Текст книги "Отряд-2"

Глава восьмая

Обедали в молчании и без особого аппетита. То, что они узнали за последние два часа, произвело на всех ошеломляющее впечатление, и требовалось время, чтобы осмыслить увиденное и услышанное. Первым не выдержал Стихарь.

– А мы-то думали, что участвовали в самой страшной войне за всю историю человечества! – провозгласил он, покончив с супом и накладывая себе на тарелку мяса с картошкой. – Да мы дети малые по сравнению с нашими потомками. Вон, еще бы немного и вся история просто бы закончилась.

– Лично меня, – пожал плечами Майер, – утешает лишь то, что это не наши потомки. Мы опять в этом, как его… – он щелкнул пальцами, вспоминая.

– Параллельном мире, – подсказала Аня.

– Вот-вот. Параллельном. Хорошо хоть не перпендикулярном.

– А какая разница? – спросил Вешняк. – Планета – Земля? Земля. Живут здесь люди? Люди. Человеки. И мы люди. И тоже с планеты Земля.

– Это не наша Земля, – сделав ударение на слове «наша», упрямо нагнул голову Майер. – Наша земля там, где есть Германия, Россия… ну, и другие страны. На нашей Земле сейчас одна тысяча девятьсот сорок третий год от Рождества Христова и…

– И там сейчас война. А мы, русские и немцы, – смертельные враги, – подсказал Валерка.

– Пусть, – пулеметчик задрал подбородок и с вызовом оглядел своих товарищей. – Пусть война. Но там наш дом. А здесь… Да что говорить! Помните Пейану? Нас никто не спросил, а просто взяли за шкирку и забросили черт-те знает куда, драться друг с другом. Но мы остались людьми и доказали сварогам, что обращаться так с нами – себе дороже обойдется. Не знаю, как у вас, а у меня с недавнего времени такое ощущение, что Пейана продолжается. Только в другом, более хитрож…м варианте, извини, Аня. В том смысле, что нами по-прежнему кто-то управляет, но мы не знаем, кто это и где этот «кто-то» находится. А раз не знаем, то и морду ему набить не можем. Сначала спасали один мир, потом другой, теперь вот оказались в третьем, который – помяните мое слово – тоже придется спасать. Что дальше? Где мы окажемся завтра? Что мы еще должны сделать, чтобы вернуться домой?!

Он умолк, снова поочередно оглядел присутствующих и, с отвращением отодвинув от себя недоеденное мясо, потянулся за апельсиновым соком. Отряд, сосредоточенно жуя, молча обдумывал слова пулеметчика.

– Не могу сказать, Руди, что ты полностью не прав, – нарушил, наконец, тишину Дитц, аккуратно вытирая рот салфеткой. – Ситуации, в которых мы раз за разом оказываемся, настолько невероятны, что трудно списать все на случайность. Невольно закрадывается мысль, что нас, действительно, кто-то ведет. Но. Возможно, меня не поймут, однако скажу. – он сделал эффектную паузу. – Я не уверен, что это плохо.

– Плохо – что? Что нас кто-то ведет? – прищурившись спросил Велга.

– Именно. Если хотите, объясню.

– Изволь. А то, боюсь, я действительно тебя не понимаю.

– Постараюсь. Я солдат, а не философ. Но все-таки постараюсь, ибо, как видим, быть просто солдатом уже, оказывается, мало.

Хельмут откинулся всем своим длинным телом на спинку стула, отхлебнул сока, закинул ногу за ногу, закурил и продолжил:

