Текст книги "Райдзин. Проект Цербер"

Глава 5

Вечером понедельника тридцать первого мая, в двадцать один час пятнадцать минут, в погруженном в полумрак помещении Особого отдела оперативного штаба Управления Федеральной службы безопасности по Гродненской губернии, перед взором одного из дежурных замигал красный предупредительный сигнал срочного оповещения.

Моментально отвлекшись от разговора с соседом, лейтенант Николай Никонов стремительно развернулся в кресле. Тут же забыв обо всем, он обратился всем вниманием на экраны двух своих мониторов. И уже через несколько секунд снял трубку архаичного – но гарантированно защищенного от прослушивания проводного прямого телефона. Едва на линии ответили, как лейтенант Никонов начал докладывать:

– Проект Цербер, код Красный, повторяю, код Красный. Объект два нуля тринадцать, стихийная активация. Местоположение Познань, больница Франциска Рашея. Повторяю, Познань, больница Франческа Рашея, объект два нуля тринадцать, код Красный… Так точно, – после паузы произнес Никонов, сразу же положив трубку.

И сразу отдернул от телефона руку, как будто трубка была раскалена.

Обратившись вниманием к монитору, лейтенант Никонов подтвердил прием-передачу информации, отправил циркулярной рассылкой доклад о произошедшем по списку адресатов согласно протоколу Красного кода, и только после этого алая подсветка оповещения на экране погасла.

Прошло еще несколько секунд – и на моргнувших экранах рабочего места лейтенанта Никонова вдруг исчезла вообще вся информация о стихийной активации. Открытые информационные окна исчезли, отображенная карта перескочила на столицу Гродненской губернии – как происходит при перезагрузке программы, а на втором экране пропали записи истории событий последних минут, ведущиеся в автоматическом режиме журнала дежурной смены.

Никонов даже зажмурился, а после поморгал пару раз, не понимая, что произошло. Возникло ощущение, как будто тревожное сообщение ему только что привиделось. Глядя на вернувшиеся в обычный режим экраны, лейтенант глубоко вздохнул, после чего медленно выдохнул.

В роли дежурного наблюдателя Особого отдела, требующей и особый допуск, Никонов провел уже около полугода. За это время он неоднократно сталкивался со стихийной активацией проклятых, состоящих на учете проекта «Цербер». Но подобное – столь выбивающееся из общего ряда, видел впервые.

До этого момента все оповещения были «Синие» и «Желтые». Один раз – когда сдерживающая стихийный дар ментальная пломба у проклятого оказалась выбита в крупном торговом центре, код был «Оранжевый».

Цвет оповещения зависел и от потенциала угрозы случайным людям во время стихийной активации, и от потенциала заблокированного дара. Если активация происходила без опасности для окружающих, то Синий код означал максимальный четвертый золотой ранг включительно, Желтый код – максимально пятый золотой, Оранжевый – седьмой бронзовый.

Все, что выше седьмого бронзового ранга, – это уже невероятная высота, самый Олимп у опоры трона. Только там можно встретить одаренных, владеющих столь высоким даром, поэтому Никонов даже не предполагал, что может увидеть Красный код – это казалось фантастикой. Да и ментальную пломбу таким уникумам никто ставить бы не стал. Сразу бы забрали под опеку, такие сильные владеющие – это же достояние Империи.

Никонов так и продолжал смотреть в вернувшиеся в обычный режим экраны, все еще пытаясь осмыслить произошедшее. За его спиной раздался звук катящегося кресла, и к Никонову подкатился сосед – лейтенант Николай Кононов, с которым буквально полминуты назад обсуждали матчи командного плей-офф Городской охоты в Восточном дивизионе Лиги Чемпионов.

– Цербер? – поинтересовался у Никонова Кононов.

Говорил сослуживец совершенно спокойно. Красный сигнал оповещения он не увидел – потому что красные всполохи отображались только перед взором Никонова, в созданной только для него версии дополненной реальности. И о том, что речь идет о проекте «Цербер», Кононов догадался лишь по скорости реакции коллеги.

