Текст книги "Неформал"

– Ты не знаешь, тут поесть можно? – спрашиваю я бармена, но он уже в мою сторону не смотрит, занят.

– Можно-можно! – слышу я вдруг рядом с собой жеманный такой голос.

Глаза поднимаю… Лучше бы я этого не делал!

Потому что рядом со мной сидели два раздутых шара. Это у нее такие груди были. И декольте до пупа. А лица я так и не увидел. Нет, оно, наверное, было, но… в общем, сами понимаете. Я его так и не рассмотрел.

– Вон, на том конце зала есть кафе «Дед Мазай», – говорит и светящимся розовым когтем размером с нож Джокера куда-то в сторону тычет.

– А… Дорого? – спрашиваю я и все время старюсь на бутылку смотреть.

– Ты чо, первый раз здесь, чо ли? – говорит она. – Тут выпивка дорогая, и билет вон скока стоит, а пожрать всегда бесплатно дают.

– Спасибо! – я опустевшую бутылку на стойку поставил и дальше сквозь дымную толпу стал продираться.

Может, хоть пожру по-человечески. Но мне снова не повезло, потому что в этот момент где-то сирена взвыла, музыка стала еще громче, и толпа надвое раскололась, меня буквально прижали к какому-то барьеру, а в центре вдруг полыхнуло пламенем аж через весь зал от стены до стены! Кто-то завизжал так пронзительно, что у меня ноги подкосились: я было решил, что сейчас вся эта вопящая и непонятно чему радующаяся толпа сгорит вместе со мной. Но, оказалось, это файершоу началось. Толпе зашибись, а мне ну совсем не в дугу: есть хочется, и голова от пива кружится. Да и не видно отсюда ничего. Ну я посмотрел вокруг, гляжу, а там, слева от меня по стенке дверь какая-то большая, ну я кое-как к ней протиснулся, вышел и оказался на балконе. Балкон огромный, то тут, то там в полутьме парочки целуются, у перил несколько пустующих столиков стоит. Я к перилам подошел и у меня аж дух захватило, я и не был никогда на такой высоте да еще на балконе! Вертолет не в счет. Это же, наверное, этажей сорок подо мной, не меньше! И башня эта телевизионная не такая, оказывается, и высокая! Ну то есть высокая, конечно, но все-таки…

А внизу еще один балкон, там тоже какая-то парочка стоит, видом любуется. Я на перила сел, дух перевести, а тут из дверей наружу еще кто-то вываливается и ко мне сразу. Встал рядом, вздохнул несколько раз глубоко. Пьян он был, наверное, слегка, хотя и не пахло от него совсем, ну может, еще чего-нибудь принял. И при этом вид у него, надо сказать, не расслабленный. Наоборот, он весь такой напряженный стоит, я даже в темноте это чувствую. Было бы кому, точно бы врезал. Но некому. И тут за ним девчонка какая-то выскакивает, и голос у нее такой звонкий-звонкий, так по ушам и режет, даже музыку перекрывает напрочь, хотя она и на балконе все равно громкая.

– Кирилл! – кричит. – Кирилл! Пойдем танцевать!

А он как рявкнет на нее:

– Сказал, оставь меня в покое, сейчас приду!

Ну она замолчала, испугалась, наверное, даже я немного испугался, потому что сказал он это так: или уходи, или убью! Она каблучками затопотала по плитке и убежала. Я даже подумал было, что сейчас он ко мне прицепится: бывают такие чуваки – когда выпьют, неважно кого задирать, лишь бы задирать. Но он, видать, меня за противника не посчитал. Мелковат я для него был. А он постоял еще немного, на город посмотрел, вздохнул несколько раз и говорит:

– Как дела, братишка?

Я подумал и отвечаю:

– Нормально дела. Могли бы быть и получше, но только лучше, видно, некуда уже. С этими бы справиться.

А он вдруг на меня так посмотрел, словно только что увидел.

– Да, пацан, – говорит, – нам с этими бы справиться. Большего нам не надо, некуда, – постоял он еще с минуту, опять вздохнул и продолжает:

– Помяни мои слова, братишка, когда-нибудь этот чертов мир полетит в тартарары. И время это не за горами. Так жить нельзя.

