Текст книги "Счастье моё"

Александр Червинский
Счастье мое…
(пьеса в двух актах)

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА.

ВИКТОРИЯ.

СЕМЕН.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА.

ОСКАР БОРИСОВИЧ.

МАЛЬЧИК.

АКТ ПЕРВЫЙ

Сцена первая

В сорок седьмом, послевоенном году, ночью, среди развалин русского городка Семен Чижов шагал рядом с малознакомой девушкой – Викторией. У Семена в то далекое время лицо было свежее, жадное, глупое от полноты сил. Плюс бескозырка и клеши. И он свою привлекательность не мог в себе не замечать. Виктория же была низкоросла и слаба. Но не той аристократической слабостью, что вызывает в мужчинах умиление, а так, словно от природы она была задумана вовсе другая, иного вида и размера, но обстоятельствами недавнего военного детства была искажена. «Шестимесячная» завивка, какая-то свалявшаяся, совсем её портила. Однако она не страдала от своей внешности. Подымая квадратные плечи и втискивая подбородок в низкий кошачий воротник, она была весела, напевала мелодию танго и крепко держала Семена под руку.

СЕМЕН. Я же купил бутылку «Абрау-Дюрсо», которое ваша подруга так любит! Куда мне его теперь девать? Не стану же я пить один!

ВИКТОРИЯ. Хотите, я спрячу вино у себя? А когда вы с Анечкой помиритесь, вы его выпьете в честь примирения!

СЕМЕН. Эта женщина больше для меня не существует.

ВИКТОРИЯ. Вы настоящий моряк. Я представляю, какие бури шумят у вас в душе, но вы все-таки меня провожаете.

СЕМЕН. Я вас провожаю, потому что мне некуда деваться.

ВИКТОРИЯ. Может быть, не только поэтому? Вам сейчас было бы грустно одному.

СЕМЕН. У меня же, подлость какая, увольнение зря пропадает!

ВИКТОРИЯ. Ну почему пропадает? Такая удивительная ночь!

СЕМЕН. Холод собачий.

ВИКТОРИЯ. Зато какие ясные звезды! И жить с каждым днем всё лучше и веселее. Второй год ведь нет войны! И раз мы победили фашистов, ни у кого на нас рука не подымется.

СЕМЕН. У них подымется. Газеты надо читать.

ВИКТОРИЯ. Я все газеты читаю. Атомные бомбы, как известно, предназначены для устрашения слабонервных. А у нас нервы крепкие-крепкие. Нас атомной бомбой не запугать. Мы всё равно победим. И жизнь всё равно прекрасна, да, Сенечка?

СЕМЕН. Это моя жизнь прекрасна?

ВИКТОРИЯ. Наша, Сенечка! И соответственно ваша.

СЕМЕН. Я же чуть на ней не женился.

ВИКТОРИЯ. Вы и женитесь. Помяните моё слово.

СЕМЕН. На этой?.. Я бы вам сказал, кто она есть, ваша Анюта!

ВИКТОРИЯ. И очень хорошо, что не говорите. Потому что если скажете, вам потом будет очень-очень стыдно.

СЕМЕН. Сука она, вот кто.

ВИКТОРИЯ. Ай-яй-яй, бедный Сенечка. Вы ругаетесь, потому что чувствуете свою вину, да?

СЕМЕН. Я-то в чем виноват?

ВИКТОРИЯ. Немножечко виноваты. Вы же сами пригласили этого боцмана, который увел Анечку у вас из-под носа!

СЕМЕН. Так я же боцмана для вас привел. По её же просьбе! Сука она, и больше никто. Плюс – где мне теперь ночевать?

ВИКТОРИЯ. Это не проблема. Переночуете у меня.

СЕМЕН. Я ей завтра морду набью. И ему. Хоть он мне и начальство.

ВИКТОРИЯ. Сенечка, успокойтесь. Вы поймите: Анечка моя подруга. Оскорбляя её, вы обижаете и меня.

