Текст книги "Русский Ришелье"

Глава VIII. Праздник голода

Генерал-губернатор Лифляндии Магнус Габриэль Делагарди стоял на Ратушной площади Риги и смотрел как некий простолюдин лезет на измазанный салом шест. На самом верху шеста заманчиво красовались хорошие сапоги и большой окорок. Сотни зевак не только подбадривали смельчака, но и заключали пари – доберется он до приза или нет. Глава Большой Гильдии Ганс Витте с некоторым сожалением сказал бургомистру Юргену Дунте: «Всё, представление сейчас закончится»[23]23
  Эти собеседники – личности исторические, а внучка Юргена Дунте стала супругой офицера российской армии барона Мюнхгаузена, исторического прототипа персонажа знаменитой книги «Приключения барона Мюнхгаузена».


[Закрыть].

Прогноз Ганса Витте оправдался – соискатель сапог, который уже протянул правую руку, чтобы сорвать их с верхушки шеста, не удержался одной левой на скользком, смазанном салом дереве и скользнул вниз, до крови раздирая себе руку. Сотни зевак дружно расхохотались. Зазвучали голоса в адрес неудачливого подмастерья из цеха ткачей: «Как тебе сапоги, Фридрих? Небось по шесту лазить – не то что шерсть ткать?!»

Стоявший чуть в стороне от толпы генерал-губернатор позволил себе легкую ироническую улыбку.

Что же за странное действо происходило в шведской Риге в августе 1656 года? В тот день рижане праздновали самый необычный праздник в мире – праздник голода. Умурскумурс, как его стали называть латыши, переиначив немецкие слова Hunger – голод и Kummer – горе. Во время польско-шведской войны начала семнадцатого столетия[24]24
  Примерно за полвека до описываемых событий.


[Закрыть], многие районы Лифляндии подверглись страшному опустошению. Война совпала с чудовищным природным катаклизмом, какого никогда ранее не было в Ливонии и на Руси. В августе выпал снег, урожай погиб. В ряде стран наступили страшный голод и холод, в Латвии зафиксировали множество случаев людоедства. Рига снабжалась морем, продукты везли из дальних стран, здесь было легче выжить, чем в районах, где велись боевые действия. Тысячи беженцев устремились в город.

На высоком шесте висели флажки с обозначениями, какие районы Лифляндии подвергаются разорению воюющими армиями. Когда в Ригу возвращался разведчик и срывал со столба флажок – мол, этот район уже безопасен и беженцам оттуда можно возвращаться домой, то горожане, полуголодные, ликовали – ртов становилось меньше. И вот в течение многих лет в память о закончившихся бедствиях в августе устраивались красочные представления, кульминацией которых становилась борьба за призы. Граф Магнус Габриэль Делагарди обратился к стоявшей рядом супруге Марии:

– Как давно происходили эти трагические события. Уже десятки лет этот город не знает бед благодаря защите со стороны шведской короны.

Высокородная графиня согласно кивнула, хотя и подумала про себя, что ныне не стоило бы говорить о безопасности Риги в таком тоне, ведь неприятель уже близко. Но графиня никогда не поучала своего мужа, умелого политика, талантливого дипломата и известного военачальника. Красавица и умница, графиня Мария Делагарди позволила себе лишь намек на ироническую улыбку. Супруг понял ее по-своему:

– Знаю, ты хочешь сказать, что сам голод возник более полувека назад после того, как в Лифляндию вступили войска шведского короля Карла IX. Но разве войны не бушевали в Лифляндии и до этого? Швеция же обеспечила Риге покой и процветание.

И вновь графиня не стала возражать супругу. Она лишь сказала:

– Посмотри на этот город, Магнус!

За годы супружества граф и графиня научились с полуслова понимать друг друга. И граф сразу же осознал, что имела в виду его жена. Он прекрасно видел – в гавани, где в конце августа обычно загружались льном, пенькой, зерном, бочками со смолой и поташом, мачтовым лесом и другими ценными товарами с десяток торговых кораблей, ныне одиноко стоял небольшой кораблик. Пустынен был и находившийся рядом с портом городской рынок, если кто-нибудь и привозил в город провизию, то она раскупалась мгновенно. Ригу ждали трудные времена.