А потом какой-то еще парень на балкон вышел, Кирилла этого за плечи обнял и внутрь увел. В этот момент мне показалось, что Кирилл этот пьян. А вот до этого он казался ну не то чтобы трезвым, но в норме. А тут вдруг – р-раз! – и он совсем пьяным стал.

А потом мне тоскливо стало, и я оттуда ушел. Расспросил каких-то парней на балконе, как вниз попасть. Там, оказывается, лифт был скоростной совсем рядом, как раз меня вниз и доставил. Кабина пустой была. Вниз в это время вообще никто не ехал, все вверх рвались, вроде как к небу поближе. Ну вышел я из клуба из этого, а там целая толпа этих, раскрашенных, вход штурмует, все внутрь попасть норовят, типа, круто это неимоверно. А я подальше отошел, чтобы меня не затоптали, а на улице-то хорошо так! Тепло, цветочками пахнет. А рядом парк и пруд. Это же не то, что у нас, возле интерната, тут и фонари вон какие – кованые, и скамейки тоже кованые с узором, деревом обшитые, и плитка узорная под ногами. Да…

А мне домой надо. В свой район. Потому что тут, конечно, хорошо, а мне асфальт наших окраин привычнее, что ли. Пусть они тут сами себе шоу устраивают и тусятся под музыку дурацкую на «Небесах» этих. Ну тут я на часы посмотрел, а там еще чуть—чуть и метро закроют. Так что мне пришлось до станции бегом бежать. Я по лаймеру посмотрел, куда ближе, оказалось, на ВДНХ.

Подбегаю я к станции и даже патруль БНБ уже вижу, который рядом с входом стоит, и тут понимаю, что при всем моем желании внутрь зайти не судьба! Там ведь на входе сканеры стоят, мы их рентгенами зовем, и пройти внутрь с пистолетом они не дадут! Сразу сирена завоет, и столько бюреров набежит, что только держись! А значит, ехать мне до дома только на клинкартах, там эти рентгены хотели установить, да руки, видать, не дошли. Ну я скорость понемногу сбавил и мимо патруля уже пешком прошел, вид сделав, что куда-то тороплюсь, но не особо.

Один из бюреров меня даже глазами проводил, но я нервничать не стал. Знаю я эту нелюбовь ихнюю к пацанам, им везде преступники малолетние мерещатся, так что я мимо них спокойно прошел на остановку клинкартов. Я вообще зря в метро намылился – мне сюда, на остановку и надо было! Тут же до улицы Лосиноостровской недалеко совсем, километров пять всего. Ну опять я в справочном посмотрел, оказалось, мне чуток вернуться надо на остановку Выставочный Центр и оттуда уже ехать сначала на двести тридцать девятом до Ростокинского проезда, а потом на семьдесят пятом уже до Лосиноостровской. А время без пяти час, и если я даже бегом до Выставочного Центра побегу, то все равно никуда уже не успею. Если бы я сразу туда рванул, тогда бы успел. В общем, сам виноват.

Я на станцию метро обернулся, посмотрел, видно меня бюрерам или нет, но там далеко было, да и остановка мешала, значит, меня они не видели. Ну я и пошел вдоль проспекта Мира. На ходу снова лаймер смотрю. Машин тут все равно много, а на другой стороне проспекта гостиница «Космос» стоит, старая уже совсем. Ну метров через триста я проспект пересек, а потом еще с километр дальше протопал. Через мост над Яузой перешел и спустился потом на Малахитовую улицу. Я сначала хотел свернуть на Галушкина, но вовремя вспомнил, что там отделение БНБ расположено, и решил обойти его от греха подальше. Район тут, на Малахитовой, вроде бы неплохой, зелени много, светло. Я сначала даже расслабился немного. Один раз даже сел на лавочке отдохнуть, и вовремя, потому что по улице патрульный автомобиль БНБ проехал. Они остановились чуть дальше и стали проверять документы у какой-то прогуливающейся парочки. Я пригнулся, за спинку скамейки спрятался и сидел там, пока они не уехали. Понятое дело, если бы меня взяли, то этот черный бюрер Шварц меня бы отмазал, но что-то мне не хотелось лишний раз дубинкой по голове получать. Ну я чуток подождал и дальше пошел.

