Текст книги "Трагедия СССР. Кто ответит за развал?"

УПРАВЛЕНИЕ КАДРОВ

Перед каждым повышением, начиная с командира дивизии, вызов в Москву, в ГУК. Сидели там зубры кадровой политики. Знали о каждом кандидате на повышение, кажется, все. Где родился, крестился, учился, женился. У меня однажды уточняли кладбище и номер могилы матери.

Направленец на Киевский округ – хороший такой, порядочный полковник по фамилии Суворов. Идем с ним к генерал-лейтенанту Язову, в те времена начальнику управления.

Язов спрашивает меня:

– Ты что здесь в Москве делаешь?

Я:

– Сдаю экзамены в Академии.

– Ну и как?

– Вроде справляюсь.

– «Вроде», «вроде»… ТТХ (тактико-технические характеристики) танка Т-72?

Ответил.

– ТТХ самолета «Су-17»?

Ответил.

– Сколько поваров в мотострелковой дивизии?

– Надо посчитать.

– Ничего ты не знаешь. Во сколько экзамены кончаются? В три? Ну так вот ежедневно после обеда сиди здесь в приемной и учи эти цифры!

После того как умер Гречко, на его место пришел Устинов, гражданский человек, и завел порядок спрашивать всех – и маршалов, и офицеров – ТТХ и различные цифры. Сам сидит, перед ним «точничок» лежит, он спрашивает и проверяет. Устинов ведь гражданским был, хотя во время войны и руководил всей военной промышленностью. После всех экзаменов в 1976 году я стал командиром дивизии.

Когда «демократы» захватили власть, брошенную Горбачевым к их ногам, у них оказался свой ГУК, набиравший «свои» кадры из проходимцев, корыстолюбцев. К примеру, генерала Кобца они высчитали по тому, как он голосовал на съезде в угоду межпарламентской группе. Так же подбирали и губернаторов, мэров крупных городов. Главное условие – или папа, или мама из «юристов» (по Жириновскому) и преданность новым хозяевам страны.

НА ОКРУГ

По приезде в столицу вызывают меня в ГУК:

– Ты генералу армии Ивановскому показался. Он рекомендовал тебя на Сибирский округ. Пойдешь?

– Конечно! Самостоятельная работа…

Командующий войсками округа Кочетов вспомнил, видимо, закавказские учения – представления на меня не подписывает. Не созрел, мол, Макашов. Вызывают меня вновь в ГУК:

– На Северную группу (в Польшу) пойдешь?

– Конечно.

Не подписывает Кочетов представления.

Вызывали еще и еще. И вот новый начальник ГУКа, хмурый генерал армии Сухорукое, спрашивает:

– А чему ты научился у командующего округом Кочетова?

Подумал я мгновение и ответил:

– Отношению к людям…

Сухоруков не дослушал, рявкнул:

– Ты, видать, не знаешь, что я в свое время на твоей должности был, а Кочетов – командиром корпуса. И когда я прилетал в Кутаиси, так Кочетов даже из кабинета ко мне не выходил.

– Товарищ генерал армии, об этом я и говорю. У командующего округом я научился так к людям не относиться… И больше меня вызывать в ГУК не надо. Отправляйте куда хотите!

Успокоился генерал Сухоруков и говорит:

– Если бы ты по-другому ответил, то я на тебе крест поставил бы. А так я за тебя еще пободаюсь.

Получил я в конце концов Уральский округ. В январе 89-го прилетел в Свердловск, а как Уральский с Приволжским объединили – переехал в Куйбышев.

А Сухоруков удивительный был генерал. Десантник. Навел порядок в ГУКе. Выдвигал по заслугам, а не проходимцев. Я его уважаю!

НАРОДНЫЙ ДЕПУТАТ

Я не рвался в депутаты. Молча тянул свою армейскую лямку. Не до речей – некогда было.

