и говоришь! Смотри, какое большое!
– Ладно, Глеб, пошли, я тебя мамке отведу, – встал и отряхнул коленки Захар, парень с виду взрослее остальных. Глеб послушно поднялся и пошел вслед за своим старшим товарищем.
Два паренька вышли на ярко освещенную Солнцем тропинку.
– Тебя мать ругать не будет, что увязался за нами?
– Ну, может поругает немножко.
– Ладно, я за тебя вступлюсь, не бойся, – Захар потрепал малого по голове.
Дети шли ещё некоторое время по тропе в сторону деревни.
– Чуешь, воняет? – Захар наморщил нос.
– Да-а, есть что-то, – Глеб спрятал нос в ладонях.
Дети пошли через кусты на запах, собирая одеждой паутину.
– Как будто бродяга сдох, фу! – Захар зарылся носом в рубашку.
– Да-а, похоже, – засмеялся Глеб через зажатый нос.
Неожиданно они вышли к высокой куче земли, как будто кто-то вырыл котлован и набросал здесь. Вонь усилилась десятикратно. Парни осторожно перебрались через поваленные вокруг стволы деревьев и залезли на кучу. Их взору открылась широкая протяженная канава, перекроившая собой лес. Внизу в черной маслянистой зловонной жиже в большом количестве плавали трупы мелких грызунов, насекомых и птиц. На поверхность воды всплыли пузыри. Вместе с пузырями к верху желтым пузом показалась небольших размеров змея.
Захар отошел от первого испуга, схватил Глеба за руку и потащил от страшного места. Глеб спотыкаясь бежал за Захаром, оглядываясь на кучи земли.
Глубокой ночью жена Харина проснулась. Мужа рядом в постели не оказалось. Женщина прислушалась к темноте, но кроме завываний ветра за окном ничего не услышала. Она встала с кровати и, осторожно ступая, вышла из комнаты. Половицы под ногами мягко скрипели с каждым шагом.
– Муж? – Харина ненадолго замерла у окна, разглядывая пылинки в лучах яркого лунного света. Во дворе никого не было. В туалете что ли он? На улицу выходить не хотелось.
– Харин? Ты где? – женщина прошла мимо кладовки. Тут до ее ушей донеслось какое-то тихое шебуршение. Она задержала дыхание. Звук доносился из кладовки. Харина приоткрыла дверь и звук усилился. Похоже было будто кто-то глодал кость.
Женщина на цыпочках прошла на кухню, вслепую нашла свечу и вернулась обратно. За дверью в кладовке кто-то продолжал лязгать зубами. С широко раскрытыми от страха глазами, она одной ногой вошла в комнату. Дрожащий огонек свечи выхватил из темноты чью-то костлявую спину. Лязг зубов о кость прекратился. Женщина, не решаясь выдохнуть глядела на спину. Человек, не вставая оглянулся, показав на свет свое испачканное в жире лицо. Зубами он вцепился в здоровенный мосол.
– Харин?!
День второй
Горемыка вышел утром из дома в туалет. Всю ночь он проворочался и встал нехотя. Во дворе его встретила лошадь. Лошадь отрешенно жевала траву. И Горемыке она была незнакома. У Горемыки вообще лошадей не было. Скотник посмотрел на открытую калитку, потом снова на животное.
Горемыка вышел со двора. По улице стояло несколько расседланных лошадей и смотрели на мужчину. Скотник на минуту опешил, но потом лошади потеряли к нему интерес, и одна за другой принялись щипать траву, и мужчина выдохнул. Лошади стояли без привязи, и хозяев не видно.
– По ходу беженцы недалеко ушли, – сказал Горемыка вслух, почесав голову.
Лёша Хрящ проснулся в лесу под деревом. Укутавшись потеплее в плащ, парень встал и поморщился. Пока дрых на земле – отлежал обе руки и ноги.
Вчера днём Хрящ, никому ничего не сказав, отправился в лес искать ведьму. Он бывал у неё в гостях пару лет назад и надеялся, что не забыл дорогу. Оказывается, забыл. Прошлявшись целый день по лесу, Лёха в изнеможении упал под деревом, и, несмотря на голод, заснул.
Хрящ как следует размялся и выбрал направление. Жрать охота было неимоверно. Парень схватился за живот и двинулся между деревьями, продираясь сквозь кустарник. Так он прошагал несколько часов, пока не споткнулся о сухое дерево. Сначала ему показалось, что он провалился сквозь землю. Перелетев через ствол, Хрящ нырнул в заполненный валежником овраг, переломал на лету ветки, порвал плащ и исцарапал лицо с руками. Лёха приземлился в ручей под ветками и поднял тучу брызг. Мокрый, побитый и злой, Хрящ побрел по дну оврага, и вышел на полянку ведьмы.
– Ух, ты! – Лёха еще не решил удача это, или что-то другое, – неужели, твою мать!
Хрящ подошел к двери домика. Та оказалась не заперта. Лёха толкнул дверь и вошел. Слева от двери он увидел стол, а за ним сидели двое. Спиной к Хрящу сидел на стуле невероятно худой человек в заграничной одежде и шляпе с большим пером. Человек медленно повернул голову – обтянутый кожей череп к Лёхе, и уставился на него своими страшными глазами на выкате. Ведьма сидела напротив и строгала ножом массивную кость.
Хрящ вытаращился и стоял так некоторое время.
Ведьма прекратила свое занятие:
– Так и будешь пялиться стоять?
Лёха опомнился и заговорил, боязливо поглядывая на типа в шляпе:
– Я пришел просить за всю деревню. Сними проклятие.
