Текст книги "Карьера или муж?"

Агата Мур
Карьера или муж?

1

Пламя многочисленных свечей отбрасывало причудливые тени на стены и потолок залы. Было душно, запах воска смешивался с приторными ароматами духов и пудры. Кавалеры мужественно терпели неудобства, дамы яростно обмахивались веерами.

На небольшом возвышении в роскошном, обитом парчой кресле восседала хрупкая красавица. По ее гордой осанке, по тому, с каким почтением обращались к ней окружающие, даже не слишком наблюдательный человек сделал бы вывод, что именно эта леди – центр этой маленькой вселенной.

Занятно было наблюдать за ее мимикой. Вот она учтивым кивком поприветствовала какого-то важного пожилого господина, из-под завитого парика которого струился пот. Вот снисходительно улыбнулась присевшей перед ней в глубоком реверансе молоденькой хорошенькой девушке. Капризно надула губки, выслушав то, что шептал, почтительно склонившись к ее уху, важный дворецкий... Встревоженно нахмурилась, взглядом выискивая кого-то в пестрой и нарядной толпе гостей... И засияла, завидев стремительно приближающегося к ее «трону» высокого статного молодого мужчину.

Ему была протянута рука, которую он, припав на одно колено, поцеловал. Гул голосов затих, глаза всех присутствующих устремились на эту пару. Однако ни леди, ни ее фаворит не обратили на это ни малейшего внимания. Они были полностью поглощены друг другом, их нежные взгляды говорили красноречивее всяких слов.

Постепенно гости снова вернулись к приятному времяпрепровождению, голоса стали громче, заиграл струнный квартет, и никто не услышал, как стоявшая за креслом владетельной леди дама с приятными, но немного резкими чертами лица сломала свой веер.

Впрочем, нет, та самая молоденькая хорошенькая девушка, которую хозяйка бала удостоила снисходительной улыбкой, услышала треск и вздрогнула. И уже не спускала глаз с дамы со сломанным веером. А та, с приклеенной к губам неестественной улыбкой переместилась к высокому резному столику, на котором стояли на серебряном подносе два бокала с вином, и быстрым движением сдвинула камень на своем массивном перстне. Никто, кроме девушки, не видел, как несколько белых крупинок упали в ярко-красную рубиновую жидкость, чтобы тут же раствориться в ней.

Широко раскрытыми от ужаса глазами девушка наблюдала, как дама жестом подозвала дворецкого и тот, согнувшись в полупоклоне, направился с подносом к влюбленной паре.

Шаг, еще шаг, еще...

– А-а-ах!

Этот полувскрик-полувздох, исполненный досады и презрения, было последнее, что услышала девушка.

Гости взирали на безнадежно испорченное атласное платье высокочтимой леди, на забрызганные рубиновыми каплями белые чулки ее фаворита и, перешептываясь, злословили о потерявшей сознание дебютантке бала, которая, чтобы обратить на себя внимание высочайшей особы, не придумала ничего оригинальнее, как вырвать поднос из рук дворецкого.

– Отснято! – крикнул режиссер. – На сегодня все.

Пожалуй, это самое приятное, что я услышала за весь день, подумала Кристабел Уэверли. Ее рука машинально потянулась к парику с замысловатой укладкой.

Костюм Кристабел в сегодняшнем эпизоде был не самым удобным. Туго затянутый корсет на косточках делал талию осиной и высоко приподнимал грудь в глубоком вырезе, но мешал дышать.

Прибавьте к этому нестерпимый жар софитов, духоту в павильоне, раздутое самомнение и эгоизм исполнителя главной мужской роли, чертовски требовательного режиссера – и вы реально почувствуете смысл аксиомы «искусство требует жертв».

– Можно тебя на одно слово, дорогая?