После назначения командующим УрВО началась предвыборная кампания по выбору делегатов на съезд народных депутатов, выдуманный Горбачевым. Для меня она длилась две недели: прибыл я 9 января, а в марте уже выборы. Поездки по районам: Ирбит, Тавда, Гари, Артемовский. Помню впечатления: Господи, до чего же люди трудно живут. Ко мне подходили: «Слушай, как же мы зиму проживем – где же мы столько денег возьмем, чтобы дрова выкупить? Хату протопить – 12 кубов нужно, б рубить разрешают, остальные – выкупать». Я: «Да вы что?! В лесу же живете – кто вам запрещает, медведи, что ли?» Удивлялись, с большим уважением дальше говорили. Некоторые пожилые: «Впервые генерала живьем видим». Больше слушал, а спрашивали – отвечал, что думаю. Не стеснялся говорить, что бардак в стране, что-то не то Горбач делает. Приглашали на телевидение – шел. Кусать себя и армию не позволял.

Помню, в прямом эфире пытают меня упорно собравшиеся любители поговорить – почему я отказываюсь передать дачу маршала Жукова Г.К. в Свердловске под лабораторию «СПИД». Разозленный такой настырностью, отрезал: «Сношайтесь по-человечески, и никакого СПИДа не будет!» Сразу пустили заставку, а меня попросили из студии. В фойе ждал своей очереди выступать Сахаров, приехавший к нам в рамках своего демократического турне. Мимолетное впечатление, но емкое: стоя в окружении свиты, он тряс головой и все время повторял окружающим: «Вы мне идеи, идеи давайте!» К академику подскочила какая-то старуха и так дернула за руку, что у него чуть голова не оторвалась. Мне сказали, что это Боннэр.

Позже слышал его выступление на съезде. С трибуны Сахаров стал рассказывать, что в Афганистане советские войска расстреливали собственные окруженные афганцами подразделения, чтобы те не сдавались в плен. Зал засвистел, затопал ногами, а Сахаров вздымал руки и старался перекричать недовольных: «Да-да, это пгавда!» Чем громче зал, тем громче он. У меня очень сильное ощущение было, что он уже не в себе, что им управляют. В бытность свою в Сарове (Арзамас-16) я разговаривал с учеными-атомщиками и поделился личными впечатлениями от всех этих встреч с Сахаровым. Порадовался, что они совпали с мнением тех, кто жил и работал в Арзамасе-16 в годы его «ссылки».

На выборах против меня активно выступали генеральный директор Ирбитского мотоциклетного завода и генеральный директор Тавдинского лесообрабатывающего комбината. А выбрал народ меня, генерала, военного. Сыграло, может быть, свою роль и то, что по этому округу когда-то избирался маршал Жуков…

На I съезде сглупил. Набросок своей речи показал начальнику Главного политического управления Вооруженных Сил Лизичеву. Он дал «добро», попросив изменить несколько фраз. В регламент мое выступление внесли, но на трибуну почему-то не выпустили. Жаль, что не дали сказать, – времени отнял бы гораздо меньше, чем многие выступавшие. Речь здесь не привожу, потому что она не озвучена, хотя и напечатана в материалах съезда.

После той неудачи на съезде я уже никогда никому не показывал своих текстов, предпочитаю слушателей со своей речью знакомить прямо с трибуны. Все речи писал сам. Еще, будучи командующим округом, я никогда не подписывал бумаг, пока сам их не прочитывал. И машинистки даже обижались, когда я находил ошибки, говорили: «Зануда». В этом я действительно зануда. Каждый руководитель должен подписываться сам и думать сам, а не жаловаться потом, что его подставляют. Как это зачастую делал Ельцин.

* * *

После каждого моего выступления на съезде Язов вызывал к себе в кабинет и ругал. Однажды в сердцах сказал:

– Думаешь, если меня снимут, – другой лучше будет работать?

Отвечаю:

– Товарищ министр, я прежде всего выступаю не против вас, а против бардака в стране.

– Так вот ты своими речами этот бардак только усиливаешь.

Или вот еще:

– Ты знаешь, мне уже многие говорят, что тебя надо снять, а я тебя терплю. Интересно, кто за тобой?

