Текст книги "Глупое счастье"

Александр Алексеевич Богданов
Глупое счастье

I

Я – человек маленький и ничем не заметный. Вместе с своей женой, кроткой и синеглазой Анетой, снимаю скромную меблированную комнату, с полутемными окнами во двор, с затхлым коридором, шумными соседями справа, беспокойным писком детей слева, и с грязной вонючей лестницей.

Мы питаемся жалкими обедами из кухмистерской, отказываем себе почти во всех удовольствиях, за исключением кинематографа, который посещаем по праздникам раза два в месяц, не играем в карты, не устраиваем пирушек, – пыльное и душное лето проводим в городе и единственное, что мы имеем, – это несколько сот рублей, скопленных нами на черный день, – на случай болезни. Часто я и Анета размышляем о том, почему мы так бедны. Вспоминаем о богачах, большинство которых так глупо распоряжается своими миллионами. Вот, например, про одного американского миллиардера мы слышали, что у него выстроен для своей любимой собачки огромный дворец и нанят целый штат слуг: лакей, который выводить ежедневно собачку на прогулки, горничная, повар и даже ветеринар, чтоб следить за её здоровьем…

О, если бы на нашу долю досталась хотя частица тех необъятных сокровищ, которые они расточают!.. Разумеется, – мы распорядились бы иначе. Прежде всего, конечно, – к чёрту всю эту окружающую нас грязь и нужду!.. А потом, – сколько добра сделали бы мы людям: брошенным детям; девушкам, которых нужда гонит на улицу; юношам, желающим учиться; художникам и поэтам, губящим в нужде дарования, и многим другим…

II

Однажды в копеечной газете я прочел известие, что в кабинете изобретений знаменитого американского учёного Эдисона имеется химический состав, который делает предметы невидимыми.

Не помня себя от радости, я бурно подпрыгнул со стула и крикнул:

– Правильно!.. Теперь я знаю, что делать!..

Перед окном с вязаньем в руках сидела Анета. Я бурно обнял ее за талию и закружил по комнате с поцелуями:

– Дорогая!.. Теперь мы будем богаты, а стало быть счастливы, и выполним все, все, о чем мечтали…

Анета пыталась освободиться и изумленно смотрела на меня круглыми большими глазами:

– Сумасшедший.

Я бросил ее, поспешно надел пальто, чтоб не терять ни одной драгоценной секунды, и коротко буркнул на прощанье:

– Дорогая!.. Я удалюсь, может быть, на месяц, может быть, на полгода… Что бы ни случилось, – будь верна мне и жди!.. Жди!..

«Вот она – та шапка невидимка, о которой рассказывали мне сказки в детстве! – думал я, помчавшись в сберегательную кассу, чтоб получить обратно вклад…

Не стану утомлять рассказом, как я, получив деньги, переправился через Швецию, а потом через Англию в Америку, – эту страну золота, наживы и авантюр. Как я разыскал дом Эдисона и выкрал из кабинета знаменитого учёного десять литров жидкости, – страшно даже выговорить, – целых десять литров, делающих меня счастливцем!..

Перейду прямо к описанию своего возвращения в Россию.

Пропитав чудесным составом костюм и накрасив голову и руки, – я победоносно поехал на корабле зайцем, вполне резонно рассудив, что теперь нет оснований тратиться на билет… Клянусь, ни один заяц в мире не ехал с таким комфортом, как я!.. Я свободно разгуливал, где хотелось, пил бесплатно дорогие вина из буфета и каждое утро позволял себе маленькое удовольствие: мне понравилась жена капитана, прелестная англичанка с белокурыми волосами, и я позволял себе целовать ее украдкой. Кажется, она на это не оставалась в претензии…

Было только одно неудобство: я не имел, где спать, – боясь быть застигнутым врасплох, и – кроме того – спал не раздеваясь… Приходилось кочевать с места на место. Однажды я даже провел ночь в складном капитанском кресле, – а на утро ко мне на колени ввалился сам капитан и разбудил… Он был очень удивлен, встретив невидимое препятствие. Может быть, это и послужило основанием для диковинных рассказов, что на корабле поселился дух.

