Текст книги "Байки старого мельника 3.0"

Восемь «Киевских» тортов

– А ты в Киеве бывал? А на Украине вообще? Нет? Ну вот и славно. Фамилия у тебя понимаешь, вполне подходящая. Как там у них говорится, зараз за своего хлопца сойдёшь. Короче, тут разнарядка пришла. Надо кого-то послать в этот самый Киев по обмену опытом.

Я бы, конечно, и сам в этакую тьмутаракань смотался. Горилку, тамошнюю попил, да кто же вами, чертями этакими, руководить в моё отсутствие будет. То-то, что некому. Так что давай дуй в бухгалтерию за командировочными. А я пока приказ на тебя накропаю. Что ты на меня уставился? Ступай, радуйся. Чай не в Джизак или Каттакурган посылаю. Да, ещё вот что: не вздумай мне оттуда без торта «Киевского» возвращаться, сразу предупреждаю, отчёт о командировке точно не подпишу, заруби себе это на своем казацком носу. Прояви там свою хвалёную кубанскую смекалку и меня, и, конечно, народ наш управленческий их деликатесом побалуй. Всё. Ступай, устал я от твоей болтовни. Не можешь спокойно и молча начальника выслушать. Ну что за молодёжь пошла.

Мой непосредственный начальник наконец-таки закончил свой монолог и вытер платком вспотевшую лысину.

Видимо, он хотел ещё что-то напутственное сказать, но меня уже как ветром сдуло. Надо же, в сам Киев, в третий по величине город Советского Союза и не в обычную трудовую командировку, когда надо вместе с работягами гайки крутить и станки налаживать, а по обмену опытом. То есть посидел, послушал часок-другой и всё, свободен. Иди, добывай этот самый дефицитный «Киевский» торт. Как он хотя бы выглядит?

***

Гостеприимные киевляне поселили меня, как высокого гостя, в гостинице «Москва», что в самом центре их улицы Крещатик расположилась.

Лето одна тысяча девятьсот восемьдесят первого года выдалось жарким, даже по их украинским меркам. Благо кафе или столовых на этом самом Крещатике хоть пруд пруди. Хочешь, тебе холодного кваса нальют, а хочешь – сока натурального, фруктового из таких больших колб с вентилем внизу нацедят.

В общем, есть что выпить и чем закусить, только вот этого самого пресловутого «Киевского» торта нигде в продаже нет. На все мои просьбы, если не продать сей уникальный продукт, то хотя бы сообщить, по секрету, конечно, где находится то заветное место, в котором его иногда «выбрасывают» мне в ответ либо строили непонятные гримасы, либо откровенно смеялись.

Наконец я набрёл на кафе, как сейчас, помню «Каштан» именовалось, где в продаже было пирожное и звалось это чудо кондитерского искусства «Киевское». Прочитав название на ценнике, я просиял от счастья.

– Девушка, будьте добры, скажите, пожалуйста, – в тот момент, я был сама любезность, – а не из «Киевского» ли торта, часом, делают эти замечательные пирожные, путём разрезания его на части?

Продавщица в национальной одежде, правда, не первой свежести, взглянула на меня примерно так, как смотрела в далёкой античности медуза Горгона на свою жертву и ответила очень ёмко и однозначно:

– Да.

– И сколько же пирожных получается из одного торта? – не унимался я.

– Двенадцать, – судя по всему, либо сама продавщица, либо её предки были родом из селения Лакония, того, что расположено в не менее солнечной, чем Украина Греции.

– В таком случае будьте столь добры, продайте мне двенадцать «Киевских» пирожных по цене двадцать две копейки за штуку и можно в неразрезанном виде и, конечно, в заводской упаковке.

– Не велено. Продавщица ткнула пальцем, с несколькими золотыми кольцами на фалангах на текст в рамке, который, по всей видимости, очень внимательно читали только мухи, делая на нём соответствующие пометки.

– А если в виде исключения и можно без сдачи? – не унимался я. – Исключительно для одного командированного из Средней Азии.

Продавщица не ответила ничего. Она другим пальцем опять ткнула в текст. Демонстрируя мне, что и на пальце второй руки у неё золотых конец не меньше.

