Текст книги "Аполлон"

Алекс Д
Аполлон

«Женская красота не проявляется с самого детства. Она зреет внутри куколки, словно будущая бабочка, которая не сразу раскроет свои волшебные крылья. Эта куколка, казалось бы, не обещает явить миру ничего прекрасного. Но наступает положенный час, и… случается чудо!»

Наталья Солнцева. Пассажирка с «Титаника»

Пролог

Что мы знаем о бабочках кроме того, что уродливая гусеница в один прекрасный момент превращается в неподвижную застывшую куколку, а потом вдруг становится прекрасным легкокрылым насекомым, порхающим с цветка на цветок?

Существует очень красивая греческая легенда о происхождении этих удивительных созданий. Однажды богиня Флора решила сделать подарок могущественному Зевсу и сотворила для него невероятной красоты цветок. Восхищённый даром бог-громовержец коснулся губами лепестков, после чего цветок оторвался от стебля и упорхнул в небо.

Но есть и другая более зловещая версия. Бабочка – это душа человека, вылетающая из погребального костра.

Я хочу рассказать вам историю о маленькой одинокой бабочке Аполлон. Она родилась не от поцелуя Бога, а обрела свои крылья на пепелище переплетённых судеб людей, которых любила. Очень долго Аполлон была некрасивой гусеницей, уныло влачившей свое существование, а после обратилась в куколку, застыв, исчезнув для себя и окружающего мира. И ее путь от темницы тесного кокона до обретения крыльев оказался долгим и мучительным.

Но оно того стоило, раз однажды ей удалось взлететь.

Глава 1

Лос-Анджелес. Наши дни.

Марк

Я смотрю, как волны неспешно и вальяжно накатывают на берег, снисходительно бросая брызги мне в лицо. Сегодня океан молчалив и спокоен: голубая гладь до самого горизонта, и непонятно, где заканчивается океан, и начинается небо. Я прихожу сюда каждый день на закате, чтобы застать момент, когда огромный огненный шар, проделав свой долгий путь, устало растворяет лучи в темнеющих водах, окрашивая их алыми и бордовыми разводами. Небо величественно пылает, я поднимаю голову, завороженный, очарованный, ощущая, как прохладный ветер треплет мои волосы, пробирается под футболку, оставляя соль на губах. И в этот момент, я чувствую себя почти счастливым. На меня накатывают вдохновение и трепет, которые требуют выхода, поэтому иногда я беру с собой ноутбук и пишу историю о том, как много лет назад полюбил девочку, которой было всего четыре года. Я пишу историю о своей первой любви, меняя места, имена, события, города и страны, оставляя главное – наши мечты, чувства, встречи и расставания. Я ищу ответ за каждой новой строчкой, каждым новым прожитым днем в нашем далеком прошлом. Мог ли я успеть, или у нас изначально не было никакого шанса? Была ли наша любовь иллюзией, мечтой, которой не суждено было сбыться?

Если бы мы были настоящими, то выстояли. Разве нет? Я знаю, что пройдет несколько лет, и все случившееся с нами покажется сном, размытым воспоминанием

«Я был ее первой любовью, а она – моей единственной».

Конец.

Прошло два года с тех пор, как я завершил написание своей нелегкой исповеди. Я продолжаю возвращаться на пляж, где провел огромное количество часов, набирая текст, и, глядя на загорающийся рассвет, на волны, с остервенением бьющиеся о берег и на алые всполохи в светлеющем небе. Я прихожу сюда ранним утром или на закате. Полной грудью вдыхаю соленый свежий ветер, а затем перечитываю обжигающие душу строки снова и снова. В них вся моя жизнь с того момента, как я помню себя и до того, который предпочел бы забыть. Мое неуемное стремление жить быстро, ярко, на грани эмоций привело к неутешительному финалу – я везде опоздал и больше не верю, что для меня существует пресловутая чистая страница, новый этап или второй шанс почувствовать себя цельным. Я погружаюсь в воспоминания, которые не отпускают, не дают покоя, а после с разбега бросаюсь в бушующие или смиренные волны океана, чтобы смыть наваждение, одиночество, горечь и пустоту в разбитом сердце.