– За свою недолгую, но богатую событиями жизнь, я пришел к банальному выводу: от судьбы не уйдешь. Но от того, что вывод сей банален, лично для меня он не становится менее значимым. Потому что я пришел к данному выводу не умозрительно, а испытал его истинность на собственной шкуре. Думаю, как и любой из вас. Это не значит, что я стал полным фаталистом. Скорее, наоборот. Существование некоего диапазона, в котором все зависит только от поступков отдельно взятого человека, для меня такой же факт, как и существование судьбы. В этом диапазоне – мы полные хозяева своей жизни. Но иногда нас выбрасывает из этого диапазона, или мы сами выходим за его пределы. И тогда нам приходится управлять лишь тем, чем мы можем управлять, потому что иначе, при попытках охватить неохватное и контролировать неконтролируемое, мы обречены на сокрушительное поражение. Теперь о том, что это значит в нашем конкретном случае. Смотрите. На Пейане то, как мы поступим, зависело только от нас. Мы выбрали определенный путь и тем как бы создали для себя новую судьбу. Понимаете? Если бы мы поубивали друг друга, то сейчас некому было бы ломать голову над тем, что делать дальше. Это, кажется очевидным и, вроде бы, не требует особого осмысления, но на самом деле требует. Потому что потом мы попали в мир Ани, и это самое попадание уже от нас никак не зависело. Тут в игру вступила наша новая судьба. Та самая, которую мы создали на Пейане. И теперь, вот, эта судьба продолжается. И мне кажется, что противиться ей также глупо и… как бы поточнее сказать…. а! Безответственно, вот. Глупо и безответственно, как встречать грудью снежную лавину. Давайте представим, что мы сейчас пожмем друг другу руки, плюнем на все и разбежимся в разные стороны, чтобы просто жить в этом богатом и почти благополучном мире. Что будет?

– Ты у меня спрашиваешь? – осведомился Велга.

– У всех. И у тебя тоже. Но, так как ты командир, то у тебя есть право ответить первым.

Александр задумался. Он очень быстро и отчетливо представил себя одного, без товарищей, среди этих странных, живущих двойной жизнью, людей. Чужое будущее. Очень похожее, но тоже чужое прошлое. Да, Хельмут прав. Для того, чтобы это понять, даже не нужна логика. Вполне достаточно чувства. А чувство было такое, что им действительно надо и дальше держаться друг друга. Идти вместе до конца. «До конца чего? – спросил он себя и тут же ответил. – Не знаю. Но думаю, что узнаю, когда дойду». И, когда он по капле испил это понимание до самого дна, и за горечью потерь ощутил сладость приобретений, все тут же встало на свои места. Они еще не прошли свой путь, они еще не вернулись домой. А значит, их война продолжается.

Велга огляделся и столкнулся с выжидательными взглядами солдат. Синими, карими, серыми…. И честный упрямый бунтарь Рудольф Майер, и нахальный, никогда не унывающий Валерка Стихарь, и спокойный гигант с нежной душой ребенка Михаил Малышев, и огненно-рыжий, злой в бою особой веселой злостью Курт Шнайдер, и основательный, молчаливый, надежный, как земля-кормилица Сергей Вешняк, и скромный умница Карл Хейниц, и даже, не входящая формально в их боевое подразделение, юная колдунья Анна, – все они смотрели на него так, словно от его ответа напрямую зависел их дальнейший путь, и пресловутая судьба. И вчерашний лютый враг, а нынче боевой товарищ и друг, обер-лейтенант вермахта Хельмут Дитц, этот длинный белобрысый саксонец, этот хитрый сентиментальный скептик, которому можно доверить собственную жизнь и смерть так же, как сын доверяет отцу подержать мороженное, чтобы завязать развязавшийся на ботинке шнурок, тоже смотрит в упор всепонимающими бледно-голубыми глазами и тоже (внутренне усмехаясь, з-зараза) ждет ответа. А что тут отвечать? Все, по-моему, ясно….

– Я вижу, вы очень легко нашли крайнего, – специальным «командирским» голосом сказал он. – Однако не надейтесь, что вам удастся отсидеться за нашими с Дитцем лейтенантскими спинами. У всех мнения спросим. А потом, как командиры, примем решение. Сам же могу сказать следующее. Я представил себе то, о чем говорит Хельмут: мы разбегаемся в разные стороны и начинаем жить обычной жизнью. Очень хорошо представил. И мне, то, что я себе представил, совсем не понравилось. Не знаю, можно ли объяснить мое чувство при помощи той доморощенной философии, которую нам тут развел господин обер-лейтенант, но знаю точно, что он прав. Каждый человек должен выполнить некую возложенную на него задачу. Возложенную Родиной, судьбой или им самим – не важно. Я ощущаю, что мы свою задачу еще не выполнили. Значит ее надо выполнить, вот и все. Какие будут по этому вопросу мнения?

