Текст книги "Убийство на дуэли"

Глава третья

Остап вслед за мной осторожно вошел в кабинет и, смутившись, нерешительно остановился в дверях.

– Проходи, проходи, – позвала я, заметив его смущение. – Не бойся, я же сказала, нам просто нужно с тобой поговорить.

Остап, наконец, прошел в комнату и уселся на предложенный ему стул. Несмотря на то, что мы старались быть как можно ласковее с бурмистром, лицо его все еще выражало сильный испуг. Он постоянно озирался по сторонам, руки его, лежащие на коленях, дрожали. Скажу честно, меня поведение Остапа меня немало удивило.

– Остап, нам бы хотелось узнать от тебя о последних днях жизни твоего барина, – приступила к допросу Шурочка.

– Да что уж тут рассказывать, барышня, – вздохнул бурмистр, и вздох этот получился настолько тяжким, что мне даже стало жалко этого огромного мужика, и я решила немного помочь ему.

– Хорошо, давай вспоминать все по порядку. Начнем с того момента, когда вы прибыли из Саратова в усадьбу, – подтолкнула я.

– Ну да, прибыли, – кивнул Остап. – Только бунта нет, как не было. Уж как на меня барин тогда осерчал, аж вспоминать страшно. Ты, говорит, зачем, дурак, меня взбудоражил. Я жениться собрался, а тут ты со своими выдумками. Я же не знал, что наши мужики-то умнее окажутся и не пойдут на поводу зачинщиков этой смуты. Ну, вот, – продолжал он, силясь припомнить все подробности событий двухнедельной давности. – Правда, опосля барин смилостивился и перестал на меня гневаться, вместо этого занялся хозяйскими делами.

– Какими делами? – поинтересовалась Шурочка.

– Да всякими, – махнул рукой Остап. – Ездил целыми днями по владениям своим, осматривал их, да все говорил, что скоро придут хорошие времена, тогда и заживем мы все во много раз лучше прежнего.

Мы с Сашенькой озадаченно переглянулись, услышав такие странные слова. Что имел в виду князь, говоря о лучших временах? Судя по всему, что мы до сих пор успели увидеть в Синодском, барское хозяйство не только не бедствовало, но и вполне процветало.

– А в самые последние дни где бывал князь? – я решила вести допрос до конца.

– Дома, – не задумываясь, ответил бурмистр. – Хотя, постойте, барышня, вспомнил я кое-что. Позавчера это происходило. Пришел я к князю с хозяйственным докладом, а Малашка – кухарка, которая тут в доме стряпает, – говорит, что князь нынче уехал в соседнюю деревню, в Бухатовку, к другу своему князю Бушкову. Я тогда решил подождать возвращения барина, очень уж спешное дело у меня к нему было. Малашка – чертова девка, потащила меня на кухню, да наливочкой стала угощать. Прости за то меня Господи, – Остап поспешно перекрестился.

– Князь вернулся? – с нетерпением проговорила Шурочка, которую уже начинало раздражать неспешное повествование бурмистра.

– Вернулся, куда ж ему деться. Сидим мы, значит, с Малашкой в кухне, она мне про то, про се толкует.

– Господи, да нам-то какое дело, о чем вы с Малашкой толковали, – все-таки не выдержала моя подруга. – Ты про князя рассказывай.

Остап испугался, мелко закивал лохматой головой.

– Не гневайтесь на меня, старого, барышня, – пробормотал он. – Вернулся князь только к ночи, злой весь, даже со мной разговаривать не пожелал, хотя, смею напомнить, что дело-то мое отлагательства не терпело. Князь на меня даже не взглянул, прямиком в свой кабинет отправился и всю ночь тут вот и просидел. Малашка по этой причине несколько раз бегала ему свечу заменить. Она-то мне и поведала, что барин все писал, писал, да еще бормотал слова какие-то непонятные. Утром, когда еще солнце не успело встать, вскочил барин на коня, да и ускакал.

– Куда ускакал? – спросила я.