***

Вы не хуже меня знаете, до какого города может довести язык. То-то же. Нашлись у меня знакомые и в Министерстве хлебопродуктов Украинской ССР. Короче, через завсклад, через товароведа, я получил-таки заветную записочку, в которой было сказано: «В такой-то день, в такой-то час, я должен оказаться возле такой-то кондитерской и завернув в эту записку ассигнации, втрое превышающие государством установленную стоимость торта, обменяю всё это на один тщательно замаскированный торт под названием „Киевский“». Ура! Командировка удалась, «любимый» шеф подпишет отчёт о творческой командировке по обмену опытом, и я буду героем дня для своих коллег по работе.

Два оставшихся дня я боролся с искушением открыть тщательно завёрнутый и скреплённый дефицитной заморской лентой, именуемой иностранным словечком «Скотч» свёрток. А вдруг там нет никакого торта, тогда что? Позор и пепел на мою «седую» голову. С искушением я всё же справился. И, как положено, отметив в канцелярии министерства своё командировочное удостоверение, незамедлительно отбыл в аэропорт «Борисполь».

***

«Внимание! Пассажиры, вылетающие рейсом 776 в Ашхабад, ваш рейс задерживается на двое суток, не меньше. Потому что задерживается. И скажите спасибо, что я вам сразу возможную дату вылета сказала, а не мурыжила каждый час объявлением, что вылет рейса откладывается на час. Всё. До послезавтра.

Да, ещё вот что: на скамейках и стульях в аэропорту спать нельзя, а где можно я не знаю, я вам не справочное бюро по спальным местам».

Слава богу, мне не в Ашхабад, мне в соседнюю республику, в Ташкент и мой рейс ещё не объявляли, так что есть надежда!

– Мужик, я вижу, ты на табло ташкентский рейс высматриваешь.

– Да, и что?

– А то, что мы с тобой землями почти. Я с Туркмении.

Я с удивлением посмотрел на загорелого жителя Средней Азии.

– А земляки должны выручать друг, друга, – продолжал мой собеседник.

– Ну, сейчас деньги начнёт клянчить, – подумал я и скривил соответствующую гримасу.

– Слушай, будь другом, купи у меня семь «Киевских» тортов. С большой скидкой продам. Совсем пропадут ведь. А ты, если на то будет воля Аллаха, довезёшь.

***

«Вниманию пассажиров вылетающих рейсом номер 123 до Ташкента, вас просят пройти на посадку через секцию номер три».

***

Про то, как я пронёс на борт воздушного судна восемь тортов, как долетел – отдельный сказ.

Вы лучше закройте глаза и представьте лица моих коллег и начальника, когда я, пятясь задом, открыл дверь в наше управление и торжественно внёс туда дефицитные дары щедрой украинской земли.

Мука для Ле Зуана

В семидесятые годы прошлого столетия довелось мне жить и трудиться в четвёртом городе нашего великого Союза, а именно в хлебном городе Ташкенте. И не где-нибудь трудиться, а в Министерстве хлебопродуктов, более того, в Главном управлении мукомольно-крупяной промышленности. И не удивляйся, мой дорогой читатель, были в то время подобные главки.

И вот в один, скажем так, мало прекрасный день, приходит наш «любимый» шеф от министра и сообщает новость:

– К нам едет, нет, не ревизор, а товарищ Ле Зуан. Кто из вас не знает, сообщаю, что это государственный и политический руководитель дружественного нашей стране Социалистического Вьетнама, видный деятель международного коммунистического движения, один из основателей Коммунистической партии Индокитая, ну и так далее. Конечно, не к нам в министерство едет, а в Узбекистан едет, так сказать, с дружеским визитом.

Мы все облегчённо выдохнули: раз не к нам, значит, никакого субботника или воскресника не будет, и то ладно.

– А вы, рабы божьи, не радуйтесь и не расслабляйтесь, – продолжил свой монолог «любимый» начальник, – Его же кормить надо. Не то, я сказать хотел. Короче, правительство нашей республики будет давать обед в честь высокого гостя. А он, знаете ли, обожает свои национальные пончики или там лепёшки из рисовой муки.

После этой фразы шеф повернулся в мою сторону, прищурил глаза, прям как великий Ленин и продолжил:

– Ты, кажется, у нас начальником отдела перспективного развития числишься, вот тебе и карты в руки.

– Что в руки? – переспросил я, пытаясь увести разговор куда-нибудь подальше от опасной темы.

– Ты мне тут дурака не валяй. А изволь мыслить и решить, каким образом нам раздобыть мешок-другой этой самой рисовой муки, чтобы, значит, перед товарищем Ле Зуаном не ударить в грязь лицом. Понятно?

