Текст книги "Послушники Андреевского флага. Корабельные священники российского императорского флота"

Русская православная церковь строго следила за тем, чтобы корабельный священник не только отправлял богослужения и причащал больных, но был бы образцом для подражания для членов экипажа во всех проявлениях жизни, будь то отношение к еде или к противоположному полу, ведение бесед или чтение книг и т. д. Если священник нарушал это правило, то его ждало суровое наказание.

Каждый флотский священник жил в отдельной каюте, а обер-иеромонаху, если он находился на корабле, полагалось особое помещение. Сначала каюта морского священнослужителя располагалась выше капитанской, но затем ей стали отводить место рядом с кубриком для того, чтобы батюшка как можно чаще мог вести беседы с матросами, находясь в непосредственном контакте с ними, в том числе и во внеслужебное время. В этих целях священнослужителя никогда не селили с кем-либо вдвоем. Флотскому иеромонаху была положена шлюпка. Согласно Морскому уставу, он мог приставать к кораблю с правого борта. Традиционно этой чести в то время удостаивались лишь флагманы, командиры кораблей и офицеры, имевшие Георгиевские награды.

Несмотря на почет и дарованные царем привилегии флотским церковнослужителям, «кадровый голод» сохранялся.

Петр гневно требовал выполнения своих указов, но как их можно было выполнить? Какое-то время экипажи всех прамов и бомбардирских судов Балтийского флота окормлял один-единственный иеромонах Антоний.

Церковь не могла обеспечить военно-морской флот империи специально подготовленнымии годными по состоянию здоровья кадрами. И потому на корабли Балтийского флота стали отправлять провинившихся иеромонахов. Наказанием для них становилось пожизненная бессменная служба на кораблях, «вечное обывательство на флоте». Решение по делам преступников принимал церковный суд. Так, отправился в ссылку на море представитель древнего дворянского рода Паисий Бартенев «за самовольное принятие монашества в бытность учеником навигацко-математической школы». Не захотел служить под Андреевским флагом офицером, все равно будешь служить, но уже священником! Пока не помрешь. Туда же отправился «Исайя Волошин за укрывательство неприличных против персоны Его Императорского Величества слов, сказанных некоторыми казаками». Вольные станичники публично поносили царя, а некий Волошин не донес на них, и наказанием ему стала пожизненная служба на корабле – в вечной сырости, зимой в холоде, летом в жаре и духоте, при изнуряющей морской качке…

А священников еще и штрафовали, если они пропускали службу. Один раз пропустил – штраф рубль, второй – штраф два рубля. Это при их-то копеечном жаловании 10 целковых в год! Даже если не смог встать из-за болезни или укачало – все равно штраф. Если священник бывал замечен на службе в нетрезвом состоянии – выпил в сырости и холоде чарку водки (на деревянных парусниках XVIII века парового отопления не было, а печи не топили из-за боязни пожаров) – после третьего такого «греха» его могли судить в Духовном суде и лишить сана.

Не удивительно, что служители церкви от корабельной службы бежали как черт от ладана. После 1719 года вообще не удавалось найти для флота хоть сколько-то грамотных и здоровых священников. Брали всех, кто попадался под руку, на корабли отправляли обманом и похищением. Прямо как российских призывников в середине 90-х годов ХХ века. Так иеромонах Алексий – казначей Казанского архиерейского дома приехал в Александро-Невскую Лавру по денежным делам, а его отловили и повелели «быть в корабельном флоте иеромонахом». Он был вынужден отслужить одну навигацию, пока Казанскому митрополиту не удалось «выцарапать» своего казначея обратно. Архимандрит Соловецкого монастыря Варсонофий в 1720 году только чудом избежал службы на флоте.

Гавриил (Бужинский) в 1718 году назначен Петром I обер-иеромонахом флота

О том, насколько остро флот испытывал «кадровый голод» на священников, свидетельствует и отказ архимандрита Лавры выполнить настоятельные требования всесильного Александра Меньшикову о выполнении царского указа по «призыву» священников в 1721 году.

