Текст книги "Боевой друг. Дай лапу мне!"

– Наш «Юстер» не даст сбоя?

– А почему он должен дать сбой? – осведомился капитан. – Работать ему предстоит в самых что ни на есть благоприятных условиях.

– Все же перед стартом еще раз проверь все системы.

– Вы волнуетесь, сэр? Хотя о чем я спрашиваю. Конечно, это естественно. На кон поставлено слишком много.

– Да, Арчи, так оно и есть. Поэтому я требую от тебя предельной сосредоточенности. Робот не должен сделать ни одного лишнего движения.

– Так это и невозможно. Он просканирует местность, определит места закладки мин и лучами станет наводить на них саперов. Это им надо работать без сбоя.

– Но ты должен контролировать режим. Не исключено, что где-то тебе придется попридержать луч. Все же люди устают, они не роботы.

– Я буду вести «Юстер», исходя из темпа передвижения саперов.

– Правильно. Учти, что на учебном поле ближе к завершению этапа у наших соперников могут возникнуть кое-какие проблемы. Не обращай на это никакого внимания. Идти вперед!

– Саперы проинструктированы?

– Конечно.

– А что за проблемы могут возникнуть у русских? Они акклиматизировались, собаки тоже. Вчера я видел, как их выгуливали. Псы смотрелись весьма неплохо.

– Я не знаю, что именно может произойти, Арчи, но интуиция подсказывает мне, что у соперника возникнут проблемы. Конечно, как джентльмены мы должны бы помочь им, но не в данном случае. На время состязания все мы бездушные роботы. Ты хорошо понял меня, Арчи?

– Совершенно не понял насчет проблем, но приказ ясен. Я – робот, такой же, как «Юстер». Кроме работы, никто и ничто меня не интересует.

– Ты все верно понял. Сейчас на завтрак, потом на построение. Нас ждет событие, которое предопределит судьбу подразделения на два года. Мы не должны остаться на обочине. Этого не будет!

– Да, сэр!

Глава 2

За двое суток до этого.

Суббота, 3 сентября

Транспортный Ил-76 Министерства по чрезвычайным ситуациям России с группой специалистов Центра гуманитарного разминирования и специальных взрывных работ находился в воздухе. Три с лишним часа назад он дозаправился на Канарских островах и теперь выдерживал курс на северо-восточную часть Южной Америки, на Республику Суринам, по старой памяти иногда неофициально называемую Нидерландской Гвианой. Самолетом управлял дублирующий экипаж, основной отдыхал.

В грузовом отсеке расположилась группа разминирования во главе с начальником полковником Сердановым. Рядом с ним находились его помощник капитан Холин, саперы капитан Пахомов, старший лейтенант Снегирев, прапорщик Лобачев, ветеринарный фельдшер группы старший лейтенант Чуйко и повар сержант Суриков.

Здесь же стояли внедорожник и специализированный фургон с медицинским оборудованием. Рядом были закреплены контейнеры с различным хозяйством и запасом продуктов питания. Группа была полностью автономной.

Напротив саперов размещались передвижные вольеры для минно-разыскных собак. В них сидели немецкие овчарки Амур, Барон, Вьюга.

Полет в южноамериканскую Республику Суринам обуславливался тем, что там должны были пройти финальные состязания двух команд, претендующих на получение лицензии ООН на проведение операций по гуманитарному разминированию в течение ближайших двух лет в любом месте мира. Разумеется, с соответствующим, весьма значительным финансированием. Соревнования длились уже более полугода. В них принимали участие представители десятков стран, в финал же вышли команды России и Великобритании.

Итоговое состязание должно было пройти в три этапа, с 6 по 8 сентября, при судействе международного жюри. Противоминный центр ООН представлял португалец комиссар Андре Канте.

Солидные мужчины из разных стран, входящие в судейскую бригаду, всегда молчаливо взирали на то, что происходило на полигонах, а затем выносили вердикт. Всем участникам соревнований было известно, что на них никто не мог оказать давление и не имел влияния. Каждый судья отдавал свой голос самостоятельно, без каких-либо консультаций и, надо признать, справедливо.

Иначе так называемый тендер всегда выигрывали бы американцы. Уж что-что, а давить они умели.

