Текст книги "Беглец"

Алексей Евтушенко
Беглец

* * *

Смертельно хотелось курить – и ни одного табачного киоска поблизости. Мужчина сидел один на парковой скамейке. Брюнет. Длинные густые волосы откинуты за спину и не мешают обозревать желающим его медальный профиль: высокий лоб, прямой нос, твёрдая линия подбородка. Потёртые джинсы, сандалии на босу ногу и слепящей белизны рубашка с короткими рукавами. Руки в меру мускулистые и загорелые.

– Добрый день, – сказала я.

– Привет.

– Извините, у вас не найдётся сигареты?

Он глянул снизу вверх, и я поразилась яркой густой синеве его глаз на смуглом лице.

– Вообще-то я не курю, но сигареты у меня найдутся.

В протянутой ко мне ладони оказалась распечатанная пачка «Кент». Готова была поклясться, что он за ней в карман не лазил. Всё время, что ли в руке держал? Но зачем, если, как сказал, не курит? Я взяла сигарету и поблагодарила.

– Присаживайтесь, если желаете, – предложил он и подвинулся на скамейке.

– Удивительно мало людей сегодня в парке, – глубокомысленно изрекла я, усаживаясь рядом с ним.

– Жарко, – кивнул он. – Суббота. Народ сидит по домам и пьёт охлаждённые напитки.

– Странно, – я окинула его одним из своих коронных взглядов, означающих: «Вообще-то ты ничего, но много о себе не воображай, потому что я девушка разборчивая». Годков тебе, наверное, что-то около тридцати. Ну, может, чуть меньше. Или больше. Взрослый, в общем, мальчик…

– Что странно?

– Зачем вам сигареты, если вы не курите?

– А, это… – тихо засмеялся он, блеснув ровными зубами. – Все просто. Вы мне понравились, и я решил вас угостить. Только вот марка сигарет…

– Что?

– Не знаю, какие вы любите. Может быть, «Кент» не вполне подходит?

– Что вы, что вы! – включилась я в игру. – «Кент» – в самый раз.

– Возьмите всю пачку, – просто сказал он.

– Спасибо, – милостиво улыбнулась я, пряча сигареты в сумочку. – Всегда стараюсь следовать старому доброму правилу: дают – бери, бьют – беги.

– Так уж и всегда? – прищурился он.

– Всегда! – храбро соврала я.

– В таком случае, позвольте мне предложить вам бокал холодного шампанского.

«Ну вот, начинается», – подумала я и отвернулась, собираясь вставать.

– Вы меня неправильно поняли, – в его голосе проскользнула смешинка. – Я вас никуда пока не приглашаю. Настоящее французское шампанское из винограда урожая 2000 года. Здесь и сейчас.

Я оглянулась.

В тяжёлых запотевших бокалах резного хрусталя искрилось вино. Один бокал он протянул мне. Мы чокнулись. Нежный звон растаял между нами.

– За что пьём? – осведомилась я, стараясь держать себя в руках.

– За нашу встречу, разумеется, – улыбнулся он.

Шампанское оказалось настоящим, холодным и удивительно вкусным.

– Если ты разлюбил шампанское, ты разлюбил жизнь, – изрёк он, смакуя напиток.

– Где-то я уже это слышала.

– Я вовсе не претендую на авторство.

– А! – воскликнула я и поставила бокал рядом на скамейку. – Вы фокусник экстракласса, да?

– Увы, – его глаза почему-то погрустнели. – К сожалению, это не фокус. Кстати, меня зовут… Иван. А вас?

– Светлана, – призналась я.

Он допил шампанское и протянул мне бокал:

– Возьми, в хозяйстве пригодится.

Я попыталась протестовать.

– А как же принцип? – настаивал он. – И потом, не выбрасывать же такую красоту!

– Себе возьми.

Как-то незаметно мы перешли на «ты».

– Я бы взял, да некуда. У меня, видишь ли, нет постоянного места жительства.

– То есть?

– То есть, сегодня, например, мне совершенно негде ночевать. Впрочем, есть вариант, что ты пустишь меня к себе… Ведь ты не замужем, верно?

– Нет, – ляпнула я машинально и тут же спохватилась. Каков нахал, однако!

– Это с какой же стати я пущу в дом совершенно незнакомого мне человека? – заряд иронии, как мне казалось, был достаточен даже для того, чтобы смутить носорога.

