Текст книги "Нетленный"

Насторожилась Варвара.

– В каком это смысле?

– Даже не знаю, как объяснить… Василий это точно объяснить не смог, лишь поделился ощущениями. Чувство тревожности, что ли. Воздух необычный, не такой, как в других местах. Свежий, разумеется, с экологией там все в порядке, но все же… В общем, давит атмосферный столб, дискомфорт вызывает. Местным – нормально, другого и не знают, а вот приезжим – не по себе. Возможно, осталось излучение после тех событий, не знаю. Не стоит напрягаться, Никита Андреевич, это излучение не относится к радиоактивным. Люди живут там много лет, и после того как сняли ограничения полвека назад, повышенной смертности в районе не отмечено. Назовем это зоной с особой энергетикой. Итак, на чем мы остановились? В общем, жить Василию больше негде, и он переезжает в Ржавники. До райцентра от деревни трижды в неделю курсирует автобус, от райцентра в Красноярск – еще один. Можно через Томск – дело вкуса. Василий чистит от травы участок, пытается что-то сделать в доме, тянет новую проводку со счетчиком вместо изношенных. Сжигает старую мебель, которой невозможно пользоваться. Забирается на чердак – а там авгиевы конюшни. Старые газеты, книги, стопка «Кругозоров» за 70-е годы. Помните, был такой ежемесячный литературно-музыкальный журнал со вставленными в него гибкими пластинками? И именно на чердаке, разрывая старый хлам, Василий обнаружил письмо от деда, адресованное лично ему, единственному внуку. Чистый конверт, а на конверте – «Василию от деда Федора». У старика был обширный инфаркт, что неудивительно в восемьдесят шесть лет. По-видимому, были звоночки, понимал, к чему идет. Отдельно написал завещание, передал, кому следует, а отдельно – это послание. Облегчил душу, открыл Василию то, что держал в тайне почти полвека, – тем самым загрузив внука по самые уши…

– Предполагается, что у Федора Тимофеевича с ясностью ума перед смертью все было в порядке? – спросила Варвара.

