Текст книги "Погибаю, но не сдаюсь! Разведгруппа принимает неравный бой"

– Могу показать на карте, – добавил Марков.

– Показывайте, – решился лейтенант и распахнул полевую сумку.

Память Маркова не подвела. Низина действительно присутствовала. Вот она, обозначена на карте. Да и как ее забудешь, когда за юнкерские года не один раз делал тут с товарищами съемки местности…

– Надо только сбить немецкий заслон… – озабоченно потер подбородок лейтенант.

– Патронов в обрез, – отозвался старшина.

– Сколько отсюда до немцев? – поинтересовался Марков.

Его опять недоуменно смерили взглядом, но ответили:

– Метров сто пятьдесят.

– Нам бы только это расстояние пройти, – посетовал лейтенант. – А дальше в низине скроемся.

– Отдайте все патроны пулеметам. Пусть нанесут короткий, но мощный огневой удар. А затем ударим в штыки, – произнес Марков.

На несколько секунд все остальные опешили от его высказывания. Затем старший политрук ядовито произнес:

– Товарищ боец, вы не слишком много на себя берете?

Старшина и лейтенант переглянулись друг с другом. В их взглядах промелькнуло одобрение.

– Боец дело говорит, – прогудел старшина.

– А это идея, – согласился лейтенант и даже азартно улыбнулся уголком рта.

По рядам пошли каски, в которые сбрасывали патроны. Было решено оставить только одну обойму на человека. Оба «максима» развернули в обратном направлении. Наметили сектора обстрела для пулеметов и направление прорыва. Атаку назначили за час до наступления вечерних сумерек.

– Приготовиться к атаке, – шепотом понеслось по траншее. А затем Марков повторил, передавая дальше, так хорошо знакомую ему команду:

– Примкнуть штыки!

Залязгало железо о железо. Исправно выполнили команду кадровые красноармейцы. Рядом так же сноровисто, как и Марков, четкими движениями, провернув, зафиксировал штык на стволе винтовки пожилой кряжистый ополченец с седыми усами в ладно пригнанной шинели. С прочими ополченцами дело обстояло хуже – опыта обращения с оружием они практически не имели. По траншее, пригибаясь, пробирался старшина, быстро осматривая винтовки, кому-то что-то на ходу поправляя и показывая. Закончив осмотр, старшина сделал знак лейтенанту. Тот посмотрел на наручные часы и махнул рукой.

Хлестко ударили с флангов в сторону разведанных немецких позиций пулеметы. Немцы, засевшие на краю поля, допустили ошибку – принялись тут же отвечать из всех видов стрелкового оружия. Чем обнаружили раньше времени свою систему огня. Хотя им стоило бы дождаться самой атаки и уже потом открывать огонь. Цели для «максимов» были немедленно откорректированы, обстрел перенесли на немецкие огневые точки. Неприятельский огонь начал заметно стихать.

– Патроны на исходе! – доложили пулеметчики.

Лейтенант отважно выскочил на бруствер с пистолетом в руке:

– За Родину!

– За Сталина! – Это выбрался на другом фланге узкого участка прорыва старший политрук.

– С х… ли нам! – негромко огрызнулись по траншее несколько вчерашних зэков из числа спецконтингента, тем не менее исправно вылезая наружу.

Над бруствером нерешительно стали появляться серые и зеленые фигурки.

– Пошли, вашу мать!!! – подвел итог своим рыком носившийся в центре позиций с винтовкой наперевес старшина, подгоняя замешкавшихся бойцов.