В устах Эндрю Пейтона такое обращение не сулило ничего приятного, и у Кристабел внутри все сжалось. Она медленно обернулась к пожилому режиссеру, чей талант стал уже легендой, но это совсем не мешало ему частенько выражаться в духе уличных гаврошей.

– Сегодня у меня обед. В семь. – Он пронзил Кристабел тяжелым взглядом своих темных глаз. – Ты должна там быть. – Эндрю оглядел остальных актеров. – К вам это тоже относится.

Нет, это уже слишком! – чуть не застонала Кристабел. После тяжелого съемочного дня она собиралась принять душ, переодеться и провести вечер дома, на вилле в Санта-Монике, ставшей ее временным пристанищем на период съемок. Ей хотелось расслабиться в одиночестве и подучить завтрашнюю роль.

– Можно узнать, зачем мы понадобились? – дерзко поинтересовался ведущий актер Эдвин Мэскот.

– Для денег. Фильму нужны деньги. Они как раз есть у моего сегодняшнего гостя, – доходчиво объяснил режиссер. – Он пожелал встретиться с актерами нашей съемочной группы, так что надеюсь с вашей помощью раскрутить его на щедрые денежные вливания.

– Сегодня вечером? – переспросила Кристабел, и режиссер снова пронзил ее стальным взглядом.

– У тебя какие-то проблемы?

Если бы они и были, говорить о них сейчас абсолютно бесполезно, поэтому Кристабел выразительно пожала плечами.

– Да нет.

Эндрю орлиным взором оглядел всех присутствующих.

– Кто-то еще хочет возразить?

– Надо было предупредить заранее, – проворчал Эдвин Мэскот.

– Исключено, гость прилетел лишь вчера вечером.

– Хорошо-хорошо, я все понял.

– Весьма польщен. Итак, всем все ясно?

Через четверть часа, переодевшись и приведя себя в порядок, Кристабел пересекла стоянку и села за руль арендованного автомобиля. На ней были простые шорты и топ, а длинные черные волосы из-за нестерпимого полуденного зноя небрежно стянуты в узел на затылке. Кристабел завела мотор, сразу же включила кондиционер, и уже через несколько минут ее машина, выехав с территории киностудии, неслась по главной магистрали в направлении Санта-Моники.

Как здесь спокойно и умиротворенно, в который раз восхитилась Кристабел, въезжая на охраняемую территорию квартала. Дальше дорога петляла между двухэтажными виллами, чьи фасады выходили прямо на океан.

Улицы были вымощены голубыми плитами с белыми бордюрами, перед домами располагались небольшие уютные полисаднички, с посыпанными галькой дорожками и с буйно цветущей декоративной растительностью, Кристабел притормозила у одной из вилл. Она не стала ставить машину в гараж – зачем, если скоро придется ехать на званый обед.

В доме все дышало прохладой. Изысканная обстановка состояла из полированной мебели и кожаных диванов и кресел. Кухня представляла собой рай для гурмана – столько в ней было различного кухонного оборудования и всевозможной посуды. В дальнем углу просторного холла широкая витая лестница вела на опоясывающую галерею второго этажа, куда выходили двери трех спален с отдельными ванными.

Из гостиной и столовой стеклянная дверь вела во внутренний дворик, в центре которого находился небольшой бассейн. По его периметру были расставлены горшки с красивыми цветами, шезлонги и несколько столиков.

Кристабел облачилась в бикини, чтобы поплавать в бассейне, – энергичные движения в прохладной воде лучше всего снимают напряжение. Душ окончательно привел ее в норму, и, уложив волосы феном, Кристабел прошла в просторную гардеробную комнату.

Она перебрала вешалки с небогатым запасом туалетов и решила остановиться на черном. Торопливо собираясь на съемки, Кристабел меньше всего думала о выходных туалетах, так что большая часть ее вещей осталась дома, в Лондоне.

Не смей даже вспоминать о них и о человеке, с которым ты делила кров, приказала себе Кристабел, раскладывая на кровати платье, открытые босоножки без задников на тончайших шпильках и черную вечернюю сумочку.

