Текст книги "Детективное агентство «Лом»"

Вообще, Вова регулярно огорошивал меня своими вопросами. Как-то вечером он спросил:

– Александр Владимирович, вы думаете, я извращенец?

– Почему?

– Ну, как же: хожу дома голый.

– И что?

– Я в каком-то журнале читал про этих, как их, как-то на «э» начинается…

– Эксгибиционисты?

– Ага.

– Ну, это не про тебя.

– А про кого?

– Вот если ты в темном подъезде будешь теток подкарауливать и демонстрировать им то, что у тебя в ширинке, тогда будешь из этой команды…

– А так?

– Ну, насколько я знаю, это для здоровья полезно. А ты у нас известный поборник здорового образа жизни. Я уж забыл, когда курил последний раз…

– А почему сами тогда ходите одетым?.. – хитро спросил Вова.

Я чуть не подавился со смеху:

– Представляешь, как я буду выглядеть на твоем фоне?..

Он критически посмотрел на меня:

– Да, поработать есть над чем. Ну, ничего, справимся…

Работать надо мной Вова принялся, начиная прямо со следующего утра. Растолкав пораньше, заставил для начала повторить то, что он в это время показывал по телевизору. Занятие оказалось из разряда супер сложных…

Надо отдать должное Вове: отжимаясь, он с трудом подавлял смех, но все-таки не ржал во весь голос.

Наивно полагая, что экзекуция окончена, я в изнеможении вновь повалился на кровать.

– А сейчас – холодный душ!  – бодрым голосом возвестил Вова.

Под его бдительным контролем, издавая дикие вопли, я выстоял под ледяными струями, наверное, целую вечность.

– У меня будет воспаление легких! – стращал я Вову.

– Да ладно, от этого еще никто не умирал…

Но и это, как оказалось, было еще не все…

– Знаете, при моей, э…, работе, надо посещать определенные места, – важным голосом сообщил он мне после завтрака.

– Стрип-клуб, что ли?..

– У вас одно на уме. Тренажерный зал, солярий, сауну…

– Ну, если надо… Только, ты же не можешь ходить туда, куда ходил раньше!

– Я найду новые, – с энтузиазмом сказал Вова, беря в руки рекламные газеты.

– …Ну вот, можно ехать. Собирайтесь!..

Через несколько минут Вова с подозрением посмотрел на сумку с моим лэптопом.

– Вы что собрались делать?

– Над сценарием поработаю…

– Мы над вашей фигурой работать будем. Спортивная одежда есть?

– Откуда…

Мы заехали в спортивный магазин, и так же придирчиво, как недавно выбирал себе трусы, он набрал мне целую гору какой-то амуниции.

В тренажерном зале Вова посовещался с похожим на себя по габаритам юношей, периодически кивая в мою сторону.

С улыбкой тот подошел ко мне и радостно сообщил:

– Случай, конечно, сложный, но не смертельный. Сейчас подберем вам индивидуальную программку…

В то время как Вова с неописуемым удовольствием тягал громыхающие железяки, юноша то сажал меня куда-то, заставляя дергать какие-то тросы, то укладывал на какую-то доску, и совал в руки штангу… Через несколько минут, показавшихся мне вечностью, меня милостиво отпустили в душ, сказав, что для первого раза достаточно.

Руки и ноги меня не слушались. Закрывшись в спасительной душевой кабинке, я долго не хотел выходить, невзирая на Вовины уговоры. Наконец, ему удалось меня выманить.

– А сейчас – массаж! – радостно объявил он.

Меня долго гладили и мяли на кушетке. В конце концов, я немного ожил.

– Теперь – эпиляция, и на сегодня хватит! – вновь сообщил довольный Вова.

– Но это же больно! – попытался возразить я.

– Не смертельно. Я регулярно делаю. Вам бы тоже не помешало…

Мне все-таки удалось отмазаться от этой процедуры. Но в косметическом салоне Вова потребовал моего присутствия.

Наверное, это было замечательное зрелище! Пока его намазывали воском и обклеивали бинтами, я сидел рядом, тыкая пальцами в клавиатуру.

Девица, которая обрабатывала Вову, что-то прошептала ему на ухо. Он в ответ захихикал и замотал головой.

Когда мы вышли на улицу, я спросил:

– Надо мной прикалывались?

Вова смутился.