СЕМЕН. Никто вас не обижает. Это же не вы ушли с боцманом, а она.

ВИКТОРИЯ. Зато я с вами.

СЕМЕН. А что из этого?

ВИКТОРИЯ. Когда Анечка узнает, что вы меня провожали, она тоже будет ревновать.

СЕМЕН. Не смешите меня.

ВИКТОРИЯ. Это вы смешной, Сенечка. Вы хотите казаться хуже, грубее, чем вы есть.

СЕМЕН. Откуда вы знаете, какой я есть? Вы меня видите сегодня в первый раз в жизни. И, между прочим, в последний.

ВИКТОРИЯ. Тем не менее я вижу, что вы добрый и мягкий человечек. Вы влюблены по уши в Анечку, и вам даже нравится, что она такая кокетливая, что все мужчины ей вслед оборачиваются… Вы же знаете, она вам верна, не правда ли? Она сейчас с боцманом, а думает только о вас… Она такая хорошенькая…

СЕМЕН. Я её изуродую. Куда это мы пришли?

ВИКТОРИЯ. Ко мне.

Сцена вторая

Семен вслед за Викторией свернул в голый двор. Лампочка в решетчатом колпаке освещала бетонное крыльцо с колоннами и кирпичный фасад. За решетками окон первого этажа на стеклах были намалеваны зайцы в синих шароварах и слова «С Новым, 1947 годом!».

СЕМЕН (удивленно). Это же школа! Чего здесь ночью делать?

ВИКТОРИЯ (отпирая ключом дверь). Я здесь живу.

СЕМЕН. То есть, как?

ВИКТОРИЯ. А вот так. У меня не было жилплощади, и наша директор Лидия Ивановна добилась невозможного. Исполком мне выделил комнату прямо в здании школы. (Пятясь в тамбур.) Зайдете, Сенечка?

СЕМЕН. Спасибо. Уже поздно…

ВИКТОРИЯ. Тогда давайте прощаться… Выше нос! Завтра всё будет хорошо! Мне было очень приятно с вами познакомиться… У вас такой несчастный вид! Бедненький… (Погладила рукав его бушлата.)

СЕМЕН. Я же с ней почти год ходил. Невестой своей считал… Хотя и не говорил пока ей об этом… Плюс – ребята засмеют. Все же знают, у кого я в городе остаюсь. Завидовали. И вдруг я возвращаюсь. Представляете себе?

ВИКТОРИЯ. Даже не представляю.

СЕМЕН. А вы, значит, прямо в школе живете?

ВИКТОРИЯ. Живу, Сенечка, на глазах у, всего коллектива.

СЕМЕН. Педагог?

ВИКТОРИЯ. Освобожденная старшая, пионервожатая. Будь готов! Всегда готов!

СЕМЕН. Ясненько.

ВИКТОРИЯ. Но я учусь на заочном педагогическом и уже преподаю в пятых-шестых классах русский язык.

СЕМЕН. Это женская школа?

ВИКТОРИЯ. Мужская.

СЕМЕН. Ого! Доводят вас?

ВИКТОРИЯ (смеется). Доводят!

СЕМЕН. Мы своих доводили! Иголки в стул втыкают?

ВИКТОРИЯ. Втыкают, Сенечка!

СЕМЕН. Патроны взрывают?

ВИКТОРИЯ. Ой взрывают!

СЕМЕН (медлит). Ясненько. Как же вы тут одна ночуете?

ВИКТОРИЯ. Как принцесса в заколдованном замке. Представьте, я умею читать мысли.

СЕМЕН. О чем же я думаю?

ВИКТОРИЯ. Сначала вы подумали, что было бы неплохо, если бы я вас пригласила. Потому что вы замерзли как цуцик в своем бушлатишке. А потом вы забоялись! Забоялись!

СЕМЕН. Ничего я не забоялся.

ВИКТОРИЯ. Тогда я вас приглашаю на чашечку чайку.

