Текст книги "Катастрофа"

Александр Щёголев
Катастрофа

И не одно сокровище, быть может,

минуя внуков, к правнукам уйдёт.

И снова скальд чужую песню сложит

и как свою её произнесёт.

О. Мандельштам

1. Страшно. Мне очень страшно. Мне ещё никогда не было так страшно. Это не краткая вспышка животного ужаса – это осознание полной безвыходности. Вокруг только мрак, бетон, неясные тени искорёженных приборов, сводящая с ума тишина. И одиночество. Боже мой, я один, совсем один! Что делать? Дай мне силы… Дай мне силы повеситься.

2. Была ночь. Мы вдвоём дежурили за пультом, Стас и я. В бункере кроме нас никого, смена должна явиться в восемь. Мы травили анекдоты, трепались, обсуждали альманах современной прозы. Поливали молодых авторов сочными помоями… И тут – началось. Стрелки – все до единой – запрыгали, позашкаливали, сирена вякнула и заткнулась, мы даже «Ой!» не успели сказать, как свет медленно погас, и сверху ворвался этот жуткий вихрь. Меня швырнуло из кресла на щит. Я увидел, что рушится потолок, и закрыл глаза… Проклятые воспоминания, что же вы со мной делаете?!

3. Да, бывают минуты, когда хочется повеситься. К счастью, в такие минуты опускаются руки. Очень плохо мне было, когда я очнулся. Ситуация представлялась яснее ясного: меня завалило. Я в склепе, в бетонном чреве. Оставалось только лежать пластом и скулить, неумолимо покрываясь трупными пятнами. Ни сил, ни мыслей, а в голове прокручивалось одно бесконечное кино: ворвавшийся с неба вихрь беснуется, безнаказанно крушит родной бункер – вспыхивает проводка, лопается оборудование, сверху падают мощные глыбы. Кошмар… Я бы точно умер, надёжно и быстро, если бы не это чудо. В открытые глаза мне светила какая-то звезда! Долго, позорно долго её живительный лучик пробивал пелену моего отчаяния, но – свершилось. Вернулся разум. Звезда светила, специально для меня светила, поэтому я и не умер. Оказывается, пока видишь звезду, можно жить.

4. Мне ведь всего двадцать три года. Я не женат и, к счастью, даже не влюблён. У меня пытливый ум и богатая творческая натура. Вполне серьёзно! Для своих лет я достаточно развит интеллектуально и духовно. Что из всего этого следует? Простейший вывод. Куда уж проще – не быть идиотом.

5. Странный, скажу вам, мирок! Стены бункера остались целы, однако, начиная с середины зала (как раз там, где был установлен пульт) вздымается груда камней и обломков всякого электронного хлама. Потолка нет, зато в недоступной вышине зияет таинственным образом появившийся пролом. А бункер, между прочим, находился на глубине семьдесят метров. Груда обломков стеной поднимается до самого пролома, так что я угодил на дно чудовищного колодца. Наверху темнеет крошечный участок ночного неба, в котором сияет одна-единственная звезда, спасшая мне жизнь. Кроме неё ничего больше не видно. Причём, звезда настолько яркая, что свет её, рассеиваясь по разорённому бункеру, даёт зрению кое-какой шанс. Во всяком случае, можно ходить, не боясь расшибить себе лоб. И я обошёл свои владения. Уцелели почти все подсобные помещения, примыкающие к центральному залу, в них я сумел обнаружить несколько жемчужин. Работающий карманный фонарик – раз. Тёплый спальный мешок – два. И самое главное – склад продуктов! Там было столько консервов и брикетов, что я их, наверное, за всю жизнь не съем. Из крана в туалете шла вода – вероятно, осталась в стояке. Короче, повезло мне просто неописуемо. А вот Стас пропал бесследно. Боже мой, как жаль беднягу! Лежит где-нибудь под завалом, превращённый в кровавый кусок мяса. Спорили мы с ним, читали друг другу свои стихи, дуэтом мечтали о славе, ругали классиков и современников, бегали вместе по девочкам. И теперь он вот так… Впрочем, а я-то сам? Да, пока ещё жив. Но кто подскажет, дар это или проклятье!.. Ладно, с самим собой ни к чему кокетничать. Конечно, меня скоро найдут, не могут не найти. Кинут верёвочную лестницу, спустятся, возьмут на руки, вытащат наверх… Надо подождать, надо только потерпеть. И всё будет в порядке. Люди меня спасут.