Но в финал справедливо вышли две самые сильные команды. Впрочем, фаворитом, пусть и не явным, считалась российская.

Офицеры группы знали, что финал пройдет на полигоне Санкери. Они изучали место последнего тура соревнований по картам, схемам, докладам, фотографиям. Им еще предстояло увидеть его и оценить. Но в том, что состязание будет проходить в сложных условиях, сомнения ни у кого не было. Все же финал, дающий право на работу, что уже греха таить, обеспечивающую неплохой вклад в государственную казну и собственный карман.

Полет всем изрядно надоел. Да и не мудрено. Расстояние от Москвы до Парамарибо составляло более десяти тысяч километров. До Канарских островов почти шесть часов лета. Там легкая разминка и выгул собак во время дозаправки. Это всего два часа, потом вновь на борт и в воздух. Прошло еще четыре часа.

Из кабины вышел мужчина с майорскими погонами на рубашке.

Начальник команды сквозь шум двигателей спросил:

– Сколько еще лететь, Паша?

– Два часа двадцать минут, Леонид Андреевич.

– Связь с аэропортом поддерживается?

– Недавно говорили. Аэропорт готов принять нас.

– Что за аэропорт?

– Не Домодедово и не Шереметьево. – Майор улыбнулся. – Но вполне нормальный аэропорт. Две полосы длиной по три тысячи метров, пара терминалов, международный статус. Диспетчеры дело знают. Заверили, что сложностей с посадкой не будет. Сезон дождей прошел, полоса сухая, ветер встречный, в пределах допустимых значений. Нормально сядем, товарищ полковник. Как собачки ваши? Им, наверное, хуже всех приходится.

– Ничего собачки. Им не привыкать. Правда, столь долго они еще ни разу не летали. Да, какая у нас разница во времени между Москвой и этим самым Парамарибо?

– Лучше просто Парбо. Местные жители так город называют. А разница пять часов. – Майор, пилот посмотрел на часы. – В Москве сейчас четырнадцать, в Парбо будем ориентировочно в девять двадцать по местному времени.

– Аэропорт в городе?

– Нет, в сорока пяти километрах южнее. От Йохан Адольфа Пенгеля – это название аэропорта – до полигона восемьдесят километров.

– Спасибо за информацию.

– Есть еще сведения, которые наверняка несказанно обрадуют вас.

– Ты о чем?

– О погоде, конечно. Климат в Суринаме, товарищ полковник, жаркий. Сейчас в Парбо тридцать восемь градусов.

– Сколько же будет днем?

– Больше сорока, это точно. Плюс повышенная влажность.

– А ночью?

– Ночью прохладнее, до тридцати градусов.

– Хорошо сказал, прохладнее.

– А у вас что, нет информации по Суринаму?

– Есть. Вся информация в ноутбуке, да только включать его желания нет. Незачем. Все можно узнать у пилотов, отличающихся необычайной эрудицией.

Майор рассмеялся:

– Тоже верно. Но вопросы о флоре и фауне республики прибытия не задавайте, смотрите в компьютере.

– Что нам до этой флоры и фауны? Мы не более чем на неделю разместимся в лагере, где будут созданы все условия для комфортного проживания и работы. Вот только жара. Во время состязаний это плохо. Хотя наши собачки в ЮАР отработали просто отменно. Там тоже было совсем не так, как в Подмосковье.

– Ладно.

Второй пилот прошел к туалету, вернулся в кабину. Полет продолжался.

Старший лейтенант Снегирев толкнул капитана Пахомова, указал на вольер с его подопечным:

– Что-то твой Амур, Юра, загрустил.

Пес услышал свою кличку, поднял с лап голову, наклонил ее в сторону. Он словно пытался понять, что говорят люди.

– Спокойно, Амур, отдыхай, – сказал Пахомов. – От такого перелета не только загрустишь, но и завоешь. Не понимаю, почему в министерстве нас решили бросить в Америку «семьдесят шестым»?

– Ты предпочел бы «Боинг»? – Снегирев улыбнулся.

– На «Боингах» у нас начальство летает. Нам подошел бы и Ту-154. У него и скорость выше, и кресла нормальные, куда удобнее, чем эти лавки, и шум в салоне не такой, а дальность полета практически не уступает Ил-76. Если километров на сто, не больше.