Но перед глазами снова предательски всплывал знакомый образ. Ее мысленный взор детально высвечивал каждую черточку лица и каждый изгиб широкоплечей фигуры. Взгляд темно-серых глаз, казалось, проникал прямо в душу Кристабел. Волнующие воспоминания о прикосновении губ этого мужчины, о чувственном изгибе его рта повергали ее в дрожь.

Реальным воплощением этого образа был Федерико Персетти, удачливый бизнесмен и щедрый меценат, на десять лет старше Кристабел. Ему чуть больше тридцати, внешность дворянина эпохи Возрождения странным образом сочеталась в нем с менталитетом типичного уличного разбойника. Он родился в Риме, в семье зажиточных итальянцев, там же начал свое образование, которое закончил в Америке.

Этот мужчина открыл Кристабел свои объятия, свое сердце, сделал ее своей женой и любовницей.

Федерико и Кристабел встретились на вечеринке у общих друзей в Лондоне. У Кристабел как раз заканчивался сезонный контракт с модельным агентством, и через неделю она собиралась в Калифорнию, чтобы продолжить съемки в одной из бесконечных мыльных опер.

В Калифорнию она полетела, но уже с Федерико. В течение недели она успела представить его своим родителям, официально объявить о свадьбе и уговорить сценаристов сериала переписать ее роль. Как только были отсняты сцены гибели ее героини, она тут же вместе с Федерико вернулась в Лондон.

Через месяц они сыграли тихую свадьбу, пригласив на церемонию венчания лишь близких друзей и родственников, и их жизнь стала протекать между Лондоном и Римом. Однако Федерико купил в Санта-Барбаре роскошные апартаменты в престижном районе с великолепным видом на залив и окрестил их калифорнийской базой.

В первые полгода их брака все шло прекрасно, даже слишком прекрасно, вспоминала Кристабел, надевая черное белье и тонкие черные чулки. Проблемы начались три месяца назад, во время их двухнедельного пребывания в Калифорнии. Один из друзей дал Кристабел почитать сценарий, который ей очень понравился. Кристабел даже увидела себя в одной из ролей. Эта мысль стала навязчивой, она постоянно ловила себя на том, что невольно обдумывает, как лучше сыграть этот характер.

Кристабел между тем отдавала себе отчет, что съемочный период никак не совпадал с рабочим графиком Федерико и что трудно будет получить его согласие на четырехнедельное пребывание Кристабел в Америке без него. И тем не менее Кристабел тайно съездила в Голливуд, снялась, мало надеясь на успех, в кинопробах, и вернулась с мужем в Лондон.

Звонок агента с сообщением, что ее утвердили на роль, поверг Кристабел в радостный трепет. Через месяц надлежало прибыть на съемки.

Кристабел сразу же подписала контракт, но никак не решалась сообщить об этом Федерико, предвидя его негативную реакцию. С каждым днем ей становилось все труднее и труднее осмелиться на это, пока наконец до начала съемок не осталось всего несколько дней.

Кристабел сотни раз мысленно проигрывала объяснение с мужем, но аргументы ей самой казались неубедительными, и однажды ранним утром она просто побросала в дорожную сумку вещи и на такси бежала в Хитроу.

Расставание на четыре недели казалось Кристабел сущим пустяком, однако с каждым днем она чувствовала, как между ней и мужем растет физическая и моральная пропасть, грозившая очень скоро стать непреодолимой.

Кроме того, одна за другой следовали накладки в съемочном процессе, так что запланированные четыре недели превратились в пять, а потом и в шесть недель. К седьмой неделе съемок бюджет фильма находился в весьма плачевном состоянии. К тому же стояла изнуряющая жара и в группе начались всякого рода конфликты.

