Текст книги "Особь"

Глава 13

На следующий же день по всем городским телеканалам было озвучено обращение к жителям мегаполиса: мол, примите меры предосторожности, в Южном округе действительно появился странный зверек, внешне напоминающий крысу, укусы которого ведут к необратимым изменениям в психике.

Градоначальник, который самолично редактировал текст обращения, распорядился, чтобы общая тональность была сдержанной: сеять среди населения панику не хотелось. Однако видеокадры жуткого существа, продемонстрированные по телевидению, были красноречивей всяких слов…

И уже спустя сутки Rattus Pushtunus стала в мегаполисе темой номер один. Многие смутно припоминали, что слышали рассказы соседей о «тушканчике»; многие вроде бы сами наблюдали подобных существ. В блогах и интернет-форумах то и дело появлялись новые фотоснимки афганской крысы, и теперь самые законченные скептики поверили, что это не мистификация или продукт «Фотошопа».

Паника если и возникла, то ненадолго. Кое-кто на всякий случай переехал за город, на дачи. Кто-то – подальше из Южного округа, к родственникам и знакомым в других районах. Врачи «Скорой помощи» зафиксировали несколько десятков сердечных приступов и инфарктов: якобы пострадавшие видели странное зубастое существо с огромными голубоватыми глазами.

Те же, у кого не болело сердце и не подпирало давление, бросились в аптеки – скупать крысиную отраву килограммами. Раздел «Зоотовары» в газетах бесплатных объявлений стал едва ли не самым читаемым: строчки «отдам котят в хорошие руки» подчеркивались многократно. У мусорных контейнеров исчезли все коты – их просто разобрали по квартирам.

Королем рынка стали крысоловки самых разнообразных конструкций и видов. Их десятками выставляли в магазинах прямо с утра, и уже к обеду в продаже не оставалось ни одной. Караванами покатили фуры с дешевыми китайскими капканами – их гирляндами вывешивали во всех ларьках на городских базарчиках. За какую-то неделю устройство для ловли грызунов стало обязательной деталью быта, особенно у жильцов нижних этажей. Владельцы богатых коттеджей за кольцевой предпочитали навороты посерьезней – продвинутые сигнализации с датчиками движения и самораскрывающимися сетками, чуткие напольные сенсоры и даже целые комплексы с портативными видеокамерами и дистанционным управлением. В загородных особняках появилась неожиданная мода на питонов – кто-то пустил слух, что эти гигантские змеи – самые страшные естественные враги крыс. Правда, за все это время не было зафиксировано ни одного случая поимки жутких существ; и домашние питомцы, и хитроумные приспособления создавали скорей иллюзию защищенности.

А вот с реальным количеством жертв Rattus Pushtunus было сложней. Мэрия распорядилась засекретить абсолютно все случаи укусов – иначе, как полагал градоначальник, ситуация в мегаполисе может полностью выйти из-под контроля. Каждый день, когда по улицам с сиреной летела «Скорая», прохожие невольно замирали и оборачивались. Вид милицейского автомобиля, несущегося с включенными проблесковыми маячками, и вовсе внушал неподдельный ужас: для жителей было очевидно, что где-то поблизости объявился очередной невменяемый. Начальник городской милиции, уже вышедший из больницы, также распорядился засекретить количество случаев немотивированной агрессии.

Однако все эти запреты привели к прямо противоположным результатам. «Народный телеграф» реагировал на все подобные случаи предельно чутко. Многочисленные описания нападений с летальным исходом, преувеличенные «очевидцами», заполонили едва ли не все блоги и форумы жителей Южного округа. По слухам, количество покусанных перевалило за тысячу, а количество их жертв исчислялось цифрой с четырьмя нулями. Страшней всего было другое: практически ни один человек, укушенный омерзительным существом, не выживал. Сценарий событий выглядел удручающе стандартно: сперва укус Rattus Pushtunus, затем инкубационный период в несколько дней, затем вспышка агрессии с многочисленными убийствами, а затем трагическая смерть инфицированного. И хотя милиция получила категорический приказ – не стрелять в подобных случаях на поражение, маньяки никогда не сдавались в руки правоохранителей, предпочитая бросаться с мостов или заканчивать жизнь под колесами грузовиков. А уж задержать их и вовсе не было никакой возможности. У всех укушенных словно бы просыпалась нечеловеческая сила: хлипкие старички с легкостью разбрасывали по несколько милицейских спецназовцев, молоденькие девушки без труда освобождались от наручников, и даже малолетние дети были способны на самые жуткие и кровавые подвиги.

