Текст книги "Воспоминания Афанасия Михайловича Южакова"

Афанасий Михайлович Южаков
Воспоминания Афанасия Михайловича Южакова

© А. Ю. Южаков, 2020

 
Как могут эти дни забыться,
  Когда на просеке лесной
  Мы пили воду из копытца,
Смывая с губ засохший зной.
 
 
Качалось небо в пятнах алых,
  И плакал ветер – голосей.
   Мы оставляли на привалах
    Зарытых наскоро друзей.
 
 
Кто знал такой разлуки горше?
В ней вся глухая скорбь земли.
  …От Минска, Витебска и Орши
Из окруженья шли и шли.
 
 
Не знали, близко иль далече,
  Но знали – надобно идти,
  Взвалив на согнутые плечи
  Всё, что пережито в пути.
 
 
Пусть замутились рек истоки,
    В крови пожухшая трава,
Но солнце всходит на востоке,
    И, значит, Родина жива.
 

Н. Рыленков

Афанасий Михайлович Южаков

Вместо предисловия

Автор этой книги – подполковник инженерных войск, фронтовик Афанасий Михайлович Южаков. С присущим ему тонким и добрым юмором Афанасий Михайлович рассказывает о своей долгой, насыщенной яркими событиями жизни; об испытаниях, выпавших ему, как и всему советскому народу, в Великую Отечественную войну; о последующих послевоенных, таких же непростых годах. Его воспоминания – это свидетельство об удивительном времени и поразительных людях, титанах навсегда ушедшей эпохи. Как и Афанасий Южаков, они являются примерами истинного мужества, трудолюбия, стойкости и мудрости.

По словам автора, жизнь его разделилась на несколько основных этапов, совпавших с важнейшими историческими событиями. Детство и юношеский возраст Афанасия Михайловича пришлись на период Гражданской войны и становления в городах и селах бывшей Российской империи Советской власти. В 1926 году он начал свой трудовой путь, который прервался 15 ноября 1935 года, когда новобранец Южаков отправился на срочную службу, пополнив ряды Рабоче-крестьянской Красной армии. Спустя два года он вернулся домой, но мирно учиться и работать (а Афанасий Михайлович выбрал для себя сферу торговли) ему довелось недолго. В 1940 году он отучился в Оренбургской школе командиров. А когда грянула Великая Отечественная война, младший лейтенант запаса инженерных войск Афанасий Южаков, окончив курсы усовершенствования командиров Красной армии при Московском военно-инженерном училище, отправился на Северо-Западный фронт. Так он встретился с войной лицом к лицу.

Военная профессия Афанасия Михайловича была одной из самых сложных и опасных – он стал сапером. Сначала служил в должности командира сапёрно-подрывного взвода 979 стрелкового полка 253 Калинковичской Краснознамённой орденов Суворова и Кутузова стрелковой дивизии, а затем в том же подразделении возглавил инженерную службу 983 стрелкового полка. Вместе со своими боевыми товарищами офицер Южаков громил фашистов на Украине, в Белоруссии, Польше, Румынии, Венгрии, Чехословакии, Австрии. Он дошел до самой Германии. Об этом тяжелом, но героическом времени Афанасий Михайлович рассказал во второй части своих мемуаров, скромно умолчав о своих наградах. А он был награжден орденами Отечественной войны II степени и Красной Звезды, а также медалями «За освобождение Праги», «За взятие Берлина», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», «За боевые заслуги». Двадцатилетие самоотверженного труда Афанасия Михайловича Южакова было отмечено на самом высоком уровне медалью «За безупречную службу» I степени. Еще одна значительная награда, которая говорит о его заслугах – нагрудный знак «Отличник военного строительства».

