Текст книги "Долина Дестино"

Пятая глава

Ровно через час. Только перейдя рубеж установленной черты, Ты можешь сказать, что ты достиг своей цели.

В золотых лучах заходящего солнца все вокруг становится красивее. Рельеф стен мягче. Крыши домов круглее, балконы шире, шпили флюгеров стройнее, а статуи в саду оживают, будто в них вдохнули новую жизнь. Атикин, подняв глаза, увидел долгожданный флюгер, заигрывающий наверху с лёгким ветерком с юга. До храма оставалось пару сотен метров, были уже видны ворота.

– Ну, вот и всё, я уже здесь. Пытаясь отдышаться после короткой пробежки, произнёс принц так громко, будто вокруг него была целая свита. С этими словами он нажал двумя руками на железные двери. Они оказались закрыты. На фронтоне главного входа, прямо под гербом в форме полусферы под большой буквой G Атикин прочёл: Бойся только самого себя! Он пробежал глазами дальше…. Натиск будущего легче выдержать, чем удержаться под напором настоящего. Первое – всегда невидимое и существует только в грёзах, второе – ноша, с которой пытаешься встать и идти вперёд, но если она не по силам, – упадёшь ли ты на месте под её тяжестью?

Стены, сложенные из огромных валунов соединялись между собой против всех правил симметрии железными скобами. Щели между камнями были настолько большие, что птицы построили там свои гнёзда. Рядом с воротами не было защитной крепостной стены, не стояло ни одной дозорной вышки или домика для прислуги, – всё выглядело так, будто хозяин был уверен в собственной силе и непомерном могуществе.

Аромат цветов распространялся везде. Он пьянил, и в то же самое время дарил наслаждение. Тысячелетия, и времена года смешались. Купола, флюгер и шпили города покрывал иней, а под ногами цвели голубые колокольчики.

В долине было два языка: мёртвый, на нем была написана книга времени, и живой, на нем общались. Часть слов перекочевало из книги времени в жизненный обиход долины, но слова изменили своё значение.

Буква G – жила в двух мирах одновременно. Готическая, красиво начертанная, изысканная до мелочей, окружённая морем переплетающихся цветов, буква G висела над головой Атикина и смеялась. – На каком месте она стоит в алфавите? Чтобы это значило? – размышлял Атикин.

Вроде бы всё понятно, – G третья буква в алфавите и соответствует номеру ворот, где я стою. Ворота заперты. Атикин прикоснулся к двери опять в надежде, что они откроются, и увидел, как на камне медленно стали появляться одно за другим слова: как ветер гуляет по четырём странам, так и у храма есть четыре входа. Придётся идти дальше и искать новый вход. Возможно, он окажется открытым, – решил Атикин и отправился в путь.

Природа радовала глаз. Широкой полосой раскинулись рощи ананасовых и финиковых пальм, острова экзотических фруктов и ещё каких-то деревьев, о которых он даже не слышал, они появлялись и исчезали.

Рощу окаймляла, аккуратно выложенная, мощёная дорога из камня. На протяжении всего пути её украшали арки, мосты, статуи. Создавалось впечатление, что каждая из фигур, стоявших на постаменте, держит музыкальный инструмент в руках, но он не видим. Насколько позволяло зрение, было видно, как до самого горизонта протянулись деревья, давшие приют статуям музыкантов с улыбкой на лице. Это привело в восторг Атикина.

Он первый раз в жизни увидел такое чудо. – Всемогущие маги! Были бы у меня крылья, я бы поднялся ввысь, сверху это наверно ещё красивее! С этими словами он не заметил, как сам добрался до вторых ворот.

Магия – есть ты сам, – прочёл он надпись, остановившись у следующего входа в храм. На фронтоне ворот красовалась буква U. Всё, что пришло в голову Атикину, – это произвести те же логические подсчёты в голове, что и с первой буквой. Но это его ещё больше запутало. Прежняя теория ничего не дала. Эту букву в своё время мудрецы поместили посреди алфавита. Монограмма казалась холодной. Не было в ней ни тепла, ни света и воспринималась как приговор: проход закрыт буквой. Единственным желанием Атикина было сделать эту букву невидимой для других и освободить проход. Но в чём виновата сама буква? Она всего лишь немая носительница воли какого-то мага, – подумал он.