Впрочем, это не мешало части горожан веселиться от души. Они решили, что в безветренный, солнечный день, лучше воспользоваться моментом и отдохнуть. Тем более что после подхода к городу неприятеля будет не до отдыха и лучше хоть сейчас поразвлекаться.

Пиво лилось рекой, горожане с любопытством смотрели, как очередной претендент на сапоги собирается карабкаться за ними.

По знаку Магнуса Габриэля Делагарди слуга подал ему кружку с недорогим пивом.

Два стоявших у дома Черноголовых состоятельных господина обратили на это внимание:

– Генерал-фельдмаршал Делагарди хитер даже в мелочах, – тихонько заметил один из них. – Хочет, чтобы все видели, что он не гнушается простого народа и его развлечений, пьет на площади пивко вместе с простыми подмастерьями и рабочими мануфактур из предместий. К тому же не нечто особенное, а такой же пенный напиток, как у остальных и в такой же посуде.

– Говорят, что генерал-губернатор сегодня утром должен был отправить в Стокгольм супругу с последним кораблем. Но она почему-то здесь.

– Не она, а корабль. По неизвестным причинам он на сутки задержался в порту.

– Странно. Зачем супруге генерал-губернатора рисковать?

– Жену граф Делагарди отправит из Риги непременно. Не сомневаюсь в этом. Она ведь сестра самого короля. Его величество шкуру с графа спустит, попади эта женщина в руки московитов.

– Ей нельзя, а нам, значит, попасть в руки московитов можно? Король не прислал армию для нашей защиты. Быть может, Делагарди и есть еще что терять: у него имеются владения в Эстляндии, Швеции, Германии. А мне что делать? Да, мои богатства исчисляются в тоннах серебряных монет, большом складе товаров, прекрасном доме – но все это находится здесь, в Риге. И абсолютно все оказалось под угрозой!

– Канцлер Курляндии пишет в своем манифесте, что если мы сдадимся без сопротивления, то русский царь сохранит все наши вольности. Я бы сдался!

– Увы, это зависит не от нас, а от него, – собеседник рижского купца кивнул в сторону графа Делагарди.

– Добрый день! – к беседовавшим подошел еще один горожанин.

– О, Хенрик Дрейлинг! Что так поздно? Развлечение скоро закончится.

– Дела, дела… – туманно ответил Хенрик. Не говорить же ему, что он только что встречался с лазутчиком царя, которым неожиданно оказался простой латышский крестьянин, прибывший в город будто бы для того, чтобы купить прялку. Для разрядки Хенрик с удовольствием выпил бы шнапса, но, увы, на площади все потребляли одно лишь местное пиво.

Тем временем к шесту подошел невысокий мужичонка, отнюдь не производящий впечатление силача. Он произнес, ни к кому конкретно не обращаясь:

– А ведь вечереет. Пора разбирать призы.

– Давай, давай, Отто! – закричали из толпы. – Попробуй достань!

Мужичонка с неожиданной ловкостью стал быстро карабкаться вверх. Причем было видно, что ему легче подниматься, чем предыдущим соискателям ценностей.

– Ох, хитер! – тихо сказал генерал-губернатор супруге. – Те, кто лез раньше, скользя вниз, содрали почти весь слой жира от сала.

Худой и невзрачный Отто быстро добрался до самого верха и вдруг, вместо того чтобы забрать сапоги, проворным движением сорвал сочный окорок.

– Он еще и умен, – тихонько заметила супруга графа. – Понимает, что в дни осады, если она затянется, ветчина может оказаться ценнее сапог.

Граф Делагарди утратил интерес к развлечению простонародья.

– Не отправиться ли нам в замок? – обратился он к красавице-жене.

