Текст книги "Архангельск"

На берегу нас ждал аншлаг, по местным меркам, разумеется. Мужиков пять ходило вокруг Катрана, в основном рассматривали, изредка что-то ощупывали. Пара пацанов слушали, о чем им вещал активно размахивавший руками третий пацан, который сидел, кстати, на мачте – сейчас буду уши драть за порчу судового имущества.

Увидев, как наша троица спускается на пляж, пацаны убежали спасать уши. Один мужичок пошел нам навстречу. Одежка у всех прямо для массовки фильма «Россия молодая», даже, пожалуй, естественнее выглядит. Нельзя же так основательно крышей ехать! Предки предками, а добротной, недорогой, современной одежды полно! Зачем эти перегибы?!

Мужичок нас встретил, раскланялись – будьте здравы, и вам не болеть. Потом Афанасий спрашивает у встречающего:

– Поведай, Антон, что так тебя в лодке гостя нашего удивило, ты помор опытный, с иностранцами не раз хаживал.

А этот «опытный» кормчий давай чуть ли не с пеной у рта вещать о железном каркасе и мачте… Кстати, не железном, а дюралюминиевом – это еще раз говорит о его «опытности». Но добил мужичок меня описанием кожаных мешков, надутых воздухом. Так моего Катрана еще не оскорбляли! Слушать дальше этот бред уже становилось неприятно, заигрались вы, мужички, в старину. Ну да мы с товарищем тут проездом.

Прервал поток ахинеи от кормчего, вежливо извинился, сказал, что надо лагерь разбивать, мало ли дождик снова, откланялся. Пока перетаскивал гермы на приглянувшееся мне место под обрывом, этот кормчий заливался как соловей перед двумя стариками, хорошо, что не слышу. Потом потянул их на экскурсию вокруг катамарана. Остальные мужики что-то степенно обсуждали в сторонке, только один подошел, спросил, не нужна ли помощь. Особой щепетильностью в походе стараюсь не страдать, поэтому мы с Прохором лихо перетаскали гермы и натянули тент. Представился он Прохором Никитичем, но на полном именовании не настаивал. Помощник он был средненький, с походным оборудованием совсем не знакомый, так что палатку пришлось ставить одному.

Затем побегал по пляжу, собирая разбросанное, сложил что под тент, что в палатку. Сняли с катамарана обвесы из надувных катков в брезентовых чехлах, положили у будущего костра. Вот кострище Прохор сложил – залюбуешься, еще и мужиков послал пройтись по пляжу за плавником. Выданную мужикам пилу и топор все осматривали с живым интересом – вот ведь действительно край непуганых поморов.

Пока искали дров, поставил на примус кан с водой под чаек. Пришли с экскурсии старички-поповички с мужиком, явно не заслуживающим звания кормщика. Но, какие ни есть, а гости – рассадил их на катки, обещал в скором времени чай и продолжил строгать бутерброды.

Выглядели мои гости тихими и задумчивыми, наверное, все силы на дебаты положили. Прохор освоился, сидит на катке и стругает лучины моим стропорезом. Кстати, в комплекте походной кухни обязательно должен быть свой нож, который только готовкой занимается. Если им начать деревяшки строгать и в сомнительных местах ковыряться – отравиться раз плюнуть, как ни отмывай. Ну да это лирика.

Вода закипела, бросил туда заварки, потушил огонь – топливо надо экономить – и оставил настаиваться. Гости за моим действом смотрят не отрываясь, начинаю чувствовать себя на сцене. Простите, гости дорогие, но кружек у меня только две. Наливаю варево по кружкам для старцев, им по возрасту положено быть первыми.

– Сколько вам сахару положить, батюшки? – обращаюсь к ним, держа в руках кубики сахара. Чего их так передергивает? Может, как-то по-другому положено обращаться? Уж простите меня, городскую чучундру.

– Не надо ничего класть, – говорит задумчиво Афанасий, но с места не поднимается. Ну, да мне несложно – отношу им кружки. Забрав у меня тару, батюшки, не сговариваясь, забрали у меня и по кубику сахара.