6. Тут творится какая-то глупость. Я никак не могу взять в толк, что происходит. Не знаю, сколько часов я ждал – ел, пил, воздевал глаза к чёртовой дырке над головой, – но вокруг ничего не менялось. Никаких признаков ведения спасательно-восстановительных работ. И вообще – абсолютная, одуряющая тишина. Как я кричал! Соорудил из рваных кусков жести предмет, напоминающий рупор, орал в него до хрипоты, надеясь, что наверху меня услышат. Ноль реакции. Никому я не нужен. Меня там что, уже похоронили? А самое странное, что в проломе не светлеет. Всё то же тёмное небо, наполненное сиянием моей звёздочки-спасительницы. Наручные часы разбились при ударе о щит, поэтому не представляется возможным узнать, сколько времени прошло с момента катастрофы. Нескончаемая ночь. Мистика, время будто остановилось. Как же отсюда выбраться?

7. Конца-края не видно заточению. Страх теперь мучает беспрерывно, потому что ничего, ну ровным счётом ничего не происходит! Страх и тоска. Через определённые промежутки времени мне начинает хотеться спать, и я сплю, потом просыпаюсь, думаю о своей пропавшей жизни, уничтожаю консервы, меряю шагами этот призрачный замкнувшийся мирок и снова сплю. Очевидно, организм продолжает отсчитывать прежние мои сутки. А здесь время не движется. Сутки мне теперь заменяют периоды бодрствования – другого способа ориентироваться во времени нет. Много бодрствований подряд я лихорадочно искал выход. Пытался взобраться по стенам колодца, несколько раз срывался, а когда грохнулся с четырёхметровой высоты, понял наконец – это бессмысленно. Альпинисту со снаряжением, наверное, удался бы подобный трюк, но я – рядовой обыватель!.. Была надежда на шахту лифта – она оказалась заваленной. В принципе, бункер имел два лифта: один здесь, второй – с другой стороны зала, однако путь туда закрыт горой обломков. Окончательность сложившегося положения приводила меня то в отчаяние, то в ярость. Случилось со мной несколько дурацких припадков, когда я совершенно терял чувство реальности: метался из комнаты в комнату, строил глупейшие проекты создания лестницы в семьдесят метров, пытался закинуть в пролом камни, бросался на стены и просил их меня отпустить, короче – сходил с ума. Ситуация-то бредовая! Своими глазами вижу над головой вожделенный выход, который абсолютно недосягаем. Но теперь я успокоился и чётко осознаю ужасающую своей простотой истину. С содроганием глядя наверх, в черноту пролома, спрашиваю себя – что же делать? Звезда светит, значит, жить пока можно. Но пора уже что-то придумать. Надо как-то спасаться.

8. Существуют две гипотезы, причём обе они одинаково безнадёжны для меня. Я не учёный, разумеется, но должен же я был объяснить себе всю эту чертовщину! Произошла глобальная катастрофа, что-нибудь в астрономических масштабах. Например, взрыв на солнце или встреча с суперкометой или ещё что-то в таком духе. И наша планета перестала вращаться. При этом погибло большинство жителей на поверхности. А то и все поголовно. Объект наш особой важности, расположенный к тому же в черте города с миллионным населением – неужели никому не пришло бы в голову наведаться сюда, сохранись хоть какая-то государственность? Кошмарная гипотеза, я гнал её от себя, прятался в другой гипотезе. Что, если катастрофа носила местный характер, обрушилась непосредственно на бункер? Я никогда не любил читать всякие глупости, паразитирующие на модных словечках – насчёт гиперпространств, параллельных пространств, замкнутых пространств и прочее, и прочее. Но вдруг в самом деле «пространство», извините за пошлость, «свернулось» в моём бункере? В общем, взрыв это был или космическая дрянь заявилась в гости, мне уж не понять теперь, но вполне могло случиться нечто такое, именно из нелюбимых мной фантастических книжек. Я не физик, я оператор – сформулировать толком не могу… Не могу, не могу, не могу… Не могу больше, ребята. Мне очень страшно. Неужели придётся всю жизнь гнить в этом колодце?

