Текст книги "Книга живых"

Он как-то незаметно придремал. И проснулся от того, что хлопнула входная дверь. Это опять на пороге комнаты явился Прохор. Он принес обед в кастрюльках:

– Матушка Улита прислала! – сообщил пономарь о происхождении еды. И, не спрашивая ничего, принялся расставлять на столе тарелки и кастрюльки. – Батюшка Петр наказал ей кормить вас. Пока он не вернется из госпиталя.

Ну, что ж, отец Анатолий – человек, уже привыкший к милости Божией. Он предложил присесть и откушать, чем Бог послал, и пономарю. Но тот отказался, сказав, что уже пообедал. Так что огурцы, помидоры, толченую картошку с котлетой он съел сам.

Потом снова прилег. И задумался. Вспомнил свое обещание молодым. И крякнул:

– Эх ты ж!

Прохор, собиравший посуду в узелок, чтобы отнести по назначению, обеспокоился:

– Что-то не так?

– Да это я о своем, о девичьем.

Действительно, не объяснять же, что он обещал обвенчать молодых. И рассчитывал в этом деле на отца Петра. Потому что в нашей церкви не принято, чтобы монахи венчали. Они ведь дают обет. А, стало быть, сами к таинству брака не причастны. А тут такая незадача. Петр отбыл.

Хотя в особых случаях, при отсутствии батюшки, венчать и им не возбраняется. Значит все-таки придется самому…

III

С утра пораньше пономарь Прохор, обмахнувшись для порядка несколько раз щепотью, принялся трезвонить в колокола, собирая народ на богослужение. Мелодичный колокольный звон волнами наплывал на окрестности, глох в сосновых рощах, отражался от окон куреней, тонул в темных водах реки.

Звонил он долго. Но народ, видимо, занятый своими земными делами, в храм идти не торопился.

Отец Анатолий, стоявший в ожидании народных масс на паперти в полном облачении, так никого и не дождался.

Спустившийся со звонницы пономарь на это сокрушенно заметил:

– Звони не звони! Кроме матушки Улиты никто не придет!

Видимо, он знал, что говорит. Потому что действительно через какое-то время на дороге показалась одинокая фигура женщины, одетой «по-церковному» – в длинную юбку до пят, кофточку с закрытыми плечами и белый, плотно завязанный у подбородка платок.

Отец Петр тощ и высох, как былинка, а матушка Улита – полная, дебелая женщина с оплывшими, видимо, когда-то в молодости соблазнительными формами.

– Благословите, батюшка! – привычно сказала она отцу Анатолию, посмотрев на него через очки внимательными любопытствующими глазами.

А благословившись, спросила заботливо:

– Как спалось на новом месте?

Отец Анатолий поблагодарил ее за хлеб насущный. И, взойдя в храм, начал литургию.

Службу вел обстоятельно. Все делал как положено. И в результате взмокший от такого рвения пономарь Прохор после окончания богослужения даже спросил его с некоторой долей укоризны и недоумения: что ж, мол, так стараться, напрягаться, когда в храме всего один человек? Можно было бы и сократить службу раза в три.

На что отец Анатолий ему сурово ответствовал:

– А я не для людей служу, а для Бога!

В общем, как говорится, первый блин вышел блином.

После службы, когда летнее солнце уже вошло в свои права и принялось жарить и парить все живое на земле, отец Анатолий переоделся в своем курене и в сопровождении Прохора направился на берег Дона. Захотелось освежиться после трудов праведных.

Прошли мимо нескольких осевших, покосившихся куреней. У забора одного из них он заметил теплую компанию, которая «по древнему обычаю» разливала по стаканам чихирь.

Компания окликнула Прохора. Но тот досадливо отмахнулся и, показав глазами на начальство, прошествовал следом за Казаковым.

На берегу оказался вполне себе приличный песчаный пляжик. На нем, уткнувшись носами в окружающие кусты и притулившись в тенечке, уже стояла пара-тройка машин. Тут же был и вчерашний «джип-широкий», на котором отец Анатолий был доставлен в здешние края. У машины на надувном матрасике лежали его вчерашние попутчики, Роман и Дарья.

Отец Анатолий выбрал местечко подальше от народа. Разделся.

Прохор, который, похоже, купаться не собирался, присел на бережку рядом и восхищенно смотрел на Казакова. Годы, посты и скромное монашеское питание очень-очень сильно подсушили мускулистую фигуру бывшего подполковника спецназа. Так что весь он был похож на свитую из жил и мышц статую.

