Текст книги "Хамелеон"

Глава 2

– Я припарковался у заднего входа. Подумал, так будет лучше.

Карвин подал ему толстовку, которую Алиса хотела помочь надеть, но Хьюги ее остановила. Алекс застегнулся и накинул капюшон. Растрепанные и неухоженные космы светлых волос спадали на лицо. Руки и шея все еще были покрыты бинтами. Они свободно шли по белому коридору, наполненному врачами в белых халатах и освещенному белым светом люминесцентных ламп, но, когда увидели, как Алекс отворачивается при приближении людей, будто преступник в бегах, они, не сговариваясь, обступили его, образовав живой щит. Хьюги взяла его под руку и пошла с ним в ногу, прижимаясь головой к теплому плечу. Эспен вышел вперед и своим ростом заслонял их ото всех. Карвин и Алиса шли по бокам от него.

– Мисс Дорвин?

Какой-то лысый врач окликнул ее, и всей группе пришлось остановиться. Врач подошел и встал рядом с Алексом, который упорно не желал поворачиваться к нему лицом, но врач будто и не замечал его, прикованный радостным взглядом к Хьюги.

– Мисс Дорвин! Простите, я вас не сразу узнал. Рад вас видеть. Эспен, как дела? – Он пожал руку ему и Карвину, а когда протянул ее Алексу, то, заглянув под капюшон, невольно отпрянул назад. Мотая головой в поиске спасения из этой ситуации, он встретился с жестким взглядом Эспена и укоризненным – Карвина. Оба своим видом намекали ему на то, что он стал невольным участником игры «притворись, что все в порядке». Проблема для них сейчас заключалась в том, хватит ли врачу ума выйти из этой игры приличным человеком.

– Алекс? Тебя выписали? Черт, Алекс! Мы думали ты там годы пролежишь! А ты стоишь тут, как ни в чем не бывало! Алекс! Черт! – Доктор обнял его, будто это было у них в порядке вещей. Алекс всосал воздух сквозь стиснутые зубы, показывая этим, что ему больно, и доктор мгновенно отпрянул. – Ой, да, прости.

Хьюги и Алиса рассмеялись против воли комичности ситуации, остальные позволили себе слабые улыбки.

– Знаешь, я просто хотел сказать, что рад. Просто рад, что ты держишься. Знай, ты много пережил, и я очень сожалею, что Мария…

– Спасибо Томас, – резко перебила его Хьюги. – У Алекса сейчас проблемы с памятью из-за сотрясения. Мы стараемся беречь его. – Она повернулась к мужу. – Дорогой, вы с Томасом были в одной группе на первом курсе.

Врач Томас быстро перебегал взглядом с одного взволнованного лица на другое, избегая только Алекса.

– Да… – Немного помявшись, он легонько хлопнул его по животу. – Я теперь тут ошиваюсь, этажом выше. Служу на благо общества – кто бы мог подумать, а? Зато как мы с тобой отжигали, пока нас не разбросало. Видел недавно твой дом – впечатляет. – Алекс смотрел на него, пытаясь уловить хоть толику смысла в этом беспорядочном потоке слов. – Давно мы где-то вместе не собирались, согласен? Надо бы как-нибудь встретиться. Но я понимаю – мы давно уже не те дебоширы, что напивались в хлам и становились головной болью для этого парня! – Он хлопнул Эспена по руке. – Помнишь, Эспен, а? Как ты наши туши по домам развозил?

Эспен слабо кивнул. Томас посмотрел Алексу в глаза. Повисла неловкая пауза.

– Приятель, я просто хотел сказать, что… Что ты… Держись. – Наконец выдал он. – Я хочу, чтобы у тебя все было хорошо. Ладно? Ты главное держись. Это ведь важно. – Томас улыбнулся. Ответом ему был легкий кивок и хриплое «спасибо».

Они шли по коридору, и все дальше отдалялись от него, пока врач провожал их взглядом.

