Текст книги "Живое предание XX века. О святых и подвижниках нашего времени"

Священник, бухгалтер и философ

Я знал и отца Романа Ольдекопа[73]73
  Священник Роман Ольдекоп (1902–1971), выпускник историко-филологического факультета Московского университета (1922). Духовный сын сщмч. Сергия Мечева. Арестован в 1931 г. После освобождения жил в Завидово, Ярославле. В 1938 г. был тайно рукоположен во иерея епископом Мануилом (Лемешевским). Прошел Великую Отечественную войну. С 1950 г. жил и работал в Коломне, тайно совершал богослужения.


[Закрыть], ездил к нему в Коломну. Отец Роман, философ по образованию, пришел в общину отца Алексия и отца Сергия Мечевых молодым, был очень образованным, умным, интеллигентным человеком. Еще до войны он стал тайным священником. Анна Алексеевна, его супруга, была полностью с ним единодушна. Она училась с ним в Московском университете, была маросейской прихожанкой.

После относительно непродолжительного пребывания в лагере он имел «минус сто» и поселился в Завидово, по Ленинградской железной дороге, где жил отец Павел (Троицкий)[74]74
  Иеромонах Павел (Троицкий, 1894–1991), духовник многих нынешних московских священников. В 1923 г. принял монашеский постриг в Даниловом монастыре в Москве. После освобождения из первой ссылки (1929–1933) жил полулегально в Каменке, Ростове, Малоярославце, Завидово.


[Закрыть]и сравнительно недалеко оттуда – отец Сергий Мечев. Все они служили дома, иногда им удавалось приехать в Москву навестить кого-то из близких духовных чад. Перед войной на них всех поступил донос от высокого духовного лица. Отца Павла (Троицкого) взяли, а Роман Владимирович с супругой уехали на юг и там затерялись, что помогло им избежать ареста. На юге он работал бухгалтером, а Анна Алексеевна преподавала в школе, давала уроки дома. Так они прожили довольно долго, а когда все затихло, в конце 50-х переселились в Коломну.

Отец Роман был тайным священником, по-прежнему работал бухгалтером, при этом регулярно служил в своей маленькой двухкомнатной квартирке. Две тумбочки под цветами служили жертвенником и престолом. Хорошо занавешивались окна, так, чтобы не было слышно на улице, и совершалось вечернее богослужение и литургия. Приезжала сестра матушки, Александра Алексеевна, приезжали люди из Москвы. Их было очень мало, но им можно было доверять. Это были люди надежные, воцерковленные, такие, кто не проболтается, не выдаст. Основное условие – чтобы не было слышно на лестничной площадке и под окном на улице. Как правило, в кухне включалось радио; конечно, в полный голос петь нельзя, но и читать, и петь тихо было возможно.

Я приезжал на эти службы первой электричкой, потому что путь был неблизкий. До домика, расположенного, конечно, не в центре города, надо было добираться на трамвае. Трамваи ходили редко, а пешком было довольно далеко. Важно, что уже ждали, Анна Алексеевна не назначала на этот день уроки, и если даже кто-то из соседей звонил в дверь, то не открывали, будто бы хозяева еще спят или пошли гулять.

Когда отец Роман приходил после работы, то обычно отдыхал, а после писал статьи по истории древней Церкви, по богословским вопросам. С ним было очень интересно, он открывал страницы жизни, которую мы, конечно, совсем не знали. Он рассказывал об Академии духовной культуры, которая действовала в Москве уже после революции, о ее преподавателях – Шпете[75]75
  Густав Густавович Шпет (1879–1937), философ, теоретик искусства, переводчик, знал 17 языков.


[Закрыть] и Ильине[76]76
  Иван Александрович Ильин (1883–1954), философ, тяготел к славянофильству, противник коммунизма.


[Закрыть]. Рассказывал, как они провожали своих учителей, уезжавших из России за границу в 1922 году на так называемом «философском пароходе», как писали им письма. Эта плеяда наших богословов и религиозных философов, эти на весь мир известные люди были для него знакомыми, родными, близкими.