Минут через двадцать местность поменялась, я влево свернул, потом под железнодорожным мостом прошел и по натоптанной тропинке на какую-то аллею вышел. Справа забор тянулся, за которым деревья были, слева – лесопарк. Прошел я сначала какие-то строения, а потом справа за деревьями огни заблестели и музыка послышалась, там, наверное, ресторан был. Я даже пьяные крики слышал, но все это меня не касалась, это где-то далеко было. Здесь, на аллее, освещения не было. А минут через десять я явственно услышал, как слева в темноте за кустами кто-то крадется. Ну я тогда остановился, чтобы понять, не послышалось ли мне, но недалеко от меня ветка хрустнула, а потом там тоже остановились. Я несколько шагов вперед сделал и снова остановился, прислушиваясь. А он в темноте стоит, с места не двигается, ко мне прислушивается. И только-только я успокоился и вперед пошел, как снова слышу: крадется. Я оглянулся, – никого. Темно, аллея эта, лес. Не хватает только гоп-стопа!

Я рукоятку пистолета нащупал, а он уютно так у меня в кобуре отдыхает, и дальше пошел, а слева за деревьями шаги все так же раздаются. Если что, думаю, буду стрелять. Но, честно говоря, трусовато стало. Про этот лесопарк и про еще один – за Гольяново, где лоси раньше жили, чего только не рассказывали: и про маньяков и про людоедов. Столько, говорят, в них народу пропало, что просто ужас.

Ну иду я дальше, мысли про себя гоняю. А мысли у меня все какие-то жуткие. Но я креплюсь. Сначала просто быстрым шагом пошел, а потом иногда и на бег переходить начал. А на аллее, как назло, ни души, ни света фар, ничего. Только вдруг откуда-то появилась и поплыла прямо надо мной луна. Красная, как кровь. Она и вовсе на меня страху нагнала. Вспомнил я, как Серега иногда по ночам про вампиров рассказывал. Он на этом деле помешан был, натурально в них верил! А я-то нет, не верил. Ну а тут так жутко стало, аж мурашки по спине бегут. А этот, кто шел там, в темноте, так никуда и не делся. Идет за кустами и все, что ты будешь делать! Я от него подальше на другую сторону дорожки ушел, чтобы там идти, а тут деревья впереди в стороны разошлись, и я сразу их увидел.

Их было пятеро. Обросшие, никакой поклажи нет. Руки в карманах. Стоят, меня ждут. Высокие такие. У меня аж дыхание перехватило. Остановился я посреди аллеи и понимаю, что у меня времени в обрез. Несколько мгновений. А че делать, непонятно. Обратно бежать? Догонят. Или сожрут, или ограбят и изобьют так, что даже с помощью иксвипрепарата я лечиться буду полгода. В лес ломануться или пистолет вытащить?

Но все за меня страх решил, потому что пока я так стоял и думал, один из отморозков этих вдруг как заорет! Ну меня ноги и понесли. Куда? Да назад же! Куда мне еще бежать-то? Несся я, чесслово, как чемпион, даже земли под собой не чуял! Но сразу понял, что по прямой они меня быстро догонят, поэтому я метров, наверное, через пятьдесят свернул налево и нырнул в кусты, в темноту. Думаю, или скроюсь там, или может быть, к ресторану этому выбегу. Там люди! А какая там темнота, когда луна светит, как на убой! Я из кустов с другой стороны вылетел, и вот ведь непруха какая: оказался я на ровном месте, ни кустика, ни деревца, и до ресторана еще метров, наверное, триста. Там кусты густые только перед рестораном были да вдоль аллеи шли.

А это ведь только так кажется, что триста метров – это ерунда. Ночью да по траве это большое расстояние. Я уже и задыхаться начал, когда услышал – догоняют. Они не все за мной побежали – только трое. Но мне и с этими не справиться. Были бы они помоложе, еще раньше бы, наверное, догнали, а так я все-таки от них вон на сколько оторвался! А когда я понял, что все, хана, не добежать, я куртку расстегнул и «Вальтер» вытащил. Руки у меня тряслись сильно – от бега да и от адреналина тоже. Поэтому я остановился на мгновение, «Вальтер» обеими руками взял, направил его в самого ближнего и на курок жму, а с предохранителя-то снять забыл, а первый, здоровый такой, лохматый, уже совсем рядом, ну тут я, наконец, с предохранителя пистолет снял, поднял его снова и выстрелил.

