Текст книги "Одесса на кону"

Месяц спустя
Одесса, Балковская, 33
Суд Приморского района
Слушания по уголовному делу
14 августа 2016 года
Зрада, перемога и ганьба

– …Таким образом, вы подтверждаете, что именно вы нашли у Попелюка при обыске в его квартире денежные средства в сумме…

Адвокат прервался, чтобы посмотреть на свои записи.

– …четыреста тридцать шесть тысяч долларов США, купюрами по сто и по пятьдесят долларов, сто восемнадцать тысяч евро, купюрами по сто и по пятьсот евро, в банковской упаковке…

– Нет, не подтверждаю, – спокойно ответил я.

– Но вы присутствовали при обыске?

– Да, присутствовал.

– В каком качестве?

– В качестве присутствующего лица.

Адвокат сделал изумленное лицо:

– Простите, но лица с таким статусом нет в Уголовно-процессуальном кодексе Украины.

– Так я и не участвовал в производстве следственного действия, только присутствовал.

Все юридические пассы, которые производил адвокат, были мне хорошо знакомы. Равно как и мои ответы на них. Все изрядно поднадоело, но присутствие полицейских в качестве свидетелей на суде с того момента, как мы начали работать, стало почти обязательным, потому что наш неопределенный статус позволял устраивать в суде представления. Возможно, не действенные, но эффектные.

Это было одно из первых дел, которое мы размотали. Мы – одесская криминальная полиция. Речь шла о Яне Попелюке, начальнике ильичевской милиции, одновременно с этим – ветеране АТО, награжденном орденом Богдана Хмельницкого. Его поставили на ильичевскую милицию с целью разрубить коррупционный гордиев узел и инициировать процесс самоочищения милиции. Вместе с ним в милицию с помпой приняли еще несколько ветеранов АТО. К сожалению, Попелюк и его люди, столкнувшись с трудностями в борьбе с коррупцией, решили, что если ты не можешь остановить процесс, то должен его возглавить.

Статус ветеранов АТО давал ему и его людям негласную неприкосновенность, а зарвавшись, они совсем перестали обращать внимание на такие мелочи, как УК. Они были на виду с их беспределом, вот мы их и взяли. В какой-то мере дело было показательным – чтобы быстро показать результативность работы новой полиции и одновременно заявить от имени власти, что неприкосновенных нет и быть не может и статус героя АТО не освобождает от необходимости соблюдать закон.

Мы приехали в Ильичевск и взяли Попелюка и его побратимов. При обыске у Попелюка дома были обнаружены крупные суммы наличных, незаконно хранившееся оружие – у одного из его опричников (а их так называли в городе) был найден пулемет. Дело было возбуждено в Одессе по заявлению местного бизнесмена, поэтому мы привезли Попелюка и его подельников в Одессу и представили в суд с тем, чтобы тот определил меру пресечения.

Но местные свидомые тоже сработали быстро: кинули клич в социальных сетях, и теперь у суда быстро собиралась толпа. Спецназ КОРД выстраивался у ограждения, вообще хорошо, что суд советской постройки, хорошо защищенный и с оградой, а не в старом историческом здании. Но насколько спецназ, в котором немало ветеранов АТО, готов сдерживать своих побратимов, было непонятно. В любой момент в суд могли ворваться и не с голыми руками…

Революция форева…

– Объясните суду, в каком качестве вы присутствовали…

– Господин Мильштейн… – призвал к порядку судья.

Виктор Мильштейн – один из самых дорогих адвокатов Одессы. Неплохо для героя АТО… Быстро встроился в систему, очень быстро. И самое главное – никто из тех, кто сейчас буянит на улице, не станет задаваться вопросом: а откуда у героя АТО с орденом Богдана Хмельницкого деньги на адвоката? На дорогого адвоката, одного из самых дорогих в области. Потому что в свидомом мозгу такие мысли не помещаются. Там есть место только для трех стандартных ситуаций: «зрада», «перемога» и «ганьба». Все остальное – отметается…

Ах да, еще «побратимы». В тотально коррумпированном, с разрушенным социумом обществе побратим, тот, кто с тобой рисковал жизнью в зоне АТО, – это святое. Наряду с членами семьи и односельчанами. Украинская нация – это нация односельчан, а теперь еще и однополчан…

– Поставлю вопрос иначе. У вас русская фамилия и шведский паспорт. Не объясните суду, как такое может быть?

