Текст книги "Старичок с Большой Пушкарской"

Глава 3

Санька вернулась домой в первом часу ночи. Она вошла в темную пустую квартиру, в глубине которой глухо урчал холодильник. Аграфена понуро следовала за Санькой на поводке. Однако, едва дверь за ними закрылась, как Аграфена выгнула спину и издала резкий крик. Санька вздрогнула.

Из дедушкиной комнаты исходило бледное сияние. Саньке показалось, что она слышит шаги и тихое бормотанье, и она остановилась в испуге. Внезапно кошка метнулась к дедушкиной комнате, вырвав поводок из Санькиных рук. Скакалка волочилась за Аграфеной, как длинный хвост, стукая рукояткой по паркету.

Из дедушкиной комнаты донеслись шепоток и мурлыканье Аграфены. Потом сияние исчезло.

Санька пересилила страх и заглянула туда. Аграфена лежала на дедушкиной кровати, завернувшись в скакалку. В комнате никого не было.

Санька стала бегать по квартире и везде включать свет. Через минуту квартира засияла, как праздник. Но беспокойство не прошло. Всему виной была встреча со странным старичком, наговорившим Саньке кучу удивительных вещей.

Спать совсем не хотелось. Санька взялась за трубку и набрала номер Захара.

– Слушаю вас, – сказал сонный голос.

– Захар, это ты? Говорит Аграфена. Ты не спишь? – тихо и быстро произнесла Санька в трубку.

– Ну, ты даешь, Груня… – проворчал Захар. – Позже ты не могла позвонить? Что там у тебя стряслось?

– Захар, слушай меня внимательно… Я познакомилась с пришельцем, – сообщила Санька.

– С кем?? – удивился Захар.

– С инопланетянином! Он – старик, живет в телефонной будке. Прилетел сюда умирать! Захар, надо что-то делать!

– И для этого ты меня разбудила? Я сказок не читаю давно. Я их прочел в первом классе. Спокойной ночи!

– Не вешай трубку! – закричала Санька так, что кошка подпрыгнула на кровати. – Я правду говорю! Его зовут Альшоль.

И Санька, сбиваясь и спеша, принялась выкладывать Захару то, что она только что узнала от старичка по имени Альшоль.

Когда-то давным-давно, еще мальчишкой, он был взят с Земли космической экспедицией инопланетян и попал на планету Фассия. А там такой состав атмосферы, что все живые существа становятся бессмертными. Там все умеют мыслить – даже камни, деревья и дожди. На Фассии мысль обладает энергией, она может двигать предметы, рыть каналы и строить дома. Причем выстроенные дома тоже начинают мыслить.

– Представляю, какая там неразбериха… – иронически заметил Захар.

– Слушай дальше! – оборвала его Санька.

Альшоль, по его словам, плохо помнил, откуда его увезли на Фассию. Кажется, он жил где-то на севере, в дикой каменистой стране с горами и ледниками, с потухшими вулканами и полями застывшей каменной лавы. Холодное море билось о скалы и ревело во время шторма. Жители этой страны обитали в землянках и питались рыбой, а на плоскогорьях жили великаны, которые питались жителями. Это происходило по ночам, а днем великаны обращались в скалы.

– Знаешь, как звали великанов? Трётли! – выпалила Санька.

– Все понятно, Груня. Твой старикашка жил в Исландии, – сказал Захар.

– А ты откуда знаешь?

– Я же тебе говорил, Груня, книжки надо читать, – наставительно сказал Захар. – Только я не пойму – на каком языке ты с ним разговаривала?

– Как на каком? На русском, конечно!

– Откуда же твой Альшоль знает русский язык, если он исландец?

– Он не только русский знает! Он все языки знает! На Фассии умеют принимать мысли с других планет на всех языках. Вот он постепенно и выучился. Времени у него было навалом! Семьсот пятьдесят лет!..

– Ты все сказала? – спросил Захар. – Теперь послушай меня. Я очень рад, что твой старичок сохранил буйство фантазии. Однако он врет, как сивый мерин…

– Как кто?! – вытаращилась на трубку Санька.

– Ты не знаешь… Скорей всего, он убежал из сумасшедшего дома. Его отловят и заберут обратно.

– Даже если так… Тебе его не жалко?

– А чего мне его жалеть?