– «Тушка», наверное, керосина жрет больше. Сам знаешь, что у нас в стране с горючкой напряженка. Вернее сказать, она есть, да только стоит дороже коньяка. А в министерстве деньги считать умеют. Решили сэкономить.

– Что-то я не видел, чтобы генералы на себе экономили. Ты когда в последний раз был в министерстве?

– Не вспомню. Да и что мне там делать?

– А я – месяц назад. Там, Сеня, такие иномарки стоят со служебными номерами, что нам всей группой за полную выслугу не купить. На этом не экономят.

Снегирев пододвинулся ближе к Пахомову.

– Это все так, но вот честно мне скажи. Будь ты генералом, начальником главка, не воспользовался бы должностью, чтобы, так сказать, улучшить свое материальное положение? Только честно, Юра.

– Нет!

– Ну да, на денежное довольствие жил бы. Жена твоя продолжала бы детей в школе учить. Пацан твой ходил бы в обычный детский сад. Ты мне, Юра, лапшу-то на уши не вешай. Я еще не встречал такого идиота, который отказался бы от бабла, если оно само в руки идет.

В разговор вступил прапорщик Лобачев:

– Ну и чего ты, Сеня, гонишь? Я и сам бы копейки не взял, потому как натура у нас совсем другая. Вам, ребята, как ни прискорбно, генералами, да еще в министерстве, не быть.

– Чего это? – спросил Снегирев.

– Слишком вы правильные. А таких персонажей по карьерной лестнице далеко не пускают. Да, ордена, медали, премии – это пожалуйста, но чтобы лампасы? На них есть претенденты из другой среды. Вот мне и обидно за вас.

– А с чего тебе, Витя, обидно за нас, а не за себя?

– Так я кто по званию? Просто прапорщик. Максимум, на что могу рассчитывать, – это старший прапорщик. Разница не велика. Учиться мне уже поздно, так что оставшиеся десять лет отношу две звезды на пустом погоне и уйду в запас, на заслуженную пенсию. Дома, понятное дело, сидеть не буду, но для нас на гражданке всегда работа найдется. Хорошие кинологи и саперы везде нужны. У меня, кстати, раньше на лестничной площадке мужичок один жил, Эдик. Шустрый такой. Пришел женихом в хату невесты, быстро развелся. После этого бывшая супруга ушла из хаты к родителям. Как он уж это дело провернул, не представляю, но осталась дамочка без квартиры. Эдуард тоже недолго там жил, продал, чтобы вопросов со стороны родственников супруги стало меньше, съехал. Недавно встречаю его у ресторана, рядом с моим домом. Я этого типа сначала не узнал. Такой франт стал, костюм черный с иголочки, галстук желтый, рубашка белая, ворот вразлет, туфельки лакированные, на пальце гайка с недешевым камнем. Подъехал на «крузаке», да не сам, а с водилой. Тот тоже в костюме. Как на парковке встал, из тачки вылез, дверку боссу открыл. Уж и не знаю, чего я на него посмотрел, но узнал. Да, Эдик. И он меня припомнил. Руки в стороны, обниматься лезет. Чтобы понятно было, почему у него такое отношение ко мне, объясню. До развода он на поддержанном «Ниссане» ездил и как-то раз поставил его на мое место. А тут я подскочил. Непорядок же. Выговариваю ему, мол, не надо так делать. А он меня по адресу, всем известному. Вы же знаете, что я не люблю наглецов. Эдик еще и поддатый был. Сунул я ему в репу, он в сугробе и закопался.

– И за это на всю жизнь стал благодарным тебе? – с усмешкой спросил Пахомов.

– Нет, там события развивались иначе. В общем, я сунул Эдику, а из-за угла пара крепких мальчиков вырулила. Захотелось им посмотреть, что у него в карманах есть.

– Ограбить хотели? – спросил Снегирев.

– Вроде того. Но я не люблю не только наглецов, но и подонков. Пришлось успокоить и этих мальчиков. Эдуард же слышал все и видел. Получилось, что я и в морду ему дал, и от грабителей спас.

