Текст книги "Меридиан силы. История одной любви"

Меридиан силы
История одной любви
Александр Карасёв

Иллюстратор Елена Новикова

© Александр Карасёв, 2023

© Елена Новикова, иллюстрации, 2023

ISBN 978-5-0050-5916-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1. Сорок дней до приказа

– Часть-подъём!.. Форма одежды – три… – это издалека, не отсюда… Так хорошо ещё спится… Снится Надя, и её попа снится… Петров ни разу не видел Надиной попы в раздетом виде (всё произошло быстро и в темноте). Но теперь снится всё в свете, и попа… И уже эта казарма, шум… и чижи прыгают с верхних коек, словно это не чижи, а десантники.

Рассеивается попа и превращается в лицо капитана Лемиша. Во вполне реалистичное лицо капитана Лемиша. Петров смотрит в глаза Лемиша, а Лемиш смотрит в глаза Петрова. И так они смотрят с минуту. «Зайди в канцелярию», – говорит Лемиш и растворяется… а сон уже не идёт.

Чёрт!.. Полежал ещё, чтоб возбуждение до конца спало. Хотя в расположении пусто. Чижи убежали на зарядку. Старые выдвинулись с метёлками досыпать на территории под видом уборки.

Петров надел штаны. Достал из тумбочки мыльно-рыльные, выдавил зубную пасту на щётку и пошёл умываться.

Туалет дневальные мыли, видно, методом опрокидывания воды из ведра. На полу стоят лужи, вода из них ручейками стекает в решётку стока.

Петров долго укладывал под краном жёсткие почти чёрные волосы и смотрел в зеркало. Выкурил над очком в позе коршуна сигарету «Рейс», хорошенько подумал… Пошёл одеваться.

Эх… Какой сон был!.. Не мотая, Петров сунул ноги в портянках в сапоги. Запахнул посильнее полу кителя снизу – чтобы сзади не осталось складок. Бляху ремня сдвинул чуть вниз… Ну… пошёл, что ли…

В расположении ни души!.. И наряда не видно… Только чиж-дневальный засыпает на тумбочке11
  См.: Примечания.


[Закрыть].

– Юноша, маму потерял?..

«Юноша» очнулся, часто заморгал большими бесцветными ресницами.

– Не база регламента средств связи – скотобаза!.. Соберись… В наряде стоишь… Сколько служить мне, сегодня?

– Сорок…22
  Там же.


[Закрыть]

– Правильно… молодец… Не спи только – замёрзнешь… Кто воды в туалете поналивал?.. Где дежурный?

– Э-э…

– Э-э, а-а… – передразнил Петров дневального и стал спускаться по лестнице, насвистывая весёлый мотив.

О!.. Сегодня Вася Плющ по штабу…

– Вася, почему все сержанты – хохлы?

– Та иди ты… Я тебе потом объясню… Давай лучше покурим твоих посылочных…

– Я же говорю: все сержанты – хохлы… Пошли, угощу тебя… А ты мне послабление по службе сделаешь.

– Я тебе расслабление сделаю… Клизьмой…

В офицерском туалете Петров долго достаёт сигареты, набивая себе цену. Услужливый Вася приготовил спички:

– Ровно сороковник сегодня…

– Да… сорок… А ты чего в наряде?..

В штабе трещит телефон… Плющ вложил сигарету за ухо и выскочил из туалета… Ты смотри… можно подумать, это Васю с родной деревней соединили…

– Дежурный по штабу, старший сержант Плющ… Да… Так точно… Так я ж ему говорил… Есть… Понял…

Чего он рубится так?.. Старшиной уволиться хочет?.. Сорок дней… Потом ещё месяца два… Дембель в маю – всё… В декабре у тебя будет дембель!.. В новогоднюю ночь…

Петров докурил сигарету. Плюща нигде не видно… Да… а чего я здесь делаю?.. Канцелярия… Чего я там не видел?.. Будет Лемиш мозги компостировать… Может, он приснился мне?..

В канцелярии тоже никого. Петров прохаживается от стола к двери, осматривая новые обои, – у весенников дембельский аккорд был.

Остановился у книжного шкафа. Открыл дверцу… «Танки идут ромбом»… «Южнее главного удара»… МАТЕРИАЛЫ XXVII СЪЕЗДА КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ СОВЕТСКОГО… Макулатура!..