СЕМЕН. В школу?

ВИКТОРИЯ. Посмотрите, как я живу.

СЕМЕН. Нет. Спасибо. Я пошел.

ВИКТОРИЯ. Что ж, прощайте?

СЕМЕН. Пока.

Дверь перед ним захлопнулась.

Семен вышел из-под крыльца. Над крыльцом были бетонные барельефы Пушкина, Толстого, Ломоносова и Тимирязева. У Толстого глаз был выбит осколком. Весь фасад был в таких щербинах. Окна во всех четырех этажах были черны. Ветер громыхал оторванным железом крыши.

Узкое окошко осветилось.

Сцена третья

Виктория включила свет у себя в подсобке ботанического кабинета. Каморка Виктории едва вмещала раскладушку и тумбочку, крашенную больничными белилами. На тумбочке стояла в крымской рамочке с ракушками фотография Лидии Ивановны – полное строгое лицо женщины в черном платье.

В этой сцене и в дальнейшем мы не видим саму Лидию Ивановну, но слышим её голос – задушевный, оптимистический, как голос диктора радио.

ВИКТОРИЯ (обращаясь к фотографии). Не смотрите на меня так, Лидочка Ивановна. Он ушел.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Ай-яй-яй-яй! Если б я знала, что ты сумасшедшая, я бы тебя не взяла из Нижнеуральска.

ВИКТОРИЯ (смеется). Все равно я сделаю так, как решила, голубчик мой! Вы должны за меня радоваться, а вы смотрите так, словно я вам соли на хвост насыпала!

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Девочка моя, ты так изменилась! Раньше ты не была груба! Ты сама не понимаешь, что творишь! Ты же готова была привести сюда матроса! А если увидят ученики? А учителя?!

ВИКТОРИЯ. А что прикажете делать? Наука же отрицает непорочное зачатие. Нужен хоть какой-то мужчина. А кого вы мне можете предложить, если кругом одни бабы?

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Вика! Пожалей меня!

ВИКТОРИЯ. Оскара Борисовича, что ли? Я его очень люблю. Вы замечаете, как я ему улыбаюсь? А как я с ним рядом сидела на новогоднем вечере?..

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Вика, девонька! Ему шестьдесят два года стукнуло!

ВИКТОРИЯ. Я и говорю – он чудесный. Но он уже не понимает, что от него требуется.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Вика, тебе необходимо обратиться к психиатру. Маленькая, хочешь, я пойду с тобой? Ты понимаешь, что ты больна?

ВИКТОРИЯ. А кому от этого плохо?

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Тебе!

ВИКТОРИЯ. Вы просто мне завидуете, Лидия Ивановна. В один прекрасный день вы скажете «ах!». Кроватку мы поставим здесь, а пелёночки будем сушить в ботаническом кабинете… Она вырастет, моя радость, и будет меня звать «мама»…

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Но раньше я тебя выгоню вон. Выгоню из комнаты, с работы и из института.

ВИКТОРИЯ (нацепила пальто на плечики и повесила на гвоздь; расшнуровала ботинки, сняла коричневое платье, перешитое из школьной формы). Лидочка Ивановна, вы обиделись? Ну что мне сделать, чтобы вас развеселить?.. Придумала!

В трусах и в майке она отправилась в туалет. Набрала в ведро воды. Плюхнула в ведро тряпку. И только развезла воду по истерзанному паркету школьного коридора, как послышался робкий стук в дверь.

Сцена четвертая

Виктория замерла перед дверью, на всякий случай сжимая в руке свое единственное оружие – тряпку. Стук повторился.

ВИКТОРИЯ. Это вы?

СЕМЕН (за дверью). Это я.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Не смей открывать!

ВИКТОРИЯ (открывая дверь). Сенечка вернулся!

СЕМЕН (растерялся, увидев её босую, в черных, мужских трусах и белой майке). Вы меня, конечно, извините.

