Текст книги "Трудный путь к диалогу"

«Карабах» или «Вифлеем»?
(Рождественское размышление)

Говоря «Карабах», я имею в виду не только «эту горячую точку» нашего отечества. Оно – собирательный символ бесчисленных трагедий, которые стремительно следуют одна за другой на самых разных широтах Земли.

Пусть различны конкретные причины, вызывающие то тут, то там вспышки озлобления и насилия, остается общая картина беды. Площади Пекина и Тбилиси, Ольстер и Иерусалим, Сумгаит и Кабул, Африка и Латинская Америка… Даже традиционно миролюбивая Индия стала ареной кровавых столкновений. Невольно рождается чувство, что народы и племена, страны и правительства, вожаки и толпы – весь род человеческий фатально катится в бездну самоистребления.

Идеологии и традиции, политические и национальные лозунги, культы и языки становятся оружием, направленным против человека.

Говорят, что самая противоестественная война – война гражданская. Недаром ее так страшно изобразил Сальвадор Дали на своем знаменитом полотне. Однако не пора ли, наконец, признать, что мы стали свидетелями мировой гражданской войны всех «детей Адама», терзающей его единое тело?

Она не утихает ни в дни боевых действий, ни в дни «мира». Террор и ненависть не знают перемирий. Их подогревает неслыханный рост беззаконий, преступности, наркомании. Кажется, наш век, сломав какую-то преграду, оказался перед лицом разъяренных волн. Это происходит на наших глазах, но началось это не сегодня и даже не вчера.

Грозная песнь реквиема о «Дне гнева» звучит над Землей уже десятки лет. Надо ли напоминать? Буйство нацистов, сталинцев, полпотовцев… Слишком велик и страшен перечень. Забыть? «Спрятать голову под крыло?» Но разве это может изменить что-либо в эскалации демонизма?..

И вот сегодня снова, как две тысячи лет назад, над клокочущим миром тихо сияет Рождественская звезда, звезда Вифлеема. Призыв и предостережение Вечности, обращенные ко всем нам.

Вот почему Рождество – это не только «детский праздник», не просто «праздник семьи», праздник веселья и отдыха, каким его подчас делают во многих странах мира.

Для некоторых Рождественская звезда – не более чем украшение на елке, и тем самым они выхолащивают глубинный смысл этого священного дня.

Звезда Христова напоминает людям об их высшем призвании. О той священной искре, которую Творец заронил в них, чтобы они превратили ее в живительное пламя любви и свободы, веры и творчества, милосердия и солидарности.

Когда-то Николаю Бердяеву предложили известный софизм: может ли Бог создать такой камень, который Сам не смог бы сдвинуть? И философ быстро ответил: этот камень – человек.

Церковь всегда учила, что спасение человека от зла, а с ним и всей природы, невозможно без активного участия самих людей. Мы – образ и подобие зверя, но в том, что составляет главную нашу сущность, мы – образ и подобие Создателя. Поэтому свобода, наше неотъемлемое свойство, призвана служить преображению зверя, реализации тех чудесных потенций, которые заложены в нас. Но возможно ли это, если человек будет исходить только из самого себя?

Вот уже несколько веков мир тешится такого рода иллюзией. Он старается не замечать «Вифлеема», не видеть кроткого сияния той, евангельской, звезды.

Упоенные наукой, гордясь своей властью над стихиями, мы, люди, слишком долго рассчитывали на познание законов природы, от которого ждали мира и счастья. Но этого не произошло. Попав в руки зверя, наделенного рассудком, знание не только не спасло цивилизацию, но стало ее «мементо мори», ее дамокловым мечом. И повинно здесь не само знание, не разум, данный человеку от Бога, а помраченность духа, оказавшегося бессильным перед стихией зверя.

Мы, люди, рассчитывали на идеалы секулярного, светского гуманизма, которым так гордилось истекшее столетие. Оно считало, что уже не нуждается в свете Вифлеемской звезды, ибо нашло свои нравственные скрижали. Однако скрижали эти оказались хрупкими, как стекло, первые же удары мировой войны разнесли их вдребезги. Гуманизм был безжалостно раздавлен сапогами диктаторов, политических маньяков, разбушевавшихся толп. Оказалось, что зверь лишь притаился и, набрав сил, вновь понесся по планете, круша все на своем пути. И опять-таки дело не в гуманизме как таковом, а в забвении высших, божественных истоков добра.