Я учился в МГУ, когда попал к отцу Роману. И он прекрасно понимал, так же, как и владыка Стефан, что современным, глубоко верующим людям необходима культура. Великая, русская, и не только русская, но и мировая культура, да и не только христианская, нужно смотреть более широко. Культура нужна для того, чтобы в себе прежде всего раскрыть образ Божий, потому что образ Божий, как часто говорил отец Всеволод Шпиллер, это свобода, любовь и творческая активность. Творческое служение Богу, людям, миру требует образования и культуры. Тогда это служение действенно, если оно напоено, проникнуто христианским православным духом.

Радость жизни с Богом

Рассказывал отец Роман, конечно, и об отце Сергии и об отце Алексие Мечевых, о других святых людях. Он рассказывал, как отец Сергий Мечев возил своих прихожан в Угрешу пообщаться с живым святым – Макарием (Невским)[77]77
  Митрополит Макарий (Невский, 1835–1926), известный миссионер, «апостол Алтая». После увольнения с московской кафедры в 1917 г. жил на покое в основанном в 1380 г. великим князем Дмитрием Донским Николо-Угрешском монастыре под Москвой. Прославлен Русской Православной Церковью в 2000 г.


[Закрыть]. Он так их и наставлял: «Мы едем к живому святому». Школа отца Сергия чувствовалась в отце Романе через пламенное, огненное горение к Богу и ученое, образованное христианство. Отца Сергия всегда окружали прихожане с университетским образованием, они прошли ссылки, лагеря, но остались верны маросейской общине. Один за всех, все за одного – узы верности, крепкие до смерти.

Все эти люди – и священномученик Сергий Мечев, и владыка Стефан (Никитин), и отец Роман Ольдекоп – имели один духовный корень, Маросейку, и этой маросейской общностью жили всегда и везде. Они владели «всеоружием» богословия, философии и великой культуры, от которой мы не вправе отказываться. Ведь именно она сегодня помогает нашему народу сделать шаг в Церковь.

К нам, Ефимовым, все это прямо относится. Наша семья – родители, бабушка, родные – подарила нам веру вместе с культурой, что дало нам глубокий и широкий взгляд на мир, на историю и происходящие события, на осмысление порядка жизни, иерархии ее целей и ценностей. «Добро не лихо, ходит по миру тихо», – гласит народная мудрость. Вера тихо притягивает людей, вызывает отклик в душе, высвобождает на свет дремавшее в ней добро. И хотя, казалось бы, это жизнь не облегчает, а напротив, добавляет ответственности и забот о других, но со Христом и самое нелегкое бремя «дает покой душам нашим». Такой урок мы получили от наших родителей и близких, батюшек и простых людей крепкой веры и самоотверженной любви к людям. Дар живого общения с ними, давно и недавно ушедшими, связь в молитве помогает нам по сей день в трудные минуты.

Каждый из нас по-своему усвоил заветы старших, идущие еще от прадеда, говорившего: «Я ни разу не уснул, не обратившись к Богу», – и принесшего весть о том, что «здесь (на небе) каждое доброе дело и доброе слово сияет вечно». Каждый из нас прошел свой путь, свои пути избрали наши дети и внуки. Так многое изменилось вокруг нас в мире. Но в центре жизни остается по-прежнему наше сокровище – вера и радость жизни с Богом.

Ключ к любви
О русских старцах XX столетия

На фото: архимандрит Серафим (Тяпочкин), архимандрит Авель (Македонов), архимандрит Ипполит (Халин), архимандрит Таврион (Батозский), схиигумен Савва (Остапенко), архимандрит Иоанн (Крестьянкин)

Старец мне сказал: «Я даю тебе заповедь, которая тебе покажется легкой. На самом деле это делание всей жизни». И он дал мне ключ к стяжанию любви, а я передаю его вам: не судите людей.

Рассказчик:

Протоиерей Владимир Волгин (род. 1949) – настоятель храмов Софии Премудрости Божией в Средних Садовниках и воссоздающегося храма Преображения Господня на Преображенской площади в Москве. Учился на режиссерских курсах Всесоюзного телевидения. Работал экскурсоводом в Останкинском музее творчества крепостных. В 1969 году принял крещение, служил алтарником в московских храмах, заочно окончил Московскую духовную семинарию и академию. В 1979 году рукоположен в священника, после чего 16 лет прослужил в селах Курской епархии. В 1995 году по благословению Святейшего Патриарха Алексия II (Ридигера) переведен в Москву.