– Ну, говори, говори…

– Она спросила: твой папик, что – садо-мазо? Кайф ловит, глядя, как у тебя волосы выдергивают?..

– Господи, во что ты меня втравливаешь!

Как-то в гримерке Вова мне пожаловался:

– Они надо мной смеются…

– Кто?

– Да, эти, умники, из службы новостей. Ну, которые все в очках…

– И каким образом?

– Один сказал: а давайте спросим: нравится ли ему Коэльо? Спорю, он и не знает, кто это!

– А ты знаешь?

Вова потупился.

– Это модный писатель. Я, правда, не уверен, что они сами его читали. А ты у них спроси: могут они столько раз отжаться, сколько ты? Или повторить твою зарядку, чтобы Ленка завизжала от восторга и записала их вместо тебя?.. Понимаешь, Вова, каждый человек – специалист в своей области. И если бог наградил тебя способностями к спорту – нечего комплексовать по этому поводу. Тебя уже каждое утро показывают, а они так и будут до пенсии сидеть в своей редакции новостей и чужие информушки править…

Конечно же, Вова вновь припал к моей груди…

Когда мы вечером проходили через фойе, три умника-новостийщика там курили. Один что-то сказал, и все дружно захихикали. Вова развернулся, и, не торопясь, подошел к ним. У мальчиков сразу сделался бледный вид.

– Ну, че, пацаны, – грозно спросил Вова, – выеживаемся?

Один что-то пролепетал.

– А слабо прямо здесь отжаться, ну, хотя бы, раз тридцать?..

– Но… понимаете… я даже в школе на физкультуру не ходил, – пролепетал другой. А…

– Ну, конечно, это ни про Коэльо трепаться!.. Понимаете, пацаны, – Вова похлопал одного из них по плечу, от чего тот чуть не рухнул на пол, – каждый из нас – специалист в своей области. И если я – сильный и красивый, то этому можно только завидовать!

И Вова с достоинством вернулся ко мне.

– Я правильно сказал?..

– Правильно. А ты делаешь успехи!

Вечером он спросил:

– А вы, наверное, тоже думаете, что я тормоз, как те очкарики?

– С чего ты взял?

– Ну, почти ничего не читаю, и в разговорах не силен…

– Вова, откуда у тебя это стремление к самоуничижению? Я же уже сказал, что думаю по этому поводу. Ты во многом другом силен, – и я выразительно посмотрел туда, где опять покоился пульт от телевизора. – Вообще же, я очень плохо тебя знаю. Наверняка у твоей тяги к самокритике есть свои причины…

– Ну, вам, наверное, неинтересно слушать про мою жизнь…

– Ты расскажи, а я уж сам решу…

Вова родился в неблагополучной семье. Про отца он даже никогда не слышал, а мать…

– Я когда был совсем маленький, не мог понять, почему мамка все время на пол падает. Я думал, – умерла, начинал плакать, ползал вокруг. Она только мычала… Потом, когда стал в садик ходить, дети в группе дразнились: у тебя мать – алкашка!.. Я крупный был, и лупил их за это. А воспитательница меня все время в угол ставила и говорила: ну, что же можно ожидать при такой-то матери…

Больше всего я не любил праздники. На них надо было приходить в белой рубашке и белых гольфах, а я носил какие-то застиранные кофты. Все дети строились в пары и шли в зал, только меня воспитательница оставляла в группе, чтобы вид не портил…

Мне только новый год нравился. У нас была добрая соседка, она всегда давала старые костюмы своих детей. То зайца, то кота… Костюмы были, конечно, так себе, но зато на елку меня пускали со всеми. А там подарки… Я же рослый был, все время есть хотелось. В общем, пока я доходил до дома, в пакете ничего не оставалось…

Вова замолчал.

Да уж, воспоминания не из приятных…

– Во дворе я гулял допоздна. Старшие пацаны позвали как-то играть в футбол. У меня получилось… К шести годам я уже обыгрывал двенадцатилетних. Как-то к нам во двор пришел тренер из детской команды, сказал, что тех, кто ему понравится, возьмет в свою секцию. Ему понравился я. Но когда он узнал, сколько мне лет… И тут же захотел поговорить с моими родителями, сказал, что такой талант нельзя в землю зарывать… Он увидел мамку, лежащую на полу в прихожей, и все понял. Повел меня куда-то, мы долго ходили по каким-то кабинетам… Потом мне сказали: хочешь учиться в спортинтернате?.. Я спросил: а кормить там будут?..