– Да, конечно. Василий показал мне это письмо. Строчки немного гуляют, но почерк уверенный. Старик прекрасно понимал, что пишет. Оставим в покое лирику, прощальные слова, все прочее, не имеющее отношения к делу. Суть следующая. У деда имелась тайна, о которой знал только он. В шестьдесят девятом году Федору Тимофеевичу было тридцать восемь лет. Получил среднее техническое образование, в двадцать восемь женился, серьезно относился к жизни. Дом построил своими руками. Тогда это было нормальное село, где люди неплохо жили и работали. Он переехал в Ржавники в шестьдесят втором, сыну стукнуло три года, водили в местный детский сад, жена работала на почте. Сам каждый день ездил на работу в Кундус – трудился горным мастером на песчаном карьере. В семье имелся собственный газик – редкость по тем временам. В шестьдесят девятом сын уже учился в школе, жену назначили заведующей почтовым отделением. Под Ржавниками планировали строить каменный карьер. Даже мысль тешил – перевестись сюда, чтобы к дому поближе. Потом начались эти злосчастные события… Мне жаль, Никита Андреевич, но ваша «скептическая» версия не работает – события действительно имели место, чему Федор Тимофеевич, материалист до мозга костей, непосредственный очевидец. Умирали люди, которых он хорошо знал. По счастью, в день обнаружения первого саркофага его в селе не было. Но ходили слухи, люди перешептывались. Наивным человеком он не был, умел отличать досужие сплетни от реальных фактов. Федор Тимофеевич понимал, что скоро что-то начнется, и от греха подальше отправил семью в Ачинский район, где жила его двоюродная сестра. Потом началось – войска, оцепление, спецслужбы, переписывающие всех жителей села… Покидать район людям запретили – кары за ослушание были серьезные. Конечно, он слышал про мраморный саркофаг, про девушку в гробу с голубыми глазами. При нем умирали его знакомые, и он участвовал в похоронах. В оцепленный квадрат согнали технику, специальные камнедробильные машины, бульдозеры, экскаваторы. На участке пятьсот на пятьсот метров к северо-востоку от села производились работы. Рыли штреки, галереи. Грунт и каменную породу извлекали осторожно, предварительно все простукивали, просвечивали. Федора Тимофеевича назначили мастером на этот «производственный участок». Пришли серьезные люди, сообщили новость: с постоянного места работы, по договоренности с руководством, его переводят на новый участок. Он же специалист по изыскательским работам? Вот и прекрасно. Работа ответственная, отнестись со всей серьезностью. Когда все закончится – вернется на свой карьер. Оклад на новом месте был такой, что дух захватило. Пришлось подписать кучу бумаг, выслушать уйму инструкций и наставлений. Работали весь световой день – под неусыпным оком автоматчиков и людей с красными книжицами КГБ. При нем в сокрытых под толщей камня склепах нашли еще два мраморных саркофага – один он видел издали, когда его грузили в военный грузовик. Федор Тимофеевич старался не ломать голову – да и правильно делал, так спокойнее. Но однажды заболел рабочий, пришлось самому взять в руки отбойный молоток, подвезти по подземному коридору компрессор. Участок считался практически законченным, остался небольшой кусок стены. Внезапно молоток провалился – за слоем камня была пустота. И камень, когда он очистил его веником, оказался фрагментом древней каменной кладки. Он сделал еще пару «перфораций», осторожно вынул булыжник. Просунул руку – точно пустота. И что-то необъяснимое навалилось из этой пустоты – макушка онемела, душа покатилась в пятки. Не сказать, что умер от страха, но точно испугался. Посмотрел по сторонам – никого. Ну, вышло так, все рабочие трудились на других участках. Просунул руку с фонарем, снова сунулся. И все, что до этого пережил, с утроенной силой навалилось! Компактный склеп, каменный пьедестал, маленький мраморный саркофаг на пьедестале – уменьшенная копия того, что он уже видел…

– Насколько маленький? – вырвалось из меня.

– Достаточный, чтобы упокоить маленького ребенка… – Сергей Борисович тоже разволновался, стал бледнеть. Развел руки, как рыбак, демонстрирующий размер пойманной рыбины. – Сантиметров семьдесят в длину, сорок в ширину… Тот же мрамор, такие же затейливые узоры, крышка, обмазанная раствором в месте стыка с саркофагом… Федор Тимофеевич сам не мог понять, что на него нашло. Словно подсказки получал со стороны. Поднял, поднатужившись, камень, вставил на место. Замазал все стыки грязью, которой под ногами было вдоволь. Трясся от страха, пытался разобраться сам с собой – что с ним происходило? Насилу успокоился, ни кураторам, ни коллегам ничего не сказал. Покатил компрессор дальше – в соседнюю галерею, притворился, что разболелась голова. Впоследствии порывался сообщить органам о находке, но так и не сделал этого. Как принимал решение – сразу страх охватывал. И чем больше проходило времени, тем иллюзорнее становилась перспектива облегчить свои моральные страдания. Ну, расскажет чекистам, покается – все равно получит срок за попытку сокрытия. Волновался, молился, чтобы пронесло. И все, как ни странно, обошлось. Работы переместились на другой участок. Больше находок не было. Через месяц руководство на Лубянке проект закрыло. Работы прекратились, технику увезли, оцепление сняли. Никакие «сталкеры» по участку, конечно, не бродили – людей запугали, наврали, что местность продолжает охраняться. Но Федор Тимофеевич был в курсе, знал, что объект опустел полностью. Душа томилась, снова сдавали нервы. И однажды он не выдержал, составил план и начал действовать. Никого, конечно, не посвящал. Была слякотная осень. За два часа до рассвета, когда минимален риск наткнуться на бодрствующего человека, он направился к заброшенному карьеру. Машину решил не брать – триста метров ходу. Спустился в галерею, прихватив с собой лом и разбитую тележку, оставленную рабочими. Разобрал часть стены, с помощью лома отодрал саркофаг от пьедестала. Как грузил на тележку, стараясь не кренить, отдельная грустная песня. Но думал, будет хуже. Видимо, стенки у «ларца» оказались не такими толстыми, как у других. Справился, приделав к тележке что-то вроде пандуса из досок. Катил до дома со всеми мерами предосторожности, укрыв брезентом. Заготовил версию на случай нежданной встречи. Но обошлось, закатил на участок, заперся. Передохнул, махнул стаканчик беленькой, чтобы лихорадку унять. Втащил в дом и стал осматривать находку. Имелось желание снять крышку, но, вспомнив, что случилось с его предшественниками, – не стал. Продать в то время – невозможно. Использовать себе во благо – как? Хорошо, что жив остался и не узнал никто. И решил Федор Тимофеевич не искушать судьбу. В голове техническое образование, придумал простейшую лебедку, как опустить саркофаг в подпол. Сам туда спустился, углубился лопатой и кайлом в земляную стену, соорудил нишу, куда и задвинул опасную штуку. Снова завалил землей, все выровнял, укрепил, а к стене придвинул металлический стеллаж, на котором супруга хранила банки с соленьями. Махнул беленькую, спать пошел. На следующий день отправился на машине в Ачинский район, привез супругу с сынком Николаем – будущим папой нашего Василия…