Старцами называют в Церкви подвижников, наделенных от Бога особыми дарованиями милующего сердца и духовного зрения души человеческой. Они исполняют заповедь Христа о жертвенной любви к тем, кто нуждается в помощи, принимая и наставляя каждого приходящего со своей болью или вопросом. В советские времена вокруг таких старцев образовывались очаги духовной жизни. Из разных уголков Советского союза съезжались к ним верующие и ищущие веры люди, и одним из таких ищущих людей был протоиерей Владимир Волгин, в жизни которого по сей день исполняются сказанные старцами слова.

Нужен человек!

Я родился в советское время, в 1949 году, в атеистической семье. Религиозный процесс у меня начался в раннем возрасте: в 6 лет я интересовался проблемами смерти, много размышлял о них, это я точно помню. Меня, как магнитом, притягивали к себе покойники. Мы жили недалеко от Садового кольца, в густонаселенном квартале Москвы. На кладбище, расположенном неподалеку, часто хоронили людей, и я сразу же, как только слышал о похоронах, бежал туда, чтобы попытаться заглянуть в тайну смерти, понять, что же за пределами этой жизни существует. Никогда не мог я смириться с тем, что человек уходит в небытие. Вот первое религиозное движение в моей жизни.

Я всегда искал любви – любви не к противоположному полу, а к человеку, невзирая на пол; стремился найти в людях ту же любовь. К сожалению, моя жизнь была полна разочарований в этом отношении, потому что мы жили в атеистическом обществе, где без Бога хотели построить Царствие Божие на земле.

Протоиерей Владимир Волгин

Концентрацию всех своих идеалов я увидел в Евангелии, прочитав его, а когда в 20 лет принял крещение, то все стало на свои места, «разложилось по полочкам». И интуитивно я понимал: теперь мне нужен человек, который обладает большим духовным опытом и поделится этим опытом со мной (я был слепым котенком, выброшенным на улицу, ничего не знал о Церкви, о канонах христианской жизни). Советское время было особым: православные христиане, тем более молодые, преследовались, священники молодых людей, как правило, сторонились, потому что были на регистрации у уполномоченных. За активную деятельность их могли снять с регистрации и вручить «волчий билет»: священник терял приход, был вынужден искать работу не по призванию. Поэтому те вопросы, которые, естественно, возникали в моем юном сердце, не находили у священников ответа.

В 1970 году мой крестный, Глеб Сергеевич Лапшин – очень образованный человек, он окончил филологический факультет МГУ и работал ассистентом у известного Д.Н. Ушакова[78]78
  Дмитрий Николаевич Ушаков (1873–1942), редактор и соавтор знаменитого толкового словаря русского языка.


[Закрыть], – предложил мне, моему брату и его жене совершить полусветское путешествие в Ленинград, Пушкинские горы и Псково-Печерский монастырь[79]79
  Свято-Успенский Псково-Печерский мужской монастырь основан в 1473 г. Ни разу не закрывался. В советские годы был оплотом Православия и принимал паломников со всех концов России.


[Закрыть]. И вот в то путешествие мы впервые познакомились с двумя старцами: тогда еще игуменом Саввой (Остапенко) и будущим нашим духовным отцом, тогда иеромонахом Иоанном (Крестьянкиным). С отцом Иоанном мы познакомились мельком, поначалу я даже его и не запомнил.

Схиигумен Савва (Остапенко): «Не осуждай людей»

Та поездка поразила меня в самое сердце, и я решил хоть изредка, но посещать Псково-Печерский монастырь. Через какое-то время я вернулся в Печоры, снова с братом и его женой (кстати, брат, как и я, потом стал священником[80]80
  Протоиерей Анатолий Волгин (род.1946), настоятель храма Свт. Николая в с. Василькове, благочинный Осташковского округа Тверской епархии.