– Ну, во-первых, мы знакомы. Я – Иван, ты – Света. Так? А во-вторых, я могу решить несколько твоих проблем, скажем так, материального порядка, и ты за это пустишь меня к себе жить.

Я засмеялась, осознав наконец всю нелепость нашего разговора.

– У тебя красивый смех, – сказал он.

– И только?

– Не только. Ты вообще одна из самых красивых женщин, которых я когда-либо встречал. И сердце у тебя доброе…

– Наглый подхалимаж…

– По-моему, это ошибка – считать красивых женщин изначально злыми. Все как раз наоборот. Просто им слишком часто приходится защищаться.

– Ты говоришь общеизвестные вещи, – заметила я. – Общеизвестно, например, что я красива…

– И добра. Правильно. И умна. А повторение общеизвестных истин… Мир держится на этих самых истинах. Простых и общеизвестных.

– По-твоему, жизнь проста?

– Я этого не говорил. Истины просты, а жизнь как раз сложна именно в силу недостаточного понимания простых истин.

– Парадокс. Получается, что чем проще истина, тем сложнее её понять.

– Конечно, – охотно согласился он. – А иначе как бы осуществлялось развитие? В основе любого прогресса лежит какой-нибудь завалящий парадокс. Возьмём, к примеру, развитие наших отношений…

– Ну?

– С одной стороны – беседа о смысле жизни, а с другой – очень хочется есть. Мне, во всяком случае.

– Если это намёк, – злорадно оживилась я, – то знай, что холодильник у меня пуст и денег тоже нет.

– Ага, – казалось, он услышал именно то, что хотел. – Тогда пойдём.

– Куда?

– К тебе, конечно. Не на лавочке же этой нам обедать. Хотя, если желаешь, можно и на лавочке.

– Я же тебе сказала, что в доме хоть шаром кати.

– Это уже не твоя забота.

Впоследствии ничем иным, кроме как наваждением и кратковременным помешательством рассудка, я не могла объяснить того факта, что мы под ручку отправились прямиком ко мне домой.

А впрочем – к чему лукавить? – был, был у меня и некий интерес к нему, такому симпатичному и загадочному…

Под шушуканье старушек-соседок – в подъезд и на третий этаж. Ключ скрежещет в давно требующем смазки замке. Потерпи, дружок, вот выйду удачно замуж…

Мой синеглазый спутник скидывает в прихожей сандалии и шлёпает босыми ногами на кухню к холодильнику.

– Так. Пустой, говоришь… А это что?

Я заглянула через его крепкое плечо в нутро старенькой «Бирюзы» и обмерла – холодильник был забит едой до отказа.

– И что тут у нас… – пробормотал Иван и потянул на себя какую—то незнакомую мне кастрюлю.

– Послушай! – мне наконец удалось выйти из оцепенения. – Я… я не знаю, откуда это всё взялось! Это не моё!

– Бывает, бывает… – он поставил кастрюлю на стол, снял крышку и принюхался.

– Борщ, – удовлетворённо констатировал. – Украинский. Люблю, знаешь ли, украинский борщ. С пампушками и со сметаной. У тебя есть пампушки и сметана?

Я потрясённо молчала.

– Ну чего ты стоишь? – воззрился на меня Иван своими пронзительно-синими глазами и достал из хлебницы свежеиспечённые пампушки, от которых по кухне сразу же волной пошёл вкусный чесночный дух. – Иди переодевайся к обеду и мой руки. Я сам накрою на стол.

Вы когда-нибудь пробовали настоящий украинский борщ с пампушками?

Такой борщ умела готовить моя покойная бабушка, и я уже основательно успела позабыть его божественный вкус.

Вопросы, как обиженные пчелы, роились в моей бедной головушке, но я решила сначала насытиться, раз уж представилась такая возможность.

– Кофе? – предложил он, когда с борщом было покончено. – Или желаете второе блюдо? Можно, скажем, подогреть отбивные. Я там заметил в холодильнике…

– Благодарю покорно.

– Тогда кофе.

Всё ясно, соображала я, наблюдая, как Иван открывает несуществующий у меня ещё сегодня большой пакет кофе «Арабика», щедро насыпает его в джезву, добавляет сахар, заливает кипятком и ставит джезву на малый огонь. Всё ясно, он – гипнотизёр и всё это происходит только в моём воображении. Но зачем? С какой, извините, целью? Завладеть моей душой и телом?