Как-то не идет у нас общение: все сидят как новички в чужой компании. Слегка разбавили повисшее молчание пришедшие мужики с дровами, пока пилили да строгали, разговоры худо-бедно заковыляли. Старцы допили чай и откланялись, мол, им надо высочайшему отчитываться – это они что, побегут по рации общаться с руководством, что ли? А с другой стороны, пусть развлекаются, как хотят.

С уходом церковного начальства мужики явно расслабились. Быстро запалили небольшой костерок, заминка вышла с их кресалом – слабые искры давало. Надо, кстати, попробовать себе нечто похожее выцыганить – незаменимая в походе штука. Потом выставил кан с чаем на любовно выложенную Прохором приступку у кострища, переложил бутерброды на крышку кана и положил рядом с чаем. Добавил туда начатую коробку с сахаром, уселся и понял, что проголодался. Организм переборол болячку или расходился за день.

– Ну, мужики, налетайте. – Хватаюсь за бутерброд побольше.

Прожевав чуток, черпаю кружкой чай, запиваю и ставлю ее для всеобщего потребления. Мужики присоединяются, в разговорах опять пауза. Потом Антон просит рассказать, как штормовал.

Моряки – это те же рыбаки. Рыба в их рассказах растет прямо на глазах. В процессе взаимных пересказов событий несколько улучшил свое мнение о кормчем, если мужик неграмотен технически и это ему не помешало быть хорошим мореходом – сие талант от бога. Попутно из рассказа Антона стало понятно, что шкипер у них на баркасе неопытный, но очень именитый – задавил авторитетом всю команду и попер дуром в шторм, да еще чуть судно не угробил. Так что Антон вытягивал баркас с камней у берега практически за уши – остро к ветру его яхта не ходила даже в девичестве, а их шкипер, Петр, загнал ее к подветренному берегу, вот Антону и пришлось отжимать яхту по миллиметру на глубокую воду. Петр в это время настаивал на подходе к берегу и давил авторитетом – действительно совсем зеленый шкипер.

– Антон, надо было посылать твоего шкипера в трюм, чтоб не мешался, коль ничего не понимает, – высказываю самую логичную в такой ситуации мысль.

– А ну-ка, гость дорогой, подскажи, отчего же шкипер с твоих слов так туг на ум? – раздался голос из-за спины, и под тент заходит молодой парень лет двадцати пяти, длинный, как мой приятель, только не такой накачанный.

Мужики встали, поклонились – наверняка это шкипер и есть, тогда неудивительно, что он их давил. Это у меня выработался иммунитет на здоровые «машины для убийства», без привычки таким перечить не хочется.

Тоже встаю, приглашаю к столу. Он на меня посмотрел также странно, как до этого святые отцы, но ничего не сказал, сел на мое место и без зазрения совести начал харчить отложенный для меня бутерброд. Махнул мужикам, мол, не отвлекайтесь – те начали рассаживаться.

Места особо уже не было, пошел за пенделем, пристегнул его на пояс и уселся поближе к костерку. Шкипер смотрит на меня с ожиданием, мужики – с каким-то затаенным страхом. Что ж, попробую быть вежливым, а то такие юнцы взрываются как порох, особенно когда их критикуют. Точно знаю, сам такой.

– Вы позволите называть вас Петром? – задаю вопрос для разминки.

Мужики на глазах начинают бледнеть, наверное, положено было добавлять шкипер, или великий шкипер, или что-то в этом роде. Начинающие мореманы с гонором на это сильно падки. Но шкипер, глядя в мои спокойные глаза, кивает.

– Любо, так тому и быть.