– Товарищ министр, вероятно, весь народ…

– Главное, чтобы не армия…

Мне рассказывали потом, что Горбачев думал, будто за мной стоит Генштаб (а Генштаб в те времена был умный, организованный, но бессловесный), Язов же считал, что я многое говорю с ведома Горбачева. Между тем Горбачев не знал, как от меня избавиться, и каждый раз после моего выступления присылал в округ очередную комиссию. Округ наш числился внутренним, но офицеры ПУрВО (Приуральский военный округ) на состязаниях танкистов сухопутных войск всегда брали призовые места. По всем показателям мы были одними из лучших. Но оценку «хорошо» приезжие комиссии нам никогда не ставили (на «отлично», как в армии говорили, только Бог знает) – видать, запрещено было. Однако же и «неуда», как бы этого верхам ни хотелось, офицеры мои ни разу не допустили. Дорогой ценой добивались «удовлетворительно». Спасибо, товарищи офицеры! Так хотелось Горбачеву и его подхалимам снять меня с должности, а офицеры защищали. Рожден я был, видно, для службы (и в древнее время, наверное, был бы в каком-нибудь легионе). Служат в России офицеры и священники, поэтому Россия еще такая большая.

* * *

В Советском Союзе было 16 военных округов. К 1990 году были ликвидированы Уральский и Среднеазиатский. Зачем? Почему? Нарезка границ округов не менялась со времен военного министра Милютина (XIX век). В конце 80-х – начале 90-х годов перестройка Горбачева набирала темп разрушения. Командующие и Генштаб про себя матерились, а перед руководством страны молчали.

Я стал командующим Уральским военным округом в январе 1989 года, в марте меня избрали народным депутатом СССР, в октябре Горбачев собрал Главный военный совет (единственный раз). На совет были вызваны все главкомы, все командующие округов, начальники академий. Политбюро во главе с Горбачевым заслушало министра Язова. Затем всех главкомов. Военный совет напоминал храм, где все пели аллилуйя одному Горбачеву и хвалились своими успехами. Затем поднялся Горби, сбил в стопку бумаги, выравнивая их, и сказал:

– Ну, может быть, кто еще хочет выступить?

Неведомая сила подняла меня, и я выскочил на трибуну.

Привожу стенограмму выступления на Военном совете 18 октября 1989 года – документ своего времени.

«Товарищ Председатель Совета Обороны!

Я самый молодой из командующих округов, мне бы вообще положено было по традиции говорить первому, как самому молодому, но поскольку вот так получилось, позвольте дать свою оценку текущей обстановки, как я ее вижу с берегов Волги и Урала.

Противник свою доктрину не изменил, она у него наступательная, от концепции первого ядерного удара не отказался, ни одного авианосца он еще не утопил и ни одного самолета на иголки не разрезал. Противник превосходит нас в средствах управления, в связи, в радиоэлектронике, в радиоэлектронной борьбе, в управляемом оружии, в ударной авиации, в бинарном и нейтронном оружии, имеет абсолютное превосходство военно-морских сил с крылатыми ракетами. Я не понял оценки, сделанной командующим Западной группой войск, о том, что у нас после вывода четырех дивизий сохраняется там паритет. Годы учебы в академии, товарищ Председатель Совета Обороны, две академии с золотой медалью, я ползал там по картам и знал, что мы в ГСВГ без Белорусского фронта, без резерва не справляемся. И вдруг – у нас паритет. Я этого не понимаю. И это заявлено на Главном военном совете. Вероятно, надо кому-то сказать правду. А завышать оценки и говорить неправду, я считаю, мягко говоря, неправильно. О какой угрозе может идти речь? Я считаю, что Совету Обороны целесообразно проиграть в Академии Генерального штаба несколько моделей будущих конфликтов или даже войны, чтобы мы все поняли, какие же мы, в чем наша сила, в чем наше преимущество, и определить в конце концов наши настоящие потребности.