Никонов не ответил и на Кононова даже не посмотрел – все еще озадаченно глядя в экраны.

– Эй! – пихнул в плечо Кононов своего товарища и сослуживца.

Ему было скучно, и он на своем месте клевал носом; проект «Цербер» же – тема интересная, не хуже Городской охоты, и ее обсуждение гарантированно сон сгоняло.

– А!? – встряхнулся Никонов, оборачиваясь.

– Цербер, спрашиваю?

– Да, – кивнул Никонов, все еще не полностью выходя из глубокой задумчивости.

– Кучно как-то проклятые в последнее время пошли, – продолжил Кононов, вновь забрасывая удочку для продолжения обсуждения.

– Да, есть такое, – машинально согласился Никонов и замолчал, глядя вглубь своих мыслей.

– Это уже какой, двенадцатый за месяц? Причем только в нашей зоне наблюдения… – снова попробовал разогнать беседу Кононов, не обращая внимания, что Никонов все еще пребывает в глубокой задумчивости.

– Тринадцатый, – машинально поправил тот.

– Эй! Ты ведешь беседу, не приходя в сознание? – со смешком спросил Кононов.

Никонов на вопрос даже не отреагировал. «Тринадцатый» – вдруг застучала у него кровь в висках от догадки. Номерной индекс только что проснувшегося объекта: два нуля тринадцать.

С две тысячи седьмого года каждого младенца в Российской Конфедерации проверяли специально обученные маги на предмет наличия искры стихийной силы. С начала двадцать первого века такие искры были у многих детей, появляющихся даже у неодаренных родителей. В основном это были малые – так называемые тлеющие, не способные к развитию искры.

Но все же после введения общего тестирования постепенно все чаще стали выявлять детей, в перспективе способных к освоению дара. Таких, если родители были из граждан, забирали под опеку ФСБ, если из подданных, состоящих в Конфедерации монархий, – в интернаты начальной подготовки учебных заведений высше-магического образования.

Кроме обычных (слово «бездарный» было строжайше запрещено к применению в любом контексте) и в разной степени одаренных детей последние годы все чаще встречались еще и дети с даром, который получил название проклятый: это была уже сформированная и неконтролируемая сила. Могущая вырваться на свободу и убить как самого ребенка, так и людей, его окружающих.

В таких случаях сразу в роддоме «проклятым» даром младенцам ставили ментальную пломбу, блокирующую владение даром. Каждый из таких детей становился предметом отслеживания программы Цербер, и, если дар постепенно вытеснял ментальную пломбу, таких детей забирали в специальные учебные учреждения. Бывали случаи, когда пломбы срывались неожиданно, посредством стихийной активации. Как правило, это происходило после серьезных потрясений в жизни проклятых даром детей.

Причем за последние годы подобное случалось все чаще и чаще, «проснувшихся» проклятых становилось все больше. Но ни разу подобное еще не сопровождалось Красным кодом – по крайней мере Никонов об этом ни разу не слышал.

«Два нуля тринадцать», – снова подумал он. Не слушая, что ему говорит удивленный его задумчивостью Кононов, он открыл систему поиска и четыре цифры обозначения объекта. Ничего, как и предполагалось.

Похоже, проснувшийся объект не состоит ни в одной системе учета. Вернее, не состоит ни в одной открытой системе учета – если система на него сработала, значит, ментальная пломба его все же была зарегистрирована. А номерной индекс ему сейчас был присвоен автоматически, просто по актуальному списку стихийных активаций за месяц.

Вот только что за закрытая система учета может быть, что она сокрыта даже от сотрудников Особого отдела? У Никонова был на это ответ, и он уже понял, в каком именно ведомстве могут быть подобные закрытые списки.

– Николай, вы меня игнорируете! – пихнул Никонова в плечо Кононов.

– Что? – отвлекся Новиков от мыслей, понимая, что сослуживец только что снова его о чем-то спросил.

– Скоро проклятые обычных одаренных потеснят, говорю!

– Вряд ли.

– Почему это?