Рядом с Марковым размашисто перекрестился пожилой седоусый ополченец, ловко перехватил винтовку и, поставив ногу в заранее выдолбленную земляную ступеньку, оттолкнувшись, выскочил из окопа. Марков последовал его примеру. На бруствер он прыгнул с каким-то даже остервенелым весельем. Тело подсказывало верные движения, винтовка в руках придавала уверенности. А то, что в магазине всего пять патронов, – так к этому не привыкать! Бывало и хуже…

Бежали нестройно, тяжело дыша, только размеренно брякало на атакующих снаряжение. Пулеметы, расстреляв последние патроны, смолкли. На какой-то миг оказалось, что звуков боя не слышно вовсе. Только сосредоточенное сопение и топот нескольких десятков пар ног. Кто-то поскользнулся, матерно выругавшись на ходу, кто-то отчетливо прочистил нос, громко харкнув в пожухлую траву. И все это не сбавляя темпа, стремительно сближаясь с противником. Отчетливо разглядев его перед собой, припустили так, что им показалось – они не бежали, а летели над землей. Видимо, эти долгие секунды безмолвия, в котором надвигалась на них грозно ощетинившаяся штыками нестройная цепь, и вывели немцев из равновесия. Когда противоборствующие стороны сблизились до двух десятков метров, противник засуетился на своих позициях. Пригибаясь, несколько серо-зеленых фигур побежали назад. Округу огласили истеричные вопли на немецком языке. Они как будто явились сигналом для всех: частой скороговоркой затараторили немецкие автоматы, сразу же делая большие бреши в цепях атакующих. Но момент был противником упущен.

– Огонь! Огонь! – надрывно понеслось над цепью.

Нестройным залпом бабахнули трехлинейки. Затем еще раз совсем вразнобой, а после уже отдельными одиночными выстрелами. Стреляли с ходу. Секунду спустя первые ряды бегущих на прорыв бойцов схлестнулись с немецким заслоном. За миг до этого от него отделилось несколько человек с примкнутыми к винтовкам штык-ножами и очертя голову бросились с перекошенными лицами навстречу русским. Смешалось все: уханье, выкрики, мат, предсмертные хрипы, стоны раненых. И этот отвратительный хруст входящих в живые тела штыков. Не было только одного – за время рукопашной не раздалось ни одного выстрела. И от этого, пожалуй, было еще страшнее, чем если бы они стреляли друг в друга, потому что все это время люди со всех сторон стремительно продолжали падать замертво. Взаимное избиение перед кромкой леса продолжалось всего пару минут. Но на земле остались лежать несколько десятков скорченных в страшных позах трупов русских и немцев.

Марков привычно отразил достаточно умелый выпад, сделанный против него жилистым немцем в круглых очках с металлической оправой. Принятая на цевье, винтовка противника пошла в сторону и вниз. Теряя равновесие, тот по инерции начал подаваться к земле. Не успевая ударить штыком, Марков на бегу с размаху заехал ему прикладом по лицу, вбивая кованым затыльником трехлинейки круглые очки прямо в переносицу. Истошный крик сзади, но Марков даже не обернулся, перепрыгнув через чей-то труп, стремительно понесся дальше. Следующий выбранный им противник, не прияв удара, опрометью пустился наутек. Преследуя его, Марков наскочил в кустах на немецкий пулеметный расчет, отчаянно пытавшийся перезарядить ленту. Невесть откуда рядом возник тот самый кадровый старшина с самозарядной винтовкой. Выпустив по кому-то в другую сторону один за другим оставшиеся в обойме патроны, старшина развернулся к немецким пулеметчикам и, дико, вращая глазами, громовым голосом заорал:

– Пленных не бра-а-ать!!!

Марков выставил перед собой винтовку с примкнутым штыком. У него к тому времени в ней тоже не оставалось ни единого патрона. Они со старшиной подались на немцев одновременно. Те, бросив пулемет, метнулись к кустарнику и, как лоси, отчаянно затрещали ветками на бегу, оставляя за собой в зарослях целую просеку.

Врага гнали до самого поля. Уже за кромкой леса Марков видел, как бывший перед началом атаки в траншее рядом с ним пожилой седоусый ополченец по всем правилам штыкового боя атаковал одного за другим двух долговязых немцев, попытавшихся сопротивляться. Все было кончено в три секунды – подобно чучелам на полигоне, оба продырявленных противника поочередно повалились в разные стороны.