Хотя до старинного Рижского замка, ставшего резиденцией шведских генерал-губернаторов, можно было за десять минут дойти пешком, граф и графиня соблюдали этикет. Они прошли к карете с гербом графов Делагарди, лакей услужливо открыл дверцу. Народ смотрел вслед генерал-губернатору и его супруге. Они действительно были прекрасной парой. 34-летний граф с властными чертами лица, казавшийся даже несколько старше своих лет, был самым богатым дворянином Швеции – графом, генерал-фельдмаршалом, генерал-губернатором, членом Государственного совета. Сын и внук известных полководцев, он сознательно носил светлый парик, делавший его похожим на блондина (род Делагарди происходил от француза-брюнета из Лангедока). Образованный человек, граф Магнус Габриэль Делагарди был обладателем самой богатой в стране коллекции старинных книг, слыл покровителем ученых, образцом чести и галантности. Супруга его, урожденная Мария Пфальцская, сестра короля Карла X, была элегантной, стройной дамой с прекрасной фигурой и обладала интеллигентным выражением красивого лица. Она рожала графу детей, но фигура ее не изменилась к худшему.

Карета генерал-губернатора ехала по небольшому, но богатому городу, который нравился графине Делагарди с каждым месяцем ее пребывания здесь все больше. Раздавался цокот копыт – мостовая была покрыта отменным камнем (недаром ее супруг повелел не пускать в город крестьянина, если у того не было с собой двух булыжников), из окошка кареты можно было видеть желоб рижского водопровода.

Часовые у ворот замка отдали честь графу и графине.

Генерал-губернатор в тот вечер был намерен предаться любви. Оказавшись дома, он властно увлек свою супругу, сестру короля, в спальню и там стал снимать с нее одеяния, действуя проворно, как опытная горничная.

– Ах, Магнус! – чуть растерянно сказала красавица-немка, обнаружив, что осталась без одежды.

Потомок выходца из Франции пощекотал своими большими усами розовые соски стоявшей перед ним прелестницы.

– Ах, Магнус! – произнесла его супруга уже не растерянно, а томно-призывно.

Осторожно взяв ее на руки, генерал-губернатор бережно отнес стройную женщину на роскошное ложе.

Когда после первого наслаждения графиня лежала, отдыхая, легендарный воин, опершись на локоть, с удовольствием любовался ею. «Все-таки порода есть порода. Она чувствуется даже в постели. Всегда можно определить, аристократка с тобой лежит или простолюдинка», – подумал хозяин Рижского замка. Всё – от маленьких ступней жены до пышных волос – нравилось ему.

В Риге генерал-губернатор, надо сказать, был избалован женским вниманием. Находились жены лифляндских баронов, готовые отдаться ему, чтобы он помог сделать карьеру мужу; некоторые богатые горожанки мечтали о ночи любви с великим полководцем, не стремясь получить за свою податливость абсолютно ничего, кроме его самого.

Однажды граф услышал за собой шепот разгневанной дамы: «Евнух он, что ли?! Как за ним ни охотишься, ну никак не заполучить!» Тогда граф велел своей агентуре распространять сплетни о его любовных победах. Это, однако, лишь еще более активизировало интересовавшихся им охотниц. Знали бы они, что его отношения с Марией Делагарди-Пфальцской не так просты, как кажется!

До женитьбы на немке Марии Пфальцской он спал с тогдашней шведской королевой. Королева Христина тоже была необычной женщиной. Иногда за спиной у нее шептались, мол, не очень красива, одно плечо выше другого (нянька неудачно уронила Христину в детстве), шея толстовата. От этого Христина комплексовала, старалась даже больше, чем это позволяют правила приличия, демонстрировать свои красивые ноги. На одной картине художник даже запечатлел ее с задранным платьем и нагло демонстрируемым коленом – не будь она королевой, картину приняли бы за портрет куртизанки. Между тем королевские ноги и бедра и в самом деле были великолепны, граф Делагарди видел это, когда раздевал ее величество в преддверии любовных утех. Христина покорно смотрела на него своими выразительными глазами и предвкушала сладость его ласк. Темпераментная королева жаждала этой любви и боялась ее. Порой, когда они лежали в постели, опустошенные страстью, его любовница и королева шепотом спрашивала: «Скажи, Магнус Габриэль, чей ты сын?»