– Объясню. Я переехал в Швецию и получил гражданство. Сейчас участвую в программе подготовки Одесской криминальной полиции в качестве консультанта от ЕС.

– Да?! А может быть, вы российский агент, внедренный в украинскую полицию с целью компрометировать героев АТО…

– Господин Мильштейн, довольно! – сказал судья.

– …ветеранов АТО, проливавших кровь за Украину!

– Господин Мильштейн, – перекрикивая поднявшийся шум, сказал я, – а вы проливали кровь за Украину? Или сидели в прокуратуре и думали, как избежать люстрации?!

Мильштейн ответить не успел – в стекло с размаху, с глухим звуком ударился камень. Не разбил, там пластик, но неприятно…

Когда объявили перерыв, к зданию уже прибыли правозащитники. Видя, что КОРД может и не устоять, решили пойти на компромисс – 50 участников митинга и правозащитников обыскали, и, убедившись, что у них нет с собой ничего противозаконного, запустили в суд. Был объявлен перерыв – мы занимали самый вместительный зал суда, – но места не хватало и там…

– Этот Мильштейн… – Игорь стоял рядом со мной в коридоре, стуча кулаком по стене, чтобы успокоить нервы, – вы правильно сказали. Он еще с юрфака гнидой конченой был. Под люстрацию не попал, потому что в Морской партии был, не у рыгов[12]12
  Украинская морская партия – местная, чисто одесская партия, возглавляемая лично ректором Одесской юридической академии. Рыги – сленговое название регионалов (рыгоаналов).


[Закрыть]. Потом сам ушел, по пидозре, чтобы дело не открывали. Теперь адвокатом працюет. Защищает тех, кого и раньше защищал.

– Ну, адвокатом тоже кто-то должен быть, верно?

Зазвонил звонок. Судебное заседание возобновлялось.

Как этого и следовало ожидать, после избрания меры пресечения для задержанных в виде заключения под стражу прямо в суде началась драка.

Началась она с коридора, потому что места не хватало, и правозащитники были в зале, а побратимы остались в коридоре. Как это обычно и бывает – кто в лес, кто по дрова, но все рвались в коридор, потому что выхода другого не было. Судья юркнул в свой кабинет и закрылся там на ключ. Когда я протолкался в коридор, то увидел прокурора в форме. С остервенелым лицом он замахивался на кого-то тяжелым портфелем. В выражении его лица не было ничего человеческого… Трудно было представить, что всего лишь десять минут назад этот человек говорил о вине другого человека…

Звякнуло, хрустнуло стекло, треснула дверь, вдруг кто-то громко закричал, перекрывая все остальные звуки:

– Слава Украине!

Дальше… Я навсегда это запомню: на секунду все замерли, будто в детской игре «Замри», потом нестройно, но громко ответили: «Героям слава!» – и тут же возобновили побоище. Кто-то с силой толкнул меня в спину, и я понял, что избежать участия в драке не удастся. Иначе меня тупо затопчут.

Героям слава…

Больно прилетело. Но ничего. Не в первый раз получаю по башке…

А правильно говорят, опасайся своих желаний, ведь они могут и сбыться.