Мы превосходим противника в количестве соединений, но через месяц после отмобилизования противник становится точно таким же, и все его базы, его центры превращаются в такие же дивизии. Дивизия противника, ее потенциал превосходят нашу в 2–2,5 раза. Мы продолжаем еще превосходить противника в танках, в том числе и устаревшей конструкции, воздушно-десантных войсках без средств доставки, в количестве ракет, в количестве самолетов-истребителей. Но самое главное, я не боюсь этих высоких слов, это наш моральный дух, это наша неприхотливость солдата, офицера, наш патриотизм. Мы всегда были сильны этим. И если мы руководствуемся еще оценками XXVII съезда КПСС, XIX Всесоюзной партконференции, то почему сейчас делаем обратное, ослабляем армию? С нами садятся сейчас за стол переговоров, потому что еще знают наш потенциал и знают наши сильные стороны. Как только этой силы не будет, то тов. Шеварднадзе не о чем будет говорить с нашими соседями и противниками.

Некоторые называют это устаревшим мышлением, правильно ли такое? Я оцениваю, руководствуясь здравым смыслом. Об этом мы с вами говорим в кулуарах, на занятиях и прочее. Этому учит, кстати, опыт всей истории военного искусства.

Из всех перечисленных наших преимуществ одна из самых ценных – это наша идеология, наш моральный дух и наш советский патриотизм. Противник это хорошо понимал ранее и понимает сейчас. Вот почему в своих атаках на социализм, а эти атаки он никогда не прекращал, в первую очередь он нацелен на разрушение нашей идеологии, а уж размывание патриотизма, мы, к сожалению, в последние годы делаем это сами, своими руками: журнал «Огонек», программа «Взгляд», «Комсомольская правда». Наверное, уже комсомол и т. Мироненко забыли о том, что они являются шефами Вооруженных Сил. Кому это выгодно, кому это нужно? Мы понимаем, что в условиях сегодняшней экономики нужно сокращаться, нужно где-то подрезаться, но нельзя же разрушать наш патриотизм и то, чем мы были сильны. Вопрос: кому принадлежат средства массовой пропаганды? И в чьих они находятся руках? Каждый сейчас спешит бросить свой кизяк в адрес Вооруженных Сил. Кому выгодно? Окуджава, который раньше писал военно-патриотические песни, сейчас написал пасквиль на Вооруженные Силы в лице полководцев, в лице генералитета. Мы видим, что отдельным журналистам, корреспондентам, обозревателям не нужно ни сильное государство, ни правительство, ни армия. Не так нам страшны потери нескольких танковых дивизий, Урал их выдаст, но нам страшны потери в идеологии, интернационализме и нашем патриотизме. Попробуйте поработать, товарищи члены Политбюро, в казарме после того, как солдат прослушал программу «Взгляд» и все то, что в ней несется, попробуйте ему скажите, что это не так. Он же верит им, потому что это идет из Москвы. И как бы на местах мы ни работали: по 14, по 16 часов, нам трудно бороться с таким тяжелым орудием, как сказал здесь начальник Главного политического управления, как телевидение. Молодым парням с неокрепшей психикой, кто не видел войны, голода, не видел трудностей, конечно, тяжело в этом разобраться. Сейчас в Поволжье 22 военных училища, на Урале – 7. Это наше будущее. Как работать с курсантами, когда нельзя вывести военных людей в город. Но что сейчас в наш адрес несется? На нас, повторяю, бросают все, что имеется плохого в кармане у наших противников.

Сейчас армия держится на тех, кто самозабвенно любит свою Родину, свою историю, свой народ, и я не боюсь этих высоких священных слов. И сейчас патриотизм можно проверить на отношении к армии, к кому действительно можно отнести это звание высокого патриота, как относится к армии.

Мы надеемся, что средства массовой пропаганды еще хорошо управляемы и их можно направить на защиту государства. Армия защищает государство, партию, правительство. Михаил Сергеевич, я и Вас защищал в Ереване от экстремистов и от той возможной обструкции, которая могла произойти. Теперь мы просим защитить армию от нападок в идеологии, от нападок на ее предназначение, а в остальном на местах мы сами защитимся, что мы и делаем. Но просьба, чтобы из центра, из Москвы мы все тоже видели защиту от нашего Центрального Комитета, от нашего правительства».

