-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|  Роберт Бернс
|
|  Джон Ячменное Зерно
 -------

   Роберт Бернс
   ДЖОН ЯЧМЕННОЕ ЗЕРНО
   (сборник)


   Джон ячменное зерно


     Когда-то сильных три царя
     Царили заодно —
     И порешили: сгинь ты, Джон
     Ячменное Зерно!


     Могилу вырыли сохой,
     И был засыпан он
     Сырой землею, и цари
     Решили: сгинул Джон!


     Пришла весна, тепла, ясна,
     Снега с полей сошли.
     Вдруг Джон Ячменное Зерно
     Выходит из земли.


     И стал он полон, бодр и свеж
     С приходом летних дней;
     Вся в острых иглах голова —
     И тронуть не посмей!


     Но осень томная идет…
     И начал Джон хиреть,
     И головой поник – совсем
     Собрался умереть.


     Слабей, желтее с каждым днем,
     Все ниже гнется он…
     И поднялись его враги…
     «Теперь-то наш ты, Джон!»


     Они пришли к нему с косой,
     Снесли беднягу с ног
     И привязали на возу,
     Чтоб двинуться не мог.


     На землю бросивши потом,
     Жестоко стали бить;
     Взметнули кверху высоко —
     Хотели закружить.


     Тут в яму он попал с водой
     И угодил на дно…
     «Попробуй, выплыви-ка, Джон
     Ячменное Зерно!»


     Нет, мало! взяли из воды
     И, на пол положа,
     Возили так, что в нем едва
     Держалася душа.


     В жестоком пламени сожгли
     И мозг его костей;
     А сердце мельник раздавил
     Меж двух своих камней.


     Кровь сердца Джоновы враги,
     Пируя, стали пить,
     И с кружки начало в сердцах
     Ключом веселье бить.


     Ах, Джон Ячменное Зерно!
     Ты чудо-молодец!
     Погиб ты сам, но кровь твоя —
     Услада для сердец.


     Как раз заснет змея-печаль,
     Все будет трын-трава…
     Отрет слезу свою бедняк,
     Пойдет плясать вдова.


     Гласите хором: «Пусть вовек
     Не сохнет в кружках дно,
     И век поит нас кровью Джон
     Ячменное Зерно!»



   Иван Ерофеич Хлебное-зернышко
   Баллада


     Были три царя на Востоке,
     Три царя сильных и великих;
     Поклялись они, бусурманы,
     Известь Ивана Ерофеича Хлебное-зернышко.


     И вырыли они глубокую борозду, да и бросили его в нее,
     И навалили земли на его головушку;
     И клялись они, бусурманы,
     Что извели Ивана Ерофеича Хлебное-зернышко.


     Но как скоро пришла светлая веснушка,
     И полились теплые дождики,
     Иван Ерофеич Хлебное-зернышко встал из могилы
     К великому страху нехристей.


     А когда засветило летнее солнышко,
     Он возмужал, стал толсти силен,
     И голова его вооружилась острыми копьями,
     Так, что он никого не боялся.


     Но послали осенью цари бусурманские злую колдунью,
     От колдовства которой он поблек и пожелтел:
     Его подкосившиеся коленки, его поникшая головка,
     Показывали, что пришел ему конец.


     Цвет его исчезал боле и боле,
     Стал он, родимый, хил и стар:
     Тогда-то враги его, бусурманы,
     Напали на него с бешенством.


     Взяли они, окаянные, меч кривой и острый,
     И подрезали ему колени,
     И, связав накрепко, бросили в телегу
     Как вора или разбойника.


     Положили его на спину,
     И давай колотить дубинами,
     А потом еще повесили его, беднягу,
     И ворочали во все стороны.


     Наконец налили большую кадку
     Водою полно-полнехонько,
     И бросили туда Ивана Ерофеича Хлебное-зернышко:
     Пусть его утонет, сгинет, пропадет!


     Но нет, раздумали: вынули его из воды,
     И положили на доске, чтоб еще помучать:
     Как вот он опять оживает!
     Они начали его таскать и трясти,


     Да жарить на огне, чтоб весь мозг
     Иссушить в костях его.
     Но один мельник более всех их сделал ему худа:
     Он ему все косточки измял, изломал, меж двух камней.


     Тогда выжали они кровь из его сердца,
     И начали все пить кровь его:
     И чем более пили его кровь,
     Тем веселее становились.


     Потому что Иван Ерофеич был славный богатырь,
     И рыцарь хоть куда!
     И тот, кто вкусит его крови,
     Мигом делается сам храбрецом!


     Кровь его заставляет забыть все горе,
     И радость будит в сердце:
     От нее и вдова станет смеяться,
     Хоть бы у ней были слезы на глазах.


     Да здравствует Иван Ерофеич!
     Наполним в честь ему стаканы,
     И пожелаем, чтобы его потомство
     Всегда жило и здравствовало в Шотландии.



   Злая судьба


     Под знойным вихрем злой судьбы
     Мой свежий лист опал;
     Под знойным вихрем злой судьбы
     Мой свежий лист опал!


     Мой стан был прям, побег могуч,
     Мой цвет благоухал;
     В росе ночей, в блистаньи дня
     Я бодро возрастал.


     Но буйный вихорь злой судьбы
     Весь цвет мой оборвал;
     Но буйный вихорь злой судьбы
     Весь цвет мой оборвал!



   К полевой мыши, разоренной моим плугом

   (В ноябре 1785)

     Трусливый серенький зверек!
     Велик же твой испуг: ты ног
     Не слышишь, бедный, под собой.
     Поменьше трусь!
     Ведь я не зол – я за тобой
     Не погонюсь.


