Текст книги "Зэками не рождаются"

Глава третья

На новехонькой, молочного цвета «Волге», приобретенной на торговой автобазе, директор мясокомбината Арутюнов выехал в торжественно-приподнятом и лирическом настроении. Еще бы! Заполучить такую тачку! Не так-то просто это было, да еще по госцене. Теперь придется почти целый год «кнокать» мясом этого завбазы, будь он трижды проклят, стрекозел поганый! Почти все машины налево продает. «Вот так и живем, – подумал Арутюнов, – ты – мне, я – тебе, закон жизни. Зато с таким „кадиллаком“ все девки мои будут», – ликовал в душе Арутюнов.

Только он успел подумать об этом, как на шоссейной дороге возникли две миловидные девушки, приветливо махавшие ему руками и очаровательно улыбавшиеся.

– Ну вот, – пробормотал Арутюнов, – на ловца и зверь бежит.

У обеих были смазливые, веселые мордашки, а одинаковые по расцветке ситцевые платьица в горошек обтягивали стройные фигурки.

– Девочки, вы не сестренки случайно? – спросил он игриво, при этом слишком резко, но с шиком затормозив «Волжанку», отчего эффектно взвизгнули тормоза.

– Да, да, – пропели они.

– Куда вам, сестренки? – Арутюнов предвкушал легкое и приятное знакомство.

– Нам до города надо. Подбросьте, а? Мы нам очень благодарны будем, – многообещающе заулыбались девчата.

– Значит, вы сестренки? А мне нужны бабенки, – скаламбурил он и самодовольно рассмеялся своей плоской шутке.

– Да вы поэт, – кокетливо улыбнулась блон-диночка.

Арутюнов был польщен похвалой, ибо мнил себя поэтом, не желая замечать, что стихи его – сплошное рифмоплетство.

– Ну так что, подвезете? – всем своим видом девчата хотели показать, что они покорены им.

Арутюнов был на седьмом небе. Такие девочки! И сами лезут в пасть. С улыбкой до ушей он распахнул двери и галантно пригласил:

– Прошу, лапочки.

Арутюнов не заметил, как от стены ближайшего дома отделились две мужские фигуры.

– Ой, а вот и наши супруги, – захихикали девчата.

– Добрый день, – доброжелательно, чуть заискивающе улыбаясь, обратился к нему один из них – молодой, упитанный парень в элегантном костюме и белой импортной рубашке с галстуком, усаживаясь на заднее сиденье. – Вы не против, конечно. Если подбросите нас, мы вам хорошо заплатим.

В это время второй парень, высокого роста, с рисковыми глазами, тоже широко улыбаясь, уселся на переднее сиденье.

– Нежелательно, молодые люди, – проговорил опешивший директор мясокомбината, всем своим звериным нутром почуявший недоброе, к тому же он видел в каждом мужчине потенциального конкурента, и поэтому ревновал всех хорошеньких женщин вселенной ко всем мужчинам. – У меня новая машина, ей требуется обкатка, и нагрузка ей нежелательна, – на ходу придумал Арутюнов причину отказа. – Не могу, ребята, не могу, я двигатель «посажу». Выходите!

– Ну, пожалуйста, мы вас очень просим. Вы такой добрый, – заворковали девчата.

– Нет, нет, я сказал выхо…

Договорить Арутюнов не успел. Что-то резкое, непонятное и ужасное сдавило воловью шею.

«Удавка», – промелькнула страшная мысль. Он судорожно схватил веревку, но при каждом движении она резко, словно зубьями, вонзалась в его тело.

– Здоровый, кабанюга, – прорычал неуклюжий парень. – Трахнем его чем-нибудь, а то еще вырвется, козел. Смотри, он еще трепыхается.

Несколько ударов кастетом по голове хватило, чтобы Арутюнов перестал сопротивляться. Через несколько секунд тело его, обмякшее, словно мешок с костями, завалилось вправо.

– Вот мразь, а? Девчат наших решил подцепить, – нагло рассмеялся Бегемот.

– Готов, родимый, волоките его назад, – приказал Узбек.