Наивный я был генерал, хотя нутром чувствовал, откуда рыба гниет. А теперь обратите внимание на дату выступления. Кто еще в стране так давал оценку обстановки, на каком форуме, и так говорил о патриотизме? Вот почему меня возненавидели Горбачев, Яковлев и все их прихлебатели.

В перерыве я почувствовал отчуждение, меня избегали. Ко мне подошел кадровик и прошипел: «А я за тебя перед Михаилом Сергеевичем ручался». Только один генерал армии Лушев подошел, сунул куда-то (чуть ли не в карман ко мне) свою руку и прошептал: «Молодец!».

Наутро министр маршал Язов вызвал меня к себе в кабинет. Долго смотрел на меня, затем спросил: «Ты думаешь, если назначат другого, то он будет лучше?»

Нечто подобное случилось в Нижнем Тагиле, куда Горбачев приехал подводить итоги своего визита на Урал.

Меня, командующего округом, в президиум не посадили. Это было явным сигналом, что я в немилости. Тут от меня мгновенно отвернулось все горбачевское сопровождение и местные чиновники, весь обком свердловский, все директора наших заводов.

Когда Горбачева на КПП аэродрома поймали и задержали офицерские жены, Раиса Максимовна взяла меня под руку и повела вокруг самолета со словами: «Где-то я вас видела, генерал? Не в Верховном ли Совете?» Прикидывалась, будто она не знает про меня. А потом начала хвалить своего мужа, что Михаил Сергеевич активно занимается военным делом, что Урал обладает большими мобилизационными возможностями, что запасы и техники, и вооружения пополняются за счет Урала и т. д. Наконец Горбачев прорвался через женское кольцо, подъехал к самолету, и Р. М. передала меня ему. Горбачев взял меня под руку и повел по бетонной взлетно-посадочной полосе, рассказывая, что он активно изучает военное дело, что Урал обладает большими мобилизационными возможностями и запасы… То есть повторил слово в слово то, что сказала Раиса.

Когда Горбачев улетел, то весь обком и директора кинулись ко мне с вопросом:

– А что тебе Михаил Сергеевич сказал?

Я отвечал:

– Да то же самое, что сказал мишка-медведь на ухо мальчику в сказке Льва Николаевича Толстого.

Все они, видно, учились плохо в первом классе, потому что не знали и не помнили эту сказку.

Я им повторил:

– Мишка сказал: негоже бросать одного генерала, поняли?

Они только рты разинули. Плюнул и пошел к машине.

Горбачев ни разу не был ни в одной воинской части.

Когда он встречался с Рейганом на Мальте, на американском авианосце, был сильный шторм. Горбачев, простившись с Рейганом, сел в вертолет и улетел на аэродром. А Рейган, прощаясь с экипажами кораблей, обошел на катере наш крейсер «Слава» и свой авианосец.

* * *

Бывали у меня в округе и другие гости. Хочу вспомнить о Валентине Ивановиче Варенникове. Нам повезло, что во время горбачевской перестройки, «демократических» реформ он был с патриотами. Сам лично многому у него научился. Вспоминаю десятки встреч с ним. Варенникова все и без того знают, но я все-таки попробую рассказать о нем свое.

Звонит мне главком:

– Альберт Михайлович, вы не можете завтра прилететь в Ульяновск?

– Есть, прилетаю.

Через порученца узнаю причину прилета. Первая – размещение воздушно-десантной дивизии. Вторая – у Валентина Ивановича завтра день рождения и он хотел бы улететь от поздравлений и фальшивых речей.

Утром я ожидаю главкома в Ульяновске, у трапа поздравляю его с днем рождения. Посмотрел на меня странно Валентин Иванович:

– На вас это не похоже, Альберт Михайлович.

Приехали к Горячеву, он же первый секретарь обкома, он же председатель облисполкома. 30 минут маринует главкома в своей приемной. Я здесь же. И когда заходит речь о строительстве домов для офицеров на танкодроме расформировываемого танкового училища, ставит Горячев технические условия. Тянуть к этим домам многокилометровые коммуникации, чтобы посадить на эту линию все свои гражданские объекты. Военные, мол, все стерпят… Час разговора, и наконец главком коротко прощается, на аэродром едем молча. Главком проходит в мой маленький «Ан-24» и спрашивает:

– Альберт Михайлович, вы, кажется, утром упоминали, что у меня день рождения. Что тут у вас есть?

