Текст книги "Разбитые зеркала"

Александр Рудазов
Разбитые зеркала

Филиппо бежал по крыше. Он наслаждался этим моментом – сейчас, летя над ночной Венецией, видя отблески лунного света в великолепных каналах, он чувствует себя самим Меркурием, спустившимся на грешную землю. Легко перепрыгивал с парапета на парапет, продвигаясь так же быстро, как если бы бежал по гладкой дороге.

Венеция Серениссима, Светлейшая Венеция, прекраснейший город в Европе, очень хороша в этом смысле – корпуса домов, соединенные высокими арками, со стороны кажутся одним целым. Планировка у всех одинаковая, одни и те же блоки повторяются многократно.

Идеальный город для наемного убийцы.

Филиппо Кальери – лучший в своем деле. Никто другой не может так легко и незаметно проникнуть в дом богатого купца, плотно напичканный стражей, тихо полоснуть по горлу сандедеей[1]1
  Сандедея – венецианский кинжал с широким сужающимся к острию клинком. Общая длина 600 мм.


[Закрыть] и так же тихо ускользнуть. Тридцать четыре заказа! Тридцать четыре – и все выполнены блестяще! Других таких искусников в Венеции нет.

А потому нет ничего удивительного, что и этот заказ достался именно ему.

Еще один прыжок, и вот Филиппо уже стоит на крыше одного из крупнейших ка[2]2
  Ка – дом-дворец в Венеции эпохи Ренессанса.


[Закрыть] Большого канала. Внимательный взгляд окинул открывшуюся панораму, задержавшись на Палаццо – великолепном Дворце Дожей. Наемный убийца чуть прищурился, оценивая расстояние, и вновь продолжил свой ночной бег. Последний рывок, и худощавая фигура, затянутая в черный бархат, влетела в распахнутое настежь окно.

Филиппо не издал ни единого звука. Он точно знал это. И тем не менее человек, стоящий спиной к окну, в тот же миг сказал:

– Ты опоздал.

Голос прозвучал сухо и неприветливо.

– Да, мой дож, – склонился в льстивом поклоне убийца. Этот человек – его постоянный заказчик, а заказчикам следует угождать. – Ваш гонец не сразу отыскал меня…

– Меня не интересуют оправдания, – равнодушно ответил дож, поворачиваясь к ночному посетителю.

Лицо могущественного дожа скрывает театральная маска – добродушный увалень Панталоне. Он не собирается показывать убийце свое лицо.

Впрочем, на Филиппо также маска – Арлекин. Ему хочется оказаться узнанным не более, чем дожу.

Впрочем, этот театр насквозь нелеп, и оба его участника это понимают. Разумеется, Филиппо отлично знает, кто его заказчик. Найдите в Венеции человека, не знающего имени… но тс-с, об этом опасно даже думать! И точно так же шпионы великого дожа давным-давно выяснили все о Филиппо Кальери – только дурак станет доверять столь щекотливые дела незнакомцу.

Тем не менее оба собеседника притворяются, что не подозревают о истинном имени другого. Простая вежливость – пока что они друг в друге нуждаются…

– Предыдущая работа была выполнена… неплохо, – отвесил скупой комплимент дож. – Я доволен.

– Надеюсь, вас не разочарует и следующая, – улыбнулся под маской убийца. – Ведь именно за этим вы призвали меня посреди ночи?

– Твоя сообразительность заслуживает похвалы, – еле заметно кивнул вельможа, протягивая Филиппо два предмета – запечатанный конверт и тяжелый кожаный мешочек.

Убийца взвесил кошелек в руке и брови невольно поползли вверх – гонорар весит почти втрое против обычного. Он развязал тесемки – нет, никакого серебра или «ущербных» монет, только полновесные золотые дукаты.

– Работа будет сложной, – сказал он скорее утвердительно, чем вопросительно.

– Очень, – подтвердил дож. – Я пойму, если ты откажешься.

Филиппо только усмехнулся. Откажешься… Если он откажется от заказа его светлости, уже на следующий день за ним самим придут бывшие коллеги по цеху…

Он и без того уже давно подумывал исчезнуть из «города каналов» – слишком много тайн владык не являются тайнами для него…

А человек, знающий столь многое, опасен.

Но пока что время у него еще есть. И этот заказ он обязательно исполнит – честь мастера требует окончить дело, за которое уже получен гонорар. Он скорчил рожу, по-детски радуясь, что дож не видит его лица под маской, и спрятал кошель за пазуху. В голову невольно закралась мысль – а не корчит ли светлейший сейчас такие же рожи под своей маской? Глупость, конечно, но кто может сказать наверняка?