– Алекс, я уважаю твое рвение к справедливости, но, думаю, сейчас для тебя лучше всего будет, если мы все вместе поедем домой. С полицией я все улажу, твои показания снимет мой знакомый в участке. Он свой парень, поверь, лучше ищейку не найти. Сэм зовут, может, знаешь? Войдет в положение, навестит тебя дома, и ты ему все подробно распишешь, что там да как было. Сэм того урода быстро найдет, всех копов на уши поднимет. – Карвин взглянул на Алекса через зеркало заднего вида, параллельно выезжая на обгон, но тут же встретился с укоризненным взглядом своей жены, настоявшей на том, что поедут они вместе и на одной машине, а Алекса посадят сзади вместе с нею и Хьюги.

– Карвин, если Алекс говорит, что хочет в участок, значит надо в участок. Он помнит этого человека и может его опознать. Карвин, ему это нужно! – Последняя фраза прозвучала до того умилительно, что Карвин посмотрел на Эспена, сидящего рядом, взглядом говорившим мол «Ну что я могу поделать?»

Эспен ответил ему усталым вздохом и произнес:

– Карвин, сворачивай к участку.

Он фыркнул и резко свернул влево, не включив поворотник.

– Вы ребята, видно плохо знаете Харди.

Скупой на эмоции, по словам Карвина, детектив Харди Виннер, подтянутый мужчина за пятьдесят, с аккуратной белой бородкой, в твидовой жилетке, джинсах и туфлях с высоким носком, встретил их у входа в участок и сразу проводил Алекса в свой кабинет, не подав и виду, что удивлен представшим зрелищем, зато все остальные в участке – полицейские, клерки и парочка дебоширов и пьяниц в наручниках – пялились, выпучив глаза, те несколько секунд, что они шли до кабинета. Хьюги попыталась зайти следом, но детектив сказал что-то про непредвзятость свидетеля и запер за собой дверь.

Виннер дал Алексу время осмотреться в просторном помещении, вполне осознавая, как нетипично для полиции обставлен его кабинет: образцы ружей на стенах всех эпох, начиная с мушкета и заканчивая снайперской винтовкой Баррет М-107, стеллаж с коллекцией охотничьих ножей из разного вида сплавов, деревянная мишень с множеством насечек и воткнутыми метательными ножами, фотографии с мест преступлений, развешанные вокруг, и безмолвные лица преступников, с ненавистью и отрешенностью наблюдавшие со стен. Всем своим видом комната внушала опасность, стремилась к тому, чтобы не дать ни одному живому существу, переступившему ее порог, почувствовать себя в безопасности, расслабиться. Каждый должен чувствовать страх, быть начеку и не терять бдительность – догматы, которые в этом месте не нужно произносить, чтобы ты их услышал. Но самому Виннеру, похоже, было комфортно в своем логове. Он сделал два кофе в новенькой навороченной кофемашине, протянул один Алексу в бумажном стаканчике и сел в свое удобное офисное кресло, держа в руках кружку с надписью на латыни «Fallaces sunt rerum species».

– И так, Алекс, – он жестом указал на стул, приглашая сесть напротив него. – Это дело у нас в приоритете. Люди буквально боятся выходить ночью из дома. – Он почесывал бороду, лениво растягивая слова. Теперь его расслабленный вид ярко контрастировал с окружающей обстановкой, что бросало в смятение, будто он пытался играть в хорошего и плохого копа одновременно. – Те две недели, что ты провел в коме, мои ребята изучали место преступления, опрашивали свидетелей, обыскивали каждый угол этого города. Департамент разорился на сверхурочных. И все равно мы ничего не нашли. Поэтому хочу сказать спасибо, что ты сразу пришел ко мне. Надеюсь, поможешь хоть чем-то. Попробуй кофе. Это латте. А себе я сделал американо. Теперь только его и пью. Сон в такое время – роскошь. – По идее подобные шуточные фразы должны сопровождаться улыбкой, но детектив Виннер оставался все также скуп на эмоции и удостоил Алекса лишь холодным взглядом голубых глаз. Казалось, что в монотонном голосе проскальзывало участие, но это могли быть игры разума – самовнушение в наивном желании видеть во всем только хорошее. – Давай пройдемся по хронологии событий. И так…

Виннер извлек тонкую папку из ящика стола и пролистал.

