Текст книги "Тайные безумцы Российской империи XVIII века"

Съездивший в Спасо-Евфимиев монастырь коллежский советник Александр Семенович Макаров по возвращении кратко рапортовал, что сумасшедшие «содержатся по определенным им окладам довольно хорошо и опрятно в приличных комнатах под порядочным присмотром». Далее он фактически поставил диагнозы всем двадцати монастырским узникам, снабдив их такими комментариями: «совершенно безумен», «в уме помешан», «понятия и ума не имеет», «в совершенном безумстве» или, напротив, «безумства теперь не приметно» и «теперь в совершенном уме». Со всех сумасшедших им были взяты собственноручные письменные объяснения о том, как они дошли до жизни такой. 20 января 1797 года удовлетворенный император повелел освободить из суздальского заточения томившихся там игумена Товия и отставного губернского секретаря Ивана Приморского, записав первого в монашество, а второго – «для определения к должности»7777
  Приморский впоследствии служил смотрителем в больнице в Петербурге.


[Закрыть]. Настоятеля монастыря архимандрита Феодорита, как особо отличившегося в деле призрения сумасшедших, Павел наградил орденом Святой Анны 2‑й степени, в связи с чем на свет появилась сохранившаяся в соответствующем архивном фонде трогательная и эмоциональная переписка между императором, генерал-прокурором и ошеломленным монаршим вниманием к своей персоне архимандритом7878
  Там же.


[Закрыть].

Осуществленная в конце 1796 года по-военному быстро и четко, вполне в духе нового царствования, ревизия Спасо-Евфимиева монастыря сильно отличалась от той, что была проведена ранее при матушке нового императора, и потому нам стоит вернуться на двадцать лет назад.

Глава 2
К нам едет ревизор!

– Ну, вот и ревизор! что́ ж что ревизор! нет, кабы вот Павла Трофимыча Перегоренского к ревизии допустили – этот, надо думать, обревизовал бы!

М. Е. Салтыков-Щедрин «Приезд ревизора»

Основанный в середине XIV века в Суздале Спасо-Евфимиев монастырь известен как своими архитектурными памятниками, так и монастырской тюрьмой, где в XIX веке томились известные раскольники и сектанты, а в 1923–1939 годах находился политизолятор (с 1935 года – тюрьма особого назначения), в котором среди прочих содержались Н. Д. Кондратьев, Л. Н. Юровский, М. Н. Рютин, В. И. Невский и другие жертвы сталинских репрессий. Во время Великой Отечественной войны там был сначала фильтрационный лагерь, а затем лагерь военнопленных, среди заключенных которого находился фельдмаршал Ф. Паулюс. После войны и вплоть до 1967 года в монастыре размещалась колония для несовершеннолетних.

Слово «тюрьма», неразрывно связанное с историей Спасо-Евфимиева монастыря, конечно же, не вызывает сколько-нибудь положительных эмоций. К. Ингерфлом, полагающий, что монастырские тюрьмы «отличались особенно суровыми условиями», называет тюрьму Спасо-Евфимиева монастыря «одной из самых зловещих монастырских тюрем в России»7979
  Ингерфлом К. Аз есмь царь. История самозванства в России. М.: Новое литературное обозрение, 2021. С. 237, 241.


[Закрыть]. Конечно, условия содержания в монастырской тюрьме XVIII столетия с точки зрения человека XXI века выглядят ужасающими и бесчеловечными. Это, впрочем, не означает, что так же воспринимали их сами обитатели, чьи условия жизни на воле зачастую были тоже далеки от современных представлений об удобстве и комфорте. Документы, связанные с проведением в 1776 году ревизии в Спасо-Евфимиевом монастыре, содержат не так много деталей монастырского быта, но демонстрируют отношение к нему верховной власти8080
  Краткий рассказ о ревизии 1776 года и его результатах содержится в книге: Гернет М. Н. История царской тюрьмы: В 5 т. М.: Гос. изд-во юрид. лит-ры, 1960. Т. 1. С. 281–282.


