Текст книги "Стол"

Аркадий Львович Дульчиков провел по бровям ваткой с репейным маслом, припудрил на шее неизвестного происхождения синячок, затушевал специальной английской пудрой редкие бесцветные волосы, взглянул на себя в зеркало, сузил глаза, повесил на воротничок щеки, надел отутюженный ведомственный китель с погонами и генеральской звездой государственного советника третьего ранга, вышел из уборной служебных апартаментов в кабинет и в приподнятом настроении расположился в кресле за своим столом начальника одного из отделов очень важного российского министерства. Тут он восторженно взглянул на портрет главы государства, стоявший справа на дубовой консоли, бросил мимолетный взор на вазу со свежим букетом цветов и приказным тоном столоначальника сказал: «Да, кх-кх, голубчик, теперь ты можешь начать рабочий день. Держи в руках честь стола! Никому никакого спуску!». Эта фраза, брошенная самому себе, была вымолвлена таким повелительным тоном, что могло создаться впечатление, будто господин Дульчиков любил приказывать не только подчиненным или приглашенным на служебный ковер, но и себе самому. Аркадий Львович открыл газету с сообщением о продлении задержания под стражей известного господина Х-кого и положил ее на край стола – небрежно, но так, чтобы она тут же бросилась в глаза посетителю. С каким-то тайным умыслом он двумя руками взялся за свой дубовый стол, словно проверяя, насколько прочно стоит его стержень жизни, расцеловал его, и не просто так, формально, но с чувством, даже страстно. Потом открыл повлажневшие глаза, протер их салфеткой «Темпо» и, обратясь в чтящего закон чиновника, снял трубку прямой связи с секретарем и жестко, коротко бросил:

– Любовь Леонидовна, я начинаю прием.

– А можно мне на секунду?

– Кх-кх, валяй…

В кабинет вошла Любаша Попышева, высокая, эффектная блондинка. Ей было не больше двадцати трех лет. Короткая джинсовая юбчонка, высокие шпильки, обтягивающая лиловая трикотажная кофточка. Пухлые, цвета закисшей вишни губы плотно сжаты, большие зеленые глаза смотрят прямо на господина Дульчикова. Она подошла к нему вплотную. Легким прикосновением мягких пальцев дотронулась до висков, грудью скользнула по мужскому плечу.

– Может… сейчас… развалетитесь… Львович? – каким-то вялым тоном спросила она.

Он взглянул на нее отсутствующим взглядом, размышляя совсем о другом. В приемной первым дожидался доступа к его столу господин Махахорин. У него был очень важный разговор. Вторым шел Вадбольский, следом – остальные: Мамедов, Кузякин, Гусь и Трещалов. Потом предстоял обед, который Дульчиков часто проводил с заведующим канцелярией министра Петром Петровичем Сапегой в ресторанчике на Чистых прудах. На послеперерывное время записались Клещивцев и госпожа Елена Дмитриевна Куракина. «Всякий раз поутру много серьезных дел. Да и послеобеденную публику нельзя забывать. Их капитал звенит в ушах чиновников», – добродушно, без злобы размышлял Аркадий Львович. Впрочем, столоначальник тут же залез левой рукой под юбку секретарши и в задумчивости, с невозмутимым спокойствием, как-то между прочим, стал тискать ягодицу блондинки Попышевой. Делал он это совсем даже не эротично, а как-то спортивно, с приложением недюжинной силы. Складывалось впечатление, что сам он не понимал, чем был занят. Что происходило все это оригинальное чудачество вне его сознания, помимо его рассуждений. «Особенно надо потрясти Махахорина. Да и другую публику. Они денег зарабатывают ворох. А как дурят-то государство, как унижают матушку Россию!» – внутренний монолог генерала был напыщенно патриотичен.

– А Вячеслав Семенюра прибыл? – спросил он.

– Да! Дожидается клиентов, – бросила смиренная Попышева.

– Этот тоже мошенник высшей гильдии. Ну, ты иди, Любаша. Зайдешь ко мне с клубничным вареньем после Кузякина. Публике скажешь, что у меня телефонные переговоры с представителем правительства. На телефонные звонки отвечай, что я на совещании. Но на лист записывай, кто звонил! Что, довольна, кх-кх?