Бросив последний оценивающий взгляд на свое отражение в зеркале, Кристабел поправила выбившуюся из прически прядь волос, сунула ноги в черные элегантные босоножки и, подхватив вечернюю сумочку, вышла из дома.

К тому времени, когда Кристабел остановила машину у виллы Эндрю Пейтона в Беверли-Хиллз, дневной зной сменился приятной вечерней прохладой. Кристабел присоединилась к остальным приглашенным актерам, потягивающим прохладительные напитки на просторной террасе с видом на океан.

Кристабел тоже взяла себе коктейль и, изредка поднося к губам соломинку, принялась лениво оглядывать присутствующих на вечеринке. Все лица были ей знакомы, и она пыталась догадаться, кто же тот загадочный меценат, ради которого они здесь собрались.

– Улыбайся, дорогая, мы здесь все как на шоу, и должны сиять улыбками, – раздался над ухом Кристабел хрипловатый мужской голос.

Кристабел не спеша повернулась к ведущему актеру фильма Эдвину Мэскоту. Он, как всегда, держался с грубоватой небрежностью, и под этим годами наработанным имиджем было трудно распознать его истинную натуру.

– А-а, Эдвин, – довольно прохладно приветствовала его Кристабел и улыбнулась, чтобы как-то подсластить свой сарказм: – Я уверена, что ты отлично справишься с этим за всех нас.

Она недолюбливала Эдвина и не слишком пыталась это скрыть. Одно дело уважать его как актера, и совсем другое – мириться с его дурацкими выходками, которые казались ему верхом остроумия. Эдвин слыл любимцем женщин, млевшие от его мужественности и сексуальности поклонницы засыпали его письмами и подарками. На письма отвечал специально нанятый человек, а подарками Эдвин распоряжался исходя из их ценности: трогательные плюшевые игрушки раздаривал малышам – после чего их мамаши, разумеется, пополняли собой ряды его поклонниц, а, к примеру, бриллиантовые запонки или золотую булавку для галстука некоторое время носил, потом выгодно продавал.

– Ладно, перестань, дорогая, – проворчал Эдвин и оскалился в профессиональной улыбке. – Между нами должно царить согласие, не так ли?

– Только на экране, дорогой, – парировала Кристабел, никак не отреагировав, когда Эдвин коснулся ее руки и словно невзначай большим пальцем провел по запястью.

– Думаю, было бы очень неплохо вынести наши экранные отношения за пределы съемочной площадки.

Кристабел прямо посмотрела ему в глаза.

– Нет.

– Ну что ты, в самом деле! – с присущим ему шармом попытался сгладить неловкость ситуации Эдвин.

– Я играю только перед камерой, в другое время мне не до иллюзий.

– Сильно сказано. Как бы ты об этом не пожалела.

– Перестань! – фыркнула Кристабел. – Лучше изображай крутого мачо перед какой-нибудь юной поклонницей, которая будет таять от твоего внимания.

– А тебе, конечно, никогда не приходилось таять от внимания мужчины?

Кристабел едва не попалась на крючок, но вовремя прикусила язык – в киношной среде сплетни распространяются с быстротой молнии и искажаются до неузнаваемости.

– Извини, я отойду. – Кристабел продемонстрировала свой пустой бокал и, круто развернувшись на каблуках, направилась к бару.

Через пару минут она уже наслаждалась апельсиновым соком. Официант с подносом тарталеток задержался около нее, и Кристабел с вежливой улыбкой выбрала одну. Тарталетка показалась ей очень вкусной и пробудила зверский аппетит. Кристабел вспомнила, что с самого утра ничего не ела, кроме сандвича и яблока, и решила взять еще одну тарталетку, но уже с другой начинкой.

– Да где же этот званый гость? – раздался рядом с ней скучающий женский голос.

Кристабел обернулась и увидела молодую симпатичную актрису, исполняющую в фильме главную женскую роль. Это она в сегодняшнем эпизоде самоотверженно бросалась на дворецкого, чтобы спасти высокочтимую даму, которую играла Кристабел, и ее возлюбленного от неминуемой смерти.