– …По показаниям свидетелей ты стоял на Минстон чертырнадцать под фонарем в ночь с пятого по шестое апреля и курил. Тут из переулка вышел этот парень. Хромой. Ты достал револьвер, он не остановился, ты сделал предупредительный выстрел, и он на тебя напал, так?

Виннер посмотрел из-под аккуратных седых бровей на Алекса. Тот сидел, уставившись перед собой. После долгой паузы детектив несколько раз кашлянул, и, не добившись результата, спросил напрямую.

– Алекс! Так и было?

Алекс Дорвин посмотрел на него с видом, будто только что проснулся.

– Я… Я не знаю. Наверное.

Виннер замер, глядя на него в упор. Так прошло пару минут. Он будто оценивал своего собеседника, проверял на вменяемость. Затем детектив закрыл папку и отложил в сторону.

– Алекс. – Начал он медленно. – Я хочу обрисовать тебе текущее положение, чтобы ты понимал всю серьезность ситуации: родители боятся выпускать детей одних из дому, подростки больше не гуляют ночью, нам постоянно звонят и сообщают о подозрительных незнакомцах на улицах и в барах, пресса только подливает масла в огонь, соревнуясь в бредовости версий, а на меня давит начальство, потому, что по городу ходит псих с бритвой и уродует граждан. Те времена, когда прохожий мог спросить дорогу у первого встречного, прошли. Люди боятся. Слово «наверное» тут неуместно. Давай оставим его где-то там, за пределами этой комнаты, хорошо?

Алекс неуверенно кивнул после небольшой напряженной паузы.

– Хорошо, – ответил Виннер за него и снова открыл папку. – И так, я повторю: ты стоял на Минстон четырнадцать под фонарем в ночь с пятого по шестое апреля, так? Тут из переулка вышел хромой человек. Ты достал револьвер, но он не остановился. Тогда ты сделал предупредительный выстрел, и в этот момент он на тебя напал. Так и было?

– Да, – тихо произнес он, ожидая, что детектив попросит повторить погромче.

– Отлично. Так-то лучше. – Виннер кинул папку на стол, откинулся в кресле и оперся подбородком о кулак строго между костяшками большого и среднего пальца. – Что еще ты помнишь?

Алекс недоуменно посмотрел на него и Виннер поспешил добавить:

– Ты очень поможешь следствию. Поверь, я из свидетелей весь дух выбил, а добился только выговора от начальства. За давление на свидетеля, представляешь? Оказывается, есть такое нарушение. – Он отпил из дымящейся чашки кофе и, обжегшись, сразу поставил обратно. – Ну так, что ты еще помнишь, Алекс?

Алекс посмотрел на свой кофе так, словно только сейчас заметил, что держит его в руке. Поставив его на стол, он взялся за уголок бинта на руке и размотал его. Раскрасневшаяся кожа пылала жаром. Он сжал руку в кулак. Кожа натянулась в месте, где была зашита рана. Он разжал кулак и снова сжал. Виннер с интересом наблюдал за ним.

– Я помню, что смотрел в переулок и потом… – неожиданно заговорил Алекс.

Снова долгая пауза. Виннер подался немного вперед.

– И что потом?

– Я… Я сидел на стуле, перед зеркалом, а он стоял сзади. С бритвой. – Последнее слово он произнес на выдохе, будто только осознал весь ужас случившегося.

– Это… интересно. То есть ты его видел?

