Леонид Александрович Гурченко
Славяно-русские древности в «Слове о полку Игореве» и «небесное» государство Платона

   Автор книги выражает глубокую признательность Сергею Сергеевичу Курникову, президенту и владельцу строительной компании, помощь и поддержка которого сделали возможным выход в свет данной книги.

   © Гурченко Л. А., 2015
   © ООО «ТД Алгоритм», 2015

Предисловие

   Предлагаемая вниманию читателя книга включает древнерусский текст, организованный мной в форме богослужебного канона в виду того, что ритмический стиль произведения, как средство выражения смысла, очевиден в числе изобразительных приёмов автора «Слова о полку Игореве». Тем более, что ритмы памятника легко укладываются в строфы произведений оригинальной древнерусской гимнографии XI–XII вв., которые наряду со стихотворными византийскими, вполне могли быть доступны автору. Книга включает также перевод «Слова», комментарий, исследование о Бояне, и по-новому ставит проблему авторства этого памятника. Она может представлять интерес прежде всего для специалистов в области славянских и русских древностей, и для читателей, интересующихся указанными проблемами. И не в последнюю очередь рассчитана на недавно ещё, 10–15 лет назад, малочисленную аудиторию консервативных революционеров. Империалистов, старательно осваивающих Основные принципы динамического консерватизма: не отвергая новое, в том числе технику как новое бытие, они видят сюжет основного мифа – борьбу титанов и богов или, другими словами, борьбу Громовержца со змеем. И приветствуют исход этой борьбы – Бог (а не боги) возвращается. А с ним должно вернуться, во-первых, традиционное социальное устройство общества, а во-вторых, политика, как внутренняя, так и внешняя, оснащенная эстетикой и мудростью. Та самая «красота», которая «спасет мир». Однако следует учитывать, что красота – это каноны, а они безжалостны как заповеди. Потребовалось 200 лет накопления знаний об этом памятнике, с 1800 г., когда он был издан впервые, чтобы удалось понять в нем самое простое с точки зрения того времени, которое в нём присутствует, но которое в силу отсутствия утратило всякий интерес к поздним притязателям на истовый смысл многих предложений текста.
   Оказавшись, таким образом, наедине со своими догадками, исследователи, и так, просто любители, но многие, оставляя вне поля зрения метафорический способ автора высказывать свои идеи, вынуждены совершать ошибки, как это свойственно фантазёрам, попадающим в орбиту реального дела. И всё сводится к тому, что виноват памятник – в нём много не только «тёмных мест», но и таких, которые будто бы дают право говорить о его подделке. Наконец-то дышать стало намного легче после того, как А. А. Зализняк в своём фундаментальном исследовании проблемы подлинности памятника («Слово о полку Игореве»: взгляд лингвиста». М.: Языки славянской культуры, 2004) превратил всю эту вероломную «мерзость в золото». Во время перевода древнего текста я поставил задачу: не включать в текст ничего, кроме того, систему знаний о памятнике как последнее слово. И если в некоторых что в нем написано, и включить смысловую сорону языка слов в случаях написание слов и выражений искажено в процессе рукописного размножения памятника, то в ответ можно сказать, что переводчик делает свою работу не только в присутствии этих рухнувших слов, на месте которых образовалось «темное место», но под руинами искажений присутствуют подлинные слова и выражения, тем более, что это не всегда искажения, а неправильно вычитываемые слова, и они обвинят нас и будут обвинять, пока существует памятник.
   Эти слова – воздух, отбираемый нами от текста, если мы не уразумеем их смысл. Однако правда в том, что я не специалист в тех областях науки, методами которых добываются знания о древних письменных памятниках – я не историк и не филолог. На деле я юрист, занятый практической работой: сначала следователь, затем юрист в организации. А по избранию – современный поэт, сторонник интеллектуальной поэзии или «дальномерного реализма», как я называю этот стиль, – создавший три новых метода стихосложения: первый основан на принципе атональной музыки или додекафонии, когда стихотворная строфа строится на основе 12 различных стихотворных стоп, второй на принципе золотого сечения, третий – на принципе дихотомии. И все-таки вся правда в том, что я сначала вступил в правильные отношения со «Словом о полку Игореве» после того, как сам и до конца прочел древний текст, а также несколько переводов и исследований текста – меня охватило негодование: иметь такое крупное произведение, созданное человеком XII в. и такую в нем информацию, созданную историей, а не отдельно взятым человеком, и подвергать это не только риску подделки, но и оптическому обману неточного зрения, попадающего на каждом шагу в силки идеологий! Это же не «Влесова книга» Лядского как Миролюбова – и на кой ляд! – разве только для слабоумных.
   Многие авторы переводов и исследований не испытали, должно быть, на себе давления текста конечной величины, их переводы и пояснения не до конца соответствуют тексту, даже у такого лучшего из переводчиков и комментаторов как В. И. Стеллецкий. Так и осталось в застойном положении содержание некоторых ключевых слов и выражений. К примеру, во всех переводах остался Боян, выпускающий 10 соколов на стадо лебедей, и которую лебедь настигнет сокол, «та первая песнь слагает» (?!) какому-нибудь князю, или вариант: ударенная соколом лебедь песнь поёт тому или другому князю. И этот абсурд никого не задевает и не подвергается анализу естественной логики. В тексте же все с точностью до наоборот: жребии соколами бросали другие лица, не Боян, и тот сокол, который первым настигал лебедь, он и брал жребий на песню тому князю, от имени которого его бросали на лебедей. Пела в этом случае не лебедь, а те, кому было положено петь песню князю во время такой соколиной охоты. Боян же, наоборот, «пел» кому хотел, по собственному выбору, но не тем князьям, которые перечислены в этом случае, за исключением «старого Ярослава».
   Еще одна неувязка с Бояном и автором. Сам автор, преклоняясь перед Бояном, говорит, что ему не под силу такой размах мысли и охват древних и новых событий, как у Бояна. И в то же время в текстах переводов автор дает советы Бояну как начать эту повесть, если бы за дело взялся он сам. В действительности автор говорит, что если бы поход Игоря воспел Боян, будь он его современником, то у него получилось бы это намного лучше, чем у самого автора, так как он, кроме всего, хорошо знал те края, куда Игорь отправился на половцев. И далее идут не советы Бояну, а стиль самого автора при описания начала похода Игоря: «Не буря соколов занесла через поля широкие…» и т. д. Кочует из текста в текст переводов выражение, что Всеслав Полоцкий «лукавством опершись о коней, скакнул к граду Киеву». На самом деле здесь имеет место быть совсем другое, хотя лукавство присутствует. Однако проявил его в этом случае не Всеслав, а братья Ярославичи – Изяслав, Святослав и Всеволод во время междоусобного противостояния Всеславу. Они хитростью заманили его в шатер Изяслава, арестовали там и под стражей доставили в Киев, где посадили его в тюрьму.
   Вот так Всеслав косым скачком «скакнул к граду Киеву». Поэтому он «оперся» не на коней, на которых не опираются, а садятся на них, а «подпръся» (подперся) в конце («окони») противостояния Ярославичам лукавством этих братьев-князей, поверил им, что они не сделают ему зла, если он придет к ним и войдет в шатер Изяслава. И многое другое, о чем см. отдельные статьи в тексте Комментария.
   В книгу вошли материалы по русским древностям, имеющие косвенное отношение к «Слову о полку Игореве», под заголовком «Экскурсы»: о прическе Святослава «Древние русы стриглись под фракийцев», о надписи князя Глеба на Тмутороканском камне, дискуссия с Б. А. Рыбаковым, «Тмутороканский камень», о Семаргле в пантеоне Владимира, под которым есть основания подразумевать Геракла – это в тексте сочинения «Уснувшие боги» и «Збручский обелиск, Геракл, Митра-Хорс, две русские клятвы», и «Клички Ярослава Мудрого», которые интересны тем, что дефицит знания о норманнском происхождении первых русских князей имеет место и в кличках Ярослава. При попыке решения проблемы происхождения названия русь, я решал её с учётом традиции отождествления ославяненных ругов как русов, особенно успешно поддержаной историками А. В. Назаренко и А. Г. Кузьминым

Л. А. Гурченко, 2003–2010 гг.

Часть первая
ДРЕВНЕРУССКИЙ ТЕКСТ ПАМЯТНИКА В ФОРМЕ КАНОНА, ПЕРЕВОД НА СОВРЕМЕННЫЙ РУССКИЙ ЯЗЫК, КОММЕНТАРИЙ

1. СЛОВО О ПЛЪКУ ИГОРЕВЕ, ИГОРЯ СЫНА СВЯТЪСЛАВЛЯ, ВНУКА ОЛЬГОВА. ДРЕВНЕРУССКИЙ ТЕКСТ ПАМЯТНИКА

//-- ВСТУПЛЕНИЕ --//

     Не лепо ли ны [1 - Не лепо ли ны… – Лепо – здесь в значении «подобает», то есть соответствует принятым правилам, нормам. Ср.: «Яко Тебе лепо слава, честь и дьрьжава». Вариант: «Емоу же (Христу) подобаеть вьсяка слава, чьсть и дьрьжава» (Успенский сборник, 1971. Стб. 203а 29–32; Стб. 145 г 29–31). В переводе предпочтение отдано близкому по смыслу слову «должно» в значении «следует, необходимо», с целью сохранения ритмической организации подлинника.], бяшет, братие,
     начати старыми словесы́
     трудных повестии [2 - …начати старыми словесы трудныхъ повестии. – Повести – в данном случае «поучения». «Но о законе Моисеемь данеемь и о благодати и истине Христомъ бывшии повесть си есть» (Молдован, 1984. С. 79. Стб. 170а; Срезневский, 1863. Т. 2. – Стлб. 108–109). Начало «Слова о полку Игреве» производит впечатление намёка на слова евангелиста Луки в начале его повествования о Христе: «Понеже оубо мнози начаша чинити повесть о извествованных в нас вещех… изволися и мне… поряду писати тебе, державный (достопочтенный) Феофиле» (Лк.,1, 1–3). Выходит, что автор принялся за своё «Слово» об Игоре после того, как уже начали составлять повествования о знаменитом походе Игоря на половцев, подражая, по смыслу слов автора, известному какому-то сочинению «мудрого Бояна» на другую тему русской истории, в котором содержались христианские поучения и наставления. Об этом сочинении можно судить по рассказам Ипатьевской и Лаврентьевской летописей о походе Игоря, в которых имеются поучения и наставления, но не актуализированы междукняжеские отношения, часто служившие причиной нападения половцев на Русскую землю.] о пълку Игореве,
     Игоря Святъславлича?

     Начати же ся тъи песни
     по былинам сего времени,
     а не по замы́шлению Бо́яню.
     Бо́ян бо вещии,
     Аще кому хотяще песнь творити,
     то растекашется мыслию по́ Древу [3 - Боян бо вещий, аще кому хотяще песнь творити, то растекашется мыслию по древу. – См. комментарий № 10.],
     серым вълком по́ земли,
     ши́зым орлом под о́блакы.

     Помня́шеть бо речь —
     първых времен усобице [4 - Помняшеть бо речь. – Речь – звучащий, устный язык. Однако в данном предложении полонизм (?) из лат. res – «вещь, предмет, дело (дела), война, битва» (ср.: русск. «быть в деле» – «быть в сражении»). В древнерусских текстах Нового Завета речь – «вина, обвинение». Украинское рiч – «вещь, предмет, дело». В белорусском то же: «И был у него коморником, и будучи в коморе, каждую реч чудне а (и) рядне панскую ховал и справовал» (ПСРЛ, 1980. С. 94). В др. – евр. dabar – «слово, речь, дело, деяние». В др. – греч. logos – «слово, речь, дело, разум».],
     тогда пущашеть
     10 со́колов на стадо лебедеи,
     который дотечаше, та преди́песь пояше [5 - Та преди песь пояше… – Пояше – аорист (прош. вр.) от гл. ять («взять»), но не от гл. петь.]
     старо́му Яро́славу, храброму Мсти́славу,
     иже зареза Редедю
     пред пълкы косожьскыми,
     красному Романови Святъславличю.

     Бо́ян же, братие, не 10 со́колов
     на стадо лебедеи пущаше,
     нъ своя вещиа пръсты
     на живая струны въскладаша,
     они же сами князем славу рокотаху.

//-- ПЕСНЬ 1 --//

     Почнем же, братие,
     повесть сию от стараго Владимера
     до нынешняго Игоря,
     иже истягну́мь крепостию своею,
     и поостри́ сердца своего мужеством [6 - Иже истягну умь крепостию своею, и поостри сердца своего мужеством.Истягну – от истягнути, но не в значении «вытянуть, растянуть», (перен. «протянуть, простереть»), а в значении «воздержаться, победить, одолеть». Ср.: «…да быхом ся востягнули от злых дел» («чтобы мы воздержались от злых дел») (ПЛДР, 1978. С. 232); «Стягнув тело твое воздержанием и чистотою…» («препоясав» – «победив» тело) (Минея, 1910. Л. ЧА об.).Умь – притяж. форма. Принадлежащее уму свойство: мыслительная способность, разум, образ мыслей, смысл, здравый смысл.Поостри – «возбудил, поощрил» (Срезневский, 1863. Т. 2). Близкое по смыслу выражение: «…в сердце отточены порывы духа» (ЛДВ, 1984. № 8. С. 54).],
     наплънився ратнаго духа,
     наведе́ своя храбрыя плъкы
     на́землю Половецкую
     за́землю Руськую.

     Тогда Игорь
     възре на светлое солнце и виде:
     от него тьмою вся своя вои прикрыты.
     И рече Игорь
     к дружине своеи:
     «Братие и дружино!
     луцежь бы по́тяту быти,
     неже полонену быти.

     А всядем, братие, на свои бръзыя ко́мони,
     да по́зрим Синего Дону». —
     Спала́князю умь похоти,
     и жалость ему зна́мение заступи́ [7 - И жалость ему знамение заступи… – Жалость – досада, негодование. «…И саддукеи, жаляще си, за еже оучити им люди…» («…И саддукеи, досадуя на то, что они учат народ…») (Деян. 4, 1–2). «Да како жаль ми бяшеть на Игоря, тако ныне жалую больши по Игоре, брате моем» («Как досадовал я раньше на Игоря, так теперь печалюсь больше по Игоре, брате моем») (Ипатьевская летопись. Стб. 645).], —
     искусити Дону Великаго.
     «Хощу бо, рече, копие́приломити
     конець поля Половецкаго с вами, русичи [8 - Русиц(ч)и – дети Руса (такая форма слова только в этом памятнике). Форма слова образована по модели: патрономическая основа (Рус) + патрономический суффикс – ич-; ср.: кривичи, радимичи. Родоначальником русичей, Русом, выступает здесь Владимир I, Креститель Руси. Поэтому русичи – это русские князья-христиане, а также аристократы-дружинники, тоже христиане. В тексте памятника им противостоят «дети бесовы» – язычники-половцы, «поганые». То, что Владимир считался родоначальником русских князей, отмечено как скандинавскими, так и русскими источниками (Пашуто, 1968. С. 306. № 20). Ср.: «Началника благочестью, и проповедника вере, и княземь рустимъ верховьнаго (Святого Владимира) днь(с) рустии сбори сшедъшеся въсхвалимъ» (Словарь, 1989. С. 268 («вьрховьнии»); «…братия князи руския, гнездо есми князя Владимера Киевскаго, иже изведе нас от страсти (от смерти) еллинския (языческой), ему же открыл Господь познати православную (веру)…» (Сказание, 1980. Л. 15, 15 об.).В древнерусских источниках слово «русь» рассматривалось как социальный термин, обозначающий правящую элиту (Об управлении, 1991. Комментарий. С. 296–305).Восстанавливаемое имя Рус из сущ. «русичи», отнесенно, на наш взгляд, к Владимиру I. Оно эпонимически независимо от существовавшего, возможно, уже в начале X в. эпонима Рус, так как сам автор говорит, что ограничивает повествование «от старого Владимира до нынешнего Игоря». Более древние времена он исключает, помимо славянской мифологии. См. далее о Дажьбожьем внуке.],
     хощу главу свою приложити,
     а любо испити шеломомь Дону». —

     О Бо́яне, соло́вию стараго времени!
     абы ты сиа плъкы ущекотал [9 - О Бояне, соловию стараго времени! абы ты сиа плъкы ущекотал… – Др. – русск. щекотъ – «пение» (соловья); щекотати – «петь» (Фасмер М. Т. 4). Однако: «Соловии… правоверия стълъпъ (и) утвьржение, мудре… инокомъ слава, божествьныхъ святитель седало, певая яви ся Христа въ векы» (Словарь-справочник, 1978. С. 194). Соловей мудр, «ум божественный», возвещает славу на будущие времена. Отсюда наш перевод: ущекотал – «прославил». Но соловей увязан также со столпом и утверждением истины, с правоверием (православием). Поэтому Боян-соловей – это не певец-сказитель, а священнослужитель, причем высшего ранга. Ср.: «с соловьем русский эпос соединял понятие о существе вещем»; «высший же над жрецы Славянъ Богомилъ, сладкоречия ради нареченъ Соловей» (Словарь-справочник, 1978. С. 194).],
     скача, славию, по мыслену Древу,
     летая умом под о́блакы,
     свивая славы оба́полы сего времени,
     рища в тропу Тро́яню чрес поля на́горы [10 - Скача славию по мыслену древу… рища в тропу Трояню чрес поля на горы. – Это выражение связано с предыдущим «растекашется мыслию по древу». В том и другом случае представлен образ Древа жизни.Мысленное – воображаемое. Однако мысленный – это не только относящийся к воображению, но также «умственный, духовный» (Срезневский, 1863. Т. 2). Ср.: «великиим оучителем благоверию и православнои вере мысльнаго езыка»(выделено мной. – Л. Г.). Далее «мысленный язык» выступает как «святой язык»: «и варварский си соуровии езыкь в езыкь свять своим потьщанием преложи» (Житие Климента Охридского // Лавров, 1930. С. 193, 195).Мысленное Древо – это Древо жизни или Древо жизненное, живоносное, Древо райское: «Изведем его (Адама. – Л. Г.) да не простер роукоу свою, прикоснеться древа жизни и яд жив боудеть в векы» (Словарь XI–XIV вв. Т. III. С. 79). Существует очевидная взаимосвязь между символом Древа жизни, Крестом, на котором был распят Христос, а также самим Христом и «Святой землей» как «высшим миром», что соответствует «земному раю», представляющему собой точку отсчета христианской традиции, включающей в себя и русскую традицию. Ср.: «Спасение содея посреде земля Христе Боже, на Кресте пречистеи руце Свои простер, собирая вся языки, вопиющая Господи слава Тебе» (Тропарь, читаемый в пост // Часовник, 1635–1831. С. К = 20). «Живоносное възрасти древо честное (Крест. – Л. Г.), яве Иисуса Спаса и Господа» (Словарь XI–XIV вв. Т. III. С. 81). В Слове о законе и благодати: Иллариона: «Ибо вера благодатная по всей земле простерлась, и до нашего языка русского дошла»; «Ты же (Владимир Святой) с бабою твоею Ольгою принес Крест от Нового Иерусалима – из Константинополя» (пер. наш) (Слово о законе и благодати. 180б1–5; 191а21). Существенно, что в «Слове о погибели Русской земли» «Святая земля» и «Русская земля» в их смысловом значении сближены, хотя там нет термина «Святая земля». Однако в выражении «О светло светлая и красно украшенная земля Русская… о правоверная вера христианская!» – присутствует их тесное сходство.Но это не всё. Мы настаиваем, что образ «мысленного древа» как Древа жизни, а на самом деле как образ Христа, автор «Слова» унаследовал из Священного писания, из книги Бытия и Апокалипсиса, и богослужебных текстов – источников основной терминологии Древа жизни. В этой связи стоит сослаться на библейские и богослужебные тесты, а также на современную автору «Слова» практику изображения Распятия на Западе.«И произрастил Господь Бог из земли всякое дерево, приятное на вид и хорошее для пищи, и дерево жизни посреди рая, и дерево познания добра и зла» (Быт. 2, 9).«Побеждающему дам вкушать от древа жизни, которое посреди рая Божия»; «Блаженны те, которые соблюдают заповеди Его, чтобы иметь им право на древо жизни и войти в город (Небесный Иерусалим. – Л. Г.) воротами» (Апок. 2, 7; 22, 14).Святые Отцы сравнивают «древо жизни» с Крестом Христовым, который называют «новым живоносным древом» (Полный православный, Т. I. 1992. Стлб. 773).«На животворящем древе вися… смертию смерть разрушил еси» (Молитва Святого Великого Василия).«Тебе величаем Богородице вопиюще, радуися жезле, от негоже безсемене Бога прозябла еси, разрушившаго древом смерть» (Крестобогородичен // Часовник, 1635–1831. С. Ч = 90 об.).«Готовися, Вифлиеме, отверзися всем, Едеме, красуйся, Евфрафо, яко древо живота в вертепе процвете от Девы: рай бо Оноя чрево явися мысленный, в немже Божественный сад, от негоже ядше, живи будем, не якоже Адам умрем. Христос рождается прежде падший возставити образ» (Предпразднество Рождества Христова. Трпарь, глас 4).«Древо животное, мысленный истинный виноград, на Кресте висит, всем источая нетление» (Воскресный Октоих).«Днесь Древо явися, днесь род еврейский погибе, днесь верными цари вера является, и Адам древа ради испаде, и паки Древом демони вострепеташа: всесильне Господи, слава Тебе» (Служба Воздвижению Креста Господня. Воздвижение / Лестовка).«Таин еси, Богородице, рай, невозделанно возрастивший Христа, имже Крестное живоносное на земли насадися древо. Тем ныне возносиму, поклоняющеся ему, Тя величаем» (Канон Креста. Песнь 9. Ирмос).«Креста силе поклонимся: яко древо в раи смерть прозябе, сие же жизнь процвете, безгрешнаго имуще пригвожденна Господа» (Стихира самогласная Честнаго Креста, глас 5).С XII в. крест нередко на Западе (полагаем, что знали о таком кресте не только на Западе. – Л. Г.) имел вид сделанного не из брусьев, а из дерева в его натуральном виде, с ветвями. По сторонам Распятого в ветвях помещались пророки со свитками, в корне дерева – Моисей (Барсов, 1993. С. 835).Вывод. Сам Христос и Его Животворящий крест – «мысленное древо» и образ Ветхозаветной и Новой Священной истории.Что касается известного мнения, что в предложении «растекашется мыслию по древу» говорится о процессе поэтического творчества, о древе поэзии, а «мысленное древо» – это древо познания (чего? – не сказано), образ сообщения между «твердью небесной» и «твердью земной», якобы в таком качестве встречающееся в сказаниях многих народов (В. Ф. Ржига, В. И. Стеллецкий) – такое мнение следует списать на счёт интеллектуальной наивности некоторых исследователей «Слова». Они полагают, что если опустят упоминание о наиболее известном образе Древа жизни, представленном в книге Бытия, а также в Апокалипсисе и в богослужебных текстах, то и самого события Священной истории не будет. Как, например, наивно полагают, по замечанию великого лингвиста О. Н. Трубачева, многие исследователи этногенеза славян: нет текстов ранее VI в., нет истории славян как славян, считая, что они были спрятаны внутри других этносов – фракийцев ли, иллирийцев, даков или скифов.Таким образом, Боян в образе соловья, который «правоверия столп и утверждение, воспевая Христа во веки», «скакал» мыслью по Древу Священной и Русской истории, «свивая» обе стороны славы, традицию и современность, когда создавал Похвальное слово князьям. Мы уверены, что имеем дошедшее «Слово» Бояна, которое известно истории древнерусской литературы (см. в статье № 76 настоящего Комментария «Святослав»). В связи с этим признанное «белкой» (др. – русск. диалек. – мысь) растекался Боян по Древу вместо мыслью (мышлением, духом) – неприемлемо, так как и при втором упоминании Древа есть Боян, соловьем скачущий «по мысленному Древу»; вместе с ним подразумеваются орел – «летая умом под облака» (как орел) и волк – «рища в тропу Трояню» (как волк), но нет белки, она даже не подразумевается.Рища в тропу Трояню. – Имя Трояна четыре раза встречается в тексте памятника в связи с различными обстоятельствами. При этом его имя создаёт с размахом мифологический фон и драматизирует события настоящего. Это – «тропа Трояна», «вечи Трояна» (сечи Трояна, см. далее, № 24), «земля Трояна», «седьмой век Трояна».Я отстаиваю свою мысль, что Троян тождествен первому человеку и царю в Скифской земле Таргитаю-Гераклу. И не только потму, что это находит подтверждение в замечании Д. С. Раевского о том, что этот персонаж имеет двойную природу: он и первый человек и божество, входящее в пантеон (Раевский, 1988. С. 447), и не потому, что в русской мифологии он выступает под именем Утрия Трояна – «Первоначального Трояна» (подробнее см. коммент. № 59), но и потому, что эта позиция не имеет опровержения в источниках о Геракле.Троян – возможно эпитет Таргитая-Геракла. В Хронике Иоанна Малалы, извесной на Руси в переводе второй половины XI в., сообщается, что «зверовидного Иракла (Геракла) нарицають Тримрачна», что тот первый показал в северных странах мудрость. Его обрисовывают в львиной шкуре ходящего, имеет палицу и держит три яблока (добытые у Гесперид). Он одолел три части злых похотей: гневливость, златолюбие и блуд (три яблока говорят об этих его трех победах над собой) (Творогов, 1979. С. 24). Мысль о том, что Троян тождествен Таргитаю-Гераклу, является производной от характеристики Геракла в источниках: Тримрачный, держит три яблока, одолел три злых похоти. Микенское происхождение Геракла в настоящее время доказано.В микенских текстах Геракл выступает под эпитетом «Тригерой» (Казанский, 1989. С. 56). Добавим к этому, что Геракл, как и Таргитай, отец трёх сыновей (Агафирса, Гелона и Скифа). Кстати, в украинском языке отец трёх сыновей-близнецов называется «трояном» (Соколова, 1990. С. 340; 357, № 124). С этой точки зрения, гомеровский «властелин могучий Трос» – Троян, так как им «дарованы свету три знаменитые сына: Ил, Ассарак, Ганимед». От «породы и крови» Троса герой Троянской войны Эней (Il. XX, 230–232). В греческой традиции Геракл покровитель воинов и защитник территории страны (Her. II, 44; V, 63; VI, 116; VII, 176). Спартанец Леонид, герой сражения в Фермопилах, потомок Геракла (Her. VII, 204). У румын гром связывается с именем Трояна; курганы и высокие холмы называются «могилами Трояна»; древние валы, как и у славян, называются трояновыми (Соколова, 1990. С. 345, 346).В русской традиции за Трояном-Гераклом закреплены сходные функции, если при этом учесть, что «тропа Трояна», «земля Трояна», «вечи (сечи) Трояна» и «седьмой век Трояна» (см. соответствующие комментарии) упомянуты в связи с битвами Игоря с половцами и междоусобными битвами за Киевский престол Олега Святославича и Всеслава Полоцкого.Наиболее подходящее понятие о тропе Трояна, на наш взгляд, заключено в исследовании Ю. В. Болтрик «Сухопутные коммуникации Скифии» (Болтрик, 1990. С. 30–43). На основании этого исследования мы делаем вывод о «строении реальности» – о тропе Трояна, которую следует искать среди скифских сухопутных путей: из Киева «через поля на горы» – по степи к Приазовской возвышенности. И далее к Таврским горам Керченского полуострова, через который был сухопутный путь в Тмуторокань, через Керченский пролив, в землю Тмутороканского княжества, цель похода Игоря. В XI в. земли Тмутороканского княжества распространялись до низовьев Дона.], —
     пети было песь Игореве,
     того <Олга > внуку [11 - Пети было песь Игореви, того (Олга) внуку. – Указательное местоимение того требует Олега из заглавия произведения, как поставлено первыми издателями, а не Велеса из последующего текста, как полагали И. М. Кудрявцев, Д. С. Лихачев и В. И. Стеллецкий (Стеллецкий, 1981. С. 242): слово «того» не «догоняет» Велеса в конце предложения. Однако нельзя поставить и «того (Трояна) внуку», как это сделали Вс. Миллер, А. Г. Кузьмин, А. Ю. Чернов и Г. Карпунин, несмтря на то, что «грамматически другого смысла быть не может» (Вс. Миллер) (Соколова, 1990. С. 347, № 81), – сопротивляется контекст произведения и его заглавие, так как Игорь из рода о́льговичей, он пошёл «поискать града Тмутороканя» – Тмутороканское княжество, принадлежавшее ранее его деду Олегу Святославичу. При этом, «Земля Трояна» – Скифия, в данном случае Левобережная Скифия до Таврских гор в восточной части Крыма, входившей в начальный период в состав Киевской Руси. Игорь вознамерился изгнать половцев с этой земли и присоединить её к Русской земле. В этом смысле «земля Трояна» и «Русская земля» оказались смежными объектами, подлежащими объединению. Игорь выступил в качестве «приемника» своего деда, Олега Тмутороканского, которому принадлежала «Земля Трояна», поэтому он пошёл «поискать» Тмутороканское княжество, которое при Олеге распространялось до Низовьев Дона, стремясь объединить бывшие едиными земли.].

//-- ПЕСНЬ 2 --//

     Не буря со́колы
     занесе чрез поля широкая,
     га́лицы стады бежать к Дону Великому —
     чили воспети было,
     вещей Бо́яне, Ве́лесовь внуче! [12 - Чили воспети было, вещей Бояне, Велесов внуче!Чили (др. – инд. cilli) – «порода хищных птиц»; индоарийск. *cili – «орел»; русск. чиле – «орел» (Трубачев, 1981. С. 117, 118); чилижник (арханг.) – «ястреб мелкой породы» (Фасмер М. Т. 4). В тексте подразумевается, возможно, крупный сокол-сапсан. Фраза со словом «чили» – параллель к предыдущей фразе (о Бояне): «Пети было песь Игореви, того (Ольга) внуку». – Образы птиц – соколы вместо русских воинов, галки вместо половцев и во́рон вместо половца, троскотанье сорок как половецкая речь – требуют также образа птицы вместо имени Игоря, но птицы сильной. Ср.: *cilъ – сербохорв. чил, – а, -о; вост. – лужицк. cily – «крепкий, сильный, бодрый» (Этимологический словарь, 1977. С. 112). Но если признать слово чили как частицу чи (чи ли) со значением «разве», «неужели»; как разделительный союз «или»; как соединительный союз «или», – то во всех этих случаях слово чили внесёт разлад в содержание отношения автора к Бояну: появляется очевидное расхождение между представленным методом Бояна начинать издалека, «растекаясь мыслию по Древу», причем отношение к Бояну благоговейное, – и решимостью автора давать ему советы. Тогда получается, что автор советует Бояну, как он должен был начать хвалу Игорю, если бы он взялся за дело. Однако данная ситуация едва ли соответствует реальности, тем более что в первой части предложения представлены соколы (русские князья), которые гонят стада галок (половцев) к Дону Великому, – главный – Игорь, крупный сокол-сапсан («чили»).Вещей Бояне, Велесов внуче (в др. – русск. сын) – Косвенно обозначена неизвестная по другим источникам функция Велеса как покровителя красноречия и поэзии, которая выявляет дополнительное его сходство с фракийско-греческим Гермесом и римским Меркурием. Ср.: «Меркурий, красноречивый внук Атланта… изобретатель изогнутой лиры»; viri Mercuriales («люди Меркурия») – поэты (Гораций, 1909. IV. Меркурий. XIX. Словарь. С. 39). В славянской мифологии Велес (Волос) выступает как божество с многозначными функциями, но чаще всего он соотнесен со «скотом» («скотий бог») как покровитель домашних животных и бог богатства, а также с золотом. Сходные функции у Гермеса (Меркурия): «Четвероногие все да пребудут под властью Гермеса!»; «…тебе дам я // Посох прекрасный богатства и счастья – трилистный, из золота» (Гомеровы гимны. К Гермесу, 1990. 529, 571).Тем не менее, отношение Гермеса – а тем самым и Велеса – к слову более определённо выявлено в Новом Завете, в Деяниях Святых апостолов. Павел и Варнава «удалились в Ликаонские города Листру и Дервию и в окрестности их, и там благовествовали… Народ же, увидев, что сделал Павел (исцелил хромого на обе ноги от рождения. – Л. Г.), возвысил свой голос, говоря по-ликаонски: боги в образе человеческом сошли к нам. И называли Варнаву Зевсом, а Павла Ермием (Гермесом. – Л. Г.), потому что он начальствовал в слове» (Деян., 14, 6–12). Именно Боян-Иларион, создатель «Слова о законе и благодати», «начальствовал в слове» русского богословия.«Слово о полку Игореве» написано в связи с событиями политической и общественной жизни, поэтому обращение к именам русской мифологии было проявлением учёности автора, однако он избегает «всего опасного», не упомнает культов этих божеств, чтобы, как говорил Григорий Назианзин (Григорий Богослов. – IV в.), «не восставлять тварь против Творца». Пользуется в мифологии тем, «что удобно для жизни и наслаждения, избегая всего опасного», как советовал Григорий (Пуцко, 1975. С. 332). Исчерпывающим примером испоьзования «плотности энергии», заключённой в мифологизированных предметах и явлениях природы, является таинственное наречение Иисусом Христом имён трём апостолам во время назначения двенадцати апостолов: «Поставил Симона, нарекши ему имя Петр (камень. – Л. Г.); Иакова Заведеева и Иоанна, брата Иакова, нарекши им имена Воанергес, то есть «сыны громовы» (Мк., 3, 13–17).Но в данном случае выражение «Боян, Велесов внуче» не в такой степени характеризует Бояна в отношении поэтического дарования, а выделяет намёк на мотив «взвешивания душ умерших», чтобы измерить их истинные заслуги, мотив, отмечаемый у Архангела Михаила параллельно с образами языческих религиозных систем, особенно с Меркурием-Гермесом, и, следовательно, со славянским Велесом. Этот мотив можно интерпретировать в связи с событием: «В лето 6552 (1044 г.). Выкопали из могил двух князей, Ярополка и Олега, сыновей Свтослава (то есть дядей Ярослава Мудрого. – Л. Г.), и окрестили кости их, и положили их в церкви Святой Богородицы» («Повесть временных лет»). Этот загадочный и неприемлемый обряд крещения костей умерших язычников в действуюшем на ту пору православном христианстве был совершён в то время, когда во главе Киевской Руси стоял Ярослав Мудрый, а его любимец Иларион, будущий митрополит киевский, русин, был пресвитером в церкви Святых Апостолов в княжеском селе Берестове. И не в его ли обязанности входило «взвешивание на весах» душ погибших князей – язычников? Известна, например, легенда VI в. о святом папе Григории Великом и «самом справедливом государе» императоре Траяне. Святой папа Григорий, убеждённый в справедливости Траяна, велел разрыть его гробницу. «Разрывши её, нашли, что всё тело императора обратилось в прах, кроме языка, что ясно свидетельствовало о его справедливости. Тогда святой папа помолился о Траяне, и тогда душа его была освобождена от адских мучений и введена в рай». Этот эпизод отражен Данте в «Божественной комедии», в «Чистилище» и в «Рае». Возможно сам факт крещения костей язычников, дядей Ярослава, послужило одной из причин смещения Илариона с митрополичьей кафедры после смерти Ярослава в 1054 г. («поставил Ярослав Илариона митрополитом, русина» – в 1051 г.), когда эту кафедру занял грек, и собор Святой Софии был освящён заново, а имя Илариона подлежало запрету. Поэтому автор «Слова о полку Игореве» называл его, по-видимому, родовым именем – Боян. (См. текст о «Земле Бояна» в гл. о Бояне наст. изд.).Наиболее интересна в плане аналогии Архангела Михаила с образами-символами Меркурия-Гермеса, а значит и с образом Велеса, для расшифровки смысла выражения «Боян, Велесов внуче» – «резная гемма (первые годы правления императора Константина), изображающая Архангела Михаила с классическими атрибутами Меркурия – кацудей и крылатый Пегас (связь со словом, поэзией. – Л. Г.) (http://www.sumbolarium.ru/index).В Ветхом завете Архангел Михаил выступает как князь еврейского народа, «князь великий, стоящий за сынов народа» (Дан. 12, 1). Митрополит Иларион = Боян – предводитель и заступник «сынов народа» – христиан. Как предстоящий перед троном (Бога) Архангел Михаил является одновременно ангелом-писцом, заносящим имена праведников в книгу, а также ангелом-хранителем таинственных письмён, и среди них – магических слов, которыми были сотворены небеса и земля (Кн. Еноха, 60, 12). Митрополит Иларион, предстоящий перед троном Ярослава, составил вместе с ним Номоконон и создал «Слово о законе и благодати» (См. гл. о Бояне в наст. изд.).]

     Ко́мони ржуть за Су́лою,
     звенить слава в Кыеве,
     трубы трубять в Новеграде,
     стоять стязи в Путивле,
     Игорь ждет мила брата Всеволода.

     И рече ему
     Буй-Тур Всеволод:
     «Один брат, один свет светлый
     ты, Игорю,
     оба есве Святъславличя.

     Седлай, брате,
     свои бръзыи ко́мони,
     а мои ти готови,
     оседлани у Курьска —
     на́переди.
     А мои ти куряни
     сведоми къмети [13 - А мои ти куряни сведоми къмети… ищучи себе чти, а князю славе. – Чтобы узнать, кто такие были русские кмети, следует начать с фракийских гетайров и с косезов у альпийских словен.Гетайры – это крестьяне-воины, окружавшие фракийских царей, которых они называли «друзьями». «Прежде всего – это военная дружина вождя, преданная ему и сражающаяся под его руководством; гетайры участвуют в совместных трапезах, охраняют труп погибшего товарища и отдают последние почести усопшему» (Златковская, 1971. С. 106, 201).Косезы альпийских словен – это близкий к князю привилегированный слой «крестьян-воинов». Они обладали наследственным правом «принимать» и утверждать от имени «страны» её нового властителя, принимая участие в особой церемонии возведения на престол нового князя, которая существовала уже в середине VIII в. Родословие альпийских словен возводят к венетам. Косезы избирали «лучших» и «мудрейших» из своей среды. Наиболее уважаемый среди избранных руководил церемонией. Он, сидя на камне на поле, ожидал, когда будущий правитель явится в крестьянской одежде на поле. После этого он задавал сидевшим вокруг него косезам-соприсяжникам ритуальные вопросы о качествах будущего князя. Косезы отвечали, одобряя нового князя. Затем они сажали нового князя на лошадь и трижды обводили вокруг камня. Участники и зрители, мужчины и женщины, восхваляли бога в ритуальных гимнах. Затем крестьянин на камне уступал место князю.Как видим, в словенском ритуале князя сажали на камень, что камень в этом случае служил как бы столом, престолом, сидением. Однако для того, чтобы лучше почувствовать его связь с древнерусским обычаем возведения на престол нового правителя в начале христианства на Руси, вспомним выражения о вокняжении: (князь) «сел на столе» (Летопись), о самом правлении: «Владимир на столе» (надпись на сребренниках Владимира), – это реальная связь между словенским и русским обычаями, так как русского князя сажали в буквальном смысле на стол в церкви, где совершалось возведение на престол нового князя. Только в одном случае «поклонный» камень в поле, в другом стол в христианском храме. Объяснений не нужно, достаточно самоочевидной истины, тем более, что др. – русск. столъ «престол, сидение».Но для нашей темы самый любопытный факт заключается в том, что с установлением в Каринтии в IX в. франко-баварской власти, «принятые» и утверждённые таким образом от имени «страны» словенские («венетские») князья сохраняли привилегию появляться при дворе императора в той же крестьянской одежде и «серой славянской шапке, в которых они были возведены на престол (Ронин, Иванов, 1989. С. 167; 173,174).Византийский историк второй половины Х в. Лев Диакон сохранил от времени в своей «Истории» связь Святослава Игоревича и его соратников-товарищей с «венетским» обычаем возведения на престол нового правителя, – крестьянскую одежду Святослава и его «друзей» во время встречи с императором Цимисхием. – «Одеяние его было белым и отличалось от одежды его приближённых только чистотой. Сидя в ладье на скамье для гребцов, он поговорил немного с государем об условиях мира и уехал». При этом надо знать, что термин «приближённые» – это приблизительный перевод восстановленного в подлиннике греческого термина hetairois «соратник, товарищ» (Лев Диакон, 1988. С. 82; 213, № 57). Можно считать доказанным, что «приближённые» Святослава – это те самые «гетайры», крестьяне-воины фракийских царей, которых они называли «друзьями», а также косезы, крестьяне-воины альпийских словен, непосредственно подчинённые князю.Но что такое древнерусские къмети, может быть это те же самые гетайры или косезы, царские и княжеские «соратники, товарищи», крестьяне-воины? И. Г. Добродомов в своём исследовании «Происхождение и значение слова къметь в «Слове о полку Игореве» даёт твёрдый ответ: для «древнерусской семантики общеславянского социального термина к ъ м е т ь» следует «признать в качестве исходной семантики «крестьянин’ (Добродомов, 2004. С. 17, 19). Когда Всеволод говорит Игорю, что его кмети-«волки» «под трубами повиты, под шеломами взлелеяны, концом копья вскормлены, пути им ведомы, яруги знаемы», что они ищут себе чести, а князю славы, – ясно, речь идёт не о войске князя, а только о кметех, крестьянах-воинах, непосредственно подчинённых князю. Они знали его качества и составляли его совет, название которого нам не известно. Однако и само слово к ъ м е т ь вышло из древнерусского употребления в конце XII в. (Добродомов, 2004. С. 21). Поэтому неудивительно, что в тексте Льва Диакона о Святославе обращает на себя внимание термин «комент», близкий по звучанию к слову къметь. Он применён к «совету знати», созванному Святославом перед решительной битвой с византийцами в июле 971 г. – «На следующий день на рассвете Сфендослав созвал совет знати, который на их языке носит название «комент». – Этот термин возводят к латинскому conventus, признавая, однако, что после VIII в. он перестал употребляться в значении сходка (Лев Диакон, 1988. С. 212, № 41).…ищучи себе чти, а князю славе. – Эта формула имеет, по всей видимости, славяно-германские истоки. По свидетельствам специалистов в области языкознания, археологии и антропологии, «после индусов и иранцев наиболее приближаются друг к другу цивилизации славян и тевтонов. У них есть общие слова для обозначения золота, серебра и соли… И что многозначительнее всего, так это то, что продажность считалась постыдною» (Тейлор, 1897. С. 190). (Внимание! Украинцы после XV–XVI вв. в отношении продажности – не в счёт! Это новый исторический архетип. – Л. Г.).Хорошим примером для подтверждения славяно-германских истоков указанной формулы являются сведения римского историка Тацита о германцах: «Выйти живым из боя, в котором пал вождь, – бесчестье и позор на всю жизнь; защищать его, оберегать, совершать доблесные деяния, помышлять только о его славе, – первейшая их обязанность: вожди сражаются ради победы, дружинники – за своего вождя» (Tac. Germ., 14).],
     под трубами повити,
     под шеломы възлелеяны,
     конець копия въскръмлени,
     пути им ведоми,
     яругы им знаеми,
     луци у них напря́жени,
     тули отво́рени,
     сабли изъо́срени,
     сами скачуть
     акы серыи влъци в поле,
     ищучи себе чти,
     а князю славе».

   Архангел Михаил с деяниями. Начало XV в. Прп. Андрей Рублев. Москва. Архангельский собор Московского Кремля

//-- ПЕСНЬ 3 --//

     Тогда въступи Игорь князь
     в злат стремень,
     и поеха по чистому полю;
     солнце ему тъмою
     путь заступаше,
     нощь, стонущи ему грозою,
     птичь убуди свист зве́рин —
     Въста зби Див,
     кличет връху древа,
     велит послушати зе́мли незнаеме:
     Влъзе, и Поморию, и Посулию,
     и Сурожу, и Корсуню,
     и тебе, Тьмутороканский блъван [14 - Нощь, стонущи ему грозою, птичь убуди свист зверин – въста зби Див, кличет връху древа, велит послушати земли незнаеме: Влъзе, и Поморию, и Посулию, и Сурожу, и Корсуню, и тебе Тьмутороканьскый блъван.Птичь, – прилагательное м. р., ед. ч., им. п. «птичий». «И привяза на выи орьлоу, и рече: тебе глаголю цесарю птичь, иди съ миръмь съдравъ» (Успенский сб. 3г7).Тьма солнечного затмения на закате солнца птичий возбудила свист = крик (рёв, рык) звериный. Ср. былинное: «закричал» – «свистнул» (Соловей-Разбойник). С этих пор, как нам удалось правильно разбить на слова древнерусский текст, нетрудно составить мнение о Диве как о былинном Соловье-Разбойнике, наводящем ужас. Лаврентьевская летопись об этом солнечном затмении сообщает: «Месяца мая въ 1 день на память святаго пророка Иеремия, в середу на вечерни, бы знаменье въ солнци, и морочно бысть велми, яко и звезды видети, человекомъ въ очью яко зелено бяше, и въ солнци учинися яко месяць, из рогъ его яко угль жаровъ исходяше: страшно бе видети человекомъ знаменье Божье» (ПЛДР. XII век. С. 366). «Солнечное затмение произошло 1 мая 1185 г. в «первом часу ночи», что соответствует нынешним 17 часам (знамение было в 16 час. 48 мин по астрономическому времени). Это время начала вечерней службы в храме, точнее – «утрени», поскольку ею начинались новые сутки – отсюда и «первый час» (Ужанков, 2009. С. 274).Синтаксис текста первых издателей в этом отрывке нами изменён, хотя он существует без изменений во всех переводах памятника и нарушает интонационно-смысловое единство. Обычно существительное «свист» («крик», «рёв», «рык») соединяют с определением «зверинъ», но из прилагательного «птичь» (птичий) производят существительное мн. ч. «птиц»: «Ночь птиц пробудила; свист («рёв», «рык») звериный в стада их сбил». – Но в действительности ситуация оказалась другая: «Ночь… птичий взбудила свист (крик) звериный – встал близ Див (видение, ужас, чудо), кличет вверху древа…» – Что же всё-таки представляет собой див в наших глазах, исходя из ситуации, представленной автором «Слова»?О том, что див – взможно филин, могут свидетельствовать западнославянские формы, обозначающие сову и филина, хотя у филологов – это мифические существа, связанные с лесом, как, например, чешск. divy muћ, diva ћena, польск. dzivia ћona, сербо-лужицк. dziwja ћona, dziwica (Мифы, 1987. С. 377). Ср.: лат. strix bubo – «филин» (сова + филин-самец); bos femina – «корова» (бык + самка). Особый интерес представляет церк. – слав. обозначение филина «нощный вранъ» (Пс. 101, 7). В мифологических представлениях народов Европы ворон фигурирует в описаниях битв, предвещает гибель героев, является демоническим персонажем. Однако «абсолютным синонимом к праславянскому Divъ является праславянское Bogъ». Дивий – «божественный», «не принадлежащий человеку». Дивий мед = Божий мед (Мартынов, 1981. С. 22).Однако необычайное чудо и ужас в церковно-учительном сочинении Иоанна Экзарха Болгарского (Х в.), в «Слове на Вознесенье Господне» в составе Успенского сборника (XII–XIII вв.), обозначено существительным м. р. ед. ч. дивъ: «и яко зряще беша на небо идущу ему (Христу), чудо и ужас апостолом прибыс(ть), сомертени бо естеством суще и не обыкоше тацех видов» (видений. – Л. Г.). Далее: «чюдо и то (Преображенье Господне. – Л. Г.), див же и се (Вознесенье Господне; выделено нами. – Л. Г.), – определяет Иоанн (Успенский сб., 263в 6–13, 24). Здесь див = ужас, видение. Заслуживает внимания и пример из Жития Св. Стефана, епископа Сурожского (XV в.): «Св. Стефан предстал перед ним (князем Бравлином) в видении («в ужасе») и сказал: если не крестишься в церкви моей, то не выйдешь отсюда» (Карташев, 1993. С. 64–65). Помогает признать обнаруженное нами в древнерусской письменности соответствие между словами: див – чудо – видение – вид – ужас, что эти слова синонимы, и такой пример: «и съложи (Иеремия) кошь глаголя сежю сьде дондеже Господь отъиметь отъ мене оужасъ» (видение, вид, чудо, див разрушенного и опустошённого вавилонянами Иерусалима) (Успенский сб. 2а16–18). В «Похвале о четверодневном Лазаре» Андрея Критского в составе Успенского сборника эквивалентом чуда воскрешения Лазаря и евангельских чудес является диво в форме существительного ср. р. местн. пад. дивеси: «яко же и о инех чюдесех, преити величеством дивеси» (Успенский сб., 223г32, 224а1–3). Однако оно близко по содержанию слову див = ужас Иоанна Экзарха. Ср. лат. divinus [divus] относящееся не к богам, а к обожествлённым, одно из значений которого «богоподобный, чудесный» как вызывающий страх и ужас (Дворецкий, 1976. С. 342–343). Это даёт подход к содержанию слова див и значению его в контексте памятника.В оборотах речи, связанных в «Слове о полку Игореве» с именем дива, войском Игоря во время солнечного затмения и нападением половцев на Русскую землю после поражения Игоря («по Руской земли прострошася Половци, аки пардуже гнездо… уже връжеса дивь на землю») налицо семантическое преобразование слов вследствие метафорического переосмысления реальных и нереальных образов, лежащих в основе этих оборотов речи. Выстраивается синонимический ряд: див – войско Игоря – половецкое войско – див. В контексте Слова эти компоненты являются взаимозаменяемыми: ужас – войско Игоря – половецкое войско – ужас.Див как филин пугач, когда он завывает и рассыпается хохотом, наводит ужас. Но видение-див всё-таки предстаёт как метафора войска Игоря во время солнечного затмения, «ночью», иначе пришлось бы допустить, что большой ушастый филин пугач составил для Игоря план покорения Половецкой степи – Поморья, Посулия, Сурожа, Корсуня и что-то имеет против Тьмутороканского болвана, языческого идола – велит ему покориться. И от «кликанья» образа видения во время солнечного затмения половцы пришли в ужас – тогда как филин не кликает-кричит, а ухает, завывает и хохочет. Но с другой стороны можно сказать, что мог быть и конкретный филин-див в исходе метафоры.Тем не менее, на деле это войско Игоря издавало боевые клики, которые навели ужас на половцев и они «неготовыми дорогами» ринулись бежать к Дону Великому. Подобные события хорошо известны русским летописям. Так, в Лаврентьевской летописи под 1107 годом читаем: «идоша на половци к Лубну, и в третий час дня бродишася чрес Сулу, и кликнуша на них. Половци ужасошася… побегоша» (выделено нами. – Л. Г.). В той же летописи под 1176 годом: «и поидоша Мтиславичи кличючи, яко пожрети хотяще» (Словарь,1991. С. 218).Итак, войско Игоря «кликнуша» на половцев, они «ужасошася, побегоша». Кричат лебеди распуганные, но не лебеди – скрипят телеги бегущих половцев. Аналогия к диву: кликающий див – клики войска Игоря, кричащие лебеди – скрип половецких телег.После поражения Игоря тьма свет покрыла, по Русской земле простёрлись половцы как пардужье гнездо, накинулась хула на хвалу, ударила нужда на волю, свергнулся ужас-див на землю. Это показывает, что компоненты синонимического ряда, обозначающего ужас, взаимозаменяемы в контексте памятника: див – войско Игоря – половецкое войско – див. И равноценно: ужас – войско Игоря – половецкое войско – ужас. К этим сведениям следует отнести и своеобразные черты греческого понятия κῡδος (ужас, чудо), выявленные Э. Бенвенистом. «Основное значение κῡδος было столь сильным, что оно всегда прослеживается даже во множестве фигуральных употреблений. Это значение безусловно было магическим по происхождению… Κῡδος действкет как волшебство: обеспечивает триумф воину или воинскому стану, которому Зевс его присудил… κῡδος… обозначает магический атрибут, обеспечивающий победу. Предопределённость, заложенная в κῡδος, его огромное и мгновенное воздействие, смятение, которое оно вызывает среди врагов, делает этимологическое сопоставление со славянским иudo приемлемым» (Бенвенист,1995. С. 282, 283).Въста. – Ср. аналогичную форму глагола в предложении: «И въста град на град» (Шахматов, 1916. С. 368).Зби. – (В тексте первых издателей «зби» является второй частью непонятного слова «въстазби»), читают зби(ся): подняться, взобраться наверх, сбиться в стаи, в стада. Но в 1950 г. В. Ф. Ржига предложил вместо непонятного в данной ситуации «зби» чтение «близ»: свист зверин въста близ… Близ – это однсловный предлог в значении обстоятельства места, соотносится с наречием. В качестве отдельно взятого слова, предлог выделяется в значении пространственной и временной ориентации (Энциклопедия. Русский язык. М., 1997. С. 370, стлб. 1)Предложенный Ржигой вариант чтения – «въстазби» = «въсталъ близъ» – обладаает очевидным смыслом и вытекает непосредственно из текста (далее применён наш синтаксис и перевод рассматриваемых предложений): солнце войску Игоря тьмою путь заступило, пробудился птичий свист-крик, звериный встал близ вид бога, кличет вверху дерева. – Отметим, что предложенный вариант имеет непосредственную связь с реальным текстом рукописи 1648 г., «представляющей собой список «Жития Антония Сийского», в котором учёный увидел непонятное «стазби», но оказалось, что это не «стазби», а «ста блiз», написанное слитно с надстрочной буквой з (земля), причём л и i можно принять вместе за и» (Словарь-справочник, 1961. С. 113). Но Б. М. Гаспарова в этом варианте чтения настораживает «радикальное изменение текста и в то же время (текст) даёт толкование, никак не связанное с поэтической семантикой данного эпизода» (Гаспаров, 2000. С. 173, 174). Однако это мнение не вызывает взаимного отклика. Наоборот: ведь изменение текста допущено Ржигой не по воззрению, а по факту, толкование, как было сказано, как раз связано «с поэтической семантикой данного эпизода».Див кличет връху древа, велит послушати… – Это третье упоминание Древа жизненного, но в данном контексте – это Древо христианской Руси. В ситуации похода русичей-христиан (только в контексте «христиане» возможно употребление отчественной формы «русичи») на язычников-половцев, не звериный вид бога, не образ видения, представшего половцам, а войско Игоря издало устрашающий клик, «яко пожрети хотяще», повелевая разуметь и покориться языческому народу половцев на Волге, в Поморие, Посулие, Суроже, Корсуне-Херсонесе и в Тмуторокане. Именно в этом клике отражён смысл торжественной песни на всенощной накануне дня Рождества Христова: «С нами Бог, разумейте языки и покоряйтеся, услышите даже до последних земли, яко с нами Бог».Как в описанном случае с дивом, так и здесь налицо семантическое преобразование слов вследствие метафорического переосмысления реальных и нереальных образов, лежащих в основе этих оборотов речи. Позволитеьно поэтому сослаться на принцим семантической реконструкции, пользуясь которым мы должны проводить чёткое различие между «значением» как отнесением слова к предмету и «смыслом» – «различие между обозначением и значением» (Бенвенист, 1995. С. 12; 29). Только с этой точки зрения оправдано обращение Дива (образа видения «видом бога») с вершины Древа к языческому идолу в Тмуторокане с призывом повиноваться, и противопоставление «детей бесовых» – половцев и «храбрых русичей» – христиан, а также противопоставление языческой тьмы – половцев христианскому свету – Русской земле: «Не реце на Каяле тьма свет покрыла: по Русской земли прострошася Половци…»Послушати – слушать, внимать; согласиться; послушаться, последовать совету; повиноваться (Срезневский. Т. II. Стлб. 1240).Земли незнаеме (земле незнаемой). – Земле чуждой, неродственной, враждебной, непризнаваемой. Ср.: знания (мн.) – «знакомые, родственники»; знати – «признавать, положительно относиться к кому-либо» (Словарь, 1990. С. 399, 400). Этот термин имеет решающее значение при попытке определить, на чьей стороне Див. В данной ситуации он не на стороне половцев, а против них: кликнула дружина Игоря во время солнечного затмения – половцы ужаснулись и побежали. [Див велит повиноваться] влъзе, и по морию, и по Сулию, и Сурожу [Крым], и Корсуню [Херсонес, Крым]. – Названы области и города Левобережной Скифии, включая крымские города, которыми владела Русь в древности и спорила за власть над ними (крымскими городами) с Византией со времен первых Киевских князей (Пашуто, 1968. С. 58). Русь не признавала власти половцев над этими областями и городами, так как не считала половцев ни «знакомыми», ни «родственниками», – это народ был пришлый, поэтому чуждый.Тьмутороканьскый блъван. – Реалистическая позиция относительно божества, подразумеваемого под тмутороканским болваном (идолом), заключается, видимо, в том, что под этим божеством следует подразумевать алано-гуннского Куара, сопоставляемого в литературе с названием солнца у иранцев, имевшего также грозовые функции (Васильев, 1989. С. 135, 138). «В центре религиозных верований «царства гуннов» находилась вера в бога Куара, имя которого основательно сопоставляется с иранским словом хуар – солнце. Однако Куар был в представлении гуннов Варачана не только Солнцем, но и богом-громовержцем» (Гадло, 1979. С. 146). В соответствии с известием о Куаре, содержащимся в «Истории страны Алуанк» Мовсэса Каланкатуаци, «преданный сатане, народ этот» служил богу Куару, «огромному и безобразному». Его ипостасью был, как считают, бог Тангри-хан, которого персы называли Аспандиат (Каланкатуаци, 1984. С. 124; Гадло, 1979. С. 146).].

     А половци
     неготовами дорогами
     побегоша к Дону Великому,
     крычат телегы полу́нощи,
     рци, лебеди распущени [15 - Крычат телегы полунощы, рци, лебеди роспущени. – Роспущени – здесь в значении «распуганные». В то же время у этого слова имеется значение «разведенные, разлученные». «Книги распустьныя» – разводное письмо жене (Апракос, 1983. Стб. 53 в. С. 16). В таком же значении встречено в Новгородских берестяных грамотах.];
     Игорь к Дону вои ведет.
     Уже бо беды его
     пасет птиць подобию,
     влъци гро́зу въсро́жат [16 - Игорь к Дону вои ведет. Уже бо беды его пасет птиць подобию; влъци грозу въсрожат по яругам… —Птиць (пътиць). – Существительное мн. ч. род. п. «Солнца не вижю пътиць небесныихъ не вижю» (Успенский сб., 68в12).Подобию. – Существительное ср. ед. дат. «Яко бо каяжьдо по ряду ихъ, и по подобию песни же ихъ и слава велика» (Успенский сб., 289б7).Подобный. – Похожий, подходящий, пригодный. От по и до́ба. – До́ба «время, пора», белорусск. до́ба «физиономия, нрав» (Фасмер, Т. IV. С. 298; Т. I. С. 519). Поэтому буквальный перевод: «беды его пасёт птиц нрав по своему подобию» (по своей природе).Въсрожат. – Ср.: польск. sroћyc, включающее понятия от «угрожать» до «воздвигать». Здесь это слово с приставкой.] по яругам,
     орли клектом на кости
     звери зовут,
     лисици брешут
     на чръленыя щиты.

     Припев. О Руская зе́мле,
     уже за Шело́мянем еси! [17 - О Руская земле! Уже за Шеломянем еси. – Дружины князей (Русская земля) во главе с Игорем за Змиевы валы (?) продвинулись. Шеломян – в том числе и вал (В. Даль).]

     Длъго ночь мркнет,
     заря свет запала́,
     мъгла поля покрыла,
     щекот славий успе,
     говор галичь убуди.

     Русичи
     великая поля
     чрьленами щиты
     прегородиша,
     ищучи себе чти,
     а князю славы.

//-- ПЕСНЬ 4 --//

     С зарания в пятк
     потопташа
     поганыя плъкы половецкыя,
     и рассушясь стрелами по́ полю,
     помчаша красныя девкы половецкыя.
     А с ними злато и па́волокы,
     и драгыя окса́миты.

     Орьтъма́ми и япончи́цами, и кожухы́
     начаша мосты мостити по бо́лотом
     и грязивым местом,
     и всякыми узорочьи половецкыми;
     чрьлен стяг, бела хорюговь,
     чрьлена чолка, сребрено стружие [18 - Сребрено стружие. – Термин включает в себя принцип многозначности: это не только копье, но и «род жезла (скипетра), трости, посоха» (Словарь-справочник, 1978. С. 239). Кроме того, боевое копье с древком, изготовленным из серебра, не встречено в источниках. Поэтому здесь стружие – это скипетр, как и в дальнейшем, в сюжете, связанном со Всеславом Полоцким («дотчеся стружием злата стола Киевскаго»).] —
     храброму Святьславличу.

     Дремлет в поле
     Ольгово храброе гнездо,
     далече залетело;
     не было нъ обиде поро́ждено,
     ни соколу, ни кречету, ни тебе,
     чръный ворон, поганый поло́вчине.

     Гзак бежит
     серым влъком,
     Кончак ему след правит
     к Дону Великому [19 - Гзак бежит серым влъком; Кончак ему след правит к Дону Великому. – Правити – «направлять, управлять» (Срезневский, 1863. Т. 2). Кончак ведет Гзака с Днепра на Дон, против полков Игоря. Существовало два половецких объединения, Приднепровское и Донское – Белая и Черная Кумания. Днепровские половцы кочевали зимой близ Дуная, а в апреле – мае возвращались на Днепр (Плетнева, 1988. С. 30; Литаврин, 1980. С. 105).Из текста о походе Игоря видно, что Игорь не знал о возвращении днепровских половцев с Балкан. Кончак был ханом донских половцев, Гзак – днепровских, которых Кончак призвал на помощь против полков Игоря.].

//-- ПЕСНЬ 5 --//

     Другаго дни велми́ рано
     кровавыя зори свет поведают,
     чръныя тучя с моря и́дут,
     хотят прикрыти 4 солнца,
     а в них трепещут синии млънии [20 - А в них трепещут синии млънии… – В литературных памятниках ортодоксальной традиции цвет молнии – синий (голубой), что отразилось в эзотерической литературе нового времени: «голубое сияние, схожее со вспышкой молнии» (Беме, 1996. С. 135). «Синий» родственно «сиять» (Фасмер М. Т. 3), однако в «синих молниях» просматривается связь с цветом потусторонних (загробных) предметов (см. далее «синее вино»), что свидетельствует о «двойных» свойствах молнии – убивающих и дающих жизнь.],
     быти грому великому,
     итти дождю стрелами
     с Дону Великаго.

     Ту ся копием приламати,
     ту ся саблям потручяти
     о шеломы половецкыя,
     на реце на Ка́яле, у Дону Великаго [21 - На реце на Каяле, у Дону Великаго. – Большинство исследователей согласны, что Каяла в «Слове» и в Ипатьевской летописи – это не географическое название, а мифологический символ, элемент сакральной топографии, как река Туони в «Калевале», река забвения Лета у греков. Каяла связана со смертью и посмертным судом, «каянием» (Словарь-справочник, 1967. С. 170, 180; Мифы, 1988. С. 374 и след. – «река»).].

     Припев. О Руская зе́мле,
     уже не <за> Шело́мянем еси!
     Се ветри, Стри́божи внуци [22 - Се ветри, Стрибожи внуци… – Стрибог – бог ветров, четвёртое лицо в языческом пантеоне Владимира (до Крещения Руси): Перун, Хорс, Дажьбог, Стрибог, Семаргл, Мокошь. Стрибог – Святой Дух(?). Предполагается заимствование из др. – иранск. *Sribaga – «возвышенный бог», ср. с др. – инд. Crisomadevas – «возвышенный бог Сома» (Фасмер, Т. 3).В индоиранской религии бог ветра Вайу (Вата) наделен также чертами божества войны, победы и удачи, он связан с богом войны Индрой, а также с авестийским Саэнта-Манью, – «высший среди творений той своей частью, что от Святого Духа» (Авеста, 1998. С. 430, 460; «Яшт»: 1.33).В то же время наличествуют некоторые признаки совпадения в определенном отношении индоиранск. sri и славянск. стри – как родственных слов. Др. – русск. стрыи, а также стръи (отсюда диалект. новг. Стробожь) – «дядя по отцу». Однако прасл. *stryjь и родственное литовск. strujus («дед») (Фасмер, Т. 3). В таком случае выстраивается такое отношения родства трёх божеств в языческом пантеоне Владимира: Стрибог (Святой Дух – ветер) – отец Дажьбога (Солнца) и дед Перуна – творца молний.Эти данные находят соответствие в теории Вяч. Вс. Иванова и В. Топорова, что «Стрибог из индоевропейского ptr-ei-*deiwo – “отец-бог”, с развитием первого элемента по тому же типу, что др. – русск. стрый – “дядя по отцу”, “брат отца”, при лат. patruus и замене второго элемента на *bog-» (Мифы, 1988. С. 471).В этом смысле возникает уверенность, что Стрибог – Дух-демиург, Святой Дух, олицетворение созидательной мощи и благой сущности Творца, с которым Стрибог, возможно, мог отождествляться.Таким образом, в понятие троического божества в славянской религии должен быть включен Перун как высший бог, «один из богов – создатель молнии – именно он есть единый владыка всего» (Прокопий Кесарийский. VI в.), бог-кузнец, «изготовитель молний», громовержец – победитель змея (Гиндин, Цымбурский, 1991. С. 221. Статья № 70); Сварог-Гефест (Ипатьевская летопись, 1114 г.) – одна из ипостасей Перуна, которая нашла продолжение в самостоятельном божестве. Поэтому сын Сварога – «Солнце именем, егоже наричуть Дажьбог» – сын Перуна. Однако только что этимология слова «Стрибог» привела нас к заключеию, что Стрибог – дед Перуна и отец Дажьбога, что Дажьбог – сын Стрибога. Выход, возможно, подсказывают мифологи, предполагая, что Стрибог мог отождествляться с Творцом, если в его лице видеть «создателя милнии, единого владыку всего» – Перуна, хотя это имя у Прокопия Кесарийского не названо.Дети Стрибога («внуки») – ветры, но по «Слову о полку Игореве» видно, что славяне различали «добрый» и «злой», ураганный, гибельный ветер, наделенный воинскими функциями. Ср.: «Се ветри, Стрибожи внуци, веют съ моря стрелами на храбрые плъкы Игоревы!»; «Святослав… поганаго Кобяка из луку моря от железных великих плъков Половецких, яко вихрь выторже: и падеся Кобяк в граде Киеве, в гриднице Святъславли» (как бы вихрем принесенный); (Всеслав Полоцкий) «воззни стрикусы (возник яростным отрядом – перевод наш – тоже как бы вихрь), оттвори врата Нову-граду, разшибе славу Ярославу».В последовательности божеств в пантеоне Владимира после Перуна стоит Хорс, после которого поставлен Дажьбог (существует гипотеза, теоритически обоснованная, что Хорс и Дажьбог одно божество – Хорс-Дажьбог (Васильев, 1989. С. 134, 135), но в таком случае разрушается принцип парности божеств в пантеоне), а рядом с ним Стрибог, который «в древнерусских текстах постоянно сочетается с именем Дажьбога, что дает основание противопоставлять или сближать их функции и значение» (Мифы, 1988. С. 471).Картина, полученная в результате вышеприведённых суждений, хорошо согласуется с восприятием древними славянами Стрибога как троичного божества. – «В 21 версте к юго-западу от Ростова, в с. Воронино, было, по преданию, капище Стрибога, где жрецы предсказывали будущее по внутренностям воронов, которых приносили в жертву этому богу. В селе была основана церковь Троицы» (Золотов, 1985. С. 235).],
     веют с моря стрелами
     на плъкы Игоревы;
     земля тутнет, рекы мутно текут,
     по́роси поля прикрывают, стязи глаголют:
     половци и́дут от Дона, и о́т моря,
     и от всех стран, —
     рускыя плъкы оступиша.

     Дети бесови
     кликом поля прегородиша,
     а храбрии русици
     преградиша чрълеными щиты.

//-- ПЕСНЬ 6 --//

     Яр-Тур Всеволоде!
     стоиши на бо́рони,
     прыщеши на́ во́и стрелами,
     гремлеши о шеломы
     мечи харалужными [23 - …Гремлеши о шеломы мечи харалужными… – Мечи харалужные, но сабли каленые. Харалуг – от слова «камень». Иранск. кара – «камень»; афг. кар – «скала, гора»; словенск. кар – «высота» (отсюда Карпаты) (Мурзаев, 1984. С. 591 – «Хара»2. С. 255 – «Кар»3). Сканд. sax – «меч»; верхн. – герм. sahs – «меч»; лат. saxum – «камень, жертвенный (каменный) нож». В «Слове о полку Игореве» Днепр пробил «каменные горы», а в «Задонщине» Дон – «харалужные берега». Таким образом, харалуг – это не металл меча, а эпитет меча «священный». Ср. сочетаемые др. – русск. слова с мечом: Божий, духовный (меч). «Эпитеты в древности неотъемлемы от оружия» (Одинцов, 1985. С. 109).].

     Камо Тур поско́чяше,
     своим златым шеломом посвечивая,
     тамо лежат
     поганые головы половецкыя,
     поскепаны саблями каленами
     шеломы оварьскыя
     от тебе Яр Туре Всеволоде.

     Кая рана дорога, братие,
     забыв чти и живота,
     и града Чрънигова,
     отня злата стола,
     и своя милыя хоти,
     красныя Глебовны,
     свычая и обычая?

   Геракл-Таргитай-Троян. Таргитай, поражающий чудовище топором

//-- ПЕСНЬ 7 --//

     Были вечи <сечи> Тро́яни,
     минула лета Яро́славли [24 - Были сечи Трояни, минула лета Ярославля, были плъци Олговы… – Мы восстанавливаем сечи подлинника вместо вечи первых издателей. Подлинник обозревал Н. М. Карамзин и оставил свидетельство, что там стояло сечи, а не вечи (Щепкина, 1957. С. 91).Сечи Трояни. – Сеча, рукопашный бой, битва, или сражение холодным оружием (Даль, 1998. С. 382). Ср. в Лаврентьевской летописи о битве Ярослава и Мстислава: «бе гроза велика и сеча силна и страшна» (ПЛДР, 1978. В лето 6532. С. 162). Обращает на себя внимание объединеие автором мифопоэтического образа Трояна с историческими образами Ярослава Мудрого и Олега Тмутороканского по одному признаку – участие в сечах. Поэтому «лета Ярославля» – не отношение к «векам Трояня», а период правления Ярослава, в котором происходили такие значимые события как сечи, большие и сильные битвы. Кстати, если бы в подлиннике читалось не «сечи», а «вечи», то должна бы стоять правильная форма множественного числа от слова «век» – «веци» (Соколова, 1990. С. 357, № 123). Мы знаем, что Ярослав и Олег участвовоали в сечах во главе войска, будучи правителями. Однако что́ сохранила память русских людей о Трояне в последней четверти XII в., в качестве кого он участвовал в сечах, разгадать до сих пор не удалось. Видимо потому, что дело тут оказывается не столько в Трояне, Ярославе и Олеге, а в Игоре, в его такой рати с половцами, длившейся два с полоаиной дня, о которой вообще не слыхано. По своей длительности и жестокости она превосходит сечи и Трояна, и Ярослава, и «плъци о́лговы». И всё-таки автор ничего не говорит о том, какие на самом деле события, происшедшие во времена Трояна, а затем и Ярослава, он подразумевает. Исключение сделано только для Олега в связи с тем, что его междоусобные битвы имели тяжёлые последствия для внутренней жизни Русской земли. И тем не менее, всаёт вопрос: кто был Троян? Я продолжаю настаивать, что Троян – это обожествлённый скифо-сарматский, а затем славянский Таргитай-Геракл. Только с этой точки зрения можно учесть контекст памятника и понять поэтический смысл четырёх фрагментов, в которых упоминается Троян, что не удаётся сделать с позиций существующих точек зрения. Троян – римский император Траян, русский князь Рюрик, русский князь с неизвестным именем, три брата, русские князья Кий, Щек и Хорив, город Тмуторокань (интересно, но не точно, этот город может иметь в основе имя Трояна, если он относится к «земле Трояна», но это не персонаж «Слова»), бог солнца, бог войны и ещё многое другое. Обзор гипотез о Трояне представлен в материалах Л. В. Соколовой «Троян в «Слове о полку Игореве» (Соколова, 1990. С. 325–362).Рукопашные бои, сечи, Трояна-Таргитая-Геракла запечатлены на предметах скифского прикладного искусства. Его героизированная, побеждающая врагов и чудовищ фигура, «отразилась в ряде археологических памятников – тонких штампованных золотых бляшках, найденных в различных скифских курганах (Чертомлыцком, Чмырёвом, Мелитопольском и др.), с изображениями борьбы Геракла с немейским львом». Привлекают внимание «золотые штампованные бляшки из Чертомлыцкого кургана, где изображён обнажённый герой в скифском башлыке, борющийся уже с грифоном»; в этом ряду находятся и объёмные изображения на навершиях из Слоновской Близницы – «верхняя часть человеческой фигуры, которая поражает чудовище мечом или кинжалом. На найденном в Херсонесе золотом медальоне изображение воина-скифа, борющегося с чудовищем, отождествляют с Таргитаем» (Нейхардт, 1982. С. 204–206).В связи с проблемой Трояна значительный интерес для темы: кто был Троян? – представляют следующие обстоятельства. В сообощении Прокопия Кесарийского (VI в.) о славянах сказано буквально следующее: «Ибо они считают, что один из богов – изготовитель молнии – именно он есть единый владыка всего…» Комментаторы так поясняют это место: «данное словоупотребление применительно к одному из главных славянских божеств находит соответствие с реконструированным А. Потебней славянским мифом о боге-кузнеце – победителе змея» (Свод, I, 1991. C. 183; 221, № 70). Имя этого божества могло быть Троян, так как Перун, по сведениям исследователей, божество северо-западных, прибалийских славян, и в Русской земле стал предметом культа после VI в., в период заметного проникновения на Русь славян из прибалтийских областей. Подтверждением этой гипотезы служит, с одной стороны, реконструированный А. Потебней славянский миф, в ктором выявлен сюжет основного мифа: «бог-кузнец – победитель змея», а с другой – имя громовика у румын, которое они связывают с Трояном, а также название древних валов у румын и славян трояновыми или змиевыми валами.],
     были плъци Олговы,
     Ольга Святьславличя, —
     тьи бо о́лег мечем крамолу коваше
     и стрелы по земли́ сеяше.
     Ступает в злат стремень
     в граде Тьмуторокане,
     тоже звон слыша
     давний Великый Яро́славь сын Всеволод,
     а Владимир по вся у́тра уши закладаша
     в Чернигове [25 - А Владимир по вся утра уши закладаша в Чернигове. – Закладаша – это слово в данном контексте употреблено в значении «затыкать уши, закрывать уши, стараясь не слышать чего-либо» (Словарь, 1978. С. 327). Всеволод «слышал» походы Олега и вступал с ним в борьбу, а Владимир Мономах избегал столкновений с Олегом, который был крестным отцом двух сыновей Мономаха (ПЛДР, 1978. С. 413 – «Поучение Мономаха»).].
     Бориса же Вячеславлича
     слава на суд приведе,
     и на Ка́нину
     зе́лену па́полому постла [26 - Бориса же Вячеславлича слава на суд приведе, и на Канину зелену паполому постла…Канин – небольшая речка в Черниговской области XI в.Значение этого предложения зависит от деталей княжеских съездов-судов Древней Руси, когда князья-родственники решали судьбу каждого участника съезда, сидя на одном ковре. Побежденный (слабейший) считался виноватым (Шахматов, 1916. С. 319; Карамзин, 1988. С. 70. Примеч. № 179. С. 78, 143).Чтобы более ясно представить себе, какой смысл имеет утверждение, что Бориса Вячеславича слава на суд, на поле сражения с князьями-родственниками, привела и зеленую паполому постлала, нужно знать, в какое время года погиб в сражении Борис на Нежатиной ниве близ реки Канин, могла ли быть тогда трава зеленой. Борис похвалялся своим геройством и был первым убит в сражении 3 (16) октября 1078 г. В это время трава не зеленая, а посохшая и желтая. Однако зеленый цвет повторен некстати и в «Задонщине»: «…Иякову лежати на зелене ковыле траве на поле Куликове…» (ПЛДР, 1981. XIV – сер. XV в. С. 104). Куликовская битва – 8 сентября 1380 г. У ковыля в это время белые, шелковистые метелки. Суд и зеленый цвет паполомы (покрывала-ковра) являются, таким образом, центральными понятиями, связанными с княжескими съездами-судами, когда участники, сидя на одном ковре, каялись друг перед другом. Цвет ковра, следовательно, был зеленым. Поэтому желтая трава в «Слове о полку Игореве» и белый ковыль в «Задонщине» – зеленые.Семантика зеленого цвета связана с «предсвятостью» и в богослужении (Топоров, 1988. Язык и культура… С. 30. № 40). В связи с тем, что далее в «Слове о полку Игореве» место этого сражения названо Каялой, как и в Ипатьевской летописи (ст. 6693 г.), мы получаем определенный намек на то, что автор – человек духовного звания, священнослужитель, так как летописная традиция и традиция данного памятника одна и та же – христианская и предложение со словом «Каяла» относится к одному и тому же сакральному языку.Каяти – осуждать, судить, исповедовать.],
     за обиду о́лгову, —
     храбра и млада князя.

     С тоя́ же Ка́ялы
     Свя́топлък повелея <по сече я>
     отца своего
     между у́горьскими и́ноходьцы [27 - С тояже Каялы Святоплък повелея отца своего междю Угорьскими иноходьци…Мы восстанавливаем по сече я подлинника вместо повелея первых издателей, с учетом свидетельства Н. М. Карамзина (см. статью № 24 данного Комментария).По – это предлог для обозначения времени «после»; я – аорист 2-го л., ед. ч. от гл. яти («взять»).Описаны события осени 1078 г. после сражения на Нежатиной ниве под Черниговом, когда Изяслав со своим сыном Ярополком, князем Вышгородским, и Всеволод со своим сыном Владимиром, князем Смоленским, выступили против Олега Тмутороканского и Бориса. В ходе сражения Изяслав был убит копьем в спину подосланным убийцей.По смыслу летописного текста, тело Изяслава сопровождал в Киев его сын Ярополк, в то время как Святополк в этих событиях вообще не упомянут. И все же Святополк вместо Ярополка – нельзя считать ошибкой автора. Эта замена могла основываться на существовавшем предании о Святополке, тогда как Ярополк ничем не проявил себя в Русской истории: он в течение 8-ми лет после гибели отца был князем Владимира-Волынского, а также князем Туровским, пытался восстать на Всеволода, великого князя Киевского, тот послал против него своего сына Владимира, Ярополк бежал в Польшу, вскоре вернулся, заключил мир с Владимиром, однако по пути в Звенигород был убит наемным убийцей Нерадцем 22 ноября 1086 г. Тогда как его брат Святополк «сидел на столе отца своего» Изяслава, был великим князем Киевским в течение 20-ти лет. Много, и в основном успешно, воевал с половцами. Был участником заговора князей по ослеплению Василька Теребовольского. Был инициатором княжеских съездов. Незадолго до его смерти, наступившей 16 апреля 1113 г., «было знамение в солнце» – солнечное затмение. Скончался он под Вышгородом, в Киев его тело доставили, как и его отца Изяслава, в лодье, возложили на сани и положили в церкви святого Михаила. Так же, как и по его отцу, плакали по нем бояре и дружина его вся.Эти обстоятельства и совпадения могли послужить причиной замены Ярополка на Святополка в предании о Святополке, отраженном, возможно, в «Слове о полку Игореве». Кроме этого факта, в тексте памятника есть и другое расхождение с дошедшими текстами «Повести временных лет»: там говорится, что Изяслав был похоронен в церкви Пресвятой Богородицы, то есть в Десятинной церкви, а в «Слове» указано на погребение Изяслава в соборе святой Софии.Однако в Софийской первой летописи говорится о том же: «положиша Изяслава въ святеи Софии въ Киеве»; то же чтение и в Новгородской четвертой летописи.Вопрос этот сложен, так как он касается не истинности утверждения автора «Слова», а той роли, которую сыграл источник этих двух летописей.«В Киеве летописание в XII в. продолжалось как в Выдубецком монастыре (в основании лежала Сильвестровская редакция), так и в Киево-Печерском (в основании лежала Киево-печерская редакция “Повести вр. лет”)».«В начале основной редакции Софийской летописи, как видно из сравнения Софийской 1-й и Новгородской 4-й, читалась компиляция, составленная из статей “Повести вр. лет” и статей Софийского временника. “Повесть вр. лет”, как оказывается, представляла Киево-печерскую редакцию…» (Шахматов, 1916. С. XI и след.).Таким образом, утверждение автора, что Изяслав был погребен в соборе святой Софии, основывается на Киево-Печерской редакции XII в. «Повести временных лет».На основании этого факта можно утверждать, что автор был тесно связан с Киево-Печерским монастырем; более того, это решает проблему социальной принадлежности автора и создает ясное представление о том, что автор был священнослужителем высокого ранга и принадлежал к этому монастырю, данный факт способен сформировать наше убеждение в том, что поиски автора лежат именно в этом направлении.]
     ко Святей Софии к Киеву.
     Тогда, при о́лзе Гориславличи,
     сеяшется и растяшеть усобицами,
     погибашеть жизнь Даждьбожа внука [28 - Тогда при Олзе Гориславличе сеяшется и растяшеть усобицами; погибашеть жизнь Даждьбожа внука…Реальность в этом предложении строится глаглами сеяшется, растяшеть, существельным усобицами и глаголом погибашеть (гл. в имперфекте 3-го л., мн. ч.: «сеялись», «растили», «губили»): они определяют жизнь Даждьбожа внука. Слово жизнь в данном случае употреблено в значении «образ жизни», включая крестьянскую=христианскую жизнь. Ср.: «чьрньчьскоую жизнь оуправивъша»; «к Елиньстеи (языческой) приложися жизни» (Словарь, 1990. С. 261).Даждьбожий внук – Владимир Святой, Красное Солнышко, или внук (сын?) Солнца – по наиболее реалистической расшифровке, данной И. Срезневским в 1846 г. (Виноградова, 1985. С. 148). Владимир ввел христианство на Руси. Будущий митрополит Киевский, вдохновенный Иларион в «Слове о законе и благодати» дал свой отчёт о христианстве на Руси и подобрал осмысленные слова для него, в том числе употребил и слово «солнце». «… И чада благодетьнаа христиании наследници быша Богу и Отцу. Отиде бо свет луны, солнцю въсиавъшу…»; «(Христос) прежде век от Отца рожден, един състолен Отцу единосущен, яко же солнцу свет съниде на землю, посети людей своих» (Ил., 173а1; Ил., 176а12). Русь – (белый) свет (Даль. IV. С. 144, стлб. 2; Трубачёв, 1993. С. 38). Даждьбожий внук – Рус, сын света. Владимир – Рус, глава русских князей. Русичи – князья, дружинники и кмети – христиане, духовные дети Владимира, сыны света.Жизнь Даждьбожа внука. – Русский образ жизни, Православие, введенное Владимиром Святым. Смысл и значение данного предложения, а также значение произнесения его автором «Слова» заключаются в том, что произошел упадок христианства, связанный с усобицами князей. Эта мысль вложена в образы хлебопашества, традиционные для христианской символики.Ср. притчу о сеятеле (Мф. 13, 3–8). А также: «слово Господне въсеяста яко и пьшеницю въ сердечьнемь селе» («слово Господне воссеяли (Кирилл и Мефодий), как пшеницу, в сердечном поле») (Успенский сборник, 1971. Стлб. 113б. С. 17–19); «крьстъ Господень моужьскы на раме въсприимъша и тем олядевъшю грехомъ землю потребльша разориста и въсеяста доуховьное семя и чисто церкви принесоста жито» («крест Господень мужественно на плечи восприняли (Кирилл и Мефодий) и тем запустошенную грехом землю вспахали, и воссеяли духовное семя, и чистое Церкви принесли жито») (Успенский сборник, 1971. Стлб. 114 г. С. 20–27).В Новозаветный период земледельческий труд и его результаты были сближены с христианскими идеями, поэтому на русской почве «христиане» и «крестьяне» стали синонимами: обозначение вероисповедания стало означать земледельцев.],
     в княжих крамолах
     веци человеком скратишась.

     Тогда по Руской земли
     ретко ратаеве ки́кахуть,
     нъ часто врани гра́яхуть,
     трупиа себе де́ляче,
     а галицы свою речь гово́ряхуть,
     хотять полетети на уедие [29 - А галици свою речь говоряхуть, хотять полетети на уедие.Речь – см. коммент. № 4.Уедие – «нажираться досыта на чужой беде, жить сытно, не утруждая себя заботами о хлебе насущном, заедая чужое, ухватывать налетом с чужого достатка…» (Сбитнев, 1985).Галици (галки) – половцы.].
     То было в ты рати, и в ты плъкы,
     а си́цеи рати не слышано.

   Ярослав Мудрый, прижизненный портрет на свинцовой печати Ярослава

//-- ПЕСНЬ 8 --//

     С зараниа до́ вечера,
     с вечера до́ света
     летят стрелы каленыя,
     гремлют сабли о шеломы,
     трещат копиа харалужныя
     в поле незнаеме,
     среди земли Половецкыи.

     Чръна земля
     под копыты,
     костьми была посеяна,
     а кровию польяна,
     туго́ю взыдоша
     по Руской земли.
     Что ми шумить,
     что ми звенить
     давеча рано пред зорями?
     Игорь плъкы заворо́чает [30 - Что ми шумить, что ми звенить давечя рано пред зорями? Игорь плъкы заворочает.Шумить и звенить – формы аориста с присоединением частицы – ть из форм настоящего времени.Давечя – «недавно», от наречия даве («некоторое время тому назад, недавно»).Если рефрен «О Руская земле! (воины) уже за Шеломянем еси» указывает, что автор не был участником похода (себя он не подразумевает среди участников), то данное предложение имеет решающее значение для определения направления соответствия: от полков Игоря к автору, туда, где он находится. Причем автор находится далеко от участников похода, однако он слышит шум и звон битвы и видит полки Игоря. К созданию своего произведения он приступил вскоре после этих событий, так как шум и звон битвы он слышал недавно («давечя»), следовательно, это год похода – 1185 г.!Но как автор мог это слышать? Можно предположить, что он принадлежал к «религиозному типу человекобога [святого человека], – по определению Дж. Дж. Фрезера, – в которого Существо высшего порядка [Святой Дух] вселяется на более или менее продолжительный срок и проявляет свою сверхъестественную мощь и мудрость путем совершения чудес и изречения пророчеств» (Фрэзер, 1986. С. 64).К такому типу принадлежал и Сергий Радонежский, который издалека видел битву Дмитрия Донского с Мамаем (ПЛДР, 1981. XIV – сер. XV в. С. 389).«Естественная метафизика» непосредственного общения человека с потустронним миром, когда загадочным, необъяснимым способом происходит совмещение события и вести о нём на далёком расстоянии, наблюдалась всегда. Плутарх, например, в «Жизнеописании Эмилия Павла», помимо таких случаев в древние для него времена, обращает внимание читателей на случай, «известный каждому из [его] современников». – «Когда Антоний (Г. Антиний Сатурнин, наместник Верхней Германии, восставший против Домициана в 88 г. н. э.) восстал против Домициана и Рим был в смятении, ожидая боьшой войны с германцами, неожиданно и без всякого повода в народе заговрили о какой-то победе, и по городу побежал слух, будто сам Антоний убит, а вся его армия уничтожена без остатка. Доверие к этому известию было так сильно, что многие из должностных лиц даже принесли жертвы богам. Затем всё же стали искать первого, кто завёл эти речи, и так как никого не нашли, – следы вели от одного к другому, и наконец терялись в толпе, словно в безбрежном море, не имея, по-видимому, никакого определённого начала, – молва в городе быстро умолкла; Домициан с войском выступил в поход, и уже в пути ему встретился гонец с донесением о победе <германцев над Антонием>. И тут выяснилось, что слух распространился в Риме в самый день успеха <германцев>, хотя от места битвы до столицы более двадцати тысяч стадиев (т. е около 3750 км. от Рима до места восстания близ нынешнего Базеля; по прямой около 800 км.). Это известно каждому из наших современников» (Pl. Em. P., 25).Когда молва опережает реальные вести о событии, произошедшем на далёком расстоянии, и возникает в день самого события, такой случай или несколько случаев об одном и том же событии, есть в «Слове о полку Игореве». И это видно. Великий князь киевский Святослав рассказывает боярам о своём загадочном сне, они же в ответ рассказывают ему о том, что произошло с князьями, не далее как вот, в Половецком поле: все князья захвачены в плен, опутаны железными путинами, войско побеждено, а половцы бросились на Русскую землю грабить мирных жителей. Они знают, что вот («се бо») готские девы запели на берегу Азовского моря, призывают отмщение Шарукану – роду Шаруканову.В своей молитве-плаче Ярославна говорит, что хотела бы кукушкой полететь к Игорю к месту сражения и утереть ему кровавые его раны. Она знает, что он ранен, и не то что был ранен, а теперь ранен; знает, что сильный злой ветер с моря несёт стрелы на винов её мужа, и что воины истомились от жары и безводья, половцы не подпускают их к воде. Кто мог принести с такими подробностями вести от Азовского моря и нижнго течения Дона до Чернигова, Новгорода-Северского и Посемья? Ипатьевская летопись уверяет, что прибежал в Чернигов некто Беловолод Просович, а с ним и весть пришла о событиях в Половецкой степи. Но путь этот долгий, «кровавые раны» Игоря успели зажить, да и «готские девы» не могли так долго петь. Тогда как Лаврентьевская летопись высказывает более точное и живое суждеие об этом – в духе совмещения события и вести о нём. Там сказано то, что отвергнуть невозможно: «И возвратились с победой великой половцы, а о наших не ведомо кто и весть принёс…» (ПЛДР. XII в. С. 35/359; 368/369).],
     жаль бо ему мила брата Всеволода.

//-- ПЕСНЬ 9 --//

     Бишася день, бишася другый,
     третьяго дни к полуднию
     падоша стязи Игоревы;
     ту ся брата разлучиста
     на брезе быстрой Ка́ялы,
     ту кроваваго вина недоста,
     ту пир доко́нчиша
     храбрии русичи.

     Сваты попоиша,
     а сами полегоша
     за́ зе́млю Рускую,
     ничить трава жа́лощами,
     а Древо с туго́ю к земле преклонилось [31 - Ничить трава жалощами, а древо стугою к земли преклонилось.Трава – в фольклоре и мифологии символ простого народа (Мифы, 1988. С. 371).Древо – четвёртое упоминание Древа жизненного как Древа христианской Руси – символ Креста Христова и самого Христа (см. коммент. № 10,14). Этот образ Древа, с печалью до земли преклонившегося, соотнесён с образом Древа, с вершины которого свергся Див, повелевавший покориться языческой Половецкой земле, «даже до последних земли» – русскому войску Игоря.], —
     уже бо, братие,
     не веселая година въстала,
     уже пустыни силу прикрыла.

     Въстала обида
     в силах Дажьбожа внука,
     вступил Девою
     на́землю Тро́яню —
     въсплескала лебедиными крылы [32 - Въстала обида в силах Дажьбожа внука. Вступилъ Девою на землю Трояню, въсплескала лебедиными крылы…Силы Дажьбожа внука. – Могущесво, военная сила, войско Дажьбожа внука, то есть князья и дружины их, а также ополченцы из народа, поддерживающие традицию ортодоксального христианства: борьбу за его утверждение и распространение, так как для победы христианства необходимо употреблять усилие (см. Мф. 11, 12).Дажьбожий внук – Владимир Святой (см. Коммент., № 28). Поэтому «силы Дажьбожа внука» – это прямые и духовные потомки Владимира Святого.Вступилъ Девою. – Творительный падеж инструментального, как например, срубил дерево топором. Ср.: «Боже, Богородицею помилуй нас» (Тропари Троичные).Дева. – По археологическим источникам и устным преданиям удалось выявить племенные признаки богини Девы – она являлась божеством племени северян, родственным полочанам, о чём сообщает «Повесть временных лет», что является дополнительным признаком в пользу полоцкого происхождении автора «Слова о полку Игореве» – его симпатии на стороне северян (о́льговичей) и полочан (Всеславичей). «В Новгороде-Северском, внутри Детинца, на месте, где был выстроен Успенский собор, стоял, по преданию, идол некоего бога (Девы? – Л. Г.) племени северян, и этому богу приносили жертвы» (Золотов Ю. М. Изваяния языческих богов на Руси (письменные известия и устные предания) // Советская археология. 1985. № 4. С 235, 236). «Дива, река Дева, Западная Двина, Duna (Риттих А. Ф. Славянский мир // Расовое учение в России до 1917 года. М.: ФЭРИ – В», 2004. С. 443). И тем не менее, в данном контексте Дева – это скрытый символ Богородицы, подмена метафоры символом, так же как Див, кличущий с вершины дерева, является скрытым символом христианского войска Игоря, когда во время солнечного затмения, «ночью», войско кликнуло на половцев, а те «ужасошася, побегоша» (см. коммент. № 14).Значение предложения: «Въстала обида в силах Дажьбожа внука, вступилъ Девою на землю Трояню – въсплескала лебедиными крылы на Синем море у Дону плещучи», – преобразование чувства обиды за Русскую землю у воинов Игоря в символический образ крылатой Девы на водах Азовского моря у Дона, пробуждающей лучшие времена, когда это побережье входило в состав Тмутороканского княжества, являясь частью Руссой земли (X–XI вв.). Образ крылатой Девы соотнесён с образом Богородицы, защитницы христиан. «С Ней соотнесено вовлечение природной жизни и космических циклов в сферу христианской святости. Православное пение называет Её «всех стихий земных и небесных освящение», «всех времён года благословение». В фольклоре эти точки зрения на образ Богородицы смешаны «с пережитками натуралистического язычества, указывающими на связь Богородицы с мифологическими образами богини земли (ср. слова персонажа Достоевского: «Богородица – великая Мать-Сыра-Земля есть»), природы, богини-матери» (МНМ. Т. 2, 1988. С. 114, стлб. 2, 3).Православным тропарям Богородичным известны выражения «матерь твари» и «рождьшия Творца твари, мати Христа Бога», как аспекты образа Богородицы. «Аще и матерь тя тварь позна, но Деву тя зиждитель показа, роди бо плотию Христа Бога нашего, спасающаго душа наша»; «Радуися яже от ангела миру радость приемши, радуися рождьшия Творца твари, радуися сподобльшияся быти мати Христа Бога, агньца и пастыря» (Часовник, 1635–1831. С. 91 об., 92).В древнейшей иконографии «Софии Премудрости Божией» и «Деисуса» в одних случаях Богородица подразумевается крылатой, в других Она изображена с крыльями. Так, например, в Новгороде София предстаёт в образе крылатого Ангела, который в Троице изображён посредине. В Киеве крылатый Ангел замещён образом Богородицы «Оранты». В традиционном «Деисусе» с Богородицей и Предтечей встречаются композиции, изображающие Богородицу с крыльями (Успенский, 1982. С. 23, Примеч. № 10).Вместе с тем, образ Девы с лебедиными крыльями может быть связан с причерноморской и славянской змееногой богиней Девой – владычицей земли и воды, покровительницей конной знати и городов. В общем виде мы можем сказать, что славянская Дева-лебедь связана с фракийско-этрусскими представлениями о человеке-лебеде, причастном к богам войны (Мавлеев, 1982. С. 94). Известно изображение «фантастической женоподобной фигуры с крыльями и нимбом» в центральных комарах створок обручей из Киева, найденных в составе клада 1903 г. в ограде Михайловского монастыря (Макарова, 1986. С. 79. Рис. 36. № 222; С. 80. № 2; С. 142. № 222). Понятие смысла этого изображения не обладало информационным содержанием, так как не было знания о значении Девы в «Слове о полку Игореве»: до сих пор не подобрано слов о том, что это не образ Обиды-Девы, а образ змееногой богини Девы.Нами выдвинуто достоверное положение, что крылатая Дева «Слова о полку Игореве» и «фантастическая женоподобная фигура с крыльями и нимбом» на двустворчатых браслетах-обручах из Киева – один и тот же мифологический персонаж. А завитки вместо ног, представленные на этом изображении, и крылья являются опознавательными признаками причерноморской крылатой богини на бляшке из станицы Лабинской и на бляшках из кургана Большая Близница на территории Таманского полуострова, то есть в пределах Тмутороканского княжества, в «земле Трояна», по «Слову о полку Игореве». Культ крылатой богини был не только среди скифо-сарматского населения, а в первую очередь коренного синдского населения, ее образ бытовал и в мифологических представлениях древнерусского населения (Античные государства, 1984. С. 97, 291. Табл. CI. № 3; Петров, Макаревич, 1963. С. 24. Рис. 1. № 1, 3–5; С. 31).Имеется ряд общих функций и общих атрибутов у змееногой богини Девы и Мокоши – Параскевы Пятницы, «водяной и земляной матушки», ее соотнесённость с конным св. Георгием и змием; «Георгия замест Пятницы променяли» (поговорка о суздальцах). Ср.: фольклорный рассказ (Афанасьев А. Н. Народные анекдоты) о торговце, выдающем икону св. Георгия на коне за икону Параскевы Пятницы. На Украине Пятницу причисляли к русалкам (Успенский, 1982. С. 135).Мокошь, вероятно, следует понимать как богиню плодородия. Её сравнивают с Hercules Magusanus «Волшебницей Геракла» (Фасмер. Т. 2. 1996. С. 640). Змеедева хитростью добилась любовной связи с Гераклом и родила от него троих сыновей – Скифа, Гелона и Агафирса.На землю Трояню. – Установить местоположение «земли Трояна» можно с помощью сообщения Геродота о расположении области главного скифского племени, царских скифов: «Их область к югу простирается до Таврики, а на восток – до рва, выкопанного потомками слепых рабов, и до гавани у Меотийского озера по имени Кремны. Другие же части их владений граничат даже с Танаисом» (Her. IV, 20).При наложении этих и других сведений Геродота на современную географию, «главное скифское племя жило в области, ограниченной на западе совр. Днестрм, на севере р. Конской и Донцом (Северским Донцом. – Л. Г.), на востоке – Азовским морем. Южной границей Скифской области была горная цепь Тавр» (Геродот, 1999. С. 648, № 17). Теперь, если мы попросим принять в расчёт события похода Игоря, происшедшие в степях южнее р. Северский Донец, разве не поражает в высшей степени любопытный факт – автор «Слова о полку Игореве» знал границы геродотовой Скифии! Во-первых, тропа Трояна-Геракла – это дорога через Южнорусские степи к южной границе области царских скифов, к Таврийским горам в восточной части современного Крымского полуострова, и во-вторых, когда «силы Дажьбожа внука» – войско Игоря – вступило на землю южнее Северского Донца, оно тем самым пересекло древнюю границу царских скифов и вступило на землю Трояна-Геракла!Геракла признавали все скифы (Her. IV, 59). Его культ существовал как в городах европейского, так и азиатского Боспора (Античные государства, 1984. С. 83; 220). В греческой традиции существовало географическое название «Земля Геракла», находилась она в Сикелии (Her. V, 43), на западном побережье Сицилии, занятом финикиянами. Здесь у горы Эрик находился знаменитый храм Мелькарта «царя города» (Геракла) (Геродот, 1999. С. 655, № 29). В русской традиции существовала Перынь (притяж. прилаг. к Перунъ) под Новгородом, где находилось святилище Перуна. Это название можно истолковать как «Земля Перуна». Также близ Новгорода находилось «Волотово поле», современное село Волотово. «Волотово поле» можно понять как «Земля Великана» или «Земля Волоса». В предложении «Встала обида в силах Дажьбожа внука, вступал Девой на Земля Трояню» – «Трояню» от Троянь, притяж. прилаг. к Троянъ, так же как и в форме Перынь к Перунъ. Это доказывает, что в языческой Руси существовала Троянь – Земля Трояна – южнее Северского Донца в области расселения царских скифов.В этой связи позволительно коснуться др. – русск. названия Тъмуторокань (Томуторокань). Современное филологическое – Тмутаракань. Его производят от тюркс. Таман-тархан и производного от этого греч. Таматарха. В то же время в раннем средневековье существовало селение Томы в районе древней Фанагории на берегу Таманского залива, одноименное главному городу провинции Скифия – Томы, располагавшихся в районе современной Констанци на территории Румынии. Об этом селении Томы упоминают византийские историки VIII – начала IX в.: под 704/705 г. Феофан Исповедник в своей «Хронографии» и Патриарх Никифор в «Бревиарии» под тем же годом (Чичуров, 1980. С. 62; 126, № 318; 163; 179, № 102). Позднее селение Томы не упоминается нигде, появляется название Таматарха и Тъмуторокань, но не Тъмутаракань. Напрашивается заманчивая гипотеза: название Тъмуторокань (Томуторокань) возникло на основе географических имен Томы и Троянь.]
     на Синем море,
     у Дону плещучи,
     убуди жирня времена.

   Дева (змееногая богиня Дева). Изображение на серебряном обруче (браслете) из Киева в составе клада 1903 г.

//-- ПЕСНЬ 10 --//

     Усобица князем —
     на поганыя погы́бе,
     рекоста бо брат брату:
     се мое, а то моеже [33 - Усобица Князем на поганыя погыбе, рекоста бо брат брату: се мое, а то мое же. – Погыбе – вместо глагола в форме аориста предполагаем существительное погибель, так как прилагательное поганыя стоит в ед. ч., в форме род. п., в то время как мн. ч. было бы поганы(и)х. Если «погибель» стояло в конце строки, то конец слова мог быть над строкой и впоследствии утрачен.];
     и начаша князи про малое:
     се великое, молвити,
     а сами на себе крамолу ковати,
     а погании с всех стран
     прихождаху с победами
     на́землю Рускую.

     Припев. О, далече за́йде сокол,
     птиць бья, к морю!

     А Игорева
     храбраго плъку не кресити [34 - А Игорева храбраго плъку не кресити. – Мотив воскрешения погибшего войска входил, видимо, в состав мифов о славянском воинском божестве или же об «огненном» громовержце, «возбудителе и оживителе» (см. след. статью, № 35).Кресити – «воскрешать, оживлять», связано со словом кресъ («солнцеворот», «огонь», «сверкание») (Словарь, 1981. С. 38; Фасмер М. Т. 2.).]:
     за ним кликну карна,
     и жля поскочи по Руской земли,
     смагу мычучи в пламяне розе [35 - За ним кликну Карна и Жля, поскочи по Руской земли, смагу мычючи в пламяне розе…Карна (сербохорв.) – «ругань, брань, ссора». Производное с суф. – ьnа от гл. *kariti – «сердить, злить» (сербохорв.). Однако др. – русск. карити – «оплакивать»; в то же время русск. диал. карна – «крик птицы из рода вороновых», а карить – «упрекать, выговаривать».Сюда же производное с суф. – ьbа (имя действия) от гл. *kariti – церк. – слав. карьба – «ссора, ругань, раздор» (Этимологический словарь, 1983. С. 153–155).Таким образом, карна, должно быть, содержит значение «оплакивать» и одновременно «упрекать, выговаривать», так как требуемое пояснение содержится в тексте памятника: даже другие народы «каяли князя Игоря».Жля = вопль. – В древнеславянском Паремийнике вопль; в Толковых пророчествах попа Упыря Лихого 1047 г. на месте вопля – желя, типичное для болгарских текстов X в. (Алексеев, 1984. С. 99). Ср.: «о стенание и желя» (Успенский сборник, 1971. Стб. 189а. С. 3).Смага – многозначное слово, связанное с понятиями огня, жара, сухости, копоти, а также с огнестрельным оружием, силой, мощью, одоленьем и победой (Даль, Срезневский, Фасмер, Словарь-справочник, 1978. С. 176, 177).Мычючи – от мыкати, умыкати («уводить, похищать»); в южно– и западнославянских языках – «двигать, подергивать», «резко двигать, дергать» (Этимологический словарь, 1992. С. 31; Фасмер М. Т. 3).Ср.: мыкатися – быстро, беспорядочно распространяться, передвигаться (о молнии) (Словарь, 1982, С. 329).Пламенный рог – в данном случае у нас имеется возможность утверждать, что это сосуд, подобный рогу по форме, так как существует летописное: «из рогъ его яко углие горячое иходило» (Словарь-справочник, 1978. С. 48), а также хеттский текст, представляющий собой описание ритуала, осуществлявшегося при сооружении нового дворца, в котором образ царя связывается с возвращением его ранее утерянных и как бы разобщенных частей существа:«Приди ты, Орел (Орел фигурирует в качестве вестника к богу Грозы и богу Солнца). (И) лети!..К месту вечного огня лети!И принеси мне кинуби!» («Горшок (?) для жара»).Возврат кинуби соотнесен с обретением «прежнего лада», «обновлением» царя (Ардзинба, 1982. С. 115. Примеч. № 37, 38).Огонь и жар «воскрешения», «смага в пламенном роге», связанная с проявлением одоления и победы, а через слово «мычючи» – с молнией и грозой, имеет естественный повод для соотнесения с символикой факелов древнеславянского ритуала на празднике в честь мертвых, когда «весною в воскресенье четвертой недели поста, совершая праздник в честь мертвых, лужичане ходят на Тодесберг, с зажженными факелами, поминают покойников и на возвратном пути поют: “Смерть мы погасили, новую жизнь зажгли”» (Словарь-справочник, 1978. С. 178). Можно утверждать, что существует определенное соответствие между этим и упомянутым хеттским ритуалом, в котором кинуби соотнесен с обретением «прежнего лада» и «обновлением» царя.Понятие условий «воскрешения» применимо также к трехфигурной композиции терракотового рельефа из Ольвии с изображением Гермеса, Орфея и Эвридики. В правой руке у Гермеса Психопомпа, проводника душ в подземный мир, большой горящий, вертикально стоящий факел, так как Гермес «не ведет души, как обычно, во мрак, а, напротив, выводит их к свету… На погребальных стелах факел обычно изображается опущенным как символ погасшей жизни, здесь же символика совершенно иная, противоположная по содержанию – бог освещает выход в жизнь» (Лейпунская, 1982. С. 81–85).Эта аргументация, которая дана выше, ведет непосредственно к соотнесению «смаги в пламенном роге» с фольклорными представлениями об Илье-пророке как «огненном», «тученосном» громовержце, «небопарном орле»; «из уст его огонь-пламень горит». Он «возбудитель и оживитель». Одновременно «Илья – бараний рог» (Макашина, 1982. С. 85, 86, 91).Эта же аргументация приводит к «плачу по Роланду» в «Песне о Роланде», он также направлен на воскрешение Роланда:Над Францией меж тем гремит гроза,Льет ливень, хлещет град крупней яйцаИ молнии сверкают в небесах,И – то не ложь! – колеблется земля…это по Роланду скорбь и плач.(Песнь о Роланде, 1994. С. 67. Ст. 1423–1437).Думается, что будет к месту вспомнить, что Иисус Христос плакал перед воскрешением Лазаря. Таким образом, скорбь и плач имеют свойство направленности, или отнесенности, к воскрешению умершего: посредством этих состояний выражается желание воскресить умершего. Огонь (или молния) в этом случае выступает в роли воскрешающей силы, он связан также с обретением «прежнего лада» и с «обновлением» больного. К Илье как громовержцу обращались с молитвами о здоровье: «Молюсь тебе, святой Божий Илья! Пошли тридцать ангелов в златокованом платье, с луки и стрелы… Спустите мне гром и молнию, отбивайте и отстреливайте от раба Божия уроки и призоры, потяготы и позевоты» (Макашина, 1982. С. 96). Очевидный, хотя и «внешний» смысл воскрешающей силы молнии заключен в словах Ромео:Нередко люди в свой последний часБывают веселы. Зовут сиделкиВеселье это «молнией пред смертью»…(Шекспир. Ромео и Джульетта. Акт 5.Сц. 3. Пер. Т. Щепкиной-Куперник).], —

     Жены руския
     въсплакашась, а́ркучи:
     «Уже нам своих милых лад
     ни мыслию смыслити,
     ни думаю сдумати,
     ни очима съглядати,
     а злата и сребра́
     ни мало того потрепати» [36 - А злата и сребра ни мало того потрепати. – Потрепати – от др. – русск. трепати; треплю – «убиваю» (Фасмер. Т. 4. С. 98). В данном случае загубить золото и серебро на выкуп мужей из плена.].
     А въстона бо, братие,
     Киев туго́ю,
     а Чернигов напастьми,
     тоска разлияся
     по Руской земли,
     печаль жирна тече
     средь земли Рускыи.