Он понимал смысл этого вопроса. Роман его матери – графини Браге и ее отца – легендарного шведского короля Густава Адольфа – много лет был главной темой придворных сплетников. Юная графиня Эбба Магнусдоттер Браге очаровала принца Густава, но он не решился пойти против воли матери и жениться на ней. Шло время, Густав стал королем, женился «как положено» на Марии, дочери курфюрста Бранденбургского. Как только Эбба услышала о том, что у короля есть невеста, она тут же вышла замуж за знаменитого шведского полководца – генерал-фельдмаршала Якоба Делагарди. Через четыре года родился Магнус Габриэль. Вот только любившие друг друга Эбба и Густав, невзирая на узы брака, продолжали встречаться наедине друг с другом, и молва упорно утверждала: отец Магнуса Габриэля – не генерал-фельдмаршал, а король…

И когда Христина спрашивала Магнуса Габриэля, чей он сын, он не знал, что и сказать своей венценосной любовнице. Ведь и он сам не ведал, кто его отец. Видимо, это знала Эбба, но держала рот на замке, не желая, чтобы об обожаемом ею Густаве Адольфе вновь стали судачить. После смерти мужа-полководца Эбба энергично занялась коммерцией, приобретала все новые имения, наладила добычу железа в своих владениях, увеличила состояние во много раз. Ее сыну, графу Магнусу Габриэлю Делагарди, не приходилось заботиться о хозяйстве, оно было в надежных руках его матери.

Христина как подруга и возможная спутница жизни вполне устраивала Магнуса Габриэля Делагарди. Мало того, что у нее были прекрасные ноги, что она была неутомима в страсти, у нее имелись и другие достоинства. Граф был одним из немногих в то время мужчин, ценивших в женщине образованность. А учителем Христины являлся великий французский философ Рене Декарт, специально приглашенный из Франции для ее воспитания. К тому же она была королевой. В общем, он был согласен жениться.

А вот Христина никак не могла преодолеть тревогу: а не отдается ли она родному брату?! Спрашивала у Эббы, та лишь усмехалась и ничего не отвечала. У королевы Христины, несмотря на детскую травму и полную шею, было немало поклонников. Брат Марии Пфальцской, Карл Густав (в то время, естественно, еще не король Швеции, а лишь офицер шведской армии), буквально молил ее о благосклонности. А Христина не могла ни на что решиться: выйти замуж за графа Делагарди она была не готова, но и на других мужчин смотреть не хотела. Спала с графом и панически боялась беременности. Шло время, графу Делагарди предложили жениться на Марии Пфальцской – того требовала политика. Королева не противилась, он обиделся и решил: а женюсь, раз так! После свадьбы Христина все же взревновала, граф Делагарди попал в опалу, ему и его жене было запрещено появляться при дворе. Тем временем Христина пустилась во все тяжкие: переориентировалась в лесбиянки, нашла себе постоянную подругу (по иронии судьбы ее, как и мать ее бывшего любовника, звали Эбба), отреклась от престола.

Казалось бы, у Марии Пфальцской и Магнуса Габриэля все должно было быть хорошо: физическая гармония, молодость, дети… К тому же с некоторых пор Марию защищало то, что она являлась сестрой нового короля. И граф к такой супруге должен был относиться с почтением. Собственно, он так себя и вел. Вот только, как казалось Марии, бывшая королева стояла между ними.

Воистину, в этой семье поселилось горе от ума – Магнусу Габриэлю так не доставало мужского ума и образованности, присущих его милой Христине! Он никак не мог изгнать из своей души мысли о первой любви, и Мария понимала это. Она любила мужа, рожала ему детей, но не становилась для него единственной. И поэтому отношения у супругов были, как уже говорилось, весьма непростыми. Лишь сейчас, в минуту опасности, Мария перестала скрывать свои чувства.

Граф вспомнил о темпераменте своей супруги и это навело его на мысль: а не продолжить ли любовные игры? Но вельможа не успел приступить к утехам. Графиня неожиданно произнесла:

– Магнус Габриэль, мне страшно!