– Не терпится покрасоваться?

– На то я и женщина, милочка.

В голосе Корали Дюрен звучал металл, улыбка выглядела искусственной. Не так давно она получила статус «звезды» и всякий раз старалась напомнить об этом окружающим. Особенно коллеге, занятой во второстепенной роли.

– Никто понятия не имеет, кем является ожидаемый благодетель, – тем же скучающим тоном продолжала Корали. – Вероятно, какой-нибудь преуспевающий продюсер, на большее Эндрю не сподобится. – Ее красивые голубые глаза потемнели от презрительной обиды. – По-видимому, богатый. Что ж, можно завести интрижку, если ему нет шестидесяти и он прилично выглядит.

– И если он к тому же одинок, – ехидно вставила Кристабел.

Корали мелодично рассмеялась, но глаза ее при этом оставались холодными и пустыми.

– Какая разница, дорогая?

Конечно, для тебя нет разницы, неприязненно подумала Кристабел.

Через несколько минут гул голосов чуть притих. Значит, гость наконец-то прибыл, подумала Кристабел. С получасовым опозданием.

Что-то заставило Кристабел напрячься, потом ее вдруг пронзило мрачное предчувствие.

– Мой! – выдохнула Корали.

Еще когда Кристабел поворачивала голову в сторону, откуда доносился восхищенный шелест голосов, ее кольнула предательская догадка, и по позвоночнику пробежал неприятный холодок.

Лишь один мужчина мог вызывать у Кристабел подобное ощущение. Мужчина, чья душа настроена на одну с ней волну, мужчина, который был ее половинкой.

Наконец Кристабел увидела высокую мужскую фигуру и почувствовала знакомый трепет. Она узнала скуластое лицо с точеным профилем, темные, свободно лежащие волосы, которые семь недель назад были длиннее и придавали облику Федерико рафинированный и одновременно какой-то необузданный и даже устрашающий вид, что, впрочем, соответствовало его характеру. Кристабел всегда с наслаждением погружала пальцы в эту густую шелковистую шевелюру, ей нравилось, как волосы Федерико мягко ниспадали в минуты жаркой любовной страсти.

Это было сумасшедшее, сладостное время, когда нами руководила только любовь, с грустью вспомнила Кристабел. Ради этого человека я была готова отдать все без малейших колебаний.

Она вздрогнула, когда Федерико прервался на полуслове и повернулся в ее сторону, будто тоже почувствовав присутствие Кристабел. Его темно-серые глаза встретились с ее глазами, и взгляд их был пытливым и напряженным.

Кристабел показалось, что время остановилось, все окружающее перестало для нее существовать. Она видела только Федерико и каждой клеточкой ощущала его сильное притяжение. Какая-то неведомая магическая сила делала ее совершенно беспомощной.

Он улыбнулся, и Кристабел вспомнила, что предшествовало их знакомству: тогда их взгляды одновременно выхватили друг друга в толпе. Но все хорошее осталось для них в прошлом. Кристабел поняла это по взгляду и по всему облику Федерико. Владение языком тела являлось частью ее профессии, поэтому Кристабел без труда могла расшифровать каждый жест и каждое движение. Кроме того, она хорошо изучила своего мужа.

Вряд ли кто-то из присутствующих догадывался, что под безупречными манерами Федерико кроются холодная жестокость и гнев. Они лишь придавали его чертам угрюмую задумчивость и рафинированную первобытность, но, если дать им волю, могли стать смертельно опасными. Характер Федерико Персетти сформировали отсутствие иллюзий и активная жизненная позиция, а его достижениям в бизнесе завидовали не только враги, но и друзья.

Кристабел завороженно наблюдала, как Федерико, извинившись перед хозяином, пересек комнату и вышел на террасу. Под прекрасно сидевшим на нем костюмом угадывалась хорошо развитая мускулатура, в каждом движении чувствовались гибкость и мягкая грация породистого дикого животного.