– Вы посмотрите получше, может, жив еще, – вмешалась девка с большими оленьими глазами.

– Да нет, хана ему. Это стопудово.

Узбек сел за руль и погнал машину вперед к темно-зеленому лесу.

– Ну, что с ним валандаться? Айда, ошмонайте его как следует и выкиньте туда вон в кусты, пока нет машин.

– Послушай, Бегемот, бумажник я взял, а денег почему-то совсем мало, – удивился Узбек.

– Он их, видимо, закурковал куда-то. И справки-счета почему-то нет нигде. А ну-ка, Ирочка, посмотри у него в трусах, – потребовал Бегемот.

– Еще чего! – деланно возмутилась она.

– Ты смотри, какая декольтированная стала, а ну посмотри, говорю, члена, что ли, испугалась?! – зарычал Бегемот.

Девчата расстегнули штаны и, к своему удивлению, нашли в трусах большую пачку сотенных и справку-счет на имя Арутюнова Погоса Ашотовича.

– Вот опытный, гад, – удивились штопорилы. – Знает, куда ценности прятать.

Глава четвертая

Прошел почти месяц, как Осинин вернулся от «хозяина». Ощущение эйфории свободы несколько угасло, когда его неожиданно вызвали в горотдел милиции.

– Так, Осинин, к кому приехали и зачем, рассказывайте, – строго спросил у него поджарый властный полковник, начальник горотдела, пожелавший лично познакомиться со знаменитым налетчиком. Под глазами у него были «мешки» – неизбежное следствие бессонных ночей; цвет кожи был нездоровый, пергаментный, а взгляд суровый и пронзительный.

Виктор спокойно и солидно все объяснил.

– Значит, вы были ярым нарушителем режима? Чем думаете заниматься дальше? На работу устроились? Нет? Почему?! – неожиданно закричал он, – снова на «гоп-стоп» решили ходить? У нас здесь это не пройдет, милейший, – помахал он предупредительно сухощавым пальцем.

– Да нет, что вы, с этим покончено раз и навсегда. Даю вам слово, товарищ полковник.

– Вы все так говорите, – раздраженно проговорил полковник, но уже несколько мягче, – вы кто по профессии?

– В зоне освоил специальность электрика и каменщика. А сейчас пишу книги.

– Так вы что, писатель-профессионал? – заинтересовался начальник.

– Нет, проба пера.

– Значит, бумагомарательством занимаетесь или, как там еще говорят, графоманией? – почти добродушно, с оттенком иронии проговорил, оттаяв немного, полковник. – Книги – это хорошо, только вам сейчас необходимо согласно действующему законодательству срочно устроиться на работу, иначе в тайге вам придется дописывать романы. Сейчас пойдете в пятнадцатый кабинет, там вам оформят надзор на один год. Я даю вам две недели сроку, чтобы вы немедленно устроились на работу. Ясно? Свободны.

В пятнадцатом кабинете ему дали расписаться за надзор сроком на один год и популярно объяснили последствия уклонения от двухразовой явки в неделю к 19. 00 часам, а также что после 19. 00 ему надлежало отправляться домой и до 6 часов утра не покидать родного очага. За пребывание в другом месте с 19. 00 вечера до 6 утра без уважительных причин его ждала административная кара – штраф или 15 суток. За повторное отсутствие дома или опоздание могли добавить еще шесть месяцев надзора, а за неоднократное или злостное нарушение административного надзора заводилось уголовное дело, и непослушное вольнолюбивое существо снова препровождалось на один или два года за колючую ограду по соответствующей статье.

«Полный аналог домашнего ареста, – с горечью и душевной болью подумал Виктор, – и вечером с Тоней нельзя будет никуда отправиться».

– А как же мне в кино хотя бы раз в неделю с женой сходить? – спросил он у молодого лейтенанта, высокого, подтянутого парня. По всему было видно, что он еще не брился, и застенчивый румянец временами выступал на его щеках. Густые черные брови окаймляли его крупные выразительные глаза. «Умный, благовоспитанный парень, – подумал с завистью Виктор, – видимо, из хорошей, добропорядочной семьи. Почему же у меня так криво пошла судьба, почему у меня все идет наперекосяк?! Видимо, во всем надо искать вину в самом себе».