ВИКТОРИЯ (без всякого смущения). Это вы меня извините – я не одета. Считайте, что я в пионерской форме. Белый верх, темный низ. Только галстука не хватает, да?

СЕМЕН. Да, конечно. Я вас разбудил?

ВИКТОРИЯ. Нет, что вы, я полуночница! Заходите скорей! Все-таки решили выпить чаю?

СЕМЕН. Нет. Я вернулся спросить, нельзя ли мне у вас тут в школе переночевать?.. Вы, только чего не подумайте… И вообще, у меня в голове будильник. В пять утра встану и исчезну. И никто не. узнает, что я здесь был. Можно?

ВИКТОРИЯ. Нужно – значит, можно.

СЕМЕН. Вот спасибо! Одно дело, что у нас с Анной всё покончено, а другое дело – не хочу, чтоб ребята зря болтали. У нас очень строгая школа, и всякая болтовня может иметь свои далеко идущие последствия.

ВИКТОРИЯ. Сенечка, не надо ничего объяснять. Я очень-очень рада, что вы вернулись.

СЕМЕН. Правда?

ВИКТОРИЯ. Честно. Когда вы отказались зайти ко мне, я даже заплакала от обиды. Почувствовала себя такой несчастной… Сижу реву, а тут вы и вернулись! Спасибо вам, хороший мой!

СЕМЕН. Не за что…

ВИКТОРИЯ. Ну идемте, идемте же! Вам надо скорее согреться! (Ушла в темноту коридора.)

Семен поспешил за ней.

Сцена пятая

Слева были черные окна, справа – белые замызганные двери классов.

ВИКТОРИЯ (открыла одну из дверей и позвала). Заходите, Сенечка! Здесь вы можете переночевать. Это у нас физкультурная комната. Видите – турник. Осторожно, он сломан!.. Вот здесь, на физкультурных матрасиках, вы можете лечь. Я вам дам простынку и свое одеяло…

СЕМЕН. Ни в коем случае! Я лягу так.

ВИКТОРИЯ. Молчите! У меня в комнатке тепло-тепло. А здесь вы можете простудиться. Сеня, я хочу вам задать два вопроса. Обещайте мне, что ответите искренне.

СЕМЕН. Ну?

ВИКТОРИЯ. Мне идет пионерская форма?

СЕМЕН. Чего?..

ВИКТОРИЯ. Я вам нравлюсь в пионерской форме?

СЕМЕН (помедлив). Она вам к лицу.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Паскудная девчонка.

ВИКТОРИЯ. А вообще, как вы ко мне относитесь?

СЕМЕН. Хорошо.

ВИКТОРИЯ. Почему?

СЕМЕН. Ну, я не знаю… Ну, вы почти со мной не знакомы, а сами мне помогаете.

ВИКТОРИЯ. Второй вопрос: вы романтик?

СЕМЕН. Нет.

ВИКТОРИЯ. Вы же моряк!

СЕМЕН. К морю я имею, конечно, отношение. Я прохожу специальную подготовку…

ВИКТОРИЯ. То-то я думаю, что вы делаете в этом сухопутном городе? Неужели вас готовят в разведчики?!

СЕМЕН. Отнюдь.

ВИКТОРИЯ. Только не выдавайте военную тайну!

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Этого еще не хватало.

СЕМЕН. Никакой тайны нет. (Улыбнулся). Я не военный. У нас просто форма похожая – я учусь в школе представителей морского флота.

ВИКТОРИЯ. Какой молодец!

СЕМЕН. Потом придется работать в одном из наших представительств за рубежом.

ВИКТОРИЯ. Ду ю спик инглиш?

СЕМЕН. Ес ай ду. Э жё парль франсе осси. И не только это. Чему нас только не учат.

ВИКТОРИЯ. Сенечка, как хорошо, что вы вернулись! Очень удачно получилось.

СЕМЕН. В каком смысле?

ВИКТОРИЯ. Вы так сразу не поймете.

СЕМЕН. А постепенно?

