Текст книги "Авантюрист"

Глава шестая
Авантюрист и амазонка

– Остановите у подъезда и дожидайтесь меня, – сказал Сабинин. – Я буквально на минуту.

Своего, российского «ваньку» он, не чинясь, запросто ткнул бы в спину и уж ни в коем случае не «выкал», такого в России в отношении извозчиков даже записные либералы не допускают при всей их одержимости идеями равноправия. Однако здешние извозчики, вот диво для россиянина, восседали на облучках в смокингах и цилиндрах. Можете себе представить? Оторопь брала попервости, тянуло разговаривать уважительно, не сразу и вспоминалось, что и ресторанные шестерки в России в смокингах щеголяют, однако обращение с ними допускается самое вульгарное…

Дом был не из самых фешенебельных, но и в категорию бедных его зачислять не следовало – серединка на половинку, одним словом, приют мелких буржуа с претензиями…

Убедившись в отсутствии непрошеных свидетелей, Сабинин достал американскую новинку – блокнот с отрывными листочками, приложил его к стене и карандашиком в серебряной оправе написал несколько строк:

«Привет от тетушки Лотты. Жду в 11.30 в кафе «Гаффер», знаю вас в лицо. Я спрошу, как пройти к Высокому Замку, можно кружной дорогой, чтобы полюбоваться городом. Если встреча не состоится, оставлю сообщение в главной почтовой конторе, ячейка 27».

И разборчиво, особо старательно вывел подпись по-французски: «Revenant».[18]18
  «Revenant» – призрак (фр.).


[Закрыть] Оглядевшись, спрятал свой котелок за хлипкую пальму, произраставшую в кадке на лестничной площадке, достал из-под пиджака смятую фуражку посыльного, тщательно ее расправив, лихо нахлобучил набекрень и поднялся на третий этаж. Не колеблясь, дернул звонок.

Послышались легкие шаги, дверь распахнула молодая горничная в белейшем передничке. Поигрывая взглядом с ухватками опытного волокиты, Сабинин поинтересовался:

– Мсье Радченко?

– Барин у себя, – охотно ответила красоточка. – Что у вас?

– Велено передать. – Сабинин подал ей записку, уже вложенную в небольшой конвертик. – Прошу прощения, мадемуазель, спешу, не в силах задержаться даже ради столь очаровательного создания…

Подкрутил ус, послал ей воздушный поцелуй, быстренько развернулся на каблуках и побежал вниз, беззаботно насвистывая. На площадке проделал обратную операцию, нахлобучив котелок и спрятав фуражку под пиджак. Оказавшись на улице, одним прыжком вскочил в пролетку, воскликнул:

– К Иезуитскому парку!

Пожалуй, все было в совершеннейшем порядке. Никто не запоминает физиономий обслуги: официантов, извозчиков, посыльных и носильщиков. Даже если мсье Радченко подвергнет горничную обстоятельному допросу, ничего толкового она на поведает: да, был посыльный, молодой, симпатичный, развязный… И только. Ищите по таким приметам хоть до скончания веков…

Извозчика он отпустил неподалеку от Иезуитского парка и, еще раз рассчитав в уме время, вошел в ворота. Двинулся к заранее выбранному месту целеустремленно, однако стараясь не казаться спешащим.

У балюстрады он оказался в пятнадцать минут первого – да, правильно рассчитал… И пункт для наблюдения выбрал идеальный: от балюстрады покато спускался зеленый склон холма, а там, внизу, на расстоянии броска камня, возле белой вычурной беседки (где по причине буднего дня не было оркестрантов), и располагалось летнее кафе «Гаффер», дюжины две столиков, из коих не занято и половины. Что гораздо важнее, и подступы к кафе идеально просматриваются во всех направлениях.

Радченко, и в самом деле знакомого по фотографическим снимкам, он узнал моментально: брюнета лет тридцати с невидным, скучным лицом мелкого чиновничка, правильного отца семейства, озабоченного домашними хлопотами и микроскопической карьерой в заштатном департаменте. Даже отсюда заметно было, что мсье несколько нервничает, внимательному наблюдателю нетрудно догадаться, что он кого-то ждет.