– Вам придется периодически подписывать заявление у начальника горотдела, но лучше всего после того, как устроитесь на работу, а пока смотрите дома телевизор, – корректно, но несколько сухо объяснил ему лейтенант.

«Далеко пойдет, если не остановят, – подумал Виктор. – Именно такие хватают звезды с неба».

На следующий же день рано утром Виктор быстро поднялся, бережно прикрыв одеялом спящую Тоню. С трудом преодолев в себе соблазн, еще раз полюбовался ее пышной грудью и вышел, тихо прикрыв дверь.

Энергично сделав зарядку и несколько раз окунувшись в маленьком бассейне с холодной водой, он почувствовал в себе большой прилив сил. «Как будто сто грамм коньяка вмазал», – подумал он.

А вокруг него в это время возбужденно прыгали собаки, пытаясь лизнуть в лицо – умная агрессивная овчарка Конти и послушный благоразумный ротвейлер Барс. Они буквально рвались на прогулку, туда, в горы, где воздух был первозданно чист и настоен на целебных трапах; туда, откуда открывался изумительный вид на покрытый серебристой дымкой город, пребывавший еще в полусонной дреме.

Выгуляв собак, Виктор плотно позавтракал и тут же решил ехать трудоустраиваться. Но это оказалось нелегким делом! Везде, где он предлагал свои услуги, ему указывали на дверь.

Вакантные места, конечно, были, но увидев 'справило", то есть справку об освобождении, почти каждый начальник или инспектор отдела кадров Х)чень быстро и изобретательно придумывал обоснованную причину отказа.

Как-то, уже отчаявшись в поисках работы, он забрел на молочный завод и увидел огромное объявление у входа на территорию предприятия, из которого следовало, что заводу требуется большое количество специалистов.

Директор завода, упитанный и розовощекий, как поросенок, мужчина лет сорока, с накачанным, словно футбольный мяч, животом, встретил Осинина хамски-небрежно, по-сибаритски Развалившись в кресле.

– Что скажете, молодой человек?

– Да вот, – топчась на одном месте с ноги на ногу, промямлил нерешительно Виктор. Хотел бы кем-нибудь устроиться. Я здесь рядом живу, и мне было бы очень удобно.

– А почему вы стриженный? Наверное, из лагеря освободились, – участливо-ханжески спросил он, предвкушая удовольствие от предстоящей экзекуции.

– Да, вы угадали, – вымученно улыбнулся Осинин.

– И сколько?

– Десять.

– У-у, да вы просто рецидивист, молодой человек. Были здесь такие артисты, бывшие советские осужденные, «твердо ставшие на путь исправления». Как через проходную проходят, так обязательно затаренные[18]18
  Затаренные – здесь: загруженные.


[Закрыть] идут основательно, пока ОБХСС не вмешается.

– Я не из таких, товарищ директор.

– Может быть, согласен. Но все же, скажите честно, – продолжал утонченно измываться директор завода, – как вас там кормили в зоне, плохо, да?

– Да, несладко было. С утра каша овсяная на воде, в обед опять овсянка, а вечером килька ржавая или варево из рыбьих потрохов, и так почти каждый день овес, аж лошадям стыдно в глаза было смотреть. Впору от овсяной каши хоть самим кричи иго-го!

– Серьезно? Вы такой совестливый? У-у! А теперь решили на халяву молочка и сметаны похряпать, да? – съехидничал начальник и залился смехом.

Только теперь Виктор понял, что его подло и гадко разыграли, а он-то раскатал губу, кретин проклятый, душу свою выворачивать начал перед какой-то плесенью. Осинин с. большим усилием сдержал себя, лишь бугры челюстных мышц напряглись, да твердый, пронизывающий насквозь презрением взгляд выдавал его состояние.

Он резко выдернул из его трясущихся от смеха рук свой документ.

– По себе судите? Бадайские молочницы! На дармовых харчах разъелись, кандомы штопаные!