Я придумал собственный способ священного крещения и отпущения грехов. Океан ревел или шептал, качая меня, позволяя на мгновение забыться, очиститься от воспоминаний, в которых хранится так много всего и ничего правильного.

Написав финал своей личной трагедии, и, поставив жирную точку в прошлом, я никак не мог предположить, что эпилог моей истории станет прологом для новой….

Глава 2

Кэрри

Лос-Анджелес. Восемь лет назад.

– Выпрыгивай, черт бы тебя побрал, – орет в рупор постановщик трюков Джош Каперски на каскадера, который находится в горящей машине, несущейся на полном ходу по оцепленному участку трассы. Окаменев от ужаса, я едва не пролила на себя кофе, неотрывно наблюдая за разворачивающейся сценой. Многочисленные камеры одновременно со мной улавливают момент, когда рисковый парень выскакивает из автомобиля. Кувырнувшись в воздухе, он приземляется на ноги и неторопливой походкой направляется в сторону съёмочной группы. Его специальный костюм продолжает гореть, пока ребята из технического отдела бегут к нему с огнетушителями. Когда огонь полностью сбивают, каскадер снимает маску и невозмутимо улыбается пребывающим в шоке зрителям. Я с облегчением выдыхаю, поняв, что опасность миновала, а съёмочная группа оживает, начиная свистеть и аплодировать.

– Шевели своей жирной задницей, клуша, – толкнув меня в плечо, рычит Сандра Коул. Ее красивое лицо искажено раздражением. Моргнув, я перевожу на красавицу рассеянный взгляд, ее слова доходят до меня с трудом. Сердце хаотично бьется от испытанного страха за отчаянного каскадера. Закатив глаза, Сандра вырывает из моих рук пластиковый стаканчик и направляется к дымящемуся парню. С досадой и завистью я смотрю, как она отдает ему кофе, и как его сильная рука обвивает ее талию, властно привлекая к мускулистому телу. Сандра Коул – новая голливудская звезда, она играет главную женскую роль в шпионском блокбастере, на съемках которого я подрабатываю в свободное от учебы время, выполняя самые разные мелкие поручения. Девочка на побегушках. На меня обращают внимание только в случае, когда не на ком больше сорвать плохое настроение. На площадке полно роскошных красавиц с мировыми именами и модельной внешностью. А мое лицо и фигура далеки от шаблонов красоты. Полная, невысокая, еще и угревая сыпь, с которой я борюсь с шестнадцати лет, но безнадёжно проигрываю. Вряд ли кто-то из огромного коллектива, работающего над фильмом, запомнил мое имя. Даже охранник, прежде чем пропустить, всякий раз требует пропуск, хотя я бываю тут каждый день. Прихожу сразу после занятий в университете и остаюсь так долго, как могу. Я не жалуюсь. На самом деле мне чертовски повезло, что я, вообще, попала в состав съёмочной группы. Я обожаю кино с детства, одержима не столько конечным результатом, сколько кропотливым процессом его создания. Если бы не моя невыразительная внешность, я бы грезила, как и многие девчонки, о карьере актрисы, но трезво рассмотрев свои шансы, подала документы в UCLA на режиссерский факультет. И, отучившись полгода, уже точно решила, кем стану в будущем.

– Я всегда говорил, хороших каскадеров в Голливуде пруд пруди, а гениальный – один. И это Марк Красавин, – хвалит каскадера режиссер фильма, пожимая его руку. Роберт Мейн – отвратительный тип, требовательный, безнравственный и непредсказуемый. Он жесткий даже со звездами, но как режиссер – гениален.

– Молодец, парень, – продолжает он. – Точно не хочешь попробоваться на мужскую роль? У тебя невероятный магнетизм. Смотри, как наша Сандра к тебе прилипла, – Роберт ущипнул главную суку, пардон, актрису за щеку.

– Нет. Я не актер, Роберт. Но спасибо, – с вежливым равнодушием отзывается Марк, продолжая лапать Сандру и пить кофе, который я должна была ему отнести. Но так растерялась, когда Красавин на несколько секунд дольше положенного задержался в горящей машине, что едва не заработала инфаркт в свои неполные девятнадцать.