– Ступай, – сухо приказал дож, вновь отворачиваясь от посетителя.

Филиппо еще раз поклонился и лихим кувырком выпрыгнул в окно. В этом финте не было никакого смысла – заказчик его не видел, а если бы и увидел, все равно бы не оценил. Но Филиппо искренне гордится своей ловкостью и пользуется малейшей возможностью ее продемонстрировать.

Хотя бы самому себе.

На следующую ночь наемный убийца вновь бежал по крышам. Но теперь совсем в другом направлении – по адресу, указанному в конверте.

Сломав печати, Филиппо только недоуменно пожал плечами. Он-то ожидал, что ему прикажут убить кого-то из ближайшего окружения светлейшего – может, даже его жену или тещу. Эти две мегеры действительно стоили бы таких денег…

Но Пьетро Кадуччи? Стекольных дел мастер, специализирующийся на зеркалах? Чем мог помешать дожу этот безобидный карлик? И почему за его голову назначена столь высокая награда?

А пуще того Филиппо удивился дополнительным указаниям. Обычно вручают только имя и адрес жертвы. В остальном дож целиком полагается на искусство своего наемника. Но сейчас…

«Отделить голову от тела».

«Разбить все зеркала».

Филиппо несколько раз прочел эти две коротенькие фразы. И так и не разгадал их смысла. Нет, смысл самих слов до него, конечно, дошел – в конце концов, что тут непонятного? Но вот зачем светлейшему вдруг понадобилось отдавать такие странные приказания… это осталось загадкой.

Все первую половину дня убийца потратил на то, чтобы выяснить как можно больше о предполагаемой жертве. Порой на такое приходится затрачивать не один, а несколько дней – чем многочисленнее стража, чем хитрее ловушки, чем сложнее запоры на дверях и окнах, тем сильнее затрудняется работа.

Но в этот раз все оказалось до смешного простым. Пьетро Кадуччи холост и бездетен, слуги живут в отдельном флигеле и на ночь удаляются из дома, собак не держит, запоры не представляют большой сложности.

Но ведь должно, должно же быть что-то, за что дож согласен платить втрое против обычной суммы!

– Ну, посмотрим, что в вас такого особенного, синьор Кадуччи… – пробормотал он, просовывая тонкую медную проволочку в щель меж ставнями.

Только полная луна стала свидетелем того, как наемный убийца скользнул в спальню хозяина дома. На сей раз Филиппо не стал надевать маски, ограничившись тем, что поплотнее надвинул капюшон. В конце концов, если все пройдет удачно, этот зеркальщик уже никому не сможет описать лица незваного гостя. А если нет… если нет, ему это будет уже безразлично – убийце, потерпевшему неудачу, второго шанса уже не предоставляют. На этой работе редко доживают до старости.

В спальне никого не оказалось. Кровать с пышным балдахином пустует – похоже, хозяин все еще не спит. Филиппо несколько секунд стоял неподвижно, дожидаясь, пока глаза привыкнут к темноте. Единственным источником света служит луна, светящая прямо в окно.

Когда глаза наконец-то приспособились, Филиппо раздосадованно чертыхнулся. Вторая часть задания обещает затянуться надолго – в одной только этой сравнительно небольшой комнате целых семь зеркал. А судя по рассказу слуги, которого убийца «случайно» встретил в таверне и как следует подпоил, во всем доме их не меньше сотни.

Что поделаешь, такая уж профессия у хозяина…

Филиппо снова задумался, для чего дожу понадобилось уничтожать такие прекрасные стекла. Мастерство Пьетро Кадуччи превосходит все, виденное им до сих пор. Великолепные рамы из золота и старой бронзы, украшенные тонкой филигранью, многоцветными геммами с агатами и ониксами, мореным и золоченым деревом, слоновой костью…

А стекло! Воистину совершенство – блестящее зеркальное полотно, сделанное из чистейшего хрусталя высшей пробы. Такое чудо научились делать сравнительно недавно – только зажиточные горожане могут позволить себе стеклянные зеркала, остальные по-прежнему довольствуются тусклыми металлическими. Да, Пьетро Кадуччи должен быть баснословно богат…

Наемный убийца тряхнул головой, отгоняя лишние мысли, и неслышно скользнул в темный коридор. Теперь он двигался легко и бесшумно, как ветер меж деревьев. Чуткие уши опытного мастера уже просеяли гробовую тишину, царящую в доме, и вычленили из нее слабенький звук, доносящийся из левого крыла. Туда Филиппо и направился.