А потому предложение главврача мегаполиса выглядело весьма рациональным. На очередном заседании Городского штаба он предложил следующее – мол, в случае укуса Rattus Pushtunus жертве следует не дожидаться окончания инкубационного периода, а немедленно обратиться в травмпункт, откуда покусанного должны эвакуировать в больницу и поместить на карантин в одиночную палату для наблюдений и лечения. Однако это разумное предложение было сразу же отвергнуто мэрией: в городской казне не было денег, чтобы организовать столько одиночных палат и содержать в них пациентов «лишь по подозрению». Да и способов лечения инфицированных пока что не существовало.

Прошло еще несколько дней, и ситуация на улицах незаметно накалилась. Страх, недавно казавшийся легким и далеким облачком на горизонте, теперь накрывал город свинцовой грозовой тучей, налипал на крыши и мостовые, невидимым ядом проникал в сознание горожан. Не было дня, чтобы на улицах не произошло какого-нибудь жуткого и бессмысленного убийства. Притом, как правило, брутальными убийцами становились еще недавно милые и уравновешенные люди, и что страшнее всего – дети. Случай с тихой зубрилой-пятиклассницей, хладнокровно зарезавшей осколком оконного стекла сразу трех человек, а затем бросившейся со школьной крыши, впечатлил даже самых хладнокровных.

В городе воцарилась подозрительность. Отцы не доверяли примерным дочерям, бабушки панически боялись любимых внуков, учителя запрещали школьникам приближаться к себе ближе чем на несколько метров. Ведь потенциальным убийцей мог стать кто угодно. В школах ввели обязательный и тотальный медосмотр: с самого утра детишек загоняли в спортзал, заставляли раздеваться и допускали к занятиям лишь после того, как школьный медик констатировал отсутствие следов укусов. В армейских частях категорически запретили увольнительные, притом медосмотры проводились там дважды в день; что может быть страшней целого танкового экипажа, инфицированного вирусом беспричинной агрессии? Вскоре две воинские части, дислоцированные в Южном округе, и вовсе были выведены за город, и это избавило горожан от ненужного риска.

В оружейных магазинах исчезли практически все средства самообороны – от малоэффективных пневматических пистолетов и газовых баллончиков до мощных помповых ружей, стреляющих жаканами. Газеты запестрели рубриками – «Как вести себя при встрече с подозрительными?», «Как поступать, если вы встретились с афганской крысой?», «Курс выживания на улицах для детей». Притом единственно действенным советом было – и при встрече с подозреваемыми в маньячестве, и при виде «тушканчика» следует немедленно убегать куда глаза глядят. Детские сады и школы споро обнесли рядами колючей проволоки и спиралями Бруно. Охрана элитных учебных заведений получила разрешение на электрошокеры и нарезное оружие. Нижние окна госучреждений закладывались мешками с песком, продовольственные склады отгораживались обваловками со сложными системами сигнализаций.

К вечеру улицы словно бы вымирали – многие почему-то думали, что инфицированные вирусом агрессивности предпочитают орудовать лишь в темное время суток. Один за одним закрывались стихийные вечерние рынки у станций метро. Даже круглосуточные магазины – и те переставали работать. Лишь по проезжей части то и дело проезжали милицейские машины, да по тротуарам вышагивали суровые патрульные, обутые в высоченные рыбацкие бахилы до бедер; считалось, что эти бахилы, усиленные мощной стальной оплеткой, не по зубам мерзким тварям. Впрочем, эти меры вряд ли могли стать эффективными: ведь крысы прекрасно передвигаются по наклонным плоскостям, так что любая из них могла броситься на человека и с высоты. Таким образом, жертвами Rattus Pushtunus могли стать и малолетние детки, и охранники школ, и сами правоохранители, вооруженные к тому же табельными стволами.