– Ну и читай свои книжки! Ты все знаешь! Ты скучный, скучный! – со слезами воскликнула Санька и бросила трубку на рычажки.

«Бедненький Альшоль! Сидит там сейчас в телефонной будке скорчившись. Никого у него нет. Готовится умереть… Какая разница – с Фассии или из сумасшедшего дома?»

Санька всхлипнула, выволокла из кладовки стремянку и полезла с фонариком на антресоли. Она всегда делала так, когда была дома одна или хотела о чем-то подумать.

На этих антресолях, расположенных над коридором в кухню, находилась Санькина металлическая коллекция, поскольку Санька считала себя металлисткой. Так же считала и ее подруга Кроша.

Санька и Кроша дружили с первого класса. В шестом выяснилось, что Саньке больше всего нравятся чугунное литье и сварные конструкции, а Кроше – непротивление злу насилием, не считая булочек с изюмом. Она и сама была, как булочка – маленькая и пухлая. И ненавидела свою пухлость. Каждый раз, подходя к зеркалу, приходила в уныние. Она считала, что поборнице справедливости следует быть худой и бледной.

Кроша хотела сеять добро, а Санька убеждала ее искоренять зло.

– Где ты возьмешь столько добра, чтобы его посеять? – спрашивала она у Кроши. – А вот зла кругом – сколько хочешь. Искать не надо. Если уничтожить все зло, и добра не потребуется. Будет и так хорошо.

В рассуждениях Саньки логика была железная. Недаром же она была металлисткой! Жаль только, что металлическую коллекцию приходилось держать на антресолях, чтобы не волновать семью.

Санька с мамой и дедушкой жили в трехкомнатной квартире, в старом доме с высокими потолками, неподалеку от проспекта Щорса, а Санькин папа жил в другом городе и звонил Саньке по телефону. Но речь здесь не о папе, а об антресолях. Они были такими высокими, что Санька могла стоять там во весь рост. Она забиралась по стремянке наверх, распахивала дверцы, зажигала фонарик и осматривала свои сокровища.

По стенам антресоли тянулись деревянные полки, на них раньше лежал всякий хлам, но после ремонта хлам выбросили, оставили зачем-то только старый папин портфель, перевязанный электрическим шнуром. Санька никогда в него не заглядывала.

На освободившихся после ремонта полках стали потихоньку накапливаться железные и чугунные вещи: фреза, напильник, болты и гайки, гирька от стенных часов, колено водопроводной трубы, топор без топорища, старинный литой утюжок, железная цепь от собаки, блестящие шарики разной величины и кое-что другое. Здесь же висели фотографии металлистов с остроугольными гитарами, похожими на ласточкин хвост. Металлисты были с длинными волосами и в черной коже, усеянной шипами и заклепками. Санька была вынуждена повесить их здесь после того, как дедушка, рассердившись на одного металлиста из группы «Айрон Мейден», назвал его фашистом и хотел выкинуть в мусорное ведро. То есть не его, а фотографию. Жили они теперь в полной темноте, свирепо взглядывая на Саньку, когда она освещала их карманным фонариком.

С коллекцией вообще было много хлопот.

Во-первых, ее нужно было держать в секрете от дедушки и отчасти от мамы. Дедушка был отставным полковником, насмотрелся на железо во время войны в своих танковых частях, теперь ему железо на фиг было не нужно. Мама, напротив, преподавала хореографию во Дворце культуры Ленсовета, была весьма далека от железа, но почему-то считала, что девочкам оно ни к чему.

Во-вторых, железо имело обыкновение ржаветь, исключая никелированные шарики от старых кроватей. Экспонаты потихоньку покрывались рыжеватой пыльцой, про которую Санька вычитала в учебнике химии для седьмого класса, что она есть окисел железа. С тех пор она это слово возненавидела. Окисел! Жутко противно… Всех неприятных лиц мужского пола Санька про себя называла «окислами», а женщин – «окисями». Заодно она не любила молочный кисель, считая его окислом молока.

В целях борьбы с окислами Санька проштудировала учебник химии для седьмого, хотя сама училась еще в шестом. В том же учебнике она нашла слово «коррозия», которое стала применять ко всем явлениям жизни, вызывающим отвращение.