Еще иногда я скучал в одиночестве. Однажды ночью я попробовал заговорить с одним из пассажиров, – похлопал его по плечу и спросил: «Ну, что, братец, выпьем сегодня виски?..». Но бедняга так перепугался невидимого собеседника, что от страха выпрыгнул бы за борт, если б я не удержал его за шиворот. С той поры я решил молчать и утешался мыслью, что потом с лихвой вознагражу себя за лишения.

К чести моей, скажу, что с экипажем и пассажирами корабля я поступал, как истый джентльмен… Вместе со мной ехали очень богатые люди. Но я не взял ни у кого, ни одного стерлинга, ни одного доллара, хотя меня и соблазняли маленькие золотые круглые монетки, от которых я совсем отвык у себя на родине. На прощанье мне очень хотелось крепко пожать руку капитану, славному и доброму малому, – но я вспомнил, что – чего доброго – могу впутаться еще в какую-нибудь неприятную историю, и решил скромно сойти на берег…

III

Чем прежде всего должен был ознаменовать свое прибытие в город человек, который всю жизнь проводил только в нужде и погоне за заработком, переписывая скучные ненавистные счета?

Разумеется, тем, чтобы достать больше денег… Вот почему с вокзала я сейчас же отправился в одну очень известную банкирскую контору. Кассир, старичок с зализанными волосами на желтой лысине, принимал и подавал в окошечко деньги. Дождавшись удобного момента, я протянул руку и схватил кипу ассигнаций.

– Кар-ра-ул!.. Гр-р-а-бят!.. – раздался отчаянный вопль.

Второпях я рассчитал плохо. Деньги не были пропитаны составом, и теперь на глазах у публики, находившейся рядом, волшебно поплыли в воздухе. На крик кассира писцы и сторожа устремились к ним. Еще мгновение и меня сжало бы вокруг тесное живое кольцо, из которого не выбраться… Мне ничего не оставалось делать, как немедля опустить добычу в карман и исчезнуть среди общего смятения, растерянности и ужаса.

Так за день обошел я несколько нужных мне учреждений. К вечеру мои карманы отдувались, тяжело насыщенные сторублевыми и тысячерублевыми билетами (мелких ассигнаций в роде десяти– и двадцатипяти-рублевок я не брал – не хотелось перегружаться). По приблизительным расчетам, у меня в кармане было около миллиона рублей… Я человек не жадный, – и прекратил дальнейшие хождения, считая, что этой суммы пока вполне достаточно для начала моей широкой деятельности…

Часов в шесть-семь вечера, утомленный я возвращался домой, невидимо примостившись в качестве духа на чей-то автомобиль, рядом с незнакомым мне, дремавшим господином.

IV

В волнении подымался я по грязной и плохо освещенной лестнице чёрного двора.

«Как-то чувствует себя Анета одна, в моем отсутствии?..»

Со времени моего исчезновения прошло полгода… О себе я не подавал никаких вестей…

– Бедная Анета! – вздыхал я у дверей… – Может быть ты уже не однажды оплакивала мой труп?.. Сколько слез пролито тобою в тоске разлуки!

Я позвонил… Квартирная хозяйка отперла дверь. И пока она удивлялась, что никого нет, – я боком проскользнул мимо неё в коридор. Стараясь быть незамеченным, чтоб сделать жене приятный сюрприз, я вошел в свою комнату… И… и…

Не веря глазам, я отшатнулся…

Моя жена сидела за круглым столом. Рядом на кушетке расположился наглый и красивый грузин Лошакидзе, которого я десять лет тому назад выгнал из квартиры. Нахал утверждал, что он князь, когда он на самом деле был всего только агентом табачной фабрики.

Я стиснул со злобой зубы и стал около комода с мыслью:

– Хорошо же!.. Посмотрю, голубчики, что вы будете делать!..