На следующий год Меньшиков затребовал на флот 9 священников, но и их не смогли отыскать. В 1723 году из Адмиралтейств-коллегии в Синод прислали требование: в Котлинскую эскадру на 30 линейных кораблей и фрегатов (общее число моряков 14 000 православных) прислать священников, ибо их всего шесть. Тогда еще шестерых отправили на флот из петербургских храмов, а из Лавры пришлось мобилизовать дополнительно 16 иеромонахов. Представляете чувства петербургских верующих? Пришли на заутреннюю молитву, а храм закрыт: все ушли… на флот! Но даже и тех, кого удавалось назначить на корабли петровская власть обманывала во всем. По указу Государя денежное содержание корабельного попа определялось в 30 рублей подъемных, а годовой оклад – в 9 рублей, 8 алтын и 4 деньги. Диакон Кирион Голубовский, служивший сразу на трех бомбардирских судах Балтийского флота – «Гангут», «Юпитер» и «Дондер», получил эти деньги только спустя 4 года службы. И то не от государевой казны, их ему собрали в родной Смоленской епархии.

Интересно, что пасторов лютеранских церквей Петербурга сия мобилизация не касалась, хотя офицеров-протестантов на кораблях было полно.

Тех священников, что как-то прижились в экипажах, сановные лица переводили с корабля на корабль, как полюбившихся юнг. Так, в 1721 году сам Меньшиков требовал перевода иеромонаха Авраама Вологодского (Галицкого) с фрегата «Сант-Яков» на фрегат «Карлс-Крон-Ваген». К лицам духовного звания «Божий Помазанник» Петр I относился как к крепостным холопам. В июле 1721-го именным указом царь повелел обер-иеромонаху Стефану Пребыловскому быть на кораблях в Ревеле. А в 1722-м настоятелю Воскресенского монастыря архимандриту Лаврентию Горке приказал отбыть окормлять экипажи судов Каспийской флотилии. Даже не интересуясь, чем обернется их немедленное отбытие для паствы и монастыря. Словно юнге приказал сбегать за бутылкой рома.

Низшие церковные чины массово «косили» от флотской службы, совсем как российские призывники конца ХХ века. А высшие погрязли в том, что сейчас называется коррупцией. Судите сами. Первенствующий иеромонах Котлинской (Кронштадтской) эскадры Балтийского флота Маркел Родышевский (из преподавателей Киевской духовной академии) в 1725 году продал в Риге серебряного лома и первосортного жемчуга на сумму 1 461 рубль. По тем временам в России на эти деньги можно было купить приличное имение. «Хранитель святости и духовности» накупил на эти огромные средства… личных предметов европейской роскоши. А серебро и жемчуг он воровал с окладов древних икон Псковского Печерского монастыря, когда служил в нем архимандритом. Дальше все было по современному сценарию: Родышевского долго держали под следствием… потом отпустили. Простили. И даже назначили ректором Новгородской духовной академии. В 1742 году он получил сан епископа Карельского. Комментарии, как говорится, излишни. Пока рядовые корабельные священнослужители терпели холод, качку, рискуя быть смытыми штормовыми волнами, обер-иеромонах Котлинской эскадры Маркел Родышевский имел хорошее жалованье –15 рублей в месяц (сравните с окладом рядового корабельного священника – 9 рублей в год), порционные деньги (на питание), каюту на флагмане, персональную шлюпку с гребцами (вроде прикрепленного автомобиля с шофером) и юнгу-слугу. А еще, опять же по именному указу государя, Родышевскому предписывалось «над подчиненными иеромонахами быть первым иеромонахом». Инструкция, отписанная лично царем весьма сомнительному «обер-иеромонаху», состояла из 17 пунктов, в числе которых предписывалось «отбирать у флотских офицеров суеверные книжицы, творящие тщету христианскому спасению». Видимо, отбирал священник-вор исправно, за что ему все прощалось. Каков поп – таков приход! Каков был Петр I – таковы были вокруг него кадры. Ибо в данном случае они как раз ничего и не решали.

Помимо «церковного плавсостава» Петр I «натворил великих дел» и в береговой службе. 5 мая 1722 года он подписал «Регламент об управлении Адмиралтейством и верфями», один из пунктов которого гласил: «Во всяком госпитале (обязать их иметь в каждом порту) надлежит иметь церкви и одного священника, который будет отправлять службу Божию, исповедовать и причащать больных».

