Текст книги "Адъютант палача. Книга 2"

Глава 6

Ранее мне не приходилось бывать в казематах Петропавловской крепости. Это касается обоих миров – или реальностей, кому как удобнее. Не скажу, что здесь совсем ужасно, но атмосфера немного давит. Надо учитывать, что допрос проходил не в Алексеевском равелине, где расположены камеры. Для вдумчивых следственных мероприятий использовался вполне комфортный и просторный кабинет. Здесь было светло и тепло, да и помещение оказалось достаточно большим. Оно и немудрено, с учётом количества присутствующих людей.

Саму Следственную комиссию возглавлял Муравьёв, но допросы он не посещал. Непосредственно делом занималась целая группа дознавателей во главе с тайным советником Карниолин-Пинским. Со стороны жандармерии дело курировал Мезенцов, а канцелярию Е. И. В. представлял мой непосредственный начальник граф Шувалов.

Кстати, начальник третьего отделения был весьма примечательной личностью. Генерал-майор и обер-полицмейстер столицы в тридцать лет. Понятно, что легко расти в чинах, когда твой папа обер-гофмаршал, член Госсовета и управляющий Зимнего дворца. Но Пётр Андреевич успел отличиться не только в Крымскую. Граф успешно выполнял возложенные на него поручения, включая дипломатические. В качестве главы полиции наш герой особых успехов не имел, но навёл в ведомстве порядок и осуществил ряд полезных нововведений. Далее Шувалов руководил департаментом общих дел МВД, откуда и был переведён в третье отделение. С учётом того, что ранее эту должность совмещал глава жандармов, назначение не являлось шагом назад. Думаю, граф готовится как будущая замена Муравьёва. Хотя его могут направить набираться опыта на иную должность с повышением в звании.

Если брать моё представление непосредственному начальнику, то всё прошло быстро и немного забавно. Глава отделения прекрасно знал, чей я человек, и принял достаточно доброжелательно. Помогло, что старший Шувалов и Муравьёв являлись союзниками, а сын ценил мнение своего отца. На вопрос, как лучше всего бороться с бунтовщиками, я ответил – вешать. Начальство рассмеялось и отправило меня работать. Я специально изобразил из себя не особо умного боевика, которого в свете считали ручным псом Муравьёва.

Назначение я получил в первую экспедицию, или отдел, который занимался особо важными политическими делами. В первую очередь – это предупреждение преступлений против императора, обнаружение тайных обществ и заговоров, наблюдение за общественным мнением, деятельностью отдельных революционеров, общественных деятелей, деятелей культуры, литературы, науки, организацией политического сыска и следствия, осуществлением репрессивных мер, надзор за состоянием мест заключения. Список задач своего отдела я выучил в первую очередь. И скажу, что мне нравятся поставленные задачи. Вопрос упирался в недостаток кадров – во всём третьем отделении служило не более шестидесяти человек, не считая полевых агентов. Наша экспедиция была самой многочисленной. Её штат состоял из пятнадцати чиновников, часть которых служила в Москве, Киеве и Варшаве. Начальником нашего отдела назначили Льва Саввича Макова, известного мне по работе в Вильне. Как можно догадаться, коллежский асессор переведён в третье отделение тоже по протекции Муравьёва.

На меня сразу же сбросили текучку, которая заключалась в систематизации подпольных революционных кружков. Далее уже работа жандармов, которые должны задерживать смутьянов и проводить следственные действия.

В принципе, служба не особо пыльная. «Земля и Воля» фактически разгромлена, а её лидеры, Чернышевский и старший из братьев Серно-Соловьевичей, сидят в тюрьме. «Кружок ишутинцев», куда входил Каракозов, арестован в полном составе, а его основные фигуры этапированы из Москвы в столицу. В Петербурге было раскрыто ещё одно общество, возглавляемое биологом Николаем Ножиным. Это сборище являлось филиалом «ишутинцев», особой опасности не представляло и находилось в начале революционного пути.