Она улыбнулась, прошептала «yеs», показала ему язычок, сжала локоть и вышла из кабинета. Закрывая дверь, устало подумала: «Ну и ладно… Да и какая разница?»

«Ей бы только того… – усмехнулся про себя чиновник. – Из женщин бюрократ никак не получится. Их мысли ломаного гроша не стоят. У них все одно в голове!» Довольный своим аналитическим рассуждением, господин Дульчиков включил агрегат обнаружения подслушивающих систем, нахмурил брови, кисло скривил рот, надел на краешек носа очки, принял усталый, деловой вид и стал ждать посетителя.

В кабинет вошел полненький, невысокий мужичок лет шестидесяти. Нос крупный, воспаленный и покрасневший на крыльях, подбородок в угрях, глаза небольшие, круглые, карие. Вишневые туфли, кремовые брюки, голубая сорочка с отвисающим от тяжести карманом на груди и торжествующая улыбка как-то сразу напрягли государственного советника третьего ранга.

– Ба, приветствую вас, дорогой Аркадий Львович! Лучшие пожелания вам от всех членов Святого Синода Русской православной церкви. Вы православный?

Вижу, что верующий. Такие люди нужны христианской вере.

Столичный бюрократ уже готов был признаться, что да, крещеный, но посетитель, похоже, спешил. Явно не собираясь его слушать, он торопливо продолжал:

– Есть уйма православных, жертвующих свои деньги на восстановление разрушенных храмов и финансовой независимости православия. Вот, буквально на днях: скончалась знатная особа, некто Амелякина. Она завещала церкви деньги, драгоценности, картины. Даже экзотических животных! Но есть ведь и люди, не располагающие капиталом, но дарящие приходам благородные поступки. Недавно…

– Так-с, никак не пойму, о чем идет речь. Что вы от меня хотите, кх-кх, благородный человек? – и господин Дульчиков наигранно зевнул.

– Я присяду?

– Да.

– Вам звонили сверху о моем визите?

– Откуда сверху?

– С самого-самого.

– Не припомню. Кто должен был звонить? Митрополит Кол-кий?

– Что вы! Берите выше, выше! – самодовольно перебил столоначальника улыбающийся посетитель.

– Простите, как ваша фамилия?

– А вы меня не признали?

– Пока нет.

– Так я же Семен Семенович Махахорин! С Соф-кого завода. Его директор и правая рука самого-самого. Ба! Обижаете. Не признать Махахорина… Я же друг вашего шефа!

– Начальника департамента?

– Министра.

– Министра? Мне никто ничего не говорил, – соврал чиновник. – Но, кх-кх, в чем, собственно, дело? Чем могу помочь такому симпатичному человеку?

Господин Махахорин взглянул на броский заголовок газеты, отодвинул ее, выпучил глаза и в гневе бросил:

– Плохо делился! Таких людей российский мир не уважает. Подумаешь, Х-кий! Вчера Х-кий – сегодня пшик. Ноль, бублик без мака! Живешь – давай жить другим. А то президентом захотел стать… Если делиться не научился, то как в президенты-то? Ба! Но вернемся к моему вопросу, – опять заулыбался Семен Семенович, да так радостно и сердечно, что вызвал недовольство чиновника.

«На самом этом директоришке пробу негде ставить, а он Х-кого поносит! Вредно это, не по-русски», – мелькнуло в голове у Дульчикова.

– Вы, конечно, знаете, с каким неимоверным трудом восстанавливается русская церковь. Сколько храмов разрушено прежним режимом, какое количество священников было замучено извергами. Но где взять деньги для воскрешения святынь? Надо же ежедневно производить все необходимое для церковной жизни: праздничные календари, свечи, иконы, стихари, потиры, кадильницы, крестики и так далее. Тут, Аркадий Львович, капитал необходим огромный. В настоящее время такую широкую номенклатуру товаров выпускать – изворотливость нужна и связи с богоугодными людьми. Ведь все это делается, чтобы в душах россиян опять воцарился дух Христов…

«Когда это он в них был? Не припомню! Но пусть туман напускает. Чем больше красивых слов, тем ближе суть дела. Видно, этот тип – пройдоха высшей гильдии. А тебе, голубчик Аркадий Львович, о другом надобно думать. О доходах! И не просто о мелочах, а о солидном капитале», – размышлял столоначальник.