Мамка была не против.

В интернате мне понравилось. Там давали новую одежду, кормили до отвала; целыми днями мы тренировались. Учебой не слишком грузили…

Я начал ездить на соревнования. Игры, сборы, тренировки… Никто не обзывался, никто не запирал меня, чтобы вид не портил… Наоборот, меня в пример ставили.

Плохо только было по праздникам и на каникулах. Все разъезжались по домам, а я… Куда ехать-то?.. Шарахался по интернату, занимался на тренажерах, телевизор смотрел. Но потом график игр и сборов становился все плотнее, и, слава богу, у меня все меньше оставалось свободного времени.

Я уже играл за юношескую сборную, когда как-то после тренировки мне сказали, что мамка умерла… Замерзла пьяная в сугробе… По идее, меня нужно было отправить в детдом, но у кого бы рука поднялась при таких-то перспективах? Я продолжал жить в интернате, и играл, играл…

К окончанию школы объездил, наверное, уже полмира. Правда, мало что видел. На экскурсии не было ни времени, ни сил.

Меня с радостью приняли в институт физкультуры – я уже был международным мастером.

Играл в дублирующем составе, вот-вот должны были перевести в основной, и тут…

Вова снова замолчал.

– Врачи сказали, что с такой травмой колена играть я больше не смогу… Я остался один на один с жизнью, с которой был почти не знаком. Без денег, без жилья, с одним дипломом в руках…

Ну, конечно, кое-что о жизни я все-таки знал. Невинность я потерял в тринадцать лет. Тетка, которая меня соблазнила, узнав, сколько мне лет, долго не верила. А мне так понравилось, что я оттачивал свое мастерство при каждом удобном случае…

Увидел объявление о наборе в стрип-клуб, попробовался. Меня приняли, и – закрутилось…

– А хотите, свои сокровища покажу? – вдруг спросил Вова.

– Покажи.

Он принес старую коробку из-под обуви, которую я заметил, когда еще Вова в Люськиной квартире свои драгоценные трусы собирал. Помню, подумал: неужели он когда-то такую затрапезную обувь носил?..

Вова открыл коробку. Почти доверху она была забита спортивными медалями на разноцветных ленточках, на дне виднелись какие-то дипломы и грамоты, а сверху лежало несколько старых фотографий. На одной – молодая смеющаяся женщина с такими же, как у Вовы, глазами. Наверное – мать… На другой, видимо, детсадовская группа: все – «белый верх – черный низ», а в заднем ряду, видимо, чтобы вид не портил – крупный мальчишка в какой-то серой кофтенке, с плотно сжатыми губами и грустным взглядом. А это – у елки. Такой же, грустный, в нелепом костюме зайца, крепко прижимает к груди пакет с конфетами. А на этих – уже веселый. Вот с мячом на поле, а это, наверное, в раздевалке, после игры. С друзьями по команде на фоне Колизея…

Вова задумчиво перебирал свои сокровища.

Я положил ему руку на плечо и тихо сказал:

– Фигня, Вова, прорвемся…

Как-то я застал его за интересным занятием: Вова сидел перед компьютером. Заметив меня, вскочил:

– Работать будете?

– Да нет, продолжай…

– Да у вас здесь игрушек совсем нет.

– Ну, я их не люблю.

– Почему?

– Раздражают.

– А мне нравится. Я иногда в салон ходил…

– Если нравится, давай купим несколько дисков.

К покупке игр он отнесся со всей серьезностью. Малолетняя продавщица, с восторгом взирая на снизошедшего до ее убогого отдела Вову, не переставая, рассказывала, кто здесь кого убивает, и на сколько мегабайт памяти это рассчитано. А звук, а картинка!..

Прикупив в результате несколько дисков, Вова засел за комп. От его радостных воплей я чуть не оглох. Мало того, с завидной регулярностью Вова призывал меня в свидетели очередной победы и перехода на новый уровень.

В этот вечер ужинать мы так и не сели. Сжалившись, я поставил на компьютерный стол кофе и бутерброды. Вова, не отрываясь от экрана, все зажевал и продолжил битву.

Засыпая, я с радостью предвкушал, что, проиграв всю ночь в свои стрелялки, он не поднимет меня с утра пораньше, и не заставит руки-ноги задирать.

