Текст книги "Геростратова слава, или Занимательный бюрократизм"

Утюг

Виктор Михайлович Курдюков проглотил утюг. Как это произошло, теперь сказать трудно. То ли газету читал во время обеда, то ли гладил брюки, не отрывая глаз от телевизора. С кем не бывает.

Жена Виктора Михайловича, узнав о случившемся, всплеснула руками:

– Что теперь делать-то будем?

– Попробуем жить с утюгом, – шутливо, не теряя самообладания, отозвался супруг.

– Это понятно. А гладить чем?

– Одолжишь у соседей. Не каждый же день гладишь.

Оказалось, не так-то просто жить, когда в тебе болтается утюг, как батискаф на дне океана.

Ехал как-то Виктор Михайлович в трамвае. Вдруг слышит со стороны симпатичной девушки:

– Искалечить меня хотите? Что там у вас? Утюг что ли?..

– Не скрою, утюг, – произнёс Курдюков, скромно опуская глаза.

– Ценю остроумие. Особенно в такой давке, когда принято огрызаться, – ледяной тон в голосе девушки так и не растаял.

На днях зашёл Виктор Михайлович в универмаг выбрать запонки к новой рубашке. Нагнулся над витриной с ювелирными изделиями и… стекло лопнуло.

– Камни, что ли, за пазухой таскают? – долго потом ворчала продавщица. Хорошо ещё, без милиции обошлось. Всё-таки отдел особый… Ювелирный.

В конце концов и жена взмолилась:

– Виктор, хватит. Иди к врачам. Соседи уже ворчат. Да и бегать к ним, когда свой есть, надоело. И потом, смотри, я ведь из-за тебя вся в синяках хожу…

Пришлось идти к врачам.

Взглянуть на Курдюкова сбежались со всех кабинетов. Всё-таки не каждый день такие пациенты приходят на своих двоих.

– Ну-ка-те, где он наш утюгоносец?! – с глазами, полными творческого огня, в кабинет шумно влетел Сам.

Белокрылой стайкой бройлерных цыплят окружили его студенты. Готовясь записывать, они разламывали толстые тетради в клеточку и удовлетворённо попискивали.

Опытные пальцы хирурга нащупали ручку утюга.

Виктору Михайловичу показалось, что его вот-вот оторвут от топчана. В страхе он ухватился обеими руками за руку специалиста.

– Больно, голуба? – с сочувствием произнёс Сам. – Ничего, потерпи.

Горящий решительный взгляд прошёлся по лицам притихших соратников.

– Немедленно готовить к операции.

Операция прошла успешно.

– Я жив? – растерянно спросил Курдюков, придя в себя.

– Жив, жив, – почему-то недовольно подтвердила не то медсестра, не то уборщица, подметавшая палату.

Через несколько дней Виктора Михайловича навестил Сам.

– Вот и всё, – бодро сказал он. – Готовься к выписке. А это тебе на память.

Профессор протянул какой-то металлический предмет, изъеденный ржавчиной, смутно напоминающий своей формой утюг.

– Презабавная штукенция, не правда ли?!

Но в ответ Виктор Михайлович почему-то вздохнул и отвернулся. Он молчал. В глазах его стояли слёзы.

– Это не мой, – всхлипнув, наконец произнёс он. – Мой был новый…

– Что-о?! – горячо выдохнул профессор. – Как это не твой?! Как это не твой, когда я собственными руками…

Виктор Михайлович рассеянно уставился на волосатые, мускулистые, безукоризненно чистые пальцы хирурга.

– Почему же он такой ржавый? – прошептал Курдюков.

– Дорогой мой! – зычно воскликнул профессор. – Это результат работы твоих желудочных соков! Заметь, хорошей работы…

– Результат… Не нужен мне такой результат. Жене гладить надо, а вы мне приносите такой результат…

– Голуба! Да стоит ли по такому пустяку расстраиваться? Беру себе на память твой утюжок, а тебе дарю совершенно новый. Годится?

Немного успокоившись, Виктор Михайлович сказал:

– Только, пожалуйста, на двести двадцать вольт.