– А ты не знаешь?

– Откуда ж мне, я с Цербером не работаю.

– Не потеснят.

Оба офицера дежурили в одной смене, были тезками и дружили. Из-за этого коллеги и сослуживцы, обобщая, называли их пару «Нико» из-за созвучных фамилий. Общались Никонов с Кононовым тоже вполне свободно, довольно часто обсуждая темы для служебного пользования – которые в общем-то, в иной ситуации не стоило бы так открыто обсуждать.

– Так их что, того? – сделал характерное движение Кононов.

– Да нет, конечно, – помотал головой все еще задумчивый Никонов. – Тех, кто помладше, ставят на контроль. Те, у кого пломба готова сорваться или уже сорвана, собирают в резервациях. Кто с даром не справляется, а таких среди проклятых большинство, тем гасят Источник.

– Да ладно?

– Да ладно. Ты разве не слышал?

– Нет, конечно.

– Вот теперь слышал.

– Вот теперь слышал, – эхом согласился Кононов и тут же спросил: – А что за резервации?

– Ты знаешь, как в высше-магических гимназиях учат?

– Примерно да, слышал кое-что.

– Вот проклятых учат примерно так же. Но помнишь, как в анекдоте, который граф Барятинский на ипподроме недавно рассказывал? Про нюанс?

– Да, ахах, конечно, помню!

– Так вот, я слышал, что…

Договорить Никонов не успел – дверь открылась, и в помещение зашел сам Соломатин, глава Особого отдела по Виленскому военному округу. Кононов вовремя успел оттолкнуться и проехаться на кресле по полу, в последний момент возвращаясь на свое рабочее место.

– Никонов! Ты засек активацию объекта? – подошедший Соломатин на Кононова внимания даже не обратил.

– Так точно, товарищ полковник.

– В журнал не вносить, о произошедшем забыть.

Никонов подобному повороту даже не удивился. Наоборот, с удовлетворением почувствовал, что только утверждается в своей догадке о том ведомстве, которое перехватило отслеживание стихийно активировавшего свой дар проклятого.

Когда Соломатин вышел, Никонов переглянулся с Кононовым. Тот, коротко оглянувшись и убедившись, что на них никто не смотрит, снова подъехал на кресле к другу и коллеге.

– А это что вообще было?

Никонов не отвечал довольно долго, думая – стоит ли говорить. О том, в чем причина произошедшего, он уже догадался.

– Николай, вы снова меня игнорируете? – опять пихнул его в плечо Кононов.

– Это, думаю, было эхом действий ведомства, которое зовется Третье отделение Собственной Ее Императорского Величества канцелярии. Слышал про такое?

– В смысле?

– В прямом.

– Так… они же не работают с Цербером, разве нет?

– Полагаю, теперь работают. Забрали себе в ведение объект, думаю, скоро и его самого заберут.

– А он где?

– В Познани.

– Как они его оттуда заберут тогда?

– Ну, придут и заберут!

– Так в Познань сегодня король польский с визитом приехал, ты новости что ли не смотришь? В Кайзеровском замке мероприятие по присвоению рангов выпускам гимназий для одаренных…

– Ой, да вывезут, это ж Третий отдел, – только и отмахнулся Никонов.

– Да как!? – не на шутку рассердился Кононов от уверенности сослуживца. – Ну король же там?!

– Неважно, – в отличие от возмущенного Кононова, Никонов был абсолютно спокоен.

– Неважно?

– Да, неважно.

– Да ладно!? – повысил голос Кононов до такой степени, что на них обернулась пара человек.

– Прохладно.

– Коль, ты сейчас шутишь или издеваешься?

– Я абсолютно серьезно.

– Пари?

– Курвуазье?

– Определенно.

– Ящик? – дежурно поинтересовался Никонов.

Про Красный код Кононову он говорить не собирался – есть предел безалаберности, который заканчивается на той границе, где начинается область работы военной прокуратуры. И спорить он не собирался – ведь, как известно, спорят только дураки или подлецы. Дурак не знает и спорит, а подлец знает и спорит.

