Текст книги "Тюрьма мертвых"

– Почему вы спрашиваете?! Разве не вы его послали?!

– Мы, конечно, мы. – Лицо Сергея Ивановича приняло оправдательный вид, он явно лукавил. – Просто всех в лицо не упомнишь, поэтому мне интересно, кто сегодня вам помогает.

Я описал Максима и рассказал о том, что тот ушел на обед раньше меня, после чего стал наблюдать за реакцией инженера. Но тот, выслушав, продолжил вести себя как обычно.

– Да, я понял, что за Максима к вам направили. Что ж, как он появится, наберите на телефоне мой код, пожалуйста.

– Это зачем?

– Для отчета. – Не проронив больше ни слова, он встал и торопливо скрылся за дверью.

Я просидел за столом пару минут в раздумьях. Не люблю всякого рода интриги, а то, что происходило минуту назад, иначе никак не назвать.

Закончив все дела в столовой, я направился обратно, к месту работы.

Максима по-прежнему не было.

«Судя по всему, работать мне сегодня одному. Тем лучше, никаких странных личностей и прочей ерунды».

Я подошел к новой камере и засучил рукава, как вдруг заметил лежащую на кровати верхнюю часть формы Максима. Я взял ее в руки, чтобы посмотреть, что собой представляет здешняя рабочая роба.

«Должны же мне рано или поздно выдать такую же». Решив примерить куртку, я вышел из тесной камеры в коридор, где одеваться будет проще.

Она была сшита из очень грубой материи, вроде мешковины или парусины. Что-то рабочих здесь не сильно жалуют одежкой; пожалуй, лучше работать в своем. Интересно, зачем Максим снял с себя крутку?

На груди черными толстыми нитями была вышита надпись Occisio.

«О-си-сисио? Что за бред?»

Я хотел уже снять с себя этот дурацкий китель, как вдруг сзади раздался голос:

– Ну что, поговорил с инженером?

От испуга я отскочил в сторону, схватил с пола металлический пруток и повернулся туда, откуда раздался голос.

– Блин, да что ж вы все пугаете-то постоянно! – закричал я раздраженно.

Передо мной стоял Максим с оголенным торсом; он словно не обращал внимания на мою реакцию.

– Что ты сказал ему?

– Кому? О чем сказал?

Он смотрел на меня в упор. В его пепельно-серых глазницах смотрели два пустых зрачка.

– Дурака выключай! – прорычал он сквозь зубы.

Мне стало жутко не по себе, я сжимал пруток все сильней, а затем начал пятиться в сторону висевшего на стене телефона.

– Ты что задумал? – Он двинулся в мою сторону.

– Слышь, урод! Тебе чего надо?! – кричал я срывающимся от волнения голосом, продолжая шагать спиной вперед.

– Что ты сказал про меня инженеру? – Его голос напоминал рев прохудившегося глушителя, отчего внутри меня все переворачивалось.

– Что ты на подмене, вместо Вити! Что не так?

Он остановился. Я же продолжал движение, до телефона оставалось всего пару метров.

Максим словно врос в пол. Он не двигался. Я добрался до телефона, нужно было повернуть голову и начать набирать код, но я по-прежнему боялся внезапной атаки. Вылитый памятник. Максим все еще стоял, не шевелясь. Я повернулся в сторону аппарата, снял трубку и дрожащими пальцами начал тыкать на цифры.

– Та-а-а-а-к, 3, 4, блин, что там дальше, черт, черт, – последняя цифра совсем вылетела из головы.

– Вот дерьмо, – выругался я еще раз, глянув туда, где недавно стоял Максим, который уже успел раствориться в воздухе.

– Да чтоб тебя! – я пару раз стукнул трубкой об аппарат, но это не помогло, цифра безвозвратно вылетела из головы.

– Се-е-е-мь, – вдруг кто-то громко зашипел мне в ухо.

Я резко повернул голову, и в лицо мне ударил мерзкий запах болотины, мертвечины и еще чего-то ужасно тошнотворного.

Передо мной возникло лицо Максима, оно было так близко, что мы практически касались носами. Отвратительно бледное, как побелка, с зарубцевавшимися черными полосками шрамов от лба до подбородка. На секунду я застыл, а потом заорал как ошпаренный.

– А-а-а-а!