Сверху на шкафу лежит голубовато-серый дисциплинарный устав. Под массивным дыроколом наставление по стрельбе из РПК-74.

Петров взял дырокол. Взвесил его тяжесть в руке… Килограмма два!.. Поставил обратно.

Из окна топот сапог. Пробегают части. Их не видно за зеленью деревьев. Летний утренний воздух льётся в открытую форточку. Где-то с командного клацанье металла. Ещё и ещё… Цлакт-закл… цлакт-закл… цлакт-закл… Это не раздражает Петрова, он изучает через оконное стекло форму листьев… Тополь, наверное?.. Не пирамидальный просто…

За спиной открылась дверь. Петров оборачивается и получает удар кулаком в лицо. Не успевая сообразить, бьёт правой… добавочный левой. Лемиш летит в книжный шкаф. Петров бьёт ногой. Добивает левой ногой. На дверце шкафа трескается стекло, сползающего капитана осыпает осколками. Сверху падает устав. Срывается дырокол… Хрясь-сь!.. Наставление отскакивает Петрову под ноги.

«…Чаасть-шагом!..» Гулкий топот сапог несёт с лестницы через закрытую дверь и фанерные перегородки. Петров присел над Лемишем и нащупал пульс.

2. Звездопад

Виктор слонялся по актовому залу, высматривая однокурсников. Он жал руку людям со смутно знакомыми лицами, улыбаясь им американской улыбкой на бронзовом лице. Кому-то он кивал издалека. Но однокурсников не было. Или почти не было.

Студенты. Выпускники недавних выпусков. Хотя нет… Вон команда ветеранов во главе с активной женщиной в очках. Когда Виктор учился на первом курсе, они были, кажется, на пятом. Сейчас уже седые все – даже с седой бородкой есть. А женщина поразительно не меняется со временем… Раз как-то, курсе на втором, Виктор попал в эту компанию, тоже в День факультета. Сейчас вспомнилась та разудалая пьянка и обрывок песни: «…Звездопад, звездопад… Это счастье – друзья говорят… Мы оставим на память в палатках… эту песню для новых орлят…» К ним, может, хотя бы прибиться?.. Но Виктору стало так грустно от «Звездопада», что глаза его заблестели. Да и не знает он там никого. Без тётки с постоянной внешностью он бы их вообще не узнал. Виктор кивнул ветеранам, прохаживаясь в проходе зала, а грустный «звездопад» ещё долго крутился в его голове.

Виктор не был моложав и рано начал лысеть. Седеть тоже, но на его светлых волосах седины почти не было заметно. Он уверенно выхаживал по актовому залу, обтекая шумные группки студентов и молодых выпускников. Невысокий Виктор смотрел на удлинённую (как ему казалось) молодёжь снизу исподлобья – получался отталкивающий взгляд, которым он прокладывал себе путь в толпе. Украдкой Виктор щупал взглядом девочек-студенток. В низко спущенных шортиках-юбочках и высоко поднятых маечках, они аппетитно нервировали его.

Со стороны Виктора можно было принять за бизнесмена средней руки. Или начальника отдела безопасности коммерческого банка. Равномерный загар его лицо приобрело в северном климате, поэтому Виктор был похож на человека, посещавшего солярий, а не на элегантно одетого промысловика с Алтая.

В зале шумно. На сцене бегает первокурсница с детскими косичками и в «трусиках» – так Виктор обозвал её экономный наряд. В глубине сцены сидят студенты в чёрных английских докторках с кисточками и раздувают щёки. Изображается то ли экзамен, то ли судебный процесс. Виктор понял, что девочка в «трусиках» является положительной героиней, попавшей в лапы бесчувственных злодеев.

Студенты поглядывают на сцену вскользь, галдят, хлопают в ладоши, когда начинаются хлопки, и смеются, когда начинается смех. «Бурные продолжительные аплодисменты», – ухмыльнулся Виктор. Он рассматривал строгих, как на экзаменах, преподавателей. …А вон и Арутюнова… и Вишневский, кажется… Кочергин постарел очень… Виктор повёл взглядом по интерьеру зала, пробубнил: «хоть бы шарик повесили» – и пошёл к выходу.