Но он достаточно интересен сам по себе, чтобы не испытывать недостатка в женщинах… Вот именно. Тобой этот недостаток и восполняется сейчас. Нет, постой… Я ведь сама к нему обратилась, а он просто сидел на скамейке летним погожим днём. Сидел себе, значит, на скамейке. Отдыхал. И тут подхожу я. Молодая длинноногая натуральная блондинка. Он (что совершенно естественно) теряет голову и, полностью отдавая себе отчёт в том, насколько малы его шансы обратить на себя моё благосклонное внимание, прибегает к запрещённому приёму. То бишь, гипнозу. Бред.

И тут в дверь настойчиво позвонили.

Я сразу определила, что это припёрся мой бывший муж и что он почти наверняка в изрядном подпитии. Чёрт, этого только мне не хватало!

– Открою? – полувопросительно глянул на меня Иван.

– Нет уж, – решительно поднялась я из-за стола. – Сиди.

Ну, точно. Муж. Да ещё в агрессивной стадии опьянения.

– Чего тебе надо?

– Дай полтинник!

– Нет у меня денег.

– Тогда чего-нибудь выпить.

– Выпивки тоже нет. Иди откуда пришёл.

– А-а! У нас гости! – это он заметил мужские сандалии в прихожей.

– Представь себе…

– А ну-ка…

Надо сказать, что мой бывший при росте метр девяносто и соответствующем весе обладал недюжинной силой, так что мои пятьдесят четыре килограмма он просто отодвинул рукой к стене и вломился на кухню.

Я бросилась вперёд, готовая повиснуть на его медвежьих плечах, но бывший супружник, уставившись на спокойно пьющего кофе Ивана, вдруг как-то сник, пробормотал нечто вроде извинения, пятясь, покинул квартиру и загрохотал вниз по лестнице.

– Что ты ему сказал? – поинтересовалась я, наблюдая в окно за быстро удаляющейся по улице фигурой бывшего мужа.

– Ничего, – пожал он плечами. – Странный какой-то тип… Кто это?

– Когда-то был мужем.

– А!

– Что значит «а»?

– Да нет, ничего. Деликатный, наверное, человек. Увидел, что место занято, ну и решил без шума удалиться.

– Деликатный он, как же, – горько усмехнулась я. – Нет, если ты не фокусник, то, значит, гипнотизёр. Только вот не пойму, что тебе нужно от бедной девушки.

– Доброй и красивой, – добавил он. – Я же тебе сказал: мне негде жить на теперешний момент, а ты мне понравилась.

– Все так просто?

– А зачем усложнять? – Он отнёс чашки в раковину и принялся мыть посуду.

– Понимаешь, я не люблю гостиниц.

– И всё-таки, кто ты? – спросила я его спину.

Он обернулся, держа в руках только что вымытую тарелку. Капли воды медленно падали на линолеум.

– Ты уверена, что тебе очень хочется это знать? – тихо спросил он, и я почему-то испугалась.

Вечерний ветерок путался в лёгкой занавеске, пытаясь пробраться в комнату сквозь открытую дверь балкона. Мы сидели в креслах возле журнального столика и пили превосходное «Амонтильядо» двадцатилетней выдержки.

– Прямо из подвалов испанского короля, – сказал Иван, разглядывая вино на свет. – Красиво, а?

– Да уж, – вздохнула я. – Слушай, ты не мог бы сотворить какой-нибудь «Данхилл»? А то «Кент» всё-таки не мои сигареты.

– Изволь, – он протянул мне пачку «Данхилла».

– Ловко. А что ещё ты можешь, кроме сотворения материальных ценностей, так сказать?

– Ещё… – он задумчиво почесал пальцем лоб. подбородок. – Ну-ка, встань.

Я подчинилась.

– А теперь иди ко мне на ручки.

– Это ещё зачем?

– Увидишь.

Он подхватил меня на руки, и я крепко обняла его за шею.

– Теперь закрой глаза.

«Сейчас он меня поцелует», – подумала я, подглядывая сквозь ресницы.

Как будто кто—то выключил и опять включил солнце.

Я ощутила под босыми ногами прохладную шероховатую поверхность и распахнула глаза. Мы находились на крыше невероятного по высоте здания. Огромное небо голубым куполом изгибалось над сверкающим на солнце тысячами стеклянных граней городом внизу. Какой-то толстяк в костюме-тройке шарахнулся от нас в сторону.