Держась за красными ветками густого орешника, Сабинин перешел чуточку левее… И остановился, лицо против воли свела злая гримаса.

Слева, за крайним столиком, сидели двое крепких пареньков, одетых вполне респектабельно, по-господски. Оба расположились лицом к Радченко… так, чтобы видеть его столик. Что же, это все? Нет, понаблюдаем еще… ага!

Справа, опять-таки за крайним столиком, сидят еще двое, чем-то неуловимо напоминающие первую пару, – молодые, крепкие, франтоватые. Вся четверка, связанная меж собой невидимыми нитями, расположилась так, чтобы в поле их зрения мгновенно попал тот, кто присядет за столик Радченко. Так, чтобы можно было незамедлительно двинуться следом за уходящим. Пойдет вправо – подхватят одни. Свернет налево – переймут другие. Неплохо продумано, опыт чувствуется.

Троих из четверки Сабинин прекрасно знал – много времени провел с ними бок о бок в душном подвале, где мастерили бомбы. Вот только четвертый совершенно незнаком, но это ничего не меняет…

Отпрянув, он направился к выходу из сада – столь же целеустремленно, решительно. Значит, вот так… Нетрудно представить себе все происходившее: Радченко, без сомнений, телефонировал в пансионат, аппарат стоит у него на квартире, номер имеется в списке. Кудеяр – а кто же еще? – отреагировал с похвальной быстротой, выслав в кафе своих молодчиков… Итак, да здравствует предусмотрительность, и анафема тем, кто ею пренебрегает, ленится проверять дважды, трижды. Последние как раз и попадают, словно кур в ощип. Надо же, а ведь мог спалиться…

Взглянув на часы, он заторопился, махнул незанятому извозчику. Степенно устраиваясь на обтянутом кожей сиденье, распорядился:

– На вокзал. Но предварительно заедем куда-нибудь, где можно купить цветы…

…Краковский поезд, тяжело отфыркиваясь и прыская паром, остановился у перрона. Сабинин во все глаза смотрел на австрийские вагоны, к которым еще не успел привыкнуть: все из отдельных купе, в каждое – свой вход, сбоку. Он никогда не ездил в таких. По наружным приступкам трусцой пробежали кондуктора, распахивая двери и, судя по мимике, старательно объявляя станцию.

Искомую особу он узнал моментально, за несколько лет, прошедших с того момента, когда был сделан показанный Кудеяром снимок, она ничуть не изменилась. В сердце Сабинина вошло некое смутно-томительное чувство, сродни печали.

Она и в самом деле была поразительно красива – изящная, со вкусом одетая молодая дама, идущая по перрону с той самой небрежной невозмутимостью, отличающей особ прекрасного пола, прекрасно сознающих свою власть над полом противоположным. Разумеется, на нее оглядывались – и не всегда в пределах приличий. Разумеется, она и бровью не повела, словно бы и не ощущая этих взглядов, но наверняка по женскому обычаю прилежно регистрировала каждый. «Бедняга Кудеяр, – без особого сочувствия подумал Сабинин. – Что ж, его можно понять – такая способна мимолетно разбить тебе жизнь и преспокойно удалиться летящей походкой с милой невозмутимостью на лице». «Неужели поручик застрелился? Глупый, с чего бы вдруг? Боже мой, я и предвидеть не могла…» Наслышаны-с, сталкивались…

Хотя перрон понемногу пустел, а молодая красавица уже пару раз осмотрелась с легким недоумением, Сабинин не трогался с места. Вскоре его терпение оказалось вознаграждено…

Белокурый молодой человек с длинным невыразительным лицом, франтовски одетый, вяловатый в движениях, двигался следом за Амазонкой на идеальном для слежки расстоянии – не далеко и не близко, отставая ровно настолько, чтобы при необходимости непринужденно остановиться или изменить направление движения, не вызвав у объекта слежки подозрений. В том, что это была именно слежка, наблюдение, никаких сомнений не оставалось – у него другое лицо, чересчур уж равнодушное, заинтересовавшийся незнакомой красавицей повеса вел бы себя иначе…

«Учтем, – сказал себе Сабинин. – Непременно учтем-с…»

Держа букет в правой руке, он быстрым шагом направился навстречу сопровождаемой носильщиком – и неведомым приставалой – даме. Убедившись, что она обратила на него внимание, приподнял котелок:

– Простите, не вас ли поручил мне встретить дядюшка Герберт?