– Будет тебе такой. С регулятором… – продолжая улыбаться, профессор задумчиво посмотрел в окно. Он представил себе, какое видное место займёт ржавый трофей в его домашней коллекции.

Жена была рада встретить Виктора Михайловича живым и здоровым.

Окончательно она растрогалась, когда увидела ослепительно блестящий утюг.

– Ой! – всплеснула она руками. – Совсем новый!

Обнимая жену, Курдюков скромно заметил:

– Это результат работы желудочных соков.

– Как интересно. Значит, желудочных, – без всякого удивления в голосе, думая о чём-то своём, произнесла жена. – Викташик, знаешь… Ты отдохни, дорогой, немного, а потом…

Курдюков взглянул туда, куда смотрела жена, и увидел на полке старинную, в тёмных пятнах ржавчины кофемолку.

Как вести умную и содержательную беседу

Есть люди, которые не знают, как вести умную и содержательную беседу, и тем не менее берутся за это дело. Странно, но у некоторых получается. Слушателей поражает оригинальность мышления такого человека, живость возникающих образов, поразительная сопоставимость несопоставимых вещей, лёгкая шутка перемежает глубоко серьёзные сентенции. То, что́ говорят такие люди, ясно, понятно, хотя и пересыпано порою непонятными словечками. У слушателей помимо их воли открываются рты в изумлении.

Разумеется, к таким стихийным умельцам наша инструкция не относится. Мы обращаемся к тем, кто очень хочет уметь, но у кого не получается. Или получается, но никто вокруг этого не замечает.

Вот путь к успеху.

Уже взятая за основу мысль должна быть оригинальной. Например, возможность снегопада в экватериальной Кении.

Первое, что вырвется у ваших слушателей: «Это невероятно!..» Теперь, не давая остыть накалившейся атмосфере, обоснуйте с научной точки зрения вашу мысль, исходя, скажем, из того, что тучи, напичканные снегом, находятся во власти ветров и уже потому, как сказал поэт, «без руля и без ветрил». Употребление словечек «пассаты», «муссоны», «Борей», а также ссылка на поэта – всё это оживит вашу мысль.

Слушатели ваши не успели и глазом моргнуть, как Кения вся в снежных сугробах: людям по пояс, слонам и носорогам – по колено. Красочно опишите изумление животных, впервые столкнувшихся с подобным явлением.

И вот в процессе вашего повествования слонам и носорогам становится очень скучно и холодно, а снег уже не кажется столь желанной экзотикой.

Исподволь наведите слушателей на мысль о необходимости организации помещений для обогревания редких животных.

Тут же предложите ряд остроумных конструкций подобных сооружений…

Вы давно вышли на широкую дорогу вашей основной мысли. Продолжайте, углубляясь, уходить в сторону, дабы ещё более уверенно выходить на основную дорогу.

В заключение, резюмируя сказанное, очень хорошо привести какое-нибудь крылатое изречение. К примеру: Credo, quia absurdum – «Верую, потому что нелепо». Или: Solus cum non coqitabuntur arare «Pater noster» – «Мужчина с женщиной наедине не подумают читать «Отче наш»».

Павильон «У»
(Монолог)

– Я строитель. По профессии каменщик. По должности – бригадир. Дело моё – поднимать. Что у меня в ходу? Кирпич, раствор, мастерок, руки. Ну и голова, конечно. Чтобы всем этим толково пользоваться, а бригадой – командовать.

Поднимали мы недавно больницу. С нуля. Работали в три смены. Месяц, другой, третий. Вдруг приказ: снимаем вас с объекта. В чем дело? «А всё, – говорит начальство, – строительство закончено». Как так? «А так, – говорят. – Акты о сдаче объекта подписаны. В свободное от работы время бегите, – говорят, – премиальные получать, пока теплые». – «Но ведь…» – говорим. «Выполняйте приказ, – говорят. – Нам из кабинетов виднее». Приказ есть приказ. Перешли мы на другой объект. Детский садик. Я нет-нет да поинтересуюсь: как, мол, там наша больничка? Небось, стены приёмного покоя снежным мохом от мороза закуржавились? «Нет, – говорят. – Там всё в порядке. Приказано врачам приступить к работе, засучив рукава». Вот так раз, думаю. Какая там работа? Как же это? Вспоминаю: кое-что мы всё же успели. Приёмный покой начали и морг закончили. Морг – тот вообще до полных кондиций был доведён. Современной техникой его напичкали. Транспортёрчики аккуратные, кнопочки цветные. Даже, говорили электрики, маленькая ЭВМ установлена. Сначала думали, что её по ошибке из Голландии завезли. Пока уточняли, штукатуры на ней картошку пекли и рукавицы сушили. Потом выяснилось: предусмотрена проектом. Для чего? Для подсчёта поступающих. Чтобы неразберихи не было, когда заведение на проектную мощность выйдет.