Мы, люди, думали, что техника, комфорт, быт, обеспечивающий оптимальные условия труда и отдыха, решат все проблемы. Но пример высокоразвитых стран доказал, что и этот расчет – иллюзия. Пример высокоразвитых стран красноречиво показывает, какими нравственными, культурными и экологическими опасностями чревата техническая цивилизация, куда ведет пресыщение, «этический материализм», жадное и неутолимое «потребительство». Разумеется, хорошо, когда люди сыты, одеты, имеют нормальное жилье и могут пользоваться достижениями техники в быту. Но превратить это в единственный идеал – значит сделать смысл жизни ущербным, ввести человека в тупик бездуховности.

Мы, люди, веками грезили о таком преобразовании общества, которое принесло бы всем благоденствие и процветание, где воцарятся свобода, равенство, братство. Но еще опыт террора в дни Французской революции явился предупреждением, прообразом всего, что совершалось в наш век. Если священным на земле становится не человек, его жизнь, права и достоинство, а общественный порядок, то во имя этого порядка можно истреблять тысячи, а потом миллионы, словно ничтожную накипь или плесень. И снова нужно признать, что идея улучшения социального порядка как таковая обладает величием и ценностью. Однако, став самодовлеющей, претендуя на роль религии, попирая личность, она приходит к обратным результатам.

Хочу напомнить, что рецепты «всеобщего счастья» пришли к нам из глубины веков.

Не зародился ли культ науки еще в античные времена, не тогда ли эпикурейцы проповедовали гедонизм, культ наслаждения (хотя, впрочем, сам Эпикур в этом не был повинен)? Не Платон ли создал свою систему полицейского государства, из которого, ради «блага граждан», изгонялись поэты, вольнодумцы, инакомыслящие?..

Из прошлого пришла к нам и зловещая идея насильственно навязанной религии. В том, что эта идея возникла, нет ничего удивительного. Если свободу, равенство, братство превращали в террор и новые виды порабощения, почему так же не могли поступить и с религией?

Но ведь религия, скажут, в отличие от культа науки, от гедонизма, от секулярной этики, от политических утопий ориентирована на дух, на высшее Начало. Это бесспорно так. Но когда она становилась инструментом в руках власть имущих, когда ее исповедники действовали путем внешнего принуждения, вера утрачивала свою подлинную природу, превращалась в служанку политических страстей и «интересов» той или иной общественной группы. Во многом современный духовный кризис несет в себе отдаленные последствия именно этой подтасовки, этой метаморфозы религии, омраченной фанатизмом, насилием, слиянием религии с тем или иным государственным порядком (неизбежно несовершенным).

«Карабах» (повторяю – в широком, историко-символическом смысле слова) явился не на пустом месте. Сегодня мы начинаем понимать, что хотя мир многое приобрел, потерял он еще больше. Наступает время решения и выбора.

О нем напоминает нам звезда Христова, день Рождества, когда вифлеемские пастухи услышали песнь: «Слава в вышних Богу и на земле мир, в человеках благоволение». Когда родился Сын Человеческий, Сын Божий, в поток истории вошла новая сила, сила любви и духовного преображения. Всем, кто идет за этой звездой, она дает не только ориентир в темном мире. Она вливает в них таинственную энергию Духа, помогающую раскрыть образ и подобие Божие.

Христос идет к людям не в ореоле земной мудрости, не на плечах легионов, не с хартией социальных доктрин. Слово Евангелия обращено к сердцу и разуму человека, чтобы не просто изменить его «идеологию», но чтобы сделать его «новым творением».

Между тем мир стоит на распутье, дойдя до последней роковой черты.

Она может обозначать закат цивилизации.

Когда-то фарисеи, превозносившиеся своим вековым наследием, говорили: «Мы сыны Авраама». На что Иоанн Креститель возразил им, что если они не покаются, Бог может из камней создать новых детей Авраамовых.

Точно так же в наши дни мы должны знать, что если не найдем верной дороги, наше столетие может стать последним в истории. Не волен ли Творец начать ее сызнова – с малых островков, которые останутся после ядерной катастрофы? Или вообще с другой планеты, с другого человечества?..

В это не хочется верить.