Но больных надо было еще и лечить. Помимо докторов требовался младший медицинский персонал, санитарки, сиделки. И Петра осенила идея – направить на сию службу монахинь из женских православных монастырей! Для кого как, а для автора этой работы сие решение – аргумент в пользу того, что человек, подписавший указ 12 февраля 1723 года – не был кровным сыном царя Алексея Михайловича. Надо не иметь никакого представления о сущности службы монахинь, чтобы рассчитывать на положительный результат от такого решения. Даже с протестантско-практической точки зрения. Царь обещал платить хорошо: 7 рублей в год старшей монахине, 5 рублей – младшей. Но и это не увлекло сестер служить сиделками при пьяных и разгульных матросах во флотских госпиталях. Идея была столь абсурдной, что сменившая на престоле Петра I его супруга Екатерина I (сама далеко не святая, мягко говоря) была вынуждена своим указом от 1 августа 1725 года отменить очередное самодурство «Великого реформатора».

Все это имело бы смысл, если б царь стремился дать духовную опору и утешение экипажам в тяжелой морской службе. Увы! О какой духовности можно говорить, если все делалось «из-под палки»? Священнослужителей силой или обманом заставляли служить на кораблях, моряков принуждали исполнять церковные обряды под страхом наказания: нижним чинам грозило избиение «кошками» – так что бы в кровь! – а офицерам – денежные штрафы или разжалование в рядовые. За первый пропуск богослужения в корабельной церкви офицера штрафовали на 25 копеек, дальше – дороже. Если офицер трижды являлся на молебен в нетрезвом виде, его могли разжаловать в матросы. Даже если он просто глотнул водки после вахты в ледяной шторм, чтобы не слечь от простуды. Что интересно, офицера, третий раз уличенного в игре в карты или кости во время богослужения, также лишали чина и должности… Конечно, допетровская Русь, ее флот и церковь не были образцами святости. Но не могу представить себе офицеров Корабельного приказа боярина Ордин-Нащокина, во время молитвы священника режущихся в картишки… Да еще не по одному разу.

Не удивительно, что после Петра I в русском флоте к церковной службе стали относиться как формальности – и нудной, и опасной.

Забытые подвижники веры

В августе 2014 года исполнилось 300 лет Гангутской битве, морскому сражению Северной войны 1700–1721 годов, которое произошло у мыса Гангут (полуостров Ханко, Финляндия) в Балтийском море между русской эскадрой и отрядом шведских кораблей. Битва эта принесла нашему флоту первую в его истории морскую победу, а день, когда это произошло – 7 августа, стал Днем воинской славы России.

Русские корабли у Дербента. Рисунок Ф.И. Соймонова. 1719 г.

Кто же возглавлял благодарственный молебен на кораблях эскадры в Рилакс-фьорде 31 июля по случаю одержанной победы?

Далеко не все флотские иеромонахи были подневольными неучами или циничными ворами. В морских походах петровского флота в период с 1718 по 1723 год принимал участие священник петербургской церкви Симеона Богопристойного Василий Керженецкий. На флот он пошел добровольно, еще до царского указа, и был почти единственным, кто имел законченное духовное образование. Считал службу на флоте своей духовной миссией. Вероятнее всего, именно он благословлял русских моряков на победы на Балтике.

Корабельные священники разделяли все тяготы и риски экипажа. С 1722 по 1725 год в морских походах и сражениях на кораблях погибли 3 иеромонаха. Одного из них – Матфея-Грека19 января 1724 года штормовой волной смыло за борт с палубы фрегата «Амстердам Галея». И перекреститься не успел.

Добросовестно и честно несли службу святые отцы не только на Балтике. Экипажи 45 ластовых судов Каспийской флотилии и более 200 галер (каждая с командой по 20 матросов) в 1722 году окормлял обер-иеромонах, архимандрит Лаврентий Горка – настоятель Воскресенского монастыря в Новом Иерусалиме. Назначенный на эту должность Синодом 17 мая 1722 года он всегда был рядом со своими духовными чадами – матросами: «Из Астрахани всегда на морских судах ехал и на берегу не много правил». Его сменил иеромонах Давид Скалуба из Московского училищного монастыря, специально назначенный для кампании 1723 года в Каспийскую флотилию. Он исполнял эту должность до окончания Низового похода кампании 1724 года, после чего был назначен «для духовного, до благочестия надлежащего дела в те места, где Астраханской губернии губернатор господин Волынский обретаться будет, и за тем делом быть при Волынском неотлучно». Давиду Скалубе следовало также вести миссионерскую деятельность среди переселившихся в поволжские степи калмыков. Однако с этой задачей он не справился, так как не знал калмыцкого языка. Живя в Астрахани, Давид Скалуба сохранял звание обер-иеромонаха. В начале 1725 года он получил новое назначение в Санкт-Петербурге.

