Текст книги "Туарег 2"

Альберто Васкес-Фигероа
Туарег 2

© Alberto Vazquez-Figueroa, 2000

© Станчук В. В., перевод на русский язык, 2022

© Издание на русском языке. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2022

© Оформление. Т8 Издательские технологии, 2022

Введение

Этот роман является тем, к чему мне совсем тот роман является тем, к чему мне совсем не хотелось возвращаться.

Почти двадцать лет назад, завершив работу над романом «Туарег», я вполне логично посчитал, что уже нет никакой возможности продолжить эту историю, поскольку главный герой романа – Гасель Сайях – погиб.

Но у меня оказалось более чем с избытком причин, чтобы раскаяться в том, что его убили, так как «Туарег» со временем оказался самым успешным и самым издаваемым моим романом, переведенным на самое большое число языков и доставившим мне наибольшее личное удовлетворение.

С моей точки зрения, роман является моим единственным литературным произведением, достойным внимания, и, возможно, при небольшом везении он будет востребован и после моей смерти.

Когда у писателя что-либо выходит хорошо, ему не следует анализировать причины своего триумфа, чтобы использовать ту же самую формулу в поисках нового успеха, ибо он рискует повторить самого себя, что читатель тут же замечает и отторгает. Поэтому мне никогда не приходила в голову мысль снова вернуться к теме туарегов.

Тем не менее серия неожиданных событий, которые произошли не так давно в сердце Сахары и которые своим происхождением обязаны якобы спортивным соревнованиям, привлекли мое внимание. Все еще живущий во мне дух журналиста напомнил старые и не всегда добрые времена, побудив меня к публикациям о бесчисленных случаях беззакония и своеволия, которым подвергаются самые достойные народы планеты, существование которых овеяно многими мифами.

Туареги, в среде которых я провел большую часть моего детства, явно нуждаются в том, чтобы кто-нибудь да подал свой голос в их защиту.

В память о том многом, чем я им обязан, и о том, чему они научили меня когда-то, я принял решение вновь написать о них, продолжив нить истории на том месте, где в один из дней я распрощался со своими героями.

Вот таков результат, и я должен признаться, что, завершив работу, испытал точно такое же удовлетворение, какое испытал в тот день, когда закончил самый дорогой мне роман.

Альберто Васкес-Фигероа

Туарег 2

День, когда Гасель Сайях погиб, изрешеченный пулями личной охраны президента Абдуля эль-Кебира, вошел в историю печальным фактом. Демократии так и не удалось окончательно установиться в его стране, однако всей своей жизнью храбрый воин, ставший легендой народа Кель-Тальгимус, неоспоримым образом продемонстрировал, что имохаг, как обычно называли себя сами туареги, вооруженный лишь смекалкой, способен нанести поражение до зубов вооруженным армейским подразделениям благодаря знанию пустыни, в которой он родился и в которой прошла бо́льшая часть его жизни. Ну и, конечно, благодаря выносливости, которая у имохагов в крови.

Холодными ночами, когда жители пустыни собираются вокруг костра, чтобы выпить кофе и поведать истории о прекрасных временах, канувших в прошлое, любили поговорить о почти мистических приключениях отважного воина, который сумел защитить незыблемые устои маленького народа. Говорили и о том, что привело его к убийству человека, ради которого он столько раз рисковал жизнью и который был его наилучшим другом.

– Инша Аллах, – обычно приходили к выводу. – Аллаху видней.

Однако для значительного большинства сидевших у костра речь шла не о воле Аллаха, а о капризе судьбы или о жестоких проделках демонов песка, которые, по всей вероятности, испытывали ревность, обнаружив, что простой смертный лишил их роли главных действующих лиц в тысячах историй, передаваемых из уст в уста.

Подвиги Гаселя Сайяха вынудили пролить реки чернил и даже вдохновить кое-кого на книгу. Память о бесстрашном Охотнике делала его живым, как будто он сам сидел в кругу у костра.

Однако в день, когда мужественный имохаг был повержен силами, во сто крат его превосходящими, мнение его соплеменников разделилось на две части. Одни возненавидели его из-за выстрела в человека, который мог бы принести мир и свободу их родине. Другие продолжали восхищаться им как настоящим героем, которого удалось победить только из-за его же ошибки. Оно и понятно, ведь Охотник находился в чужом для него городе, где он так и не научился вести себя.