Несколько месяцев назад я сидел в тихом и сонном Стокгольме, в городе, где за год происходит всего несколько убийств, ждал клиентов и в ожидании раскладывал «косынку» на компьютере. Рабочий день мой начинался в девять и заканчивался в четыре, после чего я ехал, встречался с Абаль, мы ехали куда-нибудь, потом возвращались домой и занимались сексом или просто ложились спать. В Швеции у меня были дом, машина, безопасность, медицинская страховка и отличные пейзажи за окном. Сейчас я встаю каждое утро в шесть утра, чтобы успеть сделать зарядку и позавтракать перед работой, потом еду на работу на полицейской машине, которая является целью для всей мафии города, по дороге, по которой перед нами прошла танковая колонна, наверное. Работаю я примерно до шести часов вечера только официально, пообедать удается далеко не всегда. Работаю я по закону, который противоречит другим законам, и потому в любой момент могу быть выслан из страны, а то и обвинен в уголовном преступлении. Мой непосредственный начальник – в Швеции у меня начальника не было – бывший сотрудник СБУ Украины, родом из какого-то тернопольского села, его нам отрекомендовали как одного из лучших контрразведчиков Украины, но если этот лучший – то какие же тогда худшие, простите. За это время в меня один раз стреляли и еще один раз покушались на нас вместе, взорвав машину у входа. Работы у меня не просто много, а очень много, потому что последние пятнадцать лет милиция в Одессе не работала, а обслуживала клановые и политические интересы, и теперь вся несделанная работа – на нас. Ну, не вся, но большинство точно. И я не удивлюсь, если меня в конце концов убьют, как комиссара Каттани. Хоть я и пытаюсь работать, как евробюрократ, работа здесь требует именно комиссара Каттани[13]13
  Комиссар Коррадо Каттани – главный герой 1—4-го сезонов сериала «Спрут» про итальянскую мафию, мегапопулярного в последние годы существования СССР. Его показывали по центральному телевидению, и автор помнит, как пустели дворы, когда шел «Спрут». В 4-й серии Каттани погибает от пуль мафии. Каттани играл Микеле Плачидо, его популярность в СССР была так велика, что его пригласили на главную роль в советско-итальянском фильме «Афганский излом».


[Закрыть]. Просто местная мафия привыкла к тому, что с ней вообще никто и никак не борется, – и любые реальные действия против нее воспринимает как личное оскорбление.

Но я сам всего этого хотел…

А возможности у одесской мафии велики. Одесса не просто порт, через который идет контрабанда по всей Украине и на южную Европу. И не просто наркохаб, оставшийся еще с советских времен. Одесса прямо завязана на внешнеэкономические связи целой республики – Приднестровской Молдавской. Приднестровье, или ПМР, – пусть и небольшая республика, но это сложившееся государство, с армией, спецслужбами, правительством. А фактом не признания никем ее выталкивают в криминал. Не ошибусь, если скажу, что не менее трети всех дел и всех денег в Одессе связаны с ПМР. Давно сформировались взаимозависимости. И если, скажем, местные мафиози попросят в качестве одолжения прислать в Одессу приднестровский спецназ и разобраться с назойливыми полицейскими, то жить нам останется недолго. Потому что противостоять преступникам – это одно, а государству – это другое.

Ну и помимо Приднестровья тут всего хватает. Одесса – одна из ключевых точек по отправке в Турцию и на Ближний Восток украинских и молдавских проституток, возвращаются назад далеко не все. Основной порт по нелегальной отправке оружия Укрспецэкспортом и прочими структурами. Один из основных каналов по ввозу китайского шмурдяка – дешевого китайского трикотажа, продаваемого на вес. Один из основных каналов по ввозу нелегального спирта – он идет из Румынии, Хорватии, Бразилии, причем из последней целыми танкерами. Бразилия – крупнейший производитель спирта в мире. Одесса-мама – с давних времен один из основных центров криминальной активности досоветского, советского и постсоветского пространства, схожий с такими городами, как Марсель и Палермо. И мы пытаемся с этим что-то сделать. Мы – это двадцать пять украинцев и двенадцать полицейских-инструкторов из разных стран Европы. Филиал специальной полицейской миссии помощи Украине.

Я по-прежнему в Одессе.

Расклад полномочий на сегодняшний день такой – украинцы, не знаю, сами ли или под влиянием Совета Европы, приняли всеобъемлющий закон о децентрализации, немного упорядочивший и наш статус. Теперь милиция переходила в подчинение местным советам (громадам), причем если денег не было, то ее можно было расформировать. Никто не запрещал. Полиция переподчинялась префекту, должность которого примерно соответствовала представителю президента в России. Префект назначался президентом по представлению премьер-министра, и в его прямое подчинение переходила полиция (и патрульная, и следствие) и прокуратура. СБУ – нет, оно подчинялось напрямую президенту.

Я небольшой знаток конституционного права, но, по-моему, система – попытка скопировать американскую с ее сильными штатами. Разница только в том, что в США штаты не ненавидят федеральную власть и не грызутся с ней по поводу полномочий[14]14
  Хотелось бы обратить внимание на один момент. В США, например, существуют полиция, шериф и еще существует ФБР. Они не подчинены друг другу и, в общем-то, конфликтуют – но при этом никто не ставит себе цель уничтожить или подчинить оппонента. В России (или Украине), если создать такую систему, в которой у нескольких организаций пересекаются интересы и при этом одна не подчинена другой, они забудут о деле и будут воевать между собой до полного уничтожения или подчинения. Почему так – не знаю.