Темные глаза, оказавшиеся карими, с любопытством уставились на него:

– Вы, случайно, не Станислав?

– Станислав занят по службе, – старательно произнес Сабинин свою часть пароля. – Я – Николай.

– Очень рада, – сказала Амазонка, улыбаясь ему прямо-таки ослепительно. – Это мне? – непринужденно приняла от него цветы. – Какая прелесть, у вас есть вкус… Пойдемте, мсье Николай, я уже начала бояться, что никто меня не встретит… – И положила руку в белой ажурной перчатке ему на локоть.

Склонившись к ее ушку – что было довольно трудной задачей из-за летней широкополой шляпки из белоснежного тюля на проволочном каркасе, Сабинин произнес тихо и значительно, с ноткой подобающей тревоги:

– Мне кажется, за вами следят. Оглянитесь, осторожнее, вон тот тип со светлыми волосами, в синем костюме…

Она оглянулась словно бы невзначай, небрежно, сделала милую гримаску:

– Ах, этот… Успокойтесь, тут другое… Этот субъект пытался привлечь мое внимание еще в Кракове, на вокзале, вот только его намерения не имели ничего общего с полицейскими шпионствами…

Показалось ему, или ее слова и в самом деле звучали чуть наигранно, не без фальши? Он не мог определить вот так, с ходу и предпочел оставить решение подобных ребусов на потом.

Это мог оказаться и обычный приставала… и человек, как раз и приставленный господами эсерами ее охранять.

Он вздрогнул, когда над самым ухом раздался вопль:

– Мировая сенсация! Жуткий террористический акт в самом сердце Британии! Чистокровный скакун погиб из-за женщины!

– Купите газету, – сказала Амазонка. – Интересно ведь, что за акт произошел у британцев…

Бросив мальчишке никелевую монетку, Сабинин взял у него номер «Лёвенбург Ллойд», бросив при этом быстрый взгляд назад – белобрысый по-прежнему сопровождал их, держась на почтительном расстоянии, и в глазах его положительно не было и тени фатовства, скорее уж – сосредоточенное внимание человека, занятого серьезным делом.

– Я велел извозчику дожидаться…

– Дайте ему что-нибудь и отпустите, – распорядилась его дама. – Меня ждет свой…

– Следовательно, у вас здесь есть друзья? Вы тут не впервые?

Она рассмеялась:

– Николай, запомните на будущее, что в наших делах подобные вопросы не приветствуются. Я вас прощаю как новичка, но впредь будьте сдержаннее на язык…

И уверенно направилась к пролетке ничем не примечательного извозчика, как две капли воды похожего на своих здешних собратьев, – цилиндр, смокинг, равнодушно-предупредительная, чисто выбритая физиономия.

Сабинин с тех пор так и хранил молчание. Вещи привязали в задке пролетки, экипаж выехал на широкую, обсаженную липами улицу Радецкого. Амазонка то и дело бросала на него пытливые взгляды, а он сидел в напряженной позе и старательно молчал.

– Николай, вы что, язык проглотили? – поинтересовалась она.

– Да нет, – сказал он спокойно. – Опасаюсь сболтнуть лишнее, спросить лишнего…

– Дуетесь?

– Ничего подобного. Честное слово. Добросовестно пытаюсь вести себя, как подобает неопытному новичку.