9. Нужно смотреть правде в глаза – надеяться мне не на кого. Обе гипотезы позволяют сделать одинаковый вывод: для меня человечества больше не существует. В моём нынешнем мире нет более одинокого человека, чем я. Пугающая перспектива вечной старости, начавшейся в двадцать три года. У меня ничего нет. Без друга, без женщины, без дела, без будущего. Нет даже времени – остановилось оно. И покончить с собой не могу. Потому что трус. Наверное, скоро сойду с ума.

10. Я был не прав! Однажды, съев брикет и запив его водой из крана, я в тысячный раз посмотрел наверх. И вдруг понял – у меня есть звезда. Она касается моего лица живительным светом, дарит силы, указывает путь к свободе, который я, возможно, когда-нибудь пройду. Ещё у меня есть голова, а это, согласитесь, тоже немало. Теперь дело за пустяком – найти цель. Нет, не так, не так! Найти Цель… Поставить перед собой Цель, к ней автоматически приложатся средства, тогда вернётся и время. То есть будущее. Я сам себя спасу. Сам!

11. План такой. Прежде всего нужно осознать, что в каком бы мире ты не очутился, ты остаёшься человеком. Ты несёшь в себе человеческое. А что есть «человеческое» – в отличие от животного? Это культура. Не знаю, существует ли в мире ещё кто-нибудь кроме меня. Вполне может статься, что нет, такой вариант, увы, реален. Тогда я один и несу в себе эту культуру. Тяжкое бремя! И одновременно – главная миссия уцелевшего. Нужно сохранить культуру, если уж не сохранились люди. Для кого? Вопрос! Для себя, для тех, кто придёт после нас. Возможна и другая ситуация. Предположим, я в ином пространстве, где изначально нет людей, но есть какие-нибудь расы со своей культурой. Тогда нужно дать им напиться из нашего родника. Если же действительно произошла глобальная катастрофа, и я – в нашем пространстве, то занятие, которое я себе придумал, может оказаться бессмысленным. Да, но может и нет! Откуда я знаю, что на поверхности? Жалкие остатки цивилизации или одна лишь голая пустыня? При любом варианте следует исходить из худшего, то есть из того, что культура утрачена. Иначе потом придётся горько жалеть об ушедшем бесплодно времени. Дело моё будет святым – реставрация главного нашего богатства. По крохам, по кирпичикам. И нет здесь ничего смешного! Сейчас мне не выбраться из плена, но пройдут мои года, и должна, обязательно должна появиться возможность выхода. С чем я явлюсь тогда?.. Кстати, микроскопическая надежда на спасение есть и теперь. Забудем, наконец, про эту дурацкую дырку наверху, которая только отвлекает от поисков реального выхода. По ту сторону завала остался второй лифт – данный факт просто жжёт мне мозг. Вдруг его шахта уцелела? Можно попробовать разобрать в груде камней лаз, пролезть туда и проверить. Потребуется много времени, но не в моём положении жалеть его, к тому же я молод… А насчёт реставрации культуры – это грандиозная идея. Так и сделаем. Вперёд, к будущему!

12. Я займусь литературой. Во-первых, остальные сферы культуры в подобных условиях невосстановимы. Во-вторых, к этому виду творческой деятельности я имею здоровую самоуверенную тягу: сам потихоньку пописываю. В-третьих, ничего кроме этого и не знаю – музыка, живопись, науки, всё прочее так же далеко от меня, как пролом над моей головой. Я умею лишь правильно выставлять ползунки на пульте да грамотно водить по бумаге шариковой ручкой. Сочинять я ещё в школе начал, а после того, как со Стасом познакомился, окончательно решил: литературное творчество – это всерьёз и надолго. У него, между прочим, уже публикации были, у бедолаги… И, наконец, в-четвёртых. Я твердо убеждён: литература является основополагающим фактором человеческой культуры, тем фундаментом, который держит всё её массивное здание. Так что выбор сделан. В бункере темновато, но ведь я нашёл карманный фонарик! Бумаги на складах полно, тонны чистых бланков. А в кармане моего пиджака лежит трёхцветная ручка. На первое время хватит, а потом что-нибудь придумаю. И проход в стене обязательно буду пытаться пробить, это пока единственный путь к спасению. В общем, троекратное «Виват!» Есть Дело плюс Надежда, и я жив – спасибо тебе, звёздочка-спасительница!