Он не был на Дне факультета двенадцать лет – и вот результат! А это кто? Трапезникова, что ли?.. Виктор понял, что общаться с Трапезниковой ему не хочется даже один раз в двенадцать лет, и «не заметил» её… И главное, не пьёт никто!

Из однокурсников был Мызников – он работал в университете преподавателем.

– …Никто уже не приходит, – говорит Мызников, – слышал, что Квирикадзе умер?

– Слышал.

– Наташка Голуб… ну, Антонова бывшая… красавица наша… доцент на социологии… – Мызников поворотом лица указал на располневшую, но ещё хорошо узнаваемую однокурсницу в бордовом платье.

Виктор радостно бросился к Наташке, чтобы отделаться от нудного Мыза. Протиснулся через группку студентов.

– Привет, Наташка!

– А, привет, отлично выглядишь, извини… – Пухленькая Наташа очаровательно взмахнула ресницами и выпорхнула из зала, как голуб.

Вот блин!.. Что это было?.. Виктор вышел и спускался по лестнице в вестибюль, ему хотелось выпить. Тем более что он и настроился сегодня выпить. Да… от людей он определённо отвык.

В вестибюле открылись изящные магазинчики, распространяя запахи варшавского вокзала. Над витриной с тетрадками и ручками выстроились чёрные кейсы. Продавались учебники, CD-диск «125 000 рефератов», книжки Полины Дашковой и книжка «Грех» с небритым мужчиной на обложке. В стеклянной капсуле «Nivea» плавно вращались дамские колготки с различным количеством дэн. Виктор прошёл мимо удивительной капсулы и поднялся на факультет, чтобы покурить в туалете.

В туалете курить запрещалось. Зато можно было пользоваться туалетной бумагой, смотреть в зеркало и причёсываться, мыть руки с мылом и сушить их под аппаратом, работающим без кнопки. Настроения не было совсем.

Воспоминания настолько не вязались с окружающим фоном, что было противно. Виктор чувствовал себя так, словно изобрели наконец машину времени, которая бросила его в будущее, и не известно ещё, на сколько лет вперёд. Университет он не узнавал. Просто он убежал от жизни, зарылся в тайге. А где эта жизнь?.. Здесь она разве? В сортире этом красивом?

Прозвучал звонок. Каким-то ультрасовременным звуком – как в космосе. Виктор шёл к выходу, обходя распахнувшиеся двери кабинетов, попадая в шумные заторы из студентов. Он осматривал расписания занятий, фальшивый мрамор на месте крашеных панелей. Спустился в вестибюль.

О, блин! опять театр… В вестибюле одну из колонн обступили человек двадцать хохочущих студентов. Спиной к колонне, сжавшись как затравленный зверёк, стоит парень. Мимо него, юмористически поднимая худые колени, крадётся длинный в бейсболке. Парень неловко шугает длинного ногой на потеху публике. Но длинный улучил момент, подскочил к парню и отпустил громкий фофан. Зрителей повело в стороны от смеха, а длинный, уворачиваясь от удара, налетел на Виктора. Виктор, как наручником, сжал его запястье.

– Прижухни! Разговор к тебе, конфиденциальный. – Виктор левой рукой быстро вытащил из кармана какое-то удостоверение, сунул под нос длинному (так, чтобы видели все) и повёл его к выходу. Не желая связываться с энергичным мужчиной в штатском, зрители разошлись, а затравленный парень стоял у колонны и смотрел вниз – казалось, он внимательно рассматривает свои туфли.

Длинный, в бейсболке и майке с капюшоном, шёл с солидным коротышкой Виктором, не пытаясь вырваться. У выхода Виктор напустил на себя самый добродушнейший вид. Пожилой охранник в чёрной форме с шевроном подумал, что это, должно быть, отец ведёт нашкодившего сынка-первокурсника. Охранник отвернулся и вздохнул со смешанными чувствами.

За углом здания Виктор разжал руку, моментальным движением ткнул длинного в солнечное сплетение. Бейсболку сдуло с головы, и неожиданно яркий рыжий бобрик рухнул Виктору на плечо. Парень подломился. Виктор похлопывал его по спине: «Тихо… тихо…»

Со стороны казалось, что один человек помогает другому человеку, например, поперхнувшемуся, прокашляться. Беспечные группки студентов посмеивались за голубыми елями.

– Ну, всё-всё!.. Не нравится?