Алекс кивнул, не поднимая головы. Детектив резко встал со стула, отпер дверь и выкрикнул в коридор имя. Через минуту рядом с Алексом сидел молодой парень в очках, с карандашом и планшетом. Алекс описал все приметы, отвечая на наводящие вопросы. Через десять минут художник показал им рисунок. Алекс посмотрел на худого лысого мужчину сорока лет, и кивнул детективу. Харди отпустил художника, затем взял листок и с минуту задумчиво смотрел на него.

– Может… Нет, не знаю. – Он посмотрел на Алекса и убрал портрет в карман. – Очень неприметная внешность. Разошлем ориентировку, людей поспрашиваем. За себя не бойся – я сказал патрулям, чтобы чаще проезжали мимо твоего дома. Один звонок и мигом примчат. – Он задумчиво потер подбородок. – Правда, не думаю, что вы ему сдались. Тут наверняка замешан какой-то душевнобольной, или, как говорят в народе, псих. Мы давно разослали запросы в тюрьмы и психиатрические клиники соседних округов. Ни случаев побега, ни схожих преступлений у отбывших срок не замечено. Но я продолжу – что-то должно быть. – Виннер со вздохом оперся рукой о стол. – Знаешь, не хочется верить, что это кто-то из местных. Живешь себе, живешь, и вдруг выясняется, что твой добрый сосед, который отвозит твоих дочек в школу и нарезает барбекю по выходным, по ночам тем же ножом режет людей.

Он подошел к белой доске и сделал пометку.

– Ты с ним говорил? – Детектив, склонив голову набок, осматривал доску, исписанную фактами, вопросами и стрелочками, словно это искусная картина. Не дождавшись ответа, он повернулся и увидел, как Алекс рассматривает деревянного человечка, утыканного ножами.

– Нравиться? Поставил мишень, чтоб практиковаться. Любое дело требует постоянных тренировок. Сам больше предпочитаю стрельбу, но в участке шибко не постреляешь, разве что в преступников, но и то дело редкое, – он подошел к креслу и рухнул в него. – А жаль. Я давно прошу начальство сделать тир, а он все на бюджет ссылается. Думаю, старый боров просто боится, что побьют его рекорд. Я здесь лучший стрелок и он это прекрасно понимает, но со своим титулом расставаться не хочет – чем он тогда на барбекю хвастаться будет, а? – В этот раз Виннер слегка усмехнулся, но в тот же момент вновь заговорил ледяным тоном. – Ну, так что, Алекс? Ты говорил с ним?

Алекс повернулся к нему и сухо произнес:

– Я не помню.

Детектив, не шевелясь, бурил его своим холодным взглядом несколько минут, а затем спокойно сказал:

– Иди домой, Алекс, отдохни. Жена, небось, соскучилась.

– Я могу идти? – Спросил он недоверчиво.

– Да. – Виннер встал и медленной походкой пошел к выходу. – Я скажу, чтоб за твоим домом присматривали. На случай, если он захочет оказать тебе услугу и завершить начатое. – Возможно, это была шутка, но в его голосе не чувствовалось ни капли сарказма.

Харди Виннер стоял у открытой двери, приглашая Алекса на выход, а из проема на него смотрели его самые близкие люди.

Он вышел к ним и поневоле почувствовал, как на душе полегчало, стоило переступить порог кабинета Виннера. Остальной участок с первого взгляда кипел работой: гудел сканер, стучали степлеры, но не было слышно голосов. Да, кто-то задавал дежурный вопрос, а в ответ ему утвердительно хмыкали, но оживленного разговора нигде не наблюдалось – каждый тихо занимался своими делами, и все старательно делали вид, что не смотрят в его сторону, не обращают внимания. Он накинул капюшон и поспешил уйти, чтобы участок мог вздохнуть с облегчением.