Ведьма молча посмотрела на парня из-под капюшона. Разбитые губы и ссадины обезобразили её лицо.
– А ты кто такой есть? – спросила Лулу.
– Алексей я, с батей живу, Хомой.
– Шёл бы ты отсюда, Алексей, – ведьма вернулась к своей кости.
Хрящ глубоко вдохнул:
– Я знаю, эти охотники!.. Но после того как Машка купила у тебя отвар, мы не знали, что и…
– Тпру, стой, какой отвар? – ведьма перебила Лёху.
– Ну отвар… э… Машка Золотухина приворожила Илью Тихонова, а тот ума последнего лишился, ну, его и заперли.
– Ты чего городишь, я тут причем?
Лёха раскраснелся:
– Так Машка тебе деньги не донесла, ну ты её и иссушила! То есть так Машка говорит! В смысле говорит, что кто-то к ней приходил, понимаешь? Из зеркала! Кто-то высокий с длинными холодными пальцами. Так и говорит: холодными!
– Из зеркала говоришь? Высокий?
– Да! Я сам до последнего дня не верил, но на кого нам было думать?
Ведьма натянула капюшон на глаза двумя руками:
– Так, всё, иди отсюда.
– А проклятие?
– Всё сняла, иди.
– Как сняла, что с деревней будет?
– С тебя сняла, иди давай.
– С меня-я? – Хрящ опешил, – да куда ж я пойду, я же…
– Уходи я сказала! – крикнула ведьма, наставив на парня нож, которым тесала кость.
Хрящ, бледнея, попятился к двери, поглядывая то на лезвие ведьминого кинжала, то на тощего мужика в шляпе.
По лесу, недалеко от деревни, шныряла толпа людей. Тут и там раздавались крики: «Ау! Ау!» Лошади, что вернулись без хозяев, всех напугали, и люди, дружно пошли на поиски пропавших. Большинство искало в окрестном лесу, но две группы вышли вдоль дороги в Коржевку, где проезжали беженцы.
– Гриха! – кузнец Митрич стоял на пыльной дороге, ведущей из деревни и звал своего соседа Стрелецкого. За его спиной люди шли в сторону Коржевки.
Стрелецкий махнул Митричу:
– Сейчас, я до Кривого дойду! – и показал на ворота перед собой, выкрашенные в красный цвет. Кузнец кивнул и пошел за остальными.
Гриша зашел во двор и направился к дому. Из окна выглянул мужчина и задернул занавески. Стрелецкий увидел его и заорал:
– Кривой! Пошли с нами, Кривой!
Гриша поднялся по ступенькам в дом, но его никто не встретил.
– Лёха, Кривой! Ты спрятался что ли? – Стрелецкий ходил по комнатам, но никого не находил. Мужчина замер на время и прислушался. В доме царила тишина.
– Лёх? – Стрелецкий послушал еще немного, и, не дождавшись ответа, принялся тщательно обыскивать комнату за комнатой. Он заглядывал в шкафы, за шторы и под кровати. Обыскал все пыльные тёмные углы. Чем дольше он рыскал, тем сильнее он потел, и тем сильнее дрожали коленки.
Стрелецкий обескураженный вышел из дома. Он посмотрел на шторки, которые задернул Кривой и бегом выбежал со двора.
Митрич вместе Хариными и еще парой человек брёл по дороге и смотрел по сторонам. Поодаль от дороги, между деревьев сновали люди, заглядывали под кусты, ворошили палками кучи листьев, в надежде найти трупы пропавших. Митрич помахал кому-то из них.
Харин постоянно отставал и часто уходил в себя. Жена изредка нервно поглядывала на него, но в остальном беспокойства не выказывала.
Кузнец хмуро смотрел под ноги, разглядывая плохо различимые следы в пыли, оставленные накануне. Ни трупов, ни тем более живых людей до сих пор найдено не было.
Тут их нагнал усатый Стрелецкий. После того как немного отдышался, спросил:
– Митрич, ты Кривого не видел?
– Не-ет.
– Странно, я видел кого-то у него дома. Но внутри никого не нашел.
– Найдется твой Кривой.
Гриха вспомнил мужика в окне и поёжился.
Лялька и Тихон сидели тряслись дома. Родители наказали никуда не выходить, но детям и без этого страшно было куда-то выходить.
Ляля сидела у окна и грустно смотрела на улицу. Девчонка щурилась – солнце для осени было на удивление ярким. Дома делать было совершенно нечего. Тихон сидел на полу рядом и пытался что-то вырезать ножом из полена.
Стена дома напротив располагалась с затененной стороны и окна были без занавесок. Лялька пыталась разглядеть комнату, но внутри было темно, и мешали отражения в стекле. Там жили Лёха Хрящ с отцом, мать умерла давно – корова забодала. Тени в комнате в соседском доме причудливо сплетались, как чудилось Ляльке, в образ человека. Она представила его лицо, мысленно нарядила в красный кафтан и меховую шапку.
Родители ушли уже давно. Лялька воображала, как люди нашли гору трупов, которые вдруг ожили и встали, убивая всех кругом.
– Тихон?
– А?
– Чё делать будем, если мать с батей не вернутся?
– Ты чё, с дуба рухнула, ты…
– Тсс!!! – Лялька резко оборвала брата. Показалось что ли?
Девочка пристально смотрела в окно дома напротив. Фигура шевельнулась.
У Ляльки глаза из орбит полезли, и та отпрянула от окна.
– Иди, иди сюда! – прошипела она Тихону. Паренёк, бросил полено, и осторожно подскочил к окну так, чтобы его не было видно с улицы.