Чем ближе подходил к Кристабел этот мужчина, тем сильнее билось ее сердце и тем острее ощушала она каждый нерв. Кристабел судорожно перебирала в уме и никак не могла подобрать нужные слова для приветствия, поскольку перед ее бегством из Лондона они успели наговорить друг другу столько обидных и лишних слов, что простое «здравствуй» казалось банальным.

Но Кристабел не удалось и рта открыть. Приблизившись к ней, Федерико обнял ее за плечи и крепким поцелуем приник к губам. Кристабел не ожидала подобного поворота событий и совершенно растерялась. И не сразу поняла, что таким образом Федерико заявлял свои права на нее. Неожиданно для себя она ответила на поцелуй и испытала целую бурю эмоций, на миг отключившись от действительности.

Кристабел не сразу пришла в себя, когда Федерико наконец отстранился. Постепенно до ее слуха стали доходить звуки музыки и общий гомон голосов, и она начала различать происходящее.

О Боже, сколько же времени я была в его объятиях – тридцать секунд? Минуту? Или больше? Стоило Федерико дотронуться до меня, и я уже потеряла рассудок, будто и не было этих семи недель, ошеломленно думала Кристабел.

А чего ты ожидала? – язвительно нашептывал ей внутренний голос. Все это время он преследовал тебя в сновидениях и владел твоими мыслями, мешая работе.

– Что ты здесь делаешь?

Кристабел не узнала своего голоса – он звучал холодно и очень спокойно, несмотря на бушевавшую внутри нее бурю.

– Я уладил свои дела в Италии.

Кажется, у него там были важные встречи, требовавшие личного участия, вспомнила Кристабел. Интересно, как он объяснил мое отсутствие в Риме семье – своему старшему брату Джанфранко, бабке? Кристабел их всех полюбила, особенно бабку, которая, хоть и держала всех в ежовых рукавицах, но имела доброе сердце.

– И только тогда обнаружил, что я не дожидаюсь тебя в лондонской квартире, – невозмутимым тоном продолжала Кристабел, – мучаясь раскаянием, что посмела перечить тебе? – Она чуть вздернула подбородок, рыжие крапинки в ее зрачках отливали золотом.

– Да уж, тебе несладко торчать здесь из-за нарушения графика, – в тон ей парировал Федерико.

Кристабел собралась все отрицать – он не мог знать все детали, но потом сообразила, что Федерико наверняка нанял людей, чтобы они следили за ней и докладывали ему о каждом ее шаге. Эта догадка вывела Кристабел из себя.

– Что ты от меня хочешь? – прошипела она, еле сдерживаясь, чтобы не отвесить ему пощечину на людях.

– Ты не ответила ни на одно из моих посланий, которые я регулярно оставлял в службе телефонного сервиса.

Это была истинная правда: телефонистка исправно докладывала Кристабел о звонках Федерико, а Кристабел столь же исправно их игнорировала.

– Какой в этом смысл после всего, что мы наговорили друг другу? – спросила она.

– Нельзя принимать решения в порыве эмоций.

Значит, Федерико и сам отпустил бы меня на съемки, знай он наверняка, что со временем я одумаюсь и вернусь? Сколько же бессонных ночей я провела, борясь с этим желанием! Но меня удерживали гордость и упрямство, а также любовь к кино и обязательства перед студией.

Кристабел внимательно посмотрела на мужа. От нее не укрылись паутинки морщинок в уголках его глаз, посеревшая кожа. Ей показалось, что складки у рта Федерико обозначились еще резче.

А ведь когда-то, при взгляде на нее, в этих темно-серых глазах загоралось желание, и Кристабел казалось, что она проваливается в их бездну. Теперь же взгляд Федерико, мрачный и тяжелый, пронимал до костей своей холодностью.

