Текст книги "Еще о запасе слов"

Александр Алексеевич Богданов
Еще о запасе слов

В плане учебной писательской работы вопрос о значении запаса слов для писателя поднят вполне своевременно. Роль слова в художественном творчестве, как известно, очень велика, да и не только в художественном. Мы знаем, что количество слов, которыми обладает тот или иной народ, является показателем культурной развитости этого народа. Язык некоторых диких племен имеет не более 300–400 слов.

Товарищ Яровой, поднявший этот вопрос в № 4 «Земли Советской», прав в том отношении, что бедность запаса слов и – еще добавил бы я – недостаточно внимательное отношение к выбору слов, неумение пользоваться ими, являются одним из крупных недостатков, или – как выражается товарищ Яровой[1]1
  Яровой Павел (Федот Емельянович Комаров, 1887–1951) – советский писатель.


[Закрыть] – «болезнью» начинающих писателей.

Наиболее типичный недостаток начинающих – это манера обозначать каким-нибудь одним словом целый ряд самых разнообразных явлений, признаков, действий, понятий. Например, автор на протяжении небольшого отрывка употребляет пятнадцать или шестнадцать раз слово «было» в значении: наступило, имелось, прошло, равнялось, случилось и т. д. «Была зима… На плечах у него было ружье… У него был беспокойный характер… У него было немного денег… У нее были светлые волосы… Полы тужурки были как лубок…»

В последней фразе – «Полы тужурки были как лубок» – есть образ, но этот образ не дорисован: надо сказать более четко и определенно, например, хотя бы так: «Полы тужурки топорщились, как лубок».

Начинающие обычно страдают еще другим недостатком. Взяв удачно какое-нибудь слово, автор повторяет его и в последующей фразе. К примеру, автор пишет: «Над далекими лугами упала звездочка…» А через несколько строк читаем: «Упавшим голосом он сказал». Слово «упавшим» во второй фразе взято автором невольно, просто в силу закона ассоциации.

Будучи далек от того, чтоб углубляться в дебри каких-либо научно-теоретических изысканий, я просто хочу поделиться с товарищами своим опытом в этой области и тем, что думаю.

Язык литературы не есть что-либо непреложно неизменное, наоборот, наряду с накоплением и усвоением старых ценностей наблюдается живое стремление отойти от первичных шаблонов, дать свое, оригинальное. Все время идет процесс развития языка, нарастания новых слов, отмирания ненужных.

Помню, в дни далекого детства я считал, что тени предметов имеют серый или черный цвет. Это представление утверждали и прочитанные мною книги. И вот большим откровением для меня явилось, когда я не то у Тургенева, не то у Л. Толстого встретил выражение – синие тени. Но уже полнейшую «революцию», да не в моих только, а и в мыслях моих товарищей, произвели в конце 90-х гг. известные строки стихотворения В. Брюсова:

 
Фиолетовые тени
На эмалевой стене…
 

Теперь никто не сомневается, что тени могут быть и фиолетовыми. Но тогда это сочли ересью, за которую на автора жестоко обрушились маститые критики. Строки о фиолетовых тенях неоднократно цитировались на страницах журналов как образчик литературного новаторства.

В 1909–1913 годах в Куоккале (Финляндия) благодаря вольным и невольным обстоятельствам поселилась группа литераторов – А. А. Кипен, Л. Кармен, Н. Осипович, В. Брусянин, А. Свирский и др. Мы почти еженедельно собирались для чтения своих произведений, дебатировали, учились. Приезжал кое-кто из петербургских товарищей. Вопросам стиля уделялось большое внимание. Тогда же мною была начата довольно интересная работа – сравнение стилей по эпохам, начиная от Гоголя и Тургенева и кончая современниками. Система работы была такая: в алфавитном порядке располагались отдельные слова, обозначающие предметы, их свойства или действия, как, например: взгляд, улыбка, ходьба, свет, волны, заря и т. д. Затем при чтении книги в соответствующую рубрику заносилось то, что представляло интерес для характеристики отдельного писателя или эпохи.