– Действуете вы весьма неплохо для новичка. Я наслышана. Того жандармского подполковника вы исполнили весьма даже неплохо, да и поведение ваше при мнимой засаде жандармов в лесу мне очень понравилось. Я, кстати, никогда не одобряла подобных методов применительно к своим – очень уж отдает сыскными провокациями…

Невольно Сабинин покосился на широкую спину слышавшего все это кучера, но тот, конечно, и ухом не повел.

– Это абсолютно надежный товарищ, не беспокойтесь, – сказала Амазонка. – Итак, вы – Николай… или все же предпочитаете быть Константином?

– Скорее уж Николаем, как-то успел с этим именем свыкнуться.

– Прекрасно. А я в данный момент – Надежда. По паспорту, я имею в виду. Фрейлейн Надежда Гесслер, отпрыск русско-остзейского семейства, подданная Германской империи. Конечно, из тех же соображений, по которым вас сделали подданным Кобурга. Так что там относительно теракта в Британии?

– Господи, это всего-навсего опять суфражистки,[19]19
  Суфражистки – участницы движения за предоставление женщинам избирательных прав (от англ. suffrage – избирательное право). Зародилось в Англии, получило распространение и в других европейских странах. Прекратилось после Первой мировой войны.


[Закрыть] – протянул Сабинин, бегло пробежав заметку на первой полосе. – На скачках в Брайдсхеде некая молодая дама, впоследствии опознанная как мисс Анна Уэсли, выбежала на беговую дорожку и бросилась под копыта скакуна по кличке Кандагар, принадлежащего майору Мюррею… Получила тяжелые травмы… по данным полиции, принимала активное участие в суфражистском движении на протяжении последних трех лет… пробита голова… жокей сломал себе ключицу, а бедный скакун – обе ноги, его пришлось пристрелить. Лошадь была несомненным фаворитом… – Он усмехнулся: – Что ж, представляю себе отчаяние бедолаги майора, который здесь уж совершенно ни при чем… Да и жокею не повезло… – Спохватился: – Возможно, я, с вашей точки зрения, сказал нечто циничное?

– Ну, отчего же, – безмятежно пожала плечами Амазонка. – Признаюсь вам откровенно: я суфражисток терпеть не могу. Не переношу. Возмутительно нелогичные и тупые создания. Борются за полное женское равноправие с мужчинами, но при этом ведут себя… даже не как женщины, как бабы. Истеричные, глупые бабы. Ах, изволите ли видеть, мисс Такая-то решительно разбила стекло почтового отделения, дождалась полисмена, героически ему сдалась и стойко отсидела назначенную ей судом неделю… Миссис Сякая ударила зонтиком министра, сорвала с его мундира эполет… Эта, нынешняя, кинулась под лошадь… Бог ты мой, как убого и пошло…

– А вы бы что им предложили? – с неподдельным интересом спросил Сабинин.

Амазонка подняла брови:

– Но это же ясно. Не воевать со стеклами и эполетами, а стрелять и закладывать бомбы. Если бы эти глупые бабы вместо подобных клоунских номеров пристрелили бы парочку тех самых министров и подложили бомбу в собор Святого Павла или на вокзал Черинг-Кросс, отношение к ним моментально бы сделалось иным. Совершенно иным. И к их требованиям относились бы иначе… Вы не согласны?

У Сабинина на этот счет было свое мнение. Он мог бы сейчас напомнить, что фении, ирландские террористы, который уж год как стреляют и закладывают бомбы, но эти их занятия ни в коей степени не подвигли британцев начать дипломатический диалог либо предоставить наконец Ирландии независимость. Фениев попросту ловят по всей империи, сажают в тюрьму, отправляют на каторгу, вешают…

Он промолчал, конечно, – такие мысли в обществе Амазонки следовало держать при себе. Из гжечности, господа, из самой обычной гжеч-ности…

– По-моему, вам в этой истории больше всех жалко лошадь, – сказала Амазонка. – Этого самого Кандагара…

– Угадали, фрейлейн Гесслер, – кивнул Сабинин. – Я как-никак долго был кавалеристом…

– А если бы вам пришлось не стрелять в того жандарма, а бросать бомбу? – прищурилась она. – Когда он был бы верхом?