– Два в одном, – проговорил Пахомов.

– Ну да. Только Эдик сильно благодарен мне был.

– Это за спасение?

– У него тогда с собой была крупная сумма. Что-то продал. Он где-то торговую точку имел. В общем, был при деньгах. Если бы не я, то лишился бы их. Правда, и в морду не получил бы. Но не важно. Короче, к теме. Обнимает он меня у ресторана, спрашивает за житье-бытье. Мол, ты по-прежнему в МЧС? На хрена тебе это надо? Иди ко мне. Дескать, ты же по собачьей части, а я как раз питомник открыл. Не сам, конечно, допетрил, подсказали умные люди.

– Ты давай короче, – попросил Пахомов.

– Короче, так. Про собачьи бои ты, конечно, слышал?

– Да.

– Так Эдик с кем-то на паях открыл питомник, под бойцовские породы. Ему опытные дрессировщики нужны.

– И что, много предложил за переход?

– Нормально. Я это к тому, что без работы на гражданке не останусь. В Москве и Подмосковье, да по всей стране таких частных контор ничуть не меньше, чем нотариальных. Есть вариант охранником к очень богатому дяденьке пристроиться. Его уже пытались пару раз взорвать. Готов платить, сколько скажу, лишь бы я гарантировал безопасность. Но что-то я разговорился не в меру.

– Действительно. – Снегирев улыбнулся. – Спасибо тебе за участие в нашей дальнейшей судьбе, Витя. Поспи лучше.

– Разве тут уснешь? Да и лета осталось меньше двух часов. Может, в обратку полковник закажет нормальный борт?

– Если ты попросишь, то он обязательно закажет.

Выговорившись, Лобачев пересел к повару, сержанту контрактной службы Василию Сурикову.

Снегирев же проговорил:

– Ну и болтун наш прапорщик.

– Почему болтун? – спросил Пахомов. – Он вполне реальные вещи говорил. Нам с тобой и полковника не видеть, не то что генерала. Ему выше старшего прапорщика не подняться. А на гражданке работа для нас есть. Причем хорошо оплачиваемая.

– Считаешь, про Эдика он не соврал?

– Да видел я этого Эдика, когда заезжал к Виктору. Малый действительно шустрый, совершенно бессовестный и циничный. Не наш человек.

– Это однозначно. – Снегирев встал, немного размялся, вновь присел. – А болтуном я Витю не из-за Эдика назвал. Он мне как-то рассказывал, будто дед твоего Амура в Косово при разминировании девчонку какую-то сербскую спас. Чуть ли не взведенную гранату из руки у нее выбил.

– Ты не поверил?

– Нет. Время горения запала – три-четыре секунды. Как собака могла выбить гранату и еще оттолкнуть девочку? Да и не натасканы наши животины на такие дела.

Пахомов вздохнул и заявил:

– А между тем прапорщик ничего не придумал.

– В смысле?

– В прямом. Объясню. Наше МЧС впервые работало по разминированию в Косово в девяносто восьмом году.

– Да, я в курсе.

– В подразделении был Коля Бердик, тогда старший лейтенант, сейчас полковник запаса. У него пес Нур, дед Амура. Группа вышла в район Витина, есть там такой населенный пункт. Начали работать в поле, попали под обстрел албанских экстремистов. Спецназ отогнал банду. Вроде закончили, въехали в город, центр общины. Там стояли машины для переброски группы в Приштину. Бердик купить что-нибудь у местных хотел. Тут из проулка – девочка восьми лет. В руках граната Ф-1. Прикидываешь, что произошло бы, если бы она отпустила рычаг?

– А предохранительное кольцо?

– Его уже не было. Старлей оцепенел. Что-либо говорить девочке бесполезно и опасно. Она испугается и уронит гранату. Тут Нур вдруг сорвался с поводка, бросился на девочку, сбил ее с ног. Граната упала. На землю с криком повалился и Бердик. Благо там больше людей не было. Нур словно знал, что у него всего три секунды, накрыл собой девочку. Грохнул взрыв. Пес принял осколки на себя. Девочка отделалась царапинами. Вот такая была история. Я разговаривал с Бердиком, когда в центр приезжал, щенка себе подобрать. Он рассказывал, что потом Нура чуть ли не весь город хоронить приходил. На месте взрыва ему памятную табличку установили, которую, впрочем, позже албанцы оторвали. Так что не врал прапорщик.