– Тихо, – скомандовало лицо, а через секунду крепкие, грубые пальцы, точно пасть бойцовского пса, вцепились мне в глотку.

Я хотел было разжать смертельную хватку, но вспомнил, что в руке у меня уже лежит пруток. Сделав очень короткий замах, я саданул им прямо по щеке Максима. Удар получился слабый, но эффект, который он произвел, был невероятный.

Как ужаленный Максим молниеносно отлетел к стене, обе его руки закрывали лицо, а сам он трясся и истошно вопил, словно по его телу пробегал электрический ток. Мне показалось, что кожа его задымилась.

Я не знал, что предпринимать: бить его дальше, звонить или бежать. Я выбрал третье. Бросив трубку, я помчался в сторону платформы. Судя по отдаляющимся воплям, преследования не было.

Ноги несли меня очень быстро, несмотря на мешающийся длинный пруток в руках, который я ни за что не бросил бы, даже если пришлось с ним лезть вверх по лестнице.

Слава богу – на платформе стояла вагонетка. Я подбежал к ней, но с сожалением заметил, что внутри пусто.

– Эй! Охрана! Охра-а-на! – Я орал что есть мочи, точнее, громко хрипел, добивая уже сорванный голос.

Увы, на мой зов никто не отвечал, и подхваченный сквозняком голос засасывало в туннель, где он в итоге замолкал. Мне показалось, что в коридоре замаячила тень.

Не желая оставаться здесь ни секунды, я запрыгнул в вагонетку и начал тыкать все кнопки наобум. Вагонетка отреагировала моментально. Поручни с шипением опустились, ударив мне по предплечью, и маленький состав подался вперед, набирая скорость.

Обернулся я, лишь когда мы въезжали в туннель. На платформе стоял Максим, он смотрел мне вслед; кажется, я заметил довольную ухмылку в уголках его рта.

* * *

Вагонетка несла меня сквозь закрытый стенами город с обитающими здесь не по своей воле жителями. Она ехала долго, не желая сбавлять скорость.

«И куда меня, черт возьми, несет? Доберусь до первого же телефона и наберу инженеру, потребую, чтобы он лично за мной приехал, а когда появится, пошлю его на хрен с его работой и тюрьмой».

Туннель за туннелем, я выезжал, проносился через открытые участки с платформами и камерами со всех сторон, снова въезжал в туннель. Иногда я замечал огромные цифры на стенах, но это были не просто цифры, я сразу понял, что это были года: 2005, 1997, 1985, 1940. Но были не только цифры, также попадались надписи, правда, они были написаны на незнакомом мне языке: Furtum, Avaritia.

Проезжая мимо очередного сектора, я увидел ту же надпись, что была вышита на кителе Максима: Occisio. Эти странные слова ни о чем мне не говорили, я лишь предположил, что это названия тюремных участков. Перед глазами невольно возникла дверь, через которую я попадал в тюрьму, текст явно был написан тем же языком.

На очередном перекрестке мы свернули направо, и вагонетка начала сбавлять ход. Впереди показалась платформа. Вагонетка точно знала, где ей тормозить, а значит, вся железнодорожная система тюрьмы была полностью автоматизированной, и это было потрясающе. Вагонетки работали как часы, кажется, я ни разу не видел, чтобы они столкнулись, стоит отдать должное чуду инженерии.

Я оказался в очередном общем крыле. Здесь камеры снова шли в несколько рядов и поднимались к потолку. Я заметил охранника, спускавшегося по лестнице со второго яруса, и решил, что медлить нельзя. Перескочив через дверцу, я побежал ему навстречу, оставив пруток внутри.

– Эй, уважаемый! – окрикнул я лысого громилу.

Тот, завидев меня, буквально слетел с лестницы и побежал в мою сторону, с таким видом будто собирается сбить меня с ног.

– Эй, эй потише! – крикнул я, видя, что человек усиливает свой темп.

В руках его что-то блеснуло, кажется, это была металлическая палка, он замахнулся ею.

Я никак не мог понять, в чем дело, и еле успел отпрыгнуть в сторону, когда этот безумный кретин попытался нанести мне удар.

– Ты что, ублюдок, делаешь! – Но охранник и не думал останавливаться.

– Что, вашу мать, происходит, какого хрена вы на меня все набрасываетесь?!

