Текст книги "Девятая директива"

3. Куо

Английское слово “ассасин” – политический убийца – заимствовано из французского, но происходит от арабского “хашшашин” – “пожиратель гашиша”.

Предлагая мне Пангсапа в качестве возможного осведомителя, Ломэн руководствовался двумя вескими причинами: современный мужчина готов пойти на большой риск ради денег, еще на больший – ради женщины; но когда ему нужны наркотики, он готов на все. В этом состоянии, забыв об осторожности, он расскажет все и продаст всех таким, как Пангсапа, а потом сдастся на милость этих деспотов.

Пангсапа был контрабандистом наркотиков и, следовательно, знал людей, готовых за понюшку кокаина или убить, или продать своих друзей и их самые сокровенные тайны.

А нам нужна информация. Особенно о наемных убийцах. Поэтому-то Ломэн и направил меня к Пангсапа.

Ломэн знал, что мой единственный надежный связник в Бангкоке убит, потому что тогда, вечером, на Рама IV Роуд из-за плохого освещения его перепутали со мной.

Пангсапа хотелось поговорить, и я его не перебивал:

– Помню, ваша принцесса Александра несколько лет назад приезжала. Великолепно все прошло. Она сразу же всем понравилась, и мы придумали для нее новый титул – Прекрасная Посланница. И знаете – с тех пор ей во всех поездках сопутствует успех. Вот и в прошлом году ее прекрасно принимали в Токио. Англичане знают, что делают, когда посылают за границу интересных людей, а не зануд-дипломатов в мятых жилетах и с заученной сияющей улыбкой, точно он не дипломат, а жокей, который только что выиграл Дерби.

Я не сказал, зачем пришел. Ломэн должен был ему намекнуть. Меня интересовал только один вопрос: где искать профессионалов? Но ему хотелось поговорить.

– Вам, очевидно, моя любовь к членам английской королевской семьи кажется странной. Сам я родился в нищете. До сих пор помню, как меня однажды избил торговец за воровство. В то время выбирать не приходилось: или воруй, или подыхай с голоду. А дело было так: по реке плыла королевская процессия, ну я и прикинулся, будто глаз от нее оторвать не могу. Там была королевская барка со всеми украшениями. Никогда не видали? Огромная барка и вся покрыта листьями из чистого золота. Ну вот я и попытался стащить мешок риса, он валялся в грязной воде и наполовину вымок; дело было на одном из каналов рынка. Этого грязного риса мне хватило бы на шесть дней.

Пангсапа застенчиво улыбнулся:

– Вряд ли, сами понимаете, этот случай особенно расположил меня к тайской или любой другой монархии. Но в нашей жизни все так быстро меняется. Мой отец – или человек, которого я считал своим отцом – вместе с капитаном какого-то корабля занялся весьма опасным делом, и ему повезло. Можете себе представить – через пять лет я учился в Оксфорде.

Он сидел совершенно неподвижно с невинным выражением лица – ну прямо ангел:

– Я окончил экономический факультет. Но куда больше ценю духовный опыт, которым меня снисходительно одарила ваша страна. Именно в те годы я начал испытывать любовь к совершенно незнакомым людям – я сейчас снова говорю о представителях монархии.

Он слегка наклонился ко мне и, заметно шепелявя, сказал:

– Мне бы не хотелось, чтобы что-то случилось двадцать девятого числа.

– В ваших силах это предотвратить.

– Буду благодарен, если мне предоставят такую возможность.

– Но для этого мне нужно знать, где сейчас профессионалы. Находится кто-нибудь из них сейчас здесь? В Бангкоке?

– О каких профессионалах вы говорите?

Я встал с подушек и начал ходить по комнате. Может, его плохо проинструктировали?

– Ломэн у вас был?

– В первый раз слышу о таком.

– Кто же вам сказал, что я приду?

– Никто.

От удивления я даже остановился.

– Вы что, не ждали меня?

– Ждал, но только после вашего звонка. Он был похож на маленькую темную статую, и только по блеску желтых глаз можно было догадаться, что перед тобой живой человек.

– Хорошо, Пангсапа. Что вы там говорили о вашей вечной любви к монархии?