– Что-то мне это напоминает, – подмигнул насупленному Майеру Валерка Стихарь. – Помнится, совсем недавно мы сидели у Герцога в кабинете и обсуждали похожую ситуацию.

– У Герцога все было ясно, – возразил Малышев. – Там было важное дело, за которое можно было браться, а можно было и не браться. А теперь у нас какое дело? Сплошная неопределенность.

– Вот-вот, – кивнул рыжей головой Шнайдер. – Меня, например, очень интересует следующий вопрос. Каким образом в этом мире зарабатывают деньги?

– А при чем тут это? – удивился Валерка. – Подумаешь, деньги… Говна-пирога!

– А при том, друг мой, – вступил в разговор Майер, – что здесь война ничего не спишет, поскольку войны тут нет. И в ближайшее время не предвидится. Те деньги, что нам оставил Николай, скоро закончатся. Как, впрочем, заканчиваются все и любые деньги. А дальше? Ты вот кто по профессии?

– Я-то? – показал на себя пальцем Стихарь.

– Ага. Именно ты.

Валерка, наморщив лоб, задумался. Остальные с интересом ждали ответа.

– Когда-то был плотником, – неуверенно сообщил он. – Недолго, правда.

– Давно и недолго, – с удовольствием повторил Майер. – Ты уверен, что здесь нужны плотники? Я, вот, до войны работал одно время докером в Гамбурге. И еще я хорошо умею стрелять из пулемета. Не думаю, что эти мои профессиональные навыки пригодятся в этом мире.

– Умение хорошо стрелять из пулемета еще никому никогда не мешало, – философски заметил Вешняк.

– А я бы пошел учиться, – застенчиво улыбнулся Хейниц. – Они здесь, наверное, много знают. Хотя домой, конечно, очень хочется.

– По-моему, мы не о том говорим, – вмешалась Аня. – Вы, мужчины, вечно все путаете и уводите мысль в сторону. Надо будет заработать денег – заработаем. В конце концов, тут есть Полигоны, а, значит, при них должны быть инструкторы. Да с таким боевым опытом, как у вас, вам любая команда за подготовку хорошие деньги заплатит!

– Верно! – хлопнул в ладоши Стихарь. – Ну, Анна, ты молодец! Как же это я сам не догадался? Да мы же…

– Погоди, Валера, я не закончила, – остановила его Аня. – А то мы сейчас опять не о главном будем говорить. Вопрос, который перед нами ставили наши командиры, насколько я понимаю, был в том, остаемся мы единым отрядом или расходимся. Так, господин обер-лейтенант и товарищ лейтенант?

– Именно, – подтвердил Дитц.

– Близко, – кивнул Велга.

– Вот. По-моему, каждый из нас должен ответить сначала именно на этот вопрос, а уж потом трепаться на отвлеченные темы. Подаю вам пример и отвечаю. Я за то, чтобы быть вместе. Мне сердце подсказывает, что так надо. А мое сердце меня еще никогда не обманывало.

– А что тут отвечать? – удивился Малышев. – Ясно, что вместе. Тут и думать нечего. Раз вместе горе мыкать начали, то вместе его и заканчивать надо.

– Так уж прямо и горе, – передразнил дальневосточника Стихарь. – Бывало и хуже. Но я согласен. Мое нетерпеливое сердце тоже подсказывает, что впереди нас ожидает много чего интересного.

– Я с вами, – просто сказал Хейниц.

– Поддерживаю, – буркнул Майер.

– И я, – улыбнулся Шнайдер.

– А я вообще не понимаю, зачем было спрашивать, – сказал Вешняк. – Нас от службы никто не освобождал. Тут и говорить не о чем. За.

– Вот и отлично, – скупо подвел итог Дитц и недоуменно посмотрел на стакан апельсинового сока в своей руке. – А что это мы пьем? После хорошего обеда мужчины должны пить коньяк и кофе.

– Принести? – оживился Стихарь и вопросительно посмотрел на Велгу.

– Тащи! – махнул рукой Александр. – Это дело не грех и запить.

– А я сварю кофе, – предложила Аня.