Глава 3

Боль. Сопровождая его с самого пробуждения, она сделалась нестерпимой, когда он сидя замер. Боль вспыхивала то тут, то там по всему телу. Она сковывала зубы и заставляла все его тело трепетать в предвкушении нового приступа. Нагрянув неожиданно, на скуле или в ноге, где и ран то почти не было, она окунала его на секунду в ад. Стоило боли отступить, и он благодарил всех Богов и вселенную за передышку. И в ту же секунду начинал ненавидеть себя, ведь понимал, что это уловка – тебя подвергли пытке, а после ты вновь пришел к тому, что имел, и теперь благодарен Господу нашему всемогущему за то немногое, что имеешь. В Библии наверняка есть похожая история с великой моралью в конце. В голове против воли повис яростный вопрос – и к чему мы должны прийти? Чему это учит детей, насильно затасканных в дом Божий в их выходной? Что как бы плохо тебе не было, всегда может быть хуже? И только поэтому нам нельзя позволить ненависти обуять нас? Напротив, получая боль, мы должны быть благодарны за скорое избавление от нее. Глупая уловка, которая может подарить счастье лишь на секунду. Если ты здравомыслящий человек, то после тебе будет противно смотреть на себя в зеркало, стыдясь, что так легко попался в эту ловушку. У тебя отобрали то, что было твоим. Тебя лишили этого. А теперь просят еще и радоваться, что вернули хоть крупицу прежнего счастья. «Нет, объясните, что я имею в итоге?» В качестве наказания боль снова вспыхивает в уголке носа. И ее сопровождает верный неразлучный спутник – зуд. Адский, нестерпимый зуд. Рука невольно дрожит, готовая впиться ногтями в кожу и расчесать больной участок до крови, разорвать швы, вырвать ненавистный кусок плоти и отбросить в сторону, чтобы просто не чувствовать все это. Но рука не шевелится, как и сотни раз до этого. Через пару секунд зуд и боль отступают, чтобы дать небольшую передышку, позволить почувствовать вселенское облегчение, от которого чуть ли не плакать хочется. Они отступают, готовые вновь напасть, вновь окунуть в пульсирующий огнем и пронзающий сотнями игл ад, который должен сопровождаться надрывающимся истошным криком и ударами головой об стену. Но он терпит. Он сидит и молча терпит. Возможно, легкая дрожь на лице и влага в уголках сомкнутых глаз смогла бы выдать его пытку перед другими, если бы они не отводили глаза, не удосужившись задержать взгляд на его лице хотя бы на секунду. В этот момент Хьюги накрыла его ладонь своей.

Хьюги легонько толкнула Алекса. Она решила, что он уснул и ему привиделся кошмар. Он огляделся и понял, что они приехали. Все вышли из машины и перед ним предстал поистине благородный вид: красивая чистая улица, частные идеальные дома с ухоженными газонами, дети, перегородившие проезд игрой в футбол – олицетворение американской мечты. Остальные уже прошли в один из образчиков дома. Хьюги пошла вслед за ними и потянула Алекса в дом, но тот стоял как вкопанный. Обернувшись, она увидела, что он смотрит на играющих детей. Она несколько раз позвала его, но он не сдвинулся с места, пока один из ребятишек на воротах не обратил на них внимание. Алекс накинул капюшон толстовки и поспешил в дом, пока мальчик с выпученными глазами, смотрел ему вслед, пропуская гол за голом.

Они сделали все, чтобы придать дому уют, и здесь явно недавно прибрались – это первое, что пришло Алексу в голову при виде гостиной, залитой лучами заходящего солнца. Но, нечто тревожное, нечто неестественное, что-то, что он пока сам не мог понять, тихо угнетало его в этой обстановке. Он включил свет и закрыл все ставни, пока остальные возились на кухне. На книжной полке обнаружилось несколько справочников по медицине, собрание пьес Шекспира и с десяток мировых бестселлеров. На каминной полке одиноко красовалась фотография счастливых молодоженов в серебряной рамке. Алекс провел ладонью по полке и не обнаружил на ней пыли, а на стенах висело, по его мнению, слишком мало фотографий или картин для такого большого пространства, что навевало чувство пустоты и одиночества.