Доблестно и с честью защищая Родину, офицер Южаков выдержал все испытания, и в 1945 году начался новый этап его жизни. Как и миллионы советских людей, он приступил к восстановлению разрушенной оккупантами страны. Работал на строительстве почти полностью уничтоженных сланцеперегоночных заводов в Эстонии, на газопроводе Кохтла-Ярве – Ленинград, участвовал в возвращении к жизни знаменитого Ленинградского фарфорового завода им. М. В. Ломоносова, а также завода «Электросила». Его профессиональный опыт и труд стали бесценным вкладом в строительство уникального и важнейшего для экономики всего СССР Волго-Донского судоходного канала имени В. И. Ленина.

В 1961 году подполковник Афанасий Михайлович Южаков вышел в отставку и переехал в Севастополь, где продолжал трудиться до 1976 года, пользуясь неподдельным уважением коллег, передавая свои немалые знания и ценнейшие практические навыки следующим поколениям строителей будущего.

Часть I. Жизнь прожить не поле перейти

История семьи Афанасия Михайловича Южакова

Моя родина – деревня Удаловка Елабужского уезда Вятской губернии, которая позже, уже в советское время, стала частью Татарской АССР. Там я вырос, учась премудростям крестьянской жизни у своего деда Степана Тихоновича Южакова.

Самым ярким из ранних детских воспоминаний стало прощание с отцом Михаилом Степановичем перед его уходом на фронт. Мне едва исполнилось четыре года, но день тот остался в памяти навсегда.

Перед глазами всплывает картинка: комната в деревенском доме, отец собирает немудреные пожитки, необходимые человеку в дороге. Аккуратно укладывая вещи в самодельный деревянный ящик с висячим замком, он говорит моей маме Марии Васильевне:

– Надо одеть Афоньку (меня – авт.), пусть проводит своего отца и запомнит его на всю жизнь!

Мама послушалась мужа и собрала на проводы меня, а заодно и брата с сестрой – Алёшку и Машу. Сестра была на два года старше меня, а братишка – на два года младше.

По крестьянскому обычаю, перед уходом из дома семья и уезжающий садятся на лавку (то есть на скамейку, как она называется по-деревенски) и молча сидят пару минут. Затем глава семьи встает и говорит:

– С богом, в путь!

Так же, согласно обычаю, поступили и мы, а потом вышли на улицу.

Провожать отца отправилась вся семья: дедушка Степан Тихонович, бабушка Анна Никифоровна, мама, Маша, Алёшка и я. Пришли на проводы и соседи: Захар Кузьмич, Петр Кузьмич, Иван Васильевич и другие, жившие поблизости сельчане.

Помню, что когда мы вышли со двора, отец взял на руки меня, а мама – Алешку. Я видел их и Машу, выглядывая через папино плечо. Дедушка с бабушкой шли рядом, помогая папе с его пожитками. У деда в руках был деревянный сундук, бабушка несла «путник» – узелок с продуктами в дорогу.

Мама и бабушка плакали, а дед совестил их:

– Чего ревете?! Покойников нет – и ладно! Слава богу, сын идет защищать народ и революцию. Радоваться надо, а не реветь!

А тем временем я слушал отцовские наставления:

– Расти хорошим мальчиком, слушайся дедушку, бабушку и маму! Папа придет домой скоро, как только буржуев разобьем. Как беляков прогоним – так и придет! Отвоюем землю у помещиков, поделим ее между крестьянами и тогда заживем на славу. Веди себя, как надо, а я привезу тебе гостинцев. Обязательно много привезу! Ты уже будешь большим мальчиком, начнешь вовсю помогать дедушке, бабушке и маме. Станешь обрабатывать землю в поле и, конечно, в школе хорошо учиться.

Каждое слово, сказанное им тогда, запомнилось навеки. Вот только был я еще в таком возрасте, когда взрослые дела кажутся далекими и странными. С кем отец будет воевать, кого защищать, какую землю мы будем делить, да почему и кому ее отдавать – непонятно! Гораздо больше волновало, что уходит мой папа, а он так нужен!

Поэтому я сказал:

– Скорее бы ты пришел домой… и принес много гостинцев!