– В сторону леса. Больше его никто и не видел, а нашли уже мертвым. Ох, горе нам, горе, – снова запричитал мужик.

Узнав от Остапа все, что только можно было узнать, мы отпустили его. Остап, пятясь, все продолжал кланяться, пока дверь за ним не закрылась.

– Мы так ничего и не узнали, – с отчаянием простонала Шурочка.

– Сашенька, ты не права. Кое-что нам все-таки стало известно. Ведь, как сказал Остап, накануне своего отъезда князь делал какие-то записи. Вряд ли он забрал их с собой. Значит, попросту надо просмотреть все, что есть в этом кабинете. Наверняка мы найдем что-нибудь интересное, – решительно проговорила я.

Однако Шурочка никак не хотела соглашаться со мной.

– Катенька, но разве можно рыться в личных вещах покойного без разрешения, – моя подруга даже представить себе не могла такой наглости, не говоря уже о том, чтобы самой пойти на это.

– Какое разрешение? Кто тебе теперь его даст, если Волевский мертв? Шурочка, не будь такой глупенькой. Право, ничего не случится, если мы немного посмотрим записи покойного. К тому же в случае везения мы сможем найти что-то, что поможет нам разгадать убийство Владимира Георгиевича. Ты ведь этого хочешь? – я постаралась вложить в эту речь всю душу, чтобы окончательно и бесповоротно убедить подругу обыскать кабинет.

Я не покривлю душой, если скажу, что мне самой не особенно нравился подобный путь узнать что-либо о гибели Волевского. Но читатель сам должен понимать, другого выхода у нас тогда не было.

В результате Сашенька все же поддалась на мои уговоры, и мы с большим энтузиазмом принялись за дело. К нашему удивлению, осмотр занял у нас гораздо больше времени, чем мы предполагали. Мебели в кабинете было всего ничего: старинный высокий секретер красного дерева да огромный дубовый стол. Секретер оказался практически пустым, лишь несколько толстых хозяйственных книг, в которых велся учет доходов и расходов поместья.

Нам пришлось немало потрудиться, прежде чем открыть ящики стола. Мы долго не могли найти к ним ключ. Если бы Волевский носил его с собой, то Шурочке вернули бы его вместе с остальными безделушками, найденными полицией у покойного. Значит, ключ должен был быть где-то спрятан. Ногде? После нескольких минут бесплодных поисков мой взгляд вдруг наткнулся на потемневшее от времени старинное панно на стене с каким-то нелепым изображением то ли оленя, то ли лося. Зачем было вешать эту старую картину именно здесь, в рабочем кабинете?

Я подошла к панно и осторожно приподняла его за краешек. Так и есть, прямо за картиной на маленьком вколоченном в стену гвоздике висел ключ. Причем ключ был очень необычный. Необычность эта заключалась в том, что ключ был двухсторонним, а по тем временам это представляло большую редкость.

– Что там? – тем временем в нетерпении вопрошала меня Шурочка.

Я сняла ключ с гвоздя и с победной улыбкой протянула его подруге. Ключ действительно оказался именно тем, что мы искали. Но к обоим ящикам стола подошел только один конец ключа. В первом ящике лежали несколько гусиных перьев да колода карт для пасьянса. А вот во втором – стопка мелко исписанных листов и пачка старых писем, которые при внимательном изучении были адресованы еще покойному отцу Владимира Волевского. Ничего более интересного в столе не обнаружилось.

– Но ведь есть еще и другой конец ключа. Он тоже должен к чему-нибудь да подойти, – не сдавалась Сашенька.

Задача найти емкость, к замку которой подходил бы второй конец ключа, оказалась не такой уж простой. Мы осмотрели все предметы в кабинете, даже заглянули за отделанные плетеным аграмантом тяжелые гардины на окнах. Но тщетно, ни единой шкатулки, ни единого ящичка, закрывающегося на ключ, в кабинете больше не было.

– И все же мы найдем его, – я решила для себя ни за что не сдаваться и продолжать поиски.