[Закрыть]. И деньги есть. В Украине – денег нет.

Для нас плюсом было то, что у нас в системе появлялось лицо, причем высокопоставленное лицо, сила которого зависела от нашей силы. Как в средневековой Франции – есть король с его мушкетерами, а есть – гвардейцы кардинала. И хотя король с кардиналом могли встречаться и за чашечкой кофе обсуждать государственные дела – об отношениях гвардейцев и мушкетеров все по фильму помнят. Так и у нас. Плюсом для нас было то, что префектом в Одессу был назначен Жухрай – военный, полковник, участник АТО. Похоже, что честный.

И похоже, что назначили его как противовес харизматичному Сакарелидзе.

Опять в политику ударился.

Короче говоря, за этот месяц мы кое-как оттоптали себе поляну и договорились о взаимодействии с местной милицией и прокуратурой. Надо сказать, там не такие плохие люди служили, коррумпированными или пофигистами были далеко не все. Таких людей мы постепенно находили, налаживали взаимодействие. Постепенно складывался расклад, такой же, как и в Штатах. Гвардейцы кардинала – то есть местные – занимаются текучкой и бытовухой, то есть берут на себя 80–85 % дел, в основном очевидных, только нуждающихся в оформлении. Неочевидные и потенциально взрывоопасные дела взяли на себя мы. В гостинице, в безопасности, сделали своего рода штаб.

Главным нашим делом на сегодня было пресечение контрабанды. После суда мы выехали фиксировать обстрел постоянного поста близ Орловки. Этот пост поставлен на единственной дороге (М15), которая ведет в городок Рени и украино-молдавское приграничье. Это Днестровский лиман, дорога единственная, больше никак там не проехать. Если ехать по ней, то приедешь в Рени, потом в село Долинское. А дальше Чишмикиой – это уже Молдова – и Джурджулешты – уникальное молдавское село на стыке трех границ – Украины, Молдовы и Румынии. С контрабандистами там связаны абсолютно все жители без исключения, потому что никакой другой работы нет. После того как в Рени обнаружили проходящий по дну Дуная спиртопровод из Молдовы, по которому в день могло перекачиваться до 50 тысяч литров спирта, а пограничники ничего не видели, на дороге в Орловку поставили постоянный пост от налоговой службы, таможни и Национальной гвардии. За четыре дня, пока он там стоял, его дважды обстреливали из автоматов, а сегодня ночью – накрыли минометным огнем. В результате туда съехались представители и таможни, и налоговой, и СБУ. После суда туда рванули и мы.

Вернулись потемну. По пути в гостиницу мы – я, Игорь и Борис – заехали в ГУВД для того, чтобы взять сводку по городу, мы ее обязательно брали и все вместе анализировали. Короче, оставили мы машину, зашли в ГУВД, я поздоровался с дежурным, спросил, где все – что-то народу мало было. Он ответил, что всех дернули на какой-то не то инструктаж, не то семинар. Мы с дежурным понимающе улыбнулись друг другу – опасающаяся за свое будущее система всегда начинает имитировать бурную деятельность. Ему, дежурному, как и любому нормальному человеку, было неприятно во всем в этом участвовать, но у него была семья, и он должен был ее кормить. И людей, которые работают в правоохранительных органах с такой мотивацией, к сожалению, пруд пруди. Хотя, например, любая охотничья собака работает не за миску с едой и похвалу хозяина, а потому, что это самая суть ее породы…

Зазвонил телефон, дежурный отвлекся, я просматривал журнал, пытаясь на глаз определить, нет ли чего необычного. Дежурный переговорил по телефону, посмотрел на меня:

– Убийство.

Я посмотрел на часы. Давно за пределами нашего официального рабочего дня. И мы двенадцать часов то на ногах, то в пути.

– Где?

– На Поскоте.

– Бытовуха?

– Похоже.

Поскот…

Он же поселок Котовского, один из самых мерзких районов в Одессе. Это – одесская «спалка», здесь 250 тысяч человек проживают. Резерват отморозков, наркоманов, гопников. Страшнее Поскота – только поселок Шевченко, в миру – Палермо. Там и днем на улицах за дозу убивают.