Верный порученец главкома Али наливает по сто граммов коньяка. Молча выпиваем. Я дарю ему охотничий нож, он мне взамен, по обычаю, – металлическую мелочь. У трапа Валентин Иванович медленно говорит:

– А по Горячеву, Альберт, ты был прав.

Вроде и были-то всего вместе часа три, а приятно…

В годы «перестройки» и ельцинизма генерал армии был в первых рядах сопротивления. И тем, кто критикует его сейчас, говорю: «Один день, проведенный Варенниковым на фронте и в тюрьме, стоит дороже всей вашей борьбы в оппозиции».

II СЪЕЗД НАРОДНЫХ ДЕПУТАТОВ СССР
12–24.XII.89

Всех депутатов разбили на секции. Стал искать, куда податься, чтобы дали выступить. Пошел к промышленникам: у них все с армией связано, да и руководитель вроде земляк – Воротников. Прекрасный человек, по стилю своему во многом похож на покойного Косыгина. Впервые мы встретились с ним за год до этого, в Магнитогорске. Там я оказался по распоряжению из Генштаба: в СССР летел Эрих Хонеккер. Летел якобы для посещения празднеств по случаю 60-летия Магнитогорска, где молодым в команде зарубежных специалистов помогал строить Магнитку.

Ту-154 Хонеккера не мог сесть на малую посадочную полосу магнитогорского аэропорта, и мне велели доставить его из Свердловска на своем Ту-134. Магнитку к его приезду, конечно, вымели и побелили, но как ни искал Хонеккер свою землянку 20-х годов, найти ее не смог. Вечером металлурги устроили в честь гостя банкет. Людей набилось столько, что столы сдвинули буквально вплотную друг к другу. Мне по рангу досталось выступать четвертым, а рядом со мной сидел директор металлургического комбината – себе, соседям, в том числе мне, коньяк он наливал не в рюмки, а в фужеры. Говорю: «Ты что делаешь? Сдурел?» Он: «А ты попробуй постой у мартена полчаса – сколько ни выпьешь, все сразу потом выйдет». Ну а для меня такая доза была чересчур, так что когда мне дали выступить, сказать я решил громко и на немецком. В переводе звучало это так: «Большие батальоны всегда правы», как когда-то сказал Наполеон. Мы имеем большие батальоны, у нас много больших батальонов – ия надеюсь, что они нам еще пригодятся. Да здравствует дружба гэдээровского и советского народов!» Хонеккер бросился ко мне с переводчицей, протискиваясь через стулья, спрашивает: «Так вы решили изменить свою внешнюю политику?» За этим-то, видать, он и прилетал… Тут я понял, что занесло меня куда-то не туда, и тему эту дальше не развивал. Вернулся, сел, а мне из-за спины говорит кто-то: «Мог бы и по-русски тост сказать». Я: «Небось два-три института окончил, а так ни одного языка и не выучил». Сосед-металлург: «Ты что, это же Воротников, наш человек – чего ему грубишь?»

В свое время Виталий Иванович мог стать соперником Брежнева, и его отправили на Кубу послом. Он был тогда Председателем Совета Министров РСФСР, а начинал учеником слесаря на Воронежском паровозостроительном.

И вот на съезде пишу ему в президиум записку: «Уважаемый Виталий Иванович, прошу пять минут, как земляк (я из Воронежа, с Чижовки). Буду говорить только о промышленности». Неожиданно получаю слово. Начинаю:

«Товарищи депутаты! Энгельс имел партийную кличку Генерал. В наших условиях, я думаю, он от этой клички отказался бы, потому что каждый желает укусить генерала за лампасы. Честно говоря, как и все мои коллеги генералы, ношу свою форму с честью, не стесняюсь ее и хочу, чтобы и народ нас поддержал.