Но радовался я рано…

Утром, как ни в чем не бывало, Вова прокричал у меня над ухом:

– На зарядку – становись!..

Еле продирая глаза, я сказал:

– Такое ощущение, что ты не институт физкультуры, а военное училище закончил…

– Так я же в армейской команде играл, – радостно ответил он.

Днем, в студии, моя ассистентка, округлив глаза, сообщила, что внизу меня ждут какие-то новые русские. А женщина – ну, просто рвется наверх, охрана ее удержать не может.

Спустившись в фойе, я заметил, а, вернее, сначала услышал, Ольгу. Она была со своим благоверным.

– Сашка, ну, наконец! – радостно завопила она.

– Во, малохольная, всю ночь спать не давала, – пожаловался мне ее супружник.

Ольга только махнула нетерпеливо рукой в его сторону.

– Понимаешь, – она почему-то перешла на шепот, – я знаю, кто Люську прикончил…

На нас уже оглядывались.

Кое-как усевшись в кресло в углу, она продолжила:

– Точно… Это он…

– Да кто же?

– Хайнц!

– ?!

– Я его вчера в кабаке видела, а он сделал вид, что не узнал меня…

– И поэтому ты решила, что он – убийца?

– Я же говорю – малохольная, – довольно констатировал Ольгин муж.

– Ну, знаешь, а для чего он сюда тогда приперся из своей Германии, да еще шифруется?

– А может ты ошиблась?..

Ольга с достоинством посмотрела на нас.

– В отличие от некоторых, я очками до сих пор не пользуюсь!..

Мы, оправдываясь, вместе с ее благоверным, пробубнили, что, мол, только на работе…

– Так вот, – опять нетерпеливо перебила нас она, – весь вечер сидел за соседним столиком, и с какой-то крашеной мочалкой, страшная – до жути!..

– Это точно, – вставил свои пять копеек Ольгин бугай, – как будто, только с панели привел.

– Ну, я не знаю… – протянул я. – С одной стороны, конечно, подозрительно, но это еще ни о чем не говорит…

– А ты ему сообщил о Люськиной смерти?

– Звонил несколько раз. Дома все время автоответчик, а в универе любезно обещали передать мое сообщение.

– И он тебе не позвонил?

– Нет.

– Что делать будем? – как всегда, супер активная Ольга жаждала действий.

– Может, Петровичу позвонить?

– Это кто? – напрягся муж.

– Это очень любезный следователь, – ответила его половина. – Он сказал, что я – настоящий эксперт по драгоценным камням.

– Это он в точку попал, – пробурчал супружник, покосившись на блистающую каменьями Ольгину шею.

Вова предложил сначала все проверить самим.

– И как ты это себе представляешь?

– Прижмем жирного в угол, он и расколется…

– Вова! Ты нас в международный конфликт втравишь!

– Ну, мы же его бить не будем, просто спросим…

Узнав у Ольги название кабака, где она видела бюргера с мочалкой, мы вечером организовали там засаду. Вова от нечего делать ел и строил глазки всем подряд телкам, независимо от возраста. Те млели.

Наконец, часов в одиннадцать, появился Хайнц. Это был, бесспорно, он. Под руку с какой-то действительно мочалкой. Но я сразу понял, чем она вызвала такое раздражение у Ольги: брюликов на ней висело куда как больше!

Хайнц меня тоже узнал, но отвел глаза.

– Он? – спросил Вова.

– Он…

– А чего шифруется?

Мы продолжали сидеть за столиком. Наконец, мочалка встала – видимо, собралась носик попудрить.

Хайнц подлетел ко мне и, просительно заглядывая в глаза, сказал:

– Гер Алекс, я вас умоляю, только никому не говорите, что я здесь… Я вам все объясню… потом…

– Когда?

– Ну, давайте сегодня ночью. После того… после того, как моя спутница уснет, я к вам спущусь…

Ресторан был гостиничным, и, чтобы не потерять Хайнца, мы на всякий случай переместились в холл. Вова развлекался у игровых автоматов.

Хайнца все не было. Заграничная бумажка зеленого цвета быстро помогла выяснить на рецепции всю нужную информацию: оказывается, сегодня ночью парочка отбывала в Германию.