– Чего там? – спросил он шёпотом.
– Там кто-то в доме в темноте стоит и пялится! – тихо ответила Лялька.
– Так мож это Хома!
– Не знаю! Вот сколько я тут сижу, он там стоит не шевелится!
Тихон осторожно выглянул. Не сразу, но разглядел в глубине дома во мраке человеческую фигуру. Человек стоял неподвижно.
– Да, вижу! – Тихон вставил пару матерных выражений, – у него глаза светятся!
– Ничего не светятся!
– Ты с моей стороны глянь
Лялька посмотрела из-за головы брата. Два тусклых огонька красного цвета светились во мраке комнаты.
Вдали от деревни люди, во главе с кузнецом Митричем, медленно шли вдоль дороги. Солнце клонилось к закату. Поиски велись продолжительное время, но, как казалось кузнецу, сумерки наступили очень уж быстро.
Кузнец разглядел что-то на дороге. Это оказался башмак. Митрич поднял его. Башмак был пыльный и старый, ни следов крови, ни что-либо ещё необычного кузнец в нём не увидел.
Тут над головами крестьян раздался громкий протяжный рёв. Люди аж присели. Звук был настолько объемный и глубокий, что казалось его источник находится где-то совсем рядом. Низкий сначала, рёв плавно перешел в высокое по высоте мурлыканье и постепенно угас.
– Уходим! – кузнец махнул рукой людям в лесу. Жена Харина схватила мужа за локоть и потянула за собой.
– Уходим!!! – крикнул Митрич громче. Люди вышли из оцепенения и развернулись в сторону деревни. За их спинами слышались короткие, но такие же громкие охи и вздохи неизвестного животного. Страх подгонял крестьян, заставлял идти всё быстрее. Кто-то впереди не выдержал и побежал. Вся толпа рванула за ним, поднимая клубы пыли.
День третий
Скотник Горемыка проснулся от грохота – кто-то колотил в дверь. Мужик открыл – оказалось это ломилась жена старосты.
– Пойдём за мной скорей! – орала она с порога, – Харин мой с ума сошёл!
Горемыка наскоро оделся и побежал за женщиной.
– Он в кладовке заперся и не открывает! Он кажется там ночь просидел! – орала она, задыхаясь от бега.
Оказавшись у двери кладовки, скотник дёрнул за ручку. Дверь не поддалась. Скотник постучал. Ответа, ожидаемо, не последовало. Харина подала Горемыке топор, и тот принялся рубить дверь. На третий удар скотник сорвал щеколду и дверь распахнулась. На полу в тёмной кладовке сидел староста и жрал, жрал, не обращая никакого внимания на происходящее вокруг.
Харина была в ужасе – муж, кажется, съел половину их запасов еды. Живот его чудовищно раздулся. Он бы похож на большой мерзкий мешок из кожи с преувеличенно худыми ручками и ножками.
Горемыка подошёл к старосте и схватил за плечо. Харин вдруг зарычал как зверь, повалился спиной на пол и принялся валяться по объедкам и костям. Живот его перекатывался из стороны в сторону, из горла вырывались хрипы и клокочущие звуки. Горемыка в страхе отпрянул.
Ближе к обеду возле дома старосты собрался народ. Люди толпились возле кладовки и дивились на Харина. Тот невозмутимо продолжал есть, до чего дотягивался.
– Вот это Жирень! – сказал кто-то, и по толпе прошёл шёпот: «Жирень, жирень».
Во дворе людей тоже хватало. Митрич, сложив руки на груди, с мрачным видом стоял у крыльца. У выкрашенных синей краской ворот разговаривали Горемыка с Золотухиным Панкратом, у которого заболела дочка Машка. Метаморфоза Харина стала не единственной новостью. В селе продолжали пропадать люди. С утра не досчитались бабки Ляльки и Тихона. Второй день уже никто не видел Лёху Кривого, местных алкашей Квасова, Недвигу и Калинина, исчезли Лёха Хрящ вместе с отцом Хомой.
– Уж не староста ли их сожрал? – Горемыка хохотнул.
– Как бы староста не единственная наша беда. Харину нельзя с ним оставлять, – Митрич рыл носком ботинка землю.
К ним подошёл плотник Кисель, сухой обросший мужичок, лет сорока.
– Ты как мать потерял? – обратился к нему Горемыка.
– Никак не терял. Ночью с нами спать ложилась. А утром постель пустая – найти нигде не можем бабку.
– Может она тоже где объедается сидит? – предположил скотник.
– Не знаю. Во дворе мы её обыскались. Дверь помнится, когда встал, что в дом, что во двор были настежь распахнутые. Может увёл кто бабку? Дети говорят ничего не видели, спали. И жена. Кошмар какой-то.
– Так продолжаться дальше не может, – заговорил Митрич, – так мы все пропадём, раз в наших же домах никакой защиты нет. Нужно где-то окопаться, затаиться всем вместе.
Плотник покивал головой, задумавшись.
Три ведьмы стояли на холме и свысока наблюдали за исполинскими чудовищами, которые плелись друг за дружкой вдали.
– Мне как-то не по себе становится рядом с деревней. Я прям кожей чувствую дурной глаз нашей Лулу, – сказала Аманда.
Агнес пошевелила усиками, торчащими над капюшоном её черной накидки.
– Ты встречала её? – обратилась к светловолосой ведьме её высоченная спутница.
– С тех пор как мы призвали демонов, в лесу я её не видела. И стай ворон я тоже не видела. А она может по всему лесу рассредоточится?