Когда я гляжу на рублевскую Троицу, невольно вспоминается древнее библейское повествование, подсказавшее сюжет великому иконописцу. Бог в образе трех Странников явился на землю, чтобы последний раз испытать нечестивые и греховные города. И Авраам, «отец верующих», молил о том, чтобы города были пощажены ради горстки праведников. Увы, их нашлось так мало, что Бог предпочел вывести их из обреченных Содома и Гоморры.

Но среди нас, христиан, живет надежда, что наш общий дом, наша Земля, все прекрасное, созданное человеком, избежит участи Содома. Мы думаем о жертвенности и героизме подвижников, о молитве и борьбе, о служении ближнему и милосердии, освящающих ночь XX столетия. Мы вспоминаем о верности Христу, даже о смерти таких людей, как российские новомученики и Мартин Лютер Кинг, о матери Марии и героях Сопротивления, о тех, кто сберег чистоту духа в царстве безумия и злобы, о святости русского старца Силуана, жившего на Афоне, о сестре Терезе и ее сподвижниках в Индии, о возвышенных и благородных мыслях Бердяева и Тейяра де Шардена, о самоотдаче Махатмы Ганди, Дитриха Бонхёффера и епископа Элдера Камары[1]1
  Елдер Пессоа Камара (род. в 1909) – бразильский архиепископ, активный борец за социальную справедливость.


[Закрыть]. О врачах и учителях, писателях и философах, творцах, общественных деятелях и о бесчисленных других наших современниках, которые бросили вызов царству бездуховности, алчности, потребительства, зла и насилия. Они явили миру верность Христу, хотя иные из них и не были в своем сознании христианами. Но не говорил ли Сам Христос: «Не всякий, говорящий Мне: Господи, Господи! войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного…»

Мы также верим, что эта неодолимая сила добра коренится не только в природе человека, существа раздвоенного и противоречивого, а питается из того Источника, Который создал, поддерживает и животворит Вселенную.

Он ждет нас. Он открыл Себя нам.

Теперь наш черед дать Ему ответ.

(Статья была напечатана под названием Рождественская проповедь: «Карабах» или «Вифлеем»? в газете «Совершенно секретно», 1989, № 7 (декабрь), с. 12–13).

Экклесиаст и современность

Наше время – время вопросов. И вопросов далеко не праздных. Они теснят друг друга, порождая все новые и новые недоумения. Люди Востока и Запада слишком долго жили утопическими иллюзиями; но вот, наконец, пришла пора, когда начинается отрезвление. Миф о науке как панацее от всех бед, о неуклонном прогрессе, который любыми путями приведет человека к счастью, рушится под напором жестокой действительности. Именно век небывалых технических открытий и социальных преобразований стал веком мировых войн, разгула жестокости, произвола, глубочайшего нравственного кризиса.

Но едва ли наука и социально-экономические теории сами по себе породили этот кризис. Основная его причина в пренебрежении исконными духовными ценностями, на которых веками вырастали лучшие плоды культуры. Ущербление духовности не только расшатало фундамент культуры, но и создало вакуум, который люди тщетно силятся заполнить быстрой сменой поверхностных интересов, погоней за комфортом, острыми ощущениями.

В нашей стране эта ситуация ощущается особенно остро, хотя мы все еще ведем борьбу за элементарный правопорядок и хлеб насущный. Острота обусловлена в первую очередь тем, что нас слишком долго пытались убедить, что все развивалось благоприятным образом, несмотря на «временные трудности». Когда же стала открываться правда о недавнем прошлом и правда о сегодняшнем положении вещей, не думать о коренных причинах кризиса теперь уже невозможно и даже рискованно.

Если оставить в стороне частности, важнейшей причиной является бездуховность, забвение того, что составляет самую суть человека. Сталинщина и предварявшая ее тотальная война против корневого духовного наследия не могли пройти безболезненно и для тех поколений, которые пришли позже. Напротив, именно на них обрушилась главная тяжесть нравственных последствий безвременья, именно они пожинают горькие плоды того, что было посеяно их отцами и дедами.

Вот почему сегодня слово «покаяние» звучит столь актуально.

В Библии оно означает не просто сожаление о содеянном и бывшем, а имеет более глубокий смысл: призыв к переоценке и переосмыслению важнейших жизненных установок, возврат к органическим истокам духовности, которые оказались забытыми или были отвергнуты.