– Так… – процедил Вова сквозь зубы, – придется бить…

Мы поднялись на нужный этаж. Дверь одного из номеров распахнулась, из нее выглянул Хайнц, и, никого не заметив (нас от него закрывала необъятная искусственная пальма), стал, пыхтя, выносить в коридор чемоданы.

– У них что, здесь никакой обслуги нет? – шепотом спросил Вова.

– Наверное, для конспирации…

Толстяк и опомниться не успел, как железная рука взяла его за шиворот и бросила в кресло. Выпучив на меня глаза, Хайнц хрипел, и пытался отцепить Вовину руку. Бывают же наивные люди!

– Че, сука, слинять хотел? – грозно спросил Вова.

– Он почти не понимает по-русски, – сказал я.

– Ничего, у меня быстро научится.

– Ладно, отпусти его, а то еще помрет с испуга.

– Мы вас слушаем, – любезно обратился я к Хайнцу.

Тот, держась рукой за горло, начал причитать:

– Я вас умоляю, только ничего не говорите Анне…

– Вы знаете, что Люся умерла?

– Да… Это печально…

– Это ты ее убил? – зло спросил Вова.

Хайнц уставился на меня.

– Он спрашивает: это вы ее убили?..

– Но для чего?..

– Вам виднее…

– Гер Алекс, мы давно разошлись и не имели никаких претензий друг к другу. Зачем же мне убивать Люсю?..

– А что вы тогда здесь делаете?

Хайнц потупился.

– Ну? – опять страшным голосом спросил Вова.

– Я… То есть, Анна… Вы понимаете, гер Алекс, я игрок. В последнее время удача отвернулась от меня. Я заложил дом. Я… Я могу остаться на улице… Представляете, если в университете узнают! А Анна… Она очень богатая наследница… Ну, я и решил жениться. А ей взбрело в голову поехать именно в этот город… И непременно – сейчас. Я даже на Люсину могилу не мог пойти. Как бы я ей объяснил?..

– И что он сказал? – спросил Вова.

– Сказал, что проиграл все бабки и окучивает мочалку – она супер башлевая…

Вова оторопело посмотрел на меня:

– Это вы на каком языке сказали?..

– Ну, не все же мне как в телевизоре разговаривать…

Из номера выплыла Анна. В шляпке от кутюр она была еще страшнее…

– Познакомь меня со своими русскими друзьями, – сладко проговорила она Хайнцу, пожирая глазами Вову. Тот принял боевую стойку.

– Это господин с телевидения, он хотел взять у меня интервью…

Фрау что-то промурлыкала, и, не отрывая глаз от Вовы, взяла толстяка под руку. Появился коридорный с тележкой.

– Вова, фу, – скомандовал я. – Ты не на работе…

Вова с сожалением посмотрел на удаляющуюся Анну.

– Что, и с ней бы смог?

– В легкую…

– Да, ты – настоящий мастер…

Наши походы в тренажерный зал продолжались. Солярий, по сравнению с этой камерой пыток, показался мне сущим раем. А когда Вова собрался в сауну, я предложил поехать на дачу. Там была роскошная баня.

– И это – дача? – с удивлением спросил он, когда мы приехали.

Дача досталась мне от дедули с бабулей. Роскошный, по меркам сталинских времен, дом, с террасой, заросшим садом, маленьким прудом. Увидев в зале камин, Вова спросил:

– Настоящий?

– Да. Можно затопить.

– Это чья… дача?

– Теперь моя.

– А раньше?

– Раньше была дедушки и бабушки.

– Их фамилия случайно не Ротшильд?..

– Нет, – засмеялся я. – Греков и Разумова. Может, ты видел их фильмы. Правда, это было так давно…

– Опять вы меня за дурака держите, – обиделся Вова. – Конечно, видел. Мы эти комедии всегда перед матчами смотрели…

– Ну, вот здесь мы и жили летом.

– А родители?

– Родителей я видел очень редко. Они все больше за рубежом работали.

Баня привела Вову в восторг. Он от души отхлестал себя и меня за компанию веником, потом мы сидели перед горящим камином…

– Здесь есть маленький кинозал, если хочешь, – давай что-нибудь посмотрим, – предложил я.

– Что, прямо как в кинотеатре?

– Ну, почти…

Вова с благоговеньем взирал, как я управляюсь со старым, еще довоенным, проектором. Наконец, аппарат застрекотал и вот снова на экране я увидел бабусю. Она заразительно смеялась и пела, а я, кажется, слышал, как она меня спрашивает:

– Ты это серьезно, Сашенька?..