Отдача была такая, что я чуть пистолет не выронил. А потом я дальше помчался, и времени смотреть, попал я или нет, у меня не было. Чем чаще оборачиваешься, тем меньше живешь. Зато слышал я, что он вроде бы вскрикнул, остановился и ругаться страшно начал. Я до кустов добежал, оглянулся, а там при луне отлично видно: один по земле катается и воет, второй над ним стоит, а третий немного от меня отстал, но все равно за мной бежит. Увидел, что я остановился, с размаху на землю кинулся, а потом видит, − я не стреляю, вскочил, и снова бегом ко мне, одежда у него какая-то длинная и развевается на бегу. Ну я тогда в него выстрелил да и сквозь кусты ломанулся к ресторану, там уже совсем близко было, я даже крики отдельные различил, видать, посетители ресторана мои выстрелы тоже услышали. Я через кусты ломлюсь, а ветки по лицу хлещут, за одежду цепляются, и понимаю я, что навстречу мне тоже кто-то ломится. Кто-то тяжелый такой, но я даже разглядеть его не успел, потому что левой рукой лицо от веток защищал, а в правой пистолет у меня был. Как я его, этого, который мне навстречу шел, не застрелил случайно, сам не пойму. Ни фига ведь тогда в оружии не понимал! Но с другой стороны, там курок был довольно тугой, может, поэтому. Короче, налетел я на него, а он не растерялся, как будто все в темноте видел. Схватил меня за руку с пистолетом и вдруг вывернул каким-то хитрым приемом в сторону от себя, пистолет сразу выпал, а я от боли взвыл. И кричит мне:

– Стоять! Не двигаться! – и голос у него такой, что сразу ясно: шутки шутить не будет.

А мне куда двигаться, когда он мне руку вот-вот сломает?

– Пустите, – говорю ему, – за мной гонятся! – а сам задыхаюсь так, что он, наверное, и не понял ничего. Но он быстро врубился в ситуацию.

– Кто? – спрашивает.

А чего спрашивать, когда и так слышно, что этот, в длинном, к нам через кусты ломится. А потом он сразу на нас вывалился, да и замер на мгновение, я-то ничего не видел в этот момент, кроме земли, да и ту не видел, че там в темноте разглядишь, но тому, кто меня за руку держал, видно было хорошо. На нас сверху лунный свет через листья падал. И слышу я, как он сразу за свой пистолет начал рукой цапать, кобура у него на поясе висела, да только и тот, видать, ждать не стал, сразу кинулся. Ну покатились они, только кусты трещат, а я опять на свободе оказался. Бросился в сторону, думал, уйду все-таки, лесом потом вернусь на Лосиноостровскую. Поплутаю, может быть, но это ведь все лучше, чем в БНБ оказаться.

А тут за спиной у меня, где эти двое по земле катались, выстрел грянул, а потом еще один, почти сразу. Я обернулся, и тут меня кто-то с ног сшиб и сразу же сверху навалился, чтобы я не рыпался, значит, и чесслово, не прошло и двух секунд, как руки у меня оказались за спиной в наручниках, а носом меня в землю ткнули, а потом еще кто-то подошел и фонариком светит, а я вижу ботинки перед моим лицом, знакомые такие ботинки, черные, с клиппонами и с железными защитными вставками, такие патрульные из БНБ носят, и понимаю: все, влип!