У северных ворот Атикин нашёл новое послание: И у всевышней силы есть страхи. Указатель направления повис в воздухе знаком вопроса и быстро растворился, оставив одну лишь заглавную букву S.

Прислушавшись к внутреннему голосу, Атикин попытался в очередной раз за это утро слепо отдаться интуиции.

Закрой глаза, открой душу! – шептал внутренний голос.

Атикин подошёл к четвертым воротам и дёрнул за ручку двери. Атикин страшно обрадовался, когда налетевший со спины ветер с лёгкостью помог ему открыть дверь. Ветер же ударившись о кирпичную стену, начал по ней карабкаться, чтобы повеселиться флюгером. Флюгер с удовольствием принял правила игры с ветром и закрутился в разные стороны, показывая свою беспечность и безразличие ко всему, что происходит, по ходу скидывая с себя осевшие на него снежинки.

За дверью оказался длинный, плохо пропускающий снаружи свет, коридор. Сводчатые потолки, что даже при плохом освещении производили мрачное состояние, отражая опасность. Неизвестность ещё больше пугала. Переплетение на камнях в полумраке создавали впечатление картин, нарисованных фантазией страшных снов: пешие и морские баталии, фейерверки и праздничные шествия, ожившие мифы и былины долины. Картины эти были отражением страхов Атикина и его личных переживаний. За выдуманными полотнами хранились свежие страхи. Скобы, будто мечи невидимых стражников, вытянувших руки вперёд попрятались, заметив Атикина.

Тишина туннеля давила ему на перепонки, давая понять: пока ты здесь, – ты раб своих страхов! Ужас накатывал волнами, омывая тонкое очертание внутреннего мира героя, отдавшегося на растерзание пустоты. Атикин то воображал себя путешественником по подводному миру, где у него была редкая возможность подняться на поверхность, чтобы заглотнуть воздух и продолжить поиск сокровищ затонувшего корабля, то отдыхал на полу, закрыв глаза и твердя про себя молитвы.

Один пустой пролёт сменялся другим. Луч солнца как беглец то появлялся, то исчезал, оставляя на полу слабые следы. Коротких вспышек света хватало лишь на то, чтобы двигаться вперёд, но вот правильно ли выбрано направление, спросить было не у кого. Атикин понимал: в храме есть ещё минимум три выхода. Кто-то с ним играет по своим правилам.

Тем не менее, тревога росла. Возникшее чувство уверенности постепенно таяло, растворяясь всё больше в красках неведения. К моменту прохождения четвёртого пролёта прошло много времени (здесь оно растворилось, заменив цифры на слова) Атикину показалось, что картины на стенах ожили, но потеряли свой первоначальный узор. Стали бледно – серыми и совсем ветхими. Отталкивая от себя только цветовой гаммой. Они как мираж растворялись от прикосновений, оставляя за собой лишь зловещие тени.

Атикину не хватало музыки – энергии жизни. Сила путника иссякала. Пустота молчала.

Простите, государь! Будьте бдительней следующий раз, выбирая путь, – крикнула пролетевшая над ним птица и на мгновение, поднявшись к потолку, замерла между камней.

Бойся только самого себя! – повторила она.

Атикин посмотрел по сторонам. Затем поднял голову и ничего нового не обнаружив, обернулся: Бойся самого себя? – переспросил он. Тень говорящей птицы, оставаясь невидимкой, поправила его, вернув слово «только» в строй и исчезла. Никого здесь нет. Голос был намного дальше, чем пару мгновений назад. – Ты один вправе выбирать. Бойся только самого себя, – гулко повторило эхо.