     А князи сами на́ себе
     крамолу коваху,
     а погании сами
     победами нарищуще
     на Русую землю,
     е́мляху дань по беле о́т двора [37 - Емляху дань по беле от двора. – Белъка – денежная единица. Ср.: «в сандалакши у мунданахта (две) беле» (Словарь, 1988. С. 363).].

//-- ПЕСНЬ 11 --//

     Тии бо два
     храбрая Святъславлича,
     Игорь и Всеволод,
     уже лжу убуди [38 - Игорь и Всеволод уже лжу убуди… – Лжа – «несогласие, вражда» (Этимологический словарь, 1990. С. 256).],
     которую то бяше успил
     отец их Святъславь
     Грозный Великый Киевский.

     Грозою бяшеть,
     притрепетал —
     своими сильными плъкы
     и харалужными мечи
     наступи на́ землю Половецкую,
     притопта хлъмы и яругы,
     возмути реки и о́зеры,
     иссуши потоки и бо́лота.
     А поганаго Кобя́ка
     и́з луку́ моря,
     от железных великих плъков половецких,
     яко вихрь выторже,
     и падеся Кобяк в граде Киеве,
     в гриднице Святславли.

     Ту немци и вене́дици,
     ту греци и Морава
     поют славу Святъславлю [39 - Ту Немци и Венедици, ту Греци и Морава поют славу Святъславлю…Немци – в данном случае это жители южноитальянского города Бари (см. далее в тексте данной статьи).Венедици – это венециане-венеты, жители города Венеции, а не венеты (венеды), которые некогда жили в Малой Азии, на побережье Черного моря, в Пафлагонии (Hom. Jl. II. 852; L. 1, 1–3), затем на побережье Адриатического моря (Herod. 5, 9), и в Северо-Западной Галлии, на побережье Атлантического океана (нынешняя Нормандия во Франции) (Cs. Bell. Gall. II, 34), а также на южном побережье Балтийского моря, к востоку от Вислы. Страбон считал галльских венетов предками адриатических (Забелин. Ч. 1. С. 29, 30). Современный исследователь А. Б. Черняк пришёл к выводу, что адриатические и прибалтийские венеты «принадлежали к одному и тому же этносу». Ср.: немецкое Wenden – «(поморские) славяне» (Черняк, 1991. С. 56, 57. № 101). Но в житии св. Кирилла по списку Е. В. Барсова «имя Венеции передано: «въ Бьнятъцихъ», форма, относящаяся к Великоморавской эпохе» (Лавров, 1930. С. XX). И главное: в тексте памятника «Венедици» и вел. – моравск. форма «в Бьнятъцихъ» («венециане») совпадают. В перечне народов «Повести временных лет» венедици-веньдици = венециане. Поэтому уверенно возникает: венедици = венециане.В то же время немцами в разбираемом тексте наименованы жители южноитальянского города Бари. Баряне («немцы») и венециане связаны ситуацией отношения к свт. Николаю, к православию и к Русской земле. Эта ситуация, в свою очередь, связана с событиями перенесения мощей свт. Николая из города Миры Ликийские в Малой Азии в город Бари 9 (22) мая 1087 г.В сочинении русского очевидца этого события читаем:«…в Баре граде Муруманьсте, Немечьскыя области» («в Баре, городе нормандском, немецкой области»); «…в Бар, в град Немечьскый, обону страну моря» («в Бар, город немецкий, на ту сторону моря»). (В 1071 г. норманны Роберта Гвискара захватили город Бари, а к 1072 г. овладели Южной Италией и Сицилией.) Далее: «Весть же приимше баряне, яко венедици (венециане) ту суще (в Антиохии) и хотять прежде их шедше и взяти святаго Николу, ускориша…»Во время перенесения мощей свт. Николая в Бари и одновременно в Киеве он совершил разные чудеса (Макарий, 1995. С. 556. Прилож. к Т. 2. № 7. С. 244, 482. № 389, 236, 482, 358).Календарь венециан, а также восточных и южных славян, в соответствии с Ортодоксальной Традицией, начинался с марта; mos Venetus («венетский обычай») – так называли этот мартовский стиль в Европе (Бережков, 1963).Таким образом, баряне и венециане представляют географическую пару «священной географии».Другую пару представляют греки и моравы: Византия (греки) – центр православия, а Великоморавская держава связана с деятельностью просветителей славян, византийцев Кирилла и Мефодия.],
     кают князя Игоря,
     иже погрузи жир во́ дне Ка́ялы,
     рекы половецкия,
     рускаго злата насыпаша [40 - Кають Князя Игоря, иже погрузи жир во дне Каялы рекы Половецкия, Рускаго злата насыпаша. – Жир – «богатство, довольство; пастбище, пажить» (Словарь, 1978. «Жир»). «Пища, корм, откармливание». Связано с «жити», «жить» (Фасмер М. Т. 2).В этих понятиях заключено значение средств к жизни. Поэтому погружены были не только богатство и не только «корм», которые придется «загубить» на выкуп пленников, а также погружены воины, приносящие добычу, воины выступают как синоним русского золота. Утверждение данного типа содержится в словах немецких послов, сказанных в 1075 г. великому князю Киевскому Святославу Ярославичу, который, гордясь, показал им свое богатство, – золото, серебро, шелковые ткани: «Это ничего не стоит, ведь это лежит мертво. Лучше этого воины. Ведь мужи добудут и больше того» (ПЛДР, 1978. С. 211).].

     Ту Игорь князь
     выседе из седла злата,
     а в седло ко́щиево;
     уныша бо градом забралы,
     а веселие пониче.

//-- СОН СВЯТОСЛАВА --//

     А Святъславь мутен сон виде:
     «В Киеве на́ горах си ночь с вечера
     одевахъте мя, рече,
     чръною па́поломою
     на кроваты тисове,
     чръпахуть ми синее вино
     с трудом смешено,
     сыпахуть ми тъщими тулы
     поганых тлько́вин
     великыи женчюгь на лоно [41 - Чръпахуть ми синее вино с трудом смешано; сыпахуть ми тъщими тулы поганых тлъковин великый женчюг на лоно.Синее вино – это красное виноградное вино в Древней Руси, как вино белое – это «зеленое вино», по сообщению И. Забелина. Здесь синее – это погребальное вино. В фольклоре и мифологии синий – это цвет потусторонних предметов подземного царства, связан со смертью. «Синий камень» в русских заговорах (Дмитриева, 1982. С. 39); «синии молнии», несущие гибель воинам Игоря (Слово о полку Игореве. Др. – русск. текст. С. 12); «синий челн» Харона, «синии собаки», «синий камыш» в Аиде (Вергилий, 1935. VI, 400; 410–425).Показательно, что, с точки зрения физической оптики, у синего цвета низкое значение l, самое высокое значение l связано с пурпурным цветом (самое низкое значение у соседнего с синим по спектру – у фиолетового, «демонического», цвета) (Топоров, 1988. С. 30).Тощий – «пустой, невзрачный»; но связано также с «тоска», «стенание»; «горе, печаль» (Фасмер М. Т. 4). У западных славян души усопших назывались тощими (Забелин, Ч. 2. С. 299).Тлъковины – толковины, «тиверьце, иже суть тълковины» (Шахматов, 1916. С. 29). «Поганые толковины» – некрещеные тиверцы. «Поганы» на языке славян означает «нехристи» (Об управлении, 1991. С. 115). Д. С. Лихачев высказал идею о том, что «поганые толковины» – это союзные Игорю Святославичу ковуи (Лихачев, 1978. С. 231). Однако что можно сказать относительно тождества «замиренных» половцев-ковуев и «поганых толковин» и как обстоит тогда дело с тиверцами, – осталось без ответа. Если нет ответа на эти вопросы, то существует вывод Д. С. Лихачева, сделанный после сравнения сна Святослава в «Слове о полку Игореве» и сна Мала, Древлянского князя, который сохранился только в «Летописце Переяславля Суздальского» (XIII–XIV вв.): «Сон Мала – это древнее этнографическое подтверждение сна Святослава» (Лихачев, 1978. С. 231). Во сне Святослава одели черным покрывалом (одеялом – «паполомою») и черпали ему «синее вино»; Мал видит между пирами один и тот же сон: княгиня Ольга дарит ему «одеяла чръны с зелеными узоры». Святославу сыплют «великый женчюгь»; Малу дарит Ольга многоценные красные одежды, «вси жемчюгом иссаждены». Признавая в сне Святослава присутствие древнеславянских этнографических элементов, стоит ли приспосабливать к ним ковуев? Тиверцы – восточнославянское племя, распространенное с юго-запада (от устья Дуная, Днестра, Южного Буга) на восток до Днепра. В Лаврентьевской, Радзивиловской и Ипатьевской летописях тиверцы определяются во взаимодействии с этнонимом «уличи», их соседями. Они прозваны греками Великой Скуфью (Ипатьевская летопись, 907).В предхронологической части летописей: «А Оуличи Тиверьци седяху по Бугу и по Днепру, оли до моря» (Ипатьевская летопись, Радзивиловская летопись). «А Оуличи Тиверьци седяху бо по Днестру оли до моря суть гради их и до сего дне» (Лаврентьевская летопись).«Баварский Географ» (памятник IX в.) упоминает «скорей большую группировку (племен), чем небольшое племя» Unlizi (уличей) на Дунае: «многочисленный народ», у которого весьма большое по сравнению с другими племенами в этом памятнике число городов – CCCXVIII (318) (Шапошников, 1994. С. 115–123). Ср.: в Лаврентьевской летописи: «Суть гради их (уличей, тиверцев) и до сего дне». «Толковины» является эпонимом для тиверцев: так называли их другие этносы, но не они сами себя; как, например, для сколотов эпонимом является «скифы», – так они названы были греками.Примечание. Предпочтительным объяснением названия «скиф» считается греч. skuta «шкура»; скифы «люди в коже». В то же время В. И. Абаев связывает слово «скиф» со словом германского происхождения skut «стрелок из лука», «стрелять», – было дано скифам их древними соседями, германцами, а от них было усвоено греками и проникло в Малую Азию (Техов, 1980. С. 12). Однако в том и другом случае – это были бы объективные этнографические данные одного народа о другом. Но на самом деле такого объективизма по отношению к народу-соседу почти не наблюдается: даются насмешливо-враждебные прозвища. В составе Скифии присутствовал праславянский этнос, соседями которого были германские племена. В языке западных и восточных славян было слово skuta. В Славонии, в районе Градишки и Новски – это «нижняя часть рубахи, наподобие юбки, из более грубого полотна», которая пришивалась к полурубашке, оплечку» (Керимов, 1994. С. 126, 127). У восточных славян skut «пола одежды». В др. – герм. языках skaut имело сходное значение «подол, край, кайма» (Фасмер М. Т. 3). Таким образом, если в слове «скиф» есть германский след, возможно, это связано со значительной ролью женщин в скифском обществе, поэтому сколотам дано было прозвище «бабский подол», ставшее их эпонимом. Однако существует словенское слово skuta – «сыр» (Шавли, 2000. С. 66). Это возвращает проблему имени «скифы» к древним их названиям – «доители кобылиц», «млекоеды». —Итак, тлъковины. – К. Г. Менгес предполагает, что слово тлъковины является синонимом церк. – слав. тлъковьникъ («переводчик»), тогда как гл. тлъковати является производным от тлъкъ («разъяснение, истолкование») (Менгес, 1979. С. 146). Однако если можно провести четкую границу между этими словами, то в данном случае вовсе не обязательно это делать, ибо здесь возможен принцип двузначности: переводчики с других языков и одновременно истолкователи древних обычаев, обрядов, а также гадатели (имеются древние известия о множестве гадателей у скифов и у славян). Ср.: у Вергилия: «Азил, толкователь бессмертных и смертных» (Ver. En. Х, 175). (Он «толковал» по внутренностям принесенных в жертву животных, по звездам, по полету птиц и по месту, в которое ударила молния.). То обстоятельство, что тиверцы были переводчиками, следует сопоставить с сообщением Геродота о переводчиках, которых нанимали скифы во время торговых операций с другими племенами, а также с сообщением Константина Багрянородного о печенежском племени толмачей-переводчиков.1. «Скифы же, когда приходят к аргиппеям (племя на восточной границе Скифии. – Л. Г.) ведут с ними переговоры при помощи семи толмачей на семи языках» (Herod. IV, 24). Пограничные племена были нередко двуязычны, поэтому представители их занимались «переводческим промыслом», обслуживая купцов, но не исключено, что в каком-то племени, по традиции, изучалось несколько языков и все «Геродотовы» переводчики нанимались из одного такого «промыслового» племени.2. «Вся Пачинакия (Печенегия. – Л. Г.) делится на восемь фем (племенных областей. – Л. Г.)… название шестой [фемы] – талмат» (Об управлении, 1991. С. 155). Комментарий: «Племя Талмат» (расширенный вариант – Вороталмат) соответствует тюркскому Боро Толмач – «темный переводчик» (Об управлении, 1991. С. 389. № 10). Это племя, скорей всего, не только «промышляло» переводами, но представители его назначались вождями исполнять должности переводчиков.Тиверцы занимали территорию Центральной Великой Скифии, «исконной Скифии» по Геродоту, на севере граничили с волынянами и галичанами. В Галицкой земле был город Толмач, современный Тлумач в Ивано-Франковской области. Поселения тиверцев – на старых скифских городищах. Орнамент на керамике – характерный для гето-скифской керамики: на горшке вокруг плечиков налепной валик с лунками, – этого признака нет у других славянских племен. Общие славянские признаки керамики тиверцев – это линейно-волнистый орнамент (Г. Б. Федоров, археолог, исследователь тиверского материала. Сведения сообщены в личной беседе 31.07.87 г.).Под ударами печенегов и половцев тиверцы к XII в. отошли к северу, где смешались с соседними славянскими племенами. С днепровскими полянами у них была историческая близость, несмотря на юго-западную отнесённость этого этнонима, которая не утрачивается при их упоминании в летописях. Было и генетическое родство не только по славянским, но и по скифским признакам. «Наибольшее морфологическое сходство серии Николаевка-Казацкое (могильник поздних скифов в Бериславском районе Херсонской области) обнаруживается с полянами, особенно с группой сельского населения, и наибольшее – с серией переяславских полян» (Кондукторова, 1979. С. 68). Необходимо признать, однако, что в тексте памятника не сами «толковины» сыплют жемчуг, а некто из их колчанов, как части похоронного обряда, сыплет жемчуг на лоно князю.]
     и не́гуют мя;
     уже дьскы без кнеса
     в моем тереме златовръсем;
     всю нощь с вечера
     бо́суви врани възграяху,
     у Плесньска на бо́лони
     беша дебрь кисаню,
     и не сошлю к Синему морю» [42 - Всю нощь с вечера босуви врани възграяху, у Плесньска, на болони, беша дебрь кисаню, и не сошлю к Синему морю.В словосочетании «беша дебрь кисаню» слово «кисаню» так и осталось непонятым в связи с искажённой формой слова и потерей его качества – реального смысла. Поэтому выявить «разумное или идею» (Гегель) в слове или определённом словосочетании памятника и составить правильное понятие о представлении автора и его современников, тот принцип, вокруг которого должно вращаться намерение исследователя.Босуви-бусови – «серые» (Словарь, 1975. С. 359).Бусой-буской – «серый» (Словарь областной, 1982. С. 186, 187).Переводчики и комментаторы остановились на стилистически нейтральном содержании выражения босуви врани – серые вороны. Но бусый по матералам В. И.Даля включает тёмно-голубосерый, а бусеть – темнеть, чернеть (Даль. Т. 1. 1998. С. 145). В Словаре М.Фасмера аналогичные значения: бусый – тёмно-серый, пепельный; бусеть – становиться серым, голубым, темнеть (Фасмер. Т. 1. 1996. С. 252). Нейтральное серый автором трижды применено к волку. Однако у автора нередко определения имеют стилистически особую окраску в зависимости от обстоятельств. «Нощь стонущи ему грозою»; «седло кощиево»; «веселие пониче»; мирные жители города Римова не просто падают, а в смятении «кричат под саблями половецкими»; русские воины «рыкают акы туры, ранены саблями калеными»; Изяслав Василькович «изрони жемчужну душу из храбра тела»; ветер «веселие (Ярославны) по ковылию развея». Поэтому в тяжёлом сне Святослава каркающие вороны в потёмках после захода солнца, вечером, не просто серые, а «босуви врани» – тёмные, мрачные.У Плесньска на болони – *Pleteno – «широкий», – Плетенской / Плетеницкий лиман, или Великий луг, заливаемое пространство между Днепром и Конкой (карты Риччи Занони и Исленьева), сюда же у Плесньска на болони (Слово о полку Игореве) (Трубачёв, 1993. С. 11).Беша – аорист 3-го л., мн. ч. «были», но по смыслу беша относится не к «дебрь», а к «кисаню» во множественном числе.Дебрь (дьбрь) – «обрыв, ров; горный склон, поросший густым лесом» (Словарь, 1990. С. 131). А также могила-ров: «…и уподоблюся низходящым в ров» – «…чтобы я не уподобился нисходящим в могилу» (Пс. 142, 7. Церк. – слав. и русск. текст).Кисань – явно искаженное слово (обзор вариантов см.: Словарь-справочник, 1967. С. 183, 184). Объяснения, являющиеся логическим анализом: И. М. Снегирев: река Сань – «къ Саню»; В. В. Макушев, В. Н. Перетц: сань – «змей», поэтому «дебрьски сани». Д. С. Лихачев развил это чтение «сани» как средство перевозки покойников (Лихачев, 1978. С. 231). Но тогда тело Святослава «несоша» в санях для захоронения к Синему морю – идея не реальная и, таким образом, не разумная. Предлагаем «разумное или идею» (Гегель), осмысленное слово кисань: чтение кисань – искаженное кинъсъ, киньс, кинисъ, кинсонъ, киньснь («подать, дань» – от греч. κηνσος: Словарь XI–XIV вв. Т. IV. С. 210; Фасмер. Т. 2, 1996. С. 235; Вейсман, 1899–1991. Стб. 705); «отъ киихъ приемлютъ дани, или кинсъ» (Мф. 17, 25; Апракос, 1983. Стб. 50б).Важный исходный пункт для обоснования чтения кисаню как кин(ь)сню от др. – русс. киньснь «налог, подать, дань» – «это когда переписчиком допущена гаплография (единократное написание): буква, слово, словосочетание, которые в тексте встречаются дважды, следуя друг за другом, написаны только единожды» (Мюллер, 2004. С. 63).Кисаню вместо киньсню с перестановкой звука: гласный после н перенесён после с, а два н в слове, следуя друг за другом, написаны только единожды.Дебрь кисаню (киньсню) – дебрь (дьбрь) «обрыв, ров, горный склон, поросший густым лесом» (Словарь, 1990. С. 130). Также могила-ров: «… и уподоблюся низходящым в ров» – «… чтобы я не уподобился нисходящим в могилу» (Пс. 142, 7. Церк. – слав. и русск. текст). Кисаню (киньсню) сущ. м.р. ед.ч. д.п. по типу склонения существительных мужского и среднего рода с окончанием в им. п. ед. ч. [ь] или [е] – после мягких согласных. – «Ров дани, налогу».Без ссылки на эти русские формы греческого слова, обозначающего «подать, дань», до сих пор мы очень слабо представляли себе, какое содержание заключено в «дебрь кисаню». При этом мы должны подразумевать видение сна Святослава целиком, с этим заключительным видением дебри-рва-могилы. И должны знать, что видение сна включает всё, что связано со смертью человека и похоронами умершего.Святослав видит себя умершим, он лежит на тисовой кровати, покрытый черным покрывалом. В это время некие «поганые толковины» справляют похоронный обряд, неизвестный христианским источникам: черпают темно-красное (синее) вино покойнику (ср. скифскую похоронную обрядность: «устраивают… угощение, причем подносят и покойнику отведать тех же яств, что и остальным». – Herod. IV, 73), сыплют из колчанов ему на лоно крупный жемчуг и говорят о нем хорошие слова («и негують мя»). В эту ночь громко грают тёмные, мрачные вороны вблизи его терема.Только при наличии такого фона можно рассматривать значение словосочетания «дебрь кисаню» как могилу, в которую должны захоронить тело Святослава. Первоначально могло быть «дебрь киньсню» – дебрь (ров) подати, дани смерти, которая берёт тело умершего: «Смерть не все возьмёт, только свое возьмёт» (то есть плоть) (Даль, 1984. Т. 1. С. 225). Однако это не исчерпывает условий истинности выражения «дебрь киньсню». По учению Св. Отцов первых веков христианства, душа умершего человека подвергается в воздушном поднебесном пространстве нападению, мытарствам духов злобы, которые разными способами пытаются доказать, что человек был грешен, поэтому принадлежит им как их дань. Об этих духах злобы сказано, что они «гонители, мытари, сборщики податей», а также «данщики» (Серафим, 1992. С. 68, 70, 72).Исследователями отмечено, что оригинал «Слова о полку Игореве» испытал заметное воздействие югославянской графики в период так называемого второго югославянского влияния на русскую письменность (XV – нач. XVI в.). Иначе говоря, полагают, что непонятное русскому читателю «кисаню» является нормальным сербским словом «кисанье» – «возбуждение плача» – с окончанием «ю» после мягкого «н’», – «дебрь кисаню», то есть «дебрь плачу(а)». Этот вывод П. Вяземского был, к сожалению, поддержан в наше время В. И. Стеллецким, одним из лучших современных переводчиков и комментаторов Слова (Стеллецкий, 1981. С. 258). И вместо разумного или идеи появилась какая-то абстракция – мрак неведомого Ущелья Кисанского у Плеснеска на пойме, откуда прилетели вещие вороны ко дворцу Святослава и всю ночь каркали там. Это представление никак не согласуется с событием похорон Святослава в его сновидении: из него никак не усматривается, будто у Плеснеска на пойме располагалась «дебрь плача» – «мрачное Ущелье Кисанское». Кроме того, это нарушает синтаксическую конструкцию описания сна: в нём все действия, связанные с похоронами, даны в прошедшем времени и закончились вместе со сном Святослава. Однако «дебрь плача», как топографический объект, не могла «закончиться» с его сном.В связи с этим появляется способ объяснить, что значит вторая часть предложения: и не сошлю к Синему морю. – Святославу во сне виделась его смерть и приготовление к похоронам в тот момент, когда он думал об организации воинского похода к Синему (Азовскому) морю на помощь Игорю. Но, видя свою смерть, он, естественно, подумал во сне, что не сможет теперь послать к Синему морю. Тут же, после того, как он рассказал свой сон боярам, он действительно попытался организовать этот поход к Синему морю.С учетом сказанного, вполне правдоподобным должен быть перевод второй части последнего предложения из сна Святослава в таком виде: «У Плеснеска на оболоне был ров дани смерти, могила, и не послать к Синему морю».].

     И ркоша бояре князю:
     «Уже, княже, туга́умь полонила,
     се бо два со́кола слетеста
     с о́тня стола злата
     поискати града Тьмутороканя,
     а любо испити шеломом Дону;
     уже со́колома крильца припешали
     поганых саблями,
     а самою́ опу́стоша
     в пу́тины железны».

//-- ПЕСНЬ 12. Рассказ бояр о последствиях поражения Игоря --//

     «Темно бо бе в 3 день:
     два солнца поме́ркоста,
     оба багряная стлъпа погасо́ста,
     и с ним молодая месяца,
     Олег и Святъслав
     тъмою ся поволоко́ста.

     На реце на Ка́яле
     тьма свет покрыла:
     по Руской земли
     прострошася половци,
     аки пардуже гнездо,
     и в море погру́зиста,
     и великое буиство подасть хи́нови [43 - По Руской земли прострошася Половци, аки пардуже гнездо, и в море погрузиста, и великое буйство подасть Хинови.Пардус – барс, пантера.Гнездо – здесь в значении «выводок». Однако до XIV в. в памятниках письменности – только в значении «гнездо», в том числе и образно (Словарь, 1989. С. 341).Половци… пардуже гнездо. – Ср.: «Куманин (половец) пардусь есть. Русин видра есть» (Тихонравов, 1863. С. 440). (У древних иранцев выдра – священное животное богини реки, покровительницы плодородия. – Членова, 1989. С. 284.) Отмечаем намек, содержащийся в этом сообщении, на ирано-славянское происхождение термина «Русь»: выдра – священное животное богини реки у иранцев и русов. Причем выдра – тотем русов. По скифской легенде, скифы произошли от Таргитая, родителями которого были Зевс и дочь реки Днепра.Море – в данном случае это часть фразеологизма (идиомы) «многомрачное дьявольское море» в значении язычества как тьмы невежества. Ср.: «Сия же преблаженная и богоугодная человека (Кирилл и Мефодий)… люди (славян) изведоста из мъногамрачьнаго диавольскаго моря, мысльнаго фараона погроужьша и вьсю силоу его потребиста» (Успенский сборник, 1971. Стб. 112а. С. 29–31; Стб. 112б. С. 4–9). «Слово похвальное в память Кирилла и Мефодия, просветителей славян», относится к богослужебной литературе, в XII в. было известно на Руси и читалось в день их памяти.Погрузиста – двойственное число аориста, 3-е лицо; подразумеваются Кончак и Гза, предводители половцев.Подасть – аорист двойственного числа, 3-го лица вместо «подаста».Хинови – санскр. хина («слабый царь») (Лелюхин, 1993. С. 10). Русск. хинить «хулить», «осуждать»; сербск., црк. – слав. хынити «обманывать»; хына «обман» (Фасмер. Т. IV. C. 237); хинарничать «лукавыть» (Даль. Т. IV. C. 548, стлб. 1). Поэтому «буйство подасть хинови» – буйство (нападение на Русскую землю) языческих, слабых и лукавых стран.].

     Уже снесеся
     хула на хвалу,
     уже тресну
     ну́жда на волю,
     уже връжеса
     Дивь на́ зе́млю [44 - Уже снесеся хула на хвалу… уже връжеса дивь на землю. – Язычески-иудейская хула на Христа взнеслась на христианско-русскую хвалу Христа. Ср.: «…и не иудеискы хулим (Христа), но христианьскы благословимъ»; «да хвалимъ Его оубо и прославляемъ» (Молдован, 1984: Иларион, стб. 182б, 168б).Дивь – см. коммент. № 14.].

     Се бо готския красныя девы
     въспеша на брезе Синему морю,
     звоня рускым златом,
     поют время бу́сово,
     лелеють месть Шароканю.
     А мы уже, дружина, жадни веселея» [45 - Се бо Готския красныя девы въспеша на брезе Синему морю. Звоня Рускым златом, поют время Бусово, лелеють месть Шароканю. А мы уже дружина жадни веселия.Готския красные девы – Можно считать, что это девы крымских половцев. Свое название готы-половцы могли получить от Крымской Готии. Со времени раннего средневековья в Крыму была известна архиепископия, а с конца XIII в. митрополия Готская, подчиненная Константинопольскому патриарху. Крымская Готия известна до середины XV в. Половцы подчинили Готию и получали с нее дань. Причем половецкие кочевья были в непосредственной близости от мест расселения готов в Крыму, которые в конце II в. с берегов Балтики переселились в Северное Причерноморье. И впоследствии, при уходе на Балканы, часть готов, видимо, осела в Крыму (Буданова, 1990. С. 72–82; Карсанов, 1992. С. 99–109). На Руси существовало мнение, что половцы – это готы. Должно быть, в связи с преданием о расселении готов в Северном Причерноморье. Так, например, Герберштейн сообщает: «Русские утверждают, будто половцы – это готы, но я не разделяю этого мнения» (Герберштейн, 1988. С. 165). Сказать, однако, в стиле древнегреческого «Здесь Родос, здесь и прыгай», нельзя – крымские половцы не участвовали в походе против войск Игоря, «поскольку они никогда непосредственно с русскими княжествами не сталкивались» (Плетнева, 1985. С. 251). Против Игоря выступили полки приднепровских, донских и поморских половцев. Последние консолидировались с донскими половцами. Их кочевья находились на берегу Азовского моря и Таганрогского залива. Донских и поморских половцев возглавлял хан Кончак из рода Шарукана (Плетнева, 1988. С. 30, 31).И, тем не менее, «готские девы» – это девы не поморских половцев, как я подумал в моей книге «Русские древности «Слова о полку Игореве», изданной в 2004 г., и не крымских готов, несмотря на особый интерес, проявленный А. Н. Карсановым к теме крымских «готских дев» в «Слове о полку Игореве» – этому отождествлению мешает направление похода Игоря к Азовскому морю «поискать града Тмутороканя». Эти «готские девы» – девы русских «готов», обитавших в первые века на Таманском полуострове, где, по сведениям исследователей, в 30-х годах IX в. возник город Россия или Руссия в 54 км. от города Тмутороканя (это летописная форма, современная – Тмутаракань. – Л. Г.), на месте Голубицкого городища на юго-восточном берегу Азовского моря, и просуществовал до XIV в. (Десятчиков, 1998. С. 8–9).Теперь мало что известно о готах на Таманском полуострове, и всё-таки сказать о них кое-что можно, хотя бы то, что в древности Таманский полуостров представлял собой архипелаг островов. В. Д. Блаватский предполагал существование трёх островов на месте Тамани: Фанагорийского, Синдского и Голубицкого. А. В. Куликов пришёл к выводу, что на Азовском побережье остров или полуостров образовывал Голубицкий останец коренного берега, северная граница которого проходила в 3, 5 км. от современного берега (Горлов, 1998. С. 60, 61; 63). В ряде арабских известий Таманский полуостров носит имя «остров руссов», а в русских летописях – «Тмутороканский остров». Византийский хронист X в. Лев Диакон называет Боспор Киммерийский родиной руссов.Попытка увязать имя «русы» с ругами, которые могли появиться в Приазовье вместе с готами, натолкнулась на неодолимое сопротивление лингвистов, и главным образом, на исследования великого современного лингвиста О. Н.Трубачёва, который пришёл к выводу, что «переносы (имени русь) с севера на юг нам неизвестны да они и противоречили бы магистральному направлению исторического развития. С Юга на Север была перенесена и расширительно употреблена Русь северопонтийская, таврическая, придонская, приазовская – на Русь славянскую, в том числе днепровскую, и так – вплоть до «Руси» варяжской». «Двинувшись, подобно готам, на юг, руги с V века – на Дунае, то есть в центре Европы, что делало их хорошо известными в тогдашнем европейском мире» (Трубачёв, 1993. С. 43; 40).Но мы всё-таки не хотим пройти мимо ругов, чтобы обратить на них внимание как на особый случай названия северо-западных руссов от ругов, пусть и не без влияния Юга. При этом опереться на то, как это было, точнее на то, как это сохранилось в Летописи.Что говорит Лаврентьевская летопись? Афетово бо и то колено: варязи, свеи, урмане, готе, русь, агняне; галичане, волъхва, римляне, немци, корлязи, веньдици, фрягове и прочие, ти же приседять от запада к полуденью и съседяться с племянем Хамовым (ПЛДР, 1978. С. 24).Ср. поясняющий перечень варягов в другом месте Лаврентьевской летописи, в «В лето 6370»: «Сице бо ся зваху тьи варязи русь, яко се друзии (варяги. – Л. Г.) зовутся свие, друзии же урмане, анъгляне, друзии гъте, тако и си» (так и эти, русь, зовутся варягами. – Л. Г.) (ПЛДР, 1978. С. 36). Заканчиваются варяги на «агнянах». По-видимому, это англы Ютландского полуострова. Народ русь, таким образом, находится между готами и англами. Сделаем замечание относительно других соседей, показанных в Летописи, которые соседят с русью – это датчане (урманы-норманны) и шведы (свеи). Но в подлиннике Лаврентьевской летописи, имеющей многочисленные пропуски и ошибки, готы пропущены. Они восстанавливаются по другим летописям. К сожалению, это дало повод для недоумения «проницательному Шлёцеру», и он воскликнул: русь (руссы) «между датчанам и англичанами! Этого быть не может: они здесь вставлены…». Другой случай Шлёцера – это заподозренное им «разнословие» в словах «И идоша за море к варягом, к Руси». (Трубачёв, 1993. С. 47). Но если заменить «к Руси» на «из Руси», то картина, конечно же, меняется. Появляется намёк на среднеднепровскую Русь или ещё на более южную Русь, откуда будто бы выселилась эта подозрительная Русь. Бесспорно, что это не противоречит «направлению исторического развития», но не меняет дела в корне: Русь – всё равно варяги, размещённые Летописью между готами и англами Ютландского полуострова в соседстве с датчанами и шведами.Если бы мы поддерживали точку зрения суетного лучшезнайства «славян» против «руссих», считая «призвание Руси» позднейшей вставкой, и, по остроумному замечанию С. М. Соловьёва, пытались вырвать первые страницы нашей Летописии вместе с «призванием Руси», то подлежала бы уничтожению и заключительная часть статьи под 6390 (882) годом: «И седе Ольг, къняжа в Кыеве… И беша у него Варязи и Словене и прочии прозъвашася Русию». А. А. Шахматов сделал примечание к словам «прозъвашася Русию», которое выявляет существенную идею «призвания»: словене, кривичи и прочие прозвались Русью после «призвания». Примечание меняет форму приведённого летописного предложения и возвращает ему первоначальное и действительное содержание: «вместо «прозъвашася» в Первой Новгородской летописи стоит «и прозвашася», что может быть, говорит Шахматов, первоначальнее» (Шахматов, 1916. С. 23–24, № 2–2). То есть: «И седе Ольг, къняжа в Кыеве… И беша у него варязи и словене и прочи, и прозвашася русию». А что это значит? Только то, что не следует повиноваться требованию «славян» вырвать первые страницы Начальной летописи, потому что и перед «прозвашася русью» – это местоимение анафористическое; употребляется без же и с же. Известный из предыдущего или последующего; тот, этот (Словарь. III, 1990. С. 436). То есть: «И сидел Олег, княжа в Киеве… И были у него варяги и словене и прочие, известные тем, что прозвались русью». Выходит, что по этой причине содержание предложений не позволяет заподозрить в них несуществующий без местоимения и смысл, будто бы варяги, словене, кривичи и прочие назвались русью в Киеве, куда они пришли с Олегом. Нет, чётко сказано: «известные тем, что прозвались русью» – в смысле: до того ещё, в Ладоге или Новгороде.Ну, и кого теперь признавать под русью в ряду шведов, датчан, готов, англов, если не ругов? И это несмотря на установившийся обычай у исследователей проблемы варягов-руси ставить сторонников этой теории на место указанием на то, что они не оригинальны, потому что «эта догадка имеет почтенный возраст и порядочную историографию».В конце I в. Тацит знал ругов на Левобережье Одера, готонов (готов) на Правобережье Вислы, венедов на среднем и верхнем течении Вислы. Во II в. готы двинулись из Прибалтики на юг. В составе готского союза двинулись и руги на юг. Но нигде не сказано, что руги вместе с готами пришли в Северное Причерноморье и в Приазовье, в том числе на Таманский полуостров. Однако только через три столетия, к V в., они осели на Среднем Дунае, где в 80-е годы V в. были побеждены римским полководцем Одоакром, которого тоже считают ругом, и расселены в Италии, где растворились среди местного населения. К VI в. места, где жили руги, и остров Рюген заняли славяне, и на них перешло имя ругов.И тем не менее, мы не стремимся отождествить летописных варягов-русь со славянами с острова Рюген, пришедших вместе с Рюриком по призыву новгородцев. Хотя новгородцы позже обоснованно всё-таки стали считать, что «от тех Варяг прозъвашася Русь, и от тех словеть Русьская земля; и суть Новъгородьстии людие до дьньшьняго дьне от рода Варяжьска» (Шахматов, 1916. С. 368–369).Признавать Рюрика и его братьев этническими славянами из Южной Прибалтики совершенно не обязательно, как не обязательно признавать, что призвали 62-летнего Рорика Ютландского, на котором остановились наши современные историки. Это мог быть 32-летний его племянник с родовым именем Рорик и его двоюродные братья Сивар и Трувар, племянники Рорика Ютландского (Исторический словарь, 1793. С. 160: «Рюрик, первый Князь Российский. Родился у Варяг в 830 году»; Перевезенцев, 2004. С. 35, 36: Генеалогическая таблица). Все они были датчане, но в их родословии были сильные славянские ветви. Кстати, по языку датчане скандинавы, однако антропологические данные относят датчан к короткоголовой славяно-кельтской расе. Но для нас не менее важно другое. Разве не нашёл А. В. Назаренко в своих фундаментальных исследованиях латиноязычных средневековых немецких источников, что термин Rugi применялся в западных источниках по отношению к Среднеднепровской Руси, начиная со времени княжения Олега и до XII в., как взятый в эти источники из жизни, а не как чисто литературный термин? В особенности он обращает наше внимание на «памятник уникальный во многих отношениях» – «Раффельштеттенский таможенный устав» 904/6 г., происходящий с территории восточнобаварского Подунавья, где «этноним Rugi был в ту эпоху термином живого языка». В «Уставе» есть упоминание о русских и чешских купцах: «Славяне же, приходящие (в Восточную Баварию, область маркграфа Арбо. – А. Н.) для торговли от ругов или богемов…» (далее идёт регламентация их торговли. – Л. Г.). Словоупотребление «Устава» «указывает на то, что имелись в виду конкретные люди, которые ещё носили это название» – Rugi (Э. Цёльнер отказался от предположения, что этот термин мог быть «антикизацией» реального этнонима «русь». – А. Н.) (Назаренко, 2001. С. 45, 46, 82, 84).Теперь снова о готах. Известно, что в середине III в. часть восточных готов осела на Таманском полуострове. И по сведениям источников, это была ветвь готского племени тетракситов (Буданова, 1990. С. 190). Через три столетия, в VI в., византийский историк Прокопий Кесарийский еще знал об этих готах:, и в своём сочинении «Война с готами», оставил такие сведения: «Рядом с теми местами, откуда начинается устье «Болота» (Азовское море и Керченский пролив. – Л. Г.), живут так называемые готы-тетракситы, они немного и тем не менее не хуже многих других соблюдают христианский закон». Более поздние источники о готах-тетракситах не упоминают вовсе (Карсанов, 1992. С. 101). Зато становятся известны русы как обитатели в районе Керчи (Корчев) и Тамани. Опустошительные набеги этих русов в конце VIII в. – нач. IX в. на соседние берега Крыма и Малой Азии хорошо известны по источникам – на город Сурож (Судак) в Крыму, на Амастриду, город в Малой Азии. Главным городом таманских русов был город Россия или Руссия, который упоминается в латинских, византийских и арабских источниках на территории Таманского полуострова, на его Азовском побережье. «Площадь детинца города Россия – по сообщению директора ТМК А. И. Афанасьевой. на основании археологических работ Ю. М. Десятчикова и О. В. Богословского – равна 7 га, что намного превышает площадь детинца древнего Чернигова (4 га) и Новгорода Северского (2,5 га). Это свидетельствует о больших размерах города и его значении в древности» (Десятчиков, 1998. С. 9). В X–XI вв. население города Руссия / Россия входило в состав Тмутороканского княжества, принадлежавшего сначала киевским, а затем черниговским князьям. Жена Олега Святославича Тмутороканского византийская принцесса Феофания Музалонис, соправительница Олега, на свинцовой печати с её именем названа «архонтиссой Руссия».На Таманском полуострове кроме имени руссов долго, по-видимому, сохранялось имя готов за какой-то немногочисленной частью местного населения, как это случилось с крымскими готами. Возможно, в средневековье таманских готов постигла та же участь, что и крымских, которые, по изысканиям А. Н. Карсанова, «смешались с местным населением, и со временем их антропологический тип растворился в местном субстрате» (Карсанов, 1992. С. 104–105).Но это всё теории, которые далеко не всегда имеют успех. А как было в жизни? Бывают же редкие случаи, когда по косвенным данным можно представить, как это было на самом деле. Вот и по поводу готов есть современный «случай из практики»: литовцы до сих пор называют белорусов gudai (гудаи) «готы», хотя о настоящих готах в тех краях более тысячи лет никто и ничего не слышал, и, тем более, белорусы к готам прямого отношения не имеют. Но главный смысл несут не слова сами по себе, как говорят знающие, а интонация, с которой они произносятся. Литовцы произносят слово «готы» по отношению к белорусам в тоне тёмной неприязни, а это уже народная память, которую оставили по себе настоящие готы. Но посторонний человек, знающий об этой практике не то слухом, не то духом, скажет, что готы и белорусы – один и тот же народ.Другой случай из истории словен: «латины» в своё время называли далматских, кроатских и черногорских славян – готами. Так, Фома Архидиакон (1200–1268 гг.), автор «Истории города Салоны», рассказывая о старине жителей Далмации, говорит, что они «были злы и жестоки, однако были христиане, но в большом невежестве, и в арианской ереси. Их большей частью называют готами, хотя они по свойству имени словенцы» (Венелин, 2004. С. 183). – Отметим для себя: далматы злы и жестоки, невежественные ариане, и большей частью их называют готами, но на самом деле это словенцы.А вот сообщение из XV века: Л. Туберони, писавший в Рагузе, и слышавший то же, что и Фома Архидиакон в XIII веке, говорит, что «из этого заключить должно, что словенцы и готы один народ. – И в наше ещё время рагузские матроны, в сердцах, служанок словенского племени называют готами» (Венелин, 2004. С. 183). – Слышите, в сердцах, называют словенок готами. По-моему, достаточно показательные примеры – что тот, что другой – для наших русских «готских дев». А если эти так называемые готы хорошо умели делать свои «русские» ювелирные украшения, вот вам и «русское золото», которым звенят во время ритуального танца, сопровождаемого пением, «готские девы», притом, это помимо военной добычи через посредников половцев.В первые века в местах близ устья Дуная жили некие русы. Об этих русах Епифаний Кипрский (IV в.) показал такими словами: «Уакинф (красный камень) обретается в восточной варварии сюриисцеи (русийской), Скуфия же её нарицают древнии, страну ту всю Северскую, в которой готы и давны» (даки. – Буданова) (Изборник Святослава 1073 г.). Эта информация Епифания очень редкая и содержательная. Во-первых, слово «русин» произносилось иногда с перестановкой звуков как «сурин». Об этом свидетельствует и Болгарская переделка Сказания о письменах. Если у черноризца Храбра сказано, что «Персом и Халдеом и Асиреом (было дано) звездочьтение», то в Болгарской переделке вместо «Асиреом» читаем: «Персомь и Халдеомь и Роусомь да(с) звездоучтение» (Лавров, 1930. С. 163, 165).Во-вторых, «восточную варварию русийскую» древние называют Скифией. В-третьих, эта «варвария русийская» – Скифия – дополнительно названа «страной Северской», что необязательно соответствует географическому понятию «северная», но может обозначать страну славянского племени северов-северян. Ср. Новгород Северский в Курской области по имени славян северов-северян. При этом Скифия, скорее всего, римская провинция «Малая Скифия» на Балканах в области нынешней Добруджи (Буданова, 1990. С. 141, 142), где находился и древний город Томы, то есть в местах вблизи устья Дуная. Заметим, что готы были ариане, а «готское» вероисповедание было вначале также у некоторых славян.Показательна ещё одна аналогия – римская надгробная надпись. из Регенсбурга, расположенного на правом берегу Дуная в Баварии, троим погибшим воинам из племени винделиков, поставленная винделиком Сурином, их отцом. D. M. ET. MEMORIAE MISERRIMORVM. VINDELICIS: HARMOGENIANO ET VICTORI ET. SAVRE. FIL. VINDEL. SVRINVS INFELIX. PATER F. C. (Венелин, 2004. С. 102.) «Теням и памяти несчастных винделиков: Гермогениана и Виктора и Савры, сыновей винделика Сурина, скорбящий отец» (пер. наш). Скорбящий отец Сурин – это житель Баварии венед Русин. Примечание И. Х. Дворецкого в «Латинско-русском словаре» к слову Vindelici «кельтское племя между Гельветией, Нориком, Альпами и Дунаем», преодолевается мнением двухсотлетней давности. Ещё А. Шлёцер в своё время согласился с Поповичем, «что все производные от wend, wind означают Западных Славян» (Винеин, 2004. С. 90, № 1).По этой же причине особый интерес вызывает информация, добытая Назаренко в средневековых латиноязычных немецких источниках на данную тему: «…знаменитый писатель Валафрид Страбон (умер в 849 г.) знает «со слов веродостойных братьев» о таком далеко не общеизвестном факте, как сохранение остатков богослужения на готском языке «у некоторых скифских народов» в местах близ устья Дуная («fidelium fratrum relatione didicimus, apud quasdam Scytharum gentes, maxime Tomitanos, eadem locutione (Gothica. – Назаренко) divina hactenus official celebrari» (Назаренко, 2001. С. 63): «надёжные братья рассказали, что у народа наподобие скифов, преимущественно томитанских, точно такая же божественная беседа (Св. Писание), как у готов, рассадник их почитания (Бога) до сих пор» (пер. наш).Послушаем теперь, что сказал об этих местах старший современник Валафрида Страбона, византийский историк Феофан Исповедник: [Булгары] «увидели местность, хорошо укреплённую: сзади рекой Дунаем, спереди и с боков – ущельями и Понтийским морем. Покорив из живущих там племён славинов так называемые семь родов, северов булгары расселили от начала ущелья Берегава до восточных областей, а на юге и на западе до Аварии – остальные семь родов…» (Чичуров, 1980. С. 62; 120, 121, № 300).Как видим, на основании сообщения Феофана, «страной Северской» можно назвать места расселения славянского племени северов-северян недалеко от устья Дуная, – «народа наподобие скифов», у которого «рассадник почитания (Бога) как у готов», по сведениям «надёжных братьев», сообщивших это Валафриду Страбону. Напрашивается вывод, что у «народа наподобие скифов», наследника готского «почитания», были книги Святого Писания на своём языке. И ещё в пользу «русской гипотезы» – это факты, свидетельствующие о том. что в языке славян Подунавья существовало слово «русин» («сурин»), и оно применялось как для названия страны, так и для личного имени.Тщательное внимание к мелочам в рассуждениях О. Н. Трубачёва об имени Русь сделало ясным «несколько тёмное имя» народа Тоурси, который Константин Философ в своей речи на диспуте с треязычниками в Венеции 867-го года назвал среди «многих родов», «книгы оумеюща и богу славу въздающа своим языком кождо», между обрами (аварами) и козарами – это *tur-rus– или греческие «тавры-росы», племя, жившее к северу от дунайского устья. Тем самым Трубачёв оттеснил «готскую гипотезу» «русских» письмен Жития Константина. Возражая, сказал: «Но ведь готов Константин знал отдельно и специально назвал как добрых христиан в перечне народов во время своего венецианского диспута!» И ещё: «Связь этнонима *tur-rus– и «русских» письмен была, возможно, понятна Константину Философу тогда в Корсуне (Херсонесе), и он мог иметь в виду именно её в Венеции через несколько лет» (Трубачёв, 1993. С. 54, 57–59).«Ядро традиции» (Х. Вольфрам) киевских русов – это представление об общности происхождения балтийских, новгородских, азовских, дунайских и киевских русов; это – известное предание «о призвании»: «идоша за море к варягом к руси»; это – тесная связь киевских князей с «островом руссов». Так, например, Лев Диакон, сообщая о неудачном морском походе на Византию русского князя Игоря, говорит, что после разгрома его флота греками, он бежал к Боспору Киммерийскому, который он называет родиной руссов. А к сыну Игоря, Святославу, завоевателю Болгарии, византийский император Иоанн Цимисхий обратился с требованием «удалиться в свои области и к Киммерийскому Боспору, покинув Миссию» (Болгарию) (Лев Диакон, 6,8,10). Это, наконец – внешняя политика князя Святослава на Дунае, где жили русы, там же на Дунае город Русе. «Одоле Святослав болгаром, и взя город 80 по Дунаеви, и седе княжа ту в Переяславци (современное село Преслав около города Тулча в Румынии на южном берегу Дунная вблизи его рукавов при впадении в Чёрное море), емля дань на грьцех» (Повесть временных лет, в лето 6475). Это – сведения автора «Слова о полку Игореве» об общности происхождения киевских, азовских и дунайских русов. Так, после поражения войска Игоря на третий день битвы с половцами, когда «тьма свет покрыла», и в русских княжествах, на родине павших воинов, «жены Руския въсплакашась», тут же, почти в один голос с ними, вступают «готские девы» на «острове руссов», и поют о «тёмном времени»: «И вот готские красные девы запели (во время ритуального танца) на берегу Синего моря (Азовского моря). Звеня русским золотом, поют о наступившем времени тёмном («поют время бусово»), манят месть Шарукану» (привлекают, зовут месть, которая обрушилась на половцев Боняка и Шорукана в 1107 г. объединёнными силами семи русских князей). В ответ на этот сакрально-магический призыв и на готовность бояр отомстить половцам за поражение Игоря, Святослав Киевский в своём Золотом слове стал призывать князей ударить на половцев объединёнными силами. А что касается родства киевских руссов с дунайскими руссами, об этом можно узнать из сюжета о возвращении Игоря из плена: «Солнце светится на небесах, Игорь князь в Русской земле. Девицы поют на Дунае. Вьются голоса через море до Киева».Нельзя при этом не обратить внимания на то, что может способствовать познанию предмета, на «готских красных дев», они названы с благородным оттенком – девы дунайские названы ласково – девицы, а вот половецкие названы в сниженной экспрессивно-стилистической окраске – девки, которых помчали воины Игоря. «Готские» и дунайские, конечно, свои, а вот эти – чужие.Звоня рускым златом, поют… – «Русское золото» совсем не обязательно то золото, которое половцы награбили во время набега на Русь после поражения Игоря, и даже совсем не то золото, потому что половцы ещё не успели получить выкуп за пленённых русских и поделить вырученное. А было ли у них вообще время обменять на золото какие-то товары у «готов»? Слишком уж быстро «готские девы» стали бы кудеситься в это золото и звенеть им во время пения и танца. Скажут, что это золото оказалось у «готов» после ранее совершенных половецких грабежей в русских землях. А что – эти «готы» сидели на своём острове и только ждали результатов половецких грабежей? Они и сами были хороши. Среди награбленного в морских набегах и в результате выкупа у них пленных, они имели и «своё» золото, «русское». О том, что русы продавали награбленное соседним народам, имеются известия восточных авторов.А если эти так называемые готы хорошо умели делать свои «русские» ювелирные украшения, вот вам и «русское золото», которым звенят во время ритуального танца, сопровождаемого пением, «готские девы», притом, помимо военной добычи через посредников половцев.Эти «готские девы», звеня золотом, поют на берегу Синего моря. Но золотые украшения могут звенеть только во время танца – девы поют и танцуют. Поэтому берег моря, золотые украшения, пение и танец – это обстановка ритуального танца, «одной из наиболее древних форм молитвы, осуществляемой путём имитации «божественных» действий. В процессе танца участники подражали движению солнца, звёзд. Относительно значений «танцевать» и «молиться» ср. греч. pedao «прыгать, танцевать», но валл. pedi «молиться», гот. plinsjan, русск. плясать, но и.-е.*prek– «просить, молить» (Маковский, 1996. С. 328).Во многих русских заговорах действие происходит на берегу моря, иногда присутствует золото. «Пойду стану благословясь, пойду перекрестясь во чистое поле, во зелёное поморье… три врана… несут трои золоты ключи, трои золоты замки»; «пойду… путём дорогой к синему окиану-морю». Далее идёт просьба к «великим помощникам» (Даль, 1994. С. 36–37). А что если и наши девы обращались с определённой просьбой к неким «великим помощникам»? И вот ещё достойное внимания действие на берегу моря: «Женщины поморов Кольского уезда Архангельской губернии, чтобы вызвать попутный ветер для возвращающихся с промысла рыбаков, исполняют особый обряд, который называют «моление ветра». Вечером, к возвращению рыбаков, женщины всего селения выходят к берегу моря «молить ветер, чтобы не серчал» (Карсанов, 1992. С. 119).Поют время Бусово. – Самая невероятная теория о «времени Бусове» – та, по которой, начиная с 30-х годов XX в. под «бусове» в отечественной науке стали понимать Божа, одного из князей славян-антов, побеждённого в 375 г. готским королём Винитаром, и который был распят на кресте вместе с сыновьями и 70-ю знатными антами. Всё перепуталось здесь и теперь уже никого не спросишь, почему время события 800-летней давности из истории готов и славян-антов исполнительницами песен, будь это «готские девы» или «половецкие девки», если у них такая длинная память на поражение русских, и это доставляло им удовольствие, названо это время по имени побеждённого Божа, а не по имени победителя «винидов» Винитара? А если поют все-таки половчанки, тогда, спрашивается, какое им дело до истории готов, которая каким-то образом ещё увязывается с «местью Шароканю»? Пытаясь найти выход, обычно читают «месть Шороканю» не как дательный падеж, единственное число «Шарукану», а как притяжательное «Шаруканову». Этой местью за половецкого хана Шарукана, деда Кончака, считают разгром ордами Кончака и Гзы полков Игоря. И делается ссылка на поход в 1107 г. объединённых сил семи русских князей на половцев, когда те под предводительством ханов Боняка и Шарукана были разгромлены русскими войсками. Боняк был взят в плен и казнён в Киеве. А вот судьба Шарукана русским источникам не известна, в Летописи о нём сказано два слова: «а Шарукан едъва утече». Не обращают внимания и на слова самого Кончака в Ипатьевской летописи, когда он после беды-победы над Игорем звал хана Гзу на Киев, и сказал: «Поидем на Киевьскую сторону, где суть избита братья наша и великый князь нашь Боняк». – О Шарукане не было сказано ни слова. Тогда причём тут месть за Шарукана?!Ошибкой в расчётах оказалось и предложенное мной в книге «Русские древности «Слова о полку Игореве», изданной в 2004 г., для расшифровки «время бусово» имя византийского перебежчика к аварам Буса (VI в.), который научил их делать стенобитные орудия. Это умение перешло потом к другим степнякам, Кончак, например, пользовался как раз такими разборными орудиями.Помните, как сказано о третьем дне битвы, когда Игорь потерпел поражение? «Темно бо бе в третий день… На реце на Каяле тьма свет покрыла: по Русской земли прострошася половци, аки пардуже гнездо…» Но ведь бусый – это не только серый, но и тёмно-голубосерый, а бусеть – темнеть, чернеть. Вот и поют во время танца-молитвы «готские красные девы» на берегу моря о времени тёмном, мрачном, и «лелеют месть Шарукану».Лелеют месть Шароканю. – Шароканю – д. пад. ед.ч. «месть Шарокану», а не притяжательное «месть Шароканову». Ср. в «Повести временных лет» о походе в 1111 г. Владимира Мономаха вместе с другими русскими князьями на половцев: «и поидоша к граду Шаруканю». Слово «лелеять», помимо этого предложения, встречается в тексте ещё четыре раза: ветер веет, «лелеючи корабли на синем море» (гонит их к пристани, конечно); Днепр «лелеял на себе Святославли носады до плъку Кобякова» (нёс их на себе); Днепр, «възлелеи (примани, принеси), господине, мою ладу (Игоря) къ мне» (Ярославна); «О Донче… лелеявшу (влёкшего, нёсшего) князя на влънах». – В четырёх этих случаях слово «лелеять» обозначает постепенное привлечение, продвижение к цели морских или речных судов с помощью ветра, моря или рек. Поэтому в пятом случае – а по порядку в первом, «лелеют месть Шароканю» – слово «лелеять» едва ли может обозначать «хвалу» (хвалят месть Шаруканову, мол), так как у этого слова есть значение по смыслу близкое к этому пятому случаю. Это – «вода лелея(ет), да в рот не лезе» (курское, воронежское), говорят о воде. – Вода манит, льстит (Даль. II. 1998. С. 247). Теперь уже с большей определённостью можно сказать, что готские красные девы, звеня своим русским золотом, исполняют ритуальный танец-молитву на берегу моря, поют о времени тёмном, и, обращаясь к неким «великим помощникам», манят, призывают на головы половцев «месть Шарукану» 1107 года, когда русские князья отомстили половцам Шарукана и Боняка за разорение русских земель, воюя на них объединёнными силами.Примечательно, что Святослав Киевский, выслушав бояр о событиях битвы Игоря с половцами и «готских девах», в своём «Золотом слове» призвал князей к войне на половцев объединёнными силами. А то что бояре из окружения Святослава, выражая свою готовность отомстить половцам за Игоря, сказали после слов о поющих «готских девах», что «а (и) мы уже дружина жадни веселея», то понимать это следует именно как готовность их к войне с половцами, и не вставлять слово «только»: те будто бы веселяться, а они, якобы, только жаждут веселья. Причём подразумевалось, видимо, не одно, а два веселья: весело сойтись с половцами и повеселиться после победы. Так, как это сказано в «Повести временных лет» о походе на половцев в 1103 году Владимира Мономаха и Святополка: «Наши же с веселием на коних и пеши потекоше к ним (наступали на поовцев). Половьци же, видевъше устрьмление Русьское на ся, не доступивъше, побегоша пред Русьскыми пълкы». А после победы сказал Владимир: «…Възрадуимъся и възвеселимъся… яко Господь избавил ны есть от враг наших».].

//-- ЗОЛОТОЕ СЛОВО СВЯТОСЛАВА --//

     Тогда великий Святслав
     изрони злато слово, слезами смешено,
     и рече: «О моя сы́новчя,
     Игорю и Всеволоде!
     рано еста́ начала́
     Половецкую землю мечи цве́лити,
     а себе славы искати.

     Нъ не́честно одолесте:
     не́честно бо кровь поганую пролиясте;
     ва́ю храбрая сердца
     в жестоцем харалузе скована,
     а в бу́ести зака́лена [46 - …Игорю и Всеволоде! Рано еста начала Половецкую землю мечи цвелити… Нъ нечестно одолести: нечестно бо кровь поганую пролиясте. Ваю храбрая сердца в жестоцем харалузе скована, а в буесте закалена.Рано. – То есть не вовремя, не в своё, не в подобное время.Цвелити. – Западнославянское «дразнить, мучить, омрачать» (Фасмер. IV. C. 292).Нечестно. – Современные специалисты, следом за первыми издателями, понимают это место так, как-будто Игорь и его родственники удельные князья, нарушили некие устои чести, совершили очередной аморальный шаг: что нельзя, то можно. Нельзя вести агрессивные войны, можно только оборонительные и освободительные, так называемые «справедливые войны». А Игорь наоборот вознамерился перебить всех половцев и захватить «Половецкое поле», хотя на самом деле – это исконно Русская земля вместе с Таманским полуостровом, городами Русией и Тмутороканью. Но киевский великий князь Святослав в своём «Золотом слове» выдвигает совсем другие укоризны молодым князьям. Они не обдумали как следует со всех сторон свой поход на половцев, и не совещаясь со старшими, взяли всё на себя. И говорит Святослав совсем не о вероломной победе князей над половцами в начале похода, а нечто другое: князья отказались соблюдать коллективное предварительное обдумывание со старшими намеренного похода на половцев. Ср. начало текста памятника: (Игорь) «истягну умь крепостию своею, и поостри сердца своего мужеством». – То есть подавил здравый смысл своей волей. Но главное, не оказал чести Святославу, не совещался с ним, поэтому поступил не честно. А он имел право на честь как привилегию великого князя киевского и старшего родственника Игоря. Вот слова Святослава в Ипатьевской летописи: «Да како жаль ми бяшеть на Игоря, тако ныне жалую болми по Игоре, брате моем». – Да как досада мне была на Игоря, так теперь страдаю больше по Игоре, брате моём (Ипат. лет. 1185 г.). Кроме того, анализ слов честь, честный, чтить приводит в область родственных слов в индоевропейском со значением интеллектуальной деятельности: «мышление, понимание, намерение»; «думать, соблюдать» (Фасмер, IV. C. 350; 374).…Храбрая сердца в жестоцем харалузе скована. – Предлог в с предложным падежом употребляется при указании на состав предмета, материал, из которого произведено что-либо. Ср.: «…не суть то бози… но суть делани руками в дереве» (Словарь, 1975. С. 8).Буесть = буйность, от буйный, сокращённое буй, смелый, храбрый, дерзкий, самонадеянный; буй воевода, храбрый (Даль. I. С. 138).],
     се ли створисте моей сребреней седине!

     А уже не вижду
     власти сильнаго, и богатаго
     и многовои брата моего Яро́слава
     с черниговьскими бы́лями,
     с могу́ты и с та́траны и с ше́льбиры,
     и с топча́кы, и с реву́гы, и с о́льберы, —
     тии бо бес щитовь, с засапожникы,
     кликом плъкы побеждают,
     зво́нячи в пра́деднюю славу [47 - А уже не вижду… брата моего Ярослава с Черниговьскими Былями, с Могуты и с Татраны, и с Шельбиры, и с Топчакы, и с Ревугы, и с Ольберы. Тии бо бес щитов с засапожникы кликом плъкы побеждают, звонячи в прадеднюю славу.В войске Ярослава Черниговского – русские вельможи и бояре (Были и Могуты) (Ключевский, 1989. С. 110). А также, по мнению современных исследователей, представители тюркских племен: Татраны – «опытные», Шельбиры – «обладатели креста» (крещеные), Топчаки – «статные лошади», Ревуги – «люди-туры», Ольберы – «герои» (Менгес, 1979. С. 117, 118; 136, 137; 175–177; 122).Однако сам автор не подразделяет воинов на русских и тюрок, кроме того, описанный род войск относится к легковооруженной пехоте, что является, по древним источникам, основным признаком в пользу славян. Отмечен также общий способ ведения боя: «кликом полки побеждают», – причем это древний, «прадедовский» способ. Отдельно для славян аналогичный способ отмечает в конце VI в. византийский полководец Маврикий: «…они (славяне и анты) с криком все вместе понемногу продвигаются вперед. И если неприятели поддаются их крику, стремительно нападают…». Другой византийский источник конца VI – первой половины VII в., «Чудеса Св. Димитрия Солунского», описывая осаду города Фессалоники (Солуни) славянами, говорит: «…отчетливо услышали звук боя и узнали некоторые привычные уху значения варварских кличей»; «они (славяне) издали единодушно крик, еще более страшный, чем пламя… земля тряслась, и небеса таяли» (Маврикий, 1991. С. 371; Чудеса, 1995. С. 101, 113).Тюркские формы названий войсковых подразделений в составе войска Ярослава Черниговского могли сохраниться в качестве «наследия» Аварского каганата (VI–VIII вв.), когда авары осели в Карпатском бассейне, подчинив своей власти славян, германское племя гепидов и другие народы Центральной Европы.В военных походах авар славяне шли впереди них, образуя в сражении самостоятельную двойную боевую линию: в первой линии – легковооруженные славяне, а во второй – тяжеловооруженная пехота славян. Именно такое положение дел распознается из значений предложений источников об этом (Пасхальная хроника, 1995. С. 76, 80. № 11; С. 366, 380. № 12). В связи с этим оценка физических данных и боевых качеств отдельных славянских племен и родов давалась аварами, «аварский же язык был одинаково употребителен и среди германцев, и среди славян». В Южной Македонии было известно славянское племя сагудатов, которые в 70-е гг. VII в. были активными участниками осады города Фессалоники. Этимология этнонима не славянская, а тюркского или иранского происхождения (среди авар были иранцы с Поволжья) (Свод, 1995. Т. 2. С. 53, 373, 131. № 73).Тюркские эпитеты славянских войск: «опытные», «статные и сильные», «люди-туры», «герои» – находят подтверждение в византийских источниках. Так, в «Чудесах Св. Димитрия Солунского» названа особая категория славянских воинов, которую составляли «отборные», «опытные в сражениях», «выдающиеся», – они силой и смелостью «превосходили воевавших когда-либо против них». «Смелые в плавании и еще более мужественные в нападении» (Свод, 1995. Т. 2. С. 98, 130, 203. № 175).В славянской среде раннего средневековья находит подтверждение и тюркский термин Шельбиры – «обладатели креста» (крещеные). Римский папа Агафон (678–681) в письме Шестому Вселенскому Собору духовных иерархов утверждал, что «среди народов и лангобардов, и славян, а не только франков, готов и бриттов большинство признают, что они из наших братьев» (Свод, 1995. Т. 2. С. 212).Так что какая-то часть славян, принимавших участие в походах авар, приняла крещение.].
     Нъ реко́сте:
     мужаимеся сами,
     преднюю славу сами похитим,
     а заднюю ся сами поделим.

     А чи диво ся, братие,
     стару помолодити?
     Коли́ сокол в мытех бывает,
     высоко птиц възбивает [48 - Коли сокол в мытех бывает, высоко птиц възбивает.Мытитися – «терять перья, линять» (Словарь, 1982. С. 336). Однако на воле сокол не линяет (Максимов, 1981. С. 417).Размытить – «отделить птицу от гнезда» (Буслаев, 1912).Мътя (болг.) – «сидеть на яйцах, высиживать птенцов» (Словарь болгарско-русский, 1980. С. 223).],
     не даст гнезда своего в обиду».

     «Нъ се зло, княже, мине пособие,
     на́ниче ся годины обратиша;
     се у Рим кричат под саблями половецкыми,
     а Владимир под ранами,
     туга́ и тоска сыну Глебову». —

     «Великыи княже Всеволоде!
     не мыслию ти прилетети издалеча,
     о́тня злата стола поблюсти —
     ты бо можеши Волгу веслы́ раскропи́ти,
     а Дон шеломы выльяти;
     аже бы ты был,
     то была бы чага́ по нога́те,
     а кощеи по ре́зане;
     ты бо можеши по́суху
     живыми шере́ширы стреляти —
     удалыми сыны Глебовы [49 - Ты бо можеши посуху живыми шереширы стреляти, удалыми сыны Глебовы. – Рязанские князья, сыны Глебовы, зависимые от Всеволода III, Владимиро-суздальского князя, сравнены с греческим огнем, которым греки в морских сражениях жгли суда противников. Сюжет построен на образах псалма 126: «Как стрелы в сильной руке, сыновья юности твоей» (Аверинцев, 1988. С. 194).Персидское словосочетание тiр-i-чдpx – «стрела или снаряд “черха”» (Словарь-справочник, 1984. С. 179, 180).В то же время «по-персидски шере-шир значит лев свирепый» (Майков, 1893. С. 552, № 30).].

     Ты буи Рюриче и Давыде,
     не ваю ли злачеными ше́ломы
     по́ крове плаваша [50 - Ты буй Рюриче и Давыде, не ваю ли злачеными шеломами по крови плаваша? – Эта фундаментальная модель для описания кровавого сражения соотнесена с апокалиптической фундаментальной моделью для описания Суда Божьего над людьми посредством сражения: «…и потекла кровь… даже до узд конских, на тысячу шестьсот стадий» (Откр. 14, 20).]?
     Не ваю ли храбрая дружина
     рыкают аки тури,
     ранены саблями каленами
     на́ поле незнаеме?
     Вступита, господина, в злата стремень
     за обиду сего времени, —

     Припев. За́ землю Рускую, за раны Игоревы,
     буего Святославлича.
     Галичкы Осмо́мысле Яро́славе,
     высоко́ седи́ши
     на своем златокованнем столе,
     подпер горы Угорскыи
     своими железными плъкы,
     заступив королеви путь,
     затвори к Дунаю ворота,
     меча́ бремены́ вчрез о́блакы.
     суды рядя до́ Дуная [51 - Галичкы Осмомысле Ярославе высоко седиши на своем златокованнем столе… меча бремены чрез облаки, суды рядя до Дуная. – Слово Осмомысл связано со словом осмь(ъ)никъ – «сборщик торговой пошлины, судебно-полицейская должность в Древней Руси» (Срезневский, 1863. Т. 2). По смыслу – Ярослав Галицкий контролировал зависимую территорию от Галиции до Дуная, взымая торговые пошлины.Бремены – это тяжести-тяготы. В данном случае тяготы торговых пошлин, которые Ярослав «метал чрез облаки», за Карпаты, «суды рядя до Дуная».].

     Грозы твоя по́ землям текут,
     оттворяеши Киеву врата,
     стреляеши с о́тня злата стола
     салтаны за землями,
     стреляи, господине, Конча́ка,
     поганаго кощея [52 - …Стреляеши с отня злата стола Салтани за землями. Стреляй господине Кончака, поганаго кощея.Стреляеши… Салтани за землями. – Много слов потрачено исследователями на скептический анализ обращения автора «Слова» к Ярославу Галицкому Осмомыслу, чтобы он не только посылал свих воинов в Святую землю «стрелять салтанов за землями», помогая Крестоносцам отстоять отвоёванный у мусульман Иерусалим, но чтобы он стрелял и своих врагов христианства – Кончака, «поганого кощея, за землю Русскую, за раны Игоревы, буего (отважного) Святславлича», – участвовали, нет ли русские в войнах Крестонсцев? Ввиду этого исследователи ограничваются всё-таки только самими Крестовыми походами, указывая на тот факт, что события всех восьми походов (1096–1270 гг.) не приближаются к дате похода Игоря на половцев – 1185 г. Ближайший, 3-й Крестовый поход (1189–1192 гг.) был вызван завоеванием Иерусалима Салах-ад-дином (Саладином) в 1187 г., но в этом году Ярослав скончался, хотя независимо от этого факта, призыв автора выглядел бы анахронизмом.Непонятно другое – умолчание о тех фактах, которые могли бы подтвердить обоснованность обращения автора к Ярославу с упоминанием его воинов, принимающих участие в сражениях крестоносцев за Иерусалим. В данном случае, я думаю, достаточно воспроизвести сведения из «Хождения» игумена Даниила, совершившего путешествие в Святую землю в 1104–1106 гг., и необходимые суждения Н. М. Карамзина об участии русских в войнах крестоносцев, чтобы призыв автора к Ярославу по этому поводу выглядел достоверным. Вот что говорит игумен Даниил: «Мне же, худому, Бог свидетель (о нисхождении благодатного огня) и Святой Гроб Господень, и все спутники, русские сыны, случившиеся тогда в тот день там (в Иерусаиме), новгородцы и киевляне: Изяслав Иванович, Городислав Михайлович Кашкича и другие многие, которые знают обо мне» (ПЛДР. XII век. С. 112–113). На это изречение Карамзин высказал следующее суждене: «Быть может что одно христианское усердие и желание поклониться гробу Иисусову приводила их (русских) в Палестину…». (Однако) «достойно замечания, что многие знатные киевляне и новгородцы находились тогда в Иерсалиме. Алексей Комнин (византийский император) без сомнения приглашал и россиян действовать против общих врагов христианства; отечество наше имело собственных: но вероятно, что сие обстоятельство не мешало некоторым витязем российским искать опасностей и славы под знамёнами Крестового воинства» (Карамзин. Т. II, гл. VI, 1991. С. 89).Не лишне по разбираемому вопросу следующее соображение: вера в небесные знамения зависит от опыта людей. Поэтому представляет интерес сообщение Ипатьевской летописи о небесном знамении в 1187 г.: «Бысть знамение сентября в 15 день (по другим источникам в 9 день в полдень, по Астрономическим таблицам в 4 день): солнце погыбе, а небо погоре облаки огнезрачными… в тот бо день взят бысть Иерусалим безбожными срацины… В Галичи солнцу померкшю, яко звезды видети среди дни; в Кыевской же стороне никто же не виде в тот час» (Карамзин. Т. III, гл. III. С. 574. Примечание № 153). Саладин 20 сентября 1187 г. осадил Иерусалим; в пятницу 2 октября он вступил в Священный город. Что значило небесное знамение для галичан? В летописном сообщении мы видим оценочную стилистическую окраску, дополняющую сообщение словами: в Галичи оно было видно, а в киевской стороне никто не видел знамение. Что оно значило для летописца и его современников, в сочетании с позицией автора «Слова о полку Игреве»? Что галичане потерпели поражение, участвуя в обороне Иерусалима? Такую функцию текста и смысла исключить нельзя.Стреляй господине Кончака, поганого кощея.Кощей – «пленник, раб», из тюрк. koљиi – «невольник» (Фасмер М. Т. 2). Данный случай должен быть рассмотрен в связи с употреблением этого слова с именем хана Кончака: «поганый кощей Кончак», то есть раб или невольник, в то время, когда Кончак не взят в плен. Здесь еще действовала оппозиция раннего периода «свободный»: «раб» из «земледелец»: «скотовод» (Иванов, 1975. С. 18. Примеч. № 7). Кончак – кочевник-скотовод-пастух-раб. Поэтому когда Игорь, захваченный половцами, «пересел в седло кощеево», то он не просто попал в неволю, но попал в неволю к рабам, будучи сам высокородным, свободным «земледельцем».], —

     Припев. За́ землю Рускую, за раны Игоревы,
     буего Святославлича.

     А ты, буи Романе и Мсти́славе!
     храбрая мысль носит вас ум на́ дело,
     высоко́ плаваеши на́ дело в буести,
     яко сокол на́ ветрех ширяяся,
     хотя птицю в буистве одолети.

     Суть бо у ва́ю железныи па́порзи
     под шеломы латинскими [53 - Суть бо у ваю железныи папорзи под шеломы латинскими. – Папорзи – искаженное паворози («привязь боевого оружия»). В данном случае закрепляющие тесемки западноевропейских шлемов, укрепленные металлическими пластинами (Кравченко, 1992. С. 259).];
     теми тресну земля, и многи страны хинова [54 - Теми тресну земля, и многи страны хинова – Литва, Ятвязи, Деремела, и Половци – сулицы своя поврогоща… – Балтийские языческие племена, слабые и лукавые – «хинова» – как и половцы. (См. комментарий № 43).] —
     литва, ятвязи, деремела и половци, —
     су́ лици своя повръгоша,
     а главы своя поклониша
     под ты́и мечи харалужныи».

     «Нъ уже, княже,
     Игорю утрпе солнцю свет,
     а Древо не бологом листвие срони́:
     по Рси и по́ Сули гради поделиша [55 - Нъ уже Княже Игорю, утрпе солнцю свет, а древо не бологом листвие срони: по Рсии, по Сули гради поделиша…Утрпе – аорист 3-го л., ед. ч. от ст. – слав. трьпети («цепенеть, застывать», «страдать») (Фасмер М. Т. 4); отерпнути – «онеметь, одеревенеть» (Словарь, 1987. Вып. 13. С. 235).Древо – Дерево русской жизни, с которого «упали» русские города, захваченные половцами.],
     а Игорева храбраго плъку не кресити.
     Дон ти, княже, кличет,
     И зовет князи на победу,
     О́льговичи, храбрыи князи, доспели на брань».

     «Ингварь и Всеволод, и все три Мсти́славичи,
     не ху́да гнезда шестокрилци [56 - Инъгварь и Всеволод, и вси три Мстиславичи, не худа гнезда шестокрилци… – Шестокрилци. – Имеются две модели для описания того, что значит «шестокрилци»: библейская и фольклорная. В религиозной литературе шестокрылыми представлены серафимы («огненные», «пламенеющие») – «крылатые сверхъестественные существа с охранительными функциями», «особо приближенные к Престолу Бога» (Мифы, 1988. С. 427). Ср.: «Шестькрилать силоу въсприимъ» (из «Азбучной молитвы Константина пресвитера»), то есть «силу серафимов восприяв» (Лавров, 1930. С. 200). В фольклорной традиции шестикрылым называется сокол: в русских сказках «сокол шестокрыл», в далматинском причитании «сив соколе шестокрили» – воин Лазарь (Прийма, 1980. С. 11, 12).Сокол относится к военно-аристократической, царской символике и так же, как и серафим, имеет охранительные функции. Таким образом, здесь совмещены, видимо, обе модели, библейская и фольклорная, связанные своим значением. «Не худа [славного] гнезда шестокрилци» – это Волынские князья, потомки Владимира Мономаха, который, по словам летописца, «храбрости мужество» выказал», «превознося имя Живоначальныя Троицы».],
     не победными жребии
     собе власти расхытисте;
     ко́е ваши златыи шеломы
     и су́лицы ляцкии и щиты!
     Загородите полю ворота
     своими острыми стрелами.

     Припев. За́ землю Рускую, за раны Игоревы,
     буего Святъславлича».

//-- ПЕСНЬ 13 --//

     Уже бо Сула
     не течет сре́бреными струями
     к граду Перея́словлю,
     и Двина бо́лотом течет
     оным грозным полочаном
     под кликом поганых.

     Един же Изя́слав,
     сын Васи́льков,
     позвони своими острыми мечи
     о шеломы литовския,
     притрепа славу
     деду своему Все́славу.

     А сам, под чрълеными щиты,
     на кроваве траве,
     притрепан литовскими мечи.
     И схотию на кровать, и рек [57 - И схотию на кровать и рек. – Схотию «пожелал, захотел». Ср. в Службе Кириллу и Мефодию: «похотию премудрости больша…» (захотел премудрости большей) (Лавров, 1930. С. 109, № 13). Второе «и» – местоимение 3-го л. ед. ч. он.Рекъ, причастие прош. вр. «сказав», а не глагол прош. вр. «сказал».Кровать – походная кровать-одр князя. Походные кровати были, например, у византийских военачальников (Анна Комнина, 1965. С. 71). Были они и у русских князей-полководцев: «И помоливъшюся ему, възлеже на одре своемь» (Борис в шатре своем перед покушением на него) (Шахматов, 1916. С. 170).Одр – «ложе, кровать, скамья; легкая переносная кровать» (Словарь, 1987. Вып. 12. С. 294).]:
     «Дружину твою, княже,
     птиць крилы́ приоде,
     а звери кровь полизаша».

     Не бысь ту брата Брячеслава
     ни другаго – Всеволода;
     един же изрони жемчюжну душу
     из храбра тела чрес злато ожерелие;
     уныли го́лоси, пониче веселие,
     трубы трубят городеньскии.

     Яро́славе и вси внуце Все́славли [58 - Ярославе, и вси внуце Всеславли. – Чтение Н. Маньковского (1915 г.): «Ярославличи и внуци Всеславли»; чтение Д. С. Лихачева: «Ярославичи и все внуки Всеславовы». С таким чтением не согласился Л. А. Дмитриев на том основании, что в XII в. потомков Ярослава называли не Ярославичами, а Ольговичами и Мономаховичами, и что само это обращение могло быть обращено к группе князей, а не ко всем русским князьям, скорее всего к полоцким князьям (Дмитриев, 1952. С. 280).В то же время некоторые современные историки, стремящиеся заполнить лакуны первых страниц Руссой истории, видят в предложении «вси внуце Всеславли» подлинника всех русских князей, потомков легендарного князя прибалтийских славян Всеслава, родоначальника всех русских князей (Цветков, 2004. С. 48). Такое построение противоречит логике предложения «Ярославичи (вместо «Ярославе») и вси внуце Всеславли, уже понизить стязи свои…» – вместо двух линий потомков Ярослава Мудрого и Всеслава Полоцкого предстаёт линия Ярослава, охваченная кру́гом потомков легендарного Всеслава, в который опять же входят потоми Ярослава. Поэтому определение, что здесь подразумеваются все русские князья, потомки легендарного Всеслава, ничего не определяет.На наш взгляд, для автора «Слова» важен был исторический масштаб, а не династическая действительность XII в. Ярослав Мудрый и Всеслав Полоцкий были современниками. Впоследствии потомки Ярослава правили всей Киевской или Русской землей, а потомки Всеслава только Полоцкой землёй. Но династическое право старшинства на Русскую землю было у Всеслава Брячиславича, внука Изяслава Полоцкого, старшего сына Владимира Святого от Рогнеды, дочери полоцкого князя Рогволода. И Всеслав неоднократно пытался силой овладеть киевским престолом. Автор явно на его стороне, поэтому Русскую землю называет «жизнью Всеслава», его достоянием.В этой позиции автора можно усмотреть существенный намёк на его полоцкое происхождение – киевлянин из Полоца. К этому подводит и сочувственный, интимный тон по отношению к князьям Полоцкой земли, в особенности горький лиризм при описании гибели в сражении с литовцами юного князя Изяслава Васильковича. Значимым для этой темы является также и восторженный тон автора по отношению к самим полочанам – «оным грозным Полочаном».],
     уже понизить стязи свои,
     вонзить свои мечи вере́жени,
     уже бо выскочисте из дедней славе,
     вы бо своими крамолами
     начасте наводити
     поганыя на́ землю Рускую,
     на жизнь Все́славлю, —
     кото́рое бо беше насилие
     о́т земли́ Половецкыи»?

//-- ПЕСНЬ 14 --//

     На седьмом веце Тро́яни
     връже Все́слав жребии
     о де́вицю себе лю́бу [59 - На седьмом веце Трояни връже Всеслав жребий о девицю себе любу.На седьмом веце Трояни. – По христианскому учению, тысяча лет – один век. «Требует оубо знати, яко века имя многознаменателно есть… и коегожде человеков жизнь, глаголется паки век, и тысящей лет время (тоже век)… Глаголются оубо седьм веци мира сего, сиречь от небеснаго и земнаго здания (от создания неба и земли)… Осмый же век будущий» (инобытие) (Иоанн Дамаскин, 1665. Кн. 2. С. 11).«От Адама до настоящего года (6644 = 1136) минуло 6 веков, а седьмого века минуло 6644 года (т. е. 644 года). Тысяча лет составляет один век» (Симонов, 1980. С. 99).Считалось, что земной жизни человечеству отпущено семь веков, а восьмой век – инобытие.«И к вечеру солнечного дня, как я бы сказал, на закате седьмого века, то есть к окончанию моей жизни, удалось и мне изучить греческий (язык)…» (Исаия Серский, 1990. С. 153).Всеслав Полоцкий жил в XI в., скончался в 1101 г. 1101 + 5508 (от сотворения мира до Рождества Христова) = 6609 (от «сотворения» или «от Адама»). Следовательно, годы жизни Всеслава приходятся на вторую половину «седьмого века Трояна».Троян – обожествленный славянами родоначальник-первочеловек, ему соответствуют: скифский Таргитай, первый человек и царь в Скифской земле, по первой легенде о происхождении скифов, имя которого также мотивируется исходя из сакральной роли числительного «третий», от которого оно происходит, как имя др. – инд. Триты и авест. Траэтаоны, и Геракл, первый человек в Скифии и родоначальник скифов, в соответствии со второй генеалогической легендой, включённой Геродотом в свой рассаз о скифах. Тождество Таргитая и Геракла считается доказанным и признаётся исследователями (Нейхардт, 1982. С. 204–205). Признаки, по которым имя Троян следует считать эпитетом Геракла и в связи с этим отождествлять Трояна с Гераклом, рассмотрены в нашем комментарии № 10 «Рища в тропу Трояню».В греческой традиции Геракл являлся покровителем воинов и защитником территории страны (Her. II, 44; V, 63; VI, 116; VII, 176). По-видимому, эти же качества были свойственны скифскому Гераклу и русскому Трояну-Гераклу. Некоторые моменты сближают Трояна с этрусским Марисом и римским Марсом, которые являются также «троянами». На этрусском зеркале из Кьюси на шее новорожденного Мариса изображены три буллы (золотые шарики, амулеты); на зеркале из района озера Больсена изображены три младенца с именами-эпитетами Мариса. В этрусской легенде о герое Маре-Марисе он получеловек-полуконь, проживший три жизни. На цисте из латинского города Пренесте над головой новорожденного Марса в обрамлении пальметок изображено чудовище с тремя собачьими головами (Немировский, 1983. С. 201–203). Марс входил в триаду богов: Юпитер, Марс, Квирин. Римский Марс, как и этрусский Марис, – бог нарождающегося года. Ему был посвящен март – первый месяц древнего календаря. Вместе с тем Марс – бог войны. Троян по своим функциям связан с этрусско-римским Марисом-Марсом. Он являлся богом нарождающегося года. В Сборнике (Торжественнике) конца XII – начала XIII в. эпитет Трояна «Утрий»: «и человечьска имена та Утрия Трояна Хърса Велеса Перуна на богы обратиша» (Виноградова, 1985. С. 150). Утрий включает в себя понятие «первоначальный», в данном случае связанное как с первым человеком, так и с весенним равноденствием, 21 марта, после которого день становится длиннее ночи. Эпитет «Утрий» мог быть соотнесен и с Адамом, «ибо март месяц начало бытия… марта же месяца в 21 день и первозданный человек, родоначальник Адам, рукою Божиею создан был» (сказано в Житии Стефана Пермского) (Прохоров, 1981. С. 63. № 51). Ср.: утрий – завтрашний (Даль. Словарь. Т. IV, 1989. С. 522, стлб. 1); оутрий, оутрей – утренний, завтрашний день (Свирелин. Цсл. словарь, 2003. С. 179). По смыслу: «начальный, к первой поре следующего дня относящийся».Трояну был посвящен март – первый месяц древнеславянского календаря. После Крещения на Руси утвердилось два стиля летосчисления: исконное мартовское и сентябрьское, пришедшее из Византии (см. Бережков, 1963). Поэтому «седьмой век Трояна» отсылает к мартовскому летосчислению, так как битва на Немиге, о которой идет речь в тексте, произошла 3 марта 1068 г., или в 3-й день нового, 6576 г. – во второй половине «седьмого века Трояна». Связь Трояна с началом года по мартовскому стилю, а также с представлением о нем как о покровителе воинов продолжали существовать в масленичных (мартовских) обрядах и потехах. Так, например, в XV в. засвидетельствовано, что в эту неделю происходили «на Москве-реке конные ристания и всякие увеселения» (Марсу также посвящались конные бега в древнем Риме). В эту же неделю происходили игры, или игрища, – кулачные бои. «Масленицу» олицетворяли: мужчина, 12 лошадей (по числу месяцев) и колесо (солярный знак-символ). Лошадей запрягали в огромные сани, в санях находилось колесо, на которое садился наряженный мужик, его сопровождали музыканты. В это же время происходила игра в снежные городки: играющие разделялись на конницу и пехоту, атаковала конница. Обряд «сожигания масленицы» (соломенного снопа) подразумевал «сожигание соломенного мужика» (ср.: древнеримский обряд изгнания зимы, «старого Марса», в начале марта) (Мифы, 1988. С. 119). Православная церковь в эту неделю вспоминает изгнание Адама из рая (Забелин М., 1992. С. 35, 37, 42–44).В связи с Трояном, первочеловеком, родоначальником, покровителе воинов и защитником территории страны, нельзя отбросить сведения белорусско-литовских летописей о легендарном князе Тройдене, он же Тронята и Троинат, который был связан с Полоцком. Тройден построил город Раигород, в то время как его братья построили города «во имя свое»: Кгердус – Кгердоити, Голшись – Гольшане. Родовой герб Тройдена – Китаврус (китоврас, получеловек-полуконь) – сталкивает его с этрусским Маре-Марисом. Еще более проясняет эту позицию сообщение о том, что Тройден из рода Китоврасов. Привлекает к себе внимание исключительная воинственность Тройдена и его жестокость, которая заставила сравнить его с Антиохом, Иродом и Нероном: «великии воины учинил, – заключает, летописец, – был лютыи и воевныи» (ПСРЛ. Т. 35, 1980. С. 91–95, 132, 176, 294). Всеслав Полоцкий явно соотнесен с Трояном-Тройденом, тем более что в тексте памятника, в его содержании, в грамматических формах и в словаре достаточно признаков, чтобы настаивать на полоцком происхождении автора.Девица – сам город Киев, а также София Киевская, где находился престол великого князя. Город на средневековом метафорическом языке считался дочерью митрополита или епископа, то есть девицей (Свод, 1995. Т. 2. С. 111). Этот образ унаследован от ветхозаветных времен.];
     тъи клюками по́дпръся окони,
     и ско́чи к граду Кыеву,
     и дотчеся стружием [60 - Тъи клюками подпръся окони, и скочи к граду Кыеву, и дотчеся стружием злата стола Киевскаго.Окони (но не о кони). – Слово это имеет значение «начала, конца, вообще какого-либо предела». Корень этого слова – сущ. «конъ» (Виноградова, 1985. С. 140–146). Ср. др. – русс. искони – исперва.Стружие – в данном контексте это скипетр, а не копье (см. коммент., № 18). На некоторых византийских и древнерусских монетах с изображением царствующих особ скипетр не на уровне пояса, а достает подножия трона.]
     злата стола киевскаго.

     Ско́чи от них лютым зверем
     в плъночи, из Бела-града,
     обе́сися сине мьгле.
     Утр же воззни́ стрику́сы,
     отвори врата Нове-граду [61 - Скочи от них лютым зверем в плъночи, из Бела-града, обесися сине мьгле, утр же воззни стрикусы оттвори врата Нову-граду, разшибе славу Ярославу…Обесися сине мьгле – завесился туманом (или облаком), а не повис на облаке, – так определяется значение слова «обесися» содержанием предложения, хотя это слово употреблялось и в значении «повесился»: «Древо на немже ся Июда обеси…» (Тихонравов, 1863. С. 430).Всеслав ускакал от киевлян лютым зверем, а не на облаке скрылся, он завесился туманом (облаком) и стал невидимым. Ср. античную практику помощи языческого божества герою: «Венера ж (мать Энея) темным покрыла облаком двух (Энея и Аханта) И обвела их густым богиня покровом тумана, Да их не узрит никто, да никто их коснуться не сможет»; «Следует он (Эней), туманом прикрыт (изумительно молвить), Через толпу, примешавшись к другим, но никем не увиден» (Вергилий, 1935. Кн. 1. Ст. 411–413, 439, 440). «Но средь врагов меня, в туман сокрыв густой, испуганного спас…» (Гораций, 1980. С. 43).Синяя (мгла-туман). – Содержанием этого слова является утверждение, что произошло вмешательство потусторонних «темных» сил (см. коммент. № 41).Утр же – сперва же, сначала (см. коммент., № 59, на слово «Утрий»).Воззни – искаженное възниче («возник, появился»).Стрикусы. – Первая часть слова (стри-) родственна ведийск. strikarmani – «женские типы заговоров»; др. – греч. strupsnos – «угрюмый» (человек); русск. – церк. – слав. стрегъ – «стрижение волос в знак печали»; др. – прусск. strigli (ж. р.) – «чертополох»; лат. stria – «борозда», I striga – «полоса скошенного хлеба или травы, прокос», II striga [strix] – «старая колдунья, ведьма», strix – «сова ушастая, сипуха» (высасывающая, по поверью, кровь у детей). Все значения имеют магическое или демоническое содержание.Вторая часть слова (кусы) (сущ. мн. ч.) – небольшие, «куцые», грабительские войска. Ср.: «Надеющеся обрести бг(с)тво (богатство), придоша кусою попленени (вариант: «ратию попленити») мниси (монахов), ти яко не обретоша ничто же» (Словарь, 1991. С. 340).Коусъ – «куцый, с отрубленным хвостом» (Словарь, 1991. С. 340, 341). Ср.: хеттск. панкус(а) – «все сообщество» (Герни, 1987. С. 63).Таким образом, Всеслав «возник» у Новгорода с «демоническими», яростными отрядами. При этом злобное, яростное нападение на Новгород и «расшибленная слава Ярослава» могут быть сближены с авестийской ситуацией в «Яшт»: 19; 45, 46, 56, 57.Самое славное…И злой дух и Святой…Гонцов отправил каждыйИз них тогда быстрейших:Святой Дух – Мысль БлагуюИ Истину отправил…А злой дух – мысль злуюИ Ярость кровожадную…Достать пытался ХварноТур, негодяй Франхрасьян…Достать пытался Хварно,Которым завладелиГрядущие и бывшиеЦари арийских стран…Нов-град – Новгород, первоначальное княжение Ярослава Мудрого. О разгроме Новгорода Всеславом в летописи сказано: «В лето 6575 (1067) заратися… Всеслав… зая Новъград и до Неревскаго конца пожже, и поима все Святей Софеи, и паникадилы, и колоколы, и отиде» (ПСРЛ. Т. 33, 1977. С. 37).Таким образом, содержание разбираемых предложений, исходя из значений составляющих эти предложения слов, следующее: 3 марта 1068 г. воинственный, лютый Всеслав, «немилостивый», по словам летописца, «на кровопролитие», немилостивый, по мысли автора «Слова о полку Игореве», как Троян, который в данном случае включает в себя принцип двузначности: определяет мартовский стиль летосчисления и лютость Всеслава, – бросил жребий на киевский престол, «на девицу», которую он давно желал, начал битву на Немиге с братьми Ярославичами – Изяславом, Святославом и Всеволодом.Однако в конце противостояния Ярославичам, летом того же года, он «подперся» ложными клятвами братьев-князей, поверил их обещаниям любви и дружбы, которые они гарантировали целованием креста, сдался на их милость, но тут же был арестован Изяславом и доставлен в Киев («скочи к граду Кыеву»), где был посажен в тюрьму. Вскоре Изяслав бежал от восставших киевлян, которые посадили на престол Всеслава. Но правление его было кратковременным, всего 7 месяцев, так что он только дотронулся скипетром-стружием до киевского престола, который отнял у него пришедший с польской подмогой Изяслав. Хотя Всеслав выступил против него к Белгороду, но вступить в сражение не решился, ночью он тайно сбежал от киевлян, «обесися сине мьгле». Но сначала, «утр же», до битвы на Немиге, он с небольшим войском напал на Новгород, разграбил и пожег его, – с этого и началось, бросил «жребий о девицю себе любу» и т. д.],
     расшибе славу Яро́славу,
     ско́чи влъком до Неми́ги с Дудуток.

     На Немизе
     снопы стелют головами,
     молотят чепи́
     харалужными,
     на тоце живот кладут,
     веют душу от тела.

     Немизе
     кровави брезе
     не бологом
     бяхуть посеяни,
     посеяни костьми
     руских сынов.

//-- ПЕСНЬ 15 --//

     Все́слав князь людям судя́ше,
     князем грады рядя́ше,
     а сам в ночь влъком ры́скаше, —
     из Кыева дори́скаше
     до кур Тмутороканя [62 - Всеслав Князь людям судяше, Князем грады рядяше, а сам в ночь влъком рыскаше; из Кыева дорискаше до Кур Тмутороканя; великому хръсови влъком путь прерыскаше.Грады рядяше. – Рядить – приказывать. «Ряды» касались перераспределения волостей. Во время кратковременного княжения в Киеве Всеслав добровольно уступил Волынь Всеволоду, а принадлежащий изгнанному Изяславу Новгород передал его брату Святославу, тот – своему сыну Глебу, ушедшему княжить в Тмуторокань. Всеслав поэтому и «рыскал» туда, чтобы «урядиться» с Глебом о Новгороде. Быстро нужно было решить вопрос, чтобы его признали Киевским князем в обмен на Волынь и Новгород. В. А. Кучкин дал смысловой перевод этого предложения: «Всеслав-князь людей судил, князьям города раздавал (или давал) по соглашению». (Кучкин, 1985. С. 21, 32–35).…а сам (Всеслав) в ночь влъком рыскаше. – Ночь начиналась в момент начала вечерни, церковной службы, котороая начиналась по современному исчислению времени в 17 часов – начало новых суток. Но это вовсе не значит, что Всеслав, оборотясь волком, до света, до пения петухов (куръ), достигал Тмуторокани. Преодолеть расстоянеие даже по прямой и через Азовское море в 720 км от Киева до Таманского полуострова за ночь, ни волк, ни оборотень не способны. Предполагать гиперболу не имеет смысла в связи с тем, что далее сказано: великому хръсови (солнцу) влъком путь прерыскаше, – ночью солнце не светит. Выходит, что Всеслав скакал и днём: солнце движется с востока на запад, Всеслав скакал с севера на юго-восток, перебегая ему путь. Синтаксическая конструкция: а сам в ночь влъком рыскаше, тесно связана с предшествующей – Князем грады рядяше. В таком случае она требует прояснения для нынешнего читателя в том смысле, что соединительный союз а для присоединительно-пояснительных отношений употреблен в значении и. Поэтому предложение в сокращенном виде может выглядеть так: Князьям города давал по соглашению, и кстати говоря, сам в ночь волком рыскал, из Киева дорыскивал до… Тмуторокани……из Кыева дорискаше до Кур Тмутороканя.Коуръ. – Петух. Время пения петухов: «и не до вечера тъчию нъ и до полоунощи и до коуръ и тъчию до света. XII–XIII в. (Словарь (XI–XIV вв.), 1991. С. 340).Куръ, κύριος (кириос). Императорский и княжеский титул: «В се же лето иде Леонь царевичь зять Володимерь. на куръ. [в др. сп. на с(ы)нъ куръ от Олексия царя.] (Словарь (XI–XIV вв.), 1991. С. 386. Летопись Ипатьевская – 1116 г.).Курелеисонъ, κύριε ελέησον «Господи помилуй!» (церковный возглас): а людемъ зовоущемъ курелеисонъ; Богъ же и святая Богородица избави городъ. о(т) лютыя рати. и възваша. коури. иелисонъ; и тако възваша кирелеиса(н) вси полци радующеся (Словарь (XI–XIV вв.), 1991. С. 385, 386.).В состав кириллицы была включена из греческого алфавита буква ипсилон, получившая название ижица. Встречалась только в заимствованных из греческого словах в значении буквы ю, но главным образом в сочетании с о по греческому образцу (ου), и дала звук оу [у], который носит название «ук». В зависимости от надстрочного знака «предыхание» и (или) ударения, ижица читалась как гласный [и]. Поэтому ижица употреблялась в значении как [и] так и [у]. Таким образом, иметь полное представление о смысле синтаксической конструкции дорискаше до куръ Тмутороканя (что здесь: «петухи» или «княжеский титул»?) – невозможно без анализа «окружения» этой конструкции. «Всеслав князь людям судяше (давал людям «правду», княжеский суд), князем грады рядяше (вступал с князьями в договорные отношения о перераспределении волостей), а (и кстати говоря) сам в ночь влъком рыскаше, из Кыева дорискаше до кур (до князя, вин. п.) Тмутороканя (Тмуторокани), великому хръсови (солнцу) влъком путь прерыскаше».Великий хръс (хърс) – иранск. *xors / *xurs, «усеченная форма выражения “солнце-царь”». Поэтому «древнерусское солярное божество Хорса (Хурса) следует считать сармато-аланским наследием у восточных славян» (Васильев, 1989. С. 139).Однако содержание имени божества не всегда совпадает с функциями этого божества: в одном из вариантов апокрифа «Беседа трех святителей» Хорс вместе с Перуном отнесен к властителям грома и молнии: «Два ангела громная есть:…Перун и Хорс… – два есть ангела молнина» (Васильев, 1989. С. 135).Сармато-алано-гуннское божество Куар, «имя которого основательно сопоставляется с иранским словом хуар – «солнце», «был в представлении гуннов Варачана не только Солнцем, но и богом-громовержцем» («святой», «священный Куар»; ср.: в «Слове о полку Игореве» «Великий Хорс». – Л. Г.) (Гадло, 1979. С. 146, 147; Каланкатуаци, 1984. С. 124).В пантеоне Владимира (Перун, Хорс, Дажьбог, Стрибог, Семаргл, Мокошь) Хорс представлен в паре с Перуном, но не с Дажьбогом, как принято считать, – иначе разрушается принцип парности божеств. Убедительным объяснением включения Хорса в пантеон как равнозначного Перуну является принцип дополнительности: взаимоисключающие данные «дополняют» друг друга; солнечное божество, конный Хорс, введен в пантеон с воинскими функциями Перуна как божество русских князей.Великому хръсови влъком путь прерыскаше. – Особенность Хорса в этой ситуации – что он быстро движущееся существо, и только в сравнении с его скоростью передвижения становится наглядной невообразимая скорость Всеслава-волка, который Хорсу путь перерыскивает (пересекает). Поэтому можно сделать вывод, что Хорс представлен в образе конного всадника, что Хорс – это Ездец. Но почему Всеслав-«волк» представлен противником конного Хорса? Всеслав захватил киевский престол незаконно, с помощью восставших киевлян, он не принадлежал к правящей династии Ярославичей, владевших Русью. А по языческой традиции, превратившейся во времена христианства в метафору или стандарт значения, русские князья правящей династии имели своего бога-покровителя – Хорса, как мы только что допустили.Всеслав «волком» рыскал в Тмуторокань из Киева, чтобы удержаться на киевском престоле, урядившись о Новгороде с сыном Святослава Глебом, княжившим тогда в Тмуторокани (Кучкин, 1985. С. 21, 32–35). Тем самым Всеслав нарушал закон престолонаследия: «перерыскивал» путь к киевскому престолу Святославу Ярославичу и его сыну Глебу. Чтобы расширить представление о функциях Хорса, напомним, что значение предложения, по мнению современных лингвистов, определяется обстоятельствами его произнесения (Малкольм, 1987. С. 243). Атмосфера, окружающая высказывание автора о Хорсе, – это нарушение Всеславом княжеской правды, он – князь, неверный договорам (хотя сам Всеслав считал, что всё обстоит как раз наоборот: он потомок Изяслава, старшего сына Владимира от Рогнеды, поэтомму имеет больше прав на киевский престол, чем Ярославичи). Поэтому на исходе дня, пока завтра («заутро»), не взошло «новое» солнце, «страж и охранитель всего благого мира» (Авеста, «Михр-яшт»), он стремится пресечь устоявшийся княжеский порядок, скачет в Тмуторокань к князю Глебу Святославичу, «великому хръсови влъком путь прерыскаше».Эта атмосфера вынуждает сделать вывод о том, что Хорс – это не только солнечное божество, но также бог договора, следивший за верностью заключенных между отдельными князьями соглашений. Почитался он и как бог-воин, сражавшийся на стороне праведного, верного договору, и безжалостно уничтожавший вероломных нарушителей соглашений и лгунов, а также как бог-судья над всеми людьми. Более того, по нашему убеждению, Хорс – это индоиранский (арийский) Митра, к которому восходит русское «мир да Бог» (Топоров, 1988. Митра. С. 155). В авестийских текстах Митра «тех же достоин молитв и восхвалений», как сам верховный бог Ахура-Мазда (Авеста. «Михр-яшт». 1) (ср.: в пантеоне Владимира Хорс рядом с верховным богом Перуном.). Митра – «сильнейший из божеств», он первым движется впереди бессмертного Солнца на быстрой лошади, все озирает то, что меж небом и землей. Митра после захода солнца летит с запада на восток, «быстрейший среди быстрых», «могучий воитель… что разбивает башки… и наказывает неверных договорам безжалостно людей». «Он – страж и охранитель всего благого мира». Оружие Митры (Хорса): длинное копье («копье из серебра»)*, двулезвийный топор, обоюдоострый нож, булава. Этим оружием Митра (Хорс) «убивает лжецов, неверных договору» (Авеста, 1998. С. 300. № 12; С. 305. № 130, 131. «Михр-яшт»). Русь в договорах с греками клялась «оружиемь своимь, и Перунъмь, богьмь своимь, и Волосъмь, скотиемь богъмь» (ПВЛ. Статья под 6415 г.). В древнейших текстах русских летописей новые божества вводятся союзом «и», поэтому «оружие», и «Перун», и «Волос» – это разные божества. Тем более что в тексте договора дано пояснение: (клялись) «клятьвою твьрдою, кльнъшеся оружиемь своимь». В таком случае напрашивается мысль, что клялись Хорсом-Митрой, солнечным божеством, богом договора и богом-воином.],
     Великому Хръсови
     влъком путь преры́скаше.