– Вы кто вообще?

– Отец родной.

– А-а… ясно.

– Чё тебе ясно?!

Парень молчал с красным лицом и задыхался.

– Про то, что в следующий раз будет больнее, нужно говорить?

– Не нужно.

– Ну, всё хорошо тогда… Виктор, – Виктор подал руку.

– Симеон.

– Блин! И имена у вас у всех идиотские!.. А почему не Епифан?!.. Не обижайте пацана, Си-меон.

– Да в шутку это…

– Ну, ты понял меня?! (Виктор надвинулся.)

– Я понял.

Виктор закурил сигарету и пошёл по аллее в сторону трамвайной остановки.

Снаружи университет смотрелся приветливо и совсем не изменился. Мягкие лучи солнца ложились на старинный фасад здания. Деревья зеленели нежными листочками. Трогаясь с остановок, позванивали трамваи, а иностранные автомобили повизгивали у светофора. Виктор улыбнулся, достал мобильный телефон, задумался и вставил телефон на место. Шёл и рассматривал девочек и парней, как иностранец.

Девочки весело щебетали. Парни обнимали девочек за попки и тоже щебетали. «Как в Париже», – подумал Виктор и вспомнил, что никогда не был в Париже. Он дошёл уже почти до улицы с трамваями, но вдруг развернулся и зашагал обратно, вспугнув одну парочку.

Симеон курит на корточках, сплёвывая на асфальт тягучей слюной, вяло смотрит из-под большого клюва кепки. Виктор присел рядом, подтолкнул его плечом и сказал: «Пойдём, пивка попьём хорошего?.. Угощаю».

3. Дверь

Мызников, в тельняшке и чёрных тренировочных штанах, распахнул дверь. Дверь саданула о панельную стену. Сверху что-то посыпалось на людей, похожих на замерщиков дверного проёма. Улыбки сползли с их лиц.

– А мы звонили…

– Звонить бесполезно. Звонок не работает. Вы кто?..

– Мы замерщики… Мы дверь… Мы из «Метсваркона»… – Замерщик показал рулетку. («Хохол», – отметил Мызников.)

– Проходите.

Мызников выговаривал слова отчётливо. На его скулах играли желваки. Вена буквой игрек вздулась на лбу, меняя положение. Впечатление усиливал шрам над правой бровью. («Ножом», – подумал второй замерщик.)

– Вы из какой фирмы?

– Мы из «Метсваркон»…

– Правильно.

«Двести десять на сто один», – сказал замерщик с рулеткой, измерив проём. Говорил вообще только он. Второй, угрюмый, постарше, вписал цифры в лист заявки. «ООО Метсваркон Санкт-Петербург», – прочёл Мызников листе-заявке и ушёл в комнату.

Тишину в квартирке-студии нового дома нарушает треск перфоратора откуда-то сверху и справа. Когда перфоратор умолкает, слышно жужжание мухи, умудрившейся залететь на девятый этаж. Мызников сидит в офисном кресле у окна. Под стеной на вымытом и протёртом насухо линолеуме сложены его вещи: футболки, рубашка, джинсы. Отдельно стопка бумаг и связка книг рядом с ней. В другом углу кровать из карельской сосны. На ней смятое одеяло с подушкой и чёрная сумка с ремнём. В комнате из мебели ещё пара складных табуретов. На обозначенной простенками кухонке из ведра свисает тряпка из старой тельняшки. Замерщики прошли через кухонку в комнату.

– А вы будете делать заказ? – наконец нерешительно спрашивает разговорчивый. Чёлка упала ему на глаза, он взмахнул головой и будто поклонился. Второй опёрся о стену с зеленоватыми обоями, обиженно хмурится. Он напоминает школьника-хулигана в кабинете директора.

– Разумеется. Садитесь, – Мызников выкатился на середину комнаты в офисном кресле на колёсиках, жестом показал на табуреты.

– Мы присядем, – сказал угрюмый с вызовом. («Тоже не местный», – машинально отметил Мызников.)

– Я не сидел на зоне и выражаюсь так, как привык. На мою возможную резкость внимания прошу не обращать. Я долго служил в армии, и это может сказываться.

Разговорчивый съёжился, спрятал руки с рулеткой за спину. Угрюмый, пристроившись к табурету на корточках, вписал в лист заявки адрес: «Бухарестская 156 корп. 1 кв. 108».