[Закрыть]). Мы приехали поговорить об их венчании, и игумен Савва[81]81
  Схиигумен Савва (Остапенко, 1898–1980), подвижник, старец, духовный писатель. До 48 лет жил и работал в миру инженером-строителем. В 1946 г. принял монашество. Будучи насельником Троице-Сергиевой Лавры, а затем Псково-Печерского монастыря, нес послушание духовника богомольцев. Погребен в Печорах, в монастырских пещерах.


[Закрыть] сказал, что откладывать не нужно. Брат и его жена были удивлены, говорили, что не готовы, что у них нет свадебных костюмов. На что отец Савва им ответил: «Разве вам нужны внешние украшения, а не благодать Святого Духа? Ведь благодать Святого Духа превосходит все внешнее, весь мир!» Они согласились и были повенчаны по благословению старца. Тогда игумен Савва произвел на меня огромное впечатление: меня поразили его светлый взгляд, ясное лицо, особый голос.

Отец Савва, зная, что я занимался литературными трудами, предложил отредактировать его книгу (скорее всего, не для того, чтобы я проявил профессиональные способности) – машинописный текст, вложив в него молитву о духовном отце. Я слышал о нем как о человеке праведной жизни, но не знал, что такое прозорливость, и, будучи несколько тщеславным, подумал: «Как хорошо! Батюшка сам предлагает мне стать моим духовным отцом, а я нуждаюсь в разрешении многих волнующих меня вопросов. С другой стороны, такой великий человек – я не знал его величины, но понимал, что он великий (в нем существовало нечто невидимое, но ясно ощутимое; наверное, это и называется проявлением благодати Святого Духа), – будет моим духовным отцом!» И как-то после монастырской трапезы я брал у него благословение и спросил: «Батюшка, вы хотите, чтобы я был вашим духовным сыном?» Он ответил: «А ты хочешь?» Я говорю: «Да, хочу». Не подумавши, я захотел руководства этого праведного человека, тогда вовсе не понимая, что это такое. Но я осознавал, что как в любой области человеческого познания, так и в области духовной жизни мы нуждаемся в преподавателе. Благодарение Богу! Отец Савва согласился стать моим духовным отцом, но в таких отношениях я состоял с ним недолго, потому что, повторяю, это было мое поверхностное, эмоциональное желание.

Помню, как он благословил написать первую исповедь – он любил, чтобы люди исповедовались не устно, а писали исповедь. И я написал исповедь за всю мою жизнь, тогда немноголетнюю (но все же я уже успел совершить много ошибок, отступив от Христа и потеряв первоначальную благодать, дарованную мне Богом во время крещения), и, несколько стыдясь, передал ему. После прочтения он сказал знаменательные слова. Эти слова меня удивили, но они осуществляются в моей жизни: на много десятилетий вперед он видел, что будет со мной. Его прозорливость поражала!

Еще после первой исповеди он сказал: «Я даю тебе, Володя, заповедь, которая тебе покажется очень легкой. На самом деле это делание всей жизни». И он дал мне ключ к стяжанию любви, а я передаю его вам: не судите людей. «Не суди людей, – сказал он. – Не осуждай». Через пень-колоду я старался исполнять эту заповедь и с уверенностью говорю: она мне помогла. Даже ленивое ее исполнение помогло мне стяжать ту меру несовершенной любви, которой я обладаю. Если бы я с ревностью отнесся к его совету, то достиг бы большего. Неосуждение, постоянное стремление к молитве и к зрению своих грехов и страстей, желание изменить себя, не оправдывая ни в чем, – в этом путь возрастания человеческой души в Боге, а значит – в любви.

Архимандрит Иоанн (Крестьянкин): «Нет неважных вопросов»

К тому времени я уже встречался и с отцом Иоанном[82]82
  Архимандрит Иоанн (Крестьянкин, 1910–2006), старец, проповедник, духовник. Рукоположен во иерея в Москве в 1945 г. В 1950 г. осужден на 7 лет по статье «Антисоветская агитация». С 1957 г. служил на приходах Рязанской епархии. В этот период принял монашество и с 1967 г. определен в Псково-Печерский монастырь, где провел 40 лет, принимая поток паломников. Погребен в монастырских пещерах.