Мысленно почесал затылок – случай еще более запущенный, чем мне казалось. Продолжаю спокойным тоном:

– Меня звать Александром, путешествовал по Белому морю не один год. – Надеюсь, они понимают, что не постоянно этим занимался, а только во время отпусков, не хотелось бы потом осетра урезать. – До этого ходил и по Ладоге, и по Онеге. Не могу назвать себя морским волком, скорее волчонком, но основное правило поведения в шторм – это держаться подальше от подветренного берега. Об этом во всех книгах капитанов наставляют. Шкипер должен приложить все силы и средства для ухода от таких берегов. Если он умышленно идет на сближение с берегом во время шторма, да еще не имея средств отойти от него в случае опасности… Ведь так понимаю, ваша яхта против ветра ходить не может?.. Такой шкипер обрекает большинство своей команды на очень неприятную смерть, в том числе, возможно, и себя, а врученное ему судно – на гарантированную сильную поломку или полную гибель. Таких шкиперов хозяева судов обычно списывают на берег. Если же шкипер сам хозяин судна, – это добавил, подумав, что с таким гонором шкипер наверняка еще и владелец, – то после одного подобного плаванья команда списывается на берег сама и по всем кабакам пойдет гулять слух, на какой корабль наниматься не стоит. А моряки народ очень суеверный…

– Ничего в том береге страшного не было, подошли бы ближе да на якоря стали!

Ну надо же! Он еще и ершится.

– Нет, Петр, на якорях бы рядом с берегом не отстоялись. Ветер был из горла Белого моря, места ему хватало, волну он разгонял крупную. Перед берегом, где становится мельче, волны вообще звереют. Удар такой волны по яхте, стоящей на якорях, способен разбить ее обшивку, а несколько сот волн сделают это точно. Если хватит длины якорных канатов, можно было бы встать поглубже, там волна не так страшна, как у берега, но тут другая беда – якорный канат с большой глубины очень резко идет к поверхности и мешает якорям хорошо зацепиться…

Продолжаю вещать простейшие аксиомы мореплавателя, а сам думаю: какая сволочь этому неучу удостоверение рулевого продала! Ведь явно вижу, человек раз за разом «Америку» для себя открывает, значит, в учебники даже не заглядывал.

Мужики тоже слушают с интересом, но без огонька, как у их шкипера, то ли им это не интересно, то ли сложно, то ли знают все это. Закругляю лекцию об элементарной хорошей морской практике – можете посмотреть на мой пример: выбрасывался на берег в закрытой бухте, против ветра, на легком судне и то поломался да и жив остался чудом!

То, что сам дурак и мог на рейде бухты отстояться – шкиперу говорить не стал, чтоб не портить картины.

– Так что ж, Антон, выходит, спаситель ты наш, и зря я тебя с яхты прогнал? – обращается Петр к кормчему.

Тот понурил голову, как будто не его хвалят.

– Прости меня, отец наш всемилостивейший, за слова мои резкие, не успевал я яхту от камней отвести.

Похоже, тогда кормщик послал шкипера куда подальше. Похоже, только поэтому они и живы остались. Вот только сложные у них отношения, как-то не тянет их шкипер на отца, тем более всемилостивейшего, с таким-то гонором.

– Прощу, – великодушно соглашается их всемилостивейший. – И еще сотню алтын жалую.

– Благодарю, благодетель, вот бы еще крест святой в честь спасения по нашим традициям у взморья поставить.

– Раз по традициям, завтра же и сполним. Сам оправлю, а Афанасий пусть освящает!

Петр зачерпнул еще чаю – кружку он так никому и не отдал, единолично пользовался, хотя, кроме меня, это никого не напрягало.

– А пришел я, Александр, с тобой сам толковать, зело необычное Афанасий о тебе речет. На думы это странные наталкивает, вот и восхотел на все сам посмотреть да перемолвиться с глазу на глаз.

Мужики как-то разом заерзали.

– Дозволь, Петр Алексеич, мы по дрова пройдем, а то спалим запасы гостю.

Странные у шкипера отношения со своей командой, а это, судя по всему, и есть его команда. Не вся, разумеется, кто-то должен был и вахту на рейде стоять. И чего они про запасы-то? Сами же все принесли! Могли бы повод… да вообще могли без повода. Но со своим уставом в чужой монастырь лезть вроде не положено. Петр махнул им рукой, мол, двигайте. А сам меня рассматривает.

– Скажи еще, как сюда добрался да откуда отправился.