– Я не уверена.
– Интересно, она о нас знает? Если да, то странно, что она не попыталась улететь в другое место.
– Деревенские должны были её отвлечь. Ещё буквально пара ночей и можно будет наведаться к ней.
Аманда надула щёки и с шумом выпустила воздух:
– Скорей бы уже, надоел мне этот лес.
Трое мужчин зашли во двор пустующего дома. Один – седой дед Макар нёс на горбу гружёный мешок. Другие – усатый Стрелецкий, сосед кузнеца Митрича, и Костыль, парень, что ездил в Коржевку. Мужики лазили по домам и набивали мешок съестным.
– Дед, давай понесу, – Костыль потянулся к мешку в руках Макара.
– Не дам, уронишь ещё, – старик перекинул мешок на другое плечо.
Все трое вошли в избу.
– Опа! – Костыль встал в проходе. В сенях, в обнимку с двумя бутылками самогона и связкой воблы, стоял Квасов. От него несло недельным перегаром, и видом он был страшен.
– Ты чё, ворюга, делаешь здесь? – сказал дед Макар, красный от веса мешка.
– А вы как будто не за этим здесь! – Квасов состроил удивлённую физиономию, – Ага! Так, я пойду. Меня Недвига с Калининым ждут.
Костыль подвинулся, и алкаш Квасов проскочил мимо трёх мужчин во двор.
Во дворе у Митрича суетились люди. Решили занять несколько домов рядом. Это были дом кузнеца, дом Стрелецкого и брошенный дом Кархаля напротив. К Митричу перебралась семья скорняка, Алёнка и Сашка Мракины – друзья Ляльки и Тихона, вместе с родственниками. У Стрелецкого остался ночевать скотник Горемыка.
Дети торчали на улице на лавке, пока родители перетаскивали вещи. Темнело очень быстро, поэтому сборы происходили в спешке.
Родители маленького Глеба собирали вещи, чтобы тоже перебраться в дом Стрелецкого.
В суматохе Глеб вспомнил как давал свою деревянную лошадь соседу Борьке Облепихину.
Облепихины уехали сразу после визита странной человека-вороны и ничего после себя не оставили, но Глеб надеялся найти свою игрушку, которую выстругал ему местный плотник. Скрипнув воротами, паренёк вошёл во двор к соседям. На земле валялся мусор, двери дома были открыты настежь.
Глазея по сторонам Глеб прошел вглубь заброшенного двора и подошёл вплотную к забору, за которым находился перекопанный огород. На серых штакетинах колыхались на ветру тряпки. По правую сторону был проход к сараям, где Облепихины держали скотину. Неужели забрали мою лошадь?
Глеб ещё раз оглядел двор и направился к сараям. Под ногами хрустела раскиданная везде солома. Порыв ветра бросил клочок соломы в лицо Глебу, и грязь попала ему в рот. Глеб принялся плеваться, но услышал какое-то шевеление в тёмном сарае и замер.
Паренёк аккуратно подобрался к двери и заглянул внутрь. В оцепенении Глеб смотрел, как грязный косматый мужик, весь в крови, склонился над трупом лошади. Мужик сидел к Глебу лицом, и мальчик хорошо разглядел его пустые белёсые глаза, и струйки крови, что стекали по подбородку. Человек оторвал от лошади большой кусок мяса и стал пихать в рот. Кусок оказался слишком большим, и на глазах у мальчика, уголок рта незнакомца треснул, и щека порвалась чуть ли не до уха. Забыв про лошадь, Глеб рванул домой, не оглядываясь.
В свете сумерек Стрелецкий стоял на крыльце дома деда Макара.
– Ты уверен, дед?
– Это мой дом, парень! – старик потряс перед грудью самострелом, – пусть только кто сунется – башку снесу!
– Ой, дед, толку с тобой спорить! – сказал Стрелецкий разворачиваясь, – не боишься, что черти тебя в преисподнюю утащат?
– Давай беги, пока я тебе колено не прострелил! – Макар разразился скрипучим смехом.
Стрелецкий шёл от старика улыбаясь в усы. Дед не пропадёт со своим самострелом. Гриха нигде такой больше не видел, чтоб железом плевался. Макар, говорят, со службы припёр, снял с кого-то. На улице совсем стемнело, а на небе во всю цвели звёзды, и Стрелецкий прибавил шагу.
Митрич сидел на полу напротив входной двери, прислонившись к стене. В руках он сжимал черенок от лопаты. Рядом сидел скорняк. Дети и остальные взрослые улеглись спать некоторое время назад, и мужчины собрались провести всю ночь, наблюдая за улицей.
В окне кузнец видел, как в дом напротив вошли Золотухины вдвоём. Дочку, видать, бросили. Какого только лешего она до сих пор не умерла – непонятно.
– Некоторые дома, – шёпотом рассказывал скорняк, – они как будто не пустые вовсе. Прям чувствуешь, что там кто-то ходит. Только не найдёшь ты никого.
– Мне Гриха то же самое говорил.
– Я не знаю, как мы всё это переживём. Но если даже переживём, все мы здесь от голода сдохнем. Мы, когда запасы собирали, мы трёх нашли, как Харин! Трёх! Они же сжирают всё подчистую!
– Здесь всё сжечь надо к чертям, – вздохнул Митрич.
– И валяются, что-то рычат. У одного брюхо было треснутое! Всё вывалилось на пол, а он ползает, ищет, чего б ещё в рот запихнуть. Даже сразу и не поймёшь кто это был.
– Харина говорит, она в первый раз, когда застала, смогла оттащить и он весь день нормальный был.