[Закрыть]. Надо сказать, чем отличался отец

Иоанн от отца Саввы. Когда я приходил к отцу Иоанну после встречи с отцом Саввой, то слышал от него то же, но он «разжевывал», объяснял, и его обстоятельные объяснения укладывались в моей душе. А отец Савва не имел такого обыкновения, добавит два-три слова, и все, мне порой этого бывало недостаточно. Так моя душа прилепилась к отцу Иоанну. Долгое время я не решался попросить его о руководстве моей жизнью. Духовные отношения между архимандритом Иоанном (Крестьянкиным) и мной начали складываться, когда он благословил меня на брак.

Нам с моей матушкой все время хотелось жить в воле Божией. Мы не знали, что такое послушание, но душа подсознательно к нему стремилась. И те незначительные вопросы, которые мы по-детски задавали старцу, будучи духовными младенцами, помогали очерчивать для нас всю рельефность узкого пути. Благодаря ответам батюшки мы не разбивали свои головы о препятствия, возникавшие на этом пути, вовремя пригибали головы и спины, чтобы не ушибиться. Люди могли бы недоумевать: зачем они с такими незначительными вопросами едут к старцу?

Но отец Иоанн учил, что «незначительных» вопросов нет. Он говорил, что тому, кто все прошел, они могут показаться незначительными, но для начинающего духовную жизнь имеют огромное значение для души и спасения. Поэтому вначале мы эксплуатировали старца огромным числом вопросов. Шли годы, вопросы постепенно исчезали, и в конечном итоге я «отцеживал комара» перед тем, как поехать к старцу, думая, о чем спросить. Ведь на все вопросы он уже ответил!

Удивительна батюшкина прозорливость: многое из того, что он говорил, совершилось и совершается по сей день. В какой-то момент мы с матушкой просто почувствовали, как прозорливость стала обычным явлением в нашей жизни при соприкосновении с людьми святой жизни. Эти люди не могли говорить иначе – благодать выплескивалась через них на нас. Конечно, от этой прозорливости у меня сначала мурашки бежали. В некоторых случаях слух мой слушал и не слышал, и только потом, вспоминая слова отца Иоанна, я понимал и удивлялся – сказанное действительно осуществлялось. А сразу я не обращал внимания на слова, потому что говорил старец их «в шутку», улыбаясь. У него всегда было желание не нарушать свободу личности.

За восемь лет до моего священства отец Иоанн сказал, что если я женюсь, то буду приходским батюшкой. Несколько раз я поступал в Московские духовные школы, несколько раз меня не пропускали. Наконец один из инспекторов мне объяснил: «Вас не пропускает ЧК». Власти относились ко мне отрицательно – я общался с диссидентами, иностранцами, был верующим, вокруг меня собиралась молодежь. А такие люди в советские годы стояли на заметке у КГБ, им ставились препоны и к обучению, и к рукоположению. И вот, когда мы с матушкой обвенчались, через полтора месяца архиепископ Курский и Белгородский Хризостом[83]83
  Митрополит Виленский и Литовский Хризостом (Мартишкин, род. 1934), на покое. С 1974 по 1984 г., будучи епископом Курским и Белгородским, рукополагал священников из числа выпускников светских высших учебных заведений, что вызывало резкое недовольство государственных органов.


[Закрыть] вопреки властям рукоположил меня в священники, предупредив: «Готовьтесь быть священником без прихода, потому что вам никто не даст регистрацию»[84]84
  Регистрация – право, данное государственной властью в советское время священнику на совершение богослужений и таинств в той или другой епархии Русской Православной Церкви.


[Закрыть]. Он был дерзновенным владыкой. На свой страх и риск он убедил уполномоченного по делам религии принять меня в епархию и дать регистрацию. Уполномоченный согласился, но через полгода после этого был снят, хотя проработал на одном месте 25 лет. Так неумолимо исполнялось пророчество, независимо от внешних обстоятельств: я был рукоположен и шестнадцать лет служил на сельских приходах.