– Зря, мальчик, гонорары другие, известность. Данные у тебя есть. Бабы любят. Ты же у нас даже Джимми затмил. У женского состава просто фурор, когда им становится известно, что за каскадёр будет работать в картине.

Джимми – актер, которого дублирует Марк Красавин, выполняя за него все сложные трюки. Как и Сандра, Джимми Броуди – голливудская звезда, секс-символ, но я никогда не считала его привлекательным и не вешала постеры со смазливой физиономией Броуди на стенах своей комнаты. Я давно и безнадежно запала на парня, который горит, прыгает и летает в кадре. Мейн прав, у Марка Красавина есть всё, чтобы затмить Джимми и любого другого избалованного славой актера с мировым именем. Он настолько горяч, что мне самой требуется огнетушитель, когда я смотрю на него, просто смотрю. Мы ни разу не разговаривали, хотя я пару раз приносила ему кофе. Уверена, он не замечает меня точно так же, как и все остальные.

Я давно смирилась с ролью невидимки, которую играю со школы. В университете у меня тоже нет друзей, с кем я могла бы поговорить по душам. Разве что Ари, но она не подруга, а, скорее, приятельница. Сумасшедшая девчонка, совершенно безбашенная. Она чуть не сбила меня на своем байке в первый день занятий. Я немного опаздывала и перебегала дорогу, не посмотрев по сторонам. Ари, уклоняясь от столкновения, вылетела на обочину и свалилась, порвав свои кожаные штаны. Мне пришлось купить ей новые. Так и завязалось общение. Потребительское с ее стороны.

Иногда Ариана наглеет и является ко мне без приглашения, остается на ночь, но я терплю. Мне даже приятно заботиться о ком-то. Ари популярна в университете, и ее обожают парни, но надолго не задерживаются, не выдерживая бешеной энергетики и взбалмошного характера. Уверена, что появись она на площадке, Красавин точно бы обратил внимание на рыжую беспредельщицу. Я и сама стала, своего рода, жертвой ее безумного магнетизма и невероятной свободы, которую она излучает каждым своим словом и действием. Если бы я могла вот так же легко жить и мыслить. Но мы настолько разные, что я каждый раз удивляюсь, зачем она вообще со мной возится?

Вероятно, каждому безумцу нужна тихая гавань, и Ари Миллер нашла таковую во мне. Единственное, что я не приемлю в ее поведении – это легкомысленное отношение к парням. Она заводит романы настолько часто, что я давно сбилась со счета. Иногда морочит голову сразу нескольким. Я бы так не смогла, даже имея такую же яркую внешность, как у Ари. У меня старомодные взгляды на взаимоотношения между мужчиной и женщиной. Я отлично понимаю, что с такими принципами у меня мало шансов найти себе бойфренда, подходящего под мои многочисленные критерии. И меня это не удручает. Совсем.

Я по-настоящему счастлива наедине с собой или здесь – в закулисье киноиндустрии. Хотя работа дается мне нелегко и очень несладко. Все, начиная от технического персонала до помощников режиссёра, норовят унизить или оскорбить, ткнуть носом в мои промахи, а я не могу набраться смелости, чтобы ответить на грубость или постоять за себя. Это жалко звучит, но я с детства болезненно-застенчивая.

Мама была другой, она … Я не хочу о ней вспоминать. Это больно. Мы приехали из Франции в Голливуд, когда мне только исполнилось семь, и город грехов сожрал ее, поглотил, перемолол и выплюнул. А мой отец ничего не сделал, чтобы помочь, ни малейшего интереса и участия с его стороны. Мы просили о помощи. Мама просила, но, когда он вспомнил о нас, было уже слишком поздно.

Моя мать выпала с двадцать третьего этажа отеля «Плаза» во время вечеринки. Свидетели говорят, она была под кайфом. Я не сомневаюсь, что показания и слухи правдивы. Ее образ жизни допускал и даже приветствовал употребление алкоголя и запрещенных препаратов. Когда-то мама была неплохой актрисой и моделью, но в последние годы ей не везло с работой, и она отчаялась, упала духом, а потом пошла по рукам. Бесконечная вереница мужчин, наркотики. Я обращалась к отцу, умоляла вмешаться, но ему было удобнее жить так, словно нас не существует, словно он стыдился нас, словно мы недостойны.