ВИКТОРИЯ. А постепенно – да.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Ты очень плохо сейчас выглядишь.

Но Семену Виктория уже не казалась некрасивой. Скорее, смешной. Семен чувствовал себя с Викторией легко. Он уже начал к ней привыкать.

ВИКТОРИЯ. Чаю?

СЕМЕН. Сенк ю вери мач. Мерси боку.

ВИКТОРИЯ. Тогда прошу ко мне.

Семен зашагал за Викторией по коридору. Справа – черные окна, слева – белые двери. Опять коридор: слева – черные окна, справа – белые двери.

А вот наш ботанический кабинет! Чувствуйте себя как дома.

СЕМЕН. А я чувствую.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Рано пташечка запела.

Сцена шестая

Вслед за Викторией Семен шагнул в зеленый сумрак ботанического кабинета.

ВИКТОРИЯ. Здесь, в подсобке, я и живу. Прямо здесь, в этом удивительнейшем тропическом лесу. Видите, как много здесь пальм. Они искусственные, конечно, обмотаны войлоком и ржавой проволочкой, но здесь всё так таинственно и красиво. Как в джунглях.

СЕМЕН. Похоже.

ВИКТОРИЯ. Будьте осторожны. Здесь полно зверей. Видите: львы, тигры, попуган, лемуры, теплолюбивые рыбы – как живые. Это всё нарисовал Оскар Борисович на окнах, и все стены он увешал бабочками и цветами в коробках под стеклом; правда, такое впечатление, что стен совсем нет, будто комната вовсе безграничная, да? Красиво, правда?

СЕМЕН. Оригинально. (Подымает с полу жестянку.) А кому молоко? У вас кошка? Или, может, змея?

ВИКТОРИЯ. У нас тут никого нет. Но молоко исчезает.

СЕМЕН. Не понял.

ВИКТОРИЯ. Каждый день я наливаю сюда молоко и кто-то выпивает. Понимаете, тут, среди этой дохлятины, кто-то водится. Может, домовой?

СЕМЕН (хмурится). Мыши.

ВИКТОРИЯ. Стыдно бояться. Вы же мужчина… Эта комната называется ботанический кабинет, но у нас тут пособия и по анатомии и по зоологии. Все это создание рук нашего удивительного Оскара Борисовича. Он сам притащил сюда пальмы из разбомбленного вокзала. Перед войной они там украшали ресторан. Под ними танцевали, а теперь они пособия. Оскар Борисович тут преподавал, когда здесь еще была гимназия, и с тех доисторических времен сохранил кое-что – настоящий скелет и вот эту штучку. Ловите! (Неожиданно бросила Семену огромный стеклянный глаз.)

Семен едва успел его поймать.

Видите, это человеческий глаз. Все прожилочки видны. И хрусталик внутри так загадочно мерцает. Посмотрите!

Семен послушно смотрел.

А какие ужасные эти отростки жил!.. Представляете, какая громадная должна быть голова, к которой он прикреплялся, да? Кидайте его мне!

Семен кинул.

(Поймала, засмеялась.) Ловите! (Кинула глаз Семену.) Представляете, Оскар Борисович принес его на урок анатомии, а учащиеся глазок стащили и стали играть им в волейбол. Такое не снилось Шекспиру! Что он в эти минуты пережил, вы себе представляете? Он даже не пытался остановить кощунство, сидел неподвижно и только поглядывал на этот летающий глаз. Направо—налево, направо—налево. А глаз летает и на Оскара Борисовича поглядывает. Ужас! Ужас! Ужас! Учащиеся орут, глаз летает-поглядывает. Как вы думаете, что Оскар Борисович сделал на следующий урок?

СЕМЕН. Что он сделал?

ВИКТОРИЯ (торжественно). Он опять принес им глаз! В жизни всегда есть место подвигу. Ловите! (Бросила Семену глаз.)

Семен поймал.

Кидайте!