Открыв секретер, я, наверное, уже в тысячный раз принялась внимательно изучать каждую его выемку, каждую полку. Наконец, я добралась до самого низа, где лежали на первый взгляд уж очень старые бумаги, судя по толстому слою пыли на их поверхности. Я безжалостно стала вынимать стопки рукописей и бросать их на пол. В следующее мгновение я поняла, что все мои усилия были не напрасны. В самой глубине полки моему взору открылась небольшая дверца. Я сунула в замочную скважину ключ, несколько раз повернула его, и дверца открылась. За ней находилась уходящая вглубь стены ниша.

– Тайник, – почти беззвучно прошептала Сашенька, которая все это время стояла за моей спиной и наблюдала за моими действиями.

Я тем временем пошарила рукой в нише и вытащила на свет несколько мелко исписанных страниц и толстый желтый пакет, обтянутый темной бархатной лентой. Водрузив свою находку на стол, мы принялись ее изучать с большим интересом.

Почерк рукописей был настолько неразборчив, что мы с большим трудом смогли разобрать всего лишь несколько фраз. Видимо, в момент написания князь сильно торопился. Неровные буквы то и дело заскакивали друг на друга, как будто спешили как можно быстрее передать мысли, обуревавшие Волевского накануне собственной гибели. В результате долгой кропотливой работы у нас получилось вот что:

«Завтра решится все»…

«Уверен враги будут повержены, наследник спасен от позора»…

– Мне ровным счетом совершенно ничего не понятно, – Шурочка, сощурив глаза, внимательно вглядывалась в испещренные чернилами страницы.

Я кивнула и полезла в бумажный пакет. В нем находилась стопка канцелярских бумаг.

– Закладная, – прочитала я вверху первого листа. – Так, это уже становится интересным.

Я быстро пробежала глазами по строчкам. Через несколько минут я уже имела кое-какое представление о том, как же на самом деле вот уже несколько месяцев обстояли дела в поместье князей Волевских. Все прочитанное немало удивило и озадачило меня. Но, доведу до сведения читателей, там не было ничего утешительного, по крайней мере для покойного князя.

– Катенька, что там написано? – Шурочка изворачивалась всем телом, стараясь как можно больше прочитать, заглядывая через мое плечо.

Я быстро перевернула листы лицом вниз, чтобы Шурочка раньше времени не узнала сногсшибательную и поразительно неприятную новость.

– Но, Кати, позволь же мне взглянуть. По-моему, я имею на это полное право, – обиделась подруга.

Однако мне нужно было подготовить Шурочку, прежде чем рассказать ей о том, что было написано в бумагах.

– Сашенька, ты только не волнуйся. Присядь, – попросила я.

Шурочка как-то странно улыбнулась, но просьбу мою выполнила и уселась на стоящий рядом стул.

– Ну, теперь рассказывай, – потребовала она.

– Дело в том, что по этим бумагам поместье Волевских уже несколько раз перезакладывалось. Последний срок выплаты долгов назначен до конца текущего месяца, – зная ранимость своей подруги, я старалась тщательно подбирать слова и выражения, чтобы сообщить ей эту неприятную, если можно так сказать, новость.

Несколько минут Шурочка молчала, во все глаза уставившись на меня. Я уже подумала, что она снова собирается упасть в обморок, и на всякий случай вышла из-за стола, чтобы поддержать ее. Однако подруга, к моему изумлению, грубо оттолкнула мою руку.

– Не надо. Ты же сама мне говорила, что нужно быть сильной. Вот я и буду самой сильной. Раз уж мне суждено узнать всю правду о моем бывшем женихе, то так тому и быть, – со смирением и оскорбленностью на лице произнесла Шурочка. – Больше там ничего не написано?

Я стала читать дальше, но, кроме следующих за свидетельством заклада имения цифр и каких-то подсчетов, больше ничего, представляющего интерес, не нашла.