Я пыталась изменить его отношение, старательно училась, участвовала в олимпиадах, но он даже слышать не хотел о моих достижениях. Я не входила в круг его интересов, и в напряженном графике жизни моего отца не было ни одного «окна» для некрасивой дочери. Мама рассказывала, почему так вышло. Отец меня не хотел, настаивал на аборте, но она уехала в Париж и там родила, а потом вернулась и … Короче говоря, он не обрадовался встрече ни с ней, ни со мной. После гибели мамы ничего кардинально не изменилось. Меня по-прежнему для него нет. Тень. Невидимка. Обуза.

Но я заставлю его изменить свое мнение. Однажды он будет гордиться мной. Может быть, у меня нет красивой внешности, как у матери, но я не глупа. Преподаватели хвалят и выделяют меня среди других студентов. Немного удачи, и я обязательно добьюсь успеха на выбранном поприще.

– Роберт, ты уверен, что не нужен ещё один дубль? – обращается Марк к Мейну. У парня очень глубокий и чувственный голос, я снова залипаю, глядя на его обтянутые латексным костюмом рельефные мышцы. Краска приливает к щекам и другим интимным местам, обречённым на вечную девственность.

Однажды я видела его голым. Совершенно случайно. Заносила что-то из реквизита в гримерку, а Красавин в это время плескался в душе, не соизволив закрыть дверь. Боги, это было незабываемое, крышесносное зрелище. Круче, чем на площадке. У него обалденное тело, и если бы не огромное количество татуировок, я бы смело причислила Красавина к гребаному эталону абсолютного мужского совершенства. Мне сказочно повезло, что парень не заметил меня, пока я пялилась на его задницу, обливаясь слюной. Ради такого, как Красавин, я бы забила на все свои критерии и позволила себе на пару мгновений превратиться в Ари. Она бы точно не упустила момент. Жаль, что я всего лишь бледная невыразительная Каролин Симон.

– Все отлично. Отдыхай, Марк. Завтра в шесть на площадке. Много не пей, – насмешливо отвечает Мейн, переключая свое царственное внимание на Джимми и Сандру, которая нехотя отрывается от единственного кумира моих грез. – Что стоим, оболтусы? Работаем. Еще три сцены, а они даже текст не повторяют.

За моей спиной раздаётся раздраженный женский голос.

– Ты опять зависла? Тебя Кармен повсюду ищет. Ей нужна помощь с новым реквизитом, – повернувшись, я чуть не влетаю в костюмершу. Кажется, ее зовут Мэри. Симпатичная стройная блондинка, почему-то уверенная в том, что я нахожусь в ее личном подчинении.

– Совсем ослепла? Куда прешь? – хамит она. Потом переводит взгляд за мою спину и резко меняется в лице, растягивая губы в улыбке, которая предназначена точно не мне. И не надо оглядываться, чтобы понять кому именно. В груди неприятно ноет, но я бессильна изменить кобелиную натуру Красавина, известного своими многочисленными сексуальными связями и, точно так же, бессильна изменить собственное отражение в зеркале. У меня нет ни малейшего шанса попасть в его одноразовый список. И не то, чтобы я сожалею, нет…. Просто хочется, чтобы он хотя бы один раз посмотрел на меня, как на других красивых девушек, с которыми трахается или флиртует. И ему, кстати, не помешает наличие официальной подружки.

– Пойду заберу испорченный костюм. Исчезни, – отталкивая меня в сторону, негромко бросает Мэри. Обернувшись, я провожаю ее стройную фигурку и подтянутую раскачивающуюся попку тоскливым взглядом. Блондинка направляется в сторону гримерки Красавина, где секундами ранее он закрыл за собой дверь, успев недвусмысленно подмигнуть Мэри. Я закусываю губу, испытывая бессильное раздражение и, отлично понимая, чем займутся Марк и Мэри в ближайшие минуты. Оставалось только пофантазировать, насколько это будет грубо и горячо, но только в моих фантазиях вместо Мэри буду я. Похудевшая, гибкая, красивая. И он непременно поймет, насколько я особенная и, как сильно отличаюсь от других женщин, а потом полюбит меня. Все мои мечты о Марке Красавине всегда заканчивались одинаково. Он делал мне предложение во время исполнения самого сумасшедшего из своих трюков на глазах у съёмочной группы. Я плакала от умиления, а все брюнетки и блондинки, которых он успел поиметь до меня – от зависти.