Короче, оказалось, что в этом ресторане несколько офицеров из БНБ отдыхали и как раз вызвали патрульных, чтобы те, значит, их по домам развезли. Ну тут как раз я и нарисовался. Не раньше, не позже. Повезло. Этот, который меня с самого начала поймал, а потом драться начал там, в кустах, нападавшего убил. Ну а потом они меня в каморку какую-то в подсобке ресторана притащили, на стул усадили да спрашивать начали, что да как. А я чего им расскажу? Шел домой, наткнулся на этих, погнались. Бежал-бежал и на вас, родимых, выбежал. Пистолет? Да не было никакого пистолета! Путаете вы что-то господин капитан, это у него пистолет был, а у меня – ни-ни, я законы чту. Врать, конечно, пришлось, но тут уж делать нечего. Полиграфа у них в машине нет, да и будут ли они меня на нем проверять – неизвестно. Хотя ясно, конечно, что выяснят они про меня все очень даже быстро, по тем же отпечаткам пальцев. А, выяснив, отправят меня как минимум – в интернат к Ромбергу, а как максимум – за побег – сразу на полгода в тюрьму для малолетних. А если еще и пистолет приплетут, – то и на все два года меня замотают. Здесь, в Москве, с этим строго. Один из офицеров сразу внимание обратил, что у меня каунтера нет, и что я, видимо, с интерната. У обычных-то городских пацанов старые каунтеры с младенчества были. Короче, обыскали они меня, свободный каунтер нашли, карточку ту, что мне Шварц дал, да еще так, по мелочи, потом запихали меня в машину на заднее сидение и повезли в отделение, я даже не понял, в какую сторону. Карточку они эту долго обсуждали. Произвела она них впечатление. Но они, конечно, решили, что я все это украл. И я, чесслово, в этот момент приуныл. Потому что выходило мне – куда не кинь, всюду плохо. Маришка у гадов этих в централе, в интернате Ромберг с Чикой, где-то меня Шварц этот в черном ждет, а тут еще и патрульные с пистолетом цепляются. А ведь где-то есть еще и чемодан с Лохматым, и ведь это я должен Лохматого грохнуть, чтобы за Шнурка отомстить! В общем, понял я тогда, что есть в жизни человека моменты, когда он ничего, ну совсем ничего не может сделать. А тут вдруг у одного из патрульных, который от меня справа сидел, лаймер пищать начал. Он по закрытому каналу сразу на связь вышел, чего-то ему там сказали, и он вдруг как заорет водителю:

– Жми на тормоз! Сказали срочно его доставить на базу «Горизонт»! Гони!

Ну водитель по тормозам ударил, развернул машину ихним БНБ-шным разворотом, да и погнал ее обратно. А патрульный, который рядом со мной сидел, все время назад поворачивался, а там видно – фары чьи-то светят, едет за нами кто-то. Ну вообще-то патрульным боятся нечего, ни один бандюк с ними в светлом разуме тягаться не станет. Но тут они что-то занервничали. Ну мы к какому-то перекрестку выехали, и тут патрульная машина направо свернула и куда-то в лес помчала по узкой такой асфальтовой дорожке. А машина эта от нас отстала. Дорога узкая, темная совсем, кругом деревья стоят, в свете фар стволы мелькают. И куда едем, вообще непонятно. Мне вдруг даже показалось, что они меня убивать везут. Бред, конечно, но ведь и патрульные-то, по идее, от бандюков мало чем отличаются. Могут в отделение отвезти, а могут и на месте шлепнуть. Скажут – шпион, да и все.

А может, меня к Шварцу везли, только узнать мне это было не судьба. Потому что в следующий момент впереди что-то крякнуло, ухнуло, и водитель на тормоза нажал так, что мы все вперед чуть не попадали. И тут я увидел, что на дороге дерево лежит, только что упало. А патрульный, который рядом со мной сидел, как заорет вдруг:

– Назад! Давай назад!

Я чуть не оглох от такого крика, но это было только начало. Потому что, обернувшись, я увидел, как на дорогу из кустов вышел какой-то огромный детина. И в руках у детины было что-то большое, на тубус чертежный похожее. Я такой у Натали видел. Думаю, это был гранатомет, как в фильмах или базука какая-нибудь, в общем, то, чем танки подрывают. А у патрульных же машина бронированная, чем не танк? И тут главный этот патрульный снова как заорет:

– Вон! Все вон!

И всех из машины как ветром выдуло, патрульный только обернулся в последний момент, меня за руки схватил и с заднего сидения выдернул. Больно – не то слово, я даже заорал, но он не обратил на это никакого внимания, меня в кусты подальше закинул, сам на землю бросился. И тут сзади как рванет!

Я по земле перекатился подальше и вижу, как в замедленном кино: машина эта патрульная подлетает вверх, маячком еще так подмигивает, и блики светлые от маячка по листве идут, а под задним мостом у нее огненный цветок расцветает, а потом мне по ушам так взрывом врезало, что я на какое-то время совсем оглох. А машина перевернулась.