Резко хлопнув дверью, он вышел на улицу. Дул резкий ветер, Виктор с облегчением подставил снос разгоряченное лицо потоку освежающего воздуха. Понадобилось несколько минут, чтобы он, тяжело задыхаясь от гнева и оскорбленного самолюбия, пришел в себя.

Прошло почти два месяца с того дня, как Виктор начал обивать пороги неприступных кадровиков, но везде ему недвусмысленно, иногда вежливо, а иногда убийственно холодно отказывали.

Если так будет продолжаться и дальше, то не ровен час, что его через месяц-другой снова упрячут за колючие проволоки.

К нему уже зачастил по вечерам участковый Петр Васильевич, умно выспрашивая насчет работы.

– Ну, как дела, Витек? – добродушно усмехался в свои темно-русые усы инспектор, а сам украдкой исподлобья рассматривал его самого и вещи, чтобы узнать, вовремя ли вернулся под домашний арест его подопечный, не собирается ли податься куда-нибудь в бега, но следов оргии и вакханалии и прочих нарушений святых социалистических устоев вроде бы не замечал и, уже по-настоящему добрея, продолжал расспросы. – Какие успехи, Витек?

И если видел, что Осинин отмалчивался, почти заинтригованно и спешно спрашивал:

– А с работой как? Устроился?!

– Да нет пока, гражданин, тьфу ты, черт, товарищ начальник. – От своей зоновской многолетней привычки всякий раз употреблять это заученное обращение «гражданин начальник» он никак не мог отвыкнуть, и это его частенько подводило, особенно в первые месяцы адаптации к воле, когда на улице у него проверяли документы или когда он вынужден был обращаться к постовому милиционеру, чтобы узнать дорогу в не совсем еще знакомом ему городе.

Как только Осинин обращался к милиционерам и по неосторожности употреблял выражение «гражданин начальник», те тотчас же преображались, и от их предупредительного тона не оставалось и следа. Некоторые испуганным, а некоторые подозрительно-колючим взглядом пронзали его и готовы были немедленно отвести в отдел.

– Документы! Предъявите ваши документы! – взвинченно от испуга кричал какой-нибудь вновь испеченный блюститель порядка, только что одевший форму.

– Что, освободились недавно? – спрашивали другие, озабоченно и вроде бы участливо.

Частые визиты участкового инспектора в восторг, безусловно, никого не приводили и служили для досужих обывателей, в особенности для пенсионеров, лишь лакомой пищей для перемывания косточек Осинина.

– К кому энто приходил сегодня Петр Васильевич? – спрашивал какой-нибудь старикан у своего соседа.

– Не знаете к кому, что ли? К тюремщику, – грозно выпучив глаза, выпаливал тот.

– Но ведь там энта самая врачиха, как ее? – тер осоловелые глаза старикан, пытаясь вспомнить, – Антонина Геннадьевна!

– Во-во, врачиха. Дак она спуталась с энтим разбойником, говорят, его банда двести человек угрохала.

– Да ну?! – в ужасе хватался за голову пенсионер и тут же в страхе скрывался в своей каморке.

Глава пятая

Высотное здание городского госбанка, построенное в стиле модерн, ничем особым не поражало; оно было неприглядным и будничным.

Южное солнце изрядно припекало, и в городе буквально парило от нагретого асфальта, серебристо мерцал воздух. Прохожих на улице было мало. На площади стояли изнуренные жаждой люди с бидонами и банками в очереди за квасом.

У входа в банк находились два постовых милиционера – молодой сержант и пожилой, с обвисшими усами, старшина. Они о чем-то лениво переговаривались и курили, не обратив внимания, как к одиноко стоявшему невдалеке от них новому, вишневого цвета «жигуленку» подошли двое человек.

– Послушай, шеф, – обратился один из них, скуластый парень с раскосыми глазами, к водителю в очках, увлеченно «пpoглaтывaющемy» какой-то детектив, – подбрось-ка нас к рынку, хорошо заплатим.

– Извините, ребята, я никого не вожу, – корректно ответил водитель.