СЕМЕН. Зачем?

ВИКТОРИЯ. Чтобы вы почувствовали интерес к жизни! А то вы, Сенечка, как замороженный.

СЕМЕН. А вы не обращайте на меня внимания. Я лягу, а в пять утра меня и след простыл. (Отдал ей глаз.)

ВИКТОРИЯ. Что значит «не обращайте внимания»? Вы у меня в гостях. Нет, простите! Я вас буду угощать и развлекать. Идемте, я должна вас познакомить с Лидией Ивановной!

СЕМЕН. Она что, здесь?

ВИКТОРИЯ. Конечно.

Сцена седьмая

Виктория открыла дверь в свою каморку.

ВИКТОРИЯ. Лидочка Ивановна, смотрите, кто к нам пришел!

Семен заглянул в каморку, убедился, что никого нет, и успокоился.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Какая у него самодовольная, простите, рожа!

ВИКТОРИЯ. Это моя самая-самая любимая женщина – Лидия Ивановна, директор нашей школы. (Показала Семену фотографию.) Она мне во всем помогает. И материально, и учит. Она вообще обожает делать людям добро. В этом она просто беспощадна. Сенечка, отвернитесь, я переоденусь…

Семен отвернулся.

(Надела платье.) Мне колоссально повезло, что я её встретила в Нижнеуральске. Я там жила у двоюродной тетушки, которая приютила меня после детдома… тоже, кстати, повезло. Мне, Сенечка, вообще везет, тьфу-тьфу… Лидия Ивановна решила, что я у тети нечто вроде бесплатной прислуги, и увезла с собой сюда, когда вернулась из эвакуации. Она определила мне место в жизни. Теперь я навек привязана к школе, как мел, черная доска, коридор или, скажем, лестница… Сеня, вы можете смотреть.

Семен послушно повернулся к ней. Она сидела на раскладушке и доставала из тумбочки граненые стаканы. Электрический чайник был уже включен.

Как вам моё платье, только честно?

СЕМЕН. Разве вы не в нем сегодня были?

ВИКТОРИЯ. Мне показалось, что оно вам нравится. Я его нарочно опять надела.

СЕМЕН. Ясненько…

ВИКТОРИЯ. Если оно вам наскучило, я надену другое.

СЕМЕН. Не надо. Это симпатичное.

ВИКТОРИЯ. Сенечка, не стесняйтесь! Снимите бушлат и садитесь.

СЕМЕН. Куда?

Стульев не было.

ВИКТОРИЯ. Сюда. Здесь вам будет удобно. (Похлопала рукой по раскладушке рядом с собой.)

Семен сел. Раскладушка под ним растянулась до полу.

Сеня, чтоб не забыть, где ваше «Абрау-Дюрсо»?

СЕМЕН. Вот… (Поднял брючину и извлек бутылку.)

ВИКТОРИЯ. Давайте-ка спрячем его, как договорились.

СЕМЕН. Зачем его прятать?

ВИКТОРИЯ. До встречи с Анютой. До лучших времен.

СЕМЕН. Этого не будет.

ВИКТОРИЯ (хлопая в ладоши). Вы философ! Настоящий философ, Сенечка! Я говорю: «До лучших времен», а вы говорите: «Этого не будет»! Так считали многие великие умы. И я так считаю: лучшее время – это то, в которое мы живем. Что же вы сделаете с бутылкой?

СЕМЕН. Мы её сейчас выпьем.

ВИКТОРИЯ. Неужели вы хотите меня угостить этим чудным вином?

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Виктория, не смей!

ВИКТОРИЯ. Спасибо, Сенечка! Это моё любимое вино.

СЕМЕН. И ваше тоже?

ВИКТОРИЯ. Конечно. Мы с Анечкой его пили на прощальном вечере, когда покидали детдом. Это первое вино, которое мы пили в своей жизни с Анечкой…

Семен ударом кулака выбил из бутылки пробку.

Как ловко вы её.