«Длинным – коли, коротким – коли!» – только и билось в голове у Маркова в такт с бешено стучащим сердцем. На поле они остановились, медленно приходя в себя. После атаки осталось десятка два бойцов. Выживших ополченцев Марков насчитал всего несколько человек. Немецкий заслон, выставленный против них, вырезали полностью…

Шатаясь, от деревьев к ним шел лейтенант. Левый рукав его гимнастерки был распорот штыком от запястья до локтя, головной убор потерян, светлые волосы, оставленные над выстриженными висками, трепал ветер. Продолжая сжимать в руке пистолет, лейтенант то и дело судорожно поправлял прическу раненой рукой, не замечая, что уже весь измазал себя своей кровью. А может быть, и не только своей. Старший политрук из боя не вышел. Наспех перевязав раненых и подобрав кое-какие трофеи, быстрым шагом двинулись к низине у озера. И лишь отойдя на пару километров, присели отдохнуть ненадолго под прикрытием зарослей тростника. Смеркалось.

Марков оседлал поваленный ствол дерева, отвинтил крышку немецкой фляги, подобранной на месте боя. Поднес флягу к губам, понюхал – мягко ударило крепким приятным алкоголем. Он сделал большой глоток – во фляге оказался ром. Внутри сразу потеплело. Суконный чехол фляги с одного бока пропитался кровью, надо полагать, бывшего владельца. Это не беда, совершенно равнодушно отметил про себя Марков, пятна можно будет застирать. Невдалеке уже велся негромкий разговор.

– А немец-то штыкового удара не держит, – с удивлением отмечал один из кадровых бойцов.

– Он его никогда и не держал, – произнес седоусый пожилой ополченец, тот самый, что заколол на поле двоих противников.

– Не скажи, – вступил в разговор третий, тоже из ополченцев, худой и сморщенный, на вид лет хорошо за пятьдесят. – Мы в шестнадцатом с немецкой гвардией крепко сошлись. Полдня на штыках качались – то они нас, то мы их.

– Ну и? В итоге?

– В итоге мы их.

– А я про что? – усмехнулся седоусый. – Говорю же, не держит. Проверено.

– Какого полка? – уверенно окликнул Марков пожилого седоусого ополченца.

– 147-го пехотного Самарского, – моментально бодро отозвался тот и расплылся в улыбке.

– 37-я дивизия? – тоже улыбнулся Марков, придвигаясь ближе.

– Ага. От Маньчжурии до Румынии.

– Ну, давайте, мужики. Будем живы…

Фляга пошла по рукам.

Пожилой ополченец выпил, крякнул и промокнул верхней стороной ладони усы. Хитро прищурившись, сказал вдруг Маркову:

– А вообще-то мы ополченцы с Путиловского завода. Нынче – завода имени товарища Сергея Мироновича Кирова. Вот так-то – попрошу вас иметь в виду.

– Красная гвардия! – добавил худой таким тоном, что было непонятно, язвит он или говорит серьезно.

– Отчего ты со мной на «вы»? – поинтересовался Марков. Седоусый ополченец был прилично его старше.

– Оттого, что вы из прежних офицеров, – делая ударение на букве «о», глядя все с той же хитрецой, отвечал старый солдат. – У меня тоже глаз наметан…

– Верно, – не стал отпираться Марков.

Ополченец поглядел на него пристально и уже серьезно, затем сделал из фляги еще один глоток и, так ничего больше и не сказав, вернул ее Маркову.

– Подъем, подъем, – вопреки обыкновению негромко сообщал шедший по низине старшина. – Выдвигаемся, ребята.