     Тому в Полотске
     позвониша заутренюю рано
     у Святыя Софеи в колоколы,
     а он в Кыеве звон слыша [63 - Тому в Полотске позвониша заутреннюю рано у Святыи Софеи в колоколы: а он в Кыеве звон слыша. – Содержанием этого предложения является утверждение, что Всеслав давно мечтал о захвате киевского престола; при колокольном звоне Софии Полоцкой он слышал звон колоколов Софии Киевской (Ключевский, 1987. С. 207).].
     Аще и веща душа
     в дръзе́ теле,
     но часто беды страдаша.

     Тому вещеи Боян
     и пръвое припевку,
     смы́сленыи, рече́:
     «Ни хытру, ни горазду,
     ни птицю горазду,
     суда Божиа
     не ми́нути» [64 - Аще и веща душа в друзе теле, нъ часто беды страдаша. Тому вещей Боян и пръвое припевку смысленый рече: ни хытру, ни горазду, ни птицю горазду суда Божиа не минути.Друзе – искаженное «дрьзе», «дръзе». Краткое прилагатеьное от дерзо («дерзко»), ср. р., ед. ч., местн. п. Дрьзе (дръзе) – «смелый, храбрый, отважный» (Словарь, 1977. С. 229).Пръвое припевку. – Пръвое – «прежде, раньше»; припевка – «похвальная или корительная песня» (в данном случае корительные слова) (Срезневский, 1863. Т. 2).Гораздый – умелый, хорошо знающий свое дело, близко по значению к ведати («знать, иметь сведения»).].

     О! стонати
     Рускои земли,
     помянувши пръвую годину,
     и пръвых князеи;
     того стараго Владимира
     не льзе бе пригвоздити к горам Киевским.

     Сего бо ныне сташа стязи Рюриковы,
     а друзи́и Давидовы;
     но розино ся им хоботы пашут,
     копиа поют на Дунае [65 - Того старого Владимира не льзе бе пригвоздити к горам Киевским: сего бо ныне сташа стязи Рюриковы, а друзии Давидовы; но розино ся им хоботы пашут, копия поют на Дунаи.Старый Владимир – Владимир I Святославич, который был самодержцем Русской земли, состоявшей из трёх областей («земель»): Киевской, Новгородской и Тмутороканской. С этим связана форма личного княжеского знака Владимира – трезубец, в отличие от личного знака великих князей, предшественников Владимира, от Рюрика до Святослава, отца Владимира – двузубец.«Старый Владимир» трудился, присоединяя новые земли к Русской земле. Поэтому его нельзя было удержать, «пригвоздити к горам Киевским», ограничив власть Киевом, как это произошло с двоюродным братом Игоря Святославом из рода Ольговичей, «грозным велим Киевским» – договором с Рюриком Ростиславичем из рода Мономаховичей Святослав был «пригвожден к горам Киевсим», где находился дворец великих князей, его власть распространялась только на Киев, а власть Рюрика на Киевскую землю. Поэтому и стяги-знамёна стали «самостоятельными»: одни Рюриковы, а другие Давидовы.Копия поют. – На этот счет существует знание, полученное не из вторых рук, а из авторитетного источника. Б. А. Рыбаков в 30-е годы был очевидцем красной конницы на походе, когда пики всадников, поставленные вертикально у седел, пели на ветру, как Эолова арфа (Рыбаков Б. А. Устный рассказ во время беседы при обсуждении моего перевода «Слова» в октябре 1994 г.).Но в бою копья жужжат, когда во время битвы их бросают, поражая врага. Именно поющие-жужжащие копья действуют у Гомера в сюжете об Энее: Эней «быстро пошёл сквозь гремящую брань, сквозь жужжащие копья» (Hom. Il. V, 167).Хоботы, длинные острые концы треугольных стягов (знамён) развеваются на ветру.Копие – старославянизм, в древнерусском – «копье». Старославянская форма являлась главным обозначением этого вида оружия, упоминаемым рядом с именем Христа. У неправославных славян термины, восходящие к прасл. *kopьje («копье»), были несколько оттеснены другими синонимами (Одинцов, 1988. С. 112). Этот вывод следует признать косвенным доказательством, что автор был православным славянином и в своей деятельности пользовался богослужебной литературой (форма «копие» по всему тексту памятника).На Дунаи. – Если Дунай здесь не фольклорный образ реки, связанный с событиями или переживаниями действующих лиц, как в плаче Ярославны, а гидроним, то интересы Давыда Ростиславича на Дунае, отказавшегося идти на половцев с другими князьями, в числе которых был его брат Рюрик, могли быть связаны с дунайскими владениями его дядей, Мстислава и Василька, сыновей Юрия Долгорукого, которым византийский император Мануил в 1162 г. дал («дасть царь»): Васильку Юрьевичу четыре города «в Дунае», а Мстиславу «волость Оскалана». Эти владения считались владениями тавроскифов, то есть Руси. В связи с этим можно выдвинуть предположение, не таящее в себе опасность ошибки, что в этих владениях возникло русское население (см. Пашуто, 1968. С. 192, 338. № 48).].

   Владимир Старый, прижизненный портрет. (Золотая монета Владимира Святославича. Тип 1)

//-- МОЛИТВА-ПЛАЧ ЯРО́СЛАВНЫ --//

     Яро́славнын глас <стена> слышит [66 - Ярославнын глас слышит: зегзицею незнаемь рано кычеть… – Ярославнын глас слышит – кто? Чтобы избежать этого вопроса в виду отсутствия очевидного ответа, к слову слышит присоединяют возвратную частицу ся – слышится. Но это спорное решение вопроса, на наш взгляд, при наличии в произведении, как отметил Б. М. Гаспаров, «сложнейших соотнесений между различными точками повествования, а также изощрённых параллелизмов» (Гаспаров, 2000. С. 449). К «сложнейшим соотнесениям» между плачем-молитвой Ярославны и судьбой Игоря относим два факта: а) подходящие условия для бегства Игоря из плена после молитвы Ярославны; б) паломничество Игоря из своей отчины, Новгород-Северского, где находилась к тому времени его жена Ефросинья Ярославна, в Киев на поклонение образу Богородицы Пирогощей, которая относилась к типу Влахернской Богородицы Умиления. Это событие представлено в произведении как центральное после побега Игоря из плена. Киевский Великий князь Святослав и его бояре тут не упомянуты. Если паломничество Игоря не связывать с плачем-молитвой Ярославны, тогда оно теряет свой смысл. Ясно одно, Ярославна молилась Богородице Пирогощей в образе её символов «град», «стена непобедимая».Ср. богородичны: «Тебе град и пристанище имамы»; «стена непобедимая нам християном еси Богородице Дево». С этими фактами связан перевод «Ярославнин голос <стена> слышит – <Богородица Пирогощая>. Но стилистически оправдана и форма «слышится» в виду существовашего обычая с древнейших времён: во время бед и военных опасностей подниматься на городскую стену и совершать определённые действия или ритуалы. Этот русский обычай поддаётся отождествлению в основных чертах с троянским обычаем, описанным Гомером. Ахейцы уже под стенами Трои. На городской стене находится царь Приам, отец Гектора; на другой стороне стены, отдельно от мужчин, Гекуба, мать Гектора. Оба они умоляют сына не вступать в поединок с «лютым» Ахиллом, он «могучее» Гектора. Сын не внемлет их мольбам. А когда «Гектор пал под рукой Ахиллеса», Андромаха, жена Гектора, занятая дома рукодельем, «услышала крики и вопли на башне». Она быстро встала, позвала двух прислуниц и велела идти за ней: «посмотрю я, что совершилось? / Слышу почтенной свекрови я крик… / Быстро на башню взошла и, сквозь сонм пролетевши народный, / Стала, со стен оглянулась кругом и его увидала // Тело, влачимое в прахе…». Элементы одежды Андромахи напоминают древнерусские: «Навзничь упала она и, казалося, дух испустила. / Спала с неё и далёко рассыпалась пышная повязь, / Ленты, прозрачная сеть (закрывающая лицо. – Л. Г.) и прекрасноплетёные тесмы; / Спал и покров (на голову. – Л. Г.), блистательный дар золотой Афродиты… / Вкруг Андромахи невестки её и золовки, толпяся, // Бледную долго держали… (Hom. Il. XXII, 25–85; 445–475). Далее причитиния-плач Андромахи по Гекторе. Как видим, Андромаха была не одна на городской стене. Перед этим, находясь в доме, услышала голос свекрови, плачущей о Гекторе. Не одна была, конечно, и Ярославна на башне городской стены Путивля. И её голос, как голос Гекубы, а затем и Андромахи, мог слышится горожанам. И тем не менее прилюдные плачи Гекубы и Андромахи – это одно, а плач-моление Ярославны, обращённое к природным стихиям – дело иное. Ср. в «Сказани о Борисе и Глебе»: (Борис) «вълезъ въ шатьръ свои, плакашеся (молился) съкрушенъмь сьрдьцьмь, а душею радостьною, жалостьно гласъ испущааше: «Сльзъ моихъ не презьри, владыко…» и пр. (ПЛДР, 1978. С. 284). (Далее см. статью комментария № 70 на слово «лада»).],
     зегзицею незнаемь рано кычеть:
     «Полечу, рече, зегзицею по Дунаеви,
     омочю бебрян рукав в Ка́яле реце,
     утру князю кровавыя его раны
     на жестоцем его теле» [67 - Полечю, рече, зегзицею по Дунаеви; омочю бебрян рукав в Каяле реце, утру Князю кровавыя его раны на жестоцем его теле.Дунай – это живая вода, Каяла – мертвая. В фольклорной традиции мертвая вода, как и живая, необходима для исцеления ран или сращивания разрубленных частей трупа погибшего воина. Однако в мировом фольклоре кукушка, приносящая живую и мертвую воду, не засвидетельствована. В русских сказках эту роль выполняет ворон. Примечательно, что в скандинавской поэзии к ворону применялся кеннинг (метафорическое выражение) «кукушка трупов»: «Я видел, как кукушка трупов поднималась» (Мельникова, 1977. С. 104, 105. Примеч. № 234).Представление о вороне, «кукушке трупов», могло быть занесено на Русь скандинавами. Однако подобные метафорические выражения бытовали и в русском языке: вместо волка употреблялась метафора «лютый зверь», его эпитеты «сивопряный», «лихошерстный» (Киреевский, 1977. С. 57).].

     Ярославна рано плачет
     в Путивле на забрале [68 - Ярославна рано плачет Путивлю городу на забороле. – Игорь был князем Новгород-Северским, но Ярославна могла оказаться в Путивле по двум причинам. Во-первых, существовал обычай провожать воина-мужа молодой жене «за два рубежа»: «…князь Саур сын Ванидович… в поход пошел… Провожала его молодая жена, / Провожала она его за два рубежа, / От третьего назад воротилася. / Входила она на вышку на высокую (ср.: «Ярославна рано плачет в Путивле на забрале», на городских стенах, «на вышке»), / Становилась на бел-горюч камень, / Глядела-смотрела в чисто поле: / Далеко ли идет мой князь Саур сын Ванидович?» (Киреевский, 1977. С. 62. № 17). Во-вторых, в Путивле в то время жил брат Ярославны Владимир, изгнанный из Галича его отцом Ярославом («Осмомыслом») за беспутное, недостойное, некняжеское его поведение. Ему дал пристанище только Игорь в своем княжестве, в Путивле, в вотчине своего сына Владимира. И Ярославна, должно быть, какое-то время, в отсутствие Игоря и сына Владимира, присматривала за братом, чтобы он своим поведением не уронил и ее чести.…Путивлю городу на забороле… – Это классифицирующий признак, что Путивль – город, а не огороженное, укрепленное поселение. По своему социальному типу Путивль имел статус города, хотя он имел укрепленную площадку в 2,5 га, в то время как Новгород-Северский, княжение Игоря, – 30 га, а Чернигов, княжение Ольговичей, – около 100 га (Куза, 1983. С. 4–36). Следует иметь в виду, что в Древней Руси не всякое огороженное и укрепленное поселение называлось городом, а тем более имело статус города. Имеются сведения о 1 128 укрепленных древнерусских поселениях, но лишь «седьмая часть» их «имеет сложную планировку и по этому признаку претендует на статус города» (Куза, 1983. С. 18).Эти обстоятельства не давали возможности древним скандинавам, посещавшим Русь, придавать словам «гард» и «гарды» значение: Русь «страна городов», хотя скандинавское «гардр» («гардар») связано со славянским «град» (город), но, видимо, за счёт смешения значений сходно звучащих слов. В Скандинавских странах названия деревень, усадеб, хуторов оформлены корнем gard– («обнесенное, огороженное место, усадьба, двор»). Для обозначения европейских городов использовался элемент borg («город, крепость»). Однако «три названия городов, лежащих на восточном пути» (скандинавов), оформлены корнем gard-: Холмгардр (Новгород), Кенугардр (Киев) и Миклагардр (Константинополь). Причем «скандинавские источники определенно указывают на значительную древность названия «гардр»: оно встречается в наиболее архаичных по происхождению памятниках» (Мельникова, 1977. С. 202).Последнее обстоятельство позволяет обратить внимание на следующие факты. В среднем неолите (5 тыс. лет до Р. Х.) существовали сооружения с кольцевыми рвами и кольцевыми оградами и с небольшой свободной внутренней площадью при относительно большой общей площади сооружения (современное состояние при их исследовании); внешний диаметр – от 30 до 150 м (от 0,7 до 1,14 га), – сооружения в Центральной и Восточной Европе. В непосредственной близости от этих конструкций, за некоторыми исключениями, поселений не существовало. Поселения находились на различном расстоянии от них. Внутри конструкций признаки поселений отсутствуют. Исследователи пришли к выводу, что эти сооружения были социальными и религиозными центрами, в которых собиралась часть или все население района для религиозных церемоний или политических собраний (Петраш, 1994. С. 5–16). Эти сооружения по существу своему были городами, независимо от размеров, так как являлись идеологическими центрами и были «огорожены», укреплены, изображения идолов в них, безусловно, были. В египетской системе письма, например, города обозначались равноконечными крестами с расширяющимися концами, наклоненными вправо от оси, – религиозные и политические центры.На Руси с эпохи железного века и до XIII в. преобладали укрепленные небольшие поселения и городища-святилища с круглыми площадками, окруженными одним или двумя концентрическими валами, в центре площадки стоял идол. Они напоминали «города» среднего неолита в Центральной и Восточной Европе – от менее 1 га до 2,5 га. (см. Куза, 1983. С. 20, 22. Табл. 1; Тимощук, Русанова, 1983. С. 161–173). Поэтому имеется одно возможное предположение, что «городами» назывались укрепленные сооружения, внутри которых находились изображения идолов, то есть святилища. Отсюда скандинавское «гардр» или «гарды» как результат контаминации со славянским «град», «город» со значением «страна святилищ». Со временем в термин «гарды» было привнесено изменение и он мог получить значение «страна церквей», так как названия «городов церквей» – Новгорода, Киева и Константинополя – и в христианское время оформлены корнем gard-.], а́ркучи:
     «О ветре-ветрило!
     чему, господине, насильно вееши?
     Чему мычеши хино́вьскыя стрелкы
     на своею не́трудною крыльцю
     на моея лады вои?
     Мало ли ти бяшетъ горе́
     под о́блакы веяти,
     лелеючи кора́бли на Сине море?
     Чему, господине,
     мое веселие по ковылию развея?

     Яро́славна рано плачет
     Путивлю городу на забороле, а́ркучи:
     «О Днепре Словутицю [69 - О Днепре Словутицю!…възлелей господине мою ладу къ мне.Днепре Словутицю. – Для имени «отца» Днепра Словуты исходной формой была, по-видимому, Словун, как в имени князя славянского племени северов – Славун. Эти северы-северяне жили в местах недалеко от устья Дуная, о них упоминает Феофан Исповедник в своей «Хронографии», описывая события 764 / 765 гг. (Чичуров, 1980. С. 122. № 301). Но как вариант этой формы, могла быть форма Словин – Славин, тогда отсюда название словене – славяне. С этой точки зрения вызывает особый интерес, в своей наиболее достоверной части, «Ономастикон Мифологиский. Краинския имена Божеств, упоминаемых в Поезии», составленный монахом Маркусом Антонием Падиано, изданный в 1783 г. в Любляне (Венелин. 2004. С. 145–146). Читаем: «Bogina, Slavina: Juno, – Slavina отождествляется с римской Юноной, супругой Юпитера. Юнона – богиня брака, материнства, женщин и женской производительной силы. Считалось, что каждая женщина имеет свою Юнону, как и каждый мужчина своего Гения (МНМ. 2, 1988. С. 679). Значение божества-гения Словуты – Словуна допустимо, полагаем, восстанавливать из аспектов авестийского Мантра Спэнта «Святое воздействующее Слово», а значение Славун – Славин из иранск. Фарн, авест. Хварно.Мантра Спэнта (Святое Слово). – Иногда персонифицируется как абстрактное божество-гений, ему посвящён 29-й день каждого месяца» (Авеста, 1998. С. 449). «Хаоме слава и Слову / И праведному Заратуштре» («Яшт», 17, 5); «Молюсь Святой Молитве (Слову) чрезвычайно славной» («Видевдат», 19,16); «Я, Ахура… Слово-Мантру сотворил» («Ясна», 29, 7); «Оно (Слово) наипобедное / И самое целебное» («Яшт», 1, 1, 4).Фарн, авест. Хварно (Слава). – Божественный персонаж, его сущность: харизма, сакральная сила, связанная с Огнём и олицетворяющая высшее неземное начало. В зависимости от контекста, включает понятия «счастье», «удача», «богатство», «добрая судьба», «слава», «торжество над врагами». От иранских производных от Фарн-Хварно слав. *slava. Свою Славу-Хварно имеют каждая семья, каждый дом, каждое племя и каждая страна (МНМ. 2, 1988. С. 557, 558; Авеста, 1998. С. 449; 467).И, наконец, исчерпывающее: «Слово и Слава! Почему эти два выражения так близки в двух древних наречиях, таких различных, как славянский и халдейский? Это указывает на основное свойство человеческого духа в его общем для всех принципе, вместе и научном, и религиозном: Глагол, слово космологическое и его равнозначащие. Иисус Христос в своей последней таинственной молитве бросает, как всегда, луч яркого света на историческую тайну, которая нас занимает: «И ныне прославь Меня, ты, Отче, у Тебя Самого славою, которую Я имел у Тебя прежде бытия мира» (Инн., 17, 5). Воплощённое Слово делает тут намёк на Своё непосредственное творение, творение, изображённое под именем мира божественного и вечного – Мира Славы…» (Сент-Ив, 2004. С. 143).Итак, в этом смысле следует отвергнуть нелепость, что название славян связано со славной судьбой, славой этого племени, или, что не лучше, это название связано с тем, что словене-славяне, будучи «словесные», понимали друг друга, а вот немцев не понимали и называли их «немыми» – немцами. Тогда вопрос: почему славяне называли восточногермансий народ готов – готами? Мало того, русские источники называют готов отдельно от немцев. Повесть временных лет: «Афетово бо и то колено Варязи: Свеи, Урмане, Гъти, Русь… Немьци…». Новгородская первая летопись под 1188 г.: «В то же лето рубоша новгородьце Варязи на Гътех (на острове Готланд), Немьце в Хоружьку и в Новотържьце» (конфликт между новгородцами, готами и немцами с применением холодного оружия, и, к стати, здесь определённо сказано, что готы – варяги, немцы – нет).Исследуя смысл вышеизложенного, можно сделать вывод о том, что название словене – славяне было связано с божеством-гением, Святым воздействующим Словом, «Словом славным», а также с сакральной силой божественного персонажа *slava. Славяне в названиях германских племён, которые они назвали «немцами», должно быть, не услышали присутствия божества-гения, сходного по значению с их «Словом славным», не услышали они в чужих названиях и понятия о божественном персонаже, которого сами они называли «Слава» (ср. личные славянские имена, имеющие сакральный оттенок, во второй части которых находится – slav). Тогда следует принять, что язык соседей-германцев они всё-таки понимали, иначе не было бы заимствований в славянский. Но они оказались для славян чужими – «немцами». Чего не произошло с готами. В самоназвании готов присутствует божественный персонаж, высшее неземное начало – gutthiuda, что можно передать как «божий народ». Для сравнения: нем. Gott, англ. God «бог». Или, на худой конец, «хорошие, добрые люди» – ср. нем. gut, англ. good. Правда, тут же приходит на память эпизод из русской былины-скоморошины «Про дурня», который не знал когда что говорить:Заглянет в подполье,В подполье чертиВостроголовы,Глаза – что чаши,Усы – что вилы,Руки – что грабли,В карты играют,Костью бросают,Деньги считают,Груды переводят.Он им молвил:«Бог вам в помочь,Добрым людям!»«Добрые дела» готов известны. Недаром некоторые из современных любителей древностей, считающих, видимо, себя, в соответствии с подлой, в старинном смысле простонародной, а на самом деле стилизованной, литературной традицией «добрыми славянами», остальных «звероломно» нападающими без объявления войны, именуют готов «фашистами». Говорить и творить – искони были синонимами во всех первоначальных языках, но остались, как синонимы, только в славянском: Слово и Слава, отметил, как было сказано, Сент-Ив Д’Альвейдр. Думается, что не случайно св. Константин-Кирилл принялся переводить для словен сначала Евангелие от Иоанна, как только создал азбуку: «И тогда сложи писмена и нача беседоу писати еваггельскоую: искони бе слово и слово бе оу бога, и бог бе слово, и прочая» (Лавров, 1930. С. 27). Словенам, с их «первоначальным языком», это было доступно и понятно.Лада. – Три раза в ритуальной молитве-плаче Ярославны, обращённой к трём природным стихиям – ветру, реке и солнцу, манящей, привлекающей Игоря из плена, и призывающей Днепр «возлелеять» (доставить) её супруга-воина (ладу) к ней – звучит слово лада. Первый раз при обращении к ветру: зачем он несёт стрелы врагов на своих лёгких крыльях на её лады воинов? Второй раз при обращении к Днепру: «возлелей господине мою ладу къ мне». Третий раз при обращении к солнцу: зачем оно «простре горячюю свою лучю на ладе вои»? Выявить христианский смысл в молитве Ярославны, обращённой к трём природным стихиям, удалось, на наш взгляд, А. Н. Ужанкову, обратившему внимание на толкование природых стихий в «Беседе трёх святителей». На вопрос: «Что есть высота небесная, широта земная, глубина морская? – Иоанн рече: «Отец, Сын и Святой Дух». – «Солнце, таким образом, олицетворяет собой «высту небесную», гуляющий по всей земле ветер – «широту земную», река – «глубину морскую». Молитва Ярославны о пленённом Игоре вывела его из плена, её молитва явилась решающей, размышляет Ужанков, (или переломной) в Промысле об Игоре. Потому что венчанный муж и жена являют собой одно целое: «…Ни муж без жены, ни жена без мужа, в Господе. Ибо как жена от мужа, так и муж чрез жену; все же – от Бога (1 Коринф. 11, 11–12) (Ужанков, 2009. С. 273).До моления Ярославны слово «лада» встречается в плаче русских жён по своим погибшим и пленённым воинам-мужьям: «Уже нам своих милых лад ни мыслию смыслити, ни думою сдумати». Примечательно, что это определение супругов, связанное со словом лад «мир, порядок», со словами ладити, лажу «мирить», появляется в плаче женщин на фоне военных событий.Лада (м., ж.) «супруг, супруга». О. Н. Трубачёв объясняет из *al-dh-os от *al– «расти» (Фасмер. II, 1996. С. 447). Это объяснение даёт возможность вновь обратиться к «Ономастикону Мифологическому» монаха Маркуса Антонио Падиано.Ladon, Tor, Tork: Mars (Венелин, 2004. – С.146).Тор, в герм. – сканд. мифологии бог грома, бури и плодородия. В своих действиях имел воинский аспект.Торк, митанийско-хеттского происхождения, бог плодородия и растительности.Марс, вначале бог – покровитель полей и стад, ему был посвящён весенний месяц март. Его считают хтоническим божеством плодородия и растительности, и богом войны. Марс наделялся разными победными эпитетами, и в их числе «хранитель», «умиротворитель» (МНМ. 2, 1998. С. 519; 521; 119).В древнеримских посвятительных надписях от имени славян-венедов, живших на территории Империи, Лад, Лада, Ладон сохранился в форме Latob от слав. Ладов.LATOBIO SAC. PRO SALVTE NAM. SABINIANI ET. IVLIAE. BABILLAE. VINDONIA MATER. V. S. L. I. M. «Латобию посвящение. Как поклонение поистине. Сабиниана и Юлия Бабиллы. Виндония мать соорудила по обету» (Венелин, 2004. С. 135, 136). Возможно, что Виндоний вернулся невредимый после боевых действий, в которых он участвовал, и мать соорудила посвящение своему племенному Марсу Латобию Хранителю. Известен Марс Латобий как племенной бог латобиков в Норике (МНМ. 2, 1998. С. 120). Нориков упоминает Нестор в Повести временных лет: «Нарци еже суть словене». О. Н. Трубачёв считает, «что Нестор отразил традицию того времени, когда этот первоначально кельтский этноним действительно был перенесён на славян» (Трубачёв, 2003. С. 107). Если принять в расчёт эти рассуждения, то в переводах памятника следует в слове «лада» оттенять и воинский аспект: «воин-супруг», «воин и муж». «О Днепр Словутич! …возлелей, господин, моего воина и мужа ко мне». – Тем более, что произносится это слово на фоне военных событий. В припевах типа «Ой ладо, ладо!» воинский аспект утрачен, что дало оправданный повод судить о лжебожестве Лада.]!
     ты пробил еси каменныя горы
     сквозе́ землю Половецкую,
     ты лелеял еси на себе
     Свято́славли на́сады до плъку Кобя́кова,
     възлелеи, господине, мою ладу к мне,
     абых не слала к нему слез
     на море рано.

     Ярославна рано плачет
     к Путивле на забрале, а́ркучи:
     «Светлое и тресветлое слънце!
     всем тепло и красно еси,
     чему, гсподине,
     простре горячюю свою лучу
     на ладе вои?
     В поле безводне
     жаждею им лучи съпряже́,
     туго́ю им тулии затче́».

//-- ПЕСНЬ 16. Побег Игоря из плена --//

     Прысну море полу́нощи,
     идут смо́рци мьглами;
     Игореве князю Бог путь кажет
     из земли Половецкой на́ землю Рускую,
     к о́тню злату столу.

     Погасоша вечеру зари,
     Игорь спит, Игорь бдит,
     Игорь мыслию поля мерит
     от Великаго Дону до Малаго Донца.

     Ко́монь в полу́ночи
     Овлур свисну за рекою,
     велит князю разумети:
     князю Игорю не быть [70 - Комонь в полуночи. Овлур свисну за рекою; велить Князю разумети. Князю Игорю не быть… – Не быть сходно по значению с др. – русск. избыти («избежать чего-либо, избавиться от чего-либо») (Словарь, 1979. С. 104. № 3). Ср. «уход избудет»: беглец, крепостной крестьянин, уйдет, избавится от зависимости (О днях лунных // Из рукописи Троицко-Сергиевой Лавры XVI в. / Изд. Н. С. Тихонравовым).].

     Кликну, стукну земля,
     въшуме трава,
     вежи ся половецкии подви́заша,
     а Игорь князь
     поско́чи горнастаем к тро́стию,
     и белым гоголем на́ воду;
     въвръжеся на́ бръз ко́монь,
     и ско́чи с него бо́сым влъком [71 - Въвръжеся на бръз комонь, и скочи с него босым влъком, и потече к лугу Донца… – Босый волк – в современных брянских говорах – беловатый в результате весенней линьки, облегченный, оживленный волк (Словарь-справочник, 1984. С. 205, 206). Ср. также фамилию московского боярина XIV в., тысяцкого при великом князе Иване Ивановиче Красном: Алексей Петрович Хвост-Босоволков, он же Алексей Хвост. Прозвище Хвост (волчий) начиная с древнейших времен русские бояре получали за военные успехи, за качества быстроты и натиска.],
     и потече к лугу Донца,
     и полете соколом под мьглами,
     избивая гуси и лебеди
     завтраку, и обеду, и ужине.
     Коли Игорь соколом полете,
     тогда Влур влъком потече,
     труся собою студеную росу,
     претръгоста бо своя бръзая ко́моня.

     Донец рече: «Княже Игорю!
     не мало ти величия,
     а Кончаку нелюбия,
     а Рускои земли веселиа».

     Игорь рече: «О Донче!
     не мало ти величия,
     лелеявшу князя на влънах,
     стлавшу ему зеле́ну траву́
     на своих сребреных бре́зех,
     одевавшу его теплыми мъглами
     под сению зеле́ну древу,
     стрежаше е гоголем на́ воде,
     чаицами на струях,
     чрьнядьми на ветрех.
     Не тако ли, рече, река Сту́гна,
     худу струю имея,
     пожръши чужи ручьи,
     и стругы рострėна к усту [72 - Не тако ли, рече, река Стугна худу струю имея, пожръши чужи ручьи, и стругы рострена к усту. – Затруднения, возникающие при чтении «стругы ростре на кусту», пропадают, если читать «стругы рострена к усту» (к устью, несмотря на существующий протест против такой формы слова в др. – русск. как усто – «устье»). Во-первых, ростра (лат.) – «клюв», «морда»; «носовая часть судна, нос корабля». Но это так, в качестве вспомогательного элемента. А во-вторых, рострена – это страдательное причастие, мужского рода, двойственного числа, винительного падежа (падеж объекта; в то время как множественное число – если стругы «речные потоки’ – того же винительного падежа – рострены), и на самом деле является русским диалектным словом с белорусским оттенком – расстреть от глагола простреть «протянуть’, обнаруженное нами в живом языке брянских говоров в записи В. А. Козырева на тему «стругы рострена к усту», но у него выходит, что «Стугна расширена к устью», тогда как все реки «расширены к устью».Запись В. А. Козырева. «В Брянсой области нами записано следующее: «Банка – эта адно, а то кукшин, виш, с рушишькъй, нъвярху растрйный» (то есть «расширеный, более широкий’)». Здесь употреблено страдательное причастие расстреный от глагола расстреть (в брянских говорах вообще довольно обычны глаголы с таким корнем: простреть «протянуть’, распростреться «распространиться’, распростреть «разостлать’)» (Козырев, 1975, № 5. С. 32).Таким образом, здесь подразумеваются обоюдоносые суда-струги удлинённой, «протянутой» формы по сравнению с другими, имеющими корму, судами. Изображения обоюдоносых судов имеются на миниатюрах «Сильвестровского сборника» к «Сказанию о Борисе и Глебе» (XIV в.) (ПЛДР, 1978. Иллюстрации).Аналогичную форму судов у скандинавов описал Тацит: «Форма их кораблей отличается тем, что с обеих сторон у них находится нос, что дает им возможность когда угодно приставать к берегу; они не употребляют парусов, а весла не прикрепляют к бортам одно за другим; они свободны, как это бывает на некоторых реках, и подвижны, так что грести ими можно и в ту и в другую сторону, смотря по надобности» (Тацит. Германия. Гл. 44; Гуревич, 1966. С. 38, 39).К усту – к устью, то есть к Днепру.Стугна – это правый приток Днепра, впадающий в него ниже Киева, на границе с половецкой степью XII в. Полноводная весной Стугна несла военные суда в Днепр во время походов на половцев, суда (корабли) гридей, или гридьбы, младшей княжеской дружины. Ср. известную надпись (граффито) в Софии Новгородской: «Пироги в печи, гридьба в корабле, перепелка парит в дубраве».]?
     У́ношу князю Рости́славу
     затвори Днепрь темне бе́резе [73 - Уношу Князю Ростиславу затвори Днепрь темне березе.Днепрь – кратк. притяж. прил., м. р., ед. ч., вин. п. В данном контексте – берега Днепра.Темне – кратк. прил., м. р., мн. ч., вин. п.Березе – сущ. м. р., мн. ч., вин. п. (вместо ожидаемого двойств. ч., вин. п. берега – «два берега»). Эта форма возможна только по типу склонения на o, тогда исходная форма должна быть бережь – сущ. м. р., ед. ч., им. п. В таком случае березе – это не граница между сушей и водой, а места «у берега», связанные с лесом, причем с темными породами леса: дубом, вязом, липой, в обилии росшими по берегам Днепра около Киева.Лыко в строку и слова Овидия: «Есть роща, тёмная от сосновых и дубовых крон…» (Овидий. Послания героинь. XII, 67). Ср.: белорусск. бераг – «берег», «лесная окраина»; польск. brzeg – «берег», «опушка леса»; западнорусск. забережь – «у берега» (Мурзаев, 1984. С. 82, 210). Ср. также древнерусск. формы: бережие – «побережье»; бережина – «прибрежный участок, полоса земли» (Словарь, 1975. С. 144). Возможно, с этим и связана форма мн. ч. березе, а не двойств. ч. берега. Ростислав утонул в Стугне, следовательно, Стугна «затворила» ему прибрежные днепровские места, «закрыла» путь домой.В 1093 г. Владимир Мономах и его младший брат Ростислав в битве с половцами отступили к Стугне. Во время переправы Ростислав утонул на глазах у Владимира. «Повесть временных лет» сообщает об этом событии: «И въбръде [вошли в Стугну] Володимеръ съ Ростиславомъ, и нача утопати Ростиславъ предъ очима Володимерима; и хоте похватити брата своего, и мало не утопе самъ… и прешедъ на ону страну Дънепра, плакася по брате своемъ…» (Шахматов, 1916. С. 278.)Однако Киево-Печерский Патерик о способе переправы через Стугну Владимира и Ростислава сообщает иное: «Владимиръ же прееха [переехал на судне] реку… Ростислав же утопе…» (ПЛДР, 1980. С. 536). Автор «Слова о полку Игореве» косвенно дает вариант Киево-Печерского Патерика, говоря о стругах на Стугне, когда упоминает о гибели Ростислава. Этот факт может послужить предметом для размышлений о связи автора с Киево-Печерским монастырем. Примечательно, что в Патерике гибель Ростислава описана как возмездие за оскорбление печерского монаха Григория Чудотворца и предание его насильственной смерти: Ростислав велел слугам утопить его в Днепре за его пророчество о том, что Ростислав вместе со своими слугами потонет в реке после нанесенного ему оскорбления.После совершенного злодеяния Ростислав не стал продолжать путь в монастырь, куда он шел помолиться и получить благословение перед битвой с половцами. В монастыре молился один его брат Владимир Мономах, который и спасся во время переправы через Стугну.Игорь не таков, как Ростислав, ему «Бог путь кажет» из половецкого плена домой, а река Донец «лелеет на волнах».].
     Плачется мати Рости́славля
     по у́ноши князи Рости́славе.
     Уныша цветы жалобою,
     и Древо с туго́ю к земли преклонило.

//-- ПЕСНЬ 17 --//

     А не сороки втроскота́ша —
     на следу Игореве ездит Гзак с Конча́ком.
     Тогда врани не гра́ахуть, галицы помлъко́ша,
     сорокы не троскоташа,
     поло́зию ползаша только,
     дятлове тектом путь к реце кажут,
     соловии веселыми песьми
     свет поведают.

     Млъвит Гзак Конча́кови:
     «Аже соко́л к гнезду летит,
     соко́лича растреляеве
     своим злачеными стрелы».
     Рече Кончак ко́ Гзе:
     «Аже соко́л к гнезду летит,
     а ве соколца́ опутаеве
     красною ди́вицею».

     И рече Гзак к Конча́кови:
     «Аще его
     опутаеве красною де́вицею,
     ни нама будет сокольца́,
     ни нама красны девице,
     то почнут наю птици бити
     в поле Половецком» [74 - То почнут наю птици бити в поле Половецком.Птици бити. – Вопрос о том, кто будет бить половцев, относится к сфере метафорического решения. Порядок перечисления птиц в диалоге Кончака и Гзы: сокол, соколич (сын сокола) – включает в себя утверждение, что половцев будут бить соколы, – возобновившие впоследствии поход на половцев Игорь и его сын Владимир.Поле Половецкое – перевод с кыпчатского (половецкого) Дешт-и-Кыпчак – «поле Половецкое».].

//-- * * * --//

     Рек, Бо́ян и ходы
     на́ Святъ́славля,
     пестворца стараго времени
     Яро́славля, О́льгова, —
     ко́ганя хоти [75 - Рек Боян и ходы на Святъславля пестворца стараго времени Ярославля, Ольгова. Коганя хоти…Рек – причастие пр. вр., м. р., ед. ч., им. п. «сказав» (Успенский сборник, 1971. С. 682).Ходы – аорист ед. ч., 3-го л., диалектная форма (вместо ходи). Ср.: «А цто про сямозерци хедыле, есемо не платяце…» («Ходил к самозеричам, поскольку те не платят…») (Буров, 1986. С. 219, 220. Грамота № 131). Рядом с Бояном нет никакого Ходыны, и это видно, несмотря на его мнимое присутствие в современных переводах. В этом тексте ходыновым духом и не пахнет.Пестворца – сущ. ед. ч., род. п. Форма ед. ч., им. п. (пестворьць), которая должна быть в соответствии с требованиями грамматики, – эта форма в данном контексте неприемлема из-за своей «невыразительности», так как она совпадает с вин. п., ед. ч. (пестворьць), а также с род. п., мн. ч. (пестворьць). Поэтому возникает трудность в разграничении субъекта и объекта действия; ходил ли на Святослава Боян-песнетворец, или Боян ходил на Святослава-песнетворца, или же Боян ходил на Святослава и песнетворцев.В данном случае именительный (падеж субъекта) и винительный (падеж объекта) совпадают, поэтому употреблен род. – им. п. (падеж одушевленного субъекта).Святослав – Святослав Ярославич. Он сверг своего брата Изяслава и захватил киевский престол, «желая болшее власти», по словам летописца. Он первый преступил отцовское завещание о престолонаследии. С резким требованием вернуть престол Изяславу выступил против Святослава игумен Киево-Печерского монастыря Феодосий. Имеются косвенные сведения, что против Святослава выступил и монах Киево-Печерского монастыря Великий Никон, которого историк М. Д. Приселков отождествил с митрополитом Киевским Иларионом, сподвижником Ярослава Мудрого, автором знаменитого «Слова о законе и благодати», а мы отождествляем также с Бояном «Слова о полку Игореве» (см. отдельное исследование «Боян» в настоящем издании).Ярослав – Ярослав Мудрый.Олег – сын Святослава Ярославича, Олег Тмутороканский, названный «Гориславичем» в «Слове о полку Игореве».Пестворца… времени Ярославля, Ольгова… – Выразить понимание этого суждения автора о времени Ярослава и времени Олега современными словами можно, скорей всего, так, что Боян жил во времена Ярослава и Олега. Интервалы времени – Ярославово и Олегово – даны потому, что оба князя оставили по себе долгую память, по летописям – противоположную: Ярослав – добрую, Олег, наоборот, – недобрую.Коганя (от когань) – кратк. притяж. прил. от сущ. коган (каган), титула великих князей Киевских X–XI вв. со значением «царь». Этот титул можно расценить как примету влияния авар и хазар на славян до призвания князей (об этом титуле см.: Чичуров, 1980. С. 90. № 153). Однако существовало южн. – русск. каганец и зап. – слав. kahan, kahanec – «жировой глиняный светильник»; «ночник» (Фасмер. Т. 2; Даль. Т. 2). Ср.: «Похвала кагану нашему Влодимеру. От него же крещени быхом» (Молдован, 1984. Стб. 168а). В древнерусских источниках слово «каган» («коган») известно только по отношению к Владимиру и сыну его Ярославу.Титулом царя после Владимира I владел его сын Ярослав Мудрый, об этом свидетельствует надпись (граффито) в Софии Киевской: «В лето 6562 (1054) месяца февраля 20 успение царя нашего» (Ярослава) (Высоцкий, 1966. С. 39–41).Хоти – сущ. ед. ч., род. – вин. п. (падежа одушевленного объекта, в данном случае – объекта любви царя). Им. и вин. п., ед. ч. – хоть, в данном контексте – «возлюбленный, любимец». Использован род. п. для обозначения одушевленного объекта (см.: Иванов, 1983. С. 284).Коганя хоти – «царев любимца» (форма род. п., аналогичная разобранной выше пестворца).]:
     «Тяжко ти гόловы кроме́ плечу,
     зло ти телу кроме́ гόловы» [76 - Тяжко ти головы, кроме плечю; зло ти телу, кроме головы.Кроме – Наречие «прочь, в сторону, вон; в стороне, вдали» (Словарь, 1991. Т. IV. С. 300). В данном случае задействовано второе значение: «в стороне, вдали». Контекст предложения подразумевает изгнанного Святославом великого князя киевского Изяслава, который находился вдали от Киева.Голова – высшая власть, глава; в данном случае – изгнанный Святославом законный великий князь Киевский Изяслав.Тело – метафора целостной Русской земли, Киевской Руси.].
     Рускои земли без Игоря.

//-- СТИХИРА «на хвалите» --//

     Солнце светится на́ небесе́,
     Игорь князь в Рускои земли,
     девици поют на Дунаи [77 - Солнце светится на небесе, Игорь князь в Руской земли. Девици поют на Дунаи. Вьются голоси чрез море до Киева. Игорь едет по Боричеву к Святей Богородици Пирогощей. Страны ради, гради весели… – Поющие девицы на Дунае – очевидная параллель готским девам, поющим на берегу Синего моря. Дунай – это крайние юго-западные пределы русских владений, где возможно, пели копья всадников войска Давыда. Но более вероятно, что Дунай – это ставший условным в народной памяти образ реки прародины славян, с которым в народном творчестве связаны события или переживания действующих лиц. В целом же – это эпическая гипербола торжества по случаю возвращения Игоря из плена, ее цель – внедрение идеи о царе-самодержце целостной Русской земли.Игорь едет по Боричеву к Святей Богородици Пирогощей. – Церковь Богородицы Пирогощей была построена Мстиславом Великим в 1131 г. в Киеве. В Никоновской летописи сказано, что в этом году («лета 6639») «князи Рязанстии, и Пронстии, и Муромстии много половец побиша» (Карамзин, Т. II–III, 1991. C. 613, № 272; 291, № 256). Военные операции русских князей против половцев нацелены были на полное истребление их в южнорусских степях. В 1192 г. осенью, когда днепровские половцы откочевали на Дунай, русские решили «долбануть по врагу» и там, далеко от Русской земли: «надумали лучшие мужи из черных клобуков просить у великого князя киевского Рюрика сына Ростислава на половцев на Дунай» (ПСРЛ, 1962. В лето 6700). Игорь не был исключением в актуальных для жизни Руси княжеских замыслах, наоборот. Во время первого столкновения с половцами в походе 1185 г. воины Игоря «с зарания в пятк (в пятницу) потопташа поганыя плъкы Половецкыя». А что было потом, когда русские полки были окружены бесчисленными ордами «детей бесовых»? – «Были сечи Трояни, минули лета Ярославля; были плъци Олговы, Ольга Святьславличя… (перечислены времена крупных военных столкновений. – Л. Г.) То было в ты рати, и в ты плъкы; а сице и рати не слышано… Бишася день, бишася другый: третьяго дни к полуднию падоша стязи Игоревы». Можно себе только представить, сколько половцев было побито во время первого столкновения с ними, и затем, за время двух с половиной дней беспрерывной битвы. Игорь потерпел поражение, но цель была достигнута: его войско, «побарая за христьяны на поганыя плъки», начало освобождение русских земель – Волги, Помория, Посулия, Сурожа, Корсуни и «Земли Трояна», Тмутороканского княжества. При этом было истреблено максимальное количество врагов Руси. Именно Игорю принадлежат известные в то время слова: «Не дай Бог отказаться от похода на поганых: поганые всем нам общий враг» (Ип. лет.).Нельзя считать, что слова укора Святослава, мысленно обращённые к Игорю и его брату Всеволоду: «Но нечестно одолесте: нечестно бо кровь поганую пролиясте», – связаны с тем, что они, якобы «звероломно» напали на половцев, захватили имущество и не пощадили их семьи. Нет! Святослав говорит, что они рано пошли на половцев одни, не создав для такого дела каолицию русских князей, пошли «себе славы искати». В то время как честное дело, по пословице, не таится. Таким образом, нечестно поступили по отношению к другим русским князьям, невежливо. В плену Игорь испытал сильнейшее «самоукорение» (раскаяние), которое Св. Отцы считают «началом спасения»: «Я по делам своим воспринял победу от повеления Твоего, Владыко Господи, а не поганская дерзость обломила силу рабов Твоих. Не жаль мне за свою злобу принять несчастья все, которые я испытал» (Ип. Лет.). Под своими злодеяниями Игорь подразумевает убийство мирных христиан во время междоусобных сражений, и ни слова о «нечестном» нападении на половцев.Итак, исходя по-видимому из того, что цель похода была достигнута с трагическими последствиями для Русской земли, требовалась защита участников похода со стороны русской церковной иерархии, «стяжавшей в народе авторитет высшей нравственной силы», потому что в атмосфере «непрерывных междоусобных войн, правонарушений и вероломства… тот князь чувствовал себя в более твёрдом положении, права которого брали под свою защиту представители церкви и наоборот» (Карташев, 1993. С. 216), и что при этом состоялось покояние Игоря за его злодеяния в Русской земле, его возвращение обставлено вселенским ликованием, когда он едет по Киеву к храму Богородици Пирогощей, где он был, и это очевидно, прославлен вместе с другими участниками похода, князьями и дружиной. И сама «песнь» о битве Игоря с половцами заканчивается пропетой славой участникам похода. Нам предсталяется возможность показать событие церковного славословия XII в. светскому человеку в византийском храме г. Фессалоники в день памяти св. вмч. Димитрия Салунского. Единство церквей даёт право думать о сходстве обычая такого славословия. Хотя объектом славословия в данном случае был «свой эгимон» (градоначальник, сын Георгия Палеолога и Анны Дуки), но обычай этот, вероятно, мог распространяться и на других «доблестных мужей». Перед входом в храм эгимон обратился к народу с речью. «И вот, как только этот доблестный муж вступил в святой храм и обратился с молитвой к мученику, народ начал по обычаю славословить своего эгемона». Далее описаны особо торжественные обряды, подобающие этому дню, и «поистине ангельское пение» мужского и женского хоров, принимавших участие в прославлении мученика («Тимарион». X. 1986. С. 34).],
     вьются го́лоси чрез море до Киева.
     Игорь едет по Бори́чеву
     к Святеи Богородици Пиро́гощеи, —
     страни ради, гради весели!

     Певше песнь старым князем,
     а потом молодым пети.
     Слава Игорю Святъславлича,
     Буи-Туру Всеволоде,
     Владимиру Игоревичу!
     Здравии князи и дружина,
     поборая за христьяны
     на поганыя плъкы!
     Кня́зем слава а дружине!
     Аминь.

2. СЛОВО О ПОЛКУ ИГОРЕВОМ, ИГОРЯ СЫНА СВЯТОСЛАВОВА, ВНУКА О́ЛЬГОВА. ПЕРЕВОД ПАМЯТНИКА НА СОВРЕМЕННЫЙ РУССКИЙ ЯЗЫК [78 - Перевод Л. А. Гурченко.]

//-- ВСТУПЛЕНИЕ --//

     Не до́лжно ли нам было, братья,
     начать старыми словами
     скорбных повестей
     о битве Игоревой, Игоря Свято́славлича?

     Начаться же той песне
     по невзгодам сего времени,
     а не по замы́шлению Бо́яна.

     Бо́ян ведь мудрый,
     если кому хотел песнь творить,
     то растекался мыслию по́ Древу <Христа>,
     серым волком по́ земле,
     сизым орлом по́д облака.

     Припоминали битвы —
     первых времен усобицы,
     тогда пускали
     10 со́колов на стадо ле́бедей,
     который достигал – и прежде песнь брал
     старому Яро́славу, храброму Мсти́славу,
     что зарезал Редедю
     пред полками касожскими,
     Красному Роману Свято́славличу.

     Бо́ян же, братья, не 10 со́колов
     на стадо ле́бедей пускал,
     но свои славные персты
     на живые струны воскладал,
     они же сами князьям славу рокотали.

//-- ПЕСНЬ 1 --//

     Почнём же, братья,
     повесть свою от старого Владимира
     до нынешнего Игоря,
     что одолел ум твердостью своей
     и возбудил сердца своего мужеством,
     наполнился ратного духа,
     навел свои храбрые полки
     на́ землю Половецкую за́ землю Русскую.

     Тогда Игорь
     воззрел на светлое солнце
     и видит: от него тьмою
     все свои вои прикрыты.
     И сказал Игорь к дружине своей:
     «Братья и дружина!
     лучше ж бы убитым быть,
     нежли полоненным быть.

     А сядем, братья, на своих борзых ко́ней,
     да глянем на́ Синий Дон». —
     Сожгла князю ум воля его,
     и горечь ему знамение заступила, —
     изведать Дону Великого.
     «Хочу же, сказал, копье поломать
     в конце поля Половецкого с вами, русичи,
     хочу голову свою сложить,
     а либо напиться шеломом Дону». —

     О Бо́ян, соловей старого времени!
     если бы ты эти полки воспевал,
     скача, соловей, по умному Древу <Христа>,
     летая умом по́д облака,
     свивая славы обе части сего времени,
     рыща в тропу Тро́яна чрез поля на́ горы, —
     петь было хвалу Игорю,
     того <О́льга> внуку.

//-- ПЕСНЬ 2 --//

     Не буря со́колов
     занесла чрез поля широкие,
     галки стадами бегут к Дону Великому, —
     сапсана воспеть было,
     славный Бо́ян, Ве́лесов внук!

     Кони ржут за́ Су́лою,
     звенит слава в Киеве,
     трубы трубят в Новеграде,
     стоят стяги в Путивле,
     Игорь ждёт милого брата Всеволода.
     И сказал ему
     буй Тур Всеволод:
     «Один брат,
     один свет светлый ты Игорь,
     оба с тобой Свято́славличи.

     Седлай же, брат,
     своих борзых ко́ней,
     а мои уж готовы,
     оседланы у Курска —
     на́перед.

     А мои куряне
     знающие дру́ги,
     под трубами ро́ждены,
     под шлемами взлелеяны,
     с конца копья вскормлены,
     пути им ведомы,
     яруги ими знаемы,
     луки у них напря́жены,
     колчаны открыты,
     сабли изо́стрены,
     сами скачут
     как серые волки в поле,
     ищучи себе чести,
     а князю славы.

//-- ПЕСНЬ 3 --//

     Тогда вступил Игорь князь
     в златое стремя,
     и поехал по чистому полю;
     солнце ему тьмою
     путь заступило,
     ночь, стонущи ему грозою,
     птичий взбудила крик звериный —

     Встал близ Див,
     кличет вверху древа,
     велит покориться землям невладеемым:
     Волге, и Поморию, и Посулию,
     и Сурожу, и Корсуню, и тебе,
     Тьмутороканский кумир.

     И ужаснулись половцы,
     неготовыми дорогами
     побежали к Дону Великому,
     кричат телеги в полу́ночи,
     что лебеди распуганные.
     Игорь к Дону войско ведёт.

     Теперь вот беды его
     пасёт птичье подобие,
     волки грόзу наводят пό яругам,
     орлы клекотом
     на кости зве́рей зовут,
     лисицы брешут
     на червонные щиты.

     Припев. О Русское войско!
     уже ты за Валами теперь.

     Долго ночь меркнет,
     зари свет запылал,
     туман поля покрыл,
     пенье соловьев уснуло,
     говор галок поднялся.

     Русичи
     Великое поле
     червонными щитами
     перегородили,
     ищучи себе чести,
     а князю славы.

//-- ПЕСНЬ 4 --//

     Спозаранок в пятницу
     потоптали язычников полки половецкие,
     и рассыпясь стрелами по́ полю,
     помчали красных девок половецких,
     и с ними золото и шелка,
     и дорогие бархаты.

     Войлоком и плащами, и ко́жухами
     начали мосты мостить по бо́лотам
     и грязным местам,
     и всяким узорочьем половецким;
     красный стяг, белая хоруговь,
     красная чёлка, сребреный скипетр —
     храброму Свято́славличу.
     Дремлет в поле
     О́льгово храброе гнездо,
     далече залетело;
     не было оно обиде порождено,
     ни соколу, ни кречету, ни тебе,
     черный ворон, безбожный половчине.

     Гзак бежит
     серым волком,
     Кончак ему след правит
     к Дону Великому.

//-- ПЕСНЬ 5 --//

     На другой день очень рано
     кровавые зори свет возвещают,
     черные тучи с моря и́дут,
     хотят прикрыть 4 солнца,
     а в них трепещут синии молнии,
     быть грому великому,
     идти дождю стрелами
     с Дону Великого.

     Тут и копьям приломаться,
     тут и саблям настучаться
     о шеломы половецкие
     на реке на Ка́яле, у Дону Великого.

     Припев. О Русское войско!
     уже не за Валами теперь.

     Вот ветры, Стри́божьи внуки,
     веют с моря стрелами
     на храбрые полки Игоревы;
     земля гудом гудит, реки мутно текут,
     пыли поля прикрывают,
     стяги глаголют:
     половцы и́дут от Дона и о́т моря,
     и от всех стран – русские полки оступили.

     Дети бесовы
     кликом поле прегородили,
     а храбрые русичи,
     преградили червонными щитами.

//-- ПЕСНЬ 6 --//

     Ярый Тур Всеволод!
     стоишь на обороне,
     прыщешь на войско стрелами,
     гремишь о шлемы мечами священными.

     Куда Тур поскачешь,
     своим золотым шлемом посвечивая,
     там и лежат
     язычников головы половецкие.
     Посечены саблями калеными
     шлемы аварские
     от тебя,
     ярый Тур Всеволод.

     Какая рана дорога, братья,
     забыв о чести и жизни,
     и граде Чернигове,
     отчем златом столе,
     и своей милой страсти,
     красной Глебовны
     свычаи и обычаи?!

//-- ПЕСНЬ 7 --//

     Были сечи Тро́яна,
     минули лета Яро́слава,
     были битвы О́льговы, О́льга Свято́славлича, —
     тот ведь Олег мечем крамолу ковал,
     и стрелы по́ земле сеял.

     Вступит в златой стремень
     в граде Тьмуторокане,
     тот же звон слышал
     давний Великий Яро́славов сын Всеволод,
     а Владимир по все утра
     уши закладывал в Чернигове.

     Бориса же Вяче́славлича
     слава на суд привела,
     и на Ка́нине
     зеленый судный ковер постлала
     за обиду О́льгову, —
     храброго молодого князя.

     С той же Ка́ялы
     Свя́тополк по се́че взял
     отца своего
     между угорскими иноходцами
     ко святой Софии к Киеву.

     Тогда при Олеге Гориславличе
     сеялись и растили усобицами,
     погибала жизнь Даждьбожия внука,
     в княжьих крамолах
     века человекам сокращались.

     Тогда по Русской земле
     редко бойцы пашен кричали,
     но часто вороны граяли,
     трупы себе деляще.

     И галки свою речь говорили,
     желая полететь на захребетное.
     То было в те битвы и в те войны,
     а такой битвы не слыхано.

//-- ПЕСНЬ 8 --//

     Спозаранок до́ вечера,
     с вечера до́ света
     летят стрелы калёные,
     гремят сабли о шлемы,
     трещат копья священные
     во́ Поле враждебном
     среди земли Половецкой.

     Черна земля
     под копытами
     костьми была засеяна,
     а кровию по́лита, —
     печалью взошли
     по Русской земле.

     Что мне шумело,
     что мне звенело
     давеча рано пред зорями?
     Игорь полки заворачивает,
     жаль ведь ему
     милого брата Всеволода.

//-- ПЕСНЬ 9 --//

     Билися день, бились другой,
     третьего дня к полуденью
     пали стяги Игоревы;
     тут и братья разлучились
     на бреге быстрой Ка́ялы:
     тут кровавого вина недостало,
     тут пир закончили
     храбрые русичи.
     Сватов напоили,
     и сами полегли тут
     за землю Русскую,
     никнет трава горестями,
     и Древо с печалью к земле преклонилось, —
     уже ведь, братья,
     невеселая година встала,
     уже пустыня силу прикрыла.

     Встала обида
     в силах Дажьбожья внука,
     вступил Девою
     на́ землю Тро́яна —
     всплескала лебедиными крыльями
     на Синем море,
     у Дону плещучи, —
     пробуждая жизни времена.

//-- ПЕСНЬ 10 --//

     Усобица князьям —
     на поганую погибель,
     ибо молвят брат брату:
     вот мое, и то – мое же;
     и начнут князья про малое:
     вот великое, сказывать,
     и сами на себя крамолу ковать,
     а язычники со всех стран
     нападают с победами
     на́ землю Русскую.

     Припев. О, далече зашел сокол,
     птиц бья, к морю!

     А Игорева
     храброго полку нé́ воскресить:
     за ним крикнул плач,
     и вопль понесся по Русской земле,
     дым беды
     мыкая в пламенном роге, —

     Жены русские
     восплакались, так крича:
     «Уже нам своих милых воев
     ни мыслию смыслить,
     ни думаю сдумать,
     ни очами соглядеть,
     а злата и сребра
     ни мало того погубить нам». —

     И встонал, братья,
     Киев печалью,
     а Чернигов напастьми,
     тоска разлилася
     по Русской земле,
     печаль сильна течет
     средь земли Русской.

     А князья сами на себя
     крамолу ковали,
     а язычники сами победами
     нарыскали на Русскую землю,
     беруще дань
     по беле о́т двора.

//-- ПЕСНЬ 11 --//

     Те же ведь два
     храбрые Свято́славлича,
     Игорь и Всеволод,
     теперь злобу пробудили,
     которую тот, было, смирил
     отец их Свято́слав,
     Грозный Великий Киевский.
     Грозою был,
     и пристращал,
     своими сильными полками
     наступил на землю Половецкую,
     притоптал холмы и яруги взмутил реки и о́зеры,
     иссушил потоки и бо́лота.

     А безбожного Кобя́ка
     и́з Лукоморья,
     от железных великих полков половецких,
     будто вихрь выхватил,
     и упал Кобяк в граде Киеве,
     в гриднице Свято́слава.

     Тут баряне и венециане,
     тут греки и моравы
     поют славу Свято́славу,
     карят князя Игоря,
     что погрузил имение на дно Ка́ялы,
     реки половецкой,
     русского злата насыпал.

     Тут Игорь князь
     Высел из седла злата,
     а в седло кощеево;
     уныли ведь градов забралы,
     и веселие поникло.

//-- СОН СВЯТО́СЛАВА --//

     А Свято́слав дурен сон видел
     в Киеве на горах:
     «Эту ночь с вечера
     одевали меня, сказал,
     черным покрывалом на кровати тисовой,
     черпали мне синее вино
     с тоской смешано,
     сыпали мне смертными колчанами
     безбожных тиверцев
     отборный жемчуг на лоно,
     и нежили меня;
     уже доски без конька
     в моем тереме златоверхом;
     ночью с вечера серые враны возгра́яли,
     у Плеснеска на́ оболоне
     были могилы дани,
     и не послать к Синему морю». —
     И молвят бояре князю:
     «Теперь, князь, тоска ум полонила,
     вот ведь два сокола слетели
     с отча стола злата
     поискать ли града Тьмутороканя,
     а либо испить шеломом Дону;
     уже со́колам крылья припешили
     нечистых саблями, а самих ведь опутали
     в путы железные».

//-- ПЕСНЬ 12. Рассказ бояр о последствиях битвы Игоря --//

     «Темно было в третий день:
     два солнца померкнули,
     оба багряные столпа погаснули,
     и с ними молодые месяцы,
     Олег и Свято́слав,
     тьмою тут обволоклись.

     На реке на Ка́яле
     тьма свет покрыла:
     по Русской земле простерлися половцы,
     как пардужье гнездо,
     и в море <скорби> погрузили,
     и великое буйство
     подали лживым и злым.

     Теперь взнеслась
     хула на хвалу,
     теперь грянула
     нужда на волю,
     теперь свергнулся
     ужас на землю.

     Вот ведь
     готские красные девы
     воспели на берегу Синего моря,
     звеня русским златом, поют время сумерек,
     манят месть Шарукану.
     И мы уже, дружина, жаждем веселия».

//-- ЗОЛОТОЕ СЛОВО СВЯТО́СЛАВА --//

     Тогда Великий Свято́слав
     изронил злато слово
     со слезами смешено,
     и сказал: «О мои сы́новци,
     Игорь и Всеволод!
     рано это начали
     половецкую землю мечами мучить,
     а себе славы искать.
     Но вы втайне одолели:
     вы втайне ведь кровь безбожную проливали.
     Ваши храбрые сердца
     из жестокого металла скованы,
     а в подвигах закалены, —
     то ли свершили моей сребреной седине!

     И с вами не вижу
     власти сильного, и богатого,
     многовойского брата моего Яро́слава
     с черниговскими бы́лями, с могу́тами,
     и та́транами и с ше́льбирами,
     и с топча́ками, и с реву́гами,
     и с о́льберами, —
     ибо те без щитов, лишь с кинжалами,
     криком полки побеждают,
     звеняще в прадедову славу.

     Но сказали: «Потрудимся мы сами,
     прошлую славу сами похитим,
     а будущей сами поделимся». —

     А что диво ли, братья,
     старому омолодиться?
     Если сокол с птенцами бывает,
     высоко птиц взбивает,
     не даст гнезда своего в обиду». —

     «Но вот зло, князь, минула помощь,
     изнанкой наши дни обернулись,
     вот у Рим кричат
     под саблями половецкими,
     а Владимир под ранами,
     печаль и тоска сыну Глебову». —

     «Великий князь Всеволод!
     не мыслию тут прилететь бы издалеча
     отча злата стола поблюсти, —
     ты ведь можешь Волгу веслами разбрызгать,
     а Дон шлемами вычерпать,
     если бы ты был,
     то была бы раба по нога́те,
     а раб лишь по ре́зане;
     ты ведь можешь и по́суху
     живыми огнемётами стрелять —
     удалыми сынами Глебовыми.
     Ты, буй Рюрик и Давид!
     не ваши ли злачеными шлемами <блеща>
     по <рекам> крови плавали?
     Не ваша ли храбрая дружина
     рыкают будто туры,
     ранены саблями калеными
     на́ поле враждебном?
     Вступите, властелины, в златой стремень
     за обиду сего времени.

     Припев. За́ землю Русскую, за раны Игоревы,
     буйного Свято́славлича!

     Галицкий Осмо́мысл Яро́слав!
     высоко сидишь ты
     на своем златокованном столе,
     подпер горы Угорские
     своими железными полками,
     заступив королю путь,
     затворил к Дунаю ворота,
     меча́ бремена́ чрез о́блаки,
     суды рядя до́ Дуная.

     Грозы твои по землям текут,
     отворяешь Киеву ворота,
     стреляешь с отчего златого стола
     султанов за землями,
     стреляй, повелитель, Кончá́ка,
     безбожного раба.

     Припев. За́ землю Русскую, за раны Игоревы,
     буйного Свято́славлича!

     И ты, буй Роман и Мсти́слав!
     храбрая мысль носит ваш ум на дело,
     высоко плаваете на дело, буйствуя,
     точно сокол на ветрах ширяяся,
     стремясь птицу в буйстве одолеть.

     Так, у ваших железные оплечья
     под шлемами латинскими;
     от них грохнула земля, и многие страны —
     литва, ятвяги, деремела и половцы, —
     су́лицы свои повергли,
     а главы свои подклонили
     под те ли мечи священные». —

     «Но теперь, князь,
     Игорю померк солнца свет,
     и Древо не добром листья срони́ло:
     по́ Роси, по́ Суле города поделили,
     а Игорева храброго полку не воскресить.
     Дон все-таки, князь, кличет,
     и зовёт князей на победу,
     О́льговичи, храбрые князья, доспели на брань». —

     «Ингварь и Всеволод, и все три Мсти́славича!
     не худа гнезда шестикрыльцы,
     не победными жребиями
     себе земли расхитили,
     где ваши златые шлемы
     и су́лицы ляшские и щиты?!
     Загородите Полю ворота
     своими острыми стрелами.

     Припев. За́ землю Русскую, за раны Игоревы,
     буйного Свято́славлича».

//-- ПЕСНЬ 13 --//

     Теперь же Су́ла
     не течёт сребряными струями
     к граду Перея́словлю,
     и Двина бо́лотом течет
     к оным грозным полочанам
     под криком безбожных.

     Один же Изя́слав,
     сын Васи́льков,
     позвонил своими острыми мечами
     о шлемы литовские;
     загубил славу
     деду своему Все́славу, —

     И сам под червонными щитами,
     на кровавой траве,
     загублен литовскими мечами;
     и захотел на кровать он, сказав:
     «Дружину твою, князь,
     птиц крылья приодели,
     а звери кровь полизали».

     Не было тут брата Бряче́слава,
     ни другого – Всеволода;
     один же изронил жемчужную душу
     из храброго тела чрез злато ожерелие;
     уныли голоса, поникло веселие,
     трубы трубят городенские.

     Яро́славичи и все внуки Все́слава,
     теперь понизьте стяги свои,
     вонзите свои мечи безумные;
     теперь ведь выскочили из дедовой славы,
     ведь вы своими крамолами
     начали наваживать
     язычников на землю Русскую,
     на власть Все́славлю.
     Какое же было бы насилие
     о́т земли Половецой?

//-- ПЕСНЬ 14 --//

     На седьмом веке Тро́яна
     Бросил Все́слав жребий
     на девицу ему любу;
     тот лукавством <трех> подперся наконец,
     и ско́чил к граду Киеву,
     и коснулся скипетром
     злата стола киевского.

     Ско́чил от них лютым зверем
     в полночи из Бела-града,
     завесившись синей мглой.
     Ранее возник ратью злой,
     отворил ворота Нову-граду,
     расшиб славу Яро́славу,
     ско́чил волком до Немиги с Дудуток.

     На Немиге
     снопы стелют головами,
     молотят
     цепами священными,
     на токе жизнь кладут,
     веют душу от тела.

     Немиги
     кровавые берега
     не благом же были
     посеяны,
     посеяны костьми
     русских сынов.

//-- ПЕСНЬ 15 --//

     Все́слав князь людям судил,
     князьям грады рядил,
     и сам в ночь волком рыскивал,
     из Киева дорыскивал
     до князя Тмуторокани,
     великому Хорсу
     волком путь перерыскивал.

     Тому в Полотске
     позвонят ли заутреннюю рано
     у Святой Софии в ко́локолы,
     а он в Киеве звон слышал.
     Хоть и сильная душа
     в дерзком теле,
     но часто от бед страдала.

     Тому славный Боян
     и впервой припевку,
     сильный ум, сказал:
     «Ни хитрому, ни проворному,
     ни птице проворной,
     суда Божьего
     не миновать». —

     О! стонать же
     Русской земле,
     помянувши прежнюю пору
     и прежних князей, —
     того старого Владимира
     не удержать было на горах киевских.

     Потому ныне стали стяги Рюриковы,
     а другие Давидовы,
     но порознь им знамёна вьются,
     копья поют на Дунае.

//-- МОЛИТВА-ПЛАЧ ЯРО́СЛАВНЫ --//

     Яро́славнин глас [ «стена»] слышит —
     <Богородица Пирогощая> —
     кукушкой чужою рано кличет:
     «Полечу, речет, кукушкою по Дунаю,
     омочу бобровый рукав в Ка́яле реке,
     утру князю кровавые его раны
     на могучем его теле».

     Яро́славна рано молит
     в Путивле на забрале, так глаголя:
     «О ветер-ветрило!
     зачем, повелитель, так сильно веешь?
     зачем носишь ты бесовские стрелы
     на своих нескорбных крыьях
     на моего воя войско?
     мало ли было вверху
     под о́блаками веять,
     колышучи корабли на Синем море?
     зачем, повелитель,
     мое веселие по ковылию развеял»?

     Яро́славна рано молит
     в Путивле городе на забрале, глаголя:
     «О Днепр Словутич!
     ты пробил как есть каменные горы
     сквозь землю Половецкую,
     ты колыхал как есть на себе
     Свято́слава на́сады до полку Кобя́кова,
     восколышь, повелитель, моего воя ко мне,
     чтобы не слала к нему слез на море рано».

     Яро́славна рано молит
     в Путивле на забрале, глаголя:
     «Светлое и тресветлое солнце!
     всем тепло и красно как есть,
     зачем, повелитель, простерло
     горячие свои лучи на мужа войско?
     в поле безводном жаждою им луки связало,
     тоскою колчаны заткнуло».

//-- ПЕСНЬ 16. Побег Игоря из плена --//

     Прыщет море полу́ночи,
     и́дут вихри тучами;
     Игорю же князю Бог путь кажет
     из земли Половецкой на́ землю Русскую,
     к отчу злату столу.

     Погасли вечерние зарева,
     Игорь спит, Игорь бдит,
     Игорь мыслию поле меряет
     от Великого Дону до Малого Донца.

     Ко́ней в полý́ночи
     Овлур свистнул за рекою,
     велит князю догадаться:
     князю Игорю – уйти.

     Крикнула, дрогнула земля,
     восшумела трава,
     вежи половецкие задвигалися,
     а Игорь князь поско́чил горностаем к зарослям.
     И белым гоголем на воду,
     бросился на борза коня,
     ско́чил с него легким волком
     и побежал к лугу Донца.
     И полетел со́колом под мглами,
     избивая гусей и лебедей
     к завтраку, и обеду, и ужину.

     Коли Игорь со́колом полетел,
     тогда Влур волком побежал,
     труся собою студеную росу, —
     надорвали ведь своих борзых ко́ней.
     Донец сказал: «Князь Игорь!
     не мало тебе величия,
     а Конча́ку розни и зла,
     а Русской земле веселия».

     Игорь сказал: «О Донец!
     не мало тебе величия,
     качавшему князя на́ волнах,
     стлавши ему зеле́ну траву́
     на своих сребреных берегах,
     одевая его теплыми мглами
     под сению зеле́на древа,
     стерегши его гоголем на́ воде,
     чайками на́ струя́х,
     чернядьми на́ ветрах.

     Не так ли, сказал, река Сту́гна,
     худую струю имея,
     пожравши чужие ручьи,
     и струги дву́носы – к устью?
     Юноше князю Рости́славу
     затворила Днепра темны бе́реги.

     Плачется мати Рости́слава
     по юноше князю Рости́славу.
     Поникли цветы горюя,
     и Древо с печалью к земле преклонило».

//-- ПЕСНЬ 17 --//

     А не сороки затрескотали —
     по следу Игореву
     ездит Гзак с Конча́ком.
     Тогда вороны не гра́яли, галки примолкли,
     сороки не трескотали, полозы ползали только,
     дятлы стуком путь к реке кажут,
     соловьи веселыми песнями
     свет возвещают.
     Молвит Гзак Конча́ку:
     «Если сокол к гнезду летит,
     соколика расстреляем мы
     своими злачеными стрелами».
     Сказал Кончак ко Гзе:
     «Если сокол к гнезду летит,
     а мы соколика опутаем
     красною девицею».

     И сказал Гзак к Кончá́ку:
     «Если его
     опутаем мы красною девицею,
     ни нам будет соколика,
     ни нам и красной девицы,
     а почнут нас с тобою
     птицы бить
     в поле Половецком».

//-- * * * --//

     Сказав, Бо́ян и ходил
     на́ Свято́слава,
     песнетворец старого времени
     Яро́слава, О́льгова, —
     царя любимец:
     «Тяжко и голове вдали плечей,
     зло и телу вдали головы».
     Русской земле без Игоря!

//-- СТИХИРА «на хвалитех» --//

     Солнце светится на небесах,
     Игорь князь в Русской земле,
     девицы поют на Дунае,
     вьются голоса чрез море до Киева.
     Игорь едет по Бори́чеву
     к Святой Богородице Пиро́гощей, —
     страны рады, грады веселы.
     Певши песнь старым князьям,
     а теперь молодым петь.
     Слава Игорю Свято́славличу,
     Буй-туру Всеволоду,
     Владимиру Игоревичу!
     Правы князья и дружина,
     поборовшись за христиан
     на безбожные полки!
     Князьям слава и дружине!
     Аминь.

2009–2012 гг.

КОММЕНТАРИЙ

В 1926 г. В. Ф. Ржига в своей работе «Гармония речи “Слова о полку Игореве”» сделал существенное замечание по поводу испорченности текста Слова: «Что касается самого текста Слова, то по мнению новейших исследователей, которое я целиком разделяю, он не так уже сильно испорчен, как это казалось сначала» (Ржига, 1992. С. 5). Эти правильные слова высказаны не в качестве убеждения, они имеют под собой объективную реальность.

Часть вторая
БОЯН «СЛОВА О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ»

Глава 1
ОТНОШЕНИЕ БОЯНА К КНЯЗЬЯМ-СОВРЕМЕННИКАМ

   По мысли автора «Слова о полку Игореве», воспеть поход Игоря подобало Бояну, – ему доступно было мысленное, невещественное естество Древа духовной жизни, он летал умом под облака, а также хорошо знал тропу Трояна через поля к горам – путь к Приазовью, в землю Трояна, куда направил свой поход Игорь.
   Замысел Игоря о походе, в интерпретации автора «Слова», был грандиозным. О цели этого похода кличет Див в верху Древа: велит повиноваться (а не «послушать», как принято) «земле незнаемой» (невладеемой) – Волге, Поморию, Посулию, Сурожу и Корсуню (Крым) и Тмуторокани (Таманский полуостров).
   Открывалась захватывающая цель: возродить Киевскую Русь, включая пределы Левобережной Скифии с частью Крыма, которую восстановил было Святослав Игоревич, отец Владимира Святого.
   В тот период существовало два половецких объединения, Приднепровское и Донское – Белая и Черная Кумания, по данным карты Восточной Европы, составленной в XII в. арабом Идриси (Плетнева, 1988. С. 30). Днепровские половцы в холодный сезон, с октября по апрель, кочевали близ Дуная и на Балканах. А в мае они (или какая-то часть их) вновь появлялись на границе Руси (Литаврин, 1980. С. 105). Поэтому походы русских князей на половцев Днепра и Дона были «оговорены правилами» кочевий днепровских половцев к Дунаю и на Балканы, – походы эти совершались главным образом зимой и ранней весной, чтобы предотвратить объединение тех и других половцев.
   С этими «правилами» были связаны, должно быть, походы русских князей на Дунай, на половцев как на врагов своих, кочующих летом в Поднепровье.
   В 1106 г. великий князь Киевский Святополк послал воеводу Яна на половцев к Зареческу: и прогнали их до Дуная, пленных отняли, а половцев посекли (Шахматов, 1916. С. 327, 328).
   В 1192 г. осенью, когда, надо полагать, днепровские половцы откочевали на Дунай, «надумали лучшие мужи из черных клобуков просить у великого князя киевского Рюрика сына Ростислава на половцев на Дунай» (ПСРЛ, 1962. В лето 6700).
   Игорь пошел на донских половцев Кончака 23 апреля, рассчитывая, видимо, что днепровские половцы, которые могли бы оказать помощь донским, еще не вернулись с Балкан к границам Руси.
   Днепровских половцев возглавлял тогда хан Гзак. Сделать такой вывод помогают слова автора «Слова о полку Игореве»: «Игорь к Дону войско ведет… Гзак бежит серым волком, Кончак ему след правит (из Поднепровья) к Дону Великому». Однако «в бою Игорь столкнулся даже не с одной-двумя ордами, а с объединенными под главенством Кончака полками приднепровских, донских и поморских половцев» (Плетнева, 1988. С. 31; ПЛДР, 1980. С. 355).
   Но если Боян воспел бы лучше этот поход, по мнению автора, то встает вопрос: кто был Боян и кого он воспевал? Наше представление о Бояне возникает из смысла предложений о нем в тексте самого памятника. Так, автор говорит, что он был песнетворцем времен Ярослава Мудрого и Олега Святославича («Гориславича»). Но песнетворцами называли тогда не только составителей песен, в том числе богослужебных песен и молитв, но и самих певцов, а также ораторов: «Историки и витии (ораторы), то есть летописцы и песнетворцы», – сказано у Кирилла Туровского (Срезневский, 1863. Т. 2). Боян выступил с обличением против Святослава Ярославича, изгнавшего «законного» великого князя с киевского престола, своего брата Изяслава: «…тяжко ти головы, кроме плечю; зло ти телу, кроме головы», – «рек Боян и ходы на Святъславля…» – «…Тяжело и голове без плеч, зло и телу без головы», – «сказав, Боян и пошел на Святослава…» (пер. наш.). Однако постановка 2-й части предложения «рек Боян и ходы…» в 1-ю часть «тяжко ти головы…» имеет принципиальное значение: донести кратчайшим путем смысл предложения и дать представление об исторической ситуации, отраженной в этом предложении. Тогда как ложное заключение относительно грамматической формы слова «рекъ», что это не причастие «сказав», а глагол «сказал» или «сказали» (Боян и будто бы некий Ходына одновременно с Бояном сказал), создаёт проблемы для переводчика и комментатора, о которых сказано будет ниже.
   Наше представление о Бояне зависит также от смысла предложения: «Боян… Коганя хоти». – «Боян… великого князя (царя) любимец» (пер. наш). Об активном, наступательном характере Бояна как высшего существа, принадлежащего к интеллектуальной (духовной) элите, основывающемся на установившихся ценностях русской традиции престоланаследия, свидетельствует его поступок по отношению к Всеславу Полоцкому, соответствующий его поступку по отношению к Святославу Ярославичу, – он выступил против Всеслава и сказал ему укоризну: «Ни хитрому, ни гораздому, ни птице гораздой суда Божьего не миновать».
   Но кого, или каких князей, воспевал Боян? – На этот вопрос полного ответа в тексте памятника нет. Два предложения, содержание которых дает, по мнению современных исследователей, представление о князьях, которых воспевал Боян, являются на самом деле противопоставлением. В первом предложении говорится о том, что существовал обычай, вспоминая усобицы первых времен Киевской Руси, создавать песни князьям по жребию, бросая 10 соколов на стадо лебедей от имени кандидатов на прославление. И кому выпадал жребий, чей сокол первым догонял лебедь, тому и песнь была.

     Помняшеть бо речь първыхъ временъ усобице,
     Тогда пущашеть 10 соколов на стадо лебедей,
     Который дотечаше, та преде песь пояше,
     Старому Ярославу, храброму Мстиславу,
     Иже зареза Редедю предъ пълкы Касожьскыми,
     Красному Роману Святъславличю.

   В этом случае следует уделить внимание следующему обстоятельству: «помняшеть», «пущашеть» – это гл. в имперфекте 3-го л., мн. ч. «вспоминали», «пускали». А «дотечаше», «пояше» – гл. в имперфекте 3-го л., ед. ч. «достигал», «брал». Во втором предложении говорится, что у Бояна был другой метод:

     Боян же, братие,
       не 10 соколовь на стадо лебедей пущаше,
     Нъ своя вещиа пръсты на живая струны въскладаше,
     Они же сами Княземъ славу рокотаху.

   Пущаше, въскладаше – гл. в имперфекте 3-го л., ед. ч. «пускал», «воскладал». Следовательно, к этой мысли уже неприменимо представление о тех трех князьях из первого предложения, которым будто бы пел славу Боян.
   Выводы, сделанные в прошлом веке Е. В. Барсовым, а в наше время М. Н. Тихомировым и Б. А. Рыбаковым, следующие: Боян был гениальным поэтом второй половины XI в., воспевал князей-современников и князей старшего поколения. Традиция его была письменная, а не устная. Он был приверженцем семьи великого Киевского князя Святослава Ярославича, отца Олега Тмутороканского («Гориславича»), который был дедом Игоря. Это была ветвь Черниговских князей. И произведения Бояна были произведениями черниговского автора. В Похвальных словах Бояна воспевались: Тмутороканский «храбрый» Мстислав Владимирович, брат Ярослава Мудрого, Полоцкий князь Всеслав, Киевский Святослав Ярославич, Тмутороканский «красный» Роман Святославич, брат Олега Святославича («Гориславича»), сам Олег Святославич, бежавший от своего дяди Всеволода Ярославича из Чернигова в Тмуторокань к брату Роману, Борис Вячеславич, прокняживший в Чернигове 8 дней и бежавший в Тмуторокань к Роману за год до Олега (Тихомиров, 1968. С. 45–48).
   А по гипотезе А. Л. Никитина, героем будто бы не дошедшей поэмы Бояна был молодой князь, «красный» Роман Святославич, выступивший в «героический и почти безнадежный поход против Всеволода», то есть против своего родного дяди (Никитин, 1977. С. 143, 148). Если все эти утверждения истинны, то должна существовать принципиальная возможность узнать это, так как выводы должны все-таки соответствовать некоторым фрагментам реальности. Если Боян действительно воспевал перечисленных князей, то первым в ряду должен быть назван Ярослав, почему-то не зачисленный в герои произведений Бояна. Но ведь сказано: «…песнь… Ярославу… Мстиславу… Роману…» Ярослав не зачислен, видимо, потому, что подтачивалась бы черниговская ориентация Бояна. Но чтобы узнать, имеется ли соответствие между утверждениями исследователей и действительностью, а в данном случае – это фрагменты текста памятника и других источников, на основании которых можно сделать вывод о том, каких князей и за что воспевал Боян, необходимо прояснить содержание тех фрагментов, в которых Боян поставлен в определенные отношения к князьям.
   Первое отношение. В связи с разными формами гл.: помняшеть («вспоминали»), пущашеть («пускали») и пущаше («пускал»), въскладаше («воскладал») – возникают непреодолимые обстоятельства для утверждения, что Боян воспевал князей за их участие в первых междоусобицах. Поэтому если мы сформулируем мысль, что Боян воспевал князей-междоусобников, то это утверждение будет ложным и не будет иметь соответствия с действительностью. В древнерусских памятниках письменности нет ни одного направления соответствия: от похвалы как формы прославления – к похвале междоусобнику-князю. Наоборот, центральным понятием является осуждение мождоусобиц. Хотя личные боевые качества князей ценились и мораль свободных господ присваивала звание «храбрый» князю за смелые образцы военных действий в тех же междоусобных войнах, так как идея князя-вождя была в самом расцвете. Но чтобы обрести ясность в сообщаемой мысли автора, нужно определить – что же содержится в переданном им ряду князей: Ярослав, Мстислав, Роман, – в каких отношениях к ним мог находиться Боян. Ярослав – это Ярослав Мудрый. При нем сам Киев и Киевское государство достигли наивысшего расцвета. Похвала Ярославу содержится в статье 1037 г. «Повести временных лет» и в сочинении Киевского митрополита Илариона «Слово о законе и благодати». В том и другом случае Ярослав прославляется за укрепление христианского государства, за распространение просвещения и веры Христовой на Руси. О междоусобных его войнах нет ни слова. Поэтому, опираясь на имя Ярослава, можно считать его достаточным основанием для утверждения: Боян принадлежал к книжникам Киевской митрополии и в своей песне-похвале Ярославу, если он ее создавал, так как автор, как мы только что показали, напрямую не говорит об этом, – имел в виду те его поступки и достоинства, которые прославлены в летописи и в похвале Ярославу в «Слове о законе и благодати» Илариона.
   Мстислав и Роман. Эти имена также выявляют информационное содержание разбираемого предложения: тот и другой – Тмутороканские князья-междоусобники. И хотя сам автор сообщает, что дело обстояло так, что Боян хорошо знал тропу Трояна – «через поля на горы», то есть к горам – в землю Трояна, расположенную в Приазовье, в низовьях Дона, куда достигали владения Тмутороканских князей, – в то же время текст памятника не дает оснований говорить, что Боян воспевал Мстислава и Романа. Если мотивом создания песен по жребию соколами – Ярославу, Мстиславу и Роману – служили усобицы первых времен и в то же время понятие хвалы за междоусобные войны неприменимо к похвале Ярославу, – тогда следует предполагать, что и к двум другим князьям этого ряда не применялась хвала Бояна за междоусобные войны. Вспомним, что струны Бояна по своему усмотрению рокотали славу князьям, но каким – не сказано. Правда, если быть точным, то и на этот счет мы имеем косвенное указание автора, когда он говорит, что начнет свою повесть от старого Владимира (не далее его. – Л. Г.) до нынешнего Игоря, – следовательно, Боян воспевал предков Владимира: Святослава и Игоря, отца и деда. Но сам автор, в отличие от Бояна, решил этой темы не касаться.
   Дальше автор говорит: «…песнь… Мстиславу, который зарезал Редедю пред полками Касожскими…», – но это был тот Мстислав, который из Тмуторокани пошел на своего брата Ярослава, великого князя Киевского, с полками хазар и касогов. В Чернигове он набрал в свое войско еще и северян, которых не считал своими дружинниками. Выставленные Ярославом против северян варяги посекли северян. Тогда Мстислав ударил на варягов и перебил их. После сражения, озирая поле битвы, радовался, что северяне и варяги перебиты, а его дружина цела: хазары и касоги. Однако автор говорит, что песнь по жребию была и Мстиславу. Эта фраза снабжает нас пониманием условий, при которых князю-междоусобнику слагали песню: он должен был «поратовать за христиан на поганые полки» или же в междоусобной войне совершить христианский поступок, как это было с Романом Святославичем. В 1079 г. Роман выступил против Всеволода «за обиду» своего брата Олега, которого Всеволод перед тем изгнал из захваченного Олегом Чернигова. Роман пришел с половцами, Всеволод заключил мир с ними, и половцы убили Романа. Таким образом, Роман положил голову за брата своего. В сходной ситуации погиб и Изяслав, брат Всеволода, который согласился помочь ему изгнать Олега из Чернигова. Об Изяславе летописец говорит, что погиб он за братнину обиду, что Господь о таких сказал: «Кто положит душу свою за други своя» (см. Ин. 15, 13). Соломон же говорил: «Братья в бедах помогают друг другу. Ибо любовь превыше всего» (ПВЛ. Статья под 1078 г.).
   Принимая такие условия воспевания князей-междоусобников, мы встаем на реалистическую позицию по отношению к воспеваемым по жребию князьям – Ярославу, Мстиславу и Роману. Точно так же дело обстоит и с самим автором «Слова о полку Игореве»: он хвалит своих героев за то, что они «поборая за христьяны на поганыя плъки», и ни одним словом не обмолвился о том, что незадолго до похода на половцев Игорь разгромил город Глебов у Переяславля в междоусобной войне с Владимиром Переяславским. Такому же историческому истолкованию поддаются и сочувственные интонации автора по отношению к Борису Вячеславичу, который в 1078 г. погиб под Черниговом в междоусобной войне против Всеволода «за обиду Олгову».
   Второе отношение. Боян и Святослав Ярославич. – «Рек Боян и ходы на Святъславля…» (То, что здесь назван Святослав Ярославич, подтверждается упоминанием его сына Олега в этом же предложении.) В переводе эта фраза имеет следующее содержание: «Сказав, Боян и ходил (или пошел) на Святослава». – Есть устойчивое мнение среди исследователей, что в данном случае высказался не один Боян, а сразу (или, по некоторым версиям перевода, друг за другом, с некоторым временным промежутком) высказались два лица – Боян и Ходына, оба песнетворцы. Чтобы создать такое мнение о древней практике сдвоенных речевых актов, под причастием «рекъ» («сказав») подразумевают глагол «реклъ» («сказал»), не объясняя почему, а к глаголу в форме аориста «ходы» присоединяют предлог «на». Однако, учитывая, что знание важнее мнения, разберем это предложение.
   «Рек Боян и ходы на Святъславля пестворца стараго времени Ярославля, О́льгова…»: «Тяжко ти головы, кроме плечю; зло ти телу, кроме головы». – «…Сказав, Боян и ходил на Святослава, песнетворец старого времени Ярославова, Олегова…»: «…Тяжело и голове без плеч, зло и телу без головы».
   Именно этой ситуации в данном предложении стоит быть потому, что слово рек – это не гл. «сказал», как ранее сказано, а прич. прош. вр., действит. залога, м. р., ед. ч., им. п. – «сказав». Поэтому после слова «Боян», как справедливо предполагал Л. А. Булаховский, союз «и» вводит сказуемое в форме аориста (Словарь-справочник, 1984. С. 125), то есть слово «ходы» должно быть не частью личного имени, например, Ходына, а сказуемым «ходы».
   Ходы – от слова ход, которое имеет также значения «выход», «выходить», «достигать». Отсюда – ходить, хожу, шел. Форма «ходы» вместо «ходи» допускалась как явление диалектное. Такая форма встречена в новгородской берестяной грамоте № 131: «…а я быле о русалеяхо в Пудоге. А цто про Сямозерци хедыле есемо не платяце…» – «…А я был во время русалий в Пудоге. А что к Самозеричам ходил – (они) не платят…» (Буров, 1986. С. 219, 220).
   Пестворца – это не существитеьное двойственного ч., им. п. и не служит признаком наличия двух действующих лиц в речевом акте – Бояна и Ходыны, а существительное единственного ч., род. п., так как форма единственного ч., им. п. «пестворьць» в данном контексте неприемлема из-за своей «невыразительности»: она совпадает с винительным п. ед. ч. «пестворьць» и родитеьным п. мн. ч. «пестворьць». В силу этого возникает трудность в разграничении субъекта и объекта действия: ходил ли на Святослава Боян-песнетворец, или Боян ходил на Святослава-песнетворца, или Боян ходил на Святослава и песнетворцев старого времени Ярославова, Олегова. Выход подсказывает «аристократический характер» древнерусской грамматики: при обозначении одушевленного объекта в винительном падеже (в нашем случае им. п. равнозначен вин. п.) слова м. р., обозначающие лиц в ед. ч. – причем только социально полноправных людей, – получали форму род. – вин. п. (с окончанием на «а») (Иванов, 1983. С. 268, 256, 258, № 1; 283–286). Здесь трудности с обсуждением проблемы, связанной с мнением, что Боян воспевал Святослава Ярославича, возникают в связи с тем, что Боян выступил с обличением Святослава и это получило отражение в «Слове о полку Игореве», в то время как о хвале Святославу не известно ничего.
   Третье отношение. Боян «Коганя хоти». – Чтобы выявить смысл и значение этого выражения, приведем само предложение, как оно звучит у первых издателей: «Рек Боян и ходы на Святъславля пестворца стараго времени Ярославля, Ольгова, Коганя хоти…» – «Боян ходил на Святослава, песнетворец старого времени Ярославова, Олегова, – великого князя (царя) любимец» (пер. наш).
   Олег – это Олег Тмутороканский, сын Святослава Ярославича. Святослав, великий князь киевский, скончался в 1076 г. Его сын Олег, князь без удела, находился после смерти отца под присмотром в Чернигове у своего дяди Всеволода. В этом же 1076 г. Олег бежал в Тмуторокань от Всеволода из Чернигова. В этом же году погиб великий князь киевский Изяслав, старший брат Всеволода, под Черниговом, придя на помощь Всеволоду против Олега, который вместе с Борисом привел половцев на Русскую землю и пошел на Всеволода. Олег был побежден, бежал в Тмуторокань, а великим князем киевским стал Всеволод. Поэтому когда в 1079 г. Роман пришел с половцами на Русскую землю против Всеволода «за обиду» своего брата Олега и был убит этими же половцами, то Всеволод с помощью хазар отправил Олега в ссылку в Византию, где он в течение двух лет пребывал на острове Родосе.
   Коган (каган) – верховный правитель. В тюркской иерархии хаган – глава империи, большой федерации племен. Западная параллель хагану – rex (царь) (Чичуров, 1980. С. 90. № 153). В Киевской Руси титул каган в X–XI вв. иногда применялся вместо титула «великий князь» или «царь» (Словарь, 1991. С. 183; Высоцкий, 1985. С. 22, 23). В то же время термин «князь» обозначал не только «главу, старейшину, владыку», но и «господина, хозяина, владельца» (Словарь, 1980. С. 207). В этой связи ср. русск. каган, каганец («светильник»). Хоти – род. п., ед. ч. вместо им. п., ед. ч. слова хоть. Но им. п., ед. ч. хоть в этом случае не различался с вин. п., ед. ч. хоть. В силу этого, как и в случае со словом «пестворьць», трудно было разграничить субъект и объект действия. Поэтому использовался род. п. для обозначения одушевленного объекта, как в данном случае.
   Слово хоть многозначно, но в этом контексте оно употреблено со значением «любимец, избранник», как, например, в летописной фразе: «И ради быша новгородьци своему хотению» (избраннику своему, любимцу, Роману Мстиславичу, в 1168 г. прибывшему к ним на княжение).
   Итак, приведём теперь это сложное предложение, в состав которого входит разобранное придаточное предложение, полностью в нашем переводе: «Сказав, Боян и ходил на Святослава, песнетворец старого времени Ярославова, Олегова, – царя (великого князя) любимец: «Тяжко и голове без плеч, зло и телу без головы». – Русской земле без Игоря». В этих предложениях мы видим точно подмеченное Б. М. Гаспаровым наличие в тексте «Слова» «сложнейших соотнесений между различными точками повествования, изощрённых параллезмов» (в данном случае между словами Бояна, сказанными Святославу об изгнанном им из Киева и находящемся в Польше великом князе киевском Изяславе, и выводом автора о том, что так же тяжко Русской земле без новгород-северского князя Игоря, находящегося в плену у половцев), наличие «нарушений синтаксической структуры в связи с влиянием соседних предложений». Так, синтаксически не мотивированный ход, когда сообщено, что «сказав, Боян и ходил на Святослава», а что сказал и кому, неясно, потому что сказанное Бояном отнесено в конец предложения, свидетельствует о том, что возникновение слов об Изяславе вызвало «лексическую индукцию», развитие противоположного – слов о состоянии Русской земли без Игоря, которое оказалось, под влиянием соседних предложений, таким же, как некогда во время вынужденного отсутствия Изяслава. Но для того чтобы содержание предложений было доступнее, воспользуемся уже примененным выше методом перестановки прямой речи Бояна с конца предложения в его начало. «Тяжко и голове без плеч, зло и телу без головы», – «сказав, Боян и ходил на Святослава, песнетворец старого времени Ярославова, Олегова, – царя (великого князя) любимец». – Сила этой модели такова, что мы должны признать, что здесь представлен «сценарий» конфликта Бояна с великим князем киевским Святославом Ярославичем после какого-то поступка этого князя, когда стало «тяжко и голове без плеч, зло и телу без головы».
   Этот поступок Святослава известен, он существует в летописной статье 1073 г.: «Воздвиг дьявол распрю в братии этой – в Ярославичах. И были в этой распре Святослав со Всеволодом заодно против Изяслава… Святослав же был виновником изгнания брата (с киевского престола), так как стремился к еще большей власти… Изяслав ушел в Польшу… А Святослав сел в Киеве, прогнав брата своего, преступил заповедь отца, а больше всего Божью. Велик ведь грех – преступать заповедь отца своего». – Совершенно ясно, что именно эту ситуацию обозначил Боян словами: «Тяжко и голове (Изяславу, верховному правителю) без плеч (без киевского престола), зло и телу (Русской земле) без головы» (без Изяслава, законного правителя), – когда он «ходы на Святъславля».
   Хорошо известен и тот факт, что игумен Киево-Печерского монастыря Феодосий «ходил на Святослава»: «Отец наш Феодосий, исполнившись Духа Святого, стал укорять князя, что несправедливо он поступил и не по закону сел на престоле, изгнав старшего брата своего, бывшего ему вместо отца» (ПЛДР, 1978. С. 379). Обличая Святослава, Феодосий писал ему письма, в том числе большое послание, в котором сравнивал его с братоубийцей Каином, однако ничего не известно, чтобы Феодосий занимался литературным творчеством, связанным с историей Русской земли и с прославлением князей. Все это заставляет высказать утверждение, что Феодосий был не одинок, что у него был сподвижник, и притом человек его круга – из духовенства, ибо подобает им, по словам того же Феодосия, обличать князей и поучать о спасении души. А князьям следует выслушивать это. Поэтому мы склонны считать, что отражение укоризны Святославу сподвижника Феодосия мы находим в «Слове о полку Игореве». Но чтобы перейти к аргументации с целью определения исторического лица, дерзнувшего, как и Феодосий, выступить против Святослава, вернемся к струнам Бояна.
   Боян «своя вещиа пръсты на живая струны въскладаше, они же сами Княземъ славу рокотаху». – Струны живые, такие, которые живут, обладают жизнью, имеют свойства живого существа, свежие, бодрые. Эпитет для струн – редкий. Кроме того, есть некоторая неопределенность относительно самого музыкального инструмента, так как он не назван. Но, учитывая опознавательную примету, – игру 10-ю пальцами, – можно утверждать, что подразумеваются гусли, которые выступают здесь в качестве знака – представителя другого предмета, других свойств и отношений. Тем более что персты у Бояна вещие (мудрые, вновь редкий эпитет), как и сам Боян вещий. Поэтому следует отвергнуть точку зрения, что Боян был обычным песнетворцем, который сопровождал свои Похвальные слова князьям игрой на гуслях. Если «живые струны» сами рокочут славу князьям, то это не музыкальное сопровождение сочинений Бояна, а самостоятельные сочинения для гуслей. В этом случае мы должны признать, что гусли выступают как символ Бояна, его свойств и его отношений к князьям.
   Утверждение автора в предложении о струнах напоминает положение дел в христианской письменной практике. Так, Константин Болгарский, обращаясь к слушателям со своими поучениями, говорит: «Восприимем гусли духовные» (Срезневский, 1863. С. 191, 192). В «Похвале и чудесах Прокопия, юродивого Устюжского» сказано: «Радуйся… Гусль богодвижимая» (Похвала, 1554. Л. 115–149). В рукописном Евангелии 1358 г. заставка – гусляр. Надпись «Гуди гораздо» (Евангелие, 1358. Л. 60).
   Но самое примечательное, что и Священное Писание не умолчало о гуслях, о смысле этого символа. «И видел я как бы стеклянное море, смешанное с огнем; и победившие зверя и образ его, и начертание его и число имени его, стоят на этом стеклянном море, держа гусли Божии…» (Откр. 15, 2.) Толкование св. Андрея, архиепископа Кесарийского, духовного писателя второй половины V в.: «Гусли означают умерщвление и благоустроенную в согласии добродетелей жизнь, руководимую смычком Святаго Духа» (Толкования, 1992. С. 121).
   Слово «умерщвление», помимо лишения жизни, включает в себя значение «прекращение развития чего-нибудь, приведение в пассивное состояние», в том числе умерщвление плоти. Так что если о человеке было сказано: «муж благостный, книжный и постник» и что он ходил на Днепр, на холм, и пел там церковные часы (богослужение из двух частей: трипсалмие, затем тропари, кондаки и заключительные молитвословия) (ПВЛ – об Иларионе, пресвитере церкви святых Апостолов в Берестове под Киевом), – то, вооружившись приведенным толкованием гуслей, мы можем сказать, что это была «жизнь, руководимая смычком Святаго Духа» или «гусль богодвижимая». Совершенно ясно, что гусли будут выступать здесь в качестве знака – представителя другого предмета, других свойств и отношений.
   Подведем итоги в этой части. Указание Андрея Кесарийского на гусли как знак, устанавливает отношение между этим знаком и его обозначаемым. С точки зрения этого мировоззрения, Боян выступает как «муж благостный, книжный и постник», который, умерщвляя плоть, вел жизнь «благоустроенную в согласии добродетелей». А в соответствии с полученными нами выводами, принадлежал к книжникам Киевской митрополии, был, очевидно, близок к Ярославу Мудрому («коганя хоти» – «любимец великого князя Киевского», так, во всяком случае, «каганом», в источниках после Владимира назван его сын Ярослав) и в то же время был связан каким-то образом с Тмутороканским княжеством. Обличал Святослава за то, что «преступил заповедь отца, а больше всего Божью», изгнав старшего брата Изяслава с киевского престола.
   Отношение Бояна к Всеславу Полоцкому не добывалось в ходе данного исследования, оно достаточно ясно: Боян, укоряя Всеслава, сказал ему, что «ни хитрому, ни гораздому, ни птице гораздой суда Божьего не миновать». Когда это могло произойти? Известно, что в начале 1067 г. Всеслав поднял рать в Полоцке и захватил Новгород. Ярославичи – Изяслав, Святослав и Всеволод – выступили против него, сразились с ним в начале марта и одержали победу, но сам Всеслав бежал от них. И только 10 июля под Смоленском они хитростью захватили его в плен, Изяслав доставил его в Киев и посадил в тюрьму вместе с двумя сыновьями. Суд Божий, на первый взгляд, состоялся. Однако хитрость была проявлена не Всеславом, а Ярославичами. А Боян предвещал ему суд за его хитрость и умелость. Следовательно, не в этом случае Боян сказал ему свою укоризну. Но через год с небольшим, 15 сентября 1068 г., киевляне, недовольные ведением военных дел Изяславом против половцев, восстали, Изяслав бежал из Киева, а киевляне освободили Всеслава из тюрьмы, прославили его среди княжеского двора, придав тем самым Всеславу юридический статус великого князя Киевского [79 - Если «сребрено стружие», трофей Игоря – копье и «стружие» Всеслава – тоже копье, тогда это «копье из серебра» Митры, копье русских князей как охранителей порядка, судей над всеми людьми.], и посадили на престол. Современники могли усмотреть в этих событиях хитрость и умелость самого Всеслава, так как он давно стремился захватить киевский престол. Вот в этом случае Боян мог грозить ему Божьим судом за незаконный захват престола.
   Далее мы отчетливо ставим вопрос о Бояне под его христианским именем, и как об историческом деятеле русской культуры.

Глава 2
БОЯН – АВТОР ДОШЕДШИХ ДО НАС ПРОИЗВЕДЕНИЙ XI в.