Есть ещё несколько индивидуалов, не примыкавших к каким-то объединениям и возомнивших себя философами. Среди них хватало преподавателей, журналистов, критиков и учёных. В массе своей это были люди безопасные, но несли мощный деструктивный заряд. Ведь дело не в том, что условный публицист Лавров нёс бред про государственный строй, который должен быть основан на добровольном союзе свободных и нравственных людей. Вопрос даже не в том, где этот утопист найдёт столько высокоморальных представителей рода человеческого, проблема в том, что слова подобных деятелей слушала молодёжь и трактовала их совершенно по-разному. С учётом политизированности современного русского общества подобные высказывания близки к призыву свержения существующего строя. И пресекать подобное нужно весьма жёстко.

Сколько же ереси, которую несли эти проповедники новых идеалов, мне пришлось перечитать! Чувствую, что меня скоро начнёт трясти только от одного слова «справедливость». То, что такого понятия в жизни нет и быть не может, объяснять бесполезно. Вот и корпел я над составлением списка опасных проповедников, медленно зверея. Заодно продумал несколько интересных идей. Даже дал задание Фредди и Янке проверить мои выкладки. Всё равно оба большую часть времени бездельничают.

И тут мой скромный кабинет, который я делил с майором Никифораки, являющимся протеже Шувалова, посетило начальство. У Антона Николаевича был свой фронт работы, в которую он погрузился с головой. Пока мы присматривались друг к другу и особо не общались. Надо ещё учитывать, что офицер был старше меня на двенадцать лет, и это не способствовало нашему сближению. Работа была в самом разгаре, когда открылась дверь и на пороге показался улыбающийся граф.

Глава отделения предложил майору присутствовать на финальном допросе Каракозова. Поездку в Петропавловскую крепость он считал увлекательной, даже сродни развлечению. Никифораки сослался на занятость, чем немного расстроил покровителя. Зато я самым наглым образом напросился в попутчики, чем изрядно повеселил Шувалова.

* * *

Все эти мысли пробегали у меня в голове, пока я слушал невысокого молодого человека с крупными чертами лица, жирными волосами и потухшим взглядом. Он весь как-то скособочился на стуле, но отвечал на вопросы внятно и громко.

Среди присутствующих я с удивлением увидел генерала Мезенцова и ещё двух явно высокопоставленных господ в генеральских мундирах, увешанных орденами. На Каракозова они смотрели как на вошь и презрительно кривились. Интересно, что бы они делали в случае успеха этого нескладного и уже сломленного энтузиаста от революции? Ведь царь выжил только благодаря случайности и непрофессионализму нападавшего.

Трёхчасовая беседа, которая была прервана на чаепитие – естественно, для чиновников, а не террориста, – ничего нового мне не открыла. Копию материалов следствия мы прочитали вместе с Никифораки. Сам Шувалов в подробности особо не вникал, поручив своему протеже сделать краткую выжимку.

Уже в конце беседы Карниолин-Пинский предложил присутствующим господам задать вопросы подследственному. Но Мезенцова хватило только на возмущённый вопль: «Как ты посмел, паскуда, покушаться на самодержца и помазанника божия?!» Далее шли весьма интересные обороты русского языка, явно почерпнутые из армейского лексикона. Шувалов был впечатлён загибами жандарма, но промолчал. А затем, улыбнувшись, спросил, не желаю ли я пообщаться с террористом. Конечно желаю!

– Скажите, Дмитрий Владимирович, – обращаюсь к равнодушно взглянувшему на меня стрелку, – а что было бы в случае успеха вашего покушения?

Замечаю, что от моего вопроса встрепенулся не только террорист, но и высокопоставленная публика.

– Смерть тирана стала бы несомненной пользой для простого русского мужика! Это должно было подвигнуть народ на крестьянскую революцию! Ибо страшно представить, как страдают люди, которые кормят стаи паразитов, при этом сами никогда не ели досыта!