И тут впервые за весь этот безумный день меня посетила мысль о самоубийстве князя. Однако я тут же отбросила это предположение. Во-первых, самоубийцы не стреляют себе прямо в лоб, скорее они стреляются или в висок, или, в крайнем случае, в рот. Мой покойный муж много рассказывал о таких безбожных людях, которые добровольно лишали себя жизни. Во-вторых, если уж князь действительно решил свести счеты с жизнью, то зачем, скажите, ему понадобилось жениться? Вот оно, как же все оказывается просто. Он вовсе не самоубийца, а жениться хотел, чтобы получить деньги и забрать имение из-под залога. Своих-то средств у него для этого, по всей вероятности, не было, иначе бы он давно уже все выкупил.

Возможно, сначала Волевский даже и не думал о браке, а приехал в Саратов немного развеяться, или еще по каким-то делам. Тут и подвернулась ему состоятельная Сашенька, одинокая, красивая. Стоило Волевскому немного поухаживать за ней, и она сразу кинулась в его объятия. Какой авантаж ждал князя при заключении брака с моей подругой! Одновременно он получал и солидное состояние, и красавицу жену.

Далее, уважаемый читатель, в повествовании моей глубокоуважаемой родственницы идет целый ряд французских выражений, которые, как я смог перевести, гневно обличали коварство и расчетливость убитого князя и выражали глубокое сочувствие к собственной обманутой подруге. Поэтому я опущу всю эту тираду и продолжу.

Я настолько была занята собственными открытиями, что сначала даже не заметила, что Сашенька окликает меня.

– Катенька, Малаша ужинать зовет, – мягко проговорила подруга, трогая меня за плечо.

– Сейчас пойдем, только осведомимся у Остапа насчет этих бумаг. Уж он-то точно должен знать, действительны эти сведения, или нет, – задумчиво отвечала я, все еще находясь во власти своих мыслей.

Мы быстро разыскали Остапа. Он сидел на кухне и наблюдал за тем, как носится взад и вперед с кастрюлями Малаша.

– Остап, – окликнула я его. – Пройди-ка в кабинет.

Остап тотчас поднялся и тяжелыми шагами пошел за мной.

– Чего-нибудь еще хотите знать, барышни? – проговорил он, заходя в кабинет.

– Остап, как идут дела в имении в последнее время? – осторожно поинтересовалась я.

– Хорошо, – откликнулся мужик. – А почему вы спрашиваете?

– Барин в последнее время не имел каких-то дел с судом? – продолжала выпытывать я, не отвечая на вопрос бурмистра.

– Господь с вами, барышня, – испугался крестьянин. – Какие могут быть дела у нас с судом.

– Так, понятно. А про закладные ты ничего не слышал?

Остап совсем испугался. Он посмотрел на меня, словно я сошла с ума, и отрицательно покачал головой.

– Не, барышня. Такого у нас отродясь не было.

Я поняла, что больше добиться от Остапа все равно ничего не удастся, поэтому поспешила отпустить его.

– Значит, Остап не знал о том, что Владимир заложил имение? – вопросительно взглянула на меня Шурочка.

– Выходит, не знал. Придется нам самим во всем разбираться.

– Хорошо, – кивнула подруга. – А теперь ужинать немедленно. Иначе тебя, Кати, скоро ветром начнет уносить, – Сашенька, когда была чем-то озабочена или расстроена, всегда называла меня на французский манер.

Только сейчас, при словах о еде, мой желудок, наконец, дал о себе знать. Ужин оказался очень вкусным. Видно было, что Малаша вовсю старалась угодить невесте своего бывшего хозяина. От нее мы узнали, что из деревни уже привезен гроб для князя. Похороны должны были состояться на следующий день, после того как Остап привезет попа, чтобы по всем правилам православной церкви отпеть убиенного князя.

Мне почему-то не хотелось присутствовать на похоронах, и я судорожно искала предлог, чтобы избежать столь неприятных для любого человека минут. Весь вечер я думала о том, что хорошо бы было уехать куда-нибудь. С другой стороны, мне вовсе не хотелось покидать мою подругу. Шурочка просто обязана была присутствовать на похоронах, как бывшая невеста князя. Значит, нужно было придумать неоспоримый предлог, по которому стало бы просто необходимостью мне отлучиться ненадолго, но по очень важному делу. Вот только это важное дело никак не приходило мне на ум. Мои мучения продолжались до тех пор, пока я не вспомнила о разговоре с Остапом о друге покойного князя, к которому ездил Волевский перед своей смертью.