– В прошлый раз церковь просила ваше ведомство об освобождении от налога на добавленную стоимость. И Бог помог: прежний руководитель департамента господин Наврайский снял с нас НДС. Ожили! Лампады и свечи, паникадила и латунные венцы озарили храмы. Слово Божье зазвучало с новой силой!

«Этого пьяницу давно сняли», – подумал генерал.

– Но теперь – новая беда. Не дает она Святому Синоду и всем православным христианам спокойствия и душевной благодати! – Тут Семен Семенович понизил голос и заговорщически прошептал: – Мы лишаемся основного символа, главного знака нашей веры – креста… – В этом месте господин Махахорин остановился и проницательным взглядом впился в невыразительные глаза столоначальника.

– Как так, упаси Бог? – почти вскричал господин Дульчиков. – Какая же вера без креста, без образа воскресения? Что, наши чиновники, кх-кх, налог или лицензию на изготовление крестов ввели? Тут, любезный, мешкать недопустимо! Пусть ваш самый главный с письмом к президенту обратится. Что за порядки вводит этот Мреф? Налог на крест! Тут я категорически против. Готов публично выступить в своем отделе: в этом законе совершенно нет никаких национальных интересов. Впрочем, может, все же есть какой-то резон. Вот в старые времена кресты делали из ткани, кожи, из рыбьей чешуи. Сегодня можно спички ниткой обмотать, смастерить крест из молодой березовой поросли, вылепить из глины, изогнуть проволоку, наколку разведенной сажей сделать. Татуаж нынче, кх-кх, в моде. Готов вам помочь советом. Или вы желаете чего-то другого? У вас имеется заявление в адрес нашего ведомства или на мое имя? Оставляйте его, симпатичный господин Махахорин, начнем работать. Старт для деятельности нашего брата чиновника – всегда письменное обращение.

– Ой, спешите вы, уважаемый! Тут еще подумать надо, что и как писать! Вопрос непростой. Вначале дело требуется решить, а потом уж письмо готовить. Или я не прав?

– Помилуйте, скажите все как есть, а то я вас не совсем понимаю. Говорите, кх-кх, чего же решить-то надо?

– Надо снять акциз. Это по вашему ведомству. – Тут улыбка слетела с уст Семена Семеновича, и он требовательно уставился на столоначальника.

– С чего акциз-то снять? Ведь кресты делаются не из акцизных материалов! Олово, медь, алюминий… Что, вы хотите сказать, кх-кх, снять акциз с золота? С серебра? – в страхе, как-то приглушенно произнес Аркадий Львович. А про себя радостно подумал: «Так вот что задумал этот мошенник высшей гильдии! Ну, ты, голубчик, господин Дульчиков, его не выпускай. Тут большая нажива!»

– Да! Именно так, любезный генерал.

– Так-с, да как же это возможно? Золотые кресты делает не только завод православной церкви. Все ювелирные мастерские страны занимаются этим бизнесом! На это ежегодно уходит десять тонн золота и двадцать – серебра. Если средний крестик тянет на семь граммов, то мы имеем один миллион пятьсот тысяч золотых и три миллиона серебряных крестов в год. Пусть цена одного крестика тянет на одну тысячу рублей, или тридцать долларов. Выпуск только золотых крестов даст оборот в сорок пять миллионов долларов, а акциз составит, кх-кх, около трех миллионов в год. Кто позволит так беспардонно грабить страну?

– Давайте договариваться. Аркадий Львович, умница вы наш, какие будут предложения?

– Передо мной лежит закон, какие же тут могут быть варианты для размышлений? Вы находитесь в государственном ведомстве. В пятистах метрах от Администрации Кремля!

– А у меня предложение есть, – опять заулыбался Махахорин, да так лукаво, что столоначальник от испуга даже вздрогнул. – Можно высказать?

– Говорите!

– Никто не услышит?

– Кроме меня, тут никого нет.

– Речь идет о пяти тоннах золота.