– Что за ч-черт… – пробормотал он по-английски.

– Нью-Йорк, – сказал Иван и подвёл меня за руку к остеклению. – Мы на крыше «Эмпайр стейт билдинг». Нравится?

– Да, – вымолвила я потрясённо. – Что да, то да… Это что же, настоящий Нью-Йорк?

– А тебе бы хотелось игрушечный?

– Пятая—авеню… – заворожено прошептала я, – Бродвей, Сентрал-парк…

– Вон, вон и вон, – показал он пальцем.

– Гудзон, Бруклинский мост… Чудеса!

Стоящие поодаль немногочисленные нью-йоркцы и гости города с интересом разглядывали наши босые ноги.

Мне пришла в голову идея. Если все это гипноз, то не может же он в самом деле…

– Поехали вниз, – решительно сказала я. – Погуляем по городу.

Мы спустились в скоростном лифте и вышли под жаркое полуденное солнце.

– Дай мне двадцать пять центов, – потребовала я.

– Зачем тебе? – он протянул мне монету.

– Раз уж случилась такая оказия, хочу проведать подругу. Она в Нью-Йорке живёт. Телефон я помню. Тысячу лет её не видела. То-то обрадуется!

– И что ты ей скажешь?

– Скажу, что заработала случайно кучу денег и решила прошвырнуться по Америке. Купила путёвку. Ты – мой спутник и, возможно, даже жених. Как?

– Мне подходит.

– Только вот босиком как-то… И денег у нас нет.

Иван сделал рукой неопределённый жест, и на асфальте перед нами возникли мои босоножки и его стоптанные сандалии. Другой рукой он вытащил из кармана джинсов новенькую стодоларовую купюру.

– Пока хватит?

– А миллион долларов можешь? – искренне поинтересовалась я, обувая босоножки.

– Да хоть миллиард, – пожал он плечами. – Только зачем?

– Действительно, – хмыкнула я, входя в ближайшую телефонную будку. – Зачем нам миллион долларов – солить их, что ли? Тем более миллиард…

Наташки дома не оказалось. Её американский муж объяснил, что она уехала по делам фирмы куда-то на Запад и вернётся в лучшем случае дней через пять.

Больше знакомых у меня в Нью-Йорке не было, и мы отправились просто бродить по городу.

Уже потом, опять у меня дома, мы лежали на чистых простынях, утомлённые любовью (как мне было не пустить его в постель после всего происшедшего?). Моя голова покоилась на его груди, от которой шёл слабый терпкий запах молодого мужского пота. В окно робко заглядывал новорождённый месяц, и мои глаза сладко слипались.

– Не смей засыпать раньше меня, – пробормотала я и погрузилась в сон.

Это были, наверное, самые яркие дни в моей пока ещё недолгой и не слишком разнообразной жизни. Дни и, конечно, ночи. Любовником Иван оказался тоже совершенно удивительным. Нежным, пылким и неутомимым. Он отдавался любви весь, но и брал все. И я с готовностью и радостью это всё ему отдавала.

Так прошла неделя. Половина моего оплачиваемого отпуска. А я ведь собиралась провести его в Крыму…. Впрочем, в Крыму мы за это время тоже побывали. И не только в Крыму.

Я перестала задумываться, откуда он брал деньги. Просто они у него всегда были и в том количестве, которое на данный момент было необходимо. Конечно, я не оставляла – особенно в первые дни – попыток узнать о нём побольше. Но он большей частью отшучивался. Или просто молчал. Мне было хорошо с ним. Даже слишком хорошо. И только неясное ощущение тревоги время от времени закрадывалось в мою душу при взгляде в его ярко-синие пронзительные глаза.

Особенно сильно я ощутила эту тревогу, когда однажды на наших глазах трамвай насмерть сбил человека. Мы стояли на тротуаре и дожидались зелёного света, чтобы перейти улицу, а этот мужчина (по моему, он был пьян) просто шагнул на рельсы. В такой ситуации и Шумахер не успел бы затормозить. Разве что объехать. Но это, повторяю, был трамвай. Раздался тупой удар, и человек, пролетев по воздуху несколько метров, упал к нашим ногам. Я сразу подумала, что он уже мёртв и от страха вцепилась в руку Ивана. А он мягко меня отстранил и присел на корточки перед этим беднягой. Он присел перед ним на корточки и положил свою левую руку ему на грудь, а правую на испачканный кровью лоб. Толпа возбуждённых происшествием людей окружила нас. Но совсем близко никто не подходил. Все просто стояли и смотрели. Несколько человек по мобильным телефонам вызвали скорую помощь и милицию. Но «скорая» не понадобилась.