   Боян – мирское языческое имя для образа персонажа из социальных верхов киевского общества, что, конечно, не значит, что Боян язычник, но с достаточной ясностью указывает на характерную черту религиозного мировоззрения того времени, когда христианское имя не выставлялось на вид с определённой целью, поэтому пользовались языческим именем. Этот класс имен в древности считался родовым и переходил в отчество. Ср. имена бояр: Вышата, Добрыня, Ратибор, Творимир; имена князей: Святослав, Ярослав и т. д. Поэтому князья Ярославичи, а не Георгиевичи (Георгий – христианское имя Ярослава).
   Имя Боян принадлежит русской традиции, сходное по звучанию имя в форме Баян (через «а») встречалось у тюркских народов, связанное с «богатый». Однако в русском имени Боян «наиболее очевидным является сближение с бой (Фасмер М. Т. 1). Следует отметить, что М. Н. Тихомиров также не считал имя Боян тюркским и допускал, что оно «могло войти в русский обиход с очень древних времен» (Тихомиров, 1986. С. 44). В письменных памятниках Древней Руси четыре раза встречен Боян: улица Бояна в Новгороде, свидетель Боян в Пскове, Боян-новгородец, живущий в Озеревах и задолжавший 6 кун, и наконец Боян, житель Русы (современной Старой Руссы), задолжавший ростовщику одну гривну (Арциховский, 1978. С. 295–299). Латинское bovis, bos – «домашний бык, вол». Самнитский город в Нижней Италии Bovianum (Бовиан) впоследствии назывался Боян (Дворецкий, 1976). Полное название этого города было Bovianum Undecumanorum («бычий (город) солдат 11-го легиона»). Со времен Августа он был римской колонией и заселялся ветеранами. Боян – название озера в современной Румынии, земле фракийского племени даков. Русское «боян» и «буян» – синонимы (глагол несовершенного вида – боянить, буйствовать, буянить): «буян, сильный ветер; поваленное в лесу дерево; гроза с сильным ветром» (Словарь областной, 1982. С. 98, 195, 179, 184). В свою очередь, «буян» и «буй» также синонимы: буй – «храбрый, отважный; дикий»; «буйный, буян» (Фасмер М. Т. 1). Ср.: в «Слове о полку Игореве»: «Ты буй Рюриче и Давыде»; «ты буй Романе и Мстиславе».
   Но «вещий Боян, Велесов внук» (мудрый Боян, Велесов сын). – Что является содержанием данного утверждения? Мы распознаем это содержание как мифологическую связь Велеса (Волоса) с русским народом: он воспринимался как покровитель русского народа, как языческий бог «всей Руси» (Успенский, 1982. С. 37, 55). Поэтому можно предположить, что эта связь нашла отражение в утверждении «Боян, Велесов внук» и смыслом его является информация о том, что Боян русский по рождению, русин. Однако в контексте функции Велеса как покровителя красноречия и поэзии.
   О социальном и имущественном положении Бояна мы располагаем знанием из не менее авторитетного источника: из надписи в Софии Киевской о земле Бояна, если Боян надписи – это «наш» Боян. Об этом мы также располагаем знанием, полученным, правда, косвенным путем. «Месяца января в 30, на Святого Ипполита, взяла землю княгиня – Боянову – княгиня Всеволодова – а перед Святою Софиею, перед попами. А тут был попин Яким Домило, Пателей Стипко, Михалько Неженович, Михаил, Данило, Марко, Семьюн, Михаил Елисавинич, Иван Янчин, Тудор Тубышев, Илья Копылович, Тудор Борзятич. А перед теми свидетелями получила землю княгиня Боянову всю. А отдала за нее семьдесят гривен собольих. А в этом (наличная часть от) семисот гривен» (пер. наш) (Высоцкий, 1966. С. 64. Табл. XXVII).
   Несколько слов о времени выполнения надписи о Бояновой земле. Княгиня Всеволода-Андрея Ярославича овдовела в 1093 г., сама она скончалась в 1111 г. и была захоронена в Андреевском (Янчином) монастыре. Между этими датами и была приобретена вдовой Всеволода земля Бояна.
   Правда, исследователь надписи С. А. Высоцкий считает, что надпись сделана во второй четверти XII в., когда вдова Всеволода уже скончалась. И земля перешла к другой вдове и другого Всеволода. И среди свидетелей передачи земли Бояна под именем Михаила исследователь видит Михаила – митрополита Киевского второй четверти XII в. Это могло быть и так, если бы допускалось тогда во главе списка свидетелей назвать, как считает исследователь, епископа Туровского Якима Домило, а главу русского священства, митрополита Киевского, – четвертым по счету, называя его, как и всех свидетелей, просто попом, то есть священником. На самом деле перечисление лиц шло по строгой иерархии. Например, в летописной статье 1089 г. об освящении церкви Печерской Пресвятой Богородицы в Феодосиевом монастыре: «Освящена была церковь… Иоанном митрополитом и Лукою, Белгородским епископом, Исаем, Черниговским епископом…» Даже перечисление епископов шло по иерархии епископских кафедр. В летописной статье 1091 г. о перенесении мощей Феодосия этот перечень выглядит следующим образом: «…собрались епископы: Ефрем Переяславский, Стефан Владимирский, Иоанн Черниговский, Марин Юрьевский» (ПВЛ).
   О социальном положении Бояна можно судить по составу свидетелей сделки: все они священнослужители. Этот признак является безупречным, и по нему с несомненностью можно заключить, что Боян был из среды духовенства, так как при сделке между светскими людьми такое не практиковалось, – свидетелями были также светские люди (Марасинова, 1966). Причем Боян принадлежал к высшей церковной иерархии: среди свидетелей находятся священнослужители высокого ранга. Так, например, один из них, Иван Янчин, надежно отождествляется со священником Андреевского-Янчина монастыря, основанного в Киеве Всеволодом-Андреем Ярославичем в 1086 г. для своей дочери Янки, который стали называть Янчиным монастырем. Отметим, что ошибочно считать, что земля перешла к другой вдове и другого Всеволода еще и потому, что «другой Всеволод» – это Всеволод О́льгович, который скончался в 1147 г., когда митрополитом Киевским был уже не Михаил, а Климент Смолятич. Помимо этого, «во второй четверти XII в.» игуменом Янчина монастыря был не Иван, а Григорий, он упомянут в начале этой «второй четверти», в 1128 г. (Макарий, 1995. С. 172, 609. № 68; С. 663). Автор записи о Бояновой земле не упомянул при именах свидетелей ни одной должности, занимаемой этими лицами, что, по сведениям М. Д. Приселкова, означает в таких случаях громкую известность данных лиц в Киеве во время записи (Приселков, 1940. С. 25, 27, 31). Подтверждением высокого социального положения Бояна служат размер и качество его земли, а следовательно, и ее стоимость – 700 гривен. Расположение надписей в этом соборе обусловлено социальной принадлежностью носителей имен, упоминаемых в надписях, значением изображений, на которых они выполнены, и значением архитектурных частей храма – его внутренних помещений, где эти надписи находятся. Таким образом, каждой надписи свойственно значение как единице языка храмовых граффито, – существует семантика самих надписей.
   Запись о Бояновой земле находится в Апостольском приделе. В центре текста записи нацарапан голубь с оливковой ветвью в клюве. Выполнена запись 30 января, в день священномученика Ипполита. Но в этот день Церковь отмечает Собор вселенских учителей и святителей Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоустого. Видимо значение этих фактов определяется тем, что Боян был выдающимся русским богословом и его дарования позволяли соотносить его с апостолами, а также и с тремя вселенскими учителями и святителями. Обращает на себя внимание и тот факт, что передача земли во владение княгине Всеволода произошла перед Святою Софиею и в присутствии большого числа свидетелей из священства, а также огромная цена Бояновой земли. Вся эта дополнительная информация связана, таким образом, с именем Бояна.
   Есть еще одна особенность в этой записи. Сторонами сделки выступают не Боян и вдова князя Всеволода, «Всеволожая», а сама митрополичья церковь, Святая София, в лице какого-то представителя священства, и вдова князя – с другой стороны. Следовательно, самого Бояна уже нет в живых. Это подтверждает и изображение в центре надписи голубя с оливковой ветвью в клюве. Согласно древнехристианской символике, подобное изображение означало слова «душа твоя в мире» (Высоцкий, 1966. С. 116; Фрикен. С. 58). Такое утверждение автора надписи ведет непосредственно к представлению о харизме, или благодати как особой божественной силе, ниспосылаемой человеку свыше не только с целью преодоления внутренне присущей ему греховности, но и для достижения спасения в загробном мире. Но чтобы сказать о Бояне, что «душа его в мире», что он спасен, он должен был обладать не только особой божественной силой, не только быть «вещим» (мудрым), но и совершить какие-то христианские подвиги. Только при этом условии можно было решиться сказать, что он спасен.
   Итак, мы пришли к выводу, что Боян надписи и «Слова о полку Игореве» принадлежал к высшей церковной иерархии, являлся крупным землевладельцем, мог быть любимцем Ярослава, был выдающимся богословом и высоко одаренным писателем, русский по рождению – «Велесов внук», его «струны» сами славу рокотали князьям, кому хотели. Автор «Задонщины» дает на этот счет информацию – кому: Боян воздавал похвалу первым русским князьям – Игорю Рюриковичу, Владимиру Святославичу и Ярославу Владимировичу (ПЛДР, 1981. XIV – сер. XV в. С. 99). Остается ответить на вопрос: обладает ли каким-либо информационным содержанием наше утверждение, что в Древней Руси лица духовного звания владели землей? – При современном запасе исторических сведений у нас нет никакой причины настаивать, что знаем достаточно много об этом. Однако ценнейшим документом по истории земельных отношений в Древней Руси является вкладная Варлаама Хутынского, составленная около 1211 г. Основатель Хутынского монастыря Варлаам, в миру Алекса Михалевич, принадлежал к богатому роду. Будучи игуменом Хутынского монастыря, он являлся одновременно крупным землевладельцем и только после смерти завещал передать свои земли монастырю. Антоний, сверстник Варлаама, впоследствии Новгородский владыка, в миру Добрыня Ядрейкович, был сыном воеводы. Прокша Малышевич, в иночестве Порфирий, тоже был новгородцем знатного рода. Это цвет тогдашнего новгородского общества и землевладельцы. Антоний в своем описании путешествия в Царьград «не без удивления замечает о монастыре Иоанна Предтечи в Царьграде: «А сел не держат, но Божиею благодатию и пощением и молитвами Иоанна питаеми суть» (Подвигина, 1976. С. 46). Сходное положение дел следует предполагать и в Киеве, как и в Новгороде: постригались представители знатных родов, землевладельцы. Сведения об этом имеются в Киево-Печерском Патерике. Монастыри села держали. Также священно– и церковнослужители – члены причта – владели участками земли, им принадлежащими.
   Теперь мы можем легко установить значение наших выводов: они гарантируют, что Боян – это киевский митрополит Иларион, христианский идеолог, автор знаменитого «Слова о законе и благодати», в котором его «живые струны» сами славу рокотали Игорю, Святославу, Владимиру, Ярославу. Вот «гусленные буйные словесы» Бояна:

     Похвалим же и мы, по силе нашей,
     малыми похвалами, великое и дивное сотворившего,
     нашего учителя и наставника,
     великого царя нашей земли Володимера,
     внука старого Игоря, сына же славного Святослава,
     которые, в свои лета владычествующе,
     мужеством же и храборством прослыли в странах многих.
     И победами и могуществом
     поминаются ныне и слывут.
     Ибо не в худой и неведомой земле владычествовали,
     но в Русской, которая ведома и слышима
     всеми четырьмя концами земли.
     Сей славный от славных родившийся,
     благородный от благородных, царь наш Влодимер,
     и возрос и окрепнул в ранней молодости,
     больше же возмужав, крепостью и силой совершенствуясь,
     мужеством же и знанием преуспевая.
     И самодержцем был земли своей,
     покорил под себя окрестные страны:
     иные миром, а непокорные мечом.
     И так ему, в дни свои живущему
     и землю свою пасущему
     правдою, мужеством же и знанием,
     пришло на него посещение Вышнего,
     призрело на него всемилостивое око Благого Бога,
     и воссиял разум в сердце его,
     чтобы разуметь суету идольской лжи,
     взыскать Единого Бога,
     сотворившего всю тварь, видимую и невидимую…

   Далее, за похвалой Владимиру, – похвала его сыну Ярославу-Георгию (Молдован, 1984. Стб. 184б, 185а, 185б, 191б, 192а, 195а).
   По данным некоторых исследователей, Иларион был родом из Тмуторокани* (Ляшевский, 1968. С. 204; Карташев, 1993. С. 170). В «Повести временных лет» специально выделено, что он «русин». «Он был старшим священником (пресвитером-старейшиною) при церкви святых Апостолов в любимом селе великого князя (Ярослава) Берестове и отличался необыкновенным просвещением и благочестием между современниками… не ограничиваясь исполнением обыкновенных своих обязанностей, стремился к высшим духовным подвигам, часто удалялся из села Берестова на соседственную гору, где ныне Киево-Печерский монастырь, покрытую тогда великим лесом, ископал себе там небольшую пещеру в две сажени и предавался в ней уединенной молитве и богомыслию» (Макарий, 1995. С. 130), «пел там церковные часы» (ПВЛ). Иларион происходил из богатого, знатного рода, пользовался большим уважением великого князя Ярослава (Богословский словарь, 1992. Стб. 932). В 1051 г., минуя волю Константинопольского Патриарха, Иларион, по настоянию Ярослава, был избран русскими епископами митрополитом Киевским, первым из русских – до него были греки. Иларион в свою очередь поставил русского епископа в Тмуторокани (Пашуто, 1968. С. 80), на своей родине, в «земле Трояна» – так называет Приазовские земли автор «Слова о полку Игореве».
   В записи о настоловании его митрополитом, сохранившейся в копии на рукописи «Слова о законе и благодати», в сборнике второй половины XV в., Иларион называет себя монахом и пресвитером (Молдован, 1984. С. 4, 20. Рис. 2). Этот факт представляется важным для отождествления Илариона с другим историческим лицом, поэтому мы вынуждены обратить на него внимание. Митрополит Иларион, по-видимому, был инициатором замены греческой системы права на русскую, когда он вместе с Ярославом «сложил есмь греческыи Номоканун» (Номоканон) – «отменил, отверг, отказался» (Щапов, 1971. С. 71–79), – так можно сформулировать то, что неявно заключено в слове «сложил». Его соавторство с Ярославом в составлении церковного Устава-судебника засвидетельствовал сам Ярослав во вступительной статье Устава: «Вот я, князь великий Ярослав, сын Владимира, по завещанию отца своего, обдумав теперь с митрополитом с Ларионом, сложил (отменил) греческий Номоканон» (пер. наш) (Молдован, 1984. С. 5).
   Всему творчеству Илариона присущ патриотический пафос. Ему, по «существующему обоснованному мнению, принадлежит и первое произведение, с которого, возможно, началось русское летописание» («Начальная летопись») (История, 1980. С. 92). В своем «Слове о законе и благодати» Иларион «развивает богословскую аргументацию религиозной благодатной полноценности русского народа» и создаёт «новую теорию всемирной истории, как постепенного и равного приобщения всех народов к культуре христианства» (История, 1980. С. 207). Однако Иларион возглавлял киевскую кафедру не более четырех лет, в 1054 г. он был смещен. Летопись хранит полное молчание о причине его смещения. В том же 1054 г. скончался Ярослав, а в следующем 1055 г. Новгородская первая летопись называет русским митрополитом грека Ефрема (Новгородская, 1950. С. 182, 183). Новый митрополит, придя в Киев, заново освятил Софийский кафедральный собор, возможно, как раз в связи с деятельностью в нем не признанного Константинополем митрополита (Щапов, 1971. С. 71–79). Со своей стороны, в истории взаимоооьношеий Ярослава и пресвитера Илариона мы можем указать на один чрезвычайный факт, который может свидетельствовать о причине смещения с киевской кафедры Илариона после смерти Ярослава. Событие это произошло в 1044 г.: «Выкопали из могил двух князей, Ярополка и Олега, сыновей Святослава (дядей Ярослава. – Л. Г.), и окрестили кости их и положили их в церкви Святой Богородицы» (ПЛДР, 1978. С. 169). При этом, если не упускать из виду, что в обязанности пресвитера входило в том числе «совершение таинст и священнодействий» (Полный православный… Т. II, 1992. Стлб. 1901), то прочесть летописную запись можно так, что в таинстве крещения останков князей язычников принимал участие Иларион. Случай после самых первых веков христианства в православном мире неслыханный.
   Существуют веские причины для предположения, что произносить открыто имя Илариона после его смещения было нежелательно с точки зрения византийской церковной практики, перешедшей, надо думать, и в русскую. Об этой особенности сообщает Анна Комнина в «Алексиаде»: догмы церковнослужителя, в какой-то степени отклонившегося от правоверия, «предаются анафеме, а (его) имя подлежит церковному проклятию косвенно, тайно, без ведома большинства» (Анна Комнина, 1965. С. 176. № 592). А в нашем случае, кроме предполагаемого участия Илариона в таинстве крещения останков князей язычников, было нарушено каноническое правило избрания Патриаршим Синодом митрополита и посвящения его Константинопольским Патриархом. Так естественным образом формируется наше представление о том, почему о Бояне-Иларионе мы не имеем письменных свидетельств после его смещения с кафедры, несмотря на его выдающиеся заслуги перед русским обществом. После смещения имя Илариона исчезает со страниц летописей.
   В поисках сведений о дальнейшей судьбе Бояна-Илариона мы можем опереться на гипотезу А. А. Шахматова – М. Д. Приселкова. Никон Великий, упоминаемый в Киево-Печерском Патерике и в Житии Феодосия сначала как монах, а затем игумен Киево-Печерского монастыря, – это митрополит Иларион, принявший схиму под именем Никона. Он был составителем летописи, дипломатом, миссионером и строителем монастыря в Тмуторокани (Приселков, 1913; Карташев, 1993. С. 170).
   Нестор, автор Жития Феодосия, монах того же Киево-Печерского монастыря, говорит, что Никон имел сан пресвитера и был умудренным черноризцем (монахом) (ПЛДР, 1978. С. 348). Монахом и пресвитером («мнихом и прозвутером») называет себя и сам Иларион в записи о поставлении его в митрополиты, на что мы специально обращали внимание.
   После смещения, но до 1058 г., Иларион принимает схиму под именем Никона и возвращается на холм над Днепром, где поселился тогда Антоний, который впоследствии основал на том месте монастырь – Печерский. К нему-то и пришел Боян-Иларион-Никон. К ним пришел Феодосий, которого затем, по повелению Антония, постриг в монахи Никон. В 1060–1061 гг. «было… три светила в пещере, – сообщает Нестор, – разгоняющих тьму бесовскую молитвою и постом… преподобный Антоний, и блаженный Феодосий, и Великий Никон» (ПЛДР, 1978. С. 323). Нестор тремя терминами стремится определить различие между этими тремя монахами. Поэтому термины заслуживают внимания. Антоний «преподобный», то есть добродетельный, праведный. Феодосий «блаженный» – этим термином утверждается не только праведность, но и святость. И только содержание термина, употребленного по отношению к Никону, не имеет общего смысла с первыми двумя. Следовательно, в нем заключено иное информационное содержание: Никон – «Великий». В этой формуле обозначено прежнее его общественное положение Киевского митрополита как старшего, главного по положению, знатного и почитаемого, а также знаменитого, выдающегося в сравнении с другими писателями и богословами. Он и здесь, в Печерском монастыре, трудился над созданием книг (ПЛДР, 1978. С. 345).
   В этот период возникли драматические отношения между этими «тремя светилами в пещере» и великим князем Изяславом: без его ведома был пострижен в монахи «отрок», сын первого из княжеских бояр Иоанна, а также «некий скопец», управляющий домом великого князя. Изяслав «разгневався зело», призвал к себе Великого Никона и пригрозил ему и тем, кто с ним, заточением, а пещеру засыпать, если он не убедит новопостриженных вернуться по домам. Никон отказался это сделать. Однако жена князя, сестра польского короля Казимира, умолила его отложить гнев на черноризцев. И Никон уходит из Киева, он отправляется на свою родину, в Тмуторокань. Там он построил «церковь Святой Богородицы и основал монастырь славный… почитая за образец себе Печерский монастырь» (ПЛДР, 1978. С. 329).
   Теперь, возвращаясь к цитированной записи о Бояновой земле и сопоставляя ее с фактом дорогостоящей постройки церкви и монастыря (известно, что на постройку церкви Богородицы в Киево-Печерском монастыре великий князь Святослав дал сто гривен золота. – Киево-Печерский Патерик), следует признать, что Боян-Иларион-Никон был богатым и знатным человеком, следовательно, крупным землевладельцем. К этому же выводу приводит и другое сообщение Жития Феодосия: когда Никон вновь вернулся в Печерский монастырь, то «вься своя благая» (все свое богатство) передал Феодосию, игумену монастыря (ПЛДР, 1978. С. 42) (помимо земли, запись о ней совершена гораздо позже этого события).
   В 1066 г., 3 февраля (в конце года, мартовское летосчисление), скончался Тмутороканский князь Ростислав, отравленный греческим стратигом из Херсонеса. Никон выполняет дипломатическое поручение по воле местных жителей. Он хорошо знал киевские дела и князей Ярославичей, поэтому жители просят его пойти в Чернигов к князю Святославу Ярославичу и уговорить его, чтобы он согласился послать на тмутороканский престол своего сына Глеба, которого за год перед тем Ростислав выгнал из Тмуторокани. В 1067 г. Никон из Тмуторокани возвращается на Русь, в Чернигов, и договаривается со Святославом, чтобы он дал князя в Тмуторокань, своего сына Глеба. После этого едет вместе с Глебом в Киев к Феодосию, и тот просит его не покидать Печерского монастыря, Никон обещает вернуться после того, как отвезет Глеба в Тмуторокань и в монастыре своем все устроит. «Так и сделал он», – пишет Нестор в Житии Феодосия. В 1072 г. «Никон Великий переработал и продолжил Летописный свод 1039 г., начатый еще при митрополите Феопемте» (Ляшевский, 1968. С. 207). В 1073 г. Святослав и Всеволод выгнали своего старшего брата Изяслава из Киева, и Святослав, нарушив правила престолонаследия, сел на киевский престол. Произошло это в отсутствие митрополита Киевского Георгия: он тогда находился в Константинополе. Феодосий, «исполнившись Духа Святого, стал укорять» Святослава, требуя вернуть престол Изяславу. Не остался в стороне и Никон, судя по содержанию известия Жития Феодосия. Однако в «Слове о полку Игореве» об этом сказано достаточно определенно: «…Тяжко и голове без плеч, зло и телу без головы», – «сказав, Боян и ходил на Святослава…». А когда Феодосий примирился наконец со Святославом, то Никон, должно быть, остался один на один с нарушителем закона престолонаследия. И не желая видеть княжеских распрей, которые могли вызвать новые бедствия на Русскую землю, удалился с двумя черноризцами в Тмуторокань. Феодосий много раз умолял его не разлучаться с ним, но Никон остался непреклонным и отправился в свой монастырь, так велик был его гнев на Святослава, подвергшего Русское государство внутренней и внешней опасности.

Выводы

   Мы добыли несколько исходных утверждений, которые имеют одинаковую силу как для Бояна, так для Илариона и для Никона.
   1. Боян был связан с Тмутороканью; он хорошо знал те места, по которым пролег маршрут похода Игоря, когда он пошел «поискать града Тмутороканя», поэтому ему подобало петь песнь Игорю, будь он жив.
   2. Иларион был родом из Тмуторокани.
   3. Никон был точно так же связан с Тмутороканью. Более того, у него была устойчивая связь с этим княжеством.
   4. Боян был любимцем великого князя Ярослава Мудрого, «коганя хоти».
   5. Иларион был любимцем и сподвижником Ярослава, о чем свидетельствует как летописная статья 1051 г.: «Поставил Ярослав Илариона митрополитом, русского родом, в Святой Софии, собрав епископов», – так и вступительная статья к Номоканону, в которой Ярослав говорит, что он трудился вместе с митрополитом Иларионом над составлением церковного устава-судебника.
   6. Иларион-Никон мог быть также и любимцем великого князя Всеволода, сына Ярослава Мудрого. Во-первых, Ярослав любил Всеволода за его кротость больше всех своих сыновей и держал его всегда при себе. Во-вторых, Всеволод воздавал честь епископам и пресвитерам, особенно же любил черноризцев. Вооружившись этими фактами, в общем виде можно сказать, что Всеволод, любя монахов, не мог обделить вниманием Илариона-Никона, любимца и сподвижника своего отца. Принимая такое допущение, мы должны сказать, что расположение Всеволода к Бояну-Илариону-Никону включает в себя и факт приобретения земли Бояна вдовой Всеволода.
   7. Боян выступил («ходил») против Святослава Ярославича.
   8. Иларион-Никон сделал то же самое, требуя от Святослава вернуть старшему брату Изяславу киевский престол. Хотя это является допущением, однако соответствующий текст Жития Феодосия не создает трудностей для такого заключения.
   9. Боян воспел Игоря Рюриковича, Владимира Святославича, Ярослава Владимировича («Задонщина»).
   10. Иларион воспел этих же князей, включая Святослава Игоревича.
   Скончался Боян-Иларион-Никон в 1088 г. в Киеве. Бесспорно принадлежащими ему считаются сочинения: «Слово о законе и благодати», «Молитва», «Исповедание веры». Образы входящей в состав «Слова» Похвалы князю Владимиру неоднократно использовались древнерусскими писателями (Наследие, 1986. С. 6). Эта Похвала могла быть известна и автору «Задонщины» (XIV в.), откуда он взял перечень князей, которым пел славу Боян.

1983–1997 гг.

Часть третья
СИЛА ИСКОННОГО СЛОВА ДАЕТ ЧЕЛОВЕКУ… СЛОВО

Глава 1
ПРИСУТСТВИЕ АВТОРА В «СЛОВЕ» ДАЕТ ПРАВО НА МЫСЛИ О НЕМ, ИСТИННОСТЬ КОТОРЫХ ВОЗНИКАЕТ ИЗ ЛОГИКИ СУЖДЕНИЙ О ПРЕДЛОЖЕНИЯХ И ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ, СВЯЗАННЫХ С ЛИЧНОСТЬЮ АВТОРА

   Проблема авторства «Слова о полку Игореве» связана с проблемой носителей национального сознания: кто формировал государственную идеологию и одновременно сохранял местные славянские традиции на Руси. Безымянность многих древнерусских произведений – это явление поэтики, как признается сейчас, поэтому входит в систему художественных средств и охватывается авторским замыслом (Лихачев, 1984. С. 3).
   Это соображение смыкается с идеями архаичного искусства вообще и русского в частности: оно основывалось на обязательных канонах и не беспокоилось об оригинальности, а только о совершенстве, и потому было анонимным (Татаркевич, 1977. С. 205, 206). Однако автор был независим от канона, он сразу заявил о своем праве описывать «как было», хотя признается, что ему подобало («лепо ны бяшеть») писать «старыми словесами», то есть как было принято описывать трагические события, случавшиеся «по грехам нашим», как отмечают летописцы. Но почему автору подобало описывать события, основываясь на обязательных канонах, – об этом скажем в своем месте. Автор прославил неудачный поход Игоря, поэтому не обошлось без мифотворчества. И создал он произведение не каноническое, а со всеми признаками плодотворной новизны. Поэтому вопрос об авторе остается волнующим: это произведение оригинально, в нем присутствуют воля автора и его стиль, и в нем заключена, кроме того, огромная информация. Знание имени автора даст, по крайней мере, более достоверное представление о русской культуре XII в., если мы установим еще и социальную принадлежность автора. Потому что имя – это духовное дарование, а дарование – уровень культуры как всего народа, так и той части, к которой принадлежит одаренный человек. Но проблема авторства должна быть связана с проблемой носителей национального сознания: кто формировал государственную идеологию и одновременно сохранял местные славянские традиции на Руси. Потому что в этом произведении мы видим синтез новой для Руси христианской государственной мысли с местными славянскими традициями язычества. При этом реальные детали, языческие символы и фольклорные приёмы преобразования языческих символов в христианские определённым образом соотносятся друг с другом. Но если говорить более определенно, то есть с большей уверенностью, соблюдая методичность и логику, то окажется, что языческие божества и фантастические животные – Велес, Дажьбог, Стрибог, Троян, богиня Дева, грифоны, сирины, кентавры, – лишенные культового содержания, сохранялись в христианстве как стандарты значения. Наиболее выразительные примеры сохранялись до XII в. включительно в Византии, в России и в Ирландии. Выходит, что по этому признаку нельзя определить социальное положение автора.
   По мысли автора, движение вперед русского общества должно вести к цели, и целью этого движения должна быть самодержавная власть великого князя. «О! стонать Русской земле, помянувши первое время и первых князей. Того старого Владимира нельзя было пригвоздить к горам Киевским», – говорит автор, вспоминая первых русских князей-самодержцев и завоевательные походы Владимира I. Но дает он и перспективу, надеясь на возрождение самодержавного порядка, когда подвластная одному князю земля была ему рада. «Солнце светится на небе, Игорь-князь в Русской земле… села рады, города веселы…» – так он описывает возвращение Игоря из плена. Но князь должен быть борцом за христианские идеалы: «Правы князья и дружина, поратовав за христиан на поганые полки», – так он заканчивает свое произведение.
   Тогда речь может идти о представителях государственной и церковной идеологии, о разработке византийской идеи священной миссии царской (княжеской) власти, – когда княжеская самодержавная власть становится фактом внутрицерковного порядка, когда становится возможным «создание ее силою церковного благочестия». Если среди русских князей в XII в. только проявляется слабая тенденция к передаче столицы по наследству, и князья в деле наследования власти в значительном своем числе не отличались христианским поведением, то и сам русский народ, «своей многочисленностью подобный звездам», – по замечанию западных авторов, – «не желает сообразовываться ни с Латинской, ни с Греческой Церковью» (Пашуто, 1968. С. 154, 163, 180). Следовательно, идея самодержавия не принадлежала ни князьям, ни народу.
   С другой стороны, «во всех славянских странах Центральной и Восточной Европы… христианство… формирует государственную идеологию раннефеодальной монархии» (Королюк, 1985. С. 38).

Глава 2
СВ. ФЕОДОСИЙ ПЕЧЕРСКИЙ БЛАГОСЛОВИЛ РОД О́ЛЬГОВИЧЕЙ НА ЦАРСТВО В КИЕВСКОЙ РУСИ

   Автор сравнивает Игоря с солнцем и называет его головой, а Русскую землю телом. И этому телу тяжко без головы: «…тяжко ти головы, кроме плечю; зло ти телу, кроме головы». – «Русской земле без Игоря». Так сказано о плененном половцами Игоре, князе не Киевском, а Новгород-Северском, провинциальном князе из рода О́льговичей. Сказано решительно и «несмотря»: автор не только не учитывает порядка престолонаследования, существовавшего тогда, и что Игорь в то время никак не мог стать великим князем Киевским, – он открыто провозглашает идею главенства на Руси рода О́льговичей, что резко противоречило преимущественному праву на киевский престол князей Мономаховичей.
   Таким образом, О́льговичи представлены автором как носители идеи самодержавной власти на Руси. В этом случае, чтобы понять ход мыслей автора и получить представление о его социальном положении, необходимо принять в расчет несколько фактов из Жития св. Феодосия, а также из жизни Олега Святославича, князя Тмутороканского, а затем Черниговского, родоначальника черниговских князей О́льговичей.
   Игумен Киево-Печерского монастыря Феодосий (XI в.) перед кончиной сказал великому князю Киевскому Святославу Ярославичу, отцу Олега Тмутороканского, что он передает ему монастырь на соблюдение: «Да не обладает им ни архиепископ, ни другой кто из священства Софии Киевской, но только заведает им твоя держава и по тебе дети твои и до последних роду твоему» (Соловьев, 1963. С. 66. Примеч. № 181). Фактически он благословил род Ульговичей на царство; столица должна была передаваться по наследству. Завет Феодосия был также «несмотря»; тогдашний порядок престолонаследования в Ярославовом потомстве был иным. Что Ульговичи не только знали, что благословением св. Феодосия они являются носителями наследственной самодержавной власти, но и претендовали на заведование Киевом по наследству, – я думаю, в этом случае имеют силу следующие доводы.
   Олег-Михаил Святославич был лишен стола во Владимире-на-Волыни и содержался в заключении в Чернигове у своего дяди Всеволода Ярославича, откуда бежал в Тмуторокань, «убежище князей обделенных»: князь Тмутороканский не имел статуса великого князя. После неудачной попытки Олега захватать Чернигов, свою отчину, где некогда правил его отец, он был схвачен Всеволодом с помощью хазар и отправлен в ссылку в Византию, точнее, в насильственную эмиграцию, под надзор властей императора Никифора III Вотаниата. Там он пробыл четыре года, из них два на острове Родос. На чужбине он женился на греческой аристократке Феофании из рода Музалонов. Вскоре Олег вновь вернулся в Южную Россию, в Тмуторокань. Известно, что в это время он имел высокий византийский титул севаста [80 - О такой практике, существовавшей в Византии, сообщает Анна Комнина в «Алексиаде».]. Мало того, Олег третьим в Киевской Руси, после Владимира I и Ярослава Мудрого, чеканит свою монету, управляя провинциальным Тмутороканским княжеством. Причем его серебряные монеты чеканились по типу византийских милиаресиев императора Михаила VII Дуки (1071–1078). На лицевой стороне погрудное изображение архангела Михаила впрямь, вокруг головы нимб, в правой руке жезл, в левой сфера; на оборотной стороне надпись «Господи, помози Михаилу». Не менее замечательна и свинцовая привесная печать Олега-Михаила периода его тмутороканского правления (1083–1894). На лицевой стороне изображен архангел Михаил в рост, на обороте надпись: «Печать севаста Михаила автодуки». Римское dux (государь) употреблялось и в Византии. Таким образом, автодука равнозначно русскому «самовластец» и «самодержец». Титул этот в древнерусских текстах употреблялся иногда – но только по отношению к великим князьям Киевским («самовластец») (Орешников, 1936. С. 83, 84).
   Этот пример, когда Олег Святославич был почтён при императорском дворе дарами и придворными званиями, вполне соответствует исторической действительности – это была древняя византийская практика выделять перефирийных для хрстианской империи властителей-христиан из среды других властителей и удостаивать их большой чести с определённой целью. Византийский историк XIV в. Никифор Григора сделал такую запись: «…Могущество римлян превозносилось до небес… со всех сторон стекались в Рим правителя парфян, персов и других народов, каждый из них получал сначала какое-нибудь название. Так, при Великом Константине (умер в 337 г. – Л. Г.) правитель российский получил титул и чин стольника». – А. Н. Боханов, автор значительного по своему содержанию труда «Русская идея. От Владимира Святого до наших дней», уделивший внимание этому высказыванию Никифора Григоры, поясняет, что оно не является отражением подлинного факта по причине хронологической несуразицы. Тут спора как бы нет. Потому что на самом деле лучше видеть здесь «важнейший постулат греко-римской имперской мифологемы… (что) без моральной санкции Рима-Константинополя… правитель лишался как бы своей исторической легитимизации» (Боханов, 2005. С. 65). Однако представить на этот счёт своё соображение имеет всё-таки некоторый мысл. Уже в III в. часть готов размещалась в Приазовье, которых традиционно называют остроготами или грейтунгами. Но у них было ещё прозвище тетракситы или тетрапекситы «четвероногие» «в смысле быстроты военных набегов на врагов» (Карташев, 1993. Т. 1. С. 55, № 2. См. аналогичное прозвище Рос-Дромиты «быстро бегающие» у Псевдо-Симеона для призванных на Русь князей. – Карпозилос, 1988. С. 117). В период с 315 по 332 гг. император Константин Великий трижды побеждал готов в Подунавье и три раза получал титул Gothicus maximus. В 332 г., «согласно условиям договора, готы отправили в Константинополь заложников, среди которых был сын готского короля Ариариха. По предположению X. Вольфрама, сопровождение заложников было поручено будущему епископу придунайских готов Ульфиле» (Буданова, 1988. С. 104, 106, № 42; 109, № 74, 77). По сведениям казачьего словаря, изданного в 1970 г. в США (составитель Г. В. Губарев), «от середины IV в. известны епископы и митрополиты Скифии Томитанской» (Таманской). В числе пяти епископов и одного митрополита значится имя епископа Ульфилы (Богословский, 1998. С. 12). «Средоточием… руссов был, по словам арабов, город Русия в устье Русской реки (см. нижеизложенное, получается р. Кубань. – Л. Г.)… то есть до условного «начала» русского государства, мы пришли уже в самую Русь» (Карташев, 1993. Т. 1. С. 55, 57).
   Продолжаем. Подтверждает доводы о стремлении Олега «по праву» стать самодержцем Русской земли и печать его жены, Феофании Музалониссы, того же тмутороканского периода. На лицевой стороне – изображения Богоматери и св. Феофании, патронессы владелицы печати. Между ними вверху, в диске, поясное изображение Эммануила (Христа-юноши). На оборотной стороне надпись: «Господи, помози рабе Твоей Феофании, архонтиссе Ро́сии, Музалониссе» (Орешников, 1936. С. 80, 81). (В подлиннике «Росия» с одним «с»: в греческих текстах слово «Росия» с одним «с» всегда, а форма с двумя «с» встречается только с XIV в. – Об управлении, 1991. С. 308. № 3). Формула «архонт», как и «игемон», часто употреблялась византийцами в отношении к иностранным властителям (Чичуров, 1980. С. 112. № 266; С. 169. № 4). Так именовались и великие князья Киевские. Видеть в данном случае под именем России Керчь, как это принято, едва ли будет правомерным, хотя в арабских источниках встречается город Русиййа в восточном Крыму, который отождествляется с Корчевым (Керчью).
   Такой подход не учитывает надписи на Тмутороканском камне 1068 г. и текста Выголексинского сборника (конец XII в.). Еще за 15 лет до возвращения Олега в Тмуторокань (1083 г.) с женой Феофанией, в 1068 г. его родной брат, Глеб Святославич, измерил расстояние между двумя портами – Тмутороканью и Корчевым, измерил зимой по льду. Об этом событии была высечена памятная надпись на камне, которая сохранилась до наших дней. Город на противоположном берегу Керченского пролива назван Корчевым, а не Россией (Медынцева, 1979. С. 9). В греческих текстах употреблялась эта же форма – Корчев: в Выголексинском сборнике, имеющем греческое происхождение, есть производное от слова Корчев – «кърчевьскыи» (Сборник, 1977. Л. 65 об., 1–18). Кроме того, известный археолог начала XX в., А. А. Спицын, «добросовестнейший и тщательный ученый», считал, что арабами указывался город Россия – при устье Дона (Медынцева, 1979. С. 10). То есть Ро́ссия и Корчев (Керчь) – это были разные города. Поэтому представляется необходимым привести данные о результатах исследований Голубицкого городища, проведённых Таманской экспедицией ИА АН СССР в 1986 году. «В 8 км западнее города Темрюка, пишет участник работ Ю. М. Десятчиков, расположена станица Голубицкая, стоящая на высоком холме и выросшая из Темрюкского городища, которое существовало ещё с эллинистической эпохи до позднего средневековья… Арабский историк Идриси, живший в XI в., даёт расстояние от города Тмутаракани до Руссии в 27 арабских милях, что в переводе на современное измерение составляет 54 км. Эта цифра точно соответствует расстоянию от Таманского до Голубицкого городища». До «острова русов» арабских источников, добавим от себя. – «Небольшие охранные раскопки, пишет другой участник работ О. В. Богословский, позволяют археологически подтверждать существование здесь сильной крепости, начиная с античных времён по XIII в…Даже сейчас, глядя на ст. Голубицкую с территории археологического памятника, она кажется островом, омываемым с севера Азовским морем, с юга – Ахтанизовским лиманом, а с запада и востока высохшими руковами Кубани. В древности же это был остров-крепость естественного происхождения. Этот остров и облюбовала, вероятно, какая-то группа причерноморских русов» (Десятчиков; Богословский, 1998. С. 9; 22).
   Еще менее правдоподобно предположение, что Феофания, жена Олега, находясь в Тмуторокани, осуществляла управление Корчевым-Россией или даже находилась в этом городе, так как в тех же арабских источниках сообщается, что «между жителями Матрахи (Тмуторокани) и жителями Русиййи постоянная война» (Бейлис, 1984. С. 12, № 30). Так что «считать себя архонтом России (Киевской Руси. – Л. Г.) соответствовало целям и стремлениям князя» (Олега) (Орешников, 1936. С. 83: ссылка на Н. П. Лихачёва). Впрочем, объяснение этих обстоятельств – присвоение Олегу-Михаилу высоких византийских титулов севаста и автодуки, применение формулы «архонтисса Росии» по отношению к его жене Феофании – может быть добыто и в сакральном обосновании особой миссии константинопольсих правителей, императорского служения, когда Император ромеев воспринимался главой всего христинского мира, и местный властно-церковный сепаратизм встречал резкое противодействие в Царьграде. Мы уже упоминали в главе о Бояне-Иларионе случай 1044 г., и его последствиях, когда митрополит русин Иларион был смещён с киевской кафедры после смерти его покровителя Ярослава Мудрого в 1054 г.
   Преемство православной веры тогда на определённый период прервалось. На место Илариона был поставлен грек Ефрем. Поэтому объяснением разбираемых обстоятельств может быть тот смысл, что Константинопольская власть могла рассчитывать в лице Олега «самодержца» и его жены Феофании «архонтиссы» на то, что они будут поборниками и представителями византийской Церкви и защитниками её прав на Руси. Об этом же (о стремлении Олега) говорит и его высокомерное отношение к остальным русским князьям, засвидетельствованное летописцем уже после того, как Олег отвоевал у Владимира Мономаха Чернигов, русское княжение. В 1096 г. великий князь Киевский Святополк и князь Переяславский Владимир Мономах звали Олега в Киев на княжеский съезд с целью прекращения междоусобиц. Этот съезд должен был проходить с участием духовенства и киевлян. «Олег же, въсприимъ смыслъ буй и словеса величавы, рече сице: несть мене лепо судити епископу, ли игуменомъ, ли смердомъ». – «Олег же, исполнясь отваги и словес величавых (гордых), сказал так: не подобает судить меня епископу, или игуменам, или народу» (перевод наш).
   В этом жесте не только личное высокомерие Олега, но слова эти – слова князя-«автодуки», стремившегося стать самодержцем Русской земли. После отказа Олега участвовать в коллективном управлении Русской землей Святополк и Владимир заподозрили, что он зло мыслит на них, и вызвали его на «суд Божий»: «а Бог промеж нами будет» – объявили ему войну и силою принудили к согласованным действиям коллективного управления государством. Однако Олег не стремился к упрочению такого порядка и не раз уклонялся от обязанностей соправителя Русской земли. Но самодержцем он не стал. И все же есть основания полагать, что отец его, Святослав, готовил его в самодержцы. Он завещал построить в Вышгороде новый каменный храм Бориса и Глеба и перенести туда мощи святых из ветхой церкви. Он даже указал Олегу, в каком месте будущего храма поставить раки (гробницы) их, – на правой стороне, в устроенной комаре.
   Со стороны Олега это был бы патриотический шаг, и он привлек бы к нему симпатии народа, так как св. Борис и Глеб являлись небесными заступниками Руси. Поэтому когда в 1115 г. Владимир Мономах, уже будучи великим князем Киевским, принял решение вместе с Олегом и его братом Давыдом перенести мощи святых, и они были перенесены в построенную церковь, и Владимир хотел поставить их посредине церкви, – то возникла распря между ним и Олегом и Давыдом. Олег хотел поставить их в комару, «где отец мой, по его словам, назнаменовал». По совету священства был брошен жребий; и вынулись жребии Давыда и Олега (Шахматов, 1916. С. 352–354). Это было 1 мая, а через три месяца, 1 августа, Олег скончался. Перед его смертью «бысть знамение: погыбе сълньце, и бысть яко месяцъ» (солнечное затмение).
   Олег не стал самодержцем, но сын его Всеволод в 1139 г. взял штурмом Киев, выгнал Вячеслава, сына Мономаха, стал великим князем Киевским и передал столицу по наследству своему брату Игорю О́льговичу. Однако киевляне, не любившие О́льговичей, вынудили Игоря отречься от престола, он принял схиму. Но киевляне на этом не успокоились. Собираясь идти войной на Черниговских О́льговичей, они схватили Игоря в церкви монастыря св. Феодора «в самый час Божественной литургии», вывели в город и убили. Причтен к святым. Память 25 июня. Впоследствии икона, перед которой, по преданию, молился Игорь О́льгович во время литургии в день его убийства, была названа «Игоревская Богоматерь» и передана в Успенский собор Киева-Печерского монастыря. Игорь был предан земле в монастыре св. Симеона; кроме того, в Киеве был родовой монастырь О́льговичей, основанный Всеволодом-Кириллом О́льговичем, братом Игоря. Однако примечательно, что икона была передана в Киево-Печерский монастырь, что обращает внимание на связь этого монастыря с О́льговичами по завету св. Феодосия.
   И для автора «Слова о полку Игореве» О́льговичи – «храброе гнездо», оно «не было обиде порождено», умело постоять за свою честь. А самого Олега, поднявшего оружие за свою честь и права наследственного самодержца Русской земли, несмотря на бедствия, причиненные Русской земле его войнами, и что прав своих он не добился, потерпел поражение и вынужден был просить князей-соправителей не лишать его Русской земли, а дать ему «хлеб» – волость в управление, – автор сочувственно называет «Гориславичем». Что напоминает сочувственное отношение летописца к прабабке Олега Рогнеде, которую называет «Гориславой», возможно, в связи с тем, что она подняла оружие (нож) на мужа, Владимира I, за то, что он предпочел ей других жен, то есть отстаивая свою честь великой княгини, – и после покушения она была удалена из Киева.
   Таким образом, с высокой степенью вероятности можно предположить, что именование Игоря Святославича в «Слове о полку Игореве» солнцем и главою Русской земли свидетельствует о том, что автор принадлежал к Киево-Печерскому монастырю, знал о благословении св. Феодосием рода О́льговичей на киевский престол и чтобы столицу они передавали по наследству, – и своим произведением поддержал завет Феодосия.

Глава 3
СОВОКУПНОСТЬ ОКРУЖАЮЩИХ О́ЛЬГОВИЧЕЙ УБЕЖДЕНИЙ, КАК МОДЕЛЬ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ, ПОМЕШАЛА ИМ СТАТЬ МОНАРХАМИ РУССКОЙ ЗЕМЛИ

   Олег одарен был красотой, как и его брат Глеб и его дядя Изяслав (Словарь, 1793. С. 137; Шахматов, 1916. С. 253, 256). По происхождению он славяно-рус с коренным значением второй части этого термина; представитель активного, организующего меньшинства, и не только по происхождению, а именно в силу психофизической своей природы он «глава или главнейший», «наилучший», – таково значение самого слова рос (Об управлении, 1991. С. 296).
   Жестокость, храбрость и достоинство отличали весь род О́льговичей. Киевляне ненавидели их и называли врагами Мономахова рода. О́льговичи не находили удовлетворения в том, чтобы думать и поступать как все. По отцу Олег прибалтийский славянин Рюрикович, седьмое колено от Рюрика, а его матерью была немка, бабка – шведка, а прабабка – дочь «варяга», прибалтийского славянина Рогволода, Рогнеда-«Горислава» (Топоров, 1988. С. 26, № 31). Автор «Слова о полку Игореве» говорит об Олеге, что он мечем крамолу ковал. И его сын Всеволод-Кирилл в 1139 г. мечем утвердился на киевском престоле.
   В усыпальнице О́льговичей на окраине древнего Киева, в Дорогожичах, в Кирилловской церкви, в центральном нефе изображен, как предполагают, основатель церкви Всеволод-Кирилл. Ростовая фигура богатырского склада, в горделивой позе, с рукой на правом бедре, левой придерживает щит. В парадной княжеской одежде, стянутый сухожильями, как целительный лист подорожника, – О́льгович. Рука Всеволода на бедре напоминает позу воина-всадника, поражающего копьем змея, на шиферной плите XI в. из Михайловского Златоверхого монастыря в Киеве, – жест достоинства и уверенности (Заповедник, 1984. С. 160, 197). Великим и грозным назвал наш автор Святослава III, Олегова внука, героя «Слова о полку Игореве». О других внуках Олега, Игоре и Всеволоде, автор сказал, что их храбрые сердца из крепкого харалуга, священной стали, скованы, а в заносчивости и отваге, «в буести», закалены. Правнук Олега Владимир, сын Игоря, заняв галицкий престол, пытался истребить весь род своего предшественника, галицкого князя Романа. Брат Владимира, Роман, занял тогда звенигородский престол. И чтобы обезопасить себя от местного боярства, «Игоревичи сговорились против галицких бояр, как бы их истребить… всего было убито пятьсот человек, а другие разбежались», – сообщает Галицко-Волынская летопись (ПЛДР, 1981. XIII в. С. 239, 243 и след.). Вскоре оба брата попали к венграм в плен и по требованию галицких бояр были повешены.
   Страшны и дивны (горды и славны) были Ульговичи, но монархами не стали. Помешали обстоятельства, но обстоятельства в данном случае – это русское общество второй половины XI – до начала XIII в. и совокупность окружающих О́льговичей убеждений. Недаром в 1142 г., когда убит был киевлянами Игорь, сын Олега, киевские бояре и дружинники говорили Изяславу, великому князю Киевскому, который по сговору с киевлянами изгнал Игоря из Киева, чтобы он (Изяслав) не имел веры О́льговичам и в путь с ними не ходил, а если нужно, то они на О́льговичей и с детьми пойдут. Ненависть к избранному меньшинству и к представителям результата вообще, – в конечном счете ненависть к наследственной власти и к государству. Данный подход позволяет нам привести сообщение летописи о знамении, случившемся в год смерти Игоря (1202), героя «Слова о полку Игореве», последнего из О́льговичей, который замышлял крупные перемены в Русской земле (отвоевание у половцев древних русских земель и свое главенство в Русской земле). «Знамение было в пятый час ночи, и потекло небо все, и было красно, на земле же, и по домам, и на снегу виделась как будто кровь пролитая, и многие с небес звезды отторгались». И еще один «мистический» факт, имеющийся в нашем распоряжении. Есть возможность настаивать на том, что благодаря О́льговичам Москва вошла в историческое письменное бытие. В 1147 г. Юрий Долгорукий дал роскошный пир в Москве, в одном из своих сел, в честь Святослава О́льговича, отца Игоря. Это и послужило поводом летописцу сделать запись о Москве. И с этого года, как известно, ведется отсчет существования Москвы, со временем ставшей «главою обширнейшей монархии в свете» (Н. Карамзин).

Глава 4
УМЕНИЕ ПОСТАВИТЬ ВНИМАНИЕ КНЯЗЕЙ И БОЯР В ПОДЧИНЕННОЕ ПОЛОЖЕНИЕ ПО ОТНОШЕНИЮ К ИСТОРИЧЕСКИМ И СОВРЕМЕННЫМ ФАКТАМ БЫЛО СВОЙСТВЕННО В ПОСЛЕДНЕЙ ЧЕТВЕРТИ XII в. ПРЕДСТАВИТЕЛЯМ ЦЕРКВИ И МОНАСТЫРЕЙ

   По мысли автора «Слова о полку Игореве», русские должны дорожить своей честью крещеного народа и стремиться к успехам христианской системы идей. Проповедь «русской идеи» увязана с образом действий первых князей, первого среди них – Владимира Святославича. Эти князья расширяли территорию государства, покоряя и христианизируя окрестные племена язычников, но прежде всего укрепляли христианские нормы в среде своего народа. Но такие действия, мы знаем, в первую очередь должны быть одобрены Церковью, потому что воинствующая Церковь, как преодоление языческого прошлого, была современной идеей для Средневековья, как на Западе, так и на Руси.
   С идеей воинствующей Церкви хорошо согласуется тот факт, что поход на половцев в 1185 г. в марте, во главе с великим князем Киевским Святославом Всеволодовичем, был предпринят по инициативе Церкви. Хотя Киевский митрополит учитывал просьбу византийского императора Андроника Комнина, умолявшего киевских князей предпринять половецкий поход (Пашуто, 1968. С. 200). В этом походе Игорь не смог принять участие из-за распутицы, а его поход в конце апреля следует считать продолжением мартовского. У нас нет надобности доказывать, что Всеволод, брат Игоря, произнес свою известную фразу, обращаясь к Игорю: «Седлай, брат, своих борзых коней, а мои тебе готовы, оседланы у Курска», – произнес не у р. Оскола, как принято считать, где Игорь ожидал войско Всеволода, но на совещании в Переяславле Южном, на левом берегу Днепра. Ибо зачем Игорю седлать коней, когда он ждет Всеволода у р. Оскола на оседланных конях, а кони Всеволода, оказывается, всё ещё под Курском, когда он произносит свою фразу о полной своей готовности выступить в поход, – дело в том, что перед выступлением в поход князья совещались в Переяславле, как упомянуто об этом в Лаврентьевской летописи (ПЛДР, 1980. С. 366). И не надо сомневаться, что совещание проходило по благословению или даже в присутствии представителей духовенства. В летописях мы постоянно сталкиваемся с подобными фактами, так как это было проявлением христианского сознания князей. В 1096 г. Новгородский князь Мстислав, упреждая захват Новгорода Олегом Святославичем, одержал победу над ним, и произошло это, пишет летописец, «молитвами преподобного епископа Никиты». О великом князе Киевском Святополке в 1107 г. тот же летописец сообщает, что Святополк имел такой обычай: если шел на войну или еще куда, то приходил в Киево-Печерский монастырь поклониться гробу Феодосиеву и молитву брал у игумена, тогда только шел в путь свой. В 1111 г. Владимир Мономах на Дону одержал крупнейшую победу над половцами. Перед сражением впереди полков ехали священники, пели тропари и кондаки Кресту Честному и канон Пресвятой Богородице.
   Естественно, что после неудачного похода Игоря часть ответственности за воздвигнутое негодование киевлян на О́льговичей Церковь должна была взять на себя и попытаться переломить общественное мнение в пользу О́льговичей. Но это не последняя задача и самого «Слова о полку Игореве». Наблюдательность автора, его исторический и жизненный опыт также ставят проблему о принадлежности автора к священнослужителям. У нас нет надобности отказываться от мысли, что этими качествами мог обладать в то время только христианин-священнослужитель. Дело в том, что умение наблюдать, обладание историческим и жизненным опытом, а также умение поставить внимание князей и бояр в подчиненное положение к историческим и современным фактам, сделать правильные выводы о причинах бедствий на Руси, что в свою очередь равнялось обладанию разумом как «плодом опыта ума и любви», – все это совершенно несвойственно было князьям и боярам того времени, исключая редкие личности, как, например, личность Владимира Мономаха.
   Если князья, претендуя на владения друг друга, говорили: «То мое, а то – мое же»; если виноватым считался тот, кто в данный момент причинил обиду, за которую обязательно, дескать, нужно было мстить; а если нападали половцы, то считалось, что их подговорил кто-то из обидчиков, то есть длилось языческое разрушение категорий причины и следствия, – то сказать так, как это сказано в «Слове о полку Игореве», что князья сами виноваты в бедах Русской земли, потому что «сами на себе крамолу коваху, а половцы сами (без подстрекательства со стороны, пользуясь неурядицами среди князей) победами нарищуще на Русскую землю», и что тяжко Русской земле без высшего арбитра и защитника низов, тяжко без князя-самодержца («головы»), – так говорила тогда только Церковь. «Услышьте, князья, противящиеся старшей братии и рать воздвигающие и язычников на свою братию возводящие, – пока не обличил вас Бог на Страшном Судище», – говорит автор церковной проповеди «Слово о князьях», современник автора «Слова о полку Игореве» (ПЛДР, 1980. С. 338). И даже не Церковь так говорила, а монастыри, потому что «строй монастыря совпадал со строем развивавшихся (тогда) в Европе монархических систем», потому что «монастыри всегда были друзьями сильной власти, полной покорности» (Розанов, 1990). Наконец всё можно свести к тезису об особом политическом статусе автора в идеологической и политической жизни Киевской Руси.
   Современные исследования показали важность монастырского компонента в идеологической и политической жизни Киевской Руси XI–XII вв. Именно в связи с этим возник во второй половине XII в. в Киеве особый институт в форме архимандритии – руководящего монастыря города, и носитель титула архимандрита обладал определенными политическими и административными функциями. Но уже до этого, в конце XI в., епископы и игумены осуществляли демонстративный контроль над князьями, участниками съезда 1096 г., наряду с великокняжеской, боярской аристократией и киевскими горожанами. А «во второй половине XII века, – как уже сказано, – в Киеве утверждается архимандрития: глава Киево-Печерского монастыря получил титул архимандрита Печерского, присваивавшийся настоятелю важнейшего монастыря в городе, обладавшему определенными правами и вне своего монастыря» (Щапов, Соколова, 1988. С. 173–175).

Глава 5
ЛОГИЧЕСКАЯ МОДЕЛЬ, ПОЗВОЛЯЮЩАЯ СКАЗАТЬ НЕЧТО ОПРЕДЕЛЕННОЕ О СОЦИАЛЬНОМ ПОЛОЖЕНИИ АВТОРА

   Именно в Киево-Печерском монастыре в 80-х гг. XII столетия находился человек, исключительный по своим дарованиям, Василий из Щековиц, – личность достаточно яркая, многогранная и согласованная с выдающимися деятелями русского Средневековья: «сохраняет привычные свойства других явлений, с которыми мы часто встречались» (Лейбниц, 1984. С. 111), ну хотя бы анонимность авторства. Тем более, что произведения государственного и общенационального значения, как, например, произведения Илариона, Кирилла Туровского и другие произведения русской средневековой литературы и живописи – иконопись и фреска, – создания духовных лиц. И предположение об авторстве Василия является наименее противоречивым и в то же время находит больше доказательств, чем все вместе взятые доводы, имеющие хоть какую-то силу, обо всех кандидатах в авторы.
   До 1183 г. отношения между митрополитом Киевским и игуменом Киево-Печерского монастыря были натянутыми, после того как в богословском споре о едении мяса в праздники, если они приходились на постные дни, среду или пятницу, Киевский митрополит – грек, настаивавший на постах в праздники, «запретил» игумена Поликарпа, отстаивавшего русскую традицию едения мяса в указанных случаях.
   В 1183 г. [81 - В Ипатьевской летописи и Киево-Печерском патерике обозначен 6690 (1182) г. «неправильно, так как содержание этой статьи относится к 6691 (1183/4) мартовскому году» (Бережков, 1963. С. 201).] был уже новый митрополит, Никифор, тоже грек. Но в этом же году, 24 июля, скончался игумен Киево-Печерского монастыря Поликарп, носивший титул архимандрита. Иноки долго не могли выбрать себе игумена. Наконец игумен был избран «чудесным» образом. После долгих споров иноки решили стать на молитву перед иконой Богородицы. И во время их общей молитвы имя нового игумена было «сообщено» каждому в отдельности свыше, Самой Богородицей, как повествует об этом Киево-Печерский Патерик, а также Ипатьевская летопись. «И вот что было удивительным, – сообщает Патерик, – как едиными устами многие сказали: “Пошлем к Василию-попу на Щековицу, чтобы был он нам игуменом и правителем иноческого стада Феодосиевого монастыря Печерского”» (ПЛДР, 1980. С. 621).
   В ту же неделю он был пострижен в монахи. И в присутствии епископов и игуменов всех значительных русских монастырей митрополит Никифор поставил его игуменом Киево-Печерского монастыря, также с титулом архимандрита. И во весь период управления Никифора Русской Церковью, а Василия русскими монастырями, в источниках нет сведений о конфликтах между этими двумя лицами. Следовательно, можно предположить их взаимное сотрудничество в идеологической и политической жизни Киевской Руси. Сведения о личности Василия сохранились в Послании к нему выдающегося писателя XII в., епископа Туровского Кирилла, жителя Турово-Пинского княжества. Кирилл называет Василия своим благодетелем и учителем. Он же называет его «воистину славным, великим во всем мире архимандритом», который знает обо всем, и знания его «богоразумные».
   Постараемся понять это выражение: «воистину славный, великий во всем мире». Если титул «великий» обозначал игумена, то выражение из Послания Кирилла «воистину славный, великий во всем мире архимандрит» имеет силу доказательства того, что Кирилл подразумевает не титул Василия, а его исключительные качества, благодаря которым он славен не только в киевском мире, но воистину славным, великим был архимандрит во всем, должно быть, русском христианском мире, то есть известен в главных православных центрах России [82 - Это мнение высказано С.А. Высоцким, исследователем киевских граффити XI–XVII вв., в личной беседе в 1990 г. в Киеве.]. Наиболее привлекательные свойства Василия охарактеризованы Кириллом такими словами: «тонкоразумная душа, умом все богодухновенные книги проницающий». Такая способность тонко все понимать, а также осмысливать проницательным умом библейские книги и богословские труды, – эта способность во все времена сочеталась в человеке со словесным дарованием. И косвенные сведения о том, что Василий был искусен в писательских делах, содержатся в конце Послания к нему Кирилла Туровского. Недовольный стилем своего Послания, а точнее – тревожась о том, что стиль его Послания может показаться Василию слабым, он обращается к нему: «…разодрав, брось мои словеса – как паутина, сами раздираются: не могут быть к пользе связаны, не имея власти (силы) Святого Духа…» (Прибавления, 1851. С. 341–357). Бесспорно, это церковная традиция – ставить ни во что свои способности. Однако оценка своего стиля – писательская, и к человеку, не владеющему словом, так не обращаются. Эти заключительные слова Послания Кирилла вызовут еще больший интерес, если мы обратимся к новозаветному учению о дарах Святого Духа. «…Каждому дается проявление Духа на пользу, – сказано апостолом Павлом. – Одному дается Духом слово мудрости, другому слово знания (в славянском тексте “слово разума”)…» (1 Кор. 12, 7–8). Таким образом, мудрость и знания связаны с даром слова. Мудрость и знания предполагают разносторонние дарования в человеке. И Василий не только «умом все богодухновенные книги проницающий», но его «богоразумные» знания обо всем включали и выдающиеся дарования строителя. Об этой его стороне деятельности мы также узнаем из Послания Кирилла. Он говорит, что игумен Феодосий не успел достроить монастырскую церковь Успения Богородицы [83 - Успенская церковь была освящена в 1089 г. Однако современные исследователи установили, что южная стена и барабан сложены в технике XII–XIII вв. (время Василия. – Л.Г.). Очевидно переложены. Существует мнение, что и на Щековице церковь построена Василием (Раппопорт, 1982. С. 2; см. также о церкви на Щековице).]. Василий же не только церковь устроил, но и создал каменную ограду вокруг монастыря. Эта стена считалась выдающимся сооружением, о ней знали современники и долго помнили потомки [84 - Практика традиционного сакрального искусства средневековых строителей, кроме всего прочего, предполагает ещё и истинное знание соответствующих традиционных наук (Генон, 1991. С. 55, Примечание № 1).]. О существовании этой стены знали до XVII в. (Раппопорт, 1982. С. 26. № 34). В Послании Кирилла, как видим, нет прямых сведений, что Василий – выдающийся писатель, хотя о строительных его дарованиях сведения есть. Его Послание – ответ на «грамоту», письмо Василия, в котором тот вопрошает его о великом образе схимы. Но по ответу Кирилла мы также не видим, чтобы и Василий упоминал о писательских достоинствах самого Кирилла, но это не означает, что Василий не знал Кирилла как писателя. Однако для понимания всего дела нет более специальной фразы, связанной с проблемой авторства Василия в Послании Кирилла, чем такие его слова: «Василий, – пишет ему Кирилл, – (ты) вторый Феодосий, игумен Печерский, хотя не по имени, но по делам и вере». – Короче говоря, Василий не второй Феодосий, а человек, совпадающий с Феодосием. Таким образом, Кирилл настаивает на цельности двух лиц по отношению друг к другу, на принципе соответствия. И как бы мы ни были осторожны, сравнивая Феодосия и Василия, но их дела сравнить мы обязаны, потому что только так мы сможем выявить личность того и другого. И еще потому, что сам Кирилл говорит, что оба эти человека сходны по делам своим.
   Вот физические дела Феодосия по его Житию, их немного, в отличие от чудес, совершенных им «верою и святостию», но дела эти очень ценны для нашего изыскания. «Блаженный отец наш Феодосий, – сообщает его Житие, – заступался за многих перед судьями и князьями, избавляя их, ибо не смел никто его ослушаться, зная праведность его и святость». – Но если Василий – второй Феодосий, то и он совершал такие же поступки. И Кирилл пишет ему: «Ты в бельцах (когда был священником на Щековице. – Л. Г.) и в иночестве (будучи игуменом Киево-Печерского монастыря. – Л. Г.) вел жизнь богоугодную и душеполезную». – Таков, видимо, отголосок дел милосердия и заступничества Василия за обижаемых.
   А вот другого рода дела Феодосия. Задумал он перенести монастырь на новое место и построить большую каменную церковь, «и сам блаженный Феодосий каждый день трудился с братией, возводя храм», по словам Жития. Но Василий, как мы знаем, тоже строил и, несомненно, сам трудился с братией на строительстве каменной ограды вокруг монастыря. И в этом деле Василий оказался даже более Феодосия «возвеличенный Христом»: ибо Феодосий, начав строить церковь, скончался, пишет Кирилл, «тебе же даровал Бог не только церковь устроить, но и создать каменную ограду вокруг Лавры». Однако общественно-политический поступок Феодосия, его гнев на Святослава Ярославича, представлен как одно из главных дел в его Житии: тогда его поучения «Святым Духом кипели в устах его» (ПЛДР, 1978. С. 305–391).
   В то время князья Ярославичи, Святослав и Всеволод, изгнав своего старшего брата Изяслава из Киева, пригласили Феодосия через посланного на обед к себе. Феодосий ответил, что «не прикоснется к яствам, пропитанным кровью убиенных». Долго еще укорял он их и велел передать его слова князьям. Те не вняли ему, поднялись еще раз на брата и совсем изгнали его из Русской земли, и Святослав сел на великокняжеский стол в Киеве. Феодосий стал укорять князя, посылая ему письма и осуждая его поступок перед вельможами, приходившими в монастырь, и настаивал, чтобы его слова передавали князю. Святослав не уступал. Тогда Феодосий создал целое литературное произведение: написал Святославу огромное послание, «епистолию велику зело», в которой, привлекая обширный исторический материал, а также в притчах обличал Святослава как притеснителя, убийцу и братоненавистника. «Когда же прочел князь это послание, – говорится в Житии Феодосия, – то пришел в ярость и, словно лев, рыкнув на праведного, швырнул письмо его на землю». Святослав пригрозил Феодосию заточением и смертью. Феодосий отвечал, что готов принять смерть, и по-прежнему обличал его, а затем начал со слезами уже умолять князя, чтобы вернул брату Киев. Святослав остался при своем: Киев брату не отдал. В наступившем затишье князь посетил Феодосия в монастыре, и тот перед князем, боярами и монастырской братией положил завет будущим игуменам Печерским: «подобает нам обличать вас (князей. – Л. Г.) и поучать о спасении души. А вам следует выслушивать это». Борьба с князем, видимо, подорвала силы Феодосия, потому что неоднократно собирался он, уйдя куда-нибудь, скрыться от всех в неизвестном месте и жить один. Однако уступил мольбам князя, вельмож и монастырской братии.
   Василий должен был совершить равноценные дела в идеологической и политической жизни Киева, иначе не могло быть впечатляющего совпадения с Феодосием. Он должен был, исполняя завет Феодосия, выступить с обличением князей за идейные шатания и междоусобицы, а также слезно умолять их вступиться за землю Русскую, защитив ее от половецкого нарыскивания. Но как раз автор «Слова о полку Игореве» и выступает с обличением князей, он же призывает их к защите Русской земли. А если Василий и автор «Слова о полку Игореве» одно и то же лицо, то он взвалил на себя нешуточное бремя: вступился за ненавистных киевлянам О́льговичей, при этом неодобрительно отозвался о Владимире Мономахе, что он не пресекал междоусобных войн Олега Святославича («Гориславича»), не желая слышать призывов князей выступить на борьбу с ним («по вся утра уши закладаша»); а также обличил Давида Ростиславича, брата Рюрика Ростиславича, соправителя великого князя Киевского Святослава Всеволодовича, за его предательский шаг, когда он отказался помочь осажденному половцами в Переяславле князю Владимиру, когда прервал поход своих войск в составе полков Рюрика и Святослава и ушел на Дунай: «розино ся им хоботы пашут, копия поют на Дунае» – «розно им хоботы полотнищ реют, копья (Давида) поют на Дунае». Такое поведение Василия и его дела были единственным условием, при котором Кирилл мог сказать ему: (ты) «второй Феодосий, игумен Печерский… по делам» (своим).

Глава 6
СОЧИНЕНИЯ КИРИЛЛА ТУРОВСКОГО, ОБРАЩЕННЫЕ К ВАСИЛИЮ ЩЕКОВИЦКОМУ

   Теперь, обратив внимание на раздражение людей разговорами об авторе, причем раздражение обоснованное, коль скоро исследователи не могут дать справку о том, кто же он, – мы, возможно, сами собой дойдем до необходимости согласиться с тем, что было сказано здесь об авторе, если более пристально рассмотрим оба сочинения Кирилла Туровского, обращенные к Василию Щековицкому: его Послание и Повесть-притчу. Однако эта задача толкает нас прежде всего к осмыслению времени написания этих произведений.
   Василий был поставлен игуменом Феодосиева Киево-Печерского монастыря 1 августа 1183 г. (Макарий, 1995. С. 304). «Событием бытия» в этот день был праздник Православной Церкви – Происхождение (изнесение) честных древ Животворящего Креста Господня, который связан с изнесением из дворца византийских императоров в храм Софии сохранившейся части Креста Господня. На Василии был отсвет события этого поворота из потаенности – в открытость: «поп на Щековице» становился главою славнейшего монастыря. Праздник также был предзнаменованием испытаний на пути жизни, который показал ему Бог.
   Послание Кирилла к Василию и его «Повесть к Василию, игумену Печерскому. Притча о белоризце человеке, и о монашестве, и о душе и о покаянии» не датированы (Прибавления, 1851). Источники, находящиеся в научном обороте, годом кончины Кирилла считают 1183-й или, более неопределенно, «около 1183». Дату кончины 27 апреля 1183 г., обозначенную М. В. Толстым в «Истории Русской Церкви» (Толстой, 1991. С. 84), следует считать недоразумением, потому что день памяти Кирилла по месяцеслову 28 апреля, а сама дата взята из Пролога, так как под ней дан рассказ о Кирилле, епископе Туровском, однако без обозначения года его кончины. В связи с этим Макарий в «Истории Русской Церкви» пишет, что Кирилл скончался неизвестно в каком году (Макарий, 1995. С. 498. № 44; С. 300). Кроме того, если принять дату 27 (28) апреля 1183 г., то скончался Кирилл в таком случае за три месяца до поставления игуменом Василия, которому он уже после этого события написал Послание и Повесть-притчу.
   Для обоснования факта знания года написания Послания необходимо учесть взаимосвязи реальной ситуации, отображенной в самом Послании, являющемся ответом на письмо Василия. Тот спрашивал Кирилла «о великом и святом образе схимы, в который издавна желал облечься». Эта фраза снимает вопрос о том, что письмо Василия и ответ на него Кирилла могли быть написаны в год поставления игуменом Василия, в 1183-й. Во времена Кирилла и Василия монашество было разделено на два образа: на монашество и схиму как совершенную степень монашества, которой облекали всех добропорядочных чернецов, в соответствии с порядком, введенным преподобным Феодосием в Киево-Печерском монастыре на основании Студийского устава, по редакции Константинопольского Патриарха Алексия (XI в.) (Карташев, 1993. С. 231).
   После обычной процедуры пострижения в монахи чернец приобретал навыки во всем устройстве монастырском до тех пор, пока становился чернецом искусным, «житием чист си», тогда только сподоблялся принять «святую схиму» (Там же). По смыслу этого требования, исключения для новопоставленных игуменов не предусматривалось. Поэтому для приобретения навыка во всем устройстве монастырском и чтобы стать чернецом искусным оставшихся семи месяцев 1183 г. (по мартовскому счету лет), после того как был поставлен игуменом Василий, было, как видно, недостаточно. Помимо этого, с точки зрения строительной практики того времени, мы также должны отвергнуть 1183-й как год написания Послания к Василию. Существующая информация на этот счет и та, которую дает сам Кирилл в Послании, смыкаются с изложенными сейчас соображениями. Он пишет: «Ты создал вокруг всего Печерского монастыря высокие и прекрасные каменные стены на твердой основе. Для сего, во-первых, заготовил ты денежные средства; потом при помощи огня приготовил плинфу и, наконец, совершил дело при помощи воды и извести» (Макарий, 1995. С. 357). Итак, собрал средства, приготовил плинфу (широкий и плоский обожженный кирпич), добыл и доставил известь и наконец совершил дело: создал вокруг всего монастыря «высокие и прекрасные каменные стены», причем стеною были обнесены оба монастыря, старый и новый, разделенные между собой двором для приема нищих. Кроме того, он достроил церковь Успения Богородицы, начатую в 1073 г. Феодосием, затем продолженную его приемником Стефаном. И все это за 7 месяцев 1183 г.? В таком случае должна существовать принципиальная возможность доказать это. Однако реальные ситуации говорят о другом: храмы, например, строились от года до семи лет. Не вынуждает признать этот вывод неправильным и тот факт, что подпорная каменная стена под церковью святого Михаила Михайловского Выдубецкого монастыря в Киеве была возведена за короткий период: с 10 июля по 24 сентября 1198 г. (Бережков, 1963. С. 209, 210). По объему работ и по затрате средств она уступает, естественно, стене Василия, тем более что строил ее великий князь Киевский Рюрик Ростиславич на собственные средства.
   Таким образом, если мы предположим, что реально на все виды деятельности Василия, связанные с таким объемом работ, и усилия по сбору средств ушло не менее 2-х лет, то для условий истинности никакой проблемы не будет: наше утверждение соответствует объективным стандартам правильности. А если мы прибавим к 1183 г. два года, то оказываемся перед лицом событий 1185 г. И будет уместным сказать, что в Послании Кирилла, в нижеследующих его словах, мы имеем отклик современника на поступок Василия как автора «Слова о полку Игореве», который, находясь вблизи Бога, в «доме Его», «вышел» из монастыря в мир, видя, как «тоска разлияся по Руской земли, печаль жирна тече средь земли Рускый», – осудил поступки князей и призвал их не делать зла Русской земле междоусобными раздорами. Поэтому возникает убеждение, что именно в этой ситуации Кирилл написал Василию, потому что он все-таки ему написал это: «Заботы о земном считай поделием (мелким делом)… Не подражай Лоту в печалях, но с трезвением подражай Христову житию». – Это на будущее, если Василий желает «обновиться святою схимою» и «воспринять на себя иго совершеннейших подвижников». Для обсуждения проблемы важно раскрыть смысл данного предложения, для чего необходимо обозначить идеи, воплощенные в образе Лота и в образе Христа. Совершенно ясно, что мы должны обратиться к сюжету о Лоте в книге Бытия.
   Когда два Ангела (из Святой Троицы) пришли в Содом, чтобы посмотреть, точно ли содомляне поступают так, каков вопль на них, восходящий к Господу, то они остановились в доме племянника Авраама Лота, поселившегося в Содоме. Содомляне, окружив дом Лота, требовали вывести пришедших: «…выведи их к нам, мы познаем их». Лот вышел из дома, где находились Ангелы, запер за собою дверь и кротко сказал им: «Братья мои, не делайте зла». Но в ответ он услышал только негодование: «Вот пришлец, и хочет судить? теперь мы хуже поступим с тобою, нежели с ними». Но Ангелы спасли Лота, ввели к себе в дом, а собравшихся вокруг дома поразили слепотою (Быт. 18; 19). Следовательно, образ Лота служит обозначением обличителя пороков, покидающего дом Божий. Далее Кирилл говорит Василию, чтобы он с трезвением подражал Христову житию. Христос, как известно, «Своей жизнью явил в Себе Доброго Пастыря» (Ин. 10) и в Своем учении заповедовал пастырям Свой образ. Поэтому Кирилл продолжает: «Господь всем апостолам даровал в Себе общение – и ты имей все общее со всею братиею».
   Все сказанное касается смысла предложения о Лоте и Христе, но предложение имеет вторую часть – утверждение: Кирилл утверждает, что в печали Василий поступил как Лот, в то время как должен был подражать Христу. Продвигает нас в решении вопроса об авторстве Василия и следующая фраза из Послания Кирилла: «…не надмевайся величанием и не осуждай других». Эти слова Кирилла обращены к Василию, несмотря на только что произнесенные им слова с другим значением в начале Послания: «…поистине славный и великий во всем мире архимандрит, отец отцов, великий для всех путеводитель к горнему… Конечно, не по неведению вопрошаешь о сем» (о святом образе схимы). Поэтому слова Кирилла к Василию о гордыне и осуждении других, при указанных обстоятельствах, были бы неуместны: «ведения» на этот счет у самого Василия было достаточно. Недоразумение это может быть устранено только в том случае, если Василий уже поступил так: проявил гордыню и склонность к осуждению других. В связи с этим, должно быть, Кирилл и написал ему: когда он примет схиму и станет искусным черноризцем («поставит душе опору, как столп, Божию помощь, чтобы она пребывала неколебима, как наковальня, ни от добрых, ни от худых людей»), то чтобы он «не надмевался величанием и не осуждал других» (Макарий, 1995. С. 358).
   Если я прав, утверждая, что Послание Кирилла к Василию содержит отклик на событие поступка Василия, связанного с походом Игоря на половцев в 1185 г., то можно говорить и о втором сочинении Кирилла – «Повести к Василию, игумену Печерскому…» как о заключающем в себе потаенную связь с этим же событием. Но если это не так, тогда зачем архимандрита-игумена, «отца отцов, великого для всех путеводителя к горнему», убеждать, что монастырь есть «гора Божия, гора тучная, гора усырйнная… <…> Гора, юже благоволи Бог жити в ней» (Пс. 67, 16–17)?
   Для своей Повести Кирилл воспользовался притчей из Повести о Варлааме и Иоасафе, индийском царевиче. Но у Кирилла не та же самая притча, она, в соответствии с обстоятельствами ее написания, значительно усложнена. В первоисточнике эта притча представлена так. Один хороший царь заблуждался только в одном: одержим был идолопоклонством. Однажды ночью царь со своим мудрым советником вышел походить по городу. Увидели они жилище под землей в виде пещеры, из оконца исходил луч света. В жилище находился человек, одетый в убогое рубище, перед ним стояла его жена, наливая ему вино в чашу, она пела и плясала, увеселяя его, и ублажала мужа похвалами. Советник изъяснил царю, что это те, кто видит истину вечной жизни и славу превосходящих всё благ. Далее царь стал жить в истинной вере и благочестии.
   Однако в Притче Кирилла видны взаимосвязи реальной ситуации: почти все образы, предметы и события являются отражением объективно существовавших вещей. Они сравнимы с «иероглифами» на горных породах – валиками и бороздками, которые являются следами жизнедеятельности вымерших организмов. Мало того, что в Притче Кирилла ситуация другая, но и заблуждение царя иного рода: «Только в одном он был неосторожен – не принимал никаких мер на случай военных тревог и не держал ратного оружия». – Здесь предложение о заблуждении царя наполнено реальным смыслом событий XII в.: отсутствие мер на случай военных тревог было бедствием русских княжеств той эпохи. Князья-соправители Русской земли нападали друг на друга, почти не встречая сопротивления, а тем более степные кочевники-грабители вторгались без особых затруднений. О нехватке ратного оружия и воинов во время военных тревог есть косвенные упоминания в «Повести временных лет», относящиеся к XI в. В 1068 г. напали половцы на Русскую (Киевскую) землю. В ночном сражении половцы победили русских князей. Киевляне прибежали в Киев, собрали вече на торгу, послали к великому князю Изяславу с требованием выдать оружие и коней, «и мы еще сразимся с ними», говорили посланные. Изяслав и его воевода Коснячек не послушали киевлян. О причине отказа летопись умалчивает, но догадаться можно: оружия не было. Еще одно упоминание относится к 1075 г. Великий князь Святослав Ярославич, гордясь, показал немецким послам богатство свое: бесчисленное множество золота, серебра и шелковых тканей. Немцы остались равнодушны и сказали: «Это ничего не стоит, ведь это лежит мертво. Лучше этого воины. Ведь мужи добудут и больше того». – Богатства много, а воинов и, следовательно, оружия мало. Не было исключением и положение дел в XII в., иначе не приходилось бы русским князьям во время междоусобных тревог пользоваться вражеским оружием, призывать на помощь половецких воинов.
   Итак, образ неосторожного царя связан с военными тревогами и внезапными несчастьями 80-х гг. XII в. в Киевской Руси. У царя была дочь отличного ума, были советники и друзья, и среди них один советник, скорбевший о неосторожности царской. Однажды ночью, то есть в мирской, суетливой жизни, по истолкованию Кирилла, случился сильный мятеж в городе, то есть внезапное несчастье. Царь вышел с советниками, чтобы усмирить мятеж, но не нашел виновных, а город был в ужасном волнении. Тогда умный советник повел царя и дочь его к великой горе, где в пещере лежало много разного оружия, то есть к Феодосиеву Киево-Печерскому монастырю, стоящему на горе, в котором есть духовное оружие против дьявола. И здесь мы сталкиваемся с существом проблемы того времени: что делать, чтобы предотвратить внезапные несчастья, постигающие народ? (Хотя открытый контекст притчи подразумевает человека, так как город – человеческое тело; люди, живущие в нем, – телесные чувства.) Благочестивые составители русских летописей отвечали на этот вопрос так же, как в данном случае Кирилл, бывший епископ Туровский, а в момент написания Повести – монах Туровского монастыря: следует обратиться к Богу всем сердцем в посте и плаче. «Обратитесь ко Мне, и Я обращусь к вам, – говорит Господь, – и отвращу от вас гнев Мой…» (Мал. 3, 7). «Казни всяческие принимаем от Бога и набеги врагов: по Божьему повелению принимаем наказание за грехи наши» (ПВЛ. Статья под 6576 г.).
   Царь и его дочь отличного ума взглянули через отверстие внутрь пещеры, и увидели они то же, что царь и его советник в Повести о Варлааме и Иоасафе. Но кроме мужа в рубище и его жены, в этой притче пред ними стоял Некто высокий и прекрасный на твердом камне, то есть Христос, и Он-то давал сидящему вино в чаше. Когда муж принимал пищу, тогда венчали его похвалами. Как и в притче-первоисточнике, царь изумился увиденному. Далее Кирилл дает истолкование образов. Царь – ум; дочь – душа; шум и тревога – болезнь или какое-либо внезапное несчастье; советники и друзья – житейские мысли; муж, сидящий в пещере, – весь иноческий чин; жена – смертная память; предстоящий мужу, как уже говорилось, Сам Христос. Здесь не только иносказательное поучение, но обозначено движение от образов к стоящим за ними реальным событиям, которые, взаимодействуя с образами в реальном времени, приводили к общим выводам христианского содержания.
   Переведем иносказание на язык конкретных суждений. Некто, обладающий высоким сознанием, то есть обладающий отличным умом (ср.: царь-ум, имеющий дочь-душу отличного ума), во время шума и тревоги в городе (город – человеческое тело), которые могут быть отождествлены с шумом и тревогой во время нападения половцев на Переяславль после поражения Игоря, когда великий князь Киевский Святослав Всеволодович в спешке и смятении, при возбужденном поведении киевлян, послал за помощью к Рюрику и Давыду, когда воины последнего, не желая идти на помощь, затеяли совещания при попустительстве Давыда, – так вот этот некто во время шума и тревоги в городе, возникшими вследствие внезапного несчастья, был охвачен печалью – горем и заботой. Случилась беда, совершился вражеский набег, а виноватых нет, точнее, установить конкретных виновников практически невозможно. И вот он, охваченный печалью, приходит к мысли, что главное не в том, чтобы осудить неосторожных, тех, кто не принимает мер на случай военных тревог и не держит побольше ратного оружия, а в том, чтобы направить свой ум к горе, к Феодосиеву Киево-Печерскому монастырю, где много есть духовного оружия против дьявола. И к этой горе печаль приводит ум.
   Для того чтобы обрести ясность в вопросе о том, как соотносится Притча о белоризце-человеке и о монашестве с образом Василия, созданным Кириллом в Послании к нему, нужно сопоставить начало Послания и конец Повести-притчи, заключающий обращение к Василию, а также к инокам его монастыря. В Послании Кирилл, обращаясь к Василию, подчеркивает его исключительную способность мыслить, его высокое сознание, его дела и веру, выходящие из ряда: «Всечестный, богоблаженный Василий, поистине славный и великий во всем мире архимандрит, отец отцов, великий для всех путеводитель к горнему, душа, проникающая тонким умом своим все богодухновенные писания, вторый Феодосий, игумен Печерский, хотя не по имени, но по делам и вере равный ему святостию… Ты в бельцах и в иночестве вел жизнь богоугодную и душеполезную» (Макарий, 1995. С. 304). Откуда тогда взялось желание у Кирилла давать указания человеку с такими качествами? Ведь он придает чрезвычайное значение своему поучению-притче: «Бог же мира многою милостию да сотворит, чтобы усвоено было вами настоящее сказание…» – говорит он в конце сочинения, обращаясь к Василию и черноризцам его монастыря (Макарий, 1995. С. 356).
   Но если для него существенно значение Притчи, следовательно, была и скрытая цель. Тогда в чем она заключалась? Ведь если белоризец, то есть или мирянин, или представитель белого духовенства, человек Притчи, направляет в печали свой ум к монастырю, то случай с Василием еще более положительный: его «избрала» игуменом Сама Богородица. Казалось бы, нет повода для указаний и наставлений. Однако Кирилл наставляет и поучает Василия словами псалмов: «Ибо монастырь есть гора Божия, гора тучная, гора усыренная, гора, на которой благоволит Бог жить» (Пс. 67, 16–17). И далее: «глас радости и спасения в селениих праведных» (Пс. 117, 15); «богатство если течет, не прилагайте к нему сердца». Но первая часть предложения опущена: «Не надейтесь на неправду и не желайте хищения» (Пс. 61, 11). Следовательно, Василию, черноризцу, от кого-то и за что-то могло притечь богатство! Едва ли подразумевались вклады в монастырь и пожертвования. И снова: «Блажен, кому отпущены беззакония, и чьи грехи покрыты, кому не вменит Господь греха» (Пс. 31, 1–2). Далее идет: «и в чьих устах нет лести», – но говорить Василию в данном случае о лукавстве и лести Кирилл считает неуместным. Однако Кирилл еще раз цитирует Священное Писание: «Радость на небеси бывает о грешнике кающимся: радуйтесь со Мною, – говорит Христос, – так как нашел драхму потерянную» (Лк. 15, 7–10).
   В результате навязывается вывод, что скрытая цель сочинения Кирилла «Повесть к Василию, игумену Печерскому. Притча о белоризце-человеке, и о монашестве, и о душе и о покаянии» заключалась в предостережении Василия от поступка, связанного с событиями 1185 г., в предостережении на будущее, чтобы он не поступал впредь как Лот и не выходил на борьбу со злом, оставляя дом, в «котором благоволит Бог жить», чтобы, «надмеваясь величанием, не осуждал других», если воспользоваться словами самого Кирилла. В этом случае есть возможность предположить, что после создания «Слова о полку Игореве», в котором О́льговичи, участники неудачного похода, оправданы, а великий князь Киевский из О́льговичей, Святослав Всеволодович, выставлен как могучий, победоносный и грозный князь, то есть как человек разумный, обладающий единством знания и воли, – надо полагать, что благодарность этих князей автору не заставила себя ждать.
   Ср. фразу Кирилла из псалма: «Богатство если течет, не прилагайте к нему сердца». Конечно, остается упомянуть о том, что, независимо от наличия этого «богатства» и отношения к нему, оно требовалось и монаху в описываемый период, так как великая схима, о святом образе которой Василий спрашивал Кирилла, «представляла собой необходимое условие полноты монашеского звания», однако «вследствие грубого нарушения равенства монастырских братий» добиться великой схимы в то время мог «привилегированный», денежный монах (Карташев, 1993. С. 231).
   Выходит, Кирилл не одобрил Василия за создание «Слова о полку Игореве», но в то же время приравнял его к делу Феодосия. Однако противоречия здесь нет. Борьбу Феодосия со Святославом не считает Кирилл святым делом, тем более что Феодосий потом примирился с князем, его святость в другом, как и святость Василия: «Всечестный, богоблаженный Василий… вторый Феодосий… по делам и вере равный ему святостию, но и более того возвеличенный Христом как угодный Ему раб и Его Матери, ибо Феодосий, начав строить церковь, позван был Богом и к Нему отошел; тебе же даровал Бог не только церковь устроить, но и создать каменную ограду вокруг Лавры, где жилища святых и дворы преподобных…» (Макарий, 1995. С. 304).

Глава 7
ПОВЕДЕНИЕ ДРУЗЕЙ ВАСИЛИЯ ЗАДЕВАЕТ НАС И ЗАСТАВЛЯЕТ ПРИСЛУШАТЬСЯ, ТАК КАК МЫ МОЖЕМ КОЕ-ЧТО РАССЛЫШАТЬ И О САМОМ ВАСИЛИИ

   Поэтому мы должны сказать несколько слов и о друзьях Василия, именно несколько, потому что более этого ничего о них не известно. Монахи со вторника до пятницы уговаривали Василия стать их игуменом и в этот день привели его в монастырь, а в воскресенье прибыл туда митрополит Никифор, а с ним епископы Туровский Лаврентий и Полоцкий Николай, «Никола Гречин», прибыли также игумены Киевских монастырей. Но Лаврентий и Николай в этот момент были только «будущие епископы». Лаврентий, черноризец Киево-Печерского монастыря, был, по-видимому, в это время только что настолован – возведен в Киевской Георгиевской церкви на епископскую кафедру Туровской земли. Церковь эта построена Ярославом Мудрым, он же утвердил и настолование епископов в ней (Макарий, 1995. С. 538). Лаврентий упомянут только в связи с поставлением Василия в игумены в 1183 г. – как епископ. Находился он в это время, как и Никола Гречин, надо думать, в Киеве, так как с пятницы успеть известить их из Киева, чтобы они прибыли в воскресенье утром – один из Турова, другой из Полоцка, – было практически невозможно.
   О Лаврентии больше ничего не известно. Можно только добавить, что участники поставления в игумены должны были знать поставляемого. Однако о Николае дошло до нас больше сведений, чем о Лаврентии. Во-первых, он был грек. А то, что он был образованный, можно судить по тому, что «епископ должен был обладать образованностью, так как становился лицом высокого ранга, сановником, вхожим к боярам и князьям». Во-вторых, если Николай не обладал знатностью, то, по крайней мере, – богатством. В то время практиковалось завезенное из Греции установление: платить значительные ставленые пошлины поставляющему, то есть митрополиту (Карташев, 1993. С. 187), если он сам ставил епископа, а не князь и люди избирали его, посылая затем на утверждение к митрополиту (Макарий, 1995. С. 398). Сохранившиеся сведения дают нам первый тип ситуации: Николай в 1183 г. был поставлен митрополитом Никифором в громадную Ростовскую епархию епископом «на мзде». В таком случае, был, видимо, близок к Никифору, который тоже был грек и не стал подвергать Николая риску «избрания». Однако великий князь Владимирский и Суздальский Всеволод Юрьевич воспротивился и сказал: «Не избирали его люди земли нашей». – Никифор с большой неохотой уступил требованиям Всеволода, которые поддержал и великий князь Киевский Святослав. Николай был отозван и находился в Киеве, когда был призван участвовать в поставлении Василия: оказался под рукой, имея святительский чин епископа. И знал Василия. А в 1184 г., после смерти епископа Полоцкого Дионисия, он был возведен на полоцкую кафедру.
   Неприязнь Всеволода и его людей к Николаю летописец запечатлел с доброй старой выразительностью: «наскакал на святительский чин на мзде». Однако это выглядит не главным аргументом против Николая. Более важным обстоятельством Всеволод, скорей всего, считал личные качества Николая, так как просил митрополита Никифора, чтобы вместо него поставлен был «смиренный игумен Спасского монастыря на Берестове Лука». Смирением Николай, следовательно, не обладал. Поэтому ростовский летописец, проявляя обычную сдержанность, однако с заметным удовлетворением отзывается о Луке, антиподом которого был Николай, что Лука был «молчалив… ласков ко всякому… смирен и кроток… пас словесные овцы, как добрый пастырь… победил мирскую похоть и дьявола, укрепляясь оружием крестным» (Макарий, 1995. С. 299).
   В изложенном ранее Послании Кирилл требовал от Василия таких же качеств, которыми не обладал, как мы видим, и «друг» Василия – Никола Гречин, – хотя в поведении того и другого относительно «чина» была существенная разница. Если о Николае упомянутый летописец говорит, что «несть бо достойно наскакати на святительский чин на мзде, но егоже (которого) Бог позовет и Святая Богородица, князь восхощет и людье» (Макарий, 1995. С. 398), то Василия, как мы знаем, Богородица позвала и монахи пожелали.
   Комплекс аналитических действий, примененный нами, позволяет упомянуть о том, что к моменту поставления в игумены Василий был вдовцом: белоризец, священник Церкви, не мог быть холостяком, а черноризец не мог быть женатым. Может быть поэтому воспринятое на опыте и недавно утраченное супружество, как мир и счастье, стало образом и мыслью о жене Всеволода, Ольге Глебовне, «своя милыя хоти красныя Глебовны свычая и обычая», а также о молодой жене Игоря, Ефросинье Ярославне.

Глава 8
ПОСТРОЕНИЕ ВАСИЛЬЕВСКИХ ЦЕРКВЕЙ, СОВРЕМЕННЫХ ВАСИЛИЮ ЩЕКОВИЦКОМУ, А ТАКЖЕ ЭПИЗОД С ЮНОШЕЙ КНЯЗЕМ РОСТИСЛАВОМ

   Фраза из Послания Кирилла о том, что Василий знает обо всем, причем знания его «богоразумные», представляется примечательной, потому что так называемые лаврские плиты – рельефы, изображающие борьбу Самсона (вариант – Геракла) со львом, Кибелу (вариант – Диониса) в колеснице, запряженной львами, – по мнению некоторых исследователей, могли служить оградой хоров Успенского собора Киево-Печерского монастыря (Архiпова, 1990. С. 95). С учетом местного происхождения материала, пирофилитового сланца из овручских каменоломен, можно предположить, что они могли быть изготовлены во время возведения Василием знаменитой каменной ограды вокруг Киево-Печерского монастыря, о которой с таким восхищением пишет Кирилл в своем Послании к Василию.
   Семантика рельефов была рассмотрена в исследовании Е. И. Архиповой, отличающемся научной цельностью, в котором подвергнут анализу принцип соответствия научных мыслей предыдущих исследователей о сюжетах этих плит действительным традиционным сюжетам: библейскому и мифологическому – о богатыре, разрывающем пасть льву и персонаже в колеснице, запряженной львами.
   Вывод Е. И. Архиповой: на плитах изображены не Геракл и Дионис, а Самсон и Кибела, синкретический образ Богоматери, защитницы городов. И что киевские рельефы «были выполнены для украшения церкви. Тем более что символика борьбы (Самсон) и символика защиты и покровительства (Кибела) носят не только светский, но и политический характер, а также функции отвращения беды» (Архiпова, 1990. С. 95–100). (В частности, добавим от себя: отвращения от «диких детей пардуса» – половцев. Ср.: в «Слове о полку Игореве» половцы – выводок пардуса. В сюжетах на киевских плитах – мотив покорения зверей.)
   Следует заметить, что об изображении Кибелы в колеснице напоминает событие византийской истории X в., когда император Иоанн Цимисхий после победы в Болгарии над языческой Русью, предводительствуемой Святославом Игоревичем, празднуя триумф, «устлал золотое сиденье колесницы (запряженной белыми лошадьми) пурпурными мисийскими (болгарскими) одеждами и венками, водрузил на нем вывезенное из Мисии изображение Богородицы, заключающей в Свои объятия Богочеловеческий Логос. Сам он следовал на резвом коне сзади…» (то же самое несколькими столетиями позже сделал император Иоанн Комнин (Диакон, 1988. IX, 12; С. 215. № 65). На основании этого следует согласиться, что примеры язычества в «Слове о полку Игореве», тем более с не выясненными до конца значениями этих символов, не могут иметь силы доводов об авторе с языческим мировоззрением и что автором не мог быть христианин духовного звания.
   Мысль о том, что автором мог быть Василий из Щековиц, может приобрести еще некоторое приращение, если мы учтем факты построения Васильевских церквей в последние полтора десятилетия XII в. в Киевской Руси. Василий, как было сказано, в конце июля 1183 г. чудесным образом был избран игуменом Киево-Печерского монастыря. Возможно, с этим событием связано построение великим князем Киевским Святославом Всеволодовичем на княжем дворе в Киеве церкви св. Василия Великого, архиепископа Кесарии Каппадокийской, так называемой Васильевской церкви, которая была освящена 1 января 1184 г. (Бережков, 1963. С. 202). Но построена она была не так быстро, как можно подумать, не за полгода, а за 17 месяцев, так как новолетие наступало 1 марта: с августа 1183-го по январь 1184 г. – 17 месяцев. Василий принимал участие в «великом священии» этой церкви вместе с митрополитом Никифором и епископом Юрьевским Андрианом, а также в «пире духовном» по этому случаю (ПСРЛ, 1962. В лето 6691).
   Христианское имя великого князя Святослава не известно, но обычно летописец отмечал, что князь построил церковь «во имя свое». На этот раз такого примечания нет. Но соправитель Святослава Рюрик носил христианское имя Василий. Однако трудно предположить, что Васильевская церковь, построенная Святославом, могла быть связана с Рюриком, так как Святослав неприязненно относился к Ростиславичам, Рюрику и Давыду. «Эти мне во всем делают досады в Русской земле», – говорил он (Соловьев, 1963. С. 559). Кроме того, резиденция Рюрика находилась в Белгороде. Но Рюрик не остался в долгу. Он еще при жизни Святослава, в 1190 г., строит Васильевскую церковь «во имя свое», как отмечает летописец, в городе Овруче, в подвластной ему земле древлян. А через год, в 1191 г., также еще при жизни Святослава, он строит вторую Васильевскую церковь «во имя свое» на Смядыне в Смоленске, где княжил его младший брат Давыд Ростиславич, но фактическим правителем Киевской земли был Рюрик (Раппопорт, 1982. С. 80, 83. № 40, 134).
   В 1197 г., после смерти Святослава, Рюрик-Василий становится единодержавным правителем, великим князем Киевским, и в этом же году была освящена построенная им опять «во имя свое», как отмечает летописец, Васильевская церковь – на новом княжем дворе. В этом случае прежняя Васильевская церковь в Киеве, построенная Святославом в 1184 г., переименовывается в Трехсвятительскую, во имя святителей Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоуста (ПСРЛ, 1962. В лето 6705; Раппопорт, 1982. С. 10, 17). В самом деле, ничто не мешает тому, чтобы в этих фактах увидеть «самоутверждение» Рюрика-Василия и его направленные действия против какого-то другого Василия, его противника. Если же идти дальше и утверждать, что этим противником был игумен Киево-Печерского монастыря Василий как автор «Слова о полку Игореве», то, возможно, выясняется значение и следующих сообщений летописи, также связанных с Василием и Рюриком. Напомним, что в 1184 г. Васильевская церковь, построенная Святославом на княжем дворе, была освящена «великим священием» – митрополитом Киевским Никифором, епископом Юрьевским Андрианом и игуменом Киево-Печерского монастыря архимандритом Василием. После смерти Святослава Рюрик строит храм святых Апостолов в Белгороде, своей бывшей резиденции, и 6 декабря 1197 г. церковь была освящена также «великим священием», освятили ее тот же митрополит Никифор и тот же епископ Андриан, однако архимандрит Василий уже не был включен в «великое священие», хотя на «пире духовном» после освящения он присутствовал (ПСРЛ, 1962. В лето 6705). В следующем месяце того же 1197 г., 1 января (мартовский стиль), была освящена также Никифором и Андрианом упомянутая Васильевская церковь, построенная «во имя свое» Рюриком-Василием на новом княжем дворе в Киеве. В этом случае наш архимандрит Василий не упомянут вовсе. Это умолчание о Василии не было связано с его кончиной к моменту освящения храма, так как упоминание о нем встречено еще в следующем, 1198 г. (Щапов, Соколова, 1988. С. 175).
   Далее. В 1198 г. Рюрик построил подпорную стену к церкви св. Михаила в Выдубецком монастыре, стоявшем на крутом берегу Днепра. Строил стену зодчий Петр Милонег. К этому времени, после смерти Святослава, летописание перешло из Киево-Печерского монастыря в Выдубичи, под надзор Рюрика. И в летописи подробно говорится о закладке стены и ее окончании. О том, что Рюрик со своей семьей прибыл в монастырь и «сотвори пир не мал». Игумен Моисей «и вся братья во Христе велегласно… яко едина усты» исполнили кантату, прославляющую Рюрика (ПСРЛ, 1962. В лето 6707 и след.; Раппопорт, 1982. С. 26. № 35). Но, как мы помним, игумен Василий в свое время построил вместо деревянной каменную стену вокруг Печерского монастыря. Однако это событие устанавливается не из летописи, а из Послания к Василию его друга Кирилла, епископа Туровского. «Ты создал, – пишет он, – стены каменны около всего Печерского монастыря на тверде основе высокы и красны». И вообще, если взять летописные сообщения о Василии, то увидим, что о нем даются только краткие, однозначные справки: избран игуменом, принял участие в освящении Васильевской церкви, построенной Святославом, был на пире духовном в Белгороде после освящения церкви святых Апостолов, построенной Рюриком. И все. О какой-либо другой его деятельности нет ни слова.
   В чем причина такого отношения летописца к Василию из Щековиц, архимандриту Киево-Печерского монастыря? Однако в этом случае, видимо, более уместно говорить об отношении Рюрика к Василию, потому что Василий заслуживал быть более известным, чем о нем сказано в летописи. Если Василий – автор «Слова о полку Игореве», то одну из причин я вижу в обращениях автора к Рюрику и Давыду, принижающих этих братьев-князей. В первом обращении («Ты, буй Рюриче и Давиде!») автор их не возвеличивает, как других князей, а напоминает только о тяжелом поражении от половцев в 1177 г., когда храбрые дружины этих князей по шеломы в крови шли («плаваша»). Поэтому у них должно быть сильное желание отомстить половцам, и автор их призывает вступить в золотое стремя за землю Русскую, за раны Игоревы. При втором упоминании этих князей («Сташа стязи Рюриковы, а друзии – Давидовы») автор говорит о предательском поступке Давыда, брата Рюрика. Как мы говорили, он отказался идти к Переяславлю на помощь князю Владимиру, осажденному половцами. При таком отношении автора к этим князьям и зная взвинченное чувство чести русских князей-междоусобников и крайнюю их щепетильность – следует предположить ответные действия этих лиц по отношению к автору.
   Однако могут возразить: если здесь и приведены сильные доводы, то они не дают все-таки окончательного решения проблемы авторства и направлены только против общепринятых систем, доказывающих авторство того или другого лица, кроме духовных лиц. Ну что ж, возражения могут быть бесконечны, особенно у тех, кто упускает целое и путается в частностях. И все же эта новая теория дает завершенную логическую модель и позволяет сказать нечто вполне определенное – хотя бы о социальном положении автора: он был лицом духовного звания. Такая теория «более экономная и более естественная». Однако воспользуемся и «мистической лазейкой». Если она и упрощает проблему, то «не настолько».
   Строго говоря, можно рассматривать автора произведения, его реальных героев-современников и само произведение как отдельную систему, как «средоточие происшествий», где «становятся единством все факты». Потому что автор, его реальные, живые герои и произведение имеют душу или форму и «являются источником действий, они содержат в себе начало движения или изменения» (Лейбниц, 1984. С. 345. § 323). У них есть «точка схода» – их сходная душа, она же форма. Поэтому на действия автора, его героев и на его произведение будут сходные противодействия. И мы с особым интересом отмечаем такие факты. Как уже говорилось, великим князем Киевским Рюриком Ростиславичем и его окружением было сделано все, чтобы вытеснить из истории идеологической и политической жизни Киевской Руси деятельность Василия Щековицкого. Осталось неизвестным и место его захоронения. Действия киевлян по отношению к роду О́льговичей были сходными и совершались с той же целью. Примечателен и такой факт. В родовой усыпальнице О́льговичей, в Кирилловской церкви, сохранились изображения князей О́льговичей, как полагают исследователи. Но лица их побиты, «неузнаваемы», хотя другие части тела на изображениях совершенно невредимы. И тут не столь важно, когда и кто их обезобразил: киевляне, близкие современники этих князей в своем постоянном гневе на О́льговичей, или, как полагают другие, эти лица на фресках были повреждены в момент «варварской» позднейшей записи фигур, или затем уже, при расчистке их от этих записей. Но О́льговичи обезображены. А судьба «Слова о полку Игореве» общеизвестна. Оно также оказалось почти вытесненным из духовной жизни Древней Руси и дошло в невольно обезображенном виде. Первые издатели приспособили его для чтения своих современников, а сам оригинал пропал, что вызвало клевету и гнев на само произведение: «Подделка!» – равноценные клевете и гневу на О́льговичей.
   Однако еще несколько фактов к нашему тезису о том, что автор не только был человеком духовного звания, но был тесно связан с Киево-Печерским монастырем. В тексте в иносказательной форме прочитывается, что Игорь перед походом был в Киево-Печерском монастыре или же получил благословение в другом месте (Переяславле, а возможно, в Киеве, в церкви Богородицы Пирогощей). Этот факт связан с эпизодом о реке Стугне и юном князе Ростиславе, утонувшем в ней. Причем эпизод этот имеет назидательное христианское значение. Вот наш перевод этого отрывка: «Не так ли, говорит (Игорь), река Стугна, тощую струю имея, пожрет чужие ручьи, и струги обоюдоносые (с воинами-гридями) несет к Устью (городищу Устье в нескольких километрах ниже Витичева по Днепру, в устье р. Трубеж, – это оборонительный пункт на границе Древнерусского государства с половцами). (Но) юноше князю Ростиславу затворила днепровские темные берега (он утонул в Стугне, не возвратился домой, как его брат Владимир Мономах, на днепровские берега, густо поросшие темными породами деревьев). Плачется мать Ростислава по юноше князю Ростиславу. Уныли цветы печалью (символ юных сверстников Ростислава), и Древо (символ русского княжеского рода и Руси вообще) скорбью к земле преклонило».
   Летописец по этому поводу выражается кратко: Владимир Мономах и его младший брат Ростислав 25 мая 1093 г., отступая под натиском превосходящих числом половцев к Стугне, «въбрьде (вобреде) в Стугну… и нача утопати Ростиславъ…» – Стугна сильно наводнилась тогда. Далее летописец сообщает: «Володимеръ же, пребрьдъ реку… и прешьдъ на ону страну Дънепра, плакася по брате своемъ…» (Шахматов, 1916. С. 278). Но в Киево-Печерском Патерике этот эпизод изложен намного подробнее и с назиданием. Перед походом на половцев Владимир Мономах пришел в Киево-Печерский монастырь, там он помолился и получил благословение. Его брат Ростислав шел в монастырь с той же целью. Однако по пути, на берегу Днепра, его слуги оскорбили старца, монаха Григория Чудотворца, и князь не остановил их. Тогда старец предрек им: «Все вы с князем вашим умрете в воде». Рассердившийся Ростислав велел слугам утопить старца в Днепре. После чего в монастырь уже не пошел. А вскоре и сам утонул в Стугне (ПЛДР, 1980. С. 537). Причем в этом тексте, в отличие от летописного, Владимир Мономах и его брат Ростислав не вброд перебирались через Стугну, а переплывали на каких-то небольших судах: «Владимир же прееха реку… Ростислав же утопе…»
   В «Слове о полку Игореве», в эпизоде с гибелью Ростислава, также упомянуты речные суда – струги. Напрашивается вывод о связи текстов Патерика и «Слова о полку Игореве». Кроме того, контекст эпизода с Ростиславом в «Слове о полку Игореве» позволяет заключить, что Игорь перед походом, как уже отмечалось, молился и получил благословение, возможно, в самом Киево-Печерском монастыре. Поэтому вернулся Игорь домой, по мысли автора, невредимым, как Владимир Мономах, преодолев часть пути по реке Донцу, которую Игорь благодарит за то, что эта река берегла его в пути. Его не постигла участь Ростислава, который перед походом уклонился от христианского обычая и совершил к тому же бесчеловечный поступок. Автор говорит, что Игорю Бог путь указывал домой. И главное, из этого можно сделать вывод, что автор воспользовался не летописным текстом, а известным ему монастырским преданием, в котором способ переправы Владимира и Ростислава через Стугну был иной: не вброд шли, а на судах переезжали реку.