Эти наивные слова, видимо, растрогали отца. Он украдкой достал из кармана носовой платок, которым утёр вдруг ставшие мокрыми глаза. Когда я это заметил, мне стало так жалко папу, что я заплакал. Это были слезы, которые шли из самой души, а вместе с ними росло тоскливое предчувствие того, что наше расставание навсегда! Наверное, детская интуиция подсказала – увидеть папу снова больше не суждено. Так оно и случилось – долгожданный гостинец из папиных рук я не получил. Вскоре пришла печальная весть, что он убит в бою и похоронен. А случилось это в 1917 году, когда в России полыхала жестокая Гражданская война.

После гибели отца мама Мария Васильевна осталась с тремя малышами: Маше в то время было шесть лет, Алёшке исполнилось два года, а мне – четыре. Одной ей нас было не прокормить, поэтому мы стали жить на иждивении дедушки Степана Тихоновича и бабушки Анны Никифоровны Южаковых.

Наша семья в составе шести человек относилась к классу крестьян-середняков, так тогда называли социальную прослойку жителей села, не относящихся ни к богатым, ни к бедным. За свою долгую жизнь дед Степан узнал все о патриархальной жизни на селе, о несправедливости, которую проявляли имущие классы к бедноте, о противоречивой политике царского самодержавия.

Мой дедушка был неграмотный, но в политике разбирался неплохо, а помогал ему в этом местный священник – отец Василий Филимонов. Они частенько посиживали у нас, иногда выпивая во время трапезы, и вели долгие разговоры. За вкусным обедом и рюмкой, как повелось, шла речь о том, кто должен владеть землей, как справедливо делить ее между сельчанами, как сделать так, чтобы всем было хорошо жить на Руси. Деда ужасно возмущало, что народ голоден да обижен, а отец Василий успокаивал его, пытаясь разъяснить суть действий власти. Правда, у него далеко не всегда это выходило. Иной раз к их компании присоединялся друг деда и наш сосед Иван Васильевич Балобанов.

А я, хоть и был совсем малец, любил их послушать.

Правда, не всегда было понятно, что к чему. Когда спорщики увлекались и не могли сдержать эмоций, разговор становился малопонятным. Каждый напористо выражал свою точку зрения, пытаясь перекричать других. При этом надо учесть, что дед объяснялся слегка косноязычно, Иван Васильевич временами заикался, а у попа был писклявый голос.

Иной раз их разговор кончался серьезной ссорой. Помню одну весьма острую ситуацию, когда Иван Васильевич с дедом обругали отца Василия, оттаскали его за космы и прогнали со двора прочь за то, что тот заявил, мол, не хочу отдавать церковную землю местным крестьянам! Правда, довольно скоро все уладилось, так как священник все же согласился с тем, что земля должна перейти в руки народа. Дедушка Степан и сосед Иван, конечно же, прекратили ссору с ним, все стало на свои места. Однако поп готов был расстаться только с основной частью надела, порядка ста десятин, а две десятины он предполагал оставить себе в качестве приусадебного участка.

Помню их разговор, когда отец Василий торжественно объявил:

– Земля предназначена крестьянам самим Богом, а потому и я с политикой народа очень согласен! Но… приусадебный участок отдать не могу.

На это заявление дедушка Степан и сосед Иван возражать не стали. Они сочли такое решение вполне справедливым, ибо семья у священника была большая: он растил двоих сыновей и троих дочерей. Отец Василий должен был иметь хоть какой-то надел, чтобы прокормить детей и жену. Жизнь в те времена была очень тяжелой, всем жителям села приходилось упорно трудиться на своих земельных участках. Лучше других жили разве что кулаки да самые зажиточные крестьяне.

Нам тоже непросто приходилось. Состав семьи был такой: два старика, моя мама и трое детей. Самой старшей из ребятишек, Машке, тогда было всего десять лет. То есть настоящих работников немного. На все про все имели мы земельный надел в полторы десятины. Треть этой земли шла под яровые, треть отводилась под озимые, рожь и пшеницу, а треть оставалась под паром, для озимого посева.