Больше всего работы было у патологоанатомов. Все холодильники городских моргов были забиты – трупы замораживали жидким азотом и складывали просто в коридорах.

И никто не мог сказать, когда все это закончится…

Глава 14

Вот уже пятый день старший патологоанатом больницы скорой помощи Александр Иванович практически не вылезал из морга. Правда, теперь он почти не занимался вскрытиями, передоверив это рутинное занятие ассистентам. Руководство поручило ему куда более ответственную и деликатную работу: изучение трупных материалов вновь поступивших покойников.

Сидя за столом своего кабинета, патологоанатом то и дело влипал глазницей в визир микроскопа, дотошно исследуя срезы тканей. Случайная догадка об «омоложении» организмов укушенных афганской крысой подтверждалась с пугающей очевидностью. Александр Иванович пунктуально затребовал все медицинские карты покойных и тщательно их изучил. У большинства из них оказался целый букет серьезных заболеваний: ишемическая болезнь сердца, опускание надпочечников, язва желудка, грыжа… И анатомирование, и детальное исследование еще недавно пораженных органов свидетельствовало об их невероятной реанимации, и притом – произошедшей в удивительно короткие сроки, не более чем за пять-семь дней. Объяснить это с точки зрения науки не представлялось возможным. Равно как и фантастический предсмертный прилив сил у всех, инфицированных «вирусом бешенства». Хотя причинно-следственная связь между укусом Rattus Pushtunus и всеми этими чудесными метаморфозами вроде бы не вызывала сомнений.

Откинувшись на спинку стула, прозектор налил себе чаю из термоса и отрешенно закурил. Оконное стекло безжалостно отражало его постаревшее, осунувшееся лицо. Из-за неплотно прикрытой двери секционного зала то и дело доносилось позвякивание инструментов, скрежет хирургических пил, хруст ломаемых костей. Ассистент Валера, привлекший к неотложной работе друзей-интернов, потрошил покойников с утра и до вечера. И хотя за восемнадцать лет работы в морге Александр Иванович давно уже привык к этим звукам, теперь они почему-то заставляли его вздрагивать.

Он принялся помешивать чай ложечкой, однако тут же ее отложил: резкое дзиньканье металла о стекло навевало невольные сравнения с характерным лязгом трепана. Чай остывал, постепенно подергиваясь рваной асфальтовой патиной. Табачный дым поднимался к потолку причудливым размытым растением из мрачной сказки. За окнами незаметно темнело, воздух постепенно становился густо-фиолетовым, но и этот тревожный цвет неотвратимо вымывался непроницаемым угольным мраком. Сигарета в прокуренных пальцах не успела истлеть даже до половины, как во дворе сгустились липкие, словно запекшаяся кровь, сумерки. В чернильно-черном небе тревожно заполыхали летние зарницы, и их отблески зловеще отражались во влажной листве сада.

Мысли Александра Ивановича шли огромными закругленными траекториями, точно планеты-спутники вокруг Солнца. И всякий раз, описав полный круг, мысли эти возвращались в исходное положение – к невероятному, фантастическому омоложению организма.

Он никогда бы не поверил этому, если бы не убедился воочию, проведя несколько дней перед микроскопом. Поглядывая на стол, заставленный бесчисленными колбами с реактивами и пробирками со срезами трупных тканей, патологоанатом лишний раз убеждался – у него появился невероятный, фантастический шанс. Как врач, он прекрасно понимал: его небольшая, но неоперабельная опухоль гортани рано или поздно перейдет в метастазы – это лишь вопрос времени. Год, максимум полтора – и он ляжет на цинковый столик со стоками для жидкостей, и ассистент Валера, который наверняка сразу же пойдет на повышение, будет потрошить недавнего начальника, вываливая в цинковый тазик внутренности, комментируя увиденное с профессиональным цинизмом. А когда зашьют в тело порванные резиновые перчатки, тампоны и прочий медицинский мусор, выдадут единственной дочери с ритуальной фразой «сосчитайте количество золотых зубов во рту покойного и распишитесь вот тут».