– Тогда… Ну что ж, тогда пришлось бы как-то себя пересиливать, я думаю…

– Отрадно слышать… Хотя на вашем мужественном лице все же отразилось некое борение чувств… – произнесла она и рассмеялась, показав белоснежные ровные зубки. – Не дуйтесь, Николай, право. Я – крайне злоязыкая особа, наши ко мне давно уже притерпелись, а вот на свежего человека могу и произвести черт-те какое впечатление… Я вас не шокирую?

– По-моему, вам очень бы хотелось услышать утвердительный ответ? Увы… Боюсь, меня теперь мало что шокирует.

– А это неплохо, Николай, это совсем неплохо… Каковы у вас планы на сегодняшний день?

– Планы? – пожал он плечами. – Да никаких. Меня просили встретить вас, привезти в отель, а вот насчет дальнейшего речи не было. Если так необходимо для дела, можете мною располагать, выражаясь по-военному.

– Кудеяр не говорил вам, что дело у меня – к вам?

– Нет, – сказал Сабинин чуть удивленно, как и следовало. – Ко мне?

– Вообразите себе. Подполье – довольно тесный мирок, мой дорогой товарищ Николай… Некоторые предстоящие акции, вполне возможно, нам придется ставить совместно. Об этом и следует поговорить.

– Но, мне кажется, такие вещи с Кудеяром следует обговаривать. Он ведь согласно неписаной субординации начальствует…

– Всему свое время, – сказала Надежда, не сводя с него очаровательных карих глаз. – Вы ведь в некоторых смыслах вполне самостоятельны и не давали подписанных кровью обетов. Выходит, есть вещи, которые вполне можно обсудить и с вами, а уж потом собирать… начальствующих. Короче говоря, если дама вам предложит провести вечер в ее обществе, вы не станете, надеюсь, отказываться?

– Почту за честь, – церемонно склонил он голову.

– Ну, вот наконец-то в вас промелькнуло нечто человеческое, а я уж было подумала, что здешней цирковой дрессировкой вас начали превращать в механическую куклу…

– Ну, такое вряд ли кому удастся, – строптиво сказал Сабинин.

– Даже мне? – посмотрела она лукаво, не по-женски вызывающе.

– А вам нужны механические куклы?

– Да нет, конечно, что вы! Но не забывайте, что желание властвовать – извечное побуждение красивых женщин…

– Ах, вот как? – усмехнулся Сабинин, окидывая ее довольно-таки откровенным взглядом. – Увы, это побуждение всегда сталкивается с известным мужским – опять-таки властвовать и, что характерно, как раз над красивой женщиной…

Она ничуть не смутилась под его недвусмысленным взглядом:

– Да что вы говорите? Вы чрезвычайно опасный субъект, право, в вашем присутствии меня поневоле охватывает девичий трепет.

Возница откровенно фыркнул.

– Господи ты боже мой, – произнес Сабинин растроганно. – Ну, неужели сбываются юношеские грезы? – Он склонился к ее ушку и трагическим шепотом записного злодея из мелодрамы сообщил: – Моей мечтой было вселять трепет в девичьи сердца…

Амазонка ответила смеющимся взглядом:

– Положительно, мы с вами подружимся, Николай…

– Мне бы очень этого хотелось, – сказал он серьезно.

…Респектабельность частного сыскного бюро «Аргус», весьма специфически окормлявшего обитателей Лёвенбурга, подчеркивалась, в числе прочего, еще и должного вида дамой в приемной: не кудрявая девица в легкомысленной блузочке (какие в последние годы были в большой моде), а почтенных лет мегера с обликом четвертой макбетовской ведьмы, способная, с первого взгляда ясно, хранить секреты почище металлического сейфа с патентованными брамовскими запорами.

– Прошу доложить, – сказал Сабинин, подавая ей всего сутки назад полученную от гравера визитную карточку. – Князь Константин Трайков, по неотложной надобности.