– Идеи и помыслы вашего кружка мне знакомы. Пришлось ознакомиться с ними в последние дни. – Мне с трудом удалось сдержать гримасу брезгливости. – Я спрашиваю о другом. Предположим, вы убили его величество, что дальше? Мечтать о том, что русский мужик после этого массово побежит свергать существующий строй – просто смешно. Большинство народа даже не знает о произошедшем покушении. Что бы вы делали дальше?

– Но как же? Ведь именно царь является средоточием вселенского зла и главной причиной народного страдания. Его убийство просто обя…

– Абсолютно ничего не решает, – перебиваю возбудившегося товарища. – У императора шесть сыновей, также живут и здравствуют три его брата, девять родных племянников, не считая многочисленной женской части фамилии. В случае смерти монарха на царство венчается его наследник. При этом династия опирается на мощный государственный аппарат и армию, которые в целом, кроме отдельных отщепенцев, не поддерживают социалистические идеи. Если следовать вашей логике, то необходимо уничтожить всю династию, включая женщин и невинных младенцев. А далее надо приступить к уничтожению министров, чиновников, генералитета с большей частью офицерства, промышленников, банкиров, купцов, зажиточных мещан, священников, мастеровых, казаков и просто грамотных людей, которые думают иначе?

– Что вы несёте? Я не собирался убивать младенцев и тем более перечисленных вами людей. Главным виновником страданий народа является царь. Его смерть должна подвигнуть общество на революцию, – пафосно заговорил преобразившийся Каракозов. – Но вы правы, что вместе с тираном надо уничтожить его цепных псов и небольшую прослойку паразитов. Все эти придворные, жандармы, полицейские и чиновники-кровопийцы заслуживают исключительно смерти! И они пытали меня! По наущению следователя, в нарушение всех моральных норм и законов, мне не давали спать целых шесть дней. Именно после этого я раскрыл свою личность и сознался в содеянном. Не это ли является примером лицемерия власти?

– Вот мы и подошли к самому главному, – отвечаю спокойным тоном в абсолютной тишине, нарушаемой только прерывистым дыханием террориста. – Ваша цель не только монарх, но и опора его власти. Я же не просто так перечислил вам группы подданных, а по сути – целые сословия, которые не поддерживают нигилистические и социалистические идеи. Значит, вы начнёте уничтожать всех инакомыслящих. Хорошо, предположим, революционеры уничтожили чиновников и армию, возможно, в ходе кровавой Гражданской войны. Как быть дальше? Что сможет сделать кучка революционеров и оставшиеся в живых крестьяне с небольшой частью рабочих? Россию уже через год захватят соседи и разорвут её на части. И крестьяне с рабочими станут обыкновенными рабами. А произвол помещиков и фабрикантов будет вспоминаться ими как благодатные времена.

– Вам не удастся меня запутать. Главным тираном и эксплуататором, а также душителем свободы является царизм. Мы верим в республику, похожую на САСШ, но с более справедливой формой государственного управления. После смерти кучки паразитов Россия вздохнёт свободно и встанет на свой истинный путь! Более не будет унижений для главного её жителя – простого русского мужика!

– С вами всё ясно. Не вижу смысла приводить какие-либо доказательства сумасшедшему. Я услышал главное, что убийство его величества – это только часть вашего чудовищного плана. Далее должны быть уничтожены все, кого называют опорой трона. Думаю, наши семьи вы тоже не пощадите. А заодно зальёте Русь потоками крови несогласных людей, невзирая на их количество и возраст. Не могу понять только излишнего милосердия к вашей персоне со стороны следствия.

– Да как вы смеете? Меня подвергли невыносимым пыткам в нарушение всех законов. О каком милосердии может идти речь?