Генерал-губернатор был изумлен неожиданными словами своей внешне хрупкой, но, как он уже давно понял, отважной супруги.

– Ангел мой, чего ты боишься? Неужели тебя пугает морское путешествие? Балтийское море спокойно…

– Когда московиты ворвутся в крепость, они убьют тебя, так как живым ты не сдашься. А как я смогу жить без тебя? Супруг мой, – взмолилась красавица, – не отсылай меня, как ты предполагал. Позволь мне умереть здесь, вместе с тобой. Постыдно для урожденной курфюрстины пфальцской бросать мужа и бежать за море.

Возможно, Мария рассчитывала, что, обнаженная, желанная, она своим видом сделает супруга податливее. Но граф оставался непреклонен:

– Корабль отчалит в Стокгольм на рассвете. Ты уплывешь на нем.

– Но почему, Магнус Габриэль?! – с мольбой протянула к нему руки немецкая аристократка.

На сей раз граф Делагарди не выдержал:

– Пойми, твоя ретирада будет не бегством, а лишь военной хитростью, вводящей неприятеля в заблуждение.

Графиня недоумевала. Ее супруг меж тем встал, подошел к небольшому окну и повелел Марии:

– Подойди сюда!

Граф показал в окно на еле заметные в полутьме валы и бастионы с пушками. Эти укрепления строил нидерландский инженер Роденбург. А всем было известно: никто в мире не строит крепостей лучше голландцев.

– Московский царь расшибет лоб об эту твердыню!

Мария Делагарди почувствовала в словах супруга уверенность в том, что так и будет. Однако даже это не убедило любящую женщину в отсутствии опасности.

– Милый, все горожане только и говорят о том, что город скоро падет. Я знаю, несколько лифляндских дворян даже убежали из Риги в нейтральное герцогство Курляндское. Ходят нелепые слухи, что даже ты собираешься отступать.

Обнаженный генерал-губернатор заразительно рассмеялся:

– Я обнаружил в себе еще одно достоинство, дорогая, – граф вплотную приблизился к Марии, делая вид, что хочет на ухо прошептать ей тайну, а в результате его руки начали вновь ласкать красавицу. – Я, оказывается, мастер распускать слухи. Обеспокоенный магистрат предоставил мне для обороны города необходимое продовольствие, после того, как я запугал всех мнимой угрозой отступления.

Хотя умелые ласки графа возбуждали в его супруге страсть, графиня не сдавалась и не прекращала разговор:

– Возлюбленный мой! Я знаю, ты никогда не сдашь город, ты останешься здесь и погибнешь вместе с малочисленным гарнизоном. Все говорят, что Ригу некому защищать.

Несмотря на то, что супруги вели серьезный разговор, граф не прекратил ласкать любимую женщину, причем ласки его становились все более смелыми и настойчивыми.

– Не заставляй меня терять голову во время важной беседы, – то ли рассердившись, то ли кокетничая, произнесла Мария.

И тогда генерал-фельдмаршал приоткрыл наконец завесу над военной тайной, которую он хранил, как зеницу ока.

– Я знаю, кто будет защищать город, – твердо сказал он. – Честное слово, тебе не надо ни о чем беспокоиться.

– О! – вырвалось у прекрасной немки, и было неясно, что заставило ее издать подобный возглас: радость, которую она ощутила, услышав подобные слова мужа, или же возбуждение от действий его умелых рук.

Графиня поняла, что больше ее муж и возлюбленный не скажет ничего даже ей. Но почувствовала и то, что ее супруг на самом деле уверен: он может отстоять Ригу. Этого было достаточно. Женщина позволила себе расслабиться, муж взял ее на руки, и через минуту слова в комнате сменили сладостные женские стоны…

После того как супруг вновь доставил ей наслаждение, обольстительная немка прошептала лестные для любого мужчины слова:

– Если ты и дальше будешь столь неутомим в своих наступлениях, милый, мне придется просить пардону.

А через секунду уроженка Пфальца еще более изумила мужа. Лежа перед ним, обнаженная и обольстительная, она буднично сказала:

– В мое отсутствие заведи себе любовницу.