Якушин замолчал. Мы слушали, невольно заинтригованные.

– На этом первая часть истории завершается. Федор Тимофеевич оказался благоразумным человеком. Глупость сделал – и ума хватило все не усложнять. Жене ничего не сказал, подросшему сыну – тоже. Так и прожили остаток жизни в Ржавниках. Продолжали работать, рос ребенок. Николай возмужал, уехал в город, отслужил армию, получил какое-то образование. Потом женился, родил Василия… Старики доживали в Ржавниках. Скончалась супруга – Федор Тимофеевич похоронил ее на сельском кладбище. Потом у самого начались проблемы со здоровьем. Николай с женой погибли, остался непутевый внук, которого Федор Тимофеевич очень любил, хотя и встречаться доводилось нечасто…

– А вам не кажется, что своим поступком он подставил Василия? – осторожно спросила Варвара. – Зачем он раскрыл в письме свою тайну?

– Слишком долго он ее носил в себе, жил с ней, терзался. Почти всю жизнь скрывал – а ради чего? Времена изменились, старик наивно верил, что на этой штуке, если воспользоваться ей с умом, можно заработать и славу, и состояние – независимо от того, что внутри. Он верил в благоразумие внука.

– Ну, и как, оправдалось? – спросила Варвара.

– Как знать, – пожал плечами Якушин.

– Минуточку, – сказал я. – Если память не подводит, все, что находится в недрах земли – любой артефакт, клад, зарытый чемодан с миллионом монгольских тенге, – принадлежит государству, и никак иначе.

– И всякому нашедшему по закону полагаются двадцать пять процентов от суммы клада, – напомнил Якушин. – И даже эти проценты порой могут быть умопомрачительной суммой. Василий, к его чести, не стал пороть горячку. Спустился в подпол, отодвинул стеллаж, несколько часов расковыривал земляную стену. Можете представить, как там за десятилетия все ссохлось и спрессовалось. «Сундучок» оброс землей и плесенью – но вытащил, очистил. Возможно, он что-то слышал об истории шестьдесят девятого года, еще и дед в своем письме дополнительно просветил. Суть в том, что Василий вскрывать свою находку не стал.

– Гениально, – выдохнул я. – Нет, правда…

– Он парень неглупый, – пожал плечами Якушин. – И по крупному счету, Василию безразлично, что внутри. Единственное, что он хочет, – это поправить свое финансовое положение. Проще говоря, обменять саркофаг на деньги. А кто купит – Василию до лампочки. Лишь бы не отняли и не убили. Первым делом он оттер грязь с саркофага, почистил тряпочкой с зубной пастой – для придания товарного вида, так сказать. Помните, как в армии бархоткой с зубной пастой драили пряжки на ремнях, отчего они сияли? Потом заснял саркофаг со всех возможных ракурсов…

– Значит, с документальными свидетельствами у вас все в порядке? – тактично предположил я.