– Да, дела, – проговорил Снегирев. – С поводка сорвался, сбил, накрыл собой. Непостижимо. Но погоди, а как же от него наследство пошло?

– Когда Нура вывозили в Косово, в центре уже был годовалый щенок, его сын, отец Амура. Тот не восемь, а десять лет прослужил.

– Понятно. Но значит, и у Амура те же таланты?

– Пока не проявлялись. Но он умный, да. У нас все собаки такие.

– Мне кажется, Барон неравнодушен к Вьюге. Так и трется у ее вольера.

– Что в этом странного? Мужчина хочет женщину. Это жизнь. Снюхаются, по возвращении повяжут их. Будут щенки.

– Так Барон еще молод.

– Самый раз для этого дела.

Так за разговорами пролетело время.

Самолет начал снижение.

Снегирев посмотрел в иллюминатор и заявил:

– Вода кругом. Это океан или море?

– Океан, – ответил Пахомов и добавил: – Географию надо было в школе изучать.

– Ну ты и загнул, Юра. Когда это было-то? Школа, география? Да и не любил я ее, больше физику, химию, литературу. А в училище, сам знаешь, никакой географии и в помине нет. Стало быть, океан? Тихий?

– Атлантический.

– А вот и берег. Вижу его! – Снегирев вновь смотрел в иллюминатор. – Ни хрена не понять. Вроде лес везде, хотя есть и что-то похожее на степь. А вот и небольшое селение.

В 9.23 Ил-76 опустился на бетонку. Пилоты переключили реверс для торможения. Пробежка оказалась короткой. Самолет вырулил на полосу, ведущую к площадке, расположенной справа от здания аэропорта.

– Похоже, в аэропорт мы не пойдем, – проговорил Снегирев.

– С чего ты взял? – спросил Пахомов.

– Так терминал сбоку.

Ил-76 встал, шум двигателей начал ослабевать, потом прекратился.

Основной экипаж вместе с командиром российской группы саперов вышел в грузовой отсек.

– Поздравляю, – произнес полковник Серданов. – Мы в столице Республики Суринам, городе Парамарибо, в аэропорту Йохан Адольфа Пенгеля.

– Другого названия придумать не могли? – спросил Снегирев. – А то Адольф. Хотя многие нацисты скрывались именно в Южной Америке. Было это после того, как наши деды и прадеды ввалили им по самое не могу. Даже…

Полковник прервал старшего лейтенанта:

– Отставить разговоры, Снегирев! Твое мнение никому не интересно.

– Ну это как сказать!

– Ты плохо понял меня?

– Есть прекратить разговоры!

– К нам идет трап, – доложил борттехник.

Командир основного экипажа взглянул в иллюминатор, повернулся ко второму пилоту:

– Паша, свяжись с дежурным по аэропорту, скажи, что трап нам не нужен. Обойдемся без услуг аэропорта. Открыть рампу!

– Есть, товарищ подполковник.

– Приступить к разгрузке техники и контейнеров!

Экипажи и сотрудники МЧС занялись делом.

Вскоре к самолету подъехал белый внедорожник. Из него вышел мужчина средних лет в летнем костюме.

Он оглядел российскую команду, безошибочно определил ее руководителя, шагнул к нему:

– Доброе утро. Вы господин Серданов?

– Да. Полковник Серданов. Доброе утро.

– Очень приятно, я комиссар ООН Андре Канте.

– Узнал вас, сеньор Канте, по фотографии. Раньше, по-моему, вы не принимали участия в судействе состязаний.

– Вы правы. Но это ничего не меняет. Сейчас я представляю ООН. Как прошел полет?

– Хорошо.

– Все ваши люди здоровы? Не нужна ли вам какая-нибудь помощь?

– Благодарю, сеньор Канте. У нас все в порядке.

– Отлично! Сколько времени вам потребуется на разгрузку?

– Около часа, если не возникнут проблемы с суринамскими пограничниками и таможенниками.

Канте улыбнулся и заявил:

– Проблем не будет. Ваша команда минует и пограничников, и таможню.