– Каролин, подойди сюда, – я даже подпрыгиваю от удивления, когда меня окликает сам Роберт Мейн. Вернувшись с небес на землю, я удивленно встречаю его нетерпеливый взгляд. Оглядываюсь по сторонам, на всякий случай, но рядом других Каролин не наблюдается.

– Живее, Кэрри, – начинает раздражаться Роберт, и я быстрее передвигаю ногами. – Садись, – приказывает он, когда я подхожу и показывает на стул напротив. Я начинаю смутно догадываться о причине его заинтересованности. Было огромной глупостью подсунуть под дверь его кабинета свой сценарий, над которым я работала три месяца. Он сырой, немного наивный, но… Никаких «но». Не знаю, о чем я думала, когда решилась на подобную глупость. Мейн поднимает на меня внимательный острый взгляд. У меня хватило ума подписать свою «домашнюю работу» настоящим именем. Какая же дура! Мучительно краснею, опуская глаза. Неловко убираю за ухо выбившуюся светлую прядь из высокого хвоста. Волосы – мое единственное достоинство. Длинные, густые, шелковистые. Я блондинка от природы, но если к данному факту не прилагаются длинные ноги, тонкая талия и глаза на пол-лица, то единственное достоинство скорее всего не заметят. Полные прыщавые щеки и жирный зад бросаются в глаза быстрее, чем красивые волосы.

Мейн напряженно молчит, а я всё больше нервничаю. Ну всё, сейчас он меня осмеет и вышвырнет с площадки. Главное, чтобы никто не увидел моего позора. Я вздрагиваю, когда знакомая толстая папка ложится на мои колени. Опускаю голову ниже, сгорая от стыда.

– Твоя работа? – резко спрашивает он. Я неопределённо дергаю плечами, шмыгнув носом и начинаю трястись в нервном ознобе. – Что тебя вдохновило, Кэрри?

Мотаю головой, не смея посмотреть в суровое лицо знаменитого режиссера.

– Прекрати дрожать и ответь на вопрос, – рявкает он, теряя терпение. – Ты слышала, что я говорил о своих планах в отношении Красавина, или это твое личное желание? Или, может, фантазии? – добавляет вкрадчиво.

Набравшись смелости, поднимаю голову, испуганно глядя в светлые безжалостные глаза Мейна.

– Я слышала. И я подумала… – сбивчиво начинаю я, и Роберт стиснув челюсти, наклоняется вперед, наводя на меня еще больше ужаса. Но именно страх заставляет меня сказать правду. – Я давно наблюдала за ним. И подумала что, если бы ты решил снять фильм с участием Красавина…. То он бы мог сыграть кого-то, похожего на себя. Поэтому я собрала те факты, которые знала и собственные наблюдения.

– Никогда бы не предположил, что из одержимой фанатичной влюбленности в кумира может выйти нечто толковое, – обрывая меня на полуслове, бросает Мейн. Это жестоко и больно. Но он прав. Стоп… Толковое? Он сказал «толковое»? Удивлённо смотрю в невозмутимое хладнокровное лицо режиссера, отказываясь верить собственным ушам. – Это твой первый сценарий? Или ты пробовала раньше? – продолжает меня допрашивать Мейн.

– Я пишу с детства, но всерьез начала год назад, когда готовилась к поступлению в университет, – смущаясь, и, краснея, лепечу я. – Я прочитала много литературы о том, как правильно создавать сценарий.

– Меня не интересует, когда и почему, – обрывает Роберт. – Я задал конкретный вопрос. Первый или нет?

– Нет, – растеряно качаю головой. Мейн проводит ладонью по седеющей шевелюре, в его глазах глубокая задумчивость. – Есть другие.

– Я хочу посмотреть, – заявляет он, и меня снова охватывает ощущение нереальности происходящего.