– Да, и что?

– Мне нужно акцизное освобождение на пять тонн золота.

– Лихо берете! Вы хотите прикарманить два миллиона долларов бюджетных денег?

– Прикарманить? Церковь просит вас помочь, чтобы не вызывать у верующих чувства ненависти к правительству. И так, а нынче особенно, чертовщина гуляет по России!

– Послушайте, я чиновник. Переживания верных прихожан, кх-кх, меня не интересуют. На службе моя Библия – закон.

– Даем пятьдесят тысяч долларов за десять тонн золота. Они должны быть свободны от акциза.

– Вы, буквально только что, говорили о пяти… Но меня этот вопрос вовсе не интересует. – Дульчиков отвернулся и стал демонстративно перекладывать бумаги на столе, про себя усмехаясь: «Точно, он мошенник высшей гильдии. Притворяется, как артист с Малой Бронной. Цену вопроса занижает, как закупщик у оптовиков».

– Акциз же не вами снимается! Вы готовите лишь пакет документов в правительство, умнейший Аркадий Львович! Основные расходы нас ожидают именно там.

– Милый человек Семен Семенович! Ваше предложение меня не заинтересовало. Оно дурно пахнет, к тому же проблемы религии меня не мотивируют. Лишь два раза в году – на Рождество и Пасху – мне приходится вспоминать, что существуют церковь. Вы хотите призвать меня к нарушению закона во имя религиозных приоритетов. Золотой крест, золотая цепочка, что у вас еще? Это ли нужно доброму христианину? Вам бы храм, молитву, кх-кх, мешковину на тело да кагор. А вы о золотых крестах печетесь! Спасаете души или развращаете православных пилигримов?

– Наш заводик, любезный генерал Дульчиков, – это субъект внутрицерковного хозяйствования. Церковь отделена от государства, что позволяет ей иметь производство для собственных нужд. Золото для нас – материал, украшающий скудный быт прихожан, наши праздники. Зачем верующим, придерживающимся наших постулатов, по ювелирным салонам шататься? Конфессиональную золотую атрибутику пусть у нас покупают. Дешевле! Без акцизов! Все освящено служителями церкви. Ведь религии нужен капитал, любезный Аркадий Львович! Как православные соборы поднимать? Из каких источников финансировать реставраторов, каменщиков, иконописцев?

– Кх-кх, деньги нужны всем. «Geld, Geld, Geld, ruft die ganze Welt»,[1]1
  «Деньги, деньги, деньги – кричит весь мир» (нем).


[Закрыть] – задумчиво и как-то мечтательно произнес столоначальник.

– Ба! Я как раз и подумал, что если вы лично начнете вести этот гуманитарный проект, то мы сможем заплатить вам сто тысяч долларов. Одним траншем. Вперед! По любому адресу! Хоть наличными! Хотите – имуществом по ценам БТИ, хотите – драгоценностями. Скажите только, какими именно. Все будет в ажуре! Люблю платить за помощь в развитии бизнеса, тем более такого важного. Согласны? Начинаем работать? Скажите «да» – и тут же будет выложена премия.

– Ой, Семен Семенович, меня трудно соблазнить! Это пустое дело. Оставьте! За свой стол я держусь самозабвенно. Я до мозга костей государственный служащий. Все, что вредно стране, тяжелой болью отзывается в моем сердце. Выводите меня из игры, кх-кх, и действуйте. Министерство у нас большое. Если будет прямое распоряжение сверху, я препятствий чинить не стану. Без проблем дам свое согласие. Подумайте, я вас не тороплю.

Господин Махахорин на секунду действительно задумался. «Пойду на стол выше – запросит больше, без распоряжения бросит все дела Дульчикову, и этому А. Л. все равно придется платить. Пойду еще на один стол выше – тот возьмет тридцать процентов от разницы в цене вопроса, сбросит все без подписи на стол ниже, а тот попытается ухватить меня за карман и опять сбросит работу Дульчикову. Нет, пока лучше с А. Л. продолжать. Он ключевая персона. Интересно, на какой сумме он согласится? Предложу-ка я ему сто пятьдесят».