При хорошем урожае хлеба с нашего участка едва хватало на одну зиму. И только благодаря кустарному ремеслу, которым владел дед, нам удавалось зарабатывать какие-то деньги, чтобы покупать на рынке еду, когда наши запасы подходили к концу. Так мы и выживали каждый год до нового урожая.

Дедушка Степан был мастеровым человеком, умельцем. Он мастерил бочонки для кваса и пива, кадушки для засолки капусты, огурцов, помидоров и приготовления кислого молока. Делал вёдра, лоханки, словом, всякие ёмкости для хозяйственных нужд. Вся изготовленная им посуда продавались на базаре в татарской деревне Юраши, куда мы ездили по пятницам. Туда съезжалась со своими товарами вся округа, и дедовы изделия, аккуратные и хорошего качества, находили своих покупателей очень быстро.

Дед ревнив был до работы – при любой возможности, не покладая рук, занимался своим кустарным производством. И особенно не любил сидеть без дела в долгие зимние вечера. Своему ремеслу он обучил и меня. Но весь «помочный», дополнительный заработок был возможен только в зимний период, когда мы не занимались сельскохозяйственными работами. Или летом, если почему-то мы оставались дома, а не уходили в поле. По вечерам, в свободное от других забот время, мы с ним брались за инструменты и работали в свое удовольствие. Ремеслу посвящали также все свои выходные и нерабочие престольные праздники – дни, в которые отмечались события из истории церкви.

А все основное время нашей жизни было посвящено сельскохозяйственному труду. Рабочий день начинался рано. Едва только солнце показывало свой оранжевый диск над горизонтом, мы с дедом уходили на свой надел, чтобы работать до самого заката.

Не знаю, почему так получалось, но дедушка Степан всегда будил меня именно в тот момент, когда мне снились самые приятные сны. Часто мои лучшие сновидения были связаны с папой. Бывало, снится мне, что он пришел с войны и принес мне гостинец. И только хочет вручить мне подарок, как раздается голос деда:

– Пора, внук, вставать, нужно ехать в поле зарабатывать деньги, чтобы платить долг!

Все, на том сон и кончался!

А долгом у нас считалось то, что ребенок обязан отплатить родителям за свое содержание, воспитание и за все то, что делалось для него в семье, пока он был совсем маленьким и ничем не мог помочь старшим. «Платили» дети натуральным трудом, работая по хозяйству. По сути, долг этот был условный, но он обязывал меня и других детей постоянно быть при деле, выполнять свои обязанности, помогать старшим во всем.

С той же самой целью я строгал и вырезал под дедовым руководством разную посуду. Это была работа, как тогда говорили, «для себя». Сделанное мной продавали на базаре, а за вырученные деньги покупались разные вещи – сатиновые рубашки, шаровары из «шведской материи», самой простой хлопчатобумажной ткани. Эту одежду я потом и носил. Став постарше, я сам выбирал то, что мне, сельскому подростку, требовалось. Помню, как купил за свои деньги фуражку и шапку на зиму, кожу, чтобы сшить себе обувь. Если оставались деньги после покупки всего нужного, то их можно было потратить на гостинец в праздничный день.

Работая «на себя», я воспитывался так, как это было заведено еще предками моего деда. По старинным семейным крестьянским правилам дети с малых лет должны были обеспечивать себя сами. Так я и привык с самых ранних своих лет к тяжелому труду. Вставать приходилось рано, чтобы после завтрака сразу уезжать в поле. Там надо пахать землю, сеять пшеницу, ячмень, овес или просо, и так каждый день от начала посевных работ и до самой осени, до холодов.

К тому времени, как мы с дедом поднимались, бабушка и мама уже были на ногах. Им приходилось начинать день раньше, чтобы приготовить нам завтрак, а также «попутники» – обеды, которые мы брали с собой в поле. Кроме того, они суетились по хозяйству, занимались разными делами в доме и во дворе.

Ужин всегда был только дома. Мы возвращались с полевых работ, а бабушка и мама, встречая нас, первым делом подавали холодный квас. Он был очень крепкий!