И тут как со всех сторон ударят! Я один раз видел у нас в районе бандитскую перестрелку: взрослые бандюки чего-то не поделили. Так вот то была просто компьютерная игрушка по сравнению с тем, что сейчас здесь было! Я в землю вжался и все думал, что мне сейчас хана придет. Стреляли со всех сторон сразу, как на войне, на меня сверху листья сыпались и ветки какие-то. И патрульные тоже отстреливаться стали. А потом слышу откуда-то из темноты крик:

– Пацана! Пацана живого достаньте!

Ну тут я понял, что все это не просто так, и рванул в сторону, в темноту. Но патрульный, который рядом со мной на земле лежал, тоже отреагировал: с ног меня сбил и к земле прижал. А потом, когда стрельба немного утихла, схватил меня за руки и поволок куда-то, как мешок с картошкой. Ну тут я уже как заору:

– Пусти меня! – кричу, – жмот несчастный, руки мне оторвал уже! Пусти!

Почему жмот и почему несчастный – не знаю. Уж орал я, как оралось. А потом он вдруг споткнулся, захрипел страшно и рядом упал. Я смотрю, а у него из шеи нож торчит! И при лунном свете рукоятку металлическую видно. Я аж задохнулся, на коленки встал, руками себе помогаю, чтобы на ноги подняться да и рвануть куда подальше отсюда. И трясет меня всего, как собачонку какую на морозе. И от страха и от адреналина. А потом я в кусты бросился, туда, где темнота поглубже, все думал, что уйду. А бежать-то почти не могу, ноги подкашиваются. Споткнулся, упал да и покатился куда-то в ложбину. Лежу, думаю, может, не заметят? А кто не заметит, об этом не думаю. В землю вжался, а стрельба-то утихла почти. И тут слышу: шаги рядом совсем. И лучом фонаря по земле шарят. Я хотел было в сторону уползти, за кусты, а там, за кустами, тоже уже кто-то с фонарем ходит. Меня ищут. Куда деваться? Ну пока я так размышлял, шаги у меня за спиной раздались, совсем близко, и кто то говорит:

– Гляди, да это он!

Ну я и рванул с низкого старта. Да куда там! Схватил меня кто-то поперек пояса, а второй кричит:

– Держи его, держи! Уйдет!

А потом к нам кто-то еще подбежал, и мне к лицу тряпку какую-то прижали. Я вдохнул, ничем не пахнет, а голова закружилась. Потом чувствую: волокут меня куда-то за руки за ноги, а потом все: темно вокруг стало.

В следующий раз я очнулся вообще непонятно где. Лежу на спине. Справа и слева люди идут, и меня, видать, на каталке по какому-то коридору везут. Свод кирпичный иногда видно, а так вообще-то темно, только лучи фонарей мелькают. Да быстро так везут, бегом буквально, а потом один и говорит:

– Переверните его на живот да смотрите, чтобы не задохнулся, он живой нужен. У кого скальпель?

Ну все думаю, конец мне пришел, это торговцы органами, я про таких много жуткого слышал. Только почему именно я, и зачем им нужно было с патрулем связываться? Но ответов на эти вопросы, сами понимаете, у меня не было, а потом меня на живот перевернули, куртку с балахоном задрали, снова к лицу тряпку прижали, и я больше ничего не помню. Все.

И снова я этого черного увидел. Мерещится мне, будто я стою у кирпичной стены, и бежать мне некуда, и темно совсем, и только где-то высоко-высоко лампочка электрическая светит. Светит и почему-то раскачивается, и круг света вокруг меня то сужается, то снова расширяется. А вне этого круга – темнота, хоть глаз выколи, и как будто знаю я, что черный прямо передо мной стоит. Совсем рядом, особенно, когда край освещенного круга ко мне приближается. Стоит и смотрит на меня так пристально, мне аж холодно становится. И страшно. И я все думаю: вот сейчас лампочка, не дай Бог, погаснет, и тогда я с ним, с этим черным, один на один в темноте останусь… А лампочка не гаснет, только все раскачивается и раскачивается, а у меня от страха в животе все словно скручивается… А потом лампочка все-таки погасла, и я от ужаса очнулся.

