Текст книги "Духовник Н.В. Гоголя (К переоценке его характеристики)"

В городе Ржеве он служил до конца своей жизни. Причем, 13 лет был в Спасо-Преображенской церкви, а остальные восемь лет – в Успенской, где числился штатным протоиереем.

Это, так сказать, его послужной список, формуляр, мало говорящий нам о жизни и деятельности приснопамятного о. протоиерея.

Теперь перейдем к описанию и характеристике его воззрений, жизни и деятельности.

Как мы раньше уже говорили, о. Матфей был строгим постником: по преданию, он навсегда отказался от мяса по получении диаконскаго сана. И с тех пор, вплоть до последних минут своей жизни, он не нарушал давным-давно данного обета, никогда не ел мяса, даже не любил смотреть, когда другие его ели. Его добрая, чуткая душа не позволяла ему примирится с видом страданий бессловесной Божьей твари, и он, следуя заповеди Творца, «блажен, иже и скоты милует», не желал быть участником убийства ни в чем неповинных тварей и отказался от мяса. Правда, рыбу он ел, но только в скоромные, а не постные дни, ел очень мало, но не смущаясь ничем, ибо пример сего подавал ему Сам Христос Спаситель, неоднократно питавшийся печеною рыбою.

Еще два слова к характеристике его поста. О. Матфей посты соблюдал так, что в первую неделю великого поста, в последнюю, а иногда и во вторую совсем ничего не ел. Никакого вина и напитков не употреблял в течение всей своей жизни и первые десять лет своего служения а Ржеве, кроме воды, ничего не пил. Только под конец своей жизни, когда силы ослабели, когда энергия угасла, когда усталость сковывала его руки и ноги и овладевала им всецело, только в это тяжелое для простудившегося старика время он подкреплял себя кофе. Причем, постясь, он не делал, как фарисеи и лицемеры. Другими словами, он никогда и никому не трубил о своем постничестве. Напротив, он даже скрывал свой пост и нередко случалось, что в гостях он отступал от принятого им обычая.

Нужно еще отметить его величайшую любовь к храмам Божиим. Видя в них огромную воспитательную силу, о. Матфей старался старенькие церкви подновить, бедненькие – обогатить утварью, тесненькие – расширить, а где совсем не было храма, там выстроить. И все это делал он не на готовенькие денежки, не на церковные средства, а силою своего духа. Ему противодействовали, но он не обращал на тех внимания. Его поднимали в иных случаях на смех, но это не озлобляло его, не охлаждало, а еще более вдохновляло. Ему указывали на неосуществимость затеянного им дела, но он с верой в Божью помощь принимался за то, что уже раз наметил себе.

Так, еще будучи диаконом в Осечне, он обратил внимание на пришедшую в ветхость колокольню. Потужил, поскорбил и взялся за дело. Стал увещевать крестьян к пожертвованиям на ремонт колокольни, стал просить богачей помочь им поставить новую колокольню, стал всех звать к созданию храма. И вот, как бы в ответ на его могучий призыв, полились обильные пожертвования. Только один генерал, стоявший в стороне от этого дела ничего не давал, даже и своим крестьянам запретил что-нибудь давать. Но запрещения тут не помогали. Жертвовали тайно. Об этом скоро узнал архиепископ и сейчас же устранил тормозившего работу генерала от участия в деле, а о. Матфея, без прошения с его стороны, назначил священником в село Диево. В Диеве и в Эське были приличные храмы, но зато были бедны утварью. По своем приезде о. Матфей сразу же принялся за благолепие храмов и в короткое время обновил их: покрыл стены живописью, завел хорошую ризницу, снабдил церкви новыми колокольнями. Когда же он был в Ржеве, то там за сорок тысяч выстроил Вознесенскую церковь на Преображенском кладбище, расширил тесный соборный храм, богато отделал его, одарил утварью и на все это не истратил ни одной казенной копейки. Более того, он находил возможность жертвовать даже бедным восточным храмам.

О. Матфей заботился не только о благолепии храма, но и о том, чтобы все присутствующее в храме вели себя чинно, тихо, сообразно святости места. Если же кого замечал в непристойном поведении, сейчас же делал выговор ему. Причем, не обращал никакого внимания на то, барин ли то будет, либо мужик.

Вот прекрасный пример. Когда о. Матфей был еще диаконом в с. Осечне, он как-то заметил, что главный прихожанин, помещик N... беседовал и смеялся в храме. Он об этом сообщил местному священнику и просил его вразумить этого человека. Священник поручил это сделать диакону. И о. Матфей кротко обличил помещика. Тот, конечно, обиделся и поклялся себе приложить все старания к тому, чтобы выжить из Осечни «неблагопристойнаго» диакона. Началось дело, как всегда водится, с доносов. Помещик писал архиепископу:

«Диакон вопреки закону учить народ, ходит с ним по деревням и чем-то сумел привязать к себе не только прихожан, но даже и весь причт, и самих священников. Распоряжается, как ему хочется, и все его слушаются».