13. Решил пока восстанавливать только ярко выраженные сюжетные вещи. Боюсь, многоуровневые философские произведения мне не осилить. Вот наработаю опыт, тогда может быть. А начать следует, конечно же, с «Робинзона Крузо». Это книжка моего детства, я прекрасно её помню и, надеюсь, реализую достаточно профессионально.

14. Оказывается, писать не так уж сложно, когда досконально знаешь сюжет, придуманный кем-то за тебя, и, кроме того, не слишком размышляешь о слоге и стиле. Исписал кипу бумаги. Раньше у меня было не так: я помню, как страдал над каждой фразой, как мучительно продумывал каждый из сюжетных ходов. За двадцать три года я успел сделать всего один полноценный рассказ. А тут – большую повесть написал за несколько периодов бодрствования! Чудеса.

15. Хочется петь от радости. Прочитал «Робинзона». Вероятно, во многом он не совпадает с оригиналом, однако читается гладко, интересно. Впрочем, вся соль тут в теме, в главной мысли – нельзя падать духом в самых безнадёжных условиях. Так же, как это делаю я в собственной ситуации. Надеюсь, в моей повести идея отражена достаточно чётко. Гениальный сюжет!

16. Не забываю про второй лифт. Нашёл несколько подходящих железяк, соорудил из них какое-то подобие инструментов, исступлённо работал всё бодрствование. Практически не продвинулся ни на шаг. Тяжёлая предстоит работа, каторжная. И невообразимо долгая. Ну да ладно, больше успею написать. Ворочая обломки, думал над следующими произведениями. Решил вспомнить классические сказки – маленькие шедевры, концентрирующие в себе правду обо всех нас, наглядно показывающие простоту истинной мудрости.

17. Со сказками так же не было затруднений. В них ведь литературные красоты не обязательны – голая сюжетная схема, не более того. Замечательные получились вещички! Красная Шапочка и Золушка, Бременские музыканты и Конёк-Горбунок – родные, с детства знакомые персонажи. «Сказка о рыбаке и рыбке», «Голый король» и так далее, и так далее, – записал всё, что сумел вспомнить. Получился шикарный сборник. Озабоченно ждал: вот-вот кончится синяя паста в ручке, я начну писать красной, потом зелёной, а потом придётся заниматься изобретательством. Ничего подобного. Паста не кончается, до сих пор я пишу тем же баллончиком. И фонарик горит всё так же ярко – батарейки, по-видимому, не собираются садиться. Устал я от чудес. Нет, не устал, скорее привык, перестал обращать внимание. На то, что вода исправно течёт из крана, на то, что канализация сохранилась, функционирует. Дождя ни разу не было! И воздух холоднее не становится, хотя я ожидал наступления зимы, морально готовился к холодам. Чепуха это, мелочи. Пусть ничего не меняется – и слава звезде Спасительнице. Главное – работать, не покладая рук: творить и пробиваться к выходу, творить и снова пробиваться к выходу. Кстати, я организовал строгий распорядок, чтобы умственная работа рационально сочеталась с физической. Отсчёт времени теперь веду совсем по другому – по количеству написанных страниц, а после окончания очередной вещи оставляю на стене зарубку своим самодельным ломом. Освоился я, кажется. Освободился от бессмысленной суетной тоски.