Жизнь и приключения монаха-гидрографа

Много написано про экспедицию Витуса Беринга (1725–1730), получившую название Первой Камчатской. Отважный мореплаватель на парусном боте «Святой Гавриил» исследовал берега Камчатки и Чукотки, а затем через пролив, разделяющий Азию и Америку, названный впоследствии Беринговым, вышел в Северный Ледовитый океан. Во время экспедиции были проведены обширные географические наблюдения и чрезвычайно точные для той эпохи картографические работы, изучались быт и нравы местных жителей.

А кто был священником экспедиции Витуса Беринга? Оказывается, очень примечательная личность: монах Игнатий. В миру – Иван Петрович Козыревский. Его дед был якутским казаком, прадед – польским шляхтичем Могилевской земли, попавшим в русский плен во время войны с Польшей царя Алексея Михайловича.

В 1711 году Иван Козыревский вместе с Данилой Анциферовым отправился«…Камчадальской земли нос и Морские острова и всяких народов проведывать… И ежели где явятся самовластныя, таких в подданство под Российскую империю в ясашной платеж приводить. А наипаче как мочно проведывать всякими мерами домогаться про Апонское государство, и какими пути проезд к ним бывает… и будут ли они с российскими людьми дружбу иметь и торги водить, как и у китайцов, и что им из Сибири годно, и о протчем подлинно осведомиться…»

Эта экспедиция положила начало обследованию и освоению русскими Курильских островов. Вернувшись на Камчатку, Анциферов и Козыревский подали вышестоящему начальству челобитную и чертеж – первое достоверное географическое и этнографическое описание Курильских островов.

Летом 1712 года Козыревский снова отправился на Курилы. Выйдя с реки Камчатки, по пути в Болыперецкон для начала сделал данниками России камчадалов, живущих на реках Воровская и Кыкчик. Потом во главе отряда отправился дальше на юг, в результате чего в том же году появился примечательный документ – «Чертеж вновь Камчадальские земли и моря» – первая сохранившаяся карта, на которой изображены Курильские острова.

В апреле 1713 года Иван Козыревский отправился в новую экспедицию на Курилы, выполняя царский указ с ясно поставленной задачей: «о Апонском государстве и за перелевами о морских островах проведывание учинить». Поход проходил в исключительно трудных условиях: мешала непогода, да и курильцы не везде готовы были безропотно платить дань московскому царю. Дальше второго курильского острова казаки не продвинулись. Вот что сообщал по этому поводу сам Козыревский: «А на вышеписанные острова за осенним поздным временем морского пути без больших судов и без мореходов, и без компасов, и без якорей и снастей, и без кормовых припасов, и без военного снаряду, и за малолюдством вперед итти было мне ни которыми делы невозможно». Важнейшим итогом этого плавания стало появление «Карты всех островов до Матмай».

Похоже, что Иван Козыревский пользовался доверием властей, иначе вряд ли доверил бы ему приказчик камчатских острогов Иван Енисейский управление этим краем, отправляясь в 1714 году в Якутск с соболиной казной. Два года Козыревский управлял Камчаткой и немало сделал для упрочения русской власти на далеком полуострове. Ему, в частности, приписывается упрочение крепостей, поставленных в Нижнекамчатске, Верхнекамчатске и Большерецке.

Но все это время над Козыревским дамокловым мечом висело подозрение в соучастии в убийстве в январе 1711 года Владимира Атласова. В конце концов Козыревский решил уйти в монастырь. Осенью 1716 года он был пострижен в монахи и воспринял имя Игнатия. На левом берегу реки Камчатки, между устьем и Нижнекамчатским острогом, он построил «своим коштом» Успенскую пустынь (часовню и кельи) – «ради прибежища ко спасению безпомощным и престарелым и раненым служилым людям, которые не имеют нигде главы подклонить». Но, не найдя и здесь успокоения, вернулся в 1720 году в Якутск и поселился в Покровском монастыре. Конфликт с архимандритом Феофаном привел к тому, что он оказался закованным в кандалы. Тогда он совершил побег – для Игнатия Козыревского начались скитания и мытарства.