После его гибели в президентском дворце установилась самая коррумпированная из коррумпированных диктатур – та, против которой Гасель Сайях столь отчаянно сражался. Обиженные генералы, которые столько раз были унижены «этим грязным дикарем», издали указ, что «всякий, кто так или иначе связан с его именем или с его личностью, будет стерт с лица земли».

Вследствие этого жена и дети Охотника вынуждены были бесконечно скитаться по дюнам и каменистым равнинам. Иногда их любезно принимали у себя сочувствующие, но чаще прогоняли, будто они были прокаженными.

Трудные годы закалили характер некогда нежной Лейлы, троих ее сыновей: Гаселя, Ахамука и Сулеймана, и даже маленькой Аиши, – им пришлось провести бо́льшую часть своего детства на верхушке горба дромедара.

Туареги всегда были народом кочевым. Но для семьи погибшего Гаселя Сайяха кочевье превратилось в проклятие, ибо, как оказалось, не было никаких возможностей продержаться более трех месяцев на одном и том же месте. Чуть засидишься, кто-нибудь из бесчисленных врагов начинал строить козни.

Тем не менее им удалось прожить в относительном покое почти два года, когда они, покинув привычную среду, поселились на окраине одного многолюдного города, где легко было затеряться. Однако семейство тосковало по пустыне, да и к тому же здесь их тоже могли найти.

– Уж пусть лучше нас убьют в песках, там хоть воздух чистый, – вздохнула однажды Лейла. – Я больше не выдержу на этой вонючей свалке.

Дети давно уже разделяли ее мнение, а посему вскоре семейство снова отправилось в путь. В конце концов они пришли к заключению, что убежищем для них может стать дальний уголок пустыни Тенере – «Ничто» на их диалекте, куда даже сами туареги не отваживались забредать.

– Подыщем уединенное местечко, где спрячемся на несколько лет. А там, глядишь, правительство сменится или память злых людей улетучится.

Старцы Кель-Тальгимуса, к которым они тайком обратились, поддержали идею, сознавая, что никто из их народа не сможет жить в мире, пока тень Сайяха будет витать в окрестностях. Они даже снабдили семейство двадцатью самими выносливыми верблюдами и двумя дюжинами овец и коз, а чтобы обосноваться на новом месте, передали Лейле несколько маленьких мешочков с наилучшими семенами.

И вот на рассвете в начале зимы семь членов семьи и горстка верных слуг пустились на юг, в поисках той самой Земли обетованной, про которую они пока ничего не знали.

Целых пять месяцев они скитались по безлюдной пустыне, держась подальше от караванных путей и избегая, по возможности, селения и оазисы. Останавливались лишь в тех местах, где произрастала хоть какая-то растительность, чтобы прокормить с каждым разом убывающее стадо.

Наконец в одно знойное утро в начале лета они подошли к горному массиву из темных скал, откуда их взору предстал огромнейший амфитеатр, повернутый в сторону южных равнин. Изучив его тем пытливым взглядом, какой бывает у тех, кто каждую секунду ждет опасности, путники сошлись во мнении, что под руслом пересохшей секии еще может быть вода – выжили же три запыленные пальмы, дающие скудную тень.

– Чтобы сделать колодец, рыть придется долго, – вздохнув, сказала Лейла.

– Докопаемся, – успокоил мать Сулейман, который давно уже из мальчика превратился в широкоплечего мужчину. – Будет трудно, но если мы найдем воду, то это место, похоже, то, что надо.

Старая истина гласит: «Макушку пальм припекает солнце, а корни тянутся к воде». Чтобы добраться до воды, разумным было приглядеться к пути, указанному корнями самой большой из них.

На рассвете следующего дня братья принялись за дело. Они готовы были пробиться к самому сердцу земли, осознавая, что если не найдут желанную ниточку воды, то жизнь всех повиснет на волоске, поскольку ближайший колодец находился в четырех днях пути, а запасы воды в баклажках-гирбах иссякали.