– Серьезно? – на пару секунд потеряв дар речи, спрашиваю я. Он раздраженно кивает. Пристально всматриваюсь в лицо мужчины, пытаясь разглядеть признаки неискренности. На розыгрыш вроде не похоже. Да и зачем ему тратить свое драгоценное время, чтобы посмеяться над какой-то неуклюжей толстушкой Кэрри.

– Принесешь мне лично. А этот надо доработать. Я оставил пометки на полях. И, вероятно, вносить изменения придётся не раз и не два.

– Ты его берешь? – округлив глаза, изумленно спрашиваю я, оглушенная бешеным стуком сердца в груди, в висках. Все тело вибрирует и бьётся в одном ритме. Это какое-то безумие. Я не лукавила, сказав, что пишу сценарии с детства. Почему сценарии? Моя мать актриса. Я выросла среди артистов, сценаристов, режиссеров, я больше времени провела на съёмочных площадках, чем в детском саду или школе. Кино было моей мечтой, сколько я помню себя. А врождённая наблюдательность и внимательность к деталям, в свое время, удивляли даже маму. И в период обучения в школе у меня сложился определенный опыт. Я никогда не хотела участвовать в школьных спектаклях в качестве исполнительницы роли, но именно мне доверяли организаторскую работу, и я всегда отлично справлялась.

– Не уверен, но, если мне удастся получить Красавина, то такая вероятность имеется. Идея неплохая. Есть одно «но», – категорично начинает Мейн.

– Какое? – впиваясь в него вопросительным взглядом, спрашиваю я.

– Ты никто, Кэрри, – жестко бьет меня словами Мейн. – Студентка, которая подрабатывает девочкой на побегушках. Твое имя на сценарии – заведомый провал фильма. Понимаешь?

Я какое-то время смотрю на него, пытаясь понять, что Мейн имеет в виду, а потом нервно сглатываю образовавшийся в горле комок и киваю.

– Да. Мне все равно. Я… – начинаю мямлить, но он снова затыкает меня.

– Ты получишь неплохой гонорар, но мы подпишем бумаги, согласно которым ты полностью передашь мне права на сценарий. И, в случае утверждения, он будет подписан моим именем. Если не согласна, скажи сейчас.

– Я согласна, – быстро отвечаю я. О чем тут вообще можно думать? Мне всего восемнадцать. И это гребаный звездный час. Время амбиций можно немного задвинуть на неопределённый срок. Сам Роберт Мейн оценил мой творческий порыв. Черт возьми, если я смогу когда-нибудь увидеть фильм по сценарию, созданным моей рукой, мне плевать, чьё имя прозвучит в титрах.

В венах растекается адреналин, и я начинаю понимать, о каких эмоциях говорила Ари, объясняя, почему ей так необходимо гонять по городу на бешеной скорости и влипать в сомнительные истории. Пальцы автоматически тянутся к заколке в волосах, поглаживая камушек. Моя мать когда-то собирала заколки с бабочками, некоторые были инкрустированы драгоценными камнями. Я ношу одну из них в память о ней. Бабочка… Ее так называли многие из ее любовников. Она обожала крылатых красавиц, часто использовала их в качестве принтов в одежде, даже наколола парочку на плече и целый рой крошечных колибри на пояснице. Прозвище ей действительно очень подходило. Прекрасная, тонкая, легкая, она порхала по жизни, пока не сожгла свои крылья и не рухнула…. Жизнь оказалась злее и беспощаднее, чем думала моя мама. Нет, не могу. Не буду думать об этом сейчас, когда напряженный твёрдый взгляд Мейна неотрывно следит за каждой эмоцией на моем лице. Он замечает мой неосознанный жест и смотрит на заколку в моих волосах с мрачным выражением лица. Но зря волнуется, я не откажусь.

– А подумать? – скользнув по мне пристальным взглядом спрашивает Мейн. Я так счастлива, что он впервые не кажется мне отвратительным и раздражающим типом с гадким характером.

– Я уже всё решила, – сияя улыбкой, заверяю я.

– Вот и отлично. Остальные работы я тоже хочу увидеть. Убедительная просьба – больше ничего не оставляй под дверью. Только лично в руки и никому ни слова. Даже самым близким подружкам. Ясно?

– Да, – робко киваю я.