Думается, что вопреки сомнению скептиков не следует предаваться пессимизму. Покаяние пусть медленно, но происходит. И оно есть светлый обновляющий процесс, который, прибегая к ходовой терминологии, можно назвать «перестройкой в сфере духа». Возврат к тем сокровищам, которые имеются в русской литературе, философии, общественной мысли, к принципам плюрализма и диалога – все это у нас лишь первые отдельные признаки добрых перемен. И пусть они тревожат тех, кого мучит ностальгия по тоталитарности и застою, пусть нетерпеливые умы требуют немедленных эффектов и «чудес», в плотине образовалась брешь, и воды исторической реки постепенно обретают свободное течение.

Тысячелетний юбилей Русской Православной Церкви обратил внимание нашего общества на те великие идеалы, без которых не было бы ни Андрея Рублева, ни Достоевского, ни храмов, ни русской церковной музыки, ни Владимира Соловьева, ни Николая Бердяева. Эта новая оценка истоков по меньшей мере справедлива. У нас слишком долго разрушали, назойливо твердя, что «строят». А ведь здание духовной культуры не может висеть в воздухе. Оно должно иметь твердую опору.

Среди таких опор на одном из первых мест стоит Библия, книга, переведенная почти на две тысячи языков, расходящаяся по миру в десятках миллионов экземпляров, вдохновлявшая бесчисленных русских и западных художников, писателей, поэтов, мыслителей. Книга, говорящая о последней Тайне бытия и о высшем призвании человека.

Нам долго пытались внушить, что это лишь сборник архаических мифов или, на худой конец, литературный памятник невозвратно ушедших эпох. Однако позволительно спросить: почему же тогда ее так боялись? Почему издавали Гомера, Платона, Гегеля, а на этих «обветшалых мифах» десятилетиями лежал глухой запрет? Почему, даже когда он был снят, бумаги хватало на огромные тиражи макулатуры, а для Библии ее недостает?

Николай I, стремившийся заморозить Россию, хорошо знал, что делал, когда всеми силами противился переводу Библии на русский язык. Экземпляры этих переводов жгли на кирпичных заводах, а переводчики подвергались гонениям, И все это делалось на фоне официозного лозунга «Православие, самодержавие, народность». Легко понять, почему это сопротивление стало еще сильней, когда Православие заменилось «четвертой главой», самодержавие – «культом личности», а народность – конформизмом и искусственно раздутым энтузиазмом запуганных масс…

Сказать, что людям, даже безрелигиозным, нужно иметь представление о священных книгах человечества, – значит сказать нечто общеизвестное, повторяемое при любом удобном случае. Но слова эти останутся пустыми заклинаниями, если не предпринимать каких-то конкретных шагов. К ним относятся в первую очередь библейские публикации, доступные широким читательским кругам. Поэтому нельзя не приветствовать инициативу альманаха «Детектив и политика», который начал печатать на своих страницах отрывки из Библии и других книг, основополагающих для духовной культуры.

Разумеется, правильнее было бы обратиться сначала к стержневому разделу Писания – Евангелиям. Но их текст уже начал печатать журнал «В мире книг», и хотелось бы надеяться, что это начинание не захлебнется[2]2
  К сожалению, эта надежда не оправдалась. – Здесь и далее примечания автора.


[Закрыть]. Альманах же открыл свой библейский цикл одной из последних книг Ветхого Завета (в переводе видного востоковеда И. М. Дьяконова).

В древнееврейском оригинале она называется Кохелет, что по-гречески передано как Экклесиаст. И то и другое слово означают человека, говорящего в собрании, проповедника.

Экклесиаст представляет собой цикл небольших поэм, объединенных общей мыслью. Автор ведет речь от лица легендарного царя Соломона (X в. до н. э.), образ которого в традиции стал олицетворением богатства и мудрости. Как верно отмечает наш известный исследователь С. С. Аверинцев, «автор не просто надписывает над книгой своей имя Соломона, но по-настоящему входит в образ великолепнейшего из царей Израиля, вводя неоднозначное сопряжение двух планов: исповедально-личного и легендарно-исторического».

Долгое время читатели, не задумываясь, принимали этот литературный прием, хорошо известный на Востоке, за чистую монету. Только в XVII веке голландец Гуго Гроций, ученый, теолог и юрист, создатель теории международного права, установил, что книга написана значительно позднее Х века до н. э. С тех пор этот вывод получил множество подтверждений – исторических и филологических. Но для понимания сути Библии дата той или иной ее части – дело второстепенное, относящееся к компетенции науки. На первом месте стоит само ее содержание, учение, смысл.