Он шагал так осторожно, как только мог. Не оставляло недоброе предчувствие. Но он старательно гнал его прочь, убеждая себя, что все закончится хорошо, что это всего лишь старый стекольщик, чем-то так досадивший великому дожу, что тот пожелал непременно увидеть его обезглавленным, а не просто умерщвленным.

Убеждал и не мог убедить.

Но потом стало не до пустых тревог – наконец-то разыскал хозяина дома. Тот, разумеется, до сих пор не подозревал о проникшем в дом чужаке – Филиппо посчитал бы за личное оскорбление, если бы это было не так.

Пьетро Кадуччи обнаружился в зале идеально круглой формы. Вся обстановка ограничивается восемью огромными зеркалами в простых рамах, висящих на равном удалении друг от друга. Филиппо тихо подкрался к чуть приоткрытой двери и заглянул в щелочку, одновременно нащупывая верную сандедею.

Клиент отнюдь не выглядит опасным. Крошечного роста, почти карлик, да еще горбат. Немолод – по меньшей мере шестьдесят лет. Одет скромно, неброско и совсем не по моде. Ни одного украшения, даже борода отсутствует. В первый момент Филиппо даже показалось, что перед ним женщина, – он уже позабыл, когда последний раз видел безбородого мужчину зрелого возраста. В прекрасной Венеции с оголенными подбородками ходят только совсем юные мальчишки.

Клиент отнюдь не выглядит опасным. И однако Филиппо все еще медлит. Цепкие глаза убийцы ощупывают горбатого карлика с головы до ног, убеждаясь, что тот не таит на теле какого-нибудь неприятного сюрприза вроде крохотного кинжала или перстня с отравленной иглой.

Лука дель Холиди, наставник в тайном ремесле, погиб по нелепой случайности – последняя жертва сумела оцарапать его до крови. У коварной синьоры оказались накладные ногти, смазанные смертельным ядом.

Правда, ее это не спасло – заказ перешел по наследству к Филиппо, и тот успешно закончил дело учителя.

Дальше медлить становится опасно. Филиппо извлек сандедею из ножен, резко распахнул дверь, сделал два быстрых шага и прыгнул. Сверкнула великолепная сталь, и на чистейший пол брызнула струя темной крови. Пьетро Кадуччи судорожно взмахнул руками, сдавленно вскрикнул и упал, в последнем усилии прижимая ладонь к перерезанному горлу. Карлик пару секунд дергался в агонии, а потом затих навеки…

Филиппо машинально вытер сандедею батистовым платком и бросил подозрительный взгляд на убитого. Не верится, что все прошло так легко. Этот заказ оказался, возможно, самым простым в его практике… ну, кроме разве что того случая, когда пришлось прикончить парализованного старика. Богатый ростовщик чересчур зажился на свете, и собственный сын, не желая пачкаться сам, заказал для отца быструю смерть.

– Отделить голову от тела… – недовольно вздохнул убийца, измеряя пальцами ширину шеи синьора Кадуччи.

Она оказалась не слишком толстой, но сандедея все-таки не топор и не мясницкий нож. Филиппо чуть прищурил правый глаз, рассчитывая, где лучше сделать разрез, чтобы не слишком измазаться. Ему не нравилась вся эта возня с головами, но указания Его Светлости были весьма четкими…

Неожиданно внимание убийцы привлекла какая-то неправильность. Что-то в этой комнате не так, что-то выбивается из привычной картины мироздания. Что-то… до него наконец дошло.

И он остолбенел.

Несмотря на то, что Пьетро Кадуччи, несомненно, перешел в мертвое состояние, его отражения (все восемь) по-прежнему стоят на ногах и выглядят вполне живыми. Более того – восемь горбатых карликов смотрят на Филиппо и то, что лежит у его ног.

Очень злобно смотрят.

– Господи, спаси и сохрани! – пролепетал убийца, чувствуя, как ноги становятся ватными.

Отражения вперили в Филиппо шестнадцать одинаковых невыразительных глаз. А потом одновременно шагнули вперед. Сухонькие ладошки уперлись в зеркальную поверхность с другой стороны… и с силой забарабанили по ней. В одном месте по стеклу зазмеилась нитевидная трещина… в другом… в третьем…

Зазеркальные карлики оказались не слишком сильными, но силу им вполне заменила ярость и наплевательское отношение к самим себе. Одно из отражений порезало руку об осколок, но даже не показало, что замечает ранение.