– Лучше я, – возразил Хельмут, поднимаясь со стула. – Вы, русские, не умеете варить кофе. Вы, русские, умеете варить чай.

– Во-первых, не варить, а заваривать, – подбоченилась Анна, – а во-вторых, это мы еще посмотрим! Вызываю на соревнование. Половину варите вы, а половину я. И устраиваем дегустацию.

– Идет, – потер ладони Дитц. – А победителя определяем тайным голосованием. Чтобы по-честному.

Когда в половине девятого вечера прибыл Николай, вся компания находилась в замечательном расположении духа. После одной бутылки коньяка, одной виски и одной водки (немцы пили пополам с апельсиновым соком, а русские предпочли чистую), Анна отыскала в компьютере какую-то непривычную, но очень зажигательную музыку, про которую ласково сказала, что не ожидала здесь встретить старый добрый рок-н-ролл, врубила этот самый «старый добрый» на полную катушку и принялась учить всех желающих танцевать под этот совершенно сумасшедший ритм. Как ни странно, но быстрее всех суть чудных телодвижений уловил гигант-Малышев, и уже через двадцать минут после начала всем остальным оставалось только хлопать в ладоши, глядя на лихо отплясывающую пару. Так что звонок водителя они услыхали чудом.

В пять минут ящики из грузового флаера были переправлены в подвал, после чего хозяин отогнал свою летающую машину на расположенную неподалеку стоянку и вернулся в дом.

– Я так понимаю, что к веселью народ расположен, – блеснул он глазами и беспрекословно выпил предложенный Дитцем коньяк. – Глупо сидеть дома в первый вечер в Городе. Равно, как и во второй, и в третий, впрочем. Я так и не спросил вас, кстати. Вы когда-нибудь вообще в Городе бывали? Понимаю, что мой вопрос нелеп, но мне почему-то показалось….

– Отчего же нелеп, – усмехнулся Дитц. – Вполне нормальный вопрос. И мы ответим на него честно. Не были. Так уж получилось.

– Ну, тогда позвольте мне быть вашим гидом. Вот только…

– Кто-то, разумеется, останется сторожить дом, – поспешно заверил его Майер.

– Это лишнее. В дом практически невозможно попасть без спроса хозяев. Двери только выглядят деревянными, а стекла тут такие, что выдержат, пожалуй, прямое попадание танкового снаряда. Просто…. Скажите, вы собираетесь так выходить на улицу?

– Не понял, – честно признался Вешняк. – Так – это как?

Аня засмеялась, а остальные недоуменно переглянулись.

– Кажется, я догадался, – почесал в затылке Стихарь. – Имеется в виду наш прикид. Одежда, то есть. От нее за версту разит… Полигоном. Так?

– Да уж. Вообще-то, в Городе каждый одевается как хочет, но вам наверняка известно, что горожане недолюбливают полигонщиков и наоборот. А зачем нам лишние конфликты?

– Незачем, – согласился Велга. – Мы народ мирный.

– У вас есть во что переодеться? – спросил Николай

– У нас-то есть, но вот у Ани…

– Между прочим, я после Полигона в Город не собиралась! – Анна сделала вид, что обиделась. – Это была ваша идея.

– Ничего, ничего, – поспешил успокоить девушку Николай. – сейчас мы что-нибудь подыщем.

Он подошел к компьютеру, убрал звук, ткнул пальцами в клавиши… часть стены отъехала вбок, и за ней обнаружился встроенный платяной шкаф с разнообразной мужской и женской одеждой.

– Выбирай, – великодушно разрешил водитель. – Тут до вас много кто жил и одежду часто оставляли.

– А это удобно? – спросила Аня.

– Нет, вы точно странные ребята, – пожал плечами водитель. – Совсем одичали на своем Полигоне. Говорю выбирай, значит, выбирай.

Дважды Анну просить не пришлось и через пятнадцать минут отряд, готовый к выходу, собрался внизу. Восемь тщательно выбритых мужчин в одинаковых переливчатых сварожьих комбинезонах и Анна в вечернем черно-белом платье с глубоким вырезом на спине, в серебристых туфельках на высоком тонком каблуке, с собранными в небрежную, но очень изящную прическу волосами, открывавшими стройную девичью шею…

– Мама дорогая…. – схватился за грудь Валерка. – Мадмуазель, вы пронзили мне сердце! Где были мои глаза?!