Как же, думаю, они там работают? С одним-то моргом.

Не поленился, поехал как-то взглянуть.

Приезжаю. Вижу на воротах из горбыля надпись «Больница № 40». В ворота заруливает «скорая» с больным. Его в приёмный покой. Записывают в толстую книгу-тетрадь. А тут снег идёт. Хлопьями. Паста в ручке у врача замерзает. Словом, известная наша волокита с оформлением. Наконец врач подходит к больному. Подносит к губам зеркальце. «В павильон «У»?» – спрашивает медперсонал у каталки, от холода да от нетерпения ногами притопывая. «Минуточку, – гундосит врач с синим носом, – только сделаю соответствующую запись». Вот, думаю, дела. Какой ещё такой павильон «У»? Крыши над головой нет. Кругом стены – чуть выше колена. Сами медики, что ли, постарались, пока мы садиком заняты? Интересуюсь. Оказывается павильон «У» – то самое здание, в котором ЭВМ голландская и транспортёрчики аккуратные для поступающих…

Сроду не желал другим зла. Но вот думаю: вот те, которым из кабинетов виднее, вдруг заболеют. Не приведи Господь, а вдруг? Поступят они по скорой в больницу № 40. Что? Думаете, не поедут? А откуда им знать куда их повезут? И потом, вдруг медперсонал машины знает, кого везёт?..

«Суневир», или Наши нравы
(Рассказ болельщика)

Так я о болезни. О какой? Наверное, догадываетесь. Да-да, о той самой…

На днях наш «Базальт» принимал курослеповский «Гранит». Календарная встреча.

Народу во дворец набилось! Как семечек в перезрелый огурец.

Началась игра. Болеем за свой «Базальт». Дружно, хором: «Шай-бу!..» Ну и прочие ободряющие напутствия.

Пашут наши клюшками полпериода, а результат нулевой. Уж мы-то помогаем, уж мы-то стараемся.

Вдруг с 15-го ряда трибуны «Б» ка-ак грянет: «Шай-буу!» Да так, что каска с головы центрового первой пятёрки Николая Стулова слетела, просвистела по воздуху и села на голову главному арбитру. Точнёхонько. Тот завертел головой, мол, что такое? Кто нарушил? Сейчас буллит назначу!

И с игроками что-то стряслось. Могучие тренированные ноги стали у них вдруг заплетаться. Как лапша варёная.

Наш «Базальт» чуть раньше пришёл в себя. Всё-таки не зря – родные стены вздрогнули. Словом, втюхали шайбу в ворота «Гранита».

Обрадовались мы. Ликуем.

А с 15-го ряда трибуны «Б» опять богатырское: «Шай-буу!»

И опять: наши – бац! Шайба – в сетке.

И пошло.

«Гранит» сломался. На игроках лица не найти – отсутствует. Катаются, будто под гипнозом. Клюшки по делу и без дела то и дело роняют. А на скамейке запасных переговариваются убитыми голосами: «Ведь что с нами делает. В инвалиды готовит. Не видать нам родного Курослепова. Здесь и ляжем…»

А наши знай себе колотят и колотят. Приустали. Пот с них ручьём. Тут бы остановиться малость, отфукаться, соперника пожалеть. Да где там! Тот Соловей-разбойник с 15-го ряда трибуны «Б» всё не унимается.

Дальше что? А дальше смекалистый Коля Стулов си-ильнейшим щелчком направляет шайбу на трибуну «Б». К зрителям.