Серданов удивился и спросил:

– Что, пограничники даже наши документы не проверят?

– Достаточно того, что я использовал свои полномочия, предоставил им список российской команды. Здесь, знаете ли, полковник, многое остается как в колониальной стране. Ссориться со старшим братом власти не желают. Тем более что состязания проводятся под эгидой ООН.

– Экипажам самолета тоже следует убыть на полигон Санкери?

– Нет. Это лишнее. Да пилоты и не оставят свой самолет. Экипажи будут жить при аэропорте. Для них забронированы номера в местной гостинице, как ни странно, довольно приличной.

– Понятно.

– Вы заканчивайте здесь и подъезжайте к служебным воротам, которые справа от аэропорта, если смотреть отсюда.

– Мне потребуется автобус для двух экипажей. Это четырнадцать человек.

– Хорошо, будет автобус.

– Мы подъезжаем к служебному выезду. Что дальше, господин комиссар?

– Сотрудники аэропорта займутся устройством экипажей, а мы с вами поедем в Санкери. Это около восьмидесяти километров. В лагере для вашей команды все готово. Вы разместитесь в благоустроенном современном модуле с отсеком для содержания минно-разыскных собак, техническим сектором. Учитывая особенности русского характера, устроена и баня. Не знаю, правда, насколько она соответствует привычной для вас, но строилась по чертежам российских проектов.

– С чего это вдруг такое повышенное внимание? По правилам состязаний, команды должны находиться в равных условиях.

– Эти условия должны соответствовать национальным традициям и обычаям представителей стран – участниц состязаний, – добавил комиссар. – Так что никакого повышенного внимания именно к вам у меня нет. Тем более что англичане заказали для себя сауну.

– Хорошо, сеньор Канте. Если вы в течение часа пришлете автобус для экипажей, то где-то в одиннадцать часов мы будем у служебного выезда.

– Да, полковник, не буду вам мешать, – сказал комиссар и сел в машину, которая тут же двинулась к аэропорту.

К начальнику команды подошел его помощник капитан Холин и спросил:

– Это был господин Канте?

– Да, Роман, комиссар ООН собственной персоной.

– Как он?

– Да ничего вроде.

Помощник улыбнулся:

– Ничего плохого или хорошего?

– А то ты не знаешь чиновников из ООН. Они все одинаковые. Холодные и вежливые. Других там не держат.

– Леонид Андреевич, знать чиновников ООН я не могу по определению, так как еще ни разу не общался с ними. Ну а вежливость – не самое плохое качество человека.

– Да, если она не установлена нормативными документами. Еще вопросы ко мне есть, Рома?

– Нет.

Полковник указал на кейс, который помощник всегда держал при себе, и распорядился:

– Подготовь станцию! Сеанс связи через пять минут.

– Говорить будете прямо здесь? Не безопасней ли пройти в кабину пилотов?

– Рома, если кто-то установил контроль над нами, то с помощью такой аппаратуры, которая одинаково зафиксирует мои слова как здесь, так и в кабине. Да и ничего такого, что могло бы вызвать интерес у посторонних, я обсуждать не намерен. Только доклад.

– Понял.

Помощник пристроил кейс на капоте внедорожника, выехавшего из чрева Ил-76, начал раскладывать и настраивать спутниковую станцию.

В это время к Серданову подошел командир основного экипажа подполковник Шутов:

– Разрешите обратиться, товарищ полковник?

– Ты, Олег, недоспал либо наоборот. Не исключено, что на тебе уже сказывается акклиматизация, хотя вроде рановато. У вас, летчиков, она происходит гораздо легче, чем у нас, пассажиров.

– Что вы имеете в виду, Леонид Андреевич?

– Помнится, в Москве мы общались запросто, не обращали внимания на формальности, а здесь вдруг: «Разрешите обратиться, товарищ полковник?»

– Да я пошутил.

– Шутка не удалась. Что хотел спросить? Впрочем, можешь не говорить. Командир обязан заботиться о своих подчиненных. Ты хочешь узнать, что предстоит делать членам экипажей.

– Да, именно это я и хочу знать.

От вспомогательного здания аэропорта отошел небольшой автобус и направился к Ил-76.