Якутск. Гравюра середины XVIII в.

17 сентября 1724 года Козыревский обратился к якутскому воеводе Полуектову с просьбой дать ему возможность продолжить работы по изучению Курильского архипелага и Японии. Но якутские власти не решились на этот шаг. Тогда Козыревский был вынужден бежать на запад, в Тобольск, где его благосклонно принял сибирский губернатор князь Михаил Долгоруков и отрекомендовал беглого монаха Витусу Берингу.

Встреча Ивана Козыревского с руководителем Первой Камчатской экспедиции (1725–1730) состоялась в 1726 году в Якутске. Первопроходец Курил вручил датчанину на русской службе основной труд своей жизни – «Чертеж как Камчадальскаго носу, також и морским островам, коликое число островов от Камчадальскаго носу до Матмайского и Нифону островов». В «доношении» и «чертеже» Ивана Козыревского отражалась история исследования Камчатки и Курильских островов, приводились богатые данные о Японии.

По сути, Иван Козыревский впервые открыл для России дальневосточную таинственную соседку – Японию. Результаты его трудов ускорили процесс изучения, освоения и присоединения к России Курильских островов, позволили активизировать усилия русских по установлению добрососедских отношений с Японией. Без этого вряд ли появилась бы известная записка Беринга, вернувшегося в 1730 году в столицу империи, представленная императрице Анне Иоанновне, в которой автор доказывал выгоду присоединения к России Курильских островов и установления торговли с Японией.

Обстоятельства помешали Ивану Козыревскому принять участие в Первой Камчатской экспедиции, однако его имя можно найти среди участников организованной в марте 1727 года экспедиции под руководством А.Ф. Шестакова. Перед отправлением в этот невероятно трудный и опасный поход, ставший последним в его жизни, Козыревский получил награду… десять (!) рублей «за проведование Японскаго государства, новых землиц, морских островов и всяких народов».

Неугомонный инок построил за свой счет небольшое одномачтовое судно и в 1729 году впервые в истории совершил плавание «рекою Леною к Северному морю» для исследования возможного морского пути на Камчатку.

Весной 1730 года Игнатий Козыревский прибывает в Москву, где в это время находилось правительство, и сразу же пишет донесения в Синод и Сенат. Представители церкви заинтересовались предложениями монаха по упрочению православной миссии «в Камчадальской землице». Игнатия посвятили в иеромонахи и назначили строителем Успенского монастыря на Камчатке. Более того, Сенат поддержал предложение о выделении Козыревскому 500 рублей на постройку Успенской пустыни и принял решение о строительстве церквей в Анадырске, Верхнекамчатске и Болыперецке, посылке туда священников, снабжении этих церквей утварью, сосудами, книгами. Наконец, было дано указание сибирским властям освободить от ясака на десять лет всех, кто воспримет православие.

Карта Сибири и Дальнего Востока, составленная Берингом. Конец 1730-х гг.

Окрыленный успехом Козыревский дерзает подать челобитную на имя императрицы Анны Иоанновны. В ней иеромонах Игнатий развивает план христианизации народов Камчатки – дело, которое он сам готов был возглавить, «дабы… Камчадальская земля с тамошними народы просияла святым крещением».

26 марта 1730 года в газете «С.-Петербургскія Ведомости» появилась обстоятельная статья о былых подвигах и достижениях Козыревского на Камчатке и Курилах. Пожалуй, впервые в печати Российской империи сообщалось о человеке, который знает «о морском пути в Япану», да и вообще «многие любопытные известия подать может».

28 июня 1731-го императрица дала указание Синоду: оказать всемерное содействие иеромонаху Игнатию относительно распространения православия в Камчатке, а также срочно разобраться, «какия ему чинены противности и что сделано для пользы Камчатскаго народа». И уже 3 июля члены Синода ответили придворному генералу С.А. Салтыкову: «просьбы иеромонаха Игнатия все удовлетворены».