[Закрыть].

Ил. 1. И. Голышев. Вид Спасо-Евфимиева монастыря, 1861 год. Общий вид Суздальскаго Спасо-Евфимиева мужского монастыря с северо-восточной стороны. Гравюра. Мстера: Лит. Голышева, 1861. РГБ

После получения в Тайной экспедиции сообщения о бегстве из монастыря капрала Леонтовича генерал-прокурор Сената князь А. А. Вяземский составил письмо-выговор на имя настоятеля монастыря архимандрита Соломона. В письме, в частности, говорилось:

Сии посылаемые в тот монастырь люди, как в уме помешанные, требуют не только по должности смотрения такого, чтоб они уйтить оттуда не могли, но и человеколюбнаго призрения и попечения о приведении их в совершенной разум, чем самым и исполняемо будет звание христианское и должность ближняго, а инаково, естьли б одно только нужно было тюремное заключение с оными нещастными людьми употреблять, то б и в монастырь, где люди обитают посвятившияся на службу богу и ближнему, посылать нужды не было, ибо сия посылка в монастырь тех нещастных людей по безмерному в роде человеческом Ея Императорскаго Величества матернему милосердию учреждена на такой конец, чтоб сколько возможно подать помощь таким нещастным людям8181
  РГАДА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 2415. Л. 28 об. – 29.


[Закрыть].

На черновике письма императрица начертала «быть по сему», и, как мы увидим далее, риторика этого послания и содержащееся в нем объяснение помещения сумасшедших в монастыри – характерны для екатерининского времени, когда идеи Просвещения начинают оказывать влияние на восприятие безумия и, соответственно, отношение к безумным. Тюрьма в письме Вяземского прямо противопоставляется монастырю, и заключение в нем в глазах власти является не наказанием, а актом милосердия.

Однако, как уже было сказано, одним выговором архимандриту дело не кончилось. 17 октября 1776 года Вяземский написал новое письмо, на сей раз главнокомандующему Москвы князю М. Н. Волконскому:

Милостивый государь мой князь Михайло Никитич!

Ее Императорское Величество высочайше указать соизволила к вашему сиятельству отписать, что в Спасо-Евфимиев монастырь посылаются для содержания колодники не инаково как люди, в уме поврежденные. И, хотя по соизволению Ее Императорскаго Величества Суздальской правинциальной канцелярии и дано наставление, каким образом оных безумных в том монастыре содержать, где между прочаго не упущено и того, чтоб над оными чинено было по долгу христианскому человеколюбное призрение, а не жестокость, так как и того накрепко смотреть велено, дабы оные колодники не могли чинить из монастыря побегов. Но пред сим известно Ее Императорскому Величеству учинилось, что из онаго монастыря один безумной отставной гвардии капрал бежал. А сие самое по природному Ее Императорскаго Величества о роде человеческом матернему попечению и побудило: во-первых, осмотреть ныне тамо содержащихся колодников, есть ли за ними желаемое человеколюбивое христианское призрение; второе, не утеснены ли оные содержанием более строгим; третие, каковы покои, в коих оные безумные содержатся; четвертое, есть ли возможность конечно пресечь, дабы никак бегать они из монастыря не могли; пятое, довольно ли каждому определяемая порция и могут ли они иметь из той положенной порции нужную одежду; шестое, какой тамо караул. Чего ради ваше сиятельство как сей монастырь поблизости Москвы состоит, изволите для полнейшаго и вернейшаго разведания о вышеписанном послать секретаря Федорова, которому приказать, чтоб он всех колодников порознь осмотрел и кого в каком состоянии найдет, а равно и о всем повеленном, так как буде он какую неудобность в содержании и в прочем, что нужно для жизни и успокоения тех можно сказать нещастных людей найдет, вашему сиятельству донес. А как нужно иметь всему тому монастырю план, то ваше сиятельство изволит со оным секретарем послать надежнаго геодезиста, которой может снять окуратной всему строению план, и потому ж бы представил к вашему сиятельству. А как оное все получить изволите, то для донесения Ее Императорскому Величеству покорно прошу прислать ко мне. Каково ж дано Суздальской канцелярии о содержании безумных наставление для сведения вашего сиятельства при сем прилагаю копию.