В самый полдень, когда жара становилась нестерпимой, приходилось делать перерыв и дожидаться наступления сумерек. А потом они решили копать холодными ночами, сменяя друг друга.

Долбили и долбили, отказавшись от мысли двигаться дальше. Горло колодца было довольно широким – около трех метров в диаметре, но внизу мог находиться только один из братьев. Истекая потом, он наполнял песком и мелкими камнями корзины, которые поднимали очень осторожно, чтобы не зацепить стены колодца и не вызвать обвала.

Грунт был пересохшим – только Аллаху ведомо, когда здесь в последний раз пролился дождь. Песок так и сыпался. Пришлось откалывать в горах черные плиты и укреплять ими стенки, иначе беда.

Без нужного инструмента, без известкового раствора работа была адской, и хорошо еще, если удавалось углубиться на полметра в день. Все дошли до крайнего изнеможения, и наконец старший из братьев был вынужден признать, что цели им не достичь. Может, тут и есть вода, но жажда скорее расправится с ними поодиночке.

– Самое лучшее, что мы сможем сделать, пойти за водой, – сказал он. – Двое из нас отправятся к колодцу Сиди-Кауфы и возвратятся с тем, что только смогут вместить гирбы, иначе мы все тут помрем.

– А скот? – задала вопрос Лейла.

– Отведем в горы, будут слизывать росу, которая оседает на камнях по утрам, – не слишком уверенно ответил Гасель. – При небольшой удаче верблюды и козы выдержат.

– А овцы?

– Овцы, овцы… Все зависит от воли Аллаха, но, думаю, большую часть мы потеряем. Вода всем нужна.

– А кого мы отправим к колодцу?

– Двух наших наилучших наездников с шестью наилучшими верблюдами. В пути им не придется отдохнуть ни единой минуты, и только они справятся.

Все знали, что наилучшим наездником почти с тех пор, как научился держаться в седле, был второй из братьев – Ахамук, и единственным, кто мог посоревноваться с ним в ловкости и выносливости, был великан Рашид, старший внук Суилема, негра, служившего семье.

Спустя полчаса оба уже были в пути, взяв с собой одногорбых белых мехари, верблюдов, приспособленных для верховой езды. Эту породу создали туареги и страшно гордились ими.

Когда они наконец скрылись из виду, двигаясь в сторону севера, Гасель покачал головой.

– Не знаю, возвратятся ли ко времени, – грустно сказал он. – Чует мое сердце, это будет не последний их поход…

– Что ты этим хочешь сказать? – обеспокоенно спросила Аиша. – Ты думаешь, что нам не добраться здесь до воды?

– Боюсь, что да… – вмешался Сулейман, особой словоохотливостью никогда не отличавшийся. – У меня такое впечатление, что прорыть придется еще тридцать метров.

– Тридцать метров… – округлив глаза, повторила девушка. – Да ты хоть соображаешь, что это за глубина? Да там дышать невозможно!

– Ты права, – кивнул брат. – Мы еще не прошли и половину этого, а меня охватывает чувство, будто я задыхаюсь. Не хочу и думать о том, что будет глубже, однако скажи мне: разве у нас есть выбор?

– Может, нам лучше покинуть это место?..

– И возвратиться в город? – уныло произнес Гасель. – Снова бродяжничать, будто мы прокаженные? Никому до нас дела нет, малышка. О семье Сайях никто и знать не хочет, и мы не можем заставить людей, чтобы нас приняли. Однако мы можем заставить пустыню, чтобы она нас приняла, пусть даже ради этого придется докапываться до самого центра земли.

– А если мы никогда не докопаемся?

– Докопаемся. – Голос брата обрел уверенность. – Если пальмам удалось до воды добраться, то и мы сможем.

– Правда-правда?

– Да, Аиша. Потому что в день, когда имохаг не сможет сделать то, что смогли сделать пальмы, наша раса будет обречена на исчезновение. А этот момент еще не настал.

– Но у пальм есть корни, а у нас нет.

– Корни нашего народа куда глубже, и они крепко вцепились в эту землю, – вступила в разговор Лейла. – Ваш отец всегда говорил, чтобы я передала детям эту истину. Если бы он не был уверен в том, что пустыня никогда не предаст, он бы не смог победить целую армию.