Верзила никак не реагировал на мои слова, он пробубнил что-то себе под нос, и тут я заметил, как изо всех щелей, словно тараканы, повылезали люди в черных костюмах, вооруженные блестящими штырями.

– Стойте, стойте, я сварщик, сварщик! Позвоните Сергею Ивановичу, пож… – я не успел договорить, потому что мне прилетело сзади по затылку.

Все вокруг исчезло, провалилось в темноту. Где-то вдалеке мелькали малоразличимые образы, я словно находился глубоко под водой, куда свет еле протягивал свои лучи. Здесь было очень спокойно, я ничего не чувствовал, ни о чем не думал, недавние волнения и переживания словно растворились в этой спокойной, недвижимой воде.

Вдруг мне показалось, что там, на поверхности, за мутным экраном, появилось что-то знакомое, силуэт, он кого-то напоминал мне. Приглядевшись, я узнал в нем Алину. Конечно, из-за нечеткости картинки я не мог сказать со стопроцентной уверенностью, но голос внутри меня говорил, что это моя жена.

Я словно был зрителем в кино, наблюдал за происходящим. Она сидела за столом, немного сгорбившись и закрыв лицо ладонями, перед ней лежал какой-то листок бумаги, кажется, она плакала. Я пытался кричать, махал руками, но все было тщетно. Стоило мне открыть рот, как в него тут же заливалась вода, и я захлебывался. От размахиваний руками толку было мало, поэтому я бросил эти бесполезные попытки. Алина начала растворяться; вместо нее, словно в замедленной съемке, собиралась более четкая картинка реальности, а вместе с ней возвращались и все ощущения, в том числе и боль, которой раньше не было.

Спина чувствовала себя некомфортно, ей было жестко и холодно, виной тому был бетонный пол, на котором разложились мои кости. Впервые в жизни я чувствовал сильную головную боль, которую не сравнить даже с той, из детства, когда я получил качелями по затылку.

Первое, что я увидел, был низкий давящий потолок. Я повернул голову вправо – каменная стена и металлическая решетка, повернул влево – деревянная кровать и снова решетка.

«Не может быть!»

Я резко приподнялся, из-за чего по голове и всему телу проскочила жуткая пульсирующая боль.

«Нет… Нет-нет-нет-нет! Черт! Не может этого быть!»

Немного неуверенно я начал подниматься на ноги. Меня подташнивало, кажется, я отхватил сотрясение. Выпрямившись в полный рост, я подошел к металлической решетке, один в один как те, что я варил, но на этот раз я был по другую ее сторону. Как и везде – гробовая удушливая тишина, заполняющая собой каждый миллиметр пространства.

Кажется, это была одна из общих камер, находившаяся на втором или третьем ярусе.

– Эй! – попытался крикнуть я неокрепшим голосом, который больше походил на осипший стон старика. – Эй, а ну быстро меня выпустили! Вы что, совсем охренели?!

Откуда-то сбоку раздался тихий завывающий козлячий голосок:

– Слы-ы-ышь, псих, ты бы лучше заткнулся, пока мо-о-ожешь, псих.

– Пошел ты знаешь куда, – гавкнул я в ответ, не желая выслушивать советы, в которых я не нуждался.

– Ну как хо-о-о-чешь, псих. В одиночке из тебя тако-о-ой фарш сделают, что лет пятьсот будешь выть от боли, псих.

– Я здесь не должен быть, в отличие от вас, уродов! – Я был в ярости, в такой сильной, что раскаленные слова, точно молнии, вылетали из моего рта без всяких стеснений.

– О-о, так у нас очередной невино-о-о-вный. – Человек говорил очень тихо и однотонно, но ядовитую ноту сарказма я слышал отчетливо.

– Да, невиновный, – процедил я злобно сквозь зубы.

– А что тогда у тебя на рубашонке-то написано, псих?

– Хватит меня психом называть! Какой ру…?

Я посмотрел на робу, висящую на моих плечах, – это был китель Максима, который я примерял перед тем, как все случилось.

– Да это даже не моя одежда!

До меня донеслось тихое хихиканье:

– Ну, конечно, не твоя-я-я, ма-а-а-амы твоей, хы-хы.

– Заткнись, козел, пока я тебе не…

– Пока что-о-о ты?! Что ты мне сделаешь, псих?!