18. Ох и намучился с этим Фаустом! Просто возненавидел его. Вроде бы хрестоматийная история, а как начал копаться, так и утонул. Вещь-то непростая. Но является этапной в нашей культуре, значит, непременно нужно попытаться восстановить. Самое паршивое, что сюжет помню не в деталях. Ну, продал он душу Мефистофелю в обмен на вечную молодость, ну, не выполнил поставленных условий, ну, превратился обратно в старика – и всё, что ли? Не может быть. Есть там известная фраза: «Остановись, мгновение, ты прекрасно!» Как она завязана с остальными событиями, никак не вспомнить! И ещё вертится в голове другая фраза: «Люди гибнут за металл» – мешает работать. Пришлось домысливать сюжет самому. Написал так, будто бы после заключения с Мефистофелем договора любое желание Фауста исполнялось, и он с готовностью принялся делать свою жизнь всё приятнее и приятнее, но вот беда – процесс этот он не имел права останавливать. Как только Фауст понял бы, что владеет всем желаемым, что желать-то ему больше нечего, так и аннулировался бы договор. Таким образом я привязал фразу о прекрасном мгновении. Не помню, что там было на самом деле, да и безразлично мне. Прочитал повесть – очень понравилось. Умею я писать! Жаль, пропадает мой талант в этом затхлом «свёрнутом пространстве», или как там его правильно обозвать. А может быть, наоборот, приносит максимальную пользу человечеству?

19. Начало поламывать поясницу. Иногда побаливает сердце. Интересно, сколько по старому счёту прошло времени? Бесполезно гадать. Зеркала нет, на себя невозможно посмотреть. Так и живу: создаю шедевры один за другим, потом оставляю на стене зарубки. Много сил потратил на «Гулливера», по той же самой причине, что и с «Фаустом»: мелкие сюжетные ходы придумывал сам. Описал только два путешествия Гулливера – в Лилипутию и Великанию, приключения в остальных странах очень плохо помнил. Отметин на стене уже двадцать три, ровно столько же, сколько лет мне было тогда, в прошлой жизни… Проклятый вихрь!.. Проход углубился метра на полтора – а какого пота это мне стоило! Боюсь думать о втором лифте. Наверняка он тоже завален. Сгнию тут, червяк разумный.

20. Отвратительно. Это отвратительно – разгребать чужие идеи. Я же отличный писатель! В каждой фразе, в каждом знаке препинания. Занимаюсь каким-то маразмом, – давно меня грызёт эта мысль. Пора уж сочинять и собственные произведения, пора взрослеть. Хватит, я хорошо поработал на благо человечества. Только кто оценит мой подвиг, где оно, благодарное человечество? Хватит. Смотрю на зарубки и каждым нейроном чувствую – деградирую. Вновь – распад, гниение, трупные пятна… Ничего, справлюсь, не в первый раз. Звезда моя, Спасительница, одна Ты меня понимаешь. Дай прилягу, отдохну, растворюсь в Тебе, моей светлой.

21. Окончательно решил сочинять своё. Мне есть что сказать тем, кто примет меня, когда я выберусь отсюда! Ручка пишет, фонарик горит, бумага манит. Спасительница одобрительно взирает сверху. Надо только собраться, продумать всё до мелочей, спокойно, без спешки. Я создам НЕЧТО. Я верю, что смогу. Конечно, смогу.

22. Очень долго искал тему будущей работы – махал ломом, выносил куски камня из туннеля, питался, восстанавливал силы, а сам напряжённо размышлял. Хотелось чего-нибудь этакого, поднять настоящий глубинный пласт. Тема пришла сама собой, совершенно неожиданно. Что ж, таковы законы диалектики. Однажды в полудрёме я зримо представил себе человека, которого предали самые близкие люди, предали даже не его самого, а то, что было ему наиболее свято. В доме этого человека властвуют ненавистные твари, друзья умерщвлены, и он начинает мстить, хотя считает мщение недостойным себя. Я содрогнулся, увидев это, и понял – вот моя тема. Я создам настоящую трагедию, я закручу такую интригу – ты ахнешь, Спасительница моя!