– Мне нужна простая, но надёжная дверь. Без наворотов. Украшений.

– Хорошо… Вот, например, можно…

– Не надо пример. Пишите… Однолистовая. Сталь – двойка. Краска. Чёрная. Внутренняя сторона – лист ДВП под пленкой. Внутри минвата. Обязательно. Проверю… Три петли… без этих… подшипников. Противосъёмы. Рёбра жёсткости… Левая… Как здесь (Мызников махнул рукой на свою стандартную деревянную дверь). Крепление – сварка. Обязательно – сварка… Макрофлекс… Демонтаж – эту на хрен… Два замка. Верхний – Барьер-второй. И нижний… без разницы…

Все вместе выходили смотреть электрощиток на площадке для подключения сварочного аппарата. Определились со стоимостью, сроком установки, задатком. Мызников заплатил.

Радостный замерщик пересчитал деньги, выронив рулетку. И спросил с заискивающей улыбкой:

– А вы где служили?

– …Таджикистан, Абхазия, Чечня, капитан, командир батареи дэ-тридцатых.

Мызников смотрел пристально, спрашивая взглядом: «Вопросы есть ещё?» Видно, что говорит он о службе привычно и неохотно. Служил и служил. И надоело всё это давно.

«От осколка», – подумал угрюмый о шраме. Он хотел сказать, что тоже служил связистом-линейщиком в ракетных войсках под Йошкар-Олой, но сдержался… «Ну, мы пойдём», – сказал он с теплотой в голосе. И весело бросил напарнику: «Рулетку не забудь».

Поднимая злосчастную рулетку (получилось, что он кланяется), разговорчивый прощался:

– До свидания… Значит, мы в пятницу, в одиннадцать…

– Жду.

Мызников вошёл в комнату. Достал из чёрной сумки ноутбук, поставил на подоконник, запустил. Открыл документ под названием «Докторская». Прочёл вслух: «Проблемы социально-экономической адаптации мигрантов из стран СНГ в условиях российского мегаполиса». Поднялся с кресла, вышел на балкон.

Он ни дня не служил в армии. Медкомиссия Коломенского артиллерийского училища в его случае оказалась непреклонной.

4. Меридиан силы

1

Пиво – это уже алкогольный напиток, даже в малых дозах. Но Петрову дали аванс на работе, и он захотел отметить. Просто выпить пива, кружки две-три, не больше. Поэтому он и зашёл в кафе. Просто зашёл человек в кафе по пути с работы в метро, свернул со своего пути в привлекательную дверь с огоньками и надписями.

Сидит, пьёт пиво. Настроение отличное, полный жизненный тонус. Обычное кафе. Интерьер вокруг самый обыкновенный, ничего не предвещает. Стены под дикий камень оформлены, везде массивные столы и стулья из дуба. На столах пепельницы стоят. Под кружки с пивом приносят картонные кружочки с названием пива, и оно совпадает: «Василеостровское». И на кружке переводная наклейка – «Василеостровское». Хорошо так. Атмосфера уютная.

Это и вообще было на Васильевском острове. Девушка, которая сейчас зайдёт, а пока только приближается на машине, тоже живёт на острове, на станции метро «Приморская», а его работа тоже там где-то находится, недалеко от кафе.

Сидит Петров, пьёт пиво. И вдруг входит девушка.

Всё затуманилось. Точно так же, как написал Блок в своём стихотворении, что-то про туманы. Вечер, кафе, Петербург. Заходит прекрасная незнакомка, садится за соседний столик, лицом к Петрову, щёлкает зажигалкой и закуривает тонкую сигарету из пачки.

Дым от тонкой сигареты вьётся в потолок и падает с потолка обратно на столик, изящно подёргивается в свете люстр и серебрится каким-то необыкновенным способом. Пальцы у девушки тоже тонкие и длинные, а ресницы пушистые. Неземное что-то упало в кафе с другой планеты – так ему показалось.

У Петрова сразу отвисла челюсть. Фигура, ресницы. Он сидит, так челюсть кружкой с пивом прикрывает, а девушка ему улыбается, но отвернулась. Смешно просто ей стало от его вида.

Петров отхлебнул ещё пива. А потом словно какая-то сила оторвала его от стула и бросила за столик к девушке.