Перед рукоположением в священники я попросил отца Иоанна дать мне напутствие, сказать, каким должен быть священник. И он ответил: «Будьте предельно строги к себе и великодушны ко всем обращающимся к вам». Как-то в советское время мы приехали в монастырь, и батюшка говорил проповедь. Он говорил, что раньше по уставу святителя Василия Великого за блуд Церковь отлучала от причастия на 10 лет, за прелюбодеяние – на 15 лет. А сейчас мы, священники, как только к нам подойдут и исповедуются в этих грехах, сразу допускаем к причастию, понимая, что живем в неоязыческое время. Да, мы дадим ответ за то, что берем на себя эту ответственность. Но людей к причастию подпускать надо! Он был сторонником частого причащения, рекомендовал людям, ведущим христианский образ жизни, причащаться примерно раз в две недели плюс великие праздники.

В 1991 году я в очередной раз приехал к отцу Иоанну. Только что вышли законы о свободе совести и вероисповедания[85]85
  Принятые в 1990 г. союзный закон «О свободе совести и религиозных организациях» и республиканский закон «О свободе вероисповеданий» существенно меняли условия функционирования религиозных объединений, конфессиональное пространство и характер государственно-церковных отношений в СССР.


[Закрыть], можно было возвращаться в Москву (до того мы, москвичи, служили в деревнях Курской, Белгородской, Тверской и других областей). Я говорю: «Батюшка, меня приглашают стать настоятелем одного из приходов Москвы, который еще закрыт». А он отвечает: «Ну, для того, чтобы переехать в Москву, нужно договориться с Патриархом, он – епископ Москвы, с теми людьми, которые вас приглашают, убедиться в их согласии, а потом уже переезжать». Я спрашиваю: «А как с духовной точки зрения?» – «А с духовной точки зрения, – сказал отец Иоанн, – чтобы ни одного прошения перед глазами владыки от вас не лежало». Так старец ясно дал мне понять, что во всем нужно искать воли Божией, а не своей. И я послушался, потому что искал волю Божию и имел намерение, каковой бы она ни была, обязательно ее исполнить!

Однажды, когда я очень плохо себя чувствовал (а было мне 40 лет), и бабушки-старушки на сельском приходе переживали: «Батюшка наш к Рождеству помрет», – отец Иоанн сказал мне: «Вы проживете дольше, чем я». А отец Иоанн прожил почти 96 лет. И я верю ему непреложно, потому что он являл прозорливость постоянно, по своему смирению скрывая ее, но она выплескивалась наружу, не могла удержаться в нем.

Архимандрит Авель (Македонов): Нужный для пчел

С отцом Авелем[86]86
  Архимандрит Авель (Македонов, в схиме Серафим, 1927–2006), старец, духовный сын архиепископа Рязанского Димитрия (Градусова), рукоположен им в 1945 г. во диаконы и пострижен в монашество. С 1947 г. иеромонах, служил на Рязанской и Ярославской землях. С 1970 по 1978 гг. состоял в числе братии (с 1975 г. игумен) Свято-Пантелеимонова монастыря на Афоне в Греции. С 1989 г. наместник Иоанно-Богословского монастыря под Рязанью, который поднял из руин. В нем скончался и погребен.


[Закрыть], который в последние годы служил настоятелем Иоанно-Богословского монастыря под Рязанью, я познакомился в 1976 году, когда поступал в Ленинградскую духовную академию. Отец Авель был тогда настоятелем Свято-Пантелеимоновского монастыря на Афоне. Он был туда послан в числе монахов, отправленных на Святую Гору трудами очень влиятельного иерарха митрополита Никодима (Ротова)[87]87
  Митрополит Ленинградский и Ладожский Никодим (Ротов, 1929–1978), с 1960 по 1972 г. председатель Отдела внешних церковных связей Московской Патриархии. Группа монахов, в том числе отцы Илий (Ноздрин), Авель (Македонов), Ипполит (Халин), была им отправлена на Афон из-за возникшей угрозы исчезновения русского монашества на Святой Горе.


[Закрыть]. Незадолго до нашей встречи с отцом Авелем у меня произошел такой бессознательный, не оформленный интеллектуально, отход от Бога. Я переживал это искушение серьезно и глубоко, ощущал себя в духовном смысле живым трупом.