– Нам надо следить друг за другом постоянно, любой может свихнуться. Страшно подумать сколько уже. Нет, может ещё кто-то по домам прячется, но что-то не верится.
– Не знаю. Надо узнать, как люди пропадают, там видно будет.
Лялька спала в одной кровати с Настей – девушкой лет семнадцати. Раньше она часто нянчилась с Лялькой и Тихоном, и брат с сестрой к ней сильно привыкли. Настька быстро уснула, но Лялька уже битый час пялилась в темноту. Тихон дрых где-то на полу. Из прихожей доносились тихие голоса бати и дядь Митрича. Лежать было очень скучно, а спать совершенно не хотелось.
Лялька осторожно выбралась из-под Настькиной руки, и на цыпочках пробралась в прихожую.
– Кто здесь? – спросил скорняк строго, – ну-ка в постель!
– Не хочу! – нагло заявила девчонка и бухнулась на пол рядом с отцом. Тот обнял её за плечо и легонько потряс.
– С нами дежурить будешь? – Митрич поднялся, чтобы размяться.
– Буду!
Лялька сидела и смирно слушала разговоры про Харина, какой он был до того, как стал жирнем, про рыбу, про сети, про лес и охоту. Про ведьму, очень много про ведьму, а потом про город и рынок, а потом про зиму. Представляя себе искрящиеся под луной снежные покровы, Лялька, незаметно для себя, окунулась в дрёму. Сквозь сон, она ещё долго слышала такие баюкающие и далёкие голоса мужчин.
Под покровом тьмы Агнес летала высоко над лесом на своих перепончатых крыльях. Внизу тянул борону демон и пел свою урчащую и ревущую песню. Второй издох в середине дня неизвестно от чего, и дело грозило затянуться. Хотя Агнес нравилось здесь, в отличие от её соратниц. Можно летать и петь, не прячась ни от кого. Тут среди деревьев Агнес заприметила огонёк.
Ведьма стрекоча спикировала вниз, с шумом пролетела сквозь кроны, разбрасывая листья и ветки, и тяжело приземлилась. Ведьма смотрела на огонёк как завороженная. Как любое насекомое свет манил её, и она медленно пошла в его сторону. Источником мягкого свечения оказалось нечто вроде кокона, свисающее с ветки дерева. Было видно, как внутри мечутся светлячки. Агнес подобралась вплотную к этому чуду и уставилась внутрь. Ведьма медленно поднесла сегментированную руку к свету.
– Агнес! – ведьма отвлеклась от кокона и посмотрела в сторону откуда раздался крик. И увидела, как в неё летит шар огня размером с кресло. Грянул гром, и искры брызнули в разные стороны. Издав страшный визг, Агнес отлетела на несколько шагов и грохнулась об землю.
Из темноты, задрав нос, выступила Лулу. В руке она держала составленный из костей посох, который венчала человеческая кисть с растопыренными пальцами. На фалангах пальцев ещё была видна запёкшаяся кровь.
Агнес моментально поднялась с земли и сбросила с себя полыхавший балахон. Перед Лулу предстала во всей своей красе гигантская саранча. На своих задних лапах она тенью нависла над ведьмой-вороной. Средние и верхние лапки, усики и жвала непрестанно шевелились так, будто каждая конечность жила сама по себе.
Лулу закричала и стала бросаться в насекомое огненными сгустками, которые срывались с её жуткого посоха. Саранча легко увернулась и с жужжанием принялась носиться вокруг Лулу. С ужасающей скоростью она мелькала среди деревьев. Лулу, пытаясь уследить за саранчой крутилась на месте, образуя вокруг себя кольцо из огня.
Внезапно жужжание стихло. Лулу, наполовину ослепшая от всполохов пламени, в панике оборачивалась, то в одну, то в другую сторону, пытаясь разглядеть в темноте адскую тварь.
Звук раздался за спиной, быстро приближаясь, и Лулу распалась на свору ворон, сквозь которую пролетела Агнес, раскидывая перья и брызги крови. Стая устремилась вверх, к мрачному ночному небу, затянутому облаками. Тишину спящего леса разорвало сумасшедшее карканье.
Над деревьями показалась саранча. Соревноваться в скорости с этой тварью смысла не было, и вороны полетели обратно вниз. Как только птицы коснулись земли, Лулу обратилась, и сжав зубы стала ждать Агнес. Саранча показалась во всём своём нечеловеческом великолепии с нацеленными на ведьму когтями и жвалами. Лулу выждала мгновение и вскинула костяной посох.
Саранча среагировала и дёрнулась в сторону, уходя от огненного смерча, пронёсшегося в воздухе. Агнес не успела затормозить и врезалась в дуб с такой силой, что он треснул вдоль. При этом она напоролась на торчащий сук брюхом, и нижняя её половина вместе с задними ногами осталась висеть на дереве, когда верхняя упала в траву неподалёку.
Хрустя ногами по осыпавшимся желудям, Лулу побежала добивать саранчу. Агнес жужжала как подбитая муха, дёргалась и перекатывалась, разбрасывая вокруг внутренности. Лулу подскочила к бестолково дёргающейся туше и занесла посох для удара, как саранча конвульсивно выбросила в стороны свои ноги, одной задев ведьму.
Лулу вскрикнула. Развернувшись, она шатающейся походкой поплелась домой, роняя капли крови. Её рука, отсечённая по локоть, осталась лежать рядом с подыхающей Агнес, сжимая в руке костяной посох.