– Шурочка, мне бы хотелось посетить ту самую деревню, куда ездил Владимир перед своей гибелью. Кажется, Бухатовка она называется. Я почти уверена в том, что этот визит принесет в нашем расследовании немалую пользу.

– Конечно, конечно, – неожиданно для меня кивнула подруга. – Сразу после похорон и поедем.

– Лучше делать все без промедлений. К тому же я не так уж и хорошо знала князя Волевского, чтобы присутствовать на его похоронах. Много времени моя поездка не займет.

К моему облегчению, Сашеньку даже не пришлось уговаривать остаться на время в Синодском, пока я не вернусь из Бухатовки. Она с пониманием отнеслась к моему отвращению к похоронам, возможно, вспомнив, что я совсем недавно потеряла мужа, и траурная церемония вызовет в моей душе печальные воспоминания.

Рано утром, когда я, отдохнувшая и посвежевшая, вышла на крыльцо, Степан уже закладывал карету. Еще с вечера я сообщила моему кучеру, что на следующий день мы отправляемся в Бухатовку. Степан, впрочем, как это и всегда бывало, только кивнул и пообещал к утру приготовить все для дальней дороги. Не приходится сомневаться, что он с блеском выполнил свое обещание.

Сашенька вышла проводить меня, и потом долго махала платком, стоя на крыльце, вслед моей удаляющейся по пыльной дороге карете.

Бухатовка – деревня князей Бушковых, как на поверку оказалось, была вовсе не так далеко, как расписывал нам Остап. Верст десять—пятнадцать, не больше. Причем находилась она, так же, как и Синодское, на берегу все той же речки Терешки, вниз по течению.

Так что к вечеру на горизонте моему взору открылись похожие на муравьев маленькие избы крестьян Бухатовки. Немного дальше виднелась большая ухабистая дорога, которая, как я узнала от местного населения, вела прямиком к барской усадьбе.

Поместье Бушковых не имело той величественности, какой обладала усадьба Волевского. Но, тем не менее, при первом же взгляде на барский дом никто бы не усомнился, что строили его на века. Прямо перед огромным подъездным крыльцом бегала взад и вперед дворовая девка. Создавалось впечатление, что она то ли кого-то ловит, то ли от кого-то прячется. Однако когда я вышла из кареты, то увидела, что девка попросту пытается увернуться от летящих в нее полугнилых яблок. Одно из таких яблок упало прямо к моим ногам.

Трудно представить мое удивление, когда я поняла, что метателем столь заурядных в наших краях плодов является ветхая старушка в черном гипюровом чепце на седых волосах. В руках старушка держала небольшую лоханку, в которой находились эти злополучные яблоки. Мало того, что «премилая» женщина совсем неподобающим образом швырялась яблоками, она еще при этом и ругалась не хуже деревенского мужика. Мне от всей этой живописной картины стало не по себе. Бывают такие ситуации, когда не знаешь, убежать или остаться. Вот и со мной в тот момент происходило нечто похожее.

Отшвыряв все содержимое лоханки, барыня – княгиня Бушкова (а это, как оказалось в дальнейшем, была именно она) – наконец, обратила свой взор на меня. При этом на лице ее появилась такая радушная улыбка, как будто всего минуту назад она вела светскую беседу, а не избивала полугнилыми плодами несчастную девку.

– Милости прошу. Всегда рады гостям, – прошамкала старуха. – С кем имею честь беседовать? – вдруг она осеклась, видимо, заметив все еще сохранявшееся на моем лице выражение величайшего удивления. – Простите, ради бога, за то, что вам пришлось лицезреть столь неприятный момент. Однако поймите и меня, душенька, приказала Дуньке сделать яблочную наливку, а та вместо сочных плодов притащила полугнилые. И как справляться с этим глупым народом, – деланно вздохнула она.