Взгляд Александра Ивановича упал на смятую газету, в которую были завернуты утренние бутерброды.

– «Инфицированные вирусом агрессивности полностью теряют чувство самоконтроля и ощущение опасности, что неминуемо приводит их к смерти», – прочитал прозектор и хмыкнул недоверчиво. – Да неужели? А транквилизаторы? А барбитураты? Столько же препаратов есть! Да и не бывает такого, чтобы человек в здравом уме и твердой памяти не мог себя контролировать!

Сигарета то и дело гасла, и Александр Иванович нервно щелкал зажигалкой, прикуривая. Докурив, он неожиданно ощутил, что его почему-то бьет мелкая дрожь, словно в похмелье. За окном ритмично шаркал метлой дворник, и каждый скребущий унылый звук царапающей асфальт метлы раздирал нервы. Хотелось бежать куда подальше – только бы не вдыхать тяжелый удушливый запах сырого мяса, не слышать хруст ломаемых костей, не вздрагивать от звяканья скальпелей в стерилизаторе.

Допив остывший чай, прозектор накинул куртку. Уже одеваясь, он вновь взглянул на мятую газету.

– «Установлено, что опасный грызун исключительно плотояден. Ведет преимущественно ночной образ жизни. Среда обитания – теплотрассы, подземные коллекторы, подвалы домов, любые сухие и теплые места», – вполголоса прочитал он и, постояв задумчиво, вышел из кабинета, но тут же вернулся, чтобы прихватить газету с собой.

Малолитражка Александра Ивановича была припаркована в больничном дворе. Нырнув в теплый металлический пузырь, он завел двигатель, выехал за ворота и, постояв на перекрестке, покатил в сторону своего дома, стоявшего в самом конце Южного округа.

Машина с рокотом вкатилась на горб путепровода, проскочила под грохочущей аркой моста и выехала на проспект. Улицы были почти пустыми – лишь кое-где на фоне серых стен прорисовывались огромные тени патрульных да чиркали проблесковые маячки милицейских автомобилей. Мертвенным светом светились окна домов, и телевизионные антенны на крышах упирались в небо кладбищенскими крестами. Обгоняя урчащий автобус, патологоанатом поймал себя на сравнении самоходной жестяной коробки с консервной банкой, плотно набитой несвежей человечиной.

До дома было рукой подать, однако Александр Иванович не спешил парковать машину в собственном дворе. Идея, зародившаяся еще в кабинете морга, прорастала в мозгу неудержимо, словно молодая трава под асфальтом.

– Значит – теплотрассы, подземные коллекторы, подвалы домов, любые сухие и теплые места, – вполголоса процитировал он прочитанное в газете. – Значит, плотоядные… Очень хорошо.

Недалеко призывно светилась мертвенно-желтая вывеска «Макдоналдса» – несмотря на чрезвычайное положение, уличный фастфуд все еще работал по ночам. Подобно многим заведениям, этот ресторан теперь ограждала спираль Бруно. У стеклянной вертящейся двери стояло двое охранников в кевларовых бронежилетах, с автоматическим оружием. Внимательно осмотрев ночного посетителя с головы до ног, они кивнули старшему по залу – мол, все в порядке, вроде бы не маньяк.

– Что-нибудь с мясом дайте, – попросил патологоанатом, оглядывая светящееся рекламное табло над головами продавцов. – Кусочки жареной курицы и гамбургер? Подойдет. Да, да, и того, и того, по две большие порции. Упакуйте с собой.