Тут генерал-фельдмаршал утратил дар речи. А практичная немка продолжала:

– Длительное воздержание для молодого мужчины вредно и неприятно. Я расстроюсь, если, вернувшись в город, узнаю, что ты не последовал моему совету и стал не столь великолепен, как сейчас. Обещаю, что ревновать не стану.

И словно для того, чтобы муж не подумал ничего плохого, добавила:

– Женщины – другое дело. Жена должна хранить верность.

«Боже мой! – подумал ошеломленный граф. – Что за ангел мне достался! А я много лет этого не понимал».

Он склонился над Марией и шутливо сказал:

– Длительное воздержание вредно. Пора его прервать.

В ту ночь капитуляция не состоялась – супруги занимались любовью до рассвета, так и не сомкнув глаз. Поэтому первое, что сделала Мария после того, как корабль, увозивший ее в Швецию, отчалил от берега – несмотря на прекрасное летнее утро, отправилась спать. Каюта после спальни в замке показалась графине крошечной; пока служанка высокородной немки стелила постель, началась качка, но все это не помешало графине Делагарди проспать до ужина.

Глава IX. Измена

24 августа 1656 года в русском лагере под Ригой над шатром царя Алексея Михайловича развевалось алое знамя. На нем были изображены корона, скипетр и вышитая золотыми буквами надпись «Коронован с честью». Сам государь – в кольчуге и золоченом шлеме, высокий и широкоплечий – выглядел весьма внушительно. В присутствии своего лучшего воеводы, князя Якова Куденетовича Черкасского, и командующего русской армией генерала Авраама Лесли царь беседовал с воеводой Афанасием Лаврентьевичем Ординым-Нащокиным.

– Значит, ты не взял крепость Дюнамюнде? – государь не без труда выговорил название неведомого ему ранее укрепления.

Воевода в ответ низко поклонился и с печалью в голосе произнес:

– Государь! Когда я со стрельцами и полками иноземного строя подошел к крепости, то обнаружил, что оная полностью готова к осаде. Главное же – в устье Двины плавал 40-пушечный шведский корабль. Он не только мог свободно обстреливать пустырь перед крепостью, но и делал полностью бессмысленным штурм ее. Зачем было проливать много крови, если шведский флот уже контролирует устье Двины, и даже взяв крепость Дюнамюнде, мы не смогли бы перекрыть водный путь?

Добрый, но вспыльчивый государь на мгновенье озлился:

– Значит, опоздали?! Ты же сам, Афонька, сочинил весь план, как Ригу брать. Ты мне говорил, где левым берегом Двины к городу идти, где правым. Ты торопил: быстрее надо бы! Почто спешили?

Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин обиженно подумал про себя: «Я ли виноват, что датский король не решился помочь, не велел своим кораблям устье Двины перекрыть? А нашим стругам со шведским кораблем не совладеть. Флот свой России надобен».

Неожиданно в беседу вмешался старый генерал Лесли:

– Воевода советовал дельно.

Царь тут же повернулся к нему и стал внимательно слушать генерала. Он помнил, что Лесли явился на Русь полковником, еще когда сам Алексей Михайлович, что называется, пешком под стол ходил. На взгляд царя, Лесли служил России верой и правдой. Он олицетворял для государя всея Руси военное искусство Запада.

Сейчас пожилой шотландец пояснил:

– Надо было действовать быстро. Пусть мы не свалились, как снег на голову, на крепость Дюнамюнде, но государь – сады!

Для наглядности старый генерал откинул полог шатра. Перед военачальниками предстала пустошь, образовавшаяся на месте сожженного предместья, вдали виднелись огромные валы и бастионы, а прямо перед русской армией находились сады, в которых росли яблони, кусты смородины и малины, в теплицах и оранжереях зрели дыни и персики, на грядках благоухали цветы. Царь и раньше был наслышан о красоте рижских садов, но никак не мог понять, какое они имеют отношение к войне. «Что это он? Хочет кормить армию малиной да яблоками, что ли?» – никак не мог осмыслить сложную стратегию своего главного советчика молодой царь.