Когда Казаков с разбегу ринулся в воду, Прохор пробормотал вслед:

– И как его бабы упустили?

А Казаков, быстро-быстро работая руками, поплыл, ощущая всем телом мощь и движение массы воды.

Отплыв подальше от берега, перевернулся на спину и сделал несколько гребков. А потом, чувствуя невероятную радость от этой воды, солнца, легкого ветерка, принялся резвиться.

Он то вспархивал бабочкой-баттерфляем, то носился кролем, то лягушкой вытягивался на волне.

Понежился в воде под ласковыми лучами солнца, а потом нырнул глубоко-глубоко.

Вынырнул он недалеко от песчаного пляжика. Поднялся, пошел к берегу. И только тут заметил, что на берегу ситуация изменилась. Рядом с его вещами стояла новая иномарка. «Лендровер».

Казакова возмутила бесцеремонность водителя, который бросил машину, чуть не наехав на его одежду.

А где же его верный спутник? Прохор Зыков?

Но оказалось, что его пономарь был задействован в другой сцене.

Судя по всему, на пляже шли разборки. Двое вновь приехавших молодых людей – один бритый наголо, второй, наоборот, длинноволосый – вступили в конфликт с его подопечными, Романом и Дарьей.

Четверка выясняла отношения. А Прохор стоял рядом.

Казаков вышел из воды, пошел к своей одежде, прислушиваясь к громкому разговору:

– Я тебе сказал, чтобы ты с ним не гуляла! Не то тебе плохо будет! – орал бритый налысо молодчик с синими наколками на ногах. – А ты не рыпайся! – завопил он на Романа, который попытался что-то возразить. И снова Дарье:

– Иди домой! Там поговорим!

Второй, длинноволосый, «весь в заклепках» (Казаков определил его как «блатного крестьянина») стоял рядом и молчал.

Похоже, это был грандиозный семейный скандал, поэтому, памятуя народную мудрость, что-то вроде «муж и жена – одна сатана» и имея большой жизненный опыт, Казаков подобрал свои вещи и принялся одеваться. Чтобы убраться подобру-поздорову.

Но тут ситуация начала разворачиваться совершенно в другую сторону. В диалог вступила Дарья (женщина всегда находит у мужчины самое слабое место):

– Я уже взрослая! И сама решаю, с кем мне гулять и общаться! – смело и резко заявила она, как настоящая казачка. – А ты здесь, Колька, не выступай! Сам нормальной бабы не можешь найти… Да тебе нормальные и не дадут…

Тут поднялся настоящий дым коромыслом. Лысый мажор Колька покраснел как рак. Схватил ее левой рукой за руку, а правой размахнулся, чтобы дать ей леща.

Но не получилось. Дарья стала вырываться, завопила, зашипела, как кошка. В дело вмешался Роман. Коротким мгновенным тычком в челюсть он свалил мажора на песок.

Но тот лежал недолго. Буквально через мгновение он вскочил, как ванька-встанька, оттолкнул бросившегося на помощь носатого-длинноволосого. И с криком: «Я тебе, сука, покажу!» – ринулся к машине. Хлопнул дверцей. И буквально через секунду подлетел к парочке с большим черным пистолетом в руке:

– Я вас, суки, порешу! Козла твоего прихлопну…

Те с бледными лицами попятились.

Хлопнул выстрел.

Казаков и сам толком не понял, как оказался рядом. Действовал на автомате.

Он подскочил к Кольке. Несколько резких движений – и оружие мажора оказалось у него в руках.

Уже потом, анализируя произошедшее, Казаков понял, что сработал рефлекс. Тысячи раз он повторял это упражнение на тренировках, когда служил в спецназе. Тысячи раз показывал его курсантам казахской «Альфы». Вот и сейчас – получилось. Как говорится, мастерство не пропьешь.

Пистолет теперь был у него в руках, а ствол глядел прямо в лицо охреневшего мажора.

– Тю! – забормотал тот, отползая задом в сторону. – Этот еще откуда? Да ты знаешь, хто я? Да мы тебя!

В ответ отец Анатолий принялся, как учит церковь, ласково увещевать их, обращаясь ко второму товарищу:

– Слушай, забирай его! И валите вы отсюда от греха подальше!

И его теплые слова имели большой успех.