– Вы позволите? – хорошо ещё, не по-французски он это сказал, потому что он не знал французский.

Сразу в нём появилась развязность и мужское обаяние. А до этого сидел спокойно, никого не трогал, пока девушка не вошла.

Так и завязался этот роман, полный поэзии, треволнений и драматических оборотов.

Девушка – здесь нужно уточнить. Девушки сейчас примерно до сорока – сорока двух лет идут. А этой было меньше. Примерно тридцать с небольшим. Но она работала в офисе, ходила на всевозможные массажи, фитнесы, в салоны красоты, поэтому не так сильно была побита временем, как моль. Выглядела, действительно. Одним словом, начали они встречаться. Петров ей сразу понравился.

Она такая вся, в сером платье, в чёрных чулках, BMW эм-третий. В этом BMW Петров пытался её склонить к оральной любви, когда они целовались на прощание. Положил ей руку на затылок и склоняет. Но она себе на уме, смекнула, что к чему. Перевела его руку себе под платье выше чулка – трогай здесь. И всё. И улыбается, сидит. Уже ты никуда не денешься, Петров, – будешь как раб лампы.

Девушку звали – Эльвира. Её отец служил в Германии и там где-то услышал такое красивое и редкое имя. А потом так назвал свою дочь, когда она родилась. Редкое имя.

Две недели она вообще ему не давала, только вертела попой и давала себя потрогать в разных местах. Это были очень долгие две недели в жизни Петрова, он тогда от эротической сублимации даже закончил в своей квартире кухонный уголок, который полгода не мог доделать. Руки у него из того места растут. Фигурно так выпилил болгаркой деревянные скамеечки под глубинку, древнерусский узор пустил по спинке с птицей. Хотел птицу с глазом, а получилась как бы голая женщина – стамеску саму так вело.

Домой приглашает его. Можно подумать – будут спать. И выставляет, когда уже метро закрыто. И улыбается.

Это можно понять. У неё маленький ребёнок лет семи. С одной стороны, правильно. Какое, при ребёнке? Но можно у Петрова.

Правда, у него в квартире довольно своеобразно. Если ему дать волю, он всё вокруг обобьёт вагонкой. Такой сложный человек. В его квартире как в бытовке или в какой-нибудь мастерской, а не где люди живут, настолько всё запущенно.

Дело вкуса, с одной стороны. Ему, может быть, это очень красиво кажется, и для здоровья полезно – энергетика древесины. И вообще ассоциируется с сельской местностью родной глубинки, но не каждой девушке нравится. У этой тоже от первого раза все ноги и попа были в синяках, и больше она не хотела туда ехать. И копчик болел. У него и в деревянной кровати вместо матраца стоит щит из сосновых досок – ему так нравится. Такой человек сложный.

А у неё кожа нежная, тонкая, с такими синими немножко прожилками – утончённая девушка. Посещает фитнесы, салоны красоты.

Ей даже импонировало, что Петров работает на простой работе, слесарем. Сейчас все работают в офисах, но ещё сохранились и рабочие места. Поэтому ей виделось в его простой рабочей жизни что-то необыкновенное и возвышенное.

Это было потом, а сейчас он стоит у неё на кухне у окна. В зубах сигарета, курит, пластиковое окно открыл на зимнее проветривание, сверху. На нём чуть мятая рубашка, плотно сидит на его торсе, обтягивает слегка. Не офисная, а как бы в клетку – кэжьюэл. Застёгнута не на все пуговицы, Эльвире видно его шею и серебряный крестик на цепочке. Это её волнует, когда она бросает на него свой взгляд. И как он закуривает сигарету, ей нравится. Зажигалка, мужские пальцы, мускулистые руки – всё такое. Одним словом, мачо: слегка выбрит, пьян до синевы, или наоборот. Брутальненько как бы. Девушки любят такое.

Эльвира была девушкой с возвышенной и утончённой натурой. Она слушала классическую музыку, посещала концерты, театры и филармонию. Интересовалась актуальным искусством, современными техниками в литературе и живописи, разными поэтическими вечерами и поэтами. И даже она сама писала стихи, но нигде не печатала, потому что у неё были как бы средства. Просто выкладывала в ЖЖ.