Сергей Борисович «разбудил» компьютер, пощелкал по клавишам и повернул к нам с Варварой монитор. Мы невольно вытянули шеи. Запершило что-то в горле. Василий, конечно, постарался. Снимал со вспышкой – среди земляных стен, каких-то бочек, досок, скособоченных стеллажей. Но сам объект фотоохоты… Саркофаг был маленький, действительно сантиметров семьдесят. Но смотрелся монументально. Утолщенное подножие с изразцами, в верхней части что-то вроде узорчатого карниза, в пазах которого лежала крышка с затейливым барельефом. Стенки саркофага не были гладкими. Продольные выступы, выпуклые узоры в рамках – не люди, не животные, не банальные узоры с цветами, а поди пойми, что. Сложное плетение из невразумительных фигур и форм – ничего подобного в нашем мире я еще не видел, ни в одной культуре. Изделие не было монохромным – в мраморе имелись синие вкрапления, темно-серые, светло-серые, почти белые – и все это каким-то удивительным образом сочеталось.

– То есть Василий любезно предоставил вам снимки… – Пришлось откашляться, чтобы выдавить что-то внятное.

– Именно так, – согласился Якушин.

– Почему он пришел к вам, Сергей Борисович? С каких это пор вы представляете государство?

– Я не представляю государство, – поморщился Сергей Борисович, – и всегда, когда есть возможность, стараюсь держаться от него подальше. Наш Василий не глупец, у него есть природная смекалка, но во многих вопросах он полный профан. У Василия возникла идея сбыть саркофаг, самому при этом заработать и не причинить себе вреда, поскольку ясно, что штука спорная. До Красноярска или Томска ближе, но он выбрал Новосибирск – город крупнее, больше возможностей, и он неоднократно здесь бывал. А пару лет назад даже хоронил в нашем крематории своего армейского друга и посещал музей погребальной культуры. Но сперва он об этом и не думал. Вечером в четверг добрался автобусами до Красноярска, сел в поезд, утром сошел на перроне в нашем городе. Где его носило, сам плохо помнит. Зашел в банк «Транс-Кредит» – у него большое и красивое здание на Красном проспекте. А также серьезная доля государственного участия. Попал на прием к заместителю председателя правления банка – непонятно как, но Василию это удалось. Показал человеку фотографии, объяснил, что хочет сдать «клад» государству и получить свои законные двадцать пять процентов. Ну, не придумал Василий ничего оригинального. Собеседник был не в настроении. Даже вникать в эти «постановочные» кадры не стал, покрутил пальцем у виска и показал на дверь. Василий расстроился, бродил в растрепанных чувствах по Первомайскому скверу, потом вспомнил про крематорий, про музей погребальной культуры, отправился искать такси…

– Он посчитал, что эту штуку вы приобретете в качестве артефакта для музея? – поежилась Варвара.

– А что, вполне уместно, – хмыкнул Якушин. – В некотором роде гроб, и даже не имитация. Василий, в принципе, помнил про государство, про обязанность сдавать подобные находки, все такое… Но опять же растрепанные чувства, досада, что зря проехал такое расстояние… Я отложил все дела, и мы с ним долго беседовали. Он поверил, что я не злодей, не грабитель… – В глазах Сергея Борисовича блеснула очередная загадка – впрочем, погасла. – Я объяснил товарищу, что музею, конечно, требуются новые экспонаты, и мы охотно бы приобрели артефакт, кабы не одна загвоздка…

– Давайте начистоту, Сергей Борисович, – сказал я. – Что, по-вашему, находится внутри саркофага?

Он как-то странно меня разглядывал – словно еще не понял, что я из себя представляю.