– Конечно, ящик, Коль! На бутылку спорить вон с подружками той рыжей баронессы иди, которая тебя недавно отшила на балу…

– Ящик так ящик, – ответил Никонов, уязвленный упоминанием о баронессе, которая не только отвергла его ухаживания, но и прилюдно высмеяла порыв молодого лейтенанта.

На этом беседа и закончилась. Возмущенный непрошибаемым спокойствием Никонова насупленный Кононов еще подышал громко, раздувая ноздри, а потом откатился на свое рабочее место.

Ночь дежурства прошла спокойно – и только под самое утро уже Никонов, катнувшись на стуле, подъехал к рабочему месту Кононова.

– Вуаля, – продемонстрировал он ему экран своего портативного коммуникатора. Кононов близоруко сощурился, читая заголовок новости:

Срочно! Чрезвычайное происшествие в городе Познань!

В результате взрыва магистрали газа на улице Рольна разрушено несколько зданий, на месте работают чрезвычайные службы.

– И что? – не понял Кононов.

Ему было простительно незнание – он был ответственен за участки границ Юго-Западного края с княжествами Вольницы, поэтому улицы Познани и что там находится не знал.

– А то! – наставительно произнес Никонов, поднимая вверх палец. – А то, мой дорогой проигравший мне ящик Курвуазье друг, что на улице Рольна находятся такие здания, как Центр набора в Войско Польское, а рядом с ним – управление Агентства Внутренней Безопасности.

Никонову – как ответственному в том числе за Великопольское воеводство, как раз полагалось знать подобные нюансы.

– И? – все еще не понимал Кононов.

– Ну что «и»? Как ты думаешь, куда вчера вечером могли отвезти упакованный объект? Вчера вечером происходит стихийная активация, а уже ночью в городе огненный апокалипсис. Смотри, как горит хорошо! Совпадение?

– Не думаю, – Кононову, признавая правоту друга и сослуживца, оставалось только согласиться. И вздохнуть: последнее денежное довольствие, то, что от него осталось после раздачи долгов, он почти полностью потратил на покупку часов Пересвет – ведь какой нормальный офицер без хороших часов?

Кроме того, Кононов прошедшие пару месяцев ухаживал сразу за двумя кузинами (чтобы наверняка) баронессы Гулевской (той самой, что высмеяла на балу Никонова) и изрядно на обеих девушек поиздержался.

Так что сейчас лейтенант Кононов серьезно загрустил, мысленно ругая себя за горячность. Ведь чтобы выставить ящик коньяка Никонову, ему снова – как и в прошлом месяце, придется залезать в офицерскую кассу взаимопомощи.

Из здания штаба после окончания дежурства Кононов и Никонов выходили вместе. В молчании – Никонов в глубокой задумчивости, а Кононов в мечтах о том, чтобы произошло что-нибудь хорошее, чтобы он поскорее забыл о неприятности с ящиком Курвуазье.

На закрытой парковке у здания штаба уже собрались прощаться, расходясь к стоящим в разных углах машинах, как оба одновременно замерли, получив оповещения каждый в своей дополненной реальности.

Никонов посмотрел на сослуживца и произнес одними губами: «Соломатин?»

Кононов в ответ только кивнул.

Оба мгновенно побледнели.

Полковник Соломатин был крайне консервативен и не терпел, «пока война не началась», никаких служебных надобностей во внеурочное время. Поэтому вызов к главе Особого отдела сразу после окончания дежурства не сулил ничего хорошего.

От грусти по проигранному ящику коньяка Кононов избавился моментально, но уже сам не рад был так быстро сбывшемуся желанию.