Глава 9
СВЯЗЬ «СЛОВА О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ» С ТЕКСТАМИ СВЯЩЕННОГО ПИСАНИЯ ХОРОШО СОГЛАСУЕТСЯ С ГИПОТЕЗОЙ ОБ АВТОРСТВЕ ВАСИЛИЯ ИЗ ЩЕКОВИЦ, СВЯЩЕННИКА ЦЕРКВИ НА ГОРЕ ЩЕКОВИЦЕ, А ЗАТЕМ ИГУМЕНА КИЕВО-ПЕЧЕРСКОГО МОНАСТЫРЯ

   Теперь следует отметить связь некоторых выражений в «Слове о полку Игореве» с текстами Священного Писания. Так, например, когда автор говорит, что у воинов Всеволода, Игорева брата, луки напряжены, тулы (колчаны) открыты, сами они скачут, как серые волки в поле, – это живо напоминает образы из книг пророка Иеремии и пророка Аввакума, когда они изображают набеги «народа издалека» («людей от севера»): «От гласа ездящихъ и напряженна лука побеже всяка страна…»; «…Языкъ издалеча… тулъ [колчан] его яко гробъ отверстъ, вси крепцыи…» (Иер. 4, 29; 5, 15–17. Только церк. – слав. текст. – Л. Г.). «…Изскочатъ паче рысей кони его и быстрее волковъ аравийскихъ…» (Авв. 1, 7–8. Только церк. – слав. текст. – Л. Г.).
   Владимир Мономах, княживший в Чернигове во время междоусобных походов из Тмуторокани на Русь Олега Святославича, который был крестным отцом двух сыновей Мономаха, не хотел, по смыслу текста «Слова о полку Игореве», пресекать его междоусобий и не слушал уговоров выступить против него, «по вся утра уши закладаша» (в значении «затыкал»). Это выражение приобретает крайне укоризненный смысл по отношению к Мономаху только в том случае, если мы знаем источник этого образа – Псалом 57, в котором сказано: «Ярость грешников наподобие змеиной, они как аспид глухой и затыкающий уши свои, не слышит он голоса заклинателя, самого искусного в заклинаниях» (Пс. 57, 5–6). Автор говорит о Бояне, что он «летал умом под облака». В Псалме 35 о Боге сказано: «На Небеси милость Твоя, и истина Твоя до облаков» (Пс. 35, 6). – Следовательно, Боян обладал божественным, правдивым и истинным умом. О Всеволоде Юрьевиче, князе Владимиро-суздальском, сказано, что он может посуху живыми огненными стрелами («шереширы») стрелять – удалыми сынами Глебовыми. Но почти то же самое сказано в Псалме 126: «Вот дар от Господа – сыны, плод чрева – награда от Него; как стрелы в сильной руке, сыны юности твоей» (Пс. 126, 3–4) (Аверинцев, 1988. С. 194).
   Наконец, не менее важным для представления о личности автора является его преобразовательный метод, соответствующий символическому методу богослужебных текстов и средневековой церковной литературы, когда метафору подменяет символ. Само «Слово о полку Игореве» наполнено скрытыми символами соответствий мира материального и духовного. Это явление можно показать на некоторых примерах. «Тебе величаем, Богородице, вопиюще, радуися жезле, от негоже безсемене Бога прозябла еси, разрушившаго древом смерть» (Крестобогородичен). В этом тропаре скрытым символом является «жезл» – прообраз Богородицы жезл Гедеона. Когда войско Игоря «ночью», во время солнечного затмения, кликнуло на половцев, завывая и хохоча, как ночная птица филин-пугач, а половцы ужаснулись и по бездорожью побежали к Дону, то его войско представлено автором в виде скрытого символа Дива, наводящего ужас, на вершине опять-таки скрытого символа Древа жизни, в данном случае, Древа христианской Руси. Боян, «летающий умом под облака», представлен в образе орла, парящего под облаками. Причём, это не метафора, а скрытый символ священнослужителей, которых Кирилл Туровский в своём «Слове на собор Святых Отцов» называл «высокопаривыми орлами». Он имеет в виду, по замечанию Д. С. Лихачева, «строго теологическое понятие, отразившееся в самой архиерейской службе и в архиерейском облачении (так называемые орлецы – коврики с изображением парящего орла, подстилаемые под ноги архиерею во время богослужения)» (Лихачев, 1979. С. 165).

Глава 10
СЛОВА АВТОРА О САМОМ СЕБЕ СООТВЕТСТВУЮТ НАШИМ ПРЕДСТАВЛЕНИЯМ О НЕМ КАК О ЛИЦЕ ДУХОВНОГО ЗВАНИЯ

   О принадлежности к духовенству автор сказал сам в начале произведения, когда он говорит, что ему подобало («лепо») начать старыми словами скорбных поучений («трудныхъ повестий») «О полку Игореве». Таким образом, он говорит о своей принадлежности к кругу лиц, создавших теологическую концепцию истории как Промысла Божия – провиденциализм, когда нашествия завоевателей и поражения в битвах считались наказанием «по грехам нашим». Однако он отказался от этого метода, желая прославить добрые намерения Игоря – освободить от половцев древние русские земли Приазовья вплоть до Тмуторокани. Что касается второго упоминания автора о себе, то оно не содержит даже малейшего указания на участие его в походе Игоря. «Что ми шумить, – говорит автор, – что ми звенить давечя рано предъ зорями? Игорь плъкы заворочаетъ; жаль бо ему мила брата Всеволода». – «Ми» – в данном случае местоимение мне, а не он, она, оно, что в переводах иногда трансформируется в слово там. А «шумить» и «звенить» – это не гл. наст. вр., а гл., обозначающие простое прош. вр. – аористы – с прибавлением частицы – ть из форм наст. вр. Хотя в других случаях в тексте «Слова о полку Игореве» сходные словоформы с добавочным окончанием – ть (-тъ) являются формой 3-го л., ед. и мн. ч. имперфекта (также простого прош. вр.) (Стеллецкий, 1981. С. 185; Иванов, 1983. С. 340, 341; Словарь-справочник, 1978. С. 20). Не менее важным из перечисленных фактов (толкования значения слов) является слово «давечя» – наречие недавно, которое в переводах странным образом заменяется наречием рано. В результате получается что-то похожее на условие истинности предложения, однако это условие далеко от явного знания о содержании предложения. Если интерпретировать содержание этого предложения с учетом действительного значения слов, то мы получим предложение, которое можно понять следующим образом: «Что мне шумело, что мне звенело недавно рано пред зорями? Игорь полки заворачивает, ибо жаль ему милого брата Всеволода».
   Таким образом, автор, находясь далеко от места событий, слышит и видит эти события. Отсюда мы заключаем, что автор обладал такими же свойствами, как например, египетские монахи Феодор и Паммон, спутники Афанасия Великого, архиепископа Александрийского (IV в. н. э.), во время его бегства от преследований посланных Юлианом Отступником, которые пытались его арестовать. Они бежали в закрытой лодке Феодора. И когда Афанасий пытался передать свои распоряжения на случай, если он будет убит, то Феодор и Паммон, «улыбнувшись, переглянулись друг с другом. “Что вы смеетесь? – спросил архиепископ. – Неужели думаете, что я боюсь смерти?” – “Нет, – отвечал Феодор, – в этот самый час твой враг Юлиан убит в своей персидской войне”». Юлиан был убит «шальною стрелой» именно в этот день, 26 июня 363 г., когда Афанасий плыл в лодке с Феодором и Паммоном (Фарар. С. 320).
   Однако еще более разительное сходство свойств автора со свойствами святого человека мы встречаем в отечественной культуре. Вот что говорится, например, о Сергии Радонежском в его Житии: «Святой же… пророческим обладал даром, знал обо всем, словно находился поблизости. Он видел издалека, с расстояния во много дней ходьбы» (далее говорится о том, что он видел, стоя на молитве, события Куликовской битвы, называл даже по имени убитых в сражении русских воинов) (ПЛДР, 1981. XIV – сер. XV в. С. 389).

Глава 11
ВЕЛИКОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ НЕБЕЗРАЗЛИЧНО К ТОМУ, КТО БУДЕТ ЕГО АВТОРОМ

   А теперь посмотрим на проблему авторства с другой стороны. Наилучшие кандидаты в авторы, выставленные до сих пор за период исследования «Слова о полку Игореве» – это боярин Петр Бориславич (автор гипотезы Б. А. Рыбаков) и Галицкий князь Владимир, сын Ярослава Владимировича (Осмомысла), брат Ефросиньи (Ярославны), жены Игоря (автор гипотезы Л. Е. Махновец). Мы не будем вдаваться в историю вопроса и рассматривать доводы в пользу того или другого кандидата, потому что избрали на этот случай другой образ действий, простой и однообразный, но, как представляется, плодотворный. Посмотрим, что представляли собой эти люди. В данном случае нет ничего полезнее этого действия, тем более что сведения о их личных качествах сохранились.
   «Мстислав Изяславич отпустил от себя двух бояр, братьев Бориславичей… Бориславичи перешли к Давыду Ростиславичу и начали ссорить его с Мстиславом». – А исходом этих ссор, как всегда, были междоусобицы. Мог ли Петр Бориславич сначала способствовать крамолам, а затем осуждать их в литературном произведении? И будет ли вообще охота писать, ратуя против собственных интересов? Потому что «бояре, – заключает историк С. М. Соловьев, – по-прежнему оставались боярами князей, а не боярами княжеств, действуя из личных выгод, тесно связанных с выгодами того или другого князя, но не из выгод сословий» (Соловьев, 1963. С. 17, 19). В рассказе Никоновской летописи за 1168 и 1170 Пётр Бориславич дважды назван «злым человеком и окаанным боарином» (Янин, Гайдуков, 1988. С. 35. Ссылка на: ПСРЛ. Т.9. С. 235, 237).
   А что касается князя Владимира Галицкого, то отец его, Ярослав, трижды изгонял его из княжества из-за его развратных склонностей. И ни один князь – ни Волынский, ни Смоленский, ни великий князь Киевский – не хотел принять его у себя. Только зять Ярослава, Игорь Святославич, герой «Слова о полку Игореве», дал ему пристанище и два года держал его в Путивле, в том Путивле, где жена Игоря, а сестра Владимира ждала возвращения Игоря из половецкого похода.
   В 1187 г., после смерти отца, Владимир стал Галицким князем. Но «пил день и ночь, – пишет Н. Карамзин в своей “Истории”, – презирал уставы Церкви и нравственности, женился вторым браком на попадье, сверх того, удовлетворяя гнусному любострастию, бесчестил девиц и супруг боярских». Изгнанный галицкими вельможами, «Владимир бежал в Венгрию с женою, двумя сыновьями и наследственными сокровищами». Великое произведение небезразлично к тому, кто будет его автором. И произведение «выбирает» себе автора – но только такого, в каком нуждается. «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (Ин. 1, 1).
   И только сила исконного слова жизни и света, национальное слово к Богу, дает человеку слово к народу.

Глава 12
РЕКОНСТРУКЦИЯ ОКОНЧАНИЯ РУКОПИСИ ПАМЯТНИКА

     Вьются голоси чрезъ море до Киев
     а. Игорь едеть по Боричеву къ
     Святеи Богородици Пирогоще
     и. Страны ради гради весе
     ли. певше песнь старымъ кнзмъ
     а потомъ молодымъ. Пети слава
     Игорю Святъславлича боуи тоур
     оу Всеволоде Влади
     меру Игоревичу. Здрави к
     нязи и дроужин
     а поборая за
     христьяны
     на поганыя
     плъки. Княземъ
     слава
     а дружи
     не. А
     ми
     нь

   Окончание рукописей в виде представленной фигуры было распространенным в средние века и называется «воронкой». При этом «краегранесие» или тайнопись посредством начальных слогов и слов, также была распространена в средние века, особенно в Византии.
   Выявленная надпись звучит: «Василиа игумена христьяны напсане». Имя «Владимиру» взято через «е» после «м» – Владимеру, – как это было распространено, а не через «и» десятеричное, как поставлено у первых издателей. Василий – это священник церкви на горе Щековице под Киевом, а с 1183 г. игумен Киево-Печерского монастыря. Был другом знаменитого церковного писателя XII в. Кирилла Туровского, один из просвещенных и одаренных людей своего времени. Данные, на основании которых выявлена вероятность его авторства, обозначены в статьях 1, 28, 37, 60, 67 Комментария, а также в отдельной статье настоящего издания «Сила исконного слова дает человеку слово».
   На современном русском языке содержание надписи следующее: «ВАСИЛИЯ, ИГУМЕНА (вождя) ХРИСТИАН, СОЧИНЕНИЕ».
   Необходимо отметить, однако, что выявленная надпись («краегранесие») путем расчета количества знаков в строках «воронки» и порядка их расположения в древних рукописях – всего лишь подтверждение гипотезы об авторе путем расчетов, которые в таких случаях дают ожидаемый результат. И несмотря на обоснованность такой интерпретации окончания рукописи, шаг этот сам по себе не является аргументом в распознании истины об авторе «Слова о полку Игореве». Представленная искусственная схема является как бы общим знаменателем того внимания, которое было сосредоточено на побудительных мотивах создания самого «Слова» и на облике человека, создавшего исключительное по своим достоинствам произведение. Поэтому схема действует при единственном предположении, что рукопись памятника заканчивалась «воронкой». Тогда вариантов такому «краегранесию» нет, так как никакого другого содержания не выявляется с учетом метода расположения знаков в строке и их количества в древнерусских рукописях.
   Выводы. Причина затруднений, с которыми сталкиваются при определении кандидата в авторы, заключается в том, что предполагаемому автору, как правило, не хватает реальной достоверности, такой, которая не заключала бы в себе противоречия. В результате большинство гипотез об авторе нам непонятно. Однако «только то, что нам понятно, будет возможным и не содержит в себе противоречия» (Лейбниц).
   То, что я пытался показать, состоит в следующем: гипотеза о Василии Щековицком как авторе «Слова о полку Игореве» не содержит ничего неясного и противоречивого, а потому может существовать как возможное, так как находится в согласии со всем ходом жизни того времени.
   Конфликт Кирилла с Василием касался духовной связи с центром жизни, с Традицией, которая таится в том Начале, в чьем свете проясняется все, – Традиция таится в Истине, то есть Высшем Принципе, для которого настоящее – приуготовление к будущему. Поэтому выжны не исторические события, а лишь те явления, которые сближают «небо» и «землю», преходящее вещное с нетленным вечным. Кирилл был представителем Традиции как внутренний, духовный рыцарь: он объявил борьбу природному человеку, борьбу с низкими стихиями, во имя духовного выковывания личности: будучи иноком, он «превосходил всех исполнением данных обетов», а «чтобы достичь еще высших совершенств, он заключил себя в столпе и оставался там несколько времени, подвизаясь в посте и молитвах и занимаясь составлением благочестивых сочинений» (Макарий, 1955. С. 300). Таким образом, Кирилл, завершив внутреннюю реализацию, являлся «избранным», принадлежа к интеллектуально-духовной элите, он не мог более поддаваться соблазну, – поэтому на Василия смотрел как на «званого». Кроме того, русская модель власти в то время не заключала в себе сакрально-государственной прерогативы, существовала удельно-родовая система. При занятии (или захвате) великокняжеского стола соблюдалось лишь право династической правопреемственности – великокняжеская власть неизменно оставалась за династией Рюриковичей.
   В то же время и Василий был обеспечен Традицией, исторически в его время он не был «блуждающей звездой», у него тоже был «путь мыслящего, поэтического обитания на земле» (термин М. Хайдеггера).
   Василий в духе истинной Традиции решал вопросы общественной жизни, исходя из высших принципов. В то же время разум и свободу он не противопоставлял природе. В его творчестве, как в христианской культуре, все достижения символичны, в том числе и языческие божества тоже символы: на исторически-бытовом уровне в России не было разрыва между духом и природой.

1981–2012 гг.

ЛИТЕРАТУРА

   Авеста, 1998 – Авеста в русских переводах. СПб.: Нева, Летний сад, 1998.
   Аверинцев, 1988 – Аверинцев С. С. Перевод Пс.126 // Иностранная литература. 1988. № 6.
   Анна Комнина, 1965 – Анна Комнина. Алексиада. М., 1965.
   Античные государства, 1984 – Античные государства Северного Причерноморья. М.: Наука, 1984.
   Алексеев 1984 – Алексеев А. А. Принципы историко-филологического изучения литературного наследия Кирилла и Мефодия // Советское славяноведение. 1984. № 2.
   Апракос, 1983 – Апракос Мстислава Великого. М.: Наука, 1983.
   Ардзинба, 1982 – Ардзинба В. Г. Хеттский строительный ритуал // Вестник древней истории. 1982. № 1.
   Архiпова, 1990 – Архiпова Е.I. Про сюжети рельiфiв XI–XII ст. з Киiво-Печерьского монастиря // Археологiя. 1990. № 1.
   Арциховский, 1978 – Арциховский А. В. Берестяная грамота № 526 // Древняя Русь и славяне. М., 1978.
   Барсов, 1993 – Барсов Н. И. Крест Иисуса Христа и его изображения // Христианство. Энциклопедический словарь. Т. 1. М., 1993.
   Бейлис, 1984 – Бейлис В. М. Ал-Идриси о Восточном Причерноморье… // Древнейшие государства на территории СССР. М., 1984.
   Бёме, 1996 – Бёме Я. Основное наставление о небесных и земных тайнах // Волшебная гора. IV. Философия, эзотеризм, культурология. М.: РИЦ «Пилигрим», 1996.
   Бенвенист, 1995 – Бенвенист Э. Словарь индоевропейских социальных терминов. М., 1995.
   Бережков, 1963 – Бережков Н. Г. Хронология русского летописания. М., 1963.
   Богословский словарь, 1992 – Полный православный богословский энциклопедический словарь. М., 1992.
   Богословский, 1998 – Богословский О. В. Памяти Юрия Михайловича Десятчикова. Из истории христианства на Таманском полуострове // 20 лет музею М. Ю. Лермонтова в Тамани: Сб. ст. Тамань, 1998.
   Болтрик, 1990 – Болтрик Ю. В. Сухопутные коммуникации Скифии // Советская археология. 1990. № 4.
   Боханов, 2005 – Боханов А. Н. Русская идея. От Владимира Святого до наших дней. М., 2005
   Буданова, 1990 – Буданова В. П. Готы в эпоху великого переселения народов. М.: Наука, 1990.
   Буданова, 1988 – Буданова В. П. Контакты готов с племенами Barbaricum solum и ранневизантийской империей // «Византийский временник, 49, 1988.
   Буров, 1986 – Буров В. А. Заметки о новгородских берестяных грамотах… // Советская археология. 1986. № 2.
   Буслаев, 1912 – Буслаев Ф. Комментарий к «Слову о полку Игореве» // Русская хрестоматия. М., 1912.
   Васильев, 1989 – Васильев М. А. Боги Хорс и Семаргл восточнославянского язычества // Религии мира: Ежегодник. 1987. М.: Главная редакция восточной литературы, 1989.
   Венелин, 2004. – Венелин Ю. Древние и нынешние словене. М., 2004.
   Вергилий, 1935 – Вергилий. Энеида. М.: Академия, 1935.
   Виноградова, 1985 – Виноградова В. Л. О некоторых словах и выражениях в «Слове о полку Игореве» // «Слово о полку Игореве» и его время. М., 1985.
   Высоцкий, 1966 – Высоцкий С. А. Древнерусские надписи Софии Киевской XI–XIV вв. Киев, 1966.
   Высоцкий, 1985 – Высоцкий С. А. Киевские граффити XI–XVII вв. Киев, 1985.
   Гадло, 1979 – Гадло А. В. Этническая история Северного Кавказа IV – Х вв. Л., 1979.
   Гаспаров, 2000. – Гаспаров Б. М. Поэтика «Слова о полку Игореве». М.: Аграф, 2000.
   Генон, 1991 – Генон Р. Кризис современного мира. М., 1991.
   Герберштейн, 1988 – Герберштейн С. Записки о Московии. Издательство Московского университета, 1988.
   Герни, 1987 – Герни О. Р. Хетты. М.: Наука, 1987.
   Геродот, 1999 – Геродот. История в девяти книгах. М., 1999.
   Гиндин, Цымбурский, 1991 – Гиндин Л. А., Цымбурский В. Л. Статья № 70 Комментария к гл. IV «Истории войн» Прокопия // Свод древнейших письменных известий о славянах. Т.1. (I–VI вв.). М., 1991.
   Гомеровы гимны. К Гермесу, 1990 – Гомеровы гимны // О происхождении богов. М.: Советская Россия, 1990.
   Горлов, 1998. – Горлов Ю. В. Палеогеография Азиатского Боспора // 20 лет музею М. Ю. Лермонтова в Тамани: Сб. ст. Тамань, 1998.
   Гораций, 1909 – Гораций. Оды и эподы. Переводы с полным словарем, комментариями и подробным синтаксическим разбором. Одесса, 1909. – Словарь Горация. С. 39.
   Гурченко, 2001 – Гурченко Л. А. Тмутороканские исследования // Наследие предков. 2001. № 15.
   Даль, 1998 – Толковый словарь великорусского языка. Т. IV. М., 1998.
   Даль, 1984 – Даль В. И. Пословицы русского народа. Т. 1. М.: Худож. лит-ра, 1984.
   Даль, 1994. – Даль В. И. О повериях, суевериях и предрассудках русского народа. СПб., 1994.
   Десятчиков, 1998. – Десятчиков Ю. М. Станица Голубицкая // Сборник 20 лет музею М. Ю. Лермонтова в Тамани. Ст. Тамань, 1998.
   Дмитриева, 1982 – Дмитриева С. И. Слово и обряд в мезенских заговорах // Обряд и обрядовый фольклор. М., 1982.
   Дворецкий, 1976 – Латинско-русский словарь. М.: Русский язык, 1976.
   Диакон, 1988 – Лев Диакон. История. М.: Наука, 1988.
   Добродомов, 2004. – Добродомов И. Г. Происхождение и значение слова къметь в «Слове о полку Игореве» // «Честному и грозному Ивану Васильевичу». К 70-летию Ивана Васильевича Лёвочкина: Сб. М., 2004.
   Евангелие, 1358 – Рукописное Евангелие 1358 г. ГИМ, Синодальное собрание, № 69, л. 60.
   Забелин И. История Русской жизни. Ч.1.
   Забелин, 1992 – Забелин М. Русский народ. М., 1992.
   Заповедник, 1984 – Государственный архитектурно-исторический заповедник «Софийский музей»: фотоальбом. Киев, 1984.
   Золотов, 1985 – Золотов Ю. М. Изваяния языческих богов на Руси // Советская археология. 1985. № 4. [Ссылка: Титов А. А. Ростовская старина. Вып. 1. Ростов, 1883. С. 46.]
   Иванов, 1973 – Иванов Вяч. Вс. К типологическому анализу внутренней формы прасл. «человек» // Этимология. 1973. М.: Наука, 1975.
   Иванов, 1983 – Иванов В. В. Историческая грамматика русского языка. М.: Просвещение, 1983.
   Иеромонах Серафим, 1992 – Иеромонах Серафим (Роуз). Душа после смерти. М., 1992.
   Иоанн Дамаскин, 1665 – Иоанн Дамаскин. О веке // Богодухновенная книга Пастырей Церковных. М., 1665.
   См. ниже.
   История, 1980 – История русской литературы Х – XVII вв. М., 1980.
   Казанский, 1989 – Казанский Н. Н. К этимологии теонима ГЕРА // Палеобалканистика и античность. М., 1989.
   Каланкатуаци, 1984 – Каланкатуаци Мовсэс. История страны Алуанк. Ереван, 1984.
   Карамзин, 1988 – Карамзин Н. М. История государства Российского. Кн. 1. Т. 2. М., 1988.
   Карпозилос, 1988 – Карпозилос А. Рос-Дромиты и проблема похода Олега против Константинополя // Византийский временник. 1988. № 49.
   Карташев, 1993 – Карташев А. В. Очерки по истории русской церкви. Т. 1. М.: Терра, 1993.
   Карсанов,1992 – Карсанов А. Н. «Готские девы» в «Слове о полку Игореве» //Герменевтика древнерусской литературы XI–XIV вв. Сб. 5. М., 1992.
   Керимов, 1994 – Керимов М. М. Опыт реконструкции традиционного народного костюма югославских народов первой половины ХIX в. // Этнографическое обозрение. 1994. № 3.
   Киреевский, 1977 – Киреевский В. П. Собрание народных песен. Т. 1. Л.: Наука, 1977.
   Ключевский, 1987 – Ключевский В. О. Т. I. М., 1987.
   Ключевский, 1989 – Ключевский В. О. Т. IV. М., 1989.
   Козырев, 1975 – Козырев В. А. «Слово о полку Игореве» и современные русские народные говоры // Русская речь. 1975. № 5. Кондукторова, 1979 – Кондукторова Т. С. Физический тип людей Нижнего Приднепровья. М.: Наука, 1979.
   Королюк, 1985 – Королюк В. Д. Славяне и восточные романцы в эпоху раннего Средневековья. М.: Наука, 1985
   Кравченко, 1992 – Кравченко А. Конъектурная правка слова «папорози» // Герменевтика древнерусской литературы XI–XIV вв. Сб. 5. М., 1992.
   Кучкин, 1985 – Кучкин В. А. «Слово о полку Игореве» и междукняжеские отношения в 60-х годах XI в. // Вопросы истории. 1985. № 11.
   Куза, 1983 – Куза А. В. Социально-историческая типология древнерусских городов Х – XIII вв. // Русский город. Вып. 6. М.: Изд-во Московского ун-та, 1983.
   Лавров, 1930 – Лавров П. А. Материалы по истории возникновения древнейшей славянской письменности. Труды славянской комиссии. Т. 1. Л.: Изд-во Академии наук СССР, 1930.
   ЛДВ, 1984 – Литература Древнего Востока. Тексты. Изд-во Московского ун-та, 1984.
   Лейбниц, 1984 – Лейбниц Г. В. Сочинения. Т. 3. М., 1984.
   Лейпунская, 1982 – Лейпунская Н. А. Терракотовый рельеф из Ольвии // Вестник древней истории. 1982. № 1.
   Лелюхин, 1993 – Лелюхин Д. Н. Государство, администрация и политика в «Артхашастре» Каутильи // Вестник древней истории. 1993. № 2.
   Литаврин, 1980 – Литаврин Г. Г. Новое исследование о восстании в Паристрии и образование второго Болгарского царства // Византийский временник. 1980. № 41.
   Лихачев, 1978 – Лихачев Д. С. «Слово о полку Игореве” и культура его времени. Л.: Худож. лит-ра, 1978.
   Лихачев, 1979 – Лихачев Д. С. Поэзия древерусской литературы. М.: Наука, 1979.
   Лихачев, 1984 – Лихачев Д. С. Дискуссия «За круглым столом» // Литературная газета, № 28, 11.07.1984.
   Ляшевский, 1968 – Протоиерей Ляшевский. История христианства в земле русской. Балтимор, 1968.
   Мавлеев, 1982 – Мавлеев Е. В. Греческие Диомеды и этрусский человек-лебедь // Художественные изделия античных мастеров. Л.: Искусство, 1982.
   Маврикий, 1991 – Маврикий. Стратегикон // Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. 1. М., 1991.
   Майков, 1893 – Майков А. Полное собрание сочинений. Т. 2. 1893.
   Макарий, 1995 – Макарий (Булгаков) Митрополит Московский и Коломенский. История Русской церкви. Книга вторая. М.: Издательство Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, 1995.
   Макарова, 1986 – Макарова Т. И. Черневое дело Древней Руси. М.: Наука, 1986.
   Макашина, 1982 – Макашина Т. С. Ильин день и Илья-пророк в народных представлениях и фольклоре восточных славян // Обряд и обрядовый фольклор. М., 1982.
   Маковский, 1996. – Маковский М. М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках. М., 1996.
   Максимов, 1981 – Максимов С. Избранное. М.: Советская Россия, 1981.
   Малкольм, 1987 – Малкольм Н. Мур и Витгенштейн о значении выражения «я знаю» // Философия, логика, язык. М.: Прогресс, 1987.
   Марасинова, 1966 – Марасинова Л. И. Новые псковские грамоты XIV–XV вв. Издательство Московского университета, 1966.
   Мартынов, 1981 – Мартынов В. В. Балто-славяно-иранские языковые отношения и глоттогенез славян // Балто-славянские исследования. 1980. М.: Наука, 1981.
   Медынцева, 1979 – Медынцева А. А. Тмутараканский камень. М.: Наука, 1979.
   Мельникова, 1977 – Мельникова Е. А. Скандинавские рунические надписи. М.: Наука, 1977. Мельникова, 1977 – Мельникова Е. А. Скандинавские рунические надписи. М.: Наука, 1977.
   Менгес, 1979 – Менгес К. Г. Восточные элементы в «Слове о полку Игореве». М., 1979.
   Минея, 1910 – Минея общая. Киев: Типография Киево-Печерской Успенской лавры, 1910.
   Мифы, 1987 – Мифы народов мира. Т.1. М.: Советская Энциклопедия, 1987.
   Мифы, 1988 – Мифы народов мира. Т.2. М.: Советская Энциклопедия, 1988.
   Молдован, 1984 – Молдован А. М. «Слово о законе и благодати» Илариона. Киев: Наукова думка, 1984.
   Мурзаев, 1984 – Мурзаев Э. И. Словарь народных географических терминов. М.: Мысль, 1984.
   Мюллер, 2004 – Мюллер Л. О принципах реконструкции и перевода Несторовой летописи // «Средневековая Русь». М., 2004.
   Наследие, 1986 – Идейно-философское наследие Илариона Киевского. Ч. 1. М., 1986.
   Назаренко, 2001 – Назаренко А. В. Древняя Русь на международных путях. М., 2001.
   Нейхардт, 1982 – Нейхардт А. А. Скифский рассказ Геродота в отечественной историографии. Л., 1982.
   Никитин, 1977 – Никитин А. Л. «Слово о полку Игореве»: загадки и гипотезы // Октябрь. 1977. № 7.
   Новгородская, 1950 – Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М. – Л., 1950.
   Об управлении, 1991 – Константин Багрянородный. Об управлении Империей. М.: Наука, 1991.
   Одинцов, 1985 – Одинцов Г. Ф. К истории древнерусского мечъ // Этимология. 1982. М.: Наука, 1985.
   Одинцов, 1988 – Одинцов Г. Ф. Из истории слов с обобщенным значением «оружие» в русском языке // Этимология. 1985. М.: Наука, 1988.
   Пасхальная хроника, 1995 – Пасхальная хроника. Так называемая Хроника Фредегера // Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. 2. М., 1995.
   Пашуто, 1968 – Пашуто В. Т. Внешняя политика Древней Руси. М.: Наука, 1968.
   Перевезенцев, 2004. – Перевезенцев С. В. Смысл русской истории. М., 2004.
   Песнь, 1994 – Песнь о Роланде. Перевод Корнеева Ю. Ставрополь: Издательство “Каисса”, 1994.
   Петров, Макаревич, 1963 – Петров В. П., Макаревич М. Л. Скифская генеалогическая легенда // Советская археология. 1963. № 1.
   Плетнева, 1985 – Плетнева С. А. Донские половцы // «Слово о полку Игореве «и его время. М.: Наука, 1985.
   Плетнева, 1988 – Плетнева С. А. Половцы // Исчезнувшие народы. М., 1988.
   ПЛДР, 1978 – Памятники литературы Древней Руси. XI – начало XII в. М.: Худож. лит-ра, 1978.
   ПЛДР, 1980 – Памятники литературы Древней Руси. XII в. М.: Худож. лит-ра, 1980.
   ПЛДР, 1981 – Памятники литературы Древней Руси. XIII в. М.: Худож. лит-ра.
   ПЛДР, 1981 – Памятники литературы Древней Руси. XIV – середина XV в. М.: Худож. лит-ра, 1981.
   ПСРЛ, 1962 – Полное собрание русских летописей. Т. 2. М.: Наука, 1962.
   ПСРЛ, 1977 – Полное собрание русских летописей. Т. 33. М.: Наука, 1977.
   ПСРЛ, 1980 – Полное собрание русских летописей. Т. 35. М.: Наука, 1980.
   Подвигина, 1976 – Подвигина Н. Л. Очерки социально-экономической и политической истории Новгорода XII–XIII вв. М., 1976.
   Полный православный богословский энциклопедический словарь. Т. 1. Репринтное издание. М., 1992. Стб. 773.
   Похвала, 1554 – Похвала и чудеса Прокопия, юродивого устюжского. 1554 г. – рукоп. ГБЛ. Ф. 256 (Рум.), № 361, л. 115–149. Конец XVI – начало XVII в.
   Прибавления, 1851 – Прибавления к изданию творений Святых Отцев. Ч. Х. М., 1851.
   Прийма, 1980 – Прийма Ф. Я. «Слово о полку Игореве» в русском историко-литературном процессе… Л., 1980.
   Приселков, 1913 – Приселков М. Д. Очерки по истории Киевской Руси Х – XI вв. 1913.
   Приселков, 1940 – Приселков М. Д. История русского летописания XI–XV вв. М., 1940.
   Прохоров, 1981 – Прохоров Г. М. Книги Кирилла Белозерского // Труды Отдела древнерусской литературы. Т. XXXVI. Л., 1981.
   Пселл, 1978 – Михаил Пселл. Хронография. М.: Наука, 1978.
   Пуцко, 1975 – Пуцко В. Г. Античные мотивы в гомилиях Григория Назианзина и их отзвуки в византийской иллюстрации // Античность и Византия. М., 1975.
   Раевский, 1988 – Раевский Д. С. Скифо-сарматсая мифология // Мифы народов мира. Т. 2. М., 1988.
   Раппопорт, 1982 – Раппопорт П. А. Русская архитектура Х – XIII вв. // Свод археологических источников. Выпуск Е1–47. Л., 1982.
   Ржига В. Ф. Гармония речи «Слова о полку Игореве» // Герменевтика древнерусской литературы XI–XIV вв. Сб. 5. М., 1992.
   Розанов, 1990 – Розанов В. В. Темный лик // Наука и религия. 1990. № 1–5.
   Ронин, Иванов, 1989 – Ронин В. К., Вяч. Вс. Иванов. Проблема этнического самосознания словенцев // Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху зрелого феодализма. М.: Наука, 1989.
   Сбитнев, 1985 – Сбитнев Ю. Языком далеких предков // Литературная газета, № 44 (5058), 30.10.1985.
   Сборник, 1977 – Выголексинский сборник. М., 1977.
   Свирелин, 2003. – Свирелин А., протоиерей. Церковно-славянский словарь. М., 2003.
   Сент-Ив, 2004. – Сент-Ив Д’Альвейдр. Археометр. М., 2004.
   Симонов, 1980 – Симонов Р. А. Кирик Новгородец. М., 1980.
   Сказание, 1980 – Сказание о Мамаевом побоище. Лицевая рукопись XVII века из собрания Государственного Исторического музея. М.: Советская Россия,1980.
   Словарь, 1988 – Словарь древнерусского языка XI–XIV вв. Т. 1. М.: Русский язык, 1988.
   Словарь, 1989 – Словарь древнерусского языка XI–XIV вв Т. 2. М.: Русский язык, 1989.
   Словарь, 1990 – Словарь древнерусского языка XI–XIV вв. Т. 3.М.: Русский язык.
   Словарь, 1991 – Словарь древнерусского языка XI–XIV вв. Т. 4. М.: Русский язык.
   Словарь, 1975 – Словарь русского языка XI–XVII вв. Вып.1. М.: Наука, 1975.
   Словарь, 1977 – Словарь русского языка XI–XVII вв. Вып. 4. М.: Наука, 1977.
   Словарь, 1978 – Словарь русского языка XI–XVII вв. Вып. 5. М.: Наука, 1978.
   Словарь, 1980 – Словарь русского языка XI–XVII вв. Вып. 7. М.: Наука, 1980.
   Словарь, 1982 – Словарь русского языка XI–XVII вв. Вып. 9. М.: Наука, 1982.
   Словарь, 1987 – Словарь русского языка XI–XVII вв. Вып. 12. М.: Наука,1987.
   Словарь, 1987 – Словарь русского языка XI–XVII вв. Вып. 13. М.: Наука, 1987.
   Словарь, 1982 – Архангельский областной словарь. Вып. 2. Изд-во Московского ун-та, 1982.
   Словарь, 1980 – Болгарско-русский словарь. М., 1980.
   Словарь, 1793 – Исторический словарь. М., 1793. (Репринтное воспроизведение, 1990).
   Словарь-справочник,1967 – Словарь-справочник «Слова о полку Игореве». Вып. 2 / сост. В. Л. Виноградова Л.: Наука, 1967.
   Словарь-справочник, 1978 – Словарь-справочник «Слова о полку Игореве». Вып. 5 / сост. В. Л. Виноградова. Л.: Наука, 1978.
   Словарь-справочник, 1984 – Словарь-справочник «Слова о полку Игореве». Вып. 6. / сост. В. Л. Виноградова. Л.: Наука, 1984.
   Соколова, 1990. – Соколова Л. В. Троян в «Слове о полку Игореве» // Труды Отдела древнерусской литературы. XLIV. Л., 1990.
   Соловьев, 1963 – Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Т. 2. М., 1963.
   Срезневский, 1863 – Срезневский И. И. Древние памятники русской письменности и языка. СПб., 1863.
   Стеллецкий, 1981 – Стеллецкий В. И. Комментарий // «Слово о полку Игореве». Древнерусский текст и переводы. М.: Советская Россия, 1981.
   Татаркевич, 1977 – Татаркевич В. Античная эстетика. М., 1977.
   Творогов, 1979 – Творогов О. В. Античные мифы в древнерусской литературе // Труды отдела древнерусской литературы. XXXIII. Л., 1979.
   Техов,1980 – Техов Б. В. Скифы и Центральный Кавказ VII–VI вв. до н. э. М.: Наука, 1980.
   Тейлор, 1897 – Тейлор И. Происхождение арийцев и доисторический человек. Исследование по доисторической этнологии и цивилизации в Европе. М., 1897.
   Тимощук, Русанова, 1983 – Славянские святилища на среднем Днепре и в бассейне Прута // Советская археология. 1983. № 4.
   «Тимарон», X // Византийский сатирический диалог. М., 1986.
   Тихомиров, 1968 – Тихомиров М. Н. Русская культура Х – XVIII вв. М., 1968.
   Тихонравов, 1863 – Тихонравов Н. Памятники отреченной русской литературы. Т.2. СПБ., 1863.
   Толкования, 1992 – Толкования на Апокалипсис Св. Андрея, Архиепископа Кесарии. Иосифо-Волоколамский монастырь, 1992.
   Топоров, 1988 – Топоров В. Н. Язык и культура // Балто-славянские исследования. 1986. М.: Наука, 1988.
   Топоров, 1988 – Топоров В. Н. Митра // Мифы народов мира. Т. 2. М.: Советская энциклопедия, 1988.
   Трубачев, 1981 – Трубачев О. Н. Индоарика в Северном Причерноморье // Этимология. 1979. М.: Наука, 1981.
   Трубачёв, 1993 – Трубачёв О. Н. К истокам Руси. М., 1993.
   Ужанков, 2009 – Ужанков А. Н. Проблемы историографии и текстологии древнерусских памятников XI–XIII вв. М., 2009. С. 273.
   Успенский, 1982 – Успенский Б. А. Филологические разыскания в области славянских древностей. М.: Изд-во Московского ун-та, 1982.
   Успенский сборник, 1971 – Успенский сборник XII–XIII вв. М.: Наука, 1971.
   Фарар, – Жизнь и труды свв. Отцов и учителей церкви.
   Феофилакт Симокатта, 1957 – Феофилакт Симокатта. История. М., 1957.
   Фрикен, Ч.2 – Фрикен А. Римские катакомбы и памятники первоначального христианского искусства. Ч.2.
   Фрэзер, 1986 – Фрэзер Джеймс Дж. Золотая ветвь. М.: Изд-во полит. лит-ры, 1986.
   Часовник. Книга напечатана в Москве в 1635 г. Вторым тиснением напечатана в Москве в типографии при Церкви Единоверцев в 1831 г.
   Черняк, 1991 – Черняк А. Б. Тацит о венедах // Вестник древней истории. 1991. № 2.
   Чичуров, 1980 – Чичуров И. С. Византийские исторические сочинения. М.: Наука, 1980.
   Членова, 1989 – Членова Н. Л. Волга и Южный Урал в представлениях древних иранцев… // «Советская археология». 1989. № 2.
   Чудеса, 1995 – Чудеса Св. Димитрия Солунского // Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. 2. М., 1995.
   Цветков, 2004 – Цветков С. Э. Русская история. Кн. 2. М., 2004.
   Шавли, 2000 – Шавли Йожко. Венеты: наши давние предки. М., 2000.
   Шапошников, 1994 – Шапошников В. Н. Структура письменных памятников и семантика знаков («уличи» – «тиверцы») // «Этнографическое обозрение», № 5, 1994.
   Шахматов, 1916 – Шахматов А. А. Повесть временных лет. Петроград: Издание Императорской Археологической Комиссии, 1916.
   Штаерман, 1990 – Штаерман Е. М. Римская религия и христианство // «Религии мира». 1988. М., 1990.
   Щапов, 1971 – Щапов Я. Н. Устав князя Ярослава и вопрос об отношении к византийскому наследию на Руси в середине Х1 в. // «Византийский временник», № 31, 1971.
   Щапов, Соколова, 1988 – Щапов Я. Н., Соколова Е. И. К истории городских институтов Древней Руси (игумены и архимандриты в городе) // Труды У Международного конгресса археологов-славистов. Т.2. Киев, 1988.
   Щепкина, 1957 – Щепкина М. В. К вопросу о правописании рукописи «Слова о полку Игореве» // Труды Отдела древнерусской литературы. М. – Л., 1957.
   Этимологический словарь, 1977 – Этимологический словарь славянских языков. Вып. 4. М.: Наука, 1977.
   Этимологический словарь, 1992 – Этимологический словарь славянских языков. Вып. 19. М.: Наука, 1992.
   Янин, Гайдуков, 1988 – Янин В. Л., Гайдуков П. Г. Актовые печати Древней Руси X–XV вв. М.: ИНТРАДА, 1988. С. 35. [Ссылка на: ПСРЛ. Т 9. С. 235, 257.]

Экскурсы

I. ЗНАТНЫЕ РУСЫ СТРИГЛИСЬ «ПОД ФРАКИЙЦЕВ»

   Исследователи в области славянских древностей сделали только первый шаг в выполнении требования, чтобы стрижка Святослава, внука Рюрика, описанная византийским историком Львом Диаконом, была включена в проблему этнического происхождения первых русских князей.
   У нас не было бы ни малейшего представления о типе стрижки Святослава, тем более о ее значении, если бы перед нами не было примечательного предложения осведомленного византийского автора, современника Святослава: «Голова у него была, – сообщает Лев Диакон, – совершенно голая, но с одной стороны ее свисал клок волос – признак знатности рода…» (Лев Диакон, 1988. IX, 11).
   Следовательно, свисающий клок волос с головы Святослава был знаком-признаком, и значением этого знака являлась знатность рода его носителя. Поэтому в данном случае не следует отступать от идеи, что «символы (знаки) восходят к преданиям, обычаям и традициям народов и в них присутствует что-то помимо их непосредственного и очевидного значения. И в древности их не изымали из того поля тяготения, в котором они возникли, – один народ не изымал символы у другого народа и не канонизировал их» (Бауер В., Дюмоц И., Головин С., 1995. С. 9; 14, № 2).
   При таких обстоятельствах мы вынуждены сказать о существующих теориях о прическе Святослава, что она, якобы, далекий образец малороссийского чуба (однако ничего не говорится о ее значении) или же утверждается ее связь с обычаями степняков (Лев Диакон, 1988. С. 213. Комментарии, № 58), – такие высказывания несут не фактическое, а только потенциальное знание.
   Примечание. И. Шевченко в статье «Святослав в византийских и славянских миниатюрах» обратил внимание на знаменитое мозаичное изображение Страшного Суда, датируемое XII веком, которое находится в соборе в Торселло недалеко от Венеции. В правом нижнем углу мозаики есть панно с изображением мужских голов «с чисто выбритыми подбородками, у некоторых из них есть внушительные усы (на самом деле это суждение об усах не соответствует тому, что изображено: усы средней величины, чуть загнутые кверху. – Л. Г.), а у некоторых, продолжает И. Шевченко, опять-таки есть пряди волос, которые отделены от остальной прически. Наконец, у каждого из них есть серьги в ухе». По мнению И.Шевченко, «это не кто иные как чужестранные кочевники, наказанные за то, что когда-то осмелились вести войну против Византии, которую защищает сам Господь Бог» (Shevcenko I., 1965. Р. 711).
   Если признать это отождествление верным, то изображенные прически кочевников и серьги в их ушах не имеют ничего общего с прической и серьгой Святослава, описанными Львом Диаконом. У «кочевников» бритые лбы, а на затылке густые волосы, зачесанные по одной и по две пряди на лоб, серьги же огромные и без камней.
   Но если прав И. Шевченко, который никогда не видел Святослава, то не совсем верны, а может быть, просто ошибочны сведения Льва Диакона, современника, а скорее всего и очевидца описываемых событий. «Вот какова была его наружность, говорит Лев Диакон, умеренного роста, не слишком высокого и не слишком низкого, с мохнатыми бровями и светло-синими глазами, курносый, безбородый, с густыми, чрезмерно длинными волосами над верхней губой» (заметим от себя, что эти усы больше похожи на усы «невероятной длины» у знатных кельтв, которые закрывали рот [Пауэлл, 2004. С. 72], и это не те обвисшие усы, по сторонам рта ниже подбородка на выдуманных портретах Святослава «под украинца». – Л. Г.), «голова у него была, продолжает Лев Диакон, совершенно голая, но с одной стороны ее свисал клок волос – признак знатности рода… В одно ухо у него была вдета золотая серьга; она была украшена карбункулом, обрамленным двумя жемчужинами» (Лев Диакон, 1988. IX, 11).
   На чьей стороне правда, раздумывать не стоит.
   Кстати, карбункул – драгоценный камень группы гранатов, ярко-красный, прозрачный; разновидность граната, альмандин, красный с фиолетовым оттенком, считается «скифским камнем», он украшает многочисленные скифские диодемы и другие предметы (Соболевский, 1983. С. 98, 99, 106, 108).
   Однако особо отмечаем «реальность» граната в Боспорском царстве, в Пантикапее, в первые века н. э., где правящие династии были связаны с Фракией. Преобладающим камнем вставок перстней и серег местных мастеров являлся гранат (Античные государства, 1984. С. 239, 240. Табл. CLXI, CLXII). Похоже, что карбункул в серьге Святослава являлся, также как и его прическа, признаком знатности рода.
   Карбункул в золотой серьге Святослава был обрамлен двумя жемчужинами. Эстетическая отмеченность и престижное значение жемчуга, по мнению специалистов, объясняют его сакральность и использование в моделировании мифологических объектов. Небесная и земная иерархия связаны с символикой жемчуга, но в присутствии золота. Отмечаем существенную роль жемчуга и золота в библейском (как древнем) образном строе, связанном с небесной иерархией: «А двенадцать ворот – двенадцать жемчужин (в Небесном Иерусалиме. – Л. Г.): каждые ворота были из одной жемчужины. Улицы города – чистое золото» (Апок. 21, 21; Мифы. Т. 2, 1988. С. 151 «Минералы»).
   Таким образом, можно думать, что две жемчужины, обрамляющие карбункул в золотой серьге Святослава, отмечали высокую земную иерархию, к которой принадлежал Святослав, по подобию небесной иерархии (ср. символику жемчуга и золота в «Слове о полку Игореве»: «Изяслав, сын Васильков… изрони жемчужну душу из храбра тела чрес злато ожерелье»).
   Теперь мы предлагаем другой довод в пользу этнической принадлежности прически Святослава – так стриглись знатные фракийцы. Данный подход позволяет нам использовать изобразительные памятники и высказывания античных авторов о прическе фракийцев и вообще даст возможность что-либо сказать об этническом происхождении первых русских князей. По очередности дошедших до нас сведений о типе прически фракийцев предшествует изображение хеттских пленников на египетских памятниках (о близости хетто-лувийцев и фракийцев см. Гиндин Л. А., 1991. С. 28, 38, 40, 42, 49): у хеттских пленников волосы до плеч и только у одного голова совершенно голая, но с одной стороны ее свисает клок волос в виде «оселедца» ниже плеча. Видимо, это знатный пленник – перед ним стоит египтянин в торжествующей горделивой позе (Герни О. Р., 1987. Фото № 5).
   Следующими за египетскими можно считать сведения в стихах Гомера: «…обступили героя фракийцы, / Мужи высокочубастые, грозно уставивши копья». Далее Гомер называет их «грозные фракийцы», они «наездники конные» или «конеборные фракийцы» (Il. IV, 532, 533, 537; XIII, 4). Излагаемые сейчас сведения смыкаются с последующими сведениями в стихах греческого поэта VI в. до н. э. Архилоха: «Пускай близ Салмидесса ночью темною / Взяли б фракийцы его / Чубатые, – у них он настрадался бы, / Рабскую пищу едя!» (Античная лирика, 1968. С. 119). Архилох желает лиха былому товарищу, обидчику, клятвы растоптавшему – попасть в руки фракийцев чубатых.
   Подходящие сведения сохранились в стихах Херила, греческого поэта V в. до н. э., из недошедшей поэмы о греко-персидской войне, переданных Иосифом Флавием. В числе полчищ Ксеркса Херил описывает и такой народ: «После же них показался народ удивительный видом, / Речь финикийскую он испускал устами своими, / Там, где Солимский хребет и широкое море, живет он. / Головы сплошь до темени бриты у них, но поверх их / Кожу головью коней надевают, тверделую паром» (Флавий, 1990. С. 41). Ответ об этнической принадлежности этого народа, хотя бы частично, заложен в типе прически – бритые головы до темени, и в месте жительства его – у Солимского хребта и широкого моря, а также в головном уборе в виде конской головы.
   Бритые головы до темени дают возможность соотносить этот народ с фракийцами, однако место расселения этого народа – Солимские высоты, упомянутые у Гомера (Od. V, 283) и отождествляемые с горами в Малой Азии, и «широкое море», под которым в таком случае следует подразумевать северо-восточную часть Средиземного моря между Грецией и Малой Азией, могут указывать на близкородственный фракийцам «гордый, дерзкий» народ конных воинов-стрелков – на киммерийцев, «словно песок, неисчислимых» (Каллимах. Гимн к Артемиде), главным оружием которых были мечи и кинжалы. Страну киммерийцев, пришедших в Малую Азию с территории Северного Причерноморья и завоевавших Лидию в VII в. до н. э., «Гаммир» ассирийцев, помещают в Каппадокии, на месте бывшей хеттской державы («Археология»,1986. С. 19).
   Для оправдания нашего утверждения есть еще одно основание – головной убор в виде конской головы у народа, описанного Херилом. Для этой цели следует, на наш взгляд, привлечь головной убор одного из царей азиатских скифов. Этот царь был захоронен в кургане Иссык на территории Казахстана, в 50 км. восточнее Алма-Аты. Налобную часть его головного убора украшали две золотые протомы крылатых коней с рогами горного козла (Акишев К. А., 1978. С. 24. Илл. № 9, 17). Ясно, что как сам головной убор описанного народа, так и украшение налобной части головного убора скифского царя – имеют символическое значение и относятся к культуре конных воинов-всадников.
   На долю тех, у кого вызовет протест представленное утверждение, что описанный Херилом народ можно отождествлять с киммерийцами, остается лишь одно – язык этого народа: «речь финикийскую он испускал устами своими». Финикийский относится к семитской группе языков, а фрако-киммерийский – к индоевропейской группе. Поэтому объяснить, почему предполагаемые киммерийцы «испускали финикийскую речь», можно единственным способом – путем отрицания самого факта, что он «испускал финикийскую речь», так как в подлиннике могла стоять не финикийская, а фригийская или фракийская речь. Ведь Херил говорит, что для греков этот народ был «удивительный видом», то есть чуждый, мало знакомый, однако речь его знакома была им. Правда, финикийская речь также была знакома грекам, но дело в том, что если бы в подлиннике была «финикийская речь», то Иосиф Флавий не должен бы пройти мимо этого факта, однако он, утверждая, что это были иудеи, ссылается на единственный аргумент, который тут же рушится – на Солимские горы, принимая их за Иерусалимские.
   Однако «у поэта пятого столетия невозможно допустить сокращенную форму «Солима» вместо «Гиеросолима», которая встречается только у поздних писателей». «Весьма странно, – продолжает комментатор Флавия, – что Иосиф не ссылается на язык описываемого Херилом народа, как на доказательство тождества его с иудеями, так как язык последних имеет близкое сходство с языком финикийским» (Флавий Иосиф, 1990. С. 41, 42, № 2). Как бы то ни было, однако обычай стричься наголо, оставляя на темени чуб, восходит к индийской касте кшатриев, воинов-аристократов, у них этот чуб назывался шикхой или шикхандой (Багдасаров Р. В., 1996. С. 289).
   Остальное, что следует сказать о «фракийской прическе», должно относиться к существованию этого обычая на Руси после эпохи первых русских князей, так как с этим связан важный вопрос: существовало ли некое поле тяготения, в котором мог существовать этот обычай, или он был «изъят» на время у другого народа, а затем забыт? Практика запорожских сечевиков – «оселедец» – может показаться неубедительной в связи с тем, что эта стрижка была одним из элементов «обряда перехода» из мирских в воинское братство, которое представляло надэтническое, наднациональное и надрелигиозное явление. Разрешить этот вопрос помогает свидетельство Адама Олеария, путешествовавшего по России в XVII веке: «У детей моложе 10 лет – как девочек, так и мальчиков – они (русские. – Л. Г.) стригут головы и оставляют только с обеих сторон длинные свисающие локоны. Чтобы отличить девочек, они продевают им большие серебряные или медные серьги в уши» (Адам Олеарий, 1986. С. 336). В связи с таким видом стрижки у русских детей необходимо отметить, что греческий текст Льва Диакона о стрижке Святослава позволяет сделать вывод о том, что хотя «клок волос» (локон) свисал с одной стороны головы Святослава, однако он мог бы свисать и с обеих сторон (Лев Диакон, 1988. С. 213. Комментарии, № 58).
   Как же, однако, следует трактовать тот факт, что русские стриглись «под фракийцев»? Хотя вовсе не значит, что русские славяне произошли от фракийцев, истоки их, скорее всего, в иллиро-венетском мире, куда входили и фракийцы (Гиббон. Т. 1, 1997. С. 85; 101, № 94). Этот сложный и, пожалуй, не совсем очевидный тезис «русские стриглись под фракийцев», я интерпретирую следующим образом. В источниках о скандинавах не отражены сведения об этом типе прически, которая является признаком знатности рода, хотя из Скандинавии, в соответствии с норманнской теорией, новгородские племена призвали князей, чтобы они владели ими.
   Примечание. Облик скандинавов, как знатных и незнатных, изображенный древними мастерами, современниками викингов, является устойчивым: на знаменитой 12-футовой колонне с острова Готланд в Балтийском море, на цветной византийской мозаике XI века, изображающей наемника-викинга из гвардии византийского императора («Викинги», 1996. С. 31, 73), на одной из миниатюр Мадридской рукописи хроники Скилицы, изображающей группу варягов из гвардии византийского императора (Shevcenko I., 1965. Fig. № 5) – скандинавы с густыми волосами на голове и бородаты.
   Тогда что остается на долю фракийцев? Фракия в древности означала всю северную часть Европы (естественным образом и территории, занятой прибалтийскими венетами. – Л. Г.), хотя в более тесном смысле это была страна, занимавшая территорию между Македонией, Эгейским морем и Дунаем (Иосиф Флавий, 1990. С. 13, № 2). В нашей стране фракийская культура представлена памятниками в Поднестровье, на территории Тернопольской, Черновицкой, Ивано-Франковской и Закарпатской областей, так называемый ареал памятников голиградской группы («Археология», 1986. С. 36, 37).
   Допустимо проводить аналогию между предметами культуры, а также элементами погребального обряда фрако-киммерийцев и славян. Наиболее частые изображения на киммерийских предметах – крест в круге и спираль («Археология», 1986. С. 3, 4). Древнерусское население, «гнездовская группа кривичей», оставившая курганы с захоронениями, относящимися ко 2-й половине IX в. – началу XI в., у Гнездова, в 10 с лишним километрах к западу от Смоленска на правом берегу Днепра, среди приемов использования камня применяла следующие: раскладку камней на кострище (в курганах с трупосожжением, т. е. в круге) в виде креста с большим валуном в центре, сооружение кольца из камней, в центре которого помещается оружие (Булкин В. А., Дубов И. В., Лебедев Г. С., 1976. С. 30, 31). Во всяком случае, обращает на себя внимание хорошо известный факт в христианской семантике: крест осмысливается как оружие, хотя захоронения принадлежат языческому населению. Далее: спиралевидные предметы украшения известны по многим элементам материальной культуры, связанной со славянами.
   А что касается фракийских погребений, то они совершались в небольших курганах в ямах, в каменных ящиках или просто на древнем горизонте, – в случаях трупосожжения кости ссыпались кучкой или в урне («Археология», 1986. С. 39). Кроме того, источники указывают на значительное место коня в религиозной практике фракийцев и на широкое распространение культа всадника во Фракии. Археологические данные, в свою очередь, подтверждают конские жертвоприношения в погребальной практике фракийцев. Фракийский элемент в погребальном обряде венетов адриатических, которые являлись родственным этносом венетам прибалтийским, также хорошо известен благодаря находкам на территории венетов (Ильинская Л. С. 1991. С. 125–127). В то же время, по нашему мнению, фракийско-венетский элемент выявляется в погребальном обряде населения эпохи первых русских князей, оставившего гнездовские курганы и сопки Старой Ладоги. При трупоположении покойника укладывали на древнем горизонте, на площадку, предварительно обожженную или посыпанную пеплом и углем, или без особой обработки площадки. Хоронили также в ямах и в каменных ящиках. Значительна доля курганов, захоронение в которых сопровождалось трупоположением коня. При сожжении трупа кости ссыпались в урны и реже – кучкой (Булкин В. А., Дубов И. В., Лебедев Г. С., 1978. С. 24, 31, 32, 34, 35, 67).
   Помогает нашей гипотезе также изображение Святослава на одной из миниатюр в Мадридской рукописи хроники Скилицы: «Мы видим Великого князя, восседающего на троне и принимающего посольство от византийского императора… Задняя часть трона Святослава украшена резным орнаментом, изображающим лошадиную голову (спинка трона завершается лошадиной головой. – Л. Г.). Эта зооморфная деталь более в рукописи нигде не встречается» (Shevcenko I., 1965. Fig. № 1). И наконец, божества Перун и Троян. Формы этих слов имеют фракийский источник, реальную практику употребления их в языке. Перос – имя вождя эгейских фракийцев, принимавших участие в Троянской войне на стороне троянцев (фракийцы составляли основной компонент населения Трои). Это имя тождественно имени фракийского конного божества Хероса, а также имени бога грозы Перуна. Формы на тро-, торо-, тре-, тере– были распространены во фракийском: Троике – область в Трое, фрак. Тороо – гомеровское личное имя в форме Трос (Гиндин Л. А., 1991. С. 39, 40, 50); треры – одно из фракийских племен киммерийского происхождения, Терес – глава царства фракийцев-одрисов (Блаватский В. Д., 1985. С. 237, 240).
   Таким образом, аргументация, в той мере, в какой она дана здесь, ведет непосредственно к заключению, что стрижка Святослава являлась фракийско-венетско-славянским обычаем. И Святослав в период завоевания Болгарии, бывшей Фракии, дополнительно этими признаками знатности своего рода свидетельствовал перед болгарами и византийцами свое право владеть Болгарией не только по праву завоевателя, применившего военную и карательную силу, но и по праву вступившего в «прародительское» наследство. Недаром северо-восточную Болгарию с городом Переяславцем на Дунае Святослав называл «середой» своей земли. Этот его взгляд позволил ему ответить послам византийского императора Иоанна Цимисхия «надменно и дерзко», чтобы ромеи «тотчас же покинули Европу, на которую они не имеют права, и убирались в Азию» (Лев Диакон, 1988. VI, 10).
   В этих словах Святослава, совершившего реконкисту, «повторное завоевание родины», едва ли отразилось только «смутное воспоминание, как принято считать, о тех временах, когда славяне в VII в. заняли практически весь Балканский п-в». Представление, которым обладал Святослав, заключало в себе нечто большее, чем «смутное воспоминание» о славянах на Балканах в VII в., и это большее составляло содержание его сознания. Нельзя исключать, что содержанием сознания Святослава могло быть воспоминание о прародине славян на Дунае (о славянах на Дунае см. Трубачев, 2003. С. 13, 14).

1999–2003 гг.

Литература

   Акишев К. А. Курган Иссык. М., 1978.
   Античная лирика. М., 1968.
   Античные государства Северного Причерноморья. М., 1984.
   Археология Украинской ССР. Т.2. Киев. 1986.
   Багдасаров Р. В. За порогом // «Волшебная гора». IV. РИЦ «Пилигрим». М., 1996.
   Бауер В., Дюмоц И., Головин С. Энциклопедия символов. М., 1995.
   Блаватский В. Д. Античная археология и история. М., 1985.
   Булкин В. А., Дубов И. В., Лебедев Г. С. Археологические памятники IX–XI веков. Л., 1978.
   Викинги: набеги с севера. М.: Терра, 1996.
   Герни О. Р. Хетты. М, 1987.
   Гиббон Э. Закат и падение Римской империи. Т. I. М., 1997.
   Гиндин Л. А. Троянская война и Аххиява хеттских клинописных текстов // Вестник древней истории. 1991. № 3.
   Ильинская Л. С. Античная традиция о давнах и Диомеде в свете археологического исследования Апулии // Вестник древней истории. 1991. № 3.
   Иосиф Флавий. О древности иудейского народа. Против Апиона. С.-Прбг, 1895. Репринтное воспроизведение 1990.
   Лебедев Г. С. Славянский царь Дир // Родина. 2002. № 11–12.
   Лев Диакон. История. М., 1988.
   Мифы народов мира. Т. 2. М., 1988.
   Олеарий А. Описание путешествия в Московию // Россия XV–XVII вв. глазами иностранцев. Л., 1986.
   Соболевский В. И. Замечательные минералы. М., 1983.
   Трубачев О. Н. Этногенез и культура древнейших славян. Лингвистические исследования. М.: Наука, 2003.
   Shevcenko I. Sviatoslav in Byzantine and Slavic miniatures // Slavic review. December 1965. Vol. XXIV, num. 4.

II. ТМУТОРОКАНСКИЙ КАМЕНЬ

1. Основания датировки измерения князем Глебом ширины Керченского пролива

   В лето 6576 (1068) индикта 6 Глеб князь мерил море по леду от Тъмутороканя до Кърчева. 14000 сажень.
   Центральным значением этого предложения является сообщение о том, что князь Глеб мерил море по льду саженями (мерной верёвкой, вымеренной саженями).
   Надпись Глеба высечена на мраморной плите античного происхождения. Считается, что первоначально она могла быть подножием для какой-то античной статуи. Возможно, именно эта статуя ещё была цела в XII в. и вошла в «Слово о полку Игореве» под именем «тмутороканского болвана».
   Исследователей надписи удивляла бесцельность измерения такого большого расстояния саженями. «Это то же, – предостерегал верящих в подлинность надписи князя Глеба археолог конца XIX начала XX века А. А. Спицын, – что мерить дом дюймами. Расстояния меряются стадиями, милями, поприщами, а не саженями» (Медынцева, 1979. С. 45). Действительно, византийцы за сто лет до князя Глеба знали это расстояние в милях, а не в саженях – 18 миль, как об этом сообщает Константин Багрянородный. В XII в. арабский географ Ал-Идриси знал расстояние между городами Таманского полуострова, однако в милях, а не в саженях. В середине XVII в. татарский хан Ислам Гирей III совершил поход на черкесов и в горы по льду Керченского пролива. В описании этого похода есть сообщение о ширине пролива между Керчью и Таманью – 19 миль (Hadzy,1964. С. 94 польск., пер.)
   Но чтобы мы были способны распознать цель измерения моря по льду саженями, нужно сначала узнать, по какому счёту лет поставлена дата: по русскому мартовскому или по византийскому сентябрьскому.
   Для того чтобы получить зимний месяц 6576 (1068) г., на который приходится 6-й индикт (промежуток времени в 15 лет), не обязательно предполагать, как это делает академик Б. А. Рыбаков, что дата тмутороканского камня поставлена не по мартовскому русскому, а по сентябрьскому византийскому счёту лет, и что время измерения князем Глебом ширины Керченского пролива передвигается на декабрь 1067 – январь 1068 г. (по современному счёту лет). Нет необходимости говорить о громадном авторитете Б. А. Рыбакова, однако его позиция основана, с одной стороны, каким бы странным это не казалось, на относительной достоверности сведений о замерзании Керченского пролива, а с другой – на сверхреальном представлении о человеческих способностях постичь форму хронологических преобразований, представленную в обоснование этой позиции. Наша задача включает в себя разбор этой позиции, поэтому приводим её целиком.
   «Керченский пролив замерзает на короткий срок, на два-три дня, в декабре-январе примерно раз в три года. Если считать 6576 (1068) г. обычным для Руси мартовским годом, то по нашему современному счёту нужно было бы датировать камень декабрём 1068 – январём 1069. Однако пребывание в Тмутаракани князя Глеба Святославича в это время сомнительно, так как великим князем киевским был Всеслав Брячеславич Полоцкий (с 15 сентября 6576(1068) по 15 апреля 6577 (1069), не оставивший вне своего внимания далёкую Тмутаракань.
   По всей вероятности, дата тмутараканского камня поставлена не по мартовскому, а по сентябрьскому, византийскому счету лет и должна соответствовать сентябрю 1067 – августу 1068 г. Таким образом, время измерения князем Глебом ширины Керченского пролива передвигается на декабрь 1067 – январь 1068» (Рыбаков, 1964. С. 16, 17).
   Обладают ли эти утверждения необходимым информационным содержанием? Во-первых, относительно замерзания Керченского пролива и вообще мелководной и наиболее опреснённой части Черного моря, а также Азовского моря, известно следующее.
   1. Мелководное Азовское море ежегодно замерзает.
   2. Замерзает, но не каждую зиму, сравнительно мелководная северо-западная часть Черного моря, где лёд появляется только в суровые зимы и в наиболее опреснённой части между Одессой и устьем Днепра, редко захватывая более значительные пространства. В случае замерзания эти части моря покрываются льдом в январе или только в феврале, реже в декабре. Лёд держится в течение нескольких дней, редко в течение месяца.
   Аналогичная картина наблюдается в Керченском проливе, минимальная глубина которого 5,8 м. Течение в нём меняется, меняется при этом и его солёность.
   Так, когда течение идет здесь из Азовского моря в Чёрное, это тотчас же сказывается в уменьшении солёности в проливе, где она с 15,5 % падает до 10,6 %. Минимальная температура воды у поверхности наблюдается всюду в Чёрном море в феврале. В Керченском проливе она в это время 2 °C (самая низкая по сравнению с другими частями моря) (Танфильев, 1931. С. 74, 75).
   Средняя соленость поверхностного слоя воды Керченского пролива – 13,1 %. Температура точки замерзания морской воды при этой солености ниже 0, но менее -1 °C (Энцикл. Океан-Атмосфера,1983. С. 242, рис. 1). Средняя температура воздуха в районе Азовского моря на юге в январе и феврале – 1 °C (БСЭ. Т. I. М., 1970. Стлб. 860). Морской лед – плохой проводник тепла, и поэтому скорость образования льда заметно падает после образования первых 10–15 см. Толщина сплошного льда растет в соответствии с суммой градусо-дней (Энцикл. Океан-Атмосфера, 1983. С. 242). Таким образом, в очень суровую зиму на юге Азовского моря при средних суточных температурах в феврале от -15 до -25 °C даже в течение 10 дней на Керченском проливе может образоваться сплошной лед толщиной более 20 см, притом, что сумма средних суточных отрицательных температур воздуха составит 200 (Энцикл. Океан-Атмосфера, 1983. С. 242, рис. 2). Поэтому Азовское море (на севере А. м. средняя температура воздуха в январе и феврале -6 °C) и северо-западная часть Черного моря (наиболее опресненная часть Ч. м. благодаря речному стоку) зимой покрыты льдом (Энцикл. океанографич., 1974. С. 586).
   Во-вторых, история знает исключительно суровые зимы, когда Керченский пролив (в древности Боспор Киммерийский) замерзал на долгое время. Страбон (I в. н. э.) сообщает о событиях I в. до н. э.: ледяной покров в устье Меотийского озера (Азовского моря, т. е. в Керченском проливе) столь крепок, что в этом проливе Неоптолем, полководец Митридата (Евпатора), зимой одержал победу над варварами, сражаясь на льду (Страбон. VII, 3, 18; 11, 1, 1б).
   В исключительно суровые зимы пролив замерзал до декабря. Патриарх Никифор так описывает холода зимы с 762 на 763 г.: «Уже в начале осени наступили необычные морозы. Льдом покрылись не только все пресные воды, но и соленая морская вода и даже Черное море верст на 150 от берегов». Другой автор, Кодрен, говорит даже, что «между Зихией, нынешней Абхазией на восточном берегу моря, и Мезамбрией, теперь Мисавра в Болгарии, установилось прямое сообщение по льду» (Танфильев, 1931. С. 77).
   В середине XVII в. крымский хан Гирей III, как уже было сказано нами ранее, совершил поход на черкесов и в горы по льду Керченского пролива 7 декабря. При этом в хронике специально обращено внимание на то, что зима была очень суровая (Hadzy, 1971. С. 94, польск. пер.).
   Вывод. В исключительно суровые зимы Керченский пролив замерзает в период до декабря. В других зимних условиях, в случае замерзания, пролив покрывается льдом «в январе или только в феврале». «Лед может держаться в течение месяца».
   Таким образом, сведения Б. А. Рыбакова о замерзании Керченского пролива являются реальными только для современных климатических условий с учетом того факта, что в 70-х годах XIX в. фарватер пролива был углублен землечерпальными машинами (Брокгауз, Ефрон. Т. XV. СПб., 1895. С. 10).
   Теперь перейдём к практическому овладению языком хронологических преобразований Б. А. Рыбакова, с помощью которого он устанавливает дату тмутороканского камня. При этом специально оговорено, что точные данные о дате этого камня могут быть получены при исключении неблагоприятных действий Всеслава Полоцкого на судьбу князя Глеба в качестве князя тмутороканского. Эти действия следует учитывать с 15 сентября 6576 (1068) г. по апрель 6577 (1069)г. мартовского счета лет. Фактор этот был на самом деле нереальным. Исследователь междукняжеских отношений 60-х годов XI в. В. А. Кучкин предложил реалистическую концепцию положения дел в отношениях великого князя киевского Всеслава Полоцкого и тмутороканского князя Глеба Святославича. Эти отношения исключали вражду и насильственное изгнание Глеба из Тмутаракани. Наоборот, Всеслав предложил Глебу более «престижное» княжение – Новгород в обмен на признание его великим князем киевским. Глеб согласился и вскоре отправился княжить в Новгород. Об этом событии в «Слове о полку Игореве» сказано так:

     Всеслав князь людям судяще,
     Князем грады радяще,
     А сам в ночь влъком рыскаще;
     Из Киева дорискаще до кур Тмутороканя

(Кучкин, 1985. С. 21; 32–35).
   Однако этот нереальный фактор обеспечил выбор даты по сентябрьскому, византийскому счету лет, а не по обычному для Руси мартовскому. В результате мы имеем две взаимоисключающие картины. С одной стороны, дата тмутороканского камня «должна соответствовать сентябрю 1067 – августу 1068» по сентябрьскому счету лет (предложен двух годичный цикл: с сентября по август включительно – один год, 1067; далее, с сентября по август включительно – второй год, 1068). С другой стороны, дата не могла появиться в период с 15 сентября 1068 по апрель 1069 г., но это уже по мартовскому счету лет, в период пребывания Всеслава Полоцкого на киевском престоле. В этом случае возникает противоречие: Всеслав правил в Киеве 7 месяцев, а если принять для установления даты камня сентябрьский счет лет, тогда получится, что он правил 1 год и 7 месяцев. Следовательно, эти две взаимоисключающие картины не дополняют, а просто исключают друг друга. Обоснованность такой интерпретации мыслей академика Б. А. Рыбакова подтверждается, на мой взгляд, следующими аргументами.
   1. Индикты – 15-летние циклы – были введены церковью, они сменяются 1 сентября. Поэтому новолетие по церковному календарю наступает 1 сентября.
   2. Индикт, по нашим сведениям, имел непосредственное отношение к хронологии. При обозначении года, но при отсутствии числа и месяца индикт превращался в датирующий признак. Мы здесь можем опереться на источники.
   В Студийском церковном и монастырском уставе конца XII или начала XIII в. читаем: «В лето 6694 (1186) индикта 4 преставися Илия архиепископ новгородский» (Словарь, Т. IV, 1991. С. 155).
   Объект нашего поиска в данном случае – месяц, в котором скончался архиепископ Илия. Месяц этот присутствует в индикте, так как другие датирующие признаки не указаны. Мы знаем, что индикты сменяются в сентябре, следовательно, здесь указан сентябрь, тот месяц года, в котором сменяется порядковый номер года. И мы находим разрешение предложения устава в сведениях Новгородской первой летописи: «6694 преставися Илия архиепископ Новъгородьскый, месяца сентября в 7 день» (НПЛ, 1950. С. 38, 228, 473).
   В Новгородской летописи старшего извода Синодального списка читаем: «В лето 6845 (1337). Индикта 5 навожением диаволим сташа простая чадь на архимандрита Есифа» (НЛСИ, 1950. С. 100). В Новгородской первой летописи Комиссионного списка под тем же годом имеется дополнительное сообщение о поездке князя Александра в Орду: «Того же лета поеха князь Олександр из Плескова в Орду». Однако искомый месяц, который присутствует в индикте, мы обнаруживаем в Патриаршей или Никоновской летописи, материалом для которой послужила, в том числе и Новгородская летопись: «Той же осени князь Александр Михайлович Тверской изо Пскова поеха в Орду» (ПЛ, 1965. С. 207). Таким образом, можно с уверенностью сказать, что события с архимандритом Иосифом произошли в начале сентября.
   Наше утверждение о датирующем признаке индикта полностью подтверждается в следующем летописном сообщении: «Том же лете, наставшю индикта 15 (1 сентября) оубиша Гюргя Жирославиця» (Словарь, 1991. Т. IV. С. 155).
   Таким образом, наша теория датирующего признака индикта должна дать ответ о содержании даты измерения князем Глебом ширины Керченского пролива в 6576 (1068) г., индикта 6 – в каком месяце произошло это событие. Рассмотренный смысл индикта относится к сентябрю, но князь Глеб не мог «мерять море по леду» в сентябре месяце. Здесь наша теория приводит к тому, что индикт был датирующим признаком не только при смене индиктов в сентябре, но также при смене лет в марте.
   Это становится особенно ясным тогда, когда мы принимаем во внимание положение об индиктах в двух календарных стилях – мартовском и сентябрьском. Исследователь русской хронологии Л. В. Черепнин пишет: «одна и та же дата приведенная по двум календарным стилям, будет иметь общий индикт только в случае для месяцев, совпадающих в обоих календарях, именно с марта по август включительно. Для периода с января по февраль и с сентября по декабрь включительно индикт мартовского года будет на единицу больше сентябрьского» (Черепнин, 1944. С. 35, табл. V). Очевидный ответ заключается в том, что датирующий признак индикта был связан как с началом года в мартовском стиле, так и с началом года в сентябрьском стиле, так как, начиная с марта (с Нового года) по август включительно оба календаря имели общий индикт. Иначе говоря, событие, датируемое только годом и индиктом года, без числа и месяца, произошло в марте или в сентябре, в зависимости от сезонных признаков. Но это лишь в мартовском календарном стиле. В то время как в сентябрьском стиле индикт будет обозначать месяц смены индиктов – сентябрь. Следовательно, при выборе сентябрьского счета лет получится, что князь Глеб «мерил море по леду» в сентябре.
   Исследователь календаря и хронологии И. А. Климишин, не называя летописи, в которой содержатся сообщения о походе Дмитрия Донского, ни цели похода, пишет, что иногда летописец указывает лишь индикт года. Таким, например, было сообщение о походе Дмитрия Донского «в году индикта 14». Индикт 14 соответствует годам 1361 и 1376. Но в первом из них князю было всего 11 лет. Следовательно, упомянутое событие имело место в 1376 году (Климишин,1985 С. 288).
   Но так ли это? 16 марта 1376 года войска великого князя Московского вернулись из похода на Казань, на волжских болгар. Однако сам он не участвовал в походе, а посылал воеводу своего князя Дмитрия Михайловича Волынского. Сам Дмитрий Иванович совершил поход на Тверь, но в предшествующем, 1375 году в августе месяце. А в сентябре был заключен мирный договор с тверским князем Михаилом (Летописец, 1984. 204, 205). Индикт этого года с марта по август табличный – 13, но с сентября по февраль индикт больше на 1 и поэтому сентябрю 1375 года будет соответствовать индикт 14.
   Таким образом, если подразумевается поход на Казань князя Дмитрия Волынского, то индикт 14 будет соответствовать марту месяцу 1376 года, а если поход на Тверь великого князя Московского Дмитрия Донского, тогда индикт 14 будет соответствовать сентябрю месяцу 1375 года.
   В соответствии с таким положением дел мы вынуждены признать, что предшествующий году 6576 (1068) год 5675 (1067) в марте имел табличный 5-й индикт, а в сентябре индикт стал больше табличного на 1 (5 + 1 = 6). Таким образом, придерживаясь этих фактов, мы должны опять-таки признать, что при смене лет в марте индикт 6, как порядковый номер года, должен перейти на 6576 (1068) год и стать для него индиктом табличным до августа месяца включительно. Поэтому, располагая сведениями о том, что князь Глеб мерил ширину Керченского пролива в тот период, когда он был покрыт льдом, мы вынуждены принять датирующий признак индикта не только для месяца смены индиктов – для сентября, но и для месяца смены лет – для марта. В связи с этим мы должны сказать, что указанная ситуация сложилась в том месяце, в котором сменялись года – в марте. Однако рассмотренный нами ранее период замерзания Керченского пролива даёт возможность говорить с полным основанием о том, что князь Глеб мог мерить его ширину только в январе-феврале, но не в марте.
   Данное противоречие мы можем снять в том случае, если учтем объективные условия счёта времени на Руси по «небесным» (лунным) месяцам, в отличие от «книжных» (солнечных) месяцев юлианского календаря. Новый год начинался с появлением новой луны в первые весенние дни, близкие к весеннему равноденствию в марте. Поэтому начало Нового года не могло приходиться на одну и ту же дату юлианского календаря, а скользило по числам марта, падая в некоторые годы на февраль или на апрель, в связи с тем, что по древнему лунно-солнечному календарю регулярно вставлялся дополнительный 13-й месяц. Такой мартовский календарный год с переменным началом называют цирко-мартовским (лат. circa «вокруг») (Черепнин, 1944. С. 32). Чтобы сделать изложение более полным, следует, на наш взгляд, привести указание на этот счёт в «Учении о числе всех лет» Кирика, диакона доместика (регента) Новгородского Антониева монастыря, написанное в 1136 г., где он в частности пишет: «Вестно да есть, яко в едином лете книжных месяцев 12, а небесных лун исходит 12, а некоеждо лето оставасть 11 дней и в тех днех на 4-е лето приходит луна 13-я». Исследователь астрономических основ календаря и проблем хронологии И. А. Климишин замечает по этому поводу, что на самом деле вставка 13-го месяца производилась не «на 4-е лето включительного счёта», а чаще, в соответствии с требованиями 19-летнего, метонова цикла (Климишин, 1985. С. 257).
   Годов из 13 месяцев в этом цикле 7, следовательно, 13-й месяц вставлялся через 2,7 года. С учётом этого указания устанавливаем, что последним годом в 19-летнем лунном цикле в интересующий нас период был 1066 г. Порядковое место этого года в 19-летнем лунном цикле или круг Луны для этого года L = 19. На этот порядковый номер года падала вставка 13-го месяца (Климишин, 1985. С. 74–79; 80, Табл.10). Что это значит? Всё это помогает нам разрешить затруднение теории датировки тмутороканского камня. Год 6574 (1066) содержал 13 месяцев, поэтому следующий за ним год 6575 (1067) наступил позже – в апреле, а не в марте. А вот наступление 6576 (1068) года, обусловленное указанным фактом, произошло раньше марта, в феврале, который в древности назывался лютый, месяц наибольших метелей и морозов. Новый, 6576 (1068) год начался с появлением новой Луны. Расчёт показывает, что февральское новолуние в 6575 (1067) г. имело место 5,3 февраля, следовательно, новую Луну можно было заметить 7,6 февраля, а на самом деле в субботу вечером 8 февраля. Новолуние на Руси называлось «межи» (Климишин, 1985. С. 255). Лишь после этого момента началось очередное «лето 6576» (1068) надписи на тмутороканском камне (Климишин, 1985. С. 314, 315, Приложение III; С. 310, Приложение I). Таким образом, Новый 6576 (1068) год наступил в новолуние с 8 на 9 февраля, с субботы на воскресенье. А во вторник в том году, 11 февраля, день памяти священномученика Власия, епископа Севастийского (ок.316 г.).
   В данном случае важно, что между новолунием – «межами», древними новогодними обрядовыми действиями: сжиганием соломенного чучела, старого года, зимы, «конскими уристаниями», которые представляли собой конные скачки (Тульцова, 1982. С. 164, 165; Горбунов, 1994. С. 110), а также обычаем празновать Власия, явно связанного с почитанием Волоса, и между «межеванием» Керченского пролива князем Глебом, можно, на наш взгляд, представить сакральную связь. Межевание имеет социальный аспект человеческой деятельности, оно упорядочивает, организует землю и жизнь на ней. «Рече Господь Иовови сквозе бурю и облакы… кто положи меры ей (земле) аще веси, ли кто положи вьрьвь на ней». – Говорит Господь Иову сквозь бурю и облака… кто положил меры ли ей (земле), веси, или кто положил межи на ней? (Успен. сб., 1971. 85 г 23–24, 31–32; 86а 1–5).
   «Каин же, ратаи сыи, по осужении зле поживе, наипервее числа и уставы и меже земныя замысли». – Каин же, земледелец сущий, после осуждения (Богом) тяжело жил, и вначале числа и уставы и межи земные замыслил (Словарь, Т. IV., 1991. С. 518).
   Простейшим способом доказывания указанной сакральной связи будет раскрытие значения межи, межевания, верви (веревки) и сажени. Достаточные представления об этих предметах дают литературные, летописные, а также законодательные тексты Древней Руси, берестяные грамоты и данные этнографии.
   Следует заметить, что смысл у слова «вервь» многозначный: мерная веревка, измерительный шнур, веревка, вымеренная саженями, а также административная единица; одновременно вервь связана с пряжей и родом: др. – русск. ужик «родственник» и «веревка» (Словарь, Вып. 2, 1975. С. 82–83; Даль, 1998. Т. I. С. 179; Успенский, 1982. С. 181).
   Кроме того, межа имела договорное назначение, связанное с универсальным законом, с правдой, межа определяла некую морально-нравственную границу. Поэтому на меже заключали мир враждующие стороны.
   «И слыша полочане (что на них идут новгородцы и смоляне. – Л. Г.), и сдумаша рекуше: «Не можем мы противу новгородцем стати, и смоляном… Пойдем к ним на сумежие». И собрашася все и идоша к ним, и сретошася на межах с поклоны и со честию, и даша дары многи, и уладишася, и разидошася в страны своя кождо их восвояси» (РЛ, 1994. – В лето 6711, с. 249).
   «От григории ко дмитру… а ты ходи не бойся миро взяле на старой меже юрия князя». – От Григория к Дмитру… а ты ходи, не бойся, мир заключили на старой меже князя Юрия (Новг. гр-ты на бересте, 1963. Грамота № 286).
   Межа являлась местом принесения присяги (в поздних русских источниках – при земельных спорах). В ст. 19 Новгородской судной грамоты (XV) читаем: «А ответчику с послухом (свидетелем) на учане (на учине – границе, меже) крест целовать» (Новг. судная, Т. I., 1984. С. 306; 314, Примечание № 25).
   В ст.78 Псковской судной грамоты (XIV–XV в.) сходный текст: «А которому княжему человеку ездить на межу с сотьскими, ино ему также целовати крест» (Псковск. судная, 1984. Т. I. С. 339).
   По поводу сажени я уже упоминал вскользь, когда писал о верёвке (верве), вымеренной саженями, а сейчас хочу особо подчеркнуть тот факт, что в древности была связь между саженью и нитью или пряжей: «Левой рукой (пряха) вытягивает волокно (кудели на прялке) до тех пор, пока правая рука, вращая веретено на полу, не протянется так далеко, что более уже не может его вращать (образуется размах рук, обозначающий сажень. – Л. Г.) Тогда пряха наматывает спряденную нить, так называемую сажень, на среднюю часть веретена…» (Зеленин, 1991. С. 185). Таким образом, количество пряжи на веретене определялось саженями.
   Одним из наиболее частых воплощений пряжи в мифологии выступает образ нити или верви (верёвки). Прядется не только нить, вервь и жизнь, но также составляется человеческий коллектив, община, в которой всё спрядено одной нитью. Русская вервь как обозначение верёвки, то есть чего-то спряденного и ссученного, и общины реализуют именно этот образ. Вместе с тем, нить, вервь является и мерой длины (МНМ, 1988. Т.2. С. 344).
   Таким образом, межа, межевание, верёвка, вымеренная саженями и пряжа, измеряемая саженями, а также связанное с ними понятие рода, верви, приводят нас к правильному выводу о том, что измерение князем Глебом ширины Керченского пролива по льду саженями имело сакральное назначение, и что количество саженей, 14000, не было переведено в вёрсты, в мили или стадии по этой причине. Однако могла быть и другая, не менее актуальная причина, с помощью которой также можно объяснить измерение пролива саженями. Дело в том, что «в новозаветное время в текстах Священного Писания упоминается линейная мера – оргия, представляющая собой морскую меру, переведённую на соответствующую русскую меру как сажень» (Ёлкина, 2000. С. 126). «И вымерив глубину, нашли двадцать сажен; потом на некотором расстоянии, вымерив опять, нашли пятнадцать сажен» (Деян.27, 28). В связи с этим у нас есть разумные основания утверждать, что центральным понятием в сообщении о 14000 саженей ширины Керченского пролива, является не число, а слово «сажени». Сравним, например библейское: «иже есть измерил воду морьскую гръстию и пядью небо?» Кто измерил воду морскую горстью и пядью небо? (Nahtigal, 1941–42. 55б 20–21; Ис. 40, 12). Так выражена ничтожность человека, которой противопоставлено могущество Создателя, Творца. А в нашем случае сакральное значение князя.
   В наступившем с 8 на 9 февраля новом 6576 (1068) году, новогодние обрядовые действия соотносились 11 февраля с обычаем праздновать Власия, праздновали его в течение 3 дней. Уже в XI в. в Новгороде, Киеве и Ярославле на месте языческого поклонения Волосу («скотьему богу») была поставлена церковь св. Власия. На некоторых иконах Власий изображался на коне в окружении лошадей, коров и овец, существовал обычай в день Власия объезжать молодых лошадей. Волос и его заместитель Власий был связан с прядением и тканьём (Успенский, 1982. С. 127, 128; 44, Примечание № 29). Следовательно, как Волос, так и Власий, исходя из значения их роли, были связаны с нитью, вервью, а также с мерной верёвкой, вымеренной саженями.
   Отметим, что по Житию Власия, когда ему угрожали утоплением во время Ликиниева гонения на христиан, он прошёл по озеру, как по суху (Энцикл. полн. правосл сл-рь, 1992. Т. I. Стлб. 533).
   Данное положение является также одним из преимуществ нашего подхода к датировке тмутороканского камня: когда же лучше было реализовать замысел «измерения моря», как по суху, если не в день Власия, – когда значение отрицательной температуры воздуха приближается к минимальной, а толщина сплошного льда растет в соответствии с суммой градусодней?
   Полагаю, что ясно высказаны идеи, на основании которых сделан вывод о том, что князь Глеб измерил ширину Керченского пролива по льду в период с 9 по 11 февраля 6576 (1068) г. индикта 6.

2. Цель измерения князем Глебом мерной верёвкой ширины Керченского пролива

   Вся эта дополнительная информация, которая потребовалась, чтобы определить дату тмутороканского камня, даёт возможность перейти к самой цели измерения князем Глебом ширины Керченского пролива. Князь – это страж и охранитель своего мира, своего княжества, он должен «наипервее числа, и уставы и межи земные замыслить», которые гарантируют устойчивость и согласие между людьми, охраняют страну от раздора и несчастья – «приводят в порядок людей», когда, наступает русское «мир да Бог».
   Вслед за исследователем надписи на тмутороканском камне А. А. Медынцевой мы должны выделить два момента при переходе от датировки камня к цели измерения ширины пролива. Первый момент – это историческая обстановка в Причерноморье середины XI в., и второй – «заклинательный, благожелательный для упоминаемого в ней лица, смысл надписи» (Медынцева, 1979. С. 15, 30).
   На тмутороканском престоле князь Глеб, сын черниговского князя Святослава, находился до 6572 (1064) г. Пришёл Ростислав из Новгорода, двоюродный брат Глеба, и выгнал его из Тмуторокани.
   В 6573 (1065) г. Святослав, придя в Тмуторокань, вновь посадил Глеба и вернулся назад. Ростислав же, придя, опять выгнал Глеба, который ушёл к отцу в Чернигов. В конце 6574 (1066) г. (по мартовскому стилю) греки, испугавшись власти Ростислава над окрестными народами, отравили его. Умер Ростислав 3-го февраля 6575 (1066) г. (Повесть временных лет).
   В начале 6575 (1067) г. жители Тмуторокани «умолили великого Никона», монаха Киево-Печерского монастыря, который к тому времени построил Богородичный монастырь в Тмуторокани и находился там, отправиться к князю Святославу и просить его, чтобы он отпустил Глеба к ним и тот бы занял княжеский стол. Никон так и сделал: привез князя Глеба в Тмуторокань (Житие, 1978. С. 343). Там он княжил до 2-й половины 6576 (1068) г. или начала 6577 (1069) г., затем ушёл княжить в Новгород, после того как Всеслав Полоцкий, которого восставшие киевляне 15 сентября 6576 (1068) г. посадили на киевский престол, предложил ему Новгород (Кучкин, 1985. С. 21, 32–35).
   Таким образом, учитывая раздоры между князьями и связанные с ними проблемы неустойчивости тмутороканского княжения, можно сделать достаточно крепкие выводы о том, что измерение Керченского пролива носило ритуальный характер, связанный с новогодними весенними магическими действиями, а также с обычаем праздновать Власия. Это «межевание» расстояния от Тмуторокани до Керчи обусловлено было стремлением князя Глеба следовать универсальному закону, правде и гарантировать устойчивость и согласие между людьми, «привести в порядок людей», когда наступает русское «мир да Бог». Керчь в XI в. входила в состав Тмутороканского русского княжества, поэтому действия князя Глеба «могли преследовать и политические цели: письменно утвердить его права на тмутороканский стол, на западную и восточную часть Тмутороканского княжества». Надпись начинается с изображения креста. Тем самым она, «помимо того, что сообщала об определённом событии, имела и заклинательный, благожелательный для упоминаемого в ней лица, смысл» (Медынцева, 1979. С. 28, 30).
   Надо отметить, что в этом случае князь Глеб выступил в роли «устроителя обряда», в конечном счёте – «божественного порядка». Поэтому, помимо сказанного, мы придаём метафизическое содержание представлению о цели измерения Керченского пролива.
   Известный палеограф, лингвист и историк письменности А. И. Соболевский по поводу распознания существовавшей цели измерения Керченского пролива выдвинул реалистическое положение: «Если мы не видим цели, это не значит, что её не было на самом деле… Надпись изготовлена для потомков: к чему было записывать то, в смысл чего мы никак не можем проникнуть? Жизнь прошлого не так сложна; язык и понятия были просты и ясны» (Медынцева, 1979. С. 15). Оставалось добавить, что сознание прошлого включало в себя мистические понятия: признавало сверхъестественные сущности явлений природы и общества.

2000–2002 гг.

Литература

   Горбунов Б. А. Традиционные состязания за обладание снежной крепостью – городком как элемент народной культуры русских. // «Этнографическое обозрение», № 5,1994. С. 110.
   Даль В. И. Т.1., 1998. С. 179.
   Елкина Н. М. Библейские меры длины и их отражение в русском языке. // «Древняя Русь», № 1, 2000. С. 126.
   Житие Феодосия Печерского // Памятники литературы Древней Руси XI–XII вв. М., 1978. С. 343.
   Зеленин Д. К. Восточнославянская этнография. М., 1991. С. 183.
   Климишин И. А. Календарь и хронология. М., 1985. С. 74–79; 80, Табл. 10; 228; 255, 257; 310, Приложение I; 314, 315, Приложение III.
   Кучкин В. А. «Слово о полку Игореве и междукняжеские отношения 60-х годов XI в. // Вопросы истории. 1985. № 11. С. 21; 32–35.
   Летописец XVI – начала XVII в. // Летописи, хроники сборник статей. М., 1984. С. 204, 205.
   Медынцева А. А. Тмутараканский камень. М., 1979. С. 15; 30; 45.
   Новгородская первая летопись. М., Л., 1950. С. 38; 228; 473.
   Новгородская летопись старшего извода. Синодальный список. М. – Л., 1950. С. 100.
   Новгородская судная грамота // Законодательство Древней Руси. Т. 1. М., 1984. С. 306; 314, Примечание: Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1956–1957 гг.). М., 1963. Грамота № 286.
   Патриаршая или Никоновская летопись. М., 1965. С. 207.
   Полный православный богословский энциклопедический словарь. Т. I., М., 1992. – Стлб. 533.
   Псковская судная грамота // Законодательство Древней Руси. М., 1984. Т. 1. С. 339.
   Радзивиловская летопись. СПб.: Глаголъ; М.: Искусство, 1994. С. 249. В лето 6711.
   Рыбаков Б. А. Русские датированные надписи XI–XIV вв. Вып. Е 1–44.М., 1964. С. 16, 17.
   Словарь русского языка. XI–XVII вв. Вып. 2. М., 1975. С. 82–83.
   Словарь древнерусского языка XI–XIV вв. Т. IV.M., 1991. С. 155.
   Танфильев Г. И. Моря – Каспийское, Черное, Балтийское, Ледовитое, Сибирское и Восточный океан. М. – Л., 1931. С. 74, 75.
   Успенский сборник XII – ХШ вв. М., 1971. 85 г 23–24, 31–32; 86а 1–5.
   Успенский Б. А. Филологические разыскания в области славянских древностей. Моск. ун-т, 1982. С. 44, Примеч. № 29; 127, 128; 181.
   Черепнин Л. В. Русская хронология. М., 1944. С. 32, 35, Табл. V.
   Энциклопедия. Океан-Атмосфера. Л., Гидрометиоиздат, 1983. – C. 242, Рис. 1, 2.
   Энциклопедия Большая Советская. Т. 1. М., 1970. Стлб. 286.
   Энциклопедия океанографическая. Пер. с англ. Л., Гидрометиоиздат, 1974. С. 586.
   Энциклопедический словарь Брокгауза, Ефрона. Т. XV. СПб., 1895. С. 10.
   Энциклопедия «Мифы народов мира». М., 1988. Т. 2. С. 334.
   Энциклопедический полный православный словарь. Т. I. 1992. Стлб. 533.
   Nahtigal R. Euchologium Sinaiticum. I. Fotografski posnetek, II. Tekst s komentarijem, Ljubljana, 1941–42. 55б 20–21.
   Hadїy Mehmet. Senai z Krymu. Historia chana Jslam Gereja III / пер. с польск. Warszawa, 1971. С. 94.