Отъехав с паркинга, Александр Иванович развернулся и повел автомобиль не в сторону дома, а к Промзоне – окраинному району, заставленному однотипными зданиями унылой промышленной архитектуры. Район этот, неуловимо напоминавший заброшенное кладбище, и в светлое время суток был малолюден. Теперь же тут не было ни единого человека – проезжая по улице, прозектор не заметил даже припаркованных на обочине автомобилей. Что, впрочем, не удивляло. Почти все предприятия Промзоны были закрыты уже пятый день – люди отказывались там работать за любые деньги. По слухам, страшных тварей тут многократно видели даже днем, и можно было не сомневаться, что с наступлением темноты они тут просто кишели.

Зыбкий свет полной луны причудливо подсвечивал улицу и кирпично-бетонные строения, придавая пейзажу сходство с полутемным аквариумом. Огромная заводская труба вздымалась над Промзоной, словно дубинка первобытного дикаря. Алые маячные огоньки на ее вершине терялись в ночи, расплываясь едва различимыми кровавыми пятнами.

Александр Иванович заглушил двигатель, хлопнул дверкой, открыл багажник. Внутри, сбоку запасного колеса, лежала пустая жестяная канистра.

Помахивая канистрой, прозектор двинулся во влажную темноту. Он точно знал, что неподалеку есть спуск в теплотрассу (когда-то он прирабатывал в милицейской экспертизе и несколько раз выезжал туда за трупами бомжей). Подсвечивая путь мобильным телефоном, он довольно быстро отыскал бетонный куб. Осмотрелся, подобрал кусок арматуры, с хрустом взломал хлипкий запор…

Из темноты густо пахнуло пылью, высушенным дерьмом и вонью нагретых за день асбестовых изоляторов. Прозектор открыл канистру, бросил внутрь покупки из «Макдоналдса» и, не закрыв канистру, вышел наружу, оставляя дверь приоткрытой. Он знал наверняка: обычная крыса, попади она в металлическую емкость с узким горлышком, никогда не выберется наружу. Правда, неизвестно было, распространяется ли это правило на афганских крыс, однако другого способа добыть Rattus Pushtunus у него не было.

Теперь предстояло ждать, когда крыса, привлеченная запахом угощения, залезет внутрь канистры. И хотя «ждать и догонять» хуже всего, Александр Иванович готов был поклясться, что ждать все-таки гораздо хуже…

Глава 15

Бомж Вова Баклажан приподнялся на локте и напряженно прислушался. В темном и душном бункере было тихо. Лишь в коридоре то и дело журчало в трубах, да в вентиляционной шахте изредка подвывал ветер. И хотя эти звуки были для бомжа привычными, теперь они почему-то навевали безотчетную тревогу и желание как можно быстрее покинуть подземелье.

Осторожно, будто бы опасаясь кого-то потревожить, он похлопал себя по карманам, чиркнул спичкой. Пляшущий огонек выхватил из темноты шершавые бетонные стены, черные кабели над головой и драный ватный матрас на замусоренном полу.

Вот уже третий день он избегал ночевать в одном и том же месте. Возвращаться в обжитую подземную комнату, где произошло нечто невообразимо кровавое, ему не хотелось. Приходилось постоянно менять места ночевок: бойлерная, узкий аппендикс технического коридора, заброшенное бомбоубежище… Вова Баклажан и сам не мог сказать, кого он больше боялся: бывшего товарища, обезумевшего после укуса зубастой твари, или же саму крысу. Все эти ночи, проведенные в разных местах, бомж спал предельно чутко, просыпаясь от малейшего шума. Скомканные газеты, предусмотрительно разбросанные даже на дальних подступах к месту очередного ночлега, были единственной надеждой на спасение. И двуногие, и четвероногие твари не могли подобраться к нему бесшумно.