– Ну, с Богом, – обронили, вставая, путиловцы, ныне рабочие завода имени Сергея Мироновича Кирова…

Той же ночью они благополучно вышли к своим. Лейтенант обещал представить Маркова и других отличившихся в рукопашной схватке к наградам. При неровном свете коптилки в низенькой землянке он старательно переписал все их данные и упрятал листок в ставшую еще более пухлой полевую сумку. Больше ни лейтенанта, ни его старшину Марков никогда не видел. Не нашли их и награды – может быть, затерялось в суматохе боев представление на них, может, лейтенант не успел его подать, или с ним самим чего случилось, а может, где-то наверху решили, что недостойны они, лагерники с непогашенной судимостью, пока что никаких правительственных наград. Судимость с Маркова сняли только в новом, 1942 году. На Пулковских высотах он был легко ранен в руку пулей навылет. Его привезли в госпиталь в Ленинград. Пустячная, в сущности, рана никак не хотела заживать – прежде всего виной была катастрофическая недостача питания. Более того, с рукой начались осложнения. Та, первая блокадная зима оставила в душе у Маркова неизгладимый след. Он отчетливо увидал, что бывают вещи пострашнее передовой – это тыл, если имя этому тылу блокадный Ленинград. Разум отказывался верить, что картины конца зимы еще не самые страшные по сравнению с тем, что, как рассказывали выжившие жители, творилось здесь в декабре 1941-го. Разум не способен был тогда задавать вопросы. Во всем существе пульсировала лишь одна мысль, один образ: Господи, за какие грехи ты допустил такой кошмар, который не может перекрыть никакое мужество? Ему сказочно повезло, когда его в числе прочих раненых эвакуировали из блокадного города по ледяной трассе. Вылечившись, он к лету снова попал на фронт, на сей раз под Ржев. Теперь уже в качестве полноправного красноармейца. В разведку его не хотели брать достаточно долго – мешали немолодой возраст и анкетные данные. Несколько раз Маркова заставляли писать автобиографию, будто бы ожидали новых фактов из его жизни. Стиснув зубы, он всякий раз садился писать…

– Читал я твое дело. Офицер, отсидел… Странно, что статья не политическая. Да ты небось в первом же рейде к немцу перебежишь, – полушутя, полусерьезно говорил батальонный комиссар, в очередной раз рассматривая кандидатуру Маркова. – Чего ты так в разведку рвешься?

– Видать, невнимательно читали, – закусив губу, процедил Марков. – Рвусь, потому что могу быть полезен. Не в тыл прошусь. А перебежать уже давно мог. Вы по себе судите?

– Ну, Марков, ну знаешь ли, за такие шуточки… – прямо задохнулся комиссар.

– Это справедливо, – высказал свое мнение командир разведроты, средних лет майор с орденами, полученными еще за бои при Хасане и в финскую кампанию. И, обернувшись к комиссару, пояснил: – Кто хотел перебежать, давно уже перебежал. Сами знаете.

– Это враги народа! – отрубил комиссар.

– Спасибо. Утешили, – скривил губы в адрес майора Марков.

– Не кипятись. – Майор вынул из ножен на поясе нож разведчика и, повертев его будто в задумчивости, резким движением, не вставая из-за стола, метров с десяти вогнал в поддерживающий накат бревенчатый столб. Подошел, выдернул нож, протянул Маркову:

– Попадешь в то же место?

– Дайте сюда.

Марков отошел с ножом в самый дальний угол блиндажа. Майор и комиссар следили за ним очень внимательно, но ни один, ни второй не смогли уловить момента, когда Марков осуществил замах. Потому что замаха не было – нож был пущен прямо от бедра. С сухим треском сталь вошла четко в оставленную майором расщелину.

– Ловко! Научите? – подивился майор, сам не замечая, что назвал Маркова на «вы».

– Берете в разведку? – в упор поглядел на майора Марков.

Тот переглянулся с комиссаром. Последний сделал недовольно-неопределенную гримасу.

– Беру! – твердо заявил майор.