По Энгельсу, если продолжить тему: ничто так не зависит от экономики, как армия и флот. Этим и объясняется мое выступление.

В Приволжско-Уральском военном округе несколько военных совхозов. Все они рентабельны, все дают прибыль. В чем причина? В отличие от депутатов, которые когда-то защищали диссертации на тему о неперспективности деревень Нечерноземья (я имел в виду Заславскую. – А. М.), я и мои коллеги, не разбираясь в сельском хозяйстве профессионально, ни в коей мере и не пытаемся вмешиваться в него. Я думаю, это одна из причин того, что все наши совхозы рентабельны. Я думаю, что такая позиция может быть примером и для других руководителей, поскольку высшая безнравственность – соваться в дело, которого не знаешь.

Еще Энгельс говорил, что каждый недоучившийся бур мнит себя полководцем. Военное дело – сложное дело. И не каждому удалось послужить в армии: одному – по состоянию здоровья, другому – по иным причинам. Повторяю: дело военное очень сложное. Однако в наше время людям, которые всю свою жизнь или свои лучшие годы отдали армии, сейчас вслух говорят: вы бездельники, вы нам не нужны. А ведь это трагедия для людей. Ни один народ, ни одно правительство так не поступает. Провожают людей на заслуженный отдых или на пенсию с музыкой: примерно так, как у нас Роднину и Зайцева провожали. Мы же провожаем с упреками своих защитников. А ведь, повторяю, они отдали армии лучшие годы своей жизни. Для того чтобы сократить армию, не обязательно ее перед этим оплевывать. И мы прекрасно понимаем, товарищи, кто и что хочет сказать в адрес нашей армии.

Партия, под руководством которой мы стали великой державой, выиграли самую жестокую войну с фашизмом, я думаю, не может уступать свою руководящую роль тем, кто в годы войны отсиживался в тылу. И, повторяю, ничто так не зависит от экономики, как армия и флот.

Почему мы все время спешим? Почему мы всегда разоружаемся первыми, а затем, надрывая пуп, восстанавливаем разрушенное? Так было в 1957-м, в шестидесятые годы. Мы почему-то не учитываем историю даже своей страны. Наш сосед еще ни одного своего авианосца не утопил. А мы? Ведь то, что мы сделаем за пятилетку, он сделает за год.

Никогда люди так не врут, как после охоты и перед войной. Сравним военные бюджеты: у соседа 305 млрд. долларов, у нас 70 млрд. рублей. Не долларов, не фунтов стерлингов, а рублей. Как уже шутят в народе – один фунт рублей равен одному фунту стерлингов. Вы просто сравните эти цифры, и станет ясно, кто готовится к войне. Нам, военнослужащим, кадровым военным, приходится крутиться, чтобы быть на уровне. Нам, товарищи, соседей своими односторонними действиями не усовестить.

Чтобы обустроить дивизию на новом месте, требуются годы и миллионы. Надо нашему правительству к военным вопросам подходить более расчетливо, все взвесить, потому что запасы, техника, люди, семьи – это все называется военной экономикой.

Мы проявляем нерешительность там, где давно нужно употребить власть. Хорошо рассуждать, сидя в кресле в этом теплом зале. А представьте себя на месте парней в форме, на перевале, пытающихся растащить в разные стороны конфликтующих людей двух национальностей, которые называют себя самыми великими, самыми древними и самыми культурными.

Я десять лет прослужил на южной границе и знаю об этом не по газетам, ибо прошел все эти территории пешком в молодости, да и потом, когда стал постарше. Почему парень из Свердловска, из Саратова должен гибнуть под градом камней или выстрелами, не имея возможности использовать против преступника закон?

Я сочувствую товарищу Вольскому в Степанакерте, у которого в одной руке была Библия, а в другой Коран, и он пытался усовестить два народа. Вероятно, нам все-таки надо употреблять там и власть, потому что все наши уговоры, все пожелания в этом зале, в другом зале и там, на местах, не получают отзыва, товарищи. Нам уже надо соблюдать закон, употреблять и власть.