Тяжело вздыхаю, про себя, разумеется, и завожу шарманку по третьему разу. Только тут мне отделаться общими словами не дали – про шторм чуть ли не поминутно рассказывал. Петр интересовался всем, причем спрашивал, почему так поступал, а не иначе – ему явно было делать нечего! Когда в рассказе добрался до входа в бухту, прибежал еще один парень, нашего с Петром примерно возраста, причем именно прибежал. Теперь он стоял, тяжело дыша и явно собираясь что-то сказать. Петр махнул ему рукой и указал на катки:

– Сядь, Алексашка, помолчи и послушай, что твой тезка бает.

Начинать четвертый раз точно был не готов. Но обошлось, продолжил повествование, успевая не столько рассказывать, сколь на вопросы отвечать и разжевывать, почему именно так делал.

Пришлось даже признаваться, что лопухнулся несколько раз, начиная с основной ошибки – не отстоялся на рейде, продолжая моей опасной самоуверенностью – надо было при подходе отдать становой якорь сзади, и тогда был реальный шанс стабилизироваться или даже вытащить катамаран назад, если бы все складывалось неудачно. Любопытство Петра было неиссякаемо, такое ощущение, что он про нюансы морской практики вообще впервые слышит.

Хоть и неприятно собственные ошибки разбирать по косточкам, но аудитория была ненасытна, и потихоньку втянулся. Разобрав мою неудачную выброску на берег, перешли к аналогичным примерам, про которые читал раньше. От них перебрались к просто поучительным примерам, далее скатились на байки. Рассказывать все больше приходилось мне, Петр досконально терзал вопросами, а Александр только вставлял междометия типа «Да быть того не может» или «Экая нелепица». Петр зыркал на него, мол, не мешай просветительскому разговору.

Чай весь выдули, живот предложил поужинать – уже несколько часов мы тут байки травим. Так что начал готовить макароны по-флотски, на костре, разумеется, зачем топливо зря жечь, если дрова есть? Если еще вспомнить, что мужики обещали дров принести и за это время они их на неделю запасти могли, то о костре можно не волноваться.

Повесил кан с водой над огнем на треноге. Тренога, кстати, ажиотажа не вызвала, а то начинал опасаться, что народ тут совсем дикий. Разговоры перетекли в более вялую фазу – все уже подустали от дискуссий, просто сидим, смотрим в огонь да в кан заглядываем.

– А поведай мне, Александр, какому богу молитвы несешь?

Достали они меня своей религией! Теперь и Петр туда же.

– Некрещеный я, хотя уважаю православие. – Надо же было как-то корректно высказываться, для староверов это больное место.

– Османы тож нехристи, но молитву своему богу несут исправно!

Петр, наверное, решил, что раз некрещеный, значит, мусульманин или нечто подобное. Видимо, он и мысли не допускал, что можно быть самим по себе. И кто у него в школе историю преподавал, что он до сих пор турок османами называет? Хотя, может, и никто не преподавал, так и рос в общине. Странно, что мое отношение к религии народ основательно волнует, надо как-то помягче его отшить с этим, мне только еще одних свидетелей Иеговы не хватало.

– Понимаешь, Петр, в моей семье не придавали значения ритуалам, церкви, и священников рядом не было. Меня не крестили, и церковных порядков с праздниками не соблюдал…

Мысленно поправил себя, что куличи на Пасху очень даже соблюдал и блины на Масленицу не пропускал, хотя это вроде языческий праздник.

– Не молюсь Аллаху или Будде… – Перед глазами сразу всплыли наши слабоумные в желтых простынях и кроссовках, бродящие по полуметровому снегу и напевающие «харе раму». – Не возношу жертвы идолам. Мои родители учили меня тому же, что звучит в православном Писании. И про не убий, и про не укради… Но они учили меня не быть рабом никому, даже богу.

Вот тут, похоже, перегнул. Вон как оба вскинулись! Петр аж напрягся весь, а Александр высказал свое «о как!». Петр сдержался, услышав со стороны, как глупо звучат такие высказывания. Спросил, яростно сверкая глазами:

– Может, тебе в помазанники божии восхотелось?!