От размышлений его отвлекла Хьюги, позвав на кухню неестественно радостным голосом. Там его ждали хлопушки, поздравления и кремовый торт с надписью: «Добро пожаловать домой». Алекс против воли улыбнулся и тут же пожалел об этом: боль пронзила места, где швы пересекали губы и он невольно схватился за них. Они хотели подбежать к нему, но Алекс остановил их, вытянув руку, затем, стиснув зубы, мягко улыбнулся, ровно настолько, насколько мог стерпеть. По их лицам он понял, что вышло нечто наподобие ободряющей улыбки.

– Когда вы успели, ребят? – спросил он страдальческим голосом с наигранной радостью.

Карвин дружески хлопнул Алекса по плечу, да так сильно, что тому опять пришлось стиснуть зубы.

– Мы заскочили в кондитерскую, пока ты сидел с видом покойника. Я же говорил, что он спит, – обратился он к остальным. – Ты как приятель? Ты что-то побледнел.

– Все в порядке, просто давление.

– Уверен? – Видимо, поняв, в чем дело, он виновато убрал руку за спину.

– Да, да. Давайте займемся тортом. Мне жуть как не хватает глюкозы.

Все посмеялись над этим суррогатом шутки. Даже Эспен, мрачный, как туча, позволил себе ухмыльнуться.

Они пили чай, закусывали тортом и рассказывали веселые истории из жизни, которые все, как одна, начиналась со слов «А помнишь?», а он мотал головой и отвечал «Нет, рассказывай». Они с дюжину раз поперхнулись, потому, что каждый поджидал своего удобного момента, чтобы рассмешить других, и они каждый раз велись на это, как дети. Алиса рассказывала, как они проказничали в детстве, Эспен травил байки про их пьяные выходки во времена учебы в колледже, Карвин хвастался успехами в своем магазине смокингов и вспоминал романтичные моменты с Алисой, а Хьюги говорила о нем – об Алексе. О том, каким человеком он был, о том, за что его полюбила, искренне, с нежностью. И, когда она закончила, он поцеловал ее, при этом ничем не выдав адскую боль, пробежавшую по телу.

Глава 4

Стэрон просматривал карту пациента и недовольно цокал себе под нос, как часто делал, когда читал заключение об операции, которую провел другой врач. Будь он азартен, сделал бы ставку на то, что пациент пролежит у них еще неделю-две, хотя, проведи операцию Стэрон, беднягу, вполне возможно, выписали бы уже сегодня, но ставить под сомнение опыт и навыки заведующего хирургическим отделением, на чье место он и претендовал, было бы глупо, учитывая, что эта возможность представится ему уже в следующем году, если Стэрон, как говорит его жена, «не будет тешить свое эго и подумает десять раз, прежде, чем что-то сделать или сказать».

Стэрон положил карту на место и с удивлением взглянул на часы: его смена заканчивалась через десять минут. Он накинул куртку поверх халата, взял себе кофе из автомата и вышел через задний вход больницы в тихий прохладный вечер. Опершись о перила лестницы, он взглянул в звездное небо и отпил горячего «капучино». Затем достал телефон, перечитал эсемеску от жены, в которой она спрашивала, что приготовить на ужин, и подумал, что давно не дарил ей цветы. «Надо будет купить по пути домой».

– Доктор Стэрон? – От неожиданности он чуть не выронил телефон и кофе: перед ним стоял человек в деловом сером костюме с аккуратной короткой стрижкой и холодной вежливой улыбкой. Видимо он не заметил, как тот к нему подошел.

– Да. С кем имею честь? – Осторожно спросил он, вглядываясь в острые черты лица.