     Увы! с природой наша связь
     Давно навек разорвалась…
     Беги, зверек, хоть я, как ты,
     Жилец земли
     Убогий: сам терплю беды,
     Умру в пыли.


     Воришка ты; но как же быть?
     Чем стал бы ты, бедняжка, жить?
     Неужто колоса не взять
     Тебе в запас,
     Когда такая благодать
     В полях у нас?


     Твой бедный домик разорен;
     Почти с землей сровнялся он…
     И не найдешь ты в поле мхов
     На новый дом;
     А ветер, грозен и суров,
     Шумит кругом.


     Ты видел – блекнули поля,
     И зимних дней ждала земля;
     Ты думал: «Будет мне тепло,
     Привольно тут».
     И что же? плуг мой нанесло
     На твой приют.


     А скольких стоило хлопот
     Сложить из дерна этот свод!
     Пропало все – и труд и кров;
     Нигде вокруг
     Приюта нет от холодов,
     От белых вьюг.


     Но не с тобой одним, зверек,
     Такие шутки шутит рок!
     Неверен здесь ничей расчет:
     Спокойно ждем
     Мы счастья, а судьба несет
     Невзгоду в дом.


     И доля горестней моя:
     Вся в настоящем жизнь твоя;
     А мне и в прошлом вспоминать
     Ряд темных лет
     И с содроганьем ожидать
     Грядущих бед!



   К срезанной плугом маргаритке

   (В апреле 1786)

     Цветок смиренный полевой!
     Не в добрый час ты встречен мной:
     Как вел я плуг, твой стебелек
     Был на пути.
     Краса долины! я не мог
     Тебя спасти.


     Не будешь пташки ты живой,
     Своей соседки молодой,
     Поутру, только дрогнет тень,
     В расе качать,
     Когда она румяный день
     Летит встречать.


     Был ветер северный жесток,
     Когда впервые твой росток
     Родную почву пробивал;
     В налете гроз
     Ты почку раннюю склонял,
     Под бурей взрос.


     От непогод цветам садов
     Защитой стены, тень дерев.
     Случайной кочкой был храним
     Твой стебелек;
     В нагих полях ты взрос незрим
     И одинок.


     Ты скромно в зелени мелькал
     Головкой снежною; ты ждал
     Привета солнышка, – и вдруг
     Во цвете сил
     Тебя настиг мой острый плуг —
     И погубил.


     Таков удел цветка села —
     Невинной девушки: светла
     Душой доверчивой, живет
     Не чуя бед;
     Но злоба срежет и сомнет
     Прекрасный цвет.


     Таков удел певца полей:
     Среди обманчивых зыбей
     По морю жизни он ведет
     Свой хрупкий челн,
     Пока под бурей не падет
     Добычей волн.


     Таков удел в борьбе с нуждой
     Всех добрых: гордостью людской
     И злом на смерть осуждены,
     Они несут —
     Одних небес не лишены —
     Кровавый труд.


     Над маргариткой плачу я…
     Но это доля и моя!
     Плуг смерти надо мной пройдет


     И в цвете лет


     Меня подрежет – и затрет
     Мой слабый след.



   «Джон Андерсон, сердечный друг!»


     Джон Андерсон, сердечный друг!
     Как я сошлась с тобой,
     Был гладок лоб твой и как смоль
     Был черен волос твой.
     Теперь морщины по лицу
     И снег житейских вьюг
     В твоих кудрях; но – бог храни
     Тебя, сердечный друг!


     Джон Андерсон, сердечный друг!
     Мы вместе в гору шли,
     И сколько мы счастливых дней
     Друг с другом провели!
     Теперь нам под гору плестись;
     Но мы рука с рукой
     Пойдем – и вместе под горой
     Заснем, сердечный мой!


     Прежде всего
     Бедняк – будь честен и трудись,
     Трудись прежде всего!
     Холопа встретишь – отвернись
     С презреньем от него!


     Прежде всего, прежде всего
     Пред знатным не бледней —
     Ведь знатность штемпель у гиней
     И больше ничего!
     Пусть черствый хлеб весь твой обед,
     Из поскони кафтан;
     Другой и в бархат разодет,
     А плут прежде всего.


     Прежде всего, прежде всего
     Ведь титул глупый звон.
     Бедняк, будь только честен он,
     Король прежде всего!
     Вот этот барин – знатный лорд,
     Да что нам из того,
     Что он своим богатством горд,
     А глуп прежде всего!


     Прежде всего, прежде всего
     Для нас, детей труда,
     Его и лента и звезда
     Смешны прежде всего!
     Холопа в графы произвесть
     Не стоит ничего:
     Но честным сделать, – царь, – как есть, —
     Не может никого!


     Прежде всего, прежде всего
     Да будут все честны:
     Честь наша – высшие чины
     И ум прежде всего!
     Молитесь все, чтоб Бог послал
     Нам Царствие Его.
     Чтоб честный труд на свете стал
     Почетнее всего!


     Прежде всего, прежде всего
     Отныне и вовек,
     Чтоб человеку человек
     Был брат прежде всего!..



   Песнь бедняка


     Чем живу я – и сам не пойму;
     Никому не обязан зато.
     Я помочь не могу никому,
     Да и мне не поможет никто.


     К сердцу крепко подругу прижму,
     И она меня любит зато.
     Не ревную ее ни к кому, —
     И ко мне не ревнует никто.


     Шапки я лишний раз не сниму,
     Но и мне не снимают зато;
     Не подставлю ноги никому,
     Ну и мне не подставит никто.


     Дела нет до меня никому —
     До других мне нет дела зато.
     Мог бы плакать, роптать… Да к чему?
     И при мне не ропщи уж никто!

   Роберт Бернс