Спичка догорела, и он зажег еще одну. Ничего подозрительного вроде бы не наблюдалось. Однако звериное чувство опасности, выработанное за последние дни, подсказывало: что-то тут не так. Бомж поднялся во весь рост, и его огромная тень мгновенно взметнулась под потолок. Осторожно впечатывая подошвы сапог, он неуверенно двинулся в сторону коридора. И тут же остановился, ощутив на себе чей-то пронзительный ненавидящий взгляд. От неожиданности обитатель подземелья застыл на месте, выронил спичку, да так и остался стоять в темноте, боясь повернуть шею. Омерзительный, леденящий душу страх заползал в душу, словно невидимый паралитический газ. Он понимал: теперь лучше не оборачиваться, а спокойно, без резких движений выйти в коридор. Глаза его постепенно привыкали к темноте. Зрение смутно различало шероховатые плоскости, подкрашенный далекой электролампой прямоугольник выхода, ржавые металлические скобы на стенах, чем-то неуловимо напоминающие ребра скелета. Под подошвой что-то хрустнуло, бомж резко отдернул ногу от пола да так и застыл, боясь опустить ступню.

К счастью, он вспомнил про мобильник. Им вполне можно было подсветить пол. Судорожно нащупав телефон в кармане, он нажал на кнопку, и экранчик тут же загорелся ровным мертвенным светом. Ничего подозрительного на полу не было: несколько смятых газет, битое стекло, грязные клочья ваты, мелкое кирпичное крошево…

Внезапно за спиной послышался резкий писк. Бомж инстинктивно втянул голову в плечи и осторожно обернулся.

И тут тишина подземного бункера вдребезги разлетелась от его хриплого вопля. В небольшой нише под самым потолком сидела огромная крыса. Омерзительный голый хвост то и дело подрагивал, будто плеть нетерпеливого садиста. Скошенные двойные резцы тускло блестели, словно инструмент палача. Но больше всего впечатляли глаза: огромные, как бы подсвеченные изнутри ровным голубоватым светом, они смотрели на человека в упор, не мигая. Резкий крик совершенно не испугал животное. Крыса даже не дернулась – лишь длинный хвост на какую-то секунду изогнулся крючком и тут же выпрямился. Его острый, словно иголка, кончик чирканул по бетону, и глаза засветились с еще большей агрессией.

Вова Баклажан почему-то позабыл о своей дубинке, стоявшей в углу. Да и вряд ли бы она ему теперь помогла. Продолжая смотреть на крысу, словно загипнотизированный взглядом ее жутких льдистых глаз, он осторожно попятился к выходу задом. Мерзкое существо приподнялось на задние лапки, вытянуло острую усатую морду и вновь агрессивно запищало, явно изготовившись к прыжку… У бомжа аж уши заложило от этого писка – словно острейшая ледяная иголка вонзилась в мозг!

Продолжая пятиться к выходу задом, он поскользнулся, выронил мобильник, однако поднимать его не стал, а развернулся и побежал по бесконечному коридору. Несколько раз он падал, поднимался, затем вновь падал… Кровь мерно приливала к вискам, сердце отчаянно билось в груди, грозя выскочить в любую секунду. Задев тяжелыми бахилами за бетонный выступ, беглец неуклюже распластался на полу, заскрипел зубами от боли, с трудом поднялся и, прихрамывая, с ускореним рванул по металлической лестнице, ведущей наверх. Загремело железо под литыми подошвами, гулкое эхо зловеще рассыпалось внизу, по коридору. Беглец понимал: лучше не оборачиваться, чтобы не встречаться взглядом с кошмарным голубоватым свечением крысиных глаз, лучше еще хоть сто раз упасть, но выскочить отсюда как можно быстрее.

До спасительной дверки оставалось всего два пролета. Бомж уже видел круглое слуховое окно над дверью. И тут его слух различил скрежет проворачиваемого замка в двери. Вжавшись в стену, Вова Баклажан присел на корточки, инстинктивно прикрывая лицо локтем. Сверху заскрипели петли, послышались шаги, и обострившийся слух различил обрывки, ошметки фраз:

«…очень обширные коммуникации…», «…по нормативам положено две дымовых шашки с отравой на сто квадратных метров площади…», «…пусть милиция первой спускается, сами не пойдем…».