– Если принять по умолчанию, что во всех саркофагах нечто тождественное… то зачем вы об этом спрашиваете? Поверьте наконец, здесь нет маразматиков и мракобесов, мир гораздо шире и многообразнее, чем вы думаете. И не все устоявшиеся и общепринятые теории этого мира являются безоговорочной истиной. Просто люди однажды договорились считать их истинными – что, понятно, не делает их таковыми. Сколько событий, непривычных для вашего менталитета, еще должно произойти, чтобы сознание сдвинулось с мертвой точки?

– Хорошо, я постараюсь быть серьезным, – сказал я. – Мы имеем дело с теорией, согласно которой на планете задолго до эры динозавров существовала высокоразвитая человеческая цивилизация. Это были не инопланетяне, а именно те, кто через сотни миллионов лет заселят Землю…

– Можно подумать, это мешает им быть инопланетянами, – фыркнула Варвара. – Мы все потомки инопланетян – когда же ты научишься понимать элементарные вещи…

– Простите, оплошал, Варвара Ильинична, – извинился я. – В вас действительно есть что-то нездешнее…

– Так, брейк, – среагировал Якушин, – все разбирательства – на улице.

– Спасибо, Сергей Борисович, – сказал я. – Предполагается, что под Ржавниками Красноярского края – видимо, больше оказалось негде – представители данной цивилизации похоронили одну из сановитых семей, включая ребенка. Цивилизация достигла высот. Бальзамический раствор, в котором миллионы лет не разлагаются тела и выглядят так, словно еще живы и в ус не дуют… Мы тоже не в пещерном веке, однако признайтесь, Сергей Борисович, через сколько столетий наша наука додумается до таких вещей?

И снова что-то заблестело в его глазах. Я не ошибался. Артефакт полагается сдать государству (читай, спецслужбам), да и бог с ним. Но что мешает повременить со сдачей? Позаимствовать раствор, провести анализ, понять, из чего он состоит? Таблица Менделеева неизменна – миллиард лет назад природа состояла из тех же периодических элементов! А то, что при вскрытии можно нахвататься токсических веществ, – тоже не проблема. Предупрежден – значит, вооружен.

– Вы молчите – значит, не скоро, – резюмировал я. – Если подытожить, вы считаете, что в саркофаге плавает тело маленького ребенка, который выглядит, как живой, и разве что не улыбается.

– Там может плавать все, что угодно, – отрезал Якушин. – Или вообще ничего. Мы не умеем проницать через стены – тем более по фото. Есть интуиция, есть вероятность, есть анализ на основании известных фактов и гипотез. Я уверил Василия Злобина, что ему нет смысла обращаться куда-то еще, и в качестве подтверждения своих намерений выплатил аванс, которым Василий остался доволен. Я решил, что неразумно отправлять его обратно в тайгу, попросил задержаться. Он ночевал в служебной гостинице в поселке Восход под охраной работников нашей службы безопасности…

– Вы считали, что Василию угрожала опасность? – снова перебил я. – На основании чего, позвольте спросить? Он засветился только в банке «Транс-Кредит», но сами говорите, ему указали на дверь…

Якушин тяжело вздохнул, но разжевывать «элементарные вещи» не стал.

– Он предъявлял в этом банке свои паспортные данные, номер телефона или что-то в этом роде?

– Вы мыслите резонно, Никита Андреевич. Но немного не в том направлении. По словам Василия, никаких своих данных он не предъявлял. Потом, впрочем, вспомнил, оговорился – машинально представился, войдя в кабинет: «Моя фамилия Злобин, проживаю в Красноярском крае».

– Где он сейчас?