– Коля! Пойдем! Ну их на х…, дураков этих! – бормотал второй, оттаскивая друга-приятеля.

После чего они сели в красный «лендровер», и машина рванула в сторону станицы. Как говорится, и след простыл.

Молодые подошли к отцу Анатолию:

– Спасибо вам!

– Да не за что! – ответил он привычно. И стал потихоньку одеваться.

Оделся. Повертел в руках травматический пистолет. Сначала хотел отдать его Прохору, чтобы тот вернул законному хозяину. Но, вспомнив рожу этого самого хозяина, вытащил магазин, разрядил обойму и, широко размахнувшись, выбросил травмат в Дон.

Пистолет шлепнул по воде. А следом за ним чмокнули и пошли ко дну патроны.

Распорядившись таким образом трофеем, отец Анатолий собрался было покинуть лужайку и отправиться к себе. Но молодые, отошедшие во время этих действий чуть в сторонку, подступились к нему снова. Оказывается, чтобы напомнить:

– Отец Анатолий! Вы обещали повенчать нас! – сказала Дарья.

На что он ответил:

– Судя по всему, родственники ваши не слишком будут рады этому событию.

– А ну их! – фыркнула она.

– То есть вы считаете, что их мнением можно пренебречь?

– Именно так! Мы любим друг друга! – вступил в разговор, тряхнув чубатой головой, Роман. – И хотим быть вместе. Вы же знаете наши обстоятельства…

Обстоятельства он знал. Но он рассчитывал, что венчать будет батюшка Петр, который уже упылил. Оставалось только одно. Выполнить данное обещание. И он сказал:

– Приходите в церковь вечером. Как стемнеет!

Парочка переглянулась между собою. А отец Анатолий поинтересовался у Дарьи:

– Так эти молодцы кем тебе приходятся?

– Это ее брат! А второй – женишок, которого приваживает к ней ее мамаша, – встрял в разговор Роман.

– Угу! – понимающе кивнул Казаков. И подумал: «У родни на нее совсем другие планы. Банальная история, повторяющаяся из века в век». И повторил:

– Приходите вечером!

IV

Много людей в своей жизни отпевал отец Анатолий. Немало и покрестил. А вот венчать не доводилось. Но назвался груздем – полезай в кузов. Или взялся за гуж – не говори, что не дюж; так поговорками он старался ободрить себя, листая справочник, в котором в полном соответствии с канонами православия были расписаны все действия священнослужителей во время этого величайшего таинства.

Пономарь Прохор – единственный, кого он привлек к этому делу, – с некоторой долей изумления наблюдал, как иеромонах со справочником в руке выхаживает по храму, то и дело разворачиваясь и бормоча что-то себе под нос.

К вечеру он, как прилежный ученик, освоил почти все премудрости и вернулся в курень, дабы перекусить, а потом завершить приготовления.

Летние ночи коротки. И солнце заходит поздно. Но настал час. И разгорелся на горизонте красный закат, а на посеревших небесах появились бледные звездочки. На земле же неумолчно затрещали сверчки. И тогда отец Анатолий в полном облачении отправился в храм и стал ждать молодых.

Они явились. И не одни. За молодыми из темноты в воротах изгороди храма мелькнули еще три тени. Два паренька и девчонка.

«Наверное, хотят, чтобы были свидетели», – решил Казаков, встречая всех прямо на паперти.

Встретил, перекрестил и повел в украшенный по такому случаю собор.

Там он с удовлетворением осмотрел своих подопечных. Роман был в костюме. С галстуком. И напомнил отцу Анатолию прилизанного «эффективного молодого менеджера». Выдавали его происхождение только казачьи кудри и чуб на сторону. Да испуганные глаза, с вопросом в них: «Ой, что сейчас со мной будет?»

Дарья, видно, готовилась давно. На ней было закрытое нарядное платье, белые туфли. И фата на голове.

Ну, а сопровождающие были кто в чем. Ясно, что это приглашение они получили неожиданно.

Прохор подал большие толстые свечи. Отец Анатолий зажег их и вручил молодым.

Дело пошло.

Казаков твердо решил ничего не упускать. И провести обряд по всем правилам.

Предварительно пояснив молодым, что они сейчас пройдут предварительное действо, он торжественно сказал:

– Сейчас у нас совершается обручение. То есть я объявляю вас женихом и невестой. И с этой минуты вы начинаете уже жить не так, как раньше. Не для себя, а друг для друга. Как захочет ваш супруг и супруга… Кольца взяли?