Вбросил судья новую. А с 15-го ряда трибуны «Б» – опять несётся. Только не «Шайбу!», а «Ай-у!» Но тоже громко. Так, что у членов судейской коллегии очки с переносиц то и дело на затылок перелетают. А у тех, что за воротами сидят, – лампочки лихорадочным огнём вспыхивают, будто гирлянды на ёлках.

Закончилась игра с фантастическим счетом.

Разошлись мы, поражённые успехом. Словом, не чаем дождаться утренних газет, чтобы узнать, что всё это нам не приснилось.

А когда опустели наконец трибуны дворца, пошла тётя Шура с метёлочкой и совочком. Убирать следы наших переживаний. Идёт, вдруг слышит – с трибуны «Б» доносится тихо-тихо: «Ай, у-у-у… Ай, у-у-у…»

Она туда. Господи! Мужик. Здоровенный. Сидит и плачет, слезами умывается. «Домой бы шёл. К жене, к деткам. И чего реветь, ежели наши выиграли? Совсем заболелся? Или с пьяни деда с бабкой вспомнил, каких обижаючи на тот свет спровадил?» – бормочет тётя Шура. Подошла она. Нагнулась. «Матушки! – и совок с метёлочкой выронила. – Никак у тебя в роте каблук чей-то?! И кто ж над тобой, болезный, так схулиганничал? Самому-то, поди, и не вытащить. Дай, родимый, дай уж помогу… Эк тебя угораздило рот-то раззявить… Да не отберу, не отберу! Вижу теперь, что суневир это…»

Вот так. Не верите? Только я с тётей Шурой на одной лестничной площадке живу. Она меня и во дворец проводит. Как родственника и помощника.

А про того чудака с трибуны «Б» она ещё так сказала: «Он ведь, болезный, на помощь звал. Кричал, мол, помогите, люди добрые. И никтошеньки не помог. А народу-то было…»

И верно. Народу было! Яблоку некуда упасть. И хоть бы кто помог человеку в беде… Вот ведь какие у нас нравы.

Инструкция по воспитанию детей в процессе выполнения родительских функций

Грустно то, что в процессе выполнения родительских функций, детей необходимо воспитывать.

Почему грустно?

Потому что воспитываешь, воспитываешь и не знаешь: окажутся ли время и энергия, затраченные в этом направлении, стоящими затрат.

Чтобы вам впоследствии не стало печально, предлагаем нашу инструкцию.

Главное – научить ребёнка понимать что такое «хорошо» и что такое «плохо». Что в плохом нет ничего хорошего, а в хорошем нет ничего плохого. Что надо хорошо делать хорошее и очень плохо плохое, если нет возможности не делать его вообще.

К воспитанию приступают сразу же, как только родители убедятся в том, что появление младенца на свет не есть случайное недоразумение, касающееся других лиц. Малейшее промедление в этом отношении чревато опасностью: младенец будет, простите, орать, в то время как родители будут обсуждать наши рекомендации на повышенных тонах; в то самое время, когда ему (младенцу) полагается молчать, коли беседуют старшие.

Молодые родители склонны недооценивать дитятей. А ведь стоит только нечаянно обмолвиться в их присутствии, что поступать плохо легче, чем поступать хорошо, как ребёнок тут же окажется на нехорошей дороге. Он может пойти по ней, уже не жалея обуви. И ваше счастье, если ребёнок не очень внимательно вас слушал. В противном случае завернуть его на хорошую дорогу будет трудно. Даже при содействии дружинников из ОПОПа (Опорный Пункт Охраны Порядка).

Приведём основные признаки воспитанных детей. Настоятельно рекомендуем вам пользоваться ими в своей практике.

Признак воспитанного младенца: таковой младенец не уснёт, пока не убедится в том, что его горшочек накрыт крышечкой и стоит под кроваткой.

Признак воспитанного ребёнка: таковой не станет подравнивать усы спящему папе, хотя ножницы лежат на столе, а папа спит крепко.

Признак невоспитанного младенца: таковой, схватив за нос одного из родителей, заливается громким смехом, совершенно не задумываясь над тем, насколько смешным это может показаться самому родителю.