– Слушайте по порядку. Мы договорились с Василием, что в обстановке строгой конфиденциальности привозим артефакт в музей, осматриваем его и производим окончательный расчет. Проблема передачи ценного предмета государству – это моя проблема. Василий согласился скоротать время в гостинице. Я позвонил Анфисе Павловне Зелинской, это моя сотрудница, ей тридцать девять лет, окончила Санкт-Петербургский государственный университет, работала в нем на кафедре археологии, потом переехала в Новосибирск, трудилась в институте археологии и этнографии Сибирского отделения РАН. Выполняет определенные работы для нашего музея… Когда я предложил ей поучаствовать в этом проекте, она охотно согласилась. Анфиса Павловна полностью в курсе. Варвара Ильинична знает эту женщину. – Якушин кивком апеллировал к Варваре. Та кивнула. – Кстати, женщина физически развитая, занимается альпинизмом, дважды в год посещает горнолыжные курорты Шерегеша.

– И в данный момент, к сожалению, не замужем, – вздохнула Варвара. – Хотя совсем недавно – была. И в обозримом будущем – снова будет.

– Я связался с Борисом Аркадьевичем Малыгиным – директором частного охранного предприятия «Сибирский Бастион», с его конторой у нас давние устойчивые связи. Обрисовал просьбу – не акцентируя подробности. Борис Аркадьевич выделил бронированный закрытый пикап фирмы «Форд» – внешне особо не примечательный, и трех проверенных сотрудников. Их фамилии Вебер, Березин и Кашин. Малыгин составил договор. Обычно мы не принимаем таких мер предосторожности, когда доставляем в музей артефакты, но сами понимаете – предмет такой, что лучше лишний раз перестраховаться. Маршрут движения оговорили. По задумке эти люди, плюс Василий Злобин, должны были прибыть в Ржавники, забрать артефакт и вернуться обратно. Мы договорились с Анфисой Павловной постоянно поддерживать связь. А люди Малыгина должны были контактировать со своим начальством. От маршрута не отклоняться, следить за обстановкой, на провокации не реагировать…

– На какие провокации? – встрепенулся я.

– На любые, – отрезал Сергей Борисович.

– Позвольте еще вопрос. – Под ложечкой неприятно засосало. – Эти люди вооружены?

– Да, и у них есть соответствующее разрешение. «Сибирский Бастион» – серьезная организация, к ее услугам прибегают даже государственные органы. Группа выехала из города на рассвете в субботу. Ей предстояло одолеть порядка шестисот километров – по возможности избегая федеральных трасс. Мимо станции Тайга, огибая Томск – на Максимкин Яр, а далее – через административную границу Красноярского края. Подъехать к Ржавникам – с запада, через село Кундус. По мере движения Анфиса Павловна несколько раз выходила на связь, жаловалась на качество дорог, сетовала, что поездка отнимает больше времени, чем планировалось. Обстановка была спокойная. В десять вечера они проехали Кундус, в десять пятнадцать были в Ржавниках. Сотовая связь в районе отсутствует, но об этом мы позаботились – общались по спутниковым телефонам. Словно хирургическую операцию проводили в режиме реального времени, – Сергей Борисович невесело усмехнулся, – «Деревенька глухая, людей не видно, все спят уже… Воздух здесь какой-то странный, густой, много запахов… Вот входим во двор… Березин осматривает надворные постройки… Входим внутрь… Кашин проверяет периметр здания, Вебер открывает крышку подпола, мы спускаемся вниз, включили фонари…»

Варвара слушала Сергея Борисовича с открытым ртом. Триллер удался, и что-то подсказывало, что на счастливый конец рассчитывать не приходится.

– Потом минут на пять она отключилась, снова вышла на связь, были помехи – что неудивительно в глубоком подвале. У Анфисы Павловны подрагивал голос – но это было приятное возбуждение: они находились рядом с саркофагом.

«Это что-то удивительное, крайне необычное, я никогда в жизни ничего подобного не видела, – говорила Зелинская, – как жаль, Сергей Борисович, что я не могу отправить вам фото… но вы уже видели эту штуку на фотографиях Василия».

Им предстояло поднять саркофаг на поверхность, чтобы погрузить в машину – именно этим они и собирались заняться. Думаю, четверо крепких мужчин, включая Василия, легко бы справились. Анфиса Павловна отключилась.