– Встань, – тихо сказал Иван.

И человек открыл глаза (они оказались карие и совершенно трезвые) и сел, недоуменно оглядываясь по сторонам. Сначала сел, а затем легко поднялся на ноги. Выглядел он совершенно целым и невредимым.

– Пойдём, – Иван взял меня за руку. – Сейчас начнутся всякие расспросы, а я этого не люблю.

И мы ушли. Никто не пытался нас остановить. И только спасённый Иваном мужчина растерянно глядел нам вслед, словно пытаясь вспомнить что-то очень важное….

Это случилось на девятый день нашей жизни с Иваном. Ранним утром. Я спала, рядом спал мой Иван, и кто-то третий пристально смотрел на меня. Сквозь тонкую пелену сна я всей кожей чувствовала этот изучающий тяжёлый взгляд. Нужно было просыпаться, чтобы окончательно уяснить для себя природу данного ощущения, но просыпаться почему-то было страшно.

– Г-голубки, – произнёс чей-то звучный бас.

От испуга я открыла глаза.

Посреди комнаты, глубоко засунув руки в карманы широких штанов, стоял человек и пристально разглядывал нас.

Я осторожно повернула голову. Иван продолжал безмятежно спать.

– Кто… кто вы такой?

– Это сейчас не имеет значения, – хмыкнул незнакомец.

Он стоял спиной к окну, в которое ломилось утреннее солнце, и я не могла как следует рассмотреть его лицо.

– Будите своего… друга, – сказал он. – Я вас жду на кухне.

– О, ч-черт…

Я накинула халат и растолкала Ивана.

– Что… что случилось?

– Не знаю. Там, по-моему, к тебе пришли. Не знаю, уж каким образом он проник в квартиру…

– Ко мне?!

– Мои друзья имеют обыкновение звонить в дверь или стучаться, а не пользоваться отмычкой. И вообще я его первый раз вижу.

– Погоди… – Иван приподнялся на локте, как бы прислушиваясь к чему-то.

– Да, – вздохнул он. – Придётся идти.

В кухне незнакомец свободно развалился на стуле и прихлёбывал «Амонтильядо». В руке его дымилась сигарета.

– Хорошее вино, – похвалил он, увидев нас. – Когда это ты, интересно, научился разбираться в винах? Присаживайтесь.

Мы послушно сели, и я как следует его разглядела. Высокий блондин с довольно приятными чертами полноватого лица, которое, впрочем, портили светло-голубые водянистые глаза и сероватого нездорового оттенка кожа. Цветастая рубашка болталась на широких плечах, и какой-то горьковатый миндальный, вызывающий смутное беспокойство запах, смешиваясь с ароматом «Амонтильядо» и табачным дымом, исходил от него.

– Как ты меня нашёл? – хмуро осведомился Иван, протягивая руку и наливая себе из бутылки, стоящей посреди стола.

– Трудно было, – усмехнулся блондин. – Но я постарался.

– Он послал тебя?

– Скорее, он дал себя уговорить послать меня.

– Кому дал?

– Мне, кому…

– Ага… С чего бы это?

– С чего бы это что?

– С чего бы это он дал себя уговорить, и с чего бы это именно ты его уговаривал?

– Ну… ты всё-таки его сын. А почему я… Мой каприз, скажем так.

– Каприз? Что-то не верится. Какой у тебя может быть каприз?

– Как раз у меня и может быть. Это ваши… Но ты, разумеется, прав. Дело не в капризе. Просто всё должно быть, как… должно. Со мной всё ясно. Я – противник. А вот ты…

– Я просто трус.

– Послушайте, мальчики, – не выдержала я, – может быть, всё-таки объясните, в чём дело? В конце концов это мой дом…

– Мадам, – любезно осклабился блондин, – мой вам совет: не лезьте в это дело.

– Я вам не «мадам»!

– Ну хорошо, – согласился он. – Пусть будет мадмуазель.

– Он прав, Света, – вмешался Иван. – Тебе лучше поменьше знать о наших делах.