Ордин-Нащокин, напротив, понял и радостно произнес:

– Да, в этом мы в выигрыше.

Прозорливый генерал ощутил недоумение царя:

– Государь! Под прикрытием фруктовых деревьев можно успешно подобраться к Риге. Граф Делагарди не успел вырубить сады и тем самым крепко помог нам. Позволь мне отдать необходимые распоряжения.

– Снова надо спешить? – удивился необычной торопливости генерала Алексей Михайлович.

Сам царь военным человеком не был, привык к придворному этикету и полагал, что негоже подданному прекращать разговор без его повеления.

– Торопиться необходимо. Если мы не возьмем Ригу до октября, придется отступить, – с солдатской прямотой произнес Лесли.

– Но почему?

– Путь от Полоцка был долог. Большую часть припасов мы съели, еще не доходя до Кокенгаузена. А здесь…

Генерал широким жестом указал на типичный для здешних мест пейзаж: песчаные дюны, пыльная дорога, редкий лес, пустоши.

– Просто не найти продовольствия для столь большой армии, как наша.

То, что с голодом не шутят, Алексей Михайлович усвоил хорошо – видел неурожай на Руси. Поэтому кивнул – иди, генерал, командуй!

Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин наблюдал, как к генералу Лесли спешили командиры полков иноземного строя: фон Говен, фон Штаден, Англер, Юнгман, Гамильтон. Этих уроженцев различных стран, представителей разных народов объединяло одно: все они проживали в мирное время в Немецкой слободе города Москвы.

Ордину-Нащокину стало обидно. «Да есть ли в регулярной армии русские командиры?! – с горечью подумал он. – Иноземцы знают все премудрости огневого боя, воюют умело. Так это значит, что гнать надо, хоть палкой гнать наших дворян за границу, чтобы учились там всем премудростям. А иначе не избавиться нам от немецкого засилья. Ведь все больше и больше на Руси иноземных инженеров, иноземных полковников, лекарей. А что делать, коли своих нет? Увы, не хотят дворяне учиться за границей, а царь Алексей Михайлович слишком добр, не решается заставить их».

Афанасий Лаврентьевич взглянул на стоявшего рядом с ним сына Воина. «Ему и учиться за границей ненадобно, я к нему двух ученых поляков давно приставил, образован, будто университет кончил. Но дорого это обошлось мне, многие дворяне так тратиться не захотят, а еще большее число – столько платить не смогут».

Сын Афанасия Лаврентьевича был задумчив. Воин Афанасьевич с тоскою смотрел на Ригу и размышлял: «Там, за валами, живет Герда». Он пытался представить себе, как выглядит дом купца Дрейлинга, но не мог.

– Что, мощная крепость? – спросил сына Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин, который ранее был за рубежом – и в Эстляндии, и в Речи Посполитой, и в Молдове, но никогда не видел ранее столь хорошо укрепленного города.

– Я хоть сегодня готов идти на штурм. Пусть только государь повелит! – с неожиданной горячностью воскликнул Воин.

Но до штурма было еще очень далеко. Русские солдаты, «вооружившись» лопатами, торопливо рыли земляные укрепления. К сентябрю было создано двенадцать земляных городков. Русские устанавливали пушки прямо в нескольких сотнях метров от города. А стреляли некоторые из этих орудий на полверсты, причем многопудовыми ядрами. Великолепно показали себя десятки пушек, купленных в самой передовой стране мира – Нидерландах. Мало того. Русские артиллеристы творчески отнеслись к западной военной технике. Они создали камнеметы – пушки с тонкостенными стволами, способные метать каменные ядра. Порой артиллерист, услышав во время обстрела, что снарядов больше нет, интересовался:

– А камней хватает?

Камни эти производили немалые разрушения и заменяли собой при необходимости ядра из стоившего в то время огромных денег металла. Поэтому боеприпасов у пушкарей всегда хватало. За один день они сделали по Риге 1700 выстрелов.