Я ждал минут пятнадцать, решил позвонить. Вряд ли она участвовала в переноске тяжестей, без нее хватало «грузчиков». Зелинская не отвечала. Я перезвонил через пять минут – теперь ее телефон был выключен. Я начал волноваться, регулярно каждые десять минут пытался с ней связаться. Время было позднее, но я позвонил Малыгину, чтобы он связался со своими людьми. У Бориса Аркадьевича тоже не вышло. Мы ждали до утра понедельника, почти не спали. Никто на связь не выходил, телефоны заблокированы. Я дал ему совет не пороть горячку и не предпринимать необдуманных действий…

От Василия тоже никаких вестей. Пять человек, отправленных в командировку, просто пропали – именно в тот момент, когда, предположительно, загружали саркофаг в пикап…

– Давайте уточним время, – предложил я.

– Около одиннадцати вечера – плюс-минус. Уже стемнело. Там тот же часовой пояс…

– Как насчет полиции, Сергей Борисович? – вкрадчиво спросил я. – Понимаю, не самое удачное предложение, но ничего лучшего пока не придумали.

– Да бог с вами, – поморщился Якушин. – Полицию привлекать не надо. По крайней мере, до тех пор, пока не появится хоть какая-то ясность.

Я пожалел, что спросил. Мог бы и сам догадаться. Слишком деликатная тема. Государство нужно было информировать СРАЗУ, либо не информировать вовсе. Сергей Борисович допустил ошибку, решив, что принял все меры предосторожности. И теперь переживал, что невольно подставил людей. Он еще надеялся, что все обойдется, люди живы, а причины, по которым они молчат, лежат не в самой печальной плоскости. Он словно прочитал мои мысли, как-то оживился:

– Я пока не склонен предполагать худшее, Никита Андреевич. Что-то произошло – это очевидно. Даже будь проблемы со связью или что-то в этом роде, Анфиса Павловна нашла бы способ со мной связаться. Их могли временно вывести из строя, могли отнять телефоны и изолировать… По крайней мере, я очень на это надеюсь.

– Что, по-вашему, произошло? Только будем реалистами, Сергей Борисович. Саркофаг закрыт – окружающие люди в безопасности. Если снимут крышку, или уронят, разобьют во время переноски… драматические события произойдут не сразу, и ничто не мешает Анфисе Павловне позвонить. Вскрывать без вашей санкции они не будут – это понятно. Даже люди из ЧОП на это не пойдут, они дорожат своей работой и действуют по инструкциям.

– Можно допустить временное помешательство, – подала голос Варвара, – И тогда от драматических события до трагических – один шаг…

– Давайте не будем такое допускать, – поморщился я. – Проклятие мертвого младенца, все такое?

– Конечно, не будем, – отмахнулся от Варвары Сергей Борисович. – Все гораздо прозаичнее. На людей напали. Кто-то следил за ними, позволил вынести саркофаг, возможно, погрузить на машину… Я очень прошу вас, Никита Андреевич, посетить Тагаринский район и без шума выяснить, что произошло и где наши люди. Если при этом прояснится судьба артефакта, тоже неплохо.

Он был прав. Шумные экспедиции, да еще с привлечением силовиков, пользы бы не принесли. Действовать надо тихо. Случиться могло всякое. Молчание командированных еще не означает самого худшего.

– Время затягивать нельзя, – наставлял Сергей Борисович. – Вы сможете выехать через два, максимум через три часа? К ночи будете в Ржавниках, дальше действуйте по усмотрению, я в вашу работу вмешиваться не хочу. Для связи получите спутниковый телефон. Все необходимое возьмите с собой.

– Самое необходимое – это я, – проворчала Варвара.

Видимо, я резко дернулся – подлетела и гавкнула собака. Сергей Борисович повернулся, устремил на ротвейлера тяжелый взгляд. Собака засмущалась, махнула обрубком хвоста и снова улеглась, отвернув морду.

– Варвара Ильинична, вы что-то сказали? – спросил я.