Может быть, у нашего правительства нет прав? Тогда надо, вероятно, дать ему эти права, чтобы навести законный порядок в стране. Или, может быть, вывести войска, пусть они сами разберутся там, как хотят. Мы видим, как вы, народные депутаты, спорите за каждую букву новых законов. Но они также не будут выполняться, потому что не выполняются ни существующая Конституция, ни существующие законы. И это будет до тех пор, пока правительство и мы, депутаты, не скажем: хватит!

Что такое «хватит»? Разъясняю. Поскольку мы правящая партия, то необходимо потребовать от всех руководителей, парткомов наведения порядка вплоть до исключения из рядов Коммунистической партии. Не секрет, что в разрешении национальных вопросов руководство явно или тайно допускает халатность, все, что происходит, делается с его ведома.

Второе. Необходимо, вероятно, снять с должностей всех руководителей в районе или на предприятии, на территории которых брошен будет хотя бы один камень или произведен хотя бы один выстрел.

Третье. Надо немедленно лишать государственной дотации все районы, области, где начинаются беспорядки.

Четвертое. К предприятиям, где начинаются забастовки на национальной почве, применять локальные меры.

И пятое. В рамках закона дать полные права правоохранительным органам по содержанию войск в районах, где происходят беспорядки, за счет этих регионов, областей и республик.

Тем, кто хочет бросить наш Союз, надо без стеснения предъявить счет: заводы, фабрики, порты построены на золото, газ, нефть, лес Урала и Сибири. И желательно бы знать количество дотаций, которые каждая республика получает из государственного бюджета, ну хотя бы в 1990 году. Мы все живем одной семьей, и сейчас рано вставать из-за стола, не расплатившись. И здесь стеснительность подобна глупости.

Перед тем как решиться на бой или сражение, необходимо оценить обстановку, произвести расчеты, заслушать специалистов. Этого не было, когда Верховный Совет принимал решение по досрочному увольнению студентов. 173 тысячи уволенных в запас подорвали боевую готовность Советской Армии, потому что все они прошли подготовку в учебных подразделениях и были на должностях специалистов и младших командиров. Свыше 700 танков и 900 боевых машин пехоты только в группах войск остались без экипажей. Чтобы направить на боевое дежурство один эсминец, приходится комплектовать его экипаж из экипажей пяти боевых кораблей. В ракетных войсках пришлось организовать несение боевого дежурства двумя сменами вместо трех. Досрочное увольнение воинов-студентов породило острое расслоение и размежевание в армейской среде. Порождены сомнения многих в справедливости новых законов и принимаемых решений. Из числа досрочно уволенных студентов более 14,5 тысячи на учебу в вузы не возвратились, а ринулись в строй торгово-закупочных кооперативов. Более двух с половиной тысяч студентов при проверке перед увольнением оказались с фальшивыми справками. Вот и хочется сказать: привет газете «Правда», обвинившей Министерство обороны СССР в чиновничьем зуде. Армия и флот все перечисленные трудности переживут за счет перенапряжения сил командиров. Но, товарищи депутаты, стоит ли рисковать обороноспособностью страны хотя бы на один день?

И в заключение. Приближается 45-летие нашей Победы. Мы можем принять очередное постановление, мы можем построить очередной памятник, но, товарищи, посмотрите на себя. Даже тем, кому за шестьдесят и кто выглядит все-таки прилично, надо вспомнить о наших ветеранах. И не ограничиться постановлением или памятником, а помочь им по-настоящему.

Спасибо».

Пока говорил, из-за спины голос Воротникова: «Земляк, не туда тебя понесло – не лезь в политику. Давай об экономике». Но удалось полностью произнести то, что я хотел.

После этого выступления в мой адрес посыпались звонки и телеграммы со всех военных округов. Оперативные дежурные в каждом округе, круглосуточно находящиеся на связи, прослушав мое выступление, от имени офицеров своих округов выражали мне благодарность. Делегация Объединенного фронта трудящихся (ОФТ) пришла ко мне в гостиницу с цветами. После этого стали выступать и другие люди в погонах.