– Но выезжать у нас некому…

Дежурный посмотрел на нас, а я посмотрел на парней. И понял, что если мы не возьмем – пусть это скорее всего обычная бытовуха, – то на следующий день мы станем балаболами. Не лучшая рекомендация.

– Мы берем, – сказал я, – поехали…

&&&

Но это вы знаете, что, если бы ведал хозяин дома, в какую стражу придет вор, то бодрствовал бы и не дал бы подкопать дома своего.

Матвей 24:43

Убийство…

Убийство – это то, с чего закручивается сюжет в любом детективном романе. Считается, что в классическом детективе не может быть описано преступление менее тяжкое, чем убийство. Да и есть ли преступление более тяжкое, чем лишение жизни другого человека? По Уголовному кодексу – да, есть. И мы с ними постоянно сталкивались – контрабанда, коррупция… Но по совести – нет.

– Стой.

Автомобиль остановился, я машинально проверил пистолет – на месте.

– Подъезжаете, осматриваете место преступления, фиксируете улики, составляете протокол… Как учили, короче.

Борис кивнул:

– А вы?

– Я пошатаюсь, поспрашиваю, кто что слышал. С полицейскими они разговаривать не будут – но так могут и разговориться. Посмотрим, что к чему.

Борис кивнул:

– Отлично придумано…

Если бы. Это не полицейский, это чисто трюк разведчика. Но, может, он тут будет нелишним…

В конце концов, составить протокол они и сами смогут. А я буду полезнее в штатском и со своими, весьма специфическими навыками…

Место преступления…

Убийство было совершено в одном из неприметных, совсем не типичных домов спального района Одессы. Простое девятиэтажное, непритязательного вида одоробло с грязным месивом вместо двора, стадом машин, бродячими собаками и целыми кучами мусора, который никто не брал за труд погрузить в мусорный контейнер и вывезти. Отличие от российских аналогов в том, что значительная часть балконов расширена и переделана – здесь гораздо хуже с архитектурным контролем и еще хуже с возможностью переехать. Если в России переехать в бо́льшую по размерам квартиру стоит вполне подъемных денег, то тут неподъемных. Перестраивают, да так и живут…

Милицейский фургон… Он меня не интересует. Есть две категории тех, кто знает все, что происходит в округе, – это бабки у подъезда и алкаши. Первые вряд ли мне доверятся, тут нужно женщину отправлять, она их разговорит. А вот алкаши…

Где тут собираются алкаши, интересно? Ага, вон магазинчик, и, судя по вывеске, круглосуточный.

Пошел туда, столкнулся лоб в лоб с куда-то спешащим местным аборигеном, без вступления простецки предложил:

– На двоих будешь?

Алкаша звали Дима…

– А чо у вас тут делается-то? – Сидя на лавочке, вытащенной в тенечек под деревце, мы культурно отдыхали – сиречь выпивали и закусывали. Точнее, мой визави выпивал и закусывал, а я просто закусывал, что обе договаривающиеся стороны более чем устраивало…

– …

– Ментов вон понаехало…

– Да Лизку типа мочканули. Давалку тут одну…

– Мочканули? – заинтересовался я. – А за что?

– А хрен его знает… – философски ответил синяк, – доб…овалась, наверное. К ней тут не один ходил, баба-то красивая…

– Доб…овалась? А чо, где работала?

– А х… ее знает. Ее мало видно было, она иногда неделями пропадала.

– А кто к ней ходил?

– Да разные… – Синяк подслеповато уставился на меня. – А тебе-то какое дело?

Я достал удостоверение журналиста (красные корочки, фотография, остальное на цветном принтере распечатал) и бумажку в сто гривен.

– Чо, журналист?

– Ага. Репортаж делаю. Еще на бутылку хватит, надеюсь.

Алкаш непроизвольно сглотнул слюну.

– Это… Я про нее мало что знаю. Тут есть такой… Колун мы его зовем. Вот он про нее много расскажет.

– А далеко Колун-то?

– Да тут живет… Дрыхнет, наверное.

Я достал еще одну стогривневую банкноту.

– А если разбудить?