Мне ничего более не оставалось, как только вежливо кивнуть, хотя я до сих пор и придерживаюсь того мнения, что ни при каких обстоятельствах не следует применять физических наказаний в отношении дворовых слуг.

– Пойдемте со мной в дом, душенька. Устали с дороги? Сейчас отдохнете. Дунька! – крикнула она, обращаясь к наказанной крестьянке. – Ужин в столовую немедленно! Понятно?

Дунька поднялась с земли, отряхнулась, испуганно кивнула и со всех ног ринулась в дом.

Как я уже сказала, барыню звали Мария Леопольдовна Бушкова. Она оказалась бабушкой того самого Артемия Валерьевича Бушкова – друга убитого князя Волевского, о котором рассказывал нам Остап. Несмотря на притворство, Мария Леопольдовна по характеру была довольно словоохотливой женщиной и не замолкала в течение всего времени, пока провожала меня в столовую усадьбы. Когда помещица узнала о том, что я совсем недавно приехала из Саратова, то тут же засыпала меня вопросами о последних событиях в городе. В результате мне пришлось не менее получаса припоминать обо всех саратовских происшествиях за последние несколько недель до моего отъезда.

Мария Леопольдовна, в свою очередь, посетовала, как это обычно любят делать пожилые женщины, на старость, на болезни и на отсутствие чьей-либо поддержки на склоне лет.

– А где же ваш внук? – осторожно поинтересовалась я, когда ужин был подан, и мы уселись за стол. – Вы же, кажется, упомянули о том, что у вас есть внук, почему же он не заботится о вас?

– Заботиться, заботиться, – поспешила заверить меня княгиня. – Просто Темушка еще вчера поутру уехал в Саратов.

У него там очень срочные дела, ведь скоро мой внук женится, – с какой-то фальшивой улыбкой на сморщенном лице сообщила Мария Леопольдовна.

У меня вообще сложилось впечатление, что Мария Леопольдовна Бушкова женщина не совсем искренняя, так как в каждом ее слове неуловимо прослеживались какие-то фальшивые, или скорее, даже лживые нотки. Но, возможно, это только мое не совсем верное мнение. Во всяком случае, дальнейшие наши встречи, к счастью, никак не подтвердили моего первого впечатления о княгине.

– Правда? – я с большим интересом посмотрела на свою собеседницу. – В таком случае сожалею, что не смогла застать вашего внука, иначе бы непременно предала ему свои поздравления.

– Благодарю вас, голубушка, – отвечала старуха и томно вздохнула. – Хотя, честно признаться, я против этой женитьбы. В наши времена, что ни говори, а такого не было.

– Чего не было? – этот разговор становился все более и более интересным.

– Ах, это такая длинная история, – притворно вздохнула старушенция, хотя по глазам ее прекрасно было видно, что ей льстит проявленный мною интерес. – Ну да, так и быть, душенька, я расскажу. Если вам, конечно, хочется это узнать.

– Очень хочется. Право, я люблю послушать о свадьбах. Это так трогает, – я так же, как и княгиня, притворно закатила глаза и улыбнулась.

– Тогда спешу вам сообщить, что невеста моего Темушки живет недалеко отсюда. Может быть, вы слыхали о помещиках Долинских?

Я сделала вид, как будто пытаюсь что-то вспомнить, хотя никогда не слышала такой фамилии.

– Ну так вот, – тем временем продолжала Мария Леопольдовна, не обращая внимания на мое замешательство. – Зовут невесту Софья Долинская – дочь помещика Федора Долинского. Имение их находится в Воскресенском. Она милая, красивая, воспитанная девушка. Однако Долинские очень бедны. Не подумайте чего-нибудь плохого. Конечно, я не считаю бедность девушки чем-то порочащим ее саму или ее семью, скорее, наоборот. Бедность – это в своем роде благодетель.