И Лейла, и дети не сомневались в том, что взор Гаселя Сайяха постоянно устремлен на каждого из них. Их отец, вместо того чтобы наслаждаться тысячами удовольствий, которые обещаны тем, кто встает на защиту веры, продолжал вести по жизни продолжателей своего рода.

Если есть хоть капля воды под корнями жухлых пальм, Охотник нашел бы ее. А посему на его детях лежала обязанность сделать так же.

С заходом солнца все снова приступили к работе.

Это действительно была изнурительная работа.

Тот, кому по жребию выпадало находиться на дне колодца, копал руками, постоянно заботясь о том, чтобы не случилось оползня. Загружал корзину песком, громко кричал, чтобы ее подняли, потом обкладывал стены камнями. Проходили часы, прежде чем ему удавалось углубиться хотя бы на локоть.

Когда изнуренный и пропитанный потом Сайях поднимался на поверхность, другой Сайях занимал его место. Шаг за шагом, сантиметр за сантиметром братья продолжали копать, преодолевая усталость и жажду.

Слуги могли бы им помочь, но так как этот колодец должен был стать колодцем туарегов, вниз они не спускались. Но и им работы хватало: слуги поднимали тяжелые корзины, ходили в горы за каменными плитами, которые приходилось тащить на собственных спинах… Трудились все, и тем не менее настал момент, когда рассудительная Лейла приняла решение прекратить работу, потому что воды осталось совсем мало – чуть больше трех баклажек, и сколь бы ни были выносливы люди, всему есть предел.

Принесли в жертву одну из овец, которая вот-вот должна была умереть своей смертью, напились ее крови, пообедали почти сырым мясом и, устремив взоры в точку, откуда должны были появиться те, кто отправился за водой, стали ждать.

Но кто появился, так это стервятники.

Нетрудно было догадаться, что там, откуда они появились – в затерянном уголке Сахары, – разыгралась трагедия. Стервятники прилетели, напировавшись вдоволь, а теперь надеялись поживиться и здесь.

Поживиться?

Для истинного туарега умереть от жажды было позором. Если такое случалось, это говорило об одном – он не усвоил уроков предков. Пустыня была домом туарегов, а разве хозяева не знают, где в их доме вода? Умерших от жажды в загробном мире наверняка встречают презрением и насмешками: а был ли ты туарегом, слабак? Почетно было умереть в бою или в сражении со зверем. Болезнь тоже не считалась позором, ибо болезни насылает Аллах, но чтобы жажда сломила туарега… Это было немыслимо!

Прошел еще один день.

Затем еще один.

Слетелись новые стервятники. Кружили и кружили в знойном белом небе.

Три чахлые пальмы застыли – в этом проклятом месте не было даже ветра, чтобы пошевелить их листья.

Солнце и тишина.

И Смерть, которая пока еще не решилась кого-то из них увести за собой.

Лейла распределила оставшуюся воду – черпачок каждому, и семье, и слугам. Когда из баклажки была выжата последняя капля, она издала глубокий вздох и тихо произнесла:

– Аллах велик, да будет славен он! Теперь остается одно – ждать.

И они ждали.

Ждали…

Ждали…

Смерть тоже ждала.

Несмотря на то что была стара как мир и даже старше этого мира, прежде всего, она была женщиной, а посему капризной.

Смерть любит развлекаться тем, что приходит раньше времени за людьми здоровыми и крепкими. Они-то думают, что их ждет прекрасное будущее, но как бы не так. Смерти виднее, где поставить точку. Но, конечно, чаще ей достается легкая работа.

Уж чего проще – дунуть, чтобы загасить едва теплящийся фитилек. Но и тут она могла быть капризной. Встанет в ногах больного, послушает мольбы о том, чтобы наконец положить конец страданиям, – и уйдет восвояси.

А сколько раз она насмехалась над самоубийцами, которые, можно сказать, делали ей подарок. Не нужен ей такой подарок – пусть еще помучаются, может, научатся ценить то, чего у них раньше было вдосталь.

Зато она силком волокла за собой тех, кого ужасало следовать за ней.