Колун оказался таким же алкашом, только с квартирой. Квартирой тире притоном. Увидев сто гривен, он оживился и проявил гостеприимство – в расчете на то, что я проявлю щедрость. Делать было нечего – сходили до ларька, еще затарились водкой и поднялись к Колуну в квартиру. Что там было… описывать надо или так понятно? Но мне даже табуретка чистая нашлась. Немного трехногая, правда…

– Ты это… – сказал Дима. – Про эту фурсетку, что в третьем жила, расскажи.

– А чо?

– Человеку надо. Журналист он.

– А…

Я достал из сумки бутылку – на стол не выставлял, чтобы контролировать ситуацию. Налил в подставленные стаканы. За окном уже клубилась ночь, бархатная одесская ночь. И где-то тут – среди всей грязи, грязи во дворе, грязи в квартире, грязи на телах и в душах людей, – незримо присутствовала душа той, которую убили. Знаете, как говорят абхазы, когда человек умирает? У них нет слова «смерть», они говорят «душа родилась»…

– Эта… Короче, она с Морбидом трахается. Так что не обломится, с Морбидом лучше не вязаться. В порту найдут.

– Морбидом? А это кто такой?

Я вдруг понял, что Колун до сих пор не осознает своими пропитыми мозгами, что речь идет об убийстве. Может, оно и лучше.

– Морбид? Это кто такой?

– Эта… говорю, не лезь к нему. Он с АТО, у него мозги набекрень совсем. Недавно Бурун чо-то начал ему предъявлять, он его так у…л, Бурун потом два месяца на больничке…

Алкаши смотрели на меня глазами голодной собаки, но я пока не проявлял понимания их жизненных проблем. Похоже, мне перло – с ходу вышел на след. Любовник с АТО, с проблемами с психикой.

– Он до сих пор в камке ходит.

– А работает где?

– Не знаю… в порту вроде.

– В охране он работает. В охране порта, – вставил другой алкаш.

– А говорят, к ней не только Морбид ходит, – продвинул разговор дальше я.

– Это да… она вообще со странностями. То появится, то пропадет…

– Деньги у нее есть?

– Вроде да… красивая фифа…

– А кто еще ходит, кроме Морбида, знаете?

– А фиг его знает? Разные все… Думаю, она передком подрабатывала… Хе-хе…

Что-то было сомнительно это. Ладно.

– Машина у нее была?

– Ага. На стоянке стоит. Вон там.

– Какого цвета?

– Белая… вроде.

– Большая?

– Ну, такая, хорошая.

– А чо, а она-то кем работает?

– Журналистом вроде…

Вот это номер…

Больше мне из алкашей вытянуть ничего не удалось. Но за две бутылки – неплохо, эквивалентный обмен…

Спустился вниз, высморкался – вонь из притона так и пристала. Набрал номер мобилы Игоряна.

– Сильно занят?

– Нет, заканчиваем.

– Спускайся вниз, я тебя правее, на углу, жду.

Игорь спустился вниз, я махнул ему рукой, отошли в тень. Я рассказал ему, что удалось узнать от алкашей.

– Дверь не повреждена, похоже, открыла сама, – начал рассказывать о своем улове Игорь. – Следов борьбы в квартире нет, только на кухне. Потерпевшая на кухне, прикована наручниками к батарее. Убили зверски, похоже, пытали. Ожоги, несколько ударов ножом, не меньше десяти. Следы сопротивления только на кухне.

Я хмыкнул – чего-то мне кажется, что версия «убийства из ревности» терпит крах. Зачем было пытать? Хотя, может, просто зверствовали.

– Еще что заметил?

– Квартира съемная, мебель, похоже, хозяйская. Шифоньер еще советский, но в нем есть дорогие вещи, даже шуба. Все это на месте, ничего не взяли. Но зато нет компьютера, нет ноута, нет фотоаппарата, нет вообще никаких носителей информации. Причем в большой комнате есть провод с блоком питания от ноута, есть компьютерный фильтр, но больше ничего нет. Следы обыска.

– Фотоаппарата тоже нет?

– Нет.

– А документов?

– Не нашли.

– Сумочка?

– Пустая. Вообще ничего нет.

– Изнасиловали?

– Не могу сказать, похоже, что нет.

Круто. Похоже, убитый журналист, из-за профессиональной деятельности. Это называется – п…ц подкрался незаметно.

– Боря где?

– Там. Уже менты подъехали и прокуратура.