Спать мы пошли на второй этаж.

– А это кто? – остановился Вова у афиши в коридоре.

– Я. В детстве.

– ?..

– Что, не похож?

– Ну, в общем…

– Что же ты хочешь. Мне здесь всего четырнадцать…

– «Концерт для фортепиано с оркестром…», – прочитал Вова. – Вы что, музыкантом были?

– Был, был…

– А почему тогда?..

– Потому же, что и у тебя…

– У музыкантов что, тоже травмы бывают?..

– Как видишь…

Вова задумался.

– Так мы, выходит, коллеги по несчастью?

– Выходит…

Он подошел к роялю.

– Можно потрогать?

– Потрогай, – засмеялся я. – Он не кусается…

Вова дотронулся до клавиши. Зазвучала струна.

– Так просто…

– Ну, это как посмотреть.

Он взял в руки ноты.

– И по этим загогулинам можно что-то понять?..

– Ну, вы же с Ленкой что-то понимаете в своих бумажках…

– Там все просто: движения записаны.

– И здесь все просто: каждая нота – отдельный звук, хвостики – длительность обозначают…

– И что вот здесь написано? – он ткнул в такт посередине страницы.

– Слушай.

Я правой рукой наиграл мелодию. Это был похоронный марш Шопена.

– Ну, вы даете. А повеселее ничего нет?..

– Знаешь, я так долго не сидел за инструментом, что может ничего не получиться…

– А вы попробуйте…

Для начала я попробовал гамму до мажор. Да, да, ту самую, прямую, расходящуюся. Ужас! Мои руки были даже не деревянными, как я думал, они были чугунными! Об арпеджио я даже и не помышлял…

– Это что, типа тренировки?

– Типа… Ладно, попробуем, что попроще.

Я попытался сыграть рэгтайм. Непослушные пальцы с трудом вспоминали мелодию, расстроенный рояль жутко звенел. Как я дотянул до коды – не помню.

Вова внимательно слушал. Потом встал, подошел ко мне и… зааплодировал.

На автопилоте я вскочил с табуретки и поклонился.

– Ой, прости, привычка, – смутился я.

Вид смущенного меня произвел на Вову неизгладимое впечатление. Кто бы мог подумать, что я на это способен!

И тут я, – о, господи! – в этот раз – я, припал к его широкой груди. А он… он прижал меня к себе и тихо сказал:

– Фигня, прорвемся…

Спать мы улеглись в бабусиной спальне. Она приснилась мне в эту ночь, что случалось крайне редко. Лучезарно улыбаясь, как это умела делать только она, бабуля сказала:

– А он, этот мальчик, вернул к жизни наш старый дом… И тебя тоже…

Проснулся я от каких-то странных глухих звуков. На лужайке перед домом Вова выделывал неимоверные па со старым футбольным мячом (и где он только его нашел?).

– Тренируемся? – спросил я, выходя на улицу.

– Да так, балуюсь…

Когда мы уезжали с дачи, я оглянулся на большой портрет бабуси – снимок из ее последнего фильма, который висел над лестницей. Мне показалось, что она подмигнула мне…

С легкой Ленкиной руки Вову пригласили сниматься в клипе очередной восходящей поп-звездочки. Конечно, я непременно должен был присутствовать.

В павильоне, рядом со мной, сидел толстенький дядечка с толстенькой же борсеткой в руках.

– Ваш мальчик? – кивнул он в сторону Вовы.

– Я его продюсер…

– Я тоже типа того, – вздохнул толстяк.

Сюжет был простой: Вова стоял, как памятник сам себе, а девица увивалась вокруг, пытаясь его безуспешно соблазнить.

В перерыве Вова плюхнулся в кресло рядом со мной, чем немало удивил толстяка. Его-то девица, не снимаясь, целомудренно накидывала прозрачный халатик. Но наш-то мальчик такими комплексами не страдал…

Когда съемки закончились, девица чмокнула Вову в щечку и удалилась со своим «продюсером».

– Ну, как? – спросил Вова.

– Ты смотрелся гораздо лучше этой телки!

Вова радостно просиял.

Я по-прежнему не мог понять: кто убил Люську и, главное, за что?

Вова постепенно стал приходить в себя, и уже иногда совершал короткие вылазки по коридорам телецентра и без меня.