В прочем пребываю с истинным почтением навсегда, вашего сиятельства, милостиваго государя моего покорнейший слуга.

Октября 17 дня 1776 года. Санкт-Петербург8282
  РГАДА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 2494. Л. 1 – 2 об.


[Закрыть].

Упомянутый в письме Вяземского Сергей Федорович Федоров служил секретарем московской конторы Тайной экспедиции. В тот же день, что и Волконский, он получил письмо от своего непосредственного начальника С. И. Шешковского, рекомендовавшего Федорову «как моему другу, съездить и постараться поприлежнее», а также «наведаться под рукою о тамошнем архимандрите, какой он жизни и поведения»8383
  Там же. Л. 5 – 5 об.


[Закрыть]. Секретарь немедленно написал ответ, в котором обещал выполнить данное ему поручение со всем старанием, поскольку, не получая давно от Шешковского писем, опасался, что тот на него гневается.

Мы ничего не знаем о С. Ф. Федорове, кроме некоторых дат: служить он начал в 1747 году, в 1750‑м поступил в Тайную канцелярию и к 1756 году дослужился до канцеляриста, в коем чине пребывал в 1762 году, когда канцелярия и ее московская контора были ликвидированы8484
  Там же. Д. 2041. Л. 18.


[Закрыть]. Но его дальнейшее продвижение по службе было явно не случайным, ибо, судя по тому, как он исполнил возложенную на него миссию, этот уже немолодой человек был толковым и опытным чиновником. При этом по крайней мере первый этап его миссии лишний раз свидетельствует о том, как хорошо знал русскую жизнь Николай Васильевич Гоголь.

В воскресенье 30 октября 1776 года Федоров в сопровождении полицейского архитекторского помощника титулярного советника Бортникова (геодезиста в Москве не нашлось) прибыл в Суздаль и, расположившись на квартире недалеко от монастыря, послал сопровождавшего их унтер-офицера оповестить о своем приезде суздальского воеводу. Воевода, на которого неожиданное появление офицера, по-видимому, подействовало также, как впоследствии появление жандарма на городничего в финале гоголевского «Ревизора», уже через час самолично примчался к столичному чиновнику и «спрашивал его, не имеет ли он по порученной ему надобности в деньгах нужды, которых он хотя до тысячи рублей может ему выдать, на что было ему и ответствовано, что никакой в деньгах нужды он не имеет»8585
  Суздальским воеводой в это время был полковник Матвей Артамонович Муравьев – младший.


[Закрыть]. После этого Федоров отправился в монастырскую церковь к обедне, чтобы выяснить, «отпускаютца ль кто из содержащихся колодников для слушания божественнаго пения», и обнаружил в церкви двоих из них, причем оба «в одежде безнуждной (то есть не в лохмотьях. – А. К.) и бороды у обоих выбритые». По окончании службы один из них, капитан Рагозин, с которым мы еще познакомимся поближе, узнав в Федорове секретаря Тайной экспедиции, подошел к нему и стал спрашивать, долго ли еще его будут держать взаперти и не может ли чиновник походатайствовать о его освобождении, на что ревизор ответил, что отошел от дел и ничем помочь не может. Затем, выйдя на паперть, Федоров стал следить, как колодников отводят в их помещение, и «усмотрел, что они отпущены были за присмотром одного солдата, за которым и пошли те колодники в отведенное им в том монастыре место за решетку железную, зделанную в ограде на монастыре между семинарскими и теми покоями, где колодники содержатца». После этого Федоров отправился в собор и, «не давая о себе знать, а сказавшись приезжим богомольцом», стал расспрашивать монахов, есть ли в монастыре больница, кто в ней содержится и можно ли подавать находящимся там пациентам милостыню. Лишь проведя таким образом рекогносцировку на местности, он нанес визит архимандриту, сперва «сказавши<сь> посторонним имянем» и попросив принять его, дабы «отдать ему поклон и принять от него благословение». Федоров разговаривал с архимандритом «с четверть часа постороннее», и только потом раскрыл наконец свое инкогнито и вручил настоятелю официальные документы.