– А может, его нашими традиционными узбекскими хлебными лепёшками угостить, так сказать, по обмену национальными кулинарными пристрастиями. Мы для этого дела уж так расстараемся, такую качественную муку сварганим. Не сомневайтесь, пару мешков точно осилим. – Я как мог пытался открутиться от предстоящего сизифова труда.

– Лепёшки, конечно, будут, как же без них, но повар их вьетнамский сказал, что сам будет их национальные деликатесы готовить, главу своей делегации кормить и всех приглашённых потчевать.

– Ладно, хватит мне тут лясы точить. Давай думай перспективно. Коль ты есть начальник этого отдела. Сам понимаешь, дело предстоит государственное. А позвонков шейных у тебя, да и у меня всего семь штук имеется. Совсем неприятно будет, если между шестым и седьмым министр наш ненаглядный ятаганом кривым шарахнет.

С того памятного разговора прошла целая неделя. Мы занимались своими обычными делами, никто про Ле Зуана не вспоминал. Местное телевидение о его визите не сообщало. Я про себя тихо радовался: может, пронесло, может, международная обстановка обострилась, и он отложил дружеский визит или на худой конец ограничился столицей нашей родины городом-героем Москвой. Вот пусть они его там рисовыми лепёшками и потчуют. Им там прикупить за валюту за границей пару мешков – вообще без проблем. А может, их повар прихватит с собой эту злополучную муку. Он же за здоровье своего начальника тоже шейными позвонками, поди, отвечает.

Тут, дорогой мой читатель, я должен немного посвятить тебя в тонкости своей профессии.

Дело в том, что в то время, да, наверное, и сейчас, из риса вырабатывали исключительно крупу. Иногда бракоделы-технологи допускали повышенное количество дроблёной крупы, или по-простому – сечки. Но измельчать рис до состояния муки никто и никогда не пытался. В крупоцехе получалось некоторое количество рисовой мучки, но очень и очень мало. Да и качество её оставляло желать лучшего.

Как и полагается, за всякой тишиной по закону подлости обязательно грянет гром.

– Летит, летит, уже подлетает! – бушевал наш шеф.

– Вечером в ресторане «Зарафшан» официальный и торжественный от имени правительства Узбекистана ужин! Где мука?! Я тебя спрашиваю! Ну, остальные его слова я по этическим соображениям приводить здесь не буду и так всем понятно. Кривой ятаган начнёт свою работу для начала с моей шеи, если я сию минуту не улечу на наш рисозавод, и через пару часов не выдам на-гора эти злосчастные мешки с рисовой мукой.

Волевым решением трех «великих спецов», а именно меня, технолога рисозавода и главного инженера, было принято решение рисовую крупу «зашлифовать до смерти». То есть в шлифовальной машине закрыть выпускное отверстие и шлифовать крупу до тех пор, пока она не превратится в муку.

Однако на пути претворения в жизнь этой гениальной идеи встал вопрос: а как её просеять? Дело в том, что на рисозаводе нет машины, способной отделить рисовую муку от крупных дроблёных частичек, то есть той самой мелкой сечки.

Мой мозг работал в режиме «Жить, хочется. Ой, как жить хочется!» Руки машинально ощупывали шейные позвонки и считали их количество.

Я схватил стоящие неподалёку строительные носилки и побежал с ними в мастерскую. Там мы со слесарями оторвали у них днище и вместо него быстренько прибили сито. Несколько человек, попеременно сменяя друг друга, сеяли полуфабрикат, который мы доставали из шлифовальной машины.

Через пару часов такой работы у всех нас руки просто онемели, но насеяли мы не более десяти килограмм этой злосчастной рисовой муки. Наконец кому-то из присутствующих пришла в голову вторая гениальная идея. Прибить полозья наших носилок к сепаратору. Сказано – сделано. Скажу вам, что электрический сепаратор работает намного эффективнее, чем сильные и мускулистые мужские руки.

Во двор рисозавода влетела милицейская машина, ревя сиреной и сверкая всеми своими проблесковыми маячками. За ней следовал новый микроавтобус с надписью вдоль борта: Ресторан «Зарафшан».

– Где мука?! – проревел экспедитор, не выходя из кабины. Их вьетнамский шеф-повар ждёт, он уже ножи точит. Понятно?