Дарья протянула ему два тоненьких золотых колечка. Одно побольше. Одно поменьше. Отец Анатолий начал тянуть фразу:

– Обручается раб Божий Роман рабе Божией Дарье!

Повторив это трижды, он взял в руки теплые, видно, нагретые в кулачке кольца. И, поочередно меняя их, надел ей его кольцо, ему – ее. И так снова и снова обменял их.

Покончив с этим делом, он произнес:

– Господу помолимся!

И запел торжественный кондак.

Наступило время чина венчания. И отец Анатолий обратился к оробевшим ребятам:

– По чину венчания я должен задать вам соответствующие вопросы, касающиеся твердости вашего намерения в отношении друг друга…

Помолчал. Продолжил:

– С этого момента вы, когда посмотрите друг на друга и увидите какой-нибудь телесный или духовный изъян, вы должны ясно осознавать, что это ваш личный изъян. Ибо, – Анатолий возвысил голос и поднял указательный палец вверх, – с момента совершения сего таинства венчания вы становитесь одним человеком. И что бы с вами ни случилось – беда или радость, – это ваше общее.

В древние времена был обычай – перед выходом из родительского дома молодые вместе выпивали общую чашу вина до дна. А потом разбивали ее. Это для того, чтобы больше никто из нее не пил. Потому что это только ваша чаша. Ваша общая судьба. Как говорил Христос – в Царстве Божием не женятся и замуж не выходят. Но те, кто здесь, на земле, и в этой жизни обвенчался, и в жизни будущей будут вместе. Поэтому сейчас я должен вас в соответствии с каноном спросить обоих… – помолчал торжественно. – Имеешь ли ты, Роман, намерение всеблагое и твердое взять в жены Дарью?

– Да! – тихо ответил парень и кивнул чубатой головой в знак согласия.

– Не обещался ли ты другой невесте?

– Нет!

А затем уже к Дарье:

– Имеешь ли ты, Дарья, намерение всеблагое и твердое взять в мужья раба Божьего Романа? Не обещалась ли ты другому жениху?

Громко и отчетливо ответила и она.

Отец Анатолий взял из рук Прохора разукрашенную венчальную корону. Поднял ее на вытянутые руки, перекрестил ею Романа. И водрузил корону-венец на его белокурую макушку. Села она плотно – только чуб торчал сбоку. При этом действе он трижды произнес венчальную формулу:

– Венчается раб Божий Роман рабе Божией Дарье! Во имя Отца и Сына и Святаго Духа! Аминь!

То же действо он проделал и по отношению к Дарье. Только корону на голову не водрузил. Ее над головой невесты держала свидетельница-подружка (чтоб прическу не испортить).

Проговорил венчальную формулу:

– Венчается раба Божия Дарья, рабу Божьему Роману. Во имя Отца и Сына и Святаго Духа! Аминь!

Затем наступила главная минута. Он трижды вознес тайновершительные слова, благословляя их:

– Господи, Боже наш, славою и честью венчай их!

А уж потом запел, зачастил:

– Господь наш… Иже еси на Небеси… Да святится имя Твое… Да приидет Царствие Твое… да будет воля Твоя… – и далее по тексту.

Получилось вроде неплохо, даже несмотря на отсутствие певчих.

Теперь надо было дать наставление молодым. И откуда что взялось? Он прямо разливался соловьем:

– Холостяцкая жизнь скучная, тоскливая. А сейчас у вас начнется жизнь новая, наполненная радостями. – В воображении Казакова даже пробежали картины тех радостей, что ожидают их. – …Поэтому в их предвкушении вам дается по три глотка вина из Каны Галилейской…

И снова пономарь – молодец, что бы он делал без него? – оказался рядом с серебристым сосудом на блюде. И отец Анатолий по очереди поднес насыщенное алое вино к розовым губам невесты и жениха.

Ну, а дальше – дело техники. Соединил руки молодых, наложил на них сверху свой омофор. И повел их три раза вокруг аналоя, где лежит Евангелие. Провел. Предложил поцеловаться.

Провел. Предложил поцеловаться.

И снова дал наставление о том, что предстоит им наиважнейшее дело в жизни. Но тут он говорил и чувствовал какую-то неискренность в своих словах. А почему? Да потому, что сам этого не испытал.