– Поздно, Ростов, – прогудел Малышев подавая девушке могучий локоть.

– Ах, мальчики, не ссорьтесь, – картинно потупилась Аня, ковыряя носком туфельки пол. – Я вас всех люблю!

– Ну как, – спросил Дитц у Николая. – Теперь нормально?

– Вполне. Надеюсь, пулевое или – не дай бог – энергетическое оружие никто за пазухой не прихватил на всякий случай? В Городе разрешены только игольные парализаторы.

– Мы знаем, – кивнул Велга. – Пошли?

И они пошли.

Глава девятая

Широкое – во всю стену – окно, как и положено, выходило на море. По летнему времени он держал его открытым, и было приятно, скрестив руки, стоять лицом к морю, а спиной к изрядно опостылевшим апартаментам, вдыхать горьковатый от морской соли воздух, слушать приглушенный расстоянием шум прибоя и стараться ни о чем не думать.

Последнее, впрочем, удавалось плохо.

В дверь кабинета деликатно постучали. Первый заместитель Председателя Мирового Совета Фернандо Мигель Арега вздохнул и повернулся к окну спиной. Он сам запрограммировал секретаря таким образом, что тот пользовался электронным вызовом только в крайнем случае.

– Да, – обреченно сказал Арега, опускаясь в кресло.

Вошла секретарь-андроид, выглядящая как очень симпатичная женщина лет пятидесяти.

– Получена статистика посещаемости Городов за последние два года, – сообщила она. – Вы просили срочно.

– Хорошо. Перебросьте ее мне.

Секретарь удалилась, неслышно прикрыв за собой дверь. Фернандо проводил глазами ее фигуру, привычно цокнул языком и уставился на экран компьютера.

Так. Вот и график по годам. Возрастные группы… количество дней в году, проведенных в Городе… профессиональная принадлежность…. Да. Все именно так, как он и подозревал. Кривая посещаемости Городов за последние два года ощутимо поползла вверх. Особенно среди молодежи. Ну, это как раз понятно. Молодежь у нас всегда и везде впереди. Непонятно другое. Почему?

Девяностодвухлетний Фернандо Мигель Арега застал еще то время, когда Городов было только два. Один в Евразии и один в Северной Америке. Теперь их шесть и все идет к тому, что скоро придется строить еще парочку.

Он откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза и вспомнил свое первое посещение Города. Ему тогда только-только исполнился 21 год, и он еще не забыл эскуара, родной язык басков.

В Городе он тогда провел неполную неделю. Успел напиться, подраться, переспать с какой-то совсем взрослой, но весьма привлекательной незнакомкой и протрезветь. На пятый день ему, помнится, стало скучно, и он уехал. В последующие семьдесят два года жизни он был в Городе еще раза три. Или четыре? Неважно. Конечно, его личный пример еще ничего не доказывает и, опять же, за семьдесят лет население Земли изрядно выросло. Но эти последние два года…. Не нужно проводить никаких специальных исследований, чтобы понять: ситуация изменилась.

Он поднялся с кресла и снова подошел к окну.

Море.

Единственное, что вечно меняется и вечно остается неизменным. Он всегда любил море. Море и горы. Давненько он не был в родных горах. Взять бы сейчас отпуск и….

Компьютер на столе издал требовательный писк. Значит, Зурита (так он звал секретаря, что на его родном баскском означало «стаканчик пива») решила, что это важный вызов.

Арега вернулся в кресло и, не глядя, ткнул пальцем в клавиатуру. На экране появилось благодушное лицо Председателя Совета Джона Гурвича.

– Салют, камарадо! – весело поздоровался Джон.

– Кайщо! – буркнул Арега по баскски.

– Проблемы? Трудности? Пожелания?

– В отпуск хочу. Я устал, Джон. Тем более что ты никак не хочешь меня услышать.

– Ты опять о Городах?

– О них. Только что получил статистику за последние два года. Кривая посещений резко пошла вверх.