– Когда пьешь и «бросается в нос» – значит квас хороший! – так хвалили его сельчане нашей деревни.

После своего детства я, наверное, полсотни лет такого кваску не пивал, правда один раз довелось испить подобного кваса в чехословацкой деревне Чижув (Чижов в Краю Высочине, Чехия – прим. ред.).

Утром надо рано вставать. После завтрака уезжать в поле пахать землю, сеять пшеницу, ячмень, овёс или просо. И так каждый день до конца полевых работ.

С самого детства, с восьми лет, приходилось заниматься немудреной работой на земле. В те времена я был также обременен заботами о домашнем хозяйстве. Заготовка дров для отопления жилого помещения на всю холодную часть года, вывоз навоза в качестве удобрения на земельный участок в поле и на огород, отведенный под картофель и овощи. Размол зерна на мельнице, ремонт кровли дома и надворных построек, починка забора по периметру участка и многое другое. Вот что я делал по содержанию хозяйства в те годы.

Дедушка Степан Тихонович был трудолюбив и справедлив к семье, не любил праздность, уважал труд, приучал детей к работе, воспитывал уважение к матушке-земле и послушание воле старших. Так велась в нашей семье повседневная жизнь, традиции которой, видимо, передавались от прошлого поколения нынешнему.

Но однажды я ослушался дедушку.…Он поручил мне запрячь лошадку и отвезти в город Елабуга уполномоченного по заготовке зерна, то есть по продразверстке (сбору обязательного продовольственного налога – прим. ред.)

Елабуга от нашей деревни Удаловки находилась километрах в восемнадцати или даже двадцати, время уже было позднее, кроме того – непролазная грязь на всем пути от деревни до города. Мне нужно было объяснить деду, что в такую погоду да ночью ехать опасно, но я ничего ему не сказал. Короче говоря, забыв его поручение, ушел к своему другу Мишке Попову. Там был Ванька Захаров, и мы играли между собой часа два. Когда вернулся домой, уполномоченного и мамы не было. Оказывается, дедушка Степан вместо меня послал в дорогу мою маму, а она боялась ездить в город, и я это хорошо знал!

Не покориться деду, его воле и указанию было нельзя. Неукоснительный закон гласил: когда тебе поручили – задание надо делать.

– Уполномоченный – человек на службе, он выполняет поручение государства, ему нужно вовремя явиться в район, а ты смотал удочки! Считаешь, поступил правильно?! – отчитывал меня дедушка Степан. – Мать не жалеешь, других подводишь. Трусом растешь! А ну, иди сюда, ослушник!

Дед дал мне хорошую взбучку – так уши ободрал, что кожи как и не бывало! Натруженные пальцы деда были шершавыми, как подпилок. Да вдобавок к тому выпорол он меня по мягкому месту и сидеть после его «профилактики непослушания» приходилось бочком – боль не позволяла присесть нормально.

Можно легко перенести физическое наказание, со временем оно забывается. Гораздо тяжелее моральные переживания – когда знаешь, что виноват перед матерью. Тут оправдаться нельзя, есть только одна мера – принять суровое наказание. Мысленно сам себя представляешь полным ничтожеством. Вот так и начинается в детском разуме зарождение идей: справедливость и ложь, обман и лицемерие.

Увиливание от поручения деда подвезти уполномоченного до города стоило мне хорошей взбучки, память о ней осталась и по сей день. Время было суровое – молодая Страна Советов и рабочий класс в городах остро нуждались в продовольствии. Правду говоря, мне тогда не было дела до хлеба и политики. Иначе говоря, ничего я не понимал!

Учиться дедушка разрешил на девятом году моей жизни, а ходил я на занятия и в школу, и в церковь. Учительницей в школе была Анна Фелисатовна, а в церкви – отец Василий, с которым дед Степан и его сосед Иван устроили потасовку за отказ вернуть церковную землю обществу.