Не торопясь, он сказал:

– Вы забыли, что к визиту, который состоится двадцать девятого, готовится весь город. Полиция и спецслужбы суетятся вовсю. Они явно чего-то ждут, чего-то очень серьезного, и, по-моему, они даже знают, чего. Так что же вас привело ко мне? Вам нужна информация?

– Вы меня никогда раньше не встречали?

– Вы уже были в Бангкоке.

Все правильно. Мне сказали, что он много знает, а какой же хорошо осведомленный человек не знает, чем я здесь занимался два года назад. Но я все равно продолжал на него давить:

– Вам приходилось иметь с нами дело?

– Я знаю Паркиса.

– Прекрасно.

Паркис работал в Лондонском Центре.

– Давайте поговорим о профессионалах. Я хочу знать, где они сейчас находятся и что задумали? Опять он сбит с толку:

– Я не совсем понимаю, кого вы имеете в виду под “профессионалами”.

– Я имею в виду Винсента, Сорби, Куо.

– А, тогда понятно…

– Быстрый Грек, Хидео, потом этот парень, что работает на мафию, как его?..

– Дзотта.

– Да, да, конечно – Дзотта.

Я снова успокоился. Он, по крайней мере не отрицает, что знаком с Дзоттой. Мафия переправляет большую часть наркотиков из Бангкока через Неаполь в Ресифе – маршрут через Буэнос-Айрес закрылся после смерти Примеро, а убрал Примеро именно Дзотта. Пангсапа все это знает лучше меня. В конце концов, это его бизнес.

– Дзотта – в Ресифе, – сообщил он. – Забудьте о нем.

Внезапно он встал – без всяких усилии, легко.

– А Винсент?

– Винсент в тюрьме, в Афинах. Его, конечно, освободят, но не раньше чем недели через три-четыре, – его люди плохо организованы.

– Сорби?

Его руки вынырнули из складок халата, на черном шелке они казались мертвенно-бледными.

– Никто не знает, где Сорби.

– Где Куо? Хидео? Грек?

– Дайте мне немного времени, – сказал он. – Я все узнаю и свяжусь с вами.

– Цену мы обговорим после. На этот счет у Центра строгие правила. Если есть возможность, надо торговаться. Он пожал плечами:

– Где вас можно найти?

– В отеле “Пакчонг”.

Когда мы шли к двери, я заметил, что система фильтров сменила воду в аквариуме. Теперь в прозрачной воде гордо плавал, переливаясь всеми цветами радуги, победитель. Убийца-профессионал.

Через два дня я совсем было собрался навестить Ломэна и отказаться от задания. Это дело службы безопасности, а не оперативника. Агентов службы безопасности здесь полным-полно, и любой из них может справиться с операцией лучше, чем я. Они знают, что надо делать в такой ситуации. Это их работа.

А с Пангсапа я встретился, потому что он еще может пригодиться. Мало ли какие задания придется выполнять в Бангкоке. В том, что я попросил его разузнать, где профессионалы, нет ничего особенного. Просто я люблю знать, где находятся эти люди. И если, как уверяет Ломэн, у Пангсапа действительно серьезные источники информации, он бы уже связался со мной и сообщил, где они находятся. Кому-кому, а уж ему-то известно, сколько Лондон заплатит за такую информацию. Но, как видно, он ничего не узнал.

Так не пойдет. Совершенно не за что ухватиться. Я шатался по городу без нормального прикрытия, без легенды. Я убедился, что за мной не следят: никому нет дела до того, куда я направляюсь и что делаю.

Теперь я понял, почему Ломэн вызвал меня в Бангкок. Это на него похоже. На мой вопрос, кто втянул в это дело Управление, он не ответил. Он сам и втянул: убедил в правильности своего мертворожденного плана Паркиса и остальных, а меня выбрал в качестве оперативника. Он, должно быть, красиво их уговаривал. Весь его план основывается на одном письме с туманной угрозой. Любой нормальный человек, раз уж он задумал политическое убийство, никогда не станет извещать об этом. Разумеется, в обязанности службы безопасности также входит и защита подопечных лиц от психопатов, и это не пустой звук. В толпе, которая соберется посмотреть на Очень Важное Лицо, наверняка найдутся психопаты. Во время визита Папы римского в Нью-Йорк в городе дежурило восемнадцать тысяч полицейских, саперы проверяли весь маршрут его следования, а на крышах караулили снайперы. И все потому, что пришло несколько писем от свихнувшихся верующих.