– Давай так. У нас есть подозреваемый, какой-никакой. И есть еще зацепка – машина. Проверим машину, потом сгоняем в порт.

– Доложиться бы надо, – с сомнением сказал Игорь.

– Потом доложимся. Может, по горячим раскроем. Прикидываешь?

Игорь кивнул.

– Так. Идем порознь. Пистолет – патрон дослал?

Игорь кивнул.

– Будь наготове. Не нравится мне все это. Машина большая, белая. Марки не знаю. Я иду первым, ты – за мной. Если что – отзвоню. Пошли.

Я свой пистолет и вовсе держал в руке, правда так, чтобы не видно было. Чуйка – верная моя подруга – кричала криком.

Стоянка оказалась там, где указали алкаши, – просто площадка, засыпанная щебнем и огороженная сеткой. Вагончик сторожа, и все. Стемнело совсем. Я начал обходить стоянку, стараясь не светиться. Какая машина – понял сразу. Как? А вы оставляли машину на стоянке с открытыми дверями?

Опять отзвонил:

– Игорь, машина вскрыта – давай сюда…

Из темноты появился Игорь.

– Посмотри в вагончике, машина вон там.

Игорь пошел разбираться со сторожем, я подошел к машине, включил небольшой галогенный фонарик-брелок. Машина – «Хендай Соната», предыдущая модель, но все равно не из дешевых. Открыт бардачок, сиденья отодвинуты назад до упора – что-то искали. Вырвана магнитола.

Носители информации, понял я. Ради этого и вскрыли машину.

Подошел Игорь.

– Сторожа нет.

– Как – нет?

– А вот так – нет. Дверь в вагончик открыта, сторожа – нет.

Да… похоже, хапнули мы… беды на нашу голову.

– Там уже наверняка прокурорские следаки подъехали. Бери Бориса и поехали. Никому и ничего не говори. Про машину – тоже.

Одесса вся была построена вокруг порта и жила портом все это время, ну, и контрабандой, если быть честными. Мы и ехали в порт. Борян, Игорь и я. Стемнело совсем…

– Так… Значит, у нас пока единственная зацепка – Морбид. Как зовут – неизвестно. Ветеран АТО, ходит в камке до сих пор, скорее всего – психопат на фоне посттравматического синдрома, применяет насилие. Готовимся ко всему.

– …

– Если что, пацаны, придется стрелять, понятно? Все готовы?

Борян кивнул. Ему проще – он тоже из АТО. Сложнее Игорю – он-то по людям стрелял только в интерактивном тире в Польше. Стрелять в экран – одно, а в живого человека – совсем другое…

– Борян, если что – оружие на тебе. Если я спрошу – времени сколько, – принимаем сразу и жестко. Все помнят?

– Не вопрос.

– Зробымо. – Борян от нервов перешел на украинский…

– Этот парень – возможно, убийца. Все понятно?

– Да понятно, – с досадой ответил Борян. Я его понимал – принимать побратима, с которым в АТО был, неприятно. Но что делать.

Мы уже сворачивали в порт, навстречу шли машины. Прошли ворота… Игорь показал полицейский значок, да и чего показывать – машина-то полицейская. Мимо вместе с фурами-контейнеровозами прошел внедорожник, я только подумал, а это кто такой – как началось. Началось, как всегда, непредсказуемо и страшно.

Хлопнуло, молотком вдарило по стеклу – Борян то ли охнул, то ли всхлипнул. На стекле образовалась дырка с расходящимися от нее лучистыми трещинами, через нее в машину сочилась черная одесская ночь. Игорь повернулся к Боряну, пытаясь помочь.

– Вниз, вниз!

Борян сдвинулся с места, машина пошла в сторону, это спасло Игоря. Вторая пуля, которая должна была попасть точно по центру пассажирского сиденья, ушла левее.

Б…!

Я – не знаю, каким чудом – дотянулся до руля… Обычная «Тойота», полицейская машина, на хрен, в которой даже перегородок нет между первым и вторым рядом сидений. И сделал противоположное тому, что пытался сделать Игорь. Не удержать машину на дороге, чтобы еще сильнее подставиться под снайперский огонь, а наоборот, рванул влево, сбивая машину с траектории. Мы пошли влево, ударились о контейнеры, потом нас начало разворачивать…

Еще одна пуля ударила в кузов, но нам снова повезло…

– Мама! – крикнул Игорь.