«Вот тут как раз священник и незаменим, – думал он, произнося свою речь. – А монах – он фальшивит».

Но все-таки закончил более-менее:

– Дорогие Роман и Дарья, я уже представляю вас на столетнем юбилее вашей свадьбы. Как стоите вы перед Богом и людьми в славе и величии. А вокруг вас – ваши дети, внуки, правнуки. И, как сказано в Писании о Давиде, сыновья его, как рассыпанные масличные семена, дали многочисленные всходы. Так и любовь ваша должна дать эти всходы. Чтобы смогли вы сказать себе в конце жизни: «Я не прервал великую цепь любви, цепь жизни». И умудренные и рассудительные, вы могли бы узреть свою молодую поросль.

Дарья! Береги своего мужа! Если его счастье станет смыслом твоей жизни – ты будешь счастлива всю жизнь! Умейте прощать. Ибо семейная жизнь – это терпение, терпение и еще раз терпение.

В заключение отец Анатолий дал в руки молодым два образа. И сказал сопровождавшей троице:

– Подойдите, поздравьте молодых!

Тоже поцеловал их, приобнял. Поздравил.

А у самого на душе и радость, и где-то на донышке маленькая горчинка. Потому что нет у него этих самых молодых побегов, которые остаются от нас на земле.

«Жил. Любил. А следа не оставил», – думал он о своем, разоблачаясь из парадного одеяния.

После ухода молодых они с Прохором погасили в храме свечи. Разложили по местам, сундучкам и коробкам венчальный реквизит. И разошлись по своим домам, где никто не ждет их. Не встретит ни ласковым словом, ни ворчливой бранью. Одинокие и бесприютные. Одно слово – бобыли.

V

«Утро начинается с рассвета. Здравствуй, необъятная страна. У монаха есть своя планета – это…» – отец Анатолий мысленно проговорил переделанный на свой лад любимый куплет из советской песни, вертевшейся у него на языке. Но сегодня так и не нашел более подходящего окончания его, чем «… это душ народных целина».

Он позавтракал, чем Бог послал от попадьи Улиты. И решил заняться хозяйством. То есть привести в порядок дверной замок в хате. Вчера вечером, вернувшись в курень, он очень долго возился с ним, но так и не сделал.

«Надо его хорошенько разработать. И смазать тем, чем «государство богатеет, и чем живет и почему не нужно золота ему, когда простой продукт имеет…» – процитировал он по ходу дела пушкинскую строчку из «Евгения Онегина». И приступил к поискам этого простого продукта. Масла.

В доме его не нашлось. И он отправился на поиски в сарай, где в старые добрые времена, судя по всему, хранился хозяйственный инвентарь: косы, вилы, грабли, плуги…

Поднимаясь по ступенькам в пропахший прелым сеном и высохшим навозом сарай, он неожиданно споткнулся и чуть не упал из-за подломившейся доски. Ругнулся, удержался и, потирая ступню, которой слегка досталось, недоуменно воззрился на открывшуюся ему картину.

Под лопнувшей доской внутри ступеней лежало что-то, аккуратно завернутое в полуистлевшую рогожку. Отец Анатолий достал этот увесистый сверток и начал разворачивать. Под рогожкой была серая шерстяная шинель с некогда «золотыми», а теперь позеленевшими пуговицами и погонами.

Внутри нее лежал коричневый кожаный чехол. Он сунул руку внутрь. Нащупал что-то твердое. Стал доставать.

Через секунду в его руках была казачья шашка с ножнами.

– Ишь ты! – произнес он удивленно.

Затем взгляд его снова упал на раскуроченную ступеньку. Там было еще кое-что. Точнее – небольшой узелок.

Достал и его. Развернул. Это была икона. И туго скатанная пачка ветхих от времени денег. И еще – металлический нагрудный знак в виде креста. На его концах – цифры: вверху – «1917», а внизу – «1918». На перекладине отлито старорусским шрифтом «Чернецовцы».

Он долго разглядывал свои находки. Пока не пришел пономарь Прохор.

– Смотри, какие интересные вещи! – сказал отец Анатолий. – Больше ста лет пролежали. А выглядят как новые.

– Странная какая-то икона, – заметил Прохор, разглядывая образ.

– Чем странная? – поинтересовался иеромонах.

– Два раза на ней изображен Христос. Я такого нигде не видел.