Экклесиаст был, по-видимому, написан около IV столетия до н. э. Писатель делится своими меланхолическими раздумьями о жизни человека. Она конечна и эфемерна. Люди должны ясно сознавать, что никакое обладание благами земли не приносит полного и глубокого удовлетворения. Вся эта погоня за наслаждениями лишь «ловля ветра», «суета» – нечто тщетное и безнадежное.

Библия много говорит о страданиях человека, о его вере и сомнениях в Правде Божией, о верности идеалу и падениях. В Экклесиасте нарисован образ мудреца, который достиг всего, испытал все, о чем мечтает человек, и пришел к выводу, что гонялся за призраками. Мир неизменен в своем круговом движении; тайна Творца и Его путей непостижима. Нужно прекратить бесцельный бег и жить, как дано.

Любому, кто знаком с Библией, хотя бы поверхностно, бросается в глаза, что в Экклесиасте отсутствуют важнейшие духовные установки Писания. У этого печального мудреца нет ни веры в высшую цель мироздания и истории, ни идеи завета – глубинной духовной связи между человеком и Предвечным. Если в Псалтири и в Книге Иова звучит голос мистика, жаждущего встретить Запредельного лицом к лицу, то Экклесиаст довольствуется покорностью судьбе, призывает оставить все притязания и смириться перед загадкой жизни…

Но ведь Библия строилась как единый организм, как здание, составленное из частей, служащих одной грандиозной задаче: указать на пути, ведущие человека к единению с Вечностью. Как же могли ее создатели допустить, чтобы в нее вошло такое мрачное произведение?

Ответ на вопрос мы найдем, если будем учитывать, что Писание – это не однородный свод заповедей и учений. Оно раскрывает рост человеческого духа перед лицом Творца.

Библия есть история духа, она драматична и диалогична, противоречива, как сама жизнь. Все ее ручьи и реки вливаются в общую реку богочеловеческой тайны, которая течет в Беспредельное.

На определенном этапе сознания земные блага воспринимались как воздаяние за добро. Это была простейшая модель нравственного миропорядка. И в ней, безусловно, содержалась частичная истина. Но по мере углубления человеческого сознания и личностного начала должны были открыться новые духовные горизонты. Для этого человек должен был отчетливо увидеть, насколько «суетны», непрочны эти преходящие блага. Вот почему Экклесиаст оказался включенным в контекст Ветхого Завета. Он служил своего рода противоядием от «посюсторонних» иллюзий[3]3
  Следует отметить, что в своей окончательной форме Экклесиаст оказался более связан с центральными идеями Ветхого Завета. Первый, древний «издатель» книги снабдил ее эпилогом, который смягчал ее жесткую пессимистическую тональность. Этот эпилог представляет собой необходимое звено, помогающее увидеть Экклесиаста в целостном контексте Писания. Литература по этому вопросу приведена в кн.: Светлов Э. (А. Мень). На пороге Нового Завета. Брюссель, 1983, с. 218 и сл., 779 и сл.


[Закрыть].

Однако современный читатель вправе спросить: а нужно ли нам это противоядие? Не устарело ли оно в век НТР, когда люди всеми силами стремятся сделать свою жизнь более приятной, удобной, легкой, умножают и изощряют развлечения, наслаждения, мимолетные радости? Но, во-первых, Экклесиаст не отрицает ценность, пусть и ограниченную, всех этих «скоропортящихся» вещей. А во-вторых, именно на фоне повального стяжательства, алчности, потребительства нашим современникам полезно, хотя бы на миг, остановиться и поставить перед собой вопрос: можно ли, стоит ли отдавать свою короткую жизнь одной «суете»?

В конечном счете Экклесиаст не отвечает на вечные вопросы. Но он помогает тому, чтобы они приобрели отчетливую форму. Ответ мы находим в последующих книгах Библии, и главным образом в Евангелии.

Но стоит задуматься над тем, что и Христос предупреждает человека об опасности, которая идет со стороны духа стяжательства. Он учит о высшей человеческой свободе, которая ставит личность и общество над преходящим. На предложение искусителя привлечь массы обещанием хлеба, материальных благ он отвечает ветхозаветным изречением: «Не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих».

(Статья была напечатана под названием Книга Экклесиаст в журнале «Детектив и политика», 1989, № 3, с. 322–326).