Уроки задавали в школе и в церкви, осваивать предметы было трудно. А если домашние задания плохо выучил, то Анна Фелисатовна накажет – получишь несколько ударов дубовой линейкой по рукам или голове, а кроме того, заставит стоять целый урок на коленях там, где насыпан горох или гречка.

Если плохо выучишь церковные уроки, то отец Василий тоже воспитывает: таскает за волоса и уши. А если хорошо задания сделаешь, то погладит по голове и скажет:

– Молодец, отрок!

После окончания церковно-приходской школы надо было продолжать учебу на рабфаке (рабочем факультете – прим. ред.) Но дедушка был неумолим – запретил учиться дальше. Основной профессией дед считал земледелие, а образование ставил на второй план.

– Сначала, – говорил он, – освой секреты земли, научись хорошо обрабатывать ее, пахать, сеять, хлеб убирать. Тогда можно учиться, если будут деньги! А мне нечем платить.

Учеба в сельской школе в период ликвидации неграмотности продолжалась до 1926 года. А после пришлось заняться сельским хозяйством. Я пахал землю, сеял разные культуры, ждал урожай. А он, как говорили в те годы крестьяне, зависел только от бога. Когда влаги в земле достаточно – урожай будет хороший. А если мало осадков, то недостаточное количество влаги приводило к засухе и зерна рождалось мало.

Сеять и выращивать приходилось разные зерновые культуры, также сажали картофель и овощи. При созревании озимых культур – ржи и пшеницы – уборка продолжалась около недели. Вскоре поспевали яровые культуры: ячмень, овес, полба, гречиха, лен, конопля. Затем мы начинали рыть картофель. Вся уборка озимых и яровых продолжалась около одного месяца.

Убранный урожай зерновых культур поступал в обмолот – мы молотили цепами, очищая семена от половы и мякины, сушили на солнце, а чистое и сухое зерно ссыпали на хранение в амбар. Излишки свозили в город Елабугу и сдавали государству на приемном пункте. Приходилось ездить на мельницу и маслобойню, перемалывать зерно в муку, а из масличных культур выжимать масло. Заготавливали корм скоту, рубили дрова на отопление крестьянской избы.

Так продолжалось мое детство до 1930 года – в труде и заботах. Как говорили у нас: тяни сиротскую лямку! Одно слово – безотцовщина.

По настоянию дедушки Степана и матушки Марии Васильевны женился я в семнадцать лет. Причина их решения была в том, что дедушка сильно постарел, а матушка была постоянно занята домашней работой – нужен был уход за скотом, надо было содержать приусадебный участок. Полевые работы ложились целиком на меня, а один в поле не воин!

В жены я взял Пелагею Григорьевну, из верующей семьи. Нельзя сказать, что женился по принуждению, я полюбил Полю, она была верной женой и подарила мне двух дочерей Тоню и Зою, а также сына Толю. Но однажды в нашей жизни случилась беда, она и прекратила когда-то хорошую семейную жизнь. Как говорится, беда беде рознь. Одна забывается, другая застревает в памяти. Последняя решила нашу судьбу… Осталось только воспоминание о нашей когда-то начатой совместной жизни. Память прожитых лет… Как говорили наши предки: жизнь прожить – не поле перейти.

Как я уже рассказывал, отец мой, защищая революционные завоевания 1917 года, погиб. Нас осталось трое малых детей с мамой и старыми дедушкой с бабушкой. В те годы шла коллективизация сельского хозяйства, свирепствовали кулаки и торговцы, мешали налаживать и перестраивать народное хозяйство на селе. Не хватало хлеба, жилья, одежды.

В памяти с детских лет и до настоящего времени сохранилась обида на кулацких и купеческих сынков, которые похвалялись своей силой и богатством, а нас ругали, называя голодранцами и нищетой. Такие оскорбления нелегко было снести.