III. УСНУВШИЕ БОГИ

   Геракл – праотец славян
   В эллинской легенде о происхождения скифов события представлены Геродотом таким образом. Геракл, гоня быков Гериона, прибыл в страну скифов, тогда ещё необитаемую. Причём, прибыл в повозке, запряжённой конями – это скифский признак, в греческом мифе о Геракле он “через многие степи Европы прошёл”, но не “проехал”. Там его застала непогода и холод, он выпряг коней, завернулся в свиную шкуру и заснул (свиная шкура – также местная деталь, у греков Геракл носил шкуру убитого им немейского льва). Пока он спал, его упряжные кони исчезли. В поисках коней он прибыл в землю по имени Гилея, область в устье современного Днестра. На север от этой области жили скифы-землепашцы, по современным данным – славяне. Там в пещере он нашёл существо смешанной породы – полудеву, полузмею. Змеедева сказала, что кони у неё, но отдаст их после того как Геракл вступит с ней в любовную связь. Однако коней она отдала после того, как у неё родились три сына. Когда они выросли, Змеедева дала им имена – Агафирс, Гелон и Скиф. Затем по совету, оставленному Гераклом, она подвергла их испытанию: дала им натянуть его лук и опоясаться его поясом. С задачей справился только младший сын Скиф. Агафирса и Гелона она изгнала из страны. От Скифа, сына Геракла, произошли все скифские цари (Herod. IV. 8–10).
   Среди этих рядов событий мы выделяем актуальное в данном случае событие – Геракл оставил в Скифии трёх сыновей, от первого произошли царские скифы, от второго – агафирсы-фракийцы (Нидерле, 2000. С. 138), от третьего – гелоны, которых надёжнее считать будинами-славянами, так как в сообщении Геродота содержатся такие сведения: «гелоны издревле были эллинами» (т. е. произошли не от Змеедевы и Геракла. – Л. Г.), впрочем, эллины и будинов зовут гелонами, хотя и неправильно». Будины, по его словам, коренные жители страны, большое и многочисленное племя. Места их жительства были, следуя выводам Л. Нидерле и Б. Н. Гракова, где-то на Десне и в близлежащих к ней районах Подонья (Нидерле, 2000. С. 27; Граков, 1971. С. 14, карта). Тогда Геракл и Змеедева – родоначальники скифов, фракийцев и славян.
   Геродот не сомневался в достоверности сведений местного информатора о том, что Геракла признавали все скифы и почитали его как бога (Herod. IV, 59).
   Языковая принадлежность совпадает с самосознанием этноса. И если в речи племён, входивших с состав Скифии, содержалось имя Геракла, то они сознавали своё родство с ним. К сожалению Геродот не сообщил как назывались Геракл и Арес на скифском языке, в то время как эти сведения о других богах пантеона у него имеются. Возможно, его имя было Таргитай-Троян – «Отец трёх сыновей», связанное с сакральным числом три. Во всяком случае, исследователи отождествляют Таргитая, первого человека в Скифской земле, родоначальника скифов и первого царя, отца трёх сыновей, по легенде самих скифов, и Геракла, также родоначальника скифов и отца трёх сыновей, по эллинской легенде (Нейхардт, 1982. С. 204–205).
   В Хронике Иоанна Малалы, извесной на Руси в переводе второй половины XI в., сообщается, что «зверовиднаго Иракла (Геракла) нарицають Тримрачна» (Наимрачнейший. – Л. Г.), что тот первый показал в северных странах мудрость. Его обрисовывают в львиной шкуре ходящего, имеет палицу и держит три яблока (добытые у Гесперид). Он одолел три части злых похотей: гневливость, златолюбие и блуд (три яблока говорят об этих его трех победах над собой) (Творогов, 1979. С. 24). Как видим, и Геракл связан с сакральным числом три.
   В Слове о полку Игореве, в предложении: «Встала обида в силах Дажьбожа внука, вступала Девой на Земля Трояню», – «Трояню» от Троянь, притяж. прилаг. к Троянъ, так же как и в форме Перынь к Перунъ (Перынь – святилище Перуна под Новгородом). Это доказывает, что в языческой Руси существовала Троянь – Земля Трояна – со святилищем Гералу-Трояну.
   На основании палеантропологического материала по скифам исследователями второй половины XX в. сделан этногенетический вывод о том, что скифы не появились в южнорусских степях с юго-востока (из иранского мира), не появились они и с юго-запада (из греко-фракийского мира), они связаны генетически с населением эпохи бронзы, проживавшим на той же территории, и сложились на том же месте, где их застаёт история (Алексеев, 1989. С. 177). Кроме того, одно из славянских племён, киевские поляне, генетически связаны с поздними скифами (Кондукторова, 1979. С. 68).
   В этой ситуации заслуживает внимания хронографический рассказ о Словене и Русе и городе Словенске, который отмечает, что правнук Иафета Скиф «вселишася во Евксинопонте», в Северном Причерноморье. Его потомки, «князи скифские Словен и Рус… с роды своими отлучишася от Евксинопонта…14 лет пустые страны обхождаху… яко острокрилаты орли прелетаху сквозе пустыня многи». Затем вселились на берегу озера Ильмень. С того времени «новопришельцы скифстии начаху именоватися словене и русы» (ПСРЛ, 1977. С.139, 140).
   Ситуация эллинского варианта генетической легенды является действительной, то есть она на самом деле существовала в системе сознания людей, населявших в древности Северное Причерноморье, так как тип ситуации в хронографическом рассказе о Словене и Русе говорит, какие объекты (скифы и славяне), в каких отношениях (родства) находились в данной области пространства-времени, и является частью того, что действительно имело место в местах расселения эллинов, скифов, фракийцев и славян.
   Ситуация отношений указанных этносов характеризуется также событием, о котором сообщает Лев Диакон (Х в.): «Говорят, что скифы (росы) почитают таинства эллинов <…> научившись этому то ли у своих философов Анахарсиса (скиф) и Замолксиса (фракиец-гет), то ли у соратников Ахилла. Ведь Ахилл был скифом и происходил из города под названием Мирмикион» (к северу от современной Керчи) (Лев Диакон, IX, 6).
   Такой взгляд на значение эллинской и русской генеалогических легенд, а также на сообщение Льва Диакона, требует уделения внимания образу Геракла в религиях соответствующих этносов – эллинов, скифов, фракийцев и славян. Образ Геракла присутствует в религиях всех перечисленных народов. Он пользовался наиболее широкой известностью по всей Греции, – сначала как герой-предок аристократического рода Гераклидов, затем появился миф о вознесении его на небо и превращении в одного из богов. Культ Геракла был распространён и в греческих колониях Северного Причерноморья в течение всего периода их существования. А в последние века их истории к этому культу были приобщены и представители местных племён, число которых постоянно увеличивалось в составе населения этих колоний.
   У скифов, по информации Геродота, почитание Геракла входило в местный обычай. При этом правомерен подход, рассматривающий почитание Геракла как общий обычай племён, входивших в состав Скифии, в том числе предков славян. Геродот поясняет, что обряды жертвоприношений всем богам и на всех празднествах у скифов были одинаковые.
   Информацию о почитании Геракла фракийцами передаёт нам нумизматический материал, – на аверсе некоторых типов монет присутствует изображение Геракла (Златковская, 1971. С. 240). Трудности возникают в связи с культом Геракла у славян, хотя в принципе они разрешимы. Имеются факты, которые приводят нас к предположению о том, что мы действительно обладаем сведениями о почитании славянами «Тримрачного, зверовиднаго, в львиной шкуре ходящего Геракла» (Творогов, 1979. С. 24), – в Киевской Руси. Решение этого вопроса зависит от расшифровки имени Семаргла, стоящего в паре с Мокошью в пантеоне Владимира (Х в.): Перун, Хорс, Дажьбог, Стрибог, Семаргл, Мокошь. (ПВЛ. 980).
   Но прежде о функциях соседнего с ним женского божества Мокошь. Содержание этого имени возводят к воде – от мокрый, поэтому функции Мокоши связывают с плодородием. Сравнение с сакральными системами других народов показывает, что у богинь плодородия имелись сходные функции. Они были хтоническими богинями производительных сил земли, а также подземного мира – римская Церера, греческая Деметра, скифская полуженщина, полузмея, «владычица земли и воды, животных, птиц и рыб, покровительница конной скифской знати» (Ростовцев, 1918. С. 73–74). В «Слове о полку Игореве» богиня-Дева связана с водой: всплескала лебедиными крыльями на Синем море у Дону плещучи, пробуждая лучшие времена мирного времени.
   Общепринятым считается наивно реалистическое истолкование имени и образа Семаргла как иранское заимствование, восходящее к мифической птице (или крылатой собаке) Сэнмурву или Симургу, в то же время оно наиболее спорное (Иванов, Топоров, 1988. С. 424, 425). «При обосновании иранского происхождения Семаргла появление конечного «л» в имени этого божества необъяснимо ни из славянских, ни из иранских языков, неясно и происхождение краткого «е» после «р» (имеется в виду др. – русск. форма Семарьглъ в источниках. – Л. Г.) (Васильев, 1989. С. 141). Помимо этого, мы не обладаем сведениями о том, что в пантеонах божеств арийских народов присутствовало «собакообразное божество», пусть даже крылатое.
   В. Ягич считает аксиомой, что из обозначения в самых старших текстах русской летописи Simarьgla или Smarьgla, Semarьgla могло возникнуть, уже как обычное, Sima Rьgla, Sema Rьgla, но не как обозначение двух божеств, а как одно имя или двойное имя. Он не возражает, что в некоторых славянских текстах действительно читалось «i v Sima i ve Rьgla» или «i Simu i Rьglu». Однако эти свидетельства были подвергнуты критике. Поэтому В. Ягич не исключает, что в традиционном выражении «Semarьgla» содержится греко-египетское Sem Herakles (Святой Геракл), и что Геракл находился в числе божеств пантеона Владимира как югославянский элемент. В этой связи он с интересом отмечает, что в Македонии Геракл считался главным, наиболее почитаемым божеством, и что во Фракии и Македонии имеются названия городов, включающих имя Геракла, – Heraclea, Heraclea sintice (Ягич, 1881. Т. 5. С. 6, 7). К этому можно добавить сведения историка III в. до н. э. Дуриса, что на Кавказе особенно чтут Геракла (Лосев, 1995. С. 201). При этом следует иметь в виду, что у античных авторов представление о Кавказе включало в себя и Скифию. И ещё не менее интересный факт. Изображение конного Александра Македонского вправо в образе Геркулеса, поражающего копьём хищного зверя, на золотом медальоне Тарса, главного города Киликии на реке Кидне в Малой Азии (Арриан. Поход Александра. М., 1993. С. 158, илл.). Изображение Александра-Геркулеса удивляет сходством с иконографией Георгия Победоносца (о Георгии и Мокоши – Параскеве Пятнице см. ниже).
   Такой взгляд на значение имени и образа Геракла сразу включает его славянский культ в ряд событий почитания этого божества у соседних со славянами племён и делает его актуальным для славянской мифологии не менее, чем культ Змеедевы. Изображения праматери Змеедевы обнаружены мной на предметах украшения из Киевского клада на территории Михайловского монастыря и в орнаменте заглавных букв Академического евангелия. На одном из обручей изображена, по словам исследователя двустворчатых браслетов-обручей из киевского клада, «женоподобная фигура с крыльями и нимбом» (Макарова, 1986. С. 78. Рис. 37, № 2 (№ 222). У этой крылатой «женоподобной фигуры» вместо ног змеевидные завитки наподобие как у причерноморской крылатой богини V в. до н. э. на бляшке из кургана Большая Близница (Античные государства,1984. Табл. CI. Рис. 3). Или у змееногой богини на золотом конском налобнике из Цымбаловой могилы (Скифы, 1981. С. 68).
   Среди орнаментов заглавных букв Академического Евангелия, образующих композицию языческого жертвоприношения Змеедеве, она представлена стоящей на столбе в центре (почему-то считается, что это дерево), крылатая, вместо ног завитки (Новицкий, 1903. С. 131, рис. 75). Однако тема Змеедевы требует отдельного изложения. Отметим только, что всё сказанное о богинях плодородия заставляет предполагать тождество Мокоши-Параскевы Пятницы, «водяной и земляной матушки», со скифской крылатой Змеедевой и крылотой Девой «Слова о полку Игореве», её соотнесённость с конной русской знатью, в частности, с конным Св. Георгием и змием. «Гергия замест Пятницы променяли» (поговорка о суздальцах) (Даль, III. C. 554). В фольклорном рассказе торговец выдаёт икону Св. Георгия на коне за икону Параскевы Пятницы (Народные русские сказки. Из сборника А. Н. Афанасьева. М., 1977. С. 332; Успенский, 1982. С. 135). Как уже отмечалось, одним из методов раскрытия значений мифологических персонажей является сравнение с сакральными системами других народов. Однако в отношении деятельности Геракла на Руси как божества этот метод не даёт почти ничего. Нам не известны функции ни скифского, ни фракийского Геракла. Что касается римского Геркулеса, то празднества в его честь подчёркивали воинскую сущность его культа. В позднем императорском Риме был популярен образ Геркулеса – правителя и воина, ориентированный на армию. Паннонские легионы почитали даже особого иллирийского Геркулеса. «Он был популярен среди воинов собственно иллирийского происхождения, а ведь ни у паннонцев, ни у далматинцев не существовало бога, аналогичного римскому Геркулесу». Но из римской сакральной практики для нас буквально «в тему» факт одновременного почитания Геркулеса и Цереры, богини плодородия, у которой сходные черты с «водяной и земляной матушкой» Мокошью-Параскевой Пятницей. Так, 21 декабря в Римской империи отмечался праздник Геркулеса и Цереры (Колобов А. В. Геркулес). В этот день они стояли рядом, как в Пантеоне Владимира Семаргл и Мокошь. Этот факт превращает гадательное, по определению М. Фасмера, сравнение Ф. Шпехтом Мокоши с герм. – батав. Hercules Magusanus («Геркулесова чародейка, волшебница») (Фасмер, 1996. С. 640) – на наш взгляд, в более приемлемое. И даёт выход на Змеедеву греческой легенды о происхождении скифов, фракийцев и славян.
   Теперь приведём текст из рукописи «Сказания о Мамаевом побоище» из собрания Государственного исторического музея в Москве, по тексту относящейся к Основной редакции, где мы находим убедительный пример поворота автором-христианином значения имён языческих божеств из одной мифологии в другую, из русской – в татарскую, языческую и враждебную: «царь мамаи… нача призывати к себе на помощ боги свои пероуна ираклия салава хоурса и великого своего пособника махмета и не бысть емоу помощи от нихъ» (Сказание, 1980. Л. 76 об.).
   Прежде всего, важно, что эта рукопись не следует установленному правилу летописи, и каждое новое божество вводит не союзом «и», а бессоюзным присоединением последующего божества к предыдущему. И только Мухамеда она вводит союзом «и», но не божество, а пророка. Поэтому в тексте читается не «и раклия», а «ираклия». Как видим, в перечне присутствует главный персонаж нашей темы – Геракл (Ираклий). Поэтому представленный перечень, за исключением Салава и Махмета, то есть Перун, Ираклий (Геракл), Хурс (Хорс), – создаёт концепцию положения дела: Геракл существовал среди почитаемых на Руси языческих божеств. Вариант его имени в других списках Сказания – Раклий. Но иногда рядом с ним упоминается Мокошь, как в перечне богов Пантеона Владимира, где она упомянута рядом с Семарглом. Однако, с учётом сказанного о праотце Геракле и праматери Змеедеве, мы должны допустить, что Мокошь – это праматерь Змеедева.
   В средневековых русских памятниках, направленных против язычества, вместо Ираклия ставится искажённое Семаргл и даже Сим и Регл, но, как было сказано, по предположению В. Ягича, не как обозначение двух божеств, а как одно имя или двойное имя. Не исключено, что в Сказании имя «Ираклий» в структурном плане является народно-этимологическим «восстановлением» первоначального – «Геракл» из «Семаргла». Но почему этот факт так долго оставался незамеченным? Хотя ещё в последней четверти XIX в. В. Ягич придал не «собакообразный» смысл имени Семаргла в пантеоне Владимира, а «гераклообразный». Возможно, причина в том, что смыслом большинства исследований по русской дохристианской религии и культуре была мысль, что Геракла не могло быть на русской почве до византийского влияния после Х века, когда в искусстве стала проявляться «спаянность бывших языческих образов с новыми, спиритуалистическими» (Г. К. Вагнер).
   Неразличимость типов иконографии Геракла, Самсона и Давида, связанных с сюжетом борьбы героя со львом, дала повод некоторым исследователям занять позицию содержательного утверждения, что на лаврской плите ХI в., оказавшейся вмурованной в стену типографии Киево-Печерской лавры, изображающей борьбу героя со львом, представлен Геракл, разрывающий пасть льву, – а не Самсон. В числе этих авторов В. П. Даркевич, А. Н. Грабарь, В. Г. Пуцко, С. Радойчич (Архiпова, 1990. С. 95. № 3–4; рис. 1), а также Р. В. Багдасаров, который представил ценные сведения о традиции изображения Геракла на печатях русских князей (Багдасаров, 1998. С. 298 и след.). Другой вариант этой позиции – альтернативная семантика рельефа: в поединке со львом изображён Самсон или Геракл, – авторы А. И. Некрасов, Б. А. Рыбаков, В. Н. Лазарев, Ю. С. Асеев (Архiпова, 1990. С. 95; содержанием суждения самой Е. И. Архиповой об этом рельефе является утверждение, что изображён не Геракл, а Самсон).
   Дело в том, что существует очевидное сходство мотивов борьбы со львом Самсона, Давида и Геракла. Самсон, «когда подходил с отцом своим и матерью своею к виноградникам Финафским, молодой лев, рыкая, вышел навстречу ему. И сошёл на него Дух Господень, и он растерзал льва как козлёнка; а в руке у него ничего не было» (Суд. 14, 5–6). Итак, Самсон не разрывал пасть льву, он разорвал его как козлёнка. Однако иконография образа Самсона сформировалась в четырёх вариантах, отклоняясь от библейского: 1. Самсон с длинными волосами в виде двух кос противостоит льву в единоборстве и руками разрывает ему пасть. 2. Самсон с длинными волосами в виде двух кос верхом на льве разрывает ему пасть. 3. Самсон с короткими волосами противостоит льву в единоборстве и разрывает ему пасть (византийская чаша из собрания А. П. Базилевского). 4. Самсон с короткими волосами верхом на льве разрывает ему пасть (Архiпова, 1990. Рис. 2, 3, 4).
   Другим христианским львоборцем, а точнее – звероборцем, был Давид. Перед тем, как выйти против филистимлянина, он, обнадёживая Саула благополучным исходом борьбы, сказал, что он, пася овец, неоднократно вступал в единоборство со львом и медведем, похищавшими овец из стада, и отнимал из пасти; а если тот бросался на него, то он брал зверя за космы (за гриву) и поражал его и умерщвлял его (1 Цар. 17, 34–35).
   По Даркевичу в византийской иконографии сложилось три типа изображений борьбы Давида со львом: 1. Давид левой рукой схватился за гриву льва, а правой замахнулся палицей, готовясь нанести удар (Х в.). 2. Давид, поставив колено на спину льва, разрывает ему пасть (нач. VII в.). 3. Лев стоит на задних лапах напротив Давида, он, схватив его за челюсть, разрывает пасть (XI и XII вв.) (Архiпова, 1990. С. 98). Имеется, следовательно, только один тип изображения, совпадающий с библейским: Давид, схватив льва за гриву, поражает его палицей. Однако этот мотив полностью соответствует изображению первого подвига Геракла в античном искусстве – убийству немейского льва.
   Так, например, в склепе 1975 г. II–III в. н. э. в Горгиппии (современная Анапа) на боковых стенах погребальной камеры размещался фриз, иллюстрирующий двенадцать подвигов Геракла. Первый подвиг: Геракл левой рукой уцепился за гриву льва, а правой замахнулся палицей, готовясь нанести удар (Алексеева, 1984. С. 83; 140, № 4; рис. 5). Геракл сначала оглушил льва, а потом задушил его. Нет изображений Геракла, раздирающего львиную пасть. Но не можем мы опереться и на библейские сюжеты – Самсон и Давид тоже не раздирали львиную пасть. Суть этого замечания относится к тому, что в изобразительном искусстве возникла «спаянность» образов Геракла, Самсона и Давида. Единственный признак Геракла, однако не безусловный, который отличает его от Самсона и Давида в сцене единоборства со львом – это присутствие ещё одного персонажа или изображение дерева. На чёрнофигурной амфоре Псиакса (ок. 540 до н. э.) Геракл навалился на холку льва, тот припал на передние лапы. Сзади Геракла – ещё один персонаж, а слева дерево, на котором висят плащ и колчан Геракла (МНМ, 1987. С. 279). На лаврской плите плащ героя, вырвавшись вихрем из-под правой руки, повис сзади на дереве в спокойном положении. На гребне из слоновой кости из Саркела – Белой Вежи (XI в.) изображение относится к тому же иконографическому типу – герой разрывает пасть льву, его плащ, развеваясь, виснет на дереве сзади. С другой стороны дерева – персонаж с мечом и щитом, однако это не сцена охоты, на наш взгляд, а мифологический сюжет, связанный с единоборством Геракла с немейским львом (Архiпова, 1990. Рис. 6).
   Не лишен значения в теме культа Геракла в Древней Руси такой факт, как распространённость в княжеско-боярской среде амулетов-змеевиков, исходным мотивом для которых мог послужить второй подвиг Геракла, «победителя сатаны» – убийство им лернейской гидры, дочери Тифона. Отцом Тифона был Тартар, а сам он изображался с сотней драконьих голов, часть его туловища человеческая, а ниже бёдер – извивающиеся кольца змей. Лернейская гидра, «выросшая в болотах Лерны, ходила на равнину, похищая скот и опустошая окрестные земли. У неё было огромное туловище и девять (змеиных) голов, из которых восемь были смертными, а средняя, девятая – бессмертной» (Apollod. 11 5, 2). Геракл сразился с гидрой и палицей снёс ей головы. В изображении подвигов Геракла гидра не имеет человеческих частей тела. Но известен случай, относящийся ко II–III вв. н. э., когда гидра изображена в женском образе демонического существа, её голова находится в окружении змеиных голов – это упомянутый фриз, иллюстрирующий двенадцать подвигов Геракла в погребальной камере 1975 г. в Горгиппии. Тип изображения гидры значим в том отношении, что он полностью совпадает с оборотной стороной золотой «черниговской гривны» Владимира Мономаха – женская голова, окружённая змеями, и есть то самое демоническое существо, которое противостоит Гераклу на фризе из Горгиппии. На лицевой стороне гривны изображён архангел Михаил, надпись, по мнению исследователей, указывает на победу архангела над змеем (Николаева, 1985. С. 346).
   В этом случае легко предположить, что архангел Михаил стал заместителем змееборца Геракла. Убедительным доказательством утверждения, что святые змееборцы на амулетах-змеевиках становились заместителями Геракла, являются змеевики с Феодором Стратилатом (конец XII – первая треть XIII в.). В его житии рассказывается, как он убил громадного змея, который жил в пропасти в окрестностях города Евхаита, родины Феодора Стратилата. «Змей пожирал множество людей и животных, держа в страхе всю округу» (ср. в мифе о Геракле: гидра ходила на равнину, похищая скот и опустошая окрестные земли). За этот подвиг Феодор был назначен военачальником (стратилатом) в городе имени Геракла – в Гераклее Понтийской, на южном берегу Чёрного моря.
   Змеевикам придавалась особая роль оберегов от многоликого беса, наводившего на человека различные болезни (Николаева, 1985). Архангел Михаил и Феодор Стратилат иногда замещаются на лицевой стороне образами Богоматери Умиления и Феодора Тирона, на оборотной – то же самое изображение женской головы, окружённой змеями. Однако, как замечает Т. В. Николаева, «несомненно одно, что змеевики с разными изображениями святых имели разное функциональное назначение» (Николаева, 1985. С. 353).
   Подведём итоги. В княжеско-боярской и жреческой среде древнерусского общества, а с принятием христианства и в среде национального духовенства, также из господствующего класса, существовал миф об эпическом герое Геракле, который обуздывал чудовищ и совершал военные подвиги. Поэтому такие события, как включение обожествлённого первопредка Геракла (искажённое Семаргла) в пантеон Владимира, создание произведений искусства с изображением борьбы героя со львом, отображение на гривнах-змеевиках второго подвига Геракла, а также традиция изображения Геракла на печатях русских князей, – события эти являются элементами национального сознания князей, бояр и определённой части духовенства.

2001–2007 гг.

Литература

   Алексеев В. П. Историческая антропология и этногенез. М.: Наука, 1989. С. 177.
   Алексеева Е. М. Горгиппия // Античные государства Северного Причерноморья. № 4. М.: Наука, 1984. С. 83, 140.
   Античные государства Северного Причерноморья. М.: Наука, 1984. Табл. CI. Рис. 3.
   Архiпова Е. Про сюжети рельефiв в XI–XII ст. Киево-Печерьского монастиря // Археологiя. 1990. № 1. С. 95.
   Арриан. Поход Александра. М., 1993. С. 158, илл.
   Богдасаров Р. В. Неуместные боги // Волшебная гора. VII. М.: РИЦ «ПИЛИГРИМ», 1998. С. 298 и след.
   Васильев М. А. Боги Хорс и Семаргл восточнославянского язычества // Религии мира. 1987. М., 1989. C. 141.
   Граков Б. Н. Скифы. М.: МГУ, 1971. С. 14.
   Златковская Т. Д. Возникновение государства у фракийцев. М.: Наука, 1971. С. 240.
   Иванов В., Топоров В. Семаргл // Мифы народов мира. М.: Советская энциклопедия, 1988. Т. 2. С. 424, 425.
   Колобов А. В. Геркулес и римская армия ранней Империи (на материале западной части Балкано-Дунайского региона). [Электронный ресурс]. Электрон. дан. Режим доступа: http://www.ancientrome.ru/publik/kolobob/kolobob03f.htm
   Кондукторова Т. С. Физический тип людей Нижнего Приднепровья. М.: Наука, 1979. С. 68.
   Лев Диакон. История. М.: Наука,1988. С. 78.
   Лосев А. Ф. Проблемы символа и реалистическое искусство. М., 1995. С. 201.
   Макарова Т. И. Черневое дело Древней Руси. М.: Наука, 1986. С. 78. Рис. 37 (№ 2220), № 2.
   Мифы народов мира. Т. 1. М.: Советская энциклопедия, 1987. С. 279.
   Народные русские сказки. Из сборника А. Н. Афанасьева. М., 1977. С. 332.
   Нейхардт А. А. Скифский рассказ Геродота в отечественной историографии. М., 1982. С. 204–205.
   Нидерле Л. Славянские древности. М.: Алетейа, 2000. С. 138.
   Николаева Т. В. Змеевики с изображением Феодора Стратилата как филактерии преимущественно для воинов // «Слово о полку Игореве» и его время. М.: Наука, 1985. С. 346, 353.
   Новицкий А. История русского искусства с древнейших времён. М., 1903. Т. 1. С. 130. Рис. 75.
   Полное собрание русских летописей. Т. 33. Холмогорская летопись. Двинский летописец. Л.: Наука, 1971. С. 240.
   Ростовцев М. И. Эллинство и иранство на юге России. Пгр.: Огни, 1918. С. 73, 74.
   Сказание о Мамаевом побоище. Лицевая рукопись XVII века из собрания Государственного исторического музея. М.: Советская Россия, 1980. Л. 76 об.
   Скифы. Путеводитель по выставке. Л., 1981. С. 68.
   Творогов О. В. Античные мифы в древнерусской литературе XI–XVI вв. // Труды отдела древнерусской литературы. XXXIII. Л.: Наука, 1979. С. 24.
   Успенский Б. А. Филологические разыскания в области славянских древностей. М.: МГУ, 1982. С. 135.
   29. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. СПб.: Азбука, 1996. Т. 2. С. 640.
   Ягич В. – Archiv fur slaviche Philologie, begrundet von. V. Jagic. Bd.5. DBerlin, 1881. Это не сочинение Ягича, а название архива славянской филологии. – Л. Г.

IV. ОТРИЦАНИЕ, РАВНОЕ НУЛЮ

(По поводу статьи К. Кедрина «Слово о полку Игореве»: тайный код открыт?» – «Новые известия», 19.02.02. № 30)

   Людей тянет бороться с истиной. Поэтому истина заглушается мнениями, как человеческий голос шумом работающих механизмов. Как быть в этих случаях? Переносить как боль? Возможно, но только боль, которую причиняет техника. Переносить человеческие мнения, омрачающие истину – это значит не только переносить боль, но, прежде всего исполнять свой долг и, повинуясь разуму, вставать на сторону истины.
   Такая постановка проблемы, её бытийная напряжённость, связана с новыми атаками на памятник от-стоящей, поставленной предками древнерусской культуры – на «Слово о полку Игореве». В названной выше статье К. Кедрина этот памятник взят под сомнение как достоверный факт. Одновременно «Слову» навязывается идея, что оно вообще не имеет твёрдого текста и что в нём, якобы, «в зашифрованном виде скрыты стихи, написанные хореем и ямбом», которые, по мнению Кедрина, появились в XVIII веке. С этой позиции оказалось рукой подать до «концепций» некоторых исследователей, давно выпавших в осадок. Вот основная литература вопроса по «Слову о полку Игореве» как подражанию «Задонщине», осуществлённому, якобы, первыми издателями памятника, которые были, по мнению этих исследователей, фальсификаторами. Французский славист А. Мазон в середине 1930-х годов и в 1940 году пытался доказать, что «Слово о полку Игореве» было написано Н. Н. Бантышем-Каменским в подражание «Задонщине». Кстати сказать, Мазон так «пристрелямши» к фальсификациям в «Слове», что в сочетании «буй тур» узрел «американизм». Взглядам Мазона оказалась близка точка зрения на «Слово» советского историка А. А. Зимина, высказанная им в 1966 году. Только в качестве фальсификатора у него выступает А. И. Мусин-Пушкин. В спор вокруг вопроса: что от чего зависит – «Слово о полку Игореве» от «Задонщины» или наоборот – «Задонщина» от «Слова», вступил скрытно, как «агент влияния», в 1976 году С. Н. Азбелев. Свою позицию он зашифровал методом умолчания о «Слове», «доказывая» исключительно фольклорное влияние на «Задонщину», полностью игнорируя установленное влияние «Слова» на «Задонщину». Тем самым отношения памятников ставились в обратную связь: «Слово о полку Игореве» как подражание «Задонщине».
   Позиция Кедрина буквально списана с этих «скандалов» в славяноведении. Судите сами: «Скорей всего искусник и книголюб Мусин-Пушкин, “обнаруживший” “Слово”, сам его и сочинил по образцу литургии (было бы совсем хорошо, если бы Кедрин указал ту часть литургии, которая послужила образцом для фальсификатора: проскомидия, литургия оглашенных или литургия верных?!), проповедей Кирилла Туровского и “Задонщины”. Оставалось только придумать легенду, что текст сей якобы обнаружен в древнем “Часослове” (так! – Л. Г.). Само по себе вопиющая нелепость. В “Часословах” были только молитвы и богослужебные тексты». Здесь Кедрин сам себя высек. Вместо Хронографа со «Словом о полку Игореве», Новгородской 1 летописью и несколькими повестями он выдумал Часослов и резанул себя опровержением. Но что нам было бы до этого «отстоя» – до «копии» Кедрина с несостоявшихся концепций, если бы у него не началось всё с разысканий в области обобщающего жанра древнерусской литературы Анатолия Золотухина, исследователя из Николаева.
   Золотухин пришёл к выводу, имеющему научный и мировозренческий интерес, что обобщающим жанром древнерусской литературы является литургия. В результате устанавливалась социальная принадлежность автора – из русского духовенства, – и сужался круг поисков самого автора. Золотухин поэтому выдвинул епископа Турово-Пинского княжества Кирилла, златоуста Киевской Руси XII в., в качестве кандидата в авторы «Слова о полку Игореве». Мнения Золотухина по поводу композиции памятника встретили в своё время поддержку Д. С. Лихачёва и Л. А. Дмитриева. Однако последний предостерёг его от стремления вычленять в тексте ямбы и хореи. Получалось-то вот что:

     Не о себе уже единой
     Стонать Русской земле!
     Сказали Боян и Ходына
     Святой Руси-деве: Спаси!

(Кого? Другие народы, Запад? – Л. Г.)
   Мы не намерены обращаться к прямому рассмотрению выводов Золотухина, а также Кедрина, да это и не нужно: в представленном материале всё говорит само за себя. И в тоже время мы остановимся на Кирилле Туровском как возможном авторе «Слова», на Деве (только не на Руси-деве, а славянской богине Деве), на Бояне и Ходыне, которые нечто сказали вместе (правда, в тексте «Слова» «рекъ Боян» – там нет никакого «Ходыны», там есть «сказав, Боян и «ходы», – пошёл на Свтослава, поступил против Святослава). Но остановимся так, как это представлено в поэтике народной песни, когда «исполнитель думает о себе, поёт о себе» (Д. С. Лихачёв). Поэтому содержание дальнейшего текста – это «песня про песню», это мои решения указанных проблем, на которых останавливает статья Кедрина.

Кирилл или Василий

   В Киевской Руси враждовали два княжеских рода между собой, О́льговичи и Мономаховичи, «доказывая» мечом своё преимущественное право на Киевский престол. Киевляне испытывали к О́льговичам, за редкими исключениями, активную неприязнь, всегда были готовы воевать с ними, если нужно было постоять за князя Мономаховича. И в то же время автор «Слова о полку Игореве» целиком на стороне О́льговичей, все лучшие слова посвящены Ольглвичам. Это тем не менее не значит, что автор связан с Черниговской землёй, родовой вотчиной О́льговичей. Поэтому, выдвигая конкретную историческую личность в авторы «Слова», необходимо доказать, что предлагаемый автор находился в явных или неявных отношениях с родом О́льговичей, что непосредственно проявилось в его сочинениях или в повседневной практике. Из истории Киево-Печерского монастыря известны такие факты:
   1. Великий князь киевский Святослав Ярославич, отец родоначальника О́льговичей – Олега Тмутороканского, дал 100 гривен (50 фунтов золота) на постройку каменного храма Печерского – Успения Богородицы, – который был украшен художниками из Константинополя. Он своими руками начал копать ров под фундамент церкви.
   2. Игумен этого монастыря Феодосий перед кончиной передал монастырь на соблюдение Святославу Ярославичу: «заведает им твоя держава и по тебе дети твои и до последних роду твоему».
   3. В 1146 году Игорь О́льгович стал приемником великого князя Всеволода, своего брата.
   Однако киевляне, не любившие О́льговичей, вынудили Игоря отречься от престола, он принял схиму. Но киевляне на этом не успокоились. Собираясь идти войной на черниговских О́льговичей, они схватили Игоря в церкви монастыря св. Феодора «в самый час божественной литургии», вывели в город и убили. Причтён к святым. Икона, перед которой, по преданию, молился Игорь О́льгович во время литургии в день его убийства, была названа «Игоревская Богоматерь» и передана в Успенский собор Киево-Печерского монастыря.
   Этот факт обращает на себя внимание потому, что Игорь был предан земле в монастыре св. Симеона; кроме того, в Киеве был родовой монастырь О́льговичей, основанный Всеволодом Кириллом О́льговичем, братом Игоря – Кирилловский монастырь. Но икона передана в Киево-Печерский монастырь.
   Эти сведения приводят к выводу о непосредственной связи О́льговичей с Киево-Печерским монастырём со всеми вытекающими последствиями для монастыря – средствами на содержание, вкладами.
   Ещё одной «незаметной» истиной, помогающей приблизиться к решению проблемы авторства «Слова», является завершение строительства Успенской церкви Киево-Печерского монастыря игуменом Василием и создание им каменной ограды вокруг монастыря после 1183 года, в период княжения в Киеве одного из О́льговичей, Святослава Всеволодовича (1176–1195 гг.), героя «Слова о полку Игореве», – обладателя меча св. Бориса. Священник церкви на горе Щековице под Киевом – Василий, неожиданно для него самого, был избран «братией» архимандритом Киево-Печерского монастыря, но с ведома и соизволения Святослава, в силу существовавшего порядка: святительский чин давался тому, «кого Бог позовёт, князь захочет и люди». Едва ли может возникнуть вопрос: на чьи средства Василий достроил храм и создал знаменитую стену вокруг монастыря – на монастырские или на средства великого князя из О́льговичей и его родственников? Догадываться здесь не о чем: конечно, не только за счёт монастыря или совсем не за счёт монастыря.
   Следует отметить, что епископ Турово-Пинского княжества Кирилл к этому времени был уже не у дел, однако на избрание Василия, с которым он давно поддерживал дружеские отношения и испытывал на себе его влияние, а также на завершение постройки храма и создание стены вокруг монастыря, откликнулся посланием к Василию (в ответ на его письмо с личной просьбой). Сейчас мы обратим внимание только на два положения из этого послания.
   Кирилл называет Василия «воистину славным, великим во всём мире архимандритом» (должно быть, в русском христианском мире. – Л. Г.). Дух его занят серьёзным мышлением, он знает обо всём и знания его «богоразумные», – Василий представлен как высоко интеллектуальный человек, «тонкоразумная душа», поэтому с более духовным чувством, у него также более сильное чувство стиля, чем у самого Кирилла. Он советует Василию, через образы Лота и Христа, не проявлять заботы о земных делах (подобно Лоту) и быть Добрым Пастырем (подобно Христу): «имей всё общение со своей братией» (по смыслу: только «со своей братией», а не с «миром»). Произведения самого Кирилла не дают никаких намёков на его эпоху или хотя бы на случайные события.
   Несомненно, что автор у «Слова о полку Игореве» был. И если мы учтём отношения О́льговичей и Василия, что он обязан был О́льговичам своим положением архимандрита главного в Киевской Руси монастыря, и учтём завет Феодосия своим преемникам: «обличать князей и поучать их о спасении души», – то применив логический способ связи частей этого содержания, мы несомненно испытаем оптимистическое чувство: возможность установить автора «Слова» – существует! Поэтому не трудно заметить, что приведённые соображения о Василии и Кирилле наводят на гипотезу, что автором «Слова о полку Игореве» мог быть Василий, а не Кирилл.

Дева Обида или богиня Дева

   Мы хотим улучшить сложившееся представление о Деве, которой вскользь коснулся автор «Слова о полку Игореве»: «Встала обида в силах Дажьбожа внука. Вступил Девою на землю Трояню, всплескала лебедиными крылы на Синем море у Дону плещучи, убуди жирня времена». – Встала обида (негодование на половцев) в силах (в войске) Дажьбожа внука (внука главы, родоначальника русских князей христиан – Владимира Красное Солнце; полки князей, участников похода – это «силы» Крестителя Руси Владимира, которые повёл на половцев Игорь), вступил Девою (творительный инструментального, напр. срубил дерево топором) на землю Троянову, всплескала лебедиными крыльями на Синем море у Дону плещучи, пробуждая лучшие времена (пер. наш. – Л. Г.).
   Как видим, стоило только придать точность и строгость переводу, как сразу унесло нас от образа Девы обиды, которая в одних переводах то «времена довольства пошатнула, / Возвестив о бедствии великом» (Н. Заболоцкий), то «прогнала привольные времена» (В. И. Стеллецкий). Этот образ Девы обиды существует исключительно в виртуальном мире – в умах комментаторов, но ненаблюдаемый в мифологии наших предков. Поэтому он бессодержательный и требует улучшения. Если «вставала обида», оскорблённое чувство, то обиду мстили, вступая в сражение с обидчиком, – в данном случае с половцами. Но тогда возникает образ Девы воительницы, а не Девы обиды. Именно образ Девы воительницы так выразительно запечатлён в нумизматике народов, населявших в древности Северное Причерноморье. Однако Дева воительница заметно отличается от Девы нашего текста, так как это, по нашим разысканиям, крылатая богиня Змеедева, относящаяся к скифскому времени, но засвидетельствованная также и в древнерусском искусстве.
   В скифское время змееногая богиня Дева считалась владычицей земли и воды, покровительницей конной знати и городов. Опознавательными признаками этой богини в изобразительном искусстве являются завитки вместо ног и крылья, – на бляшке из станицы Лабинской и на бляшках из кургана Большая Близница на территории Таманского п-ва, в пределах Тмутороканского княжества, в «земле Трояна».
   В древнерусском изобразительном искусстве известно изображение «фантастической женоподобной фигуры с крыльями и нимбом» в центральных комарах створок обручей из Киева, найденных в составе клада 1903 года в ограде Михайловского монастыря. Вместо ног у этой «фигуры с крыльями и нимбом» – завитки. Таким образом, змееногая крылатая богиня скифского времени, а также крылатая Дева «Слова о полку Игореве» и «фантастическая женская фигура с крыльями и нимбом» на браслете из Киева – это один и тот же мифический персонаж. В древнерусской мифологии этот женский персонаж известен под именем Мокоши-Параскевы Пятницы, «водяной и земляной матушки». Известна её соотнесённость с конным Св. Георгием и змием: «Георгия замест Пятницы променяли» (поговорка о суздальцах).
   В то же время мы настаиваем на том, что в образе Девы в памятнике представлен скрытый символ Богородицы. В древнерусской иконорафии «Деисуса» известно изображение Богородицы с крыльями (подробнее об этом см. коммент. № 32 к имени Дева в настоящем издании).

Был Боян – не было Ходыны

   Выбор Ходыны в пару Бояну – случайный и смешной. Видите ли, некоторые современные исследователи обратили внимание на то, что в тексте: «Рек Боян и ходы на Святославля…» – далее поставлено слово «пестворца», похожее на древнерусское существительное двойственного числа в значении «песнетворцы». И решили извлечь из этого практический результат: дали Бояну в пару Ходыну, создав его из глагола «ходы» (диалектная форма вместо «ходи»; см. берестяную грамоту № 131) и следующего за ним предлога «на», который указывает на Святослава, являющегося объектом действия. В результате создали не Ходыну, а смешную ситуацию: Боян и Ходына вдвоём одновременно сказали кому-то, что тяжело голове без плеч, зло и телу без головы.
   В действительности в тексте первых издателей дело было так: «Рек Боян и ходы на Святославля пестворца старого времени Ярославля Ольгова коганя хоти…» – Сказав, Боян и пошёл на Святослава, песнетворец старого времени Ярославова, Олегова – царя (Ярослава) любимец… В данном случае мы не имеем намерения дать грамматический анализ древнерусских словоформ «рек» (не глагол «сказал», а причастие «сказав»), «пестворца» (всё-таки существ. ед.ч., но род., а не им.п. – так нужно было по законам стилистики того времени), «хоти» (в этом контексте – любимец), – ограничимся сообщением автора «Слова» о том, что песнетворец Боян был любимцем велиого князя киевского (кагана-царя) Ярослава Мудрого. Любимцем великого князя Ярослава был митрополит Иларион, автор знаменитого «Слова о законе и благодати». Следует заметить, что песнетворцами тогда называли не только авторов поэтических сочинений, но также и ораторов. Митрополит киевский Иларион не «ходил» на Святослава Ярославича при жизни Ярослава. Однако после его смерти в 1054 году, когда Иларион был смещён с кафедры и когда в последующее время Святослав прогнал с престола своего старшего брата Изяслава, он (возможно, будучи уже монахом Киево-Печерского монастыря под именем Никона или Великого Никона) осудил Святослава, как это сделал игумен того же монастыря Феодосий. Только в этом случае будут уместны слова Бояна, сказанные Святославу: тяжело голове (законному государю Изяславу) вдали от плеч (вдали от Киевской Руси, за рубежом), зло и телу (Киевской Руси) вдали от головы (от Изяслава).

2002 г.

   P.S. В 2004 г. в издательстве «Языки славянской культуры» было издано фундаментальное исследование проблемы подлинности или поддельности «Слова о полку Игореве, книга выдающегося лингвиста нашего времени Андрея Анатольевича Зализняка «Слово о полку Игореве»: взгляд лингвиста». После выхода ее в свет рассуждения о поддельности «Слова» оказались за пределами разумного и излишними.

V. ИДЕЯ НАЗВАНИЯ «РУСЬ» – ВОЙНА

   Исторический вопрос о значении названий русь и славяне бросает тень на каждого, кто его ставит, до такой степени он стал тяжёлым и серьёзным. Значение и содержание этих слов само по себе, предложенные новейшими филологическими построениями – на самом деле это ещё не факты, а теории, созданные на артефактах. Тем более, что эти теории не берут во внимание последствия развития явления в заданном ими направлении – искусственное понижение самосознания носителей этих названий.
   Невозможно согласовать господствующее убеждение, что др. – русск. русь восходит через финский к др. – сканд. *rop– «грести», что в итоге даёт скандинавских гребцов, участников походов на гребных судах. Как это согласовать с древней местной, индоарийской, традицией Северного Причерноморья, где значение Русь «Белая, Светлая сторона», и что рускыи = светлыи, которая была восстановлена О. Н. Трубачёвым (Трубачёв, 1993. С. 38). Это убеждение никак не согласуется и с фактами, добытыми А. В. Назаренко, которые свидетельствуют, что в южнонемецких письменных источниках термин русь был известен не позже VIII – первой половины IX в., а вероятно и ранее, что, конечно, пишет В. В. Седов, не согласуется с гипотезой о финско-скандинавском происхождении имени «Русь» (Седов, 1988. С. 294). Поэтому по ходу изложения необходимо обратиться к недатированной части Повести временных лет, где впервые упоминается русь. «В Афетове же части седять русь, чудь и вьси языци: меря, мурома, вьсь, мърдва, заволочьская чудь, пьрмь, печора, ямь, угра, литва, зимегола, кърсь, летьгола, либь» (ПЛДР, 1978. С. 24). В представленной географии «яфетического» населения русского северо-запада, русь – это словене (новгородцы), так как, по свидетельсту летопица, «и от тех варяг (руси) прозъвася Русьская земля новугородьци». Но вслед за русскими «яфетидами» в летописи представлены западные «яфетиды»: «Афетово бо и то колено: варязи, свеи, урмане, гъти, русь, агляне, галичане, волохове, римляне, немьци, корлязи, венедици, фрягове и прочии; тиже приседять от запада к полуднию…» (ПЛДР, 1978. С. 24).
   Совершенно очевидно и пока не требует доказательств, что во второй географии мы видим другую русь, западную, не ту, что в первой, наглядную новгородскую. Правда, А. Л. Шлёцер отметил несуразность летописного включения руси (руссов) «между датчанами («гъти?» – Л. Г.) и англичанами! Этого быть не может: они здесь вставлены…» (Трубачёв, 1993. С. 47). Но едва ли они здесь вставлены, если под этнонимом «гъти» подразумевать не датчан, а население «Готского берега», острова Готланд, а под «аглянами» не англов Британии, но англов на юге Ютландского полуострова по соседству с балтийскими славянами. Поэтому, как отмечает А. Г. Кузьмин, на Руси до XII века так называли «данов» (англами. – Л. Г.) (Кузьмин, 1988. С. 155). Ближайшими соседями англов-данов были руги, жители острова Рюген.
   А. В. Назаренко не скрывает, что без колебаний невозможно отнести к числу «учёной» этнонимии имя Rugi – «русь» в латинской литературе средневековья, так как существует аутентичная информация о Руси в источниках начала X – средины XI вв., в ряде случаев основанная на автопсии. В «Раффельштеттенском таможенном уставе» 904/6 г., времён князя Олега, «Sclavi vero, qui de Rugis…» – «Славяне же, приходящие (в Восточную Боварию) для торговли от ругов…» (из Киевской Руси. – Л. Г.); в источнике 970-х гг. киевский князь Ярополк Святославич «rex Rugorum» «король ругов» (руси); в одновременном и независимом тексте, в «Продолжении хроники Регинона Трюмского» магдебургского архиепископа Адальберта, который провёл на Руси не менее полугода, княгиня Ольга «regina Rugorum» «королева ругов»; в англо-норманнском источнике о событиях около 1017 г., когда сыновья английского короля Эдмунда Железнобокого были отправлены в изгнание, сказано, что они отправлены были «в королевство ругов, которое мы (англичане. – Л. Г.) правильнее называем Русью». И, наконец, автор «Истории норманнов» Гийом Жюмьежский (начало 70-х гг. XI в.), говоря о женитьбе французского короля Генриха I на Анне Ярославне около 1050 г., называет Ярослава Мудрого «rex Rugorum» «король ругов» (Назаренко, 2001. С. 45–47).
   Тем не менее, историки и лингвисты не считают связь ругов, так называемых северных иллирийцев, с новгородскими и киевскими русами очевидной, чтобы признать её за истину, и создают препятствия, не пытаясь их преодолеть. Одним из препятствий ставится событие на Северном Дунае, связанное с военными действиями против ругов выходца из Южной Прибалтики итальянского короля Одоакра, который в 80-е годы V в. разгромил переселившихся в эти места ругов и они, якобы, прекратили своё существование. А остров Рюген заняли славяне, на которых вторично было перенесено имя ругов. Но полагать, что новгородцы призвали к себе на княжение славян из Южной Прибалтики считается навязчивой идеей антинорманистов, так как датская (скандинавская) генеалогия Рюрика как Рёрика Ютландского вполне разумна и приемлема, несмотря на признаваемую неувязку, что датские викинги не действовали в восточном направлении, разбойничая в западных странах.
   Можно указать ещё на несколько неувязок, заставляющих подозревать, что знание о том, что руги в V в. прекратили своё существование – не является исчерпывающим. Вот несколько фактов из «Сведений иностранных источников о руси и ругах», воспроизведенных историком Кузьминым и опубликованных в Сборнике «Откуда есть пошла Русская земля», Т. 2. М., 1986.
   «15. Середина VI века. Руги (роги) на некоторое время захватили власть в Италии, возведя на королевский стол своего вождя Эрариха».
   «23. 773–774 годы. Во французской поэме об Ожье Датчанине (XII–XII вв.) упоминается русский граф Эрно, возглавлявший русский отряд, защищавший Павию – столицу лангобардов – от войска Карла Великого. В Северной Итаии русы занимали район Гарды близ Вероны (скандинавы «Гардами» называли Восточную Русь)».
   По этому поводу с нашей стороны напрашивается замечание, что название «Гарды» быо присуще местам поселения ругов-русов, это позволяет легче понять, кто был призван княжить к новгородцам «из заморя».
   «24. Около 780 года. «Песнь о Роланде» (записи XII–XIV вв.) называет русов в числе противников франкского войска. Упоминаются также «русские плащи» (Кузьмин, 1986. № 15, 23, 24).
   Отметим, что нас интересует упоминание русов в «Песне о Роланде» не только само по себе, но также со стороны его содержания, которое оно приобретает в представленной форме – русы упомянуты вместе со славянами, из них составлен отряд воинов, противников франкского войска: «Четвертый (отряд) – из племени Рос и славян» («Песнь о Роланде», 1896. CCLXII. С. 134). Такое состояние между русами и славянами может означать, что они едины, но не тождественны. Это имело наиболее далеко идущие последствия в образе жизни древнерусского общества.
   862, 898 годы. «Повесть временных лет»: «И от тех варяг прозвася Русая земля новугородьци, ти суть людье ноугородьци от рода варяжьска, преже бо беша словени… А словеньскый язык и рускый одно есть, от варяг бо прозвашася русью, а первое беша словене» (ПЛДР, 1978. С. 36; 42). – Ославяненные на своей родине руги-русь передали своё имя новгородским словенам как господствующий класс.
   Статья 1 Правды Русской Краткой и Пространной редакции. Русины и словени отнесены к разным социальным граппам древнерусского общества. Под русинами подразумеваются горожане, под словенами – селяне (Законодательство. Т. 1. М., 1984. С. 47; 50; 64).
   Каков же собственный смысл слова рос / рус? Современные исследователи доказали, что это слово в русском языке корней не имеет (Трубачёв, 1993. С. 25–28; Назаренко, 2001. С. 13). По смыслу, извлекаемому лингвистами из слов этого корня в индоевропейских языках, прямой его смысл – «священный царь»; «распорядитель, нарядник»; «истина», «закон, правда»; нарицательное значение – «светлый, белый»; «великий». Хотя на этот счёт нет «сущности дела», нет «текста», есть только «построения». В то же время почему-то не обращают внимания с этой стороны на текст середины VI в. сирийца Захария Ритора о народе Рос на юге России: «В глубь от них (транадцати народов) – народ амазраты и люди-псы; на запад и на север от них – амазонки… сосений с ними народ hrws (рос или рус) – люди, налённые огромными членами; оружия нет у них, и кони не могут их носить из-за их размеров…» (Рыбаков Б. А. Киевская Русь…, М.: «Наука», 1993. С. 73, 74). Если принять во внимание сообщение археоогов о том, что в Краснодарском крае они находят останки древних людей бронзового века довольно высоких и сильных, их рост порядка 2 метров и выше («Загадки истории», № 45, 2014. С. 37), можно предположить, что первоначально «народ hrws» обозначал буквально «великий, высокий, сильный».
   Вяч. Вс. Иванов обратил внимание на то, что индоевропейский rex «скорее жрец, чем царь»; «тот, кто устанавливает правила, определяет «право»; фрак. ras-, res-, выделяемый в первой части личных имён царей, Rhesos как собственное и нарицательное имя – обозначает священного царя (Иванов, 1989. С. 6–8, след.); др. – русск. реснъ, реснота «истинный, справедливый»; «истина, правда»; словен. res «правда» (Фасмер Т. III., 1996. С. 474). По этимологии О. Н. Трубачёва, *Roka-| *Rauksa– | *Russa– | *Rusia «на индоарийской языковой почве «светлый, белый». Ср. в договорах Руси с греками 911 года: Олег «великий князь Русский», «под рукою его светлые и великие князья», «князья наши светлые русские», – «сохранён характер глоссового осмысления, перевода: рускыи = светлыи… традиция понимания значения Русь «светлая сторона» (Трубачёв, 1993. С. 37, 38). Сюда же слово великий. Отмечаем один только пример, но выразительный, – Русское море, название Чёрного моря в древнерусских и арабских источниках, по-итальянски называлось Великим морем (Герберштейн, 1988. С. 58. Примеч. «Л»).
   В наше время археологи, исследуя Рюриково Городище, представили новые сведения о скандинавском названии Новгорода Holmgardr. Так, археолог Е. Н. Носов сделал показательное сообщение: «Рюрик через два года из Ладоги перешёл к истоку Волхова, на поселение, возникшее в конце VIII – начале IX вв. (Рюриково Городище), которое носило к тому времени скандинавское название Holmgardr. Симптоматично, что город над Волховом получил славянское название» (Новгород) (Носов, 2005. С. 30–32). В этой связи можно предположить, что слово Holmgardr, с точки зрения языка, является выражением сущности предмета – военно-административного поселения, но не только, – а название Старой Ладоги с корнем – borg («город») Aldeigjuborg простым обозначением. Содержательным значением сообщения Е. Н. Носова для нас является отношение скандинавского и славянского названия Рюрикова Городища: до прихода Рюрика – Holmgardr, после его прихода – Новгород.
   Заметим кстати, что с исторической, а точнее, с познаватеьной точки зрения, не стоит проходить мимо возможной связи древнескандиновских названий топонимов на «Восточном пути» Holmgardr (Новгород), Kaenugardr (Киев), Miklagardr (Константинополь) с призванием руси «из-за моря». Именно здесь начинается показательная взаимообусловленность применения терминов – gardr и названия Руси у скандинавов Gardr, Gardar (Гард, Гарды), а также развитие их содержания. Дело в том, что термин – gardr со значением в древнескандинавском «ограда, забор; огороженный участок земли; жилье, двор, усадьба» применялся скандинавами к названию хуторов, усадеб и сельских поселений. «Важно отметить, читаем в работе Е. А. Мельниковой, посвящённой данной проблеме, что эти названия стоят особняком в древнескандинавской географической номенклатуре: ни один внескандинавский ойконим не имеет географического термина – gardr (основной используемый – borg)» (Мельникова, 1977. С. 202). Уместно будет с нашей стороны повторить, что термин borg, собственно «город», применялся в том числе для названия Старой Ладоги (Aldeigjuborg), расположенной в одном северо-западном жизненном пространстве с Новгородом (Holmgardr), актуальном для словен и скандинавов в VIII–IX вв. Не случайно, видимо, что «ни один внескандинавский ойконим не имеет географического термина – gardr, исключение в скандинавских письменных памятниках, оказывается, существовало только в отношении Новгорода, Киева и Константинополя, названия которых, если опираться на филологоические построения, должно содержать представление о хуторе или сельском поселении, но с наложением, как думают некоторые исследователи, старославянского градъ «город», который по созвучию и родству скандинавскому gardr со значением «ограда» усвоен был скандинавами и применён почему-то только к этим городам. Поэтому филологи не настаивают на контаминации сканд. gardr и др. – слав. градъ в виду того, что в этом случае необходимо предположить существование скандинаво-славянского наречия в наших северо-западных землях, однако доказательств на этот счет не найдено.
   Для наших целей более важно сказать, что филология в данном случае не говорит всего о термине gardr в древнегерманском, упуская при этом первое значение – предметы, из которых ставится ограда – это жердь, кол, шест, а в переносном смысле «жезл». Так, у Э. Бенвениста по другому поводу представлены следующие этимологии: в д.-в.-н. – gerta «ботожок, жезл», др. – англ. – gard «жезл», гот. gazds «прут», что соответствует лат. hasta «шест, жердь, кол, древко копья; колющее или метательное копьё, дротик». Hasta в латыни является эквивалентом «скипетра». «Что касается скипетра германцев – заключает Бенвенист – то его римские историки называют пикой» – contus («шест, багор, копьё»). Германское название (скипетра. – Л. Г.) сохранено в д.-в.-н. chunin-gerta, др. – англ. cune-gard «царский жезл» (Бенвенист, 1995. С. 262). Таким образом, в др. – сканд. gardr заключено было также значение «скипетр». Для нас это ориентир, по которому можно выйти на правильное значение слова русь.
   С точки зрения исследователей, скандинавские источники определённо указывают на значительную древность названия населённых мест с термином gardr и производного от них названия Руси Gardr, Gardar (Гард, Гарды) – возможно, VIII–IX вв. (Мельникова, 1977. С. 202) По правде говоря, для нас больше подходит вторая половина IX в. Чтобы это стало понятным, обратим внимание с помощью филологов на тот момент, когда начинается в высшей степени оригинальное развитие значений термина gardr в связи с названием Руси, в состав которого входило также понятие, выражаемое термином riki, когда речь шла о географическом названии государства (др. – исл. riki «король»), – именно отсюда выходят как бы покрывающие друг друга названия, но с содержательными оттенками значений: Holmgardr – Великий Новгород, Holmgardr – Северная Русь, Holmgardariki – Великий Новгород – Русь, Gardariki – Русь как государство (Мельникова, 1977. С. 202–203). В последних двух случаях термин – riki как бы выполняет функцию глоссы к слову gardr «скипетр», выявляя его принадлежность – garda-riki «царский скипетр», ср. др. – англ. cune-gard «царский жезл». При ближайшем рассмотрении оказывается, что перед нами «наличный бросок мысли» французского короля Людовика XIV: «Государство – это я».
   Название Великого Новгорода Holmgardr состоит из двух частей: holm «остров» (предполагают, что это «Рюриково городище») и gardr «скипетр», поэтому – «о́строва скипетр». Также из двух частей состоит и название двух других городов с корнем – gardr: Kaenugardr «Киевский скипетр», Miklagardr (Константинополь) «Большой скипетр» (византийских царей). Знаком царской власти является скипетр. Словенский князь Гостомысл, по сведениям Хронографического рассказа 1679 г. о Словене и Русе, «седый умом и власы», перед смертью наставлял свой народ пойти «за море к варягам» и призвать к себе «властодержца государя от роду царскаго» (ПСРЛ. Т. 33., 1977. С. 141, 142). Основанием для такого наставления властителя новгородских племён, могли служить связи с «царскими», «светлыми», «великими князьями», с ругами-русами. Считается, что образ Гостомысла в «легенде о призвании проник в летописи XV–XVI вв. из Новгородско-софийского свода 1430-х гг., но это известие может быть и более древним: А. А. Шахматов возводит его к Новгородскому своду 1167 г. (Некрасов, Мельникова, 1982. С. 99, № 5). В Хронографическом рассказе мы также находим древнюю метонимию для обозначения географического названия государства, в данном случае Византии: «земля скипетра греческаго», «скипетр греческаго царствия» (ПСРЛ. Т. 33. С. 142).
   Однако, что касается самого призвания князей и дружины-руси «из заморя», оказалось, что существует греческий источник Х в., в который включены сведения после середины IX в. о Рос-Дромитах, – они придают скептическим мыслям о «призвании» иной оборот. Подразумеваем «известный отрывок из сочинения Псевдосимеона, в котором упомянуто о Рос-Дромитах». Он заново переведён и проанализирован с обострённым внимание к деталям А. Карпозилос. В результате мы имеем следующее содержание этого отрывка, которому, по справедливому мнению исследователя, в науке ещё не уделено должного внимания. – «Рос, называемые также и Дромиты. Имя это, которое они носят, распространилось от какого-то сильного отклика «Рос», изданного теми (росами. – Л. Г.), которые приняли прорицание согласно некоему совету или по божественному воодушевлению и которые стали распорядителями этого народа (который принял имя «Рос» от своих «распорядителей». – Л. Г.). Название Дромиты было им дано потому, что они бегают быстро. А происходят они от рода франков» (Карпозиос, 1988. С. 112–118).
   Вот теперь пришла пора сказать, что мы имеем свидетельства после середины IX в. из первых рук о «призвании», от русских информаторов византийского автора, к которому восходят приведённые сведения Псевдосимеона о руси в Киеве времён первых «варяжских» князей, где император Константин Багрянородный «помещает «всех росов», видимо, приняв за росов (как народ) обозначение великокняжеской дружины («вся русь» Повести временных лет)» (Петрухин, Шелов-Коведяев, 1988. С. 186). При этом следует заметить, «в науке широко признано, что греческое название «Рос» происходит от славянского «Рус» (Карпозилос, 1988. С. 118).
   Не стоит обманывать себя, считая, что нет ясной связи между содержанием этого «известного отрывка из сочинения Псевдосимеона» и вариантом летописного сюжета о «призвании», в котором Гостомысл перед кончиной даёт совет своим подданным призвать к себе «властодержца государя от роду царского», – источники эти совершенно независимы, поэтому они усиливают достоверность друг друга. Тем не менее Карпозилос обращает наше вниание только на то, что это единственный случай в источниках этимологии названия «Рос» – оно происходит от сильного отклика «Рос», изданного после принятия прорицания какими-то «боговдохновенными мужами» (Карпозилос, 1988. С. 118).
   Обратим внимание ещё раз на указание в сочинении Псевдосимеона, что «Рос» «происходят от рода франков». Следует напомнить, что посредством определения «от рода франков» в византийских источниках не устанавливалась этническая принадлежность лиц или групп. Подразумевались жители запада вообще, то есть тех стран, которые некогда были подвластны франкам. Константин Багрянородный (Х в.) в определённом случае особо подчёркивает, что «Франгия» – это, в сущности, «Саксия» (саксы – западные соседи полабских славян. – Л. Г.). Однако уже в IX в. складывается миф о господстве франков над всеми славянами Востока (Литаврин, Шушарина, Ронин, 1991. С. 337, № 3, 360, № 1, 6). Тем не менее, ничего или почти ничего нельзя сказать о «призвании» франков. В то время они были христианами, а новгородские племена, как и соседи франков, полабские славяне – язычниками, и никаких следов христианизации со стороны призванных «распорядителей» не обнаружено.
   Но чтобы вникнуть получше, скажем ещё о том, что в Патриаршей или Никоновской летописи под 6369 (861) годом отмечено, что князья-братья не совсем охотно приняли предложение послов ильменских племён: «Они же бояхуся звериного их обычая и нрава, и едва избрашася три брата» (ПСРЛ. Т. 9, 10, 1965. В лето 6369, С. 9). Это замечание летописца скорее всего является откликом на «многомятежные междоусобные кровопролития» в знатных родах словен после смерти Гостомысла, изгнания неких «варягов», начавших брать дань на новгородцах. Но вообще часть полабских славян-язычников могла считать себя «цивилизованнее» ильменских славян-язычников хотя бы потому, что, «испытывая на себе постоянное давление со стороны саксов и датчан, могучей Франкской империи, бодричи сумели создать в конце VIII – первой половине IX в. довольно сильное государство раннефеодального типа. При этом у них была «прочная администрация и хорошо организованная военная сила – окружающая князя постоянная и зависимая от него дружина, конное войско» (Королюк, 1985. С. 87, 99).
   Если не франки, тогда кто они – «Рос-Дромиты»? Самое интересное то, что Адам Бременский (XI в.), называя ободритов Winuli (венеты), а Магдебург (Велиград ободритов) именуя кафедрой для «винульских народов», именует и Ruzzi (Русь) – Winuli (Назаренко, 2001). Как было сказано, ругов относят к северным иллирийцам, близким к венетам по происхожению. Хотя позднее венетами называли ободритские племена по преимуществу (Алексеев, 2004. С. 154). Немецкий поэт Пауль Флеминг, спутник Адама Олеария (XVII в.), в течение пяти месяцев жил «в разных селениях близ Новгорода, старался узнать нравы земледельцев русских» (Карамзин), путешествовал по России, и в своём сонете, посвящённом описанию Девьей горы на Волге, в Самарской луке, прямо называет русских «одризским» (одричским) народом: «Скажите, русские, так весть в устах народа / Про гору – истинна?.. / И Дева здесь была, из исполинов рода?../ Что сталось с Девою? Вестей нам не дадут / О судьбах дочери одризского народа?» (Олеарий, 1986. С. 442).
   Похоже, что в суждениях о «призвании» ключевым должно стать слово «дружина», потому что призванные князья, по сообщению Повести временных лет, взяли с собой «всю русь», вариант – «дружину многу». «В первой половине Х в. термины «русь», «русский» скорее всего подразумевали военно-торговую верхушку древнерусского общества, полиэтничные великокняжеские дружины во главе с «русским» великим князем», – «союз княжеской защиты» (Никольский, 2004. С. 14, 23). Отметим, что слово «дружина» является общим для славяно-балто-германских языков: ст. – слав. другъ, лит. draugas, гот. gadrauhts «воин»; гот. driugan, русск. «дружина», герм. *druht «княжеская дружина» (Непокупный, Быховец, Буниятова, 1989. С. 43–44), которое имеет, однако, только смысловую близость с др. – русск. русь «царь и дружина». В то же время эта общая лексема может быть сильным возражением против гипотезы о славяноязычном происхождении призванных на Русь первых князей. На выручку приходит общегерм. *druxti-na-z «вождь druxt-i-z» «дружины», «откуда христианское обозначение «господа», то есть «бога»; ср. др. – сканд. Drottinn, англасакс. Dryhten» (Соссюр, 1977. С. 263). Если первые русские князья быи скандинавами, тогда остаётся необъяснённым, почему не произошло заимствования древнескандинавского термина Drottenn «вождь дружины» в древнерусский, и он не применялся для христианского обозначения «господа», то есть «бога». Но как было, так и осталось: «господин», «господь», то есть «владелец, хозяин, повелитель». И дальше термина дружка, включённого в ряд войско, полк, тысяцкий, атаман, дружина, дело почему-то не пошло (Непокупный, Быховец, Буниятова, 1989. С. 44).
   В древнеисландском есть близкое по форме к слову русь, но имеющее примечательную особенность в содержании, слово orrosta и производные в разных склонениях orustu, urustu «битва, сражение» (Мельникова, 1977. С. 202). Если даже это чисто случайное звуковое совпадение, в нём, как бы это ни было вопреки, легко опознать идею термина русь – война. В летописных текстах о «призвании» мы находим на этот счёт важные свидетельства. Так, Краткий ипатьевский летописец конца XV – начала XVI в. повествует о том, что призванные князья Рюрик, Синеус и Трувор, «вземше с собою дружину многу» (в Лаврентьевской летописи «всю Русь»), пришли и сели на княжение в Новгороде, Белоозере и Изборске, затем «начаша воевати всюду, и от тех варяг прозвася Русь и земля Русская» (Краткий Ипатьевский. 1984. С. 170). Здесь «битва, сражение» и «русь» получают как бы генетическую связь.
   Новой водой на мельницу этой «наступательной» идеи является исторический факт о древнем населении полуострова Самбии на территории Пруссии, говорящий сам за себя. Античные авторы, начиная со Страбона и заканчивая Иорданом, упоминают древнее население полуострова Самбия под названием «осилии» или «ости» («эстии»). Между тем, в начале IX в. население, пришедшее с юго-востока, запада и севера Европы, участвует в развитии местной дружины и в создании института военных вождей. В результате появляется вместо «эстиев» этноним «пруссы», который впервые встречается во второй половине IX в. в сочинении, носящим название «Баварский географ» (Кулаков, 1990. С. 5, 7; 45, 46) – в форме «Брусы». Таким образом, создание дружины во главе с вождём, отразилось во второй части этнонима эстиев – (Б)русы (пруссы?).
   Теперь, под влиянием всего сказанного здесь о руси, можно процитировать мнение А. Брюкнера о проблеме названия «русь»: «Тот, кто удачно объяснит название Руси, овладеет ключом к решению начал её истории» (Трубачёв, 1993. С. 3). Но в начале истории Руси, как уже сказано, был «сильный отклик “Рос”, изданный теми (мужами), которые приняли прорицание согласно некоему совету или по божественному воодушевлению» стать «распорядителями» того народа, послы которого «призвали» их идти княжить к ним, того народа, который поддался демократическому движению самоуправления, и люди «почаша сами в собе володети», и охватило их бессмысленное бешенство междоусобиц.
   После этого «сильного отклика “Рос”» «распорядители» стали носить имя «Рос» или «Рус». Карпозилос замечает по этому поводу: «До сих пор мы не имеем в источниках другого объяснения происхождения этого названия» (Карпозилос, 1988. С. 118). А из Летописи мы знаем, что «и от техъ варягъ прозвася Русская земля… ти (и) суть людье ноугородьци от рода варяжьска, преже бо беша словени». Сходный с этим сильным откликом «Рос» на прорицание божества, смысл которого можно понть как «о царь!», приводит Секст Эмпирик из несохранившейся трагедии Софокла, когда пастухи в какой-то ситуации, обращаясь к царю и богу Баалу, издают возглас или сильный откик «по-фригийски» io Ballen «о царь!» (Секст. Против грамматиков, 317–319). Соответствие этому событию имеется в трагедии Эсхила «Персы», когда хор, обращаясь к душе умершего Дария, восклицает: «О Баал… царь незлобивый, Дарий-отец, явись!» (Эсхил. Персы, 658–662).
   Но что это может дать для нашей задачи прояснения идеи названия «Русь»? Однако дело в том, что те «варяги», о которых идёт здесь речь, ославяненные руги-русы, могли иметь общие культы со славянам и «состоять в родстве» со своими богами. Средневековый немецкий хронист Гельмольд на этот счёт располагал следующей информацией о прибалтийских славянах: верят «что они от крови его (божества) происходят, и каждый из них тем важнее, чем ближе он стоит к этому виду богов» (Кузьмин, 1988. С. 181). Здесь прежде всего бросается в глаза неразличимое целое – ближайший «родственник бога», прежде всего, конечно, rex («царь, король»), и сам бог. Поэтому можно было сказать, что «царь – бог».
   Эта логика слияния в единое бога и царя, а в нашем случае князя, позволяла перенести отклик, обращённый к богу «о Рус!» или «о светлый!», «о царь!», на получивших прорицание мужей русов и на их дружину русь – «светлые, царские». Отсюда – «русские светлые князья» в договорах с греками. Отсюда же возможен выход к названию России – «Святая Русь». Не так как по отношению к Франции – «любимая» или «прекрасная Франция»; по отношению к Англии – «добрая старая Англия»; или Германия – «знающая честь и честность». Нет, – «Святая Русь»! В «Слове о полку Игореве» храбрые русичи с отчественным суффиксом – ич – тот же выход на «Святую Русь» – это «одного отца дети или отцовские дети», то есть «арийцы». Ф. И. Буслаев пишет: «Слово Арии (как бы Арьичи, с отчественным окончанием – ич) есть не иначе что как отцовские дети (как бы отч-ичи), потому что Ари или Арья значит отец или глава семейства» (Буслаев. Т I. 1908. С. 495). Таким образом, русичи – «кровные родственники» бога, которому восклицали «о Рус!» – «о светлый!» или «о царь!». Но в контексте «Слова о полку Игореве» русичи – это силы (войско) Дажь-Божа внука, предводителя русичей Игоря, потомка Владимира Красное Солнце-Дажь-Бога, «одного отца дети», крестителя Руси великого князя киевского Владимира. Заметим, что форма русичи встречена в единственном источнике – в Слове о полку Игореве.
   После смерти братьев-сопровителей, Синеуса и Трувора, Рюрик становится основателем царской власти в России. Кстати, он единственный из троих призванных князей, во второй части имени которого окончание – rik – «царь». Рюрик становится тем «нарядником», на отсутствие которого, по одной из летоисных версий, жаловались призываемым князьям послы новгородских племён. «Нарядник» от глагола «наряжати», который, по определению исследователя институтов десятских и сотских в древнерусском государстве В. А. Кучкина, правда, по отношению к сотским, «означает организовывать людей для исполнения каких-то физических работ и руководство какими-то натуральными повинностями населения». На самом деле у них были обширные права и обязанности, они, пишет Кучкин, «выступали как организаторы княжеского хозяйства» (Кучкин, 2004. С. 43, 44). «Нарядник» Рюрик – организатор первоначального дружинного государства и «распорядитель» народа.
   Возможно, в эпоху Рюрика стало складываться дружинное право, право корпоративное, отразившееся в Древнейшей правде, «Законе русском», с его «монархическим» принципом – существование одной плоскости правовых отношений: горизонтальной (дружинник – дружинник), в то время как «взаимоотношения между князем и дружинниками не нашли отражения в древнейших записях правовых норм, – в противоположность ранним судебникам англо-саксонской Англии, Дании, Норвегии и Швеции» (Никольский, 2004. С. 45).
   Но помимо дружинного права Руси существуют реальные связи призванных «распорядителей народа» с венетско-ругско-славянским миром, опирающиеся на особую церемонию возведения на престол нового правителя – князя, которая существовала уже в середине VIII в. у альпийских словен, родословие которых возводят к венетам (Ронин, Иванов, 1989. С. 167, 173). Носителями обряда были косезы: близкий к князю привилегированный слой кметов, «крестьян-воинов». Косезы обладали наследственным правом «принимать» и утверждать от имени «страны» её нового властителя. Они избирали «лучших» и «мудрейших» из своей среды. Наиболее уважаемый среди избранных руководил церемонией. Он, сидя на камне на поле, ожидал, когда будущий правитель явится в крестьянской одежде на поле. После этого он задавал сидевшим вокруг него косезам-соприсяжникам ритуальные вопросы о качествах будущего князя. Косезы отвечали, одобряя нового князя. Затем они сажали нового князя на лошадь и трижды обводили вокруг камня. Участники и зрители, мужчины и женщины, восхваляли бога в ритуальных гимнах. Затем крестьянин на камне уступал место князю.
   Признаем, что князя в словенском ритуале сажали на камень, что камень в этом случае служил как бы столом, престолом, сидением. Однако для того, чтобы лучше почувствовать его связь с древнерусским обычаем возведения на престол нового правителя в начале христианства на Руси, вспомним выражения о вокняжении: (князь) «сел на столе» (Летопись), о самом правлении: «Владимир на столе» (надпись на сребренниках Владимира), – это реальная связь между венетским и русским обычаями, так как русского князя сажали в буквальном смысле на стол в церкви, где совершалось возведение на престол нового князя. Только в одном случае «поклонный» камень в поле, в другом стол в христианском храме. Объяснений не нужно, достаточно самоочевидной истины, тем более что др. – русск. столъ – «престол, сидение».
   Византийский историк второй половины Х в. Лев Диакон сохранил от времени в своей «Истории» связь Святослава Игоревича и его соратников-товарищей с «венетским» обычаем возведения на престол нового правителя – крестьянскую одежду Святослава и его «друзей» во время встречи с императором Цимисхием. «Одеяние его было белым и отличалось от одежды его приближённых только чистотой. Сидя в ладье на скамье для гребцов, он поговорил немного с государем об условиях мира и уехал» (Лев Диакон, 1988. С. 82; 213, № 57).
   Теперь попытаемся под другим углом взглянуть на действия Олега, когда он прибил свой щит к вратам Царьграда и заявил требование побеждённым грекам о том, чтобы они сшили для кораблей руси «парусы паволочиты» (из паволоки), – не как на прихоть и безумную роскошь новопришельцев к славенам, «новых русских», а как на сакральное действие, в том числе и действие со щитом. Дело в том, что «под именем паволок разумелись дорогие ткани красного цвета – порфиры, парчи, багры и т. п.» (Срезневский. Т. 2. Стлб. 855–856). Это заставляет живо представить языческие храмы красного цвета у лютичей-вильцов и вагров-ободритов, иллиро-венетских племён, а красные паруса на кораблях руси Олега как посвящение своим богам. В то же время на вопрос о том, какова была сакральная функция щита у руси, пришедшей с Олегом к Царьграду, допустимо, на наш взгляд, ответить примерами из индоевропейской мифологии – у хеттов, а также в Эгейском мире и у ободритов. Так, например, хеттский Цитхарийя – это бог-щит (МНМ, 1988. Т. 2. С. 590. стлб. 3). А в микенскую эпоху существовала особая связь большого щита в форме восьмёрки с женским божеством войны, которое обнаруживает черты сходства с Афиной (Цибенко, 1985. С. 203). Но что ближе к цели – у ободритов в XII в. был языческий храм в Вольгасте, северозападнее впадения Одера в Балтийское море, напротив острова Рюген, в котором вместо идолов находился гигантский деревянный щит, висевший на стене, покрытый золотыми листами, украшенными чеканкой. На нём было изображение Яровита (Ярилы), напоминающее греческого бога Марса. Местные жители, увидев вынесенный миссионерами наружу этот щит, упали на колени, считая, что появился бог войны Яровит (Геровит) (Гимбутас, 2004. С. 190).
   Завершив этот обзор, мы готовы сказать, что в действиях Олега, прибившего свой щит к вратам Царьграда, заключалась сакральная функция щита, связанного с богом войны Яровитом – Олег посвятил свой щит этому божеству в знак победы.
   Мы, русские, не рассказываем о себе в начале истории, лишились слова, сбитые с толку современным потоком соображений о междоусобицах в начале истории, который несёт читателей от норманнов к номадам Северного Причерноморья. Эти «соображения» перестают играть реальную роль в борьбе народа за национальное самосознание. Поэтому не обойдём молчанием о ритуальных действиях руси Святослава перед решающей битвой. Его воины ночью подобрали убитых, разожгли много костров и сожгли трупы, «заколов при этом по обычаю предков множество пленных, мужчин и женщин. Совершив эту кровавую жертву, они задушили [несколько] грудных младенцев и петухов, топя их в водах Истра» (Дуная. – Л. Г.) (Лев Диакон, 1988. С. 78). Но эти «обычаи предков», как об этом говорят комментаторы к сообщению Льва Диакона, засвидетельствованы многими источниками у славян, а не у норманнов или степняков – и в том числе у славян прибалтийских и западных (Сюзюмов, Иванов, 1988. С. 209–210, № 24–27). Действовали эти обычаи также у мирмидонцев, дружинников Ахилла: Радуйся, храбрый Патрокл!.. / Окрест костра твоего обезглавлю двенадцать славнейших / Юных троянских сынов, за смерть твою отомщая (Il. XXIII, 18, 22–23).
   «Царство Русь» (в европейских хрониках «Королевство Русь») с «большим городом Киевом» (Титмар Мерзебургский), который по величине и значению «соперничал с царствующим Константинополем» (Адам Бременский), делал знаменитыми тех, кто жил в нём. Так, по скандинавской рунической надписи № 92, Халльфинд известен на родине тем, что живёт на Руси (в Гардах), сообщает его мать Хертруд (Мельникова, 1977. С. 117). «Царская раса» правителей «дружинного Русского государства Х – первой половины XI в.» (Никольский, 2004. С. 41) привлекала к себе внимание королевских семей Скандинавии, имевших «обычай предков» отдавать своих детей на воспитание в чужие семьи – привлекала сильными, мужественными, знатными правителями, практиковавшими справедливость, «закон русский», и которые могли сказать о себе словами Тереса, царя фракийцев-одриссов, что если они не воюют, то им кажется, что они мало отличаются от своих конюхов (Златковская, 1971. С. 220).
   В 972 г. норвежская королева Астрид отправилась на Русь со своим трехлетним сыном Олавом. Однако в пути на них напали морские разбойники, эстонские викинги, они захватили Олава и продали его в рабство, разлучив с матерью (Джаксон, 1981. С. 39). В 1029 г. норвежский конунг Олав отправился на Русь вместе с корлевой Астрид, малолетним сыном Магнусом и пятнадцатью спутниками. Провёл там зиму, а когда пустился в обратный путь, чтобы стать правителем Норвегии, то «оставил своего сына на воспитание у конунга Ярицлейва» (у великого князя киевского Ярослава) (Джаксон, 1994. С. 44, 52). Необходимо при этом отметить, что сам Олав отроком воспитывался при дворе Владимира Святославича, «конунга Гардов» (Новгородской Руси) (Назаренко, 2001. С. 393). Обратной связи, с целью воспитания русских знатных детей в семьях скандинавских правителей, не установлено.
   В силу слияния в единое и неразличимое целое языческого бога и его ближайшего «кровного родственника» князя, имя Рос / Рус переходило на князей и на определённый класс вооруженного народа, преданного царю (князю), сражающегося под его руководством и составляющего с ним одно целое: дружину – русь. Как, например, мирмидонцы, гетайры Ахилла, верные его друзья – «волки» с «неукротимыми сердцами», «свирепые осы… бойцы», они участвуют в совместных трапезах с царём; а в мирное время они крестьяне-пахари (Il. XVI, 155–168; 257–269; XXII, 4–7). Или кмети-«волки» Всеволода, брата Игоря в «Слове о полку Игореве».
   Именно отсюда, со стороны традиции, мы слышим, что в названии русь идея – война.

2004–2010 гг.

Литература

   Алексеев С. В. История славян в V–VIII веках. М., 2004. С. 154.
   Бенвенист Э. Словарь индоевропейских социальных терминов. М., 1995.
   Буданова В. П. Готы в эпоху великого переселения народов. М., 1990.
   Буслаев Ф. И. Сочинения по археологии и истории искусства. Т. I. СПб., 1908.
   Высоцкий С. А. Киевские граффити XI–XVII вв. Киев, 1985.
   Герберштейн С. Записки о Московии. М.: МГУ, 1988. С. 58. Примечание «Л».
   Гимбутас М. Славяне. М., 2004.
   Джаксон Т. Н. Исландские королевские саги как источник по истории народов Восточной Прибалтики (VII–XII вв.) // Летописи и хроники. 1980. М., 1981.
   Джаксон Т. Н. Исландские королевские саги о Восточной Европе. М., 1994.
   Добродомов И. Г. Происхождение и значение слова къметь в «Слове о полку Игореве» // «Честному и грозному Ивану Васильевичу». К 70-летию Ивана Васильевича Лёвочкина: сб. М., 2004.
   Златковская Т. Д. Возникновение государства у фракийцев. М., 1971.
   Иванов Вяч. Вс. Древнебалканские названия священного царя и символика царского ритуала // Палеобалканистика и Античность. 1988.
   Карпозилос А. Рос-Дромиты и проблема похода Олега против Константинополя // Византийский временник. 1988. Вып. 49.
   Константин Багрянородный. Об управлении Империей. М., 1991.
   Королюк В. Д. Славяне и восточные романцы. М., 1985.
   Краткий Ипатьевский летописец конца XV – начала XVI в. // Летописи и хроники. 1984. М., 1984.
   Кузьмин А. Г. Падение Перуна. М., 1988.
   Кулаков В. И. Древности пруссов VI–XIII вв. Свод археологических источников. Вып. Г I – 9. М., 1990.
   Кучкин В. А. Указные грамоты соцких // «Честному и грозному Ивану Васильевичу». К 70-летию Ивана Васильевича Лёвочкина: сб. М., 2004. С. 43, 44.
   Лавров П. А. Материалы по истории возникновения древнейшей славянской письменности. Труды славянской комиссии. Т. 1. Л.: Академия наук СССР, 1930.
   Лебедев Г. Славянский царь Дир // Родина. 2002. № 11–12.
   Лев Диакон. История. М., 1988.
   Литаврин Г. Г., Шушерина В. П., Ронин В. К. Комментарий к тексту гл. 13, 27 «Об управлении Империей» Константина Багрянородного. М., 1991.
   Макаев Э. А. Язык древнейших рунических надписей. М., 2002.
   Мельникова Е. А. Скандинавские рунические надписи. М., 1977.
   Мифы народов мира. Т.2. М., 1988. С. 306–307; 590, стлб. 3.
   Мюллер Л. О принципах реконструкции и перевода Несторовой летописи // Средневековая Русь. Вып.4. М, 2004.
   Назаренко А. В. Немецкие латиноязычные источники IX–XI веков. Серия: Древнейшие источники по истории Восточной Европы (ДИ). М.,1993.
   Назаренко А. В. Древняя Русь на международных путях. М., 2001. С. 13, 45–47, 51, 54, 55, 59, 60, 68, 69; 392, 393: со ссылкой на: Джаксон Т. Н. Королевские саги о Восточной Европе (с древнейших времён до 1000 г.). Тексты, перевод, комментарий. М., 1993. С. 117–184.
   Некрасов Г. А., Мельникова Е. А. Комментарий к тексту Х. Г. Портана // Портан Х. Г. Основные черты русской истории. М., 1982. С. 99, № 5, 6: со ссылкой на: Куза А. В. Новгородская земля. – В книге Древнерусские княжества X–XIII вв. М., 1977. С. 154.
   Никольский С. Л. О дружинном праве в эпоху становления государственности на Руси // Средневековая Русь. Вып. 4. М., 2004.
   Носов Е. Н. Новгородское Городище в свете проблемы становления городских центров Поволховья // Е. Н.Носов, В. М.Горюнова, А. В.Плохов. Городище под Новгородом и поселения Северного Приильменья. СПб., 2005.
   Общая лексика германских и балто-славянских языков / Непокупный А. П. [и др.]. Киев, 1989.
   Олеарий А. Описание путешествия в Московию // Россия XV–XVII вв. глазами иностранцев. Л., 1986.
   Петрухин В. Я., Шелов-Коведяев Ф. В. К методике исторической географии. «Внешняя Россия» Константина Багрянородного и античная традиция // Византийский временник, 49, 1988.
   Пиотровская Е. К. Тема святых мест в Новгородской Кормчей XIII в. из Синодального собрания Государственного исторического музея // Богословские труды. М., 1999. Сб. 35.
   Повесть временных лет // Памятники литературы Древней Руси XI – начала XII века. М., 1978. С. 24, 25; 36,37.
   Полное собрание русских летописей. Т. 9, 10. М., 1965.
   Полное собрание русских летописей. Т. 33. Л., 1977.
   Ронин В. К., Иванов Вяч. Вс. Проблемы этнического самосознания словенцев // Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху зрелого феодализма. М., 1989.
   Рыбаков Б. А. Язычество древних славян. М., 1981.
   Седов В. В. Х Всесоюзная конференция по изучению скандинавских стран и Финляндии // Советская археология, № 3, 1988.
   Секст Эмпирик. Сочинения в двух томах. Т. 2, М.: «Мысль», 1976. С. 120.
   Соссюр Ф. де. Труды по языкознанию. М., 1977.
   Срезневский И. И. Т. 2. Стлб. 855–856.
   Сюзюмов М. Я., Иванов С. А. Комментарий к тексту Льва Диакона // Лев Диакон. История. М., 1988. С. 209–210, № 24–27; 212, № 41.
   Трубачёв О. Н. К истокам Руси. М., 1993.
   Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. Т. III. СПб.: Азбука; Терра, 1996.
   Цибенко О. П. Вступительная статья к поэме Гесиода «Щит Геракла» // Вестник древней истории. 1985. № 3.
   Шавли Й. Венеты – наши дальние предки. М., 2002.
   Шахматов А. А. Повесть временных лет. Пг., 1916. С. 19. Примечания к строкам 1, 13, 14.

VI. РЕРИК, РЮГЕН И «НОВГОРОДСКИЕ РУКИ»

1. Призванные князья говорили по-русски

   Призвание Рюрика из славяноговорящего «заморья» не может быть неопровержимо доказано, но может быть убедительно подтверждено анализом археологических, письменных и фольклорных источников. Как известно, сообщение летописей об этом событии отличается неполнотой высказывания: «И ркоша поищем сами в собе князя, сказано в Ипатьевской летописи, иже бы володел нами и рядил по ряду по праву… идоша за море к Варягом, к Руси» (ПСРЛ. Т.2., 1962. Стлб. 14). Но кто были вряги-русь и где было их место нахождения, не сказано.
   Вариант, основанный на сообщении Патриаршей или Никоновской летописи, отличается такой же неполнотой высказывания: «И по сем собрашеся реша к себе: «поищем меж себе, кто бы в нас князь был и владел нами, поищем и уставим такового или от нас, или от Казар, или от Полян, или от Дунайчев, или от Варяг»… таже совещавшася послаша к Варяги» (ПСРЛ. Т. 9, 10, 1965. С. 3, 9). Варяги здесь названы в ряду славянских племён, за исключением хазар. Но исторические судьбы сталкивали славян и хазар в драматических событиях, славяне какое-то время были данниками хазар. Здесь нет чёткой границы между хазарами и полянами, как и между дунайцами и варягами. В этом ряду племён подразумевается, скорее всего, кроме других признаков, отсутствие языкового барьера между ними. О языке хазар мы знаем из авторитетного источника, из проложного Жития Мефодия по рукописи Успенского собора 1405 г. В двадцатилетнем возрасте Мефодий, по воле византийского царя, стал князем «в Словенех», входивших в состав Империи. Княжил он в течение десяти лет и изучил славянский язык. Затем сложил с себя княжеский сан и стал монахом. А когда царь послал брата его Киралла к хазарам-иудеям, «да преприть жиды, и иженеть я (их) от земля их», то Кирилл умолил Мефодия идти вместе с ним, «яко умеяше языкь словенеськь» (Лавров, 1930. С. 102–103).
   Как видим, языком общения в Хазарии был славянский язык. Не могли быть исключением и варяги. Поэтому в сообщении Патриаршей или Никоновской летопси содержится, на наш взгляд, доказательство правоты тех, кто (как, например, Герберштейн) утверждали, что призванные князья из варягов говорили по-русски. Убеждён был в этом и Лейбниц, который в письме хранителю королевской библиотеки в Берлине М. В. Лакрозу от 10 апреля 1710 г., «касаясь версии о варяжском (с точки зрения Лейбница – датском) происхождении Рюрика, полагал, что тот прибыл в Новгород не из Скандинавии, а из Вагрии – области, где «расположен Любек, который считался в старину за принадлежащий славянам… Вагры, Оботриты, т. е. обитатели окрестностей Любека в Мекленбургии, а также в Люнебурге, были все славяне» (Мыльников, 1999. С. 153).
   «Белые хазары», европеиды, военная аристократия, которые, по свидетельству арабских источников, были очень красивы, имели тесные сношения со своими северными соседями, славянами-данниками, брали в жены славянок, расселяли у себя славянских мастеров-ремесленников. Были у них и военные отряды из славян. Поэтому вполне допустимо, что русский язык употреблялся в хазарской среде.
   О полянах Повесть временных лет высказывается как о лучших славянах. Они воинственны, с высоким чувством племенного достоинства. Вместо установленной дани, о ни выковали однажды мечи и отослали хазарам. Устрашённые хазары навсегда отстали от полян. При этом у нас нет желания поддаваться переоценке этого летописного события: поляне не отдали, устрашая хазар, мечи вместо дани, а хазары сами разоружили полян, оставив их беспомощными данниками на долгое время, до средины Х в., включая княжение Игоря, – так в соответствии с вольной реконструкцией истории, совершённой Л. Н. Гумилёвым. Но мы помним, что в договорах с греками и в описании Константина Багрянородного (Х в.) Киевская Русь представлена как независимая империя русов, большая федерация племён.
   Дунайцы – это славянское племя на Среднем Дунае. Оно известно Повести временных лет, знали о нём и западные источники (Трубачёв, 2003. С. 106, 107). Поэтому «варяги» не могли быть исключением, говорившеми на непонятном для ильменских словен языке.
   Однако кто были эти варяги, из какого рода происходил Рюрик, эти вопросы, представляется, остались актуальными, несмотря на то, что «эпизоды в цепи «дань варягам – изгнание варягов – призвание варягов на княжение», пишет К. Л. Егоров, можно считать доказанными. В «Житии святого Ансгария», составленном Римбертом, гамбург-бременским архиепископом (865–888) и учеником Ансгария, записано, что в 852 году какие-то датчане переплыли Балтийское море и захватили богатый город (ad urbem) в земле славян (in finibus Slavorum). Переплыв Балтийское море в 852 году и попав в земли славян, можно было встретить два города в земле славян – Ладогу и Изборск. Именно Ладога имеет археологический горизонт Е2, датирующийся примерно 860 годом, со следами большого пожара. Эти следы пожара вполне можно связать с изгнанием датчан» (Егоров. URL: http://www.bibliotekar.ru/rusKiev/24.htm). И сюжет о призвании имеет своих объективных истолкователей, враждебных мнению тех, кто считает его вынужденной кем-то позднейшей вставкой летописца. Е. А. Мельникова и В. Я. Петрухин лучше всего дали это истолкование при помощи метода текстологического анализа. Его результат приводит Егоров. Анализ показал, что «легенда», или так называемое «сказание» о призвании варягов, изложена языком юридического документа. Термины «наряд», «правда», «володеть» вне контекста системы централизованного государственного управления, кодифицированного свода законов и договоров – в летописях не встречается (Мельникова, Петрухин, 1995).
   Версия договора с князем получила археологическое подтверждение. Так, новгородской археологической экспедицией в период 80–90-х годов под руководством В. Л. Янина обнаружена серия находок, так называемых деревянных цилиндров с надписями и княжескими знаками. А. А. Медынцева пишет: «Янин доказал, что цилиндры маркировали мешки с долей доходов с верви, делившихся между князем, церковью (жречеством) и княжеским доверенным лицом – вирником или мечником… Главное историческое значение находок цилиндров-замков Янин видит в том, что кодификации права, приходящейся на киевское княжение Владимира Святославича, предшествует более или менее длительный период внедрения новых правовых норм» (Медынцева, 1984. 50, 51, 53, рис. 1). Но как только мы подходим к отождествлению летописного Рюрика с Рориком Ютландским или Рориком вендским франкских хроник, в частности Ксентинских анналов, то оказывается, что эти разыскания последнего времени не имеют практического значения.
   Возникают препятствия разной степни значения, пренебречь которыми без существенных компромисов невозможно. Спасает положение, укрепляя фактическую сторону «призвания», известный отрывок о Рос-Дромитах из сочинения Псевдосимеона, относящегося к Х в., в распоряжении которого имелся географический источник второй половины IX в. В нём содержится как бы очевидный ответ на поставленный вопрос: кто были варяги? В то время как речь идёт об этимологии слова «Рос». Вот какими словами описывает он это событие: «Рос, называемые также и Дромиты. Имя это, которое они носят, распространилось от какого-то сильного отклика “Рос” (буквально «от страшного отклика «Рос» как воздаяния» богу; его «присутствию», «приходу», греч. парусия – Л. Г.), изданного теми, которые приняли прорицание согласно некоему совету или по божественному воодушевлению и которые стали распорядителями этого народа. Название Дромиты было им дано потому, что они бегают быстро. А происходят они из рода франков» (Карпозилос, 1988. С. 117, 118).
   Фактическая сторона событий, связанная с призванием» князей из племени, обитавшего у Балтийского моря, закреплена независимо от Псевдосимеона в двух наших поздних летописях, в Соловецком и Ипатьевском летописцах. «В лето 6370. Князь Рюрик с братьею приде из Немец в Русь» (Соловецкий летописец, 1981. С. 209). «Избрашася от немець три браты с роды своими и вземше с собою дружину многу» (Краткий Ипатьевский летописец, 1984. С. 170). Имеется больше возможностей соотнести этих «немцев» с датчанами и балтийскими славянами «из рода франков», то есть с территории Империи франков. Карл Великий присоединил к своей империи северо-восточные германские племена, в том числе соседей ободритов – саксонцев. Наконец, как сообщает Эйнхард, биограф Карла, «он, сражаясь с ними (славянами) в войне, так усмирил» славянские племена «между реками Рейном, Вислой, а также океаном (Балтийским морем. – Л. Г.) и Дунаем, что сделал их данниками. Среди последних самые замечательные: велитабы (велеты-вильцы), сорабы, ободриты, богемцы» (Эйнхард, 2005. С. 83, 85). И Константин Багрянородный (X в.) считал, что франки «господствовали над всеми Франгиями и Славиниями» (Славинии – объединения прибалтийских славян. – Л. Г.), и что это – Великая Франгия (Константин, 1991. С. 97; 107–109).
   Дания оставалась независимой. По словам Эйнхарда, «норманны, называемые данами, вначале занимались пиратством, затем при помощи большого флота разорили берега Галлии и Германии» (Эйнхард, 2005. С. 83). Но как мы знаем из «Жития святого Ансгария», в 852 г. датчане переплыли Балтийское море и захватили богатый славянский город Ладогу.
   Отрывок из сочинения Псевдосимеона о Рос-Дромитах дополняет Патриаршая или Никоновская летопись подлинной картиной «из жизни»: «Они же (варяги-русь. – Л. Г.) ояхуся звериного их обычая и нрава, и едва избрашася три брата» (ПСРЛ. Т. 9, 10, 1965. С. 3, 9). Содержание этого предложения для современного читателя предполагает два смысла:
   1). Послы пришли к тем же «варягам», которых за три года до этого, в 859 г., словене жестоко изгнали как неумолимых сборщиков дани и они боялись возвращаться к ним;
   2). Послы пришли к тем «варягам», с которыми имели постоянные сношения.
   Естественно, в контексте сведений, добытых в последнее время, предпочтительнее оказывается первый смысл. Но в любом случае варяги-русь знали эти племена, представителями которых пришли их послы, и земля вокруг озера Ильмень не была для них неведомой страной, поэтому никто из них не проявил готовности тот час отправиться туда и «владеть» этими племенами. Надо думать, что на той стороне послам по средневековому этикету задали с сочувствием вопрос: «Что с вами?», а не «Кто виноват?» или «Что делать?». – Можно представить, как преобразились послы, отвечая:
   «Земля наша велика и обильна, а наряда в ней нету; да поидете княжить и владеть нами». – И конечно, на той стороне также «совещавшася», кого послать в страну, где не оказалось князя, перед тем как «едва избрашася три брата». Но последнее решение было за прорицанием божества. Самый знаменитый оракул в то время находился в Арконском храме Святовита на Рюгене. После прорицания «избравшиеся» издали сильный или страшный отклик «Рос». По отношению к Святовиту он мог обозначать «О светлый!» или «О царь!», потому что «свет» и «свят» имеет одинаковый «царский» или «русский» смысл.
   Тождество «бог» и «царь» известно в религиях других народов. Пастухи в несохранившейся пьесе Софокла восклицают «по-фригийски»: io Ballen (Баал) «О царь!» (Секст. 1976. Т.2. С. 120). В пьесе Эсхила «Персы» аналогичное восклицание: «Баал, о древний Баал… царь незлобивый, Дарий-отец, явись!» (Эсхил. Персы, 658–662). Баал «господин». Русин так же «господин» по смыслу отдельных статей Русской правды. Поэтому князья со своими дружинниками издали, должно быть, отклик «Рус», а не «Рос». Так, например, А. Карпозилос (Янина) в указанной работе «Рос-Дромиты и проблема похода Олега против Константинополя» отмечает: «в науке широко признано, что греческое название «Рос» происходит от славянского «Рус» (Карпозилос, 1988. С. 117, 118). В то же время О. Н. Трубачёв выделил в договоре Олега с греками 911 года случай осмысления слова «русский», его перевод: «ко князем нашим светлым рускым…» – Следовательно, мыслилось: рускыи = светлыи (Трубачёв, 1993. С. 120).
   Русы во главе с Рюриком, придя к словенам, распределили княжения между тремя братьями, Рюриком, Синеусом и Трувором – в Новгороде, на Белоозере и в Изборск, – «и начаша воевати всюду». Земля ожила, новгородское племя вновь возобладало над другими. В результате выросло огромное государственное образование – Русское государство. Вместе с тем рационалистичная идея норманистов, что варяги дали новгродцам государственное устройство, получила в нашей историографии наиболее сильный отпор. В какой мере норманисты были покарены убедительностью доводов антинорманистов, это другое дело, тем не менее устойчивая позиция была и остаётся у тех, кто развивал мысли Гегеля о государственном устройстве, не называя при этом источник. «Государство должно в своём строе пропитывать все отношения. Наполеон, например, хотел дать испанцам государственное устройство a priori, но это ему довольно плохо удалось. Ибо государственный строй не есть нечто лишь сфабрикованное; он представляет собой работу многих веков, идею и сознание разумного в той мере, в какой оно развито в данном народе. Никакое государственное устройство поэтому не создаётся лишь отдельными лицами… Народ должен в отношении своего государственного устройства чувствовать, что это его собственное право и его состояние… оно ему в пору и подходит ему» (Гегель, 1934. § 274. С. 299).
   Но есть другой разряд современных авторов исследований о происхождении Русского государства, которые на основании известных фактов, объединённых в систему, всё более уверенно, вслед за Д. Иловайским, по остроумному замечанию историка С. М. Соловьёва, стремятся «оторвать начало Летописи и заменить его догадкою Стрыйковского о роксаланах» (Иловайский, 2004. С. 523). При этом не принимают во внимание Летопись, которая отождествляет «русь» с частью варягов в «заморье». И не только на Летопись, но мало обращают внимания и на арабские источники, в которых содержатся сведения о «трёх разделах» или «разрядах» «русов»: «Среди них – сообщает Масуди, источник X в. – некий разряд, называемый ал-Лудаана, они наиболее многочисленны и ходят по торговым делам в страну Андалус, в Рум, в Константинию». – И. Маркварт и В. Ф. Минорский читают ал-Лудаана как ал-Урдман, что близко упомянутым в ПВЛ «Оурмане», то есть норманнам (Орлов, 1988. С. 116).
   Поэтому о неполноте высказывания летописей о «призвании», хоть и не всерьёз, но кстати, можно упомянуть теорему о неполноте математика XX в. Геделя: «Если высказывание неполно, оно верно, если высказывание полно, оно неверно».

2. Вначале норманны и русь – славяно-датские варяги

   С этой точки зрения представляют особый интерес ранее уже приведённые слова Эйнхарда, автора «Жизни Карла Великого», о том, кого франки в первой половине IX в. называли норманнами. «Даны, пишет Эйнхард, называемые норманнами, поскольку как и Свеоны, владеют северным побережьем (Балтийского моря. – Л. Г.) и всеми его островами» (перевод этого предложения наш.-Л. Г.). Далее: «Последняя война была начата против норманнов, называемых данами». – И так по всему тексту: норманны = датчане (Эйнхард,2005. С. 79; 83). Примерно через сто с лишним лет, во второй половине Х в., епископ Лиутпранд, дважды побывавший в Константинополе в составе посольства, и занимавший кафедру в североитальянской Кремоне, принадлежавшей франкам, говоря о русах, определяет их так же, как Эйнхард датчан – норманны. «На севере от Константинополя, – сообщает он, – живут Угры, Печенеги, Хазары, Руссы, которых мы (то есть франки. – Л. Г.) иначе называем Норманнами, и Булгары, ближайшие соседи». В другом месте, говоря о нападении на Константинополь руси Игоря (в 941 году. – Л. Г.), он отмечает: «Это есть северный народ, который Греки по наружному качеству называют Руссами (от греч. rousia – лат. rubor, rubeo – красный цвет: русы одевались в красное, у них были также красные щиты и знамёна. – Л. Г.), а мы по положению их страны Норманнами» (Иловайский, 2004. С. 47).
   Заметим, что в походе Игоря на Константинополь в 941 г. в его войске варяги не упомянуты. И только вернувшись после неудачного похода на греков, желая отомстить за себя, он «посла по варяги многи за море», призывая их на греков, нанял он и печенегов. В перечне племён в составе войска Игоря в 944 году, при повторном походе на греков, русь отделена от нанятых варягов. «Игорь же собрал воинов многих, читаем в ПВЛ: варягов, русь, и полян, и словен (новгородских. – Л. Г.), и кривичей, и тиверцев – и нанял печенегов».
   Как только идея о варягах-наёмниках, которые отделены от руси в составе войска Игоря, ясно высказана, тут же возникает вопрос о составе племён в войске Олега в 907 году: каких варягов Олег взял в поход на греков и почему в составе войска не упомянута русь? «Пошёл Олег на греков, и взял множество варягов, и словен, и чуди, и кривичей, и мерян, и полян, и северян, и древлян, и радимичей, и хорватов, и дулебов, и тиверцев». – В этом перечне варягов нельзя назвать наёмниками, и рядом с ними не русь, как в походе Игоря, а словене.
   Решающее значение здесь имеет сообщение летописца о вокняжении Олега в Киеве: «И беша у него варязи и словене, и прочии прозъвашася русию». Значит в перечне племён в войске Олега варяги и словене – это русь, поэтому русь и отсутствует в перечне. А варяги – не наёмники, а дружины, пришедшие с «призванными» князьями «из-за моря». И когда в войске Игоря появились варяги-наёмники, они были названы отдельно от руси. При этом русь не названа в числе наёмников. У неё предполагается иной статус, русь входила в состав местного населения и говорила по-славянски, в договорах с греками клялась богами прибалтийских славян – Перуном и Волосом (Велесом), а князей своих именовала также титулами прибалтийских славян – «великими» или «светлыми князьями» (подробнее – ниже).
   Обратим внимание теперь на перечень варягов в ПВЛ: «Свеи, Урмане, Гъти, Русь, Агляне…» – это начало перечня неоднозначно для всех списков Летописи: гъти (готы, жители о. Готланд) отсутствуют в первичном варианте – Радзивиловской и Московской Академической летописях, имеющих общий протограф, они также отсутствуют в Лаврентьевской летописи. Готы появляются в Троицкой, Хлебниковской, Софийской 1-й, Ипатьевской летописях (Шахматов, 1916. С. 4. Примеч. к стр. 4–7).
   Теперь, если запишем начало перечня в соответствии с первичным вариантом: «Свеи, Урмане, Русь, Агляне…», – то «Русь» окажется в соседстве с «Урманами» – норманнами-датчанами, что будет соответствовать исторической реальности, когда прибалтийские славяне были соседями датчан. В то же время «агляне» – это, по замечанию историка А. Г. Кузьмина, англы, жившие на южном побережье Ютландского полуострова. Кроме того, важно иметь в виду и сообщение Титмара Мерзебургского о датчанах в Киевской земле, которую он посетил в 1018 г. во время борьбы Ярослава со Святополком за Киевский престол, – Титмар пришёл вместе с войсками польского короля Болеслава, союзника Святополка. Как видно из отрывка о Киевской земле, наконец-то «образумленного» современным переводом А. В. Назаренко, – теперь вместо Киевской земли, населённой «беглыми рабами» и «проворными данами», мы имеем сведения о том, что «Киеву, как и всему тому краю, силами спасающихся бегством в город рабов» (от нападения кочевников) – крестьян окрестных сёл – «а более всего силами стремительных датчан удавалось противостоять весьма разрушительным набегам печенегов, а также побеждать другие народы» (Назаренко, 1993. С. 143; VIII, 32).
   Таким образом, в этих сведениях Титмара мы имеем полную аналогию норманнам Эйнхарда, ал-Урдман» ам Масуди и русам-норманнам Лиутпранда – это датчане. Они несут постоянную военную службу в Киевской земле, вместе с местным населением противостоят набегам печенегов и совершают дальние походы, побеждая другие народы.
   Конечно, эта картина варяго-русского мира с неопределёнными фигурами норманнов-датчан явно требует привести рассуждение Лейбница, которым мы воспользовались выше: касаясь версии о варяжском, а с его точки зрения датском происхождении Рюрика – добавим от себя, территориально, не этнически – Лейбниц полагал, что Рюрик прибыл в Новгород не из Скандинавии, а из Вагрии – области, где «расположен Любек, который считался в старину за принадлежащий славянам… Вагры, Оботриты, то есть обитатели окрестностей Любека в Мекленбургии, а также в Люнебурге, были все славяне» (Мыльников, 1999. С. 153).

3. Рорик Ютландский

   Казалось бы, нет ничего проще в таком случае – присоединиться к убедительному будто бы мнению, что основателем династии Рюриковичей является маркграф Фрисландии, входившей в состав Франкской империи, Рорик Ютландский, владелец небольшого графства Рустринген. Но дело в том, что учёные мнения на этот счёт едва ли можно считать действительными. По сведениям франкских источников, Рорик родился около 800 г. (Цветков, 2003. Кн. 1. С. 354–359), значит, в 862 г., в год его «призвания» на Русь, ему было не менее 62 лет, а через 15 лет, по справедливому предположению историка XVIII в. Щербатова, в 877 г., у Рорика родился сын Игорь, которого он перед своей смертью в 879 г. отдал на руки Олегу, ибо тот был «детеск вельми» (ПВЛ). В таком случае Игорь родился, когда Рорику было 77 лет, что само по себе невероятно, тем более что по франкским источникам он умер бездетным не позже 879 г., хотя ничто не мешает считать эту примерную дату простым совпадением с датой смерти Рюрика Новгородского.
   Деда Рорика звали «Рорик Метатель колец» или «Рорик Щедрый». Он возглавлял датский королевский род Скьолдунгов (Скильдингов) (Цветков, 2003. Кн. 1. С. 358). Его прозвище «Метатель колец» дано, возможно, по его действиям, сходным с действиями одного из героев «Беовульфа» из того же рода Скильдингов, который назван в поэме «даритель сокровищ», в их числе были «шейные кольца», по-русски гривны (Беовульф, 1168–1180; 1191–1194; 1204; 2173). Он был женат на вендской, то есть ободритской, княжне, так как вендами называли ободритов по преимуществу. Его сын носил два имени – датское Хальфдан и вендское (славянское) – Готлейб или Годлиб, а в сагах он – Годлав (Цветков, 2003. Кн. 1. С. 357).
   Значительный интерес поэтому представляет генеалогическая таблица ободритов, которую опубликовал современный учёный В. И. Меркулов по книге немецкого автора XVIII в. Самуэля Бухгольтца «Опыт по истории герцогства Мекленбург», изданной в 1753 г. В ней представлены смешанные славянские и неславянские имена княжеских родов ободритов: Радегаст, Вислав, Ариберт, Биллунг, Траско (Дражко), Готлиб-Годлав, Славомир, Гедрах, Рюрик, Сивар, Трувар, Гостомысл. В генеалогической таблице ободритов Годлиб (Готлейб) представлен в окружении своих родственников-правителей, в том числе Траско (ободридский князь Дражко), «короля вендов и ободритов», убитого в 809 г. «шпионами датского короля», и Славомира, «короля вендов и ободритов», умершего в 821 г., который «воевал против франков».
   Сам Годлиб выступает в таблице «князем вендов и ободритов», правил в Рерике-Мекленбурге-Велиграде ободритов, «повешен датским королём» Годфридом «в 808 г. после взятия Рерика». При этом отмечено, что английские и датские источники называют Годлиба князем племени варягов в составе союза ободритов (Перевезенцев, 2004. С. 35, 36). Из этого можно сделать вывод, что Годлиб был племенным князем у «варягов», а не главой – «королём» – племенного союза ободритов. В этих сведениях задевает нас имя племени – «варяги», которых ещё С. Герберштейн называл ваграми и считал, что представители именно этого племени были призваны славянами в свою землю в качестве правителей (Герберштейн, 1988. С. 60). Действительно, общим именем ободритов назывались вагры, полабяне, варны, глиняне. Вагры занимали северо-восточную часть Шлезвиг-Гольштейна до острова Амарна. Именно на область полабских славян у берега Балтийского моря, как на место нахождения варягов-руси, указывает и приписка начала XIV в. в Ермолаевской летописи: «Поморие Варязское у Старого града за Кданском», – то есть западнее современного Гданьска (Цветков, 2003. Кн. 1. С. 200).
   А теперь снова обратимся к франкским источникам. «Князь племени варягов в составе союза ободритов» – Хальфдан-Готлейб имел пятерых сыновей, пятым, младшим сыном был Рорик Ютландский. Имена двух братьев Рорика не известны, они погибли до 826 г. Старшим в роду остался второй брат – Харальд. Третий брат – Хемминг, погиб в 837 г., убит в стычке с датскими и норвежскими викингами. Остались Харальд и Рорик. Между 843 и 845 годом Харальд умер, Рорик остался один. С 857 г. по 869 год он становится одним из могущественнейших феодалов-землевладельцев Франкского государства, находясь на службе у своего сюзерена – франкского короля Лотаря, а после его смерти в 869 г. он на службе у Карла Лысого. Как упоминалось, Рорик умер не позже 879 г. бездетным, «оставив по себе память верного слуги франкских королей» (Цветков, 2003. Кн. 1. С. 359). Никто из братьев Рорика не сохранил ленного владения – передаваемого по наследству земельного пожалования короля, поэтому их дети, племянники Рорика, по русской терминологии, были изгоями. Возможно, некоторые из них находились у кровнородственных ободритов-вагров-варягов, которыми ранее правил их дед Хальфдан-Готлейб.
   Считаем, что правы окажутся те, кто предположит на основании сведений о Рорике, что у него не было достаточного мотива, чтобы на склоне лет отправиться к ильменским славянам совершать рыцарские подвиги, тем более, что он и его мнимые братья «бояхуся звериного их обычая и нрава». Разумеется, если предположить на месте Рорика и его не существовавших уже к тому времени братьев – его молодых племянников, а между собой двоюродных братьев, одного из которых звали, возможно, родовым именем Рорик, второго – Сивар, третьего – Трувар, тогда поверить в эту версию будет не так трудно. В пользу этой версии говорит даже один определённый факт, правда, не известно откуда попавший в Российский исторический словарь 1795 г., в котором указано, что Рюрик Новгородский родился в 830 г. (Исторический словарь, 1795, 1990. С. 160). В таком случае, в 862 г., когда он пришёл на Русь со своими двоюродными братьями, ему было 32 года. Поэтому сведения средневековой генеалогической таблицы ободритов, отразившей «призвание» князей на Русь – Рюрика, Сивара и Трувара, как отрасль Годлиба, «князя вендов и ободритов», и что они «стали основателями русских правящих домов» (Перевезенцев, 2004. С. 36) – можно без помех принять как сведения о внуках, а не сыновьях Годлиба-Хальфдана.
   Впрочем, как уже говорилось, современные исследователи придали Начальной истории несколько степеней свободы. Летописные сообщения о варягах-руси одни предлагают считать вставкой XII–XIII вв., одновременно внедряя южный, сармато-аланский вариант создания Русского государства. Другие ставят под сомнение не только событие призвания Рюрика, но, как, например, пишет С. Э. Цветков, «и достоверность летописного известия о межплеменных войнах в Новгородской земле» – всё это принимают за события у полабских славян. И наконец компромиссное и как бы убедительное мнение историка А. Г. Кузьмина: князья были призваны с «Острова русов» арабских источников, – и помещает этот остров в Балтийском море под именем эстонского Сааремаа или Ейсюсле исландских саг (Перевезенцев, 2004. С. 47). И как бы не существует «Зерцала исторического государей Российских» датчанина Адама Селлия, с 1722 г. проживавшего в России, или просто не берётся во внимание, что в этом сочинении Рюрик с братьями выводится из Вагрии (Перевезенцев, 2004. С. 37).