В Смерти самое плохое то, что она одинаково питает отвращение к тем, кто ее любит, и к тем, кто ненавидит.

Она преследует тех, кто от нее бежит, и сама бежит от тех, кто гонится за ней.

Ни один человек за долгие века так и не сумел понять ее мрачного юмора.

И нет ни одного, кто сумел бы обмануть Смерть.

Гасель Сайях, первенец легендарного имохага, от кого он по обычаю предков унаследовал имя и ранг вождя, сидел у подножия самой большой пальмы, наблюдал за кружением стервятников и задавал самому себе одни и те же вопросы:

«Для чего Смерть отправила к нам крылатых посланников, если сама решила пока не появляться?»

«Где она прячется?»

«Чего она ждет?»

Время от времени он закрывал глаза, пытаясь отгадать, что бы предпринял его отец?

Забить одного из верблюдов, выпить кровь, съесть жир из горба, без сомнения, было бы неким решением. Однако он очень хорошо понимал, что ни женщин, ни детей, ни старого Суйлема это не спасет.

Больше всего его мучило, что выпавшее на их долю испытание может оказаться не по силам и ему самому, восемнадцатилетнему, и его братьям. Сулейману только что исполнилось шестнадцать. Хороший возраст, чтобы стать воином. Но ни у кого из них не было опыта.

В отсутствие воды трудно продержаться. Солнце жжет так, что плавятся камни. Его мать, Аиша, истощенные слуги угасают на глазах.

Мать права, единственное, что они могут сделать, – верить в благоволение Аллаха.

И ждать.

Ждать…

Ждать…

Даже мухи на сухих шкурах не шевелились, силы были только у стервятников, паривших в небе.

Тот скалистый массив, где они остановились, по всей вероятности, не был отмечен ни на одной из карт. Одно несомненно – он находился неподалеку от того места, где регистрировалась самая высокая температура на планете: плюс 58 градусов[1]1
  Температурный рекорд был зафиксирован 13 сентября 1922 года в Эль-Азизии (Ливия). В этот же день плюс 58,4 градуса в тени показывали термометры в Саудовской Аравии. – Здесь и далее примеч. ред.


[Закрыть]. Пустыня в пустыне – ни один нормальный человек не будет сооружать тут очаг. Однако обстоятельствам было угодно, чтобы именно в этом месте остановилась семья Гаселя Сайяха.

Все они находились в предсмертном трансе.

Стервятники закрывали небо.

Кровь в венах сгустилась до состояния магмы, когда та, бурля, сползает вниз из жерла вулкана.

Они уже не потели – нечем было потеть.

Лейла закрыла глаза, в который раз вспоминая обветренное лицо мужчины, которого любила больше всего на свете и даже в мыслях оставалась верна ему.

В тот день, когда ее муж покинул лагерь, он доверил ей своих детей. Но получилось так, что она не сумела позаботиться о них должным образом. После многих лет скитаний они оказались здесь, в полушаге от смерти, и ей не приходило в голову, что предпринять.

Ах, Гасель, Гасель, ты бы спас свою семью.

Ее самый нежный, самый храбрый, самый сильный мужчина смог бы защитить ее, как защищал, пока был жив. И ее, и детей.

А сама она, хоть и прислушивалась всегда к своему учителю, оказалась ни на что не способной.

Лейла не плакала – так ее научила мать: настоящая тарги – женщина, жена и мать – никогда не плачет.

Она не взывала о помощи, ведь в ее венах текла кровь многих поколений имохагов.

Она лишь молча проклинала свою собственную бездеятельность.

Вдруг донесся раскат далекого грома.

Она внимательно прислушалась.

Последовал новый раскат.

Лейла выбежала из большого шатра из верблюжьей шерсти и уставилась в небо: ни единого облачка.

– Это гром?

Ее сын, Гасель, подошел к ней, едва заметно мотнул головой и нежно погладил по щеке.

– Нет, не гром, – тихо произнес он. – Это выстрелы, которыми Ахамук извещает о своем появлении. Они вскоре покажутся из-за скал.

И правда, несколько минут спустя показались всадники.

Им на своем пути тоже довелось столкнуться со Смертью, но она решила пощадить их.