– Никто не заставлял вас выдавать себя за другого человека. В послании, написанном перед покушением, вы с гордостью заявили, что кладёте свою жизнь на алтарь свободы. Так зачем было скрывать своё настоящее имя и вводить следствие в заблуждение? Что касается милосердия, то вы ничего не знаете о настоящем допросе, я уж молчу о пытках. Поэтому порадуйтесь перед смертью, что не познали настоящей боли. Ваше сиятельство, у меня всё, – обращаюсь к вылупившемуся на меня Шувалову.

* * *

Всю обратную дорогу мой начальник молчал. Мне в принципе всё равно, но надеюсь, что он задумается. Я же специально разыграл эту сценку, дабы вышестоящие господа, с презрением взирающие на зарождающееся революционное движение, задумались. В случае победы революционеров тотальное уничтожение ждёт целые пласты русского общества. И большая часть этих людей ни в чём не виновата. Хочется верить, что до людей, принимающих решения, дойдёт простая истина – с выстрелом Каракозова Россия вступила в войну. Пусть она пока невидима, но от этого не легче. И если не принять срочных мер, то нынешнюю реальность ждёт такая же ужасная бойня, что произошла в моём времени.

Заодно я ещё раз убедился, что революционную и социалистическую плесень, которая только начала разъедать русское общество, нужно нещадно давить. И действовать необходимо по всем фронтам, начиная с уничтожения идеологов и заканчивая настоящими преобразованиями в обществе. Надо хотя бы довести до ума начатые реформы. Ведь, несмотря на вроде как реакционное правительство, в нём собрались достаточно прогрессивные люди. Тот же Муравьёв был инициатором отмены крепости без выкупных платежей. Непримиримость господ, пришедших к власти, касается исключительно попыток ослабить страну.

* * *

– Иосиф, ты не можешь без скандалов! – Муравьёв немного приболел и говорил сиплым голосом. – Вот зачем надо было лезть с очередными непонятными речами? Ведь его величеству доложили о странных вопросах, которые ты задавал Каракозову, хотя и представили это неким забавным эпизодом. Только вывернули их так, что ты объяснял террористу его ошибки и показывал более верный путь. Мол, без уничтожения династии и высшего руководства страны все их потуги напрасны. По нынешним временам это сродни крамоле. Хорошо, я успел переговорить с императором и поклялся, что ты не мог сказать подобного. Боюсь только, что твоя карьера в канцелярии под большой угрозой. А у меня были на тебя далеко идущие планы. Но это моя ошибка, я уже забыл о твоей горячности и манере выражаться. Только здесь не казарма и не круг близких людей, а самый настоящий гадюшник.

Некоторое время мы молчали, глядя в пылающий камин. Завораживающее зрелище – этот танец огня. Быстро сопоставляю факты и понимаю, что сдал меня Шувалов. Именно он имеет беспрепятственный доступ к царскому телу. Значит, интриги уже начались и направлены они против Муравьёва. Либо молодого генерала задело назначение всего лишь главой отделения, или это что-то более глобальное.

– Ладно, давай пока по делу, – нарушил молчание Михаил Николаевич и сделал глоток чая. – Меня интересуют твои впечатления о работе канцелярии и первой экспедиции. Да и не только их. Необходимо оценить ситуацию со стороны и понять, где наши слабые места. Покушение на особу императора – повод задуматься и изменить ситуацию.

– Бардак – если охарактеризовать работу канцелярии одним словом. Что касается других ведомств, то ситуация гораздо хуже и требует уже нецензурного выражения, описывающего состояние дел. Это я про работу полиции и охраны его величества.

Муравьёв грустно вздохнул и заёрзал в кресле, устраиваясь поудобнее. Что-то мне не нравится, как он выглядит. Наверняка опять работает по четырнадцать часов, забывая обо всём – и о своём здоровье в первую очередь. Надо обсудить это с Мосоловым. В Вильне нам удалось загнать генерала в рамки распорядка дня, где он нормально отдыхал и даже гулял, несмотря на постоянную боль от старого ранения.

– Давай вкратце, с отчётом я ознакомлюсь позже.