Например, сбор макулатуры и пионерский сбор считались у Саньки явлениями коррозии, в окислах ходили Раймонд Паулс, Юрий Антонов и почти все персонажи «Утренней почты». В душе она считала окислом даже Гребенщикова, но никогда его так не называла, чтобы не обидеть Крошу, потому что Кроша тащилась на «Аквариуме» с детского сада.

С обыкновенными химическими окислами, то есть со ржавчиной, Санька расправлялась просто. Раз в месяц, обычно по субботам, когда мама уходила на занятия балетного кружка, а дедушка на заседание Совета ветеранов, Санька забиралась в антресоль с тазиком мыльной воды и масленкой от маминой швейной машины. Там она тщательно промывала каждый экспонат, протирала его сухой тряпочкой и смазывала машинным маслом. Закончив работу, Санька усаживалась под фотографией того самого металлического фашиста из «Айрон Мейден» и любовалась своим богатством, отливавшим влажным синеватым блеском. В антресоле приятно пахло машинным маслом, проклятые окислы тихо лежали на дне тазика; чугунный утюжок, цепь от собаки, фреза – все было тяжеленьким, чистеньким, опасненьким, прямо прелесть.

Иногда к Саньке присоединялась Кроша – и они сидели рядышком, каждая в своем хайратнике: у Кроши в виде вязаной шерстяной ленточки, а у Саньки в виде кожаного ремешка, прошитого заклепками.

В благодарность за то, что Кроша заходит в металлический тайник, Санька летом ездила с нею в Юкки, собирала полевые цветы и украшала вместе с Крошей портрет Гребенщикова, висевший над секретером Кроши совершенно открыто. Крошины родители слушали Баха и «Кинг Кримсон», знали слово «постпинкфлойд», в общем, были довольно продвинутыми. Но не настолько, чтобы увлекаться металлом, так что и в их доме Санька была вынуждена держать язык за зубами.

В полный рост Санька оттягивалась только в безалкогольном баре «Космос», где по вечерам собирались местные любители металла и тихо поедали мороженое, звякая болтами и гайками. На эти вечера Санька надевала цепь от собаки, служившую предметом зависти. К сожалению, металлические приятели были весьма неряшливы в смысле коррозии, их атрибутика была подозрительно рыжеватой, а об окислах они и слыхом не слыхивали.

Поэтому Санька испытывала одиночество.

Глава 4

Телефонный звонок раздался под утро.

Санька мгновенно проснулась, скатилась с антресолей, но трубку сразу не сняла – чего-то испугалась. В ранних телефонных звонках есть некая угроза. Несколько секунд Санька неподвижно смотрела на аппарат, но потом догадалась: это же мама звонит! Наверное, у нее поезд пришел рано, вот она и звонит. Она уже так звонила из Мышкина, на третий день после отъезда.

Санька схватила трубку.

– Это я, Альшоль, – раздался знакомый голос. – Прости, что разбудил тебя. Меня сейчас забирают, мне позволили предупредить тебя, чтобы ты не волновалась, когда сегодня придешь.

– Куда забирают?! – закричала Санька.

– Я не знаю. Они собираются меня лечить.

– Стой там! Ничего им не говори, никуда не соглашайся ехать! Я сейчас бегу! – выпалила Санька, бросила трубку и принялась одеваться, как на пожар.

Проснувшаяся Аграфена с ужасом следила за ней.

– Сиди, Аграфена! Я сейчас! – крикнула Санька и выскочила из дома.

На Большом проспекте дорогу Саньке преградили поливальные машины, которые шли уступом, брызжа из раструбов плоскими струями воды. Саньку обдало облаком мельчайших брызг. Это освежило ее и придало решимости.

Она подбежала к телефонной будке и увидела фургон с красным крестом, двух рослых санитаров в белых халатах и милиционера в фуражке. Санитары пытались посадить в фургон Альшоля. Он упирался, болтая в воздухе ногами и извиваясь под своей зеленой рясой.

Санька, не раздумывая, кинулась к ним.

– Дедушка! – завопила она, обнимая Альшоля и стараясь оторвать его от санитаров. – Ты нашелся! Пойдем скорее домой!

Санитары отпустили Альшоля и уставились на Саньку с недоумением.

– Это мой дедушка, – принялась она тараторить, чтобы не дать санитарам опомниться. – Мама уехала на гастроли, а дедушка десять дней назад пошел на Сытный рынок и пропал! И вот нашелся! У него бывают провалы в памяти, это результат контузии на войне…

Первым опомнился участковый инспектор.