– Ах ты гнида, сволочь очкастая, – прошипел второй парень со слегка приплюснутым носом на одутловатом лице. Был он широк в плечах и с виду неуклюж. Он резко дернул дверцу на себя и схватил водителя за грудки, пытаясь вышвырнуть его из машины, но тот молчаливо сопротивлялся. Тогда парень с узким разрезом глаз молниеносно вытащил из кармана пистолет с глушителем и в упор выстрелил в водителя. Обмякшее тело тут же вышвырнули из машины, на всякий случай выстрелили в сторону постовых милиционеров. Запрыгнув в машину, бандиты быстро завели ее. В считанные секунды «жигуленок» развил бешеную скорость.

Все произошло так быстро, что постовые, опешившие от подобного зрелища, стояли, словно загипнотизированные, широко раскрыв рты. Все виденное показалось им каким-то наваждением, и лишь когда в их сторону хлопнул выстрел, машинально нырнули в банк. Но старшина быстро пришел в себя. Он подбежал к ближайшей «Волге», шустро впрыгнул в машину и отрывисто крикнул таксисту: «Гони! Гони! Их надо хлопнуть, гадов!»

Но «жигуленок» оторвался слишком на большое расстояние, чтобы можно было настигнуть его. К тому же он исчез из вида.

– Куда ехать? За кем?! – возмущенно спросил таксист.

Старшина задумался. Из города было несколько выездов: в сторону аэропорта, ипподрома и по направлению к морю.

– На побережье! – скомандовал старшина, предполагавший, что налетчики попытаются выбраться в соседние южные республики, а там поминай как их звали. Там все будет шито-крыто. С концами.

Интуиция не подвела старшину. Через несколько десятков минут бешеной езды они увидели вдали какую-то вишневую автомашину. Водитель до конца выжал скорость, но расстояние между машинами не сокращалось; видимо, у «жигуленка» шестой модели был форсированный двигатель.

«Упустили, – подумал старшина, – явно упустили».

– Что делать? – недоуменно спросил он у таксиста, с таким азартом гнавшего свой драндулет, что автомашина дребезжала и готова была разлететься на куски. Водитель, казалось, был в упоении от бешеной гонки. «Ну и лихач, может, нагоним?» – с надежной подумал постовой.

И, о чудо! То ли от встречного потока автомашин на развилке, где «жигуленок» вынужден был, видимо, сбавить скорость, то ли от усердия таксиста, но расстояние метр за метром стало сокращаться.

– Пора, – с облегчением и надеждой подумал старшина и вытащил свой «ТЭТЭшник». Он прицельно несколько раз шарахнул по колесам, но, видимо, пули не достигли цели.

Тогда он решил стрелять непосредственно по автомашине.

Словно угадав замысел милиционера и желая упредить его, из заднего левого окна высунулась рука с автоматом «Узи», который тут же «изрыгнул» целый рой пуль, одна из которых пробила стекло водителя, вторая пролетела над его головой. Водитель тут же мгновенно отреагировал и резко нажал на тормоза, которые жалобно завизжали, а старшина моментально юркнул под «перчаточник» салона.

– Ну что? – проговорил побелевший водитель, правый глаз которого задергался. – Допрыгался?! Я лично пас! Никуда не поеду!

– Надо, Федя, надо, – проговорил просительным голосом старшина, пришедший в себя. – Хотя бы на хвост им сядем, нельзя их упускать.

– Что? – вызверился на него таксист. – Пошел ты на…

– Ну, пожалуйста, – продолжал клянчить старшина.

– Доверяю эту миссию вам, милейший Шерлок Холмс! Можете ехать! А я пас, понятно?! – и резко хлопнув дверью, вышел из кабины. Вытащив пачку сигарет, он торопливо и жадно шкурил. Его всего трясло.

Глава шестая

Вконец измотанный от бесконечных и бесплодных поисков работы, от постоянных отказов, Виктор в сердцах плюнул на свои мытарства и решил хоть немного подзаработать денег на «товарном дворе». От бывалых пройдошливых ребят, временных коллег по несчастью, или «калек», как их называли в шутливой форме, Виктор разведал, что-де, мол, на товарной станции можно прилично подзаработать на погрузочно-разгрузочных работах и даже справку взять от работодателя «для отмазки» от милиции.