4. Избыток теорий

   При таких обстоятельствах у Начальной истории возникает «выбивающийся горизонт», и, вместе с тем, она приобретает «избыток веса». Представляется, что в этой ситуации конструктивное изменение взгляда на начало нашей истории послужит средством для снижения избытка теорий. Если, конечно, при этом будут приняты во внимание линии, связующие ободритский племенной союз и союз ильменских племён. В настоящее время в распоряжении исследователей имеется «система самонаведения» на отношения этих союзов, состоящая из письменных и археологических источников.
   Во-первых, сообщение Псевдосимеона о призвании Рос-Дромитами «распорядителей» «из рода франков», которые, как было сказано, могут быть равнозначны датско-ободритскому роду призванных князей. Затем, антропологическое «откровение» 1977 г., когда исследованиями было выявлено, что население Псковского обозерья относится к западнобалтийскому типу, который «наиболее распространён у населения южного побережья Балтийского моря и островов Шлезвиг-Гольштейн до Советской Прибалтики…» (Перевезенцев, 2004. С. 38). Таким образом, базовая антропология полабских славян у новгородско-псковских словен реабилитирует высказывание ПВЛ: «тии суть людье ноугородьци от рода варяжьска, преже бо беша словене», – ранее это высказывание воспринималось как заблуждение летописца, так как между варягами и скандинавами, в основном шведами, видели тождество. Вносит ясность в вопрос по этой проблеме также исследование скелета Ярослава Мудрого: «его череп не относится к нордическому типу; он схож с черепами новгородских словен, а не скандинаво-германскими черепами» (Цветков, 2004. Кн. 2. С. 41).
   Излагаемые соображения смыкаются с данными археологии. Так, например, клад арабских монет, найденный в 1974 г. в Ральсвеке на Рюгене, который попал в Ральсвек около середины IX в., показал, что владелец клада имел прямые связи со Старой Ладогой. По археологическим находкам IX в., сообщает немецкий археолог И. Херрман, установлено существование непосредственных регулярных морских связей южного берега Балтийского моря, который был населён полабскими славянами, поморянами, со Старой Ладогой (Херрман, 1978. С. 191–195).
   Ясным примером, подтверждающем мнение о балто-славянских культах Перуна и Велеса в языческий период Русского государства (Вани, 1988. С. 286), служит найденная в 1958 г. археологом В. И. Равдоникасом в Старой Ладоге, в срубе Х в., антропоморфная фигурка из дерева, которую отождествляют с Перуном, – на длинном стержне вырезана голова мужчины с усами и бородой. Внизу фигурка украшена валиком-кольцом с нарезкой. Однако нет единого мнения по поводу того, что же всё-таки на голове у этой мужской фигурки в виде толстой шапочки, надетой до бровей – волосы или шлем? И что за предмет на макушке четырехгранной трапециевидной формы – деталь шлема или что-то другое? В книге «Викинги» из серии «Энциклопедия «Исчезнувшие цивилизации», сказано: идол «одет в шлем» (Викинги, 1996. С. 64). М. Гимбутас в книге «Славяне» пишет: «на голову (идола) был надет шлем» (Гимбутас, 2004. С. 191). Однако точность наблюдения показала Т. Д. Панова в своём исследовании «О назначении мелкой деревянной антропоморфной скульптуры X–XIV вв.»: «даны причёска и подобие головного убора» (Панова, 1989. С. 90, 92, рис. 5), – хотя трапециевидный предмет как «подобие головного убора» не совпадает с нашим наблюдением. Более правдоподобным соответствием этому предмету является, видимо, не головной убор, а пучок волос на макушке, поэтому на деревянной антропоморфной фигурке представлено уникальное изображение такого типа причёски, встречающейся у некоторых арийских племён древности.
   Наблюдение Т. Д. Пановой о короткой причёске у идола из Старой Ладоги может быть подкреплено типом причёски четырёхглавого Святовита, которую отметил очевидец разрушения храма этого божества в Арконе на Рюгене Саксон Грамматик (XI в.): «волосы и борода были пострижены коротко; и в этом, казалось, художник соображался с обыкновением руян» (Фаминцын, 1995. С. 27). Причёска наподобие шапочки у деревянных идолов, антропоморфных фигур с фасада храма прибалтийских славян – волосы не достают до ушей, а затылок голый (Мифы, 1988. Т. 2. С. 452). Кроме причёски, особо примечательна антропология у этих мужских голов: огромные глаза на выкате, удивительно длинные и тонкие носы с горбинкой, растущие сразу от лобной кости. Подходящая причёска у бронзовой привески-амулета из Новгорода в виде человечка, отождествляемого с Перуном, обнаружена в слое раскопа, датируемого XII в. (Алешковский, 1980. С. 284–286). Стрижка короткая, глаза огромные, нос длинный тонкий с горбинкой и широкими ноздрями. Лицо узкое, длинное («венедское». – Л. Г.), вместе с бородкой образует острый треугольник. На голове шапочка с шишаком, который служит для подвешивания. Сама форма лица напоминает лицо деревянной фигурки Перуна из Старой Ладоги, только бородка острее. Притягивает внимание динамика позы сурового дружинного бога: правая рука короче левой, кольцом упёрта в бок, левая – в бедро, образует подобие лука. Ноги расставлены.
   Рассматривающего идол Святовита в Арконском храме на Рюгене, сообщает Саксон Грамматик, более всего поражал меч огромной величины. Святовит имел свои боевые значки или знамёна (Фаминцын, 1995. С. 27, 28). К типам этих значков относятся, должно быть, двузубцы и трезубцы, которые, как принято считать, являются производными от образа жертвенной птицы у славян и скандинавов. Изображения жертвенной птицы в форме трезубца встречаются на предметах боевого снаряжения, на подвесках, а также в виде граффити на диргемах сакральных кладов в бассейне Балтики – от Норвегии, Дании, Южной Швеции, славянского Поморья и Пруссии – до Старой Ладоги, Новгорода и Пскова (Кулаков, 1988. С. 106 и след.). Однако только на местной почве у новгородских словен эти знаки приобрели классическую форму «знаков Рюриковичей» – значение лично-родовых княжеских знаков. Сакральный характер изображений трезубцев косвенно подтверждается трезубцами на камнях из жреческого погребения середины IX в. и святилища в Калининградской области (Кулаков, 1988. С. 106 и след.). Так вот, сходство в символическом отношении знаков, а также предметов княжеской власти у прибалтийских и новгородских славян выявляет не мёртвое пространство, а наоборот, степень связи между этими племенами.
   Меч. У древних русов – это движущая сила княжеской власти, средство обеспечения жизни, заместитель природы, дающей средства к существованию, бог войны и «плодородия», источник дани на покорённых территориях. Меч каким-то образом был соотнесён с трезубцем. Показательно изображение меча и трезубца на одном из деревянных цилиндров Х в. из Новгорода, замков особого вида, как достоверно объяснил В. Л. Янин, которыми маркировали мешки с доходами с верви, доля от которых, после князя и жрецов, доставалась вирнику или мечнику (Медынцева, 1984. С. 50). Исключительный интерес представляет граффити на византийской монете, чеканенной в 945–959 гг., входящей в состав Ериловского клада, найденного в Псковской области, – стилизованное изображение меча-трезубца. От рукояти и перекрестия отходят линии, плавно спускающиеся вниз по обеим сторонам клинка, как бы «крылья». Исследователи подчёркивают, что эта символика является достоянием славянского населения, «в Скандинавии нет ничего подобного» (Добровольский, Дубов, Кузьменко, 1981. С. 523–524, рис. 2).
   Двузубец. Исходным смыслом знака, может быть, служит сила внутренней и внешней власти. Но считается, что в этом знаке заложены противопоставленные друг другу символы Солнца и Луны. Установлена бесспорно принадлежность двузубца Святославу Игоревичу, Ярополку Святославичу и Святополку Окаянному. Однако в последнее время этот список расширен за счёт Мстислава Владимировича Тмутороканского – ему атрибутирован двузубец на известном бронзовом «брактеате» (Молчанов, 1982. С. 226; Рис. 2).
   Трезубец. Сакральный, как и двузубец, знак. В нём заложен смысл не только священного числа три, но также принцип единства трёх. Это может быть единством трёх самостоятельных областей, входящих в состав Русского государства – Киевской, Новгородской и Тмутороканской. Но не только. Так, например, исследователь В. И. Кулаков отмечает, что распространение многоугольных подвесок с изображением «парадных» трезубцев Владимира, имевших сакральное значение, «в массе начинается с конца Х в., после крещения Руси» (Кулаков, 1988. С. 106 и след.). По этому поводу существует предположение, что «парадный» знак Владимира – это церковно-христианская эмблема (христограмма), представляющая собой альфу и омегу (А. Л. Хорошевич). Трезубец действовал, как и двузубец, в определённой зоне времени как знак верховных правителей Руси, с 980 г. по 1054 г., со времени киевского княжения Владимира Святославича, с 980 по 1014 г. Затем этот знак действовал во время новгородского и киевского княжений Ярослава Владимировича Мудрого, до 1054 г.
   Знамя. Имеет сакральное значение, связанное, возможно, с двойным смыслом этого слова – «знак» и «знать» (ст. – слав. знати), которые связаны с «рождать(ся)». Одно из знамён в Арконском храме было символом Святовита и называлось Станица, оно отличалось от других знамён величиной и цветом и представляло собой, по словам Саксона Грамматика, «небольшой кусок полотна», но власть его была сильнее княжеской. Если ватага народу – что станица волков (Даль) – несёт это знамя перед собой, тогда, говорит Саксон Грамматик, «они считали себя вправе грабить всё человеческое и божеское, и всё считали себе позволенным. С ним они могли опустошать города, разрушать алтари, неправое делать правым, всех пенатов руянских разрушать и сжигать» (Фаминцын, 1995. С. 28).
   Хоть не по делу, но я отмечу: бедный Ницше! Знал ли он о повадках своих кровных предков, балтийских славян, предшественников его учения о Сверхчеловеке?! – «Не зияет ли здесь бездна для вас? Не лает ли здесь адский пёс на вас? Ну что ж! вперёд! высшие люди!» («Так говорил Заратустра»).
   Похожее знамя – «небольшой кусок полотна» прямоугольной формы, немного вытянутый к верхнему правому углу, натянутый на простое древко без украшений и навершия, от стороны напротив древка отходят четыре линии бахромы или кистей – изображено на реверсе куфической монеты, в виде граффити, нанесённого на территории Древней Руси. Монета чеканена в 866 г., входит в состав клада неизвестного происхождения, датируемого первой половиной Х в. (Добровольский, Дубов, Кузьменко, 1981. С. 526, рис. 8). Это знамя если не идентично, то вполне сопоставимо со знаменем красного цвета, прямоугольной формы на древке с навершием, которое держит один из всадников, откликнувшихся на «призвание» славянских послов, и едущих «владеть» ими – изображено на миниатюре Радзивиловской летописи «Посольство к варягам» (Радзивиловская летопись, в лето 6370. Миниатюра). Но эти знамёна не сопоставимы со скандинавскими, полотнища которых имели трапециевидную или полукруглую форму, украшались орнаментами (Кулаков, 1989. С. 61 и след.).

5. Принципы наследования лично-родовых знаков Рюриковичей

   Исследователями иногда ставится вопрос об эволюции знака – то ли от простого к сложному, то ли, наоборот, от сложного трезубца к простому двузубцу. Интересует исследователей и принцип наследования знаков в ранний период. Так, А. А. Молчанов в своей работе «Ещё раз о таманском бронзовом «брактеате», касаясь вопроса происхождения и начальной эволюции этих знаков, отметил, что «закономерности эволюции лично-родовых знаков князей Рюриковичей и принципы их наследования, в частности, в ранний период, остаются до сих пор малоизученными и недостаточно ясными» (Молчанов, 1982. С. 226). Первый вопрос, о начальной эволюции знака, решается, как нам кажется, сам собой. Начнём с предположения исследователей о том, что двузубец принадлежал не только Святославу Игоревичу, Ярополку Святославичу, Мстиславу Владимировичу и Святополку Окаянному, но и отцу Святослава – Игорю, а также «легендарному» Рюрику. При этом учитывают, что знак Святослава Игоревича, их наследника, имел предельно простую форму – двузубец.
   Активная жизнь трезубца на Руси началась со времени Святого Владимира, точнее, с принятием христианства. «Трезубец Владимира» унаследовал его сын Ярослав Мудрый. В то же время другой его сын, Мстислав Владимирович Тмутороканский, не будучи верховным правителем Руси, унаследовал двузубец – знак языческих предков, правда, с крестиком на правом зубце. Однако на этот знак он имел право после договора с Ярославом в 1026 г. о разделе Русской земли по Днепру, когда под властью Мстислава оказались две области – Тмутороканское княжество и Левобережная Русь вместе с Черниговом. Под властью его предков, верховных правителей Русской земли, также находились две области – Киевская Русь и Верхняя, Новгородская Русь, Новгород со Смоленском.
   При этом обращает на себя внимание тот факт, что оба знака – двузубец Мстислава и трезубец Ярослава – действовали в одной зоне времени. Никакой «закономерности эволюции лично-родовых знаков князей Рюриковичей» не наблюдается. Не укрепляют идею об эволюции знака и находки деревянных цилиндров-замков с надписями и княжескими знаками, сделанные в начале 80-х годов XX в. Новгородской археологической экспедицией. На одном цилиндре изображены «трезубец Владимира» и меч, а также вырезана древнерусская надпись. На втором – двузубец Ярополка, брата Владимира Святославича, и надпись. Цилиндр со знаком Владимира Святославича и цилиндр со знаком Ярополка Святославича отнесены В. Л. Яниным ко времени их новгородских княжений – Владимира (970–980) и Ярополка (977–980 гг.) (Медынцева, 1984. С. 53, рис. 1). Но в этом случае срабатывает ясная и простая идея, высказанная А. А. Молчановым в его указанной ранее работе, что в период от Х – первой половины Х1 в. княжеские знаки принадлежали на Руси лишь правителям стольного Киева – исключительно верховным государям всех Русских земель (Молчанов, 1982. С. 226). Из этого следует: если княжеские знаки принадлежали лишь правителям стольного Киева, то и трезубец принадлежал исключительно верховным государям всех Русских земель. Возражение по этому поводу, что лично-родовые знаки Святополка и Ярослава, соответственно двузубец и трезубец, были у них ещё до киевского их княжения, отводится доводами исследователей, что эти факты были связаны с их претензиями на этот стол (Молчанов, 1982. С. 226).
   В период 970–980 гг. Ярополк Святославич являлся великим князем киевским, поэтому он имел прямое отношение к новгородским доходам, и сборщики дани ставили его знак (двузубец) на цилиндрах-замках, которые маркировали мешки с долей доходов с верви. А с 977 по 980 г., когда Владимир бежал от Ярополка «за море», в Новгороде находились посадники Ярополка, забирая, конечно, при этом и долю Владимира с доходов.
   Статус Владимира был другой – он являлся новгородским князем, а по существу наместником верховного государя всех Русских земель – киевского князя, и своего лично-родового знака иметь не мог. Поэтому надёжнее, по нашему мнению, для датировки «знака Владимира» на цилиндре воспользоваться не историческими данными, как для датировки цилиндра со знаком Ярополка, а стратиграфической датой по данным дендрохронологии, в соответствии с которой знак и меч могли быть изображены на цилиндре в период с 973 по 991 г. Охватывается, таким образом, и киевское княжение Владимира, когда он имел лично-родовой знак в виде трезубца, являясь государем трёх русских областей – Киевской, Новгородской и Тмутороканской Руси.
   После смерти Владимира Туровский князь Святополк при содействии своих сторонников вокняжается в Киеве. При этом он наследует знак своего фактического отца – двузубец Ярополка, убитого Владимиром, который усыновил Святополка. Но ещё и потому, возможно, что третья область Русской земли – Тмутороканское княжество, куда Владимир в 995 г. отправил своего сына Мстислава на княжение, не входила в сферу интересов Святополка. Но Ярослав в тот же период наследует знак своего законного отца – «трезубец Владимира». Как видим, закономерности эволюции этих знаков и в этом случае не усматривается. Каждый вид знака существует сам по себе. В то же время каждый знак несёт в себе и отражает значение другого – это лично-родовые знаки князей Рюриковичей. Однако эти знаки содержат в себе и определённый принцип наследования их.
   В свете идеи, высказанной А. А. Молчановым, что знак в форме двузубца мог принадлежать уже Рюрику, проясняется принцип наследования княжеских знаков. По сообщению Патриаршей или Никоновской летописи о посольстве к варягам с целью призвания князя на Русь, племенные старейшины поочерёдно предлагали послать к хазарам, к полянам, к дунайцам или к варягам (ПСРЛ. 1965. Т. 9, 10. С. 3, 9). Однако сведений о том, что Ильменская Русь имела какие-то связи с этими племенами, которые переходили бы во взаимозависимые отношения, не обнаружено. Только после прихода Рюрика, когда он послал своих бояр, а точнее, воевод Аскольда и Дира, на захват Киева, установились отношения между Новгородом и Киевом, о которых знает Летопись. Под властью Рюрика оказались две области – Новгородская и Киевская Русь. Поэтому его личным княжеским знаком на самом деле мог стать двузубец.
   Вскоре Аскольд напал на Константинополь. Византийские историки, не называя его по имени, говорят о нём как о «воеводе прегордого кагана». Титул каган мог носить Рюрик после того, как он принял новгородское княжение.
   В качестве примечания следует отметить, что под «Ильменской Русью», возможно, следует подразумеваем народ Рос, царя которого называли Каган по рассказу Бертинских анналов о посольстве этого Кагана в 838–839 гг. в Константинополь. Возможно, это была Русь Гостомысла, а «царский» титул каган, как символ величайшей власти, мог быть заимствован в славянский язык у аваров – с VI в. они размещались в Центральной Европе, и славяне принимали участие в их боевых действиях до разгрома их в 796 г. сыном Карла Великого, франкским королём Пипином. Согласно сведениям Людовика Немецкого о Восточной Европе, изложенным в письме к Василию Македонянину в 871 г., в то время сосуществовали четыре каганата: Аварский, Норманнский, Хазарский и Болгарский (на Дунае) (Гумилёв, 1989. С. 152). Перечисление идёт по кругу: запад, северо-запад, юго-восток, юго-запад, замыкаясь на исходной точке, на Аварском каганате.
   Норманнами франки называли датчан, как пишет об этом упоминавшийся ранее Эйнхард, автор жизнеописания Карла Великого. Но Датского каганата не было, предпочтительнее под норманнами в этом случае понимать восточных соседей датчан, ославяненных ругов-русов, расселившихся к тому времени до озера Ильмень (А. Г. Кузьмин). В пяти летописях против двух имеются свидетельства о руси, которые на первый взгляд противоречат смыслу текста о «призвании»: «И идоша за море к варягом, к руси… Реша русь, чудь, словене и кривичи вся: «Земля наша велика и обильна, а наряда в неи нету…» Выходит, что к варягам обратились с призывом идти княжить в их землю русь, чудь, словене и кривичи. Таково содержание этого текста с точки зрения Лаврентьевской, Ипатьевской, Хлебниковской, Троицкой летописей и Летописца Переяславля Суздальского. И только в Радзивиловской и Московско-Академической летописях представлена форма «реша руси». Поэтому А. А. Шахматов реконструировал текст, по замечаию Л. Мюллера, «не по свидетельствам, а «по смыслу» (Мюллер, 2004. С. 52):: «Реша руси чудь, словене, кривичи и весь…» (ПСРЛ, 1977. Т. 33. С. 141, 142). При этом «и кривичи вся» исправлено на «кривичи и вьсь» также «по смыслу», что вошло в последующие издания Повести временных лет, в том числе в текст, подготовленный О. В. Твороговым и переведённый Д. С. Лихачёвым, в издании Памятников литературы Древней Руси XI – начала XII века (ПЛДР. XI – нач. XII, 1978. С. 36). Новейшие исследования показывают, что «древнее ядро Новгородской волости сложилось на базе союза словен, псковских кривичей и чуди» (Некрасов, Мельникова, 1982. С. 99, № 6) – весь, как видим, не участвует.
   Среди ссылок на летописи не менее важной представляется запись в тексте Новгородской (Клементовской) Кормчей: «Приидоша русь, чудь, словень, кривичи къ варягомъ, реша…» М. Н. Тихомиров считал, что текст этого списка «Летописца» (в Кормчей. – Л. Г.) – «древнейший датированный список русской Летописи», источником для сведений послужила Летопись, «близкая по составу Лаврентьевской, но отнюдь не тождественная с ней» (Пиотровская, 1999. С. 131).
   Возможно, это и был Русский каганат Гостомысла, а затем Рюрика. Титул каган имел значение независимой, «всюду воюющей власти». Хакан (каган), тюркск. – «глава империи, большой федерации племён». Западные авторы как параллель кагану дают rex (царь). С этим содержанием он и перешёл к киевским государям в ранний период. Предположение о существовании титула каган в Ильменской Руси нацеливает нас на географическое название Кагани пустошь в бывшем «Новгородском уезде на востоке от тесовской Ямской слободы, и от Ясеня к северу, при озёрах» (Словарь-справочник. Вып. 2. 1967. С. 197). При этом целесообразно воспользоваться мнением средневекового автора, Бэды Достопочтенного (VIII в.), автора «Церковной истории народа англов»: «Гунны (авары. – Л. Г.) – Балтийские или Поморские славяне» (Венелин, 2004. С. 287).
   Возможно, это мнение высказано в связи с существованием у славян княжеского титула каган. Но эти славяне, как было сказано, расселились в своё время до озера Ильмень. К району «Кагани пустошь» примыкает территория с плотной поселенческой зоной Ильменского Поозерья, протянувшаяся узкой полосой шириной 4–5 км на 20 км вдоль северо-западного берега Ильменя, на которой расположено селище Прость в 2 км к югу от Новгорода – самое крупное неукреплённое поселение раннего средневековья в окрестностях Новгорода. Современные археологи готовы видеть в нём центр словен Ильменского Поозерья. Поселение находится в 300 м от главного языческого святилища словен новгородских – урочища Перынь. Весною и в начале лета селище Прость отделено от капища водами разлившегося Ильменя, а в остальное время – заболоченной низиной.
   Археологи особо упоминают найденные на поселении три бронзовых поясных накладки: две квадратные и одну серповидную, которые представляют детали поясного набора, пока не встречавшегося на Северо-Западе России. Эти два типа накладок составляют один комплект на некоторых «тюркско-аварских» поясах неволинской культуры, характерных для VIII в. Эти пояса являются знаками социального или военного ранга их владельцев, символами доблести, власти и богатства. Безусловный интерес для нашей темы северо-западного каганата русов представляют также удила с железными эсовидными псалиями, увенчанными зооморфными головками, найденные на поселении Холопий городок, который расположен в 14 км от озера Ильмень. Псалии инкрустрованы латунными пластинками, а глаза головок – вставки синего кобальтового стекла. Подобные удила характерны, в основном, для аварских, аланских, литовских и тюркских древностей VII–IX вв. Точная аналогия этих удил обнаружена в инвентаре погребений VIII в. славяно-аварских могильников Житовска Тонь и Комарно II в Словении. Территориально удилам с Холопьего городка ближе всего удила с бронзовыми зооморфными псалиями из погребения в сопке Чернавино (IX в.) близ Старой Ладоги в Низовьях Волхова (Носов, Плохов, 2005. С. 150–151).
   Топография самого крупного поселения Прость, занимающего самый высокий холм, окружённый низменной и затапливаемой во время паводков территорией, притом, на небольшом расстоянии от озера Ильмень, обращает внимание на соответствие «острову русов», включённого в источники, восходящие к первой половине IX в. и отражённые в сочинениях Ибн-Русте и Гардизи. Русия находится на острове, окружённом озером, почва болотистая. Русы имеют царя, который зовётся Хакан-Рус.
   Хотя А. А. Шахматов размещает «остров русов» в районе Околорусья вокруг Старой Русы, где речка Порусье впадает в реку Полисть (Шахматов, 1919. С. 55–56). А. П. Новосельцев также решал вопрос об «острове русов» в пользу северного расположения страны русов IX в., в то время как В. В. Бертольд уже конкретно помещал около Ильменя область русов арабского автора XII в. Ибн-Русте. В то же время А. С. Мыльников для этого случая отметил поразительно интересный факт, ранее не замеченный историками, связанный с новгородским сказанием о Словене и Русе, послужившим ядром для хронографического сказания о Словене и Русе 1679 г. Неизвестный автор арабского сочинения «Моджмалат Таварих» («Собрание историй»), составленного в 1126 г. (в начале XII в.!), цитирует русское (новгородское) сказание о Словене и Русе, которое известно по спискам русского происхождения XVII в.: «Остров (русов) не большой и не маленький, с болотистой почвой и гнилым воздухом»; «когда родится (у руса) сын, отец кладёт ему на живот меч и говорит: “Вот тебе наследство”». Таким образом, смысл сказания, попавшего в арабский источник через какого-то посредника, подтверждает устное бытование сказания об «острове русов» на новгородской (русской) почве уже в первой половине XII в. (Мыльников, 1990. С. 331–333).
   Аскольд и Дир, после захвата Киева, стали наместниками Рюрика Новгородского, который стал «царём» (каганом) двух Русий – Верхней и Нижней, Новгородской и Киевской. При нём, скорее всего, реализовался двузубец как лично-родовой знак государя этих двух Русий. Великий князь киевский Игорь, которого анонимный еврейский источник XII в. называет «царь России» (каган), унаследовал от Рюрика двузубец. Но роль городов после Олега Вещего поменялась – наместников стали посылать из Киева в Новгород. Так, сын Игоря Святослав княжил в Новгороде. От своего отца он унаследовал двузубец вместе с престолом в Киеве, став государем Киевской и Новгородской Руси.
   Отношение Киева к третьей области русов – Тмуторокани как к подчинённой территории просматривается уже в событиях завоевания Таматархи-Тмуторокани (евр. Самкерц) в 939 г. Игорем. Хотя в Летописи годы с 935 по 940, можно сказать – немцы, потому что хронология в указанный период немая, слов нет, одни символы в виде годовых дат. Эти сведения вычитываются в смутной Кембриджской рукописи еврейского анонима XII в., где Игорь назван Х-л-гу, Олег, но Олег скончался в 913 г. Поэтому предлагают дополнительного Олега II, «царя русов» в Киеве, изгнанного в 939 г., ссылаясь как бы на «моравскую традицию», а на самом деле – на польскую! Поэтому она должна быть подвергнута критической проверке, что до настоящего времени не сделано, и «дополнительный Олег» завис у сторонников этой «традиции».
   В 965 г. Тмуторокань была вновь завоёвана Святославом во время похода на хазар. В этой связи, как считают, возникает в византийских источниках имя сына Святослава Сфенга. Тем не менее, не доверяя реконструкциям исторических событий (есть тяжёлый случай – Л. Н. Гумилёв), никаких мотивов для умолчания событий нашему летописцу не приписываем, хотя его упрекают в том, что он «не учёл» этого четвёртого сына Святослава, тогда как три его сына «учтены» – Ярополк, Олег и Владимир. А Сфенг известен только византийскому историку Георгию Кедрину, который упоминает его в связи с событиями 1016 г., когда флот ромейского полководца Монга нанёс поражение хазарам «при помощи Сфенга, брата Владимира» (Святославича) (Цветков, 2004. Кн. 2. С. 9. Примеч. № 1).
   Но сдерживающей причиной не соглашаться с утверждением, что летописец «не учёл», является тот факт, что в 995 г. Владимир посадил своего сына Мстислава в Тмуторокани. Встаёт вопрос о династическом праве: племянник Мстислав сместил своего дядю Сфенга, значит, Владимир оставил своего брата без удела, сделал его изгоем? и т. д. Однако имя Сфенга наряду с именами Сфендослав-Святослав, Сфенкел-Сфангел (Лев Диакон, 1988. С. 71; 206, № 25; 125), Свенальд-Свентояд (Исторический словарь, 1795–1990. С. 136) притягивает внимание созвучием с именем Святовита-Свентовита, божества полабских славян.
   Итак, активная жизнь трезубца на Руси началась со времени Владимира Святославича, причём, не только с принятием христианства в 988 г., а с того времени, когда он стал верховным государем трёх русских земель – Киевской, Новгородской и Тмутороканской – это 80–90-е гг. Х в. В этот период на Руси действует трезубец как лично-родовой знак великих князей киевских и одновременно в качестве государственной эмблемы. Трезубец Владимира наследует Ярослав Мудрый. После него, возможно, Изяслав Ярославич. Но со смертью Ярослава начались «крамолы», борьба за главный престол между Ярославичами и «Рогволожичами», полоцкими князьями, а затем между О́льговичами и Мономаховичами. Тмуторокань стала владением черниговских князей.

6. Двусторонняя связь: новгородцы – ободриты – новгородцы

   Освешает проблему датско-венедско-ободритского происхождения Рюриковичей и западнославянская традиция летописи титулования первых русских князей «великие князья» или «светлые князья». Титул «светлый князь» зафиксировал во второй половине IX в. арабский автор Ибн-Русте у восточных славян, вероятнее всего, по мнению Б. А.Рыбакова, в союзе племенных княжеств вятичей (Горский, 1988. С. 126). Исходя из недатированной части летописи, можно считать, что вятичи имеют западнославянское происхождение. Во всяком случае, литая бронзовая фигурка четырёхликого идола, сходного с типами идолов балтийских славян, была найдена в земле вятичей, в Старой Рязани (Панова, 1989. С. 92, рис. 5). А ссылку на четырёхликого Збручского идола, найденного в Тернопольской области, в притоке Днестра реки Збруч, можно отвести достоверными суждениями исследователей о том, что он относится к типу идолов балтийских славян.
   Не стоит оставлять в стороне имена князей и богов балтийских славян и производные от них имена новгородцев, которые, помимо антропологического «откровения» 1977 г., выявляют двустороннюю связь «новгородцы – ободриты – новгородцы», – это прежде всего имя ободритского князя первой половины IX в. – Гостомысл, а также имя новгородского князя второй половины IX в. – Гостомысл. Имена богов у балтийских славян – Святовит, Яровит и форма имён у жителей Новгородской земли, в том числе Старой Русы – Неговит, Добровит, Добромысл (Миронова, 1990. С. 220; Арциховский, 1978. С. 296). Сюда же название укреплённого поселения в Смоленской земле, городища Ободрово (Седов, 1978. С. 145, № 79). Но наряду с ободритами и, должно быть, одновременно с ними новгородские племена хорошо знали лютичей-вильцов-велетов. В их городе по имени Редигаст или Ретра находилось святилище, «покоившееся вместо фундамента на рогах зверей». А у самого идола Сварожича-Редигаста «на груди находилось изображение бычачьей или буйволовой головы – народного герба» (Фаминцын, 1995. С. 191). Для нас это имеет особое значение в связи с тем, что в недатированном тексте Патриаршей или Никоновской летописи лютичи названы наутицами: «Ляхове же друзии Наутици» (во всех списках вместо «Лутици») (ПСРЛ. 1965. Т. 9, 10. С. 3, 9). Наутици – от др. – русск. наут/а, – ы «крупный рогатый скот» (Словарь. 2002. Т. V. С. 446). Таким образом, лютичи для новгородцев – «бычачичи» или «буйволичи», могучие велеты.
   Теперь ещё одно слово о двусторонней связи «новгородцы-ободриты-новгородцы». Это по поводу «шеста, на вершине которого была прикреплена рука, державшая железное кольцо», – о его существовании у ободритов слышал Титмар, шест назывался Геннилем и служил оберегом для целого селения. Но если бы только для селения! В самом гербе Старграда была изображена рука, державшая кольцо, а затем перенесена в герб Рерика-Велиграда-Мекленбурга (Фаминцын, 1995. С. 24, № 4), в котором правил, как мы уже обращали внимание, сын Рорика, «Метателя колец», Хальфдан-Готлейб. Кроме этого сакрального предмета – руки держащей кольцо – у прибалтийских славян среди богослужебных предметов из храма в Ретре известна «кисть правой руки, отлитая из металла жёлтого цвета» (Маш, 2006. С. 215).
   Я с удовольствием привожу факты применения руки и кольца в значимых в сакральном смысле изображениях на территории Древней Руси, а на её северо-западе – в особенности.
   1. Правая рука одной из фигур четырёхсторонней стеллы Збручского идола прижата к левой части груди в области сердца, в руке – кольцо (Нидерле, 2000. С. 321).
   2. В составе декоративного убранства деревянных ножен меча Х в. из Новгорода, по центру «убранства» – кольцо («Родина», 11–12–2002. С. 142).
   3. На печати новгородского тысяцкого Кондрата, до 1268 г., в двойном круге из точек – правая рука; на печати новгородского посадника Степана Твердиславича, 1230–1243 г., в двойном круге – правая рука («Древняя Русь…», 1985. Табл. 157).
   4. В Евангелии Юрьевском 1120–1128 г., относящемся к новгородской письменности, заглавная буква Р представляет орнамент в виде пальмовой ветви. Верхний конец загибается вправо кольцом, образуя букву Р, а саму ветвь с кольцом держит – правая рука (Буслаев, 1930. Т. 3. С. 15–16, рис. 20).
   5. Скульптурное изображение из дерева, созданное новгородским мастером в XI в. в виде какого-то навершия – правая рука, держащая шар. «Функциональное назначение, говорит исследователь Е. Рыбина, пока не установлено» (Рыбина, 2000. С. 140).
   Известно, что круг или шар в мифопоэтической символике выступают в качестве эмблемы могущества и власти (Мифы. 1988. Т. 2. С. 18–19), а понятие руки соотносится в большинстве случаев с понятием бога (Маковский, 1996. С. 282). А потому кольцо и рука соотносятся и здесь со значением божественной власти. Но на самом деле смысл круга или кольца многозначный, он охватывает и представления о загробном мире, о вечности. Так, на третьем ярусе изображений на колонне с острова Готланд: участники погребальной процессии держат по кольцу в руке, поднятой кверху (Викинги, 1996. С. 31). Известно золотое кольцо Одина – Драупнир, порождающее себе подобных. Мифология вечного обновления магических сил бога (Мифы. 1987. Т. 1. С. 289, стлб. 1, 2).
   Приходят известия от археологов о событиях второй половины IX в. на русском северо-западе. По сведениям о материальной культуре Ладоги и Рюрикова Городиша, добытым современным археологом Е. Н. Носовым, Сказание о призвании «варягов» не лишено исторической подосновы. Рюрик через два года из Ладоги перешёл к истоку Волхова, на поселение, возникшее в конце VIII – начале IX вв., которое носило к тому времени скандинавское название Holmgardr. «Симптоматично, пишет Е. Н. Носов, что город над Волховом получил славянское название» (Новгород). «Рюриково Городище – это и есть древний летописный Новгород», заключает Е. Н. Носов, до появления детинца 1044 г., когда появился новый топоним, собственно, «Новгород». «Топографическая структура Рюрикова Городища сугубо восточноевропейская и отличная от скандинавской модели», сообщает Е. Н. Носов, ссылаясь на I. Jansson» а. И далее: «В целом материальная культура Городища носит гораздо более выраженный воинский, «дружинный» характер, чем культура Ладоги… на первый план вышли функции военно-административные, связанные с его ростом как центра формирующейся новой территориальной общности, собственно «земли» (Носов, 2005. С. 30–32).

7. Облик Рюриковичей

   Ясное дело, хотелось бы столкнуться лоб в лоб с физическим обликом русской власти – с внешностью древних Рюриковичей. Оказывается, такая возможность существует: археология и современная антропология знают как они выглядели. Облик Владимира Святославича на его сребреннике с трезубцем, четвёртое колено Рюрика, волнует прижизненным реализмом: не «брада и власы» как везде на его поздних живописных портретах, а характерная внешность – лицо продолговатое и большое, короткая стрижка, широкие скулы, невысокий лоб, глаза большие навыкате, нос долгий – прямо от верхней части лба между бровей до длинных усов, нависая над ними – небольшая верхняя губа над толстой нижней губой, безбородый, – исключительно выразительный облик (См. монеты Владимира: Сотникова, 1983). Каждый случай столкновения с восстановленным или обнаруженным прижизненным обликом Рюриковичей буквально потрясает исключительной его выразительностью. В этом смысле большую ценность представляет погрудный портрет Ярослава Мудрого на его свинцовой печати – он в высоком шлеме с шишаком, в плаще, застёгнутом фибулой на правом плече, лицо долгое безбородое с острыми пиками усов (Янин, Гайдуков, 1988. С. 113; 259, табл. 1, 2а; 307, табл. 49, 2а).
   Более того, на фотографии одной из стадий восстановления М. М. Герасимовым облика Ярослава Мудрого по черепу – вид в профиль – все основные признаки лица Владимира Святославича на виду: лицо долгое, скулы широкие, глаза большие, нос длинный, те же губы (Карпов, 2005. – фотогр. между с. 352–353). Но в том-то и дело, что существует достоверный скульптурный портрет Рюриковича в девятом колене, Всеволода Мстиславича, князя новгородского, который скончался в Пскове 11 февраля 1138 г. Посмертный облик князя запечатлён между 11–14 февраля скульптором в глине на сосуде из его могилы (Белецкий, Белецкий, 1979. С. 275–279). Его родовой облик Рюриковичей приводит в сильнейшее волнение своей крайней выразительностью: лицо долгое, лоб невысокий, скулы широкие, глаза огромные навыкате, нос тонкий длинный с горбинкой и прямо ото лба, наподобие лопасти пропеллера, ноздри большие, усы длинные и коротко подстриженная борода в уровень с подбородком, губы характерные – маленькая верхняя и толстая нижняя, подбородок небольшой.
   Однако для антропологии Рюриковичей следует принять во внимание и белокаменную мужскую голову, так называемую «клиновидную маску», которая помещалась на фасаде северного притвора Георгиевского собора в Юрьево-Польском над большим рельефом Святого Георгия. На самом деле – это портрет второго строителя храма (1230–1234 гг.) и победителя волжских болгар (1220 г.) Святослава Всеволодовича, князя юрьево-польского (Воронин, 1967. С. 280, 281. Рис. 120). Родовые черты Рюриковичей в облике Святослава бросаются сразу в глаза: волосы под головным убором короткие, в виде шапочки до бровей, лицо продолговатое, скулы широкие, глаза огромные навыкате, нос длинный тонкий с горбинкой, верхняя губа маленькая, нижняя толстая, усы и небольшая борода клином. Но если эти черты заметны и в облике Ивана Грозного, то естественно предположить, что сходные черты были у самих родоначальников – Рюрика, Игоря и Святослава.

8. Сакральная хронология

В качестве заключения целесообразно представить концепцию «Летописчика вкратце» Константинопольского патриарха Никифора (XIV в.), в котором даны метафизические ориентиры мировой истории, связанные между собой сетевой хронологией: события «от» и «до» переплетены между собой числовыми отношениями к факту. Поэтому они явлены в наивозможнейшей полноте. Царь Александр Македонский, царь Август, царь Константин, князь Рюрик включены в сакральную хронологию мировой истории. Начало княжения Рюрика в Руси соотнесено с переложением книг на славянский язык святым Кириллом в период с 863 по 866 гг.: «А от седьмого собора до преложения книг лет 77. А в Руси нача княжити Рюрик в лето 6370 (862 г.). От преложения книг до крещения рускаго лет 123» (Хронограф, 1888. С. 15–16).

2006–2010 гг.

Литература

   Алешковский П. М. Языческий амулет-привеска из Новгорода // Советская археология. 1980. № 4. С. 284–286.
   Арциховский А. В. Берестяная грамота № 526 // «Древняя Русь и славяне». М., 1978. С. 296.
   Белецкий В. Д., Белецкий С. В. Сосуд из могилы псковского князя Всеволода-Гавриила Мстиславича (1138) // Советская археология. 1979. № 3. С. 275–279.
   Беовульф, Старшая Эдда, Песнь о Нибелунгах // Библиотека всемирной литературы. М., 1975. Беовульф: 1168–1180; 1191–1194; 1204; 2173
   Буслаев Ф. И. Сочинения. Очерки по археологии и истории искусств. Л., 1930. Т. 3. С. 15–16. Рис. 20.
   Вани З. Структура славянского язычества. Доклад на международном симпозиуме по славянскому язычеству в Югославии // Советская археология. 1988. № 2. С. 286.
   Венелин Ю. Древние и нынешние славяне. М., 2004. С. 103–105; 287.
   Викинги: набеги с севера. М., 1996. С. 31; 64.
   Воронин Н. Н. Владимир, Боголюбово, Суздаль, Юрьев-Польской. М., 1967. С. 280, 281; рис. 120.
   Гегель Г. В. Ф. Философия права. М. – Л., 1934. § 274. С. 299.
   Герберштейн С. Записки о Московии. М.: МГУ, 1988. С.60.
   Гимбутас М. Славяне. М., 2004. С.191.
   Горский А. А. О переходном периоде от доклассового общества к феодальному у восточных славян // «Советская археология», № 2, 1988. С.126.
   Гумилёв Л. Н. Древняя Русь и Великая степь. М., 1989. С. 152.
   Декоративное убранство ножен меча. Х в. // Родина, 11.12.2002. С. 142.
   Древняя Русь. Город, замок, село. М., 1985. Табл. 157.
   Добровольский И. Г., Дубов И. В., Кузьменко Ю. К. Автографы русских дружинников на восточных монетах VIII–X вв. // Памятники культуры. Новые открытия: Ежегодник 1980. Л., 1981. С. 523, 524, рис. 2; 526, рис. 8.
   Егоров К. Л… Еще об одной возможности отождествления Рюрика. [Электронный ресурс]. Электрон. дан. Режим доступа: http://www.bibliotekar.ru/rusKiev/24.htm
   Иловайский Д. И. Начало Руси. М., 2004. С. 523; 47.
   Исторический словарь российских государей, князей, царей, императоров и императриц. М., 1795; М.: Эврика, 1990. С. 136, 160.
   Карпов А. Ярослав Мудрый. Жизнь замечательных людей. М., 2005. См. илл. Реконструкция по черепу.
   Карпозилос А. Рос-Дромиты и проблема похода Олега против Константинополя // Византийский временник. 1988. № 49. С. 117, 118.
   Константин Багрянородный. Об управлении Империей. М., 1991. С. 97, 107–109.
   Краткий Ипатьевский летописец конца XV – начала XVI в. // Летописи и хроники. М., 1984. С. 170.
   Кулаков В. И. Птица-хищник и птица-жертва в символах и эмблемах IX–XI вв. // Советская археология. 1988. № 3. С. 106 и след.
   Кулаков В. И. Знамёна Балтийского региона // Советская археология. 1989. № 4. С. 61 и след.
   Лавров П. А. Материалы по истории возникновения древнейшей славянской письменности // Труды Славянской комиссии. Т. I. Академия наук СССР. Л., 1930. С. 102–103.
   Лев Диакон. История. М.: Наука, 1988. С. 71; 206, № 25; 125.
   Маковский М. М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках. М., 1996. С. 282.
   Маш А. Г. Сокровища Ретры. М., 2006. С. 131, 215, 264.
   Медынцева А. А. Новгородские находки и дохристианская письменность на Руси // Советская археология. № 4, 1984. С. 50, 51, 53, рис. 1. Ссылка на: Янин В. Л. Археологический комментарий к Русской правде // Новгородский сборник, 50 лет раскопок Новгорода. М.: Наука, 1982. С. 150, 153).
   Мельникова Е. А., Петрухин В. Я. Легенда о призвании варягов и становление историографии // Вопросы истории. № 2. 1995.
   Миронова В. Г. Берестяные грамоты из Старой Русы // Советская археология. 1990. № 2. С. 220.
   Мифы народов мира. М., 1987. Т. I. С. 289, стлб. 1, 2.
   Мифы народов мира. Т.2. М., 1988. С. 18–19; 452. См. рисунки.
   Молчанов А. А. Ещё раз о таманском бронзовом «брактеате» // Советская археология. 1982. № 4. С. 226; Рис. 2.
   Мыльников А. С. Картина славянского мира. СПб., 1999. С. 331–333; 153.
   Назаренко А. В. Немецкие латиноязычные источники IX–XI веков. М.: Наука, 1993. С. 143; VIII, 32.
   Нидерле Л. Славянские древности. М., 2000. С. 321. См. рис. “Четыре стороны гусятинской статуи”.
   Носов Е. Н. Новгородское Городище в свете проблемы становления городских центров Поволховья // Е. Н.Носов, В. М.Горюнова, А. В. Плохов. Городище под Новгородом и поселения Северного Приильменья. СПб., 2005. С. 30–32.
   Носов Е. Н., Плохов А. В. Новые раскопки поселений в Северном Приильменье // Е. Н. Носов, В. М.Горюнова, А. В.Плохов. Городище под Новгородом и поселения Северного Приильменья. СПб., 2005. С. 122, 140, 141, 150, 151, 153.
   Орлов Р. С. Художественная культура городов «Русской земли» в IX–X вв.// Труды V Международного Конгресса археологов-славистов. Киев: Наукова думка, 1988. Т. 2. С.116.
   Панова Т. Д. О назначении мелкой деревянной антропоморфной скульптуры X–XIV вв. // Советская археология. 1989. № 2. С. 90, 92, рис. 5.
   Перевезенцев С. В. Смысл русской истории. М., 2004. С. 36–38, 47.
   Полное собрание русских летописей. М., 1962. Т. 2. Стлб.14
   Полное собрание русских летописей. Т. 9, 10. М., 1965. С. 3, 9.
   Радзивиловская летопись. В лето 6370. Миниатюра.
   Рыбина Е. Не лыком шиты // Родина, 11.12.2002. С. 140.
   Седов В. В. Городища Смоленской земли // Древняя Русь и славяне. М., 1978. С. 145, № 79.
   Секст Эмпирик. Сочинения: в 2 т. М., 1976. Т. 2. С. 120.
   Словарь-справочник «Слова о полку Игореве». Вып. 2. 1967. С. 197.
   Словарь древнерусского языка XI–XIV вв. М., 2002. Т. V. С. 446.
   Соловецкий летописец конца XVI в. // Летописи и хроники. 1980. М., 1981. С. 209.
   Сотникова М. П., Спасский И. Г. Тысячелетие древнейших монет России: Сводный каталог русских монет X–XI вв. Л.: Искусство, 1983.
   Трубачёв О. Н. К истокам Руси (наблюдения лингвиста). М., 1993. С. 38.
   Трубачёв О. Н. Этногенез и культура древнейших славян. М., 2003. С. 106, 107.
   Фаминцын А. С. Божества древних славян. СПб., 1995. С. 27, 28, 191, 24, № 4.
   Херрман И. Полабские и ильменские славяне в раннесредневековой балтийской торговле // Древняя Русь и славяне. М., 1978. С. 191–195.
   Хронограф по списку библиотеки князя П. П.Вяземского. СПб., 1888. С. 15–16.
   Цветков С. Э. Русская история. Кн. 1. М., 2003. С. 354, 355, 357–359, 200.
   Цветков С. Э. Русская история. Кн. 2. М., 2004. С. 9, Примеч. № 1. Вернадский Г. В. Киевская Русь. Тверь; М., 2001. С. 47.
   Шахматов А. А. Повесть временных лет. Т.1. Петроград, 1916. С. 4 (4–7). Примеч. № 4.
   Шахматов А. А. Древнейшие судьбы русского племени. Пг., 1919. С. 55, 56.
   Эйнхард. Жизнь Карла Великого. М., 2005. С. 79 (12–15); 83 (4).
   Янин В. Л., Гайдуков П. Г. Актовые печати Древней Руси X–XV вв. М.: ИНТРАДА, 1988. С. 113; 259, Табл. 1, 2а; 307, Табл. 49, 2а.

VII. КЛИЧКИ ЯРОСЛАВА МУДРОГО

   Если вспомнить, как широко распространилась в современной историографии вражда «славянского» (южного) и «русского» (северо-западного) взгляда на происхождение Руси, думаю, что будет кстати расшифровать так называемые искажения имени Ярослава Мудрого, а на самом деле его клички, в средневековых западноевропейских источниках. Притом оставленные почему-то безмолвными А. В. Назаренко в его фундаментальном труде «Древняя Русь на международных путях», самым успешным исследователем этих источников.
   Вот эти неведомые «имена» Ярослава Мудрого, данные ему хорошо осведомлёнными в его судьбе западноевропейскими источниками: Malesclodus, Juriscloht, Bullesclot, Gericlo, Julius Clodius (Назаренко, 2001. С. 502.).
   1. Malesclodus, Несчастный хромец. Кличка Ярослава «Хромец» была известна на Руси в его время. В 1016 г. двадцативосьмилетний Ярослав пришёл из Новгорода на Святополка с тысячью варягов и сорока тысячами других воинов. Святополк привёл киевлян и печенегов. Стояли три месяца на противоположных берегах Днепра, никто не решался атаковать первым. И стал воевода Святополка, разъезжая по берегу, укорять новгородцев, говоря: «Что пришли с Хромцом этим? Ведь вы плотники, поставим вас хоромы наши рубить». – Разъярясь, Ярослав выступил первым и победил.
   В 1018 г. Святополк пришёл с поляками на Ярослава, в сражении Ярослав был побеждён и едва убежал с четырьмя мужами в Новгород. Поляки, должно быть, и дали ему кличку «Несчастный хромец», которая попала в западноевропейские источники.
   2. Juriscloht, Хромой законодатель. Здесь, конечно, ирония по отношению к создателю Русской правды. Учёные не находят в ней влияния скандинавских «правд».
   3. Bullesclot, Кипятящийся хромец. Перевод имени Ярослав со значением «ярый». Но опять-таки с оттенком иронии.
   4. Gericlo, Дающий волю своим чувствам. Звуковое оформление клички как бы даёт намёк на имя Геракла. На самом деле в данном случае связи с Гераклом нет. Это другой вариант перевода имени Ярослав со значение «ярый». Тем не менее, существует этимологическая связь имён Геракл и Ярослав: «достаточно точным соответствием имени Геракл служит общеславянское имя Ярослав», можно «говорить о возможных индоевропейских истоках имени Геракл и Ярослав», – заключает исследователь этимологии теонима Гера Н. Н. Казанский (Казанский Н. Н. К этимологии теонима Гера // Палеобалканистика и античность. М.: Наука, 1989. С. 56, 57).
   5. Julius Clodius, Юлий Хромец – это буквально. На самом деле здесь не всё так просто. Это наиболее содержательная кличка Ярослава. Имя Юлий отсылает к римскому номену Юлий, связывавшееся, по официальной римской версии, с именем Иула, сына Энея, родоначальника римлян. А имя Clodius, Хромец – это народная форма имени Claudius, оно связывалось с именем P.C. Pulcher (обычно в народной форме Clodius), который в 62 г. до н. э. был обвинён в оскорблении празднеств в честь Bona Dea, Благой Богини (Дворецкий И. Х. Латинско-руссий словарь. М.: Русский язык, 1976. С. 193).
   Julius затрагивает, может быть, неизвестное современным историкам родовое предание первых русских князей о каком-то знаменитом родоначальнике, не имевшем отношения к скандинавским родам. В источнике именем Julius явно выражена пародия на генеалогическую легенду киевских Рюриковичей. Известно, что московские Рюриковичи вели свой род от римского императора Октавиана Августа. Примечательно, что современная французская писательница Регина Дефорж в своём романе об Анне Ярославне «Под небом Новгорода» так спародировала эту легенду: французские епископы, уговаривая короля франков Генриха I жениться на Анне, среди прочих достоинств дома Ярослава Мудрого называют и такое: «Эта девица Анна происходит из древнего и знатного рода Филиппа Македонского, отца Александра Великого» (Дефорж Р. Под небом Новгорода. М.: Панорама, 1995. С. 6).
   Clodius как P.C. Pulcher – святотатец заключает в себе, возможно, намёк на событие 1044 г., когда по распоряжению Ярослава были выкопаны из могил останки его дядей-язычников, Олега и Ярополка, кости были крещены, положены в саркофаги и поставлены в Богородичном храме. С точки зрения позднего христианства эти действия были серьёзным нарушением церковных канонов.
   Клички Ярослава интересны тем, что в них не содержится никакого отголоска о происхождении Рюриковичей от шведов – так же, как и во всех средневековых западноевропейских источниках.

2007 г.

Литература

   Назаренко А В. Древняя Русь на международных путях. М.: Языки славянской культуры, 2001. С. 502.
   Казанский Н. Н. К этимологии теонима ГЕРА // Палеобалканистика и антчность. М.: «Наука», 1989. С. 56, 57.
   Дворецкий И. Х. Латинско-русский словарь. М.: Русский язык, 1976. С. 193.
   Дефорж Р. Под небом Новгорода. М.: Панорама, 1995. С. 6.

VIII. ЗБРУЧСКИЙ ОБЕЛИСК, ГЕРАКЛ, МИТРА-ХОРС, ДВЕ РУССКИЕ КЛЯТВЫ

   В изобразительном искусстве сакрального характера у восточных славян сохранился образ Геракла, богатыря-бога. Сведения об этом, как мы полагаем, содержатся в изображении усатого великана в нижнем ярусе Збручского обелиска. С целью оценки оснований этой гипотезы мы обратимся к материалам, добытым археологами И. П. Русановой и Б. А. Тимощук при изучении Збручского святилища.
   Интересующее нас существо материала следующее. В 5 км от села Городница Гусятинского района в Тернопольской области, меду рекой Збруч и впадающей в неё рекой Гнилая, среди холмистой возвышенности Медоборы, покрытой лесом, на самом высоком холме, высотой 428 м над уровнем моря, называемом горой Богит, было сооружено святилище, окружённое валами из камней, во времена расцвета Скифии, в период раннежелезного века, во второй половине I тысячелетия до н. э. А на рубеже IX–X вв. это городище-святилище было приспособлено под языческое святилище восточными славянами.
   Был сооружен «довольно сложный в плане» пьедестал для идола, который стоял в центральной яме. Этим идолом являлся «найденный в 1848 г. в русле реки Збруч недалеко от г. Гусятина каменный обелиск с четырёхликой головой, покрытой высокой круглой шапкой, и с изображениями, вырезанными на его четырёх боковых гранях, который получил в литературе наименование Збручский идол» (по-славянски кап, отсюда капище). В северной части сооружения между углублениями и среди каменной вымостки оставлен проход к центру круга шириной 1 м. Вход вёл к центральной столбовой яме. В двух углублениях, расположенных в северной и южной частях сооружения, обнаружены погребения мужчин в возрасте около 60 лет. Кроме того, в углублении в северной части сооружения, на расстоянии 40 см. от погребения взрослого человека, среди камней лежали кости ребёнка в возрасте около 2 лет. Второе такое же детское погребение обнаружено среди камней углубления в восточной части сооружения (См.: Русанова, Тимощук, 1986. С. 90–92, 96).
   С точки зрения направлений по странам света чрезвычайно важны погребения мужчин в северной и южной частях сооружения, детское погребение в северной части и сам вход с севера к центру круга, к его центральной столбовой яме, где стоял идол. Безусловно, эти обстоятельства выявляют значимое для святилища сакральное направление – с севера на юг. Оно «лежит» так, как это делают олени или коровы на пастбище, которые всегда ложатся, располагаясь в точном соответствии с магнитным полем Земли, головой на север.
   В нижнем ярусе обелиска – Збручского капа – вырезано изображение усатого богатыря, который держит на голове два верхних яруса с другими изображениями. Этого богатыря мы отождествляем с Гераклом, о чём чуть позже.
   Изображения на обелиске ориентированы по странам света: север – юг, восток – запад. Такое суждение исследователей основано на том, что на одной грани в нижнем ярусе нет изображения. Эта часть обелиска, таким образом, не должна была попадать на глаза идущим со стороны севера к стоящему в центре круга четырёхгранному идолу. Этой своей частью он был к чему-то прислонён. На противоположной, северной, грани в верхнем ярусе вырезана женская фигура с рогом-ритоном на груди в правой согнутой руке – знак-эпитет этой богини. Её отождествляют с главной богиней земледелия, синкретическим верховным женским божеством, объединившим идеи плодородия, умирания, воскрешения и жизни. Она-то и обращена лицом на север, а противоположная грань, с пустым нижним ярусом, обращена на юг.
   Картина граней обелиска с ярусами представляет такой вид. В верхнем ярусе, чередуясь от северной богини на восток, юг и запад, ещё одна крупная женская и две такого же роста мужские фигуры. У этой женской и двух мужских фигур изображены символы – знаки-эпитеты этих божеств. В среднем ярусе, соответственно, две женские и две мужские фигуры с разведёнными в стороны руками, они значительно меньшего размера. На трёх гранях нижнего яруса изображён усатый великан на коленях, он держит на голове два верхних яруса, поддерживая свод среднего яруса на ладонях пальцами наружу. На северной, лицевой грани, он стоит на коленях впрямь. На двух других гранях ноги вырезаны художником в форме «вид сбоку».
   Верховное женское божество, смотрящее на север, несёт идею плодородия, на груди держит рог-ритон, многозначный символ, в том числе знак приобщения к высшей власти правителей. Справа от неё, лицом на восток, скорее всего, ипостась Верховной богини, женская фигура с кольцом в правой руке, приложенной к левой части груди в области сердца. Это божество, должно быть, связано каким-то образом с подземным миром, если судить хотя бы по двум изображениям – античного и скандинавского искусства и находкам в древнерусских могильниках. На фрагменте краснофигурного апулийского кратера около 330 до н. э. изображён Аид (Гадес) и Персефона (Кора «дева»), повелительница загробного мира. Над головой Персефоны и Аида подвешено по одному кругу с вписанным косым крестом (МНМ. 2. 1988. С. 306). На 12-футовой колонне с острова Готланд в Балтийском море участники похоронной процессии, викинги-воины, каждый держит кольцо в левой поднятой кверху руке (Викинги, 1996. С. 31). В яме на курганообразном возвышении на территории Збручского святилища, предназначенной для жертвоприношений, найдены обломки стеклянных браслетов вместе с керамикой XI–XIII вв. и костями животных. Подобные ямы с такими же находками раскопаны на древнерусских могильниках (Русанова, Тимощук, 1986. С. 93).
   Справа от женщины с кольцом изображена мужская фигура, обращённая лицом на юг – но глядя на идола с четырьмя каменными лицами, с чертами угрюмой архаики, хочется сказать не «на юг», а «на солнопёк», – на левой части груди этой мужской фигуры, под ладонью приложенной правой руки, вырезан едва теперь заметный символ – круг со вписанными в него спицами, громовой знак, колесо как эпитет божества: «громовержец» или «бог гремящий».
   Громовержец в культуре разных народов был связан с земледельческими культами, он олицетворял небо как источник света и дождя (Алексеева, 1986. С. 45). На вопрос о том, какое это божество, отвечают, насколько я помню, что это – Хорс, принимая символ на его груди за солярный знак солнечного божества, потому что понимают его как двойного Дажьбога: Хорс-Дажьбог. И это правильно в соответствии с формой записи перечня кумиров в Пантеоне Владимира в Лаврентьевской летописи: в записи между именами Хорс и Дажьбог нет разделительного знака. Перевести это сочетание имён двух божеств можно как «солнечный Хорс».
   И всё-таки считаем, что на обелиске вырезан не Хорс, а Перун, обращённый лицом на солнопёк. И на груди его громовой знак. Тем более, что древние славяне связывали происхождение грома с солнцем. Поэтому представляется интересным обсудить выводы М. А. Васильева в его исследовании «Боги Хорс и Семаргл восточнославянского язычества», где он приводит один из вариантов апокрифа «Беседа трёх святителей», в котором на вопрос: «Отчего гром сотворен бысть?» – дан ответ: «Два ангела громная есть: елленский старец Перун и Хорс жидовин – два есть ангела молнина».
   Разгадку, почему солнечный Хорс превратился в «ангела молнина», предложил В. П. Даркевич: в древности источником молний считалось солнце. На рисунке Никоновской летописи ((XVI в.) молнии показаны исходящими изо рта солнечного лика. Перун в апокрифе «Беседа трёх святителей», конечно, приравнен к Зевсу. Надо, стало быть, найти в русских источниках соотнесение Хорса с солнцем. На этот источник указывает М. А. Васильев – «Слово Иоанна Златоуста», памятник домонгольского периода. В нём устойчивая пара Перун и Хорс изменена: Хорс замещён Аполлоном, имя которого рассматривают как глоссу к «Хорс» (Васильев, 1989. С. 135, 136). Солнечное божество Аполлон – устроитель-организатор не только социально-политической жизни, но и в области морали, искусства и религии. Но почему в этом позднем источнике Хорс выступает с эпитетом «жидовин»? Убеждений и фактов на этот счёт нет. Не знаю, будет ли способствовать разъяснению косвенный факт такого рода: в иранском мире существовала форма xors по отношению к солнцу – «солнце-царь», заимствованная в др. – евр. в форме xrs «солнце» (Васильев, 1989. С. 138). Запомним, что Перун, бог-громовержец, по-гречески Зевс; а Хорс, божество, связанное с солнцем, – устроитель-организатор не только социально-политической жизни, но и в области морали, искусства и религии, по-гречески Аполлон.
   Справа от Перуна и слева от Верховного женского божества изображена мужская фигура лицом на запад. Рядом с фигурой внизу вырезаны символы этого божества – длинный всаднический меч или палаш, а под ним конь. Это и есть Хорс.
   Имя Хорс восходит к древнеиранскому имени Митры – Михр. Второе его имя Мира вошло в русский язык в значении «мир», но не в смысле «весь свет», а как тихое время – «мир да Бог». Эта русская идиома также связана с Митрой. Хорс не «солнце», а «как солнце». Исследователи Авесты определяют Митру как древнего бога договоров. Позднее он стал почитаться арийцами и как бог-воин, «сражающийся на стороне праведного, верного договору, и безжалостно уничтожающий вероломных нарушителей соглашений и лгунов, а также и как бог-судья над всеми людьми (в том числе и над душами умерших), и как солнечное божество, сопровождающее Солнце в его небесном полёте» (Рака, 1998. С. 270).
   Митра, как и наш Хорс, обращён лицом к западу: «Мы почитаем Митру… / Что землю вширь проходит / После захода солнца»; «Летит он, стран владыка… / Над стороною правой» («то есть южной, так как Митра после захода солнца летит с Запада на Восток») (Авеста, 1998. Михр-яшт. XXIV, 95–97; XXV, 103–105. С. 297, № 1). Митра «первым из божественных духов над Харой приближается впереди бессмертного [Солнца], сам на быстрой лошади… наимогущественный, обозревает всю [землю], заселённую арийцами» (Авеста, 1998. С. 312. Михр-яшт. IV, 13. – Выделено нами). В числе холодного оружия у Митры нож или обоюдоострый клинок: «На колеснице Митры… / Есть тысяча ножей, / Что обоюдоостры»; у Вэртрагны, бога войны, «великолепного Мужа», «что летит за Митрой следом», «златой клинок, что разукрашен весь» (Авеста, 1998. Михр-яшт. XXXI, 127; Бахрам-яшт. X, 27).
   Из богов русского пантеона нам известен только один конный бог – это Хорс. В Слове о полку Игореве полоцкий князь Всеслав, нарушивший закон престолонаследия и завладевший Киевским престолом с помощью восставших киевлян, ночью, до света, пока не появился Хорс «впереди бессмертного Солнца, сам на быстрой лошади», несётся в Тмуторокань, «Велиому Хорсу волком путь перерыскивая». Его цель: удержаться на киевском престоле, урядившись о Новгороде с сыном Святослава Глебом (Кучкин, 1985). И мы готовы утверждать, что в договорах Руси с греками под выражением: «клялись оружием своим», следует подразумевать клятву Хорсу. Именно так.
   Мирный договор Олега с греками 907 г. русские скрепили таким образом: «кляшася оружьем своим, и Перуном, богом своим, и Волосом, скотьим богом, и утвердиша мир» (ПЛДР, 1978. С. 46). Клятва «оружием своим» – это клятва Митре-Хорсу: «Ты миром и войною / Стран управляешь, Митра» (Авеста, 1998. Михр-яшт, VII, 29), – клятва богу договоров и богу-воину, сражающемуся на стороне праведного, верного договору.
   Мирный договор Игоря с греками 945 г. сохраняет форму русской клятвы, но в нём имеется ценное для нас пояснение, раскрывающее содержание клятвы «оружием своим». Вот клятвенная часть договора для языческой части Руси, для тех, которые не крещены, в переводе на современный русский язык по тексту Повести временных лет А. А. Шахматова: «И которые помыслят от страны Русской разрушить такую любовь… да не имеют помощи от Бога, ни от Перуна, да не защитятся щитами своими, и да посечены будут мечами своими, и да погибнут от стрел и от иного оружия своего, и да будут рабами в этом веке и в будущем» (Шахматов, 1916. С. 53). Постараемся же хорошенько запомнить угрозу нарушителям договора: погибнут от оружия своего и станут рабами как на этом, так и на том свете, – для суждения о содержании клятвы «оружием своим» эти положения являются главными.
   Мирный договор Святослава с греками 971 г. в краткой форме сохраняет клятву оружием своим, и в то же время в этой клятве вместо «да будут рабами в этом веке и в будущем», появилось «да будем злати, якоже злато се», которое нам предстоит разобрать… «Если не соблюдём мы чего-либо из сказанного раньше, то я и те, которые со мною и подо мною, да будем иметь проклятие от Бога, в него же веруем, и от Перуна и от Волоса, скотьего бога, и да будем золотыми, как это золото, и своим оружием да иссечены будем. Это имейте за истину, потому что царскую золотую грамоту создали нынче для вас, и написали на хартии этой, и своими печатями запечатали» (Шахматов, 1916. С. 87, № 7. Пер. наш). Так вот, клятва «оружием своим» имела, оказывается, такое содержание: если не соблюдём мы чего-либо из сказанного в договоре, то своим оружием да иссечены будем. На первый взгляд всё ясно, и в то же время ничего не ясно. Как это можно быть иссечённым своим оружием? Это высказывание считается таким же тёмным местом, как и «да будем злати, якоже злато се». Однако такая удивительная угроза нарушителям договора приобретает содержательный смысл в контексте восхвалений Митре, у нас – Хорсу:

     Мы почитаем Митру…
     Которого не может
     Ввести в обман никто…
     Везти не будет лошадь
     Противящихся Митре,
     Не продвигаясь, скачет:
     Несомых не несёт,
     Везомых не везёт.
     Летит копьё обратно,
     Что лжец вперёд бросает,
     От заклинаний злобных
     Нарушившего слово.

(Авеста,1998. Михр-яшт, V, 17, 20. С. 275).
   Вот, оказывается как: оружие нарушителей мирного договора само обернётся против них («Летит копьё обратно, / Что лжец вперёд бросат), и лжецы будут повержены. Тогда что же значит, если всё идёт одно к одному, «да будем злати, якоже злато се»? Опять Митра? О, в этих словах захватывающая метафора древних руссов, торговцев рабами! Эти слова переводят почему-то «будем желты, как золото» (ПЛДР, 1978. С. 87), но от чего нарушители договора пожелтеют – пока не известно. Но ведь нарушителей договора ждут не победы, а разгром, вот тогда пленные и станут «золотыми», готовыми на продажу рабами, которых продавали за золото – золотыми, как «это золото», гривны-обручи, которые русы вместе с оружием клали на землю, клянясь «оружием своим». Теперь доступен пониманию и этот факт: зачем русы, скрепляя мирные договоры клятвой «оружием своим», клали на землю вместе с ним и свои золотые гривны – оказывается, для того, чтобы показать, что нарушители договора превратятся в пленных, продаваемых в рабство за золото. Ещё за 60 лет до заключения Святославом этого договора с греками, в 912 г. князь Олег урядился с ними, что они буду выкупать своих греков (а по договору русы будут продавать им пленных греков) по 20 золотников за раба (Шахматов, 1916. С. 38). Выходит, что стать «золотым» – это значит иметь цену золотом за себя в качестве пленного.
   Есть еще одно подтверждение, как человек становится «золотым», «в злато пременися». Правда, при других обстоятельствах, когда он сам откупился золотом. В Галицко-Волынской летописи под 1209 г. читаем: «Яту бывшю Володиславу, и Судиславу, и Филиппу, и мучену бывшю, много имения дав. Судислав же в злато пременися, рекше много злата дав избавися» (Карамзин, 1991. С. 586). В этих обстоятельствах в злато пременися – как бы принял другой облик, стал золотом, а на самом деле выкупился, тем самым избавился от мучений. Так Судислав «стал злат, якоже злато».
   Если в верхнем ярусе фигуры двух женщин и двух мужчин принимают за небожителей, то в отношении среднего яруса с двумя женскими и двумя мужскими фигурами меньшего размера, с разведёнными в стороны руками, доскональность суждений исследователей вызывает вопрос: насколько подлинно это суждение, что в среднем ярусе отражен земной мир? Тогда кто изображён: поселяне – домохозяйки и бойцы домохозяева, тягловые мужики? Я думаю, что с большей уверенностью, и в духе персонажей русской мифологии, можно сказать, что в среднем ярусе изображены прибоги. Такая практика изображения сакральной иерархии существовала и в искусстве соседей – у скифов. На верхней части ножен меча из состава Мельгуновского клада в скифском кургане Нижнего Приднепровья представлены чередующиеся изображения грифов, сфинксов и крылатых львов. «Следует отметить, обращает наше внимание В. Д. Блаватский, что в мельгуновских изображениях чудовищ выступает одна особенность, которая наблюдается в зверином стиле и последующего времени, именно: к основной фигуре животного приставляются, как бы сочленяясь с нею, меньшие по размеру фигуры других зверей» (Блаватский, 1985. С. 137).
   И, наконец, нижний ярус, в котором вырезана фигура усатого гиганта, который, стоя на коленях, держит на голове, прихватив руками – что? Земной шар и небесный свод? Потому что есть мнение, что это Велес, который в момент выполнения присущих ему хтонических функций держит на голове землю и небо. Спрашивается, каким образом, находясь в преисподней, в глубине земли, можно держать землю, при этом стоя на коленях – что, места мало? А если это происходит на краю земли, где небо «приклоняется к земле», тогда «тут» – это уже будет не «здесь», тут во весь рост не встанешь! Так вот то, о чём я думаю в своём уме, с достаточным основанием можно высказать так: это Геракл, он держит небесный свод, пока Атлант добывает золотые яблоки в саду Гесперид.
   Интересно, что в нашу тему Геракла, держащего небесный свод на Крайнем Севере, в Гиперборее, попадает поздний галло-римский памятник ритуального значения, так называемая «колонна Юпитера». Автор книги «Кельты. Воины и маги» Т. Пауэлл описывает эту колонну таким образом: «Монумент состоит из квадратного основания, на которое водружён ствол, сужающийся кверху и имеющий криволинейные очертания; капитель несёт скульптурную группу. Основание и сама колонна украшены фигурами римских богов, но скульптурная группа наверху создавалась в соответствии с традициями местных (кельтских) культов» (Пауэлл, 2004. С. 156, рис. 18).
   Когда мы начинаем рассматривать эту колонну на рисунке, то сразу находим, что она состоит из трёх ярусов. Наверху скульптурную группу составляют всадник и великан, стоящий на коленях спиной к всаднику. Передние ноги лошади лежат на плечах великана. «Бородатый всадник, – уведомляет нас Пауэлл, – иногда вместо оружия держит в руках колесо». Но чтобы дополнить значение колеса как знака-эпитета, добавим, что это громовой знак, символ верховного божества – Громовержца. И что немаловажно для нас, в среднем ярусе нет признаков нашего среднего земного мира, изображены стоящие небожители – различные божества. А вот в нижнем, третьем ярусе, представлен во весь рост земной герой Геракл, в левой руке он держит палицу, на плечах львиная шкура.
   Фигура Геракла содержит, по моему по крайней мере мнению, намёк на фигуру великана, стоящего на коленях в скульптурной группе наверху. Ведь совершенно очевидно, что лошадь бородатого верховного божества, находящегося на небе, является атрибутом этого божества и метафорой неба. И здесь нет ничего странного с точки зрения конкретного исторического варианта мифа, что ноги лошади лежат на плечах гиганта, стоящего на коленях. Это Геракл держит небесный свод, на котором восседает Громовержец.
   Тем самым мы собираемся сказать по поводу Збручского идола следующее: фигура главного женского божества на обелиске имеет смысл и ценность только в связи с её окружением – вместе с другими божествами, в том числе вместе с Гераклом. А в целом на обелиске представлена концепция универсального всемогущего божества восточных славян.

2008 г.

Литература

   Авеста в русских переводах (1861–1996). СПб., 1998.
   Алексеева Е. М. Культы Горгиппии // Советская археология. 1986. № 4.
   Блаватский В. Д. Античная археология и история. М., 1985.
   Васильев М. А. Боги Хорс и Семаргл восточнославянского язычества // Религии мира. 1987. М., 1989.
   Викинги: набеги с севера. М., 1996.
   Карамзин Н. М. История Государства Российского. Т. II–III. М., 1991. Примечания к Т. III. Гл. V, № 176.
   Кучкин В. А. «Слово о полку Игореве» и междукняжеские отношения в 60-х годах XI в. // Вопросы истории. 1985. № 11.
   Мифы народов мира. Т. 2. М.: Советская энциклопедия, 1988.
   Памятники литературы Древней Руси. М., 1978.
   Пауэлл Т. Кельты. Воины и маги. М., 2004.
   Рака И. В. Примечания и справочный отдел: «Авеста в русских переводах (1861–1996)». СПб., 1998.
   Русанова И. П., Тимощук Б. А. Збручское святилище // Советская археология. 1986. № 4.
   Шахматов А. А. Повесть временных лет. Т. I. М., 1916.

IX. «СЛОВО» – СИМВОЛ ЭТНИЧНОСТИ СЛАВЯН

   1. С именем славяне связывают два близких по содержанию понятия: или слава или слово. Первое – из ряда польских версий, начиная с XVI в., в области славянской истории и этнографии. Второе представляет собой идею чешского филолога второй половины XVIII – первой трети XIX в. Й. Добровского, который, по мнению современных лингвистов, справедливо считал, что этноним словене связан со славянским slovo. В исследованиях о славянских древностях много сказано о том, что восточноевропейские венеды, славяне и анты – это один и тот же народ, славяне, которые в начальных веках нашей эры были известны римским историкам под именем венедов/венетов, живших в районе Прибалтики. Но также и о том, что венеды и славяне – это разные этносы, что название «венеды» перешло на славян после того, как они расселились на территориях, которые ранее занимали венеды. Однако мнение о том, что восточноевропейские венеды были славянами, убедительно обосновал В. В. Седов [85 - Седов В. В. Этногенез ранних славян. Вестник Российской академии наук. 2003. Т. 73, № 7. С. 594–605.]. Источники VI в. славян называют Sclaveni, но «едва ли кто всерьёз станет оспаривать, что форма Sclaveni скрывает за собой славянское самоназвание *slovеne» [86 - Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. I. М., 1991. С. 127, № 102.]. Но когда словене стали называться словенами? Точнее, в какой период мог быть получен этот результат – название словене? Например, в историко-географическом источнике позднеримского периода – на Певтингеровой таблице или карте (II–IV вв.), в той области, где можно предполагать расселение части славянских племён как раз по соседству с венедами, словен нет [87 - Свод, I. С. 68. Карта.]. В связи с темой: «Слово» как символ этничности славян, определённый исторический интерес представляет тот факт, что славяне долгое время обходились без названия «словене» – до VI века в источниках его нет. Имеются только частные этимологические построения в исследованиях о славянах.
   Наше название появляется у готского историка Иордана, в VI веке: «Хотя теперь их названия («многочисленного племени венетов») меняются в зависимости от различных родов и мест обитания, преимущественно они всё же называются словенами и антами» (Sclaueni et Antes) [88 - Свод, I. С. 106 (34) / 107.]. О словенах и антах сообщает и современник Иордана византийский историк Прокопий Кесарийский, но его сообщение не касается времени появления названия «словене» и «анты», он только упоминает их вместе с другими народами и называет места обитания на левом берегу Дуная [89 - Свод, I. C. 177.]. С точки зрения времени появления названий «словене» и «анты», особый интерес представляет гипотеза Ф. П. Филина – А. И. Попова о происхождении названия «анты». Как бы не посягая на то, в чём все уверены, что название «анты» связано с древнеиндийским antya – «находящийся на краю, на конце», то есть «украинцы», – даётся новая этимология: этноним аварского происхождения, связан с тюркским ant – «клятва», монгольским anda, and – «побратим». При этом происхождение этнонима связывается с историческими событиями в VI веке: славяне, побеждённые аварами, были приведены ими к клятве племенных вождей на союзническую верность. С распадом аваро-славянского союза в конце VI века исчез и этноним «анты» в византийских источниках [90 - Филин Ф. П. Заметка о термине «анты» и о так называемом «антском периоде» в древней истории восточных славян // Проблемы сравнительной филологии: Сб. ст. к 70-летию чл. – корр. АН СССР В. М. Жирмунского. М. – Л., 1964. С. 266–270; Попов А. И. Название народов СССР. М., 1973. С. 34–35.].
   2. Этноним «словене», как представляется, также связан с международными событиями в истории славян, как и «анты», и предполагает развитое коллективное самосознание. В VI веке славяне перешли границу Империи и в огромном числе расселились на её территории. Славяне сражались против всех, заключая договоры со всеми: с византийцами, аварами, болгарами, арабами. Византийцы называли славян вероломными, хвастливыми и высокомерными, потому что славяне горазды были на́ слово. В качестве критерия приводились не только бесчисленные факты нападения славян на византийцев и другие народы, но и слова, примерно такие, как у вождя славян Даврентия-Добряты к предводителю аваров Баяну: «Родился ли среди людей и согревается ли лучами солнца тот, кто подчинит нашу силу? Ибо мы привыкли властвовать чужой [землей], а не другие нашей. В этом-то, сказал он, сдержим слово (ταυ̃τα ήµι̃ν έν βεβαίω; уточн. пер. наш. – Л. Г.), пока существуют войны и мечи» [91 - Свод, I. С. 321; 350, № 67.]. Добрята имел в виду, конечно, не слово, даваемое кому-то в качестве верного ручательства, а слово-заклятие во время определённых магических действий, в том числе во время молитвы за новые победы соотечественников. Такое слово считалось крепким. Так, например, в заговоре оборотня заклинатель говорит: «Слово моё крепко, крепче сна и силы богатырской» [92 - Буслаев Ф. И. Значение собственных имен: лютичи, вильцы и волчки в истории языка. – Временник Императорского Московского общества истории и древностей Российских. Книга 10. М., 1851. С. 13.], подразумевая магическую силу своего слова. О существовании у славян всевозможных магов (колдунов-волхвов, кудесников, ведунов, ворожей) сообщают многие источники [93 - Нидерле Л. Славянские древности. М., 2000. С. 323–326.]. При этом сами вожди или князья славян выступали посредниками между народом и богами или демонами, выполняя жреческие функции. Это были словные или словесные люди – славуны. Выразительный пример представляет имя, а скорее прозвище, архонта (князя) славянского племени северов, которое генетически восходит к антам – Славун. В 767 году он выступил против Империи во Фракии и был схвачен по приказу императора. Имя Славун имеет этимологическую связь со слово, подразумевая человека известного, в хорошей славе, занимающегося словом в магических целях, имеющего сильное влияние на людей. Обращает на себя внимание один из фрагментов исторического сочинения византийского историка VI века Менандра Протектора о взаимоотношениях аваров и антов. Архонта Мезамера (этимология имени не выяснена), как одного из племенных правителей, анты отправили послом к аварам. Менандр называет Мезамера «пустословом и хвастуном», который, «прибыв к аварам, изрек слова высокомерные и в чем-то даже наглые». Не так оценил человеческие качества Мезамера находившийся среди аваров кутригур, он сказал хакану: «Этот человек приобрел величайшую силу у антов и может противостоять любым своим врагам. Следует поэтому убить его и затем безбоязненно напасть на вражескую [землю]». Авары убили Мезамера [94 - Свод, I. С. 317.]. Несомненно, что «величайшая сила» Мезамера не в последнюю очередь была заключена в том, что он был словный, словесный, славун. Однако до VI века, до того, как славяне вышли на международную арену, этнонима словене в качестве самоназвания, в источниках, как уже было сказано, нет. В этом не было необходимости.
   С другой стороны, в славянской среде было множество личных имён, во второй части которых присутствует «слава», таких, как Святослав, Вячеслав, Брячеслав, Ростислав, Собеслав, Войслав и другие. Были и полные имена со словом «слава» – уже названный князь северов Славун, чешский князь X века Славник, и такие слова как «славник», связанное со славить, имевшее функциональное значение, «славутник», «славнук» (завидный, богатый жених) [95 - Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. IV. М., 1998. С. 215, стлб. 2; Назаренко А. В. Древняя Русь на международных путях. М., 2001. С. 632.]. Как имена, так и указанные слова связаны чередованием гласных со слово, слыть [96 - Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. Т. III. СПб., 1996. С. 664.] При этом во время заключения военных договоров со славянами, а также в других ситуациях, контрагенты неоднократно имели случай слышать от славян, что слова их «роты» (клятвы) крепки, «крепче сна и силы богатырской», что они люди слова. И всё-таки этноним словене был создан не иноплеменными контрагентами, а славянами в качестве самоназвания.
   3. Даже спустя тысячелетие от рассматриваемого периода мы находим у голландца Альберта Кампенского (ок. 1490–1542) сообщение в послании папе Клименту VII «О делах Московии» о том же символе этничности, о «слове» у русских славян, который опирался на сведения своих соотечественников, в том числе непосредственно на сведения, полученные от своих родственников. «И действительно, у них считается великим и ужасным злодеянием обманывать друг друга… о клятвопреступлениях и богохульствах у них не слыхивать» [97 - Мыльников А. С. Картина славянского мира. СПб., 1999. С. 227–228.]. Если такое положение дел соответствовало этническому самосознанию славян и в VI веке как людей слова, в этом случае только суффикс – анин в качестве форманта отделял, например, слова славун, славник, славутник, словесный, словный от самоназвания словене. При существовавшей у славян этнической связи со словом, содержание словене можно истолковать как «люди, верующие в силу слова, воздействующие на силы природы и на людей словом». То что этноним словене связан со слово, в этом большинство исследователей уверены при существовании древнерусского кличане «охотники, поднимающие дичь криком»: клич [98 - Трубачев О. Н. Этногенез и культура древнейших славян. М., 2003. С. 42; Фасмер М. Этмологический словарь русского языка. Т. III. С. 664–666.]. Допустимо, пожалуй, для рассматриваемой темы привлечь иноязычные соответствия для лексемы слово в названиях античных племён Raeti (реты), жители горной области Ретия между реками Пад, Дунай, Рейн и Лех, и Vocates (вокаты), племя в Галлии Аквитанской, на левом берегу Гарумны [99 - Дворецкий И. Х. Латинско-руссий словарь. М., 1976. С. 850, стлб. 1; 1089, стлб. 1.]. Ю. Венелин настаивает, что Raeti – это искажённый поздний латинский вариант греческого названия племени ρητοί (Rheti) реты от ρητόν речь, слово [100 - Венелин Ю. Древние и нынешние словене. М., 2004. С. 78–79.]. Что касается названия племени Vocates (вокаты), в нём так или иначе всё-таки усматривается связь с латинским vocabulum слово, чего нет в латинском искажённом варианте греческого названия племени реты.
   Таким образом, можно сделать вывод, что именно в VI веке появились этнонимы словене и анты, как сказано у Иордана: «…теперь… преимущественно они (венеты) всё же называются славянами и антами» [101 - Свод. Т. I. С. 107.]. Оба этнонима в основе имеют слово, но анты – чужое, тюркское слово «клятва», оно не было самоназванием части славянских племён, поэтому с распадом аваро-славянского союза этноним исчез из византийских источников. В то же время этноним словене создан на языке, на котором говорил этнос, и был усвоен в качестве самоназвания.

2005–2010 гг.

X. «МЕЖДУВОДЬЕ», «ОБРЯД ГВОЗДЯ» И САКРАЛЬНОЕ ЧИСЛО 8 КАК ЭТНИЧЕСКИЕ АТРИБУТЫ ВЕНЕДОВ И СЛАВЯН

   Поиски значения и смысла слова «славяне» породили много версий, в числе которых, например, латинское cluō «очищаю», cloāca «конализационный сток», польское Sіowieс «медленно зреющий лён». И если литовскому названию деревни Slavenai на реке Slavė [102 - Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. Т. III. СПб.: Азбука, 1996. C. 664–666.] как будто соответствует праславянское *slovĕne, однако данная версия теряет доказательную силу в связи с тем, что названия топонимов и гидронимов с основой slav-, slov– не обязательно связаны с названием населения, а являются географической характеристикой мест его обитания.
   Подобало бы начать с того, что смысл названия «славяне» следует искать у коренных венедов, живших вдоль излучины Адриатического моря по соседству с североиталийскими этрусками. Но как искать, когда от венедов сохранилось небольшое количество коротких надписей и сло́ва «славяне» там нет? Надписей оказалось достаточно только для указаний на то, что язык венедов италийский и некоторые детали его свидетельствуют о каких-то связях с балтийскими языками, поэтому венедов Северной Европы принято считать славянами [103 - Тит Ливий. История Рима от основания города. Т. I. Кн. V, 10. М.: Наука, 1989. С. 263. Примеч. № 83. С. 546.]. Имя славян упоминает в VI веке Иордан в связи с имеющимися у него сведениями о разделении венедов на три рода: венедов, славян и антов. То есть о славянах сказано открытым текстом в то время, когда венеды находились не только в Северной Италии, но и в Северной Европе и никаких этрусков по соседству уже не существовало. И тем не менее мысль о том, что наименование «славяне» следует искать в культуре североиталийских венедов, связанной в какой-то мере с культурой этрусков, опровергнуть или отклонить как случайную и произвольную, нельзя. Поэтому в проблеме разрешения трудностей, связанных со словом «славяне», особое место занимает этрусская пространная посвятительная надпись «А» на золотой пластине из Перги (500 г. до н. э.).

//-- НАДПИСЬ «А» --//
   1. ita tmia icac he– Этот вотив и эти храмо-
   2. ramњva vatiexe вые дары, пожертвованые
   3. unialiastres themia Юноне-Астарте, соору-
   4. sa mex htuta htefa жены. Правящий государством Тефа-
   5. riei velianas sal рий Велиана во время обряда
   6. cluvenias turu– вбивания гвоздя подарил их
   7. ce munistas thuvas для этого святилища
   8. tameresca ilacve и храмовой пристройки по божественному
   9. tulerase nac ci avi– определению. И вот три года
   10. l hurvar teњiameit– как в октябре при погребении…
   11. ale ilacve alsase божества…
   12. nac atranes zilac– и вот слугу своего за этот
   13. al seleitala asnaњv– зилатов дар. Что касется ста-
   14. ers itanim heram– туй в этом храме,
   15. ve avil eniaca pul– то их годы, как звезд-
   16. umxva ды.

   Словенский исследователь Й. Шавли в своей книге «Венеты: наши древние предки», изданной в 2003 г. в Москве, присоединился к А. Берлоту, воспользовавшемуся материалом словенского языка при расшифровке этрусской надписи из Перги, и появилось, говорит Шавли, «возможно, впервые славянское наименование в форме Cluveni, которое может указывать на то, что сами венеты называли себя именем словены». При этом он умолчал, что в латинско-этрусском слове Cluvenias обнаруживают clav (cluv) – основу латинского clāvus «гвоздь» с типичным этрусским оформлением прилагательного в генетиве (в родительном падеже): суффикс en, окончание s. Таким образом, выражение в этрусской надписи sal cluvenias (sal «обряд») можно перевести как «обряд гвоздя» [104 - Немировский А. И. Этруски. От мифа к истории. М.: Наука, 1983. С. 88, 89.] или «гвоздевой обряд». Выходит, что слово cluvenias, которое вплотную соответствует наименованию «славяне» (но не «словене»!), обозначает не этнос, а гвоздь. Думаю, что не стоит резко перечить Шавли и наводить тоску на славянофилов, тем более, что Шавли в конце концов прав, – sal cluvenias имеет отношение к венетам-славянам, но совсем с другой стороны. История многовариантна. И не одно, а несколько наименований связано с этносом. Каждое одновременно присутствует и отсутствует в связи с происходящими изменениями. Сами себя венеды называли avainach «люди, живущие на берегах рек или на воде», а латины дали этому названию форму veneti. В таком случае нам следует обратить внимание на майнсковенедский реликт в виде формы *med– в немецком топониме Med-bach, который специально рассмотрен О. Н. Трубачёвым. Он близок форме предлога med «между» в некоторых южнославянских языках. Medbach близок словенскому топониму Medvode, объясняемому из *medvodjane «межводяне» [105 - Гиббон Э. Закат и падение Римской империи. Т. IV. М.: Терра, 1997. Примеч. № 54. С. 56; Трубачёв О. Н. Этногенез и культура древнейших славян. М.: Наука, 2003. С. 318, 397; Этимологический словарь славянских языков. Вып. 18. М.: Наука, 1993. С. 53.], что напрямую соотносится с самоназванием венедов avainach.
   Одновременно заслуживает внимания составное латинское слово Venerātio «почитание, культ (солнца и луны)» [106 - Дворецкий И. Х. Латинско-русский словарь. М.: Русский язык, 1976. С. 1063, стлб. 1.], в котором venus «красота», ratio «считать, подсчитывать». Поэтому содержание этого слова можно передать в таком виде: «красота подсчёта» (в культе солнца или луны), что наводит на мысль о календаре. Дело в том, что «по унаследованному от этрусков обычаю, римляне ежегодно, в сентябрьские иды, вбивали в стену храма Юпитера гвоздь; по этим гвоздям и вёлся счёт годам» [107 - Дворецкий. Там же. С. 194, стлб. 1.]. Но соседями этрусков были также венеды на западном побережье Адриатического моря. За основу своего письма венедами была взята в V в. до н. э. этрусская модель [108 - Немировский А. И. Этруски. М.: «Наука», 1983. С. 73.]. По-видимому, из того же источника, от этрусков, был унаследован венедами и календарь солнечного года, открывавшийся в марте. Окончание старого и начало нового года этруски отмечали религиозной церемонией торжественного вбивания гвоздя в стену в храме богини судьбы Нортии в Вольсиниях, столице этрусского двенадцатиградья. Значение этого обряда не ясно до сих пор. Его варианты с античных времён до наших дней выглядят так: с помощью вбитых в стену храма гвоздей вёлся отсчёт лет; гвозди в стене храма – дань судьбе, позволившей завершить год; «гвоздевой обряд» – элемент концепции этрусского времени, которое в этом мире определено этрусскому народу (общее количество – восемь веков); представление о связи вбиваемых в стену храма гвоздей со звёздами – «годичный гвоздь» символизировал появление звезды данного года (автор версии А. И. Немировский увязывал её с «тёмным смыслом» окончания надписи «А» на золотой пластине из Пирги: «Что касается статуй в этом храме, то их годы как звёзды») [109 - Немировский. Там же. С. 88; 187, 188.].
   Не стоит в таком случае пренебрегать намёком на существование у венедов, а затем у славян, календаря солнечного года, который начинался в марте. Только календарь венециан (венетов), а также восточных и южных славян, начинался в марте: mos Venetus («венетский обычай») – так называли этот мартовский стиль в Европе [110 - Бережков Н. Г. Хронология русского летописания. М.: АН СССР, 1963.]. Между прочим, как некое проявление обычая вбивания гвоздя в стену храма, можно принять обычай украинцев и белорусов, связанный с культом предков, стучать в стену и приглашать мороз на кутью. «Чистый четверг» – это день, с которым, по сведениям выдающегося русского этнографа Д. К. Зеленина, в восточнославянском народном календаре связано наибольшее количество обрядов. Многие из них свидетельствуют о том, что в старину с этим днём совпадало празднование Нового года, который раньше начинался в марте.
   Вероятно, не без связи с новогодним праздником весной именно в этот день в первый раз приглашают умерших предков к домашнему очагу, топят для них баню и готовят угощение… У русских повсеместно сохранилась овсяная каша (или овсяный кисель. – Л. Г.), ритуальное блюдо Чистого четверга, которым в этот день угощают персонифицированный мороз… Украинцы и белорусы приглашают на кутью также мороз, причём стучат в стену, открывают окно (волоковое окно над печью [111 - Мифы народов мира. Т. 2. М.: Советская энциклопедия, 1988. С. 176, стлб. 2.]) и приговаривают: «Мороз! Мороз! Иди кутью есть, а если не хочешь, то уже не ходи совсем!» [112 - Зеленин Д. К. Восточнославянская этнография. М.: Наука, 1991. С. 391, 401.]. Правда, украинцы и белорусы приглашают на кутью мороз и стучат при этом в стену не в Чистый четверг, то есть не в Новый год, который в прошлом начинался в марте и приходился на четверг, а в рождественские праздники, в сочельник. Тем не менее, не без связи с новогодним праздником появился, как было сказано, обряд культа предков, обычай кормления дедов-покойников и сочетание Дед-Мороз.
   При описании очевидцами внутренних помещений языческих храмов славян я только в одном случае наткнулся на гвоздь. По свидетельству Саксона Грамматика (XII – нач. XIII в.), в городе Коренице на острове Рюгене в одном из трёх храмов стоял дубовый идол главного бога Руевита громадных размеров о семи лицах: «семь мечей в ножнах было привязано к его боку на одном поясе, а восьмой, вынутый из ножен, идол держал наголо в правой руке, и был он крепко прибит к ней гвоздём» [113 - Фаминцын А. С. Божества древних славян. СПб.: Алетейя, 1995. С. 28.]. В балто-славянской мифологии Руевит – бог войны, отождествляемый западноевропейскими хронистами с Марсом [114 - Мифы народов мира. Т. 2. М.: Советская энциклопедия, 1988. С. 389.]. Сведения о полномочиях этого бога ограничены. Поэтому подсказкой могут служить сохранившиеся представления европейских язычников о племенных богах со сходными полномочиями главного племенного бога у народов, с которыми соприкасались венеты-славяне. Этрусский Марис-Марс – бог нарождающегося года, начинавшегося в марте; у римлян Марсу был посвящён март – первый месяц древнего календаря, когда совершался обряд изгнания зимы – «старого Марса»; Марс – начало и конец. Ему были посвящены начинавшие и завершавшие сезон военных походов церемонии очищения коней, оружия, музыкальных инструментов; Марс – хранитель общины; в западных провинциях с Марсом часто отождествлялись главные боги племенных и территориальных общин [115 - Там же. С. 119, 120.]. У кельтов это был бог Дагда, «отец племени, его покровитель и благодетель… (У них) не было «специализированных» богов войны, мудрости или солнца, что указывает на всеобъемлющие полномочия их племенных покровителей… (Культ Дагды) был связан с главным праздником под названием Самайн, в переводе на современный календарь он устраивался 1 ноября, но главные торжества приходились на канун этого дня. Самайн символизировал конец одного года и начало следующего» [116 - Пауэлл Т. Кельты. Воины и маги. М.: Центрполиграф, 2004. С. 131–133.].
   Не трудно понять, что у Руевита были «всеобъемлющие полномочия» как у названных богов. Однако нас, конечно, занимает смысловая сторона мечей у Руевита, идола о семи лицах с восьмью мечами, семь на поясе в ножнах, а восьмой наголо в правой руке, крепко прибитый к ней гвоздём, о есть т – меч и сакральное число 8. Символика меч обнаруживается в словах со значением «меч». «Они могли соотноситься со словами, означающими «жить» от основы «творить»: готское hairus «меч», но осетинское coeryn «жить». Меч связан с понятием божественного творения, поэтому он соотносится и с понятием слова – символом творящего божества: английское word «слово», немецкое Wort «слово», но немецкое Schwert «меч». И самое главное – меч символизировал связь времён: литовское kardas «меч», но осетинское sard «лето», древнеиндийское sarad «осень» [117 - Маковский М. М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках. М.: Гуманитарный издательский центр ВЛАДОС, 1996. С. 220,]. Не менее значимо и число 8 в религиозном мировоззрении этрусков, а затем, должно быть, у венедов и славян. Стремление исчислить сущее характеризует людей с давних пор. В соответствии с древними представлениями о значении чисел, «число является тайной, обладающей сверхъестественной силой, которая может принести как добро так и зло (анимизм числа).
   Числа заключают в себе определённые «узлы отношений» Вселенной… Число 8 (двойной кватернер): 4 + 4 – рок (число 4, кватернер: 2 + 2 – закон) (Маковский, 1996. С.388, 389. См. Примеч. № 16). Кроме того, «эзотерический смысл числа 8 состоит в том, что оно символизирует собой Провидение, Судьбу с её неотвратимостью, гармонию, закон причинно-следственной связи… восьмёрка символизирует вечное и спиральное движение циклов 8… она представляет собой символ перемены, изменения, поворота, новизны» (Ключников С. Ю. Священная наука чисел. М.: Беловодье, 1996. С. 73, 74). После окончания цикла, как было замечено, наступают изменения, повороты, новизна. Впечатляющий пример из русской жизни – период существования Пантеона языческих богов в Киеве, созданного Владимиром Святославичем: 980–988 гг. А по истечении восьми лет наступил поворот – Крещение Руси. Ещё пример из русских древностей. В 996 г. пришли печенеги к городу Васильеву, креститель Руси Владимир вышел против них с небольшой дружиной и не смог устоять, побежал и укрылся под мостом от врагов. И обещался, избежав опасности, поставить в Васильеве церковь Преображения, потому что было Преображение Господне в день битвы. Спасшись, Владимир поставил церковь, и сотворил великий праздник. Праздновал князь восемь дней, и возвратился в Киев (Памятники литературы Древней Руси. XI – нач. XII в. М., 1978. С. 140). (Но ср. значение восьмого месяца – августа в судьбах новой России).
   Что касается этрусков, об этом можно судить на основании сведений Плутарха в его сочинении «Сулла». «Существуют, говорили этрусские толкователи знамений, восемь человеческих поколений, различающиеся между собой нравами и укладом жизни, и для каждого божеством отведено и исчислено время, ограниченное кругом большого года (123 года? – Этрусский герой Маре-Марис прожил три жизни, каждую по 123 года [118 - Немировский А. И. Этруски. М.: Наука, 1983. С. 189, 203.]. Когда же этому кругу приходит конец и начинается новый, всякий раз то ли из земли, то ли с неба приходит какое-нибудь удивительное знамение, чтобы те, кто размышлял над такими вещами и умудрён в них, тотчас поняли, что в мир явились люди, и живущие, и мыслящие по-иному…» [Plut. Sulla. VII].
   Наша цель – определить, откуда получил начало этнический путь названия и самоназвания части венедов «славяне». Необходимое замечание: после доклада академика В. В. Седова «Этногенез ранних славян», заслушанного в ноябре 2002 г. на заседании Президиума РАН [119 - Седов В. В. Этногенез ранних славян // Вестник Российской Академии наук. Т.73, № 7, 2003. С. 594–605.], мы не считаем дискуссионным вопрос: славяне ли венеды? До этого доклада не происходило заметного сдвига в решении проблемы этнического родства венедов и славян, несмотря на важное замечание Трубачёва о том, что «огульно оспаривать славянскую принадлежность венедов и антов неразумно» [120 - Трубачёв О. Н. Этногенез и культура древнейших славян. М.: Наука, 2003. С. 250.], но оппоненты на каждом шагу включали сигнал ошибки.
   Однако рассмотренные календарно-религиозные новогодние обряды солнечного календаря славян, а также символика восьми мечей у Руевита в тесной связи с концепцией этрусского времени, с культом племенных богов и религиозными церемониями накануне Нового года у соседних со славянами народов – этрусков, римлян и кельтов, – делает реальной версию о происхождении названия «славяне» от этруско-римского «обряда гвоздя» – sal cluvenias. По этому поводу нужно заметить, что наименование, полученное народом со стороны, переходит иногда в самоназвание, убедительный пример представляют кельты. Римляне называли их галлами, а многие древнегреческие авторы упоминают их под именем галатов. Однако «Диодор Сицилийский, Цезарь, Страбон и Павсаний говрят о том, что galli и galatae были тождественными обозначениями для keltoi / celtae» [121 - Пауэлл Т. Указ. соч. С. 17.]. Есть мнение, что римляне называли кельтов галлами по сходству кельтских друидов с Gallus, Gallae, так называли жрецов Кибелы – те и другие приносили человеческие жертвоприношения. Нечто подобное мы видим и в нашем случае: венетов могли называть славянами в связи с «обрядом гвоздя» в канун Нового года солнечного календаря, унаследованного от этрусков и ранних римлян, в основе этого имени, ставшего самоназванием одного из союзов племён, латинское слово clāvus «гвоздь». В этой связи стоит упомянуть замечание Трубачёва о том, что «все исследователи интуитивно понимают, что название *slovene не было изначальным» [122 - Трубачёв О. Н. Этногенез и культура древнейших славян. М.: Наука, 2003. С. 93.]. Со своей стороны считаем, что название словене, связанное со словом, является опосредованным традицией обитания венедов на берегах рек или на воде. Связь венедов с водой просматривается в названии самого большого озера в Верхней Италии – lacus Bēnācus – Бенак, ныне Lago di Garda, и в самоназвании венедов avainach, что охватывается славянской формой, относящейся к велико-моравской эпохе, в названии Венеции: въ Бьнатъцихъ: Венеция у чехов Benátky [123 - Лавров П.A. Материалы по истории возникновения древнейшей славянской письменности. Труды славянской комиссии. Т. I. Л.: АН СССР, 1930. C. XX.]. Вергилий в «Энеиде», при описании венетов, союзников троянцев, упоминает Бе́нака в качестве бога озера Бенак, откуда вытекает р. Минций:

   Минций, Бе́нака сын, тростником увенчанный бледным,
   По морю вёл сосновый корабль, на врага устремлённый
[Verg. Aen. X, 205–206].