Ощущение одиночества надавило с ещё большей силой, споря со стенами за титул успешного палача. В туннели появился призрак отца Атикина. Будь готов к самому страшному, – к встрече с самим собой, – проговорил он до боли знакомым Атикину голосом, и растворилась как дым. Понять отца ему в детстве было не возможно. Ранее он никогда не понимал значения этой фразы. Теперь закричал от ужаса. Кто я? Что надо сделать, чтобы этот сам ожил и пошёл? – переспрашивал себя Атикин, но не находил ответа и сил для размышлений. Мираж снова появился и заставил его остановиться, и замереть. Одно за другим слова отца появлялись в воздухе прямо перед его носом и исчезали: – Легче всего упасть, когда стоишь. – Атикин прислонился к стене и закрыл глаза. Музыка рядом. Просто надо её услышать, – вмешался внутренний голос. Атикин сделал шаг, потом второй и пошёл с закрытыми глазами вперёд, опираясь на стену. Сначала в нем зазвучала скрипка и повела, наполняя прежней силой, и потом другие инструменты присоединились. Энергия музыки, как воздух, заполнила его лёгкие. Он ощутил её всем существом. Мелодия показывала ему дорогу, рассыпая перед ним ориентиры: звуки-колокольчики….

Пометки на полях… (написать рассказ до конца и то, что на четвёртых воротах было) Любое чувство – это переживание, убирая его, мы превращаем жизнь в арифметику. Да, здесь не хватает большого куска, хотя честно, мне на много интереснее было читать про сады и храм, чем вспоминать про Атикина. Да, он дошёл до «Шара Симфонии» и потом вышел с храма. Он смог при помощи него стать великим композитором, но не став при этом даже средним человеком. Дотрагиваясь до шара, любому открывался самый глубокий музыкальный мир, но при этом от самого человека зависело как он им воспользуется. Тут есть кусочек от Анила, он в принципе достаточно ярко описывает саму долину. От кого он это писал мне не понятно, или просто вжившись в кого-то, он это прочувствовав, вылил на бумагу при помощи чернил.

– Только в долине Дестино с восходом жители слушают симфонию рассвета. У нас говорят: Музыка бессильна перед тем, кто отверг её, и способна вознести любого, кто пожелает быть с нею. Народы долины всегда жили чувствами и эмоциями под управлением дирижёра. Любой иностранец, прибывший к нам, оживал под её воздействием. Правда были те, кто начинал задыхаться от избытка чувств, так же как и мы, посещая чужие земли, где господствовал разум, находясь в постоянном дефиците эмоций.

Каждое утро моя душа просыпалась для нового путешествия в бесконечном мире чувств. Так решили маги много столетий назад. Наказание это или возвышение над другими, – сегодня спорить не стоит. Просто, мы каждый день учимся и слушаем симфонию долины. Погрузившись в мир музыки, я обычно отпускаю свои ощущения, чтобы понять себя и зарождающийся мир во всех красках. Самые нереальные гаммы невидимой палитры оживают. Семь нот уносят в другое измерение. И всего лишь надо прислушаться и поверить. Отдаться на время созданным образам звуков и цвета.

Спрашиваю себя: верю ли я в то, что вижу? Или, что чувствую? Останавливаюсь. Набираю в лёгкие воздух и признаюсь: – Не знаю. Не потому, что не могу решиться сказать себе правду или решить приоритетность проходящего. … Просто на дороге, где я иду, вижу обрыв. Чтобы преодолеть его, мне нужно вырасти. Необходимо совершить очень большой шаг вперёд. Говорят, не всегда стоит менять дорогу, как и мнение. Лучше, остановившись, отдышаться, и понять где ошибаешься. Да и стоит ли ворошить историю только ради того, чтобы создать ещё одну? Или лучше, подтвердив старые догмы, понять, как оперировать ими в нашем времени?

Мне тяжело с ним спорить, да и надо ли спорить для того, чтобы произвести на свет ещё одно мнение.

– Да и стоит ли ворошить историю только ради того, чтобы создать ещё одну? Слова Анила здесь просто как были специально прописаны. – Всё-таки он умел говорить.