Архимандрит, «распечатавши, читал оное два раза и, как примечено было, очень он орабел и в лице переменялся, и спрашивал секретаря, не касательно ль чего до него, чтоб он ему открыл». Федоров его успокоил, потребовал предоставить ему ведомость обо всех содержащихся в монастыре колодниках, которую архимандрит пообещал прислать на следующее утро. Затем ревизор отправился осматривать арестантов и «по приходе нашел тех колодников всего числом двадцать пять человек не скованных в двух палатах затворенных, кои так весьма жарко натоплены, что человеку почти в них быть не можно8686
  Даже в специальном заведении для душевнобольных, открытом в Вильямсбурге (Виргиния) в 1773 году, больные были «в наручниках, прикованных цепями к стенам, окна, как фрамуги, были утоплены в стены и зарешечены <…> не были закуплены печи и в камерах совсем не было тепла» (Norris C. A History of Madness. Four Venerable Virginia Lunatic Asylums // The Virginia Magazine of History and Biography. 2017. Vol. 125. No. 2. Р. 142).


[Закрыть]. По входе в первую палату увидел караульных повешенные на стенах палаши, что для человека, а особливо безумствующаго, самое вредительное. Оные тот же час велел караульным снять». Федоров осмотрел колодников, их одежду, пищу, а на следующий день, получив ведомость, осмотрел вторично, зафиксировав, что на обед они получили «хлеб и пустыя щи, и для пития квас». В своем рапорте он отметил, что спокойные содержатся вместе с «сумасбродными», вторые первых заражают и надо их разделить. Осмотрев также внешние двери, решетки, окна, Федоров дал рекомендации, как избежать побегов, а именно – огородив двор, в который можно будет летом выпускать колодников на прогулки. Когда безумные сумасбродничают и дерутся, сообщал Федоров, их наказывают палками, а другой «строгости» нет8787
  М. Н. Гернет со ссылкой на отчет Федорова писал, что «солдаты жестоко били „сумасбродных“ палками» (Гернет М. Н. История царской тюрьмы. С. 282), однако слова «жестоко» в отчете Федорова нет. В свою очередь И. Н. Федотова, неверно указывая дату ревизии, и вовсе пишет, что «арестантов сажали на стенную цепь, надевали кандалы и наручники» (Федотова И. Н. К истории монастырских тюрем в России. Суздальская Спасо-Евфимиева обитель как место лишения свободы (конец XVIII – начало ХX века) // Интеллигенция и мир. 2012. № 2. С. 81).


[Закрыть]. Также в его рапорте было отмечено, что колодники жалуются на недостаток пищи и одежды, караульные при них меняются каждую неделю, но «те караульные люди старые и слабые». По их недосмотру двум колодникам удалось раздобыть писчие принадлежности, и они написали некие бумаги, «наполненные сущим вздором, скверностию и мерзостию, кои у них и отобраны и с них снятые копии» отправлены в Петербург. Относительно же настоятеля Федоров «под рукою» разведал, что тот скорее «к жизни и поведению склонен светской и подгуливает, нежели к монашеской».