Но потом уже на ребёнка внимания не обращалось. Всё это только для начала, чтобы Петрова сильнее зацепить на крючок. Ну, женщина. Не понимает она этого. Что у ребёнка может быть психотравма. А она его ещё и приучила по ночам приходить к себе в постель, спать с мамой. Приходит, а там дядька чужой лежит и что-то с мамой делает.

Так завязался этот поэтический роман.

2

Несётся по трассе BMW М3 Coupe, чёрный металлик. Дорога ровненькая, асфальтированная, разметка свеженькая, белая, слева и справа пробегает пейзаж. Ветерок. В магнитолке музыка, Петров сигаретку в приоткрытое окошко покуривает, его девушка за рулём, а на заднем сиденье маленький мальчик скучает и задаёт разные глупые вопросы, которые всегда задают маленькие дети. Ну, там когда, например, приедем, или купят ли ему мороженое, а если купят, то какого оно будет цвета.

Впёрлись, конечно, в небольшую пробку, сидят, разговаривают. Она тихонечко машину вперёд продвигает, тоже сигарету попросила закурить, а Петров на вопросы мальчика отвечает.

Мальчика звали Ваней. Сейчас вернулась мода на доисторические древнерусские имена. В основном все дети сейчас Дани, но Вани тоже встречаются. Например, если первый ребёнок Даниил, то второй может быть Иван. Но этот был первый, от первого брака.

Приезжают они в город Пушкин, бывшее Царское Село, где Пушкин учился в лицее. Чисто чтоб погулять среди дворцов и парков. Ей так захотелось, а Петров пошёл навстречу. Ну и гуляют. Мальчик мороженое просит.

Дворец в Пушкине очень красивый. С колоннами, небесно-голубого цвета и позолоченный. Сам Петров дворцами особенно не интересуется, а тут вышел на прогулку с дамой. Ну и гуляет, прохаживается, смотрит на дворец. Она проявляет восхищение по поводу красоты архитектуры, а он кивает: да, типа, красивая архитектура, умели раньше строить, при царях.

Скульптуры стоят, барельефы, в римском таком стиле, обычные. Мальчик по ним Петрову вопросы задаёт, Петров отвечает, что знает из курса истории. Про барельефы рассказывает, про фиговые листья у статуй, для чего они им нужны, что атланты, например, не просто для красоты, а служат для поддержки несущей конструкции здания, функционально, не просто как бы лепнина. Петров вообще умеет с детьми. Главное тут, нужно с детьми разговаривать как со взрослыми, и тогда всё нормально. И дети поэтому его любят. А мама зазевалась где-то, губки, что ли, стоит, подкрашивает и в зеркальце смотрит. Подкрасила, и пошли в парк дальше гулять.

Осенние листья везде лежат. Кленовые и разные другие. Жёлтые. Мама стала с мальчиком бегать, и листьями друг друга осыпают. И смеются. А Петров в сторонке стоит и на это смотрит. Идиллия такая. Если со стороны посмотреть – дружная семья проводит выходной день. Так это выглядит.

Она в сером пальто, со вкусом так. Он в своей синей куртке, которой нет сносу. Но вообще он нормально одевается. По крайней мере, всегда аккуратный, постиранный, шнурки завязаны, ширинка не расстёгнута. А мальчик в финской курточке изумрудного цвета с капюшоном и в серой шапочке с бубончиком.

Она недавно вернулась из Финляндии по визе, купила там вещи хорошие и продукты, привезла две бутылки вина. Одну на потом, а одну решила открыть после этой романтической прогулки в Пушкин. А пока гуляют. Идут по аллее, а справа озерцо, искусственный водоём, затянутый тиной и, может быть, кувшинками или там лилиями какими-нибудь царскими. А утки уже улетели на юг, не плавают. Деревья везде. Клёны в основном. Парк, в общем. Мальчик увидел, что все люди идут навстречу с венками из листьев, и стал просить, чтоб и ему такой тоже сплели венок.

Мама не умеет плести венков, пришлось Петрову плести. Он тоже не умеет, но смотрит, как это у других получается, и тоже что-то пытается плести из листьев, а мальчик с большой детской заинтересованностью приносит ему листья. Петров говорит ему, какие листья лучше приносить, чтоб они, например, были с хвостиками, или на ножках, или не были слишком давно упавшими, а более как бы свежими. И мальчик выбирает такие листья, пригодные для венков, приносит ему. И так они этим делом увлеклись оба, что про маму совсем забыли. А мама как шла, так и идёт себе вперёд и плечами обиженно поводит – как бы оставили её без внимания. Волосы у неё длинные, коричневые, спадают вниз, и шапочка такая вязаная, серого цвета. Или без шапочки она идёт, не так холодно ещё.