– Какая контузия! Какой дедушка! – воскликнул он, подойдя к Альшолю и взяв его за рукав хламиды. – Это бомж Альшоль, приехал из Фассии. У меня все зафиксировано.

– Да, Альшоль! Так его звали в детстве! – вдохновенно врала Санька. – На самом деле это мой дедушка Игорь Павлович Потапов, ветеран войны и труда, полковник бронетанковых войск в отставке, кавалер орденов Боевого Красного Знамени и Красной Звезды!

Альшоль только смущенно хлопал ресницами, ничего не понимая.

– А чего же он будке ночует?

– Я же говорю: он забыл дорогу домой. Провалы… У вас разве не бывает провалов?

– У меня провалов не бывает, – хмуро заявил Мулдугалиев. – А откуда у него этот халат? – он подергал Альшоля за зеленый рукав.

– Дедушка борется за чистоту окружающей среды, – выпалила Санька, еще не успев сообразить ответ – слова вылетали сами собой. – Он носит все зеленое! Зеленые носки, зеленые трусы, зеленые рубашки! Раньше он ездил в зеленом танке!

Восточные глаза лейтенанта Мулдугалиева остановились. Он не мог переварить обрушившуюся на него информацию.

– Значит, все равно лечить надо, – наконец подвел он итог своим раздумьям. – Сажайте! – указал он санитарам на Альшоля.

Те снова подхватили Альшоля под мышки и принялись запихивать в фургон, причем Санька повисла на воображаемом дедушке и, отчаянно крича, отбивалась вместе с ним от санитаров. Участковый Мулдугалиев безуспешно пытался оторвать девочку от Альшоля.

И тут все увидели, что со стороны кинотеатра «Молния» к месту происшествия стремительно приближаются три крепкие мужские фигуры в спортивных брюках и майках. Они бежали молча и целенаправленно, согнув руки в локтях и блистая очаровательными мускулами.

Их вид не вызывал сомнений, что сейчас санитарам и милиционеру придется туго.

Санитары отпустили Альшоля и повернулись лицом к нападающим, приняв боевую стойку. Лейтенант попятился, шепча что-то про Аллаха.

Альшоль воспользовался их замешательством и потянул Саньку в сторону. Они провалились в подворотню. Там было темно, пахло сыростью.

– Стой! – крикнул Мулдугалиев, метнувшись за ними.

– Не трожь старика! – заорал культурист Федор, набрасываясь на санитаров.

Те приняли бой. Санька услышала, как с уханьем и бодрящими выкриками враждующие принялись осыпать друг друга ударами.

Мулдугалиев от боя уклонился. Он тоже оказался в подворотне, преследуя Саньку и Альшоля.

– Быстрее! – шепнул Альшоль. Он подтолкнул Саньку к обитой ржавым железом двери, на которой висел огромный замок.

Сзади прыжками приближался Мулдугалиев.

– Тетипуспро сталуйжапо! – проговорил Альшоль, обращаясь к двери. И затем впрыгнул в нее, таща Саньку за собой.

Окованная железом дверь оказалась податливой, как кисель. Санька пролетела сквозь нее, ощутив легкое дуновение, будто пересекла поток теплого воздуха. Дверь сомкнулась за ними, как ряска на поверхности пруда, а с той стороны уже бился в ржавое железо лейтенант Мулдугалиев.

– Стой! Открой, говорю! – кричал он, грохоча кулаками и ботинками в жесть. Но дверь снова обрела твердость и неприступность.

Санька со старичком оказались в темном коридоре, в конце которого слабо мерцало пятно света. Осторожно ступая, они пошли на свет. Крики инспектора за спиной стихли, Саньку и Альшоля окружила тишина, в которой слышались лишь звуки падающих с потолка капель.

Наконец они достигли круглой комнаты, где стоял стол с горевшей на нем свечой. Санька не сразу разглядела, что у стены, прямо на полу, сидит немолодая женщина в ярком сарафане, похожая на цыганку.

– Рыйдоб черве! – сказал Альшоль.

– Ветпри! – ответила женщина. – Чассей дембу шатьку!

– Босиспа, – поклонился ей Альшоль.

Она поднялась с пола и вразвалку ушла куда-то по другому коридору. Оттуда послышалось звяканье посуды.