К рапорту был приложен «Список содержащимся в суздальском Спасо-Евфимиеве монастыре безумствующим колодникам, показанным по ведомости того монастыря настоятеля архимандрита Соломона, кто имянно тамо и с котораго времяни содержатца арестанты, откуда оные присланы, какое и откуда им пропитание определено и в каком оные ныне по пересмотре секретарем Федоровым состоянии найдены, так и одежде, и какая им пища производитца». Во главе списка значился драгун8888
  В других документах он значится кирасиром.


[Закрыть] Никанор Рагозин, присланный в монастырь из московской конторы Тайной канцелярии в 1759 году. Про него было сказано: «…сумазброден, не смирен, в уме не исправился» и при этом «одежду имеет шубу, одну рубашку и для постели войлок, а обуви, кроме одних туфлишек никакой нет; пища прежде производилась по два фунта хлеба, а ныне по два фунта с четвертью, щи в простые дни с одною капустою, а в воскресные и праздничные дванадесятные дни иногда с рыбою и мясом, для пития – квас»8989
  Большинство арестантов получало такую же пищу.


[Закрыть]. Другой узник, иеромонах Владимир Зеленский имел «ряску монашескую китайскую и две рубашки старыя, чулки шерстяныя и туфли». Копиист Василий Щеглов – «смирен, но притом глух и глуп», но зато был счастливым обладателем онучей и лаптей, в то время как у фурьера Савы Петрова «ни туфлей, ни лаптей ничего нет». Крестьянин Иван Яковлев – «неукротим и вздорен», жаловался на архимандрита, что тот отобрал у него перину и бил его, Яковлева, палками. Шкиперу Ивану Дубовицкому, содержавшемуся в монастыре с 1768 года, одежду и обувь присылала сестра. Титулярный советник Данила Леванидов просил отсадить его от прочих безумцев, поскольку, пребывая вместе с ними, не мог вылечиться. Протоколист Казанской губернской канцелярии Сергей Попов, присланный в монастырь в 1772 году от нижегородского губернатора А. Н. Квашнина-Самарина, уверял, что архимандрит выпускает его за монастырские стены и он ходит в гости к местному воеводе. Среди арестантов обнаружился также некий «француз Бардий», причем, когда и откуда он был прислан в монастырь, сведений в списке Федорова нет. О нем же самом ревизор сообщал, что тот «говорил по-француски, но что такое, знать неможно, а по сему и исправился ль в уме, заключения зделать неможно, а кажется, что не исправился, ибо он ходит в волосах растрепанных и распущенных, не завязанных в пучок». Купец Михаил Щелкановцов, по мнению Федорова, выздоровевший, исполнял в монастыре функции кашевара и хлебопека. Наиболее состоятельным из арестантов был уже упомянутый выше отставной капитан Илья Рагозин, содержавшийся в монастыре на собственные средства, имевший достаточно одежды и покупавший еду с помощью караульных9090
  РГАДА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 2494. Л. 18–27.


[Закрыть]. Сообщая Вяземскому о результатах ревизии, Волконский рекомендовал увеличить содержание колодников с 9 до 15 рублей в месяц9191
  Там же. Л. 7 – 16 об.


[Закрыть].

Доклад Федорова можно было бы счесть исчерпывающим, а предоставленные им сведения полностью заслуживающими доверия, если бы не одно обстоятельство. Дело в том, что память, очевидно, подвела чиновника, перед которым прошли десятки подследственных, ибо дело француза Бардия сохранилось в фонде той самой московской конторы, где работал Федоров. И именно он в январе 1773 года просил Волконского утвердить расходы в 15 рублей 24 копейки на покупку «теплой одежды, обуви и протчаго» для отправляемых в Спасо-Евфимиев монастырь Бардия и еще одного душевнобольного. Правда, расследовалось дело француза не в Тайной экспедиции, а в Полицмейстерской канцелярии, куда он сам явился с заявлением, что бригадир Н. Г. Наумов, в доме которого он был учителем, пытается его отравить и тем свести с ума. Бардий исписал два листа бумаги бессвязным текстом, и в полиции сперва хотели отправить его в католический монастырь, но там его не приняли9292
  По-видимому, имелся в виду основанный еще в 1705 году монастырь Святого Франсиска Ассизского. Показательно, что, в отличие от православных, приказывать католическим монахам власть, видимо, не могла.