И в этот момент над Ташкентом разверзлись хляби небесные. Свернула ослепительная молния, полил тропический дождь, наверное, точно такой же, как и у них там, в далёком и дружественном Вьетнаме.

Мы сбегали в цех и торжественно принесли мешки с результатами нашего титанического труда.

Мне предстояло ехать назад в родное министерство. До метро топать под дождём совсем не хотелось. Набравшись наглости, я попросился в микроавтобус, дескать, желательно мне сопровождать ценный груз до двери ресторана. Но сидящий там милиционер с автоматом Калашникова отрицательно покачал головой. Мол, мало ли что, а вдруг я диверсант какой и ещё отравлю всю зарубежную делегацию.

Делать нечего, я втянул голову в плечи, все свои семь уцелевших шейных позвонков, и шагнул под бесконечные водяные струи. А вслед мне смотрели десятки глаз простых рабочих рисозавода, для которых план выработки рисовой крупы, а, следовательно, и дневная зарплата канули в вечность.

Кувинские хронометры

Дорогой мой читатель, прежде чем рассказать тебе эту правдивую, но почти невероятную историю, позволь мне совсем немного освежить твои познания в области географии и нашей недавней истории.

Ферганская долина моего любимого Узбекистана – уникальное, реликтовое место в Средней Азии. Почти замкнутая горами огромная тектоническая впадина, по форме напоминающая эллипс. В этом самом эллипсе и затерялся маленький районный центр со странным названием – Кува. Семидесятые годы ушедшего века, эпоха самого что ни есть развитого социализма. А именно – всё есть, только вот не для всех.

Партией и правительством Советской Социалистической Республики Узбекистан было принято судьбоносное решение о строительстве в городе Кува Ферганской области мельницы макаронного помола, к слову сказать, первой и единственной в республике.

Сами понимаете, решения, принятые на таком высоком уровне, не обсуждаются и выполняются немедленно и беспрекословно, а посему я и мой ученик и помощник Акбор Адылов угодили в командировку в эту самую Куву, по самые… короче, на очень долгий срок. Правда, с правом переписки и периодической отлучки в Ташкент, для скоротечной сдачи отчётов.

Трудимся мы на строительстве этой самой мельницы месяц, другой, третий. Питаемся, понятное дело, чем бог послал, а именно лепёшками, виноградом и консервами «Икра баклажанная», «Килька в томатном соусе» и, конечно, «Завтрак туриста». Понятно, что при таком рационе питания не то что у интеллигенции (это я про себя и Акбора), но даже у пролетариата возникает законный вопрос: доколе!

Только пролетариат косит свой взгляд на булыжную мостовую, а мы с моим помощником интеллигентно так, пошли задавать этот вопрос непосредственно директору строящегося объекта. Член бюро обкома партии, почётный и всеми уважаемый директор вежливо выслушал нас, всё-таки не с улицы люди пришли, а командированные аж из самой столицы республики, мало ли с кем они там могут быть знакомы.

Поправил на голове красивую национальную тюбетейку, затем покачал головой в знак согласия с нашим скудным продовольственным провиантом, после чего вынул из ящика письменного стола пару наручных сувенирных часов и протянул нам. Как говорится ребята, «чем могу».

Как назло, именно в эту минуту зазвонил телефон, ну тот который без наборного диска и ярко-красного цвета. Мы вышли в коридор и стали рассматривать начальственный подарок. Приготовить наваристый суп из часов, конечно, нельзя, но, как говорится, дарёному коню, ну и так далее.

Часы как часы, обыкновенные советские со всеми цифрами, на зелёном фоне, только вместо слов «Слава» или «Ракета» на нём гордо красовалась золотая надпись: «Кува».

– Хоть память будет, – проворчал Акбор, – когда детишек заведу, буду им рассказывать о ссылке в эту самую Куву. Пусть знают, какой героический родитель им достался. Не космонавт, конечно, но всё же награждённый такими вот редкими часами.

А вечером того же дня начали происходить чудеса.

Надо сказать тебе, мой дорогой читатель, что много лет тому назад, мне, ученику шестого класса средней школы, отец взял да и подарил свои старые часы «Победа», те самые, с которыми он всю войну прошёл. С треснувшим стеклом, но с удивительно точным ходом.

– Носи их и в школу более не опаздывай! Береги их. Жалко будет, если угробишь хронометр зазря.