– Тогда возвращайся к своим обязанностям. А, чтобы не было лишних вопросов, назначу тебя своим личным помощником… номер десять, – ухмыляется он.

Марк

Лос-Анджелес. Наши дни.

– Ты кусок дерьма, Марк Красавин, больной ублюдок и неудачник, – визжит Клэр Роудс, яростно дергая запястье, прикованное к кровати наручником. Ее идеальное личико, чарующе улыбающееся с обложек модных журналов, в настоящий момент покрыто красными пятнами и перекошено злобой. Сексуальное стройное тело, которое мегапопулярная актриса с удовольствием обнажает на потеху публики во время откровенных фотосессий, извивается на сбитых простынях в отчаянной и безуспешной попытке освободиться. Фанатичные поклонники были бы неприятно удивлены, увидев секс-символ современности в образе взбесившейся суки. И я, на мгновение, задумываюсь, а не сделать ли мне парочку удачных сэлфи с Клэр Роудс, которые уже через пару минут взорвали бы таблоиды.

– Отстегни меня! Сейчас же. Подонок, извращенец… – продолжает вопить кумир миллионов, пока я, стоя к ней спиной, небрежным жестом застегиваю ширинку на джинсах, ремень и натягиваю футболку. Беру с тумбочки часы, защелкиваю на запястье, потом тянусь за мобильным и, повернувшись, окидываю задумчивым взглядом продолжающую биться в истерике Клэр.

– Ты скотина, я тебя уничтожу. Я… – ее голос срывается. Заметив в моих татуированных пальцах гаджет с загоревшимся объективом камеры, она застывает. И с выражением ужаса смотрит мне в глаза. Я насмешливо ухмыляюсь, склонив голову на бок, и, поднимая руку, выбираю более удачный ракурс.

– Ты не сделаешь этого, ты мразь! – хрипло кричит она. Я невозмутимо пожимаю плечами и, словно в раздумье, потираю покрытый щетиной подбородок, разглядывая голую разъяренную миссис Роудс, чья корона неудачно закатилась под кровать, пока я ее трахал. Кстати, пока мой член вбивался в эту похотливую сучку, она так не сквернословила, и я не был ни подонком, ни куском дерьма. Разве что немного извращенцем, но я уверен, ей это понравилось.

– Отпусти, Марк, у тебя будут проблемы, – осознав, что ее крики производят на меня нулевой эффект, свистящим шёпотом требует Клэр.

– Я так часто слышу эту фразу в последнее время, детка, – делая пару снимков, с чувственной улыбкой отвечаю я, убирая телефон в задний карман джинсов. Обув на ноги массивные кожаные ботинки, медленно подхожу к кровати, окидывая присмиревшую девушку скептическим взглядом.

– Не волнуйся, я приберегу твои «бесценные» фотографии на тот случай, если ты все-таки решишь устроить мне парочку новых проблем, – произношу почти ласковым тоном и обхватываю ее лицо за скулы, вынуждая смотреть мне в глаза. – Я буду смотреть на них, когда меня накроет ностальгия о нашем коротком и ярком приключении.

– Теперь ты расстегнёшь наручники? – тихо спрашивает она и даже пытается соблазнительно улыбнуться, выпячивая свои сиськи, над которыми явно поработал пластический хирург. Я в удивлении приподнимаю бровь. Ни слова не говоря, достаю из кармана несколько зеленых купюр. Клэр сунула их туда три часа назад. Это случилось перед тем, как она попросила меня увезти ее с вечеринки, где мы оба присутствовали. В ее серо-зеленых глазах мелькает недоумение, пока я скручиваю деньги в трубочку.

– Открой рот, – резко требую я. Она растерянно и испуганно мотает головой. Жестко сжав ее скулы, я повторяю безэмоциональным ледяным тоном. – Открой свой чертов рот.

– Нет, – пищит Клэр, в глазах мелькают слезы. Она актриса, мать ее. И это не более чем игра, призванная одурачить меня, вызвать жалость. Хрен тебе, сука.

– Для моего члена ты открывала рот даже, когда я об этом не просил, – бесстрастно напоминаю я, и она краснеет, но не от смущения или стыда, а от ярости.