– Мартин Дуглас, агент ФБР. – Правой он пожал Стэрону руку, а левой показал удостоверение с тремя грозными буквами.

– Простите, ФБР? Здесь?

– Да. И у меня к вам несколько вопросов, если вы не против.

– Касательно? – Спросил он с немалой долей скепсиса.

– Вашего пациента.

Стэрон кивнул, затем вновь задержал взгляд на его лице – агент, не моргая, смотрел на него без тени эмоций.

– Можно снова посмотреть на ваше удостоверение?

– Конечно. – Он с улыбкой достал и протянул доктору маленькую корочку с фотографией человека, стоявшего перед ним. Убедившись в достоверности, Стэрон отдал документ обратно агенту.

– Что вас интересует, Мартин?

– Медицинское заключение профессионального хирурга и по совместительству психиатра относительно его пациента Алекса Дорвина, – сказал он, даже не пытаясь скрыть лесть.

Стэрон холодно кивнул.

– Алекса Дорвина сегодня выписали.

– Да, днем. Я хотел с ним поговорить, но меня остановила охрана: якобы указ его лечащего врача. Как истинный джентльмен, я решил не настаивать – на то, наверняка были веские причины.

Лампочка над козырьком тускло заморгала. В коробку из кирпичных строений пробрался сквозняк и мигом развеял столб пара, поднявшийся от остывающего кофе в руках Стэрона.

– Алекс Дорвин пребывал в тревожном состоянии после пробуждения. После того ада, что он пережил, у меня были все основания для опасений на счет его психического здоровья. Я рекомендовал ему избегать стресса и беспокойств, и посчитал, что ваш допрос может дурно на нем сказаться.

Мартин, поджав губы, искоса взглянул на него.

– Емко, логично, аргументировано. Вы, видимо, много думали над этой ситуацией. Предполагали нашу встречу?

– Это забота о пациенте. Вы никогда не встречали хороших врачей, которые любят свое дело?

– Как раз ищу одного такого. – Напускная вежливость и заискивание сменились деловой серьезностью. – От вас он сразу поехал в полицейский участок. Видимо, допрос детектива, в отличие от допроса федерала, беспокойств не вызвал.

Стэрон удивился скорее тому, что Мартин Дуглас охарактеризовал себя оскорбительным в их сфере словом федерал, чем полученной информации о пациенте. Этот агент явно вел беседу не по методичке бюро.

– Послушайте, Мартин. Я дал Алексу Дорвину рекомендации, а следовать им или нет – его забота. Может, я проявил излишнюю осторожность, но честно говоря, даже эта, казалось бы, светская беседа, заставляет меня сейчас нервничать.

Мартин усмехнулся и покачал головой. Уронив голову вперед, он протер глаза указательным и большим пальцем, глубоко вздохнул и задержался так на некоторое время. Наконец, он выпрямился и перед Стэроном предстал совершенно другой человек – добродушный, измученный усталостью и недосыпом клерк, делающий свою работу и выполняющий свои обязанности, вне зависимости от собственных желаний.

– Простите. Издержки профессии: когда все время сталкиваешься с озлобленными на весь мир индивидами, поневоле сам начинаешь что-то от них перенимать. Порой, даже дома забываюсь. Жена из-за этого все время скандалит.

Стэрон, слегка потрясенный внезапной переменой характера агента, замешкался и не сразу сообразил, что тот ждет от него реакции.

– Ничего, я понимаю – людям вашей профессии приходится не просто, – ответил он.

Мартин кивнул с благодарной улыбкой, и Стерон, невольно, улыбнулся в ответ. Мартин облокотился плечом о стену, обнял себя руками и сдержал зевок.

– Если вас не затруднит, расскажите о нем. Я, конечно, слышал о людях с ускоренной регенерацией тканей, но две недели? Я бы назвал это чудом. Или россказни о двух дюжинах ножевых ранений оказались городскими байками?