Батя показал, как такие знатные часы надо носить, а именно циферблатом вниз на запястье, чтобы ненароком не ударить. Прошло много лет, но привычка осталась, любые наручные часы я носил и ношу только так – циферблатом вниз.

И вот мы с моим верным Акбором после трудового дня отправились поужинать в близлежащую столовую, которая в вечерние часы чудесным образом преображалась в ресторан. Дневной раздатчик, сменив свою грязную куртку на, когда-то бывший белого цвета сюртук, преображался в официанта и подавал посетителям снятый со стойки раздачи листок с крупными буквами «Меню». И, странное дело, моего ученика Акбора он обхаживал как дорого гостя или внезапно нагрянувшего ревизора. Предлагал ему малопонятные кулинарные изыски, о которых в этом самом листке, гордо именуемым иностранным словом «Меню», не было ни единого слова. На меня же ревностный служитель советского общепита не обращал ни малейшего внимания. Будто меня тут и вовсе «не сидело».

– Знакомый что ли? – с некоторой завистью в голосе спросил я Акбора, когда это чудо в мятом сюртуке удалилось.

– Нет, учитель. Я, вообще, в Куве в первый раз, да и привык дома ужинать. Сам не знаю, что с этим, – Акбор указал пальцем в сторону официанта, – происходит. – Домла, а может быть, я на какого-то артиста похож, и он меня перепутал ненароком. Но, ты, пожалуйста, не волнуйся. Всё что он мне принесёт, я пополам делить буду.

Официант пришёл не один, его сопровождал, по всей видимости, повар, в такой же засаленной и ни разу не стираной куртке. Вдвоём они принесли кучу всякой вкусно пахнувшей снеди.

– А меня кто-нибудь здесь обслужит?! – возмутился я от злости и голода, круча часы на своей руке.

Официант как-то озабоченно посмотрел на мои манипуляции, потом проглотил слюну и произнёс на выдохе:

– Так вы вместе пришли, что же вы сразу не сказали.

После чего схватил за локоть своего помощника и мгновенно исчез на кухне. После обильного ужина нас как самых почётных гостей проводили до двери и вручили по большому бумажному аппетитно пахнущему пакету. Так сказать, на дорожку. Всё это пиршество обошлось нам в весьма скромные «тугрики».

Полночи мы с Акбором ломали головы над удивительными метаморфозами, творящимися с местным общепитом. Свою догадку решили скоренько проверить на кассирше местного вокзала. В пятницу нам предстояло отбыть в своё министерство с месячным отчётом. Поезда следовали через станцию Кува с остановкой в одну минуту, да и то не всегда. Максимум на что мог рассчитывать командировочный люд – это на боковую полку в плацкартном вагоне. Дождавшись своей очереди, мы стали тыкать снятые с руки часы прямо в лицо растерявшейся кассирше.

– Два купейных до Ташкента, нижние и подальше от туалета.

И подействовало. Заветные картонные прямоугольнички мы поучили мгновенно, причём не переплатив за них ни копейки.

С тех пор мы жили точно, как сказано в священном писании «Строителей коммунизма»: «От каждого по труду, каждому по потребности». Магические часы мгновенно смягчали суровый нрав работников советской торговли. Нас не обсчитывали и не обвешивали. Перед нами распахивались двери отдельных кабинетов и залов. Правда, часы работали исключительно в Куве, в Ташкенте их магия куда-то испарялась.

Всё когда-то заканчивается. Подошла к концу и наша ссылка в районный центр Ферганской области.

Как и полагается директор вручил нам с Акбором по красивой «Почётной грамоте», а на ухо прошептал: «Часы верните!..»

Утром следующего дня он рассказал нам то, что не успел поведать при нашей первой встрече. Наивлиятельнейший человек в Ферганской долине, а именно директор местной потребкооперации, в подчинении которого находятся все столовые, магазины и даже кассы вокзалов (вот тут как-то не понятно, всё-таки железная дорога у нас государственная, ну да ладно, им там на месте виднее! В то время у нас в стране всё было государственное!) съездил в Москву на часовой завод, заказал там партию часов с символикой родного города. А получив заказ, издал устный приказ по своей «империи»: тот, кто предъявит такие часы, является моим личным другом или другом моих друзей, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Через неделю нам с моим приятелем предстоит длительная командировка в Голодную степь, в город Джизак. Интересно, тамошний начальник потребкооперации какой условный знак для своих подчинённых приготовил?