23. Ай, да я! Ай, да сукин сын! Написал. Пригвоздил к бумаге. Без ложной скромности – вещь получилась гениальная. Кто прочитает, поймёт. Всего себя вложил в неё. Терзал разум поисками наиболее точных слов, сюжет разрабатывал до болезненного мельтешения в голове, до навязчивых картинок, разрушающих сон, а с героями вообще разговаривал вслух, незаметно пересекая черту между мысленным монологом и самым натуральным бредом. В результате – написал!.. Молодой парень после окончания университета вернулся домой, а там творится что-то дикое. Отец, генеральный директор крупного объединения, умер вроде бы своей смертью, но призрак, явившийся главному герою, сообщает: отца убила мать, чтобы главой объединения сделать любовника, одного из членов правления. Невесту главного героя, которую он очень любил, заставили выйти замуж за другого. Погиб лучший друг. В общем, зверская атмосфера. Парень – умнейший человек, он не хочет мстить, но обстоятельства вынуждают его, и начинается кровавая кутерьма. Сам не понимаю, как мне удалось выдумать такую историю! Вероятно, помог стержневой парадокс, выбранный мной для трагедии – что произойдёт, если основным врагом в жизни человека станет его мать? Отсюда и вытекают сюжетные хитросплетения. Удалась мне эта вещь, налюбоваться не могу! Особенно нравится монолог главного героя о смысле бытия, где он задаёт миру вечные вопросы. Даже не ожидал от себя таких высот. Ради одной этой повести стоило просидеть в каменном колодце, честное слово!

24. Я окончательно уверился в своём призвании. Следующее моё произведение получилось на таком же высоком профессиональном уровне, что и предыдущее. Судите сами. Поначалу действие развивается нарочито тривиально: человек путешествует из города в город и совершает повсюду массу благородных, а иногда даже героических поступков. Например, он сумел уничтожить страшного инопланетного робота, захватившего власть в одном из селений, коварству противопоставив свои ум и отвагу – здесь я внёс элемент сказочной фантастики. Путешественник шутливо называет себя «солдатом, исполненным грусти», хотя на самом деле никакой он не солдат, просто удивительно хороший человек, который мечтает установить везде царство справедливости и самоотверженно борется за это. Всё вроде бы идёт к счастливой развязке – его выбирают мэром, но вот тут-то ситуация и становится с ног на голову. Оказывается, каждое доброе дело, совершённое главным героем, было бессмысленным до глупости, никому не нужным. Оказывается, люди над ним везде потешались. Оказывается, мэром-то его выбрали специально ради злого смеха. И сражался он отнюдь не с инопланетным роботом, а с обыкновенной электростанцией, использующей силу ветра. Больным и старым «солдат, исполненный грусти» возвратился домой. Повесть эта о том, что благородство должно иметь хоть какие-нибудь мозги. Здорово придумано, верно? Хорошо, что я решил работать самостоятельно. Моё творчество гармонично вольётся в общечеловеческую культуру, это очевидно. Спасительница моя, да сбудется мечта, да не прервётся надежда, да приблизится свет Твой, о, Спасительница моя…

25. Много работаю. Пишу, как дышу, и всё ведь только своё, собственное, выстраданное! Зарубки регулярно прибавляются, с гордостью поглаживаю их и думаю о том дне, когда выйду отсюда. Мне есть с чем выйти, я не зря прожил жизнь. Недавно сочинил несколько развлекательных рассказов – так, для собственного удовольствия, позабавил себя немного. Один, например, о том, как четверо друзей-смельчаков спасли честь некой королевы, сумев за неделю доставить ей драгоценности, которые та опрометчиво подарила высокопоставленному любовнику из соседней страны. Или другой рассказик: про несчастную безнадёжную любовь совсем юных созданий из двух богатых семейных кланов на фоне ужасающей кровной вражды. Что-то меня потянуло к средневековой тематике. Но это, конечно, не больше чем игрушки, воспоминание об умершем во мне мальчишке. Если же говорить о серьёзном, то я задумал большой роман, и даже знаю примерно, о чём он будет. О любви, верности и долге.

26. Чувствую себя неважно. Совсем замучился с этим проходом, он меня доконает. Махать инструментом подолгу уже не могу, начинается одышка, да и писать слегка подустал. Сдаю я, дряхлею. Не рано ли? Ладно, нечего ныть – отосплюсь, отъемся и стану свежим, как огурчик. Огурчика бы. С хлебушком. Чайку, молочка. О-ох! Пирожного… Обрыдла мне консервно-брикетная жратва. К тому же у воды появился запах – затхлый, болотный. Есть всё-таки хоть какие-то изменения в этом пустом чёрном мире. Тишина здорово действует на нервы, она и раньше изводила меня, но я с ней успешно боролся работой, а теперь долбить не могу, и тишина вновь начинает строить свои козни. То одно послышится, то другое. Впрочем, я привычен, ушам давно не верю. Только глазам, руке и голове. И Ей, которая наверху. Всё так же преданно светит мне, моя ненаглядная.