От злости меня всего трясло, хотелось кулаками пробить дыру в соседнюю камеру и разбить лицо этому говоруну.

«Нужно что-то делать, нужно позвонить».

Я ходил из угла в угол, перебирая в голове и раскладывая по полочкам всю ситуацию.

«Должно быть, Максим – заключенный, вот блин, это что же получается, мне в помощники отправили зэка?»

В голове всплыли слова инженера, просившего позвонить ему, как только Максим появится.

«Эти уроды хотели ловить его на живца, так получается, что ли? А мне, сволочь, заливал, что такого быть не может. Я их засужу. Ей-богу, засужу. Стало быть, из-за этой долбаной куртки меня приняли за заключенного, но как такое возможно? Они что, не знают своих сидельцев в лицо?! Бред какой-то».

– Эй, ты, слышь. – Я подошел к решетке и начал подзывать своего нового собеседника.

– Чего-о-о тебе-е-е, псих? – нехотя ответил тот.

– Ты что, тупой? Я же сказал, хватит называть меня психом! Я не понимаю, что тут написано, какой-то бред на непонятном языке.

– Это латы-ы-ынь.

– Латынь? Зачем писать на латыни?!

– Не любят они идти в но-огу со временем. Спроси-и чего-о поле-егче, – противно блеял мой сосед через стену.

– Ну и что же тут написано на этой латыни?!

– Написано, что ты уби-и-и-йца. – спокойно ответил он.

«Убийца?» Тут я вспомнил телефонный разговор Максима и его слова про убийство брата. «Все сходится, только теперь вместо этого ублюдка сижу здесь я».

Нужно было спросить что-то еще:

– Слушай, ты ведь знаешь, кто сидел здесь до меня?

– Поня-ятия не имею.

– Как это понятия не имеешь? Ты что, здесь недавно сидишь?

– Лет три-и-и-дцать – тридцать пя-я-ять.

– В смысле лет тридцать? Ты серьезно или прикидываешься?

– Какие у-уж тут шу-утки…

– То есть ты тридцать лет сидишь тут и не знаешь, кто твой сосед?!

– А зачем мне знать, пси-их?

– Как это зачем? – Я уже перестал обращать внимание на то, как он ко мне обращается, все равно без толку.

– Кто много болта-а-ает – плохо конча-а-ает, вот ты, например, пло-о-о-хо кончишь, а если я не заткнусь, то отправлюсь с тоб-о-о-ой…

– А за что ты сидишь? – не унимался я.

– За то же, что и ты. В этом крыле все по одной статье. Разгово-о-ор окончен.

Я рухнул на грубо сложенную кровать без подушек и матраса, облокотился на холодную стальную решетку и обвел глазами камеру. Она была чуть больше тех, что в коридоре буйных, и кровать здесь была шире, но по-прежнему сложена из досок. Только сейчас я заметил, что в этих камерах нет ни раковины, ни туалета.

«Да что за условия, в самом деле, куда мне гадить, под кровать?!»

Теперь время шло еще медленнее. Раньше я хотя бы мог посмотреть на цифры в телефоне, а сейчас и это невозможно сделать, ведь телефон благополучно изъяли.

«Должны же нас выводить на обед, прогулки или что там еще, что есть в тюремном распорядке дня. Остается подождать, а когда будет возможность – переговорить с кем-то из охраны. Я так и сделаю, в конце концов, сейчас я уже буду в роли заключенного, а не беглеца, так что шансов добиться внимания немного больше».

Я сидел и размышлял обо всем, что случилось: о том, как я здесь оказался, о странном видении, которое пришло мне, когда я был без сознания, о том, где сейчас Максим.

«Может, его уже поймали и обнаружили мою пропажу? Черт, эта тюрьма такая огромная, что найти здесь кого-то среди тысяч камер просто нереально».

Желудок урчал, должно быть, время ужина.

– Эй, э-эй, сосед, слышишь?! – Я подошел к углу камеры и начал подзывать странного типа.

– Я не хоч-у-у-у с тобо-о-о-й разгова-аривать… – проблеял он тихонько в ответ.

– Когда ужин?

– Какой ужин, псих, ты, видно, действительно псих.

– Слышь, ты меня уже задолбал со своими психами, скажи нормально, когда тут кормить будут?