«Товарным двором» оказалась огромная площадь железнодорожной станции «Бега», куда прибывало бесчисленное множество вагонов из разных концов света, до отказа загруженных разным товаром: картофелем, луком в сетках, сахарным песком в мешках, огромными ящиками отечественных и зарубежных конфет, печенья, импортных сигарет, изысканного вина, деликатесных колбас и т. д. В общем, сплошное изобилие'. Ешь и пей – не хочу! Но не для простого смертного грузчика, если, конечно, он не смог изловчиться и «стибрить» немного «для сэбэ», чтобы хоть как-то утолить свою хроническую алкогольную жажду или избавиться от коликов изголодавшейся требухи. Такое действо было в порядке вещей, и администрация обычно закрывала на это свои понятливые очи.

Пылища здесь стояла столбом, и грязь на товарном дворе была неимоверная. Все куда-то бежали, суетились, орали, матюкались.

Словом, гвалт и шум от криков, скрипа, визга, урчания и грохота погрузочно-разгрузочных механизмов, грузовых автомашин и снующих в разные стороны локомотивов с составами стоял неимоверный.

Были здесь и другие составы, целые эшелоны с платформами, груженные углем, песком, лесом и т. д.

Прибывало сюда и всевозможное оборудование: станки, машины, тракторы, металлические конструкции и т. д.

В общем, богатое здесь было место, настоящая находка для всякого рода мелкой шушеры, проходимцев и авантюристов, желающих поживиться на халяву или за счет всевозможных афер и комбинаций, а для мелких воришек здесь был сущий рай – «бери не хочу».

Тут при желании всегда можно было упереть мешок-другой картошки, лука или яблок, а то и коробку конфет или печенья, а если особо подфартит, то и чего-нибудь посущественнее «вертануть»[19]19
  «Вертануть» – украсть.


[Закрыть]. Но в основном приходили сюда бичи, чтобы подзаработать на выгрузке вагонов немного деньжат после буйного пьяного загула, словом, «сбить шабашку», ну и соответственно, по ходу пьесы, прикарманить что-нибудь или слямзить, что плохо лежит.

Наведывались иногда сюда и фартовые, находившиеся в бегах от закона, чтобы урвать чего-нибудь и потопать подальше в поисках удачи. У них была здесь вынужденная посадка.

На задворках товарного двора сидела эта голытьба, словно стаи воробьев, и как только подъезжала какая-нибудь легковушка, вся орава тут же соскакивала с насиженных мест и стремглав устремлялась к клиентам, предлагая свои услуги в качестве грузчиков, столяров, маляров, бетонщиков и т. д., так как приходили сюда зачастую обыватели, чтобы найти дешевую рабсилу для строительства или ремонта домов и прочих работ, но в основном здесь, конечно, котировались грузали.

Клиентами, как правило, назывались хозяева вагонов – частники, снабженцы или представители всевозможных организаций и колхозов, которым надо было выгрузить вагон или, наоборот, загрузить его товаром.

И тут закипали торги. Обычно бичи старались не продешевить и, как правило, одерживали верх. Опытным, набитым, а то иногда и подбитым во время пьянки глазом они просто чувствовали клиента, что это за птица – богатый пассажир, щедрый или крохобор, и с учетом сроков и срочности погрузочно-разгрузочных работ назначали обычно запредельные, ломовые цены.

Если клиенту, как говорится, некуда было деваться и нужно было срочно освободить вагон, а людей и грузовых механизмов под рукой у него не было и ему грозил непомерный и безжалостный штраф, которому его могла подвергнуть администрация товарной станции за хотя бы одно-суточный простой, то последний соглашался почти на любых кабальных условиях. А бомжам того и надо было. Они приободрялись и с великой радостью брались за любую трудоемкую работу – будь то выгрузка пыльного ядовитого цемента или антрацитового угля, после которой грузалей принимали за настоящих негров.

В их глазах загорался огонек надежды и поживы – вот сегодня вечером после тяжкого изнурительного труда можно будет «по-человечески» гульнуть. И, наскоро раскумарившись (опохмелившись), они живо, словно заправские кули, в считанные часы выпрастывали один, а то и два вагона независимо от того, что там содержалось.