К сожалению, работа эта погибла вместе с моим архивом в дни белогвардейщины, но в памяти сохранились некоторые сделанные тогда выводы. Между прочим, в литературе позднейшего периода наблюдается уточнение описаний в сторону детализации оттенков, нюанса. Например, о старческих руках раньше писали: синие жилы, Тургенев писал – фиолетовые жилы, Бунин – фиолетовые узлы жил на старческих руках, а еще позднее в произведениях И. Шмелева, с их кричаще стилизованным языком, мы уже находим фиолетовую «ижицу» жил на лбу.

Для многих авторов характерно стремление к словотворчеству. Оно наблюдается на двух крайних писательских полюсах: у очень талантливых людей и у бездарностей, которые внешней мишурой слова пытаются прикрыть внутреннее убожество. К словотворчеству следует прибегать с крайней осторожностью: здесь необходим развитой художественный вкус, строгий отбор. Скажем, от существительного «ковыль» можно произвести глагол «оковылить», но нельзя сказать от слова «стул» – «встулить». Погоня за новыми словечками заставляет некоторых авторов пренебрегать остальными моментами творчества настолько, что язык их произведений коверкается, засоряется обилием провинциализмов, и, таким образом, хорошее по существу стремление превращается в собственную противоположность.

Возражать против необходимости расширять запас слов не станет никто. Но вместе с тем следует обратить внимание и на другие важные моменты творческого пользования словом.

В живописи качество картин зависит не только от сочетания красок: помимо колоритности в картине должны быть еще правильность построения и выразительность рисунка и т. д. Также и в словесном материале большое значение имеет, помимо запаса слов, еще уменье правильно их комбинировать. Начинающие должны твердо усвоить себе, что процесс творчества должен идти не от слова к образу, а, наоборот, от образа к слову, чтобы в результате не было разрыва между содержанием и формой, а получалось их полное гармоническое сочетание. В области поэзии есть некоторая особенность: там пишущие нередко идут от слов к образам, желая дать звучную рифму или нужный размер. Но и здесь важно помнить, что образ, содержание должны стоять на первом плане, слова, не оправданные содержанием, а введенные только для рифмы и для размера (или, как говорят, «притянутые за волосы рифмы»), всегда ослабляют впечатление.

Мне приходилось встречать писателей, работающих по словарю Даля; несмотря на щеголеватость и эффектность отдельных словечек, произведения их были мертвыми и тусклыми, искусственной холодной подделкой.

Если говорить языком сравнений, то процесс использования писателем словесного материала можно еще уподобить творчеству композитора. В гамме имеется семь тонов и четыре полутона. Однако в пределах очень ограниченного количества звуков нескольких гамм можно получить самые разнообразные мелодии. Дело не только в количестве звуков, но и в их сочетании.

То же самое и в литературе. У Л. Н. Толстого в его знаменитом «Холстомере» есть, например, замечательное описание того, как пасется на лугу табун лошадей:

«Шалунья, бурая кобылка… была в особенно игривом расположении в это утро… Поев немного, она начала валяться, потом дразнить старух тем, что заходила вперед их; потом отбила одного сосунка и начала бегать за ним, как будто желая укусить его. Мать испугалась и бросила есть, сосунчик кричал жалким голосом, но шалунья ничем даже не тронула его, а только попугала его и доставила зрелище товаркам, которые с сочувствием смотрели на ее проделки. Потом она затеяла вскружить голову чалой лошадке, на которой далеко за рекой, по ржам, проезжал мужичок с сохою. Она остановилась, гордо, несколько набок, подняла голову, встряхнулась и заржала сладким, нежным и протяжным голосом».

В приведенном небольшом отрывке Л. Н. Толстой достигает художественного эффекта, несмотря на то что пользуется самыми простыми, общеизвестными словами.

Вот почему начинающим писателям так необходимо наряду с расширением запаса слов еще присматриваться к манере художественного письма наших классиков и современников. Надо овладеть искусством художественно использовать имеющийся запас слов. Требуемое слово не всегда приходит сразу, надо его поискать, может быть затратить на это очень много усилий воли и труда.

1929