– Никогда.

От такого ответа я опешил – он, верно, шутит.

– Что значит – никогда?

– Никогда – значит никогда, ты что, тупо-о-ой?

– И что, тут с голоду подохнуть, что ли?!

– Хы-хы-хы, хорошая шутка, спасибо. – Он издевательски хихикал.

– Да какая еще шутка, я ни хрена не понимаю, что вообще происходит? Почему тут в камерах нет ни туалета, ни матраса?

– А зачем они тебе?

Этот придурок раздражал сильней, чем дождь в декабре.

– Что за дурацкие вопросы, я как должен жить в таких условиях?

– Жить нужно было ра-аньше, ты свой шанс профу-укал. – Эти слова звучали несколько иначе, в них присутствовала какая-то горечь, невероятная тоска, отчего мне еще больше стало не по себе.

– Что это значит?

– То-о-о и значит, то и значит! Не в тво-е-е-м положении думать о туалетах и матра-а-асах, не бойся, с новичками всегда-а-а-а так, годик-другой, и ты все осознаешь, пойме-ешь, что невозмо-о-жность га-а-дить – это еще не самое стра-а-ашное. Тебе не нужно е-есть, спа-ать, теперь все-е-е, что тебя должно волнова-а-ть, – это четыре стены, они – тво-ой дом, они – твои-и друзья, хи-хих. – От этого жуткого тона и противного голоса волосы на спине вставали дыбом.

«Мне нужно выбираться, срочно!»

Тут я заметил какое-то движение на лестнице. Кто-то поднялся и идет в сторону наших камер.

Я подошел к решетке и начал пытаться разглядеть, кто там. Через несколько минут мимо моей камеры прошел лысый в черном костюме.

– Извините, – окрикнул я стража порядка как можно вежливей и спокойней.

Тот словно остолбенел от удивления. Он обернулся, и я заметил яркие молнии, вспыхивающие в его глазах.

– Послушайте, произошла ошибка. Я – сварщик, работаю в этой тюрьме в крыле для буйных.

Пока я говорил, охранник потянулся за висящим на ремне прутком. Я заметил это и продолжил говорить уже немного быстрей:

– Позвоните инженеру Сергею Ивановичу, он меня устроил на работу.

Охранник не реагировал на мои слова, вместо этого он уже гремел связкой ключей, блестящий пруток был наготове, он собирался зайти в камеру, чтобы применить его на деле.

Я не удержался и схватился обеими руками за решетку, чтобы немного задержать его и хоть как-то отсрочить неминуемые побои. От этого глаза охранника округлились, он явно был в замешательстве. Голос мой наливался злобой и звучал уже не так спокойно.

– Вы что, не слышите меня?! Я говорю, позвоните Сергею Ивановичу, он здесь инженер, он меня прислал в эту сра**ю тюрьму варить ваши долбаные камеры.

Охранник медлил, должно быть, мои слова наконец дошли до его деревянного мозга.

Он что-то быстро пробубнил себе в воротник, я разобрал лишь несколько слов: бракованная решетка, карцер.

Я, не отпуская прутья, продолжал взывать к ра-зуму:

– Слушайте, я вас умоляю, позвоните, позвоните вы этому инженеру.

И тут вдруг этот лысый урод подлетел ко мне, точно к замешкавшемуся таракану, в воздухе блеснул пруток, все случилось в один миг. До чертиков пронзающая боль змеями расползлась от пальцев рук по всему телу.

– А-а-а-а, с**а такая! – Я завопил, не в силах сдерживаться.

На пол закапала кровь из разорванной кожи. Я тряс рукой, дул на место ушиба, но это не помогало. Кажется, у меня было сломано несколько пальцев.

Пока я был занят травмой, к моей камере подтянулись еще несколько охранников, один из них открыл калитку. Вооружившись, все они зашли внутрь. Я сидел на кровати, держась за руку и корчась от боли. Они негромко разговаривали между собой.

– Он держался за решетку.

– Руками?!

– Да.

– Давайте сюда того, – охранник показал на стену, за которой находился мой сосед, недавно беседовавший со мной.

– Нет, не-е-ет, за что вы ме-е-еня! Я же ни-и-и-че-го не сделал, – это был тихий, переполненный ужасом крик.