27. Кто-нибудь, поздравьте меня, я взялся за роман. Молчите? Прекрасно, сам себя поздравлю. Роман посвящён трагедии женщины, которая разрывается между любовью и материнским долгом. Она была замужем за человеком много старше её, у них рос ребёнок, земля под её ногами казалась прочной, незыблемой, но вот – в скучную жизнь ворвалась Любовь. Полюбила она молодого, красивого, и поехало-покатилось. Бросив мужа, осталась без ребёнка. Жила с любимым, а тот её предал. Всем она портила жизнь, свою же вовсе сгубила. Страшная, нравственно неразрешимая история. Как-то сразу мне явилось имя этой несчастной женщины, оно жёстко соединилось с её обликом. Анна. Женщину зовут Анна. Я вынесу имя в заглавие, и пусть роман станет моей вершиной, моим главным словом.

28. Разбирал тут архив и обнаружил одну повестушку под названием «Робинзон». Кажется, это был мой первый литературный опыт. Перечитал её, испытав настоящее потрясение. Боже, как я в молодости писал! Но каким образом мне удалось в раннем произведении достичь таких философских глубин, причём, в сочетании с невероятным по своей простоте и увлекательности сюжетом? Чудеса. Плюс к тому абсолютная достоверность психологии главного героя, плюс к тому отточенный слог. Да, я был талантлив крупно и, надеюсь, таковым остался. Вещь эта явно автобиографична – о твёрдости моего духа, о несгибаемости моего характера, только главный герой в конце концов выбирается из заточения, а мне вот никак не удаётся… Без сомнения – лучшая вещь. Лишь название не очень удачно, слишком конкретное. Подумав, я зачеркнул «Робинзона» и заменил его на «Остров». Так будет аллегоричнее.

29. Что со мной? Слуховые галлюцинации просто житья не дают! Они приняли нелепые, мучительные формы – чудится, будто кто-то методично бьёт железом по камню. Прекращает, и снова бьёт, прекращает – и снова… От этого звука никуда не деться. Затыкаю уши и всё равно слышу. Пытка. Кряхтя, я покинул вконец истрёпанный спальник, забрался в пробитый мною туннель и приложил ладонь к стенке. Поверхность вздрагивала при каждом звуке удара. Это была не галлюцинация! Боже мой… Спасатели! Прорываются ко мне! Обезумев от радости, я выскочил, схватил лом, вернулся и замолотил им в бетонную преграду изо всех сил. Колкие крошки брызнули в лицо. С другой стороны меня явно услышали – ощутимо увеличили темп. Я работал так бешено, как никогда прежде, откуда только силы взялись! Сколько прошло времени, не знаю, одышка была беспощадной, я валялся, приходил в себя, снова вставал и бил, бил, бил, с трепетом чувствуя – тает, подаётся отделяющая меня от спасения перегородка. И она пала! Не помню, как я добивал последние камни. Человек с той стороны помогал мне. Когда проход был выдолблен окончательно, я взял фонарик и вполз обратно к себе, давая спасателям дорогу. Вслед за мной показался седой старик, в одной руке держащий свечу, в другой – толстый железный прут. Что-то неуловимо знакомое было в его лице. Мы долго молчали, глядя друг на друга. Наконец, я всё понял. «Стас! – крикнул я. – Стас, Стас, Стас!» – и упал в его объятия.