Надо заметить, что здесь, также как и в порядочных мафиозных структурах, властвовала конкуренция и соперничество – в каждой группировке был свой пахан, который командовал парадом: кому сколько выгружать, как и где выгружать или загружать и т. д. После всех передряг и тяжелых испытаний в зонах и тюрьмах, после авторитетного воровского прошлого Виктору было неловко сподобиться бичам и люмпен-пролетариям, наравне с ними выгружать вагоны и вообще якшаться с подобной публикой, но охота, как говорится, пуще неволи. Ведь он завязал с прошлым и зарекся не грабить и не воровать раз и навсегда. Так что волей-неволей надо превозмочь в себе брезгливость и заработать хотя бы немного денег, ведь он же мужчина, а не альфонс, чтобы жить на иждивении у Тони.

Осинин решил поработать здесь всего несколько дней, а дальше видно будет.

Бичи встретили лишнего конкурента в штыки. Пришлось Виктору объяснить одному приблатненному пахану бичей популярно, что он не собирается отнимать у них кусок хлеба и ни на что не претендует. Он вынужден денек-другой попахать, так как менты основательно сели ему «на хвост». Внешность Виктора была не классически уголовная согласно теории Ламброзо, и пахан ему вначале не поверил, но, когда он показал бичевскому главарю справку об освобождении, произошла метаморфоза: пахан превратился в добренького и подобострастного парня, играя в сочувствующего блатяка.

– Извини, брат, – заискивающим тоном сказал он. – Я не знал, понимаешь, никогда не подумаешь, что ты девять с половиной отбарабанил.

Виктор пристально и чуть небрежно посмотрел в истасканное и небритое лицо псевдопахана. Каждое его слово, каждый жест выдавали в нем фальшь. «Блатная сыроежка, – с презрением подумал Виктор. – Дешевка».

– Прежде чем что-либо вякать, всегда надо прикинуть что к чему, – медленно и тяжеловесно проговорил Виктор, пронзая пахана взглядом, от которого тот невольно передернулся, – а то в такую дуру попадешь, пахан-кастрюля, что локти будешь кусать, да поздно будет.

– Да ладно, давай забудем, пойдем, я тебе покажу бригаду. – Он подвел Виктора к вагону, где выгружали картошку в сетках.

– Мужики, он будет пятым. Человек освободился недавно, так что сами знаете.

– Какой базар, раз надо – значит надо, – дружно откликнулись бичи.

Картошка была грязная и скользкая, но привередничать не приходилось. С непривычки было тяжело, но Виктор из кожи лез вон, чтобы не отстать от других, хотя бичи, памятуя о словах своего пахана, всячески помогали ему и предлагали работать вполсилы.

Однако через час изможденный и усталый, Осинин буквально начал валиться с ног, хотя настойчиво продолжал таскать мешки. Бичи все же оказались понятливыми ребятами. Они си лои усадили Виктора и не дали ему больше работать.

– Ты сегодня первый раз пашешь, земляк, отдохни немного, мы за тебя добьем, – посочувствовали они Виктору.

В этот день добыча была по бичевским меркам не ахти уж какая – 15 рэ на нос и по сумке картошки. Но Виктора эта сумма вполне устраивала. «Можно хоть в кино с Тоней по-человечески сходить», – подумал он.

И когда Виктор принес домой целую сумку круглой картошки розового цвета, так называемой «американки», авторитет его в семье, как хозяйственного мужика, укрепился.

Так продолжалось несколько недель. Виктор приходил на товарный двор через день или два, чтобы прийти в себя и набраться сил, так как «стахановская» выгрузка вагонов сильно истощала и изнуряла, но и такая работа не всегда находилась. Тогда в поисках работы он шел на склады, расположенные невдалеке от товарной станции.