Майор ни разу не пожалел о своем выборе. К весне 1943-го Марков уже командовал разведвзводом, когда на него пришел вызов прямо из штаба дивизии. На сердце стало холодно и тоскливо. Оставаясь внешне совершенно спокойным, Марков явился по назначению. На столе лежало весьма пухлое дело, которое листал толстый дядька с малиновыми просветами на подполковничьих погонах. Видеть снова погоны Маркову было непривычно.

– А, Марков, – кивнул вошедшему на стул подполковник. – Присаживайтесь…

Чуть позже оказалось – нет повода для беспокойства. Скорее, наоборот…

– Так-так, Симбирский кадетский корпус… Павловское военное училище – ого! – поднял глаза на напряженно сидевшего перед ним Маркова малиновый подполковник. – Команда пеших разведчиков. В 1917 году поручик…

Марков судорожно сглотнул помимо своей воли – лучше в самый опасный рейд, чем сидеть вот так вот здесь, на стуле…

– Армии нужны квалифицированные кадры, – закрыв папку и хлопнув по ней сверху ладонью, дружелюбно произнес подполковник. – С вашими подготовкой и опытом… В общем, принято решение отправить вас на курсы младших лейтенантов.

Тем же летом Марков вернулся на фронт уже в офицерских погонах. Вернулся как раз в самый канун немецкого наступления под Курском. А впереди были еще почти два года войны, командование разведротой, бесчисленные рейды в тыл противника, тяжелые бои, освобождение собственной территории, вступление в Европу. И почти каждый день – потерянные товарищи. Повседневная боевая работа. И вот теперь, под самый конец войны, судьба забросила их в Югославию…

16

Они лежали сейчас здесь, за полуразрушенной каменной стенкой, пытаясь найти хоть какое-то укрытие от минометного обстрела. Мины рвались на верхней площадке, в воздух взлетали комья земли и камней, искрошенные остатки кустарника, срезанные ветви деревьев. Осколки, рикошетя во все стороны, со свистом рассекали воздух. Невидимые глазу усташские минометчики знали свое дело хорошо. Коротко вскрикнув, упал и больше не шевелился один из разведчиков. Еще двое, перераненные, слабо двигая ногами, вытянулись вдоль стены. Марков огляделся по сторонам. Вот, стиснув зубы, скорчился с автоматом в руках Быков. Повязка на его голове снова пропиталась кровью. Тревожно озирается лейтенант Чередниченко, прижавшись плечом к старым камням. Вот заботливо накрыл пулемет собственным телом Паша-Комбайнер. Смотрит на Маркова, мучительно ожидая команды. Игнат Фомичевё выставив вперед нижнюю челюсть, сосредоточенно водит стволом автомата по кромке кустов у них за спиной – пытается обнаружить пока невидимого отсюда противника. Вот совсем бледный сержант Куценко. Вася Бурцев, сжавшись в комочек, совершенно по-детски обеими руками тщетно пытается натянуть каску поглубже на голову. Что-то неслышное за грохотом разрывов кричит подполковник Ратников, размахивая своим неизменным ППСом. А мины все продолжают и продолжают ложиться чертовски грамотно, нанося им все новые и новые потери. Положение складывалось отчаянное.

– Командир! – перекрикивая вой минометов, закричал Быков, указывая руками в сторону кустов у них за спиной.

Марков глянул в указанном направлении – между деревьями перебегали фигурки в немецкой форме. Осторожно высунулся, посмотрел в сторону долины – там от опушки снова начали разворачиваться неприятельские цепи. Вскоре к минометному обстрелу с закрытых позиций добавился винтовочный и автоматный огонь по ним с тыла. Разведчики попытались отвечать из стрелкового оружия. Но, прижатые осколками мин к каменной стенке, вести прицельный огонь они не могли. С вытянутых над головой рук наугад куда-то стрелял Фомичев. Метался Клюев, напрасно пытаясь найти место, где установить пулемет. За эти минуты они потеряли еще двоих человек убитыми.