А сам распаляется. Зря все-таки эту тему затронул, теперь не знаю, как сказать человеку с черно-белым мышлением про зеленый цвет. В шутку, боюсь, уже перевести не получится, могут ведь и неправильно понять, если пошучу, что «не откажусь».

– Нет, Петр. Хочу быть просто человеком. За раба принимает решения хозяин, а помазанник решает за всех. Не хочу, чтоб за меня принимали решения, но и решать за всех мне не по силам. Всего-то и хочу, что принимать свои решения и самому нести за них ответ. Понимаю, что всегда будет человек, который решает за всех, и если его решения не сполнить, то наступят смутные времена. Ответственность такого человека огромна, его решения могут рушить и возрождать державы, но и ценой его ошибок будет море крови. Такому человеку обязательно нужны помощники, которые не рабски будут выполнять букву его решений, а исполнять их дух. Которые смогут спорить и доказывать свою правоту…

По мере того как я говорил, Петр ощутимо расслаблялся, потом стал слушать заинтересованно. А мне эта бодяга уже надоела. Не то чтоб врал в разговоре, где-то так я себе это и представляю. Но уж больно пафосно звучат подобные мысли, облаченные в слова. Но иначе, похоже, этих фанатиков будет не пробрать. Так что по-быстрому закруглился:

– …согласись, Петр, такие люди рабами быть не могут, помощниками – да. Слугами, в крайнем случае, но никак не рабами.

Надеясь закруглить на этом диспут, начинаю засыпать макароны в закипевшую воду. Вспомнил, что из-за этих нервов забыл воду посолить, сбегал за солью.

– Хорошо изрек…

Петр намеков о завершении беседы не понимает.

– Но это ты все о людишках. Не мыслишь же ты, что всеблагой наш создатель нуждается во всем этом?

Так и хотелось сказать: «Да, нуждается! Зачем ему нужна толпа рабов, которых он по своему образу и подобию лепил? Он что, тоже раб? Или он творец, который занимается самолюбованием, ждет постоянных восхвалений и лизания задницы? Как-то не вяжется такая мелкая душонка с образом творца всего сущего. Может, он все же хотел видеть вокруг себя помощников, творцов, пусть и с меньшими силами?»

Но если все это тут выскажу, меня явно прямо здесь закопают.

– Мне сие неведомо, – отвечаю, помешивая макароны. Надо же, один день с этими языковыми уникумами общаюсь, и уже из меня полезли словечки типа «зрю и вижу» или «азм есть»… – Зато ведаю, как одна весть, пройдя через несколько пересказов, становиться совершенно иной.

– И мне это ведомо. – Петр искренне не понимал, куда веду. – К чему ты о пересудах?

– К тому, что священники тоже люди, и ничто человеческое им не чуждо. Они сами так говорят. – Высказываясь, раскопал кедом ямку в песке и стал сливать туда воду с макарон. – Они пересказывают и переписывают заветы создателя и слова, сказанные от его имени, уже больше полутора тысяч лет, да еще и переводят с одного языка не другой… – Начал открывать банку тушенки, по-моему, это действие заинтересовало гостей больше, чем тема беседы. – Не верю, что создатель хотел видеть рабов в своих творениях, созданных по его образу и подобию. Мыслю, что церковные тексты накопили ошибок от переписывания, пересказов и переводов, но эта вера только моя, и я никого не хочу в ней убеждать.

Петр как-то странно хмыкнул, похоже, даже развеселившись.

– Так, говоришь, еще один раскол к церкви нести не намерен?

– Не намерен! Немочно мне быть святым проповедником. – Пытаюсь пошутить, раскладывая часть макарон с тушенкой по двум тарелкам, больше у меня просто не было. – Готов буду покреститься в тот же день, как священнослужители сменят слова «раб божий» ну хотя бы на «слуга божий». Батюшки утверждают, что слово – это могучая сила. С этим не поспоришь. Но отчего же они так плохо выбирают слова? Ведь слуга и раб – это великая разница!