   К примеру, скифы о своём происхождении говорили, что они произошли от Таргитая, родителями которого были Зевс и дочь реки Днепра [Hr. Ist. IV, 5]. У тех же скифов выдра – священное животное богини реки, покровительницы плодородия [124 - Членова Н. Л. Волга и Южный Урал в представлениях иранцев… // Советская археология. 1989. № 2. С. 284.]. Сведения первостепенной важности на этот счёт имеются в одной из отречённых русских книг, изданных Н. Тихонравовым: «Куманин (половец) пардус есть. Русин (подразумевается славянин. – Л. Г.) видра есть» [125 - Тихонравов Н. Памятники отречённой русской литературы. СПб., 1863. Т. 2. С. 440.]. Кстати, слово выдра представляет древнюю ступень чередования в слове вода [126 - Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. Т. I. СПб.: Азбука, 1996. C. 330.], что заставляет упомянуть об одном из навыков славян, о котором говорит византийский полководец Маврикий (VI в.). «Живут они (славяне) среди лесов, рек, болот и труднопреодолимых озёр… мужественно выдерживают [пребывание] в воде, так что часто некоторые из них, оставшиеся дома и внезапно застигнутые опасностью, погружаются глубоко в воду, держа во рту изготовленные для этого длинные тростинки, целиком выдолбленные и достигающие поверхности воды; лёжа навзничь на глубине, они дышат через них и выдерживают много часов, так что не возникает на их счёт никакого подозрения» [127 - Маврикий. Стратегикон // Свод древнейших письменных известий о славянах. М.: Наука, 1991. Т. I. С. 369, 371.].
   Думаю, что этих фактов достаточно, чтобы считать допустимым начать говорить о сравнимом сознании у венедов и славян, о так называемом менталитете. О венедах Северной Италии известно из сообщения Полибия и других источников, что этот народ жил на разбросанных близ берегов островах, а также среди каналов вблизи от устьев рек, занимаясь земледелием, скотоводством, мореплаванием и торговлей [Pol. II, 17, 5] [128 - Гиббон Э. Указ. соч. С. 57. Примеч. № 57.].На основании существующих известий о местах расселения древних славян историк В. В. Кучма сделал следующий вывод: «Территория, избираемая славянами для расселения, должна была отвечать двум основным условиям: быть пригодной для занятия земледелием и животноводством (мы бы добавили: и торговлей), а также защищённой самой природой». Источники свидетельствуют об изобилии у славян продовольствия и скота, в том числе лошадей [129 - Маврикий. Стратегикон. // Свод. Т. I. № 13. С. 384, 386, 389, 392.].
   Теперь самое время остановиться на эпитете Днепра «Словутич» в «Слове о полку Игореве», сюда же волынский город Славута на р. Горынь, пос. Слаутное на крайнем севере Камчатского края, и латинское слово claudo, а также на связи более позднего *slovene со слыть, словутый, словы́й. О Днепре Словутиче в Словаре М. Фасмера сказано: «Словутич – эпитет Днепра (СПИ), производное от *словуть «знаменитый». Первоначально, возможно, «полноводный». Диалектное слову́тный «знаменитый, почитаемый, богатый» [130 - Фасмер М. Указ. соч. Т. III. C. 673.]. Со времён Геродота, не знавшего р. Волги, запруженный порогами, запертый Киевскими горами Днепр считался самой полноводной после Дуная рекой. В знаменитом описании, оставленном Геродотом, все эпитеты Днепра и Правобережья до русла Южного Буга, даны в превосходной степени. Эта река, сообщает Геродот, наиболее щедро наделена благами. Она самая прибыльная река: по берегам её простираются прекрасные тучные пастбища для домашнего скота; в ней водится в больших количествах наилучшая рыба; вода приятна на вкус для питья и прозрачна. Посевы вдоль берегов превосходны, а там, где земля не засеяна, расстилается высокая трава. В устье её само собой отлагаются огромные запасы соли (IV, 53). Таким знаменитым, почитаемым, богатым Днепр слыл ещё многие века. В. И. Даль к словам слыть, словутый, словущий, словутник, и, наконец, словы́й, приводит такие значения: хорошо слывущий, славный, прославленный, знаменитый, известный, знатный, богатый. А к словый представлен летописный пример: «Воевода Тит, везде словый мужьствомъ, на ратех и на ловехъ» [131 - Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. М.: Русский язык, 1998. Т. IV. С.227, стлб. 1.].
   Если мы обратимся к городу Славута на реке Горынь, то и здесь увидим сходные природные ландшафты и сходные отрасли хозяйства, и что этот город «щедро наделён благами». Горынь правый приток Припяти, течёт по Волынской возвышенности в узкой долине с высокими и крутыми берегами. Подступы к этой реке не везде были хороши из-за многочисленных запруд, заболоченных участков, мельниц и дамб. Польский генерал Михаил Сокольницкий в рапорте «О способах избавления Европы от влияния России, а благодаря этому – и от влияния Англии», переданном Наполеону в Париже 10.02.1812 г., сообщал: «Помимо всех тех неисчислимых ресурсов, которые может предоставить в избытке эта богатейшая провинция, один только городок Славута с 1200 жителями, стоит его только занять, может предоставить тысячу прекраснейших лошадей для артиллерии» [132 - О способах избавления Европы // Библиотека «Хронос». URL: http//www.hrono.ru/libris/lib_s/sokolnicky02.html].
   Но, может быть, самое удивительное, что и место расположения пос. Слаутное на севере Камчатского края отличается сходными природными ландшафтами и «щедро наделено благами». Оно расположено в труднодоступном месте в зоне очень сурового континентального субарктического климата в среднем течении реки Пенжина между руслами двух небольших речек Слаутная и Голодный ключ. Место полноводное, часто случаются наводнения, паводок держится до двух месяцев. Природные ландшафты отличаются большим разнообразием. Деревья – тополь, ольха, ива, рябина. Много кедрового стланика и ягодников. Много целебных растений. В местном редколесье довольно много медведей [133 - Википедия. URL: http://ru.wikipedia.org/wiki/%DO%D1%DO%BB%DO%BO%D1%83%D1%].
   Наряду со сходным географическим ландшафтом указанных мест, нельзя не коснуться типологии латинского слова claudo и древнерусского названия пос. Слаутное, – между ними обнаруживается типологическая связь. Заметно некоторое сходство и значений этих слов: claudo [одного корня с clavis ключ] – запирать, запрудить; окружать: обнести, окружить что-либо чем-либо (употребляется в словосочетаниях для обозначения «быть защищённым с суши и с моря естественным укреплениями»; oratio clausa «размеренная ритмическая речь», то есть слова́. – Л. Г.) [134 - Дворецкий И. Х. Указ. Словарь. С. 193.]. Древнерусские названия Словутич, Славута и Слаутное по факту – малодоступные закрытые места, междуводье, защищённые естественными укреплениями, «хорошо слывущие» словые места, известные, богатые. Венетские племена, «гвоздяне», люди «гвоздевого обряда», cluvenias – славяне, населявшие такие места, могли воспринять впоследствии самоназвание *slovene. Так возникает простая схема: cluvenias – > славяне – > словене, не лишённая, на наш взгляд, содержания.

   Одиссей и Диомед захватывают в плен троянского лазутчика Долона

   На расхожий вопрос, продиктованный едва ли «лучшими побуждениями»: если славяне были, то почему о славянах ничего не слышно до VI века? – можно ответить словами, выражающими отношение римлян к венедам, которых они считали не историческим народом, так как они жили не на континенте, а на разбросанных близ берегов островах и среди каналов вблизи от устьев рек. – «Римляне считали их недостойными занимать какое-либо место в истории и оставляли их в неизвестности» [135 - Гиббон Э. Указ. соч. С. 57. Примеч. № 57.]. Нечто подобное можно сказать о венедах-славянах: занимая описанные выше традиционные места расселения, занимаясь земледелием, скотоводством и торговлей, они не соприкасались ни с Западной, ни с Восточной Римской империей в плане масштабных операций, как, например, кельты и германцы. И только к VI в. славяне вышли к границам Византийской империи в результате динамики миграционных процессов с севера на юг, явившихся, согласно концепции Трубачева, данью памяти о древних местах обитания: «… южная миграция славян была в своей первоначальной сущности возвратной» (Трубачев, 2003. С. 116. См. Примеч. № 10).

   P.S. Если мы вели речь о древнейших славянах, будет не лишним показать антропологический тип, очень близкий к славянскому, который был знаком грекам в начале IV в. до н. э. Подразумевается изображение на луканском кратере около 380 года до н. э. троянского лазутчика Долона, захваченного в плен Одиссеем и Диомедом (Мифы народов мира. М., 1987. Т. 1. С. 379).

2013 г.

XI. СБЛИЖЕНИЕ СЛОВ «РУСЬ» И «СЛАВЯНЕ» СООТВЕТСТВУЕТ РЕАЛЬНОСТИ

   Европейское «изделие» – норманистская этимология происхождения имени Русь», имеет привлекательный внешний вид и долговечность: формально безупречное старофинское Rootsi – Ruotsi «гребцы» («шведы») > Русь – более двухсот лет работает безотказно против славян. Попытки доказать в пределах языкознания ущербность данной этимологии не оказали заметного влияния на сознание историков. Она может быть побеждена ассиметричным «варварским» методом: метафизикой, используя при этом запасной мистический путь – магическую традицию славян, а также исторические данные источников о славянах. Поэтому резервом повышения знания о начальной русской истории представляется так называемый «мир обойденных величин» – названные, но не раскрытые в исследовательских работах факты, связанные с этнонимом русь. Чем же всё-таки обусловлено имя русь у разных этнических групп? Действие какой силы они испытывали перед тем как принять это имя – Донская, Азовская, Новгородская, Киевская Русь, Пургасова Русь («русеющая» мордва)? Причём в Новгородской Руси высшим знаком социального и военного ранга был титул великий князь, если не принимать в данном случае во внимание предположение некоторых учёных о том, что «Остров Русов» Ибн Русте (нач. X в.) помещался в Приильменье, и небольшое число славяно-аваро-аланских археологических памятников как будто подтверждает эту версию [136 - Носов Е. Н., Плохов А. В. Новые раскопки поселений в Северном Приильменье // Городище под Новгородом и поселения Северного Приильменья. СПб., 2005. С. 143; 151.Примечание. В раскопе селища Прость, в поселении Холопий городок, в погребении в сопке Чернавино близ Старой Ладоги найдены «тюркско-аварские» археологические памятники.].
   Титул правителя руссов каган-рус тогда, конечно, мог перейти к новгородским князьям, а с ними перейти в Киевскую Русь. Но в источниках ни сведений таких, ни намёков на них нет. Тогда как митрополит киевский Иларион (XI в.) в своём сочинении «Слово о законе и благодати» прямо называет Владимира Святославича великим каганом (184б 17), а сына его Ярослава Георгия каганом (195а 1). Также граффити Софии Киевской именуют Ярослава Мудрого каганом и царём: «Спаси, Господи, кагана нашего»; «В лето 6562 (1054 г.) месяца февраля в 20 успение царя нашего» [137 - Высоцкий С. А. Киевские граффити XI–XVII вв. Киев: Наукова думка, 1985. С. 23.]. Значимым для этого случая оказывается аварский (тюркский) титул хакан (каган) – «глава империи, федерации племён… Западные авторы… как параллель хакану дают rex» (король, царь) [138 - Чечуров И. С. Византийские исторические сочинения. М., 1980. С. 90, Примеч. № 153.]. Автор “Слова о полку Игореве» (XII в.) воспользовался титулом каган в связи с внутриполитическим поступком Бояна, выступившего против великого князя киевского Святослава, отнявшего престол у своего брата Изяслава: «Рек Боян и ходы на Святъславля пестворца старого времени Ярославля Ольгова Коганя хоти…» – Сказав, Боян и пошёл на Святослава, песнетворец старого времени Ярославова, Олегова – царя любимец (любимец Ярослава Мудрого. – Пер. наш). Таким образом, полные титулы Владимира и его сына Ярослава – царь и великий князь. Соответствующий титул мы встречаем только в XVI веке у Ивана Грозного – царь и великий князь всея Руси (1-е к Курб.).
   Мы ничего не нарушим, если выскажем мнение, в котором содержится всё-таки основание, что киевских великих князей титуловали каганами не в подражание хазарам, а что после гуннов авары-тюрки добыли себе власть в Восточной Европе опять кровью и войнами, и титул этот закрепился в славяно-аварских, затем в славяно-аланских этнических образованиях под названием «Русь». В Киевскую Русь титул каган в значении царь пришел после присоединения при Владимире Святославиче Таманской Руси, затем исчез при внуках Ярослава после потери Тмуторокани. Но ещё в XII веке определение царские встречаем в летописи по отношению к владениям великого князя киевского: в 1148 году Изяслав Мстиславич обменялся подарками со своим братом, смоленским князем Ростиславом Мстиславичем – «Изяслав дал дары Ростиславу что от Русской земли и от всех царских земель, а Ростислав дал дары Изяславу что от верхних земель и от варяг».
   Трудно сразу принять концепцию действия славянского языка на образование этнонимов Русь. Однако эти трудности можно преодолеть с помощью понятия сакральный по отношению к славянскому языку. Смысловая сторона языка слов славян проявляется как сакральное отношение смысла слов, например: слово и слава; свят и свет; гора и гореть [139 - Маковский М. М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках. М.: Гуманитарный издательский центр ВЛАДОС, 1996. С. 126.], а также горе́ «вверх; вверху, к небу» [140 - Свирелин А. Церковно-славянский словарь. М.: Паломник, 2003. С. 35.]. Сюда же рус и царь (см. далее). Поэтому позиция О. Н. Трубачёва, охватывающая понятия «светлый» и «русский», имеет сюда прямое отношение: «…в договоре Олега: «иже послании от Олга, великого князя Рускаго, и от всех, иже суть под рукою его, светлых и великих князь… от сущих под рукою наших князь светлых… ко князем нашим светлым рускым…», – мы видим замечательное соседство светлым рускым, которое ещё сохраняет характер глоссового осмысления, перевода: рускыи = светлыи» [141 - Трубачёв О. Н. К истокам Руси. М., 1993. С. 38.]. А что же дальше? «Слово и слава!.. Эти два выражения, говорит Сент-Ив Д’Альвейдр, так близки в двух древних наречиях, таких различных, как славянский и халдейский (арамейский. – Л. Г.)… В том, что творческое начало есть Слово, древние были между собой согласны. Говорить и творить – суть синонимы во всех первоначальных языках. У браминов самые ранние источники культа Брахмы представляют ИСу-РА – Иисус-Царь, как творческое Слово» [142 - Сент-Ив Д’Альвейдр. Археометр. М., 2004. С. 143.]. Но это также Иисус – Свет, Иисус – Рус. О воплощенном Слове, Иисусе Христе, апостолы говорят как о Славе и как о Слове (Иак. 2, 1;1 Пт. 1, 17–21; 23; 2 Пт. 1, 3).
   Тем не менее, то что понятия слово и слава, как свят и свет, не только одного семантического поля, но ещё и связаны с лексическим значением имени Русь, требуется особо отметить. Так, например, говорить русское слово, (говорить) «по-руски – это ясно, просто, иногда грубо»; «с ним по-руски не сговоришь, глуп (или упрям)» [143 - Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. IV. М.: Русский язык, 1998. С. 114, 115.] Русская слава: (Земля Русская) «ведома и слышима есть всеми четырьми конци земли» [144 - Молдован А. М. Слово о законе и благодати Илариона. Киев: Наукова думка, 1984. С. 92.].
   Поскольку речь уже зашла об этнониме рус, русь, мне захотелось ослабить функцию сдерживания и дать волю неожиданной мысли – сформировать концепцию о славянском происхождении имени Русь из поклонных камней и каменных идолов у северо-западных балтийских и восточных славян, из незначительного – значительное. Оснований не много, но они есть – это как раз «мир обойденных величин». Смысловой связи между словами камень и рус – нет, есть только неочевидная метафорическая связь. И она представлена в словаре Даля: «Русак, симб. камень, идущий на жернова»; «Рус? сказочное чудовище днепровских порогов» [145 - Даль В. И. Указ. соч. С. 114, 115.]. Возможно, скала в виде чудовища, главный признак – большое чудовище. Известно, что некоторые мегалиты имеют причудливую форму. В этом плане особую ценность имеет аспект связи понятий русак, рус, русский со значением «большой», «крепкий», «сильный». – «Русак, руский заяц, серяк, который больше и покрепче европейского; русак, черноморская самая крупная, простая сельдь; руский мороз, сильный; руский ветер, северный; Русь «в значении мир, белый свет» [146 - Там же. С. 114, 115.]. В свою очередь и камень не безразличен к «сильным» качествам, а наоборот: «Помимо основного также продуктивны значения: «гора». «скала», «утёс», «мыс», «возвышенность», «вершина», «гряда», сложенные твёрдыми породами» [147 - Мурзаев Э. М. Словарь народных географических терминов. М.: Мысль, 1984. С. 249, 250.]. Необходимо в этой связи показать слова Христа о камне, обращённые к апостолу Петру в гностическом «Апокалипсисе Петра»: «Ты же, Пётр, стань совершенным в соответствии со своим именем (Πέτρος – означает камень, имя Христом данное Симону. – Мф. 16,13–18. – Л. Г.)… Так что стань сильным по отношению к (тем, кто только) подражает праведности того, который с самого начала призвал тебя…» [148 - Хосроев А. Из истории раннего христианства. М.: Присцельс, 1997. С. 317, 318.].
   С обычаем поклонения камням у русских и прибалтийских славян мы встречаемся в средневековых русских и немецких сочинениях. Так, например, в «Слове о том како первое погани суще языци кланялися идолом», приписываемом св. Иоанну Златоусту (по списку XIV в.), читаем: «инеми (куры) в водах потопляеми суть, а друзии к кладезям приходящи молятсь… друзии (молятсь) камению». Макарий, архиепископ Новгородский и Псковский (XVI в.) писал в 1534 г. 4-х летнему великому князю всея Руси Иоанну Грозному: «во многих русских местах… скверные мольбища идольские лес и камение… и горы и холмы…» У западных славян: «в Силезии высокая гора по своей высоте и свойствам высоко почиталась местными жителями. Титмар Мерзебургский (XI в.) упоминает об очищении моря (Балтийского) посредством погружения в него камней (поклонных), политых освящённым маслом, и вливания в него (море) святой воды – от живущих в нём демонов» [149 - Фаминцын А. С. Божества древних славян. СПб.: Алетейя, 1995. С. 34, 35; 24.].
   Поклонные камни, как воплощение языческих божеств, являлись предметом поклонения с древнейших времен на территории России. В V веке до н. э. Геродот, описывая Западную Скифию у берегов Днестра, вынужден был упомянуть, как он выразился, об одной диковине. «В скале (в камне) у реки Тираса (Днестра) местные жители показывают отпечаток ступни Геракла, похожий на след человеческой ноги длиной в 2 локтя (88 см.). Таков этот след» (Herod. IV, 82). В данном случае не стоит, думаю, обходить молчанием тот факт, что в 1848 г. в реке Збруч, притоке Днестра, был найден каменный четырёхгранный обелиск с изображением славянских божеств во главе с четырёхликим богом – Збручский идол. В нижнем ярусе одной из сторон изображён, по нашим исследованиям, Геракл, держащий небесный свод на плечах. По догадке В. Ягича, Геракл назван в числе шести божеств, пятым по счёту, в пантеоне Владимира под искажённым именем Семаргл (гр. диал. «Святой Геракл») [150 - Ягич В. Archiv fur slaviche Philologie? Begrundet von. V. Jagic. Bd. 5. Berlin, 1881. «Ягич» по-русски, далее по-немецки название Архива, но не сочинения Ягича.]. Пожалуй, наиболее авторитетным среди поклонных камней был валун длиной 1, 5 м. в Дмитровском районе, Московской области, близ д. Киндяково – Шутов камень (эвфемизм вместо «чёртов» со времён принятия христианства), к которому в 1480 г. великий князь московский Иван III водил своё войско перед самым походом на Орду, как сообщает Адам Олеарий в своём «Описании путешествия в Московию». И вернулся с победой. Это было знаменитое «стояние на Угре». Воплощением какого божества являлся Шутов камень – не известно.
   О гаданиях у балтийских славян сообщает Титмар Мерзебургский: «С тайным трепетом и шепотом они (жрецы) роют землю (возле поклонных камней или идолов? – Л. Г.) и бросают жеребья, по которым разведывают истину в сомнительных случаях» [151 - Фаминцын А. С. Указ. соч. С. 52.]. Византийский историк X в. Псевдо– Симеон, по источнику IX в. сообщает о Рос-Дромитах следующее: «Рос… Имя это, которое они носят, распространилось от какого-то сильного отклика «Рос», изданного теми, которые приняли прорицание согласно некоему совету или по божественному воодушевлению и которые стали распорядителями этого народа». Ясно, что обстоятельства, вынудившие варягов-русь прибегнуть к гаданию как раз в сомнительном случае – в поисках ответа на приглашение послов новгородских племён идти к ним править, были сходными. Современный греческий историк А. Карпозилос делает вывод: «В связи с тем, что это объяснение является единственным в источниках, а вокруг происхождения имени «Рос» мнения учёных расходятся, этот факт приобретает особый интерес» [152 - Карпозилос А. Рос-Дромиты и проблема похода Олега против Константинополя // Византийский временник. 1988. № 49. С. 117, 118.].
   В связи с разумной точкой зрения Псевдо-Симеона на происхождение имени «Рос», которое носили Рос-Дромиты, видя в нём не что-то частное и случайное, а присущее объекту поклонения их культа, и чтобы постичь то, что есть в имени «Рос», следует обратиться к имени Фракийского всадника – ἥρως «герой»; лат. herus = erus «хозяин, господин»; «властитель, повелитель». Причём, как в греческом, так и в латинском усматривается связь героя и повелителя с небожителями, богами. Фракийский всадник отождествлялся с Асклепием, Аполлоном, Дионисом и Сильванусом. Его эпитеты «спаситель» и «целитель». В описаниях он предстаёт также как «великий бог» [153 - Образ мира в слове и ритуале // Балканские чтения. № I. М., 1992. С. 3–32.].
   Но Э. Бенвенист в своём Словаре указал, что «в греческом нет вообще начального r-. В нём перед r– появляется протетический (непроизвольно присоединяемый. – Л. Г.) гласный, создавая в начале слова er-, ar-, or-» [154 - Бенвенист Э. Словарь индоевропейских социальных терминов. М.: Прогресс; Универс, 1995. С. 251.]. Следовательно, имя Фракийского всадника ἥρως в древнем состоянии имело, возможно, форму ros / rus, имеющую параллель в кельтском – rus «озеро», как объект поклонения культа. Эта форма примечательна тем, что в данном случае, на наш взгляд, русский гидроним Белоозеро содержит в первой части значение корня ros / rus, несущего идею белого, светлого [155 - Трубачёв О. Н. К истокам Руси. М.: Международный фонд славянской письменности и культуры, 1993. С. 37, 38.]. Сюда же, вероятно, местное название Зеруто (Зерусо?) – озеро в Витебской губернии [156 - Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. III. СПб.: Азбука, 1996. C. 125.].
   Проблема руси и славян – русь скандинавы или славяне? – как длящаяся дискуссия, утратила необходимость и не требует основания. Все системы форм одного и того же слова русь и его значения уже представлены как из славянских, так и остальных индоевропейских языков – русь не скандинавы, а славяне. А дискуссия всё-таки вертится. Потому что изначально она приобрела расово-психологическую окраску западного норманизма и отчасти русского сотрудничества с ним, и приобрела вид исторического противостояния германцев и славян. Но если эта идея продолжает действовать, она связана с настоящим, поэтому следует «найти себя в нём».
   Для начала обратим внимание на незамеченный факт из языческой истории прибалтийских славян, засвидетельствованный в Песне о Роланде. Против христианского войска Карла Великого в Испании, состоящего из европейских племён, арабский эмир выставил талерантный интернационал «псов-язычников» (Мк., 7, 24–29) со всего света. В их числе оказались лютичи, русы и другие западные поморские славяне. «Эмир скачет по рядам своего войска; / За ним следует сын его, ростом великан, / Вместе с королём Торлё / И королём (лютичей) Дапамором… / Четвёртый (отряд составлен) из племени Рос и славян, / Пятый – из сорабов и сорбов…». Далее: «По полю битвы скачет эмир… убивает Гебуина и Лорана, / Старого Ричарда, повелителя норманнов» [157 - Песнь о Роланде / пер. А. Н. Чудинова. СПб., 1896. Строфы CCLXII; CCLXXXI.И в самом деле, о разобщенности руси и норманнов «по вере» свидетельствует эпизод, описанный в саге об Олафе Тригвасоне во время пребывания его на Руси при дворе Владимира Святославича. Олаф ездил всегда ко храму с князем Владимиром, но никогда не входил в него, а стоял за дверьми, когда Владимир приносил богам жертвы. Значит ли это, что славяно-русские идолы были чуждыми объектами поклонения для скандинавского культа? Тогда каким образом русь при заключении договоров с греками, если русь скандинавы, приносила клятвы перед чуждыми руси богами? Довольно примечательная неувязка (Фаминцын А. С. Божества древних славян. С. 42).]. Можно сколько угодно вертеться в круговом танце «Русь – шведские гребцы» вокруг да около мнимо скандинавских названий днепровских порогов и почти скандинавских имён у послов «от рода русского» в договорах Олега и Игоря с греками, но нельзя безразлично отнестись к указанному факту. Русь и славяне в одном отряде войска эмира, как, например, сорабы и сорбы, что оправдывает предположение о славянском языке русов и славян как их общем языке. И что не менее важно, норманны, то есть скандинавы, ничего общего не имеют с русами и находятся в войске противника – у Карла Великого.
   Но как новгородские словене «и прочи, прозвашася русью» (участники призвания князей), стали называть себя русью? Этот вопрос остался непрояснённым историками. Особенность термина русь как военного сообщества, то есть дружины или сообщества «друзей», состоит в том, что термин обозначает личные связи группы людей с их предводителем (князем). Трое призванных князей «сели» в городах тех племён, которые их призвали. Эти племена как политическое понятие обозначали и часть земель и населяющий их народ. «Светлые русские князья» (термины договора Олега с греками. – Л. Г.) правили сообществом вооружённого народа, их власть не распространялась на местный народ, на людей, объединенных общими социальными условиями, а не родственными или «дружественными» узами. С народом, с людьми, русь находилась в даннических и союзнических отношениях. По византийской терминологии народ был пактиотом руси – данником и одновременно союзником русов: известно, что люди самостоятельно строили торговые грузовые суда и продавали их руси [158 - Константин Багрянородный. Об управлении империей. М.: Наука, 1991. Гл. 9.]; они же участвовали в военных операциях Олега и Игоря против греков.
   Характерными чертами княжеской власти являлось положение, когда князь выступает то господином «народа», как военного сообщества русь, то непосредственным олицетворение всего народа. И не потому что люди стали «русеть» – язык руси и славян был один и тот же, как неоднократно подчёркивает летописец с безусловным знанием дела, скорей всего в этом усматривается нравственная точка зрения княжеской власти. В договорах Олега и Игоря с греками представлены два различных взгляда на «народ». Так, «народ» в договоре Олега – это русь: «посланные от Олега, великого князя русского, и от всех, кто под рукою его, – светлых и великих князей, и его великих бояр». – «Народ» в договоре Игоря – это весь народ: «посланные от Игоря, великого князя русского, и от всякого княжья, и от всех людей Русской земли».
   Есть ли что-либо неестественное в том, что призванные русские князья, выступая непосредственным олицетворением всего народа, говорящего на одном с ними языке, реализуют на народе порождённое ими самими название русь как некую вторую его природу? Результат: «И от техъ варягъ прозвася Руская земля, новугородьци, ти суть людье ноугородьци от рода варяжьска, преже бо бѢша словѢни» – И от тех варягов прозвалась Русская земля, новгородци, так и люди новгородские от рода варяжского [прозвались русью], прежде же были словене (пер. наш) [159 - Памятники литературы Древней Руси XI – нач. XII века. М.: Худож. лит-ра, 1978. С. 46–47; 60–61; 36–37; Шахматов А. А. Повесть временных лет. Пгр., 1916. С. 2. Примеч. № 8.].
   Принципиальный вопрос о том, что понятие русь является органической частью славянского народа, отчётливо поставлен А. В. Назаренко в полемике с А. Бракманном и А. Поппэ в книге «Древняя Русь на международных путях», со ссылкой на «славян из Руси» («Sclavi de Rugis») «Раффельштеттенского таможенного устава» начала X века и Адама Бременского (XI в.), который к «винульским (венедским, то есть славянским) народам» прямо относит Ruzzi – Русь [160 - Назаренко А. В. Древняя Русь на международных путях. М.: Языки русской культуры, 2001. С. 317.]. Идея о руси как органической части славянского народа, о сближении понятий славяне и русь почти до их синонимичности, может быть продвинута вглубь славянорусской проблемы с помощью «обострённого внимания к деталям» в источниках и в исследовательских работах, следуя девизу медиевистики: Der Teufel steckt im Detail – «бес торчит в мелочах».
   Позиция наша очевидна, мы добиваемся одной цели – выгоды для поборников славянского смысла, отраженного в понятии «рус», который при обращении к божеству был выражен сильным откликом «Рос» или «Рус» – в нашем толковании «О светлый царь!» или «О Рус!» – теми, которые «разведывали истину» в описанном сомнительном случае. Поэтому не обойтись без указания на то, что значение исходных выражений камень – гора – скала – утёс, а также рус / русь – русак – русский порождало особый мистический их смысл в зависимости от ситуации, в которой употреблялись эти слова. Так, город Аркона, в котором находился каменный идол главного бога балтийских славян Святовита / Свентовита, лежал на вершине высокой скалы [161 - Фаминцын А. С. Указ. соч. С. 27 (со ссылкой на Саксона Грамматика. XII в.).]. Тогда для данного случая соотношение: Рус – свет / свят / царь – камень / гора / скала обретает понятное содержание. Тем более что сближение на славянорусской почве слов рус / русь со словами скала / камень может быть оправдано в результате наблюдения С. Гедеонова над значением финского слова ruotsi, то есть «русь» от гипотетического скандинавского термина *roрs. Он обратил внимание норманистов А. Куника и М. Погодина на публикацию финского филолога Паррота, который объяснял употребление слова ruotsi применительно к Швеции как наименование «страны скал».
   «Настоящее значение вообще слова Roots обозначает хребет (Grat), ребро (Rippe), а в особенности ствол (Staengel) на листе. Перенесение этого понятия на береговые утёсы и скалы (Scheren), коими преимущественно изобилует Швеция, делает понятным, почему финны называют Швецию Ruotsimaa, а эсты Rootsima страною скал, Scherenland. Современное эстонское roots означает «черешок, стебель» [162 - Гедеонов С. Отрывки исследований о варяжском вопросе // Приложение к т. I. Записок имп. Академии наук. СПб., 1862. № 3. С. 16–17.]. Можно бы высказать вполне уместное сбалансированное суждение по поводу шведского происхождения имени русь, но оно уже существует: «Финны усвоили термин русь от славян в форме ruotsi и перенесли его затем на шведов» (как на жителей «страны скал». – Л. Г.) [163 - Пензев К. Феномен Руси, или Народ, которого не было. М.: ЭКСМО; Алгоритм, 2012. Гл.»Этимологические штудии».]. Между тем позиция шведского лингвиста XX в. Р. Экблома даёт возможность сблизить слова русь и славяне до предела их синонимичности в связи с тем, что он вводит в шведский термин rōрer, вероятно родственный славянскому рус / русь, кроме «камней» и «скал» ещё слово «вода». «Термины типа rōрs– buggiar образованы от род. падежа rōр(er)s имени существительного rōрer, обозначавшего «пролив между островами, защищенное место для плавания (выд. нами), и что первые шведы, встретившись с финнами, называли себя в отличие от других свеев жителями проливов, rōрs-karl» [164 - Фомин В. В. Начальная история Руси. М.: Русская панорама, 2008. С. 123.]. Одним из центральноевропейских этносов были венеды. Связь этнонима «славяне» с этнонимами «венеды» и «анты» была исторической реальностью в VI в. для историка готов Иордана. Места жительства венедов отличались характерным ландшафтным признаком – муждуводьем и защищенными местами для плавания. Италийские венеты «на своём собственном языке назывались Avainach – то есть людьми, живущими на берегах рек или на воде, а латины дали этому названию форму Veneti». Занимались они мореплаванием и торговлей [165 - Гиббон Э. Закат и падение Римской империи. Т. IV. М.: Терра, 1997. С. 56. Примеч. № 54; С. 57. Примеч. № 57.]. Русское корневое слово инда (венеды – винды западных источников) высвечивает это значение – «вода» (М. Фасмер, с пометой «тёмное слово»). Значение этнонима Avainach (венеды) получило развитие на славянской почве в России: Днепр Словутич («Слово о полку Игореве»), волынский город Славута на реке Горынь, правом притоке Припяти. Горынь – производное от горб. Но примечательно другое, отмеченное Фасмером: «Сходство с готским garunjф «наводнение» является чисто случайным» [166 - Фасмер М. Указ. соч. Т. I. С. 445.]. Что тут скажешь? Если и есть доля случайности, то она оказалась всё-таки значимой. Сюда же пос. Слаутное на крайнем севере Камчатского края. Всё это – не только защищенные места для плавания, но и для народно хозяйства. Производное от *словуть «знаменитый». Первоначально, возможно «полноводный». Диалектное словутный «знаменитый, почитаемый, богатый» [167 - Там же. Т. III. C. 673.].. А насчёт происхождения слова русь существует гипотеза польского лингвиста С. Роспонда об общеславянской основе этого слова *ru– / *ry– «плыть, течь», из которой выводится русло, польское runo, ryszyc [168 - Роспонд С. Miscellanea onomastica Rossica. Несколько замечаний о названии «русь» // Восточнославянская ономастика. Исследования и материалы. М., 1979. С. 44–47.]. Теперь легче судить об уникальном факте, добытом Назаренко, о немецком средневековом гидрониме в Восточной Баварии – реке Русская-Мюль как «Шумная-Мюль», что говорит и о присутствии «камней» / «скал»: «Один из левых притоков Гросе-Мюль… в средневековье носил название «Русская Мюль» – Rыzische Muchel… Одно из более поздних названий реки – Rauschemьhl («Шумная Мюль») – является очевидной народной этимологией с.-в. – н Rыzische Muchel («Русская Мюль) [169 - Назаренко А. В. Указ. соч. С. 90, 91.].
   И всё же мы вынуждены вернуться к положению о «мире обойденных величин», так как к «обойденным величинам» можно отнести и прикарпатских русинов – историки почему-то не уделяют им необходимого и достаточного внимания. Карпаторусский филолог и историк Дмитрий Поп в книге «История Подкарпатской Руси» на вопрос: откуда взялось название «Подкарпатская Русь? – отвечает так: это «название части территории Верхнего Потисья, южных «берегов» Карпат и предгорий, населённых подкарпатскими русинами – потомками тех славян, что появились в Карпатском бассейне во время Великого переселения народов в начале новой эры (IV–V вв.), вызванного в Европе появлением «войвничых» гуннов, уничтожавших всех и всё на своём пути».
   О том, что русины уже в начале II–V веков занимались земледелием и счастливо жили в предгорьях Карпат, отмечено в повести знаменитого писателя и поэта XIX в. русина Александра Духновича «Милен и Любица». Примечательна формула Духновича «широко пространный русский народ». Примерно в таком же виде предстаёт история славян в Прикарпатье у В. О. Ключевского, в научно-реалистичном его стиле. – «Восточные славяне пришли сюда (в места расселения в Восточной Европе) не прямо с Дуная, совершив непрерывную перекачёвку: это была медленная передвижка с остановкой на Карпатах, длившаяся со II до VII в. Авары дали толчок дальнейшему движению карпатских славян в разные стороны».
   Но одно славянское племя под названием росы или русины, по мнению учёных, осталось здесь, в Каратах, навсегда. Напрашивается вывод: ранние славяне в Карпатах были немногочисленным племенем. Тогда может оказаться приемлемой наша гипотеза о том, что немногочисленные славяне ассимилировали (как это нередко случалось и позже по отношению к другим племенам) фракийское (дакийское) племя карпов, в прошлом сильное и воинственное, и дали этому названию форму русины, которая стала их самоназванием. Латинская форма ruhteni «белоголовые» по отношению к русским – внешняя форма слова, русины так себя не называли. Имя карпы связано с оронимом (гр. oros гора) Карпаты. В пределах современных языков ближайший эквивалент содержится в албанском karpe «гора, камень»; в болгарском диалектном карпа, карпи, карпица – «скала», «утёс» [170 - Мурзаев Э. М. Указ. соч. С. 255.].
   Таким образом, вполне удовлетворительным можно считать значение имени карпы как «люди камня, горы», а позднее – это русины. Любопытное с этой точки зрения свидетельство заключено в названии горы Эльбрус: «также Эльборус, сюда же название гор Эльбурс. Из ново-персидского Elburz – то же, средне-персидское Harburz, авестийское Harᾱ – название гор + bәrәzaitī «высокий» [171 - Фасмер М. Указ. соч. С. 517.]. Для второй части: «ведическое r̥ṣvά– «поднятый, высокий»; авестийское әrәљva (то же)» [172 - Бенвенист Э. Указ. соч. С. 178.]. Вторая часть слова рус / урс подверглась, скорее всего, метатезе – перестановке звуков, что делалось в магических целях. Недаром Духнович в «Гимне подкарпатских русинов» обращается как бы с приветствием к русским людям в смысле «Знай свой род», равноценным дельфийскому приветствию «Познай самого себя» [173 - Плутарх. Исида и Осирис. М.: ЭКСМО, 2006. С. 190.], когда говорит: «Великий мой род, и главный, // Миру есть современный», – что удивительным образом совпадает с представлением великорусов: «Русь – мир, белый свет».
   Продолжая войну «против давнишней традиции» считать, что имя русь принесли новгородским племенам скандинавы, в защиту первоначального славянорусского названия следует добавить следующие основания.
   1. А. Карпозилос уверенно говорит, что греческое название «рос» происходит от славянского «рус», и что это – широко признанный в науке факт.
   2. Рускыи = светлыи. Среди «русских» истин известен титул свет-малик у южных русов Ибн-Русте (нач. X в.), то есть «свет-царь» или «малик-рус». Равным этому титулу у других южных русов был хакан-рус, как правило, в славяно-аланских этнических группах, носивших название «Русь». Тюркский титул хакан (каган) действовал у иранцев алан, размещавшихся по соседству с тюрками и одно время находившихся под властью хазар. Самое интересное в титуле «хакан-рус» состоит в том, что это одно слово, но в виде системы из двух частей. Вторая часть «рус» является глоссарием к слову «хакан», что свидетельствует о присутствии славян в самой этнической системе под названием «Русь» и подтверждается историческими свидетельствами современников: язык был славянский во всех «Русиях».
   3. Новозаветный камень. Иисус Христос – преобразованный ветхозаветный камень из сна царя Накуходоносора, который оторвался от горы и разбил истукана, – он сделался великою горою и наполнил всю землю. Гора – Богородица. Образ Богородицы Горы Нерукосечной (совмещение образа камня и горы) основан на этом ветхозаветном рассказе о толковании сна Навуходоносора (Дан. 2, 34, 35). Камень перешёл из одной среды – ветхозаветной, в другую среду – новозаветную, метафизически преобразованным, и отклонился от языческой нормы, но в апостольских определениях просвечивает связь с поклонными камнями. Так, у апостола Петра читаем: «Приступая к Нему, камню живому… и сами, как живые камни устрояйте из себя дом духовный, священство святое… Ибо сказано в Писании: «вот, Я полагаю в Сионе камень краеугольный, избранный, драгоценный; и верующие в Него не постыдятся…» (1-е Пт. 2, 4–9). Через камень-рус почиталось божество – свят / свет – царь, славянских «начал и концов покровитель» [174 - Там же. С. 228; 253, № 40. Слова гр. поэта Скифина о сыне Зевса – Аполлоне.].
   Короче говоря, нам осталось раскрыть, какая бытовала обрядовая практика у прибалтийских и восточных славян. Если в двух словах, то это было – усиленное почитание и славление бога или богов. А как выглядело на деле почитание и славление, увидел и рассказал участник багдадского посольства в Хазарию 921–922 гг. Ибн-Фадлан на примере русов, прибывших на булгарский берег Волги по торговым делам. К слову сказать, устоявшаяся система норманистов – «творить из этимологий историю» (Шлёцер), плюс, конечно, собственные утверждения, дала плоды, благо социально-политическая обстановка сейчас способствует у нас любым захватам. Чуть увидят где их последователи слово «русы», тут же по воле «причуд фантазии» (Шлёцер) возникают «скандинавы», и они захватывают это слово как скандинавскую собственность. Так и случилось с «русами» Ибн-Фадлана. Пишут же: «Установлено, что описанная Ибн-Фадланом обрядность и внешний вид русов выдают в них скандинавов» [175 - Древняя Русь в свете зарубежных источников. М., 2000. С. 215.]. На самом деле всё иначе – эти русы этнически не однородны со скандинавами.
   Внешний вид. «И я не видел людей с более совершенным телом, чем они. Они подобны пальмам, румяны, красны. Они не носят ни курток, ни кафтанов, но носит какой-либо муж из их числа кису, которой он покрывает один свой бок, причём одна из его рук выходит наружу… И от края их ногтя до шеи они покрыты изображениями (татуировкой) деревьев и тому подобного». И что тут, собственно, скандинавского? В таком виде Геродот описывает, например, будинов, жителей, как полагают, Волыни и Белорусии, которых учёные относят к славянам: «Это большое и многочисленное племя; у всех них светло-голубые глаза и рыжие волосы» (Herod. IV, 108). Ещё ближе к русам внешний вид и одежда кельтов со слов античных авторов: рост высокий, кожа светлая, мускулатура развитая, глаза голубые, и белокурые волосы. Обычным мужским нарядом (в континентальной Европе) был кусок полотна, перекинутый через одно плечо, расправленный на теле и перехваченный поясом на талии; сверху набрасывался плащ; всё было сделано из шерсти [176 - Пауэлл Т. Кельты. М.: Центрполиграф, 2004. С. 69, 74, 77.]. А что касается татуировки, то опять же Геродот заметил о фракийцах: «Татуировка [на теле] считается у них (фракийцев) [признаком] благородства. У кого её нет, тот не принадлежит к благородным» (Herod. V, 6). Примечание: «Обычай татуировки был общим у фракийцев со скифами» [177 - Геродот. История. М.: Ладомир; АСТ, 1999. С. 654, Примеч. № 8.]. Сведения о татуировках в виде деревьев можно усилить этимологическими данными, из которых усматривается славянорусская принадлежность русов Ибн-Фадлана. Индо-европейское *bhag– «дерево, дуб», но русское «бог» [178 - Маковский М. М. Указ. соч. С. 46.].
   Украшения женщин. «На шее у них (женщин) маниста из золота и серебра, так как если человек владеет десятью тысячами дирхемов, то он справляет своей жене одно манисто, а если владеет двадцатью тысячами, то справляет ей два маниста; и таким образом каждые десять тысяч, которые у него прибавляются, прибавляются в виде маниста у его жены, так что на шее какой-нибудь из них бывает много манист». – Намёк на большое количество драгоценных украшений (манист на шее) у женщин таманских (тмутороканских) русов содержится в «Слове о полку Игореве»: «Се бо готския красныя девы въспеша на брезе синему морю. Звоня рускым златом, поют время бусово, лелеют месть Шароканю». – Вот готские красные девы (тождество таманских готов как ругов-славянорусов и приазовских половцев? – Герберштейн. Русы рядом с хазарами. – Географ Баварский. VIII в.) запели (сопровождая пением ритуальный танец) на берегу синего моря (у воды). Звеня русским золотом (большим количеством драгоценных манист на шее), поют о времени тёмном (после нападения половцев на города Киевской Руси в связи с неудачным походом Игоря), манят (призывают) месть Шарукану (Шаруканову роду) (пер. наш). – Как бы там ни выглядело дело, но это русы, говорящие на славянорусском языке.
   Обряд поклонения богам. «Удачная торговля русов зависела от расположения богов». «Во время прибытия их судов к якорному месту, – говорит Ибн-Фадлан, – каждый из них выходит, имея с собою хлеб, мясо, молоко, лук и горячий напиток («горячие» – сильные, крепкие хмельные напитки; на Руси к «горячим напиткам» относились ставленые и варёные меды, крепость их была во много раз больше, чем крепость виноградного вина. – Л. Г.), (каждый) подходит к высокому вставленному столбу, имеющему лицо, похожее на человеческое, а кругом его малые изображения, позади этих изображений вставлены в землю высокие столбы» (идолы). (То есть идолы торчали из земли в порядке обратной перспективы: в первом ряду – самые маленькие, во втором – повыше, в третьем – более высокие, – метод, как известно, применявшийся в иконописи. – Л. Г.).
   (Рус) «подходит к большому изображению, простирается пред ним и говорит: «О господине! (исконно-славянское «господь» [179 - Фасмер М. Указ. соч. Т. I. C. 447.]; скандинавское drottinn «господин» в значении «бог, господь» не употреблялось, применялось словосочетание goр drottin «господь бог»; ссылка А. П. Непокупного на Е. А. Мельникову для случая drottinn «бог, господь» ошибочна [180 - Непокупный А. П. Германо-балто-славянские и германо-славянские изоглоссы, № 3 // Общая лексика германских и балто-славянских языков. Киев: Наукова думка, 1989. С 60, 61; Мельникова Е. А. Скандинавские рунические надписи. М.: Наука, 1977. С. 110, 178, 179.]), о господине! я пришёл издалека, со мной девушек – столько и столько-то голов, соболей столько и столько-то шкур», – пока не упоминает всё, что он привёз с собой из своего товара. Затем говорит: «Этот подарок принёс я тебе», – и оставляет принесённое им перед столбом, говоря: (далее молитва об удачной продаже своего товара). При затруднительной продаже рус трижды возвращается к идолу с другими подарками, а если желаемое не осуществляется, то он приносит одному из тех малых изображений подарок и просит его о ходатайстве, говоря: «Эти суть жёны господина нашего и его дочери», и он не пропускает ни одного изображения, которого не просил бы и не молил бы о ходатайстве и не кланялся бы ему униженно» [181 - Фаминцын А. С. Указ. соч. С. 38, 39; Цветков С. Э. Русская история. Кн. первая. М., 2003. С. 445–449.]. По словам Гельмольда, среди многообразных божеств балтийские славяне признают и единого бога, господствующего над другими в небесах, и что божества от его крови происходят, и каждый из них тем важнее, чем ближе он стоит к этому виду богов. Наличие в русском святилище определенного числа женских идолов, «жён и дочерей» бога, говорит больше о славянском происхождении русов, чем другие факты Ибн-Фадлана. В «Слове Христолюбца» по списку XIV в. читаем следующее: «веруют в Перуна, и в Хорса, и в Мокошь, и в Сима, и ве Рьгла (Семаргла. – Л. Г.), и в Вилы, их же числом тридевять сестрениц… и мнят богинями, и та покладывахуть им теребы, и куры им режуть». В «Слове св. Григория Богослова» такое же число Берегинь: «тем же богом требу кладут и творят и словенский язык… и Берегыням, их же нарицают тридевять сестериниць» [182 - Там же. С. 40.]. Усиленное почитание и славление богов требовало большого количества святилищ, которые, как мы знаем, огораживались, что напрямую выводит на архаичное скандинавское garрr «огороженное место, усадьба, двор» в скандинавских источниках, упоминающих Древнюю Русь под именем Гардарики [183 - Мельникова Е. А. Указ. соч. С. 202.]. Но это не «страна городов», в соответствии с общепринятым мнением, а, скорее всего, «страна святилищ». И если принять во внимание, что после крещения Руси на месте языческих святилищ строились церкви, то имя Гардарики можно перевести на современный литературный язык – «страна церквей».
   Погребальный обычай. В этом обычае русов, сохранённом Ибн-Фадланом, славянорусскую выгоду представляют пять частей: добровольное согласие одной из жён покойного умереть вместе с ним; закалывание избранницы ножом; сожжение и захоронение вместе с мужем; мясо зарезанных петухов и кур среди других ритуальных предметов, разбросанных вокруг покойника; надмогильная надпись на столбе «из белого тополя (символ женской тоски. – Л. Г.) с именем умершего мужа и именем царя русов» [184 - Цветков С. Э. Указ. соч. Кн. первая. С. 448, 449.]. Чтобы показать заявленный интерес, осталось втянуть в наши рассуждения примеры, похожие на обычаи русов и сказать нечто о самой надписи. Так, Геродот о племенах в северных областях Фракии: «У племён же, обитающих севернее крестонеев, существует вот какой обычай».
   И вот какое содержание передаёт Геродот. Когда кто-нибудь умирает, его жёны начинают спор: какую из них покойник любил больше всех. Разрешив спор, ближайшие родственники закалывают избранницу на могиле и предают земле вместе с супругом. «Остальные же жёны сильно горюют, [что выбор пал не на них]: ведь это для них величайший позор» (Herod. V, 5). Основывать сходство фракийских и славянских обычаев можно, полагаясь на свидетельства византийских писателей, так как некоторые из них имя фракийского племени «геты» считали синонимом имени «славяне». Убедительные суждения содержатся в «Истории» Феофилакта Симокатты (VII в.). «А геты, или, что то же самое, полчища славян причинили большой вред области Фракии»; «ромеи, приблизившись к гетам – таково древнее имя этих варваров (славян) – не решились сойтись с ними в рукопашную…» [185 - Феофилакт Симокатта. История // Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. II. М.: Изд. фирма «Восточная литература» РАН, 1995. С. 15, 31.]. Более того, любой антинорманист может «рассмеяться под нос» (Екатерина II) норманисту после слов крестителя Германии Бонифация, сказанных им ещё в VIII веке о погребальном обычае южнобалтийских славян: «По смерти мужа жена отказывается от жизни и почтенною женщиною слывёт между ними та, которая предаёт себя смерти, чтобы сгореть на костре с мужем» [186 - Фомин В. В. Начальная история Руси. М.: Русская панорама, 2008. С. 222.].
   Славяно-русский обычай приносить в жертву петухов и кур показан нами в памятнике «Слово Христолюбца». А вот имя царя русов в надмогильной надписи нам не досталось – Ибн-Фадлан не записал его, как и само имя покойника. Остаются домыслы и гадания – зачем родственники умершего написали имя своего «царя»? И всё же, несмотря на это, попробуем предложить свою версию. В надписи с именем «царя» русов заключено древнеславянское религиозное представление о великом князе или царе как воплощении главного бога: имя бога-царя приобретает значение имени самого бога. Ср. в договоре Олега слова: «ко княземъ нашим свѢтлым рускым» с именем главного бога прибалтийских славян Святовит / Свентовит. Сходное явление известно у персов, как это показано у Эсхила: «… боги глубин! / Выпустите нб свет / Гордую тень бога-царя… Баал (бог)… царь незлобивый, / Дарий-отец, явись!» (Персы, 658).
   Выводы. При обосновании наших утверждений о прошлом мы, естественным образом, полагались на реальность, которая доступна лишь отрывочно благодаря памятникам письменности, а также на выводы лингвистов как на косвенные свидетельства. Общие выводы нашего исследования можно резюмировать так:
   1) Смысловая сторона языка слов славян проявляется как сакральное отношение смысла слов, например, слово / слава; свят / свет. Средством выражения смысла слов свят / свет – творческого светового потока, связанного со словом и славой, выступает славянское слово «рус» в качестве интерпретации понятия рускыи = светлыи, «имеющего свой собственный свет», что отразилось в имени главного божества прибалтийских славян Святовит / Свентовит, и в сильном отклике «Рос» («Рус»), изданного варягами-русью после принятия качественного прорицания – «О царь!» Ср. «Белый царь» по отношению к русскому царю: светлый, благородный («божественный») [187 - Герберштейн С. Записки о Московии. М.: Изд-во МГУ, 1988. С. 75, 300. Примеч. № 166.].
   2) Гипотетическая связь этнонимов карпы и русины, а также между словами русак и камень, идущий на жернова, даёт основание считать, что существует связь между словами рус и камень (гора, скала). Такое основание обнаружено в выводах лингвистов: «ведическое r̥ṣvά– «поднятый, высокий»; авестийское әrәљva (то же)»; русское (через представление об огне, вообще небесном свете) гора – гореть – горй; финское ruotsi (заимствованное из славянского русь?) от гипотетического скандинавского *roрs – на самом деле «страна скал», употреблявшееся финнами по отношению к Швеции.
   3) В семантическое поле кроме слов рус – слово / слава – свят / свет – гора (камень, скала) /гореть / горй, объединённых смысловыми связями, включена общеславянская основа *ru– / *ry– «плыть, течь», из которой выводится русло. Другим основанием для включения «водного потока» в это семантическое поле послужил средневековый баварский гидроним – название реки «Русская Мюль», получившей также название «Шумная Мюль» в результате народной этимологии слова «Русская». Ещё одним основанием для включения может служить лингвистический вывод по поводу употребления в средневековой Швеции значения слова rōрer (родственного славянскому «рус») как «пролив между островами, защищенное место для плавания».
   Следовательно, понятие «русь» является органической частью славянского народа.

XII. «НЕМЦЫ»

   Латиноязычное название teutoni и германское прилагательное deutsch («народный») обозначают «народ». Но в славянских языках обнаруживается изменение этого смысла на противоположный: tŭћdĭ – «чужой». Почему так? По мнению А. Мейе, «нетрудно понять, почему прилагательное, производное от заимствованного слова со значением “народ”, значит именно “чужой”; для славян германские народы были прежде всего и главным образом «чужим народом»; němьcь, то есть “немой”, βαρβαρος – “варвар” – это прежде всего германец» [188 - Meillet A. Etudes sur l’etimologie et le vocabulaire du vieux-slave. Paris: Bouillon, 1902–1905, 175; Бенвенист Э. Словарь индоевропейских социальных терминов. М., 1995. С. 238.].
   Праславянское *tjudjь «чужой» обычно считают заимствованием из готского Þiuda «народ» [189 - Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. Т. IV. СПб., 1996. С. 379.], что соответствует латиноязычному teutoni и германскому deutsch. Предполагают также родство с литовским tautа, латышским tаuta, древнепрусским tauto, ирландским tūath «народ». НѢмьць «человек, говорящий неясно, непонятно»; нѢмьчинъ – «немец, любой иностранец». Праславянское *němьcь «чужестранец» образовано от nмmъ «немой», диалектное «заикающийся», древнерусское, старославянское NѢмъ. Диссимилировано из *měmъ «заикающийся» [190 - Там же. Т. III. С. 62, 63.].
   В своих суждениях о значении «чужой» = «не свой» О. Н. Трубачёв приходит к выводу, что «вторичные конкретные манифестации фундаментального значения «чужой» = «не свой», выражающего отрицательное самосознание человеческого рода – это «враг», «чужестранец», «гость», «дикарь» [191 - Трубачев О. Н. Этногенез и культура древнейших славян. М., 2003. С. 181.]. Особенно отчётливо в этом случае намечен тип связи «чужой» – «враг». Следует, кстати, отметить проблему гостеприимства и враждебности, существующую только в латинском: hospes «гость», hostis «национальный враг», при том, что в родственных словах – славянском «гость», готском gasts, немецком Gast «гость» нет понятия враждебности. По утверждению Мейе, как это было показано выше, изменение в славянском смысла заимствованного слова «народ» на противоположный: «чужой» – произошло в результате сближения понятий «немой», «варвар», «германец». Однако в такого рода критериях в слове «немец» отсутствует смысл «враг», хотя в слове «чужой» он есть. Поэтому представляется всё-таки отчасти неудовлетворительной внутренняя правдоподобность такого объяснения. Спрашивается, каким тогда должно быть «внутренне правдоподобное объяснение»? Дело в том, что слово «немец», возможно, является также производным от неславянского корня, как и слово «чужой».
   В поисках ответа я обратил внимание на латинское inimīcus, ирландское nа́ma, английское enemy, итальянское nemico – «враг»; «неприятель». Ирландское nбma, существительное мужского рода «неприятель»; «враг»; употреблялось во все эпохи, начиная с 43 г., со времени владычества римлян в Британии; namae из латинсого inimīcus «недруг»; «враг»; «противник» [192 - Vendryes J. Lexique etimologique de l`irlanais ancien. Paris, 1960. (N-2): “nama, m. “ennemi”; en usage б toute йpoque; namae “inimicus” M. 127 b 2, nama LU 9819? gen. namat M 93 c 2, dat.-acc. nа́mait Fе́l. 15 fevr., n. pl. namait Wb.32 c 13 acc. pl. nа́mtea… Corm 981 txplique nа́ma par non-ama, non amatur, l`explcation paraоt fantа́isiste…”]. В современном английском слово «враг», «неприятель» представлено в форме enemy, существительное enemy заимствовано из старофранцузского enemi; ранее inimi из латинского inimīcus (in – not «не» + amīcus «друг, приятель») [193 - Barnhart R.K. The Barnhart dictionary of etimology / Ed. by S. Steinmetz. The H.W. Wilson company, 1988, p. 330: “enemy n. Probably about 1225 enemi, in King Horn; borrowed from Old French enemi; earlier inimi, from Latin inimicus (in-not + amicus friend).].
   В современном итальянском слово nemico объяснено в «Этимологическом словаре итальянского языка» К. Баттисти и Г. Алессио по следующей схеме: «XIII век; время, питавшее чувство враждебности в обществе; латинское inimīcus (из in – отрицание, отказ – и amīcus «друг, приятель»)» [194 - nemico agg., m (pl. – ei), sec. XIII; che nutre sentimenti di avversione; lat. inimīcus (da in – negativo ed amīcus). (Dizionario etimologico italiano. Battisti C., Alessio G. IV. Firenze G. Barbera Editore 1954. P. 2567.]. Таким образом, заимствование этого слова в итальянский из латинского произошло в более позднюю эпоху. Форма ирландского слова nбma объяснена Г. Льюисом и Х. Педерсеном в «Краткой сравнительной грамматике кельтских языков»: «Значительное количество латинских слов было заимствовано Британией в эпоху римского владычества, причём многие из них проникли в Ирландию… Долгие гласные в ирландском языке сократились во всех слогах, на которые не падало главное ударение… Как правило, в ирландском языке ударение падает на первый слог… Результатом действия ударения является сокращение или утрата неударных гласных, в том числе утрата начальных гласных в предударных слогах – слабых компонентов словосочетания» [195 - Льюис Г., Педерсен Х. Краткая сравнительная грамматика кельтских языков. М., 2002. С. 18, 90, 91.]. Таким образом, латинское inimīcus = ирландское nа́ma, e [196 - Там же. С. 469.].
   Славянское nмmьcь, по-видимому, входит в рассмотренную группу слов, у которых был один и тот же источник, латинское inimīcus. Необходимо отметить также изменение [k] в предпоследнем слоге латинского слова в свистящий звук [c] после гласного переднего ряда в славянском: inimīcus – němьcь. И в данном случае важно, что в слове nмmьcь ударение падает на первый слог, поэтому появляется требование объяснить наличие общеславянской фонемы ять [м] после согласного n в слове nмmьcь при индоевропейском i в слове inimīcus.
   Чего, кстати, не требуется на славянской почве при общепринятом: *nмmьcь – образовано от němъ «немой». Причиной нефонетического изменения звукового облика латинского слова inimīcus в славянском как nмmьcь могла быть аналогия, следствием которой явилось аналогическое выравнивание основы inimīc– и нѢм-. То есть совмещение славянской основы с заимствованной созвучной из латинского. Поэтому можно думать, что на славянской почве имело место сближение двух омонимичных основ. У латинской и славянской лексемы нет общих семантических признаков, если не брать в расчёт оценочную окраску древнерусского нѢмъ (немой) – «чужой (народ), варвар», благодаря чему сохранился признак враждебности в этом слове.
   Но возникает возражение о нарушении стандартности поведения в латинском inimīcus корневого гласного i (< a), сохраняющего краткость, тогда как в слове нѢмьць присутствует корневой «ять», указывающий на долготу корневого гласного в праславянском, – но это возражение может быть уравновешено наблюдениями из эволюции формирования русского языка. Первоначально краткий корневой гласный i в латинском слове inimīcus мог перейти в праславянский в виде краткого е или и (ср. словацкое nemec, нижне-лужицкое nimc. – Фасмер). Существенно то, что в «бытовой» традиции древненовгородского диалекта, «восходящего в части случаев к праславянской эпохе», происходило смешение некоторых гласных. Так, в берестяных грамотах наблюдается эффект смешения и→ Ѣ/и (или Ѣ/i): самъ нимъ «сам немой». В то же время Ѣ → Е (е или ь) (Зализняк А. А. Наблюдение над берестяными грамотами // История русского языка в древнейший период. М.: МГУ, 1984. С. 64; 71; 135, № 10 (XIV–XV). В силу этого обстоятельства значения корней nem/ nim в слове нѢмьць «недруг, враг, противник», и корня nмm в слове нѢмъ «немой, без языка, варвар», по-видимому, довольно рано стали смешиваться, что привело к почти полному исчезновению значения «враг» в слове немец и оно получило первоначально ему несвойственное синонимическое значение «человек, говорящий неясно, непонятно, нѢмьчинъ «немец, любой иностранец».
   Особенно помогает понять возможную причину смешения слов нем и немец свидетельство слова и значения нѢмъ («враждебный») в записи Лаврентьевской летописи под 1096 г.: «Югра же людье есть языкъ нѢмъ». Но здесь в качестве глагола-связки употреблено слово «есть», и предложение переводится как: «Югра же – это люди, а язык их непонятен» [197 - Повесть временных лет // Памятники литературы Древней Руси. XI – начало XII века. М., 1978. С. 242, 243.]. А. А. Шахматов исправил по смыслу есть на суть с учётом текста в Радзивиловской, Ипатьевской и Хлебниковской летописях [198 - Шахматов А. А. Повесть временных лет. Пгд., 1916. С. 293, Примеч. № 12.]. Этот факт имеет существенное значение в связи с тем, что смысл слова «суть» представляет собой внутреннее содержание чего-нибудь в отличие от «есть», производного от «быть». Тем самым уясняется в определённой мере содержание всего предложения. Кроме того, древнерусские тексты нередко подчинены своей особой, внутренней логике, в особенности когда при словоупотреблении применена семантическая синонимия слов в одном предложении. Например, «люди» = «народ», «язык = «народ», «народ = «люди». Так что не всегда легко понять, как в примере с югрой, в каком случае слово «язык» употреблено со значением «народ», а когда оно обозначает «речь».
   «[премудрость] и в кроузе морьстемь и вьсея земля и в всех людьх и языцех сътяжяна бых».
   «Пророцьствова яко люди июдеистии от язык попираеми имоуть быти».
   «Иже оучастить епи(с)кпью свою по земли тои. паче кде мног народ и людие и городи» [199 - Изборник Святослава, 1076, 82; Пролог «Лобковский» сентябрьской половины, 1262, 128 г; Кормчая Новгородская, 1280, 517в // Словарь древнерусского языка (XI–XIV вв.). Т. IV. М., 1991. С. 482.].
   При рассмотрении летописного сообщения 1096 о югре следует учитывать входящую в него легенду об Александре Македонском, основанную на «Откровении Мефодия Патарского», в соответствии с которой Александр «сквернии языкы (народы)… загна их на полунощныя страны (на крайний север) в горы высокия». И по Божьему повелению сошлись горы и воздвиглись «врата медяна». Поэтому «си суть (оказались) людье заклепении Александром, Македоньскым цесаремь». О способе общения с этими «человекы нечистыя» через прорубленное ими в горе оконце сказано прямо: «и есть не разумети языку их, но кажуть на железо и помовають рукою, просяще железа». О югре не сказано с такой определённостью, что язык их непонятен.
   Считается, что сообщение о югре впервые внесено в Летопись в 1096 г. в виде рассказа Гюряты Роговича о походе новгородцев во главе с его отроком в Печору для сбора дани, а затем к югре (современные ханты и манси) за Уральский хребет. Но это не так. Косвенные сведения, подтверждающие, что новгородцы задолго до 1096 г. пытались брать дань с югры, имеются в Новгородской первой летописи, свод 1448 г., под 1032 г. «В лето 6540 (1032). И тогда же Улеб (в Холмогорской летописи «Глеб») иде из Новагорода на Железныя врата, и опять (назад) мало их приде». С учётом отмеченных Летописью обстоятельств – новгородская дружина, Железные ворота, мало вернувшихся назад, – можно настаивать на соответствии «Железных врат» «вратам Медяным» из упомянутого летописного рассказа 1096 г., и что неудачный поход новгородцев был совершён с целью сбора дани с югры. Поэтому более поздняя запись Никоновской летописи под 1193 г. об уничтожении югрой дружины новгородцев, придаёт свой смыл и свою судьбу взаимоотношениям новгородцев и югры.
   «В лето 6701 (1193–94). Того же лета идоша Новогородци ратию (войной) с воеводою Андреем (в составе ратников был священник) в Югру, взяша град и приидоша к другому граду; они же затворишася во граде, и стояша под градом пять недель. Югричи же выслаша к ним, сице глаголюще: «не губите нас, понеже сбираем серебро, и злато, и соболи и иная узорочия, хотяще дань даяти вам». – Далее в сообщение Летописи входит рассказ о том, как югричи хитростью заманивая в город новгородских воинов по нескольку десятков человек, уничтожили почти всех. Потом они вышли из города, «изсекоша их всех, и оставиша в живых осмьдесят человек» [200 - Патриаршая или Никоновская летопись. М.: Языки русской культуры, 2000. С. 22.], то есть «и опять мало их приде».
   Таким образом, содержанием предложения «Югра же людие суть язык нем», является: «Югра же люди представляют собой народ враждебный», – это содержание становится очевидным фактом.
   В качестве следующего факта, как очевидного свидетельства существования народа, носившего имя «враг», данное ему другим народом, следует выделить этноним чудь. Такой вывод о чуди содержится у М. Фасмера: «Чудь… Обычно предполагают первоначальное значение «германцы» и происхождение из готского Þiuda «народ». Но ср. также саам. норв. иutte, cuррe, саам. шв. иute, иude «преследователь, разбойник, название врага, притесняющего лопарей (в сказках)» [201 - Фасмер М. Указ. соч. Т. IV. C. 378.]. Прилагательное «чужой» одного корня с «чудь». Постепенно имя «чудь», о которой упоминает «Повесть временных лет» в рассказе о призвании Рюрика, теряет свою конкретику, меняет имя «чудь» на «водь» [202 - Соловьёв С. М. Доклад на IV археологическом съезде // Труды IV археологического съезда. Казань, 1884. Т. I.] и в быту становится обозначением прибалтийско-финского и угро-финского населения на северо-востоке России.
   Несомненный также интерес для нашей темы представляет язык прибалтийского племени ятвягов, который был вытеснен литовским и латышским. Однако в 1978 г. в северной части Беловежской пущи был обнаружен рукописный польско-ятвяжский словарик «Poganske gwary z Narewu» («Языческие говоры по Нареву»), опубликованный в 1984 г. З. Зинкявичусом. Отметим любопытное противопоставление двух народов – «готов» и «москалей»: guti «крестоносцы», drygi «москали» [203 - Топоров В. Н. «Балтийские языки» // Сб. «Балтийские языки». М.: Академия, 2006.].
   Слово «готы» со значением «неприятель, враг» унаследовано прибалтами от более древнего состояния быта и культуры, когда готы были господствующим народом-войском в этих местах. Поэтому очередной враг, Тевтонский орден, крестоносцы, названы ключевым словом для понятия враждебности, точнее, символом врага – «готы». Замечательно, что в этом «словарике» представлено также соотношение «враги – друзья», в качестве друзей в нём выступают «москали» – drygi.
   К числу культурно-исторических фактов, работающих на тему «немец – враг», заманчиво было бы отнести определение «немець – сврака», содержащееся в чешской рукописи XII в., известной под названием «Части языкам», в которой речь идёт о прозвищах народов. Так, например, «фряг (итальянец) есть лев», «алеман (бош) – орель», «немець – сврака» (сорока), «чехь – норець» и так далее [204 - Шафарик П. Й. Славянские древности. Т. II. Кн. 3. Приложение. «Свидетельство о древних славянах». Документ XXVI.]. Думается, что в собирательном прозвище «немец – сорока» смоделировано представление людей о сварливом и бранчливом человеке как сорока. Немцы объяснены с психологической точки зрения, со стороны характера, что предполагает отношения между немцами и славянами в быту, когда немцы стали господствующим народом среди части западных и юго-западных славян. Возможно, в эту эпоху произошло переосмысление «немец – чужой, враг» на «немец – немой», но не подлинно немой, а с поведенческой стороны, по характеру как немой – сварливый и бранчливый, что привлекло внимание людей к символу сороки.
   Первоначальным значением слова нѢмьць, по всей видимости, было, как и у латинского inimīcus, «недруг, враг, противник», а не «говорящий неясно, непонятно»; «иностранец» ввиду того, что заимствованные из церковнославянского и «укрепившиеся в русском литературном и народном языке» слова ворог, враг, супостат имели другое терминологическое значение: первое – «нечистый, чёрт»; второе – «противник, дьявол». Но если нѢмьчинъ увязывать только с укрепившимся содержанием: «человек, говорящий неясно, непонятно»; «иностранец» и: «немец, любой иностранец», это неизбежно возвращает нас к обозначению у славян германских народов как чужого народа, о чём сказано выше у Мейе. Любопытно, что к этому обозначению возникают семантические параллели в греческом и латинском языках. Например, греческое б-γλωσσος «без языка, немой» = «варвар» (враг) (Soph. Tr. 1060; 1096) [205 - Вейсман А. Д. Греческо-русский словарь. СПб, 1899. Репр. 1991. Стлб. 9.]. Латинское barbarus «чужеземный, жестокий, свирепый» (враг) [206 - Дворецкий И. Х. Латинско-русский словарь. М., 1976. С. 126.]. «Я здесь (в изгнании) варвар, ибо никто меня не понимает». Овидий [207 - Овидий. Письма с Понта. 1, 2: 43–46.]. Применена инверсия: на самом деле это Овидий среди варваров-врагов. «Здесь я (в изгнании) отдан врагам, постоянным опасностям отдан… // Жала вражеских стрел пропитаны ядом гадючим» [208 - Немировский А. И., Дашкова М. Ф. «Римская история» Веллея Патеркула. Воронеж: Изд-во Воронежского ун-та, 1985.]. Писал он «на краю света», в «скифском» городе Томы на западном берегу Чёрного моря (нынешняя Констанца в Румынии), куда он был выслан из Рима в 8 г. н. э.
   Формальная связь, существующая между рассматриваемыми латинским и славянским словами, может быть подкреплена историческими фактами о возможности заимствования из латинского в славянский. Например, сведениями о жителях Паннонии римского историка Веллея Патеркула (20/19 гг. до н. э. – 30 г. н. э.), автора одного сохранившегося произведения – «Римская история». Это единственный документ эпохи упадка римской историографии, конца республики – начала империи. И по сравнению с корифеями – Полибием, Саллюстием, Ливием, Тацитом – «современных исследователей исторической мысли древности мало интересует Веллей Патеркул». Как следствие – крайне незначительное количество ссылок на него. В 6 г. н. э. Веллей во главе контингента войск направился в Паннонию, где в то время вспыхнуло восстание далматов и паннонцев. Зимой 6/7 гг. он был начальником стационарного римского лагеря в Сисции, на Дунае [209 - Фасмер М. Указ. соч. Т. I. С. 133, 34.]. Привлекают интерес также сведения византийского историка V в. Приска, побывавшего в 448 г в Паннонии в составе посольства к Аттиле.
   Веллей Патеркул: «Взялась за оружие вся непривычная к благам мира, окрепшая Паннония, а также Далмация… Верховное командование было в руках двух Батонов и Пиннета (Batonibus. Ср. бат «дубинка»; связано с бато́г «палка, дубинка», «кнут». Славянское batъ «дубинка» является древним словом [210 - Веллей Патеркул. Римская история. Воронеж: Издательство Воронежского ун-та, 1985. Кн. II. Гл. CX.]). Все паннонцы знали не только дисциплину, но и язык римлян (то есть не вульгарную латынь романизированных племён, а латынь римлян. – Л. Г.); многие были даже грамотны и знакомы с литературой. Итак, клянусь Геркулесом, никогда ни один народ не переходил так быстро от подготовки войны к самой войне, осуществляя задуманное» [211 - Приск. История // Свод древнейших письменных сообщений о славянах. М.,1991. С. 87, III. Т. I. C. 95, № 25.] (пер. А. И. Немировского).
   Приск: «Ибо [скифы] (считается, что речь идёт о славянах. – Л. Г.), будучи смешанными, сверх собственного варварского языка ревностно стремятся [овладеть языком] или гуннов, или готов, или даже авсониев (данное слово употребляется для указания на коренных носителей латинского языка. – Л. Г.), у кого из них сношения с римлянами» [212 - Иоанн Эфесский. Церковная история // Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. I. C. 285, II. C. 289, № 50.].
   Паннония – область в среднем течении Дуная, приблизительно совпадает с нынешней Венгрией, охватывала земли исторической Словении. Считается, что Паннония населена была по преимуществу кельтскими племенами. Но это мнение сложилось без учёта византийской практики употребления названия Σκλαυινία для обозначения территорий на Среднем Дунае [213 - Трубачёв О. Н. Этногенез и культура древнейших славян. М.: Наука, 2003. С. 311, 312.]. При этом не следует забывать, что поздняя литературная хронология, связанная со славянами (вторая половина VI в.) имеет чисто формальное этнографическое значение. Историческая сторона представлена краткими обобщёнными сведениями. В настоящее время необходимо учитывать тезис Трубачёва о ранних славянах в Паннонии и его же концепцию славянского исхода из среднедунайского пространства [214 - Даль В. И. Толковый словарь… Т. IV, с. 613, стлб. 2.].
   Исходные соседские отношения славян с немцами – система активных разносторонних отношений, в то же время это «несносные» отношения, с прицелом на военные конфликты, враждебные, с постоянно действующей вековой линией связи между словами «немец» и «враг». «Чуженин, чужень, чужак… Захожие немцы, чужа́не, чужбинники» [215 - Плутарх. Избранные жезнеописания. Т. II. М., 1987. C. 452.]. В качестве исторической реальности, в которой действовало самосознание и мировоззрение древнего славянина, когда ещё сохранялось, видимо, древнее значение слова «немец» в смысле «враг», «неприятель», и германцев считали, как и во времена Цезаря, «несносными соседями» [216 - Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. II. М., 1995. С. 465; 471, № 7.], стоит привести сообщение переработанного текста Анналов королевства франков, «Так называемых анналов Эйнхарда» (после 814 года, но ранее начала 830-х годов). «Есть такое племя славян в Германии, живущее на берегу Океана, которое на собственном языке зовётся велетабами, на франкском же вильцами. Оно всегда враждебно франкам и своих соседей, которые были франкам или подвластными, или союзниками, обычно ненавистью преследовало и войной донимало и тревожило» [217 - Холмогорская летопись // Полное собрание русских летописей. Т. 33. Л., 1977. С. 65, 74.].
   Сохранилось значительное число более поздних средневековых примеров, выдвигающих на первое место принцип «немец – враг». «Ходи Ярослав (Всеволодович), новгородцкий князь, ратию на немец за море и поплени всю землю, толико полона взя, яко не могоша отвести его всего, но изсекоша, а иных отпустиша» (1226 г.). «Тое же осени немци, пришед тайно в насадех, поимаша волости псковские. Князь же Домант гони по них и поби всех» (1270 г.) [218 - Псковские летописи. Вып. 1. М. – Л., 1941. С. 48.]. «… и победиша поганыхъ немець, а инехъ много их на мори в бусах погибоша» (1448 г.) [219 - Оболенская С. В. Образ немца в русской народной культуре // Одиссей. М., 1993. С. 182.]. В народном русском сознании вплоть до XX в. существовали две противоположные тенденции восприятия немцев. С одной стороны, «в представлениях русских о немцах сквозит добродушный юмор и наивное, как считает С. В. Оболенская, убеждение, что русский народ обладает якобы чем-то, что выше и учёности, и ловкости, и хитрости, и богатства немца» [220 - Белобородова И. Н… Этноним «немец» в России: культурно-типологический аспект // «Общественные науки и современность», № 2, 2000; Денисов Вл. Война и лубок. Пг., 1916. С. 2, примечание.]. С другой – острая антинемецкая направленность народного сознания. Впечатляющий сюжет на тему этого «анти» приводит историк И. Н. Белобородова в своей работе «Этноним «немец» в России»: «На одной из лубочных картинок начала XIX в., изображающих ад, среди грешников, которые страдают за прелюбодеяние, стяжательство, чревоугодие и проч., самым большим мучениям подвергается человек, над которым написано: «За то, что немец» [221 - Нидерле Л. Славянские древности. М., 2000. С. 105.].
   Однако имеются основания считать, что вражда между славянскими и германскими племенами началась намного раньше VIII века, по крайней мере со II или III века, когда славяне пришли, как считает Л. Нидерле, в восточную Германию. Он относит этот период ко времени Маркоманской войны (166–180) при Марке Аврелии, войны германских и сарматских племён с Римом. При этом Нидерле использует косвенное свидетельство Юлия Капитолина: «Pulsae ab superoribus barbaris» («Vita Marci», 14) [222 - Тацит. Анналы. Малые произведения. История. М., 2003. С. 265.]. Юлий Капитолин объясняет, почему германские племена, а с ними сарматы – аланы и роксаланы – двинулись к границам Империи: «Вследствие насилия и избиения их находящимися выше северными варварами». – «Весьма вероятно, пишет Нидерле, что цитированное известие Юлия Капитолина о северных варварах, теснивших германские племена, касалось именно славян».
   В виду этнической проблематики названия «немцы» иногда обращают внимание на неметов. Это германское племя в 51 г. до н. э. Цезарь упоминает в своих мемуарах среди германских племён, обитавших в среднем и верхнем течении Рейна (Ces. Bell. Gall., I, 51). Во II в. н. э. неметы обитали на левом берегу Рейна в его среднем течении. Римский историк Тацит в сочинении «Анналы» упоминает неметов в Верхней Германии, в верхнем течении Рейна, как союзников римлян, из которых была составлена когорта вспомогательных войск [223 - Тацит. Там же. (Малые произведения. – «Германия»). С. 473.]. В очерке «Германия» он называет неметов «несомненно германским племенем», заселяющем берег Рейна [224 - Попов А. И. Славяне, Русь, Россия // Русская речь. 1972. № 2. С. 105.]. В этом регионе германские племена граничили не со славянами, или точнее праславянами, а с кельтами. Поэтому столкновения происходили именно с кельтами, которые, по словам Тацита, «захватывали и меняли места обитания», после чего германцы, в свою очередь, изгоняли кельтов.
   Крайне сомнительно, чтобы в этой части Германии славяне могли иметь дело с германцами и кельтами и перенять у последних название «немцы». А то, что общеславянское название германских племён «немцы» каким-то образом закрепилось за племенем неметов и оказалось зафиксированным римлянами, как рассуждают некоторые, и принадлежит нашей истории, или наоборот, как считает А. И. Попов, «слова немой, немец происходят от названия кельтского, по другим данным – германского племени неметов, Nemetes» [225 - Фасмер М. Указ. соч. Т. III. C. 62.], – думаю, что нам легко освободиться от этой заботы. Такие сближения ничего не решают без пересмотра объяснения Фасмера, основанного на осмыслении фонетических и географических данных: «С названием зап. – герм. неметов слав. nмmьcь не имеет ничего общего по фонетическим и географическим соображениям». В праславянском *němьcь c из k, а не из t, поэтому из него не могло получиться латинское Nemetes, как и славянское немцы из неметов. Правда, рядом с этим общеславянским словом имеется в венгерском слово német «немец». Однако источник венгерского слова принадлежит словарю славянского мира и было заимствовано в венгерский именно из славянского языка. Таково мнение большинства филологов и историков о связи между общеславянским и венгерским словом «немец», которую определил в своём выводе В. В. Мавродин следующим образом: «Из языка восточных славян они (венгры) заимствовали такие слова как воевода, борона, ясс, немет (немец)…» [226 - Мавродин В. В. Происхождение русского народа. Изд-во Ленинградского ун-та, 1978. С. 115.].
   Более отчётливо суть вопроса о происхождении венгерского слова német представлена Иштваном Книежей в его словаре «Славянские слова, заимствованные венгерским языком», в котором он с ясной определённостью относит это слово к «словам несомненно славянского происхождения». В венгерских источниках данное слово впервые встречается в 1086 г. в форме némлt. По мнению Книежи, слово заимствовано из древне-церковнославянского – němьcь. Его значения в венгерском: teutonicus, der Deutsche; deutsch = тевтонский, перен. германский, немец; немецкий язык [227 - A Magyar nyelv szlav jövevе́nyszavai irta Kniezsa István. Budapest, 1974. Т. 1, 355; Т. 2, 1036–1037.].
   Не в пользу мнения о том, что слова «немой», «немец» происходят от кельтского или германского племени неметов, Nemetes, свидетельствуют сведения А. А. Шахматова о значении этого слова, связанного с названием священной рощи. «Кельтское Németes отражается в местном названии: Namedi (близ Кобленца), ср. Hubert Marjan, Reinische Ortsnamen, IV, 24. Кельтское nemeton: священная роща передаётся в документе 1031 г. через nimida, ср. местность Nimeden, Nimodon (Holder) в Саксонии» [228 - Шахматов А. А. К вопросу о древнейших славяно-кельтских отношениях. Казань, 1912. С. 17, № 1.].
   Интересны, по мысли П. А. Лаврова, в житии Мефодия по рукописи XII века Сборника Успенского Собора нѢмьц в значении germanus, нѢмьчьскъ в значении germanicus, как старшие примеры употребления этого этнографического имени в славянских источниках. «И соуть въ ны въшьли оучителе мнози крьстияни из Влахъ и из Грькъ и из НѢмьць, оучаще ны различь…». «Моравляне ωчющьше НѢмьчьскыя попы, иже живялхоу в нихъ…» [229 - Лавров П. А. Материалы по истории возникновения древнейшей славянской письменности. Л.: Изд-во Академии наук СССР, 1930. С. 72. V. № 1. С. 75. X.].
   На первом месте, как видим, в древнеславянском и венгерском оказались обозначения народа, teutoni, deutsch – германцев, а не людей, говорящих неясно, непонятно, тем более любых иностранцев. В этой связи стоит упомянуть одно обстоятельство, связанное с архаичным названием «немец» в румынском («дако-румынском») языке – germáni, латинское Germanicus [230 - Румынско-русский словарь. М., 1953. С. 359.]. В латинский оно было заимствовано из кельтского с оттенком враждебности и страха, как полагает Тацит. Интересны его наблюдения относительно того, каким образом слово Germanicus укоренилось в латинском языке, отражающие, по-видимому, народное сознание. «Слово Германия – новое и недавно вошедшее в обиход, ибо те, кто первыми переправились через Рейн и прогнали галлов, ныне известные под именем тунгров, тогда прозывались германцами. Таким образом, наименование племени постепенно возобладало и распространилось на весь народ; вначале все из страха обозначали его по имени победителей, а затем, после того как это наименование укоренилось, он и сам стал называть себя германцами» [231 - Тацит. Анналы. Малые произведения. История. М., 2003. С. 459.].
   Выводы. На место прежних абстракций ставятся конкретные явления жизни, «крепко идущие на них» факты, с помощью которых новая гипотеза даёт более содержательный смысл слову «немец». Если др. – русск. нѢмьць «человек, говорящий неясно, непонятно»; «иностранец», нѢмьчинъ «немец, любой иностранец», а праслав. *nмmьcь «чужестранец» образовано от nмmъ немой (Фасмер), то предлагаемый смысл слова «немец» учитывает представленные значения древнерусского слова нѢмьць, но объясняет его как заимствованное в праславянский из латинского inimīcus «враг», и как этническое имя в значении germanus в славянских источниках. При этом учитывается семантическая параллель в греческом: б-γλωσσος «без языка, немой, говорящий непонятно», дающая значения: «варвар» (враг), и в латинском: barbarus в значении «чужеземец, жестокий, свирепый» (враг).

2011 г.

XIII. НЕБЕСНОЕ НАЦИОНАЛ-ТРУДОВОЕ МОНАРХИЧЕСКОЕ ГОСУДАРСТВО ПЛАТОНА

   В «Российской философской газете» № 2 (4) в феврале 2007 г. появилась статья Главного редактора газеты А. К. Казьмина «Философский проект общественной политики», в которой была сформулирована идея, что управление имеет чёткую задачу, а именно: справедливо организовывать жизнь общества, основываясь на нравственной деятельности властвующих. Положения этой статьи, в которой получили развитие идеи Платона, приобретают силу научной теории. В № 7 (69) июль 2012 г. несколько участников VI Российского философского конгресса высказали своё отношение к линии «РФГ»: «нужен механизм выдвижения мудрых людей на разные уровни государственного управления». – Однако позиция участников не выходит за пределы, очерченные ролью мудрых людей как советников, а не «правителей» и «стражей», потому что как только они становятся чиновниками, попадают во власть – совершенно забывают, что они философы. В связи с указанными обстоятельствами в своей статье я коснулся некоторых вещей у Платона, способных вызвать, надеюсь, общий интерес.
   Государство Платона – это система противления злу силой. Противление возникшей в античном обществе демократии, на современном языке натуралистов – преобладанию левизны над правизной, борьба с диссимметрией как особом состоянии пространства жизни общества, в котором диссимметрические явления вызываются такою же диссимметрическою причиной [232 - Вернадский В. И. Размышления натуралиста. М.: Наука, 1977. С. 128, 129; 148, 149.].
   Время в государстве Платона отрицательное – течёт не из прошлого в будущее, а из будущего в осуществившееся, в настоящее, как противление миру зла. Забывая прошлое, двигаться к цели: целью является благо. «Через [идею блага] становятся пригодными и полезными справедливость и всё остальное» (Pl. Resp. VI, 505).
   Государство Платона, по мысли Гегеля, имеет право на существование, «на свою положительную действительность» на том основании, что «гражданское общество (как тогда, так и теперь, в «новой форме мира») представляет картину столь же необычайной роскоши, излишества, сколь и картину нищеты, физического и нравственного вырождения…» [233 - Гегель Г. В. Ф. Философия права. М. – Л., 1934. § 185. С. 213, 214.].
   «Раз философы – это люди, способные постичь то, что вечно тождественно самому себе, а другие этого не могут и застревают на месте, блуждая среди множества разнообразных вещей», выходит, только философы, в понимании Платона, могут постичь то, что вечно тождественно самому себе – Бога (VI, 484b). Поэтому учредителями, устроителями и правителями государства должны быть философы – опорные люди государства, им и следует руководить государством, так как они способны к тому же охранять законы и обычаи государства, а это значит, что достойны быть «самыми тщательными» стражами государства и назначаться на должности стражей.
   Платон настаивает, что «никогда, ни в коем случае не будет процветать государство, если его не начертят… по божественному образцу… Смешивая и сочетая качества людей (на современном для нас языке – путём расово-генетического отбора), они создадут прообраз (нового, героического) человека, определяемый боговидным и богоподобным свойством, присущим людям… (С этой целью) кое-что они будут стирать, кое-что рисовать снова, пока не сделают человеческие нравы, насколько это осуществимо, угодными Богу» (VI, 500d – e; 501b – c). Таким образом, Платон пытается справиться, по словам Гегеля, с принципом индивидуальности («самостоятельной особенности»), ворвавшейся в его время в греческую нравственность в форме демократии.
   Скрытую мысль Платона – что́ представляет собой государство, созданное по божественному образцу, и что такое человеческие нравы, угодные Богу, иными словами: как выглядят эти решения нужного типа – открыли современные физики и астрономы. Вселенная, скорее всего, строго нейтральна, она содержит равное число положительных и отрицательных зарядов, и симметрична. Но в поле нашего зрения оказываются также свойства части и целого в социальных объектах и теория циклической эволюции Вселенной, смена максимального расширения сжатием [234 - Зельдович Я. Б. Возможно ли образование Вселенной «из ничего» // Природа. 1988. № 4.].
   С целью достижения первого качества, симметрии в обществе, содержащем равное число нравственных (положительных) и безнравственных (отрицательных) людей, Платон исключил из государства частную собственность, семью и выбрал сословия – правителей, ремесленников, земледельцев – провозгласил равенство мужчин и женщин. Свои идеи Платон сопроводил «наглядными пособиями» – картинками демократического быта его времени. Так, например, философы-стражи со своей стороны должны тщательно следить, чтобы «иные людишки» не сделали скачок прочь от своего ремесла в правители и не имели бы потомства – «особенно те, что половчее в своём ничтожном дельце», похожие на «разбогатевшего кузнеца, лысого и приземистого, который недавно вышел из тюрьмы, помылся в бане, приобрёл себе новый плащ и нарядился – ну прямо жених!.. Поистине они не заслуживают называться мудростью, поскольку в них нет ни подлинности, ни мысли… Что же может родиться от таких людей? Не будет ли их потомство незаконнорожденным и негодным? – Это неизбежно» (VI, 495d – e; 496).
   Неудивительно после сказанного отношение Платона к людям от природы болезненным или пусть телесно здоровым, но с «плохой душой». Плохая душа, к примеру, у людей ловких и во всём подозревающих лишь дурное, которые сами совершили немало несправедливостей и считающие себя мастерами на все руки и мудрецами, правда, нередко они выглядят глупо, так как бывают некстати недоверчивы из-за своего неведения здоровых нравов. – Соответственно в общей деятельности государства для улучшения породы людей, правители должны следить, чтобы лучшие мужчины большей частью соединялись с лучшими женщинами, а худшие, напротив, с самыми худшими и потомство лучших мужчин и женщин следует воспитывать, а потомство худших – нет, раз наше стадо должно быть самым отборным. При этом, «чего доброго, правителям потребуется у нас нередко прибегать ко лжи и обману – ради пользы тех, кто им подвластен… Надо будет установить законом какие-то празднества, на которых мы будем сводить вместе невест и женихов… А жеребьёвку надо, я думаю, подстроить как-нибудь так, чтобы при каждом заключении брака человек из числа негодных винил бы во всём судьбу, а не правителей» (V, 459c – e; 460b).
   Далее Платон говорит всё до конца. В новом государстве отличный судья и отличный врач, оба, разумеется, с хорошей душой, потому что «судья душой правит над душами», а врач «лечит тело душой, а ею невозможно хорошо лечить, если она у врача плохая или стала такой… ведь хорош тот, у кого хорошая душа… оба они (судья и врач) будут заботиться о гражданах, полноценных в отношении как тела, так и души, а кто не таков, кто полноценен лишь телесно (вроде «ловких людей»), тем они предоставят вымирать». «В случае же внутренних болезней, продолжающихся всю жизнь, не следует делать попыток, затягивая болезнь, удлинять человеку никчёмную его жизнь да ещё дать ему случай произвести, естественно, такое же точно потомство… такой человек бесполезен и для себя, и для общества» (III, 407d – e). А что касается «людей с порочной душой (например, безбожников и богохульников, хотя бы тех, которые «говорят, что Бог, будучи благим, становится для кого-нибудь источником зла». – II, 380b – c), и притом неисцелимых, то их они (судья и врач) сами умертвят» (III, 408e; 409b – e; 410).
   Такое государство, основанное, по убеждению Платона, согласно природе, походит на некое созвучие и гармонию, нечто вроде порядка в космическом плане, то есть прежде всего – это вращающееся небо над нами, «вечные и правильные движения небесного свода, которым должны подчиняться ум и душа человека» (А. Ф. Лосев). Такое государство обладает четырьмя свойствами: мудростью, мужеством, рассудительностью и справедливостью. Мудростью – потому что в нём осуществляются здравые решения; мужеством – потому что благодаря природным задаткам и соответствующего воспитания, правители и воины имеют прочное мнение об опасностях и обо всём остальном, тем более, что мужество является также гражданским свойством; рассудительностью – потому что она более, чем мудрость и мужество, походит на некое созвучие и гармонию, нечто вроде порядка в космическом плане. Таким образом, рассудительностью можно назвать, пользуясь терминологией современного русского философа В. В. Аверьянова, динамический консерватизм [235 - Аверьянов В. В. Традиция и динамический консерватизм. М., 2012.].
   И, наконец, четвёртое свойство – справедливость. Она приобрела у Платона форму жёсткой корпоративности: «Справедливость состоит в том, чтобы каждый имел своё и исполнял тоже своё… и не вмешивался в чужие дела – это и есть справедливость» (IV, 428–434). Для русского человека в этом определении справедливости явно чего-то не хватает, мы не обнаруживаем совести (поступать «по правде»). Но иначе и не могло быть: античному сознанию понятие совести (σύννοία) было доступно в виде раздумья, заботы, печали. Недаром существовала поговорка «Печален как Платон».
   Всё сказанное охватывается мнением Платона о высшем, природном или симметричном, состоянии общества – как органичной системе и социальном объекте. Но если в историческом пределе оказалось, что ни одна идея государственного строя не обязательна, в том числе, конечно, демократическая идея, а Платон принял космический порядок, вечные и правильные движения небесного свода, стоит взглянуть, сводимо ли целое (новое платоновское государство) к сумме частей (его сословий)? Иными словами, не грозит ли новому государству ситуация, которая определена в известном у нас афоризме: «Хотели как лучше, а вышло как всегда?»
   Развивая вопрос о свойствах нового государства, Платон охотно допускает, что во главе государства может быть царь. «Ведь может случиться, что среди потомков царей и властителей встретятся философские натуры (которые не подверглись порче среди современников). Между тем достаточно появиться одному такому лицу, имеющему в своём подчинении государство, и человек этот совершит всё то, чему теперь не верят. – Его одного было бы достаточно» (VI, 502b). Причём, соправители должны называть друг друга «сотоварищами по страже», что-то вроде «друзья по страже» (V, 463b).
   Итак, следующий вопрос: сводимо ли целое к сумме частей, тем более в органичной системе, какую представляет собой новое государство Платона, являющееся продуктом духовной деятельности? Современная философия отвечает на этот вопрос отрицательно в том плане, что в социальных объектах, тем более как продуктах духовной деятельности, целое несводимо к сумме частей, свойства которых целиком определяются свойствами саморазвивающегося целого. Таким образом, в случае Платона, при сложении частей у целого появляются новые свойства.
   А когда целое сводимо к сумме частей? Дело в том, что это свойство целого обыкновенно наблюдается в неорганичной системе, когда свойства частей хотя и отражают природу целого, но всё же определяются главным образом внутренней природой частей [236 - Философский словарь. М., 1981. С. 409, 410.]. По этому поводу нельзя не сделать замечания, что в нашем современном обществе происходит почему-то именно так: внутренней природой частей определяется свойство целого, – хвост вертит собакой.
   Вслед за этим в замкнутой системе выступает у нас идея смены максимального расширения сжатием, когда происходит «мистическое изменение направления «стрелы времени» (Я. Б. Зельдович) – не упомянутое ли нами отрицательное время, текущее не из прошлого в будущее, а из будущего в осуществившееся? Платон в своё время наблюдал, как и мы сейчас наблюдаем, максимальное расширение принципов демократии – все этические нормы перевёрнуты вверх дном. Что и натолкнуло его на поиски метода остановки и смены расширения сжатием. «Всё чрезмерное обычно вызывает резкое изменение в противоположную сторону… и то, что демократия определяет свободу как благо и к чему она ненасытно стремится, именно это её и разрушает… и подготовляет нужду в тирании (диктатуре)… Всё принудительное вызывает у них (у демократов) возмущение как нечто недопустимое. А кончат они тем, что перестанут считаться даже с законами – писаными или неписаными, – чтобы уже вообще ни у кого и ни в чём не было над ними власти» (VIII, 562b – e; 563b – e; 564). В итоге демократия хороша, но вредна как алкоголь. А главное – дело как было, так и осталось за малым – понять, как произойдёт переход управления государством в руки опорных людей – философов.

2012 г.

Список иллюстраций

   1. Архангел Михаил с деяниями. Прп. Андрей Рублев. Москва. Архангельский собор Московского Кремля.
   2. Геракл-Таргитай-Троян. Изображение на золотом медальоне из Херсонеса одного из подвигов Геракла-Таргитая. Таргитай, поражающий чудовище (по Б. Н. Гракову) (Артамонов М. И. Антропоморфные божества в религии скифов // Археологический сборник Государственного Эрмитажа. Вып. 2. Л., 1961. С. 57–87. Рис. 22).
   3. Ярослав Мудрый, прижизненный портрет на свинцовой печати Ярослава. Надпись ЯРОСЛАВ КНЯЗЬ РУССКИЙ (Янин В. Л., Гайдуков П. Г. Актовые печати Древней Руси. М.: ИНТРАДА, 1998. С. 13, 14, 259. Рис. 2а.).
   4. Дева (змееногая богиня Дева). «Женоподобная фигура с крыльями и нимбом». Изображение на серебряном обруче (браслете) из Киева, найденном в составе клада 1903 г. в ограде Михайловского монастыря (Макарова Т. И. Черневое дело Древней Руси. М., 1986. С. 78, 80. Рис. 37. № 2). Змееногая богиня Дева – по версии автора монографии Дева «Слова о полку Игореве».
   5. Владимир Старый, прижизненный портрет. (Сребреник Владимира Святославича // Сотникова М. П., Спасский И. Г. Тысячелетие древнейших монет России IX–XI вв. Сводный каталог. Л.: «Искусство», 1983. С. 60; 115.
   6. Одиссей и Диомед захватывают в плен троянского лазутчика Долона. Фрагмент росписи луканского кратера. Около 380 до н. э. Лондон, Британский музей.

Леонид Александрович Гурченко Славяно-русские древности в «Слове о полку Игореве» и «небесное» государство Платона

Предисловие

Часть первая ДРЕВНЕРУССКИЙ ТЕКСТ ПАМЯТНИКА В ФОРМЕ КАНОНА, ПЕРЕВОД НА СОВРЕМЕННЫЙ РУССКИЙ ЯЗЫК, КОММЕНТАРИЙ

1. СЛОВО О ПЛЪКУ ИГОРЕВЕ, ИГОРЯ СЫНА СВЯТЪСЛАВЛЯ, ВНУКА ОЛЬГОВА. ДРЕВНЕРУССКИЙ ТЕКСТ ПАМЯТНИКА

2. СЛОВО О ПОЛКУ ИГОРЕВОМ, ИГОРЯ СЫНА СВЯТОСЛАВОВА, ВНУКА О́ЛЬГОВА. ПЕРЕВОД ПАМЯТНИКА НА СОВРЕМЕННЫЙ РУССКИЙ ЯЗЫК [78 - Перевод Л. А. Гурченко.]

КОММЕНТАРИЙ

Часть вторая БОЯН «СЛОВА О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ»

Глава 1 ОТНОШЕНИЕ БОЯНА К КНЯЗЬЯМ-СОВРЕМЕННИКАМ

Глава 2 БОЯН – АВТОР ДОШЕДШИХ ДО НАС ПРОИЗВЕДЕНИЙ XI в.

Выводы

Часть третья СИЛА ИСКОННОГО СЛОВА ДАЕТ ЧЕЛОВЕКУ… СЛОВО

Глава 2 СВ. ФЕОДОСИЙ ПЕЧЕРСКИЙ БЛАГОСЛОВИЛ РОД О́ЛЬГОВИЧЕЙ НА ЦАРСТВО В КИЕВСКОЙ РУСИ

Глава 3 СОВОКУПНОСТЬ ОКРУЖАЮЩИХ О́ЛЬГОВИЧЕЙ УБЕЖДЕНИЙ, КАК МОДЕЛЬ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ, ПОМЕШАЛА ИМ СТАТЬ МОНАРХАМИ РУССКОЙ ЗЕМЛИ

Глава 5 ЛОГИЧЕСКАЯ МОДЕЛЬ, ПОЗВОЛЯЮЩАЯ СКАЗАТЬ НЕЧТО ОПРЕДЕЛЕННОЕ О СОЦИАЛЬНОМ ПОЛОЖЕНИИ АВТОРА

Глава 6 СОЧИНЕНИЯ КИРИЛЛА ТУРОВСКОГО, ОБРАЩЕННЫЕ К ВАСИЛИЮ ЩЕКОВИЦКОМУ

Глава 7 ПОВЕДЕНИЕ ДРУЗЕЙ ВАСИЛИЯ ЗАДЕВАЕТ НАС И ЗАСТАВЛЯЕТ ПРИСЛУШАТЬСЯ, ТАК КАК МЫ МОЖЕМ КОЕ-ЧТО РАССЛЫШАТЬ И О САМОМ ВАСИЛИИ

Глава 8 ПОСТРОЕНИЕ ВАСИЛЬЕВСКИХ ЦЕРКВЕЙ, СОВРЕМЕННЫХ ВАСИЛИЮ ЩЕКОВИЦКОМУ, А ТАКЖЕ ЭПИЗОД С ЮНОШЕЙ КНЯЗЕМ РОСТИСЛАВОМ

Глава 10 СЛОВА АВТОРА О САМОМ СЕБЕ СООТВЕТСТВУЮТ НАШИМ ПРЕДСТАВЛЕНИЯМ О НЕМ КАК О ЛИЦЕ ДУХОВНОГО ЗВАНИЯ

Глава 11 ВЕЛИКОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ НЕБЕЗРАЗЛИЧНО К ТОМУ, КТО БУДЕТ ЕГО АВТОРОМ

Глава 12 РЕКОНСТРУКЦИЯ ОКОНЧАНИЯ РУКОПИСИ ПАМЯТНИКА

ЛИТЕРАТУРА

Экскурсы

I. ЗНАТНЫЕ РУСЫ СТРИГЛИСЬ «ПОД ФРАКИЙЦЕВ»

Литература

II. ТМУТОРОКАНСКИЙ КАМЕНЬ

1. Основания датировки измерения князем Глебом ширины Керченского пролива

2. Цель измерения князем Глебом мерной верёвкой ширины Керченского пролива

Литература

III. УСНУВШИЕ БОГИ

Литература

IV. ОТРИЦАНИЕ, РАВНОЕ НУЛЮ

(По поводу статьи К. Кедрина «Слово о полку Игореве»: тайный код открыт?» – «Новые известия», 19.02.02. № 30)

Кирилл или Василий

Дева Обида или богиня Дева

Был Боян – не было Ходыны

V. ИДЕЯ НАЗВАНИЯ «РУСЬ» – ВОЙНА

Литература

VI. РЕРИК, РЮГЕН И «НОВГОРОДСКИЕ РУКИ»

1. Призванные князья говорили по-русски

2. Вначале норманны и русь – славяно-датские варяги

3. Рорик Ютландский

4. Избыток теорий

5. Принципы наследования лично-родовых знаков Рюриковичей

6. Двусторонняя связь: новгородцы – ободриты – новгородцы

7. Облик Рюриковичей

8. Сакральная хронология

Литература

VII. КЛИЧКИ ЯРОСЛАВА МУДРОГО

Литература

VIII. ЗБРУЧСКИЙ ОБЕЛИСК, ГЕРАКЛ, МИТРА-ХОРС, ДВЕ РУССКИЕ КЛЯТВЫ

Литература

IX. «СЛОВО» – СИМВОЛ ЭТНИЧНОСТИ СЛАВЯН

X. «МЕЖДУВОДЬЕ», «ОБРЯД ГВОЗДЯ» И САКРАЛЬНОЕ ЧИСЛО 8 КАК ЭТНИЧЕСКИЕ АТРИБУТЫ ВЕНЕДОВ И СЛАВЯН

XI. СБЛИЖЕНИЕ СЛОВ «РУСЬ» И «СЛАВЯНЕ» СООТВЕТСТВУЕТ РЕАЛЬНОСТИ

XII. «НЕМЦЫ»

XIII. НЕБЕСНОЕ НАЦИОНАЛ-ТРУДОВОЕ МОНАРХИЧЕСКОЕ ГОСУДАРСТВО ПЛАТОНА

Список иллюстраций

Леонид Александрович Гурченко
Славяно-русские древности в «Слове о полку Игореве» и «небесное» государство Платона

Часть первая
ДРЕВНЕРУССКИЙ ТЕКСТ ПАМЯТНИКА В ФОРМЕ КАНОНА, ПЕРЕВОД НА СОВРЕМЕННЫЙ РУССКИЙ ЯЗЫК, КОММЕНТАРИЙ

Часть вторая
БОЯН «СЛОВА О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ»

Глава 1
ОТНОШЕНИЕ БОЯНА К КНЯЗЬЯМ-СОВРЕМЕННИКАМ

Глава 2
БОЯН – АВТОР ДОШЕДШИХ ДО НАС ПРОИЗВЕДЕНИЙ XI в.

Часть третья
СИЛА ИСКОННОГО СЛОВА ДАЕТ ЧЕЛОВЕКУ… СЛОВО

Глава 2
СВ. ФЕОДОСИЙ ПЕЧЕРСКИЙ БЛАГОСЛОВИЛ РОД О́ЛЬГОВИЧЕЙ НА ЦАРСТВО В КИЕВСКОЙ РУСИ

Глава 3
СОВОКУПНОСТЬ ОКРУЖАЮЩИХ О́ЛЬГОВИЧЕЙ УБЕЖДЕНИЙ, КАК МОДЕЛЬ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ, ПОМЕШАЛА ИМ СТАТЬ МОНАРХАМИ РУССКОЙ ЗЕМЛИ

Глава 5
ЛОГИЧЕСКАЯ МОДЕЛЬ, ПОЗВОЛЯЮЩАЯ СКАЗАТЬ НЕЧТО ОПРЕДЕЛЕННОЕ О СОЦИАЛЬНОМ ПОЛОЖЕНИИ АВТОРА

Глава 6
СОЧИНЕНИЯ КИРИЛЛА ТУРОВСКОГО, ОБРАЩЕННЫЕ К ВАСИЛИЮ ЩЕКОВИЦКОМУ

Глава 7
ПОВЕДЕНИЕ ДРУЗЕЙ ВАСИЛИЯ ЗАДЕВАЕТ НАС И ЗАСТАВЛЯЕТ ПРИСЛУШАТЬСЯ, ТАК КАК МЫ МОЖЕМ КОЕ-ЧТО РАССЛЫШАТЬ И О САМОМ ВАСИЛИИ

Глава 8
ПОСТРОЕНИЕ ВАСИЛЬЕВСКИХ ЦЕРКВЕЙ, СОВРЕМЕННЫХ ВАСИЛИЮ ЩЕКОВИЦКОМУ, А ТАКЖЕ ЭПИЗОД С ЮНОШЕЙ КНЯЗЕМ РОСТИСЛАВОМ

Глава 10
СЛОВА АВТОРА О САМОМ СЕБЕ СООТВЕТСТВУЮТ НАШИМ ПРЕДСТАВЛЕНИЯМ О НЕМ КАК О ЛИЦЕ ДУХОВНОГО ЗВАНИЯ

Глава 11
ВЕЛИКОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ НЕБЕЗРАЗЛИЧНО К ТОМУ, КТО БУДЕТ ЕГО АВТОРОМ

Глава 12
РЕКОНСТРУКЦИЯ ОКОНЧАНИЯ РУКОПИСИ ПАМЯТНИКА