Оказалось, лежу я в какой-то комнате. Комната сырая, потолки – низкие. На потолке – светильник такой слабенький, плоский. Три стены – бетон, а третья – кирпичная, с дверью. Подо мной матрас. Но все это я рассмотрел уже потом, а первое, что я увидел, когда глаза открыл – это зубы. Длинные такие, и зубов этих много-много, как у акулы. И нос – черный. А потом тварь эта вдруг язык высунула и облизнулась. И тогда я понял, что это собака, и даже понял, что знаю, как эту тварь зовут. Анжелина. Бультерьер Лохматого. Вон, даже неоново-розовый хохолок на макушке торчит. Глазки у нее красные, маленькие, злобные. Стоит она так надо мной, слюни роняет, шерсть на подбородке топорщится. У Анжелины на подбородке клок шерсти такой приметный, словно бородка мушкетерская, даром что сука. Ну я голову чуток приподнял, а она опять зубы оскалила и глухо так ворчит, мол, только попробуй, двинься с места, я тебе сразу нос откушу. А потом дверь железная загремела, открылась, и в комнату двое вошли. Один фонарь держит, а второй тростью по полу стучит. И сразу стало ясно, что этот, с тростью, тут главный. На нем длинный такой плащ был, и капюшон на голову наброшен. А второй и дверь перед ним придержал, и стул ему пододвинул. А этот, в плаще, на стул сел, капюшон снял, и я понял, что это сам Лохматый. Свету в комнате, конечно, мало было, но Лохматого не узнать трудно – черный он. Дреды в разные стороны торчат, борода длинная в косички заплетена и на руках перстней – буквально на каждом пальце. Анжелина аж завизжала от радости, у него под ногами вертится. А она здоровая ведь, как поросенок. Я думал, он меня сейчас этой своей тростью оприходует, чтобы я не лез, куда не следует. А он стул ко мне пододвинул, наклонился надо мной, на трость оперся и участливо так спрашивает:

– Ну как ты тут, братишка? – акцента у него нет почти. Родители его, говорят, в Англии жили, а он уже тут, в Москве родился.

А я откуда знаю, как? Я ж не понял еще ничего. А тут чувствую, под лопаткой побаливает, и тут до меня вдруг доходить стало, что это они мне маячок из-под кожи вырезали. Я майку задрал, думал там шрамы какие страшные, может, они мне почку вырезали или еще там чего, а там все нормально.

А Лохматый усмехнулся так, понял мои страхи, а потом кивнул, догадку мою подтверждает:

– Да, – говорит, – жучок мы удалили. Там, не волнуйся, все залеплено, как надо. А все остальное, братишка, у тебя на месте.

А тут я бровь свою ощупываю и понимаю, что и пирсинга этого дурацкого тоже нет, а потом палец в ухо затолкал, чувствую – и микрофон удалили!

А Лохматый вдруг меня за подбородок взял, к свету лицо повернул, присвистнул и спрашивает:

– А тебе ничего не кололи?

А я смотрю: у него глаз один мутный совсем, а через все лицо шрам идет. И еще я думал, что он моложе намного, а он старый уже почти, лет, наверное, сорок. Я его так близко и не видел никогда. Наверное, у меня на лице отразилось что-то, потому что он вдруг все понял, усмехнулся.

– Что? – говорит. – Страшный я? А ты думал – красавцем окажусь? – а потом ко второму оглянулся и говорит. – Ты бы пареньку дал чего поесть, а то он тут уже сутки почти сидит, – и опять ко мне повернулся. – Ну так что? Кололи тебе что-нибудь или нет?

– Кололи, – говорю. А голос у меня от долгого молчания сиплый. – Икс-ви в больнице, я чуть не помер.

– Ну надо полгать… – он усмехнулся.

А тут второй вернулся и принес мне термос с чафе и бутерброд с консервированной ветчиной. А я на Лохматого во все глаза смотрю, не могу оторваться. Как кролик на удава, чесслово. А он сидит такой расслабленный, на меня тоже смотрит, улыбается, зубы у него желтые, но улыбка добрая. Второй мне кружку с горячим чафе в руки сует, я ее машинально в руки взял, а руки у меня трясутся. Лохматый увидел это и говорит:

– Ну что же ты так боишься? Ты не бойся.