Я слышал, как он сопротивлялся, как дергался, затем была пара глухих ударов, и больше он голоса не подавал. Через несколько секунд мой сосед показался по ту сторону камеры.

Молодой высокий парень, лет девятнадцати-двадцати, худой как спичка, с совершенно отсутствующим взглядом, витающим непонятно где; мне даже показалось, что он слепой, но он явно видел.

«Кажется, он меня обманул, говоря, что сидит здесь лет тридцать, или, может, дело в том, что он явно не в себе».

Двое охранников держали его за запястья, тип все еще сопротивлялся, но это было очень неуверенное сопротивление.

«Что же они делают?» Действия охраны совершенно не укладывались в голове; кажется, они хотели, чтобы он схватился за прутья моей камеры.

Парень вертел головой, иногда тихо молил о пощаде, извивался как уж, а я смотрел и не понимал, что происходит.

Тут его руки наконец коснулись моей решетки, и тогда началось что-то невероятное. Руки его зашипели и запарили, как лицо Максима, когда я ударил его прутком. Парень очень старался, но сдался и завопил во всю глотку.

«Что за?»

Я машинально забился в дальний угол кровати и поджал ноги к груди. Зрелище было не из приятнейших – кошмар наяву. Парень кричал, мотал головой, словно его сжигали заживо, а охрана продолжала держать его руки на прутьях. Кажется, к решеткам был подведен ток или что-то в этом роде.

– Что вы, мать вашу, делаете, отпустите его! – кричал я в панике, но голос мой заглушал крик пытаемого.

Наконец парня оторвали от решетки, и он тотчас рухнул на колени, голова его повисла, кисти рук были похожи на обугленные куски мяса, от них шёл пар, а через мгновение он завалился на бок. Охранники оттащили его в камеру, я слышал, как защелкнулся замок. Затем они подошли ко мне и протянули свои руки.

– Отвалите! Пошли на хрен! – Я кричал, брыкался, пытался нанести удары, в воздухе замелькали злосчастные прутки, которые начали быстро опускаться, причиняя мне дикую боль.

Они все-таки смогли заломить мне руки и потащили к решетке. Сам не знаю, чего я так боялся, пять минут назад я спокойно трогал эту решетку, и ничего не было. Но парень-то явно не шутил, возможно, они подали ток только что. Я до последнего вырывался и упирался ногами в пол, пока мне не саданули по икрам. Сопротивляться было бесполезно, но я не мог остановиться, инстинкт самосохранения вытеснил из меня все остальные чувства.

– Уроды! Сукины дети! Твари, я вас всех урою, богом клянусь, каждого из вас – говнюков лысых! – Мои руки наконец достигли металла, и я обхватил его. – А-а-а-а-а! – я заорал как ошпаренный.

Но металл был холоднее льда и совершенно безобиден. Все, что я чувствовал, – это боль недавно отбитых пальцев и остальных конечностей. Через несколько секунд меня отпустили и втолкнули внутрь камеры. Пот тек с меня ручьем, хотелось разреветься.

– Встать! – скомандовал самый низкорослый с бульдожьим лицом охранник.

– Пошел ты на хрен! – истерично заорал я и плюнул к его ногам.

Тот кивнул остальным, и они подняли меня за плечи.

«Бульдог» подошел ко мне и, схватив за руки, начал их разглядывать. Затем он указал остальным на кровь, сочившуюся из ран. Те осмотрели меня с каменными лицами и, никак не реагируя, отвели взгляды. Затем меня наконец отпустили, я присел на кровать и начал ждать дальнейшего развития событий. Но охранники вышли из камеры и, закрыв за собой калитку, двинулись туда, откуда пришли. Я ждал, пока их шаги стихнут вдалеке, и только после этого встал с кровати.

Тело изнывало от ударов, в голове теперь была только одна мысль, она автоматически стала главной целью всей моей жизни, – выбраться из этого места.

Я подошел к решетке и, тяжело дыша, начал звать соседа, но на этот раз уже не так громко и смело, как раньше:

– Слышь, ау, ты там как, живой?! – Ответа не поступало.

Я подождал немного и снова позвал:

– Парень, ты как? Слушай, что здесь за беспредел творится? Тебе же к врачу надо, они не оставят тебя так? Ты слышишь, что я говорю?