В заключение доноса помещик просил архиерея убрать от них о. Матфея.

Преосвященный Филарет (впоследствии митрополит московский) посмотрел на дело иначе. Он затребовал от местного благочиннаго необходимые об о. Матфее сведения и, по получении и рассмотрении их, предписал благочинному отправиться в Осечну и в присутствии причта передать диакону Константиновскому благословение от архиепископа за его примерную жизнь и полезную деятельность.

Требуя от других благоговейного поведения в св. храме, о. Матфей и сам подтягивал себя и стремился быть в этом отношении образцом для других, проявляя такое рвение ко святому Божьему дому и такое благоговение во время священнодействия, о каком редко теперь приходится слышать. В церковь он приходил всегда первым, а уходил последним. Если, случалось, опаздывал звонарь, то о. Матфей не обращая внимания на свой сан и на свой возраст, сам начинал звонить до прихода звонаря. Когда же опаздывали чтецы или же прислужники, то о. Матфей до их прихода все делал сам. Сам читал, сам пел, сам раздувал кадило. А когда являлись запоздавшие, он не гневался, не кричал, а только говорил о том, что причту следует подавать пример ревности, усердия и благоповедения.

Все церковные правила о. Матфей исполнял до мелочей. В алтарь никого не пускал. Причетников заставлял надевать стихари во все дни, когда только совершалась служба и т.д.

Что любил он, так это совершать литургию. Редкий день обходился без нее. Он служил почти ежедневно. Причт негодовал, тяготился, а причетник – так бранился в лицо. Но о. Матфей все это переносил с большим хладнокровием, а когда ярость низших членов причта доходила до крайних пределов, тогда о. Матфей смиренно кланялся хулившим его в ноги и просил у них прощения.

Замечательно еще то, что о. Матфей так высоко смотрел на таинства, что когда приходилось ему совершать например, крещение, то он ничего не ел с самого, утра, хотя бы крещение было назначено на вечер.

Дар слова у о. Матфея быль необыкновенный. Речь у него лилась рекой, и он мог, увлекая слушателей, говорить по несколько часов. Он быль неистощим и не имел нужды в утомительной подготовка к проповеди. Он сразу обнимал представляющуюся ему тему и говорил всегда громко, живо, увлекательно. Обличения его пробуждали раскаяние, угрозы наводили ужас, мольбы его растрогивали.

Этот, данный ему Богом талант, о. Матфей никогда не зарывал в землю. Напротив, он всегда пускал его в оборот, постоянно культивировал его и не давал ему заглохнуть. Так, когда он был еще диаконом и когда ораторские его способности в должной степени не развились, он уже тогда, чувствуя свои способности, решил употребить их на благо. Он попросил у своего священника разрешения ходить в праздники по деревням и учить безграмотных крестьян Закону Божию. Священник охотно благословил его на это дело и молодой отец диакон с ревностью предался этому новому занятию. Сперва по местам выходили неприятности, потом же дело пошло так успешно, что священники, видя в своих прихожанах значительную перемену к лучшему, стали даже просить его проповедовать не только по домам, но и в храме.

Он учил всегда и всюду. Или, как говорит апостол «временне и безвременне». Пред совершением таинств объяснял народу их значение. Исполняя требы, поминая усопших, соборуя, причащая умирающих – говорил поучения. Нередко собирались у него на дому. Для оживления внимания он пел с прихожанами псалмы и духовные песни. Результаты такой деятельности скоро сказались. В шумном селе реже раздавались соблазнительные песни, их сменили церковные напевы, и даже дети, вместо игр, пели: «Царю Небесный», «Богородице Дево, радуйся», «Святый Боже» и т.д. Нравственность поднималась; буйства, драки, ссоры отходили в область предания. Чувствовалась истинно христианская жизнь. Сказывалось действие благодати. Все это видели, чувствовали, понимали и потому так горячо благодарили о. Матфея, так усердно, вдохновенно прославляли Бога, воздвигнувшего среди них такой яркий светильник веры.

Из всех добродетелей о. Матфея наиболее видной, наиболее славной является милосердие.

Он никому не отказывал. Всем делился с неимущими. В воскресенья и в праздники он собирал к себе в дом бедных и нищих, с ними обедал, часто даже сам прислуживал у стола. Всех приходивших к нему странников он принимал к себе как братьев во Христе, как бы ни было у него тесно, в каких бы тяжелых обстоятельствах он ни находился.