Все это обычная полицейская работа. Управление этим никогда не занималось: оно создано для проведения специальных операций. С какой стати начальство послушалось Ломэна?

Я попытался найти его через Варафана, но там он не появлялся после нашего разговора. Тогда я отправился в посольство и спросил, где у них комната № 6. Так меня проинструктировал Ломэн.

Молодой человек, к которому я обратился, не на шутку встревожился.

– Комната № 6?

– Да.

– Вам нужна мисс Мэйн?

– Почему именно она?

– Присядьте, пожалуйста.

Он осторожно засеменил к двери в смежную комнату. Даже не спросил, как моя фамилия.

Вскоре молодой человек, похожий на выпускника “Хэрроу”[1]1
  Дорогая закрытая частная школа в Англии.


[Закрыть], вернулся и повел меня по коридору в кабинет, на двери которого была табличка “Атташе по вопросам культуры”. Минут на пять меня оставили в одиночестве, потом вошла то ли девушка, то ли женщина – черт их разберет по возрасту.

– Что вам угодно?

– Скажите, где находится комната № 6? Она посмотрела на меня испытующе. Это – сколько угодно. Работникам посольств всегда нужно несколько дней, чтобы связать две мысли. Известное дело. Меня их тупость даже успокаивает.

– Там сейчас никого нет. Может, я смогу вам помочь?

– Вы что, атташе по вопросам культуры?

– Я секретарь атташе.

– Тогда ваш школяр все перепутал. Мне нужна комната № 6. Если вам это ничего не говорит, извольте – мне нужен человек по фамилии Ломэн.

– Мистера Ломэна здесь нет.

– Господи, Боже мой. Ладно, когда увидите его, передайте, что я пытался связаться с ним весь вечер и что ночным рейсом улетаю в Лондон. Недисциплинированное поведение. Так и передайте начальству.

– Прошу вас, подождите минутку.

Двигается она прекрасно и голос ничего – чистый, ровный. Успокаивающий голос. Может, ее сюда и посадили, чтобы успокаивать крикунов-посетителей, вечно недовольных работой посольства.

Секретаршу сменил какой-то мужчина. Он плотно закрыл за собой дверь и протянул мне руку.

– Садитесь.

– Ладно, – сказал я. – Держите и читайте. – Я бросил свои документы на стол. Они сейчас, наверно, и у посла проверяют документы каждый раз, как он выходит из уборной.

Теперь я понял, почему никого не интересовала моя фамилия. Фамилию можно назвать любую.

Он быстро просмотрел документы.

– И где же точно находится ваша контора? Он рассматривал их, как будто не мог разобрать текст. Я сказал:

– Уайтхолл, 9. Группа связи. Я подчиняюсь Ловетту.

– Как он себя чувствует?

Он придвинул ко мне коробку с сигаретами.

– Вы курите?

– Ловетт чувствует себя прекрасно. На прошлой неделе он был в Риме по делу Карозио, и в Лондоне вместо него остался Билл Спенсер. От вас были Симмс и Уэстлейк. Они…

– Все в порядке, достаточно. Но я думал, что и вы там были.

– Разве в моем паспорте не написано “Париж”?

Он придвинул к себе коробку с сигаретами и закурил.

– Вы еще долго пробудете в Бангкоке?

– Нет.

– Нет?

– Если Ломэн не объявится, я улетаю ночью.

– Он будет только завтра.

– Тогда передайте ему мои наилучшие пожелания. Я поднялся со стула и протянул руку за документами.

Он натянуто улыбнулся:

– Вот уж не ждал, что вы уедете.

– А я здесь не нужен. Справитесь без меня.

– Если не возражаете, я попрошу мисс Мэйн проводить вас.

– Я знаю дорогу.

Жара на улице стояла чудовищная. Я нанял велорикшу и поехал в отель, стараясь не думать о Ломэне, Раз уж ты руководишь оперативником, нечего исчезать и подвергать его проверкам.