Глава 6

«У нас был старенький БМВ с задним приводом и ручной коробкой передач, два конвертоплана с прожекторами, десяток машин полиции, узкие улочки Старого города, штук пять стреляющих льдом магов, звериное предвидение и целое множество препятствий на любой вкус, а также угрозы лишения социального рейтинга, тюремного заключения и лишения гражданства, все это вместе и по отдельности. Не то чтобы это был необходимый запас для того, чтобы уходить от полицейской погони в городе Познань, но если начал собирать самое разное дерьмо в личное дело, то становится трудно остановиться. Единственное, что вызывало у меня опасение, – это лестницы. Нет ничего более беспощадного, бессмысленного и несвоевременного, как гранитные, широкие и массивные парковые лестницы. Конечно, тогда я старался не думать об этом, но подспудно понимал, что сколько по парку ни гони, рано или поздно мне встретится эта дрянь».

Мысленная тирада родилась из глубин моей старой памяти – того меня, прежнего.

Какого такого меня?

Еще не полностью вернувшись в сознание, плавая на границе мутной пелены беспамятства, я мысленно смотрел кино из картинок, мыслеобразов и бредовых воспоминаний. Удар молнии, ритуал подчинения, странный незнакомец… Господи, какая же дичь только ни привидится.

А привиделось ли? Очень захотелось поверить, что все произошедшее – горячечный бред и сейчас я открою глаза в чистой постели больничной палаты.

Надеялся на это очень сильно, прямо всеми фибрами души. Но… «Не получилось, не срослось», – как говорят хирурги. Круглолицая медсестра-полька, стычка в больнице, запах горелого мяса и одежды, сестра-оборотень, гонка по улицам города и падающие с неба ледяные глыбы – все это было, и было совсем недавно. И еще даже до того, как открыл глаза, понял – сижу крепко привязанный к стулу. Ноги сразу в нескольких местах притянуты стяжками к ножкам, руки заведены за спину.

Кроме того, возвращаясь в сознание, я ощутил на себе… намордник. Реально намордник – массивный, жесткий. Даже не намордник, а тяжелая полумаска, частично захватывающая голову сзади. И плотно прилегающая к коже, хорошо чувствуется давление, как от массивного респиратора. Тяжелая маска закрывала рот, нос, подбородок – и, кроме того, еще я ощущал, как будто беруши в уши вставлены.

По мере того, как вместе с возвращающимся сознанием возвращалось и восприятие, я все громче слышал звук своего дыхания. Громкое, сиплое. Дарт Вейдер так шумно дышал в древнем фильме про Звездные войны. И это все определенно из-за надетой на меня маски.

Чуть приоткрыл глаза. Совсем чуть-чуть, чтобы если за мной кто наблюдает, это прошло незамеченным. Вокруг неестественно белый свет, мешает сосредоточиться и сфокусировать взгляд.

Открывать глаза полностью не стал, закрыл – мне нужно время прийти в себя, обдумать произошедшее. Вот только думать оказалось непросто. Громкий звук дыхания мешал концентрироваться; причем громкий звук дыхания мешал больше той части моей новой сущности, которая после удара молнии и ритуала отвечала за чувство тревоги, метание молний и вот это вот все. Только сейчас я понял, что чувствую «поднявшуюся на загривке шерсть», вот только это ощущение где-то далеко, едва-едва ощутимо.

Понемногу осознавая неприятное положение, в котором оказался, начинал волноваться. По мере того, как эмоции становились все ярче и росло беспокойство, я начал ощущать, как мне не хватает воздуха. Реально не хватает – я как будто бы дышал неполной грудью. Попробовал вздохнуть глубже – шум дыхания стал громче, а воздуха поступило еще меньше.

Появилось понимание: это все маска. Похоже, намордник настроен на контроль дыхания – чем глубже и чаще дышишь, чем больше возбужден, тем меньше воздуха она пропускает. Отличное решение. Особенно для тех, кто страдает от панических атак – так и скопытиться недолго. Причем без шуток – в такой маске с нервами не совладаешь и реально кончишься от страха, забившись в падучей.

Спокойно. Спокойно. Волноваться не надо – начал я увещевать сам себя. Задышал ровнее и, надо же, – все получилось. Кислород вновь поступал в полном объеме, снова вдыхал полной грудью.

– Ты уже можешь открыть глаза.

Женский голос раздался удивительно четко, причем полностью отсекая сиплые звуки дыхания. Прилепленная к лицу маска, частично закрывающая и уши, сработала как активные наушники.