Архимандрит Авель, приехавший с Афона, поразил меня своим взглядом: что-то неотмирное было в нем. Я преисполнился к нему глубоким доверием и желал с ним поговорить о своем отступлении. Я подошел к нему и рассказал о случившемся. А он мне ответил: «Владимир, ну что ты так переживаешь? Вот у меня было отступление от Бога – так это настоящее отступление». И рассказал мне: когда он стал священником, то огненно служил Божественную литургию. А второй священник служил небрежно, невнимательно. И отец Авель этим постоянно искушался, внутренне осуждал его. И как-то в разговоре с этим священником, вразумляя его, он высказал это вслух. «И вы знаете, Владимир, – сказал он мне, – когда я приступил к служению литургии, то ощутил сухость в своем сердце, и так продолжалось очень долго. Я почувствовал окаменение. У меня был даже помысел оставить священство, потому что так Божественную литургию невозможно было совершать, как я совершал ее. Господь преодолел во мне это искушение, но с тех пор я больше не испытываю того огня в служении, который испытывал в первое время». Так он меня утешил. И сказал: «Владимир, молись обо мне, а я буду слышать твои молитвы и буду молиться о тебе». Я ему очень поверил, и когда молился за него, то верил в то, что эту молитву он слышит и ответно молится обо мне.

Вторая моя встреча произошла с архимандритом Авелем уже в Иоанно-Богословском монастыре[88]88
  Иоанно-Богословский мужской монастырь под Рязанью основан в XII–XIII вв. греческими монахами, которые принесли с собой из Византии чудотворную икону ап. Иоанна, ставшую главной святыней монастыря. Закрыт в 1930 г., насельники арестованы и сосланы в Казахстан. Возрожден в 1988 г.


[Закрыть]. Я приезжал с несколькими знакомыми, и всех он утешил, касаясь тончайших струн души каждого, ответил на самые сокровенные вопросы. У него был удивительный дар утешения людей.

Служение в этом монастыре предсказывал ему еще в юности его духовный отец, архиепископ Димитрий (Градусов)[89]89
  Архиепископ Ярославский и Ростовский Димитрий (Владимир Валерианович Градусов, в схиме Лазарь, 1881–1956). В миру был юристом. В 1919 г. рукоположен Патриархом Тихоном (Белавиным) во иерея, служил в ярославских храмах. В 1943 г. пострижен в монашество и вскоре хиротонисан во епископа Можайского. Служил на епископских кафедрах в Рязани и Ярославле. Погребен в Ярославле.


[Закрыть], о чем отец Авель неоднократно вспоминал: «Как-то я приезжаю к владыке по делам, он меня встречает, благословляет, обнимает, прижимает к сердцу и говорит: „Вот, ангел мой, я скоро уйду, а ты…“ – и сделал такую многозначительную паузу. Я с замиранием сердца жду, сейчас он скажет: „А ты потом, после меня, через 40 дней придешь ко мне“. А он вдруг и говорит: „А ты (это был 1953 год!) доживешь до тех времен, когда и церкви открывать будут, и новые строить будут, и монастыри откроют, и новые построят, и у тебя монастырь будет, купола золотить будут".

Я не мог ему не поверить, говорю: „Владыка, а в службе произойдет какое-нибудь изменение?" Он говорит: „Нет, только лишь одно изменение будет: сейчас мы служим в облачениях матерчатых, а тогда будем служить в настоящих, парчовых". Потому что, когда церкви закрывали, вывозили ризницы, а когда церкви стали открывать, там облачений-то нет. И вот люди жертвовали – кто какую-то штору принесет (тогда война шла, ничего не было), какая-нибудь барыня свое венчальное платье отдаст… все было из тряпок матерчатых. А сейчас-то действительно облачения парчовые.

„Только благодати будет очень мало, – продолжал владыка Димитрий. – Вот рядом церковь, а душа не лежит – нектара нет. Люди будут ходить в другую церковь, хоть и дальше. А ты не умрешь. ты еще будешь нужен для пчел, которые понимают толк в нектаре и в пыльце". Вот я и дожил, а теперь удивляюсь».