– Работа первой экспедиции не систематизирована. Мы больше реагируем на уже произошедшие события, чем предотвращаем их. Если брать отделение в целом, то не хватает взаимодействия между отделами. Все экспедиции работают сами по себе и не сотрудничают с коллегами. Вопрос этот глобальный, поэтому начинать резкие перемены не стоит. Надо просто наладить работу отделов и использовать имеющиеся полномочия, коих у нас хватает. Ведь даже в нынешних условиях можно сделать многое для безопасности страны и императора. Другой вопрос – будет ли власть последовательно поддерживать необходимые изменения. И это в меньшей степени касается канцелярии Е. И. В., так как основные недостатки заключаются в работе других ведомств. Но у меня есть небольшой план из нескольких действий, которые могут успокоить ситуацию, пусть и временно.

– Мне страшно подумать, какое новое изобретение породил твой беспокойный разум, – усмехнулся Муравьёв.

– Предлагаю несколько элементарных шагов, которые сразу принесут результат. Для начала надо кардинально менять условия содержания политических заключённых. Это что за цирк, когда откровенные враги России в тюрьме пишут прокламации и даже книги? Более того, цензура умудряется пропустить произведение, которое тут же становится библией нигилистов, социалистов и прочей публики, считающей себя прогрессивной.

– Это вы про роман господина Чернышевского? Но ведь он был напечатан в «Современнике» частично и далее запрещён. Впрочем, издание уже закрыто, как и журнал «Русское слово», – равнодушно ответил Михаил Николаевич.

Сейчас просто невозможно убедить власти в опасности «Что делать?». Ведь писульки Чернышевского скоро станут настольной книгой каждого уважающего себя революционера и террориста. Танки надо давить, пока они чайники. И даже если момент упущен, то не всё потеряно. Часть рукописей разошлась по стране, но наверняка это не весь роман. Предотвратить его издание на Западе – вопрос воли российских властей. Учитывая, что революционной эмиграции нанесён огромный урон, взяться за это сейчас некому. А далее можно давить на дипломатические рычаги. Есть ещё один вариант, но явное устранение русской оппозиции вызовет ненужный скандал. Поэтому этот способ я пока предлагать не буду.

– Именно о Чернышевском и его произведении идёт речь. Я читал отзывы агентов и пришёл в полное недоумение. Кто позволил напечатать подобное? К докладу приложено множество восторженных отзывов на работу нашего подстрекателя. Публика трактует роман как библию нигилизма и социализма. Но сейчас даже не об этом. Необходимо запретить политическим заключённым, даже если вина их ещё не доказана, вести какую-либо литературную деятельность и даже писать письма. Возьмите прокламацию Заичневского, обсуждаемый нами роман или переписку Серно-Соловьевича с Герценом и Огарёвым, гореть им в аду! Явные враги, провокаторы и распространители губительных идей могут спокойно заниматься своей разрушительной деятельностью из тюрьмы. Следствие длится годами и всячески затягивается. А в это время ряды революционеров только растут, так как всё больше молодёжи становится жертвами пропаганды.

– Что вы предлагаете, Иосиф? – прервал меня Муравьёв. – Всё это я знаю без вас.

– Вы же получили мою записку о трибунале. Смею надеяться, что именно по этой причине дело Каракозова и его подельников не будут слушать в уголовном суде? – Увидев кивок шефа, я продолжил: – Надо воспользоваться ситуацией и рассмотреть в закрытом порядке также дела основных идеологов. После гибели издателей «Колокола», в первую очередь Герцена и Огарёва, часть общества, склонная к антигосударственной деятельности, осталась без лидеров. Есть Шедо-Ферроти, но он не особо опасен. Необходимо воспользоваться столь удачным моментом. С одной стороны, надо перекрыть доступ к распространению разного рода прокламаций, которые пишут арестанты.