– Ты так и не объяснил, каким образом попал к Эндрю, – как можно спокойнее сказала Кристабел.

Федерико насмешливо вздернул бровь.

– А ты разве не поняла?

Его тон не предвещал ничего хорошего.

– Значит, покончив с делами в Италии, ты явился сюда, чтобы затащить меня домой?! – Кристабел задохнулась от гнева.

Ее возмущение, казалось, доставило Федерико удовольствие.

– Ну-ну, продолжай, – подзадорил он.

– Ты хочешь развода! – не помня себя, выпалила Кристабел.

Федерико не изменился в лице, лишь взгляд его стал еще более тяжелым и непроницаемым.

– В семействе Персетти триста лет не слышали о разводах.

– Ты хочешь сказать, что женщины веками мирились с несправедливостью и жестокостью?

– Я думаю, что все конфликты решались полюбовно. – Федерико сделал ударение на последнем слове.

Кристабел поняла намек.

– Секс не решает все проблемы.

– Не секс, а занятия любовью.

Да, в этом есть разница, и значительная, черт побери! При воспоминании о красивом обнаженном теле Федерико на Кристабел накатила теплая волна, потом ее непроизвольно бросило в дрожь.

Федерико все понял по румянцу на ее щеках, по тому, как она быстро заморгала, – стараясь скрыть свою реакцию.

– Ты не ответил на мой вопрос.

– На какой именно?

Кристабел смотрела на него широко раскрытыми карими глазами, которые блестели от гнева.

– Что ты здесь делаешь?

Федерико выдержал ее взгляд и ответил с долей циничного юмора:

– Я здесь выступаю почетным гостем.

– От которого ожидают значительных финансовых вливаний, чтобы спасти фильм?

Федерико кивком подтвердил ее догадку и с вежливой холодностью уточнил:

– Ну, не безвозмездно, разумеется.

У Кристабел екнуло сердце.

– И какова твоя цена?

– Примирение с тобой.

Кристабел готова была взорваться от негодования, но самообладание взяло верх над эмоциями, и она возразила как можно спокойнее:

– Свидетельство о браке вовсе не делает меня твоей рабой.

Федерико молча смотрел на Кристабел – на ее бледное лицо, на темные глаза, казавшиеся сейчас огромными, как блюдца, на похудевшую фигуру – и ему очень хотелось нежно обнять ее.

Кристабел почувствовала, что на них с Федерико уже начали бросать любопытные и недоуменные взгляды. В свое время колонки светской хроники обошли молчанием их женитьбу, о Федерико газеты тоже упоминали редко, поэтому вряд ли кто из присутствующих мог узнать Федерико и уж тем более как-то связать его с малоизвестной актрисой.

– Ты не совсем удачно выбрал время и место для выяснения отношений.

– Что ж, разговор не получился. Тогда просто ответь мне «да» или «нет». – Федерико дежурно улыбнулся.

– «Просто» ответить? Разве можно упрощать такие вещи? И ты не можешь ставить мне условия.

– Еще как могу.

– Это что, шантаж?

Федерико безразлично пожал плечами.

– Называй это как угодно.

– А если я не отвечу?

Что-то дрогнуло в его темно-серых глазах, отчего взгляд стал предельно жестким.

– Я просто уйду отсюда.

И из моей жизни тоже, как я когда-то ушла из твоей? – хотела спросить Кристабел. Хотя нет, поправилась она, я лишь на время исчезла. Тогда почему у меня такое ощущение, будто я балансирую над пропастью? Одно неверное движение, и я провалюсь в бездну.

Лицо Федерико выражало угрюмую решимость, и у Кристабел засосало под ложечкой.

– Ты затеял нечестную игру.

– Это не игра.

Кристабел это уже поняла и все равно не могла смириться с попыткой мужа манипулировать ею.

– «Да» или «нет»? – ледяным тоном повторил свой вопрос Федерико.