Но уж слишком как-то все на бегу, впопыхах. Я этого не одобряю, – покачала она головой. – Хотя, чем-чем, а внешностью господь Сонечку не обделил. Постойте-ка, у Темочки где-то даже был ее портрет. Если вы закончили ужинать, то мы можем перейти в гостевую, там я вам его и покажу.

Мы поднялись и отправились в соседнюю со столовой комнату. Там мы расположились в мягких креслах и принялись за неспешную беседу. Через минуту появилась Дуня с подносом в руках, на котором стояли чашки с горячим кофе.

– Дуняша, – необыкновенно ласковым тоном, в отличие от того тона, которым она обращалась с девкой раньше, обратилась к ней Мария Леопольдовна. – Принеси мне шкатулку из комнаты молодого барина, ту самую, с инкрустацией на крышке.

Служанка поклонилась, поставила поднос на маленький резной столик и чуть не бегом выскочила из гостевой. Видно было, что в этом доме слуг держали, как говорится, в черном теле.

– Сейчас вы увидите избранницу моего внука, – пообещала княгиня.

Не успела она произнести эти слова, как снова появилась Дуняша. В руках девка держала небольшую, отделанную инкрустацией шкатулку. Мария Леопольдовна взяла шкатулку себе, открыла ее и достала овальный золотой медальон.

– Вот, посмотрите, милейшая Катерина Алексеевна, – проговорила она, открывая медальон и протягивая его мне. – Сонечка просто красавица.

Внутри, на одной стороне медальона находился портрет молодой и очень красивой девушки с необыкновенно большими темными глазами, которые составляли резкий контраст волнистым светлым волосам. На первый взгляд, девушке было не более двадцати лет.

– Да, она очень красива, – согласилась я и уже хотела вернуть медальон княгине, но тут меня привлекла надпись в самом низу овального изображения невесты князя Бушкова.

В надписи не было ничего необычного, просто имя и фамилия нарисованной на портрете девушки. Однако начальные буквы, выполненные витиеватым почерком, в точности совпадали с теми буквами, которые были вышиты на платке Волевского. С. Д. – это значит Софья Долинская? Меня поразила собственная догадка. Оставалось непонятным только одно обстоятельство. Если платок действительно Софьи Долинской, то какое отношение к этой девушке имел князь Волевский? Вряд ли бы он стал носить с собой платок мало знакомой ему молодой особы. Значит, между князем и девушкой на портрете существовала какая-то связь. Но какая? Что-то во всем этом не сходилось, вот только что именно, мне пока понять не удавалось.

Я вернула Марии Леопольдовне медальон и взяла чашку горячего кофе. В голове у меня настолько все перемешалось, что я решила немного отдохнуть и ни о чем пока не думать. Однако тут же ко мне в голову начали лезть какие-то странные навязчивые мысли, словно липкая путина. Первое, о чем я подумала: знает ли Мария Леопольдовна об убийстве их соседа князя Волевского? Наверняка не знает, иначе бы она сразу мне об этом поведала.

– Катенька, вы сразу из Саратова в наши края, или уже успели навестить кого-то? – вопрошала княгиня, словно прочитав мои мысли.

– Я приехала из имения князя Волевского, – поспешила сообщить я.

– Надо же, – казалось, Мария Леопольдовна была очень удивлена. – И как же поживает уважаемый Владимир Георгиевич? Давненько он не появлялся у нас.

Значит, старушка ничего не знала о смерти соседа. Стоит ли ей сообщать об этом? Но, после недолгого раздумья я решила, что все-таки стоит. Так или иначе, кто-нибудь все равно принесет ей столь печальную весть.

Озадачило меня только одно, почему старушка сказала, что Волевский не появлялся у них очень давно, если Остап говорил о визите князя именно в Бухатовку накануне гибели? Как бы то ни было, я решила сначала рассказать о смерти Волевского, а потому уже выяснять все интересующие меня детали.

– Понимаете, Мария Леопольдовна, – начала я очень осторожно, чтобы раньше времени не напугать старую женщину. – Я сожалею, что именно на мою долю, по всей видимости, выпала обязанность сообщить вам очень неприятное известие.