Признак невоспитанного ребёнка: таковой, вместо того чтобы взять тяжёлую сумку из рук матери, помогает ей лишь переложить её из одной руки в другую.

Со временем младенцы и ребёнки перерастают своих родителей. Но почему-то при этом остаются для последних дитятями. Выходит, что никакой преклонный возраст не позволяет родителям считать выполненной до конца задачу по воспитанию отпрысков.

Поясним на примере. Ваш сын выше вас на целую голову. Вот-вот станет «дяденькой достань воробышка». У него уже нехорошая привычка брать без спроса ваши сигареты.

Однажды вы видите в окно, что ваше чадо почему-то ведёт под руку девушку, даже не являющуюся его сестрой. Тут, конечно, можно выскочить на улицу. Можно подбежать к ним со строгим лицом, размахивая Законодательством о браке и семье. Можно коршуном наброситься на обоих, напоминая им, что такое «хорошо» и что такое «плохо». Но правильнее всё же, на наш взгляд, остаться дома и понаблюдать: что из этого получится?

Ежели получатся внуки со внучками, то не отчаивайтесь. Вооружившись нашей инструкцией, снова за дело. За дело воспитания. Теперь у вас есть опыт.

Если и этот опыт пройдёт успешно, то в один прекрасный день ваш внук или внучка, наливая вам в стакан портвейн, скажет: Gaudeamus igitur juvenes dum sumus – «Будем веселиться, пока мы молоды». Надеемся, у вас хватит здравого смысла согласиться с этой мыслью.

2. Фразы для служебного пользования

– Я не люблю весну.

– Что вы говорите?! Весной так хорошо! Солнышко светит, птички начинают петь…

– Начинается брожение в природе, и плохие мужья уходят от хороших жён.

– Папа, если захотеть, можно до луны допрыгнуть?

– Трудно, сынок.

– А если очень-очень захотеть?

– Ну если очень…

– А если промахнёшься – и мимо?

– Ну что ж, полетишь назад.

– И ты меня поймаешь?!

– Если ещё будешь приставать – не поймаю.

Когда судьба приходила за ним, его не было дома.

Наполеону было легче – ему помогал случай.

– Вы знаете, что такое человек не от мира сего?

– Это такой идиот, который даже не знает, что попросить у золотой рыбки, если она к нему выплывет.

Ребёнок капризничал. Отказывался от птичьего молока и требовал горькой редьки.

– Надя, если вы скажете «нет» – котёл моей страсти взорвётся. Учтите, в нём очень высокое давление…

Жара

Жара. Такая, что и у мух затемнение мозгов: никакой шустрости полёта. Зачем летят? Куда? Машут крылышками, спустя рукава.

И у людей в головах чёрт-те что. Вот смотрю обалдело на муху и думаю: «Такое махонькое существо, а надо же – парить умеет».

– Ведь сейчас заснёшь, на пол рухнешь со стула, – сердито толкает меня Витька. – Кидаем кости. Пора.

А так неохота уходить из прохладной комнаты. Но надо.

Выходим.

Ещё издали видим в окне первого этажа: Витькин батя выглядывает. Рядом – дружки-приятели. Почти вся бригада слесарей. Машут нам. Кто – трёпаным рублишком, кто бренчит монетами под названием «серебро».

Здороваемся. У нас голоса – ничего, а у них – совсем севшие от этой жары.

Пересчитываем деньги, прихватываем чей-то не то баул, не то кейс и – в гастроном. Благо недалеко.

Обратно летим не так лихо. В бауле позвякивает бутылочно-освежающе.

Витька для бодрости треплется:

– Давай как-нибудь в этом бауле заводскую трубу унесём. Спохватятся, вот смеху-то будет!

– Несунами обзывать станут, – говорю. – Потом отмойся от такого некрасивого штампа.

– Ладно, уговорил. Не будем пошлыми ярлыками обзаводиться, – с нервной улыбкой соглашается Витька.

Тут занервничаешь. Проходная рядом с окнами токарного. Там сидит хмурый мужичок с пушчонкой на ремне. Приходится соблюдать осторожность. Работаем чётко, как минёры. Который день.

А вчера влипли. Пока мы работали, как минёры, охрана работала, как оперативная группа захвата: расставляла сети. Откуда нам было знать? Да и жара эта чёртова. Всякая бдительность притупляется и тает.