Карточка вполне соответствовала ненадолго надетой личине – с фантазийной короной вверху, способной привести в ярость издателей Готского альманаха…[20]20
  Готский альманах – регулярное издание, посвященное геральдике, коронованным особам, европейскому дворянству (выходит и теперь).


[Закрыть] Корона, имя и титул отпечатаны жирной, густой позолотой, исходящий от карточки приторный аромат дурной вульгарности распространился по приемной вплоть до отдаленных ее уголков.

Мегера вернулась почти сразу же, кивнула довольно вежливо:

– Вас просят.

Кабинет оказался небольшим, едва ли не меньше приемной. На стене, как и полагалось, висел портрет короля и императора, выглядевшего браво и молодо, насколько это возможно. Наискосок от него, рядом с окном, красовалась эмблема почтенного заведения, изображенная масляными красками на холсте и заключенная в тоненькую золоченую рамку: окруженное сиянием всевидящее око.

Хозяин, восседавший за столом в расстегнутом по причине тучности жилете, на первый взгляд выглядел добрым недотепистым дядюшкой из французского водевиля. Вот только глазки у него, как ни старался, оставались пронзительными, колючими – ну что же, noblesse oblige,[21]21
  noblesse oblige – положение обязывает (фр.).


[Закрыть] наверняка полицейский чиновничек на пенсии…

Сабинин остановился перед столом, умышленно давая возможность рассмотреть себя во всей красе: жилет чересчур пестрый для подлинного джентльмена, камень в галстучной булавке чересчур велик для настоящего алмаза, трость с рукоятью в виде фривольно выгнувшейся обнаженной женщины тоже им пишет о дурном вкусе. Да вдобавок лоснящаяся от золота визитка…

И все же он надеялся, что не переборщил. Нет ничего страшного в том, чтобы выглядеть сомнительным субъектом, явным авантюристом. Главное – не показаться авантюристом мелким. К мелким прохвостам и отношение соответствующее, а вот авантюристы высокого полета отчего-то вызывают у многих неподдельное уважение, пусть и смешанное с другими чувствами, вроде боязливого любопытства…

– Садитесь, прошу вас, – любезно предложил господин Глоац. – Из России к нам изволили прибыть, князь?

«Просто князь, – отметил Сабинин. – Отнюдь не более приличествующее случаю дваше сиятельствоф. В комбинации с едва заметной иронией во взгляде сие означает, что рыбка заглотнула наживку. Вот и прекрасно…»

– Из Болгарского княжества, – сообщил Сабинин. – Господин Глоац, мне вас отрекомендовали самым лучшим образом, и я не стану отнимать у вас время напрасно. Давайте сразу перейдем к сути дела. Ситуация моя крайне деликатна…

– Вы, быть может, и не поверите, но так обстоит со всеми, кто сюда приходит, – добродушно прогудел толстяк. – И могу вас заверить, что деликатность здесь блюдут. Надлежащим образом.

– Вы меня окрыляете, – сказал Сабинин. – Дело в том, что я собираюсь жениться…

– Мои поздравления.

– Увы, до поздравлений еще далеко… – вздохнул Сабинин, поигрывая вульгарной тросточкой. – Избранница моя молода, очаровательна, располагает хорошим приданым. И происходит из хорошей семьи. В этом-то камень преткновения и скрыт… В семье. Эти чванливые скоробогачи…

Он замолк, доставая папиросу, предоставив остальное деловому чутью хозяина заведения. Тот после некоторого раздумья выжидательно промолвил:

– Ну что же, иногда родители питают абсолютно непонятные предубеждения против избранника их дочери…

– Господин Глоац, вы попали в самую точку! – воскликнул Сабинин проникновенно, с воодушевлением. – Клянусь фамильным гербом, на моей репутации в данный момент нет ни единого пятнышка. Никаких компрометирующих меня обстоятельств, верьте мне! Однако родители моей избранницы с достойным лучшего применения упорством продолжают интриговать… Несмотря на то, что молодая дама достигла совершеннолетия и вольна располагать собою, как ей вздумается… Это сущий ангел…

– Быть может, мы будем придерживаться конкретики? – мягко, но непреклонно предложил Глоац.