Петров это заметил, мальчика взял с венком и охапкой запасных листьев, стали маму догонять по аллее. Догнали маму, мама улыбается. Снова почувствовала своё значение. Идут дальше.

Мальчик Ваня всё время вперёд бежит. Он, может быть, воображает себя мотоциклистом, потому что ревёт, как мотоцикл, и выставляет вперёд руки, словно они на руле мотоцикла.

Эльвира, пользуясь тем, что ребёнок не видит, норовит с Петровым целоваться. Но Петров останавливает её – нельзя сейчас, вдруг ребёнок увидит. Петров понимает это. Потому что он сам рос без отца и с болью в душе вспоминал некоторые вещи из своего детства. Что одинокой женщине с ребёнком делать? Всё равно с мужчинами встречается, а дети могут это видеть. Одним словом, Петров был в детстве примерно в такой ситуации, как Ваня, и поэтому хорошо понимал его.

У Эльвиры заиграл сотовый. Она посмотрела, кто звонит, занервничала и сбросила вызов. Только спрятала телефон, а он снова заиграл – сбросила и отключила совсем тогда телефон.

Петров идёт, насупился, молчит. Эльвира улыбается, поняла, что он ревнует, и объяснила, что это как бы её мама звонит. Постоянно жалуется, что у отца есть любовница. Эльвира ей объясняет, что она не хочет такое постоянно слушать про любовницу, что она и так уже как бы в курсе. Но мама всё равно звонит и жалуется в день по два-три раза. И если с ней один раз поговорить, тут же перезванивает ещё раз, забыв рассказать дополнительные детали из романа отца и любовницы. А если Эльвира отключает сотовый, то мама звонит на обычный телефон. Берёт трубку Ваня и зовёт, и никуда не денешься, приходится слушать, какой плохой у тебя отец. И так по два-три раза в день. «Я его понимаю, этого никто не выдержит», – говорит Эльвира про своего отца.

Всё-таки сейчас они немножко нацеловались быстренько, пока шли по аллее, а Ваня впереди мотоциклом бегал. Не будешь же женщину особенно от себя отталкивать, только её можно сдерживать и объяснять, что к чему.

Женщины тоже как дети. Которые хорошие, а которые плохие – как дуры. Мужики тоже болваны. Все люди какие-то глупые, не понимают они, что нужно друг к дружке более бережно относиться, не ранить друг дружку попусту. У человека же помимо машины, денег и квартиры ещё душа есть. Человек – это и вообще душа. Никто не знает этого.

Но Петров знал, что у маленьких детей и у мужчин есть душа, но не знал, что она есть у женщин. А Эльвира и совсем не знала такого ничего. Ну, женщина. Не понимает она такого.

Идут, в общем. На повороте, огибающем озерцо, страсть в ней немножко поулеглась, идут, взявшись за руки, люди на них смотрят и улыбаются. Хорошая пара, приятно посмотреть со стороны и прислушаться к их разговорам. Обрывки только доносятся.

– Представь, мой папа когда служил в Германии, услышал там имя Эльвира, это как бы немецкое имя. И оно ему так понравилось…

– Я когда в Йошкар-Оле служил, у нас тоже одну продавщицу в чепке звали Галя. Толпа, короче, когда пробивается к ней с бабками, только слышно: галя-галя-галя-галя… Пока один полкан не шибанул в потолок из макарова…

В общем, она ему что-то рассказывает, он слушает и тоже что-то такое говорит в тему. Но без особенной романтики. Так только, взгляды у них и улыбки. А разговор самый обычный, бла-бла-бла. Если дальше от них отойти, то так и слышится. У него резкий как бы бас, у неё более тонкий голос, но не особенно нежный, грубоватый немножко для женщины.

Погуляли по парку и зашли в Пушкине в открытое кафе, потому что Ваня захотел кушать. Петров купил Ване и Эльвире по батончику «Bounty» и по чашке земляничного чая из пакетиков.