– Что такое случилось, душенька? – мгновенно вскинулась княгиня. – Уж не заболел ли князь?

– Хуже, он умер, – неожиданно для самой себя выпалила я, хотя совсем не хотела сообщать об этом в столь резкой форме.

– Как умер? – княгиня, судя по ее недоуменному тону, не поняла меня. – Ведь он был так молод.

– Его убили. Приезжала полиция и нашла у синодских крестьян пистолет, из которого был убит Владимир Волевский. Возможно, что они и есть убийцы своего хозяина. Во всяком случае, полиция решила именно так и арестовала все четверых, – доложила я все известные мне факты, стараясь не упоминать о своих собственных измышлениях на этот счет.

– Боже, – одними губами прошептала старуха. – Какой ужас. А как вы попали в дом князя? Не помню такого, чтобы к нему в дом когда-либо заезжали молодые женщины, – вдруг насторожилась княгиня, резко поменяв тему разговора.

Не так уж глупа была эта старушенция, как показалось мне на первый взгляд. Мне уже в который раз пришлось объяснять, что я просто сопровождающая и близкая подруга невесты покойного князя, и прибыли мы в имение по причине сильного шурочкиного беспокойства о своем женихе. Мария Леопольдовна все-таки мне поверила и, наконец, успокоилась.

– Ах, как мне его жаль, – пробормотала она. – Что же теперь будет с его имением? Владимир, Владимир, разорил ты наследство покойного батюшки своего, – она, перекрестившись, сокрушенно покачала седой головой.

– Так вы тоже знаете, что имение перезакладывалось уже несколько раз? – вырвался у меня невольный возглас.

– Знаю, – старушка внимательно посмотрела на меня не по годам ясными проницательными глазами. – Но ведь и вы, голубушка, тоже откуда-то знаете об этом. Насколько я понимаю, Владимир тщательно скрывал свои неприятности. Даже я узнала о закладе имения совершенно случайно.

Мне стало не по себе от пристального взгляда княгини. Однако потом я увидела такое безграничное понимание в глазах этой женщины, что мне захотелось рассказать ей о том, каким образом я узнала о разорении князя Волевского. Я, отчего-то стесняясь и смущаясь, поведала Марии Леопольдовне о том, как мы, испытывая некоторые угрызения совести, обыскали ящики стола в кабинете князя Волевского и нашли там закладную практически на все имущество семейства Волевских.

Однако Мария Леопольдовна даже и не собиралась осуждать нашу с Шурочкой бесцеремонность и в какой-то степени даже наглость. Совсем наоборот, княгиня оценила наш поступок как единственно возможный в подобной ситуации для того, чтобы узнать хоть что-нибудь об убитом человеке.

– Но знаете, что меня удивляет больше всего, Катенька? – задумчиво произнесла княгиня.

– Нет, и что же?

– Почему полиция не потрудилась обыскать кабинет Владимира, ведь это они должны были сделать в первую очередь?

Странно, мне почему-то эта мысль раньше даже не приходила в голову.

– Мария Леопольдовна, все произошло настолько быстро. Я имею в виду почти мгновенное обнаружение крестьян с пистолетом – орудием убийства. Хотя, возможно, еще до этого старший следователь успел осмотреть кабинет. Однако найти важные документы он так и не смог. Постойте, мне кажется, если бы он проявил больше терпения, то, возможно, все-таки отыскал бы тайник. Но, видимо, у него попросту не хватило на это времени, – подвела я итог своим размышлениям.

Княгиня Бушкова полностью согласилась с моими доводами.

– Верно, вы правы, душенька, – мягко проговорила она. – А теперь, пожалуй, пора ложиться спать.

Однако я не могла отпустить свою собеседницу по той простой причине, что еще два вопроса оставались для меня так и не выясненными. Я хотела узнать, в чем причина банкротства князя Волевского, ведь отец оставил ему большое состояние, которое его собственный сын сумел пустить на ветер всего за несколько лет. А второй вопрос заключался в том, почему Мария Леопольдовна ничего не знала о приезде Волевского к ее внуку всего два дня назад.