А тут я вспомнил, что убить его должен, а у меня даже пистолета теперь нет. Как же его зовут? Кажется, Абакум. Тут я кружку на пол поставил и спрашиваю его:

– А за что ты, Абакум, Шнурка убил?

У него с лица улыбка пропала.

– Какого, – говорит, – Шнурка?

– Друга моего, – отвечаю, – Димку Семина, – и кинулся я на него. Думаю, застрелить нечем, я его так достану.

Но мне не дали. Набежало сразу в комнату человек, наверное, пять. Анжелина эта лает. Меня от Лохматого оттащили, к полу прижали. Трое на мне сидят, так, что я вздохнуть могу с трудом, двое Лохматого с пола поднимают. Но что удивительно, никто не ругается, говорят так тихо, по-деловому:

– Может, он того? Тронулся? Связать его?

– Бедный пацан… Тронешься тут с такого…

– Да, наверное, связать надо.

А я ору:

– Слезьте с меня все, слезьте! За что он Димку убил? За что? За чемодан дури Димку убил! За гребаный чемодан! И цепочку, цепочку мою, ему на спину положил! Думал, испугаюсь, дурь твою обратно притащу! А фиг тебе! Фиг тебе, понял! Все равно доберусь до тебя, Лохматый, все равно доберусь…

Но кричать я так мог сколько угодно долго, потому что эти трое меня крепко держали. Ну и через какое-то время я выдохся. А Лохматый к этому времени отряхнулся, одежду в порядок привел, обошел эту кучу малу и возле моего лица на корточки сел.

– Ты чего, – говорит, – малец, реально умом тронулся? Какой чемодан?

И тут я понял, что он не шутит. Не знает он ничего.

– Какой? – хриплю. – Коричневый такой с триметодолом.

А Лохматый и говорит:

– Ну-ка отпустите его. Пусть расскажет.

А они ни в какую. А он с ними даже спорить не стал.

– Отпустите, – говорит.

И голоса даже не повысил, но появились у него в голосе такие железные нотки, что сразу же чувствую: отпустили. Сел я, сижу, смотрю на него снизу вверх, а остальные настороже стоят. Готовы, если что, сразу кинуться. Но вот ощущение, что это они делают не потому, что он им платит или боятся они его, а за то, то они его уважают и не хотят, чтобы с ним что-то случилось, не проходит. Я в первый раз тогда такое увидел. А он повторяет:

– Давай, расскажи мне про чемодан.

Ну я и рассказал. И как мы с Джокером этот чемодан нашли, и про то, как перепрятали, и про то, что мне Рамирес рассказал. Ну я как до Рамиреса дошел, так он меня остановил.

– Ясно, – говорит, – все с тобой, Шурыч. Развели тебя как лоха. Это они умеют.

И тут у меня вроде как перед глазами прояснилось, и все сразу на свои места встало! И Шварц этот, и Ромберг, и даже Чика! А с чего я вообще взял, что чемодан принадлежит Лохматому? Да с чего я вообще взял, что в чемодане именно триметодол? Там, вообще, может, пустышки лежат!

– А Рамирес? – спрашиваю. – Он же мне сказал, что это ваш чемодан!

– А Рамирес уже сто лет стучит, – отвечает мне Лохматый. – Не стучал бы, давно бы загребли. Все, кто на улице стоят, все стучат, куда надо. А иначе как бы бюреры такой порядок навели? У них все под контролем, братишка!

– А кто же тогда Шнурка убил? – продолжаю я спрашивать, хотя ответ уже очевиден.

– Да кто тебя на меня натравить хотел, тот и убил, – отвечает мне Лохматый. – Сам подумай, были такие?

А мне чего думать? Я и так знаю, что это этот, с разными глазами. Шварц из БНБ. Я взгляд отвел и головой киваю, мол, ясно.

– Ну вот, – говорит Лохматый. – Вот мы все и выяснили. А ты, Шурыч, умный парень. Только в следующий раз сначала все анализируй и только потом на людей кидайся. Хорошо?

Ну я в ответ кивнул, а голову не поднимаю. Стыдно мне. Стыдно так, что и сказать в ответ нечего. Да он вроде бы и сам это понял. А тут еще псина его эта вонючая подошла ко мне и давай в лицо лизать. Тьфу, да и только!