Он жил, будучи переведен во Ржев, на квартире. Прихожане собрали ему для покупки дома достаточную сумму денег и вручили ее ему. Но чрез несколько дней он все эти деньги роздал бедным, нищим, больным. Узнав об этом, прихожане вторично собрали ему денег для покупки дома и уже не ему отдали их, а жене. И дом был куплен, даже в два этажа. Это обстоятельство еще более развернуло благотворительную деятельность о. Матфея. Весь нижний этаж даже был отведен под странников, которые получали здесь стол и все необходимое. Некоторым он давал деньги на дорогу, душеполезные книжки. Во Ржеве все странники и богомольцы шли прямо к нему. Число их доходило иногда до 40 в день.

Делая доброе дело, о. Матфей старался, чтобы никто об этом не узнал, даже домашние его. Один ржевский приказчик растратил хозяйские деньги и решил было утопиться. О. Матфей, случайно узнавши об этом, дал ему 500 рублей, но просил молчать.

С нищими о. Матфей делился последним. Вот любопытный пример. Раз зимою нищий просил у него теплый подрясник. Не имея ничего другого, о. Матфей дал ему свой теплый кафтан и прибавил еще шапку. Его мать стала упрекать его за это. Упав ей в ноги, он со слезами сказал: «Прости меня, матушка; во всем готов я тебя слушать, а в этом сам Бог не велел мне тебя слушать».

За все это Господь помогал ему настолько, что никогда его семейство и принятые им странники не оставались голодными. Часто Господь испытывал его веру, доводил его как бы нарочно до последней степени скудости, и когда в подобных обстоятельствах о. Матфей проявлял всю непоколебимость своей веры, Господь облегчал его, посылал к нему неизвестных богатых благотворителей, которые выручали из беды и его с семьей и его бедных пришельцев.

Любовь о. Матфея ясно выражалась в том, что он никогда никого не осуждал. Осуждение он считал одним из самых великих, преступных грехов и называл его дерзким присвоением прав Творца. В ближнем он искал не недостатков, а добрых качеств, что располагало его ко всем.

Он был приветлив и равен со всеми, ненавидел лесть и унижение. Был прекрасным семьянином. Ничего не делал важного без совета с матерью. Сам живой, остроумный – эти свойства старался он развить и в своих детях. Детям не позволял сидеть без дела, носить щегольскую одежду, не терпел в своем доме мирских развлечений. Часто в зимние вечера, усадив семью за работу, он читал им вслух Евангелие или Четьи Минеи.

Да, светла была его жизнь, но нашлись же люди, как мы видели выше, которые назвали его фанатиком, святошею, лицемером.

Теперь несколько слов о последних днях его добродетельной и подвижнической жизни.

К осени 1850 года о. Матфей стал видимо слабеть. Его мучило удушье. Он уже не мог с такой энергией предаваться делу, как раньше. И это его угнетало. Тем не менее он не опускал рук. Что можно было, он делал и теперь. Так, ежедневно служил, проповедовал, принимал и кормил больных, украшал собор и т.д. По просьбе нескольких невинно преданных суду ржевцев, он ездил в Санкт-Петербург. Но и там не изменял своей простой трудовой жизни.

С наступлением весны появилась сильная опухоль в ногах и удушье усилилось. Последний год он не мог даже ложиться. Не смотря, однако, на это, он еще усугубил строгость жизни. Изнуренный постом, устав от богослужения, от долгой домашней молитвы, не в силах уже спать – он все исполнял свой долг.

В начале 1857 года окончательно выяснилась его болезнь. Настал Великий пост. Он ежедневно служил и проповедовал. Первым приходил к утрене, замирающим голосом начинал службу. Ходя по церкви, пошатывался, но к концу делался крепче, а во время литургии так оживлялся, что трудно было думать, что служит умирающий. И всякую литургию он говорил в духе кротком, увещательном, как завещание детям отходящего отца. В субботу третьей недели, 9 марта, он в последний раз пришел в устроенный им собор, говорил слово, но выйти из собора он не мог и был вынесен на руках.

Почувствовав приближение смерти, он стал готовиться, 12 марта исповедовался, причащался, соборовался. С этого дня до смерти он не принимал никакой пищи. В день смерти, 14 апреля, он в последний раз исповедовался, пересказал все грехи, сделанные им с детства, сам приобщился, потом молился до 10-го часа. Тогда он лег, в первый раз за всю длинную болезнь. Глаза его были обращены к иконам и в половине одиннадцатого часа он вздохнул в последний раз (Биография о. Матфея, составленная Е. Поселянином. См. «Русские подвижники. 19-го века». Изд. 3-е, 1910 г. СПб., стр .410–426). Его не стало.