Стервятники разлетелись, их тень была заменена тенью Гаселя Сайяха – мужественного имохага.

В полночь его дети возобновили работу.

Только туареги могли быть настолько безумны, чтобы отчаянно попытаться найти воду в столь отдаленном месте пустыни. Но, наверное, именно поэтому туареги, сколько помнили себя, были хозяевами Сахары.

Сантиметр за сантиметром они долбили землю.

Камень за камнем укладывали в стенки.

Метр за метром следовали в направлении, указанном корнями пальмы.

Они были уверены: если эти пальмы все еще стоят, значит, им есть где черпать жизнь.

Где бы ни пряталась вода, они доберутся до нее.

* * *

В одну из ночей, когда Ахамук работал на глубине чуть меньше двадцати пяти метров, один из камней, уложенных выше в стенку, сорвался и упал ему на голову. Не успев даже вскрикнуть, юноша потерял сознание.

Из выемки, оставленной камнем, заструился песок. Сначала тоненькими струйками, потом все сильнее и сильнее.

Наверху слуга, поднимавший груженые корзины, не заметил ничего необычного. Он и звука удара не слышал.

Песок продолжал сыпаться, отмеряя оставшееся Ахамуку время жизни.

Вначале ему засыпало ступни, потом колени, и вот уже холодный песок добрался до поясницы.

Смерть тут же встрепенулась, ее явно развлекало случившееся. Уселась на краю колодца и прислушалась к едва слышному шороху песка.

Жизнь Ахамука утекала.

Еще немного, и он был засыпан по грудь.

В этот момент он открыл глаза и слабо вскрикнул.

Слуга тут же посмотрел вниз, однако, кроме темноты, ничего не увидел. Небольшой факел, что был у юноши, давно уже поглотил песок.

Из глубины колодца донесся стон, и слуга, не раздумывая, бросился будить хозяев. Гасель тут же спустился на помощь брату, а песок уже добрался до подбородка.

Подхватив Ахамука под мышки, Гасель дернул, в попытке вытащить брата из ловушки, но ничего у него не вышло, а песок продолжал сыпаться и сыпаться.

Присев у ямы на корточки, Смерть довольно ухмылялась. Пора бы уже показать им свой лик. Но какова кончина! Не каждый день ей удавалось избежать рутины в своей работе.

На дне колодца, в котором не было ни капли воды, почти без воздуха, в темноте, осыпаемый потоками песка, Гасель Сайях ничего не мог сделать для спасения жизни своего младшего брата.

Когда он это понял, обнаружил вдруг, что его и самого изрядно засыпало песком. Не выберется – будет погребен заживо.

Туареги по обычаю дают колодцам имя того, кто первым умер во время их сооружения. Ну а если по какой-то счастливой случайности – ох, и редко это бывало! – работа завершалась благополучно, без жертв, то в благодарность присваивалось имя какого-нибудь святого, похороненного поблизости.

Понятно было, что этот колодец получит имя Ахамука, а святых в этих местах отродясь не хоронили.

Оставшимся братьям понадобилась целая неделя, чтобы заделать брешь, вытащить песок и достать тело погибшего. Без всяких церемоний юношу погребли в тени пальм.

А тут новая напасть. Вода, которую привез Ахамук, была израсходована раньше времени.

– Ну что же, придется идти во второй раз… – вздохнула Лейла.

– Да, мама… – сказал старший сын. – Но нас теперь только двое осталось, и если один из нас отправится за водой, второй надорвется, работая сутками.

– Я доставлю воду, – неожиданно заявила Аиша. – Как наезднице мне, конечно, далеко до Ахамука, но теперь будет легче, ведь Рашид знает дорогу.

Гасель обернулся и посмотрел на великана, стоявшего у входа в шатер.

– Помнишь дорогу? – ограничился он вопросом.

– Да, мой господин, – ответил негр.

– И Аишу сумеешь защитить?

– Сумею, мой господин.

– Если ты оплошаешь, демоны гри-гри будут преследовать тебя повсюду, даже в аду не спрячешься.

– Понимаю, мой господин.

– В таком случае мы, Сайяхи, доверяем тебе самое ценное, что у нас есть. И да пощадит тебя Аллах, если через десять дней вы с моей сестрой не вернетесь целыми и с водой.