– Послушай, Фернандо, я всегда говорил, что ты старый и мудрый. Но в данном случае ты перестраховываешься. Обычные колебания. Вспомни, что творилось тридцать лет назад и успокойся.

– Именно это меня и тревожит. Количество Городов не уменьшается, а, наоборот, увеличивается. Семьдесят лет назад их было два. Сейчас шесть. А сколько их будет через двадцать лет?

– Население растет.

– Да знаю я! Слушай, если ты не хочешь прислушаться к голосу разума, то прислушайся хотя бы к предчувствиям старого и мудрого баска.

– У тебя дурные предчувствия?

– Именно. У меня дурные предчувствия. Плохое настроение. Мне девяносто два года и последние двадцать три из них я провел на этой собачьей должности. Ты забыл, что бить тревогу – мой прямой долг? Вот я и бью. Пусть она окажется ложной. Но предупредить я обязан.

Он замолчал, выхватил из верхнего ящика стола сигару, демонстративно сунул ее в рот и зашарил по столу в поисках зажигалки.

– Пр-роклятье… – пробормотал он, – вечно эта женщина…. Зурита! Где моя зажигалка?!!

Некоторое время Председатель Мирового Совета Джон Гурвич с молчаливым интересом наблюдал за поисками, а потом спросил:

– Хорошо, что ты предлагаешь конкретно?

Арега как раз нашел зажигалку, жестом отослал вошедшую в кабинет Зуриту, прикурил, откинулся в кресле и печально посмотрел в глаза своему начальнику и другу:

– Я не знаю, Джон. Знаю только, что нужно что-то делать. Где-то мы ошибаемся, понимаешь? Практика «выпускного клапана» уже не дает тех результатов, что прежде. Ты не поверишь, но иногда я искренне думаю, что нам всем не помешала бы хорошая война.

– Какая война? – тупо спросил Гурвич.

– Обыкновенная, – пояснил Арега. – С жестоким и сильным врагом, стрельбой из всех видов оружия и жертвами среди мирного населения.

– Ты с ума сошел. У нас даже армии нет!

– В том-то и дело. Как мы будем защищаться, если на нас нападут?

– Н-да, – пробормотал, глядя куда-то в сторону Джон. – Теперь я вижу, что тебе, действительно, нужен отпуск. Кто на нас может напасть, старый ты дурак?! Инопланетяне? Ты видел за всю свою жизнь хоть одного живого инопланетянина?

– Э! – безнадежно махнул рукой с зажатой в ней дымящейся сигарой Арега. – Ни живого, ни мертвого. Но я ведь не об этом. Я о принципе! Человечество, по моему разумению, слишком расслабилось, понимаешь? Мы стали сытыми и слишком беспечными. Мы стали… скучными. А судьба таких, как мы, всегда наказывает тем или иным способом. Молодые интуитивно все это чувствуют и тянутся в Города и на Полигоны. Они вроде как специально окунаются в грех и риск, чтобы получше ощутить жизнь и…

– Так было всегда, – перебил его Гурвич. – На то она и молодежь. Ты вспомни себя семьдесят лет назад.

– Семьдесят лет назад, – устало возразил Фернандо, – на Земле и в Системе было слишком много неотложных дел, чтобы думать о разных глупостях.

– Ага. А теперь, значит, дел мало.

– Дел много. Их всегда много, как ты знаешь. Но среди них мало неотложных. Ну, сам подумай. Еще пятьдесят лет назад были не решены многие экологические проблемы, только начиналась колонизация Марса, элементарно не хватало людей и рабочих рук, а средняя продолжительность жизни была всего восемьдесят лет. А сейчас?

– А что сейчас?

– А сейчас, – начиная заводиться, добавил напористости и металла в голос Арега, – мы живем в среднем сто двадцать лет, победили практически все болезни, очистили планету от всякой дряни, доставшейся нам от любимых предков, заселили Марс, исследовали Систему и вплотную подобрались к звездам, которые, правда, как выясняется, нам не особенно и нужны.

– Почему это не нужны? – поинтересовался Гурвич, который, когда видел своего, по-прежнему эмоционального, несмотря на солидный возраст, друга в таком состоянии, предпочитал задавать вопросы, а не отвечать на них, чтобы дать другу выговориться.