Санька наклонилась к уху Альшоля.

– Где мы? – спросила она.

– Тс-с! Мы у скрытников. Потом объясню.

– А на каком языке ты говоришь?

– На оборотном, – сказал Альшоль. – На нем говорят скрытники и оборотни.

– Я же ничего не понимаю!

– А ты слушай внимательно. Очень простой язык. Каждое слово разбивается на слоги, потом слоги произносятся в обратном порядке. Тебя как зовут? Сань-ка? А по-оборотному будет Ка-сань.

– А тебя – Шольаль?

– Ну да! «Корова» будет по-ихнему «вароко», «птица» – «цапти». И так далее…

– А «хлеб»? – спросила Санька.

– Так и будет: «хлеб».

Женщина вернулась с двумя алюминиевыми мисками, в которых было что-то желтое, похожее на тыквенную кашу. Она швырнула миски на стол, следом полетели ложки.

– Бычто вам сявитьдапо! – сказала она.

Альшоль и Санька присели на табуретки и принялись есть кашу.

Каша была довольно вкусная, однако Альшоль после первой же ложки сморщился и сказал:

– Якака достьга!

– Ясвинь ты наядаргоблане! – широко улыбнулась женщина.

Санька вздрогнула, переводя в уме эту фразу. Скрытница назвала Альшоля «неблагодарной свиньей»! Почему они ругаются?

Альшоль между тем доел с аппетитом кашу и даже тарелочку вылизал.

– Екожут лопой! – сказал он. Санька перевела уже почти автоматически: «жуткое пойло».

– Проваливайте к чертям собачьим, – сказала женщина по-оборотному, убирая тарелки. Саньке показалось, что она очень довольна.

– Без тебя знаем, что нам делать, старая карга! – ответил Альшоль на ее языке.

И они пошли по новому коридору туда, где виднелась дверца.

За дверцей оказалась крутая лестница, затем еще коридор и короткая вертикальная железная лесенка, которая упиралась в круглую крышку люка. Альшоль поднялся по лесенке первым, подлез под крышку и с усилием приподнял ее плечом. Крышка сдвинулась в сторону, освобождая проход.

Альшоль и Санька вылезли из люка и оказались посреди улицы, прямо на проезжей части Большой Пушкарской.

Санька огляделась по сторонам и застыла в ужасе, пораженная удивительной и страшной картиной: вокруг вздымался этажами утренний город, это были знакомые дома на Пушкарской и улице Ленина, но все они имели фантастический вид. Вместо окон зияли темные провалы, в которых бесшумно скользили летучие мыши, стены домов были покрыты мохом и плесенью, ветхие крыши коробились ржавой жестью, обнажая подгнившие клетки стропил. Короче говоря, город был похож на заброшенный много лет назад средневековый замок. И, конечно, в нем не было ни души – ни на улицах, ни в окнах домов.

Санька потерянно пошла к тротуару и заглянула в окно первого этажа того дома, куда она когда-то ходила в детский сад. В просторном помещении группы было пусто, сквозь доски пола росли репейники и чертополох. В углу сидела большая жаба, раздувая белый мешок на шее.

Санька в ужасе отпрянула от окна, повернулась к Альшолю.

– Где мы?

– В Ленинграде, – сказал Альшоль. – Точнее, это место называется Граднинле по-оборотному.

– А где же все жители? Куда они девались?

– Не волнуйся, все живы-здоровы. Только они остались в прямом мире, а мы с тобой попали в оборотный. Прямой и оборотный мир – это как матрешка. Мы сейчас у нее внутри. Здесь живут только скрытные жители.

И действительно, оглядевшись, Санька обнаружила то тут, то там человеческие фигуры, стоящие неподвижно у подвальных окошек.

Они двинулись по направлению к детской площадке, куда Саньку водили гулять в детском саду. Посреди площадки возвышался холм, весь изрытый крупными норами. Как только Альшоль и Санька подошли к нему, из нор стали выползать скрытники. Они были в точности такие же, как и люди, но на верхней губе скрытников, там, где у нормальных людей расположена ямочка, разделяющая губу на две половинки, у скрытников было совершенно ровное место.

Скрытники были одеты в грубые, но яркие одежды: длинные цветастые платья у женщин, клетчатые штаны у мужчин, пятнистые рубахи.