Голос, кстати, красивый. Женственный, чувственный; но при этом крайне неприятный. Странное ощущение – как будто вместе со словами чужая воля под кожу залезает.

И еще от этого голоса у меня снова «шерсть на загривке дыбом встала». Но лишь на короткое мгновение – маска сразу же отреагировала на проснувшееся предчувствие, вообще на несколько секунд отрубив мне подачу кислорода. Прямо на вдохе. Крайне неприятное ощущение, концентрацию мигом сбивает.

Глаза я, кстати, так и не открыл до сих пор.

– Дмитрий, ну хватит уже. Я ведь давно поняла, что ты очнулся.

Открыл все же глаза, сощурившись от яркого света. Надо же, а недавно меня слепили, неудобств не доставляло. Тоже маска-намордник работает? Похоже на то.

Около минуты потратил, чтобы проморгаться. Когда глаза от белого слепящего света перестали жечь и слезиться, присмотрелся. Нахожусь в большой комнате, в которой кроме моего стула – ни одного предмета мебели. Ровный бетонный пол под ногами, грубая каменная кладка стен. Окон нет, совсем – подвал, похоже.

Сижу на стуле. По пояс голый, на мне только синие штаны больничной робы. Передо мной женщина, удивительно молодая и красивая для окружающей картины. Лет двадцать пять, не больше, а то и моложе. Ни грамма косметики, светлые волосы стянуты в тугой хвост. Лицо красивое, благородных черт я бы даже сказал. Выделяются глаза – радужка нечеловеческая, с внутренним отблеском фиолетового магического сияния. Почти как у Марии, только без вкраплений лилового.

Фигура у незнакомки приметная, стати выделяющиеся – стянутые серым мундиром без знаков различий. Высокие кавалерийские сапоги, черная портупея, разделяющая грудь наискось. Еще нашивку бы ей на плечо с угловатым немецким орлом – и молодая дознавательница будет выглядеть точь-в-точь как с картинки застенков Гестапо или Абвера. К тому же антураж камеры соответствующий.

Так, что-то меня еще волнует, зудит непониманием. Вот, понял: свет вокруг неестественный, призрачный. Причем его источник не лампа – а, надо же, небольшой едва колышущийся шар над плечом собирающейся допрашивать меня женщины.

– Как будешь оправдываться? – уперся в меня взгляд странных фиолетовых глаз.

Мысли в голове заметались в попытке найти достойный ответ на вопрос. Или вообще не отвечать? Так, а как я ей отвечу, если у меня намордник на лице?

– Ах да, у тебя же намордник на лице, – в унисон произнесла дознавательница, причем на ее лице появилась улыбка.

«Так, она что, мысли читает?»

– Ты в подвале контрразведки на допросе у магистра-ментата, мой хороший! – улыбка стала еще шире. – Конечно, я читаю твои мысли!

«Да ну, бред какой-то», – подумал я примерно в таком смысле, не удержавшись от более крепкой характеристики.

– А вот от обсценной лексики попросила бы воздержаться, – моментально отреагировала дознавательница, глядя мне в глаза.

Глаза.

Она поймала мой взгляд – стоило это осознать, как, преодолевая звук сиплого дыхания, мешающий концентрации, я почувствовал давление на внутреннюю сторону черепа. Словно чужие щупальца шевелятся.

Попытался отвести взгляд, избегая блестящих фиолетовых глаз. Получилось не сразу, с трудом. А когда удалось, едва ощутимо почувствовал, как будто рвется незримая тонкая нить. Сразу исчезла четкость звуков, вернулся звук дыхания – словно я под водой на большой глубине. Дознавательница фоном говорила что-то, но я не услышал – у меня вновь отсекло подачу кислорода.

Похоже, маска восприняла проявление свободы воли как проявление силы, которую надо потушить. Сдерживая волнение, я попытался успокоиться. Щупальца чужой воли в голове исчезли, дознавательница мысли больше не читает. Так, а если проверить, не глядя ей в глаза…

«Эй, подруга, а ты глотаешь?»