Трудности того холодного и голодного времени медленно отступали, а мы за это время подросли и стали, по возможности, работать в колхозе имени Демьяна Бедного. Жизнь становилась радостней и сытней. Брат Алексей Южаков окончил курсы трактористов, стал работать на МТС (машинотракторной станции – прим. ред.), бригадиром тракторной бригады. Я тогда уже трудился в том же колхозе, тоже возглавлял бригаду, но полеводческую. К тому времени уже подросли мои дети Тоня и Зоя.

С 1936 по 1939 годы я проходил срочную службу в рядах РККА (Рабоче-крестьянской Красной армии – прим. ред.). После этого, в том же году, я был направлен в Саратовскую школу командиров, в ее Оренбургский филиал. Окончил школу младших лейтенантов в 1940 году, после обучения мне было присвоено звание офицера инженерных войск – младшего лейтенанта запаса.

Домой нас отправили поездом от Оренбурга до станции Кизнер. Дальше пришлось добираться домой от одной деревни к другой на выделяемом сельским советом гужевом транспорте. Так я преодолел до родной Удаловки семьдесят или восемьдесят километров пути, а это шесть перегонов лошадьми.

Стояла зима. Помню хорошо, как не доезжая до предпоследней на пути деревни Сарали, мы попали в сильную пургу. Заблудились. Мне пришлось искать дорогу. Шел вслепую, удалился примерно на 30–40 метров и вдруг провалился в какой-то овраг, где меня засыпало снегом. Еле-еле выбрался из снежного плена! А за это время обморозил руки и ноги. С трудом добрался до саней, и стали мы с возницей смотреть по сторонам в кромешную тьму. Долго глядели во все стороны, наконец, увидели во мгле мерцающий огонек. Как доехали до деревни – не знаю!

Школа командиров, А. М. Южаков в верхнем ряду второй слева. г. Оренбург, 1938 г.

Помню, что когда меня стали отогревать в теплом помещении, то сапоги снять было нельзя, их распороли по шву, и только тогда мерзлые ноги освободились. Хозяйка принесла тазик, влила в него литра два самогона-первака и принялась растирать мои ноги и руки. Сначала больно не было, но по мере оттаивания обмороженного тела стала появляться сильная боль. Все обошлось хорошо. Переночевали в тепле, а на другой день хозяйка дала мне валенки. Погода исправилась – пурга прекратилась, и я приехал домой благополучно.

Отдохнув как следует дома, я приступил к работе в торговле – директором магазина Гаринского сельпо Елабужского Р. П. С. На этой должности трудился до начала Великой Отечественной войны.

С 1941 по 1942 годы учился, окончил Курсы усовершенствования командиров Красной армии при Московском военно-инженерном училище. Присвоили мне звание лейтенанта инженерных войск. Вскоре был направлен на Северо-Западный фронт.

Служил я в составе 253 стрелковой дивизии в должности командира саперно-подрывного взвода 979 стрелкового полка. Затем занимал должность начальника инженерной службы полка той же дивизии, но 983 полка.

В составе Красной армии принимал участие в боях против гитлеровских солдат и офицеров на территории СССР: на Украине, в Белоруссии, а также в Западной Украине, Польше, Румынии, Чехословакии, Австрии и Германии. После окончания Второй мировой войны и полного разгрома войск Вермахта, гитлеровская Германия капитулировала.

После победы Коммунистическая партия Советского Союза и весь наш народ-победитель приняли решение – в кратчайшие сроки восстановить разрушенное войной народное хозяйство страны.

Война принесла нашим людям неисчислимые страдания. Не было жилья, одежды, не хватало хлеба, народ был истерзан пятью годами тяжелейших испытаний. Дать советскому народу все необходимое для мирной жизни можно было только трудом всех жителей страны. Надо было, не покладая рук, трудиться в сто раз больше прежнего. И мы трудились ради завтрашнего дня, во имя жизни на земле!

За короткий срок, беспримерный в истории человечества, выросли города, восстанавливались и строились заново промышленные объекты, развивались колхозы и совхозы, крепли крестьяне. Вскоре жизнь стала возвращаться в нормальное русло. Стала отступать беда, как в свое время отступали фашисты под натиском Красной армии. Люди свободно вздохнули – жить стало лучше, появились хлеб, жилье, одежда.