Клип вышел в эфир и имел успех. Малолетние дурочки стали узнавать его на улице.

Как-то вечером раздался звонок:

– Мсье Александер, – с ударением на последний слог спросили меня. «Француз», – подумал я и на всякий случай ответил:

– Уи…

Иностранная сторона тут же радостно перешла на английский. Ни много, ни мало, они предлагали модели, чьим агентом я являлся, сняться для рекламного плаката нового парфюма одной очень известной фирмы…

– Какой? – спросил я.

– Понимаете, пока это коммерческая тайна. Так вы согласны?..

– Мы согласны? – спросил я у Вовы, который вел очередную компьютерную бойню.

Он оторопело посмотрел на меня.

– В Париж зовут, на съемки…

Вова едва заметно кивнул.

– Мы согласны, – ответил я иностранной стороне.

– Хорошо. Мы с вами позже свяжемся.

– И че? – спросил, наконец, оживший Вова.

– Рекламный плакат нового парфюма. Будешь известен по всем бутикам!

– И как я поеду? Паспорт же нужен!..

– Да, действительно. Но в наше-то время… Были бы деньги.

Я начал вспоминать скользких личностей, которые могли бы помочь. Конечно же, первым на ум приходил Левик. Этот мог все…

– Собирайся, – сказал я Вове, – идем в гей-клуб.

– ?..

– Там тип тусуется, который помочь может.

– А, может, вы сами, без меня?

– И на паспорт налепят мою фотку? Давай, давай…

Вова долго думал и советовался со мной, во что облачиться. Наконец, натянул кожаные штаны и абсолютно прозрачную черную рубаху.

– Ну, как?

– О, ты будешь пользоваться успехом…

В клубе он затащил меня в самый темный угол. Но это не мешало местной публике увиваться возле нашего стола. Каждый считал своим долгом состроить Вове глазки. Тот зверел.

– Спокойнее. Помни, ради чего мы здесь. Веди себя естественно. Расслабься.

– Да они же об меня трутся!

– Какое горе!

– Да ну вас…

Наконец, появился Левик: толстый, лысый, в красных брючках в облипочку и желтой кофтенке до пупа.

Я поманил его.

Левик всегда был любителем халявной выпивки.

– Ну-с, я вас слушаю, – сказал тот, падая на стул, и кушая глазами Вову.

– Мальчику нужен паспорт. На чужую фамилию, естественно.

– Ты говоришь так, как будто это – два пальца обделать…

– Ну, для тебя-то…

Лева польщено улыбнулся.

– Это будет, естественно, стоить…

– Естественно…

– Платить натурой будем или как?..

Вова напрягся.

– И не мечтай, старый хрыч, – сказал я. – Деньгами. Заграничными.

– Ну, ладно, – согласился Левик. – Деньги, так деньги. Твой телефон я найду…

Через несколько дней мы произвели обмен: я Леве вручил толстую пачку заграничных зеленых денег, он мне – паспорт с довольной Вовиной физиономией, где тот значился каким-то Федором Петровичем Севрюковым.

– А это не туфта?..

– Ну, Сашенька, ты меня обижаешь. Если Лева что-то делает – он делает это со знаком качества…

Послюнявив палец, Левик тщательно пересчитал деньги.

– А натурой все-таки было бы лучше, – вздохнул он.

И мы с Вовой, то есть – Федей, отправились в Париж…

Зарубежная сторона подошла к нашему приезду по заграничному серьезно. Лимузин, конечно, к трапу не подгоняли, но встретили в аэропорту, отвезли во вполне приличный отель.

Портье буднично спросил:

– Жить будете в одном номере или отдельно?

Я перевел Вове.

– Я отдельно боюсь, – потупилась восходящая звезда.

В гостинице нам рассиживаться не дали. Почти сразу же повезли к юристу. По дороге Вова все время смотрел в окно, и когда видел Эйфелеву башню, толкал меня в бок и зачарованно вопил:

– Смотрите!..

Парижского законника несколько удивило, что мой подопечный не понимает по-английски:

– Но это же рабочий язык модельного бизнеса!..

– У нас – особый случай, – важно сказал я.

– Че он докопался? – с подозрением спросил Вова.

– Не понимает, почему ты по-английски не говоришь…

– Вот козел!..