Грузин встревоженно подошел к двери, осмотрел везде и возвратился на свое место…

Я обратил теперь только внимание на то, что на столе горкой были сложены набитые папиросы и табак. И не понимал, что это могло значить…

Грузин как ни в чем не бывало продолжал:

– Ваши глаза!.. О-о!.. Ваши красивые глаза!..

Анета – потупившись – набивала папиросы, и тонкие худые пальцы её дрожали…

Тут я уже не вытерпел… Главное – мне показалось обидным, что оба они не обращали на меня внимания, словно меня нисколько не касалось все!

О, легкомысленные женщины!.. Как быстро вы порываете нити прошлого!..

Я с бешенством стукнул кулаком по комоду. Круглое туалетное зеркальце упало и разбилось…

– Боже мой!.. что такое?.. – суеверно вскрикнула жена.

Хвастунишка грузин поднялся, дрожа от страха, схватился за кинжал, заткнутый за пояс, и пробормотал:

– Э… э!.. Это что за дур-рачество!..

Кровь волной хлынула мне в лицо…

«Это я дурак?.. Хорошо же!.. Я покажу вам дурака!..»

Хотелось броситься на наглеца и пронзить насквозь ему сердце вместе с синим чекменем. Но я пересилил себя и только заскрежетал в ярости зубами:

– Хор-рошо-же!.. Вы еще меня вспомните!.. Я придумаю для вас обоих такое наказание, от которого запляшут чертики в аду!..

И я крикнул:

– Вон отсюда, мер-рзавец!..

Оба опрометью бросились в ужасе из комнаты, а следом за ними и я.

V

Тысячи разных планов кружились в голове.

«Убить обоих?.. Воспользоваться тем, что Анета суеверна, – поселиться незримо в квартире и преследовать обоих, подобно загробному духу?..»

Я пока не остановился ни на одном плане… И со злости решил отправиться в квартиру своего начальника, старшего бухгалтера Чебурахина, который все время службы отравлял мне существование бесконечными придирками и выговорами. Хотелось вылить куда-нибудь свое накипевшее чувство.

В квартире Чебурахина было много света и шума. Собрались гости. Оживленно говорили и смеялись. Еще в прихожей я услыхал вдруг свою фамилию – «Сверчков, Сверчков» и остановился.

Говорили обо мне… Что я загадочно исчез, и недавно моя жена обращалась в контору за пособием.

– Удивляюсь тому, что случилось!.. – говорил Чебурахин. – Человек – словно провалился в ад… Правда, покойный Сверчков (Это я-то покойный!.. Каков нахал?.. А?..) был очень неисправен по службе, и это наводило меня на подозрения, не пьет ли он запоем… (А-ах ты, р-ро-жа!.. Да знаешь ли ты, что я не всегда позволяю себе это удовольствие даже по большим праздникам!). Манкировал обязанностями… (Что-о?.. А ты, подлец, хотел бы загнать меня работой в гроб!..). При том говорит, что это был ревнивец и невозможный в семейной жизни человек!.. (Вот как!.. Да ты пробовал ли со мною жить?.. А-а?..). Вообще это был субъект, не стоящий внимания… («Субъе-ект»?.. Твое счастье, что «я» не «я», а то показал бы я тебе «субъекта»!..). И на всех этих основаниях я решил отказать его жене в пособии…

Далее я не ждал… Схватил чью-то валявшуюся у вешалки старую галошу – влетел в гостиную, где веселилась компания за столом, попивая крюшон… «Ну, и крюшон же, чёрт возьми!.. Грушевая водица, разбавленная денатуратом!..» Со всего размаху я бросил галошу в белую фарфоровую чашку, в которой плавали кусочки льда и апельсинов.

– Вот вам!..

Прозрачная жидкость, как лопнувшая шимоза, брызнула во все стороны: на скатерть, платья, кружева, прически, жилеты и галстухи…

– А-а-а-й!.. – взвизгнули звучными сопрано перепуганные дамы.