– Что слышали, – буркнула Варвара. – Сергей Борисович, скажите ему. Он реально собирается ехать один? Это глупость высшего разряда. Он сразу привлечет внимание. А сколько глупостей он наделает в одиночку? Мы можем прикинуться семейной парой – приехали снять домик и пожить в уединении в сельской глубинке. Создадим соответствующий вид, и все будет естественно. Да, я очень зла на него – за проявленное свинство и все такое, и не скажу, что мечтаю находиться в его компании. Но зачем гробить наше дело, не успев его начать?

– О, боги… – Сергей Борисович сжал ладонями виски и скорбно уставился в пространство. – Я, право, не знаю, молодые люди, боюсь, что в этой ситуации затрудняюсь принять правильное решение. Пропали пятеро, и я не хочу, чтобы пропали еще двое… С другой стороны, Варвара Ильинична в чем-то права, она умна, проницательна, и ее способности могут помочь в трудную минуту. Вы хорошо сработались, когда расследовали дело Кротова и Марии Власовой – вы просто идеально дополняли друг друга. Что мешает вам сработаться и здесь? Не думаю, что вы подвергаетесь смертельному риску – и то, что пропали Зелинская с людьми Малыгина, выглядит очень странно. Люди, которые могут являться нашими конкурентами, действуют деликатно, на крайние меры идут только в крайнем случае…

А вот это было что-то новенькое. И даже для Варвары. В служебном помещении стояла гнетущая тишина. Молчали собака и Варвара. Сергей Борисович взял смартфон, что-то проверил, с недовольным видом положил обратно. Спутниковый телефон марки IRIDIUM, напоминающий старые сотовые аппараты с неудобной антенной, лежал на соседней тумбе – дисплей был затемнен и ни разу по ходу беседы не оживал. Мы находились в какой-то барокамере. Звуки из внешнего мира поступали в глухом и урезанном виде. По музею погребальной культуры бродили посетители, на улице у здания крематория просигналил автобус.

– Возникает еще одна деликатная тема, которую в сложившейся ситуации на кривой козе не объехать, – негромко сообщил Сергей Борисович. – Постарайтесь отнестись серьезно к тому, что я сейчас скажу. Это не безумие и не паранойя, уверяю вас. И писатель Дэн Браун со своими выкрутасами рядом не проходил. Существует некая международная структура, отделения которой находятся в разных странах мира, а представители есть даже в Сибири. Они ассимилированы с обществом, являются его частью. Это могут быть чиновники, банкиры, сотрудники правоохранительных органов – да, собственно, кто угодно. Когда поступают приказы – они выполняют свою «левую» работу. Присутствие этой структуры я ощущаю на своем учреждении, куда поступают очень любопытные артефакты и реликвии. Даже с некоторыми из этих людей… Впрочем, это лишнее, – опомнился Сергей Борисович. – Никаких имен, организаций, территориальных привязок; упомянем лишь, что это спецслужба организации, имеющей отношение к одной из ветвей популярной религии, гм… – Сергей Борисович откашлялся. Преследовало ощущение, что он находится не в своей тарелке. – Иногда работают непосредственно сотрудники этой структуры, иногда они привлекают людей со стороны – разумеется, за плату, не раскрывая себя. Организация старается действовать незаметно, в природе ее как бы не существует…

– Запрещена в России? – неуклюже пошутил я.

– С чего бы? – пожал плечами Якушин. – Организации не существует, зачем ее запрещать? Для простого обывателя она не представляет опасности, но вот касательно той ситуации, в которой оказались мы…

– Так, может, не стоит бередить лихо? – мягко поинтересовался я. Не знаю, как Варваре, а мне вдруг стало неуютно, заскребли под черепом недобрые предчувствия.

– Возможно, не стоило, – сокрушенно вздохнул Якушин. – Но мы уже шагнули в это болото, так что придется выпутываться. Не уверен, что мы имеем дело именно с этой структурой, но вероятность высока.