Глядя, как удаляется ее дочь, одетая в мужскую одежду, с ружьем, лежащим поперек коленей, Лейла нахмурилась. Приближались беспокойные времена, когда вплотную надо заниматься приданым, роль воина не для девушки, а тем более такой хрупкой.

Женщины туарегов, в отличие от других арабских женщин, пользовались большими свободами. Они не прятали свое лицо, в отличие от своих мужчин[2]2
  Туарегам-мужчинам положено закрывать лицо частью тагельмуста, головного убора, оставляя только глаза.


[Закрыть], и если закрывали его, то только чтобы спасти от колючего песка во время сильного ветра. С мнением женщин считались в племени. Не матриархат, конечно, но именно женщины решали, когда наступала пора сева или когда следовало сворачивать лагерь в поисках новых пастбищ. Женщины могли сами выбирать себе мужей, и даже более того – их не закидывали камнями, если они находили замену своему мужу или парню.

Мужчины были воинами и охотниками, и Лейла утешала себя тем, что поиски воды – это, в общем-то, задача, припасенная для женщины. Аиша выросла в седле и умела стрелять не хуже, чем ее братья. Уж она-то сможет постоять за себя. Да и кому из коренных обитателей пустыни придет в голову причинить вред девушке.

Успокаивало и то, что Рашид, хоть и был из касты рабов, воспитывался в лоне семейства, так что его верность была вне всяких сомнений. А уж при его-то силе он мог противостоять любому, кто встретится на их пути.

И все же Лейла не могла чувствовать себя спокойной.

«Аллах велик! – произнесла она в душе. – Он защитит Аишу».

Гораздо больший страх обуревал ее, когда один из сыновей спускался ночью в колодец. Из-за этого она и спать не могла – сидела и прислушивалась. Еще одной потери ей не пережить, хоть и говорят, что тарги сильные.

Через пять дней Аиша и Рашид благополучно вернулись.

Колодец между тем углублялся очень и очень медленно. Братья работали с осторожностью, опасаясь обвала. Но разве предусмотришь все?

На тридцатиметровой отметке их поджидала неожиданность. У пальм нет центрального стержневого корня, вместо него – хаотичное сплетение придаточных корней, развивающихся в основании ствола и ползущих по сторонам. А тут вдруг они наткнулись на толстый корень, отклоняющийся к югу.

И что это?

В голову приходили самые разные объяснения. Наконец пришли к выводу, что раньше, много десятилетий, а может, и веков назад здесь зеленел оазис. Но потом вода ушла, и солнце убило всю растительность. Этот корень каким-то чудом сохранился, и наверняка он приведет их к воде. Им-то, корням, виднее, где находится влага.

– Мы копаем правильно, – убежденно заявил Сулейман. – Тут есть вода. Только мы не знаем, сколько еще копать.

– И что ты предлагаешь?

– Будем рыть, следуя за этим корнем.

– Да и так роем и роем. Сколько еще рыть-то?

– Не имею ни малейшего представления.

– Да поможет нам Аллах!

– Давно бы стоило помочь! – усмехнулся Сулейман.

– Не богохульствуй! – одернула его Лейла.

– Стараюсь, мама… Но с того проклятого дня, когда наш отец дал приют двум умирающим, несчастья преследует нас повсюду, куда бы мы ни направлялись. Как по мне, иногда стоит пренебречь древними обычаями.

– Ты прекрасно знаешь, что гостеприимство у туарегов – не только древний обычай. Это закон, через который нельзя переступать.

– Я согласен с тобой, мама, но почему-то никто, кроме имохагов, этот закон не соблюдает. За время, что мы провели в городе, ни один человек не открыл нам дверей своего дома. Сколько ночей мы были вынуждены провести под открытым небом, и это при том, что в домах, куда мы стучались, было предостаточно места.

– Да, много, я знаю.

– Тогда почему мы должны привечать незнакомцев, если сами они не поступают так же, как мы?

– Потому что нам повезло быть туарегами, а им нет. Считай, что это цена, какую мы обязаны платить за наше место в пустыне.