– У-у-ух!.. – тяжело загудели мужчины, двигая стульями.

И глаза всех устремились ко входу, куда побежал Чебурахин посмотреть, что за негодяй ворвался в дом.

Разумеется, он никого не нашел.

– Господа!.. Э-э… Уж не спиритические ли духи?.. Э-э-э… затеяли с нами эту игру?.. – заикаясь и дрожа побелевшими губами, попробовал пошутить долговязый ферт в высоком воротничке.

Но он даже не договорил… Глаза его от ужаса полезли на лоб. Я стоял против ферта, придумывая, что бы еще такое сделать, и высунул язык.

Язык мой не был окрашен составом и теперь стал виден всем, – толстый, красный и мокрый – в черной пасти разинутого рта. Были еще видны крепкие и здоровые, как у лошади, зубы…

Я плюнул и с наслаждением смотрел, как посрамленные Чебурахинские гости лезли под диваны и столы…

VI

Ну, как жить на свете после всего этого, если нет ни любви, ни правды?.. Я хотел утопиться. И – честное слово – в первую минуту мне нисколько не было жаль себя… Жаль было только денег, которые лежали в моих карманах… Шутка сказать, – похоронить в водной пучине почти миллион!..

Вот почему я не утопился, а счел более разумным продолжать свое земное странствование. И, на зло Чебурахину и всем, решил залить горе вином.

Мне, конечно, нетрудно было достать все, чего бы я ни пожелал. Проникнув в винный склад, я взял там две бутылки водки, – одну из них немедленно же опорожнил на улице, в укромном месте, а с другой зашел в первый попавшийся трактир.

В шумном и грязном зале я сел за пустой круглый столик. Слезы глупо лились-лились из моих глаз на грязную ободранную клеенку. И пьяные мысли качались в голове…

И было уже все равно, есть ли на свете Анета, или нет, – богат я или беден, – жив или мертв…

– Распить еще, что ли, вторую последнюю бутылку, которая была у меня в кармане?..

Я подошел к стойке и, не обращая ни на кого внимания, прямо на глазах буфетчика схватил приготовленную для порционных закусок рыбу.

– Ссто-ой… Что за новые фасоны объявились?.. Ты куда?.. – потянулся за рыбой буфетчик…

И когда увидел, что рыба не слушается, а вместе с тарелкой плывет в воздухе, стал истово креститься:

– Свят, свят, свят!.. Аминь, аминь – рассыпься!..

В разных концах зала вскочили растрёпанные и нечёсаные фигуры, таращили испуганно глаза, крестились, пятились назад и ощупывали себя, – не во сне ли им померещилось такое диво…

А рыба все плыла и плыла по воздуху…

Мне показалась забавной эта история. Ну, что же?.. Человеку в моем положении, право, не грех и повеселиться. Я вынул из кармана бутылку, хлопнул рукой в её донышко и вышиб в потолок пробку. Шутка моя пришлась публике по вкусу. Страх быстро рассеялся, а за столами заржали:

– О-го-го… Здор-ро-во!.. Эй, что там за фокусник с Кальей Марьей выискался!.. Тут, брат, не фокусник, а одно слово че-орт!..

– Да еще видно, братцы, веселый чёрт!.. Ханку дует…

– Не ханку… А настоящая сорокаградусная…

– С чёртом, али еще с кем, а только водки я завсегда в веселой кампании не откажусь выпить!.. – потянулся ко мне со стаканом, выплеснув чай, какой-то посадский… – Эй, ты… стеклянное преподобие!.. Налей-ка стакашку!..

В ответ я дурашливо приставил ко рту бутылку и немного отпил. Жидкость булькала и невидимо исчезала в воздухе.

Публика окончательно развеселилась и принялась подтрунивать над оборванцем:

– Облизнулся, друг любезный?..

– Выпили да не все!.. По усам текло, а в рот не попало!..

Оборванец заупрямился и, не теряя надежды выпить, принялся ловить бутылку… Я увертывался и кружился, а зрители махали мне руками и фуражками:

– Вот так чёрт!.. Ха-ха-ха!..