– Да что тут думать-то? Лучше с вами дело иметь, чем министерские пороги обивать. Не турбаза же ваше ведомство! – рассмеялся Семен Семенович. – Даю сто пятьдесят тысяч. Начнем работать, дорогой вы наш. По рукам, генерал! Неужели вы сами хотите послать меня наверх? Чтобы премия осталась на другом столе?

– Вы не убедили меня, любезный. В прихожей народ толпится. Можете жаловаться, что государственный советник третьего ранга Дульчиков пренебрежительно отнесся к нуждам Святого Синода, Русской православной церкви, директора завода и так далее… Можете даже снять меня, отнять у меня стол! Хотя он для меня – жизненная опора. Я без стола, что другой без семьи, без родины… Так что вот так! Был рад с вами пошутить, Семен Семенович. Если возникнет какой вопрос…

– Минутку, подождите! Прошу вас. Я еще не все сказал. Главный аргумент оставил на последнюю минуту. Дайте собраться с духом. Смелость в этом деле нужна особенная… Дам двести пятьдесят тысяч долларов за полный разрешительный пакет! – твердо, со злостью в голосе произнес Махахорин. Впрочем, он тут же свою твердость и злобу сменил на улыбку и доброжелательность.

Наступила пауза.

Дульчиков встал, прошелся по кабинету, налил себе стакан «Святой воды» и взглянул в окно на Маросейку. «Вот если пожар, как тут спрыгнешь? Четвертый этаж. Костей не соберешь! А если бежать придется?» – подумал он. Впрочем, он тут же вернулся к главной теме.

– Я готовлю документы только от своего ведомства. Составлю текст письма на имя нашего первого стола. Оно должно быть подписано вашим первым столом. В работу кабинета министров не вмешиваюсь. Только после полной выплаты премии, кх-кх, возьмусь за дело. – А сам подумал: «Этот Семен Семенович – прохиндей высшей гильдии. Думает, что за двести пятьдесят тысяч от меня так просто отъехать можно по такому прибыльному делу! Нет уж, не все так просто. Я не лыком шит, дружище православный! Мимо меня не прошмыгнешь – уважать себя перестану!»

– Замечательно! Прелестно! Где передать премию? Генерал! – Семен Семенович как-то засуетился, его руки стали дергаться, глаза забегали по фигуре столоначальника, ум спотыкался то на одной, то на другой идее.

– Когда? – сухо спросил чиновник.

– Зачем откладывать это приятное событие? Уже к обеду я буду готов.

– Банк «Рубин» на Сивцевом Вражке. Спросите Бридчикову. Она просмотрит купюры и уложит их в ячейку.

– Вам сообщить, что дело сделано?

– Не беспокойтесь, я сам получу сигнал из кредитного учреждения. Если сегодня все состоится, то завтра начнем подготовку вашего дела. Приходите, уважаемый, в одиннадцать утра. Пропуск в здание будет выписан. – А сам подумал: «Еще год такой работы – потом и уйти можно. Тихо. Не с парашютом с крыши, не лифтом вниз, а по лестнице, с кашлем, с насморком, с хрипотой в голосе: “Ой, заболел, кх-кх”. Прихрамывая, с образком на шее. Не в форме с золотыми погонами, а в скромном пиджаке, с рукой в гипсе, с пластырем на шее. Езжай на электричке в Шереметьево и лети… Лети! Лети, голубчик! Весь мир твой…»

Тут голос Семена Семеновича прервал его дерзкие мысли:

– Мне не нужен никакой мандат на передвижение. Ба! Мое удостоверение дает мне право свободно входить не только к вам, но и на любой этаж кабинета министров. – В этот момент лицо его источало крайнее самодовольство. Господин Махахорин выглядел чрезвычайно счастливым: он хотел жить и побеждать российское чиновничество. Он мечтал сносить бюрократические преграды на пути своего бизнеса и лез в олигархи. «Надо еще подумать о его столе. Заманчивое дельце! Может быть, его вообще можно купить? Пятьсот тысяч, миллион долларов? Два? Прекрасная инвестиция! Посадить за этот стол Ахряпова. Восемьдесят процентов брать за каждую сделку. Тридцать процентов отдавать наверх, семьдесят оставлять себе. Из своей доли можно подбрасывать С-неву в Госдуму и В-няшину в Федеральное Собрание. А почему, собственно, покупать лишь стол Дульчикова? Уже пора подумать о нескольких столах! Чем больше столов получу я в управление, тем выше станет мой доход. Столы фискальных чиновников – соблазнительное инвестиционное поле. Тут многое можно сотворить!» – все больше воодушевлялся он.