Короче, попались мы с Витькой в вахтёрские хитросплетённые сети, как две одуревшие мухи.

Через неделю приходит директору нашего училища бумага от директора завода, на котором Витькин батя токарит. Мы как узнали про телегу, решили: крышка. Выпрут обоих. Ведь когда они нас повязали с поличным, то наши стеклянные улики ощупывали, обнюхивали, на свет рассматривали. Даже слово «квас» на этикетках из-за этой жары чёртовой пытались прочесть наоборот. Чтобы, значит, получилось «водка». Шуму-то было! Начали пробовать. Перепробовали все до единой стеклоединицы. Но тут у них шёл прокол за проколом. Словом, отпустили нас, а сами остались с перекошенными физиями, будто перестоявшего кваса набрались.

Из той бумаги стало ясно, что мы с Витькой, оказывается, ребятки паиньки. Только чихали мы на тёплые слова директорского «спасибо». Почему? А потому, что в конце бумаги было сказано: что же касается цехового газировального автомата, то надеемся, что смежники нас не подведут и в начале будущего квартала он будет капитально отремонтирован и введён в строй».

– Это когда же он войдёт в строй? – возмутился Витька. – Когда холода хряпнут?!

– Да ладно тебе, – говорю. – Это в голове у директора токарный автомат с газировальным перемешались. Отчего – смекаешь?

– Шут его знает отчего!

– А ты взгляни в окно. Взгляни незамутнённым взором.

– Иди ты в болото!

– Взгляни, тебе говорят!

– Ну?!

– Чуешь? Жарища…

– Верно, – вздохнул Витька. – В такую погоду хороший хозяин собаку из дома не выпустит.

– То-то и оно, Витька. Пора кидать кости…

Лекционы-моционы
Монолог

– Ты мне, охламон, зубы не заговаривай! Ты мне объясни: что творится в твоём дневнике?! Кол, пара, кол, пара… Пара, пара, пара! Упреть можно! У Витьки Семёнова тоже? А мне плевать с седьмого этажа на твоего Семёнова! Не городи – сам учился. Была у меня одна. Учительша. Всё мыло варила – новое изобретала. Химичка. Мало, видите ли, было ей «Банного». Ассортимент уширяла. Не помню, что уж там получилось из того шила-мыла, только от этой изобретательницы в классе костяными копытами в нос шибало. Так я к чему эти лекционы-моционы провожу?!. Не знаешь? Ведь ты же, обормот, растёшь у меня! Ещё как прёшь! Как гриб в тёплый дождь. Вот именно. А тебе бойцом надо расти! Каким? Вот вырастешь. Прилепишься к зарплате: получка – аванс, аванс – получка. Зарплата, может, будет окладистая, хорошая, а тебя р-раз и – оттёрли! Тебя р-раз и – на корпус! Тебя р-раз и – клюшкой по рогам! А ты? Сдачи дашь? Какой там сдачи! Сопли по ветру распустишь! Ведь у тебя мозги не работают! Работают?! А ну-ка, ну-ка, скажи. Скажи мне: какая земля? Ну? Круглая? Круглая… Дурак! Ты что – проверял?! Да, может, она плоская, как блин! Колумб… Ты этого зануду Колумба хоть раз в телевизоре видел?! Как покажут? Так… То-то и оно, что не покажут… Вот и надо свои мозги иметь. И чтобы они ворочались в сторону соображения. Я к чему эти лекционы-моционы провожу, здоровье своё на тебя трачу? Усекай: ты заведи ещё один. И чтоб в нём только положительные отметки были. Одна к одной, как ягодки! Чтоб я мог душой отдохнуть, глядя на эти твои показатели. Что?! Пятёрок тебе не ставят? Полюбуйтесь на этого остолопа – пятёрок ему не ставят… Да ты нарисуй их! Пятёрки-то! Нарисуй! А за подписи, за эту самую… как её… калиграфию строже строгого буду спрашивать… И чтоб вот этот – с колами и лебедями, с этой красной мазнёй – мне на глаза больше не попадался! Усёк?! То-то…