[Закрыть]. Тогда было решено отправить его в госпиталь, но «между тем прилежно за ним примечаемо было, подлино ли он в уме повредился, но всякой день новыя являются и не ложныя знаки действительнаго безумия». Обер-полицмейстер Архаров обратился к Волконскому, а тот в свою очередь к Вяземскому с предложением отправить Бардия в Спасо-Евфимиев монастырь, и на это было получено высочайшее согласие. Когда же француз был доставлен к месту назначения, оттуда пришло уведомление, что вместе с ним доставлено и все его имущество – три «пары» платья, две шляпы, сапоги, одиннадцать рубах, пять галстуков, муфта, перина, подушки, постельное белье и даже медный чайник9393
  РГАДА. Ф. 349. Оп. 2. Д. 7166. Л. 1–15.


[Закрыть]. Почему в докладе Федорова никаких упоминаний обо всем этом богатстве нет, можно только гадать, разве что за почти четыре прошедших года от него ничего не осталось.

Высочайшая реакция на доклад Федорова последовала более, чем через полгода. 31 августа 1777 года Вяземский сообщил Волконскому, что, согласно резолюции императрицы, велено буйных и спокойных вместе не держать, палками никого не наказывать, а отпускаемые на содержание колодников суммы увеличить до 150 рублей в год на человека. При этом было оговорено, что следует предусмотреть меры, чтобы монастырские власти не могли тратить эти деньги на собственные нужды. Склонный к светской жизни архимандрит Соломон был переведен в можайский Лужецкий монастырь, а на его место оттуда прибыл архимандрит Гервасий. Последнему было предписано регулярно рапортовать генерал-прокурору о состоянии дел, что он исправно выполнял, именуя при этом князя Вяземского своим «патроном». Вероятно, именно в надежде на покровительство генерал-прокурора в 1781 году Гервасий жаловался ему на Владимирскую казенную палату, требовавшую отчета в расходовании денежных средств и ведения счетов в специальной шнурованной книге. Но архимандрит просчитался: Вяземский в своем ответе, ссылаясь на Учреждение о губерниях 1775 года, заметил:

Из сего вы усмотреть изволите, что я в сходственности вашего требования никакого удовлетворения сделать не могу, ибо должность моего звания далее тех правил, кои мне предписаны, не простирается, но из особливаго к особе вашей уважения за долг почитаю объяснить, что ревизия никому обиды не делает, а всякой, на чести основывающей свои поступки, должен желать, чтоб щеты его были ревизованы тем более, дабы на будущее время иметь всякое спокойствие и безопасность9494
  РГАДА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 2494. Л. 172 об.


[Закрыть].

В начале 1780‑х годов число безумных в Спасо-Евфимиевом монастыре (присланных не только из Тайной экспедиции, но и из других учреждений, в том числе из Синода – сошедших с ума церковников) увеличилось до двадцати восьми человек, к 1788 году – сократилось до двадцати двух, к 1790‑му – до двадцати, а к 1793 году – до восемнадцати человек. За эти годы трижды менялись настоятели монастыря, и в 1795 году новый настоятель архимандрит Феодорит писал новому генерал-прокурору А. Н. Самойлову, что постройки, в которых содержатся безумные, обветшали и у них протекает крыша. Еще тремя годами ранее его предшественник архимандрит Иоасаф жаловался на это же владимирскому губернатору Заборовскому, и тот прислал в монастырь губернского архитектора, который все описал и составил смету ремонта, но деньги на его проведение так и не были выделены9595
  Там же. Л. 183.


[Закрыть].