– Так тому и быть, – говорит Петр, принимая от меня миску макарон с ложкой. – С Афанасием переговорю, а то ж он удумает еще чего. А зарок твой услышал! Может, к нему еще поворотимся.

У меня даже макаронина поперек горла встала. Ну уж спасибо, обласкал. Надо выяснить у кормщика, может, их все же приложило о камни? Чего они все такие стукнутые?!

Дальше ели молча. Подустал от этих гостей – и то им не скажи, и это не так. Был бы катамаран на ходу, уже давно улепетывал бы в сторону Соловков. Даже шторм этот непрекращающийся, хоть и ослабевший слегка, меня теперь не остановит.

Петр отставил пустую тарелку, встал и потянулся. Александр, последнее время тихо сидевший, положил свою уже давно пустую тарелку рядом и вскочил за ним. Встал и я вслед за гостями, отодвинув котелок, в котором оставалось еще очень прилично макарон, – проводить гостей. Надеюсь, они совсем уходят, а не отлить пошли.

– Завтра приходи к освящению креста, еще поговорим, зело разговоры странные вышли… Пришлю за тобой матроса опосля заутрени.

И Петр с Александром ушли по-английски, то есть не попрощавшись. По пути все же отвлеклись на дело, в котором их раньше заподозрил.

Повторив маневр гостей с «делом», уселся обратно к костру и закурил. Мужики с дровами так и не появились, заниматься катамараном уже как-то настроения не было. Прибрался на стоянке и завалился спать, хоть и рано еще было. Но, в конце концов, у меня отпуск! Плюс еще числюсь больным на всю голову и потерпевшим крушение в нагрузку. Спать! Где мой капитанский запас?

* * *

Утро началось по сценарию, утвержденному для этого берега. Меня трясли за ноги, не додумавшись расстегнуть молнию, а прямо через палатку. Покричал, что иду, начал потягиваться и просыпаться. Сегодня выспался! Общее состояние оценивается как среднее. Выбираюсь в тамбур обуваться, ожидая увидеть своего вчерашнего проводника, но там мужичок из команды Петра, он вчера представлялся, но имени я не запоминал.

Дров, кстати, лежит целая куча, то-то мне под утро мерещился деревянный перестук. Мужик по-хозяйски греет на костре воду. Перебрасываемся с ним пожеланиями здравия, и убегаю на моцион.

Прибежал от моря мокрый и умытый, теперь сполоснуться пресной водой и буду готов к трудовой деятельности. Отдаю мужику распечатанную пачку чая, он ее с интересом изучает: им сюда что, чай в кульках из газеты привозят, что всякие картинки такой интерес вызывают?

Лишний раз радуюсь поморской сдержанности, мне политинформации и диспуты еще вчера надоели, я сюда отдыхать приехал. Ставлю на приступку поближе к огню кан со вчерашними макаронами, пускай жир разойдется. Закуриваю, усевшись у костра, зачерпываю чая, вспоминаю про сахар, приходится вставать и лезть под полог палатки.

Ну вот, наконец-то и первый глоток чая. Хорошо! Кругом шумит море и ветер, пляж заляпан выброшенным мусором и пеной, запахи выразительные. Просыпаюсь окончательно. Предлагаю мужику макарон, он не отказывается, говорит только, что поспешать надо. Точно! У нас же сегодня по плану закладка спасительного креста. В этом деле мне точно нужно поучаствовать, все же и меня спасло чудо.

Добиваем макароны, допиваем чай в кружках, посуду помою потом, каны закрываю плотнее – от любопытных собак, кидаю всю мелочовку под полог и застегиваю палатку. Мысленно хлопаю себя по лбу – надо же и от себя какое-то участие для креста! Лезу обратно и достаю из ремкомплекта паруса рулончик георгиевской ленты. Осталось окинуть стоянку взглядом, не валяется ли что забытое, и можно идти.

Идем вчерашней тропинкой, трава сегодня суше, обветрилась, кеды не промокнут. На пляже перед поселком копошится народ, видимо, там крест и будут ставить, хотя это вроде не по традициям. Возможно, кормчему постеснялись их объяснить.