День четвертый
Лялька во сне наблюдала за Настькой. Та, в темноте, повернувшись к ней спиной, неспешно куда-то шла. Ветер красиво развивал волосы и подол её сорочки, обнажая босые бледные ноги. Зрелище это было волшебным и тревожным одновременно.
Лялька тряхнула головой. Она посмотрела на отца с Митричем и ахнула. Мужчины спали, привалившись к стене. Девочка снова посмотрела на Настьку. Та, словно пьяная, покачиваясь, вышагивала по двору. Дверь в дом, распахнутая настежь, болталась в петлях. Настя со скрипом открыла ворота. На улице её встретила страшного вида существо. На высоком и худом человекоподобном теле сидела огромная волчья голова. Тварь была совершенно голой, за исключением клоков облезлой шерсти, местами встречавшихся на серой шкуре. На тонких ручках располагались непропорционально большие кисти. Рёбра его сильно выпирали под кожей.
Лялька закричала.
– Дочь, ты чего? – скорняк Кисель с силой тёр глаза.
– Собакоголовый! Из сказки!
– Чего, чего?
– Собакоголовый Настю увёл, я видела!
Кисель выбежал за ворота. Он увидел, как на другом конце улицы ведёт кто-то Настю за локоть. Митрич тоже проснулся и выскочил во двор на негнущихся ногах.
– Стой! – заорал Кисель и бросился догонять Настю, а кузнец побежал следом.
Лялька подняла в доме переполох и все, кто остался в доме проснулись: Тихон, её мать и семья Мракиных.
В дверь вломился Стрелецкий с Горемыкой. Они прибежали на крики и вопли. Лялька рассказала им всё что увидела, и Стрелецкий побежал к дому напротив, проверить остальных.
Как только Гриха подошёл вплотную к входной двери, он услышал глухой звук удара, и замер, прислушиваясь. Ещё удар. Как будто били об деревянный пол. Снова удар. Стрелецкий открыл незапертую дверь и остолбенел. Через дверной проём прихожей, он наблюдал за тем, как некогда пропавший дед Кархаль взмахнул топором. На полу рядком лежали люди, все головой к выходу. Тук! Голова Панкрата Золотухина покатилась по деревянным доскам. Тук! Голова конюха отлетела в сторону. Кархаль заметил раззявившего рот Стрелецкого и, с топором наперевес, энергично зашагал к нему. Глаза Кархаля горели ярким красным огнём. Гриха опомнился и соскочил с крыльца. Кархаль встал в проходе, но дальше не пошёл. Видом он был страшен, рожа чёрная, весь оброс седыми грязными волосами. Некоторое время он сверлил взглядом Стрелецкого, потом вдруг зарычал, как зверь, и захлопнул дверь.
Митрич на всех парах нёсся за Настей. Кисель бежал сзади и пыхтел. Тварь с волчьей головой заметила погоню, остановилась и перекусила Насте шею. Девушка безвольно упала в траву. Собакоголов встал на четвереньки и устремился в сторону леса. Митрич, не задерживаясь, пронёсся мимо девушки. Кисель остановился и тронул Настю. Та перевернулась на спину. Кисель мгновение смотрел как кровь пузырилась на разорванном горле, и, задыхаясь, побежал дальше.
Кузнец чувствовал, как ноги наливаются свинцом, и он понимал, что тварь заводит его вcё глубже в лес, однако упорно его преследовал. Митрич внезапно потерял чудовище из виду. Ветер шумно трепал листву над головой, и среди этого шелеста кузнец пытался разобрать шаги, но ничего не слышал. Оглядываясь по сторонам, он наугад продрался через кусты. Собакоголов стоял в трёх шагах от него. Серая ободранная грудь его мерно вздымалась, взглядом мутных глаз он шарил по одежде Митрича.
Кузнец не знал, что делать. Он не ожидал, что догонит эту зверюгу, и теперь не решался что-либо предпринимать.
Сзади подбежал запыхавшийся Кисель. Держась за живот с правой стороны, он вышел из-за кустов и выматерился. Он буквально выплёвывал слова. Митрич осторожно ступил к Собакоголову. Тот даже не шелохнулся. Кузнец подошёл к твари и ударил кулаком по морде. Собакоголов взвизгнул и отскочил в сторону. Митрич всё ещё не мог понять, что происходит. Зверь смотрел на него и утробно рычал, а Митрич уже подходил снова. Собакоголов будто бы замахнулся, но кузнец поймал его лапу и с силой сжал. Нечисть оказалась на удивление податлива. Кузнец заломил зверю лапы, стиснул ему рукой горло и повалил на землю, после чего принялся избивать. Собакоголов почти не сопротивлялся, только выл. Чем жалобней зверь визжал, тем сильнее распалялся Митрич, а удары становились всё более жестокими. Кисель подошёл и с силой пнул Собакоголова по черепу. Зверь предпринял вялую попытку вырваться, что ещё сильнее разозлило Митрича. Состроив страшную физиономию, кузнец стиснул зубы до скрипа, схватил двумя руками волосатую лапу твари и переломил её об колено, словно сухую ветку. Дикий вой пронёсся над деревьями. Кость проткнула шкуру и вылезла наружу. Мужчины продолжали исступлённо пинать беспомощное существо. Под ударами сапогов череп с характерным хрустом треснул.