Ревизии Спасо-Евфимиева монастыря и в 1776, и в 1796 годах, как мы видели, не выявили каких-нибудь особенно тяжелых и бесчеловечных, с точки зрения ревизоров, условий содержания. Надо полагать, что они, во всяком случае, были не хуже, чем в других местах заключения, в том числе в Западной Европе. Так, российский психиатр Ю. В. Каннабих, автор книги по истории психиатрии, писал, например, что, хотя во Франции еще в первой половине XVII века возникли пансионы для душевнобольных с весьма комфортными условиями и гуманным надзором, это были привилегированные учреждения, в то время как сумасшедших из низших социальных слоев сперва пытались лечить в больницах. Когда после двух-трех недель их признавали неизлечимыми, то отправляли в «„Маленькие домики“ – Petites maisons (впоследствии Hospice du menage) или в Бисетр (мужчин) и в Сальпетриер (женщин)». В последнем «здание было совершенно непригодно для жилья. Заключенные, скорченные и покрытые грязью, сидели в каменных карцерах, узких, холодных, сырых, лишенных света и воздуха. <…> Умалишенные, которые помещались в эти клоаки, отдавались на произвол сторожей, а сторожа эти набирались из арестантов. Женщины, часто совершенно голые, сидели закованные цепями в подвалах, которые наполнялись крысами во время поднятия уровня воды в Сене». В знаменитом английском Бедламе «множество больных были прикованы к стенам цепями, голые люди валялись на соломе в одиночных камерах, куда едва проникал свет». Несколько лучше было положение в лондонской больнице Святого Луки, а в самом конце XVIII века в Йорке по частной инициативе было выстроено «убежище» для душевнобольных, где «решеток на окнах не было. Из мер стеснения применялась только горячечная рубашка… Для слишком беспокойных больных были изоляторы. Тщательно проводилось деление больных на группы. Были особые сады и дворики для прогулок, а в доме организованы светлые помещения для дневного пребывания, для занятий и игр. Особое внимание уделялось огородным, садовым и земледельческим работам»9696
  Каннабих Ю. В. История психиатрии. Л.: Гос. мед. изд-во, 1928. [Электронный ресурс] www.psylib.org.ua/books/kanny01 (дата обращения: 15.09.2023). См. также: Фуко М. История безумия в классическую эпоху. М.: АСТ, 2010. С. 178–181.


[Закрыть]. В действительности именно в XVIII веке частные заведения для душевнобольных получили в Англии довольно широкое распространение, а в 1774 году был принят парламентский Акт, регулировавший правила содержания таких заведений и предписывавший их владельцам получать специальные лицензии.

Нет нужды говорить, что в России XVIII века подобные частные инициативы были еще невозможны: Странноприимный дом Н. П. Шереметева на Сухаревской площади в Москве, соединявший в себе больницу и богадельню (ныне НИИ скорой помощи им. Н. В. Склифосовского), был открыт лишь в 1810 году. Казенные специализированные больницы для душевнобольных (по одной на несколько губерний) стали строиться только в 1860‑х годах. В доллгаузах – домах для умалишенных – медицинская помощь была минимальной: постоянных врачей там не было, а те, что были, должны были посещать больных раз в неделю.

Что же касается Спасо-Евфимиева монастыря, то с начала XIX века, с ликвидацией Тайной экспедиции Сената, из специализированного учреждения для излечения душевнобольных он постепенно начал превращаться в настоящую тюрьму, куда помещали уже не только безумцев, но и политически неблагонадежных, сектантов, священников-пьяниц, а также виновных в преступлениях против нравственности и т. д. В 1820‑х годах в монастырском обиходе вновь оказались цепи, на которые сажали на время самых буйных арестантов и которые, по-видимому, использовались до середины века. В 1905 году арестанты Суздальской монастырской тюрьмы были освобождены, и ее стены вновь заполнились узниками уже в советское время9797
  См.: Пругавин А. С. В казематах. Очерки и материалы по истории русских тюрем. СПб., 1909. С. 141–242.


[Закрыть].