Слушая мать, Сулейман Сайях пришел к выводу, что спорить с ней бесполезно, а посему лишь пожал плечами и, чуть повысив голос, объявил:

– Этой ночью начнем копать проходку вдоль корня, и да будет так, как распорядится Аллах.

Двумя неделями позже грунт постепенно начал увлажняться, и вот появилась тоненькая ниточка воды.

Люди восприняли это как чудо. Конечно, чудо – найти воду там, где и намека на нее не было, если не считать полузасохших пальм, к которым привел их Аллах.

Они молились в течение всего дня и с наступлением ночи принесли в жертву последнего барашка.

Наелись до отрыжки, танцевали и пели, поливая себя водой из колодца Ахамука.

Теперь наконец, после стольких неурядиц, у семьи убитого Гаселя Сайяха, пребывающего в Джаннате, райском саду, был свой очаг.

Их очаг находился в скалистом массиве на краю пустыни, там был колодец и росло три пальмы.

Немного для людей.

Много для туарегов.

От подножия гор они наносили земли и высадили небольшой огород. Вот и пригодились семена, которые Лейла хранила в кожаной сумке.

Молодой Гасель ходил на охоту и время от времени возвращался то с ориксом, то с горной козой, а то и с газелью.

Женщины брали воду из колодца и поливали всходы.

Всем было чем заняться.

Дни сменялись неделями, недели – месяцами, прошел год и еще немало.

Колодец Ахамука был неиссякаем. Он давал людям воды ровно столько, сколько нужно. Хвала Аллаху – аль-Хамду ли-Ллях!

Лейла начала стареть.

Сулейман сделался еще сильнее.

Аиша превратилась в настоящую красавицу.

А Гасель Сайях, сын Гаселя Сайяха, с каждым днем все больше креп физически и все больше напоминал своего отца твердостью характера.

Старый Суилем умер, а спустя несколько дней после этого Рашид почтительно попросил разрешения уйти. Он захотел отправиться на юг, в те места, о которых столько слышал от деда. Ему хотелось найти там красивую женщину, с которой он мог бы создать семью.

Рашида благословили, подарили ему хорошего верблюда, ружье и козу в придачу. И ему и всем его потомкам была предоставлена свобода, а Лейла пообещала, что демоны гри-гри никогда не будут преследовать его.

Смерть преданного семье Суилема образовала пустоту в сердце пожилой женщины, а тут еще и Рашид решил уйти… Но она понимала, что добрейший великан имел право на свою собственную жизнь. И все же, когда Рашид со своими животными скрылся из виду, у нее возникло странное чувство, что та большая семья, которую ее покойный муж сумел создать, рассыпается, как песок. От могущественного клана, почитаемого в пустыне, осталась лишь горстка. Выживали они за счет колодца, носившего имя одного из ее сыновей.

В одно нестерпимо жаркое утро в конце лета с юго-востока послышался какой-то шум. Шум постепенно нарастал, и наконец на горизонте появился небольшой белый самолет – появился и начал кружить прямо над их головами.

Все, конечно, выбежали посмотреть. В городе они довольно часто видели самолеты, но здесь-то что ему делать?

Оглушительно тарахтя, самолет описал четыре или пять кругов, с каждым разом все больше сужающихся, а потом снова взмыл в небо и скрылся в том же направлении, откуда прилетел.

Все последующие дни Сайяхи и слуги только и говорили о происшествии. Каким ветром этот самолет сюда принесло? Что он тут выискивал? Летел-то так низко, что даже было видно пилота с густой всклокоченной бородой. Самолет был явно не военный, и это рождало новые вопросы. А может, и лучше, что не военный. Мало ли, искатели приключений… Пока они жили в городе, насмотрелись на таких. И просто туристы, и этнографы, и археологи, упрямо искавшие остатки исчезнувших цивилизаций в заброшенных уголках. Но у них-то что искать? Далеко на севере, в горном массиве Тассилин-Адджер есть очень привлекательные виды, и там сохранились наскальные рисунки, исследовать которые приезжали даже из Америки. Но здесь-то, здесь никаких таких видов нет, вершины скал больше чем на двести метров не поднимаются, и рисунков они вроде не замечали.