– Охотно, – кивнул Сабинин. – Дело в следующем… Венчание должно состояться через три дня. Дама только что прибыла в Лёвенбург и остановилась в отеле «Савой», в тридцать втором номере. Естественно, она живет там под своим настоящим именем – Надежда Гесслер, и это-то как раз и осложняет многое. Не буду отнимать у вас время рассказом о прошлых перипетиях, скажу лишь, что, именно на них основываясь, могу предсказать все предстоящее. Вновь появится семейный адвокат, посланный родителями, начнет интриговать и отговаривать, снова нагрянут кузены, друзья дома… С этим решительно ничего не поделаешь, я понимаю, но вот быть в курсе дела мне крайне необходимо. Вы понимаете?

– Да вроде бы, – благодушно сказал господин Глоац. – Вы хотите установить слежку за вашей дамой?

– Скрупулезнейшую! – обрадованно подхватил Сабинин. – Самую что ни на есть неусыпную или как там это называется… Я хочу знать, кто с ней видится и когда, кто к ней приходит, когда уходит, хочу знать…

– Ну, ну, довольно, – прервал Глоац. – Я уяснил суть. Сплошь и рядом, князь, мы как раз и занимаемся скрупулезнейшей слежкой за особами обоего пола. Могу вас заверить, накопили в этом изрядный опыт, хе-хе-с…

– Но имейте в виду – скрупулезнейше! – многозначительно поднял палец Сабинин. – Двадцать четыре часа в сутки! Чтобы мышь мимо не проскользнула! Понимаете? В состоянии вы это устроить?

– А вот это уже, скажу откровенно, зависит от вашей… гм… кредитоспособности, князь, – с приятной улыбкой сообщил господин Глоац. – Чтобы устроить круглосуточную, неусыпную слежку, придется задействовать, профессионально выражаясь, не одного человека и не двух, неизбежны сопутствующие расходы…

С чисто российским форсом, который вряд ли мог в данной ситуации повредить, Сабинин извлек туго набитый бумажник и, раскрыв его, с размаху положил на стол:

– Называйте вашу цену, господин Глоац! Не сочтите за пустое хвастовство, но я в случае такой потребности готов купить все ваше бюро на корню, целиком…

Толстяк уставился на него с неподдельным любопытством:

– Неужели приданое так велико, князь?

Мечтательно вздохнув, Сабинин завел глаза к потолку.

…Выйдя через четверть часа на улицу, он первым делом выдернул из галстука дурацкую булавку с блескучим стразом и застегнул пиджак, чтобы скрыть вульгарный жилет.

Пока что он не видел никаких изъянов в скрупулезно продуманном плане. Историйками, подобными той, что он преподнес хозяину сыскного бюро, не удивишь ни Россию, ни заграницу. Беззастенчивый охотник за приданым, встревоженное семейство, взбалмошная девица… Ситуация с душком, конечно, но ничего противозаконного в ней не усмотрит ни хозяин «Аргуса», ни здешняя полиция, с которой господин Глоац, конечно же, пребывает в добрых отношениях, как и положено человеку его ремесла. Сыскная контора и в самом деле не самая худшая здесь, он тщательно наводил справки. Очаровательная Наденька попадет под пристальное наблюдение. Даже если и обнаружит, что стала объектом слежки, ничего не заподозрит – по крайней мере, в первые дни. Кудеяр сам наставлял его на сей предмет, подробно рассказав, что подпольщик в любой момент может увидеть за собой шпиков, но это еще не повод для паники, ибо причин тут может таиться множество – от прямого интереса сыщиков именно к твоей персоне до какой-нибудь полицейской рутины, захватившей тебя в сети проформы ради…

Встрепенувшись, он махнул тростью:

– Извозчик!