Для рижан настали тяжелые времена. Полуголодные (ведь подвоза продуктов не было), испуганные, с тревогой прислушивались они к грому выстрелов. Огромные ядра постепенно разрушали даже гигантские каменные башни рижской крепости.

Граф Магнус Габриэль Делагарди созвал военный совет. В Рижском замке звучали печальные речи. Подчиненные сетовали, что войск мало, город оборонять некому, а горожане вместо того, чтобы помочь, напротив, ропщут и требуют сдать город. Генерал-губернатор Делагарди недоумевал: собравшиеся на совет болтуны, что, раньше не знали – генерал-фельдмаршал в городе есть, а вот армии, командовать которой было бы не стыдно хотя бы простому генералу – нет! Так не вешаться же из-за этого!

Военачальник приказал:

– Для поднятия духа горожан и солдат мы сделаем вылазку. Генерал-майор Горн!

– Я!

– Вы возглавите солдат!

Вылазка была неудачной. Графу Делагарди доложили: русские отогнали шведов, не дав разрушить земляные укрепления, генерал-майор Горн погиб со шпагой в руках.

Горожане еще активнее стали ворчать, шведы приуныли. Во всем гарнизоне один Магнус Габриэль Делагарди сохранял невозмутимость.

– Что бы мне сделать, чтобы поднять настроение рижан? – спросил он у подчиненных. – Быть может, и впрямь завести любовницу? На какие жертвы не пойдешь ради родной страны…

Шведские офицеры не поняли: генерал-фельдмаршал издевается над ними или просто иронизирует.

Между тем рижские бюргерши были ошеломлены. Генерал-губернатор Делагарди быстро сдержал свое слово. Однажды вечером у входа в Рижский замок заметили первую красавицу города. Марта, которая отвергала даже ухаживания дворян, готовых на ней жениться, сама пришла к кавалеру, не обещавшему ей ничего, и при этом даже не скрывала эту связь! Кумушки сплетничали:

– А ведь граф Делагарди не собирается сдавать город, иначе не завел бы здесь постоянную любовницу.

– Ох, Катерина, а нам-то что?! Пока граф милуется с этой Мартой, на нас с неба ядра сыпятся. Наш интерес – чтобы эта проклятая война поскорее кончилась. Муж сидит унылый, пьет с горя шнапс и жалуется: никакой торговли, одни убытки.

– Да, и поесть как следует хочется…

Четвертого сентября в военный лагерь к царю Алексею Михайловичу прибыл Мельхиор Фалькерзам – канцлер Курляндии. Он, по сути, привез отчет: люди курляндского герцога Якоба уговаривают рижан сдаться, в Речи Посполитой энергичные агенты герцога Якоба агитируют за избрание русского царя польским королем.

В суматохе, вызванной приездом курляндского канцлера, царь и его приближенные не обратили особого внимания на странное исчезновение нескольких офицеров. Лишь Ордин-Нащокин очень встревожился. Специально ходил к Юрию Никифорову из приказа Тайных дел:

– Никак не пойму, куда мог подеваться наш бывший проводник по Курляндии, капитан Иоганн Шталкер? Среди убитых его нет, среди раненых – тоже. Словно в воду канул…

– Сам не ведаю, куда он пропал. Уверен, никаких тайных поручений курляндец не получал. Так что его пропажа меня самого зело удивляет и тревожит.

Между тем в Риге купца Хенрика Дрейлинга по ночам стала мучить бессонница. Коммерсант стал плохо спать, причем отнюдь не из-за шума, издаваемого русскими пушками. Конечно, он, человек сугубо мирный, вздрагивал при звуках пушечных выстрелов, но не от этого купец испытывал сильный страх. Неподалеку от его дома стали собираться какие-то люди. Рижане дерзко обсуждали: «Не пора ли собрать горстку удальцов и ночью напасть на караул, а победив его, открыть одни из городских ворот?»

– Эти смутьяны своим вмешательством меня погубят, – жаловался он дочери Герде. – У них много гонору, но нет понимания, как делаются такого рода дела. Кто же из умных людей обсуждает подобное на улицах?! Дураков схватят и, чего доброго, обратят внимание на меня.