СЕМЕН (разливая вино в стаканы). Если бы инструктор видел, как я это сделал, меня бы на трое суток нарядили гальюны драить.

ВИКТОРИЯ. Конечно, вам же запрещено пить…

СЕМЕН. Отнюдь. Пить мы обязаны. Мы каждый день пьем на занятиях. Я же вам говорил, где я учусь. Нас тренируют пить.

ВИКТОРИЯ. Да что вы!

СЕМЕН. Но не просто, а по всем правилам буржуазного хорошего тона. И вы не представляете себе, насколько мне все эти цирлих-манирлих глубоко отвратительны! Виктория, я подымаю этот бокал за нашу встречу.

ВИКТОРИЯ. Спасибо, Сенечка.

Они выпили.

СЕМЕН. Еще двое суток гальюны драить.

ВИКТОРИЯ. А теперь за что?

СЕМЕН. Капиталисты не пьют вино залпом. Вика, они вообще всё делают не как люди. Не люди они и есть. Там едят суп, страшно сказать, из мяса черепахи… И нас учат им подражать. А ведь мы простые парни. Рабочая косточка и сельская молодежь. Нашли на нашу голову в Воркуте француза – между прочим, бывший повар какого-то графа. Какие продукты ни требует – ему любые везут. Ну, он, контра, душу и отводит. Восемь перемен в обед. И мы сидим все и рубаем по этикету: три раза в день у нас занятия – дипломатический обед.

ВИКТОРИЯ. Какие занятия?

СЕМЕН. Нам же придется бывать на приемах. Сперва, с голодухи-то, мы счастливы были, а потом… Что там говорить. Давай дернем по второй?

ВИКТОРИЯ. Давай. Дернем.

Выпили по второй.

СЕМЕН. Представляете, мы по очереди изображаем дам. Сидим по распорядку: «кавалер» – «дама», «кавалер» – «дама», а инструктор, тоже из бывших, сволочь, ходит за спиной и смотрит, как «кавалеры» ухаживают за «дамами». А у каждого прибора одних ножей и вилок по шесть штук…

ВИКТОРИЯ. Как же вы это выдерживаете?

СЕМЕН. Многие не выдерживают. И тогда их комиссуют в простую мореходку. Между прочим, все им завидуют, Вика. У нас был один парень из Смоленщины, здоровый как бык, а как начались все эти анчоусы, омары, бифштекс а-ля татар, соус пикан, а потом как поперли ананасы с шампанским, как ахнули бляманже – он и не выдержал, его прямо за столом вывернуло. На нервной почве. Теперь он служит на море Лаптевых и шлет нам счастливые письма. Чуть не из той рюмки глотнешь, не за ту вилку схватишься, не той «даме» салат накладёшь – наряд вне очереди! Нам этот стол снится по ночам. Мы его называем «минное поле»… Поэтому то, что я сейчас с вами здесь сижу. Вика, для меня настоящий праздник…

ВИКТОРИЯ. Спасибо, милый Сенечка!

СЕМЕН. А вы смеетесь.

ВИКТОРИЯ (ласково). Разве я смеюсь?

СЕМЕН. У вас всегда улыбка такая, как на полотне Леонардо да Винчи «Мона Лиза Джоконда». Не поймешь, то ли вам действительно со мной хорошо, как вы всё время утверждаете, то ли всё наоборот. Мне непонятно, когда вы всерьез говорите, когда шутите…

ВИКТОРИЯ. Сенечка, вам это всё показалось! Я к вам очень-очень хорошо отношусь!

СЕМЕН. А мне кажется, что вы меня всё время дразните. Все время ждете от меня какой-нибудь глупости, что ли? За дурака меня принимаете?

ВИКТОРИЯ. Да что вы, Сенечка!