В период восстановления народного хозяйства я трудился со всем советским народом. Заново отстраивали города Ленинград, Нарву и Таллин. Возводили сланце-перегоночный завод под Силломяэ, недалеко от Нарвы. Возвращали к жизни Ленинградский фарфоровый завод им. М. В. Ломо носова. Участвовал я также в работах по прокладке газопровода Кохтла-Ярве – Ленинград (проходящего по территории северной столицы и Ленинградской области до границы с Эстонской ССР – прим. ред.), а также в строительстве завода «Электросила» в районе Колпино той же Ленинградской области. Трудиться в этой части страны мне пришлось до 1949 года.

С 1949 по 1962 годы я работал на строительстве зданий жилищного фонда и специальных объектов государственного значения.

Во время войны забота о Тоне, Зое и Толе лежала на плечах дедушки Степана Тихоновича, матери Марии Васильевны и жены Пелагеи Григорьевны. С моей стороны оказывалась помощь деньгами. Для этого я высылал денежный аттестат, и семья регулярно получала мою зарплату. Проживала она, по-прежнему, в деревне Удаловка Елабужского района Татарской АССР.

В 1946 году я приехал домой во внеочередной отпуск по случаю смерти деда Степана Тихоновича. Похороны состоялись без меня – из-за проблем с транспортом опоздал я на целых двое суток. Посмотрев на своих детей, я понял, что надо перевозить семью в город, так как без дедушки с хозяйством уже не справиться. Решил купить в ближайшем городе небольшой домик. Город этот назывался Можга, Удмуртской АССР (железнодорожная станция Сюгинск), там в то время проживал мой тесть. Поехал в Можгу, держал совет с отцом супруги. Деньги на покупку дома у меня были. Мы с тестем ходили по деревянному городку, пока не присмотрели один домишко. Он нам понравился – стоял у небольшой речки, прямо на берегу (город стоит на слиянии рек Сюга и Сюгаилка – прим. ред.). Вошли внутрь, хозяин был дома, стали торговаться. Владелец запросил 10 тысяч рублей, но мы купили дом за восемь тысяч рублей.

Вскоре семья переехала на постоянное место жительства в город Можга.

Супружеская жизнь с женой по сути дела прекратилась с 1942 года, окончательный разрыв произошел в 1946 году. Покидая дом, я думал только о детях. Пусть не знал, как сложится наша жизнь в дальнейшем, но был уверен, что если сын и дочери останутся под моей защитой, то все будет хорошо.

Тогда я служил в рядах Советской армии и жил сначала в городе Нарва Эстонской ССР, а затем был переведен в город Томск. В дальнейшем дети жили со мной и были довольны, я это знал. Старался дать им возможность общаться с родной матерью, и они ездили к ней достаточно часто. Запрета на поездки с моей стороны не было – всегда давал деньги на дорогу и питание, а также на то время, которое они проводили у матери в Удмуртии.

В период совместной жизни времени на общение с детьми оставалось крайне мало. Причина была в постоянной занятости на службе. Приходил с работы поздно – дети уже спали, на службу уходил рано утром, до того, как они проснутся. Даже в выходные не всегда удавалось побыть вместе.

Уход и заботу о Тоне, Зое и Толе, их воспитании взяла на себя моя вторая жена Глафира Андреевна. Надо было хорошо и чистенько одеть детей, накормить, проводить в школу, встретить с занятий, уложить спать.

С сыном и дочерьми мы проживали до 1961 года, то есть до того, как они стали полностью самостоятельными людьми. Дочери вышли замуж, сын женился.

Старшая, Тоня, в 1952 году стала женой офицера Леонида Федоровича Коростелева, младшая Зоя – супругой строителя Евгения Георгиевича Душкина. Свадьбу сыграли в 1957 году. Анатолий, окончив десять классов, женился, взяв в жены Светлану Сергеевну. Это произошло в 1959 году.