И действительно, теперь Казаков тоже заметил эту несуразицу. Иисус Христос был написан в полный рост. А рядом с ним Божья Матерь, которая держит на руках Богомладенца, то есть Иисуса Христа.

«Что за ерунда?! Откуда такое? – подумал иеромонах. – Так быть не может!»

Отцу Анатолию стало страшно интересно. Он пытался вспомнить, не видел ли он нечто подобное в своих долгих странствиях… И не смог.

Тогда собрал весь «клад» и занес его в хату.

Надо было как-то осмыслить это дело, уложить в голове. И решить, как поступить с этими вещами.

Несомненно для него было одно. Это был знак. Клад пролежал больше ста лет и открылся только ему. Но о чем он говорит? Может быть, напоминает ему о его собственных корнях? Он ведь тоже казак. И дед его, и отец не забывали об этом. Вспоминали, правда, по-разному. Дед гладил Толика по голове и говорил: «Казачьему роду не должно быть переводу!» А отец, когда напивался, бегал по деревне и гордо орал: «Я казак! Я казак!»

Сейчас Анатолий вспомнил деда. И загрустил. Что бы он сказал внуку, узнав, что тот остался холостым и бездетным? Наверное, ничего хорошего бы не сказал, так как был уверен, что его род будет обязательно продолжен. И гордая казачья кровь всегда будет течь в жилах его потомков.

Ну, как бы там ни было, а знак надо расшифровывать. Хотя бы понять, кто и зачем это все спрятал.

– Ты-то что думаешь об этом? – спросил он Зыкова.

Прохор почесал затылок, поморгал своими выпученными глазами и глубокомысленно заметил:

– Тот, кто прятал, был явно не дурак. Ведь где обычно искали при обысках? На чердаке. В погребе. Или замурованное в стене. Можно было закопать. То есть в месте затаенном, недоступном. Скрытном. А тут все на виду. И все по этому крыльцу топчутся. Заходят. Выходят. И считают, то, что на виду, не может хранить тайну. Это чистый трюк!

Обогащенный его сентенциями, Казаков уже было совсем собрался пойти опрашивать местных бабок. Может, они знают, кто здесь жил до последней старушки хозяйки?

Но тут его осенило.

«Как же я забыл! Кто у нас знаток? Да Мария Бархатова! Любовь моя незабвенная. Мария! Она должна знать, что это за знак. Что за икона мне попала в руки. Там, у нее в музее, уж точно найдется такой специалист, который все мне объяснит. Откроет тайный смысл. Ведь Питер – это такое место, где сосредоточена история России. И там точно есть все ответы на эти вопросы».

Вспомнил Анатолий, как познакомился с Марией Бархатовой, вечно юной неунывающей ученой дамой, сотрудницей питерского Музея истории религии. Вспомнил, как искали они вместе копье Пересвета, в каких приключениях побывали, какие чудеса видели. Как влюбился он в нее запретной для монаха любовью. И накатило на него. Это из-за нее подался он на Афон и там вымаливал у Богоматери ответ на вопрос: греховна ли его любовь?

И получил ответ от такого же, пришедшего в поисках истины, странника. С еще более запутанной и сложной судьбой.

Олег Миров – где он сейчас? Чем занимается?

Связывались они с ним несколько лет назад. После Крымской весны. И тогда он узнал, что Олег с Татьяной подались на Запад. Переехали на новое место жительства – в Калининградскую область!

«Да, были времена! Было времечко!» – вздохнул отец Анатолий.

Он взял свой простенький мобильник. (Чтобы не было искушения ковыряться в интернете, у них в монастыре не приветствовалось использование сложных гаджетов. Для связи достаточно и старого кнопочного.)

* * *

Мария ответила на звонок так, как будто ждала его каждую минуту.

«А может, и правда ждала?» – подумал Казаков, когда услышал ее радостный голос.

– Это ты? Асисяй! Как хорошо, что ты наконец позвонил. Ты по делу? Ну, давай выкладывай!

И Казаков добросовестно доложил ей о своей находке в этой Богом забытой станице Новосоветской.

А потом с какой-то неподдельной внутренней радостью слушал голос этой женщины, которая торопливо толковала ему: «Тебе надо обязательно приехать в Питер вместе со своими находками. И уже здесь, на месте, с помощью моих связей в научном мире, друзей и знакомых мы точно разберемся с твоими несколько странными, но страшно интересными артефактами».