– Потому что я не наблюдаю должного энтузиазма. Да, некоторые продолжают рваться к звездам, но их слишком мало. Человечеству в целом на звезды наплевать.

– Человечеству в целом всегда было наплевать на звезды, – заметил Председатель, пожимая плечами.

– Звезды – это образ, – Арега одним движением потушил в пепельнице недокуренную сигару. – На самом деле я говорю о цели. Мы потеряли цель, понимаешь? Раньше были цели. Пусть не очень высокие: защитить, накормить, вылечить. Но были. И эти невысокие цели рождали цели высокие. А сейчас нет никаких.

– Ладно, – мягко сказал Гурвич. – С какого числа ты хочешь в отпуск?

– Ты серьезно?

– Абсолютно. Отдохни, а потом опять поговорим. Со свежими, так сказать, силами.

– Тогда с понедельника. И учти, что я не был в отпуске два года.

– Не бережем мы людей, – вздохнул Гурвич. – И люди наши тоже себя не берегут. А говоришь, нет целей… Согласен. Шли заявление, и с понедельника считай себя в отпуске.

– Спасибо, Джон.

– Это тебе спасибо. Слушай, я, собственно, зачем с тобой связывался…. Мне тут одну непонятную информашку подбросили, и я не знаю, что с ней делать.

– Что за информашку? Откуда? У меня она есть?

– У тебя ее нет. Посчитали слишком секретной. Она еще непроверенная, правда, некогда мне было ей заниматься. Я ее тебе сейчас сброшу по нашему каналу. Займись, хорошо? До понедельника время есть, так что как раз успеешь. Потом, когда все выяснишь, сообщишь.

– Так, – сказал Фернандо грустно. – Что-то мне подсказывает, что отпуск мой накрылся. Если и не весь, то большей своей частью – точно.

– Мнительный ты стал какой-то. И суеверный. Все, мне пора, до связи.

– Мы, баски, всегда были суеверными, – вздохнул Арега. – И, как неоднократно показала практика, не без оснований. До связи.

Лицо Председателя Мирового Совета и друга исчезло с экрана, но несмотря на то, что Гурвич его не понял или не захотел понять, Фернандо Мигель Арега не ощутил разочарования. У него всегда была хорошо развита интуиция, и сейчас он отчетливо понял, что весь отпуск ему отгулять вряд ли удастся.

– Пару недель хотя бы… – пробормотал он, подключаясь к секретному каналу. – Давай, Джон, показывай, что там у тебя за информашка….

Это оказался отчет Центра Дальнего Слежения за последнюю неделю. Нужная информация уже была выделена жирным курсивом:

«Обработка данных, поступивших с автоматической станции на Нереиде (спутник Нептуна), позволяет сделать вывод, что к Земле с постоянным ускорением 10 м. в сек. за сек. движутся два космических объекта предположительно искусственного происхождения. В настоящий момент они пересекли орбиту Нептуна. Земных кораблей любого типа в данном районе нет, идентифицировать объекты не удается, поскольку движутся они в режиме радиомолчания и на запросы не реагируют. Ближайший к объектам корабль – исследовательский грузовик „Вихрь“, находящийся сейчас на половине пути от Пояса к Титану и обладающий практически неограниченным запасом хода. Прошу Вашего разрешения использовать „Вихрь“, после доставки им груза на Титан, в целях идентификации неопознанных объектов.

Директор Центра Дальнего Слежения Роже Леруа.»

Нет, подумал Арега с усмешкой, никогда бедняге Леруа не овладеть секретами официального стиля. А с другой стороны – правильно. Заметил вовремя? Вовремя. Сообщил? Сообщил. И даже проявил похвальную инициативу. Хм. Неопознанные объекты в режиме радиомолчания. Предположительно искусственного происхождения. Движутся с ускорением обычным для наших фотонных планетолетов. М-мда, метеориты, кометы и астероиды, как известно, с ускорением по Системе не шляются. Так. Надо проверить в архивах, было ли зафиксировано нечто подобное за всю историю наблюдений, а Леруа дать «добро» на использование грузовика. Как там его… «Вихрь», да. А самому на недельку в горы. Неприятности надо встречать хоть немного отдохнувшим, а я своей старой баскской задницей чую, что к нам с ускорением свободного падения приближаются неприятности.