Немного погодя послышались странные звуки.

Сначала я подумал, что мне кажется, но, прислушавшись, понял, что это мой сосед давится смехом. Его неестественное хихиканье звучало негромко и противно. Я уже слышал подобные чавкающие, хрюкающие звуки тогда в бойлерной.

– Ты чего ржешь-то?!

– Вра-а-ач? Ты что-о-о, серь-е-е-зно? Мне вра-ач ну-ужен? Их-их-их, откуда ты тако-о-ой сюда свали-и-и-лся?! – Голос его злобно булькал.

– Какой такой?!

– Почему-у твои ру-у-ки не горя-ят?! Ты де-е-емон?

– А почему они должны гореть? К решетке подведен ток?!

– Да ты доста-ал мен-я-я-я! – взорвался он ни с того ни с сего, позабыв про свои собственные предупреждения о тишине, но через секунду снова сбавил обороты. – Ты пра-а-авда здесь рабо-отаешь сварщиком?

– Да, я уже устал повторять всем.

– Их-их-их, тогда я тебе вдойне-е не зави-и-и-дую.

– Это почему же?!

– Потом-у-у-у, потому что это зна-ачит, дру-у-уг мой, что ты не должен быть здесь.

– А я о чем говорю!

«Наконец этот идиот начал понимать».

– Не-е-ет, ты не понял, ты здесь не до-о-лжен находиться не потому-у, что никого не убил, ты просто не должен быть зде-есь.

– В смысле? О чем ты говоришь? Я ничего не могу понять из твоего бреда! – Не знаю почему, но после его слов в груди поселилось гнетущее чувство, оно разрасталось снежным комом, а мой сосед только добавлял ему веса.

– Ты что, правда тако-ой тупо-о-ой?! Все мы-ы-ы, все, кто сидит в этих камерах! Мы попали сюда после того самого суда, понимаешь?! А ты оказался здесь просто та-а-ак, в этой камере уби-ийц, просто потом-у-у-у, что тебе-е-е, их-их-их, не повезло-о-о.

– Что, что ты такое говоришь?! Ты больной на всю голову? – Я отскочил от решетки.

В голове все перемешалось. От волнения я начал наматывать круги, пытаясь собраться с мыслями, но их словно выдуло сквозняком, между тем человек за стеной продолжал:

– Не бо-ойся, ты не оди-ин тако-ой – невино-овный, я тоже не виноват, что моя жена была настоящей проститу-у-ткой.

От его слов, от поганого козлячего голоска все внутри меня пылало огнем, странно, что пар из ушей не валил.

– Заткнись! Слышишь, заткнись уже, ты меня бесишь! – прорычал я, снова подлетев к решетке.

Он продолжал хихикать, но больше ничего не говорил. За эти несколько часов я вымотался. Голодное, обезвоженное тело лихорадило от усталости, организм ясно давал понять, что нужен сон. Я прилег на неотшлифованное дерево и, свернувшись в клубок лицом к стене, начал засыпать, несмотря на неутихающую боль.

* * *

Проснулся я от щелканья замка.

«Если я открою глаза, то снова окажусь в этой чертовой камере, пусть это будет сон, пожалуйста, господи, можно я проснусь в своей кровати».

Скрепя петлями, калитка распахнулась. Кто-то зашел в камеру и встал надо мной, я чувствовал тяжелый взгляд, плотно придавливающий меня к кровати, но продолжал делать вид, будто сплю.

– Повернитесь, – скомандовал не знакомый мне до этого момента голос.

«Пошел ты к чертовой матери, не буду поворачиваться», – думал я про себя.

– Прошу вас повернуться, – уже немного мягче повторил он.

Любопытство взяло вверх, и я повиновался. Передо мной стоял среднего роста мужчина в темном выглаженном костюме. Несмотря на полумрак, я сумел разглядеть на его щеках и носу несколько больших уродливых родинок, которые вызывали чувство отвращения и наверняка создавали ему неудобства при бритье. Уставшее обвисшее лицо поддерживало упитанные мешки под глазами. От человека наносило резким запахом одеколона, которым он, судя по всему, пытался отбить местную болотную вонь. Пухлые маленькие пальцы сжимали кожаную папку с замком. Осторожно заглянув за него, я увидел нескольких лысых охранников, готовых в любой момент вытащить из-за пояса стальные прутки. Человек, не отводя от меня взгляда, протянул руку. Я осторожно, поглядывая в сторону охранников, пожал ее. Он взглянул на тыльную сторону моей ладони.