Минут через двадцать позвонил портье и сообщил, что ко мне пришли.

– Кто?

– Имени не назвали.

Лучше спущусь вниз, решил я. Не люблю принимать незнакомцев у себя в номере.

В холле, перед выходом во дворик с фонтаном под увитой зеленью решетчатой аркой стояла та самая секретарша и смотрела на меня все тем же немигающим спокойным взглядом. Тень от подбородка резко падала на белую шею. Она неотрывно смотрела на меня, пока я спускался по лестнице и пересекал холл, ступая по мозаичному полу. На ней был чесучовый костюм, коричневые туфли и никаких драгоценностей.

– Я пришла извиниться, мистер Квиллер. Я не узнала вас в посольстве.

В холле было тихо, она понизила голос:

– Я могу называть вас по фамилии?

– Мою настоящую фамилию никто не знает.

– Тогда я буду обращаться к вам по фамилии, которую вы носите сейчас.

– Меня редко узнают секретарши атташе по культурным вопросам. Им больше знакомо лицо Иегуди Менухина.

– Два года назад я была недалеко от Рама IV.

Теперь, когда мы были рядом, я заметил, что у нее с левой стороной лица что-то не так. Кожа прекрасная, но какому-то хирургу-косметологу пришлось изрядно потрудиться.

– Вы из разведки? – спросил я. Она не ответила. Словно и не услышала даже. Тогда я сказал:

– Но вы ведь не из службы безопасности. Это точно.

– Нет.

Она переложила сумочку из одной руки в другую.

– Просто я пришла извиниться. Вы не привыкли к унизительным проверкам.

Я улыбнулся.

– Знали бы вы, каким меня подвергали унижениям.

На обложках трех личных дел после фамилий Дьюхерста, Камингса и моей вымышленной стоят девятка. Она означает: “молчит под пытками”.

– Может, выпьете со мной?

– Нет. Мне пора. Мне сказали – вы сегодня улетаете.

– Совершенно верно.

– Счастливого пути.

Я проводил ее взглядом: она уходила, мягко ступая по мозаичному полу. Немногие женщины сумеют так пройти под взглядом мужчины. Вообще, немногие женщины умеют так красиво ходить.

Я поднялся в номер и уложил вещи. Извиняться приходила, как же. Это не она придумала. Примитивно для такой женщины. Им понадобилось проверить, что я нахожусь действительно в отеле? Это можно было узнать десятью другими способами…

А ну их всех к чертовой матери, я улетаю 204-м рейсом.

Больше в тот вечер ничего не случилось, если не считать звонка Пангсапа. Попросил зайти к нему домой.

Уже стемнело, но многие магазины были еще открыты, и в некоторых витринах меняли оформление: развешивали разноцветные флажки и выставляли портреты Представителя в золотых рамах.

Я вылез из повозки велорикши, не доезжая до дома на Клонг Чула Роуд, и пошел вдоль реки по вечерней жаре. Пангсапа принял меня немедленно:

– Информация, которой я располагаю, стоит пятьдесят тысяч бат.

Информация уже опоздала, но я об этом не сказал. Забавно запустить руку в фонды, выданные Ломэну на оперативные расходы, а потом посмотреть, как его за это отделают в Лондоне.

– Идет, – сказал я.

– Каким образом вы гарантируете мне эту сумму?

– Гарантия – мое честное слово.

– Вашего слова вполне достаточно.

Тут я понял – не надо было приходить. За такие деньги пустяки не продают, значит, у него очень важная информация, а мне она сейчас совсем ни к чему. Не хочу я впутываться в это дело.

Пангсапа мягко сказал:

– Три дня назад один из “профессионалов” переправился через Меконг в Таиланд и сегодня вечером прибыл в Бангкок.

– Кто?

– Куо. Теперь я не мог отказаться от задания.