Приоткрыв дверь, Стрелецкий с Горемыкой прокрались в дом Кархаля. Скотник нёс с собой вилы. Осторожно перешагивая через безголовые тела, мужчины подобрались к передней. Горемыка встал с вилами наизготовку слева от дверного проёма, а Стрелецкий заглянул в комнату. Кархаль, сверкая горящими адским светом глазами, вылез откуда-то из-за дивана и, с громогласным воплем, кинулся на Гриху, размахивая топором. Стрелецкий попятился, наткнулся на труп Никитишны и сел на неё сверху, не удержав равновесие. Скотник дождался, когда сумасшедший Кархаль появится из-за двери, и пырнул того вилами из засады и прижал к стене. Стрелецкий не растерялся, вскочил и отобрал у Кархаля топор. Гриха приготовился обухом добить старика, но увидел, как зловещее красное свечение потухло в его глазах.
Митрич с Киселём прекратили избивать собакоголова, только когда он превратился в грязное кровавое месиво из костей и шерсти. С головы до ног покрытые кровью, мужчины поднялись на пологий холм, у подножия которого валялся труп уродливого существа. Кисель пригляделся и увидел, как трясутся мелкой дрожью пальцы на одной из сломанных рук. Невероятно живучая скотина.
Кузнец же смотрел в другом направлении. С противоположной стороны холма находилась здоровенная тёмная нора. Из черного провала смердело так, что Митрич прослезился. Мужчины заглянули в нору и лица их посерели. Груды человеческих тел лежали внутри, словно дрова в поленнице, и гнили здесь уже не первый день.
– Макар! Дед Макар! – Стрелецкий принялся орать, сразу войдя во двор. Горемыка шёл впереди и первым поднялся на крыльцо. Уже начало светать, и в предрассветных сумерках Гриха пытался разглядеть деда в окнах, привставая на цыпочки. Скотник два раза стукнул в дверь, и, не дожидаясь ответа дёрнул за ручку. Не успел он открыть дверь даже на треть, как раздался грохот. Стрелецкий только видел, как скотник слетел с крыльца и повалился на землю, подняв облако пыли. Гриха изумлённо смотрел, как Горемыка хватается за окровавленный живот. Тут на пороге, сверкая красными глазами, показался Макар. В руках он держал свой невероятный самострел, и лихорадочно пытался его перезарядить, при этом он высунул язык чуть ли не до подбородка. Рот Горемыки залился кровью, и он пускал пузыри, пытаясь выплюнуть её. Макар выстрелил ещё раз, и голова скотника разлетелась по всему двору. Стрелецкий в ступоре наблюдал за этим, но когда Макар повернулся к нему, опомнился и прижался к стене. Он осторожно посмотрел в окно над головой, но кроме потолка ничего не увидел – окно было довольно высоко. Вдруг в окне показался Макар во всей своей красе. Видом Макар был подобен гоблину с безобразно выпученными глазами и страшным оскалом. Грихе показалось будто у него три ряда зубов. «Что за упырь, господи», – подумал он.
Митрич с Киселём вышли из леса, словно два леших все в грязи и засохшей крови. Потупленный и опустошённый взгляд обоих бесцельно упирался в землю, и шли они то и дело спотыкаясь.
Тут кузнец увидел дым вдалеке, и мужчины поспешили в деревню.
Когда Стрелецкий увидел Митрич и Киселя, было далеко за полдень. Рядом вовсю полыхала изба деда Макара.
Кузнец подбежал и спросил, глядя на пожар:
– Что случилось? Макар где?
Митрич перевёл взгляд на Стрелецкого. Тот был не менее страшен, чем он сам. Рожа вся в саже, волосы всклокочены, усы – топорщатся. Гриха посмотрел на него своими красными слезящимися глазами и всё рассказал. Рассказал, как Макар убил Горемыку, как решил спалить всё к чертям, как привалил стог сена к дому и поджёг.
От горящей избы шёл гул и треск такой, что чтобы слышать друг друга, приходилось повышать голос. Среди этого шума мужчины расслышали крик. Дверь избы распахнулась и во двор выбежал объятый пламенем Макар. Дед побежал, размахивая руками и врезался в ворота. После чего упал и стал кататься по земле, пока не прогорел весь. И даже тогда можно было видеть, как его рот беззвучно открывался и закрывался.
Глава 6
Связь мандрагоры с изгнанием демонов, по мнению Лулу, была весьма условной. Скорее роль играл нечеловеческий визг, который издавало это существо, когда ему угрожала опасность. Однако воспроизвести звук подобной силы в обычных условиях, было не так то просто, и способ с мандрагорой оставался самым распространённым и надёжным.
Лулу держала в руках мандрагору и гладил ей животик большими пальцами. Тварь довольно урчала и лялякала что-то на своём мурлыкающем языке. Иметь про запас такое чудо должна любая уважающая себе колдунья.
Ведьма взяла свободной рукой кусок мела и нарисовала на полу круг.
Раз.
– Как?! Как, чёрт возьми, Эстер, скажи мне! – Аманда ходила туда-сюда по поляне, где жила Лулу, размахивала руками и драла глотку, что есть мочи, – Какого, скажи, дьявола, мы вообще рыли эту идиотский ров, если могли просто прийти сюда ВТРОЁМ, я не понимаю почему…
– Закрой пасть, девка! – повысила голос долговязая ведьма, – я тебе не мама, как врежу!
Из домика ведьмы раздался грохот. Немного погодя оттуда вышел странного вида хвостатый демон. Ходил он на двух ногах и ростом был в полтора человека, а вместо головы у него была наковальня. Или это форма головы такая. Демон развернулся и ринулся обратно в дом. Разогнавшись, он врезался головой в дверь, что вела в комнату, где Лулу держала своего пленника. Одна из цепей, завешивающих дверь, отвалилась.