Неожиданно пулемет ударил с башенки. Все машинально задрали головы. Обороняющиеся стреляли не в долину, как перед этим, а в обратном направлении – прикрывали разведчиков с тыла. Усташи за деревьями были вынуждены на время залечь.

– Эй, советчики! – раздалось со ступеней, ведущих на первый ярус. – Давайте сюда!

Марков переглянулся со своими бойцами.

– Не дурите, братцы! Пропадете! Лезьте к нам! – громко повторили приглашение снизу.

Несколько пар глаз наверху устремились на Маркова. Нужно было решать. И капитан отчетливо произнес:

– Спускаемся. Это приказ!

– Не стреляйте! – прокричал в сторону лестницы Чередниченко. – Мы идем!

И решительно нырнул вниз, придерживая одной рукой болтающийся на шее автомат. Затем волоком подтащили к лестнице двоих тяжелораненых. Прикрываясь каменной стенкой, начал спускаться ефрейтор Быков. На середине лестницы он остановился, готовый принять раненых. Одного разведчика спускали вниз в бессознательном состоянии. Второй кое-как, придерживаемый ефрейтором, сполз по лестнице сам. Марков кивнул в сторону Ратникова. Фомичев, закинув оружие за спину, подхватил подполковника под мышки.

– Своих сдаешь, Марков?! – заорал Ратников, пытаясь сопротивляться.

Автоматная очередь выбила над их головами из стены каменную крошку.

– Другой вариант на тот свет. Куда прикажете? – прокричал в ответ Марков.

– Да я лучше сдохну! – отчаянно дернулся подполковник, пытаясь согнуть простреленные ноги и тут же бледнея и корчась от дикой боли.

– Тащи его! – махнул рукой Фомичеву капитан.

Игнат поволок начальника политотдела с насквозь простреливаемого верхнего яруса. Разорвавшаяся совсем рядом мина сыпанула новой порцией осколков по камням. Фомичеву пропороло щеку, Ратников же вдруг неожиданно обмяк и закатил глаза. Выяснять, что с ним, наверху не было ни малейшей возможности.

– Принимай, – головой вниз свалил по лестнице подполковника Фомичев, заливая ступени капающей с лица собственной кровью. – Упрямый, как осел.

– Все?

– Слава Богу, да…

Быков обхватил бесчувственного Ратникова за грудь и вместе с лейтенантом Чередниченко потащил по сводчатому коридору. За ними следом заскочили на лестницу остальные разведчики. Вниз полетели вещмешки с боеприпасами. Паша-Комбайнер перед тем, как нырнуть вниз, все же исхитрился дать длинную очередь по засевшим в кустах у них за спиной усташам. Последним по лестнице спустился капитан Марков.

Попетляв по сводчатому кирпичному коридору, миновав несколько совсем низких проходов, разведчики попали в достаточно просторное помещение с узкими окнами-бойницами. Дневной свет падал неровными полосами, чередуясь с участками полумрака. Справа крутая каменная лесенка уходила наверх – надо полагать, вела в башенку, из которой можно было контролировать верхний ярус. Световое пятно у лестничного проема освещало добрую треть помещения. Марков по достоинству оценил позицию – здесь можно было отбиться от целого полка. Внутри резко пахло горелым порохом, а утоптанный песчаный пол был сплошь усеян стреляными гильзами. У стены на ворохах соломы уже лежали двое раненых разведчиков рядом с несколькими такими же ранеными в немецкой форме. Над ними хлопотал седой худенький человек в военном френче с накладными карманами. Сюда же поместили и подполковника Ратникова. От окошек-бойниц, в которых они занимали оборону, на вошедших разведчиков устремили взгляды люди в немецком обмундировании и снаряжении. Десяток пар глаз пытливо изучал бойцов в советской военной форме. В устремленных на них взглядах Марков обнаружил скорее удивление и любопытство, нежели неприязнь или угрозу. А вот разведчики смотрели насупленно и угрюмо – за четыре года они привыкли только убивать или брать в плен всех, кто носил серо-зеленую форму с орлом над карманом. И война еще не закончилась…

Из минутного оцепенения и тех, и других, вывела раздавшаяся сверху пулеметная очередь.