4. Профессионалы

У каждого профессионала – свой метод. Сорби – душитель; орудие убийства у него почти всегда нейлоновый чулок, редко – веревка. Сорби якшается с завсегдатаями ночных клубов европейских столиц. Они и снабжают его работой. О себе он говорит, что никому не подчиняется, половина его жертв – женщины, работодатели – богатые и важные господа, которым вдруг начинает грозить разоблачение. Сорби стоял за “Тайной голубой комнаты” (Париж, июнь 1964 года, об этом деле газеты трубили на первых страницах; жертва – мадам Латрель-Вуазэн) и за “Делом ангела автострады” (Милан, 1965 год, которое привело к отставке трех членов итальянского правительства). Человек, нанявший Сорби, разумеется оказался ни при чем. Это последнее дело вывело Сорби на политиков, и сейчас поговаривают, что за большие деньги он готов и на политические убийства.

Оружие Быстрого Грека – нож. Он совершил только два убийства, но оба политические и с самыми серьезными последствиями. А подготовлены они были настолько тщательно, что одно из убийств (главы “временного” правительства Боливии) до сих пор считается самоубийством. Грек за свою работу не берет денег – с ним расплачиваются купчими на земельные участки. Поговаривают, что у него пятнадцать тысяч акров земли в Аргентине и Венесуэле. На этой земле скоро должно начаться строительство. Пангсапа сказал, что Быстрый Грек – кокаинист; так что он может и не дожить до тех времен, когда его земли начнут приносить доход.

Винсент – человек дикий и жестокий; если уж взялся за дело – жертву ничто не спасет. Винсент пользуется любым оружием: ножом, пистолетом, ядом, взрывчаткой. Его услуги стоят дешево, а кое-кто даже считает, что он может работать и бесплатно. Он был замешан в попытке переворота в Египте, когда подполковника Ибрагима нашли в запертом “кадиллаке” на дне Нила, – на машину натолкнулась драга.

Японец Хидео – “техник”, эффективность – сто процентов. Оружие – струя цианистого калия, выпущенная из специального устройства. На его счету три политических убийства, в том числе убийство посла Турции в Великобритании. (Тогда золотой карандаш жертвы, найденный на тротуаре Керзон-стрит, помог обнаружить труп в такси, брошенном на Уоллес Мьюз.) Хидео – владелец самой сложной действующей модели железной дороги в Японии.

Дзотта – отпрыск одного из наемных убийц, принадлежавших к “Мёрдр инк.”, дочерней организации американской мафии. Его оружие – мини-бомба. Сам Дзотта утверждает, что устройство рассчитано на одного человека и если правильно подложить, то никто, кроме жертвы, не пострадает. Возможно, он и прав: когда Шерман Уиллс, президент банка “Чартер энд Экуити”, снял колпачок авторучки, открывая заседание в конференц-зале (Нью-Йорк, 1963 год), кроме него, никто не пострадал. Год спустя Али, сводный брат короля Риада, включил электрическую бритву на королевской яхте… взрыв не повредил даже стекла в салоне: Дзотта – профессионал типа Хидео, но психологически не так устойчив, как японец.

У каждого из этих специалистов есть свое любимое оружие.

У Куо – это винтовка с оптическим прицелом.

Что ж, Пангсапа оправдал все надежды. Даже отправил со мной маленького нервного индуса, чтобы найти и опознать Куо. Индус все время чего-то боялся: то ли самого себя, то ли Пангсапа, то ли еще кого.

Куо наблюдал за спаррингами каратистов в спортзале Королевской ассоциации атлетики Таиланда. Сейчас шел спарринг, и мы сели рядом с главным входом. Хотя кондиционеры работали, в зале пахло примочками, потом и канифолью. Мой спутник некоторое время спокойно рассматривал зрителей, потом вдруг опустил глаза и прошептал:

– Второй ряд, посередине, справа. Человек в затемненных очках.

По его тону я понял: боится он Куо. Я медленно поднял глаза:

– Можете идти, если уверены, что это Куо.

– Это он. Когда-то я его хорошо знал.

Я смотрел на каратистов, пока индус не ушел; мало ли что, вдруг его заметили? Затем взглянул на противоположную трибуну. Властный деловой человек. Безупречный белый тергалевый костюм европейского покроя сидит с небрежной элегантностью, темно-синий галстук с золотым узором, маленькие золотые запонки. Властность проявлялась во всем: в том, как он сидел, в наклоне тела, в повороте головы. Притом поза была совершенно естественной. Он просто наблюдал за спаррингом. Рядом сидели два телохранителя. Их подобострастность была столь же очевидна, как и его властность.