* * *

Когда экипаж укомплектован от силы на сорок процентов, а корабль неторопливо, но неуклонно движется к дому, и в окружающем пространстве уже пятый месяц не наблюдается никаких посторонних и потенциально опасных объектов, дежурная вахта превращается в сущее наказание. Умом понимаешь, что Боевой Устав писан кровью, и особенно расслабляться нельзя, но.… Вот именно, что «но». Все равно расслабляешься. Тем более, что помощником главного Навигатора ты стала совсем недавно и только потому, что на корабле все теперь исполняют по две, а то и по три функции.

Свои и павших товарищей.

Впрочем, это только называется «исполняют». Какие могут быть функции у ополовиненного экипажа полудохлого военного корабля, который давным-давно победил всех врагов и теперь на автомате и честном слове возвращается домой!

Собственно, функция давно на всех одна. И называется она одним коротким словом: ремонт. Несмотря на режим полнейшей и безоговорочной консервации, боевой корабль за пятнадцать с лишним тысяч лет изрядно поизносился и теперь чуть ли не разваливается на ходу. Только это самое «чуть» и спасает. А также умелые руки, сообразительные головы и энтузиазм команды. Куда же без энтузиазма – жить, небось, всем хочется, тем более, когда до дома осталось всего ничего, и родная планета доступна для оптики. Во всей своей красе.

Доступна. Во всей своей красе.

Доступна.

Тревожная смутная мысль промелькнула краем сознания, и Сатра Илек, пилот истребителя и помощник главного Навигатора не успела ее ухватить.

Так, это мне уже не нравится. Если военного астронавта посетила тревожная мысль и ушла, то ее, эту мысль, следует незамедлительно вернуть. Пусть доложит по всей форме.

О чем я думала?

О родине.

Вон она, голубая жемчужина в самом центре обзорного экрана.

Можно дать максимальное увеличение и в очередной раз убедиться в том, что береговая линия материков довольно сильно изменилась. Чего, впрочем, и следовало ожидать. За пятнадцать тысяч лет о нас, возможно, и памяти не осталось. Но об этом уже думалось и говорилось неоднократно. Что же меня встревожило? Слово. Я произнесла про себя какое-то слово. А! Доступна. Планета доступна для оптики.

Доступна для нас.

Доступна для врага.

Короткий, незаметный постороннему глазу озноб, пробежал по телу и затаился где-то в кончиках пальцев.

Ты сошла с ума, пилот истребителя Сатра Илек и помощник главного Навигатора она же. Какой враг?! Враг уничтожен!!

И тут же перед глазами встала намертво запечатленная в памяти картина: косо пересекающий обзорный экран горизонт и бурые бутоны атомных ударов. По городам. По коммуникациям. По морям и океанам. По горам и равнинам. По всему живому и неживому внизу. Основной флот противника был уничтожен еще раньше (они потеряли тогда три корабля из семи), и теперь пришел черед самому логову.

Если ввязался в драку, то бить нужно так, чтобы противник не встал.

Желательно никогда.

Древняя бойцовская заповедь, помноженная на ненависть, долг солдата и силу оружия, сделала свое дело: в том аду, что они устроили на материнской планете врага, выжить смогли бы разве что местные аналоги крыс и тараканов.

Да и то лишь в самом исключительном случае.

В исключительном случае…. А то, что произошло с ними, разве не исключительный случай?

Пятнадцать тысяч лет прошло, а они выжили.

Пятнадцать тысяч лет!

Да вся земная цивилизация насчитывает немногим больше! Она честно попыталась хоть как-то представить себе этот бесконечный временной отрезок и не смогла.

Ладно, пятянадцать тысяч лет, конечно, много. И даже очень много. Но почему тебя это так взволновало? А потому, сказала она сама себе, что мы не учли психологического парадокса. Нам кажется, что победа над врагом была одержана буквально вчера. А на самом деле она случилась пятянадцать тысяч лет назад.

А теперь представим, что кто-то выжил.