Но вскоре судьба счастливца в одночасье переменилась. Как гром среди ясного неба прозвучало повеление императрицы: за ложное на Синод челобитье сослать Козыревского на вечное жительство в Угрешский монастырь, а 26 ноября 1731 года в Синод поступило донесение Тобольского митрополита по делу иеромонаха Игнатия. Ссылаясь на показания церковнослужителей Якутска, личных недоброжелателей Козыревского, его обвиняли в убийстве в 1711 года приказчиков Владимира Атласова, Петра Чирикова, Осипа Липина, а также в воровстве церковных и монастырских денег и в других грехах. И закрутилось беспощадное колесо царского сыска…

Поначалу Козыревский опровергал предъявленные обвинения. Но затем палачи Преображенского приказа подвергли его чудовищным пыткам, и, не выдержав, он сознался во всех преступлениях. Синод лишил Игнатия его иеромонашества, и он оказался в тюрьме, обреченный по сути на верную гибель. И все же, по настоянию Козыревского, были посланы запросы в Нижнекамчатск, Якутск и Тобольск на получение материалов, подтверждающих его невиновность. Пришли они через три года, когда его уже не было в живых. В Сенат из Московской сенатской конторы пришло «ведение», в котором сообщалось, что в 1734 году «декабря второго дня… оной Козыревской умре…».

Арсений Мацеевич. Флотский иеромонах (1734–1737 гг.)

Сюжет о жизни и приключениях инока-гидрографа, достойный пера русского Дюма, практически полностью стерся из памяти потомков и из истории русской церкви и флота. А жаль!

Во времена правления Елизаветы Петровны русский флот особо себя не проявил. Но священники продолжали нести службу. Так 11 июня 1742 года в балтийскую эскадру адмирала Н.Ф. Головина были затребованы иеромонахи Александро-Невской Лавры: Лука Тимановский, Иона Свинский, священник Петербургской Сампсониевской церкви Симеон Лукин – заменивший умершего на борту фрегата попа Антония Сивцова. Судьбы их неизвестны.

Закрывая тему исследований о корабельных священниках русского флота первой половины XVIII века нельзя не вернуться к вопросу, почему при самых зверских порядках, царивших на кораблях, ни на одном из них не случился бунт русских матросов против иноземных офицеров? Правда, при Петре I русские корабли дальше восточной Балтики в море не выходили… А на Каспии? Берега же иранского шаха рядом, и слава лихого Стеньки Разина не потускнела в народных преданиях…

В конце XIX века капитаны эскадр Федора Ушакова, Алексея Орлова-Чесменского и Дмитрия Сенявина успели хорошо освоиться в Атлантике и Средиземном море… Чего бы какому-нибудь лихому «морскому служителю» не решиться подбить команду взять курс, например, куда-нибудь в Карибское море? Или побродить у берегов Африки под флагом «джентльменов удачи»?

История французского, испанского и особенно британского флота богата подобными примерами. А русские моряки не выдвинули из своих рядов ни одного бунтовщика, ни одного пирата. В чем же причина? Высокая дисциплина и верность долгу? Забитость и рабское сознание? Или православная религия воспитывала в них необычайную кротость и смирение? Бог терпел и нам велел… Если последнее верно, то корабельные священники при Петре I – истинные страстотерпцы и великомученики.

Сегодняшний образ Императора Петра I – это общенациональная мечта о… прошлом. Нормальный человек мечтает о будущем. Русский патриот – о прошлом.

Русскому человеку хочется, чтобы глава государства был ему отец родной, царь-батюшка. Лично храбр, деятелен, справедлив, перед иноземцами бы не кланялся, Русь любил и православную церковь чтил. В ближайшем прошлом он таких правителей не помнит. Но вот ему рассказывают, что 300 лет назад такой государь все-таки был. И милы до слез русскому человеку роман Алексея Толстого «Петр Первый» и одноименная кинокартина, снятая на его основе в недобром 1937 году. Тиражируется на экране романтический образ царя-плотника в популярных лентах – «Табачный капитан», «Россия молодая», «Сказ про то, как царь Петр арапа женил», «В начале славных дел»… Хотя куда ближе историческому прототипу Петра художественный образ его далекого предшественника на русском троне Ивана Грозного в фильме «Царь»…

Правление царя-антихриста внесло немалое смятение в умы его подданных, о чем свидетельствует приведенная ниже история, пусть случившаяся в период правления императрицы Анны Иоанновны, но корнями восходящая к эпохе Петра Алексеевича.