– А с другой – закрыть канал поступления вредоносной литературы из-за рубежа? И как вы собираетесь это сделать? Совершите кавалерийский наскок на Швейцарию или Англию, где сожжёте местные типографии? – усмехнулся Михаил Николаевич. – Таможня и жандармерия борются с этим годами. Но бунтовщики придумывают всё более изощрённые методы доставки, и пресечь контрабанду практически невозможно.

– Это нужное дело, о котором я тоже хотел сказать, – отвечаю спокойно и не реагирую на скепсис собеседника. – Думаю, при желании и жёстком контроле со стороны властей можно пресечь любую контрабанду. Но я хотел обсудить ещё один момент. Если отбросить политическую пропаганду и призывы к революции, «Колокол» задавал много вопросов, которые беспокоят русское общество. В первую очередь – это воровство чиновников и злоупотребления властей. Дело о чудовищных хищениях во время Крымской войны было замято, и писал об этом только Герцен. Есть целые губернии, где творится самый настоящий произвол. Об этом тоже говорили наши покойники, заставляя местные власти скрежетать зубами и трястись перед возможными ревизиями из столицы.

– Вы предлагаете нам возобновить печать этого издания?

Понятно, что Муравьёв плохо себя чувствует, оттого и излишне саркастичен.

– Надо занять образовавшуюся пустоту. Почему не начать издавать официальный журнал? Это будет эдакая отдушина для либеральной публики и просто думающих людей, которым небезразлична судьба России. Вы ведь сами всегда жестоко боролись с ворами и нарушителями закона. Так почему не иметь под боком издание, которое будет держать в напряжении зарвавшихся чиновников и генералов? На страницах журнала можно устраивать обсуждения насущных проблем страны, которые беспокоят общество. Это как паровой котёл, которому периодически нужно сбрасывать пар при увеличении давления. Пусть в журнале полемизируют литераторы и философы, даже оппозиционной ориентации, пишут статьи и доказывают свою правоту. Дадим слово представителям нескольких течений, которые готовы к конструктивному диалогу и не призывают к насилию. Пока есть возможность контролировать общественное мнение, мы просто обязаны этим воспользоваться.

– У вас есть кандидатуры, кому можно поручить подобное дело? – В этот раз в голосе генерала не было ни грамма иронии.

– Сейчас в тюрьме сидит талантливый публицист Дмитрий Писарев. Это весьма талантливый и уважаемый критик. Многие ставят его в один ряд с Добролюбовым и Белинским. Он арестован не за призыв к свержению строя, а за комментарии к подобной прокламации. По сути, человек просто заигрался. Дмитрий Иванович просит дать ему возможность заниматься литературной деятельностью. Так давайте удовлетворим его прошение с небольшими оговорками.

– Вы же только что говорили о необходимости запрета заключённым даже писать письма.

– Писарева надо освободить, предварительно поставив ему ряд условий. У нас есть талантливый публицист, не склонный к реакционным взглядам, но обладающий критическим мышлением. Кроме него, можно попробовать договориться с Салтыковым-Щедриным. Михаил Евграфович служил вице-губернатором и знает о проблемах вакханалии чиновничества изнутри, что высмеивает в своих произведениях. Человек он колючий, зато не предатель и не либерал. Вот давайте начнём использовать способности таких неординарных людей во благо страны. Думаю, этих господ поддержат другие журналисты и литераторы, которые захотят сотрудничать с новым изданием. Организационные вопросы, связанные с изданием журнала, поручим графу Кушелеву-Безбородко. Он немного заигрался со своим «Русским словом» и сейчас наверняка напуган. Так вот, укажем нашему прогрессору и меценату новый путь. Заодно намекнём, что император выказывает недовольство его деятельностью. Для большего эффекта можно воздействовать на графа через его жену-авантюристку.

– Иосиф, откуда в человеке твоих лет столько злости и цинизма? Ты ведь совершенно не стесняешься в методах, хотя только что говорил о соблюдении законности чиновниками.