– Вы что-то позабыли? – спросил его пытливым тоном столоначальник.

– Нет-нет… Прошу прощения, генерал. Задумался над маршрутом. На улицах пробки. Вы же слышали: взрыв у гостиницы «Националь». Террор. Перекрыт весь центр. А мне надо успеть к Бридчиковой.

– А вы что, без мигалки? Без спецталона? Без сопровождения? Как это, позвольте? Как это возможно: такому человеку – и без атрибутов чести и достоинства?

– Да есть у меня все это… Скажите, любезный, ведь удачно закончились наши переговоры? Лично я доволен! Не только дело сделал, но и познакомился с мудрым человеком. До конца рабочего дня я обязательно побываю в банке «Рубин», – улыбаясь, закончил Семен Семенович. А сам подумал: «Надо взять тайм-аут. Нечего торопиться. Может, мне повезет в самое короткое время стол у Дульчикова отобрать? У этого взяточника! У пожирателя чужих идей! У грабителя русского человека! Вот, взятку захотел: четверть миллиона долларов! Ба! Не лучше ли мне к тем двумстам пятидесяти прибавить еще столько же и за полмиллиона посадить за этот стол Ахряпова? Ведь стол-то замечательный! Прибыльный! Чем Ахряпов не генерал? Статен! Правда, подбородок скошен. На правой ноге ортопедическая обувь, левый глаз косит, в голове мухи летают. Но чинам никакой ум не нужен! Да и походка, профиль, взгляд – все это атрибуты тусовщиков. Владелец стола – человек за ширмой. В тени. Стол! Стол! Еще раз стол! Вот основа успеха. Надо подумать о других кандидатах. Кого еще можно за стол посадить? Доверенных лиц теперь на лист ожидания необходимо ставить. Пусть ждут. Работенку, над которой я задумался, можно полжизни на коленях вымаливать! Владеешь столом год – карманы полные, владеешь три года – сундуки набитые, владеешь пять лет – тайные банковские счета десятизначными цифрами пестрят. Надо было раньше о столах задуматься!» Впрочем, тут господин Махахорин впал в крайнее возбуждение, покрылся красными пятнами, вспотел и, чтобы не выдать себя, быстро бросив: «Пока, любезный вы мой!» – попытался юркнуть из кабинета.

– Минутку, кх-кх! В приемной к вам подойдет господин Семенюра. Этот молодой человек представляет банк «Аллегро». У них сладкие предложения новым клиентам. Надеюсь, вы договоритесь. Считайте, что это моя просьба.

– Я уже работаю с банком. Впрочем, охотно выслушаю банкира. Ваша рекомендация для меня – приказ, любезный генерал… Хе-хе, пока! – А сам подумал: «Этот стол еще на каждом банковском вкладе бизнес делает. Если он с каждого счета один процент имеет… Мой оборот – сорок миллионов долларов. Один процент – это четыреста тысяч в год. А сколько таких, как я? Вон, приемная полна людьми. И так каждый день! Ох, влюбляюсь я в этот стол. Как когда-то в православие, в завод в Соф-но». – До скорого! – бросил он радостно и закрыл за собой дверь.

«Так-с, чего хочет этот провинциал с церковного заводика? В вишневых туфлях, в голубой рубашке! Чутье мое, голубчик Аркадий Львович, подсказывает, что мечтал он о моем столе, – стал размышлять чиновник.

– Ишь, кх-кх, захотелось! Стол-то доходный, опрятный. Почему не взять? Не присвоить? С его-то связями, деньгами! Разом! За миллион долларов! Может, он и больше вывалит! Нынче столы дорого стоят. Вон, за стол начальника отдела менее важного, чем наше ведомство, говорят, три миллиона отвалили. Да, кх-кх, целых три миллиона зеленых! Столы теперь в моде, они на особом положении. Я сам бы сегодня за свой собственный стол пять миллионов бросил. А если вопрос встал бы принципиально – то все семь. Как семь? Неужели только семь?