– Ну ты и свинья, Красавин. – шипит она. Я усиливаю нажим пальцев, и, вскрикнув, девушка делает то, что ей сказали. В миг, я засовываю в её рот свернутые купюры. Глубоко, прямо в горло, она не задохнётся. С её-то навыками.

– Лежи так, пока я не уйду, – приказываю я, поднимая с пола кожаную куртку с шипами и эмблемой каскадерского клуба «Тайгерс». Она снова дергается, пытаясь мычать, яростно мотая головой.

На пороге я оборачиваюсь, чтобы посмотреть на одну из самых сексуальных женщин планеты по версии журнала «People». Ухмылка кривит мои губы, и я посылаю ей прощальный воздушный поцелуй. Внизу хлопает входная дверь, и моя улыбка становится шире.

– Кажется, Мистер Роудс вернулся. Надеюсь, он оценит то, как я отлично справился с его обязанностями, – заявляю невозмутимо и, передумав спускаться по лестнице, стремительно подхожу к окну. Распахнув его, спрыгиваю в сад и, резво перемахнув через забор, оказываюсь за пределами владений Роудсов. Можно было, конечно, через парадный вход и центральные ворота, но я не горю желанием натолкнуться на рогоносца-режиссера, который явил миру рождение голливудской звезды Клэр Роудс.

Мой Харлей припаркован у соседнего дома, чтобы ненароком не подмочить репутацию ни разу не замеченной в измене миссис Роудс. Выкурив сигарету, я забираюсь на мотоцикл и, закрепив шлем, на огромной скорости уношусь прочь из шикарного района, в котором когда-то мог позволить себе купить особняк не хуже, чем у известных супругов. А теперь такие охреневшие богатые потаскухи, как Клэр считают, что могут трахнуть меня за пару тысяч. И это, бл*дь, далеко не первый случай.

Стиснув челюсти, я прибавляю газа, и Харлей с бешеным ревом устремляется вперед. Лавируя между ползущими в потоке автомобилями, оставляю их позади, не обращая внимания на возмущенные сигналы. Скорость несет освобождение, растворяя мою ярость, рождая ощущение мнимой свободы. Я снова чувствую выброс адреналина, разливающегося по венам, сумасшедший драйв, дикое биение сердца и свист ветра в ушах. Перед моими глазами только синее небо над головой и бесконечная черная полоса дороги.

Когда-то мой покойный друг Джош Каперски сказал, что адреналиновые наркоманы вроде нас с ним все эмоции переживают ярче и острее. Он был чертовски прав. Чтобы продолжать жить, нам необходимо гореть во всех смыслах этого слова. Каперски, вообще, говорил очень много мудрых вещей, но я был слишком молод и глуп, чтобы прислушиваться к советам, а сейчас… сейчас, когда мой огонь потушила моя белокурая Джульетта, я отчаянно ищу способ вернуть себе хотя бы мизерное подобие безумной эйфории, и иногда у меня получается… на одно мгновение. А потом, я возвращаюсь в свое привычное бесчувственное отрешенное состояние и упорно продолжаю бессмысленное существование. Но я не сдался, утонув в литрах алкоголя и доступной на каждом шагу наркоты, как случалось ранее. Я пытаюсь барахтаться, плыть против течения, но пока стихия сильнее. Меня каждый раз откидывает назад, и приходится начинать все сначала.

Припарковавшись во внутреннем дворе невзрачного одноэтажного коттеджа, я спрыгиваю с мотоцикла и направляюсь к крыльцу, снимая на ходу шлем. Открыв дверь, прохожу в крошечную прокуренную тускло-освещённую прихожую с обшарпанными стенами. Из гостиной доносятся звуки телевизора и громкий хохот Билла Марвуда, который все свое свободное время от работы в «Тайгерс» проводит за просмотром тупых комедий наедине с пивом и пиццей. Я не осуждаю. Каждый отдыхает так, как считает нужным. К тому же не так много у нас выходных, чтобы употребление лишних калорий сказалась на физической подготовке Билла. И даже если у нас нет заказов, мы не болтаемся без дела, а оттачиваем свои навыки и тренируемся в ангаре каскадерского клуба. Тело – это наш рабочий инструмент, и мы обязаны содержать его в тонусе.