– С подобными людьми по-другому нельзя. Граф использует своё положение и состояние, ощущая полнейшую безнаказанность. Ведь он всего лишь издатель и лично крамольных статей не пишет. При этом он хороший человек, занимается благотворительностью, но легко попадает под чужое влияние. Так направим помыслы всех этих неординарных людей в нужное нам русло. Пусть новое издание является центром притяжения критически настроенных и даже радикальных персон. И нам будет легче контролировать всю эту беспокойную публику. Да и «Современник» я бы открыл, обязав редакцию заниматься исключительно литературными вопросами и не лезть в политику.

– Мысль интересная, но не знаю, насколько она понравится его величеству. Хотя стоит признать, что император являлся читателем «Колокола», – ответил Муравьёв. – Но это не всё?

– Нельзя ограничиваться полумерами. Давно пора навести порядок в тюрьмах и ввести новые правила содержания политических заключённых. В моём докладе есть развёрнутое предложение по этой теме. Если с господами революционерами и провокаторами всё ясно, то существует ещё одна проблема. Это запредельная халатность чиновников всех рангов, осуществляющих надзор за арестованными и ссыльными.

– Будем их пороть или штрафовать? – опять усмехнулся собеседник.

– Нет, отправлять на исправительные работы или на каторгу, – возвращаю усмешку. – Если сопоставить общий вред, который наносят эти господа империи, то приходишь в ужас. Мало того что наши либеральные законы потворствуют бунтовщикам, так ведь всеобщее разгильдяйство и мздоимство доводят ситуацию до абсурда. Заключённые живут в тюрьмах, как в хороших гостиницах, ведут переписку, передают на волю свои статьи, питаются из рестораций, видятся с родственниками и фактически находятся на курорте. А ещё они бегут из тюрем и даже с каторги. Вы думаете, что в этом им не помогают вороватые или глуповатые чиновники?

– Вы утрируете, но есть в этом и доля истины. Только как вы хотите всё это исправить? Система складывалась годами, весомая часть политических заключённых – известные и знатные люди. К тому же их активно поддерживает часть общества. С покушением на государя будет проще, а вот с разного рода подстрекателями или прокламаторами мы ещё намучаемся. Впрочем, я предложу его величеству провести часть дел через трибунал. Только это встретит противодействие, особенно со стороны министра юстиции Замятина, который является идейным вдохновителем судебной реформы.

– Лучше всего соединить всё происходящее в логическую цепочку. Тот же Ишутин является проводником идей Герцена и Чернышевского. Часть членов «ишутинского кружка» пошла дальше и восприняла прокламацию Заичневского как сигнал к действию. В итоге мы получаем покушение на императора, совершённое членом подпольного кружка Каракозовым. Что мешает сразу разрубить этот гордиев узел и провести все дела через трибунал? – Наливаю себе воды, так как горло совершенно пересохло. – Под это дело можно наказать часть чиновников разных ведомств, допустивших преступную халатность или позарившихся на деньги и начавших помогать революционерам. Для убедительности подобного предложения я предоставлю вам такой материал, что с ним можно будет смело идти к его величеству и просить о принятии любых мер.

Некоторое время Муравьёв молчал. Его нервное напряжение выражалось в постукивании пальцами по подлокотнику кресла. Наконец Михаил Николаевич принял решение.

– Что вам для этого нужно? И сразу предупреждаю, я не потерплю даже намёка на нарушение закона и процессуальных норм. Иосиф, поймите, что вы не на войне. Учитесь решать поставленные задачи без применения насилия и в рамках существующего законодательства.

– Так точно, ваше превосходительство, – пытаюсь ответить серьёзно, но улыбка сама появляется на моём лице. – Мне нужно две недели, бумага, что я действую по заданию третьего отделения, и прикрытие от Шувалова. Не хочу, чтобы кто-то невзначай помешал моей задумке. Но позже я доложу графу об итогах работы, пусть он даже присвоит все заслуги. Для меня важнее дело, нежели награды.

Муравьёв вздохнул немного обречённо, прекрасно понимая, что действовать я буду, мягко говоря, нестандартно.