Идея проверки была хороша, а вот исполнение подкачало. Вот что за привычка сначала делать, а потом думать? К счастью, дознавательница мои мысли больше действительно не читала. Думаю, продолжай она это делать, отреагировала бы уж точно.

Получается, когда я очнулся, необычно выглядящая красивая дознавательница установила зрительный контакт и словно подцепила меня на крючок. Сейчас, значит, главное не смотреть ей в глаза; хотя – я привязан к креслу, если она решит вновь поймать мой взгляд, интересно, как я смогу ей помешать?

Подтверждая мои мысли, дознавательница пошла в мою сторону. И как пошла! – двигаясь грациозно, словно на подиуме. Ближе, ближе, еще ближе… Коснулась меня, повела пальчиком по плечу, обходя. Она что, на меня сесть собирается?

«Во-воу, подруга, ты реально?»

Дознавательница действительно ломала шаблоны – с грацией танцовщицы перекинула через меня ногу, усаживаясь сверху, как садится умелая стриптизерша на жениха во время мальчишника.

Все это время я наблюдал за ней, стараясь дышать ровно и не смотреть в глаза. Тем более рядом обтянутая ладно скроенным серым кителем грудь, не поднимать взгляд выше совсем не сложно. К тому же у меня получилось сосредоточиться на дыхании и выгнать все мысли из головы – просто гонял по кругу счет «вдох-выдох», неожиданно помогло.

Посидели немного. Дознавательница, конечно, молода и красива, талия тонкая, но сама отнюдь не пушинка – ноги под ее тяжестью уже начали затекать. Поэтому я решил рискнуть – не прекращая дышать ровно, довольно смело поднял взгляд, глянув в фиолетовые глаза. Снова ощутил давление – как на большой глубине, когда ныряешь.

Вдох, выдох. Вдох, выдох – и тяжесть исчезла. Дознавательница, усевшаяся на меня сверху и положившая руки на плечи, уважительно поджала губу.

– Надо же, какой способный мальчик, – резюмировала она. – А если так?

В голове родился звон, перед взором упала темнота. Очнувшись, я почувствовал, как дознавательница берет меня за подбородок и поднимает голову. Воспоминание пришло постфактум – она резко усилила нажим, после чего я испытал ощущение, словно у меня на голове котелок и по нему ударили сразу несколькими кувалдами.

Хорошо так ударили, в ушах до сих пор гулко звенит.

– Прости, малыш, перестаралась, – голос дознавательницы доносился словно сквозь вату. – Давай, чтобы не повторять, ты мне сейчас все расскажешь. Ты мне в итоге все равно все расскажешь, просто это будет быстро и приятно или же долго и больно. Ты что выбираешь?

Ответить я не успел, да, похоже, моего ответа дознавательница и не ждала. Пока приходил в себя от ментального удара, перед глазами мелькнула изящная девичья кисть и я услышал щелчок. И второй – дознавательница одно за другим расстегнула крепления маски, коих оказалось четыре.

Когда она потянула маску у меня с лица, я почувствовал, как из-под кожи выходят воткнутые иглы. Ощущение появилось на скулах, сзади на шее и под челюстью. В глазах после ментального удара изображение плыло, но успел увидеть, что угловатая маска действительно похожа на нечто среднее между тяжелым глухим намордником и тяжелым респиратором. Как есть шлем Дарта Вейдера, только нижняя его часть, без колпака.

Легко отброшенная, маска улетела в угол.

– Как ты, малыш?

– Превосходно, – прошептал я, с трудом справившись с голосом – горло пересохло.

– Отлично, мне нравится твой позитив. Не обижайся на демонстрацию, это чтобы у тебя не было иллюзий насчет разницы нашего уровня владения и подготовки. А то, может, вдруг ты бросил пару молний и уже посланником бога себя почувствовал.

– Бог просил передать, что никого не посылал, – уже более внятно ответил я.

Светловолосая дознавательница неожиданно рассмеялась.