– задал себе вопрос Аркадий Львович. – Неужели не больше? А? Спрашиваю, а? Так сколько же не пожалел бы? Говори, голубчик, генерал фискального ведомства, на какой сумме рука дрогнула бы? Ну, десять! Десять? Десять! А там один Бог знает. А этому Семену Семеновичу почудилось, что стол уже за ним остался. Что его ноги в вишневой обуви на нем лежат! Что он моих клиентов обирает, личный капитал наращивает! Нет, кх-кх, мне легче всю церковь обанкротить, чем свой стол отдать. Если он сегодня к Бридчиковой не попадет – бьюсь об заклад, план коварный задумал!»

Тут господин Дульчиков обхватил стол обеими руками, прижался к нему коленями, башмаками уперся в боковины и стал его так усердно и даже, пожалуй, страстно целовать, что могло показаться, что он, стол этот, вызывает у чиновника самые настоящие сексуальные чувства. К чему только не тянет современного русского бюрократа! Что только не возбуждает его! Чего только не вообразит он в своей взбудораженной голове!

– К вам, Аркадий Львович, господин Вадбольский, – проявилась по прямой связи секретарь. – Можно?

Генерал не отвечал. Он отдавался своим любовным чувствам и продолжать обнимать и целовать стол.

– Аркадий Львович, можно?

– Да! – наконец, резко сказал он. Прежние мысли с новой силой полезли в голову: «К перерыву надо Махахорина нейтрализовать. Это дело запускать никак нельзя. Свой стол под угрозу ставить? Не самоубивец же я! Не враг самому себе…»

Как только в прихожей генерала появился господин Махахорин, к нему тут же подошел невысокий молодой человек. Нос с горбинкой, длинные дуги бровей, смоляные волосы, напористый взгляд черных глаз и подчеркнутая беспечность выдавали в нем южанина. Он заговорщически улыбнулся и представился:

– Влад Семенюра, банк «Аллегро». Давно мечтал иметь с вами дело! Человек с такими связями и умом очень интересует наш банк. Что самое главное и приятное, знакомство наше не бесплатное. Вот вам билеты в партер на премьеру «Ромео и Джульетты» в новом здании Большого театра. А это – приглашение на фуршет, который состоится после окончания спектакля. Вы известный эстет, и постановку знаменитого англичанина Доннелана вам необходимо посмотреть. Там будет вся элита Москвы: политика, бизнес, культура.

«Что-то много говорит этот банкир. Ба! Никакой он не Влад Семенюра, а черкес, чеченец или из Кабарды. Знаю я этот люд. Он захочет, чтобы я открыл счет у него в банке. Какой же другой ко мне интерес возможен?» – подумал Семен Семенович.

– Спасибо! – поморщился Махахорин. – А эта девица танцевать будет? Как ее…

– Вы имеете в виду Белочкову? Шикарную, в нарядах из лучших бутиков европейских столиц? Да, женщина-мечта! Нет, она не танцует. Интересуетесь? На предмет спонсорства или личных встреч? Понимаю!

Как я вас понимаю! Оставьте телефон, все разузнаю и немедленно позвоню. – Директор церковного завода молча протянул молодому человеку визитную карточку. – Еще два слова. Клиентам банка мы выплачиваем невероятную банковскую ставку. Самую высокую в России, в Европе, в мире. Вот так! – заулыбался Семенюра. – Разрешите продолжить контакты по банковскому обслуживанию ваших счетов? Личных и коммерческих. Я сделаю предложение, от которого вы не сможете отказаться.

– Спектакль завтра?

– Точно так.

– Там и свидимся. Пока! – закончил Махахорин и покинул приемную начальника отдела фискального ведомства.

«Ты еще станешь моим!» – возбужденно подумал банковский аквизитор.

В кабинет Дульчикова вошел мужчина среднего роста, в бакенбардах и густых усах. Черные волосы слегка поседели, на виске упрямо сидела крупная бородавка, левое ухо было заклеено пластырем. Открытое выражение карих глаз и весь его чудаковатый вид подсказали Аркадию Львовичу, что посетитель – из сословия простаков.