Полковник кивнул в его сторону и спросил:

– Видишь автобус?

– Вижу.

– Это за вами. Я с группой разминирования, помощником, ветеринаром и поваром вместе с комиссаром ООН поеду на полигон. Ты с товарищами останешься здесь, при аэропорте. Комиссар обещал для вас комфортабельные номера в гостинице. Выезжаем с территории одновременно. Так что можешь обрадовать своих подчиненных.

– Кто будет охранять самолет?

– А сам как думаешь?

– Местная служба безопасности?

– Скорее всего.

– Прямо вот тут, на площадке?

– Не знаю. Это придется контролировать тебе.

– Я что-то не вижу английского борта.

– Он мог убыть восвояси. Извини, но я не стал спрашивать у комиссара, на чем прилетели британцы и куда подевался их самолет. В общем, как устроишься сам, разместишь людей, наладь контакт с начальником службы безопасности аэропорта. С ним и решай вопросы. У меня хватит забот на полигоне.

– Понял.

– А если понял, Олег, то завершай разгрузку, закрывай борт. Готовьтесь к выезду.

– Да, товарищ полковник. – Командир основного экипажа улыбнулся и направился к самолету.

Помощник доложил:

– Леонид Андреевич, станция готова к работе.

– Трубку!

Капитан Холин передал начальнику трубку, внешне похожую на радиотелефон.

Серданов набрал длинный номер.

Послышались гудки, затем грудной мужской голос:

– Адаксин!

– Здравия желаю, товарищ генерал-майор, это полковник Серданов. Извините, что разбудил, но я исполняю ваш приказ.

– Я не спал. Работа, черт бы ее побрал.

– Понял. Докладываю, Георгий Борисович, мы на месте, в аэропорту Парамарибо.

– Принял, хорошо.

– Все здоровы, немного устали.

– Понятно дело, почти половину суток в воздухе, да еще на борту транспортного «семьдесят шестого».

– Нас встречал комиссар ООН Андре Канте.

– И как он тебе?

– Да как все чиновники ООН.

– Что решено по экипажам?

– Им предоставляются номера в гостинице при аэропорте. Подполковник Шутов будет лично и совместно с начальником службы безопасности аэропорта контролировать борт. Моя команда вместе с комиссаром через полчаса отправится в лагерь, на полигон Санкери. По заверению Канте, там созданы все условия для проживания, подготовки и собственно состязаний.

– Иначе и быть не может! Статус финала очень высок. Вы там, на полигоне, поаккуратней. Не забывайте, что за вами будут смотреть во все глаза члены жюри, соперники, охрана. Возможно, и СМИ ведущих стран мира, в основном, как ты сам понимаешь, наших лучших друзей, то есть американские.

Серданов немало удивился и проговорил:

– Какие СМИ, Георгий Борисович? Состязания закрытые. Раньше журналистов к ним и близко не подпускали.

Генерал вздохнул:

– Придется напомнить тебе известную фразу Гераклита: «Все течет, все изменяется».

– С чего вдруг изменились правила?

– Мир, Леонид, становится все более открытым. Как это модно сейчас говорить, толерантным. Хотя этот термин, наверное, в нашем случае не подходит. Конечно, далеко не факт, что в Санкери допустят журналистов, но такое может случиться. Ты просто имей это в виду.

– Да, мир становится все более открытым и агрессивным.

– Не будем философствовать, Леонид. Сконцентрируйся на выполнении задачи. Подчиненных настрой. Вы должны победить. Иной вариант не рассматривается. У нас в центре десятки многомиллионных контрактов, которые только и ждут подписи. Но она появится лишь при наличии лицензии. Дальше продолжать?

– Не надо.

– Я доложу наверх, что команда в Суринаме. Обо всем сообщу. Ты свяжись со мной, как обустроишь команду на полигоне и оценишь обстановку в Санкери. Только, ради бога, Леня, не забывай, что разница во времени между Москвой и Суринамом составляет пять часов.

– Я все прекрасно помню.

– Удачи и до связи!

– Благодарю, до связи! – Полковник передал трубку помощнику и распорядился: – Сворачивай аппаратуру!