– А ты мне нравишься.

– Ты мне тоже.

– Ой-ой, не дерзи, малыш!

– Я в состоянии аффекта.

– Солнце, если тебе за оскорбление монаршей персоны отрубят голову, я сильно расстроюсь. Так что успокой свое состоянии аффекта. Как ты, уже нормально меня воспринимаешь? – пощелкала пальцами у меня перед глазами дознавательница.

Отвечать я не стал, просто кивнул. Это кто здесь, кстати, монаршая персона? Вариантов как бы много и не было, всего один, но как-то он не вмещался в мое восприятие реальности.

– Давай начнем сначала, – доверительно улыбнулась дознавательница. – Как будешь оправдываться?

– Очну… – начал говорить и кашлянул, не сразу справившись с голосом.

– Попить?

– Да, было бы неплохо.

Воды принесли через полминуты. Кто, я не видел – зато слышал скрип тяжелой двери за спиной. После того, как осушил стакан – дознавательница меня заботливо поила, говорить стало гораздо легче.

– Очнулся во время ритуала, который проводили неизвестные мне две девушки и мужчина. Потом они что-то неправильно сделали, и, судя по внешнему виду, все неожиданно умерли. Что было до этого – я просто не помню, память потерялась.

– Имя помнишь?

– Свое или твое?

– Ах ты наглец! – уже не сколько разозлилась, сколько удивилась дознавательница. – Свое помнишь?

– Свое помню. Дмитрий Новицкий.

– Сестру помнишь?

– Сестру не помню. Только имя – Наоми Новицкая.

– Хм, похоже, не врешь, – приложила пальчик к губе дознавательница и отвела от меня взгляд.

Так, она меня сейчас сканировала что ли? Похоже на то. Вот только я ничего не чувствовал – в голове еще глухо, как будто ваты напихали, в ушах легкий звон до сих пор.

– Ну что ж, малыш, придется залезть тебе в голову.

У меня вдруг возникла уверенность – вспоминая слова странного незнакомца о защите моей памяти, что ничем хорошим попытка залезть в мою голову для дознавательницы не закончится.

С одной стороны, если попробует – туда ей и дорога. С другой – я уже поссорился смертельно с местным воеводой, аж целым князем. И с полицией – вспомнил я вылетевшего через лобовое полицейского. Остальное вспоминать так подробно не стал, но сомнений нет – в Познани меня теперь многие не очень любят.

А вот спецслужба, которую представляет дознавательница, надеюсь, врагом меня пока не рассматривает. Вот только если эта дознавательница с фиолетовыми глазами превратится в такой же кровавый цветок, как и наставник княжон Лещинских, я точно страйк большой любви от представителей местной власти и силовиков соберу.

К тому же еще оговорка насчет «монаршей» персоны меня никак не оставляла. Правда поведение дознавательницы под эту оговорку совсем не подходило – она снова уселась на меня и подвинулась так, что обтянутый тканью мундира бюст едва не касался моего лица. И это оказалось весьма волнительно – неожиданно почувствовал я жар в груди, и не только.

Казалось бы, ситуация не располагает, но я вдруг понял, что поглощен наблюдением за обтянутым кителем бюстом дознавательницы чуть менее, чем полностью.

Едва стоило это осознать, как вдруг догадался о причине такого откровенно вызывающего и провоцирующего поведения дознавательницы; помогло то, что вспомнил лекцию, прочитанную бароном Горановым про человеческие инстинкты, когда он потерял над собой контроль и кричал на Марию, брызгая на меня слюной.

Дознавательница, похоже, сейчас также действует с упором на мои инстинкты – только делает это на порядки более умело, чем княжна Мария или даже София.

– Ну что, малыш, приступим? – улыбнулась странная светловолосая контрразведчица. – Просто посмотри мне в глаза, больно не будет…

– Я бы не советовал этого делать.

– Почему это? – судя по интонации, удивилась дознавательница.

– Мне кажется, что в мою голову лучше не лезть, или может случиться неприятность.

– Как с Марией и Софией?

– Да.