Надо обязательно увидеть его глаза. Потом ведь придется узнавать его мгновенно, даже на расстоянии, даже при плохом освещении. Надо знать его глаза. Глаза и походку. Придется сидеть до тех пор, пока он не уйдет.

Шорох ног передвигающихся каратистов и их дыхание. Эти чемпионы Таиланда будут выступать во время визита. Тени на полу, на проканифоленных досках, повторяют все их движения. Зал хорошо освещен, тени очень отчетливые.

Временами Куо напрягался, я вспомнил, как Пангсапа смотрел на рыб. А вот он поднял маленькую голову и чему-то засмеялся вместе с одним из телохранителей. Нет, он прекрасно проводит время.

Я наблюдал за ним в течение часа – за каждым жестом, за каждым поворотом головы. На места в моем ряду пришли люди, я встал, пропуская их, стараясь не поворачиваться лицом к противоположной трибуне, прошел между рядами и сел выше, чуть сбоку от Куо. Надо запомнить, как он выглядит со спины. Мне придется жить параллельно с ним, пока я не буду знать его, как родного брата.

Но вот Куо встал и собрался уходить. Я смотрел, как он поднимается по проходу. Походка у него хорошая: руки свободно покачиваются, кисти расслаблены, он идет осторожно, полуобернув голову, внимательно слушая одного из своих людей. Его можно принять за президента, покидающего зал заседаний. Он приблизился к выходу – я не пошел за ним. Если он завтра не придет сюда, его найдет Пангсапа. А уж потом им займусь я.

С утра я первым делом позвонил Варафану и сказал, чтобы гелиотроп был готов немедленно. Через час мне позвонил Ломэн, и я отправился на Сой Суек. Ломэн был встревожен:

– Мне сказали, вы улетаете?

– Я остаюсь.

– Почему вы передумали?

– Вы знаете, кто вчера приехал в Бангкок?

– Пангсапа мне сказал.

– Вы виделись с Пангсапа? Вы же, по-моему, собирались держаться в тени.

– Собирался. Но потом узнал, что вы занервничали, и решил проверить: может, у Пангсапа есть что-нибудь новенькое?

– Мне надоело искать вас, и мне не нравятся эти проверки в посольстве. Что это за женщина?

– Вообще-то у них там много женщин.

В его голосе послышалось вкрадчивое любопытство.

– Она работает у атташе по культурным вопросам Она из разведки или из службы безопасности. Или еще откуда-нибудь?

– По-моему, вы имеете в виду Винию Мэйн.

– Она что, входит в нашу группу?

– Конечно нет.

– Прекрасно; скажите ей, чтобы не путалась у меня под ногами. Она мне не нравится: устроила проверку, потом следила за мной. Я согласен выполнить задание, но только на моих условиях. Послушайте, вы ведь никогда не имели отношения к подобным операциям, а тут втянули в это дело Управление. Есть шанс заполучить медальку или орденок, разве не так?

Я смотрел на него в упор:

– Если во время визита произойдет покушение но я сумею предотвратить убийство, то начальство, высшее начальство, разумеется, всех отблагодарит. Но вы-то прекрасно знаете, мне на эти побрякушки плевать А вот вы, когда дело дойдет до наград, будете первым в очереди: как работник Управления и руководитель успешной операции в Бангкоке.

Ломэн не шелохнулся, но глаза его опять сверкали – его прямо-таки сжигала ненависть.

– Так-то вот. Поймите одно: я делаю это не для вас, а ради него. Просто не хочу, чтобы приличному человеку, у которого жена и дети, всадили пулю в живот. Мне все равно, кто он: почтальон или король Гонконга. Теперь выслушайте мои условия.

Ломэн подошел к сейфу, оперся на него обеими руками и опять уставился на камни в витрине. Но он слушал.