Капитан убрал станцию, работы закончились. Команда Серданова и экипажи сели в машины и автобус и направились к служебному выезду.

У Ил-76 встали два вооруженных охранника.

Гости из России действительно выбрались за пределы аэропорта без каких-либо проверок. Небольшая колонна встала на площадке, где ее ждали Андре Канте и какой-то местный чиновник. Комиссар не стал представлять его, сказал лишь, что этот человек покажет экипажам гостиницу и объяснит правила проживания в ней.

Автобус с пилотами поехал к современному четырехэтажному зданию с большими открытыми балконами.

Проводив его взглядом, Канте повернулся к Серданову и сказал:

– Прошу занять место в машине и следовать за моим автомобилем. В случае необходимости остановки подайте сигнал фарами.

– Хорошо.

Колонна выехала на дорогу, ведущую к полигону Санкери, минуя Парамарибо, через город Гронес. Начальник команды ехал во внедорожнике, за рулем которого сидел его помощник. Все остальные устроились в фургоне.

Вскоре капитан, следовавший за машиной комиссара ООН, покачал головой и проговорил:

– Да уж. Ну и дела.

Серданов взглянул на него:

– Что такое, Рома?

– Обидно, Леонид Андреевич.

– Не понял. Из-за чего или кого обидно? На что?

– Вы на дорогу посмотрите.

– Ну и что? Хорошая дорога, ровная, широкая.

– Вот именно, что хорошая, даже слишком. Ни одной колдобины, скола асфальта. Как зеркало. Это второстепенная дорога в каком-то богом забытом Суринаме. Об этой стране в России многие вообще ни разу не слыхивали. Бывшая колония, где процветала работорговля. Дороги же лучше, чем в хваленой Германии. А у нас в России такую найдешь? Не на подъездах к резиденциям высоких чиновников или к особнякам некоторых народных избранников, а хотя бы в километре от Кремля? Без толку. Чего уж говорить о других, региональных? Что у нас за страна, Леонид Андреевич? Космические корабли строим, реактивные двигатели, несмотря ни на какие санкции, в США продаем, новые системы вооружения, лучшие в мире военные самолеты производим, а дороги сделать не можем.

Полковник усмехнулся:

– Не напрасно же классики русской литературы и философии говорили, что в России две беды – дураки и дороги. Это, Рома, наша отличительная особенность.

– Да, скажите еще, что национальная гордость.

– Ладно, давай оставим эту тему. Когда-нибудь и в России все наладится.

– Не думаю, что мы застанем это.

– Пусть хоть потомки поживут хорошо.

Капитан проговорил:

– Впереди мост. – Он взглянул на навигатор. – Река Комейне. Половина пути. Скоро прибудем на полигон. А мост-то, Леонид Андреевич, с двойным ограждением, с отбойниками. Это в такой глуши!..

– Да прекрати ты ныть, Рома, – не выдержал Серданов. – Везде хорошо, где нас нет.

– Но мы-то тут.

– Тут! А по мне, капитан, в России лучше, чем в любой другой стране. А я повидал их немало, на всех континентах. Если бы мне предложили работу в США, в том же Противоминном центре ООН, то я отказался бы. Дома хорошо. Особенно летом на даче. Как рассветет, удочку в руки, банку с червями и на озеро. Оно в трех километрах в лесу. Воздух чистый, ни ветерка, птички чирикают. Сядешь на бережке, забросишь леску между кувшинок, глядишь, вздрогнул поплавок. Подождал, подсек. Вот он, карась граммов на триста, трясущийся в траве. Соточку водочки пропустишь!.. Благодать. Черт с ними, с дорогами, зато природа какая! Пахнет, Рома, родиной, детством, Россией, а не как тут, не пойми чем.

Капитан улыбнулся:

– Вы так увлекательно о рыбалке рассказали, что я захотел рядом с вами посидеть, хоть и не любитель этого дела.

– Вернемся, приглашу тебя к себе. Посидим. Тогда поймешь, в чем не только беды России, но и ее прелесть.

– С удовольствием приеду.

– Но без жены.

– Само собой. Иначе никакого кайфа.

– Верно мыслишь. Женщина и рыбалка несовместимы. Грибы, ягоды – сколько угодно, но не это занятие.