Слово «милиция» заставило его невольно вздрогнуть. Кто знает – не собираются ли на него повесить те необъяснимые и кровавые события в подземной коммуне, свидетелем которых он, к счастью, так и не стал?

Возвращаться под землю было страшно. Однако перспектива встречи с правоохранителями выглядела еще страшней. Согнувшись в три погибели, Вова Баклажан соскользнул со ступеньки и, стараясь не шуметь, прошмыгнул в небольшую узкую галерею, незаметную с лестницы. По металлическим ступенькам загремели подошвы, совсем рядом мелькнул форменный рукав милицейской куртки с шевроном.

– А вот противогазы лучше надеть сразу, – сурово произнес некто невидимый. – Не забываем, что это отрава. Бросаем – и сразу уходим.

Меньше чем через минуту темные тени, уменьшаясь в размерах, растворились в густой полутьме магистрального коридора.

Подземный житель хотел было тут же подняться наверх, однако быстро сообразил: ведь менты наверняка могут оставаться и у входа. Разумней всего было пройти несколько сотен метров галереей и подняться на поверхность через вентиляционную шахту недалеко от станции метро.

Пригнув голову, он осторожно двинулся по темному ходу. Под ногами что-то зловеще похрустывало, локти и плечи то и дело задевали за какие-то невидимые во тьме выступы, однако Вова Баклажан не обращал на это внимания. Он знал: минут через пятнадцать узкий коридор закончится просторной освещенной площадкой, откуда можно будет в считаные минуты подняться на улицу.

Неожиданно обоняние явственно различило запах чего-то горелого. В горле запершило, словно сотни невидимых иголочек впились в гортань. Тяжелое удушливое амбре сочилось откуда-то сзади. Запах гари был тяжелым, тошнотворным, буквально выворачивающим наизнанку. Бомж несколько раз кашлянул и, с трудом подавив в себе рвотный позыв, ускорил движение вперед. До спасительной площадки с вентиляционной шахтой оставалось метров тридцать, не больше.

И тут впереди отчетливо сверкнули несколько ярких голубоватых огоньков. Огоньки эти, словно язычки адского пламени, то тускнели, то наливались пронзительным холодным люминесцентом, то почти полностью гасли. Вова Баклажан остановился и присел испуганно. Чиркнул спичкой – и тут же невольно отпрянул, ударившись затылком о стену…

Прямо перед ним, в каком-нибудь метре, застыло несколько крыс – тех самых. Гнусные существа стояли абсолютно недвижно, словно статуэтки в мастерской безумного скульптора. Лишь тонкие, словно проволочные усики чуть заметно подрагивали, нервно дергались кончики хвостов, да вздыбленная шерстка на загривках угрожающе вздымалась.

– А-а-а-аааа!.. – истошно закричал бомж и, развернувшись, побежал обратно.

Теперь встреча с милицией не казалась для него худшим из зол. Он был готов ко всему – даже взять на себя самое кровавое преступление, только бы не встречаться взглядом с этими жуткими глазами…

А странный дым, стлавшийся спереди, все густел, коварно заползал в горло, в легкие, незаметно проникал в кровь… Бомж чувствовал, что теряет сознание. Внезапный приступ удушья заставил его остановиться, закашляться и скорчиться в три погибели. Неожиданно его вырвало какой-то густой кровавой массой, и беглец сразу же ощутил в себе силы бежать дальше.

И тут его левую руку обожгло пронзительной болью! Оглянувшись, он заметил, что на локте что-то висит. Он попытался сбросить мерзкого грызуна, но безуспешно: острые, как зубья капкана, резцы пронзали руку до самой кости. В этот момент над ухом агрессивно запищало. Вова Баклажан бросился на пол ничком, прикрывая голову ладонями. И тут же несколько грызунов безжалостно впились в его затылок, в уши и в спину…

Это было последнее, что зафиксировало его затухающее сознание: густая волна невидимого тошнотворного газа накрыла его с головой и словно поволокла в бездонный дьявольский омут…