На днях к ней забрёл ещё один из местных – Илья Проскурин. Парень всё бредил и больше мычал. Что-то плёл про какую-то Машу. Он был не в себе явно. С какого испугу он вообще к ней припёрся?
Ведьма посмотрела на своё искалеченное тело, что лежало здесь же, на полу. Сколько же тебе досталось. Потом посмотрела на свою новую багровую руку, с длинными и острыми чёрными когтями. Не ахти, но тоже сойдёт. Глотка демона, право, для пения не предназначена, но я попробую.
Ведьма затянула свою ритуальную песню.
Два.
– Боже, я буду молиться, чтобы в аду эту каргу подвесили за её гигантский нос и опускали в котёл с кипящими помоями! Я бы своими руками, – Аманда поднесла к лицу ладони и сжала их в кулаки так, что кожа покраснела, – вот так оторвала ей башку, – девушка резко развела руки в стороны, изображая процесс отрывания головы.
– Я не могла позволить ей сбежать! Да чего я оправдываюсь?! Ты бы вместо того чтобы осквернять свой рот поганый словами «боже», придумала бы лучше, что делать будем, когда дверь откроется!
Демон-наковальня с упорством раба снова и снова бился головой об дверь. Взмахивая длинным чешуйчатым хвостом, он в прыжке в пятидесятый раз обрушивал свою башку на заклятую преграду.
Стараясь не сбиться из-за ударов, Лулу тянула свою песню. Она должна была успеть, дверь не даст им пройти. Мандрагора в руке забеспокоилась, и ведьма сжала её крепче. Та тихонько пискнула.
Злая ведьма у болот
Триста лет одна живёт.
Не проснуться чтоб в могиле,
Должен знать ты: в её силе
Порча приворот и сглаз —
Это раз.
Заходили к ведьме гости,
Обглодали гостям кости,
Дымится мясо на столе,
Долго варится в котле
Человечья голова —
Два.
Лучше ведьму вам не злить
Ведьму вам не обдурить.
Если вдруг в лесу глухом,
Встретишь ветхий ведьмы дом
Лучше спрячься и замри —
Ведьма воткнула в Мандрагору свой ритуальный нож.
Три.
– Сначала я увидел Кривого, тот жил один уже три года. Потом Лёша Хрящ пропал, и батя его – Хома, остался дома один и тоже пропал. Кархаль пять лет как бабку похоронил. И Макар ещё. Все, кто дома остались ночевать одни в упыря превратились, – в полголоса рассуждал Стрелецкий.
Митрич с кислым видом жевал солонину и слушал Гриху. Кузнец бы уже скакал отсюда, но всё ждал сына. Стрелецкий же не хотел бросать престарелых родителей. Казалось, они остались одни со всей деревни.
– Ещё я понял, что из каждого дома ночью пропадал один человек. Пропавшие, видать сам уходили, и было это, если в доме все засыпали. Ещё немного, и мы бы разобрались во всех этих проклятиях, точно тебе говорю.
– Ага, разобрался бы ты, – вздохнул Митрич.
Стрелецкий вдруг увидел, как в окне промелькнула неясная тень. Он выглянул на улицу, но было уже достаточно темно и ничего не разглядел.
Митрич встал с места и прислушался. Кто-то скрёбся во входную дверь.
– Это ещё что за… – не успел Митрич закончить, как дверь в дом с грохотом открылась. Мужчины находились в передней комнате, которая от сеней была отгорожена стеной, поэтому гостя они не увидели. Стрелецкий схватил кузнеца за локоть:
– Прячемся в погреб!
Аманда очнулась и с трудом поднялась с земли, выплёвывая траву. Голова страшно болела. Слушать визги мандрагоры, да ещё так часто – удовольствие сомнительное. Эстер лежала неподалёку. Аманда, шатаясь, подошла к ней и разбудила пощёчинами:
– Вставай, старая!
Как только Эстер пришла в себя, женщины осторожно вошли в дом на поляне.
– Она призвала кого-то? Где наш демон? – Аманда держалась за локоть Эстер двумя руками, заглядывая в тёмные углы.
– Не знаю, ускакал может.
Ведьмы подошли к двери в комнату, где пряталась Лулу. Дверь оказалась открытой. Аманда и Эстер вошли внутрь. Потолок в комнате местами обвалился, на стене висели пустые оковы. На полу лежал труп Лулу.
Аманда взяла в кулаки свои белоснежные волосы, – изгнала себя!
Эпилог
Спустя три недели, как он отправился искать охотников на ведьм, сын Митрича наконец вернулся. Он добросовестно искал нужных людей и пытался договориться, но безуспешно. Родная деревня встретила его распахнутыми настежь воротами и пустыми домами.
В отчаянии парень ходил от двора к двору, наблюдая всюду разруху и запустение. В одном из домов он нашёл выживших – алкашей Недвигу, Квасова и Калинина. Забулдыги не смогли ему ничего рассказать, так как не выходили из запоя всё это время.
Описывая круги вокруг родительского дома в очередной раз, внимание его привлёк соседний дом Стрелецкого. Ворота во двор будто были исполосованы когтями невиданным зверем. Дверь в избу он нашёл сорванной с петель. Но нельзя было представить его удивление, когда внутри он нашёл мёртвого изуродованного и безобразно толстого человека, лежащего на полу. Черты лица его настолько были искажены, что невозможно было сказать кто это. В недоумении любуясь его складками, сын Митрича разглядел крышку погреба под жирной тушей. С неясной надеждой и невероятными усилиями, парень сдвинул с места труп толстяка. Он поднял массивную крышку и некоторое время вглядывался внутрь.
В темноте кто-то пошевелился.