Завидев гостей, скрытники двинулись к ним, на ходу изрыгая проклятья на своем оборотном языке.

– Кто вас сюда звал? – кричали они. – Уходите, гады!

– Посмотрите, какие у них человеческие морды!

– Сразу видно – негодяи!

– Особенно этот, седобородый. Вот уж прохвост, так прохвост!

Санька сжалась. Ругательства обидели ее. Ведь они с Альшолем не сделали скрытникам ничего дурного!

Но Альшоль обрадовался. Расплывшись в улыбке, с довольным видом поглаживая седую бороду, он обрушил на скрытных жителей целый град проклятий.

– На себя посмотрите, черви ненасытные! Ноги моей у вас больше не будет. Ненавижу всех и каждого лютой ненавистью! В клочки бы порвал, развеял прах по ветру!

Толпа скрытников вдруг бурно зааплодировала, обмениваясь впечатлениями от краткой, но энергичной речи Альшоля.

– Нет, вы слыхали когда-нибудь такую ругань! Да он же законченный подонок!

– Мерзавцы… – с любовью пробормотал Альшоль.

И тут Санька не выдержала. Она выступила вперед с глазами, полными слез, и заговорила горячо и взволнованно:

– Граждане скрытники! Мы же у вас впервые. За что вы нас ругаете? Разве вы не знаете, что гостеприимство – главный закон общения? У нас принято с любовью относиться друг к другу…

Альшоль одернул ее.

– Ни слова про любовь! – шепнул он.

Скрытники озлобились.

– Любовь, говоришь! Плевали мы на вашу любовь! Ненависть движет миром! Да здравствует ненависть! – выкрикнул один из них, в грубых шерстяных штанах, сшитых из верблюжьего одеяла.

– Да здравствует ненависть! – подхватили остальные.

Толпа придвинулась ближе, глаза скрытников горели злобным огнем.

– Девочка – дура, – сказал Альшоль. – Полная идиотка. Не обращайте внимания.

– То-то… – проворчал главный скрытник, и толпа жителей оборотного мира стала рассасываться по норам.

Альшоль и Санька отошли в сторонку, присели на мокрое замшелое бревно. Санька не выдержала и расплакалась.

– Прости меня, – сказал Альшоль, поглаживая Саньку по руке. – Ты самая добрая и красивая девочка, каких я встречал в жизни. А я жил как-никак семьсот пятьдесят лет!

– Зачем же… Зачем же ты так говорил? – рыдала Санька.

– Ты еще не поняла? В этом мире так принято…

И Альшоль рассказал Саньке о главном законе оборотного мира, где все основано на ненависти.

– Как же они при такой злобности не уничтожили друг друга?

– В том-то и секрет, – улыбнулся Альшоль. – У скрытников никогда дело не доходит до убийства и даже до драки, хотя они могут изрыгать страшные ругательства. Вся злоба и ненависть выходит со словами, а в душе остается жалость и нежность. Они презирают людей, потому что у людей все наоборот.

– На словах – любовь, а за душой – злоба? – спросила Санька.

– Вот именно. Вспомни, сколько зла, войн, убийств свершилось на Земле во имя так называемой любви, – сказал Альшоль.

– Но не все же такие! Есть и те, которые любят по-настоящему, – сказала Санька.

– Скрытники таких уважают и ругают самыми отборными словами. Ты заметила, как свирепо ругали нас? Это потому, что любят.

– За что же нас любить?

– По правде сказать, они любят только меня, тебя они еще не знают. А я научил их открывать дверцы в прямой мир. Скрытные жители страшно любопытны, теперь они имеют возможность по ночам посещать прямой мир и осыпать его проклятиями. За это они даже хотели поставить мне памятник – вырезать мою фигуру из дерева. Милиция не дала…

К Саньке незаметно подполз маленький скрытник лет пяти, он был одет в надувной разноцветный мяч из пластика, в котором были прорезаны дыры для рук, ног и головы.

– Точь-в-точь твоя кошка Аграфена. Так же одет, – заметил Альшоль. – Наверняка украл этот мяч в прямом мире, в магазине «Олимпиец»… Скажи ему что-нибудь ласковое.

– Пошел прочь, ворюга! – заорала Санька.

– От ворюги слышу! – парировал маленький скрытник, и они расстались, довольные друг другом.