В конце концов, нам дали подписать объемистый контракт, две трети которого занимал раздел секретности. Мы обязались до выхода конечного продукта, то бишь плаката, не называть кому бы то ни было фирму-разработчика и рекламируемый продукт… А оно нам надо?..

Наконец, нас отвезли в студию. Стареющий маэстро в соломенной шляпке и рубахе с рюшами встретил нас, как подобает великим: с полным небрежением.

Его поначалу напрягло мое присутствие, но когда я популярно объяснил, что это – желание клиента, да еще с истинно парижским прононсом, он потерял ко мне всякий интерес.

Вова обнажился, маэстро прищелкнул языком и начал отдавать команды своей свите.

Вову причесывали, мазали гримом с головы до ног, щелкая без конца на «Полароид»…

В конце концов, ему несколько усилили цвет волос, добавили легкого загара и поставили на фоне синего задника. Маэстро начал показывать, какие позы необходимы. Моя помощь особо не требовалась. Они быстро поняли друг друга. Все-таки, что значит – профессионалы!

Первый день подошел к концу. Нас отвезли в гостиницу.

– Ну, куда пойдем? – спросил я.

– На башню, конечно, – не задумываясь, выпалил Вова. – И еще… – он немного подумал, – в «Мулен Руж».

Мы поднялись на башню, посидели в кафешке. Цены убили Вову наповал…

В «Мулен Руж» ему так понравилось, что я боялся – как бы на сцену не выскочил.

– Во дают! – все время восхищенно шептал Вова.

Вернувшись в гостиницу, он долго повторял перед зеркалом то, что увидел в варьете.

– Может пригодиться… Надо запомнить!

После ужина Вова спросил:

– А как у них здесь со здоровым сексом?

– Это дело у них давно поставлено на широкую ногу. Что, опять хочется?..

– Ну… я бы не отказался…

Я назвал таксисту адрес заведения старушки Мари. Поговаривали, что этот бордель когда-то принадлежал бабке Эдит Пиаф. Впрочем, чего не скажешь ради рекламы!

Старушка приветствовала меня радостной улыбкой:

– О, мсье Алекс, вы снова у нас!..

Потом, уже по-деловому, осведомилась:

– Вам – как всегда? А ваш спутник?..

Вова в это время уставился на девицу в коротенькой юбчонке, сидевшую у стойки бара. Та призывно полуоткрыла рот…

– Вообще-то, это мужик, – сказал я как бы между прочим.

– А грудь?.. – прошептал изумленный Вова.

– За хорошие бабки мы и тебе такую можем устроить…

В конце концов, Вове выбрали традиционную партнершу.

– Увы, молодые люди, – вздохнула Мари, – в наше время все требуют чего-то невозможного… Угодить клиентам все труднее…

Я освободился раньше Вовы. Он трудился еще как минимум час.

Когда мы уезжали от мадам, та мне шепнула:

– А я бы с удовольствием взяла его в штат!

– Чего ей надо? – напрягся Вова.

– Восхищается твоей красотой. Она в этом разбирается!

– …Ну, как? – спросил я у Вовы в такси.

– Да ну их… Резинки только что на голову не натягивают. А перед началом, как в штатовских фильмах полицейские, тебе твои права зачитывают: туда не целуй, здесь не трогай… А что вы мне еще покажете?..

– Ну, что-то вроде улицы красных фонарей устроит?..

Мы вышли из такси. Водитель проводил нас подозрительным взглядом.

Грудастые девицы тут же облепили Вову. Мы с трудом прорвались сквозь их плотный строй.

Какой-то бугай в кожаном прикиде начал нас настойчиво зазывать на садо-мазо шоу.

Потом бритоголовый араб распахнул перед нами плащ, под которым, естественно, ничего не было, и сделал призывное движение в лучших традициях танца живота.

– Это как он делает? – заинтересовался Вова.

Араб непонимающе уставился на нас.

– Идете со мной? – спросил он.

– Научишь его так животом делать?

Араб очумел.

– А секс?

– Сначала научишь, а потом подумаем. Не бойся, заплатим…

Все еще очумело озираясь, бедный араб (черт их знает, этих русских!) наконец привел нас в свою комнатушку, где умывальник был прямо у дверей, а из под него выдвигалось биде – непременный атрибут французского разврата.

Со вздохом облегчения Вова разделся.

– Давай!

Араб включил магнитофон и начал демонстрировать чудеса верчения животом.