– Добрый день! Спасибо, что нашли время меня принять и выслушать. – Господин Вадбольский из Дворянского Собрания говорил еле слышно, а в конце вообще смутился и замолчал. Ему не хватило воздуха: золотые погоны столоначальника конфузили его воображение.

– Так-с, чем могу служить? Говорите, пожалуйста, предметнее. У чиновников моего уровня постоянно не хватает времени. Прошу изложить суть проблемы или предъявить заявление.

– Я от господина Слузова… – еле слышно выдавил посетитель.

– Это от какого Слузова? – столоначальник притворился, что не признал известного имени.

– Из генеральной про-ку-ра-ту-ры, – с большим трудом выговорил Вадбольский.

– А, ну да, помню. Уважаю! Садитесь. Вы пока, прошу вас, взгляните на свежую газету, а я через минуту вернусь.

Аркадию Львовичу нравилось, когда посетители, попадая в его кабинет, теряли самообладание. Он усмехнулся этому давно знакомому обстоятельству. «Пусть знают, с кем имеют дело!» – очень довольно бросил себе под нос генерал и направился в деликатные комнаты своего кабинета. Мысли у чиновника теперь были предельно практические: воспользоваться туалетом – мочевая система страдала известным у мужчин недугом. Броским заголовком об аресте Х-кого укрепить собственную значимость. Принять таблетки, усиливающие потенцию, – он помнил о личном свидании с Любашей, – а также посвятить минутку-другую попыткам вспомнить, чего именно хотел он сам от смущенного посла потомственных аристократов столицы. «Ведь было же что-то. Было же!» – настойчиво крутилось у него в голове.

– Так-с, слушаю вас, – начал чиновник, вернувшись к столу.

– В Дворянском Собрании Москвы наметился кризис. Точнее, он продолжается уже не один год. – Тут посол московского дворянства прищурил глаза и перешел на шепот. – Якобы князь Нарицын прикарманил огромные суммы, вырученные от коммерческого использования нашей резиденции. Чему я лично никак не хочу верить. Стало известно, что в начале января вы направите к нам аудиторскую проверку. Часть дворянского собрания поддерживает Нарицына, другая – Башмакова. Граф Слузов посоветовал обратиться к вам за содействием, чтобы ваши чиновники… – тут господин Вадбольский испуганно оглядел комнату и, словно убедившись, что, кроме Дульчикова, в ней никого нет, продолжил тем же низким голосом: – …мягкость проявили. Деликатность. Князь страдает сердечной недостаточностью. Как бы не помер наш предводитель!

– А граф Слузов, это кто – брат, кх-кх, прокурора?

– Нет, нет. Прокурор Слузов и есть граф.

– Странно, в досье о российских чиновниках сказано, что Слузов из крестьян.

– Может быть. Коммунисты оставили нас не только без собственности, но и без родословных.

– Вы тоже представляете дворянское сословие?

– Да! Вадбольские – старейший княжеский род России. Можно добавить еще два слова?

– Пожалуйста. Но тема происхождения аристократических семей меня не интересует, – с какой-то ленцой бросил чиновник.

– Понял! Тогда не буду утомлять. А вы сами не хотите получить княжеское или графское звание? – не позволяя себе смотреть в глаза крупному начальнику, произнес посетитель.

– Это с моей-то фамилией? – удивленно выпучил глаза генерал.

– А что? Дульчиков… Чем Дульчиковы хуже Дашковых, Воронцовых, Лопухиных, Чернышевых? Вы, прошу прощения, помогите нам… И ваше имя станет звучать совершенно по-другому: государственный советник третьего ранга князь Аркадий Дульчиков. Лучше же? Конечно, хорошо! Стены запоют! – и господин Вадбольский выдавил жалкую улыбку.

«А что, действительно здорово, а? Может, принять предложение?» – мелькнуло в голове у чиновника.

– А почему Слузов не стал князем? – ревниво спросил Аркадий Львович.

– Он сам захотел быть графом.

– А, понятно.

Столоначальник встал, прошелся по кабинету и опять уставился на Маросейку.