СЕМЕН. Что вы про меня знаете? Ходил с Анютой, теперь вроде кинулся на вас – вот все, что вы знаете. А у меня шестеро братьев и сестер. Живут они очень средне. Вся надежда на меня. А тут мне представился случай блестящей карьеры. Я и стараюсь ради них. Торговому представителю за рубежом рекомендуется иметь жену… Иначе не положено. Я видел в Анюте идеальный вариант. А сегодня всё рухнуло. Скажу вам честно, Вика: когда я к вам сейчас вернулся, я думал – завью горе веревочкой. Передохну. Буду как все. Но теперь, Вика, я вижу, что так не могу. Я не понимаю, как это у ребят получается с первой встречной… Вы – первая встречная, но вы мне глубоко интересны, и я чувствую к вам человеческую близость… Вы меня понимаете?

ВИКТОРИЯ. Спасибо, Сенечка.

СЕМЕН. Опять вы так улыбаетесь…

ВИКТОРИЯ. Я не так улыбаюсь!

СЕМЕН. Ладно, улыбайтесь как хотите. У вас патефон есть?

ВИКТОРИЯ. Нет.

СЕМЕН. Жалко. Потанцевали бы.

ВИКТОРИЯ. В ботаническом кабинете?

СЕМЕН. Хотя бы.

ВИКТОРИЯ. Погодите! Вот что у меня есть… (Нагнулась, улегшись щекой на колени Семена, и достала из своей тумбочки патефонную пластинку, карандаш и бумажный фунтик с иголкой, привязанной ниткой к острию.) Это я отняла у учащихся на уроке. (Уперла карандаш с надетой на него пластинкой в тумбочку и приложила к пластинке иголку.) Видите, если крутить…

И Семен услышал тихую музыку. Это было танго, то самое, которое она напевала, когда они шли к школе: «Счастье мое, ты всегда и повсюду со мной…»

Представляете, Сенечка: дети крутят пластинку на уроке, я слышу, ищу, а музыка уплывает, уплывает от меня – я уже решила, что спятила, а это они под партами её друг другу передавали. Один крутит, другой иголку держит. А я с ума схожу.

СЕМЕН. Издеваются, черти!

ВИКТОРИЯ. Ну что вы! Это они шутят! Они же меня за свою держат. Я детдомовская. Я их понимаю. Не до них было – война. Вот они и ругаются как извозчики, всё ломают, пачкают… Что они делают в туалетах – страшно себе представить…

СЕМЕН. Потолок гадят?

ВИКТОРИЯ. Гадят, Сенечка. Но для меня это только хорошо. Мне и тут повезло. Я с комендантом договорилась убирать в школе – для дополнительного заработка…

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Но я об этом не знаю.

ВИКТОРИЯ. Для меня чем больше работы – тем интереснее материально. И я обожаю наводить чистоту.

СЕМЕН (вспомнил вдруг с мальчишеским удовольствием). Я училке раз в сумку марганцовку с глицерином подложил. Чуть на фиг не сжег…

ВИКТОРИЯ. А у нас на прошлой неделе бросили в пролет лестницы пожарный шланг. А внизу случайно оказалась англичанка. Теперь она в больнице. Никто не виноват, все так устали, озлоблены… Но подумайте, Сенечка, ведь пройдет немного лет, из этих противных мальчишек вырастут хорошие-хорошие наши люди.

СЕМЕН. Опять шутите?

ВИКТОРИЯ. Нет, Сеня, на этот раз очень-очень серьезно. Школа – это моё призвание. Я эту школу преображу. Вы увидите, какая она будет!

СЕМЕН. Она никогда другой не будет.

ВИКТОРИЯ. Будет, потому что это моя мечта. А мне всегда везет. И главное, раз мы победили фашистов, мы теперь будем побеждать всегда-всегда…

СЕМЕН. Вот это вы отлично сказали.

ВИКТОРИЯ. Сеня, давайте выпьем с вами на «ты»?

СЕМЕН. С удовольствием. (Наполнил стаканы вином.)

Они выпили на брудершафт, как положено, продев руку через руку крендельком. И поцеловались.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Проститутка.