– Милов, патроны! – раздался гулко разносимый эхом голос пулеметчика из башенки.

Стуча сапогами, в помещение скатился с лесенки молодой человек в коротком немецком кителе с закатанными рукавами. В руках он держал несколько изогнутых рожков от чехословацкого пулемета «зброевка». Быстро окинув взглядом советских разведчиков, он звонко выпалил:

– Ух ты, как наши! И форма такая же…

И кинулся к цинковому ящику, упав на колени, принялся набивать рожки патронами.

Фыркнул от явной видимой несуразицы Фомичев – одетые в немецкую форму люди говорят, что разведчики выглядят как непонятно чьи наши, да еще и про форму какую-то глупость несут. Будто не видно, что на одних форма немецкая, а на других советская. Остальные разведчики только недоуменно переглянулись. Кровь из пропоротой щеки Игната полилась вновь, и он, сморщив от боли нос, обхватил лицо ладонями.

– Они и есть наши, – неожиданно громким, густым баритоном произнес субтильный старичок-доктор и, приглядевшись к Фомичеву, решительно потребовал:

– А ну идите сюда, батенька. Будем зашивать.

– Противник с фронта! – выкрикнули от окна.

– По местам! – распорядился одетый в пятнистую куртку немолодой человек в заломленной на затылок немецкой офицерской фуражке, с короткой рыжеватой челкой и подстриженными старорежимными усами. И, выйдя на середину помещения, оглядел разведчиков. Задержал на несколько секунд пристальный взгляд на Маркове, затем резко повернулся к нему вполоборота и глухо произнес:

– Занимайте оборону…

Марков вздрогнул, судорожно проглотил комок в горле и приказал своим:

– К окнам! Клюев, пулемет на правый фланг!

Паша-Комбайнер на секунду замешкался, искоса глянув на своего командира – голос Маркова был неузнаваем. Затем вместе с остальными разведчиками устремился к бойницам. Быков вынимал из вещмешков патроны россыпью и гранаты. Присевшему тут же на солому Фомичеву доктор во френче зашивал скобой щеку. Игнат кривил физиономию, но терпел – шили наживую. У крайней левой бойницы заработал длинными очередями немецкий MG. Марков глянул в долину – неприятельские цепи залегли.

– Воронцов, береги патроны! – напомнил человек в пятнистой куртке.

Пулеметчик в немецкой форме, невозмутимо поправляя прицел, кивнул спокойно и уверенно.

– Не боись, поможем! – отозвался от крайнего правого окна Паша-Комбайнер, нажимая на спусковую скобу. В его руках бодро застрекотал «дегтярев»-пехотный. Разведчики Маркова рассредоточились у окон, смешавшись с обороняющимися здесь до них. Быков, сидя на полу, пригоршнями совал «лимонки» без разбора во все протянутые к нему руки…