– Да, вы правы – это городские байки, – Стэрон выдержал паузу, с удовлетворением отметив разочарование на лице Мартина. – Ран было намного больше – тридцать четыре. Почти три дюжины. – Стэрон усмехнулся, видя, как агент растерялся от удивления. – К тому времени, как я за него взялся, из него вытекло два литра крови.

– Почти верная смерть, – тихо заметил собеседник.

– О, поверьте, мне попадались случаи и похуже. Но вы правы – операция была не из легких. – Стэрон отпил уже теплый кофе, напиток за пару секунд прошел путь пищеварительного тракта, согревая своим теплом изнутри. Он предложил и Мартину, но тот жестом руки вежливо отказался. – Что именно вы хотите знать, Мартин?

Он вдумчиво уставился в стену, подбирая вопрос.

– У Алекса было сотрясение, – заговорил он. – Какова вероятность, что это вызвало у него амнезию? Может, преступник просто запугал его? Человек пропал на два дня. Один бог знает, что там между ними произошло.

Стэрон оперся о столб козырька у перил, подражая Мартину.

– Вы правы, один бог знает. Но думаю, сотрясение в этом случае лишь поспособствовало его проявлению амнезии. Основной причиной явились обширные травмы. Скажите, Мартин, вы сталкивались с людьми, пережившими шокирующую трагедию или с жертвами жестокого насилия?

– Чаще, чем хотелось бы.

– И вы понимаете, как действует мозг человека после такого нападения?

Мартин кивнул:

– Если грубо обобщить, то два варианта. Первый – человек постоянно прокручивает у себя в голове трагические события, зацикливаясь на этом. И второй…

– Мозг стирает эти события и ограждает жертву от травмирующих воспоминаний, – закивал Стэрон. – Самый распространённый вариант, из-за которого так сложно опознать преступника, даже если жертва видела его в упор. Факты путаются, а порой и вовсе стираются. В данном случае мы имеем дело именно со вторым вариантом. Только в этом случае событие было настолько травмирующим, что мозг предпочел выбросить все. Нет, воспоминания есть, только доступ к ним ограничен и инстинкт самосохранения не позволяет информации просочиться в сознание, так как любое событие из прошлого может оказать пагубный эффект и вызвать цепочку воспоминаний, которая может вернуть Алекса Дорвина в тот злополучный день.

Стэрон отпил кофе и осторожно добавил:

– Скорее всего. – Мартин недоуменно покосился на него. – Это область психотерапии – тут ничего нельзя утверждать наверняка. А я вообще простой хирург.

Мартин рассмеялся себе под нос шутке доктора, но внезапно замер.

– Постойте, вы сказали, что Алекс Дорвин забыл абсолютно все?

– Нет, нет, я не берусь это утверждать. Просто у меня сложилось впечатление, что амнезия затронула многие аспекты его жизни.

– Странно. Обычно в таких ситуациях жертвы забывают события именно дней нападения и только. Согласен, это особый случай, но все же…

Мартин задумчиво уставился в стену. Стэрон пожал плечами.

– Возможно, этому нападению также предшествовали другие травмирующие события или затяжная депрессия.

– Возможно, возможно…

Они молча простояли пару минут, пока Стэрон допивал кофе. Надо бы сходить за еще одним, подумал он. Сделав последний глоток, Стэрон взглянул на Мартина, смотрящего в небо, выглядывая из-под козырька лестницы.

– Не хотите кофе? Вы продрогли.

Мартин покачал головой, продолжая разглядывать ночной небосвод.

– У вас тут красивые звезды.

– Да, одна из наших городских достопримечательностей.

Стэрон выглянул из-под козырька и завороженно замер: все обозримое пространство занимал сказочно красивый млечный путь.

– До свидания доктор, – донеслось до него.

Когда он обернулся на голос, то успел заметить лишь, как одинокая фигура скрылась за поворотом.