30. Увы, спасение поманило и растаяло во мраке. Сначала нас душили приступы хохота, потом слез, мы держались за руки, словно влюблённые, боясь разжать пальцы даже на мгновение, мы пытались говорить, но слова вязли в горле, потому что ужасающая ясность вошла в наше жилище без слов. Выхода отсюда не оказалось. Не оказалось… Просто в момент катастрофы его отшвырнуло в противоположный конец зала, поэтому он и остался жив. А затем всё это время существовал в условиях, очень похожих на мои. В той половине бункера так же сохранились склады с запасами на случай войны, так же текла вода из крана, только фонарей там не нашлось. Зато в изобилии имелись свечи – самый верный источник света. Лифт его был завален, и он пробивался сюда в надежде, что шахта моего лифта уцелела. Одна у нас была надежда, одна на двоих. Где она теперь, наша надежда?.. «Как же ты выдержал?» – спросил я Стаса. Он объяснил с горечью, что беспрерывно творил. Творчество его спасло, потому что именно оно является главным занятием человека – истинное творчество, создание Нового. Он сказал, что писал стихи и прозу. Нас вдохновляла звезда, указавшая путь, подарившая цель, осветившая жизнь, только мой коллега называл ее по-иному – Светочем… Почитай что-нибудь, попросил я. И он продекламировал, наслаждаясь каждым звуком: «Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты, как мимолётное виденье, как гений чистой красоты». «Это моё лучшее стихотворение», – добавил Стас смущённо. Действительно, стихи были восхитительны, но, к сожалению, на что-то смутно похожи. Вероятно, слишком традиционны. А впрочем, какая разница! Мы ещё поплакали вместе, потом я решил похвастаться своей лучшей повестью. Он загорелся дать в ответ что-нибудь собственное из прозы, сползал к себе, вернулся с кипой бумажных листов. Мы обменялись и начали читать. Я дал ему «Остров». Увы, роман был ещё не завершён.

31. Его вещь называлась «Одиночество». В ней рассказывалось о человеке, который в результате кораблекрушения очутился на необитаемом острове и прожил там два десятка лет. Я читал, и у меня глаза лезли на лоб. Как? Каким образом Стас смог почти дословно воспроизвести моё лучшее творение? У него что, был лаз сюда, о котором я не знал? Бред собачий. Но ведь таких совпадений не бывает! Почему, разделённые глухой стеной, мы создали произведения, похожие, как двойняшки? Кто из нас вообще сочинил их?.. Повесть была написана бездарно. Совершенно бездарно. Я брезгливо бросил рукопись на бетонный пол и презрительно выцедил: «Тебе не стыдно?» Стас оторвался от «Острова», нетвёрдым шагом подошёл, дико сверкнул глазами и вдруг с размаху ударил меня по лицу.

32. Люди, он меня ударил! За что? За что?! Мерзкая тварь… «Моё!» – визгнул Стас. Ты вор, сказал я ему, сдерживая гнев. Ты хуже вора, сказал я ему, а он продолжал бредить: «Это же моё… Бездарь… Это моё… Ничтожество…» Он просто безумен, успокаивал я себя, он явно болен, но его чудовищные оскорбления хлестали меня по щекам, и я не сдержался, крикнул – Заткнись! – а он долбил и долбил одно и то же, какой-то вздор насчёт плагиата, творчества и светоча. Его слова многократным эхом отражались от стен, и тогда, не в силах унять поток гадостей, несущихся со всех сторон, я мысленно воззвал к Спасительнице. Молю Тебя! Молю Тебя, помоги! Открой ему правду! Открой им всем правду обо мне – всем, кто остался и кто явится сюда, – ведь я гений? Ведь да?.. Наверное, я непроизвольно говорил вслух, потому что голоса неожиданно смолкли. «Не трожь звезду! – осмысленно произнёс Стас и хрипло расхохотался. – Ну ты и грязь. Я раскусил тебя, ты ничего не сделал сам, ты всё это украл, – его дрожащий палец указывал на мой архив. – У меня украл». Убирайся вон!!! – приказал я, поднял с пола ворованную повесть и швырнул её к лазу. Бросок был на редкость удачен: пачка бумаги попала точно в стоявшую на камне свечу, опрокинула её и погасила. Глаза у Стаса остекленели. Он изо всех сил хрястнул ногой по фонарику, а я, раззява, не успел предотвратить это бессмысленное варварство. В бункере стало темно. Драться оказалось трудно, врага было не видно, но мы всё же сцепились, завозились яростно, разбрасывая по полу рукописи, втаптывая в пыль итог всей моей жизни. «3-з-зря! – злорадно шипел негодяй. – Понял? Всё уже написано! Мной, понял?» Я молча тыкал одной рукой во что-то мягкое, другой лихорадочно нашаривал лом, и я бы наверняка убил этого грязного старика, если бы не ужасная мысль, вонзившаяся мне в мозг.