– Криминал, что ли?

Блондин гулко захохотал и поперхнулся вином.

– Не беспокойся, – грустно улыбнулся Иван, – тебя это не затронет никоим образом.

– Да уж, – подтвердил блондин, откашлявшись. – Но мы отвлеклись. Если ты считаешь свой поступок поступком труса – твоё дело. Я склонен думать иначе.

– Естественно.

– Будь добр, не перебивай. Ты просто сделал выбор. У тебя был выбор, и ты его сделал. Конечно, никто не мог и предположить, что ты изберёшь этот вариант. Такого никогда и нигде раньше не случалось. И ни с кем. Самое смешное заключается в том, что твой поступок не подлежит наказанию. Он неподсуден. Ты не пошёл против. Ты пошёл по-другому.

– Я сбежал.

– Ну и что? Я бы тоже сбежал на твоём месте.

– Ты – не я.

– Брось. Разумеется, я – не ты. Но та сам только что признался, что поступил так, как мог бы поступить только я. Значит, не такие уж мы и разные. Впрочем, этот наш старый спор, как всегда ни к чему не приведёт. Да и не за этим я сюда пришёл.

– А зачем?

– Я пришёл сказать, что беглец может вернуться.

– Вернуться?! – Иван вскинул голову. Бледно-голубой и ярко-синий встретились, и мне показалось, что на кухне запахло озоном. – В качестве кого?

– В качестве сына, – тихо сказал бледноглазый пришелец. – Божьего и Человеческого. Здесь, во всяком случае, ты не нужен ни в каком качестве. Потому что здесь есть другой. Место занято.

– Поздно, – неуверенно произнёс Иван.

– В самый раз, – усмехнулся незнакомец и налил себе ещё вина. – Сценарий, правда, изменится, но кино от этого только выиграет. Ты же понимаешь, что в нашем деле ничего испортить нельзя. Можно сделать только лучше. В общем, тебе даётся ещё один шанс. Подумай.

Иван молчал. В наступившей тишине стали слышны голоса играющих во дворе детей и звон проехавшего рядом с домом трамвая. Где-то в небе прогудел самолёт.

– У меня сейчас не хватит сил на возвращение, – вымолвил наконец Иван. – Я… я потерял форму.

– Понимаю, – усмехнулся блондин, покосившись в мою сторону. – Но я на что? Моих сил хватит на двоих. – он одним глотком допил вино и поднялся. – Пошли.

– Постой…

– Что ещё?

– Я хочу, чтобы она тоже присутствовала, – кивнул в мою сторону Иван.

– Зачем тебе это?

– Скажем так, это мой каприз.

Они засмеялись. Один весело, а другой грустно.

– А вы? – водянистые глаза обратились на меня, и я вздрогнула, вдруг ощутив неземную и страшную силу этого взгляда. – Вы согласны?

– На что? – я с трудом сглотнула подступивший к горлу тугой комок.

– Присутствовать при окончании нашего дела. Должен заметить, что вам ничего не грозит в физическом смысле. Душевное потрясение – это да, это вполне может быть. Но абсолютную физическую безопасность с последующей немедленной доставкой домой я вам гарантирую. Вы, разумеется, вправе отказаться.

Я посмотрела на Ивана.

– Соглашайся, – попросил он тихо. – Мне будет легче, если я буду знать, что ты рядом.

Я согласилась. До сих пор не знаю, почему.

…Багровое солнце садилось за низкую гряду пологих холмов на горизонте. Пылилась дорога, по которой уходила в город стража и последние зрители.

– Ну вот и все, – сказал мой провожатый. – Вам пора.

– Да, – кивнула я. – А что… что будет дальше?

– То же самое, – пожал он широкими плечами. – Он, разумеется, воскреснет на третий день и всё повторится сначала. Ничего нового, поверьте мне. Всё это уже было. И ещё не раз будет.

– Вы лжёте, – покачала я головой. – Это как любовь. Всегда разная. Но всегда только любовь.

– Не будем спорить, – пробормотал он. – Я, признаться, устал. Мне, знаете ли, ещё вас обратно нужно доставить, а это, поверьте, не так легко, как кажется. Вы готовы?

– Да, – сказала я, отворачиваясь от багрового заката и чёрного силуэта двойного с обвисшим на нём человеческим телом. – Готова.

А всё-таки жаль, что я так не успела попросить у него вечернее платье от Диора…