– Вы говорили о совещаниях в посольстве. Меня там не будет – и не рассчитывайте. Я привык действовать в одиночку. Но мне понадобится от вас оперативная информация. Этим вы поможете мне сберечь время: узнайте распорядок дня двадцать девятого, точный маршрут поездки по городу, все остановки кортежа и так далее. Если ситуация осложнится, мне понадобится надежная связь с вами. А когда план будет разработан, оставьте меня в покое.

Еще мгновение он стоял, опершись на витрину, лотом повернулся ко мне:

– Это все?

– Да.

– Что вы собираетесь предпринять?

– Сейчас меня интересует только Куо. Сами знаете, какая у него репутация. Говорят, он никогда не промахивается.

Ломэн кивнул.

– Пангсапа утверждает, что Куо приехал в Бангкок посмотреть соревнования по каратэ. Тут организовали прекрасные показательные выступления, а он – большой любитель каратэ. Может, так и есть. Но мы предположим, что он собирается совершить политическое убийство, и будем разрабатывать эту версию.

– Во время инструктажа вы сказали, что моя задача – подготовить варианты покушения и сообщить вам все детали. Этим я и займусь. Сначала мне надо изучить этого человека, узнать, где он бывает. Если повезет, узнаю кое-что о его планах – а уж они будут эффективнее моих. Он в этом деле не новичок.

– Надеюсь, – осторожно заметил Ломэн, – вы взвесили варианты, связанные с письмом, которое мы получили в Лондоне. В письме ведь была угроза.

– Куо этого письма не отправлял. Если человек хочет совершить убийство, он не станет извещать об этом письмом.

– Если бы не это письмо, мы бы с вами здесь не сидели.

– Вот беда-то, – совсем беззлобно съязвил я.

Ломэн сдержался. Только криво усмехнулся. Ничего, он все равно меня ненавидит и рано или поздно постарается разделаться со мной. Ему только дай шанс, и он, не раздумывая, меня слопает, если не подавится, конечно.

– Нам надо знать, какие меры принимают таиландцы, – сказал он. – Узнавать придется вам, мне трудно. Официально нас не существует, мы не имеем ни допуска к документам, ни доступа в соответствующие учреждения. И вообще у таиландцев вредный характер. Я знаю только, что у них на подозрении трое, и они следят за ними. Один из них, разумеется, Куо; его они не особенно опасаются, но, конечно, побаиваются; стоит ему пересечь границу Таиланда, охрана главы государства автоматически удваивается. С другой стороны, он много путешествует, когда, ну, скажем, у него нет работы, за ним будут следить, как и за всеми остальными. Если же он попробует оторваться от них и исчезнуть, они будут искать его обычными методами – и опоздают. А зато вы сосредоточитесь на нем и будете в курсе. Смотрите, не упустите его.

– И не ешьте много сладкого.

Все они одинаковые, эти люди из Центра. Говорят с агентом, как с малым ребенком.

– Запомните, – продолжал он тем же тоном, – министерство внутренних дел Таиланда и местные спецслужбы знают о письме и оказывают нашим людям неограниченную помощь. Мы проинформировали короля, и он обещал принять все меры для охраны гостя. Да ему и не безразлично, сохранит ли Бангкок репутацию города, где можно спокойно ходить по улицам.

Когда Ломэн не сюсюкает, как нянька, он говорит, как официальный представитель “Общества молодых консерваторов”. Я слушал – а что делать?

– Городская полиция уже готовит облавы, чтобы очистить город от смутьянов и подрывных элементов. Первая волна арестов пройдет через два дня. В аэропорте Дон Муанг уже проверяют документы, в Королевском дворце и везде, где будет останавливаться кортеж, происходит то же самое. Вся почта на имя Представителя в Бангкоке будет просвечиваться инфракрасными лучами. На кухне и в гаражах дворца установлена постоянная полицейская охрана. Апартаменты, которые сейчас готовят…

– Послушайте, – устало прервал я. – Это их трудности. Существует много способов убрать человека – синильная кислота в икре, бомба в посылке, змея под матрасом. Но вы сами сказали, что Куо приехал совершить политическое убийство. Так что я уж займусь им. Думаю, он прибегнет к классическому методу, против которого трудно что-либо сделать, – выстрел из винтовки с оптическим прицелом. Собственно, это даже не убийство, а публичная казнь.