Полиция…

Не знаю, каким чудом мы разминулись с «КамАЗом», издавшим длинный, возмущенный гудок, но потом нам повезло. Мы ушли за выстроенный ряд контейнеров, еще раз ударились обо что-то и, наконец, остановились.

Я сидел сзади, мне досталось меньше всего. Первым делом нащупал пульс у Бори, пульса не было. Боря… Боря… Что же, б…, творится…

Выбрался из машины с другой стороны, с моей дверь была заблокирована. Побежал назад… У края штабеля контейнеров увидел бегущего мужика, кажется, водилу того «КамАЗа». Хлестко треснул выстрел, мужика отбросило назад…

П…ц.

Бросился обратно к «Тойоте». Открыл багажник – там было наше основное оружие. К сожалению, не «калашниковы» – для нас закупили модные турецкие «МР5» со складывающимися прикладами. Идти с таким ночью против снайпера – самоубийство. Но ничего не оставалось другого – он засел где-то на верхотуре, и планка у него, судя по тому, что он творил, слетела окончательно…

Один автомат – за спину, второй – на бок. Вытащил за шиворот из машины Игоря, тот был перемазан в крови – и в шоке. Я, честно говоря, тоже в шоке был, но мне в астрал выпадать было нельзя.

– Цел?! – Я размахнулся и влепил пощечину. – Цел, спрашиваю?!

– А… да.

Ощупал его, вроде и в самом деле не кровит.

– На!

– …

– Слушай сюда! Борян мертв – мы должны отомстить, понял?!

– …

– Я спрашиваю – понял?!

– Да.

Ничего другого просто не приходило в голову, да и не могло прийти. Месть – очень сильное чувство. А чтобы выйти на снайпера, считай, с голыми руками, – надо было очень, очень сильное чувство…

– Смотри сюда! – Я показал на край штабелей. – Сейчас ты сюда пойдешь. Но не сразу. Как только я позвоню, ты выстрелишь из-за угла несколько раз. Лучше в воздух. Не высовывайся только!

Еще один выстрел. В кого, интересно…

– Не высовывайся только! Высунешься, умрешь! Понял?!

– Да.

– Давай!

Из багажника я выхватил третий пистолет-пулемет – лишним не будет. Мне надо было занять позицию, а перед этим понять, где снайпер. Интересно, какой у него прицел – дневной или ночной? По ночам порт работает, освещение яркое – может и дневной быть…

Позиция…

Я лег на бетон, взяв по автомату в каждую руку и, выдохнув, перекатился за «КамАЗ»-контейнеровоз, тот, остановленный. Выстрела не последовало.

Так…

Пополз слева от машины, пополз медленно. Мне кажется, что он справа бил, чуть правее от дороги. И, судя по всему, это не «СВД», что-то серьезнее…

Работа порта, похоже, останавливается. Хоть это плюс.

Достал телефон, набрал номер.

– Игорь слышишь?

– Да.

– Не высовываешься. Еще раз, не высовываешься, делаешь несколько выстрелов в воздух. Понял?

– Так.

– Делай. Только не высовывайся.

В стороне сухо треснули выстрелы. Ответки не последовало. Как потом я понял – перезаряжал.

– Что? Еще раз? – прозвучало в наушнике.

– Нет. Не высовываясь, просто высунь автомат за край – как сможешь. Не высовываясь…

Есть! Я увидел вспышку, примерно там же, где и предполагал, и, ухватив автомат так плотно, как только смог, высадил туда все, что было в магазине, все тридцать патронов. Ответки не последовало – я перекатился, еще раз, вскочил и ушел за контейнеры.

Игорь был с той стороны контейнерной стенки, баюкал левую руку.

– Попал? Покажи?

– Нет… ай же… – Он добавил что-то на иврите.

Посветив фонариком, я понял, в чем дело, – пуля попала аккурат в автомат, который в этот момент держал Игорь, и вырвала его из рук. Или вывих, или перелом. В любом случае – я остался один.

И заниматься Игорем мне было некогда.

– Иди к машине. Вызывай помощь. Аптечка там… руку повыше держи. Понял?

– Да…

А мне надо было идти вперед…

Удивительный у нас народ…