Тяжелее всего оказалось выгружать на складах сахарный песок в мешках весом по 50 кг. Мешки следовало взваливать на горб из автомашины и заносить на склад. Но через несколько дней он втянулся. Так проходил день за днем – отработал – получил. Только дома было какое-то разнообразие – душевная беседа с Тоней, с ее дочкой Мариной, к которой он все больше и больше привязывался, и, наконец, телевизор, который для него стал словно наркотиком. После девяти с половиной лет, когда он был практически лишен всякой духовной пищи, телевизор стал для него праздником, каким-то откровением. Он почувствовал себя, словно Робинзон, вернувшийся в цивилизованный мир.

И все же работа на товарном дворе его увлекла – здесь даже курьезные случаи происходили.

В один из знойных дней, когда от жгучего солнца тело пронизывало жаром, словно в сауне, Виктор пришел на товарный двор позднее обычного – к обеду: испортилась трамвайная линия, и трамвай сломался, а на такси Осинин не ездил, так как денег было с гулькин нос и приходилось на всем экономить.

Почти все бичи уже были задействованы по вагонам, а кому не повезло – разбрелись по городской окраине, чтобы пособирать дармовые грецкие орехи или на худой конец шиповник, чтобы потом сдать его в аптеку – не помирать же с голоду.

Виктор простоял у входа на товарньй двор почти целый час, выискивая хоть какого-нибудь клиента, но все было тщетно.

И вот, когда он в сердцах плюнул и собрался уже повернуть домой, к нему подошел низкорослый кореец (а они, как правило, в этой местности все были низкорослыми, но зато жилистыми и вертлявыми) и предложил перегрузить несколько грузовых автомашин с луком в сетках в вагоны.

Многие корейцы, осевшие в здешних плодородных краях, отличались завидным трудолюбием и упрямством и получали прекрасные урожаи арбузов, лука и других овощей, зарабатывая на этом очень приличные деньги. Они настолько увлеклись «сколачиванием деньжат», что порой не брезгали ничем и обильно удобряли нитратами почву своих огромных участков, в результате арбузы лихо росли, а люди все чаще травились.

Когда казаки прознали про это, один из них вскочил на трактор и погнал его с бешеной, какую только мог развить этот железный вол, скоростью по корейским полям, передавив при этом огромное количество бахчевых культур.

Как ни странно, сами корейцы признали эти действия вполне справедливыми и больше не увлекались химией.

Так вот, когда кореец сделал предложение Виктору, тот, разумеется, с превеликой радостью согласился, хотя все работяги уже разошлись и не с кем было скооперироваться, но Виктору повезло. В сторонке собралась группа студентов из 6 человек, которые тоже иногда подрабатывали здесь. Виктор тут же договорился с ними и возглавил ученое войско. Ребята подобрались более или менее богатырского телосложения и шустро затаскивали товар в вагон, так что ему даже вспотеть не пришлось, тем более, что из-под вагона то и дело по-озорному и воровски высовывались головы живущих поблизости людей, пожелавших за бесценок или полцены попользоваться корейским луком, выгодно отличавшимся от других сортов крупным размером и золотистым отливом.

Видя, что хозяин где-то закрутился с оформлением бумаг, Виктор проворно начал «сплавлять» лук неимущим и жаждущим – кому бесплатно, кому подешевке, благо что он был «дармовым». «Корейцы – народ зажиточный, капиталисты, – думал он, мысленно оправдывая свои действия, – не обеднеют, если десяток-другой сеток раздам людям». Виктор настолько увлекся «реализацией» лука налево, что не заметил, как быстро пробежало время и вагон оказался почти полностью утрамбован луком. Не забыл Виктор и себя, набив свою сумку отборным луком и надежде порадовать Антонину.

Тут появился хозяин, который, к счастью, ничего не заметил. Он по-купечески щедро заплатил ребятам, по 50 рублей каждому досталось, не считая еще тридцатирублевого приработка за реализацию лука налево. Виктор честно разделил между всеми заработанные «по совместительству» деньги.

В этот день Виктор возвратился домой окрыленный, и они вдвоем с Тоней устроили маленький сабантуй. Виктор включил транзистор, в комнату вплыли мелодично-нежные звуки гавайской гитары, а саксофон медово-тягуче плакал, и Виктору казалось, что он с Тоней плывет на яхте по мягким убаюкивающим волнам в ночной прохладе навстречу золотому утреннему солнышку.