Филиппо с ужасом переводил взгляд с одного зеркала на другое. И не знал, как поступить. Стекла звенят все сильнее, трещины ширятся. Еще чуть-чуть, и отражения вырвутся на свободу.

И что они тогда сделают с тем, кто убил их породителя?! Убийцу заколотил озноб при одной мысли о том, что эти жуткие существа прикоснутся к нему…

«РАЗБИТЬ ВСЕ ЗЕРКАЛА!» – вспыхнуло в голове. Каждая буква загорелась огнем.

Лучший убийца Венеции на глазах ожил. Тело само собой метнулось к ближайшему зеркалу, сандедея с силой ударила по стеклу, круша его в брызги. Сердце на миг замерло, ожидая, что из пустой рамы выйдет отражение мертвого стекольщика, но там ничего не оказалось. Выходит, если разбить зеркало снаружи, тварь, заключенная в нем, так там и останется!..

Увидев, что стало с их собратом, семеро остальных удвоили усилия. Филиппо же торжествующе захохотал – в голосе отчетливо послышалась истерика – и побежал по кругу, молотя великолепные зеркала в осколки. Восьмому карлику почти удалось вырваться – еще бы чуть-чуть, и стекло раскололось бы уже с другой стороны…

Покончив с последним, Филиппо на миг замер неподвижно. А потом сорвался с места и выбежал в коридор, уже не вспоминая о том, чтобы отрубить Кадуччи голову. Он несся так, словно на пятки наступали сами черти, по пути заскакивая в каждую комнату, и круша, круша, круша все новые и новые зеркала!

Никогда в жизни он не чувствовал такого холодного, липкого ужаса, как сегодня. Порой зеркала, которые он уничтожал, оставались просто зеркалами. Порой он обнаруживал в них все тех же горбатых карликов, яростно стучащих с другой стороны. Кое-кто из них даже добился некоторого успеха – один воспользовался тяжелым медным подсвечником и почти успел пробиться наружу. Но сандедея Филиппо все же опередила его на какое-то мгновение, оставив и от этого зеркала одну только раму.

Наемный убийца прошелся по дому стекольных дел мастера несколько раз, пока окончательно не убедился, что в нем не осталось ни единого целого зеркала. Ему было дьявольски страшно оставаться в этом колдовском логове, но еще страшнее было покинуть его, не зная точно, что зазеркальные твари уже не выберутся из-за ужасных стекол. Только полностью успокоившись на этот счет, он отважился убраться.

На улице царило то же спокойствие, что и два часа назад, когда он только заходил внутрь. У венецианских ка толстые стены – ничей сон не был омрачен шумом разбиваемых зеркал. Филиппо с огромным трудом вскарабкался на ближайшую крышу и отправился домой привычным путем. Теперь он еле плелся, уже не чувствуя себя спустившимся с небес Меркурием.

Возвратившись в свою уютную квартирку, он первым делом запер дверь на ключ, предварительно убедившись, что никто не видел, как он возвратился с «ночной работы». Хозяин дома полагает, что его квартирант – бедный художник, и Филиппо не собирается его в этом разубеждать.

Убийца торопливо переоделся в ночной халат и потянулся к комоду – с прошлого раза там еще осталось полбутылки вина. Хотелось напиться, забыться и уснуть. А назавтра он проснется со свежей головой и, возможно, сможет поверить, что это был всего лишь дурной сон.

Сделав большой глоток, Филиппо с тоской повернулся к зеркалу. У него несомненно прибавилось седых волос – вот этого вчера, кажется, не было, да и этот выглядит новым… Даже жаль, что это зеркало отражает все так четко и ясно – зря он раскошелился на дорогое стеклянное, металлическое было ничуть не хуже…

Пригладив прическу и оттянув веко, чтобы получше рассмотреть зрачок, Филиппо с недоумением уставился в глубь стекла. Дверь за его спиной медленно растворяется. Но он же сам запер ее на ключ! Убийца медленно повернулся… и глупо моргнул при виде по-прежнему закрытой двери.

Он снова развернулся… зазеркальная дверь открылась уже полностью. И с той стороны стекла на него смотрят бешеные глаза горбатого карлика, сжимающего сандедею. Его, Филиппо, сандедею! Точнее, ее отражение…

Последним звуком, услышанным Филиппо в жизни, был звон разбиваемого стекла.