– Танцуй, – ваше козлобородие!.. Кад-рриль!..

– Польку!..

– Авось до чижовки докадрилишься!..

– А что, братцы, не позвать-ли и в самом деле полицейского?.. – встрепенулась какая-то чуйка, ощупывая карманы. – Там в околотке разберутся, кто чёрт, а кто жулик… Больно уж много в нонешнее время всяких чертей кругом расплодилось… Чихнуть не успеешь, как кошелек смызнут…

Предложение чуйки одобрили…

– Верно, что надо полицию позвать!.. Не все нашему брату клопов кормить!.. Пущай и чертей по чижовкам потягают…

Признаться, и меня забавляло, как будут арестовывать бутылку.

Поэтому я с радостью встретил важного городового, который явился в полном параде, – с револьвером в кобуре и с шашкой.

– Гд-де аррестовать?.. Кого аррестовать?.. – еще с порога строго прокричал он.

– Чо-о-рта!.. Ха-ха-ха!..

– Бутылку!.. Хо-хо-хо!..

Кругом все визжало и бесновалось. Городовой решил, что над ним смеются и обозлился:

– Вы у меня, Иродовы дети, поскалите зубы… Я в-вам покажу, как казённого человека со служебного посту тревожить… Я вам задам чёрта с бутылкой!..

Тут я приблизился к врагу и прямо перед его носом помахал бутылкой. Он опешил, сразу потерял грозный вид и отступил назад. Но было неловко обнаруживать перед публикой страх, и через мгновение он расправил грудь и в почтительном отдалении застучал на бутылку шашкой:

– Что за безобразие?.. Эй, ты!.. С-слышь, – приказывают тебе!.. Н-не скандаль!.. Пшла на свое место, куды показано!..

Я кружился в воздухе, городовой топтался на месте, публика подзадоривала его:

– Сра-азись, герой, не робь!.. Сразись с бутылкой!.. Из леворьверту ее проклятую!.. Чикни селедкой по белой маковке…

– Э-эх, ты фараон!.. Это видно не с торговками воевать!..

Насмешки сделали свое дело. Городовой подступил ближе и стал махать шашкой, описывая круги перед бутылкой, сперва нерешительно, потом смелей.

– Слышь, я говорю тебе!.. Нне скандаль!.. Пшла на место, куды велено!..

Поневоле я отступал в угол… А шашка описывала круги все ближе и ближе… Вот острое лезвие сверкнуло надо мной… И…

VII

Я проснулся… За окном тускло брезжил зимний день. Анета еще спала, положив голову на розовые руки, и во сне сладко улыбалась.

Жалко было будить ее…

«Эх, чёрт возьми!.. – подумал я. – Как хорошо, если бы все, что я видел, случилось наяву!..»

«Шапка невидимка!..»

Я вспоминал сон и раздумался…

И чем больше я думал, тем нелепее представлялась мне вся происшедшая история… И даже досада на себя стала закипать в сердце.

В самом деле… Как же не досадовать?.. Я получил могущественную, необъятную силу… И что я с ней сделал?.. Куда приложил ее?..

На пароходе ради белокурой англичанки я изменил жене…

Ни с того ни с сего приревновал жену к грузину… Теперь мне было все ясно… Бедная голубка и не думала изменять мне… Но ларчик открывался просто. Я оставил ее без средств к жизни. Волей-неволей ей пришлось взять у грузина работу… Она набивала для продажи папиросы… Боже мой!.. Ради заработка, ради ничтожных грошей – ей пришлось обратиться к этому назойливому нахальному господину!.. Сколько она должна была перетерпеть?..

Теперь третье… Как жалка была моя месть Чебурахину!.. И почему ему одному?..

Но – самое главное… Чем все закончилось?.. Пьянством и сражением из-за бутылки!.

– Э-эх, – ты!.. Обывательское глупое Сверчковское счастье!.. Кроме дебоширства, – ничего ты другого не выдумало!..