– Можно осмотреть ваши руки? – Он говорил спокойно и медленно, отчего натянутые внутри меня канаты немного ослабли.

Я всегда завидовал людям с таким голосом. В нем чувствовалась сила, несгибаемая уверенность. Такими голосами обладают министры, профессора, директора. Я послушно вытянул обе руки вперед. Тот, не касаясь, осмотрел их.

– Скажите, как вы здесь оказались?

Я поведал ему свою историю и попросил срочно связаться с инженером.

– Да, конечно, мы обязательно вызовем сюда Сергея Ивановича, как только вы напишете объяснительную.

– Объяснительную? Но зачем? Вы же понимаете, что я здесь не должен быть!

– Понимаю, но тем не менее вы здесь, а значит, теперь нужно все делать очень осторожно и подкреплять бумагами, чтобы все решилось как можно быстрей и проще. Как только вы напишете объяснительную, все встанет на свои места.

Я выдохнул. Канаты ослабли еще больше, но напряжение в них по-прежнему присутствовало. Скоро все закончится, и я смогу свалить из этого богом забытого места. Он достал из папки шариковую ручку, лист бумаги и протянул их мне. Я взял ручку и, крутя ею между пальцами, посмотрел в глаза человеку и сказал:

– Можно задать вопрос?

– Конечно, задавайте.

– Что это за тюрьма?

– В каком смысле? – Он наклонил голову, и его лицо приняло любопытствующий вид.

– Кто эти люди, что сидят здесь?

– Преступники, разве это не очевидно?

– Очевидно, но почему они не могут касаться решеток, а я могу?

Тут он задумался, затем посмотрел на охранников, что недавно устроили здесь шоу.

– Всему виной электрический ток, который пускают по решеткам, ваша камера работает с перебоями.

– Я так и подумал.

– Что-то еще? – Его рентгеновский взгляд пронизывал насквозь; он знал, что я хочу спросить о чем-то сильно волнующем меня.

И я хотел, но потом вспомнил все, что делает с людьми это место, когда лишняя информация доносится до надзирательных структур. Я представил, что будет с моим соседом, а возможно, и со мной, если я спрошу о том, о чем хочу спросить.

– Нет, это все.

– Опишите всю ситуацию в краткой форме, в конце нужна ваша роспись.

Я коснулся кончиком ручки белого полотна и начал свое повествование. Рассказ получился небольшим, я старался писать по делу, так как не хотел находиться в камере ни одной лишней секунды. Закончив писать, я расписался и добавил расшифровку.

– Очень хорошо. – Человек вложил лист в папку и направился к выходу.

– Я свободен?! – вскочил я с кровати, полный уверенности, что меня выпускают.

– Еще нет. Нужно дать ход вашей объяснительной, бюрократия, это же все-таки тюрьма, сами понимаете. Не переживайте, все решится быстро, а пока вам принесут поесть. Ах да, дайте ему мазь, – скомандовал он одному из охранников.

Тот просунул мне тюбик через решетку. Я выхватил его и направился обратно к кровати. Это была та же мазь, что давал мне Витя, когда я обжегся. Тюбик был почти пуст, хватало лишь на что-то одно. Втерев крем в отбитые пальцы, я уселся на кровать и начал ждать.

Мне не хватало терпения, я то и дело стрелял глазами по сторонам, вставал с кровати, гулял от стенки к стенке. Тусклый зеленоватый свет действовал угнетающе, в голове без конца разгуливали депрессивные мысли. Я не переставал думать о словах соседа через стену.

«О каком суде он говорил? А если мне тоже придется пройти через это? Нет, я никогда никого не убью, хотя некоторых очень бы хотелось. Блин, надо прекращать забивать голову подобным мусором».

Чтобы как-то успокоиться, я присел на кровать и начал глубоко дышать, настраивая себя на хорошие мысли.

Вскоре я заметил тень. К моей камере подошел человек, в руках у него была большая квадратная сумка. Он извлек из нее несколько пластиковых контейнеров и, протянув их через решетку, положил на пол, затем быстро скрылся из поля зрения.