Ожесточенный бой продолжался, не ослабевая, больше двух часов. Совместными усилиями отбили семь неприятельских атак. Дважды усташи подходили вплотную к стенам древнего укрепления и пытались закрепиться в мертвом пространстве – их забрасывали гранатами. В бою погибли еще несколько чинов Русского корпуса и разведчиков Маркова. Еще с десяток человек из числа оборонявшихся получили ранения разной степени тяжести. Доктор Головачев беспрестанно находился при раненых, не только оказывая медицинскую помощь, но и подбадривая каждого словом. Его густой баритон, внушавший спокойствие и уверенность, разносился под каменными сводами особенно отчетливо в те моменты, когда пальба немного стихала. Никаких различий между людьми, одетыми в немецкую и советскую форму, доктор не делал. Погиб пулеметчик в башенке. На его место заступил юнкер Милов. Вася Бурцев теперь бегал по крутой лесенке наверх – набивал и подносил рожки к «зброевке». Быков с пожилым солдатом в расстегнутом немецком мундире, поверх которого выбивался большой православный крест на простой веревочке, усердно снаряжали автоматные диски и готовили гранаты. Быков время от времени поднимал взгляд на узорчатый нательный крест своего напарника и лишь едва заметно качал головой, думая о чем-то своем. Работали оба споро и умело. Из левой бойницы вел огонь из своего MG Воронцов. Вторым номером, сменив раненого, к нему заступил Фомичев. Щека Игната была аккуратно перебинтована доктором. Теперь Фомичев, согнувшись у окна, придерживал на вытянутых ладонях длинную ленту, которую прожорливо поглощал содрогавшийся в руках Воронцова «эмгэшник». Круглые диски пулемета Клюева набивал молодой парень в немецкой форме, как говорят, с совершенно рязанской физиономией. Сержант Куценко и лейтенант Чередниченко, затесавшись под окнами среди серо-зеленых фигур, исправно поливали напиравших снизу усташей огнем из автоматов. Иногда то тут, то там раздавались короткие восклицания или команды на русском языке, половина из которых была сдобрена к месту произнесенным хорошим и родным крепким словцом. Зажмурив вдруг на несколько секунд глаза, Маркову неожиданно показалось, что они все вместе отбивают неприятельскую атаку в Галиции году эдак в пятнадцатом. Разве что тогда все больше разговаривали винтовки, а не автоматическое оружие. Он открыл глаза, оглядел всю эту плавающую в дыму отработанных пороховых газов картину, и она показалась ему фантастической…

К вечеру усташи отхлынули. Заключительным аккордом боя прозвучал громкий хлопок на башенке и последовавший затем разрыв где-то за верхним ярусом. Совершенно счастливый спустился вниз Вася Бурцев с использованной трубой фаустпатрона в руках. Следом шел Юра Милов, придерживая на полусогнутых локтях хорошо поработавшую «зброевку» – к раскалившемуся пулеметному стволу было не прикоснуться.

– Кажись, отступили, – выдохнул Милов-младший.

Люди заново открывали для себя наступившую вдруг над полем боя тишину. Солдаты утирали с лиц смешанный с гарью пот, застукали об пол сброшенные с голов советские и немецкие каски. Место вытягивающегося в окна тухлого порохового запаха в помещении начал занимать тяжелый дух пропотевшей одежды и амуниции. Многие продолжали тревожно вглядываться в прорези бойниц. Долина перед ними, подобно темному ковру, была устлана мертвыми телами.

– Ох и потрудились же мы, православные, – вздохнул кто-то, все еще напряженно присматриваясь перед собой.

– Может, теперь отстанут?..

– Будем надеяться.

– Дай-то Бог…

Но вскоре над ними завыли мины. Обстрел из минометов продолжался минут пятнадцать, затем все смолкло окончательно. Видимо, неприятель просто сорвал таким образом свою бессильную злобу. Разорвавшиеся сверху мины не причинили никому ни малейшего вреда. Затем тишина уже установилась надолго.

Тем не менее усилили наблюдение за долиной и дорогой внизу. Дежурить в башенку наверх полез Паша-Комбайнер со своим пулеметом. Все остальные спешно приводили в порядок себя и оружие.

К Маркову подошел подтянутый человек в пятнистой куртке, закинул на плечо автомат и снял с головы немецкую фуражку. Поправил короткую рыжеватую челку и слегка усмехнулся в прокуренные усы.

– Ну, здравствуй, Жорж! – негромко произнес Лукин.

– Здорово, Сашка! – отозвался Марков и привалился плечом к низкому кирпичному своду коридора…