Поморская традиция с крестами древняя и романтичная. Если прижало тебя море так, что спасся только чудом – поставь крест на возвышении, чтоб всем проплывающим было видно – на этом месте было явлено необычное. Проходящие мимо таких крестов отдавали дань чуду кто как умел. На особо опасных местах все холмы побережья могли быть уставлены крестами – поначалу думал, что там кладбища, пока мне не рассказали эту традицию.

Кстати, мистика мистикой, но из-за массы таких спасительных крестов и людей, молившихся на них, говорят, эти опасные места намолены не хуже храмов, и крушений в них стало значительно меньше. Хотя, подозреваю, просто навигационное оборудование стало шире применяться, и суда стали строить надежнее.

Дойдя до пляжа, застали только конец мероприятия. Трехметровый крест вкапывали недалеко от обрывистого берега. Белый крест на темно-коричневом фоне берега бросался в глаза. Вокруг креста стояли десятка полтора жителей поселка, плюс пяток старших ребятишек.

У креста возился Петр и несколько человек его команды, из которых я знал только кормчего. Кроме того, стояла там небольшая компашка наблюдателей, одетых побогаче, из которых узнал Афанасия с Александром.

Пройдя сквозь редко стоящих зрителей, подошел к кресту поближе, громко пожелал всем здравыми быть, удостоился кивком от занятого шкипера и молчаливым разглядыванием из компашки наблюдателей. Петр закончил утаптывать песок вокруг креста, отошел к наблюдателям. Наверное, это пассажиры с его яхты.

Просто так лезть к чужому спасительному кресту могло быть неприличным, такие нюансы традиции мне не рассказывали – пошел испрашивать разрешения у шкипера.

– Петр, дозволь… – Шевеление в рядах наблюдателей Петр пресек громовым «цыц!» и посмотрел на меня выжидающе. – …дозволь к твоему кресту и свою часть приложить, мы все же одним штормом поучены.

Петр кивнул «Дозволяю» и двинулся вместе со мной по берегу.

Подойдя к кресту, я даже занервничал. Мои руки сами вытащили рулон ленты и обвязали крест под самой крестовиной с большим бантом спереди. Ленты вышло слишком много, длинные концы полоскались на ветру. Завязал еще один бант и отступил на шаг назад.

– Любо, – раздался голос Петра из-за спины.

Получилось действительно красиво и торжественно – белый крест с черно-оранжевой лентой и резной надписью на поперечине. Надпись вроде на латинице, но мне совершенно непонятная.

– Петр, а что написано на кресте? – спрашиваю, обернувшись, у шкипера.

– Значит, голландского ты не разумишь? – задает он мне вопрос.

Киваю, пожимая плечами.

– Написано там: «Сей крест сделал шкипер Петр в лето Христово 1694».

* * *

Смотрю на крест. Свежая, только что струганная древесина, моя ленточка развевается, все это происходит здесь и сейчас. И совершенно нереальная цифра года. Не шутят так со спасительными крестами. В ушах зазвенело, живот сжался в комочек. Поверил разом, что это не шутка и кругом не старообрядцы. Но до чего же это хреново!

На мое плечо опустилась рука шкипера.

– Сегодня будем праздновать морское избавление, пошлю за тобой служивого.

Вот что-что, а праздновать совершенно не готов, мне бы лечь в спальник и застегнуться с головой! И чтоб проснуться от тарахтения трактора! Но просто так от приглашений отказываться нехорошо.

– Прости, шкипер, но есть еще один морской закон – можно начинать праздновать только после того, как полностью лодку в порядок приведешь. Твоя яхта цела, а моя побита. Позволь, сам тебя приглашу, как лодку отремонтирую.

– Хороший закон, такой следует чтить. Жду тебя, как починишься.

Широким шагом шкипер ушел к группке наблюдателей. Постояв еще, глядя на роковую цифру, вырезанную на кресте, я пошел в свой лагерь, подволакивая ноги. Штормило.